— Представьте ситуацию, — начал Хейл, поставив на стол пригубленный бокал. — Остров в океане. Остров может быть маленьким, может быть большим, не суть важно. На нем живут туземцы, они охотятся в лесу, ловят рыбу и поклоняются своим деревянным богам. В один из далеко не прекрасных дней к острову подплывает флотилия каравелл. Диковинные люди сходят на берег. На них невиданные одежды, они ездят верхом на странных животных, у них в руках оружие из железа, с грохотом убивающее на расстоянии, — и так далее. Полагаю, на вашей родной планете случались такие вещи. Какова, по-вашему, будет судьба бесхитростных туземцев?

Оценивая достоинства напитка, Протектор чмокнул губами. И кивнул:

— Судьба их будет печальна. Их истребят. Может, и не всех, но большинство.

— Сразу?

— Ну, наверное, их сначала заставят работать на плантациях и рудниках. Они начнут очень быстро умирать от переутомления и плохого питания, а недовольных перебьют в ходе карательных экспедиций.

— А что если пришельцы из-за океана не захотят уничтожать туземцев? — предположил Хейл. — Допустим, в их планы не входит кровавая конкиста, они хотят просто поселиться рядом, готовы научить аборигенов многим полезным вещам и даже поделиться своими знаниями о строении мира?

— Тогда туземцев можно поздравить, — сказал Протектор. — Хотя мне трудно было бы поверить в дружелюбие таких странных миролюбивых конкистадоров. Весь известный мне опыт истории противоречит такой возможности.

— А вы ненадолго поверьте. Дело в том, что результат будет для туземцев почти тем же. Дичь и птица разбегутся подальше от распаханных полей, очень скоро начнутся первые эпидемии завезенных болезней, к которым аборигены не будут иметь иммунитета. Миссионеры начнут собирать детей в воскресных школах, чтобы поведать свой Закон Божий и заставить позабыть родные обычаи, взрослые станут пить огненную воду, и очень скоро туземцы окажутся чужаками на собственной земле. Они не смогут ловить рыбу и охотиться, как делали их предки, старых богов и обычаев не останется, и им придется идти работать на плантации, выпрашивать подачки и пить огненное зелье. Пройдут несколько десятилетий, и вместо народа охотников и воинов, пускай даже имевших слабость к человеческому мясу, останется кучка безвольных нахлебников, пьяниц и попрошаек.

Протектор раскурил папиросу.

— Пример звучит убедительно, — сказал он. — Значит, вы полагаете, что знакомство с высокоразвитой цивилизацией обернется для нас скорее злом, чем благом?

— Может, в это и не так легко поверить, — подтвердил Хейл. — Но когда это случится, уже не остается возможности все переиграть сначала. Ну а разве опыт вашей планеты убеждает в обратном?

Протектор ответил не сразу.

— Вы так мне и не рассказали, хотя бы вкратце, историю вашей цивилизации, — резко переменив тему, напомнил он. — Я думаю, вам понятно мое любопытство.

— О, безусловно! — сказал Хейл. — Беда в том, что истоки нашей цивилизации погребены под ворохом легенд. Истинное знание, увы, стерто временем. Сохранились бесчисленные хроники покорения разных миров, междоусобных войн и социальных конфликтов, но вся беда в том, что никто не знает, с чего все это началось. Не знает даже, где находится планета, с которой началось освоение сотен миров.

— Даже так?

— Открою вам секрет — именно поиски мира, откуда все началось, занесли меня и мою спутницу в этот район. Видите ли, существует мнение, которое, признаюсь, разделяют немногие, что древняя планета не только исходный пункт нашей цивилизации, она центр и начало всего. Все обитаемые миры, разбросанные по Вселенной, только отражение этого изначального мира.

— Странная идея, — заметил Протектор. — Хотя я слышал что-то подобное.

Хейл не заметил в его глазах особого интереса.

— В самом деле? — уточнил он.

— Да! — подтвердил Протектор. — Она неоднократно обыгрывалась в нашей художественной литературе.

— Хм! — сказал Хейл. — Но хочется ее проверить. Кстати говоря, меня тоже гложет любопытство. Почему бы вам, хотя бы в компенсацию за то, что мне вряд ли доведется воспользоваться правами почетного гражданина, не рассказать историю собственной цивилизации? Кому, как не вам, говорить от ее лица, ведь вы здесь ее главный представитель. Так сказать, ее первый человек.

— Более того, — заявил Протектор. — Я даже не ее представитель. Я глава всей цивилизации. А еще точнее — ее дух.

— ?! — Хейл поднял бровь.

— По определению, — пояснил Протектор. — Теперь наш звездолет, осколок родной планеты, так же одинок, как если бы ее уже не существовало. Предположим, за время полета какая-то катастрофа уничтожила всех ее оставшихся обитателей. Это что-нибудь меняет?

— Пожалуй, нет.

— Ваша техника выше всяких похвал, — заметил Протектор, еще раз меняя тему. — Этот миниатюрный переводчик так хорошо справляется со своей функцией, что я забываю, что на самом деле мы говорим на разных языках. Но, быть может, все же мы вкладываем немного разный смысл в слово «цивилизация»?

— Да, в самом деле, — подхватил Хейл, — что вы понимаете под словом «цивилизация?»

— Дракон действительно пропустил его, — сказал Вольф, ставя на место наружный корпус монитора. — Даже более того, как бы демонстрируя, что путь свободен, он взмахнул крыльями и тяжело взлетел, поднимаясь вдоль склона. Малыш проследил за полетом, пока дракон не приземлился на заснеженном уступе возле вершины.

Обрамленный валунами и россыпями каменного крошева, спуск с перевала сначала напоминал зеркальное отражение противоположного склона. Потом впереди зазеленели верхушки сосен, и через пять минут Малыш вошел под их густую тень. Дальше пришлось продираться между сцепившимися ветвями и кустарниками, подняв руки и почти ничего не видя впереди себя. Совершенно неожиданно все это кончилось, и, опустив руки, Малыш увидел перед собой пейзаж Тихой Долины.

Высоко поднимались вершины деревьев, обрамленные с двух сторон замыкающими долину горами, а в просветах между ними синело пространство океана. Малыш давно знал, что за океаном скрываются другие земли, куда большие, чем его маленький остров. Но почему-то только сейчас ему впервые захотелось увидеть их. Наверное, не все они будут такими безнадежно мрачными, как сторона зла, или слишком уж безоблачными, как надоевшая Тихая Долина. Малышу вдруг представился надутый ветром парус, шипение разрезаемой волны, соленые брызги на лице и далекая, выступающая из-за горизонта туманная полоса еще неведомой земли. Только в такое путешествие нужно отправляться не одному. С тем, с кем не будет скучно. Например, с Дейзи.

Воспоминание о Дейзи свернуло его мысли в другую сторону. Сначала надо помочь ей освободиться от этого сумасшедшего Визарда. Нужно будет набрать побольше золота, вернуться на сторону зла, найти отшельника… Малыш вдруг похолодел. И вспомнил о драконе. Он не сможет вернуться на ту сторону. Отшельник послал его по дороге, по которой нельзя вернуться назад. Отшельник обманул его, обманул подло, хотя и непонятно зачем. А другого пути нет, подземный ход завален… хотя еще остается Дензил, знающий легкий путь на сторону зла, и остается дедушка Дизз… хотя Малыш никогда не думал, что старик сейчас способен на что-то осмысленное. Теперь это бы еще проверить.

С чувством ватной слабости в ногах Малыш зашагал к Высоким Деревьям…

Вольф замолчал, задумчиво наблюдая за кораблем, который возник из пустоты и медленно приближался к станции. Мысли его витали где-то далеко от Малыша и Тихой Долины. А вот крысе было глубоко наплевать на корабль, у нее он не вызывал никаких предчувствий.

— А дальше? — спросила она.

— Дальше? — переспросил Вольф, с некоторым даже недоумением глядя на зажатую в руке отвертку. — Дальше Малыш решил найти кого-нибудь из своих близких. Оставалась надежда… что кто-то поможет ему. — И одним движением закрутил винт до отказа, едва не сорвав резьбу. Потом снова задрал голову, удивляясь своим ощущениям.

Ему вовсе не приходило мыслей о неведомых и непознаваемых звездных мирах. Это было вне объяснений, но неторопливое движение корабля сквозь пустоту было ЗЛОВЕЩИМ, и это ощущение можно было сравнить только с чувством, которое внушал шум черного водопада, сбрасывающего пенящиеся черные воды в мрачно-сумеречную пропасть.

