Нунец, Пигот и Транкиль быстро зашагали по оживленным улицам.

— Улица «Трех Деревьев», — произнес, наконец, Нунец.

Это была, собственно говоря, не улица, а узкая щель между двумя рядами лавок, настолько узкая, что легко было перепрыгнуть с одной, стороны на другую. Население улицы состояло сплошь из торговцев и воров, причем почти невозможно было определить кто вор, а кто торговец. Скорее всего, каждый обитатель улицы был одновременно и тем и другим. В этом месте вор легко находил сбыт плодам своих преступлений, а блудный сын без затруднений сбывал сшитое ему родителями пальто или сюртук. Само собой разумеется, что никаких деревьев на улице не было.

Тут между лавкой цирюльника и лавчонкой, в которой были выставлены кажется все орудия запрещенной рыбной ловли, помещалось и заведение, над которым красовалась вывеска: «Грегорио. Торговля антикварными вещами».

Пигот и его спутники остановились у входа. Им навстречу из лавки вышел сержанта Путильо.

Он держал в руках записку, которая оказалась заключением эксперта по дактилоскопии. Она была крайне кратка:

«На дубине имеется только один, но зато крайне отчетливый отпечаток пальцев. Сравнение его с полицейской коллекцией не дало никаких результатов».

Еще на пороге Транкиль воскликнул:

— О-хо-хо! Борьба была жестока!

В самом деле, в лавчонке все было перевернуто вверх дном. В живописном беспорядке валялись стол, два стула, старинные часы, пара канделябров, три вазы.

При входе был низкий прилавок, за которым открывался люк, ведший в сводчатое помещение в подвальном этаже, — там антиквар хранил наиболее ценные из своих приобретений. Около самого люка и лежало распростертое на спине тело Грегорио.

Ему было лет под пятьдесят. Это был человек гигантского роста, с круглым морщинистым лицом, совершенно лысый. Вид его был страшен, так как морщины его лица были полны запекшейся крови. Череп его был буквально размозжен страшной силы ударом.

На расстоянии двух метров от трупа валялось орудие преступления, старинная палица, может быть, еще времен войны с маврами. Толстый конец ее был запачкан кровью и мозгом. На рукоятке была грубо вырезана фамилия Грегорио.

Нунец и Пигот тщательно осмотрели помещение, но не нашли никаких следов, которые могли бы помочь им в розысках. Было ясно, что в лавку вошел какой-то человек, вступил с антикваром в борьбу не на жизнь, а на смерть, а затем исчез так же таинственно, как явился.

Нужно сказать, что полицейские заранее предвидели этот результат, и потому в действительности интересовались не столько предметами, находившимися в комнате, сколько поведением Транкиля.

Странный старичок сначала медленно обошел комнату, затем сел на низенький стул, сложил руки на брюшке и стал внимательно следить за действиями своих спутников. Если он был как-то замешан в дело, то хладнокровие его было поразительно.

Пигот быстро сообразил, как изловить француза.

— Человек, который пришел сюда утром, чтобы убить...

Но тут произошла неожиданность: инспектора перебил Транкиль, который заговорил медовым голосом.

— Прошу прощения! В действительности нападавшим был не таинственный посетитель, а антиквар, и убийство совершено в состоянии самообороны.

Сказав так, Транкиль вновь, как ни в чем не бывало сложил руки на животе.

— В состоянии самообороны? — недоверчиво произнес Пигот. — Грегорио, по вашему мнению, напал на неизвестного, явившегося к нему в 6 час. утра?

— Такова моя мысль.

— А я полагаю, что человек явился с целью убить.

— Нет, — настойчиво повторил Транкиль, — у него не было этой цели, а его вызвал на драку Грегорио.

Пигот умел быть терпеливым.

— Чертовски умен! — сказал он в сторону.

И, надеясь изловить Транкиля, прибавил:

— Может быть, вы открыли даже какую-либо улику, которая доведет нас до убийцы.

— Почему бы и нет? Пока могу сообщить, что он был в перчатках.

— Отлично! — иронически произнес Пигот.

Ирония инспектора однако, не вывела Транкиля из терпения.

— Мы уже знаем, что на этой палице остался только один отпечаток пальцев. Предлагаю сравнить его с пальцем убитого. Но оставим эту подробность. По-моему, сейчас нужно заняться не столько вопросом, о том, кто убил, сколько вопросом, как именно произошло убийство.

— Попробуйте, — прежним тоном вставил Пигот.

— Что ж, попробую. Я уже сказал, что неизвестный вошел отнюдь не для того, чтобы убить. Прибавлю, что он не был вооружен. В противном случае, как объяснить, что он оказался принужденным прибегнуть к этому странному орудию? И затем, каким оружием, полагаете вы, действовал Грегорио?

— Кулаком, вероятно.

— Нет! Посмотрите, какая масса всевозможного оружия здесь собрана. Среди этой массы палица была непродажной. Это показывает вырезанная на ней фамилия Грегорио. Взгляните теперь на эти царапины на стене за прилавком, в углу. В этом месте Грегорио, очевидно, держал «верную дубинку», на которую полагался при своей честной торговле. Обратите, далее, внимание на положение трупа и на сломанный и на продавленный стул, валявшийся в двух метрах от него. Могли ли, по вашему мнению, участники драки проломить его ногами?

— Нет, его проломили этой палицей. Но это доказывает только, что убийца достиг своей цели не с первого удара.

— Постойте! Видите эту глубокую царапину на паркете, в трех метрах от трупа? Она тоже сделана палицей. Теперь мы можем восстановить сцену.

Нунец и Пигот все внимательнее и внимательнее прислушивались к словам импровизированного сыщика!

— Неизвестный является, — начал Транкиль. — Лавка пуста. Он зовет Грегорио. Тот поднимается из люка. Начинается спор — о чем? Пока не могу сказать. Спор становится все более горячим и превращается в ссору.

Грегорио с дубиной в руке становится у дверей и закрываете собой выход: он скорее нападает, нежели обороняется. Его противник отступает и опрокидывает все эти вещи. Грегорио наносит удар, но его противник увертывается, и палица только проламывает стул. При этом она вырывается из его рук и делает вот эту царапину на паркете. Неизвестный быстро ее хватает и наносит смертельный удар антиквару.

Наступило длительное молчание. Нунец и Пигот старались решить, в какой мере рассказ мог быть правдоподобным и кто же такой этот Транкиль?

— Вы не страдаете недостатком воображения, Транкиль, — едко заметил Пигот.

— Причем тут воображение? — подхватил француз. — В том, что первый удар был нанесен антикваром, не может быть никаких сомнений. Палица была его привычным орудием, да только он и мог достать ее из-за прилавка. Я уверен, что сличение пальцевого отпечатка с его рукой вполне подтвердит мое предположение.

Старик оглядел своих собеседников и продолжал:

— Если бы неизвестный пришел, чтобы убить он устроился бы иначе. Он не дал бы Грегорио времени выйти из-за прилавка. Он мог, например, всадить ему пулю в лоб в то время, когда тот поднимался из люка. Я сказал, что он был в перчатках. И это станет бесспорным, когда выяснится, что пальцевый отпечаток принадлежит Грегорио.

Пигот и Нунец молчали. Старичок говорил так авторитетно, а объяснения его были так логичны! К тому же, их было так легко проверить. Пигот достал из печки немного сажи и покрыл ею пальцы убитого.

Внезапно он встрепенулся. Он почувствовал, что относится к рассуждениям Транкиля так, как будто тот профессиональный сыщик. Между тем, Транкиль был приведен на место преступления для того, чтобы самому быть уличенным.

— Ваше объяснение, — сказал Пигот, — настолько хорошо построено, что лишь немногие профессионалы были бы в состоянии дать что-либо лучшее. Но и очевидец преступления не мог бы лучше рассказать сцену убийства.

