I

Разрушительные годы Смутного времени оставили Русь слабой и растерянной. Чтобы восстановить жизнедеятельность московских административных органов и веру русских в себя, от правительства царя Михаила потребуются максимальные усилия.

Поскольку государственные доходы сократились катастрофически, проблема пополнения государственной казны, среди массы неотложных дел, являлась одной из наиболее насущных и болезненных. При решении этой главной проблемы, как и других, русское государство спасло разнообразие и обширность ее геополитической основы – евразийский масштаб Московской империи.

Уступив Польше и Швеции свои западные провинции и понеся на западе тяжелейшие потери, Россия обратилась за новыми силами: к своим восточным владениям – Уралу, Башкирии и Сибири.

Как говорилось в Главе 1, богатые купцы и промышленники Строгановы, которые к середине XVI века создали процветающее дело в Сольвычегодске на севере Руси, скоро обратили свое внимание на Урал и приняли активное участие в освоении Сибири.

В Смутное время Строгановы поддерживали правительство царя Василия Шуйского, а затем национальную армию Минина и Пожарского, и за заслуги царь Василий пожаловал их в именитые люди (чин выдающихся граждан). Строгановым удалось сохранить основную часть своих владений и ресурсов, и к моменту избрания на трон Михаила Романова они являлись самыми богатыми купцами и промышленниками Московии. Земский Собор решил обратиться к ним за финансовой поддержкой, как советовал царь Михаил еще до своего венчания на царство.

24 мая 1613 г. царь написал Строгановым письмо, в котором описал отчаянное положение страны: казна пуста, царь не в состоянии обеспечивать стрельцов и казаков деньгами, обмундированием и провиантом, и это в то время, когда царству угрожает новое нападение Польши. Царь просил Строгановых выделить государственной казне большую ссуду (деньги, продукты, одежда и другие товары). Епископы от имени Земского Собора также обратились к Строгановым с посланием, в котором упоминали о положении армии и призывали их спасти Отечество.

Строгановы просьбу не отклонили, и это стало началом их значительной помощи правительству царя Михаила.

Естественным результатом завоевания Казани явилось русское продвижение в Башкирию. В 1586 г. русские возвели в сердце Башкирии крепость Уфу. Это обеспечило их контроль над большинством местных племен. Главой русской администрации в Башкирии был воевода (военный управляющий), обычно имевший чин стольника (полковника). Дьяк (секретарь) и несколько подьячих (чиновников) вели дела в административном здании (приказной избе) в Уфе. К ведомству воеводы были прикреплены одиннадцать переводчиков.

Русский гарнизон Уфы был невелик. Около 1625 г. он состоял из двадцати пяти боярских детей, 220 стрельцов и четырех артиллеристов. Через десять лет русские военные силы укрепили. В Мензелинске и Бирске разместили еще два дополнительных небольших гарнизона, а в 1655 г., когда Смоленск сдался московитам (см. Глава 5), некоторых из смоленских дворян перевели в Уфу.

Каждый боярский сын, служивший в русском гарнизоне в Башкирии, получил маленькое поместье. Это довольно незначительное количество земли положило начало сельскохозяйственного освоения Башкирии.

Русская администрация не вмешивалась в племенную организацию и дела башкирских родов, а также в их традиции и привычки, но требовала регулярной выплаты ясака (дани, выплачиваемой мехами). Это составляло главный источник дохода русских в Башкирии. Ясак являлся также финансовой основой русской администрации Сибири.

К 1605 г. русские установили твердый контроль над Сибирью. Главной крепостью и административной столицей Сибири стал город Тобольск в низовьях реки Иртыш. На севере в важный центр пушной торговли быстро превратилась Мангазея на реке Таз {впадающей в Обскую губу). На юго-востоке Западной Сибири передовым постом русских на границе монголо-калмыцкого мира служила крепость Томск на притоке средней Оби.