— Но, как оказалось, — продолжил он, взяв другой винт, — найти своих ближних было легче, чем добиться от них какой-нибудь осмысленной помощи. Первым Малыш нашел братца Трензила. Сидя под старым дубом, тот пребывал в дремотном состоянии. Братец Трензил был полной противоположностью Дензила. Он был толстым, неуклюжим и по возможности избегал лишних движений. Толку от разговора с ним было чуть.

Зевая так, будто не спал неделю, он сообщил, что Дензил в последние дни в Долине вообще не появлялся. А если и появлялся, то не попадался Трензилу на глаза. Лениво сообщив эти сведения, братец снова смежил веки. Будь он старше, начитанней и нуждайся в оправдании своей жизни, он назвал бы это медитацией.

И тогда Малыш направился к Большим Деревьям. Больше никого не встретив, он вошел в лифтовую кабину и поднялся наверх. Есть хотелось ужасно, и, не задерживаясь на площадке, Малыш сразу направился в столовую. Окружающий пейзаж его не интересовал, хотя сам по себе того стоил. Вечер вступал в права, растущие тени придавали панораме отчетливость и перспективу, воздух был предельно прозрачен. Столовая выглядела маленьким домиком, похожим на другие: те же бревенчатые стены, покатая крыша, резные окна. Уже подходя к ней, Малыш случайно увидел на восточном горизонте парус.

Парус, и больше ничего, маленькое белое пятнышко в центре огромной синевы. Малышу никогда раньше не приходилось видеть наяву паруса, только на рисунках в книгах, но во всяком случае он точно знал, что парус — это всегда еще и корабль. А корабль — это всегда и люди. А если не люди, то все равно какие-нибудь живые существа. А если не живые, то, на худой конец, мертвые.

Такую картинку он видел в книжке, которая попалась ему на старом складе. На картинке был изображен скелет, который небрежно правил кораблем, держа одну из костлявых рук на круглом штурвале. На свой безглазый череп скелет нахлобучил треугольную шляпу, а в свободной от управления руке Держал пузатую кружку с каким-то пенным напитком. Содержания книжки Малыш так и не узнал: тогда он еще не научился читать, а книжка вскоре исчезла, как это случалось с большинством предметов, найденных на старом складе.

Итак, к острову приближался корабль. Или шлюпка с парусом. Или оснащенный мачтой плот. Малыш не умел анализировать свои предчувствия и именно потому воспринимал их непосредственней и острее. К острову со стороны далекого и неведомого континента приближался корабль. К острову приближались перемены. Малыш открыл дверь. Как и прочие внутренние помещения долины, столовая изнутри казалась больше, чем снаружи. Кто-нибудь посторонний мог бы удивиться, но Малыш вырос здесь и привык к этим чудесам. Привыкнуть можно почти ко всему.

— Давно же тебя не было! — произнес буфет густым дружелюбным басом, подразумевающим оттенки гостеприимства, готовность пойти навстречу всем гастрономическим желаниям, хоть и сопроводив их некоторой дозой нравоучительного ворчания. — Ты хочешь есть?

Буфет был сделан из того же материала, что и все приличные, уважающие себя буфеты, то есть из какого-то темного, матово-блестящего полированного дерева, напоминающего о солидности, добротности и тяжеловесности.

— Хочу, — ответил Малыш, усаживаясь за такой же основательный стол.

— Есть куриный суп, раковый суп, суп из трюфелей, луковый суп, суп а-ля…

— Давай что угодно, только побыстрей! — перебил его Малыш, нетерпеливо стуча по столу ладонью.

— Хорошо, — удивленно ответил буфет.

Секунду спустя одна из дверей буфета распахнулась, и сбоку возникла деревянная рука. Она ловко поставила перед Малышом тарелку с какой-то ароматной жидкостью. Малыш так и не понял, с какой именно, потому что тарелка быстро опустела.

— У тебя сегодня хороший аппетит, — не без удовольствия заметил буфет. — И хлеба ты ешь много. А где ты был?

— Второе давай! — заявил Малыш. — Я был по другую сторону гор, — добавил он, спохватившись. — На стороне зла.

— Раньше ты не заходил так далеко, — простодушно заметил буфет, ставя перед ним яичницу с колбасой.

Это блюдо не считалось фирменным, но буфет как-то догадался, что сейчас оно самое уместное. Утолив первый голод, Малыш спокойнее поглощал яичницу и кое-как, перескакивая с пятого на десятое, рассказал о своих приключениях, вплоть до разговора с отшельником и встречи с драконом.

— Наверное, это было очень интересно, — заметил буфет. — Значит, ты вернулся в Долину без Дейзи?

— Да, — признался Малыш. Вспомнив, с кем говорит, он потерял к рассказу всякий интерес.

— Сложная история, — сказал буфет. — Тебе надо посоветоваться со старшими.

Это вершина его жизненной мудрости. Великий специалист в области кулинарии, буфет был заурядно глуп во всех прочих отношениях. С людьми такое тоже часто случается.

— Давай чай, — сказал Малыш, отодвигая пустую тарелку. — И давай пирожные!

Покончив и с тем и с другим, он поднялся, чувствуя, что ноги стали совсем ватными, а веки предательски смыкаются. До сумерек было еще далеко, но у Малыша хватило сил только на то, чтобы добраться до своей хижины, упасть на постель и заснуть крепким сном…

Вольф снова поднял голову. Корабль приблизился, и теперь отчетливо проступили детали. Это был очень стандартный малотоннажный корабль для дальних перелетов, без каких-либо изысков. И тем не менее его движение по-прежнему казалось ЗЛОВЕЩИМ.

— Погляди-ка туда, — предложил он крысе. Та послушно задрала нос к звездам.

— Ну и что? — спросила она спустя полминуты.

— Тебе не кажется странным этот корабль? — спросил Вольф, уже понимая бесполезность вопроса.

— Нет, не кажется, — ответила крыса. — Я не впервые вижу такие. А что?

— Ничего, — сказал Вольф. — Мне показалось.

— А что случилось на следующий день? — спросила крыса. — Когда он проснулся.

— Кто? — не понял Вольф.

— Этот Малыш, — объяснила крыса. — Ты ведь о нем рассказывал.

— Ах да, — вздохнул Вольф, с усилием отрывая взгляд от корабля, который уже выходил из сектора видимости. — Малыш проснулся очень рано…

Малыш проснулся очень рано, как это бывает, когда ложишься задолго до заката. Он хорошо выспался, встал со свежей головой и припомнил вчерашний день, завершившийся плотным ужином и советом обратиться к старшим.

Такая возможность появилась очень скоро. Дедушку Дизза он встретил на площадке у лифта.

— О, здравствуй, Малыш! — прошамкал тот. — А где Дейзи? Что-то я давно ее не видал.

Это был хороший вопрос. А главное, своевременный, Малыш постарался по возможности ясно на него ответить.

— Визард! — несказанно оживился старик, едва услышав это имя. — Как же, я его помню! Когда мы втроем, я, он и рыцарь Керри, впервые ступили на берег этого острова, то встретили здесь массу злобных тварей. Сначала это были гоблины. Они еще ничего не успели нам сделать, а мы уже накинулись на них, как бешеный ветер. Керри рубил их в капусту, Визард жег октариновым огнем, а я…

Дело было плохо. Как и всякий живущий прошлым человек, старик был готов безнадежно увязнуть в воспоминаниях. Малыш попытался исправить дело, снова напомнив о Визарде, но этим он только переключил мемуариста на другую главу книги его жизни.

— О, Визард! — вдохновенно воскликнул дедушка Дизз. — Я помню, как мы познакомились в Гондоре, когда я искал попутчика для путешествия к Долгому Озеру. В ту пору цены на лошадей в Средиземье выросли вдвое, и я спорил с барышником из-за маленькой белой лошадки, когда к нам подошел высокий и довольно молодой волшебник. Вообще-то, принято считать, что волшебники все длиннобородые, и бороды у них белые, но ведь когда-то и они были молодыми… Так ты его видел? — спросил он вдруг, когда Малыш уже отчаялся привлечь внимание старика, произнося «дедушка Дизз!» и дергая за спинку кресла.

— Я не видел, — ответил Малыш. — Но его гоблины схватили нас, меня и Дейзи. Я бежал, а Дейзи отвели к Визарду в его Заоблачный замок.

