Ночь мы снова провели в горах, найдя приют в небольшой пещере, нависшей над расщелиной, где бурным потоком шумная речка проворно спускалась вниз. Мы очень устали за день. Конные прогулки и по равнинной местности были довольно утомительны, а на горных склонах это требовало особого внимания и бдительности от предводителя нашего маленького отряда и особой выносливости от всех его членов.

Мы развели костер и расположились на ночлег. Шум реки успокаивал и убаюкивал. Каждый из нас, засыпая, думал о своем. Правда, Святогор не лег, пока не проверил безопасность нашего привала, пока не посмотрел лошадей. И я вдруг подумала, что я не видела его спящим. Он всегда ложился, когда я уже спала, и вставал, пока я еще спала. Тем самым, будучи и так человеком идеальным в моем представлении, он приобретал еще и черты некоей божественности. И я засыпала с мыслями о нем, уже совсем сквозь сон ощутив надежность его рук, когда он, наконец, тоже устроился рядом.

Святогор разбудил нас рано, и мы отправились вдоль речушки, которая, по его словам, должна вывести нас к Гвадалкивиру. Открылся удивительный вид: Гвадалкивир отвоевал у горных кряжей целую равнину, среди которой горы иногда заявляли о себе небольшими холмами. Мы продолжили спуск и вдруг у самого подножья горы заметили расположившееся лагерем огромное войско. Святогор по штандартам узнал в отряде подданных графа Кастилии Санчо Гарсии. Мы оказались в затруднительном положении, потому что проследовать мимо войска незамеченными нам бы не удалось: кастильцы охранялись часовыми. Поиск другого пути был сопряжен с опасностью и отнял бы у нас, вероятно, еще сутки.

— Вы останетесь пока здесь, в укрытии, а я разведаю обстановку, — решился Святогор.

— Это опасно, тебе может понадобиться помощь, — возразил Николай. — Позволь мне поехать с тобой?

— И оставить Елену одну? — возмутился Святогор.

— Но если что-то случится с тобой…, — начала я.

— Со мной ничего не случится! — отрезал он.

Минут пятнадцать мы, укрывшись в кустарнике, в напряжении ждали, когда Святогор спустится к кастильскому лагерю. Он подъехал к часовому, тот безоговорочно пропустил его, указав на ближайший шатер. Прошло еще минут двадцать. Из шатра Святогор вышел вместе с каким-то человеком, казалось, они мирно беседовали. Святогор вскочил на коня и рысью поскакал обратно к нам. Мы облегченно вздохнули, когда он показался в поле нашего зрения, и мы увидели, что он был доволен. Он еще издалека помахал нам.

— Это действительно кастильцы, — объяснил он, подъезжая. — Здесь нам ничего не угрожает. Мы можем двигаться дальше.

Вскоре мы очутились среди кастильских шатров, осторожно пробираясь мимо, стараясь не разбудить отдыхавших воинов. Навстречу нам вышел какой-то сеньор. Приглядевшись, я узнала в нем одного из тех рыцарей дона Ордоньо, кто однажды, подвыпив, пытался приставать ко мне.

— Сакромонт, — сказал он, — я советую вам не задерживаться нигде и укрыться в Кордове, в мечети. Думаю, через сутки это будет единственное безопасное место.

— Спасибо за предупреждение, дон Гильермо, — поклонился Святогор. — Простите за дерзость. Но кто ведет вас?

— Граф сам ведет нас, — засмеялся дон Гильермо. — Мы независимы.

— Тогда я неправильно выразился. Кто призвал вас?

— Восстание подняли берберы, провозгласив этого, как его, Мохаммеда узурпатором, и объявили своим новым халифом, кажется, Сулеймана, также принца из Омейядов.

— Когда вы выступаете?

— В этой долине должны собраться объединенные силы кастильцев и берберов. Мы ждем отряд берберов из Толайтолы под предводительством Фарида Справедливого, — ответил кастилец. — Как только они подойдут, мы двинемся на Кордову.

— Это страшно, — огорченно прошептал Святогор.

— Что-что? — переспросил дон Гильермо.

