Кристина не чувствовала никаких угрызений совести.

С глупой, почти блаженной улыбкой она шла по улице, временами толкая плечами ворчливых прохожих, и напевала себе под нос глубоким грудным голосом: «Что… никто никогда-а-а… Что… никто ни-икогда… Не любил тебя так, как я-а-а… Не любил тебя так, как я…» Оттого, что песня эта звучала одновременно в оранжевых наушниках ее плейера, пение получалось громкое — громче, чем позволяли приличия. Люди оглядывались на нее и качали головами. Одета девушка была ярко и вызывающе: «кислотный», под цвет наушников топик, обтягивающие желтые шорты-трусы и белые босоножки на огромной платформе. Все это она купила прямо на вокзале и радостно нацепила на себя в туалете — наконец-то дорвалась! Довершали туалет белый виниловый рюкзак и распущенные до пояса темные прямые волосы, часть которых была заплетена в тоненькие косички. Кристина шла, плавно покачивая из стороны в сторону худыми бедрами, и ставила ноги крест-накрест — как манекенщица на подиуме.

Да, она была прямо-таки лакомым кусочком для добропорядочных тетушек, которые всегда не прочь посудачить о нравах современной молодежи…

Но Кристине было совершенно на это наплевать. Она была счастлива, как никогда в жизни. Сегодня сбылась ее мечта. Она шагала по Москве и готова была трогать руками стены и камни мостовой, каждый из которых казался ей святыней. Здесь когда-то гулял Пушкин… А вон там, возле маленькой церквушки, может быть, сам «Б.Г.»… а теперь по этим же улицам ступает она, Кристина Быстрова. Наверное, когда они гуляли здесь, то еще не знали, что станут известными. Они просто жили — мечтали, любили женщин, дрались, напивались в стельку, плакали…

Кристина была очень уверена в себе, ничего не стеснялась и не боялась. А ведь, по правде говоря, стыдиться ей было чего. Разве не она стащила из-под подкладки кресла деньги, которые родители откладывали на покупку дачного домика? Разве не она сбежала из дома, оставив им лишь короткую записку «Не ищите меня, все равно не вернусь. Кристина»? Разве не она надавала пощечин своему преданному другу Феде Крюкову по прозвищу Фредди Крюгер? И за что? За то, что он клялся ей в вечной любви и пытался отговорить уезжать. Конечно, избила она его не совсем за это… Какая девушка стерпит, если ее станут обзывать потаскухой, пусть даже будущей?..

Впрочем, что сейчас об этом вспоминать. Все уже позади, перед ней нарядная шумная улица, которая, как бурный поток, увлекает ее в неизведанную даль…

Она даже не предполагала, где будет сегодня ночевать. Еще с утра она выяснила, что общежитие абитуриентам не полагается.

— Что ж вы хотите, девушка, — сказала ей важная вахтерша со следами былой красоты на лице. — Конкурс — сто человек на место, и почти все иногородние. Где же такую ораву разместить можно? Тут никакой Олимпийской деревни не хватит…

Ладно. Не полагается — так не полагается. Погода теплая, ночи светлые — в крайнем случае можно поспать и на лавочке. А если захочет, она может и гостиницу снять. Денег хватит.

Кристина нисколько не волновалась перед прослушиванием. Готовилась она всего две недели, не больше, репертуар знала так, что он отлетал от зубов. Платье с голубым люрексом — то самое, в котором еще недавно щеголяла на выпускном вечере, всего одно-единственное, и выбирать, стало быть, не из чего.

До начала прослушивания оставалось еще два часа. Будет лучше, если она перекусит в каком-нибудь кафе. Неизвестно, когда до нее дойдет очередь, к тому же на голодный желудок у нее может не получиться ее коронный трюк со слезами…

Кафе подвернулось тут же — их здесь было, как грибов после дождя. Кристина зашла в небольшое помещение с наглухо задернутыми шторами, в котором обнаружила полукруглую стойку бара и несколько столиков. Посетителей не было — то ли из-за жары, то ли из-за слишком высоких цен.