— Ты что-то путаешь, — мягко возразил дедушка Дизз. — Визард не стал бы путаться с гоблинами. А если он пригласил малышку Дейзи к себе в гости… — Тут мысли старика внезапно приняли новое, хотя и довольно естественное направление. — И почему он просто не пожаловал в Долину? В свою Долину! Которую сам сотворил, отделив ее от стороны зла! Вот что, Малыш, когда увидишь его, то передашь, что он свинья, а не волшебник! Почему он просто не…

Уже в этот момент Малыш понял, что любые усилия будут тщетными. Блуждавшее в иллюзиях сознание старика противилось познанию реальности с упорством хорошо прокаленной пружины. Он еще раз попытался вызвать у старика образ страшных гоблинов, хватающих и волокущих под мышками беззащитных маленьких детей, и в ответ получил новую порцию старого повествования об эпохе покорения острова, на который трое героев высадились и набросились на гоблинов раньше, чем те успели что-нибудь героям сделать. На последний момент старик напирал с особым удовольствием, так что у Малыша даже мелькнула мысль, что не начни герои первыми, то гоблины, пожалуй, ничего дурного им бы и не сделали. Еще раз попробовав приблизить старика к реальности и не преуспев, он вздохнул и, не слушая больше великую сагу покорения острова, побрел к лифту. Уже входя в лифт, он вспомнил об увиденном вчера парусе и оглянулся. Разумеется, теперь горизонт был чист…

— Значит, он так и не нашел того, кто бы ему помог? — поинтересовалась крыса.

— Из обитателей Долины — нет, — сказал Вольф, вставляя разъем. — По пути к старому складу наш маленький герой встретил еще одного братца, которого звали… Ну, скажем, его звали братец Дози.

— Что-то слишком странные у них имена, — заметила крыса.

— А какая же разница… — начал Вольф.

— Да, об этом мы уже с тобой говорили, — перебила крыса. — И братец Дози тоже ему не помог?

— Совершенно верно, — кивнул Вольф. — Не помог. Не захотел. У него не было настроения вставать и куда-то идти, да еще чем-то рискуя. Бывает так в жизни, когда, нуждаясь в помощи, мы вдруг узнаем, что совершенно одиноки.

Вольфу показалось, что крыса собралась что-то сказать, но в последний момент передумала. Загадочный корабль давно исчез из поля зрения, но неприятное предчувствие не проходило.

— Единственное, что Малышу удалось, — продолжил Вольф, — это отыскать на старом складе кучу золота. Но как ты понимаешь, от этой находки не было никакой пользы. Все равно он не сумел бы пересечь горы и вернуться на сторону зла.

— И тогда? — спросила крыса.

— И тогда он растерялся. Он сидел на берегу и плакал, как плачет всякий ребенок, попавший в беду.

Крыса ждала продолжения.

— А дальше? — спросила она.

— Дальше? — Вольф усмехнулся. — В соответствии с законами жанра в этой истории должен появиться новый участник. Как думаешь?

— Никак, — сказала крыса. — Я не знаю, что это за законы. Скажи лучше, кто это был?

Вольф рассеянно улыбнулся и включил терминал. Экран послушно засветился.

— Ну, скажем так, — заявил он, — это был ангел.

— Да? — переспросила крыса. — А что это означает? Мне незнакомо это слово.

— Наверное, я неудачно пошутил, — объяснил Вольф. — Ангелами звались когда-то существа не от мира сего, которые вмешивались в дела людей по воле свыше. Особенно в тех случаях, когда естественный ход событий не мог привести ни к чему хорошему. Пожалуй, незнакомец вполне подходил под это определение. Но выглядел он просто как человек. — И Вольф надолго замолчал, щелкая клавишами и не отрывая глаз от мелькания диалоговых окон. — А пока мне придется прекратить рассказ, — сказал он. — Ты не против?

— Конечно нет, — заявила крыса. — Когда у тебя появится время, я сама напомню.

— Как считают ученые, — сказал Протектор, с грустью глядя в пустой бокал, — предыстория человеческой цивилизации начинается с того, что люди научились изготовлять орудия из камня. Не знаю. Не уверен. В нашем корабельном музее имеется одно такое орудие. Оно называется каменным топором, но я сомневаюсь, что им можно срубить что-нибудь путное. И потому остаюсь при своем мнении.

— А что это за мнение? — с любопытством спросил Хейл.

— Этот обколотый со всех сторон кусок камня можно использовать только в одном качестве.

— А именно?

— В качестве пресс-папье.

— Гм! — сказал Хейл. — Вы полагаете, первобытным людям могло понадобиться пресс-папье?

— Ну, скажем так, они могли изготовить его на всякий случай — если вдруг выпадет оказия разжиться бумагой… Почему вы смеетесь? На что им пресс-папье, хотите сказать вы? А на что им нужен тупой топор, которым нельзя ничего срубить?

Хейл хохотал.

— Интересная теория, — сказал он, немного успокоившись. — А ведь я уже слышал что-то подобное. Но только боюсь, что ваш рассказ может затянуться. Вы собирались рассказать, что вслед за обработкой камня люди научились одомашнивать животных, постигли первые навыки земледелия, обработки глины и металлов. Не так ли?

— Вы правы, — сказал Протектор. — Вероятно, ранняя история нашего мира не представляет собой ничего оригинального.

— Но тем не менее мне бы хотелось, чтобы вы познакомили меня с некоторыми ее моментами, хотя бы вкратце. Еще бокал?

— О, разумеется! — сказал Протектор. — А с какими именно?

— Ну, скажем так, расскажите, с чего все началось.

Хейл имел серьезный вид. Нельзя было подумать, будто он просто забавляется. Протектор задумался. Хейл наполнил его бокал почти до самого края.

— Не будь тех неоценимых услуг, которые вы нам сегодня оказали, — сказал наконец Протектор, — я бы рассказал о том, что, когда люди научились сеять съедобные злаки, они бросили охоту и занялись земледелием. Во всяком случае именно так написано в наших учебниках. — Протектор вздохнул. — Не знаю, как вам, а мне всегда казалось странной теория, утверждающая, что они тут же с радостью бросили охоту и принялись копаться в земле. Скажите на милость, какому нормальному гуманоиду подгоревшая лепешка из плохо измельченного зерна, в которую по оплошности запечен кусок жернова, покажется лучше куска изжаренного на огне свежего мяса? Это странная идея, как вы полагаете?

— И более того, — подтвердил Хейл, — выслеживать в зарослях зверя, подстреливать из засады птиц, извлекать добычу из капканов куда приятней и интересней, чем от восхода до заката, не разгибаясь, ковырять землю заостренной палкой. Возможно, дело в том, предположил он, что, истребив большую часть крупных животных, племена охотников подорвали свою кормовую базу. Угроза голода заставила людей перейти к другим способам добывания пищи. Наверное, это можно назвать первым в истории экологическим кризисом.

— Довольно логичная теория, — с уважением заметил Протектор. — Может, так случилось на вашей родной планете. Но не у нас. В благодарность за то, что вы помогли нам, я открою вам тайну. История нашей цивилизации началась с вождей.

— М-м? — уточнил Хейл.

Протектор отпил вина, кивнул и замолчал, собираясь с мыслями.

— Я уже говорил вам, что я глава цивилизации. И это правда. Более того, я и не человек. Я тень. Это высшая государственная тайна, но я не стану ее скрывать от вас. Насколько я понимаю, мы едва ли встретимся вновь?

— Полагаю, что не встретимся, — подтвердил Хейл. — А в каком смысле — тень?

— В самом прямом. В этом скрытый смысл моего титула. Тот, кого я представляю сейчас, был одним из вождей цивилизаций, творивших историю нашей планеты. Когда настал срок его ухода из жизни, взамен себя он сотворил меня, своего двойника. «Протектор, — обратился он ко мне, — я ухожу, не исполнив до конца своей миссии. Ее придется завершить тебе». — «Но Ваше Превосходительство, — сказал я, сделав первый вдох, — в чем должна состоять она, эта миссия?» В ответ он задумчиво покачал головой: «Этого я и сам точно не знаю. Надеюсь, это выяснишь ты». Что если налить еще вина? Я полагаю…

— О да, конечно! — подтвердил Хейл. — А кем были остальные вожди? И сколько их было?

— Право, я не могу сразу припомнить. — Что-то считая про себя, Протектор медленно загибал пальцы. — Семь… или нет, восемь. Нет, девять. — Словам Протектора по-прежнему недоставало уверенности. — Или двенадцать? Им предстояло править человечеством в течение шести тысячелетий. Впрочем, почти все они не дотянули до конца этого срока.

— Я думаю, — сказал Хейл, — это очень интересная история.

— Полагаю, что да. И я мог бы даже рассказать ее от первого лица, как сделал бы мой творец, ибо он любезно передал мне свою память.

— О! — сказал Хейл. — Я весь внимание. Стоило преодолеть лишнюю сотню световых лет, чтобы это услышать.

