Через день мы с Николаем и Рахмановым вылетели из Мадрида. Я с удивлением обнаружила, что многое в этом мире воспринимала теперь по-новому. Я как будто смотрела на привычные мне вещи глазами Святогора, представляя, например, что бы он чувствовал при взлете самолета. И улыбнулась.

— Вы, вероятно, предвкушаете возвращение домой? — заметил мою улыбку Рахманов.

— Домой я хочу. Но думала я о другом.

И почему меня тянуло говорить ему правду? Куда проще было бы признать, что улыбалась, думая о доме и близких. Он из деликатности не стал уточнять, где все же витали мои мысли. И я призналась сама:

— Я вспоминала прошлое, из которого мы вернулись.

— Значит, о нем у вас остались приятные воспоминания?

— Да.

— А я тем более вспоминаю о нем с благодарностью, — добавил Коля. — Нам с Еленой как историкам было чрезвычайно познавательно побывать в одиннадцатом веке, да еще в такой стране, как Испания. Мы будто посетили сразу две страны: два мира — христианский и мусульманский.

— Вам удалось вчера побеседовать с археологами? — поинтересовался Владимир.

— О да! — обрадовался Коля. — Владимир, испанцы сказали мне, что и вы успели познакомиться с ними, и даже предложили им свою помощь. Вы тоже археолог?

— Нет, что вы, — рассмеялся Рахманов.

— А чем вы занимаетесь, если не секрет? — полюбопытствовала я. — Мы ничего не знаем о своем спасителе.

— Ну что вы, какой я спаситель? И, конечно, никакого секрета нет. Я режиссер-документалист.

— Как интересно! — вскричала я. — А какое же у вас образование?

— Вообще-то у меня два образования. Изначально я технарь, инженер. А позже я закончил ВГИК, режиссуру. — Он усмехнулся: — Видите ли, на нас Рахмановых лежит определенная печать. Этот далекий предок, завещавший нам рукопись, был, очевидно, человеком незаурядным и очень образованным.

— Это точно, — подтвердил Николай.

Я застыла, ни жива, ни мертва, силилась не изображать на своем лице ничего, кроме праздного интереса.

— Тьфу! Я же совсем забыл, что вы знакомы с ним лично! — засмеялся Владимир. — Так вот ни одного своего наследника не оставил он равнодушным. Каждый стремился достичь чего-то в жизни, прежде всего, получить хорошее образование и как-то расширить рамки своего мироощущения.

— А один из вас даже пытался искать Тартесс, — вставил брат.

— Правда? Этого я не знал.

И Николай рассказал о путешественнике Рахманове, который в середине девятнадцатого века взбаламутил испанскую прессу тем, что знает, где хранится тайна Тартесса, и благодаря которому мы и обнаружили Сантрелью.

— Что ж, это только подтверждает, что рукопись заражает всех, кто ее серьезно читает, — покачал головой Владимир. — Дед мой, например, был историком-арабистом. Отец мой — врач, но у него есть хобби. Он страстно увлекается древнерусским язычеством. Я с детства тянулся к точным наукам и считал, что овладение научно-техническими достижениями и откроет для меня мир новых знаний. Но я очень интересовался историей своего предка, изучал историю Испании, побывал на Волге, в Новгороде Великом. Однако, меня все больше влекли те области знаний, которыми владел Святогор: и философия, и медицина, и астрономия. Но я не Святогор. Все познать мне не под силу. Представляя, как я общаюсь с людьми науки, попадаю в их святая святых, окунаюсь в их мир, я вдруг осознал, что могу снимать фильмы о них.

— Так вы предложили археологам снять о них фильм? — догадался Николай.

— Не только предложил. Я уже кое-что снял, — сказал Рахманов. — Я ехал в Испанию не с целью выручать затерявшихся в одиннадцатом веке. Как вы догадываетесь, такое объяснение, мягко говоря, озадачило бы моих коллег. Я ехал в командировку, снимать исследовательскую работу испанских археологов.

