1

К сожалению, пророчество Надин сбылось. Получить визу на поездку во Францию по приглашению, да еще не от родственника, оказалось делом непростым. Ольге приходилось высиживать в огромных очередях, которые из одного дня плавно перетекали в следующий… Она снова заполняла какие-то анкеты, подписывала бесчисленные бумажки, смысл которых был ей не до конца ясен… Переписывала кучу бумаг из-за одной не там поставленной запятой… Хорошо одетые, но совершенно непреклонные женщины, которые царствовали в этом мире закорючек и бесконечных граф, придирались ко всему, словно именно в этом состояла их работа. Ольга уже целую неделю занималась оформлением документов, а дело, как ей казалось, не сдвинулось ни на йоту.

Проблему с колхозом удалось решить довольно быстро. Ей даже не потребовалось идти в кабинет к знакомой докторше мадемуазель Надин, «француженка» сама принесла Ольге справку о том, что с такого-то по такое-то число Ольга страдала катаральной ангиной, в связи с чем освобождается от полевых работ. Справку в деканате приняли совершенно спокойно, а Ольга сообщила всем, что на время колхоза поедет домой, к матери.

— А сотрудники ОВИРа не перешлют в университет какие-нибудь сведения о моей поездке? — спросила Ольга у мадемуазель Надин.

— Думаю, что нет. Ты живешь в другом районе. Поездка частная. Кому какое дело?

Один из дней, проведенный в очередях в ОВИРе, закончился для Ольги очень неприятной встречей. Она шла к выходу по коридору, вдоль которого у кабинетов сидели в очередях уставшие просители виз, как вдруг одна из дверей открылась и из нее вышел тот самый лысый кагэбэшник, с которым в свое время ей довелось беседовать. Глядя прямо перед собой, он двинулся по коридору ей навстречу, и взгляды их на секунду встретились. Ольга тут же опустила глаза — ее словно обожгло. Она даже не успела уловить в его стальном взгляде — узнал ли он ее. Только сейчас она увидела, какого он был высокого роста. Тогда, в кабинете, он сидел за столом и это не бросалось в глаза. Это был мощный, атлетически сложенный и по-своему красивый мужчина, несмотря даже на лысину. Они приближались друг к другу в узком коридоре. Ольга прижалась к правой стене, чтобы разойтись без необходимости извиняться. Они уже почти поравнялись, как вдруг Ольгу осенило: она встала лицом к одной из дверей, почти вплотную к ней, и стала внимательно изучать помещенную на ней табличку с расписанием. Спиной она чувствовала, что лысый кагэбэшник смотрит на нее. От ужаса ее прошиб пот. Но, к счастью, он не остановился и ничем не выдал, что они знакомы.

Дождавшись, пока его шаги стихнут, Ольга оторвала взгляд от дурацкой таблички и затравленно обернулась. Подозрительных личностей в коридоре не было, кругом она видела такие же испуганные и недоверчивые глаза, какие, наверное, были сейчас у нее самой…

 

2

В один их тихих, сумрачных сентябрьских вечеров Ольга сидела на кухне, читала книгу и одновременно пила чай. Эта привычка совмещать два любимых занятия выработалась у нее за долгие месяцы ее одиночества. Но сейчас, как Ольга ни пыталась сосредоточиться, смысл прочитанного ускользал от нее. Мысли упорно возвращались к предстоящей поездке. Изнутри ее точил неугомонный червячок, который не дает людям покоя перед близкой дорогой и называется «чемоданным» настроением.

Сегодня Ольга могла праздновать победу. Ценой невероятных усилий и потраченных нервов разрешение на выезд было все-таки получено. Теперь ей предстояло купить билеты до Парижа и обратно.

И только сейчас вдруг Ольга поняла, что ее ждет новое испытание. Мишель передал ей французские деньги, а пользоваться ими нельзя! Необходимо срочно обменять франки на русские рубли, но это большая проблема. Сроки уже поджимают, до пятнадцатого она должна сообщить в Москву Валерию Павловичу, когда ее встречать в Париже…

Мысли ее прервал короткий звонок в дверь. «Кто бы это мог быть?» — подумала Ольга. Она никого не ждала.

— Кто? — спросила она, подойдя к двери.

— Печальные странники, — прозвучало за дверью, и Ольга узнала голос Васи Савельева.