Транкиль сделал вид, что не понял намека полицейского.

— Вы льстите мне, инспектор. Но вы не изложили вашей гипотезы. Не сомневаюсь, что она крепче сколочена нежели моя.

— Я не собираюсь излагать вам своей гипотезы, — заявил Пигот, покрасневший, как пион.

Вмешался Нунец:

— Пойдем! Рассуждать мы можем и по пути, а видели мы достаточно.

Они собирались выйти, как вдруг Транкиль, присев на корточки, вынул из кармана складной нож и вставил его в щель около порога. Когда он поднялся на ноги, в руке у него оказался блестящей предмет.

— Вот, что ускользнуло от ваших глаз, господа! — сказал Транкиль.

Он показал при этом новенькую монету в одну пезету.

— Всегда так, — с комичным видом продолжал старичок. — Каждый день что-либо найду, то монетку, то неиспользованную марку, то поддельную жемчужину, но никогда ничего сколько-нибудь ценного.

С этими словами он тщательно завернул монетку в папиросную бумагу и спрятал ее в карман.

Нунец не выдержал.

— Не полагаете ли вы, мосье Транкиль, — сказал он, — что пора покончить с мистификациями. Кто вы такой и почему вы так осведомлены о деле?

Француз улыбнулся.

— Кто я такой? Мосье Транкиль. Я был, как имел честь уже докладывать вам, архивариусом. Но полученное мною наследство позволило мне оставить службу и заняться тем делом, которое я страстно люблю — разрешением сложных положений.

Таких положений, слава Богу, сколько угодно. Бывают они в шахматах, бывают они и в делах вроде того, которое сейчас занимает вас. Но я люблю и крестословицы, и шарады и ребусы...

Я приехал сюда только вчера, чтобы покопаться в одной тайне. Сознаюсь, что меня привлекла не только моя мания, но и симпатия, которую я питаю к своей прелестной соотечественнице синьоре Тейа.

— А, так вот причина вашего приезда! — воскликнул Нунец. — Вас интересует дело «Альдебарана». Но кто дал вам о нем знать? Синьора Лаура?

— Нет, ваш почтенный Бартоломео.

Нунец сделал раздраженный жест.

— Не сердитесь на Бартоломео. Мы познакомились с ним в Париже, три года назад. Помните дело об ожерелье герцогини д-Акоста, которое началось в Испании и кончилось в Париже?

— Еще бы! — воскликнул Нунец. — Два месяца ни о чем другом не говорили ни в Испании, ни во Франции.

— Так вот. Тайну эту удалось раскрыть вашему покорному слуге, к которому обратился присланный вами Бартоломео.

— Припоминаю, — заметил Пигот, который теперь смотрел на Транкиля с восхищением. — И когда ожерелье была найдено, то всех поразило, как это раньше никому не пришло в голову искать его там, где оно оказалось.

— Так всегда бывает, — скромно произнес француз. — Самые темные дела решаются простейшими способами.

— Но никто не узнал о вашем участии...

— Я потребовал, чтобы мое имя не было оглашено. С Бартоломео я встретился совсем случайно. Он рассказал мне о таинственном деле «Альдебарана». Он хотел представить меня вам, но я предпочел дебютировать инкогнито. Вы не сердитесь на меня?

— Конечно нет, — горячо ответил Нунец, протягивая Транкилю руку. — Мы с инспектором направляемся сегодня после полудня на яхту. Не хотите ли присоединиться к нам? Дело настолько запутано, что заслуживает вашего внимания.

— С удовольствием, — ответил француз. — Мне очень хочется побывать в баре.

Они расстались, Нунец и Пигот сочли долгом проверить утверждения Транкиля о своей самоличности. Но сделали они это только для очистки совести. Их убеждение было уже твердо: первоначальная гипотеза об участии Транкиля в обоих преступлениях была явно нелепа.