Протектор рассеянно кивнул:

— Итак, цивилизации нашей планеты были сотворены стараниями таинственного высшего существа. Никто из нас — я имею в виду вождей — так и не смог сойтись с остальными во мнениях, как именно это высшее существо выглядело. К примеру, Хаммурапи, владыка вавилонян, утверждал, что Творец имеет две пары крыльев, человеческое туловище, львиные лапы и орлиный клюв, из которого при каждом его слове вырываются язычки пламени. Элизавета, таинственная повелительница инглиш, говорила, что он был похож на закутанного в плащ старика с ветвистыми оленьими рогами, а Чингизхан, вождь монголов, заявлял, что Великий Дух невидим и непознаваем. При этом он хитро улыбался. Эта улыбка была довольно неприятной. Хотя она не шла ни в какое сравнение с запахом. Я подозреваю, что за без малого шесть тысяч лет своего правления повелитель монголов ни разу толком не помылся. Случайные попадания под снег и дождь не в счет. — Протектор поглядел на Хейла, как это делает человек, на миг утративший нить рассказа. — Но что касается меня, то я готов под страхом смерти утверждать, что Творец выглядел обычным человеком. Я до сих пор хорошо помню тот день, когда впервые рассматривал с высоты небес созданную планету. К сожалению, в тот день была густая облачность, да и точка наблюдения оказалась не очень удачной. Будь погода получше, изменился бы ход истории и эпоха великих географических открытий наступила бы намного раньше.

— Любопытно, — сказал Хейл. — А как именно выглядела та самая точка? Как рубка космического корабля, кабина летательного аппарата или, быть может, как кормовое возвышение небесной ладьи? Или, чего доброго, седло на спине гигантской птицы?

— Эта часть прошлого для меня как в тумане, — признался Протектор, искренне пытаясь вспомнить. — Да-да, как в тумане. — Взгляд его прояснился. — Дело в том, что мы стояли на облаках.

— На облаках? — переспросил Хейл таким тоном, как будто задал этот вопрос только из вежливости.

— Именно на облаках, — подтвердил Протектор. — Творец цивилизаций выглядел как седой благообразный старик, который содержит себя в опрятности, но не обращает внимания на свой гардероб. Почти не помню, что он говорил мне. Как я уже упоминал, я рассказываю от лица своего предшественника.

— Да, вы упоминали, — сказал Хейл. — Жаль, что вы многого не помните. Что касается меня, то первый вопрос к Творцу, который пришел бы мне в голову, звучал бы так: зачем все это ему нужно?

— Вот странно, — удивился Протектор. — Вы думаете, это был бы уместный вопрос?

— Представьте себя всемогущим существом, — предложил Хейл. — Ну пусть и не абсолютно всемогущим, но могущественным настолько, что в ваших силах если не создавать планеты, то населять их людьми и по собственному вкусу ставить эксперименты, давая им вождей с шеститысячелетней продолжительностью жизни. Не знаю, как у вас, а у нас такое существо называется богом.

— У нас тоже, — подтвердил Протектор. — Но все-таки я бы не решился задавать богам вопрос о целесообразности их действий.

— А я бы задал, — сказал Хейл. — Правда заранее имея собственный ответ. Если бог творит мир, то поводом может быть только скука.

— А зачем тогда задавать вопрос?

— Чтобы в этом убедиться, — пояснил Хейл.

— Это чревато последствиями, — заявил Протектор. — Вдруг бог действительно задумается над целесообразностью своих действий.

— Ну и что?

— Он вдруг может передумать.

Хейл расхохотался.

— Да, и в самом деле! — согласился он. — Но я прервал вас.

— Далее в моих наследованных воспоминаниях следует провал, — сообщил Протектор. — Я вспоминаю себя уже на земле. Я сидел у костра, окруженный своими советниками, а вокруг нас около сотни людей устраивали лагерь на речном берегу. Если меня не подводят причуды памяти, то среди них не было ни детей, ни стариков, все женщины были дородны и грудасты, а мужчины длинноволосы и бородаты. Странно, не правда ли?

— Вероятно, да.

— Пока мы держали совет, солнце медленно спускалось к закату. Я до сих пор помню тот закат, первый закат нового мира… Или все-таки не первый?

Протектор впал в тяжелую задумчивость. Хейл решил, что не случится ничего страшного, если он прервет ее вопросом.

— Пардон, — сказал он. — А какая в тот день была повестка дня?

— Повестка дня? — переспросил Протектор, выходя из задумчивости. — Мы обсуждали место основания нашей столицы.

— Прямо так, в первый же день?

— А как надо? — поинтересовался Протектор.

— Ну, насколько мне известно, в нашем мире основанию столиц предшествовали долгие тысячелетия неторопливого развития. Начиналось с того, что в некоторых районах с благоприятным для земледелия климатом стало быстро расти население. Особенно в долинах больших рек. Чтобы получить солидный урожай, там достаточно было разбросать зерна по удобренной разливами земле, а потом несколько раз прогнать по засеянному полю стадо свиней…

— Зачем? — недоуменно спросил Протектор.

— Чтобы те втоптали зерно в землю, — объяснил Хейл. — Очень незамысловатая технология, но в ту эпоху она давала недурные результаты. А разве в вашем мире не было чего-то подобного?

— Представьте, что нет, — сказал Протектор.

— А как было?

— У нас? — Протектор недоуменно поглядел на Хейла. — Понимаете, я не могу вспомнить. Такое впечатление, что я никогда об этом даже не задумывался.

— Вы хотели сказать, что проблемами земледелия никогда не занимались?

— Нет, этого я как раз сказать не хотел. Я постоянно руководил строительством оросительных каналов, но как выглядела технология земледелия на первичном, так сказать, уровне…

— То есть на уровне тяпки?

— А что это такое?

— Ее еще называют мотыгой. — Взгляд Протектора не прояснился. — В общем, это такой индивидуальный инструмент для взрыхления земли.

— Да-да, — смущенно сказал Протектор. — Но представьте себе, я не имею представления… То есть вообще…

— Ничего страшного, — заверил Хейл. — То же самое могли сказать о себе очень многие великие правители прошлого. Среди них было много таких, которые имели об этих вещах весьма смутные представления. Другое дело — строительство каналов. Для великих вождей прокладывать каналы всегда было хорошим тоном. Так вы говорите, что, минуя промежуточные стадии, необходимые для создания всяких там исторических предпосылок, сразу начали с основания столицы?

— Именно так. Может быть, на вашей изначальной планете для возникновения государств и потребовались тысячелетия, но у нас не было времени на долгие прелюдии. Наши вожди знали, что им отпущен определенный срок на выполнение их миссии.

— Суть которой, — заметил Хейл, — им и самим была не очень понятна. Судя по вашим словам.

Протектор развел руками. Холодный огонек в его глазах погас, подозрительное выражение сменилось более добродушным. Сказывалось воздействие алкоголя.

— Ну а у ваших вождей, — спросил он, — разве у них всегда имелось четкое представление о своей исторической миссии?

— На словах — безусловно, — ответил Хейл. — Каждый из них заявлял, что именно он предназначен для роли владыки мира. В древности в таких случаях придерживались стойкой моды ссылаться на интимно услышанную волю богов, но в новые времена настолько запутались с истинными и ложными богами, что ссылаться стали когда на волю рока, когда на объективную необходимость, а когда и просто на благо нации. Но у ваших-то вождей имелось большое преимущество. Как-никак они действительно были уполномочены творцом вашего мира. Чего нельзя сказать о тех вождях, о которых я сейчас подумал… Но мы, однако, уходим от темы нашего разговора… Еще? Разумеется!

— Итак, вы основали столицу, — сказал Хейл, сделав глоток.

— Потом последовали столетия неторопливого освоения планеты, — продолжил Протектор. — Мы разослали в разные стороны несколько отрядов разведчиков, а потом колонистов, чтобы основать новые города. Тогда же мы сделали первые открытия, например научились лить бронзу, изобрели колесо и технику каменной кладки. Уже были созданы письменность и первый свод законов, и наши мудрецы всерьез задумались над сущностью загробной жизни, когда мы впервые встретились с цивилизацией монголов.

Хейл рассмеялся. Протектор поднял бровь.

— Вам что-то показалось смешным? — спросил он.

— Меня позабавила одна мысль, — объяснил Хейл. — В вашем изложении развитие цивилизации выглядит как поступательный, просчитываемый процесс. Разве в вашей истории не было эпох, когда рушилось все, что создано, города превращались в заброшенные развалины, а накопленные знания забывались и утрачивались на целые столетия?

— У вас так случалось? — с интересом спросил Протектор.

