— Так! Я — не сплю! — расставим все точки над 'i'. А то знаете, сны они такие… Коварные.
— А тебе раньше снились такие сны? — вкрадчиво спросили меня, поглаживая мою правую голень в мыльной пене. — С моим участием?
— Нет! — нервно ответила я, пододвигая конечность к себе. — Но всё когда‑то бывает впервые!
— Ммм, Кьяра — а-а, все может быть не просто впервые, а впервые замечательно! Волнующе! — хриплый мужской шепот раздается уже сзади, щекоча мою шею и правое ухо. Как он оказался за моей спиной? Был же напротив. — Тебе понравиться, малыш! Верь мне!
— А — а-а… я вообще мыться люблю! Как вот лето наступало, мы всей гурьбой на речку…Ой! — меня что‑то укусило за плечо. — Ай! Что это вы с моим ухом делаете?!
— Играюсь, малыш! И мы давно с тобой на 'ты'! — этот горячий шепот с хрипотцой, теперь уже слева от меня. — Расслабься! Отпусти себя!
— Какой отпусти себя! Ты еще скажи 'Успокойся!'. Вернее, упокойся! — нервно передергивая плечиками, шипела я. — Как с тобой познакомилась, так меня уже трижды чуть не упокоили! А сегодня я даже не знаю, что это было! Вернее кто!
В знак протеста я выдернула свою ступню из его рук. Нечего меня отвлекать.
— Успоко… То есть, не волнуйся! Я всё тебе объясню, но позже… В конце концов ты жива и здорова. Более чем! — и на меня так посмотрели. В общем, если на вас ТАК не смотрели никогда, то и объяснять не стоит. А у меня внизу живота от его взгляда что‑то как скрутило, а потом так жарко сразу стало.
— Когда позже? — мы ж не сдаемся. Мы — сильные. Волевые. Мы?! Ну, я — Кьяра, разумная и логичная, и еще та деревенская деваха! Что глаза выпучила, будто мужика голого никогда не видела? Ладно, такого не видела.
— Малыш, завтра! Я расскажу всё, что тебе нужно будет знать, чтобы, живя здесь, ты более не подвергалась опасности! — и мою ступню снова заграбастали мужские ручищи. А потом где‑то там надавили, где‑то потерли, и опять надавили…
— А я хочу…сейча…
— Да?! — и снова на что‑то нажали эти волшебные пальцы.
— О — о-о, еще чуть — чуть!
— Конечно! Сколько захочешь…но чуть позже.
И я чувствую, как он уже рядом со мной. Совсем близко. Мою голову плавно опустили на горячее твердое мужское плечо. Из меня как будто разом выпустили весь воздух. Руки плетьми повисли вдоль тела. Неужели, я настолько была слаба?! Так, Кьяра, соберись, вернее, разберись, в смысле расслабься, ты ж сама недавно думала о нем, вернее о его теле… И взрослеть собиралась, так или нет?! Так! Ну, вот тебе и тело! Взрослей!
Влажные теплые губы скользили по моей шее: вверх — вниз, вверх — вниз, вверх — вниз… А его руки?! О, что творили его руки!
Усадив меня на свое бедро, Рихард, намылив ладони, медленно массировал мои плечи, локти, кисти, каждый пальчик. И шептал. Шептал, что я — самая красивая. Что я — удивительная. Что — я невероятно вкусная. Что мой запах сводит его с ума.
Я с замиранием сердца ждала, когда же он прикоснется к груди, ведь в тот раз… Так, стоп! Не было ничего тогда. Первый раз. Это — мой первый раз!
Но нет, его ладони стали массировать мои ноги. Надавливая и отпуская, и снова, надавливая и отпуская. О, богиня, как же приятно взрослеть!
Его сильные руки, поглаживая вдоль, двигались от колена до ступни, и назад, медленно, по внутренней стороне бедра, на миг замирая, и снова — в путь, вниз. Слегка касаясь ягодиц, чуть сжав, чтобы перейти к ноющей пояснице и согреть её удивительным теплом. Пробежаться по позвонку и, массируя плечи, вновь вернуться к моим кистям.
Казалось, это длилось вечно. Но даже вечности есть предел. Вернее, предел моему терпению:
— Я больше не могу! — я стонала в его губы, что ласкали мои неспешно, неторопливо.
— Еще рано! — его нога прошлась вдоль моей. Медленно, щекоча своими жесткими даже в воде волосками.
— Но я хочу! Я не знаю, чего… — извернувшись, я куснула его в плечо. Не больно, но чувствительно.
— Хорошо, малыш… Я дам тебе это! — в его голосе я расслышала звериный рык. В таком властном голосе… и в таком желанном. — Только смотри на меня, родная. Смотри в мои глаза!