— Я говорю, что страшно, когда брат идет на брата.

— Ты прав. Но это не наше дело, — заметил мой "обидчик". — Кастилия от этого только выиграет. Ради ослабления мусульман мы готовы пойти с кем угодно и против кого угодно. Я слышал, берберы — дикий народ.

— Берберы Фарида — настоящие головорезы. Это просто шайка бандитов, — грустно подтвердил Святогор.

— Тем хуже для Мохаммеда, — бодро констатировал дон Гильермо и вдруг встрепенулся: — Ты случайно не на стороне этого узурпатора, Сакромонт? Я вовсе забыл, что имею дело с мусульманином.

— Вы забыли, дон Гильермо, что я служу дону Ордоньо, — проговорил Святогор и с усмешкой добавил: — А еще, чтобы до конца развеять ваши сомнения, я по секрету скажу вам, что являюсь правой рукой Фарида Справедливого. Спросите его об Абдеррахмане Сит-Аль-Хуре, и он подтвердит.

— Как понимать тебя, Сакромонт? — изумился кастилец.

— Я имел встречу с этим разбойником в Толайтоле, — уклончиво ответил Святогор. — Но нам пора. Прощайте, дон Гильермо.

— Счастливо тебе, Сакромонт, — кивнул тот. — Если тебе удастся уцелеть в Кордове, возможно, мы еще увидимся.

Я поежилась от мрачности прогноза. Дон Гильермо скользнул взглядом по Николаю и мне, как по слугам Сакромонта, и вдруг на лице его отразилось немое изумление. Я поняла, что он узнал меня. Он промолчал, лишь слегка покачал головой. А мы уже простились с ним и аккуратно выбирались из лагеря, чтобы продолжить путь наш, который пролегал теперь вдоль знаменитого прекрасного и своенравного Гвадалкивира.

Через несколько часов нашей скачки река блестящей лентой изогнулась, чтобы в изгибе приютить огромный, обнесенный каменной зубчатой стеной, город. Он вальяжно раскинулся прямо на берегу, с юга и юго-востока отороченный и защищаемый гордым Гвадалкивиром. От величественности открывшегося нам зрелища захватывало дух.

Год назад я видела современную Кордову. Она пленила меня своей связью с историей. Она раздражала меня поклонением перед мусульманами, сквозившим во всем ее облике и проявившимся в том, что все сувениры в основном были связаны с исламским прошлым этого города. Она покорила меня непокорностью реки, оседланной столь же непокорным римским мостом. Она примирила меня с историей халифата размахом раскопок дворца Мадинат Аль-Сахры, раскопок, дававших пищу и волю моему воображению. Однако это был уже небольшой современный, правда, типично андалусский, но все же европейский город.

Кордова-столица превосходила свою прапраправнучку величием и величиной. Город явно занимал большую территорию, чем Кордова двадцатого столетия. Сейчас перед нами распростерся грандиозный город-крепость, недоступный внешнему вторжению, скрывший свою мощь и славу за крепкими стенами. Основа культуры этого города не оставляла сомнений — над стенами высились то тут, то там изящные, упиравшиеся в небеса минареты мечетей. При первом взгляде я насчитала их более двадцати. А сколько еще пряталось за стенами в глубине этой жемчужины арабской цивилизации?

И мы осторожно сквозь мощные ворота пробрались в город, который жил пока своей обыденной жизнью. И все же в этой обыденности звучала нотка тревоги, и не затих еще грозный басовый аккорд страданий. В воздухе, не по-ноябрьски теплом, повис едва уловимый запах гари, однако, он становился более осязаемым при каждом дуновении ветра, приносившем волнами этот дух пожарищ и уносившем его прочь, после чего оставался дымный шлейф, который долго и постепенно рассеивался и оседал до следующего порыва ветра. Люди на улицах имели озабоченный вид, и, на мой взгляд, их должно было быть гораздо больше. По моим представлениям, восточный город — это всегда шумный, бурлящий людской водоворот, тем более что Кордова была тогда полумиллионным городом.

