Вскоре Сулейман позвал меня на помощь Святогору. Слуга привел меня в южные помещения замка, где я еще ни разу не бывала. Небольшую комнату на втором этаже с низким тяжелым сводчатым потолком, по словам араба, занимали церковные служки и монахи, обитавшие в замке. На деревянной лавке лежал какой-то человек. Возле него суетился Святогор.

— Элена! — обрадовался последний. — Ты мне очень нужна. Падре Ансельмо — один из раненых. Сейчас он без сознания, и ему необходимо постоянно менять повязки и накладывать мази. Возле него неусыпно должен кто-то находиться. Но в замке есть еще один раненый — младший сын хозяев пятнадцатилетний Габриэль. Родители его ни в какую не позволили мне разместить обоих пациентов в одной комнате. А во внимательном уходе нуждаются оба. И я вынужден бегать от одного больного к другому, оставляя их на попечении сиделок.

Я приблизилась, чтобы рассмотреть своего подопечного. Седоволосый старец с бледным, чуть землистым лицом, запавшими глазами и обострившимся носом не приходил в сознание, и если бы не едва заметное хрипловатое дыхание, я бы подумала, что он умер. Меня пугала ответственность ухода за таким тяжелым больным. Но Святогор явно торопился и, призвав меня к вниманию, стал подробно объяснять мне мои обязанности. Я собрала в кулак все свое мужество и усердие, стараясь изо всех сил не переспрашивать и вникать в таинства врачебного мастерства с первой попытки. Однако несколько раз я все же терпела фиаско и задавала нелепые вопросы. Он терпеливо повторял объяснение. Наконец, инструктаж завершился, и я позволила себе полюбопытствовать:

— Кто он?

— Падре Ансельмо — святой отец, отшельник, знаменитый своей праведностью, чудотворными деяниями и ясновидением, — ответил Святогор. — Извини, я должен идти.

Вечером мне приказали явиться на богослужение, и с падре Ансельмо остался один из монахов. Во время службы мне позволили встать за хозяевами. Беренгария попятилась чуть назад и почти сравнялась со мной.

— Элена, — возбужденно зашептала она. — У нас такие ужасные события! Я должна непременно рассказать тебе.

Я посочувствовала и приготовилась слушать, но падре Эстебан взглянул в мою сторону и не преминул возмутиться:

— Дочь моя, Элена, кто позволил тебе стоять вместе со своими сеньорами? Твое место — далеко позади.

Я покорно кивнула, извинилась перед девушкой и отступила вглубь часовни. Но ей слишком не терпелось поведать мне о семейных горестях. И после богослужения она бросилась ко мне и шепнула:

— Пойдем вместе.

Но она недооценила бдительность святого отца.

— Элена, дождитесь меня, — мягко попросил он, так, что я не смела отказать ему в этой маленькой любезности.

Я вынуждена была снова извиниться перед девушкой. Она, конечно, огорчилась, но понимающе кивнула и удалилась.

— Господу угодно, чтобы вы проявили себя на поприще милосердия, — высокопарно заговорил падре Эстебан. — Пока вы призваны ухаживать за страждущими, я разрешаю вам посещать часовню лишь во время богослужения. А читать молитвы вы будете у ложа больного, моля Господа о выздоровлении оного.

Так моя роль сиделки получила законное оформление.

— Сейчас все в замке очень заняты, и мы не в состоянии предоставлять каждый раз провожатого для вашего передвижения, — продолжал падре. — Я уповаю на ваше благоразумие и благочестие, и полагаю, что вы доберетесь до покоев несчастного падре Ансельмо без посторонней помощи и без лишних приключений.

Я смиренно поклонилась и по его сигналу направилась к выходу. Из часовни я решила выбраться на улицу и пройти через двор, потому что уже два дня не была на свежем воздухе. У самого выхода, откуда ни возьмись, вынырнула Беренгария, слегка напугав меня.

— Я чувствовала, — защебетала она, — что ты захочешь прогуляться. Но все же пойдем со мной.

— Извини, милая Беренгария, — отнекивалась я, — меня ждут, я должна непременно вернуться к раненому.

