В девять утра, как муссон, в дом врывается Вероника и переворачивает вверх дном идеально прибранную кухню: опрокидывает сахар, вскрывает жестянку с кексами, оставляет молочный шоколад муравьям на приступке и устраивается за столом на моем месте. Спокойно, я почти привыкла.

Топот по лестничному маршу, соседка спускается, звонит и входит, будто так и надо. Блондинистый хвост, 19 лет и 48 упакованных килограммов. Вероника работает копирайтером в рекламном агентстве, но мечтает поехать в Нью-Йорк и стать телеведущей (нереально, разве что на 5 канале). Пока что, кроме посещения DAMS, она довольствуется изобретением слоганов для рекламных роликов на местном радио.

Пока готовлю завтрак, выслушиваю привычные нападки на Тони, ее отца. Вероника живет с ним — матери след простыл давным-давно — и вряд ли кто-то назвал бы их отношения счастливыми.

Толстый, угреватый, с лицом, изрытым оспинами, с замашками уголовника, Тони — владелец клуба «Голубая ночь» в Ферраре. В прошлом у него были проблемы с законом из-за общедоступных сомнительных заведений, и все они позакрывались в канун праздников. Отец Вероники — симпатичный тип, мне он нравится. Веселят его нейлоновые сорочки цвета виноградного жмыха, криво припаркованный красный джип, который занимает место двух или трех машин и приводит в бешенство соседей; обходительность, с которой Тони открывает передо мной стеклянную дверь дома, раздевая наглым взглядом. Двадцать лет назад, в Градо я познакомилась с бледной и высокой триестинкой, и с тех пор как родилась Вероника, больше ничего не слышала о второй половине Тони.

— Пьет, курит сигары, обжирается спагетти, — рассказывает Вероника. — Было уже три инфаркта, а он и не чешется. Сдаюсь. Как можно считать себя бессмертным? Когда-нибудь удеру из дома… Мне стыдно. Не нужна мне его «Голубая ночь»!

Однажды она презрительно обозвала Тони старой свиньей и рассказала, как услышала храп отца в подсобке — когда вернулась на рассвете и обнаружила его спящим вповалку в объятиях гардеробщиц-украинок.

— Это наверняка проявления мужского климакса, — вздыхает Вероника.

Наливает мне кофе, встряхивает хвостом и добавляет:

— Это так немодно.

— Что именно?

— Трахаться.

— Послушай, так все делают, — говорю я, — это нормально, и потом он — свободный человек.

— В университете никто не трахается, — парирует соседка, — есть и другой секс.

Я заинтригована:

— В каком смысле другой?

— Секс… — Вероника застывает на полуслове и, подумав, выдает: — Мистический.

— Мистический?

— Вот именно, — кивает она с серьезным видом и уточняет: — Все мои подруги — бисексуалки.

Таращу глаза:

— Все?

— Конечно, все. Габри, в каком мире ты живешь? Ты гетеросексуальна?

Не хочу врать, поэтому, сглотнув комок в горле, отвечаю:

— Полагаю, да.

— Ого! — восклицает девушка, откидываясь на спинку кухонной скамеечки. — Хочешь сказать, ты никогда не была с женщиной?

— Совершенно верно, — отмахиваюсь. — Ни разу.

— Ты такая смешная, — изрекает соседка смиренно.

Предпочитаю сменить тему.

— Ничего не ешь? — спрашиваю, кивая на тарелку с кексом. — У тебя не анорексия часом?

Вероника допивает кофе одним глотком.

— Нет, просто времени не хватает, — она поднимается со скамеечки и бежит к двери.

— Пойдешь в воскресенье со мной на выставку Пьера и Жиля?

— А кто это?

— Два гея, которые делают фантастические фотографии.

— А…

Вероника колеблется на пороге.

— Ты идешь на концерт Пьетра-Кремня?

Как я могу сказать, что даже не представляю, о ком идет речь?

— Может быть, — отвечаю и смотрю, как девушка уходит, предупреждая, что я ее не видела.

Иду в ванную и гляжу в зеркало — опухшее лицо, мешки под глазами, цвет между зеленой коликой и блеклой старостью. Кому какая разница, сказала я однажды. Надеюсь, что была права. На стеклянной полочке, между флаконами парфюма и склянкой с тальком, Саве улыбается мне с полароидной карточки. Смотрю на карточку, думаю, почему до сих пор не убрала ее, и ставлю обратно. Сверяю часы: к трем меня ждут в «Магии». Выхожу в коридор, смотрю на выключенный компьютер в кабинете. «Сегодня вечером ты мой», — бормочу ему, — «даже если мне позвонит Джонни Депп». Звонит телефон. Это Бруна. Она сетует, что коллега, женатый фоджиец с детьми, хочет подсидеть ее на работе.

— Знаешь, что он осмелился сказать? — орет Бруна в трубку: — «Может, другая красавица окажется еще и умной. Чего вы добиваетесь?» Псих! Он ушел с работы, ругаясь, что все женщины — шлюхи. Чертов женоненавистник!

— Что собираешься делать?..

Стоило положить трубку, как телефон заливается опять. Теперь это Мартина. Интересуется, пойду ли я с ней на спектакль «Дух Тибета: песни и танцы освобождения».

— Не вздумай их пропустить, — твердит она. — После них тебе будет гораздо лучше.

Чтобы стало лучше, достаточно посмотреть на пляшущих в темноте тибетских монахов? Сомневаюсь.

— Марти, я бы с удовольствием, но сегодня не смогу.

— Чем будешь занята?

— Примусь за роман.

Слышу резкие гудки на другом конце провода.

Хватаю с вешалки джинсовый пиджак и вылетаю из дома на взводе, словно солдат, что врывается в окоп, как в фильмах вроде «Женщина на грани нервного срыва».