Мы с опаской брели по узким улочкам, то и дело замечая черные, дымящиеся прорехи в белой веренице стен домов. Возле этих брешей иногда топтались люди, стараясь спасти свои пожитки из-под обгорелых обломков, некогда дававших им кров. Но самое ужасное, что повергло меня в шок, так что тошнотворный ком подступил к горлу, а в глазах потемнело, самое дикое — это валявшиеся прямо на улицах, никем не убранные трупы. Иллюзия города, живущего обыденной жизнью, исчезла, растворилась. Это был город, ввергнутый в хаос и кошмар внутренних войн, которые, судя по пожарам и телам, то затухают, то разгораются с новой силой. Правление Мохаммеда Второго не принесло городу обещанного спокойствия.

Мы пустили коней шагом, чтобы не шарахались те немногие люди, которые встречались нам на пути. В этом познавшем горе городе мы, похоже, оказывались единственными всадниками. Мы испытывали неловкость, возвышаясь над его жителями: не сговариваясь, мы спешились и продолжили продвижение по улицам, ведя коней под уздцы.

— Куда мы направляемся? — нарушил тягостное молчание Николай.

— На том берегу Гвадалкивира живет один мой знакомый араб, — откликнулся Святогор. — Попробуем остаться у него до завтра. Дворец далеко, и сегодня нам до него не добраться.

Вскоре узкая улочка вывела нас к триумфальной арке, и я вдруг осознала, что я уже здесь бывала, только в двадцатом веке. Мы достигли моста. Да-да, того самого римского моста, который являлся мне в снах. Только теперь я видела его воочию и при свете дня. С трепетом ступила я на эти древние камни и на его середине я приникла к парапету, созерцая воды Гвадалкивира. Кустарник, кое-где покрывавший островки-залысины реки, пожелтел, а то и скинул листву. Река, в мой первый визит в Кордову казавшаяся мне в темноте ночи таинственно пугающей, теперь производила впечатление легкой, даже веселой. Я невольно залюбовалась этой беззаботной игрой воды, и, подавленная прогулкой по гибнущему некогда цветущему городу, я неожиданно почувствовала некоторое умиротворение.

— Здесь чудесно! — поддержал мое настроение брат. — И эти вековые камни под ногами дают ощущение вечности и основательности. То, что мы видели сегодня, преходяще. А это, — и он развел руки, одной указывая на мост, а другой — на реку, — вот это — вечно!

Я не могла оторваться от широкой, убегающей вдаль, живой в своем течении и в изгибах своего пластичного тела, реки. Она вселяла в меня силы, вливала в меня энергию, настраивала душу на спокойствие, а ум на философию. На плечи мне легли чьи-то крепкие руки, и их тепло слилось с поступавшей в меня свежей струей энергии, и у меня словно выросли крылья.

— Когда я бывал в Кордове, живя при дворе халифа, я тоже мог часами любоваться на Гвадалкивир. Это мой друг, сильный, то настойчивый, то легкомысленный. И сейчас он не подвел меня: снова он делится своей мощью и независимостью теперь уже и с моими близкими, — сказал Святогор, за плечи притянул меня к себе и шепнул: — Он благословляет нас.

И он резко отпустил меня, так что я даже не успела повернуться к нему лицом и отреагировать на его слова.

— Нам пора, — бросил он Коле.

Мы прошли мимо высокой башни, служившей сторожевым форпостом, и фактически оказались за официальной границей города. Но вокруг Кордовы расположились дома и домишки, составляя неотъемлемую часть столицы.

Возле одного из домов мы остановились, и Святогор постучался в ворота. Нам открыли и предложили войти во внутренний дворик. Вскоре появился хозяин, несказанно обрадовавшийся Святогору. Мы устроились в тени растений. Хозяин о чем-то заинтересованно расспрашивал Святогора, а тот охотно отвечал. Разговор происходил на арабском языке. Я впервые слышала, как мой возлюбленный говорил на этом чуждом мне совершенно языке. Это получалось у него, как и все, что он делал, органично и красиво, и, ни слова не понимая, я заслушалась мелодичностью речи. Однако, через некоторое время разговор их стал напоминать спор. Араб, все более и более распаляясь, в чем-то убеждал Святогора, который в более спокойных тонах возражал хозяину, приводя все новые и новые аргументы.