Свидетельством устойчивости правления русских в Сибири является тот факт, что на деятельность административных органов московские смуты не оказали особого воздействия. В 1606-1608 гг., правда, были волнения самоедов (ненцев), остяков, селькупов (нарымских остяков) и енисейских киргизов, непосредственной причиной которых послужил случай вопиющего нарушения принципов русского правления в Сибири – позорные злоупотребления и вымогательства по отношению к коренным жителям со стороны двух московских голов (капитанов), присланных в Томск царем Василием Шуйским в 1606 г. Следует отметить, что эти два военачальника вели себя немногим лучше и по отношению к русским служащим. Они присваивали деньги и продукты, предназначенные для выплаты жалованья томским стрельцам и казакам. Те жаловались сначала томскому воеводе, а затем царю, и в 1608 г. воевода отослал этих двух капитанов обратно в Москву.

Попытки мятежников штурмовать Тобольск и некоторые другие крепости русских провалились, и волнение подавили с помощью сибирских татар, некоторые из которых подвергались нападениям восставшими. В течение 1609 и 1610 гг. остяки продолжали выступать против русского правления, однако их мятежный дух постепенно ослабел.

Все это происходило именно тогда, когда новая и более серьезная угроза владениям русских в Сибири появилась из степей центральной Азии. К 1606 г. калмыки приблизились к русским поселениям Западной Сибири в бассейнах рек Тобол, Ишим и Иртыш. Сыновья татарского хана Кучума, свергнутого русскими после завоевания Сибири, попросили калмыков помочь им отвоевать владения отца.

Силы калмыков доходили до четырнадцати сан (отрядов), то есть до ста сорока тысяч конников. В сравнении с ними русские гарнизоны в Сибири были ничтожны. Однако русские имели преимущество в огнестрельном оружии, поскольку калмыки вряд ли вообще его имели. Кроме того, русских поддерживали сибирские татары, большинство которых присягнули на верность царю.

Калмыки исповедывали буддизм (ламаизм), их общественная организация представляла собой свободный союз князей (называемых тайши, единственное число – тайша), чьи действия часто противоречили друг другу, и время от времени между двумя или более группами тайши происходили столкновения.

Централизованная форма управления в армейской администрации русских помогла им отразить калмыцкую угрозу, использовав противоречия среди тайши, а также конфликты между калмыками и соседними народами, такими как восточные монголы, казахи и ногайцы.

Другим фактором в предотвращении в тот момент войны между русскими и калмыками явилась их общая заинтересованность в торговле. Калмыки вывозили лошадей и крупный рогатый скот, продавая или обменивая на ткани и утварь. Они также желали получать от русских меха, металл и порох, которые те не хотели им продавать.

В конце 1607 г. из Тары в Москву отправилось первое калмыцкое посольство. 14 февраля 1608 г. его принял царь Василий Шуйский. Московское правительство неправильно поняло намерения калмыцких тайши: оно ожидало, что те станут подданными царя, тогда как калмыки желали лишь установить с русскими мир и добрососедские отношения. Переговоры были продолжены, хотя и не без возникновения спорных моментов.

Для того чтобы пресечь притязания потомков Кучума и выказать уважение всем сибирским татарам, царь Михаил назначил старшего из внуков Кучума Арслана (сына старшего сына Кучума) царем Касимова.7 августа 1614 г. новый царь Касимова получил торжественную аудиенцию у царя Москвы.

В 1617 г. царь Михаил принял под свое покровительство врагов калмыков – монгольского правителя районов Уренгоя, носившего титул Алтан-хан (или Алтан-каган), «Золотой император». Русские называли его Алтын-хан или царь Алтын. В 1618 г. один из самых могущественных калмыцких тайши, Далай-Батыр, отправил в Москву своих послов и получил царскую грамоту о защите. Два года спустя его соперник Урлюк (из племени Торгут) тоже выразил готовность стать царским вассалом и получил царскую грамоту.

Таким образом царь стал покровителем трех ханов, одного монгольского и двух калмыцких, находившихся во враждебных взаимоотношениях. Предполагалось, что царь будет судьей, но никто из его номинальных вассалов не шел на уступки двум другим, а царь не располагал достаточным войском, чтобы силой установить мир между ними.