— Почему испанских? — как-то даже обиделся Коля.

— А российских я уже снимал, если вы об этом.

— Правда? — Николай просиял.

И дальше разговор стал еще более оживленным. Коля расспрашивал, какие фильмы уже сняты. Владимир охотно рассказывал занимательные истории, происходившие на съемках. Они самозабвенно беседовали, а я слушала то со вниманием, то отвлекаясь, пока не почувствовала, что проваливаюсь в сон. Голос Рахманова звучал все отдаленнее, все больше сливаясь с голосом Святогора, и вот, вероятно, совсем во сне, уже сам Святогор произносил эти слова. И я наслаждалась звучанием этого родного и такого далекого голоса.

Самолет приземлился в Москве. Аплодисменты пилотам. И постепенно тонкой струйкой огромная людская масса просачивалась из аэробуса сквозь одну-единственную дверь в коридор, соединяющий лайнер со зданием аэропорта. Вереницей потянулся народ к лестнице, ведущей в зал паспортного контроля. А там — яблоку негде упасть. Ощущение было тягостным: мы вроде уже дома, но чтобы выйти отсюда и увидеть любимые лица, надо топтаться в этом море людей, продвигавшихся вперед по сантиметру, словно у них спутаны ноги.

Коля пытался шутить. Рахманов вежливо реагировал на шутки. А я спряталась в скорлупу, отрешенно оглядывая окружающих и бессознательно двигаясь в толпе. Наконец, признали, что мы вправе ступить на родную русскую землю, и, получив свой нехитрый багаж, мы ринулись к выходу. Я жадно выискивала в толпе родные черты. Коля вырвался вперед, а я чуть отстала и шла рядом с Владимиром Рахмановым.

— Отец! Папа! — услышала я Колин возглас, но не успела последовать за братом, как меня кто-то окликнул:

— Аленка!

Дорогу мне преградил Игорь.

— Ветров? — изумилась я.

— Неужели это ты? — Лицо его светилось счастьем, но, заметив рядом Рахманова, он метнул в его сторону уничтожающий взгляд и заключил меня в объятия.

"Ах, вот как! — ухмыльнулась я мысленно. — Господин Ветров демонстрирует, что я его собственность. Ну уж, нет!"

Я высвободилась из объятий и шагнула к отцу. Рахманов тем временем спокойно поздоровался с Игорем, и тот вынужден был вежливо ответить и даже пробормотал что-то вроде:

— Спасибо, что доставили их, Владимир Сергеевич.

Я очутилась в объятиях отца, который целовал меня и приговаривал:

— Ну, здравствуй, дочь! Что же это вы нам устроили? Где же это вас носило?

— Насилу нашлись, — скаламбурил Николай, обнимавший плачущую Люду.

— Люда, родная, здравствуй! — бросилась к ней я, и мы расцеловались, всхлипывая и размазывая слезы радости по щекам. Коля дружески обнялся с Игорем.

— Так, дорогие мои, со своими нежностями мы загородили людям проход, а между тем надо еще оставить нежностей для встречи дома. По машинам! — скомандовал отец и вдруг заметил Рахманова.

Обмениваясь с ним рукопожатиями, отец заговорил:

— Владимир Сергеевич! Добрый день! Мы на двух машинах. Игорек приехал с работы. Так что мы все отлично разместимся, и все к нам. Там мать уже, наверное, стол накрыла. Они с Людой сегодня с утра колдовали на кухне, и Санька им помогал.

Я плюхнулась на переднее сидение рядом с папой, а Коля и Люда устроились сзади. Чтобы смягчить неловкую ситуацию и не остаться одному, Игорь предложил Рахманову сесть в его машину.