Она распахнула дверь, и все трое — Василий, Оксана и Ольга — бросились друг к другу в объятия.

— Ну что — облом? — коротко спросила Ольга, прочитав ответ на их лицах.

— Облом… — вздохнул Савельев, впрочем, без особой печали.

Через пять минут они уже сидели на кухне и пили чай с шоколадным вафельным тортом, который гости принесли с собой.

Ольга расспрашивала их про Ленинград, про поступление в Мухинку. Неофициально Оксане сказали, что, прежде чем поступить, надо пройти что-то вроде нулевого курса, то есть год прозаниматься частным образом с преподавателем. Разумеется, за деньги и не маленькие. Василию же повезло больше. Ему удалось убедить администрацию Ленинградского университета, что он им жизненно необходим как студент. Учитывая, что студенты филфака в подавляющем большинстве девочки, ему пошли навстречу.

— Мы решили в любом случае переехать в Питер, — сказал Василий. — Вот, приехали попрощаться и за вещами. Послезавтра уже отбываем. У Оксаны есть возможность почти бесплатно снимать комнату в центре. А на занятия с преподавателем по рисунку как-нибудь заработаем, — он весело переглянулся с Оксаной.

— Буду шить на заказ, — сказала Оксана. — Можно и игрушки делать, и кружевные салфетки, да мало ли что…

— А я буду фотографировать детишек где-нибудь в парке… Или на свадьбах подрабатывать…

Ольга чувствовала, что по-настоящему за них рада. Они оба были такие трогательные, немного наивные и беззащитные. Вместе с тем оба знали, чего хотят в этой жизни, и готовы были упорно идти к цели.

— А у тебя-то как дела? — спросил Савельев. — Сессию досдала?

— Досдала.

— Есть какие-нибудь новости из Парижа?

Ольга опустила глаза.

— Есть, — ответила она. — И самая главная новость — я опять туда еду!

— Да ты что, серьезно?! — искренне изумился Василий. — Ты едешь туда по приглашению своего француза?

— Да. Я уже собрала все документы. Осталось только купить билет.

Оксана с Василием принялись наперебой поздравлять ее и желать ей удачи.

— Он что, прислал тебе письмо?

— Не прислал — передал. Письмо, приглашение и деньги на билет.

— Он богатый? — осторожно спросила Оксана.

— Не знаю, — ответила Ольга. — Наверное, раз тратит на меня столько денег. Но разве в этом дело… Мишель такой человек, что может нравиться и без денег, и без жилья, и без…

— …И без одежды, — закончил за нее Василий, но Ольга сверкнула на него глазами.

— И когда ты едешь? — спросила Оксана.

— Еще не знаю. Дело в том, что он прислал мне франки, а я не знаю, где мне их обменять.

— Вот уж проблема! — воскликнул Василий. — Да у тебя по соседству чуть ли не валютный магазин в лице нашего недавнего «клиента» Аркаши…

— Если бы, — вздохнула Ольга, — Аркаша уже уехал к родителям.

— А Натали? — подал идею Василий. — Насколько я знаю, у нее какое-то освобождение от колхоза. Значит, она сейчас здесь.

— Ты думаешь… она может помочь поменять валюту? У нее что — есть такая возможность?

— Не сомневаюсь. Просто так она бы не стала сидеть с иностранцами в мотеле. Она и сейчас там сидит наверняка. Хочешь, я сам ей позвоню и попрошу поменять франки?

— Да… Позвони лучше ты. Иначе назавтра весь факультет узнает, что Ольга Коломиец снова едет во Францию. А я ведь в деканате сказала, что уезжаю домой в Рыбинск. Молю Бога, чтобы сведения о поездке не просочились из ОВИРа…

— Тогда я сразу же, как приду домой, позвоню Натали и договорюсь с ней на завтра. Думаю, она с радостью согласится. Ей ведь и самой это выгодно.

Они еще немного посидели и ушли. А Ольга снова осталась одна со своими мыслями о Мишеле и о Париже…

 

3

Последняя неделя оказалась щедрой на неожиданные визиты. Ольга уже проводила Савельева с Оксаной на ленинградский поезд, купила билет в Париж и обратно на деньги, которые Василий для нее обменял у Натали, сообщила в Москву Валерию Павловичу дату и номер рейса — как в один из вечеров раздался звонок, Ольга открыла дверь, и остолбенела… на пороге стояла рыжая Натали. В первую минуту она даже ее не узнала. На ней был один из изысканных парижских костюмов, который она, вероятно, приобрела на деньги, добытые для нее Ольгой. Она похудела и похорошела. Но ухмылочка на тонких губах, которая так портила ее лицо, осталась прежней.