— По-моему, они спорят о политике, — шепнул мне Коля. — Я слышу имена Хишама, Мохаммеда Аль-Махди, Санчо Гарсии…

Я кивнула, потому что мне тоже послышались эти имена. Спор на секунду утих. Хозяин, похоже, на время смирился, задал какой-то вопрос, и Святогор заговорил, размеренно и весомо, словно курлыча, перекатывая слова через звук "л", придающий арабской речи сходство с волнующимся морем. Вдруг в его монологе прозвучало имя "Назир", и хозяин встрепенулся. Он почему-то поклонился Святогору, потом боязливо оглянулся на нас и повел нашего спутника в укромный уголок уличной галереи.

Установившуюся на время тишину прорезал заунывно-призывный голос муэдзина, собиравший мусульман на вечернюю молитву. Он доносился издалека, но, будучи звонким и выразительным, легко преодолевал расстояние, а отдаленность звучания придавала этому призыву некую мистичность, тем самым выделяя его знаменательность.

К нам подошел Святогор:

— Друзья мои, мы с Рахимом посетим мечеть, где совершим молитву и заодно узнаем последние новости. Вам туда ходить не стоит: вы не знакомы с обрядами, и это навлечет на нас подозрения.

— О чем вы спорили? — поинтересовался Николай довольно настойчиво.

— Рахим уговаривал меня принять участие в защите Кордовы от надвигающихся христиан и берберов, — вздохнул Святогор.

— А ты? — испугалась я.

— Я долго объяснял всю бессмысленность этой борьбы, как с той, так и с другой стороны, — торопливо говорил он. — Но это не возымело действия.

— И что же? — не отпускали его мы.

— Я должен идти, — волновался он.

— Но что вы решили? — не унимался Коля.

— Араб изменил свое решение, когда я сказал, что мы разыскиваем Назира, чтобы рассказать ему о Гайлане. Рахим, как только я произнес эти имена, бросился уверять меня, что понял свою ошибку и не станет больше звать меня на борьбу.

Араб нетерпеливо позвал Святогора, и тот, извинившись, повиновался. Мы остались одни. Правда, через несколько минут нам принесли блюдо с фруктами и даже предложили войти в дом, но вечер стоял теплый, и мы, несмотря на опустившиеся сумерки, остались в патио.

Не прошло и получаса, как во двор вбежали Святогор и хозяин. Они запыхались и выглядели крайне взволнованными.

— Нам срочно надо укрыться в мечети, — заговорил Святогор. — Кордова окружена, и на подступах к городу уже погибли крестьяне из ближайших селений, пытавшиеся не пустить сюда враждебное войско. У ее стен уже сложили головы ремесленники, чьи дома окружают город, подобно дому, в котором мы сейчас находимся. Если Фарид вступит в город в ночной тьме, начнутся бессмысленные убийства, грабежи и погромы. Это нам уже знакомо по Толайтоле. Дон Гильермо был прав: надо спрятаться в мечети. В конце концов, берберы тоже мусульмане, и не посмеют захватывать мечеть.

Араб что-то торопливо бросил Святогору на арабском, тот как-то даже радостно кивнул в ответ. Появился слуга, которому хозяин отдал какие-то распоряжения. Уже уходя, я заметила, что слуга направлялся к нашим лошадям. Мы втроем вышли из дома на улицу и вновь уже по темной улице двинулись к мосту, через мост, через арку прямо к мечети.

Мечеть занимала огромную площадь. Над ней возвышался минарет. С внешней стороны она была украшена резными арабесками, мозаичными узорами, которые особенно загадочно сияли при свете факелов, висевших при входе. Мы проникли в эту святая святых ислама, и я ойкнула, очутившись в этом чудесном лесу колонн из яшмы, оникса, мрамора. Колонн здесь насчитывалось более восьмисот. Стройные, утонченные они легко возносились ввысь. Полосатые двойные дуги из белого и красного кирпича, соединявшие колонны, придавали особую законченность и возвышенность этим выстроившимся, как на параде, рядам. Казалось, они несли людям весть о том, что все мы вместе, и хотя в жизни каждый вроде сам по себе, там, наверху, мы сольемся в высоком единении душ. Довершал это ощущение божественного вмешательства в наши судьбы удивительный резной потолок, своим роскошным убранством буквально олицетворявший Царство Божие.