Кристина заглянула в прейскурант — нет, цены здесь вполне подходящие. Она решила заказать себе яичницу с помидорами, бутерброд с семгой и кофе. Ужасно хотелось попробовать здешнее мороженое, но она боялась рисковать — вдруг посадит голос?

Мальчик-бармен был из тех, кого она всегда называла про себя индюками — глаза сведены чуть ли не к переносице от сознания собственного величия, челюсти все время двигаются, потому что во рту или папироса, или жвачка, половину лица закрывают волосы. Он молча выслушал ее заказ и также молча, продолжая жевать, обслужил.

— Обисапс! — вызывающе сказала Кристина, прежде чем отправиться вместе со своим заказом за столик.

Под настроение она любила произносить слова задом наперед. Она научилась этому еще в детстве и натренировалась так, что могла запросто бегло разговаривать на своем тарабарском языке. Ее всегда веселило удивление, в которое приходили при этом собеседники.

— Что? — недовольным тоном переспросил надутый бармен.

За иностранку он ее явно не принял.

— Отч лашылс! — сурово припечатала Кристина. На лице бармена по очереди сменились растерянность, удивление и наконец презрение.

— Дура! — буркнул он, засовывая руки в карманы.

— Сам дурак! — неожиданно перешла на русский Кристина и, не желая больше продолжать эту перебранку, гордо удалилась за столик. Она радовалась, что из гордого индюшачьего оперения удалось выдернуть несколько перышек.

Сидя у окна и неторопливо потягивая кофе, Кристина думала о своих потенциальных конкурентах. Сто человек на место… Значит, каждые девяносто девять человек — ее личные враги. Кто же из них пройдет? Может, тот парень, который ходит по училищу с начищенным чайником? А когда его спрашивают, зачем ему чайник, то неизменно отвечает: «А вдруг кто-нибудь захочет пить?» Хотя что ей этот парень? У мужчин свой конкурс — их же везде не хватает…

Значит, беспокоить ее должны только девушки.

Почему-то она ожидала, что красивых среди них будет гораздо больше. Однако, пока терлась возле крыльца в толпе абитуриентов, она заметила лишь двух или трех девиц, которых могла бы всерьез считать своими соперницами. Допустим, та, что пришла с гитарой, — личико у нее приятное. Но зачем-то она нацепила на голову шляпку в виде пляжного зонтика… Была там и еще одна ничего — с ямочками на щеках. Можно сказать, что лицо у нее запоминающееся… А вот та, что с косой ниже попы, опасности не представляет — наверное, все понимают, что если ее постричь, то останется один пшик…

Остальные, как показалось Кристине, по внешним данным просто никуда не годились. То слишком маленькие, то, наоборот, долговязые, то слишком толстые, то прыщавые, а то и вовсе неприлично кривоногие. Разумеется, не исключено, что у какой-нибудь из них талантище почище, чем у Чуриковой… Но пока начало вполне обнадеживало Кристину. Уж, во всяком случае, у нее было достаточно шансов выглядеть достойно.

Она со стуком поставила чашку на блюдце и бросила выразительный взгляд в сторону бармена. Все с тем же непроницаемым лицом он принимал заказ у какого-то типа в красном пиджаке. Кристина встала и, картинно виляя бедрами, прошествовала мимо стойки. «Индюк» вскинул на нее глаза и отвернулся. Определенно ей удалось его смутить.

— Огесв огешорох! — томным голосом произнесла напоследок Кристина и одарила бармена обворожительной ведьминской улыбкой.

Отвисшей челюсти посетителя в красном пиджаке она уже не видела, потому что отвернулась и зашагала к выходу…

У нее был еще вагон времени до прослушивания. Может, присесть на лавочку в этом скверике и снова повторить программу? Здесь вполне мило, тенек…

Она села, с удовольствием отлепила от спины рюкзак и приготовилась декламировать… как вдруг заметила на другом конце скамейки одиноко лежащую черную кожаную сумочку.

Кристина оглянулась по сторонам — может, хозяйка сумочки где-то неподалеку? Но скверик был пустынным, как и отходящий от него переулок.