— Я только познакомлю тебя с братом. Мой младший брат Габриэль, ранен арабами. Он первым бросился на защиту отца Ансельмо, — затараторила девушка, увлекая меня обратно в душные коридоры замка. — Я тоже ухаживаю за братом. Он такой славный мальчик, вот увидишь.

— Но почему я его до сих пор не видела? — поинтересовалась я.

— Ты разве не знаешь? Он воспитывался с двенадцати лет в замке Дауро. Разве в вашей стране не отдают мальчиков на воспитание и обучение воинским наукам соседнему сеньору? — удивилась девушка.

— Да-да, конечно, — поспешила согласиться я.

— Так вот, сеньор Берсеро, владелец замка Дауро, направлялся со своими вассалами и Габриэлем к нашему отцу, и по дороге брат первым заметил, как арабы захватили святого отца. Он пустил коня вскачь и вступился за старца. Подоспевшие воины спасли их обоих, но старец оказался тяжело ранен. Ранен и мой бедный Габриэль, — сокрушалась Беренгария. — К счастью, Сакромонт умеет врачевать, и мы очень полагаемся на него.

Я ощутила невольный прилив гордости за своего земляка, столь развившего свой ум разносторонними знаниями. Словно услышав мои мысли, девушка добавила с каким-то особым воодушевлением:

— На мой взгляд, Сакромонт — самый умный и образованный в нашем замке.

И мне почудилось, что она зарделась.

Мы добрались до покоев дона Альфонсо. Беренгария тихонько постучала. Дверь распахнул сам молодой хозяин. Я извинилась за вторжение. Девушка тут же объяснила, что хотела познакомить меня с братом. Дон Альфонсо провел нас к постели больного. Около кровати стоял Святогор, увлеченный изготовлением какого-то снадобья. Беренгария подвела меня ближе к больному.

Габриэль спал. Бледный, совсем еще мальчик, настоящий ангелочек, такой же рыжеволосый, как сестра. Под глазами легла болезненная синева. Он чуть учащенно и чуть прерывисто дышал. Губы воспаленно алели на бледном лице.

Внезапно обернувшись, меня увидел Святогор. В его взгляде промелькнул немой укор.

— Элена, я надеюсь, ты не оставила пациента без присмотра? — осторожно поинтересовался он.

— Когда я уходила на богослужение, возле него оставался монах, — я попыталась дать понять, что не вольна в своих перемещениях по замку.

Он огорченно кивнул, выказывая понимание. Далее он деловито объяснил Беренгарии, что необходимо делать с приготовленным лекарством. Девушка, вероятно, исполняла роль добровольной сиделки при возлюбленном брате.

— Я отлучусь проведать падре Ансельмо. Дела его очень неважные, — обратился Святогор к дону Альфонсо. — Я вернусь через некоторое время. Если что-то срочно понадобится в мое отсутствие, вы знаете, где меня найти.

— Спасибо, Сакромонт, — откликнулся молодой хозяин. — Сейчас малыш спит, но мне кажется, ему уже немного лучше.

— Это так. Но кризис еще не миновал, — ответил наш целитель. — Не оставляйте его без присмотра.

— Я буду при нем день и ночь! — воскликнула Беренгария.

Святогор одобрительно улыбнулся:

— Вы славная девушка, Беренгария. Я всегда считал, что могу положиться на вас.

Девушка вся засветилась и немного покраснела.

— Не беспокойся, Сакромонт, — подал голос Альфонсо, — мы не оставим брата. К тому же здесь неустанно находится матушка.

— Донье Эрменехильде необходим отдых, — заметил доктор, — она сильно переволновалась.

Мы откланялись и ушли.

— Элена, я так рассчитываю на твою помощь, — сказал Святогор и крепко сжал мне руку, пока мы быстро шагали по лабиринтам замка. — Не отлучайся от старца. Он очень плох, а я не могу раздвоиться.

— Но я, в любом случае, не смогу оказать ему необходимой помощи в нужный момент. Я абсолютно ничего не смыслю в медицине, — растерянно проговорила я.

— Это ничего, я подоспею вовремя, — подбодрил он, снова сжав мне руку, и вдруг произнес: — Какое у тебя красивое имя! Мне кажется, я слышал его раньше.

— Наверняка, — согласилась я. — По-русски меня зовут Елена. Так звали княгиню Ольгу в крещении.