Мы ехали по темной освещенной Москве. Здесь зима полностью овладела городом. Снег плотным покровом лежал на улицах и крышах домов. Дорога чавкала под колесами черной сыростью. Но я пожирала глазами знакомые очертания города, и у меня защемило в груди: я не люблю зиму, но я люблю этот город, такой дорогой для меня город, я люблю его в любое время года. И после долгой разлуки, чудом вернувшись из иного мира, я вдруг осознала, что не смогла бы жить без Москвы, даже такой Москвы, погруженной в ранний вечерний зимний мрак, зябко кутающейся в снежное боа от чуть морозной промозглости и стыдливо прячущей свою зимнюю тоску за ярким, почти праздничным освещением. И впервые за эти дни я на мгновение почувствовала себя счастливой: я ехала с любимыми людьми по родному городу.

Мы первыми прибыли к родительскому дому. Нет сил описывать встречу с мамой. Вскоре в дверь позвонили, и в комнату вошел Игорь.

— А где же Владимир Сергеевич? — спросила мама.

— Он извинился и сказал, что это ваш семейный праздник, — ответил Ветров.

— А ты и не настаивал, — съязвила я и поймала на себе укоризненный взгляд брата.

— Как же так? — запричитала мама. — Именно ему мы и обязаны вашим возвращением. Ты отвез его домой, Игорек? Я сейчас ему позвоню.

— Я высадил его у метро, как он и просил.

— А подвезти ты и не настаивал, — на сей раз это сказал отец.

— Да что вы на него набросились? — пришел на выручку другу Николай.

За столом шла оживленная беседа, сыпались вопросы о наших приключениях. Но предварил все расспросы мучивший родителей вопрос:

— Неужели это правда?

Когда стало ясно, что всего не рассказать так сразу, разговор зашел о более реальных вещах. И Игорь спросил Николая:

— Когда думаешь на работу? Даю тебе два-три дня на акклиматизацию, и пора. Отпуск что-то затянулся.

Коля опустил голову и замялся. Потом выпрямился и прямо взглянул в глаза Ветрову:

— Игоряш, я… не вернусь на фирму.

Все замерли. Игорь уставился на Николая:

— Почему, Ник?

— Понимаешь, друг, я ведь не случайно пережил то, что пережил. Я почти нашел то, что искал. Я видел это своими глазами, я держал это в руках. И теперь я должен завершить начатое. Меня ждут испанские археологи.

— Я что-то не понял. Ты возвращаешься в Испанию? — опешил Ветров.

— Да. Как только уговорю Люду поехать со мной и как только оформлю командировку от Института археологии.

— Ты возвращаешься в институт? — Игорь вскочил от негодования.

— Я бы вернулся, если бы меня взяли, — невесело усмехнулся Николай.

— Ну, конечно, они возьмут тебя, — вставила Люда, — сколько раз тебя ребята звали, да и зав. отделом не раз звонил.

— Испанцы сделали мне запрос. Надеюсь, этот документ повлияет, — сказал Коля.

Игорь нервно ходил по комнате, грыз зубочистку, потом резко остановился и набросился на брата:

— Коль, я не вижу смысла тебе возвращаться в институт. Разве ты не можешь поехать от фирмы. Я оформлю тебе эту командировку!

Коля отрицательно покачал головой:

— Игоряш, не обижайся. Но есть разница в том, что я — просто некий бизнесмен-авантюрист, ковыряющийся в ценностях чужой страны. Или же я — ученый, сотрудничающий с учеными этой страны.

— Ну, твой любимый Шлиман, если я не ошибаюсь, как раз и был бизнесменом-авантюристом, — пробурчал он.

— Но мы живем немного в другое время, — усмехнулся Николай. — Шлиман фактически был первопроходцем.

Ветров согласно кивнул.

— А если археология не примет тебя обратно? — с сомнением спросил он.

— Пойду в университет, в музей, поеду в другой город. Куда-нибудь, где поймут, что я пришел не за зарплатой и карьерой.