— И много раз. Насколько я знаю древнюю историю нашей расы, периодические крушения цивилизаций были нормой, а не исключением. Цивилизации возникали, когда какой-нибудь удачливый правитель объединял соседние земли под своей властью. После этого наступал период процветания, росли города и строились оросительные каналы, возникала письменная литература и облаченные в религиозную оболочку зачатки научных знаний. Потом на какой-то точке начинался регресс: разросшийся государственный аппарат подрывал экономику непомерными налогами, династия деградировала и правящая элита увязала в борьбе за власть. — Хейл ухмыльнулся и перевел дух. — А когда все приходило в упадок, вторгались внешние враги или восставали доведенные до отчаяния массы. В итоге города пустели, население гибло, дворцы и храмы становились развалинами, а в высохших оросительных каналах принимались выть шакалы.

— Тогда как же получилось, что вам удалось пройти этот путь и достигнуть звезд? — спросил Протектор.

Хейл ответил не сразу.

— Расхожее объяснение состоит в том, — сказал он, подумав, — что крушения и потери никогда не были абсолютными и в ходе многочисленных взлетов и падений человечество сумело накопить некое культурное наследие, своего рода критическую массу, опираясь на которую сделало качественный рывок в своем прогрессе. Или же ему однажды просто повезло, как везет игроку, сумевшему после серии проигрышей сорвать банк… Вы, кажется, рассказывали, как впервые повстречались с цивилизацией монголов?

— Да, я хорошо помню этот день, — подтвердил Протектор. — Вокруг до горизонта тянулась унылая степь. В отдалении стояла какая-то одинокая кибитка и гарцевали всадники. Владыка монголов был одет в чешуйчатый доспех и золотой шлем, обрамленный соболиным мехом. За спиной у него висел колчан со стрелами, а в руке зажат лук, с которым он не расставался из ритуальных соображений. Улыбка его была неприятной. О запахе я упоминал. Подробности переговоров почти не сохранились в моей памяти. Наверное, потому, что их процедуры ничем не отличались от последующих. Но навсегда запомнилась ставшая протокольной формула скрепления мира. «Мы приветствуем мир и дружбу между нашими народами, — сказал владыка монголов, переглянувшись с лысым стариком с большой серьгой в ухе, который с хитрым видом стоял за его спиной. — Даже такими, — добавил он, — как монголы и мерканы».

Тот корабль, на который с опаской поглядывал Вольф, принадлежал уже известному нам незнакомцу, назвавшемуся Калогренаном. Ну, тому самому, который с массой извинений свернул шею смотрителю имперского вивария, похитил Большого Квидака и, совершив все эти подвиги, надолго исчез из нашей истории. Пока Вольф возился с разъемами, незнакомец неторопливо проследовал вглубь станции. Большого Квидака он нашел в плохо освещенном помещении, похожем на склад для хранения мусорных контейнеров. На этот раз тварь сосредоточенно читала отпечатанный очень крупным шрифтом «Краткий путеводитель по обитаемой Вселенной», том триста двадцать шестой. Несмотря на долгий перерыв в свиданиях, появление освободителя тварь восприняла равнодушно. Как уже упоминалось, альтруистические эмоции были чужды монстру. Чувством благодарности он тоже не страдал.

— Полагаю, — начал черный человек, не смущенный невниманием, — нам пора рассчитаться. Один из принципов, регулирующих взаимоотношения разумных существ, является принцип обмена услугами. Как мне кажется, я был для тебя более чем полезен.

Как и в прошлый раз, он был одет в черное, безмятежно спокоен, деловит и терпелив.

— Я слушаю, — произнес Квидак все тем же голосом, похожим на заезженную граммофонную пластинку.

Толстенный, глянцевито блестящий томик путеводителя застыл в неподвижной трехпалой лапе.

— Теперь ты опять на свободе, во главе своей тайной империи, и снова плетешь какие-то темные замыслы, — сказал черный незнакомец. — В общем, это не мое дело. Я только хочу получить обещанное. Итак, мне нужен артефакт.

Тварь не торопилась с ответом.

— Разумным считается существо, — проскрежетала она, — осознающее результаты своих поступков. Но для осознания результата я не имею должного числа знаний. Ты испытываешь нужду в вещи, называемой тобой артефакт. Что есть суть это за вещь?

— Разве ты не собираешься выполнить обещание?

— Я должен быть надлежаще уверен, что этот мой поступок не будет для меня неблагоприятен.

Черный человек оглянулся в поисках чего-то хотя бы отдаленно похожего на стул. Подходящий предмет нашелся в дальнем углу. Это был пластиковый ящик с надписью: «Лучшие в Галактике бритвенные лезвия!».

— Самое главное то, что эта вещь бесполезна для тебя, — вернувшись на прежнее место, сказал он. — Ты владеешь ей довольно долго, но так и не понял, даже приблизительно, что это такое. — И уселся на ящике, ожидая реплики монстра.

— Ты не дал ответа на поставленный вопрос, — проскрипел Большой Квидак. — Твое объяснение должно иметь продолжение.

Если черного человека и разозлила занудная настойчивость чудовища, то он не подал виду.

— А нужно ли тебе знание, которое не только окажется бесполезным, но и заставит пожалеть о проявленной любознательности?

— Ты еще не доказал мне, что я буду о чем-то жалеть. Черный человек пожал плечами:

— Мои объяснения могут оказаться долгими. Для ясности мне придется начать издалека.

— Я располагаю достатком времени, — парировал монстр. Спорить с ним было бесполезно. Черный человек устроился на ящике поудобней.

— Мир, в котором мы живем, невообразимо сложен, — начал он. — Причем уровень осознаваемой сложности примерно пропорционален нашему знанию о мире. Примитивному существу, вселенная которого сводится к поверхности собственной планеты и небу над головой, смена дня и ночи кажутся самым важным циклом вселенских перемен. Нужен разум, вооруженный некоторым минимумом знаний, чтобы понять, что ночь и день лишь частный случай более общих закономерностей. На следующем уровне понимания выясняется, что даже время и пространство суть такие же частные случаи. Но не стану уходить в захватывающие дух выси, а перейду к более существенному. Слышал ли ты о теории параллельных миров?

— Если это необходимо для понимания, мне будет уместно узнать от тебя, — ответствовал Большой Квидак.

— Теория параллельных миров основана на предпосылке, — тоном усталого преподавателя продолжил черный человек, — что помимо той вселенной, в которой находимся мы, есть еще некие реальности, существующие вне этого физического пространства, хотя и как-то синхронизированные вдоль общего потока времени. Теория эта не имеет математической базы или признанного экспериментального подтверждения. Как считают знакомые с сутью дела умы, первоначально она возникла в художественной литературе для удобства построения занимательных сюжетов и, таким образом, является абсолютным мифом. Но мне придется открыть тебе великую тайну. Параллельные миры существуют. И этот мир, путеводитель по которому ты держишь в руке, всего лишь один из них, причем довольно заурядный. Впрочем, возьмем за основу бесконечность. Остальное просто.

Два стоящих поодаль телохранителя молчали, и тишину наполнял только шелест вентиляторов.

— На твоем месте я бы огорчился, — продолжил черный человек. — Ты мечтал о полном всемогуществе, а оказалось, что, даже захватив всю известную тебе обитаемую Вселенную — а это проблематично, — ты овладеешь лишь маленьким кусочком настоящей Вселенной. Прими мои сожаления.

Квидак оставался неподвижным. Трудно сказать, произвело ли на него впечатление это великое открытие.

— Итак, продолжим, — сказал черный человек. — Теперь ты готов спросить, могу ли я доказать свои утверждения и какое отношение к ним имеет артефакт. Действительно, какой смысл утверждать, что существуют еще какие-то миры, если мы не можем ни достичь их, ни получить о них информацию? Это правда, но только отчасти. Физическая картина сейчас нас не интересует. Поэтому я просто скажу, что ты не сможешь перемещаться из одного мира в другой, как бы ни хотел. Ты — не сможешь. Не смогут и они. — Черный человек показал на охранников. — Но существуют люди, потенциально имеющие подобную возможность.

Черный человек замолчал, ожидая реакции.

— Мне кажется, ты не закончил рассказ, — изрек монстр.

— Да, разумеется, — подтвердил черный человек. — Хотя мне не доводилось встречать менее вдохновляющего слушателя. Возможно, я задену твое самомнение, утверждая, что эта и другие вселенные были созданы Творцами Миров даже не в качестве великого эксперимента, а просто для развлечения. Спиральные колеса галактик, размеры которых поражают чувствительные души, не более чем заурядный аттракцион великого Диснейленда. Тебя тоже кто-то придумал. Такой монстр мог быть только плодом извращенной скучающей фантазии. — Последняя фраза прозвучала ехидно. — Если присутствующие не возражают, я закурю.