— Княгиню Ольгу? — изумился он. — Какую?

— Благодаря которой, твоя матушка была христианкой, ты же сам мне рассказывал.

— Ах, да! Откуда же ты это знаешь?

— Мы же изучаем историю нашей страны, — засмеялась я.

Он восхищенно покачал головой и произнес как-то совсем по-русски:

— Елена!

В "лазарете" нас ожидал сюрприз: старик пришел в сознание. Он хрипло и тяжело дышал, но при этом тихая улыбка играла у него на губах. Святогор бросился к нему:

— Святой отец!

— Это ты, мой мальчик, — выдохнул больной, — это ты исцеляешь меня? Спасибо, Господь не забудет твоей доброты и оценит твои знания.

— Молчите, ваше преподобие, — поспешил остановить его врачеватель, — вам не следует разговаривать. Берегите силы. Постарайтесь уснуть. Вам необходим покой и отдых.

Он сделал перевязку. Старец закрыл глаза, лишь когда боль не позволила ему долее улыбаться. Вздохнув, он открыл глаза и еще раз осмотрел своего врачевателя.

— Где я нахожусь, сын мой? — поинтересовался старик. — И почему на тебе мусульманские одежды?

— Я мусульманин, но вы не волнуйтесь. Это христианский замок Аструм Санктум дона Ордоньо Эстелара, — ответил Святогор. — Здесь вам рады помочь. И здесь будет ваш приют до самого вашего выздоровления. Я на службе у сеньора замка.

Святой отец с усилием кивнул и смежил воспаленные веки.

Ночь прошла у постели больного. Иногда меня сменяли Сулейман или какой-нибудь монах, и мне удавалось подремать в уголочке. А вот для "главврача" этой маленькой клиники, по-видимому, не выпало даже минутки отдыха. Ночью священник метался в жару, да и мальчик тоже требовал от Святогора неусыпного внимания.

Утром в покои заглянул дон Ордоньо. Святогор как раз менял старцу повязку. Хозяин осведомился о состоянии святого отца и о здоровье своего сына.

— Состояние мальчика не вызывает у меня таких опасений, как падре Ансельмо. Но оба пациента требуют серьезного лечения, — отчитался "медик". — Дон Ордоньо, я не врач, я воин, однако, во дворце халифа я получил разностороннее образование. Но я уже много лет служу вам, и многие новшества в медицине мне не ведомы.

— К чему ты клонишь? Уж не хочешь ли ты отправиться к арабам? — возмутился владелец замка.

— О нет, это очень далекое путешествие, а у меня слишком мало времени, — сказал Святогор. — Хотя было бы полезно познакомиться с новыми знаниями. Дон Ордоньо, я имел кое-какие контакты с моими единоверцами и старался всегда узнавать новое, используя любую возможность. Так вот, есть у меня один рецепт, как раз для ранений такого рода. Но мне не приходилось еще применять его на практике и досконально изучить его свойства. Короче говоря, я не рискнул бы применить его без оглядки ни для святого отца, ни тем более для сына вашей милости.

— На ком же ты можешь его опробовать? — понял его хозяин.

— Я подумал, что наилучшим пациентом для исследований мог бы стать загадочный узник, — деловито и бесстрастно проговорил Святогор.

Я похолодела и затаила дыхание.

— Его пытками довели до такого тяжелого состояния, что ему в любом случае необходимо лечение. И в то же время, если лекарство окажется неэффективным или будет иметь отрицательные последствия, это скажется лишь на узнике.

Я не верила своим ушам. И это говорил Святогор, русский богатырь, благородный, любимый мною Святогор! Я изображала изо всех сил сосредоточенную возню около пациента и ждала ухода дона Ордоньо, чтобы немедленно призвать к ответу Святогора и выяснить, к чему он клонил.

— Я не возражаю, но где ты станешь лечить его? Не в каземате же? — пробасил сеньор.

— Нет, — вздохнул врачеватель. — Это было бы выше моих сил. Я не смог бы постоянно находиться сразу возле трех больных, расположенных в разных концах замка. Если бы ваша милость позволили, его можно было бы поместить здесь же на другой лавке.