— Здравствуй, — сказала Натали. — Может, пригласишь в дом? — Последняя фраза прозвучала как требование.

— А если не приглашу? — поинтересовалась Ольга, которой не понравился такой тон.

— Ты меня знаешь, — сказала Натали. — Со мной лучше дружить. Так что уж пригласи.

— Ну хорошо, — пожала плечами Ольга. — Проходи. Надеюсь, ты не задержишься надолго.

— А это уж будет зависеть от тебя… — загадочно сказала Натали и, не снимая черных туфель, прошла в комнату.

Ольга ничего ей не сказала, хотя незадолго до этого вымыла пол и пропылесосила ковры. Разумеется, она не стала предлагать ей ни чаю, ни кофе, как обычно делала, когда в дом приходили гости. Она слышала, что где-то на Кавказе есть обычай, гласящий, что, если даже враг приходит в твой дом, пока он у тебя в гостях, следует обращаться с ним, как с самым дорогим человеком. Но Ольга жила не на Кавказе, она с удовольствием отхлестала бы Натали по щекам, хоть та чинно сидела в ее доме на ее диване.

— Ну, говори, что тебе еще от меня нужно? — спросила Ольга.

— Тебе так не терпится узнать? — хитро сощурила глазки Натали. — Почуяла, да? Знает кошка, чье мясо…

— Короче! — грубо перебила ее Ольга, автоматически переходя на «уголовный» тон.

— Так вот, кошечка, я тебя снова выследила. И тебя, и твоего Савельева. Вот, значит, куда пути-дорожки сходятся… Опять в Париж захотелось… Где ты взяла-то эти франки? Провезла, небось, в трусах? Или в лифчике зашила? Что, купила уже билет?

Ольга почувствовала, как чья-то холодная крючковатая рука сжимает ей внутренности.

— Купила, — процедила сквозь зубы она, — а тебе что, завидно? — Ольга встала. — Что ты все время лезешь в мои дела, ты — грязная тварь? Ты просто не можешь стерпеть, что кого-то другого любят, кому-то другому присылают приглашения из Парижа и деньги?

Лицо Натали на глазах побелело.

— Так это он прислал тебе деньги?

— Да, это он прислал мне деньги! Чтобы я могла к нему приехать. Он любит меня! Понятно? А ты никогда не узнаешь, что такое любовь! Ты всю жизнь будешь любить только деньги! Ты даже трахаешься только с деньгами! И ребенку своему сиську будешь давать тоже за деньги! — Ольгу несло, у нее кружилась голова. Она видела, как с каждым ее словом Натали словно вжимается в диван, будто ее хлещут кнутом. Но у нее не было к ней жалости. Наоборот, она поняла, что хочет прямо здесь и сейчас раздавить это ненавистное существо с рыжими волосами и алчной душонкой. — Можешь бежать хоть сейчас докладывать декану или кому ты там хочешь, что я еду в Париж — мне на это плевать! Я все равно уеду во Францию, даже если для этого мне придется бросить университет! Что, съела? Да я… — Ольга подбирала слова, она не знала, что еще выкрикнуть Натали в лицо, чтобы уколоть ее побольнее. Наконец, немного помолчав, она выпалила: — И с твоим чертовым профессором я не спала, в отличие от тебя! Я просто напоила его водкой с клофелином и вытащила у него деньги — ясно? Так что можешь не радоваться, что напакостила… А теперь убирайся из моей квартиры! — обессиленно закончила она и, подойдя к окну, порывисто закурила.

Некоторое время Натали сидела, не шелохнувшись. Затем послышался сдавленный всхлип. Ольга, смотревшая в окно, удивленно обернулась. Натали, закрыв лицо ладонями, тихо, почти беззвучно плакала.

— Эй! — окликнула ее Ольга.

Натали вздрогнула и заплакала уже в голос. Даже рыдала она не жалобно, а как-то отчаянно и зло. Что именно она оплакивала, Ольга так до конца и не поняла: то ли свою нескладную личную жизнь, то ли женскую обделенность — как же, не ей, а кому-то другому прислали деньги на билет в Париж, — то ли просто сорвавшийся план очередного шантажа. Наконец Натали достала из сумки кружевной платок, уголком его быстро вытерла слезы и пошла в ванную комнату. Там она долго умывалась, красилась и наводила марафет. Затем вышла к ожидавшей в коридоре Ольге.