Интересно, интересно… Значит, какая-то растеряха забыла ее здесь. Кристина попыталась представить себе, как выглядит эта женщина. Судя по фасону сумочки, она уже в возрасте… Не отличается особой бережливостью — кожа вся поцарапана, узор из черного бисера, который вышит на крышке, наполовину осыпался. И все-таки сумочка была изящной и выдавала хороший вкус ее владелицы.

Наверное, сейчас бедняжка сокрушается и вспоминает, где она могла ее оставить. А вдруг там что-нибудь ценное? Кристина знала, что незнакомые предметы на улице трогать нельзя, так как в них могут оказаться запрятанные взрывные устройства. Но любопытство было сильнее.

Забыв о том, что она собиралась повторить свой репертуар, Кристина пододвинулась поближе к сумочке и робко погладила ее рукой. Ладно, была не была. Она решительно взяла ее в руки и торопливо раскрыла.

Ничего особенного в сумочке не было. Никакого подозрительного предмета с торчащими проводками. Небольшая косметичка в виде затягивающегося мешочка… Золоченая пудреница… Массажная щетка, и в ней застрявшие на железных зубьях короткие черные и седые волосы. Значит, возраст владелицы Кристина определила правильно… Что там еще? Кошелек на «молнии» — пустой. А это что? Паспорт?

Дрожащими от любопытства пальцами Кристина раскрыла его на первой странице. «Певцова Маргарита Васильевна», — прочитала она и перевернула страницу. Справа она увидела фотографию. Необыкновенной красоты девушка с черными волосами и огромными светлыми глазами. Выражение губ немного обиженное — как будто она чем-то раздосадована. Кристина стала читать дальше: «Дата рождения — 15 марта 1951 года…» Ого! Значит, ей уже сорок шесть лет. Кристина перелистнула еще одну страничку. Та же девушка, но с выбеленными и постриженными волосами. Все равно красивая — и те же обиженные губы. Наверное, здесь ей двадцать пять. Кажется, фотографию в паспорте меняют еще раз — в сорок пять лет. Значит, должна быть третья фотография. Кристина полистала паспорт, но больше никаких фотографий не нашла. Зато обнаружила штамп о браке с неким Генераловым Владимиром Петровичем, а затем — о разводе с ним. В графе «дети» значился сын — но с другим отчеством. «Да эта растеряха — женщина с прошлым…» — подумала Кристина. Листая паспорт дальше, она наткнулась на штамп о прописке. Город Москва, переулок… Ничего себе — это же тот самый переулок, который она проходила, когда искала кафе. До него тут рукой подать…

Кристина посмотрела на часы. Время у нее еще было. Надо пойти и отнести сумочку хозяйке. Может быть, эта Маргарита Васильевна даже предложит ей какое-нибудь вознаграждение. А если самой ее не окажется дома, можно оставить находку кому-нибудь из соседей и попросить, чтобы передали.

С детства Кристина была отзывчивой к чужому несчастью. Она вечно лезла в драку с мальчишками, защищая более слабых и робких подруг… Сносила царапины и укусы, но вырывала из зубов у кошки какую-нибудь истерзанную птичку… Вызывалась спуститься по балкону с одного этажа на другой, если соседи забывали дома ключ и не могли попасть домой. Отец ругал ее за это.

— Сделаешь доброе дело — тебе же дороже выйдет, — говорил он. — Лучше уж сиди и не высовывайся, пока по шапке не получила…

Однако перевоспитать Кристину было трудно. Если перед ней вставал выбор — либо делать доброе дело, либо не делать, она всегда выбирала первое. Поэтому сейчас, забыв на время о предстоящем прослушивании, она отправилась по адресу, указанному в паспорте.

Звонок возле двери не работал. Кристина постучала. Никто ей не открыл. Тогда она постучала посильнее — и вдруг дверь под градом ее ударов распахнулась сама.