Дон Ордоньо задумался, окинул комнату взглядом и ответил, что немедленно распорядится доставить сюда и создать ему условия; только пусть Сакромонт непременно испробует самые сильные средства. Хозяин уже собрался идти, как раздался стон раненого:

— Аструм… Санктум…звезда…

В эту же секунду в покои вошел падре Эстебан и увидел, что все застыли в растерянности. И он тоже стал свидетелем слов раненого, произнесенных в бреду:

— Аструм…Звезда…Здесь…Предназначение…

Больной затих. Священник приблизился к его постели и долго сосредоточенно молился.

— Сакромонт, — позвал он, наконец, — от твоих усилий зависит теперь жизнь этого святого старца. Сколько чудесных деяний совершил он во имя Господа! И Господь наделил его внутренним зрением. Люди со всей Кастилии и со всего христианского мира стекались к нему за советами и помощью, а то и просто за добрым словом, идущим от самого Господа. Вот и сейчас в бреду ему явилось какое-то откровение, и мы слышали его слова о замке нашем, однако, смысл их пока сокрыт от нас.

Святогор слушал с почтением и пообещал приложить все усилия к выздоровлению старика. Падре Эстебан оглядел всех присутствующих, поклонился дону Ордоньо и подозвал меня:

— Элена, обращаюсь к тебе в присутствии владельца замка, сеньора нашего дона Ордоньо. От тебя, от твоего усердия в молитвах также зависит теперь судьба этого старика и всех тех, кто страждет его наставлений.

Я пролепетала, что стараюсь. Дон Ордоньо одобрительно подмигнул мне и, уходя вместе со священником, намекнул Святогору, что не забыл о его просьбе.

Днем Коля уже лежал в одних покоях с раненым священником, причем с него даже сняли кандалы. Святогор сделал из него подопытного кролика. Однако врачеватель надолго уходил ко второму пациенту, а монахи иногда отлучались по своим делам, и мы с братом ухитрились даже немного поболтать. Именно он и объяснил мне "коварство" Святогора, который никаких новых средств не испытывал на Коле, а лишь вытащил его из темницы.

И потянулись дни и ночи у постели больного. Я уже неплохо научилась справляться с перевязкой, хотя каждый раз ужасалась при виде ран и ссадин на теле старика. Днем и ночью я дежурила около него, иногда читая молитвы. Спать удавалось немного.

Вечерами я покидала эту пропахшую снадобьями и мазями комнату, чтобы присутствовать на богослужении. После церкви Беренгария неизменно приводила меня в покои дона Альфонсо, где потихоньку поправлялся мальчик. Несколько раз я заставала там Святогора, и я стала замечать, как краснела Беренгария, когда целитель обращался к ней с просьбами или указаниями. Она начинала вся светиться и как-то всем телом подавалась вперед, словно в таком положении она лучше воспринимала его слова. Совместный уход за юным Габриэлем, очевидно, совершил переворот в девичьей душе. Пленник отца, уже много лет живший в замке, неожиданно превратился в долгожданного героя ее романа. Я понимала ее. Еще бы! Он такой красивый, такой умный, такой обходительный! Теперь он оказывался спасителем обоих ее братьев. К тому же, он напоминал волшебника, потому что ему единственному в этом замке оказались подвластны тайны целительства. А какой он был заботливый и внимательный! Юное сердце, давно жаждавшее любви, не устояло и растаяло. Ничего не пришлось дорисовывать в воображении, не пришлось выискивать героя в любовных романах, как это сделала бы моя современница. Беренгария не читала романов: они в то время еще не писались, да и не знаю, умела ли девушка читать. Идеальный герой был налицо и не нуждался в ретуши.

Я понаблюдала за Святогором. Но он, слишком увлеченный своим делом, к тому же смертельно усталый (он не спал уже несколько ночей, выхватывая лишь урывками час-два сна в сутки), ничего не замечал. Я горько усмехнулась. Теоретически шансы моей юной соперницы преобладали над моими. И он, и она принадлежали к одному времени, их связывали одни представления о жизни. У меня же не могло быть ничего общего с людьми этого времени. Нас разделяло тысячелетие!

Падре Ансельмо выздоравливал очень трудно и медленно. Фактически, как только ему становилось лучше, состояние его тут же делало крен в сторону ухудшения. Я ловила иногда печальный взгляд Святогора, когда он осматривал больного. Но он не терял надежды, упорно продолжая лечение.