— Ладно, живите — не кашляйте! — грубовато пожелала она на прощание. — Передавай привет своему французику! И вообще, я бы на твоем месте там осталась! — Натали сделала напоследок ручкой и закрыла за собой дверь.

А Ольга почему-то принялась хохотать. Она уже давно стала замечать за собой, что в самые неподходящие моменты на нее нападал приступ дикого неудержимого смеха. Вот и сейчас после ухода Натали она повалилась на диван и смеялась до тех пор, пока смех не перешел в плач. Потом она долго лежала на диване, слизывала языком с губ соленые слезы и думала: «Неужели это и есть вкус победы?» И от этого ей хотелось заплакать еще сильнее.

 

4

На следующее утро во дворе дома Ольгу поджидала знакомая черная машина. Она заметила ее сразу, как только вышла из подъезда, — и все поняла: приехали за ней. «Нет, Натали не успела бы так быстро сообщить в КГБ, — мелькнуло в голове у Ольги. — Да и что она могла сообщить? Что сама лично обменивала франки? Причем не Ольге, а Савельеву, который уже давно в Ленинграде? Нет, это все лысый кагэбэшник. Он тогда заметил ее в коридорах ОВИРа… Заметил и заинтересовался».

Ольга свернула в переулок и краем глаза увидела, что машина движется следом за ней. Тогда она остановилась и подождала, пока с ней поравняются. Что она — преступница, чтобы ее выслеживать?

Черная «Волга» притормозила, и из нее вышел знакомый неприметный кагэбэшник — тот самый, который приехал за ней тогда в университет.

— Уведомляю вас, гражданка Коломиец, что вас ждут в КГБ. Прошу вас ехать со мной.

Ольга молча, считая ниже своего достоинства здороваться с ним, а тем более задавать ему вопросы, обошла машину и села на заднее сиденье. Как и прошлый раз, она была твердо уверена в своей правоте и невиновности, поэтому ничего не боялась. К тому же теперь, после всего, что ей пришлось вынести за это лето, она и вовсе забыла, что такое страх. Она поняла, что, когда человек не боится потерять то, что имеет, в этом его огромная сила.

И эту силу Ольга научилась черпать из любви. Именно ради любви она была готова решиться на поступки, которые в другое время и при других обстоятельствах показались бы ей безумными. Не так-то просто было поступить в университет — пусть даже провинциальный… Сколько часов, сил, жизни потратила она на то, чтобы учиться в нем и получать повышенную стипендию. И вот теперь она готова была все это бросить ради… только ради одного человека. Если бы речь шла просто о дополнительной поездке во Францию, у Ольги бы и в мыслях не было пропускать занятия в университете, тратить столько нервов на оформление документов, рисковать благополучием друга ради того, чтобы обменять валюту. Нет, что бы ни говорила мадемуазель Надин про «лишние две недели парижской жизни», Ольга ехала во Францию не ради этого. Теперь без Мишеля все красоты Парижа казались ей жалкими муляжами. Только он мог вдохнуть в них жизнь…

Машина остановилась возле знакомого двухэтажного здания, и Ольга вслед за пожилым неприметным кагэбэшником вошла в его сумрачную прохладу. Пройдя десятка три метров по коридору, они завернули в ту же самую дверь, в которую заходили прошлый раз — Ольга сразу ее узнала. Кабинет лысого кагэбэшника нисколько не изменился, как, впрочем, и он сам.

— Здравствуйте, — приветствовал ее хозяин кабинета и жестом сделал знак неприметному, что тот может идти.

— Здравствуйте, — спокойно глядя прямо ему в глаза, отозвалась Ольга.

Теперь они были вдвоем, и никто не мешал их бессловесной дуэли взглядов. «Перестрелка» продолжалась с минуту.

— Вы не догадываетесь, по какому поводу я вас сюда пригласил? — спросил лысый.

— Нет, — коротко ответила Ольга и отвела взгляд.

— Теперь вам не удастся «спрятаться», как вы это сделали тогда в коридоре. А точнее, вы спрятали голову в песок. Как страус.

— Это миф, — сказала Ольга.

