Сегодня мне не надо возвращаться в «Магию» и я могу делать что угодно. Что угодно — значит, писать новый роман. Да уж, куда проще…

Как бы там ни было, я все организовала. После множества телефонных переговоров, в которых обсуждалось, не станет ли это концом профессиональной карьеры, Мартина согласилась устроить мне встречу с той самой пациенткой. Я добилась разрешения, упирая на то, что мне просто необходимо найти новые стимулы, истории, которые можно рассказать. «Всего на секунду…» — взмолилась я… И подруга сдалась.

И вот я сижу в приемной у кабинета Мартины — на диване с обивкой из белого льна, вокруг произведения современного искусства; вдыхаю запах фиалкового дезодоранта, беру женские журналы с гладкой прозрачной поверхности столика, листаю их в ожидании. За стеклянной стеной различим гранит сада, ухоженная лужайка и вереница розовых кустов. «Турбо Сааб», автомобиль Марти, припаркован у ворот. В футляре отдыхает ее скрипка. Я всегда волнуюсь, когда подруга выходит на сцену, фигурка в длинном платье из черного велюра, отбрасывает кудри за спину, чтобы пристроить скрипку на плече и умостить острый подбородок в скрипичной выемке…

Похоже, что пациентка с энтузиазмом воспринимает сегодняшнее добавление к сеансу.

— Анна Конти, — говорит она, протягивая руку. Передо мной высокая темноволосая женщина, одетая в коричневый дамский костюм. Ей около сорока пяти лет.

Марти дала понять, что оставит нас с глазу на глаз ненадолго.

Мы садимся, я на диван: блокнот — на коленях, ручка — во рту, Анна — в кресло с мягким сиденьем и спинкой из бамбука.

— Доктор Люци мне сказала, что вы охотитесь за идеями для книги…

Кивнув, испытываю неловкость, как журналистка на первом задании. Синьора Конти, напротив, спокойна.

— Надеюсь быть вам полезной, — добавляет она. Чтобы не терять времени, начинаю быстро задавать вопросы, которые набросала в блокноте.

Конти с гордостью рассказывает, что она учительница начальных классов, однако уже много лет не преподавала в школе. Анна предпочитала заниматься домом, одиннадцатилетней дочерью. Муж — представитель фармацевтической фирмы. Эмма, дочь, сейчас в религиозном учреждении. Как только отцу станет лучше, дочь передадут ему и Анна сможет видеться с Эммой в присутствии социального работника.

Пациентку признали частично недееспособной и хотят, чтобы она провела месяц в исправительном учреждении. Сейчас же синьора Конти находится под домашним арестом в отцовском доме. Сначала судебные органы не желали передавать Анну районной психиатрической службе, потом, после пересмотра документов и настойчивых просьб адвокатов, решили, что женщина не опасна. Ей было предписано регулярно посещать назначенного психиатра — Мартину.

— У мужа всегда была слабость к женщинам, — Конти говорит медленно, чтобы дать мне время записывать. — Но последняя любовница, словно в мыльной опере, оказалась моей сестрой. Я говорила ему: «Сознайся». А он отрицал. Всегда. Упрямо. Что вы хотите, он патологический лжец…

Женщина начинает смеяться, потом внезапно умолкает.

— Огонь сжигает кислород. Надо открыть форточку.

Я поднимаю глаза от блокнота и вижу, что на меня таращится пара зрачков, подвижных, словно шары для бильярда, неподвластные психофармакологии.

Пора забеспокоиться?

— Когда спичка полыхает в руке, чувствуешь все разнообразие возможностей: эта будет маленьким правосудием… — она глубоко вздыхает. — Габриэлла — тебя так зовут? Ожидание может убить, знаешь?

Она прикуривает тонкую сигарету с ментолом, ее руки чуть дрожат.

— Хочешь?

— Нет, спасибо, у меня свои.

Анна продолжает после затяжки:

— Когда я была маленькой, мне нравились лебеди, я видела их на прудах в Садах Маргариты, мы гуляем там с моим отцом… Он говорил, что лебеди находят пару навсегда, на всю жизнь.

Я отдаю себе отчет, что это дурацкий вопрос, но…

— Почему ты это сделала?

— Не могла больше выносить его увертки. Никто не удирает вечно, даже тигр. Записала? Это реплика Роберта Митчима из «Большого сафари».

— Как поживает твой муж? — я гляжу на Анну в упор.

Пациентка встряхивает головой:

— За все нужно платить, и я потеряла дочь. Нет, мой муж не виноват. Я заболела, все закончилось, и ничего уже нельзя исправить.

— Он тебя спровоцировал?

— К счастью, не все женщины, которым изменяют, так реагируют.

Сеньора Конти несколько секунд буравит меня свинцовым взглядом.

— Я хотела писать стихи. Много писала в молодости. Мать говорила, что все поэтессы рано или поздно попадают в сумасшедший дом. Ну… Она была права… Но я все еще пишу. Мне нравится иметь свое мнение… — Знаешь, что такое горе?

Анна не дает мне ответить.

— Я до сих пор чувствую запах бензина, прямо здесь, — она стукает пальцем по кончику носа, — и не могу жить спокойно.

— Почему верные женщины влюбляются в мужчин, которые…

Конти встает, давая понять, что интервью окончено:

— О, я не изучала психологию. Я любила отца и у меня никогда не было с ним проблем…