— А что зарплата в твоей жизни лишнее? Тебе разве не надо семью содержать? — крикнул Игорь.

Коля устало отмахнулся:

— Да не об этом я.

— Людмила, ну скажи ему, — призвал ее Игорь на подмогу.

Люда встала за Колиной спиной и положила ему руки на плечи. Родители молча наблюдали за происходящим, не вмешиваясь, и внешне, даже трудно было определить, чью сторону они принимают. Санька, с раннего детства уяснивший, что отец у него археолог, в свои девять лет понимал, что на карту поставлена папина мечта, широко раскрытыми глазенками смотрел на Колю и нервно ерзал на стуле, явно болея за него душой.

— Игорь, мы неплохо жили, и когда Коля работал в институте, — заговорила вдруг Люда. — Мы жили интересно. Мы жили достойно.

— Достойно? Да даже когда он на фирме работал, вы не жили достойно! — вскричал Ветров. — Он же все время вкладывал свои деньги в дело. Я читал твои отчеты, Николай! Все подчинено одной цели! Ты свою же семью обделял! Да, ты скопил целый капитал, но во имя чего? Не для Люды, не для сына, не для общего вашего благосостояния! На ветер, на ветер ты собираешься пустить эти деньги!

— Игорь, — робко позвала Люда.

— Посмотри, как вы живете, — не унимался Ветров. — Ты не купил себе за эти годы даже иномарки!

Мне стало смешно. Люда выдвинулась вперед и громче позвала:

— Игорь!

Родители удивленно взирали то на Колю, то на Ветрова. А тот продолжал, все распаляясь:

— Что видел ты в этой жизни? Что видела твоя семья? Вы же не были ни на одном мировом курорте! Даже в Испанию ты поехал не по-человечески. А на даче что у вас творится: избушка на курьих ножках! Это при твоих-то доходах!

— Игорь!!! Ветров!!! — вскричала Люда и вышла ему прямо наперерез. — Игорь! Опомнись! Это же все не твое дело! Разве это тебя касается? Он честно заработал эти деньги на фирме?

Ветров растерянно кивнул.

— Вот он и распорядится ими по своему усмотрению! — крикнула Люда и упала, как подкошенная, на ближайший стул.

Ветров тоже как-то обмяк:

— Простите! Занесло меня. Просто мне обидно за друга. Кольку я с детства люблю. Я уж боролся за него, как мог.

— Не за него, а с ним, — огрызнулась Люда.

Николай остановил ее жестом и широко улыбнулся:

— Спасибо, Игоряш, я все это оценил и тоже очень тебя люблю.

Сцена по умилению достойная мексиканской "мыльной оперы". Игорь сел, упершись локтями в колени, свесив руки и опустив голову. Пауза длилась несколько минут.

— Чаю, — спасла положение мама. — Ленок, помоги мне.

Мы вышли на кухню. Когда мы вернулись через несколько минут, отец о чем-то беседовал с Игорем, который внимательно слушал и кивал. И еще я услышала слова, произнесенные Людмилой:

— Коля, мы всей семьей поедем в Испанию. Я буду с тобой вместе работать.

Игорь тоже услышал эту реплику и встрепенулся. Вероятно, он все еще возлагал какие-то надежды на Люду и ее здравый смысл. И он вдруг бросил:

— Но Аленку я не дам вам на съедение!

Я остолбенела и собралась было возмутиться, но он продолжил:

— Ник, хорошо, не возвращайся на фирму. Но останься моим компаньоном, не забирай все деньги сразу. Пусть они и дальше работают на тебя. И еще. — Он вздохнул и посмотрел Коле прямо в глаза: — Позволь мне быть хотя бы твоим спонсором? От денег нашей фирмы, я надеюсь, ты не откажешься?

Все застыли. Брат резко со стуком отодвинул стул, подошел к Ветрову и обнял его:

— Спасибо!

Они оба улыбнулись и ударили по рукам.