— Что — миф? — не понял кагэбэшник.

— Что страусы прячут головы в песок.

Про страусов ей когда-то рассказывал Миша Левин, он ведь учился на биофаке.

— Ладно, раз вы такая умная, оставим в покое страусов, — усмехнулся он, — и перейдем к живым людям.

Ольга подняла брови, но не стала говорить ему об отсутствии в его словах логики. «Наверное, он просто волнуется», — подумала она. Сама она нисколько не волновалась.

— Я вас слушаю, — сказала она.

— Что вы делали в ОВИРе? — задал свой первый вопрос кагэбэшник.

Ольга снова подняла на него слегка прищуренные глаза.

— Послушайте, вы же отлично знаете, что я делала в ОВИРе. Зачем вы — умный, взрослый человек — задаете мне такие детские вопросы? Неужели вам не жаль на это своего рабочего времени? Я уж не говорю про мое…

Как ни странно, кагэбэшник совершенно не разозлился на Ольгу за ее тираду.

— Что ж, согласен. Давайте опустим все формальности. К кому вы едете во Францию?

— Я обязана отвечать на этот вопрос?

— Да, обязаны.

— А если это касается моей личной жизни?

— Тогда тем более.

— Хорошо. Во Францию я еду к своему…

— Жениху?

— Этого я не говорила.

— Значит, любовнику?

— Нет, и это слово не подходит. К возлюбленному — хотя, наверное, это звучит старомодно…

— Отчего же… И каким же образом ваш «возлюбленный» передал вам приглашение?

— Он вложил его в письмо.

— Нет, меня интересует, как к вам попало это письмо.

— Ах, это… — Ольга поняла, что он хочет вытрясти из нее информацию про Валерия Павловича. — Но вы же, наверное, и это знаете. Меня вызвали в Москву телеграммой. Назначили встречу. Какая-то женщина, я ее видела первый раз в жизни, передала мне письмо и убежала. Вот и все. Кто она такая и каким образом к ней попало письмо от Мишеля, я не знаю.

— Значит, его зовут Мишель… Так-так…

— Мишель. А вы что, этого не знали?

— Почему же, знали.

— Значит, я не ошиблась — это вы перехватывали его письма ко мне?

— Вы поразительно догадливы. И настолько же любопытны, студентка Коломиец. Пока — студентка.

Ольга вскинула на него глаза.

— А вы меня больше не пугайте. Вы теперь меня ничем не испугаете, ясно? — презрительно процедила сквозь зубы она.

— Это почему же? — приподнял брови лысый.

— Вам действительно интересно?

— Мне все интересно.

— Тогда я вам скажу, но не для протокола, а просто… Потому что я люблю этого Мишеля. И все остальное меня не волнует.

— И даже ваша дальнейшая судьба? — склонил голову набок кагэбэшник.

— Да. Пусть я умру, пусть меня будут считать предателем Родины, но я все равно поеду к нему во Францию. А больше мне сказать вам нечего.

На некоторое время в кабинете воцарилась полная тишина. Было слышно, как на оконном стекле с жужжанием бьется муха, а в раковину за шкафом раз в десять секунд гулко капает вода. Наконец лысый взял со стола пачку сигарет и предложил Ольге:

— Курите?

— Иногда, — ответила она и взяла из пачки сигарету.

Почему-то, глядя в глаза Ольге, лысый майор не думал, что этой девушкой движут меркантильные цели. Впрочем, она ничего не скрывала. Очень вероятно, что она выйдет там замуж за своего Мишеля и не вернется больше в Россию. Майор оглядел ее склоненное к столу лицо с тонкими чертами, точеные плечи. Да, она идеально подошла бы на роль внештатного агента… Но такая не будет сотрудничать с органами. Наверное, именно таких в старые времена сжигали на кострах. Таких же, как эта Коломиец, — до безобразия честных, открытых, непокорных… «Да черт с ней, пусть едет в свою Францию, а то еще возьму грех на душу…» — подумал лысый майор и затушил сигарету.

— Вы все у меня спросили? — подняла глаза Ольга.

— Пожалуй, да. Вы свободны, студентка Коломиец. Да, вот еще что… — он встал, подошел к шкафу, порылся в какой-то папке и достал оттуда голубой конверт. — Вот ваше письмо. Только попрошу вас никому не говорить, что вы получили его от меня. Это тоже не для протокола…

Ольга настолько расчувствовалась, что протянула ему руку.