Монстр был невозмутим. Как всегда.

— Сообщенная тобой информация лишена смысла, — только и заметил он.

— Отнюдь нет! — возразил черный человек. В его руке вспыхнул огонек. — Она может быть обидной для кого-нибудь, но это уже другое дело. Мне осталось только объяснить, какое отношение она имеет к артефакту. Странный предмет, который твои люди нашли на брошенном корабле, является подлинной картой Вселенной.

Сказав это, черный человек пустил к потолку три колечка дыма.

— Зачем она нужна тебе? — поинтересовался Большой Квидак.

— Чтобы спрятать ее туда, где ее никто никогда не найдет.

— Зачем тебе это нужно?

— Потому что эта карта может стать причиной гибели Вселенной. Не только этой, известной нам, а всех обитаемых миров. Представь миллионы солнц, в один миг сжатые коллапсом в черные дыры, и огромное ничто, которое даже не есть пространство, и ты получишь очень слабое представление о том, что произойдет.

Будь на месте Большого Квидака обыкновенный человек, он бы скорее всего задал вопрос «почему?». Но монстр не был ни человеком, ни даже просто обыкновенным разумным существом.

— Кто ты? — спросил он.

— Это великая тайна, — прозвучал ответ. — Но я скажу тебе. Я Хранитель Мира. Мира, понимаемого как совокупность всех существующих обитаемых миров. Я не вмешиваюсь в заурядные события, будь то взрывы сверхновых, войны, эпидемии, перевороты и все такое прочее, даже если от их исхода зависит гибель отдельно взятого мира. Я не стану тебе мешать, можешь покорять эту вселенную, и если я не желаю тебе успехов, то лишь потому, что мне это совершенно безразлично. Но вышло так, что в твои лапы попала вещь, истинное значение которой выше твоего понимания. Отдай мне ее, и я не стану тебе мешать. Но если ты раздумал платить обусловленную цену — а очень похоже на то, — предупреждаю — ход событий очень скоро сметет тебя, как если бы ты был заурядным насекомым.

Монстр размышлял. Едва ли он особенно испугался.

— Почему ты считаешь, что со мной что-то случится? — проскрипел наконец Большой Квидак.

— Не достаточно ли я уже дал ответов? — поинтересовался черный человек.

— Я получил их не все.

— Мне кажется, в виварии ты был не настолько любознателен.

Последний ход оказался ошибкой.

— Мне кажется странным, что ты говоришь, — произнес наконец монстр. — Не соответствующим истинности положения вещей. Я хочу подробной информации. Каким образом этот упомянутый предмет может стать причиной гибели Вселенной?

— Есть вещи, — ответил черный человек, — суть которых обычным существам лучше не пытаться понять. Но так и быть, я кое-что расскажу тебе. Как я уже говорил, Творцы Миров создавали свои вселенные для развлечения, ну и еще, если так можно сказать, в порядке творческой самореализации. Так поступают боги, которыми они и были по определению. Ничто не предвещало дурного исхода, но однажды — позволь мне остаться невнятным — случилось нечто, после чего они утратили могущество, способность создавать миры и даже просто по ним перемещаться. Рассеянные по бесчисленным вселенным, они из богов превратились в простых людей. С тех пор прошло много времени. Из тех, кто творил миры, почти никого не осталось в живых, а большинство их немногочисленных потомков даже не мечтают о возвращении прежнего величия. Тем не менее существует вероятность, что кому-то из них удастся вернуться к точке, где началось все. Тот, у кого это получится, вернет утраченное могущество своей расы. Как он распорядится этим могуществом, можно только гадать, но я предсказываю — самым вероятным результатом его действий станет уничтожение существующей Вселенной. Только не спрашивай меня почему. Я и так сказал более чем достаточно.

На этот раз Большой Квидак не замедлил с репликой.

— Тебе не нужно об этом беспокоиться, — заверил он. — У меня этот предмет будет в полной безопасности.

— Я в этом не уверен.

— Что внушает тебе такие опасения?

— То, что я уже однажды видел тебя в качестве экспоната вивария.

— Тебе не стоит об этом часто упоминать, — проскрипел монстр.

— Вот как?! — с непритворным удивлением произнес черный человек. — Так ты, оказывается, не лишен самолюбия?

На эту реплику ответа он не получил.

— Итак, ты не собираешься отдать мне артефакт? Некоторое время Большой Квидак молчал.

— Я сделал надлежащие выводы, — произнес наконец монстр. — Я имею предположение, что твоя версия не имеет оправдания в действительности. Но раз она имеет место, значит, она скрывает твои настоящие цели. Твоя скрытность наводит на подозрения. Как разумное существо, — проскрипел монстр, движениями пальцев звучно захлопывая томик путеводителя, — я должен предвидеть последствия своих поступков. Твоя уклончивость лишает меня этой возможности. Будучи непредсказуем, ты представляешь мне потенциальную опасность. Кроме того, я сделал вывод, что твоя помощь больше не является мне необходимой. Так как ты принадлежишь к необъяснимой группе разумных существ, не поддающихся моей убедительности, — кончик хвоста твари дрогнул, — ты будешь изолирован до следующего решения.

Сидя на ящике, черный человек разглядывал монстра с любопытством, как насаженное на булавку прелюбопытнейшее насекомое.

— Ты делаешь большую ошибку, — только и сказал он. — Повторяю в последний раз, ты должен слушаться меня, если хочешь продлить свое существование. Ты и сейчас существуешь только благодаря мне.

Большой Квидак молчал. Могло показаться, что он внимательно разглядывает своего собеседника. Но это всего лишь догадки.

— Меня не имеют влияния чужие угрозы, — прошуршал он. — Что касается тебя, тобой займутся нейрохирурги. Они вскроют внутреннее строение и выяснят, на самом ли деле ты отличаешься от обычных людей.

Черный человек оглянулся.

— Если то, о чем я говорил, случится, — сказал он, — то тебя непременно сотрут простым нажатием кнопки. За ненадобностью. Как глупую и пошлую выдумку, утратившую элемент новизны.

Откуда-то возникшие люди в комбинезонах приближались к нему с невозмутимостью плохо оплачиваемых зубных врачей. Черный человек произнес несколько слов, которые можно было принять и за ругательства, и за заклинания. Потом случилось необъяснимое. Из щелей и складок его одежды потянулись тонкие струйки дыма. Быстро густея и расплываясь, они окутали его облачком. Кто-то бросился за огнетушителем, но прежде, чем успели разбить капсулу, черный человек вспыхнул ярким пламенем.

Во все стороны разлетелись искры. Огонь имел сине-голубой оттенок, в считанные мгновения он охватил черного человека с головой, скрыв от окружающих, а еще через секунду бесследно опал.

На том месте, где сидел черный человек, остались только оплавившийся пластиковый ящик и темный прогар на полу.

— А давайте все это пропустим, — предложил Хейл. — Все эти столетия войн, завоевательных походов, нашествий варваров и прочей суеты. Для любителя экзотики это может показаться интересным, но с точки зрения понимания сути дела такое повествование кажется монотонным и почти бесполезным.

Протектор приподнял бровь:

— Вы умеете находить подходящие определения. Именно так, пожалуй, и следовало бы сказать. — Он цедил вино маленькими глотками, будто стараясь запомнить вкус. — Причем эта длинная вереница столетий характерна очень неторопливым техническим прогрессом. Особенно если дело не касалось войны. Почему-то боевую колесницу изобрели на два тысячелетия раньше ручной тачки.

— Ваши формулировки мне тоже нравятся, — заметил Хейл.

— У меня было время их подобрать, — ответил Протектор. — Несмотря на обязанности, налагаемые моим званием. Говорят, что, изучая прошлое, человек может заглянуть в будущее, но лично мне удалось вынести из прошлого только материал для грустных размышлений.

— Тогда давайте сделаем еще один скачок, — решил Хейл. — К тем временам, когда прогресс ускорился. Пропустим такие моменты, как изобретение компаса, пороха, книгопечатания и тому подобных вещей. Если быть еще более точным, то меня интересует не столько даже история вашего мира, сколько предыстория этого корабля. Вы покинули планету, которая была колыбелью вашей цивилизации. Что заставило вас, страшно рискуя, по сути дела вслепую, наугад, броситься в пустоту? Жажда неведомого? Или необходимость?

Протектор ненадолго задумался.

— Я бы сказал так, — произнес он наконец, — естественная логика событий.

Хейл снова наполнил бокалы:

— Звучит очень туманно. Что вы понимаете под логикой событий?

