— Та-та-та! Тра-та-та! Мы везём с собой кота!
На днях бабушка подарила Костику жестяной барабан. Вообще-то, собиралась дудку, но в магазине не оказалось. И теперь целыми днями Костик вышагивает по квартире и испытывает терпение окружающих: — Тра-та-та! Тра-та-та!
С каждым ударом вмятин на барабане всё прибывает. А терпение у окружающих, напротив, тает и испаряется.
И, похоже, скоро закончится и исчезнет совсем.
Соседи сбоку сообщают о своём недовольстве, барабаня в стенку.
Соседи снизу выстукивают гневную морзянку на батарее.
Мама скрывается от Костика на кухне.
Но больше всех, конечно, страдает папа. С его тонким музыкальным слухом.
— Костик! Я тебя умоляю…
— Тра-та-та! Мы! Везём! С собой! Кота! Чижика! Собаку!
Никакого кота Костик, конечно, не везёт. Ему нельзя кота. У него на кота аллергия. И на чижика с собакой тоже.
— Лёгкие надо развивать, — говорит папа.
Намекает, что лучше бы бабушка подарила Костику дудку.
— Костик! Иди завтракать! — зовёт с кухни мама.
В том смысле, что если у человека руки заняты ложкой и вилкой, туда вряд ли поместятся барабанные палочки. Наивная! Есть можно и без рук. Просто слизывать масло с хлеба. А руки в это время…
Тра-та-та! Тра-та-та!
— У тебя бабочка есть? — спрашивает у Костика папа, аккуратно укладывая колбасу на бутерброд.
И потом так же аккуратно пристраивает этот бутерброд у себя во рту.
— Бабош-ш-шка есть, говорю?
Неожиданный вопрос.
— Бабушка?
Наверное, Костик что-то не расслышал. Папа всегда говорит с набитым ртом. Хотя Самого Костика… за это же самое…
— Ба-боч-ка! Бабочка есть у тебя?
Пожалуй, папа всё-таки рехнулся.
Какие бабочки среди зимы? Только полудохлые мухи ползают между рамами. Или он всё-таки про бабушку? Может, у Костика что-то с ушами?
— Ну хотя бы белая рубашка… — тяжело вздыхает папа.
Ах да! Сегодня концерт в папиной филармонии! И папа там заявлен… кажется, во втором отделении. Или в первом… И как же Костик мог про это забыть? Он же первый раз… его же до этого ни разу… ни в филармонию, ни на концерт… только в цирк… и в зоопарк… но зоопарк же не считается…
С потолка филармонии свисала огромная хрустальная люстра. И от этого было светло и празднично. И ещё немного душно. И ещё довольно-таки шумно. Потому что все вокруг разговаривали. Стукали сиденьями. Шелестели программками. Кашляли, кхекали, кряхтели. В общем, были какие-то больные. От волнения Костик, как только сел на своё место рядом с мамой, тоже начал кашлять и кряхтеть.
— Чш-ш-ш, — шикнула мама, — сейчас начнут.
И точно. Начали практически сразу.
Цок-цок-цок! Очень прямая женщина в синем бархатном платье прошагала, как солдат, по сцене и остановилась перед микрофоном. В зале стало тихо. Все неожиданно выздоровели.
— Начинаем наш концерт, посвящённый… выступает… лауреат… музыка… вторая симфония…
Костик из этой тарабарщины ничего не понял. Да и не до того было, чтобы вслушиваться. Потому что эта, в синем, тут же удалилась прочь. А вместо неё на сцену выскочила другая женщина. Такая же прямая. И тоже в бархатном платье. Только на этот раз в чёрном. Она прошествовала к огромному чёрному роялю, который стоял прямо посередине и который Костик поначалу даже не заметил — от волнения, наверное.
«И почему это у них тут всё чёрное? — подумал Костик. — Прямо как на похоронах».
Между тем женщина в чёрном платье поправила на чёрном рояле ноты. Потом покрутила под собой табуретку. Тоже, кстати, чёрную! Потом ещё поёрзала немного. Высоко подняла руки. Замерла на мгновение и…
И в голове у Костика грянул гром!
Тра-та-та! Тра-та-та-та! — выбивала женщина из рояля звуки. — Тра! Та-та-та!
Это было немного похоже на то, что Костик пытался изобразить у себя дома на барабане. Только гораздо лучше.
Тра-та-та! Тра-та-та-та!
Женщина сидела напротив рояля и никуда со своей табуретки не вставала. Но её руки…
Руки этой удивительной женщины существовали как будто бы отдельно от неё самой. Они бегали по роялю туда-сюда, словно привязанные на резинке-. И Костик смотрел на них как заворожённый. Руки стучали, подпрыгивали, гладили клавиши и вонзались в них, словно гвозди. И женщина, хоть и сидела на месте, слегка подпрыгивала и тоже как будто вонзалась в рояль.
А потом, на самом громком месте, она ударила по роялю изо всех сил и сразу подняла вверх руки. Последние звуки медленно стекли с её пальцев.
И наступила гробовая тишина.
Костику сразу очень захотелось кашлянуть. Но было неудобно. Потому что все сидели и молчали. Даже не хлопали. И Костик тоже не хлопал и давился своим кашлем.