— Огромное вам спасибо, — сказала она. — Мне кажется, вы неплохо разбираетесь в людях.

Майор усмехнулся ее прямоте и наивности. Когда она ушла, он подошел к окну и долго провожал девушку взглядом — как она вышла из двери здания, как твердо и неторопливо шагала по переулку, наступая ботинками на упавшую желтую листву. «Повезло этому французу, — думал он. — Чем же мы-то, русские, хуже?» Он не знал, что в жилах Ольги течет и французская кровь…

 

5

Третье письмо Мишеля легло на ту же чашечку весов, что и первое — которое Ольга привезла из Москвы. Они перевесили другое, компьютерное. Судя по всему, письмо, полученное в КГБ, Мишель написал первым. В нем он рассказывал, как выбрался из полицейского участка. Патрик сообщил его родителям, мама заплатила за сына залог, и Мишеля на первый раз простили. Писал, что ночами думает о ней и вспоминает их встречи. Ольга упивалась каждым словом этого письма — столько в нем было любви и нежности. Нет, не мог тот же самый человек написать всю эту чушь про компьютеры и отдых на побережье… Это не похоже на Мишеля. Либо он был сильно пьян.

Ольга верила только в то, во что ей хотелось верить, она больше не сомневалась в его любви.

До отъезда оставался всего один день. С утра Ольга поехала на факультет, разыскала мадемуазель Надин и на прощанье с ней расцеловалась. В синих глазах Надин блеснули слезы. «Не отпустит он ее обратно, как пить дать не отпустит…» — подумала она, глядя на свою любимую студентку, но вслух ничего не сказала. Только сунула Ольге в руки листок со своим домашним адресом и в последний раз обняла Ольгу.

«Надо же, теперь вся моя жизнь состоит из писем», — подумала Ольга.

В тот же день вечером она неожиданно для самой себя, на одном дыхании, написала длинное письмо маме. Обычно они не переписывались, казалось, проще поехать на Главпочтамт, набрать нужный код и сказать все по телефону. Но теперь, — когда Ольга представила, что придется рассказывать и объяснять маме, куда, к кому и зачем она едет во Францию и откуда у нее взялись деньги на билет, — она решила, что будет лучше, если она изложит все это на бумаге, чтобы мама, прежде чем с поспешной горячностью выражать свое мнение, как это с ней обычно бывает, обдумала все и взвесила. А впрочем, теперь, даже если она и обдумает, то высказывать мнение все равно будет некому. К тому времени, когда письмо дойдет до Рыбинска, Ольга уже приедет в Париж…

Ольга не знала, хорошо ли это — вот так поставить мать перед фактом. Но ехать на Главпочтамт и звонить было выше ее сил. Она словно смутно чего-то боялась. Может быть, того, что мама, не разобравшись, может разрушить ее идиллическое счастье, которое она испытывала каждую минуту, даже когда стирала и собирала к отъезду вещи… Да и что может изменить этот звонок? Ольга в любом случае уедет. Она уже давно все решила.

Ольга представила себе, как мама получает это письмо. Как бросаются к ней Ксюша с Антоном.

— Это от нашей Оли! Это от нашей Оли!

И мама смущается от того, что они так громко выкрикивают ее имя…

Когда-то давно, когда еще был жив ее отец, они любили ездить всей семьей на рыбалку. «Рыбинцам сам Бог велел рыбачить», — говорил отец. Они брали маленькую защитного цвета палатку, спальные мешки, запас еды. Отец набирал целую кучу всяких рыболовных снастей. Здесь были и простые удочки, и спиннинги, и жерлицы, и сачки, и даже переметная сеть. Обычно уезжали на неделю. Мама была не менее азартным рыболовом, чем папа. А маленькая Ольга вечно появлялась с криками в самый неподходящий момент и распугивала родителям всю рыбу. Мама сердилась на нее за это, а отец только смеялся. Он устраивал из ивовых веток коптильню и угощал копченой рыбкой привлеченных ароматным дымом всех местных рыбаков… Ольга с щемящей грустью вспоминала эти далекие, счастливые дни ее детства, как другую, навсегда ушедшую жизнь.