В тот же мгновение его язык проник в мой рот, а пальцы… его волшебные пальцы тоже, но ниже, гораздо ниже. Горячая мужская ладонь, наконец, накрыла мою левую грудь, омывая её, оглаживая. Нежно. Неторопливо, слегка потирая большим и указательным пальцами затвердевшую вершину. Затем, я смотрела в синеву его глаз, до последнего осознавая, что и кто делал со мной невероятное. Он творил, творил музыку.
Он играл, словно умелый скрипач, задевая струны моего удовольствия, скрытые во мне так глубоко, что я и сама не верила в их существование.
И я 'пела' для него. Только для него. Единственного, кто раскрыл меня для меня же самой. Он пил мои вздохи, пока благословенная тьма не накрыла мое бесстыжее сознание.
* * *
Утро. Как я это поняла?! Потому, что мне кто‑то (и я даже знаю кто) прямо в ухо прошептал:
— Доброе утро, моя нежная!
— Ошибаешься! — буркнула я, старательно наматывая простынь вокруг себя.
А простынь, она такая, знаете, нормальная оказалась. Я мотаю, а с него не сползает. А я всё мотаю, а она… гадина, всё не сползает!
— Не нежная?! — рассмеялся наглый маг.
Вот, так я его и буду называть! Наглый маг. Я — Нежная. Он — Наглый. Да что ж за простынь‑то такая?! Когда кончится? Не всё же мне смущаться да краснеть.
— Недоброе, говорю!
— Что 'недоброе'? — нет, все‑таки еще и скудоумный. А что, неплохо получается: Наглый и Скудоумный маг!
— Утро, говорю, недоброе! Что в нем доброго? Волосы — нечёсанные, лицо — неумытое! И вообще, у меня в кровати — голый мужик! Лежит и зубы скалит! Нет, чтоб даме помочь привести себя в порядок!
— Ну, так иди сюда, помогу! — и мне так улыбнулись, что мои ноги — предатели уже стали поворачивать в сторону кровати, а первоначально они в ванную собирались.
— Чем? Косичку переплетешь? — бунт собственного тела был мною жестко подавлен, вот только с шеей кое — какая проблема осталась. Всё никак она не может отвернуть моё лицо… в другую сторону.
— Конечно, переплету… ножки! Твои и мои! И утро сразу станет добрым — предобрым! Хочешь?! — наглый и не помню еще какой маг потянулся и… эта гадкая простыня стала, наконец, сползать.
Тогда, когда я уже почти обрела власть над собой и даже не таращилась на слегка взъерошенного после сна красавца.
— Нет! Я купаться! — и я, слава богине, открыла дверь в эту демонову ванную. А там… опять полуголый Рихард восседает в пене по пояс, представляете?
Мне кажется, я уже это где‑то видела или… как‑то мне нехорошо….
— О пространственных прыжках что‑нибудь слышала? — и опять эта дурацкая ухмылка на пол лица!
— Ну и наглый же ты…гад?! — озверела я. Еще бы, столько обнаженного тела! Свихнуться можно.
— Никогда не смей мне грубить! Поняла?! — сказал, как отрезал. И глаза стали такие холодные — холодные. Как льдом заволокло.
— Иди вон! — в свою очередь отрезала я. Я тоже вот так резать голосом умею. Вжик и всё. Правда, потом по шее получаю. — А я грубить не буду! Прости!
— Хорошо, иду! — и он, нет, вы только представьте, стал медленно так из ванны подниматься.
— Не — не — не! Нет!
— Нет?! Остаться?! — и бровью своей еще повел. Позёр.
— Нет! Вали! Но про — стран — ствен — но! — что за слово‑то такое, еле выговорила.
— Не могу! — и снова плюхнулся обратно.
— Почему?! — удивилась, честное слово, искренне.
И также искренне полотенчико с полочки побольше взяла и так же искренне к груди своей прижала. А почему?! А потому, что простыни в этом доме ведут себя непозволительно нагло: то растут непомерно, то уменьшаются. Вот и от моей уже лишь лоскуток остался.
— Сил нет! Потратил все! Магия, знаешь ли, дело трудное, энергозатратное, — и так он горестно вздохнул, маг‑то мой, что у меня аж слезы на глаза набежали. Ага, почти!
— Так чего ж ты сюда перенесся, а не в комнату свою?
— Забыла? Накануне тебя — бездыханную до кровати волок. Умаялся так, что в ней же и заснул.
— Угу! Голый! — и второе полотенчико возьмем. Поменьше. Да по длиннее. Его в жгут легче скручивать. Особо, когда оно мокрое.