Кристина очутилась в затемненной прихожей, а когда прошла в глубь квартиры, то услышала доносящийся из комнаты хрипловатый женский голос. По всей видимости, его обладательница говорила по телефону:

— Да вы с ума сошли! Это не разговор… Я?! Это ты про меня? — В этом месте женщина хрипло и гортанно захохотала. Затем, после долгой паузы, продолжала уже совершенно серьезно, даже зло: — Да будет вам известно, я здесь совершенно ни при чем… Мое дело — сбыть товар… В цены я не лезу… Ценообразование — это, как говорится, не мое амплуа… — И она снова надолго замолчала — видимо, выслушивала мнение своего собеседника.

Кристина нетерпеливо помялась с ноги на ногу. Может быть, просто оставить сумочку в коридоре и тихо уйти? А как же тогда вознаграждение? Конечно, надежда была призрачной — но все-таки… Надо набраться смелости и постучать по дверному косяку или подать голос? Сколько же эта тетка будет еще трепаться? Так ведь можно и на первый тур опоздать. И вдруг женщина в комнате сорвалась в истерический визг:

— Да хватит вам меня запугивать! Я сейчас милицию вызову! Нет у меня денег — слышишь, падла? Нет — и не будет! — Только сейчас Кристина поняла, что хозяйка квартиры явно не в себе — или пьяная, или «под балдой». Она с такой силой швырнула трубку на рычаг, что, судя по звуку, едва не разбила ее. — Суки! — продолжила сама с собой ругаться она. — Суки вы рваные!

И в этот момент Кристина решилась и громко постучала в дверной косяк.

— Извините! — крикнула она в глубь комнаты. — Я к вам по делу.

— Кого еще там принесло? — проворчала женщина и вышла в коридор.

Кристина была поражена происшедшими за двадцать лет переменами. Неужели время способно за такой короткий срок превратить блестящую красавицу в пугало? Может быть, это не та женщина, а ее сестра? Но нет, это она, узнать ее все же можно. Кристина уловила ту единственную черточку, которая объединяла лица на двух фотографиях в паспорте и эту пропитую рожу (по-другому даже язык не поворачивался сказать). Знакомое обиженное выражение рта, словно у маленького ребенка, — вот что оказалось неподвластно никаким жизненным бурям.

— Вы Певцова Маргарита Васильевна? — бойко поинтересовалась Кристина, предупредив вопрос со стороны хозяйки квартиры.

— Да, это я… — блуждающий, пьяный взгляд голубых глаз. — А что?

— Я нашла в парке вашу сумочку с паспортом. Посмотрела адрес и решила вам ее принести. Вот… — И Кристина, достав из-за спины сумочку, протянула ее женщине.

— Боже мой, какая прелесть!.. — пробормотала женщина. — Сумочка. Паспорт. За это надо выпить. Как тебя зовут, моя лапочка?

— Кристина меня зовут.

— Да ты проходи, что же ты стоишь? — пьяно продолжала она. — Боишься? Не бойся, у меня уже давно такой беспорядок, зато можно в обуви ходить, как в Париже… Знаешь, в Париже гостям никогда не предлагают тапочки. Они ходят по дому в той же обуви, что и на улице… Правда, улицы у них моют со стиральным порошком, но это ведь не суть. Водку будешь?

Кристина прошла следом за хозяйкой на просторную кухню, которая, несмотря на богатство обстановки, напоминала средней величины помойку. Кругом на столах из натурального дерева и на всем, что имело ровную поверхность, валялись грязная посуда и затушенные мимо пепельниц окурки… В углу стояло переполненное мусорное ведро… Воздух был пропитан стойкими парами алкоголя и табака…

— Да нет, спасибо, мне нельзя пить, — печально сказала Кристина, которая уже поняла, что никакого вознаграждения не предвидится.

— А почему это тебе нельзя? Это кто это тебе сказал, что нельзя?

— А у меня прослушивание. — Кристина взглянула на часы. — Через полчаса уже начнут вызывать.

— Какое прослушивание? В театральный, что ли?

— Ну да.

— Так ты артистка, значит? — Женщина заулыбалась, и лицо ее сразу словно осветилось ярким васильковым огнем. — Поступать приехала?

— Ну да.