В последний раз перед отъездом Ольга съездила на кладбище к бабушке Капитолине. Расчистила могилку от опавшей листвы, поставила астры в трехлитровой банке. Помолчала. Сегодня она не решалась вслух говорить с бабушкой. Только в мыслях. «Завтра я первый раз надену твое платье и обязательно бриллиантовую бабочку. Я провезу ее прямо на шее, и пусть только попробуют что-то мне сказать…»

Ольга приготовила и отгладила бирюзовое крепдешиновое платье. На улице уже стояла осень — конец сентября, — и Ольга собиралась надеть поверх него черный плащ. Она надеялась, что в Париже еще тепло, и она выйдет к Мишелю в бабушкином платье.

В последний момент Ольга вспомнила про кофемолку. «Надо отвезти ее Мишелю для коллекции», — решила она и положила увесистую реликвию в чемодан.

На этот раз самолет вылетал в полдень. Ольга спокойно доехала на электричке до Москвы (больше она не надеялась на авось и расписание узнала заранее), затем на автобусе до аэропорта, и у нее даже осталось полчаса свободного времени. Наконец объявили посадку. У Ольги колотилось сердце. А вдруг Мишель не приедет ее встречать? Что ей тогда делать? Впрочем, денег, чтобы доехать до авеню Монтень, у нее хватит… Но нет, лучше не думать о плохом.

Ольга заняла свое место в самолете. К сожалению, в этот раз она сидела не у окна. «Ну вот, осталось уже совсем немного», — думала она, слушая, как взвывают моторы самолета, как под полом мягко убираются шасси. Чтобы время пролетело быстрее, она закрыла глаза и через некоторое время провалилась в сон…

Ей приснился удивительно красивый сон. Она шла по бесконечно огромному цветнику, и сами растения казались ей такими большими, словно она была ростом с трехлетнего ребенка. Ее окружали высокие, крупные и ароматные розы, лохматые пионы, теряющие розовые и белые лепестки, садовые ромашки, в желтых серединках которых копошились какие-то насекомые — и множество других знакомых и незнакомых цветов… Их цветение было пышным — стебли ломились от тяжелых, наполненных семенами головок. Ольга все шла и шла, а потом устала и легла в траву отдохнуть. Почему-то она была совсем голой, но совершенно не мерзла. Трава, на которой она лежала, была мягкой и шелковистой, от нее исходил теплый пряный дух. Она явственно ощущала дуновение ласкового ветра, травинки и лепестки цветов приятно щекотали кожу. Ольга лежала, закрыв глаза, чувствуя себя божественно легкой и свободной от дум. Вдруг она почувствовала, что по руке ее кто-то ползет. «Муравей?» — подумала она и приоткрыла глаза. Но это оказался не муравей. По золотистой от загара руке ползла маленькая бабочка. Ольга подняла голову и увидела в воздухе множество таких же бабочек. Они садились на цветы, на траву или просто мириадами реяли в небе… В эту секунду на нее села еще одна бабочка, теперь уже на ногу. Ольга приподнялась на локте и изогнулась, чтобы получше их рассмотреть. На ноге сидело уже три штуки. И вдруг Ольга с изумлением заметила, что крылья этих бабочек усеяны… бриллиантами, а среди них выпукло поблескивали зеленые и красные круглые глазки — как ограненные изумруды и рубины. Она пошевелила ногой, и удивительные бабочки вспорхнули, сверкая своими драгоценными крыльями. Ольга почувствовала, как тело ее становится легким и невесомым. Словно преодолев закон земного притяжения, оно стало медленно подниматься вверх, как на мягкой воздушной подушке. Вот она выплыла из цветника, вот уже осталась далеко внизу зеленая, разомлевшая от зноя земля, и Ольга ощутила, как тело ее со всех сторон обдувает ветерок. Вокруг нее тут и там искрами вспыхивали крошечные крылья — это кружились, поднимаясь к облакам, бриллиантовые бабочки. Ольга вплыла в легкое перьевое облако, и оно окутало ее со всех сторон белым сахарным туманом. После жары приятная прохлада облака показалась ей спасительной водой летнего водоема. Она стала подниматься выше и выше — теперь уже в бескрайнюю залитую солнцем синь. Она летела прямо к раскаленному добела солнечному диску, и горячие лучи проникали сквозь ее тело, омывая каждую его клеточку…

«Пристегните ремни! Идем на посадку!» — прозвучал голос стюардессы, и Ольга проснулась.

Через пятнадцать минут самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля.