Месяц тому назад я пришла в книжный магазин «Фельтринелли» проследить за продажами «Минорных аккордов» и увидела, как ко мне направляется группа девушек, жаждущих получить автограф — каждая с экземпляром книги в руке. Я никогда в жизни не давала автографы и по-настоящему разволновалась. Мне не пришлось ничего делать, рекламу обеспечила фирма.

Одна из женщин, Мара, непрестанно звонила мне всю последнюю неделю и настаивала на встрече, которую я все время откладывала. Назначаю встречу ей и остальным сегодня вечером в «Эмпатии».

«Эмпатия» — прекрасное название для заведения, но место само по себе довольно дрянное. Суперсовременная мебель: смесь стали, стекла и пластика делает его холодным и фальшивым. Мускулистый негр в белой майке провожает меня за столик для четверых. Я пришла раньше времени. Сажусь и листаю меню с разнообразными салатами и коктейлями. Мозгу не хватает кислорода, я ловлю официанта и заказываю джин-тоник. В глубине заведения находится небольшой помост с пианино и стойкой, с микрофоном посередине. Очередное нудное, претенциозное трио свободного джаза? Надеюсь, что нет.

Мои девочки приходят вместе, целуют меня и рассаживаются. Дамский вечер, все очень симпатичные и все чуть-чуть моложе меня. Думаю о Бруне и Мартине, с которыми не виделась после их возвращения из Стинтино и мысленно намечаю пригласить их на завтра.

Эвелина — театральный критик. У нее розовая, фарфоровая кожа и высокий детский голос, похожий на голос персонажа из мультиков.

— Уже шесть месяцев он трахает меня дважды в сутки, — говорит она о некоем Луке, университетском лаборанте. — Мой сосед стонет из-за шума и уже подал жалобу владельцам жилья. Вчера мне отдали эту записку, там сказано, что в моей квартире слишком часто занимаются сексом, из-за чего двигается мебель и люди внизу не могут уснуть. Ну хорошо, кое-какую мебель мы время от времени сдвигаем. Но это меньшая из проблем. Лука не хочет помолвки, говорит, что не готов к отношениям.

— Что думаешь делать? — спрашиваю я.

— Брошу его. Потому что трахаться так… Через некоторое время потеряется вкус. В конце концов, когда выполнил с первой по последнюю страницу всю «Камасутру» и не испытал ни капли чувства… что остается сказать? Что нужны перемены, нет? Я права? Ведь нам уже по тридцать!

— Наслаждайся, — советует Мара. — Или тебе важнее дать названия действиям?

— Этих самцов нужно все время обманывать, — перебивает Ливия, андрогинная смуглянка, только кожа да кости. — Один раз отлично сделай минет — и получишь, что захочешь.

Я обескуражена таким глубокомыслием.

Мара — учительница начальных классов, у нее мелированные волосы, округлое лицо и грудь пятого размера. Месяц назад Джорджио, ее парень, плюнул на многообещающую карьеру адвоката и сорвался искать удачу за границей. Сейчас он работает барменом в пабе в Форментере и прислал Маре авиабилет в один конец на 2 сентября. Осталось совсем немного времени, чтобы решить, отправиться ли в Испанию или бросить его на произвол судьбы.

— Я люблю Джорджио, — говорит учительница, — и считаю, что нужно ехать. Но здесь мои привязанности, мои ученики, моя семья. Постоянно думаю, права ли я. Сделал бы так мужчина? Поменял бы жизнь и город ради женщины?

Никто не осмеливается произнести вслух то, о чем все подумали: за редким исключением… нет.

Ливия моложе остальных, ей всего двадцать шесть. Ее семья богата, и она не работает. Когда становится скучно, Ливия отправляется путешествовать. Сейчас ее голова забита Африкой, она недавно оттуда и снова хочет вернуться в Найроби, где познакомилась с хакером из Джелы, в которого безрассудно влюбилась.

Слышу бархатный голос, внезапно перекрывающий веселье зала. Все взгляды устремляются на тридцатилетнюю темнокожую певицу в красном атласном платье без рукавов, которая стоит перед микрофоном. Она полная, с плотной спиной и черными глазами, светлые блестящие волосы заплетены в косички.

Густая бледная серо-голубая завеса окутывает сцену, пока она поет без видимого усилия, словно бы нехотя, едва приоткрывая пухлые губы. Худой тип с залысинами аккомпанирует на пианино. Репертуар блуждает от «Night and day» к «Му funny Valentine»; сейчас она поет «Stormy weather», один из моих любимых пассажей, который я знавала в исполнении Билла Холидея. В ресторанчике все, за исключением меня, перестают обращать на певицу внимание.

Девушки настаивают, чтобы я рассказала им завязку нового романа, делишки Венны Равенны и того, неведомого другого — изобретенного только что, десять минут назад, который был бы влюблен в нее и собирался увести с панели, чтоб жениться. Я рассеянна, и чем дальше, тем труднее становится мне из-за вранья; поднявшись из-за стола с извинениями, удаляюсь в туалет и по пути останавливаю официанта, чтобы расспросить об артистке.

Оказалось, певицу зовут Мишью, родилась в Новой Гвинее, но живет в Милане. Она зарабатывает на жизнь пением; пианист из Брешии и восточно-европейская овчарка по имени Гилда сопровождают ее в поездках. Это третий и последний вечер Мишью в «Эмпатии».

Ее выступление длится еще полчаса. Слежу за певицей до тех пор, пока та не исчезает за служебной дверью, и возвращаюсь к новым подругам. Одна из них здоровается с Мишью и обещает ввести ее в курс моего нового литературного проекта. Я думаю, что певица сядет в красный «КА» Мары, но, так и не дождавшись этого, возвращаюсь в «Эмпатию».

После часа разговоров и энного количества джина-тоника у меня появляется ощущение, что мы знакомы всю жизнь. Без какого бы то ни было непосредственного приглашения Мишью дает согласие — или сама решает — отправиться ко мне домой. Переночевать.

Гилда сдержанно усаживается в ногах кровати. В постели на моих простынях оказалась голая негритянская принцесса, и я не представляю, что делать. Отправляюсь на кухню, глотая из горлышка бутилированную воду, потом тушу сигарету и присоединяюсь к Мишью.

Она улыбается и освобождает мне место. Болтаем. Заканчивается все рассуждениями певицы, что в любви нет разницы, кто ты есть: женщина ли с мужчиной, мужчина с мужчиной или женщина с женщиной.

— Конечно, — говорю я, но не знаю, о чем и думать.

Деликатно избегаю рук, которые ко мне тянутся; Мишью скрывает разочарование за ослепительной улыбкой. Я слышу, как она говорит хрипловато:

— Нет проблем.

Думаю, что теперь можно извлечь блокнот, если только под кроватью уже не завалялся один, и просить ее рассказать историю, какую-нибудь историю, лишь бы она не касалась меня.

В шесть утра смотрю на Мишью, которая переоделась и застегивает на Гилде ошейник. Низким голосом певица спрашивает адрес и разрешения позвонить в «Радиотакси».

Слышу, как на пороге лает собака, и дверь бесшумно закрывается.