— Эх! — горько воскликнула хозяйка квартиры и плеснула себе в стакан водки из спрятанной под столом бутылки. Никак не объясняя своего возгласа, она рывком опрокинула отраву внутрь и потянулась к черствому куску ржаного хлеба.

— А вы что, тоже туда поступали? — высказала догадку Кристина.

— Ха! Поступала! — воскликнула женщина, чиркая спичкой и прикуривая папиросу. — Да я, милочка, десять лет в театре оттрубила на главных ролях…

— Серьезно? — изумилась такой удаче Кристина.

— Абсолютно! — Женщина сделала отчеркивающий жест с зажатой в пальцах сигаретой.

— А вы и в кино снимались?

— Снималась… — пьяно кивнула она. — А как же! Снималась… У Михалкова снималась, у Сокурова… Так… Где еще? У Параджанова, кажется, снималась…

— Ого!

— Еще у Тарковского…

— У Тарковского?! Но у него же всего несколько фильмов… И я все видела. Ретроспектива по телевизору была. Но вас я что-то не припомню.

— Ну как же, вспомни… Ранний Тарковский… «Зеркало»… Красивый был Андрюша, молодой… Вредный только — как скотина последняя… Ой, да что это я о покойнике…

— Подождите, но ведь в «Зеркале» главную роль Терехова играла. Я же отлично помню, — искренне изумилась Кристина. Только сейчас ей пришло в голову, что незнакомка отчаянно лепит горбатого.

— Правда, что ли? — с невинным видом переспросила женщина. — Ой, что-то я совсем заговариваюсь… Ты меня останавливай, если я начинаю нести всякую чушь… Как тебя зовут-то, говоришь?

— Кристина.

— А меня — Марго. Всю жизнь так звали, со студенчества. Даже режиссер в театре только так называл. Иногда еще добавлял — королева Марго. Но я всегда обижалась: что это меня — Маргариту Певцову — сравнивают с какой-то там потаскушкой из Дюма. Просто Марго — и этим все сказано…

— А вы и сейчас в театре играете? — спросила Кристина и, взглянув на помрачневшее лицо своей собеседницы, вдруг осознала, насколько это глупый вопрос.

Однако Марго очень быстро взяла себя в руки.

— Нет, не играю, — с очаровательной улыбкой ответила она. — У меня сейчас творческий отпуск. Устала, понимаешь, от сцены. Чувства стерлись… Знаешь, есть такое понятие — эмоциональное истощение. Впрочем, думаю, тебе оно пока незнакомо. Ну что — значит, поступаем?

— Поступаем, — склонила голову набок Кристина.

— И что, прямо в таком вот виде и пойдешь на прослушивание?

— А что?

— Да то, что имидж у тебя нулевой.

— Как это?

— Гризетка, фитюлька — и ничего больше.

— Вы серьезно?

Марго вдруг переменилась в лице и сказала почти со злобой:

— Да хватит тебе меня на «вы» называть! Фекла я тебе, что ли?

— Просто мне неудобно… — попыталась возразить Кристина.

— Ты актриса и подобных чувств вообще испытывать не должна! — прикрикнула на нее новая знакомая. — Ну, представь, приходишь ты на экзамен, а тебе преподаватель говорит: «Давайте-ка, девушка, разденьтесь — похвалитесь, чем можете». А ты ему: «Ой, знаете, а мне неудобно…» — Она так выразительно изобразила смущение, что Кристина прыснула от смеха.

— Смеешься хорошо, — одобрила ее Марго, — а с ходу можешь — по заказу? Ну-ка, давай засмейся…

Что-что, а такие пустяки, как смех или слезы, Кристина давно считала пройденным этапом — все это было давно натренировано дома перед зеркалом. Как только приходила из школы, она могла часами сидеть возле трюмо и строить самой себе различные рожи. Только вечером, когда родители приходили с работы, она отвлекалась от любимого дела и тратила пару часов на уроки. В результате этих тренировок Кристина умела изображать на своем лице штук десять разных улыбок, удивление, недоумение, досаду, страх и еще кучу всяких эмоциональных оттенков. «Смехами» она занималась отдельно. Для этого ей приходилось совершать длительную прогулку к реке, где она, убедившись, что никто ее не видит и не слышит, начинала пробовать голос. О том, чтобы вырабатывать приемы смеха дома, не могло быть и речи — соседи быстро записали бы ее в сумасшедшие и, может, даже вызвали бы для нее «психушку».