— В древности это называлось роком или предопределением, — пояснил Протектор. — Это понятие создали, чтобы объяснить, почему разумный человек не может разумно воздействовать на окружающую действительность и даже на собственную судьбу. Тогда и возникло понятие рока, некоей мистической силы, заставляющей человека помимо воли двигаться по предназначенному свыше пути. Потом философы нашли ответ, гласящий, что свобода человека заканчивается там, где начинается его зависимость от общества, а его влияние на общество обратно пропорционально размерам самого общества.

— Звучит очень туманно, — заметил Хейл. — Непонятно. А вы уверены, что правильно передали изречения ваших философов?

Протектор осклабился:

— Возможно, я в чем-то переврал их. Ну вы ведь поняли мою мысль?

— Пожалуй, да. А может, и нет. Я понял, что естественная логика событий, неумолимая как рок и неотвратимая как предопределение, привела человечество от каменного топора к этому звездолету. Из зеленых джунглей в стальные пещеры. И все. Кстати, сколько людей в нем?

— Сто тысяч, — сказал Протектор. — Вернее, если быть точным, сто две тысячи триста шестьдесят два человека. По утренним сводкам.

— Для такого населения корабль маловат, как вы полагаете?

— Да, стандартные помещения довольно тесны. Но за тридцать пять лет полета люди вполне привыкли к тесноте.

— А что вы делаете с сумасшедшими?

— У нас хорошая медицина, — ответил Протектор. — И потом, таких немного. Еще на родной планете мы отсеяли всех предрасположенных к психическим отклонениям.

— А желающих было много?

— О! Более чем достаточно.

— Тогда объясните, почему они рвались в этот полет?

Протектор помедлил с ответом.

— Скажем так, — произнес наконец он, — им нечего было терять в прежнем мире.

— Все было настолько плохо? — спросил Хейл. — И к этому привела естественная логика событий?

— Можно сказать, что так, — заявил Протектор.

Несколько часов Вольф провел почти не отрывая взгляд от монитора. Ему казалось, что его мозг стал придатком процессора. В глазах рябило от быстрой смены диалоговых окон, и, даже закрывая их, он по-прежнему видел немыслимую пляску электронных иероглифов. Крыса несколько раз исчезала, а он даже не замечал этого.

Дважды она пыталась привлечь внимание Жустина. В первый раз для того, чтобы заставить распаковать дневной паек и поесть, а второй — чтобы сообщить, что Большой Квидак покидает станцию.

Эта новость в самом деле отвлекла Вольфа от раскалывания кодов и паролей.

— Покидает? — быстро переспросил он, яростно потирая щеку.

— Да, — сказала крыса. — И большинство его людей. Знал бы ты, как их тут много. Но много и останется. А про тварей на внутренних ярусах и говорить нечего.

Давясь бутербродом, Вольф кивнул. На погруженных в темноту внутренних ярусах шла своя какая-то очень, очень загадочная жизнь.

— Будем надеяться, что Большой Квидак уже улетел, — сказал Вольф, поспешно переключая терминал на камеры наблюдения.

— Наверное, улетел, — согласилась крыса. — Да ты погляди вверх!

Задрав голову, Вольф с облегчением увидел выплывающую в пространство тройку кораблей.

— Ты чего-то боялся? — поинтересовалась крыса, услышав его вздох.

— Боялся, — признался он. — Того, что Квидак прихватит меня с собой. Монстр по-своему очень любопытен. Он обещал поковыряться в моем мозгу на операционном столе. Наверное, у меня нездоровое воображение, если я все так хорошо представляю.

— Нет, — сказала крыса, — у тебя очень правильное воображение. Мне тоже неприятно представить себя в роли морской свинки. Или, скажем, в качестве пищи пауков… Что ты так на меня смотришь?

— Пытаюсь понять, — объяснил Вольф. — Откуда ты все-таки набрала такой солидный словарный запас? Неужели подслушивая человеческие разговоры?

— Ну, не только, — сказала крыса, — Я еще читала книги.

Вольф подумал, что время, когда крыса перестанет его удивлять, наступит весьма нескоро.

— Книги? — переспросил он.

— Ну да, книги, — подтвердила крыса. — Ведь тут, в глубине, есть библиотека. Правда, я не бывала там с тех пор, как на станции появились люди Большого Квидака.

— И твои сородичи эти книги не погрызли? — все еще не веря, переспросил Вольф.

— Ну, они еще не научились грызть пластик, — объяснила крыса.

Как показалось Вольфу, прозвучало это не без ехидства.

— Ах да, спохватился он. — Я и забыл, что книги здесь только из пластика.

— А из чего они еще могут быть? — с самым непонимающим видом поинтересовалась крыса.

— Вообще-то, из самых разных материалов, — сообщил Вольф. — Например, из бумаги или пергамента. В библиотеке Визарда, например, половина книг была из пергамента.

— Это того Визарда, о котором ты рассказывал? — уточнила крыса.

— Совершенно верно, — сказал Вольф.

— А откуда ты знаешь, что у Визарда была библиотека?

— Потому что Малышу удалось проникнуть в замок.

— Правда? — спросила крыса. А как?

— У меня сейчас нет времени, — сказал Вольф. Глаза его снова приобрели стеклянный оттенок. Бросив пустой стаканчик на пол, он направился к терминалу.

— У тебя страшно усталый вид, — заметила крыса. — Получается?

— Да, — пробурчал Вольф. — Более того, я уверен, что через сутки стану хозяином станции. Мы с тобой станем хозяевами станции. Надеюсь, ты не против?

— Разумеется нет, — сказала крыса.

— Когда человечество вступило в индустриальную эпоху, не имелось недостатка в оптимистических пророчествах, — сказал Протектор. — Железные дороги, пароходы, телеграф и прочие новинки казались залогом великих перемен. Это было правдой, но только перемены оказались не теми, на которые рассчитывали мечтатели.

Хейл кивнул.

— Они обернулись лопнувшими иллюзиями, — подытожил он.

Протектор вздохнул:

— Вы правы. Раз и тут для вас нет ничего нового, то как далеко мне нужно перенести свое повествование?

— Поближе к точке перелома, — сказал Хейл. — К тому времени, когда рост вашей цивилизации сменился упадком. С чего он начался, по-вашему?

— С нового экологического кризиса, — ответил Протектор, немного подумав. — Именно с него. В конце концов человечество преодолело угрозу атомной войны, великие тоталитарные режимы проиграли соревнование с либеральными демократиями, и, как водится, возник новый миф о близости земного рая. Странным образом его творцы не желали замечать очевидных обстоятельств. Либеральная модель общества подразумевает деление на лидирующих и отстающих. Диктаторские режимы и гангстерские империи оказались неизбежной тенью, отбрасываемой демократиями на периферию мира. А самое главное, никто не желал замечать, что запасов природных ресурсов при растущих темпах потребления оставалось на несколько десятилетий. То, что было, по сути, временным положением, недолгим румянцем смертельно больного организма, воспринималось как естественное состояние вещей. Более того, как начало еще более крутого взлета. Человечество продолжало бездумно уничтожать— накопленные за миллионы лет ресурсы, рубить леса, сжигать нефть в автомобильных моторах… Ей могли бы найти и лучшее применение. — Протектор вздохнул. — Например, для синтеза продуктов питания.

— Иначе говоря, — подытожил Хейл, — поступательное развитие вашей цивилизации прервалось, когда исчерпались природные ресурсы. Но, я полагаю, человечество заранее подготовилось к этому?

— Разумеется нет, — сказал Протектор.

— Но почему же? — спросил Хейл. — Ведь такая перспектива более чем предсказуема. Разве нельзя заранее ограничить потребление, пускай и снизив уровень жизни?

— Это была более-менее дальняя перспектива. Политики не занимаются такими вещами, остальных она тоже мало интересовала. О ней просто не думали. Не только попытка снизить уровень жизни, но даже остановить его рост для политика моральное самоубийство. Да и как это сделать в стране, где считалось естественным, что каждый взрослый человек имеет автомобиль, а каждый бездельник пользуется избирательным правом? — Протектор грустно развел руками. Чего вы удивляетесь? Политик добивается и удерживает власть, а все остальное учитывается постольку-поскольку.

— А как же интеллектуальная элита общества? — спросил Хейл. — Философы, политологи, писатели?

— Они занимались тем, что оправдывали действия политиков.

— Все? — спросил Хейл.

— Разумеется нет, — грустно ответил Протектор. — Но вы сами понимаете, отщепенцев никто не слушал. Отщепенцев вообще никогда не слушают.

Хейл разлил по бокалам остатки вина.