А потом все разом подскочили. И закричали: «Браво! Браво!» Вот тут-то Костику бы и покашлять. Но как-то внезапно расхотелось. Да и женщина в чёрном куда-то исчезла. Вместо неё выбежали какие-то люди, тоже все чёрные. Они откатили рояль вглубь сцены. А на его место поставили четыре стула и какие-то непонятные чёрные подставки.
Костик подумал, что сейчас будут выступать эти, которые двигали рояль. Но они выступать почему-то не захотели. Наверное, постеснялись. И сразу убежали. А вместо них вышла та, первая, в синем платье. Что-то быстро протараторила про квартет и сметану и так же быстро исчезла.
А на сцену выскочили сразу четверо. Все они были в чёрных костюмах. Только рубашки из-под костюмов торчали белые. И у каждого в руке было по скрипке. Только почему-то все скрипки были разного размера.
А у одного, самого маленького — кудрявого и в круглых очках — скрипка вообще была огромная. Почти как рояль. И, что самое ужасное, снизу у неё торчал какой-то штырь.
Костик сразу заволновался: как же эта огромная скрипка поместится у маленького на плече? Вдруг этот острый, как шпага, штырь проткнёт его худую шею? Он даже заёрзал на стуле и затопотал ногами.
— Ш-ш-ш-ш-ш, — зашипели две старушки сбоку от Костика.
Тоже, наверное, переживали за этого, маленького.
Да и сам маленький, похоже, переживал. И не знал, что ему делать с таким большим неуклюжим инструментом. Вот уже все прижали свои скрипочки подбородками. Уже взмахнули смычками. Закатили к потолку глаза… А этот всё елозил и сомневался, куда же девать такую дурынду. Наконец он сообразил, что на плече он её всё равно не удержит. И решил поставить прямо на пол. Он уткнул штырь в паркет (или чем там они покрывают свою сцену), а саму скрипку зажал коленками.
«Вот и правильно! — обрадовался за маленького Костик. — Вот и молодец!»
И маленький тоже очень обрадовался. Весело взмахнул своими кудряшками. Отвёл руку со смычком куда-то вбок. И…
И всё вдруг разом запело, зазвенело и затрепетало. И зажужжало шмелями, и затренькало соловьём, и застонало, и заплакало.
А у Костика вдруг защипало и зачесалось в носу. И отчего-то стало жалко себя и всех вокруг. И маму, которая так тихо сидела рядом, вытянув вперёд шею. И папу, который сейчас готовился к выступлению и, наверное, очень волновался. И этих двух смешных старушек в жабо и кружевных перчатках, сидевших сбоку от Костика. А больше всех — этого маленького, кудрявого, с тяжёлой скрипкой. Так стало всех жалко, что захотелось плакать.
У Костика перед глазами всё поплыло и заколыхалось. Как в тумане. И в этом тумане маленький взмахивал головой и смешно хмурил чистый высокий лоб. А другой, большой, вдавливал маленькую скрипку своим квадратным подбородком себе в плечо. И по-детски делал брови домиком. Как будто ему, как и Костику, тоже всех очень жалко. И он тоже хочет заплакать.
А потом Костик провалился…
Вот так: сидел-сидел и провалился в тёплую мягкую вату. Звуки зазвучали вроде как издалека. Тилим-тили-лим, тили-лили-лили-лим. Стало плохо слышно. Но так почему-то хорошо…
— Ну как?
— А? — не понял Костик.
В глаза брызнул свет от хрустальной люстры. Вокруг все суетились, пробирались между рядами и хлопали сиденьями кресел. На сцене копошились дяденьки в чёрном. Отвинчивали от стойки микрофон.
— Папа?
— Я тут! — папа оказался совсем рядом, в обнимку со своим баяном и чахлым букетом гвоздик. — Ну как? Слышал, как я… трам-пам-пам… тара-тара-тара-пам-пам?
— Да, — кивнул Костик, — трам-пам-пам…
— А вот это место… слышал? Тили-тили-трам-та-та-та?
— Да-да… трам-та-та…
Всю дорогу до дома они с папой приплясывали и подпрыгивали. И напевали: «Тра-та-та-тра-та-та-та». А мама шла сзади с папиным букетом и подпевала: «Тили-тили-трам-парам».
И Костику было как-то неудобно, что вот, он ждал папиного выступления, ждал и всё проспал. И когда они пришли домой, Костик попросил:
— Знаешь, в том месте… я что-то недослышал… трам-па-пам… или трамтарарам? Сыграй ещё раз.
Ну не мог же он признаться папе, что проспал. Папе было бы обидно. Он же специально взял Костика… первый раз в жизни…
А папа ни капли не обиделся. Он с радостью распаковал свой баян. И сыграл «тра-та-та-трам-пам-пам». А Костик притащил свой барабан и уселся на диван рядом с папой.
— Тра-та-та! Тра-та-та!
Тут с кухни прибежала мама. Посмотрела на это безобразие. Но ругаться не стала. А только вытянула вперёд руки и замахала ими, как дирижёр:
— Тра-та-та! Тили-тили-трам-па-па!
И соседи сбоку застучали в стенку:
— Тара-тара-тарара!
А соседи снизу забарабанили по батарее:
— Та-та-та, та-та, та-та!
А Костик сказал:
— Я, пожалуй, тоже буду музыкантом. Как папа.
Вот такой замечательный получился концерт!