— Так, говорю же, умаялся. Вот, думаю, полежу сейчас в водичке теплой и отойду.
— Бедняжечка! Все косточки, небось, болят?! — как же жалко мне герцога, как же жалко. Просто душа рвется на части…
— Спинку потрешь?! — повернулись и мышцы мне свои продемонстрировали.
— Потру, милый, как не потереть! — рвется душа… отхлестать его по наглой магичьей роже! Нет, чтоб девушку в покое оставить, в смятении да смущении по прошедшему вечеру! Куда там, выпинаемся. — Сейчас и начну!
Вот за то, что дальше было, мне действительно стыдно.
Виданное ли это дело, чтобы Кайрими, коей приличествует выражать Хозяину только почтение, с диким гиканьем прыгала в ванну и охаживала того мокрым полотенцем, крича: 'Говорила, утро недоброе?! Говорила?! Чего не соглашался?!'. А маг, герцог, командующий личной гвардией короля, начал хохотать как безумный и хватать далекую до кротости деву за места особо выпуклые? А ещё в воду её макать. Иной раз даже с головой.
Битва была выиграна достойным из достойнейших пузырепускателей, то есть мной, когда я мокрая и мыльная, оседлав герцога Даремского, скрутила его руки над головой самым из действенных орудий — мокрым полотенцем.
— Сдаешься?! — прохрипела я. Здоровый мужик, скажу я вам, еле осилила.
— Сдаюсь! — покаянно промычали куда‑то пониже моей шеи.
— Я права?! — грозно допрашивала я, устраиваясь удобнее в ванне, почти лишившейся воды. Коленкам моим было, конечно, жестко, но это ничего, в мальчуковых драках я и не такое выносила.
— Права! Во всём и сразу! — уткнулся Рихард своим вспотевшим лбом в мою тяжело вздымающуюся грудь. Фу — у-х. Да я сама еле дышу. На скользком да в воде бороться вообще тяжело. А тут еще и жарко. И ноги дрожат.
— Присяду‑ка я… — чего это он так тяжко задышал, вроде ничего ему не повредила. — Устала… Или тебе тяжело?!
— Садись — садись! Мне — хорошо! — и маг с какой‑то странной блаженной улыбкой запрокинул голову на бортик ванной. — Руки можешь отпустить, я ж сдался!
— Ага! Фу, жара! — и я медленно опустилась… на его живот. Наверное.
— Ты чего стонешь?! Плохо?! — мало ли, вдруг я для него тяжелая.
— Хо — ро — шо!
— Слушай, мне там что‑то мешает. Твердое. Не пойму… свалилось что‑то с полки?! Сейчас рукой пошарю…
И моя рука опустилась под воду и стала медленно ползти по его животу… Приятно, кубики такие… А Рихард почему‑то улыбается и глаза жмурит… Так, приподнимусь‑ка я. Да что ж такое всё скользкое… Кажется нащупала и оно… Ну, ладно, хитрец, поиграем?!
— Рихард!
— Ммм?!
— Это… это… это… то, что я думаю?! — простите, слов нет, одни эмоции.
— Милая, я владею темной магией, ну, еще частично стихийной, а не ментальной. Откуда я знаю, что ты думаешь!
— Но это же растет… из тебя?!
— Да ты что?! Ммм… проверь?! — и снова голову на бортик умостил. Чего это он такой невозмутимый?! Я вот бы, например, волновалась, найди я у себя такое!
Так Кьяра, нужно определиться, надо нам это знать или не надо?! С одной стороны, вроде как — надо! Мы ж взрослые уже. Так?! Так или не так, я у тебя спрашиваю?! Ау, мозги?! Вы где?! Ну, вот, руки уже всё за вас решили! Вот щупают, гладят уже.
— Точно! Из тебя! Я такое только у крупных животных видела! Иногда. Во время гона! — доверительно сообщила я разомлевшему мужчине. От жары, наверное. Пара‑то много напустили. — У лосей!
— Я не лось! — что это он каждый раз от моих слов дергается так? Ага, заметил. — Кьяра, лучше тебе молчать… молчать и делать то, что ты до этого делала!
— А что я делала?! — И чем ему лоси не угодили. Прекрасные и гордые животные, между прочем. И на Рихарда похожи, по характеру. Или он на них… И кое — чем другим…
— Исследовала!
— А что это значит?! — бросается странными словами, а мне голову ломай. Она и так гудит. И коленки дрожат. Сесть бы…
— Изучать! — милостиво пояснили мне. — Тебе с ним, с тем, что ты в руке держишь, еще много общаться придется. По долгу службы, так сказать.