На Святогора больно было смотреть. Лицо его осунулось, глаза воспаленно блестели изумрудной матовой зеленью, но он не жаловался. А по утрам он всегда выглядел посвежевшим и бодрым, даже если этой ночью ему не пришлось ни на минуту сомкнуть глаз. Вероятно, он ухитрялся общаться иногда со своими богами, и они давали ему веру. Или же он делал свою гимнастику, и она давала ему силы.

Я не имела подобных источников силы, и хотя спала явно больше, а работала явно меньше, чувствовала себя совсем измученной. Однажды утром я меняла падре Ансельмо повязку с мазью. Святогор тем временем его осматривал. Не то от вида раны, не то от усталости, когда я выпрямилась, в глазах у меня потемнело, и я почувствовала, как почва уходит из-под ног.

Каким чудом Святогор успел подхватить меня, не ведаю, но только он не дал мне упасть. Он держал меня, прижав к себе, а голова моя покоилась на его плече. В этот момент в комнату впорхнула Беренгария и издала невольный возглас удивления. Этот звук заставил меня очнуться, и я нашла себя в объятиях Святогора. В них же меня нашла и Беренгария.

— Беренгария! — обрадовался Святогор, ничуть не смутившись, — Элене плохо, дай скорее воды.

Меня напоили и усадили в деревянное кресло. Пока я приходила в себя, я наблюдала, как девушка возбужденно шептала что-то Святогору, приблизившись вплотную к его лицу и даже приподнявшись слегка на цыпочки. Выслушав ее, он кивнул, и они вместе покинули помещение.

— Эта девчушка по уши влюблена в нашего доктора, — шепнул мне Коля.

Мы были пока одни. Падре Ансельмо спал.

— Боюсь, что так, — согласилась я.

— Боишься? — удивился брат. — Ты разве ревнуешь? Родная моя, ты что тоже…?

Он не договорил, не отважился.

— Коля, милый, мне чужда ревность, ты же знаешь, — заверила его я. — В чувствах же своих я еще не разобралась. Но вот с предчувствиями, как я успела убедиться, я вполне знакома. И сейчас я предчувствую недоброе. Хотя куда уже хуже?

— Тебе просто нужен отдых, — пытался успокоить меня брат. — Ты устала. Мне-то Абдеррахман устроил здесь почти санаторий по реабилитации после двух с лишним недель заточения в суровом каземате. А вы с ним работаете на износ. Ты уже падаешь в обморок, а от него осталась одна тень.

Через некоторое время вернулся Святогор. Оставив Сулеймана присматривать за больными, он увел меня в свои покои и заставил лечь в постель. Я сопротивлялась:

— Святогор, ты устал гораздо больше меня. Отдых необходим, прежде всего, тебе.

— Я выносливее тебя. Я бывал и не в таких переделках, я не спал и не по пять суток…

— Я ничего не знаю о твоей жизни, — удрученно вздохнула я.

— Я обязательно расскажу тебе, — заверил он меня. — А сейчас спи.

— А ты? — не унималась я. — Посмотри на себя. Глаза утонули в темных кругах, нос заострился, брови сдвинулись, а лоб сморщился, будто тебе доставляет огромных усилий держать глаза открытыми…

И я не удержалась: ласково провела рукой по его бровям, глазам, очертила контур носа и скользнула пальцами по губам, погладила усы и бороду. Я подумала, что я совсем утонула в приглушенной зелени его глаз и заблудилась в густоте его ресниц. Он как-то неестественно застыл, будто выжидая чего-то или испытывая внутреннюю борьбу. Он, как в замедленной съемке, осторожно оторвал мою руку от своего лица и прижал ее к губам. Потом также медленно и осторожно он притянул меня к себе, покрыл мое лицо легкими, нежными поцелуями и, наконец, притронулся губами к губам. Он уже хотел отпрянуть, вероятно, опасаясь обидеть меня, но я удержала его, обвила его шею руками, и страстный поцелуй состоялся. И теперь я знала наверняка, что я совсем пропала.

— Как же я расстанусь с тобой, девочка моя? — прошептал он, крепко сжал меня в объятиях, заставил лечь, приказал мне спать и тихонько ушел.