Спустилась я бесшумно, напряженно всматриваясь в полумрак коридора, готовая тотчас же стремительно ретироваться. Но, похоже, фортуна приняла мою сторону, и, пока я спускалась, и затем, опасливо озираясь, пробиралась по полутемному, освещенному одним факелом, проходу до деревянного Христа, фортуна продолжала мне улыбаться. «Господина» и след простыл, а раба воспользовалась его безалаберностью: и птичка выпорхнула из клетки.

Я продолжала двигаться только вперед. Вскоре свет померк окончательно, и я вооружилась своим фонариком. Сознание скорого освобождения вытеснило какие-либо другие чувства и отодвинуло на задний план страхи. За мной пока никто не гнался, коридор был уже знакомым, фонарь отважно освещал мне путь. Ниши мне изучать не было необходимости, а неувиденное не пугало, что бы там ни таилось. Впрочем, я считала, что мы с Андреем изучили все возможные и невозможные углубления, повороты, тупики и завалы. И я бодро шагала дальше.

Ночью подземелье оказалось прохладным и даже сырым. Иногда откуда-то неожиданно набегал сквозняк. И даже запах изменился. Пахло сыростью, маслом, исчез запах затхлости, но зато примешивался еще странный запах чего-то живого, животного. И внезапно я поняла, кому он принадлежал. Я шла так быстро и целеустремленно, что практически не смотрела под ноги, а лишь следовала за лучом фонарика. Но случайно я описала световой круг от пола, по стене, потолку, вновь по стене на пол и остолбенела. По подземелью шныряли крысы. Не то, чтобы их было очень много, но мне хватило. Радости они мне не доставили, а вернули меня с небес и испортили настроение.

Я вынуждена была задуматься о реальности моего предприятия. Оно уже не виделось мне столь безоблачным, но я отгоняла пугающие мысли, понимая, что возможности для побега в другое время могло и не представиться. Сначала я планировала провести ночь в пещере у выхода из подземелья, но я боялась крыс и решила двигаться вперед, пока смогу.

Я не знаю, сколько прошло времени, но я все же достигла выхода и выбралась на поверхность холма. Стояла теплая, ясная, звездная ночь. Небо сразу раздвинуло горизонты моего сознания. И я ощутила прилив сил и душевный подъем. Я почувствовала своеобразную причастность к мирозданию. Контраст между узким, замкнутым подземным ходом и необъятным, бесконечным небосводом отозвался в моей душе пьянящим ощущением свободы.

Я легко, точно порхая, стала спускаться, но вскоре осознала невыполнимость поставленной задачи. Холм, затруднявший нам продвижение по своим склонам в дневное время, ночью выставил передо мной все возможные препятствия. Я то и дело спотыкалась, запутывалась в траве, царапалась о кусты, а отошла всего метров на пятнадцать — двадцать. Я остановилась, взвешивая обстоятельства. Я не скисла, нет, пока еще меня переполняла энергия, но я решила обдумать, как лучше мне осуществить этот ночной спуск.

Я огляделась вокруг. Светила луна. Луна и звезды — вот и весь свет на всю округу. Ни огонька в долине, где я ожидала увидеть огни селений. А вдали черным изломанным великаном громоздилась горная цепь на фоне темноты, создавая двоякое ощущение. То казалось, что эта черная тяжелая масса неумолимо надвигается. А то — что воздух и горы поменялись плотностью и осязаемостью: чернота горного силуэта походила на бездонную зияющую пустоту огромной пещеры. Я затерялась в этом совершенно неведомом мне мире и застыла в растерянности, на мгновенье пожалев о своем побеге.

— Элена! — чей-то взволнованный возглас заставил меня вздрогнуть, но, поворачиваясь на его звук, я радовалась, уверенная, что это кто-то из нашей поисковой группы все еще ждал или разыскивал меня здесь.

Может быть, они установили здесь ночной пост, ожидая, что я выйду из подземелья рано или поздно? Я скользнула фонариком по говорившему и чуть не расплакалась от разочарования. Я узнала «дикаря». Он сначала отпрянул, будто испугался света, но затем решительно направился ко мне, что-то возбужденно мне доказывая. Я не очень его слушала, но уловила слова «опасность», «ночь», «возвратиться». Для убедительности он призывал в свидетели небо, тьму, горы, камни и кустарники. Все они угрожали мне, а мой «господин» предлагал мне кров, еду и покой.

Я окинула прощальным взором всех природных врагов моих и, распрощавшись со свободой, как «продажная шкура», купилась на уют и мягкую койку, испугавшись мелких неудобств и мнимых опасностей. Так, упрекая себя, я вняла увещеваниям своего «тюремщика» и ответила согласием на его приглашение вернуться. Я включила фонарик и покорно приготовилась идти. Абдеррахман издал вопль удивления и восторга и спросил меня, указывая на моего «батареечного светлячка»:

— Что это?

Я дала ему фонарь, он разглядывал его с трепетом и любопытством, граничащим с благоговением.

«Нда-а, — подумала я, — это же надо так одичать, что элементарный фонарик на батарейках кажется такому сильному, умному, образованному мужчине невиданным чудом. Они, что, здесь в этом замке, подобно семейству Лыковых /Семья староверов, жившая в полной изоляции от общества в тайге. Их обнаружили в 80-е годы XX века/, отстали, законсервировались в своей изоляции? Теперь понятно, почему холм пользуется дурной славой: все боятся этих дикарей».

Мы подошли к подземному ходу, и только тут я заметила, что кустарник не загораживал вход, а лишь обрамлял его. Мы спустились в пещеру и отправились в обратный путь, которым подземелье вело нас к замку. Абдеррахман освещал дорогу факелом, горевшим ярче моего фонарика, выхватывая из темноты более обширное пространство. Так что возвращение в логово дикаря на всем протяжении происходило в тесном соприкосновении с крысами.

Абдеррахман развлекал меня беседой, видимо, чтобы и себе и мне скрасить этот мрачный путь. Вряд ли я толком расскажу, о чем шла речь, но приведу смысл того, что поняла:

— Завтра ты выйдешь сюда на холм. Одежду я тебе положил на диван. Я схвачу тебя и на коне привезу в замок. Тогда я смогу представить тебя хозяевам как свою рабыню, пойманную мной на дороге.

Может, это я нафантазировала, вам судить, но из всего этого бреда я опять вынесла одну мысль: я его рабыня. Уже еле волоча ноги, я торопилась вернуться в «клетку» и даже не раскаивалась в этом. И не расстраивалась. По-видимому, меня все же в известной степени смутил спуск по ночному холму, поиски дороги в Сантрелью и поиски самой Сантрельи в кромешной тьме.

Наконец, мы из последних сил (я, во всяком случае) вползли на верхнюю ступень лестницы, и я с облегчением кинулась к дивану. Я сбросила кроссовки, легла, сладко вытянула отяжелевшие ноги, накинула прохладное покрывало и сладко смежила отяжелевшие веки.

Что делал мой «повелитель», что происходило вокруг, я уже не знаю.