— А если я не захочу? — строптиво спросила я.
— А кто тебя спросит?!
— А вот я… пойду я! — мои попытки встать были быстро пресечены. Руки скрутили тем же полотенцем. И оно меня само держало. Ненавижу магов. Ладно, зайдем с другого края.
— Вода холодная… и я замерзла! — губки надули и в глазки заглядываем.
Как щеночек. Я знаю, у нашей соседки таки щеночки были, рыжие, в подпалинах… Так, Кьяра, какие щеночки? Опять тебя не туда несет?!
— Подогреть?! — мои руки и плечи тут же огладили горячие ладони.
— А, может, пойдем… отсюда, а?!
Меня обняли, как‑то сразу всю и мы оказались… на кровати. И он сверху. На мне.
Богиня, нет, ну это самое невозможное утро! Когда оно кончится?
— А как же нет сил?!
В ответ приподнятая бровь. Я решила уточнить каких:
— Магических сил! Ты сказал, что их нет!
— Я солгал!
— Ага… и что дальше?!
— Буду вымаливать прощение! — и меня стали целовать. Пока в шею. Жалко, что шея у меня короткая. Вот уже и до щеки добрался. Эх, а волосы опять магией высушил и придется, видимо, мне на лысо стричься, ибо такие колтуны мне не в жизнь не разодрать…
Жарко что‑то опять стало… Хотя в горах вроде как живем…
— Кьяра, что ты всё время бормочешь?! — чего он злится‑то, я ж лежу, никуда не иду. Я вообще не двигаюсь.
— Ничего! — пискнула я. Злых магов совсем не выношу. — Ерунду всякую…
— Кьяра, посмотри на меня!
— Смотрю! — сказала, на всякий случай, вдруг не заметит.
— Что случилось?! Тебе же вчера понравилось?! — моё лицо обхватили руками, чтоб я его в сторону не повернула. Опять.
— Кьяра, маленькая моя! Всё хорошо! Ты только ротик приоткрой… — мне шептали прямо в губы, а глаза… они как омут, затягивали и затягивали. — Приоткрой, малыш…
Я сделала судорожный вдох.
— Умница моя… — и я ощутила, как мои губы нежно, едва касаясь, очерчивают языком, а после, слегка сминая, он проскальзывает внутрь и… творит волшебство… Мои ноги поглаживают такие горячие ладони, подтягивая к его твердым бедрам… Потом его руки, сминая мои едва влажные волосы, гладят шею и выше, массируя затылок, и спускаются к груди… Вдох. Я снова дышу. Но лишь миг, чтобы весь воздух вышел из меня, когда его губы сомкнулись на моем соске…
Мы как будто плывем… в чем‑то белом, напоминающем туман, раскачиваясь, словно лодка. Нет, это он раскачивает меня… Зачем?! Я чувствую жар его тела, оно тесно прилегает ко мне, расплющивая меня по себе. И он двигается. Вжимается в меня.
— Сладкая моя девочка! Какая ты сладкая… — его шепот пускает вереницу мурашек по моей коже. — Шире, малыш… Чуть шире…
Я словно восковая кукла в его сильных руках… Я подчиняюсь его голосу бездумно, не медля. И нечто твердое, медленно растягивая меня там, внизу, входит в меня… Заполняет. Я слышу его гортанный хрип. И всё замирает. Становится тихо. Ни скрипа, ни шороха. Ни даже его дыхания.
И уже через мгновение мои губы сминает дикий необузданный поцелуй, а тело Рихарда начинает двигаться во мне непрестанно… то медленно, тягуче, то всё быстрее и быстрее… так, что я едва успеваю ловить воздух открытым ртом, пока его губы ласкают мое тело…
Все мысли вылетают из моей головы. Словно животное, я только и могу, что подчиняться этому странному ритму… старому, как этот мир. Но даже эта мысль покидает меня, когда Рихард приподнимает мои ноги до плеч. Я ощущаю его в себе еще …сильнее?! Больше?! А затем что‑то звериное рождается во мне самой, и оно рвется из самой моей сути, изнутри, навстречу движениям моего мужчины. Дикой птицей я бьюсь в его руках. Хватаю его бока, бедра, плечи — лишь бы он там… был ближе ко мне. Ближе. Еще. Ближе. Ну, же! Вот оно, совсем рядом — моё освобождение! Мои крылья! Вот же они! Я их обрела.
Когда Рихард рухнул на меня, я уже не чувствовала ни тяжести его тела, ни пота, градом катившегося по его спине, ни рук, гладивших мои мокрые щеки. Я не слышала его. Я была далеко. Я парила… высоко в небесах. Там, где я была свободна.