— А тебе какой смех — веселый, насмешливый или стыдливый?

— Любой!

Кристина набрала в легкие побольше воздуха и захохотала. Она смеялась непринужденно и естественно — смех как будто лился из нее.

— Стоп! — сказала Марго. — Испугайся!

По ее команде Кристина сразу осеклась и стала остановившимся взглядом смотреть в одну точку. В ее серых глазах стоял такой неподдельный ужас, что невольно хотелось проследить, на что же такое страшное направлен ее взгляд.

— Умница. А ну-ка, почитай что-нибудь.

И Кристина начала декламировать подготовленную басню.

— Вороне как-то Бог послал кусочек сыру, — она хитро сощурилась, — на ель плутовка взгромоздясь…

Кристина читала громко и выразительно, при этом стараясь жестами и мимикой изобразить все, что происходило по ходу действия. И все-таки чувствовалось, что ей не очень-то по нутру все эти глупые манипуляции с сыром. «Вы уж извините, что я вам такую фигню читаю!» — словно говорили ее глаза.

— Все не годится! — вынесла свой приговор Марго и задумалась. — Нет, с этим тебе выходить нельзя — сразу все испортишь. Что там у тебя еще — какое-нибудь письмо Тани Лариной и Русь-тройка?

— Да, — нахмурилась Кристина, — монолог Джульетты и Русь-тройка…

— Гм… Ну, монолог Джульетты можно и оставить. Хотя, сама понимаешь, читать его в шортах — это будет уже даже не авангард…

— Да я и не собиралась в шортах… У меня есть платье… — И Кристина поспешно извлекла из рюкзака смятое, голубое с искрой платье-стрейч.

— Ну вот тебе — здравствуй, жопа, Новый год… — тряхнула серыми с проседью волосами Марго, — в этой кишке с блестками только Снегурочку на детском утреннике изображать. А теперь слушай меня. Иди в ванную — вымой волосы и прими душ. Я пока пороюсь в своем гардеробе. Так и быть, сделаю из тебя Джульетту.

— Как это? Мне ведь уже идти пора! Прослушивание через пять минут…

— Ничего. Придешь немного попозже. Они там долго еще сидеть будут. Зато сразишь всех наповал.

Против такого аргумента Кристине было нечего возразить. Поэтому она подхватила с табуретки рюкзачок и, робко передвигаясь по квартире, отыскала ванную комнату.

Вопреки ее ожиданиям, здесь все выглядело вполне чистым и ухоженным. Скинув пропотевший топик и липкие шорты, Кристина с удовольствием ступила на холодное дно розовой ванны.

Если задуматься, предложение помыться было весьма актуальным. «В такую жару впору вообще ходить по улице в чем мать родила, — размышляла Кристина, блаженно вытянувшись под прохладным душем. — Жаль, что у нас нельзя ходить как в Африке. Вводили бы такой закон хотя бы раз в году — на жаркое время… Так бы и объявляли по телевизору — с такого-то по такое-то в столице действует закон Африки. Лица, отказывающиеся раздеваться, будут привлечены к ответственности и обложены штрафом в размере десяти минимальных окладов…»

Неожиданно сквозь плеск воды Кристина услышала какой-то шум. Кажется, хлопнула входная дверь… Топот чьих-то ног… Торопливо смыв мыло, Кристина осторожно прикрутила воду и прислушалась. Этого ей еще не хватало. А вдруг это ловушка? Ее заманили сюда специально, чтобы принудить заниматься групповым сексом или еще чем похуже. А эта так называемая актриса — обыкновенная лесбиянка.