— Ну да, в самом деле, — согласился он. — О них вспоминают, когда их предсказания уже сбылись и потеряли актуальность.

Кажется, Протектор его не слышал.

— Когда наши археологи рылись в древних развалинах, — сказал он, внезапно переменив тему, — они все удивлялись, почему люди строили города там, где растет только чертополох, торчат обветренные скалы и кругом зыбучие пески. Кто-то выдвинул теорию изменения климата. Якобы сдвинулись пояса влажности и плодородные районы стали пустынями. — Протектор вздохнул. — Истина познается на собственной шкуре. Когда другие территории превратились в пустыни уже на глазах живущих поколений, стало ясно, что их сотворила человеческая цивилизация. Вы знаете, что такое «оазис»?

— Из книг, — сознался Хейл. — Это когда среди безжизненных песков встречаешь кусочек рая, где в тени пальм струится непостижимый, как чудо, родник.

Протектор кивнул:

— Поэты называли кочевников «детьми пустыни», не понимая, что они были ее отцами. Затерянные среди песков островки жизни оказались последними остатками когда-то огромных, заполненных жизнью равнин. Не способные думать о будущем, люди сначала выжгли их во время облавных охот, а потом окончательно опустошили, выпасая стада. Бывшие саванны сжались под натиском зыбучих песков, как… — Протектор развел руками в поисках подходящего сравнения.

— Как шагреневая кожа, — быстро сказал Хейл.

— Что? — переспросил Протектор. — Какая кожа?

— Это одна старая сказка, — объяснил Хейл. — Про волшебный талисман, дарующий исполнение всех желаний. Итак, жизнь на вашей планете сжалась в несколько больших оазисов.

— Да, — подтвердил Протектор. — Чтобы предотвратить конфликты, которые общество не смогло бы выдержать, нам пришлось сократить население, установить жесткий порядок распределения материальных благ и жесткую иерархию. Пришлось отменить многие социальные институты, которые раньше считали необходимыми.

— Что вы имеете в виду? — спросил Хейл.

— Демократию, неприкосновенность личности, свободу слова. Как я уже сказал, наше общество не выдержало бы социальных потрясений. А избежать их можно было, создав порядок, при котором каждый человек знал бы, на что он может рассчитывать в жизни, и не стремился бы к большему.

— Я понял вас, — сказал Хейл, выливая в бокалы остатки вина. — Вы создали мир, в котором не осталось мечты и надежды. Теперь я понимаю, откуда взялось изобилие добровольцев.

— И на что, по-вашему, мы можем рассчитывать теперь?

— На новую надежду, — объяснил Хейл. — В сущности, вам редкостно повезло. Очень скоро вы ступите на новую планету, на которой начнете писать свою историю с чистого листа. От всей души позвольте пожелать вам удачи.

— В сущности, это очень грустно, — произнес Протектор. — Что хорошего в том, чтобы, наделав ошибок в прошлом, провалив генеральный экзамен истории, начинать все с чистого листа?

Хейл допил свое вино. Залпом.

— Уверяю вас, — сказал он, — бывает намного хуже. Вы просто счастливчики. Мы с вами не знаем и не можем знать, скольким цивилизациям и разумным расам судьба просто отказалась выдать чистый лист.

В ту ночь старый букинист увидел себя во сне угодившим в переплет одной из своих книг. Чем именно он был в книге, старик не понял, может быть рисунком, может частью текста, но, просыпаясь в полудреме, он отчетливо вспоминал состояние беспомощности и фатальную обреченность, помноженную на абсолютную бессмысленность происходящего. С чем бы это сравнить? Представьте малость рехнувшегося от сидения за компьютером любителя игры в DООМ, которому на протяжении долгих часов снится сон, в котором он не игрок, а главный персонаж уже навеки выбранной игры. Это только на первый взгляд прикольно. А представьте, каково это, утратив от усталости смысл действий, бесконечно бродить по убого оформленным лабиринтам и палить в опостылевших чудовищ. И в один далеко не прекрасный момент услышать из уст какого-нибудь зеленого ящера слова, произнесенные самым человеческим голосом. «Да хватит тебе, герой! — скажет ящер. — Устал ведь, отдохни. Зачем так стараться? Один черт, этот придурок заставит начинать все по новой».

На этот раз старому букинисту пришлось бороться с ощущением более тягостным, чем то, которое связано с представлением о плывущем в пустоте диске и дремлющем змее. Каково чувствовать себя если не куском текста, то уж точно частью чужой материализовавшейся идеи? Старик находился в том невыносимом состоянии, при котором в голову невольно приходят мысли о пистолетах с одним-единственным патроном в казеннике, о маленьких непрозрачных пузырьках с подозрительным содержимым и о прыжках с более-менее смертельной высоты. Старый букинист вздохнул и спустился в свой магазин.

Он догадывался, что неприятные сны каким-то образом связаны с незнакомцем и оставленной книгой. Логики в этом не было, но, когда ваше знание приходит с конкретностью бегающих по коже холодных мурашек, строгая логика может спокойно взять отпуск и пойти выпить по стаканчику на пару со здравым смыслом.

Итак, старик снова открыл книгу. «Малыш сидел на берегу, — прочитал он, — на том же самом месте, где два дня назад семафорили клешнями крабы. Он был растерян настолько…»

«Малыш сидел на берегу, на том же самом месте, где пару дней назад семафорили клешнями крабы. Он был растерян настолько, насколько может быть растерян маленький человек, которого на протяжении двух последних суток схватили, волокли под мышкой, несколько раз обманули и чуть не изжарили выхлопами драконьих легких. Но главное, он не представлял, что делать. Дейзи находилась где-то в трижды загадочном Заоблачном замке, а он был здесь, и их разделял горный хребет, и перевал, и дракон, на снисходительность которого больше не стоило рассчитывать.

Отвлеченно рассуждая, имелся и водный путь, но, во-первых, пришлось бы очень долго плыть вдоль обрамляющих побережье скал, а во-вторых, Малыш не умел плавать. Итак, он сидел на берегу, в том отрешенном состоянии, из которого человека может вывести разве что чужое вмешательство. Скажем, кто-нибудь над самым ухом произнесет участливые слова. Например, спросит: «О чем задумался, Малыш?»

— О чем задумался, Малыш? — прозвучало над его ухом.

Он поднял голову и увидел почти незнакомого человека.

«Почти» потому, что кое-что он все-таки смутно припомнил. Этот незнакомец бывал в Долине, но очень давно. Это одно из воспоминаний, сохраняющихся в памяти несколькими бледными картинками, подробностей которых, хоть убей, вам не припомнить. Но, во всяком случае, Малыш знал, что незнакомцу можно верить. И это было немало.

И он начал рассказывать, а незнакомец слушал, изредка вставляя какой-нибудь вопрос.

— Мы нашли ключ на старом складе, — сказал Малыш. — Мы решили, что этот ключ от нижнего лифта, и пошли туда…

— Кто «мы»? — спросил незнакомец.

— Я и Дейзи.

Незнакомец улыбнулся. Могло показаться, что рассказ Малыша его чем-то порадовал.

— Дейзи, это та самая светлая малышка? — уточнил он, присаживаясь на песок рядом с Малышом. — Вы так ее зовете?

Теперь Малыш мог получше его рассмотреть. Незнакомец был одет несколько картинно и в тоже время небрежно. Так сказать, небрежно-картинно: кожаный колет, одетый поверх рубахи, широкие штаны, заправленные в сапоги с отворотами, а на голове повязано что-то вроде платка. И конечно же, имелся меч, только не на поясе, а перекинутый за спину.

Малыш кивнул.

— А когда я в последний раз бывал здесь, вы почему-то все время ссорились, — вспомнил незнакомец. — Я рад, что этого больше не случается.

Малыш не стал сообщать, что ссориться они не перестали, и рассказал, как они попали в плен к гоблинам и снова оказались на поверхности земли.

— Хорошо, что вы сами нашли путь на ту сторону, — заметил незнакомец. — Хотя и странно, что он отыскался так неожиданно легко. Ты, наверное, сумел бежать, раз ты здесь?

Малыш кивнул.

— Только теперь я не могу вернуться назад, — признался он. — Дракон начал задавать мне загадки, а когда я не смог правильно ответить, сказал, что пропустит меня, но только один раз.

— Ну, это уже неплохо, — решил незнакомец. — Главное, что вы однажды прошли. А как-нибудь найдете и другой путь. А Дейзи, как ей удалось убежать?

— Она не убежала, — сказал Малыш. — Она осталась там. Она в замке…

— Постой, Малыш, — перебил его незнакомец, и его брови поднялись в выражении неподдельного удивления, — Ты что же, вернулся домой без Дейзи?