Эти колонны заворожили меня еще в двадцатом веке. Тогда я даже не замечала, что огромное число туристов вливалось непрекращающимся потоком в стены мечети. Все они разбредались и терялись в этом густом лесу. И теперь я, застыв в немом изумлении, не сразу осознала, что в мечети было много молящихся или же просто укрывшихся, подобно нам, людей. Святогор осторожно тронул меня за рукав, оторвав от созерцания и полета мыслей.

— Нам не следует быть у всех на виду, — шепнул он. — Надо отойти в сторонку, укрыться в одной из ниш, которых здесь множество.

Он отвел нас в глубь мечети, в полутемную нишу, где мы устроились на ковре, прямо на полу.

— Святогор, когда построили эту мечеть? — не могла успокоиться я.

— Начиналось строительство, конечно, при Абд-Аль-Рахмане, при Аль-Хакаме лучшие мастера работали над ее убранством, а завершилось строительство во времена Аль-Мансура.

— Что нас ждет? — спросил вдруг Николай.

Святогор тяжело вздохнул, устало покачал головой:

— Ничего хорошего ожидать не приходится. Осаждающие, скорее всего, одержат победу. А защитники, в основном из простых людей, отдадут свои жизни в напрасной борьбе за чью-то власть. Завтра мы попробуем выбраться из города. Нам уже пора в Мадинат Аль-Сахру, иначе мы можем опоздать.

— Ты считаешь, мы сумеем добраться туда?

— Да поможет нам бог! Пока я не очень представляю себе как. Но на протяжении всего нашего пути мы сталкивались с разного рода обстоятельствами, из них вытекали некоторые совпадения.

— Может, это не случайные совпадения? — воскликнула я.

— Кто знает? — уклончиво ответил Святогор. — Во всяком случае, эти совпадения давали мне понять, что мы на верном пути. Да, кстати, Назир, которого попросил нас найти Гайлан, живет в Мадинат Аль-Сахре, занимает там какую-то, по словам Рахима, очень важную должность.

Мы с Колей переглянулись в изумлении, и брат шепнул мне по-русски:

— Здесь все предопределено. Рукопись!

— Конец известен, а пути следования к нему могут оказаться чреваты неприятными неожиданностями, — возразила я.

Вероятно, услышав наш разговор на русском, Святогор поднялся:

— Я пойду помолюсь, а вы отдыхайте.

— Не уходи!

— Ты подумала, что я решил не мешать вашему разговору, — понял вдруг Святогор и грустно засмеялся. — Елена, я не могу сейчас просто сидеть. Разумом я понимаю, что мне не стоит вмешиваться в эти события. Но я вырос в Кордове, и судьба города, судьба халифата мне небезразлична. И я не нахожу себе места от мысли, что я не знаю, как помочь. Я даже не знаю, с кем я. Здесь нет правых… Я должен поговорить с Аллахом.

В его словах было столько боли и горечи, что я у меня защипало глаза от навернувшихся слез. Я опустила голову, не в силах вымолвить ни слова.

Святогор ушел, а мы с Колей прижались друг к другу и стали обмениваться впечатлениями.

— Мы не должны быть Святогору обузой, — говорил брат. — Ему сейчас очень нелегко. Он старается не подавать виду. Ты знаешь, я подумал, что ему лучше было бы сейчас находиться в Аструм Санктум. Тогда ему не приходилось бы изводить себя дилеммой, с кем он должен быть.

— Но дон Ордоньо, — предположила я, — мог отправить его с войском графа кастильского…

— Да, — перебив меня, согласился Николай, — но это был бы приказ. А приказ не обсуждается.

Я вздохнула. Было совершенно очевидно, что именно мы усложняли положение Святогора. Но изменить мы ничего уже не могли. Оставалось ждать, терпеть и быть осторожными и мужественными.

На некоторое время я задремала, видимо, сказывалась усталость и обилие впечатлений. Сон мой был тревожным и чутким. Но иногда я проваливалась в глубокое забытье, и когда я вдруг очнулась, я заметила спящих рядом Николая и Святогора. А в мечети было тихо и, казалось, пусто. Я проснулась оттого, что виденное днем вставало перед глазами настолько явственно, как будто я вновь брела по пахнущим гарью улицам, где копошились оставшиеся без крова люди, где плакали оставшиеся без родителей дети, где лежали брошенные тела погибших, которых некому было убрать и похоронить. Стремясь вырваться из кошмара, я заставила себя проснуться и, закрывая глаза, вновь окуналась в эту жуткую атмосферу гибнущего города, и вновь заставляла себя открыть глаза, пока сон не улетучился окончательно. И теперь я лежала с широко открытыми глазами, потихоньку привыкая к темноте.

Мне вдруг послышался неясный звук. Сначала я подумала, что мне померещилось, но звук повторился, вызвав в душе непонятную тревогу. Наконец, я осознала, что звук напоминал всхлипывание и даже тихий плач. Казалось, плакал ребенок. Жалость захлестнула меня и, забыв об осторожности и страхе, я встала и пошла на звук, пробираясь босиком по коврикам между стройных колонн мечети. Кое-где горели редкие масляные светильники, и этот тусклый свет наполнял пространство игрой теней, вызывавших внутренний трепет. Но я упрямо шла на звук, который по мере продвижения становился все яснее. Неожиданно я застыла перед колоннами из красного и голубого мрамора, завершавшимися чудесным кружевным плетением, образуя арки, будто приглашавшие в рай. Пляшущее неровное пламя светильника сияющими бликами отражалось на этой колоннаде. Сквозь четыре фигурных окошка, приютившихся под сводами узорного потолка, лился лунный свет, мягким голубым сиянием освещая "райские врата".

Я шагнула вперед и застыла от ужаса, услышав, будто кто-то окликнул меня. Я боялась оглянуться. За спиной послышались шаги, и кто-то тихо прошептал:

— Елена!

Вся таинственная атмосфера ночной мечети, этот приглушенный плач, тусклое освещение и голубые лунные врата — все это было нереальным и пугающим. И этот неожиданный тихий зов, показавшийся мне вкрадчивым, мог принадлежать либо ангелу, либо самому Сатане. Я чувствовала, как от страха холодеют руки и ноги, а перед глазами встает черная завеса. И когда я уже готова была лишиться чувств, меня подхватили чьи-то руки, и родной голос прошептал:

— Аллах Всемогущий, я напугал тебя до полусмерти!

— Святогор, — только и смогла выдохнуть я, прижавшись к нему в поисках тепла и защиты. Меня била мелкая дрожь, и я, извиняясь, улыбнулась: — А я, оказывается жуткая трусиха. А еще направлялась кого-то спасать. Ты слышишь, кто-то плачет?

— Да-да, звук доносится из михраба /*Михраб — в мечети ниша, обращенная в сторону Мекки, стоять перед которой у мусульман равносильно тому, что стоять перед лицом Аллаха/. Похоже, плачет ребенок. Пойдем, только осторожно, в мечети много людей…

— Людей? — поразилась я. Пока я двигалась по мечети, у меня было ощущение полного одиночества.

— Конечно! Очень многие остались ночевать здесь. Будь осторожнее!

Мы подкрались к михрабу, откуда доносились всхлипывания. Из арки, обозначавшей вход в это священное помещение, струился золотистый свет, завораживающий и манящий. И я, не раздумывая, шагнула внутрь и замерла от восхищения. Стены этой небольшой квадратной комнаты покрывал ажурный узор. Среднюю часть стены украшал пояс из фигурных арочек — стилизованных окошек, внутри расписанных арабесками. Но золотистый отсвет излучали своды купола, под которыми расположились окна, приглашавшие лунное сияние посетить святыню михраба. Своды купола походили на восьмиконечную звезду, будто созданную из чистого золота и покрытую растительными узорами. Я стояла, запрокинув голову и впитывая эту изумительную, неземную красоту и заряжаясь ее божественной энергией. Святогор ласково коснулся моей руки и оторвал меня от созерцания, кивнув на маленького мальчика лет семи, которого он держал за руку. Увлеченная волшебной прелестью михраба, я совсем забыла, зачем я здесь.

— Надо уходить отсюда. Тебе нельзя находиться в михрабе. Пойдем скорее, — тихо произнес Святогор, и я нехотя последовала за ним.

Только теперь я обратила внимание, что у колонн и в нишах, подобных нашей, спали люди, множество людей. И мне сделалось страшно: ведь я могла разбудить кого-нибудь из них и вызвать переполох хотя бы тем, что я женщина, к тому же ни слова не знающая по-арабски.

Мы вернулись в нашу нишу, где, ничего не подозревая, крепко спал Николай. Святогор устроил поудобнее малыша, напоил его и стал расспрашивать по-арабски. Мальчик охотно отвечал, все еще немного всхлипывая, но потихоньку успокаиваясь. Святогор гладил его по черным волнистым волосам, пока малыш не заснул. Во сне он иногда вздрагивал и протяжно всхлипывал, но продолжал спать. Но нам не спалось. Я спросила Святогора, как он нашел меня.

— Я услышал, как ты встала.

— А ты никогда не спишь? Ты, может, и не человек вовсе, можешь обходиться без сна, без еды, без воды?

— Нет, я вполне обыкновенный человек, — улыбнулся он. — Но я много вынес в своей жизни и научился легко справляться с любыми трудностями.

— Что рассказал тебе малыш?

— Он пережил тяжелое горе. На его глазах осаждавшие город убили отца. И обезумевшая от отчаяния мать, бросившись к убитому, крикнула мальчугану, чтобы он бежал в мечеть, искал там спасения у Аллаха. Он не хотел оставлять ее, но она пообещала, что придет за ним еще до захода солнца. Он прождал ее здесь весь вечер, все глаза проглядел, а когда наступила ночь, понял, что она, вероятно, тоже погибла.

— Бедняжка!

— Он держался мужественно, пока кругом были люди, не приставал к ним и старался не плакать, а когда стало тихо и темно, страх и горе одержали верх. Тогда ты и услышала его всхлипывания. А я испугался за тебя, — и он притянул меня к себе и стал нежно и чуть касаясь целовать меня. И внезапно прильнул к моим губам так, что я задохнулась от счастья. А отдышавшись, съязвила:

— Разве это не грех — целовать меня в мечети?

— Я люблю тебя, Елена. А любовь — не грех, а дар божий, — серьезно ответил он и не дал мне ничего возразить, закрыв рот поцелуем. Сколько нежности таилось в этом человеке! Как удалось ему не огрубеть и не очерстветь душой, человеку, с детства лишенному материнской ласки и заботы, прошедшему многолетний плен, участвовавшему в жестоких битвах, не раз видевшему смерть и неправду?

— Что будет с мальчиком? — спросила я.

— Завтра попробуем найти его мать. Если не найдем, Рахим позаботится о нем.

— А если Рахим откажется взять его?

— Что значит, откажется? — удивился Святогор.

— Ну, ведь у него, наверное, есть семья. И еще один ребенок в такое тяжелое время…, — я замялась.

— В такое тяжелое время и чужой ребенок будет принят как свой! — отрезал Святогор. — Мы могли бы взять его с собой, но это опасно для малыша.

— Разве здесь в городе сейчас может быть безопаснее?

— Думаю, скорее всего, город будет захвачен сразу, и погибнут лишь его защитники и те, кто будет сопротивляться.

— Это столь же ужасно, сколь и неизбежно! — воскликнула я.

Я заметила, с какой заботой Святогор поправил ковер под мальчуганом.

— Милый малыш, — сказала я. — Хорошо бы нашлась его мать!

— Да, — вздохнул Святогор и, обняв меня, добавил:

— Давай все же попробуем ненадолго уснуть.