Как же Кристина сразу не догадалась? Ведь все это с самого начала выглядело подозрительно. Сумочка на скамейке — приманка. Затем хозяйка, которая притворяется пьяной (она еще называла ее лапочкой), выведывает у Кристины, кто она такая. Разве это не странное совпадение — как только она узнает, что Кристина поступает на актерский, сразу же вдруг оказывается, что она тоже актриса… Проходит еще десять минут — и она уже отправляет девушку в душ. Не слишком ли много совпадений? И теперь логическая развязка. Голая, свежевымытая и ощипанная дичь выходит из ванной и попадает прямо в лапы собравшейся компании каких-нибудь вонючих козлов. Возможно, когда Кристина выйдет, Марго продолжит вешать ей лапшу на уши про то, что настоящая актриса должна уметь раскрепощаться и не теряться в любой обстановке. Она ведь уже намекала про экзаменатора, который на прослушивании может попросить ее раздеться догола…

И вдруг Кристина услышала крик. В этом крике не было страха — скорее боль. Она узнала голос Марго. Значит, все объяснения, которые она только что самой себе наплела, — полная чушь? На самом деле Кристина была этому рада. Ей ужасно не хотелось, чтобы Марго, которая появилась в ее жизни как сказочная фея, на глазах превращалась в уродливую старуху-колдунью…

Вопль повторился. Послышались звуки потасовки и громкие мужские голоса. Затем Кристина услышала истерический возглас:

— Да нет же у меня денег, нет, я же вам уже говорила, уроды!

Теперь до Кристины дошло. В квартиру ворвались какие-то люди и требуют, чтобы Марго вернула им деньги. Наверное, это с ними она разговаривала по телефону, когда пришла Кристина. Интересно, а много она им должна?

Кристина решила подкрасться поближе к комнате и подслушать. Она быстро натянула на себя платье с люрексом и свежие трусы. Шорты и топик скомкала и бросила в рюкзак. Слава Богу, что она еще не успела намочить волосы… Кристина прошлась по ним массажной щеткой и заплела в косу. Пожалуй, в таком виде она могла бы сойти за какую-нибудь племянницу Марго.

Осторожно сдвинув защелку на двери, Кристина на цыпочках прошла по короткому коридорчику и встала за прикрытой дверью комнаты — видимо, гостиной.

— Что ты там про милицию-то квакала? — неприятным тенорком спрашивал у Марго какой-то мужчина.

— Сам ты квакаешь… Хряк немытый… — бесстрашно огрызалась она.

— Нет-нет, ты скажи, что это ты там про милицию квакала? — продолжал невидимый собеседник, как будто у него заело пластинку. — Это, что ли, ты в милицию звонить будешь? Так и скажешь: мол, приторговываю кокаинчиком, а эти нехорошие мальчики мне угрожают. Просто пристали вот и угрожают. А я ничего — я только кокаинчиком балуюсь… Ширяюсь и то редко — всего лишь пару раз в день… Тут они все соберутся — рожи поганые ментовские — и за Маргошу нашу стеной пойдут. А ну, кто там Маргошу обижает — выходи…

— Шли бы вы сами отсюда, суки… Без вас тошно… — осипшим голосом перебила его Марго, но голос ее внезапно осекся, и Кристина услышала несколько звонких ударов — эти мерзавцы били ее по лицу!

— Не-е-ет! — как безумная заорала Марго. — Нет! Ну откуда я возьму вам эти деньги…

— Врешь, сучонка, доставай! Припрятала по шкафам, знаю, на дозу бережешь…

— Да чего мы с ней церемонимся, Санек, — вступил в разговор другой голос, — пришить ее, падлу, — и дело с концом. Одной жабой меньше будет…

— Сам и пришивай. Я, как говорил Дрюня Миронов, в женщин не стреляю.

— А мне до фени — я во всех стреляю. Хоть в черта лысого. А ну гони бабки, кобыла…

После этих слов последовала напряженная тишина. «Господи, сейчас они ее убьют!» — в ужасе подумала Кристина — и совершила, наверное, самую большую глупость в своей жизни. Рывком распахнув дверь, она зашла в комнату и молча уставилась на присутствующих.