К 1630 г. значительное количество калмыков стало продвигаться на запад. Некоторые из них напали на Башкирию, другие проникли в бассейн нижней Волги. В 1640 г. все калмыцкие тайши и некоторые восточные монгольские ханы провели в Джунгарии встречу, на которой пытались создать калмьцко-монгольский союз. Был одобрен свод законов (Tsaadjin-bichig), имеющий силу для всех ойрато-калмыцких племен. На встрече также обсуждались планы дальнейшего калмыцкого наступления.

После этого продвижение на запад тургутов и близких к ним калмыцких родов возобновилось с новой силой. В результате этого, давление калмыков на Сибирь ослабело. Могущественный калмыцкий тайша Урлюк возглавлял западный поход калмыков, и в феврале 1643 г. один из его внуков пытался захватить Астрахань, но потерпел поражение. В декабре того же года Урлюк, направляясь на запад, пересек низовья Волги и вступил в степи северного Кавказа. Калмыки напали и на русскую крепость Терский Городок, и на землю кабардинских князей, которые тоже являлись царскими подданными. Русские стрельцы и терские казаки отразили нападение калмыков на Терский Городок. Кабардинцы и их союзники Малые ногайцы нанесли калмыцкой армии сокрушительное поражение. Сам Урлюк в этом сражении погиб.

 

II

Когда Смутное время наконец закончилось, русские промысловики и казаки пересекли Енисей и возобновили свое продвижение на восток. За ними шли представители царской администрации. В 1619 г. был построен форт Енисейск. При продвижении русские воспользовались развитой сетью речных путей, используя волоки между восточными притоками Енисея и западными притоками Лены.

Русских в Сибири влекла жажда приключений и страсть к исследованию новых земель. Им всегда хотелось узнать, что же находится за горизонтом. Доклады первопроходческих групп русских предпринимателей и казаков полны ценной географической и этнографической информацией. Взятое в целом, продвижение русских по Сибири составило важную главу в истории географических открытий, а также в географической науке.

С практической точки зрения русскими руководило то, что можно назвать пушной лихорадкой, которая вела их дальше и дальше в поисках новых охотничьих угодий.

Сибирские народы охотились на пушных зверей до прихода русских с луком и стрелами. При таком способе охоты ежегодная добыча не бывала столь значительной и не могла привести к сокращению животных. Русские использовали силки и капканы, которые были много эффективней, и такой способ в конце концов привел к бедствию, поскольку популяции соболей и других пушных зверей стали быстро исчезать. Особенно вредными, хотя и высоко продуктивными для промысловиков, являлись силки, называвшиеся кулёмой.

Сокращение количества пушных зверей в Западной Сибири заставило русских продвигаться в Восточную Сибирь, где животных было больше.

Промысловики (промышленники) двигались небольшими вооруженными группами, называвшимися ватагами. Руководителя называли передовщик. Каждая ватага представляла собой нечто вроде совместного предприятия. Каждый член имел свою долю в добыче. Между компаниями промышленников и отрядами казаков особой разницы не было. Каждая группа казаков тоже была ватагой, так как они занимались и торговлей.

В действительности и стрельцы и другие служилые люди тоже, где возможно, входили в пушные предприятия, несмотря на правительственные запрещения. Сами воеводы часто имели доли в ватагах. Поскольку это было незаконно, они действовали через подставных лиц.

К 1631 г. одна казацкая ватага дошла до озера Байкал, а две других – до реки Лены. В 1632 г. основали город Якутск. В 1636 г. группа казаков, отплыв из устья реки Оленек, вышла в Северный Ледовитый океан и прошла на восток вдоль побережья. По стопам этой и других экспедиций казак Семен Дежнев проплыл вокруг северо-восточной оконечности Азии. Начав свой путь в устье реки Колымы, попал затем в Северный Ледовитый океан и высадился в устье реки Анадырь в Беринговом море (1648-1649 гг.).

За десять лет до арктического путешествия Дежнева казацкой экспедиции из Якутска удалось выйти в Охотское море по реке Алдан. В 1640-х и 1650-х гг. были исследованы земли вокруг озера Байкал. В 1652г. основали Иркутск. На востоке Поярков спустился по низовьям реки Амур и из его устья проплыл на север вдоль побережья Охотского моря (1644-1645 гг.). В 1649-1650 гг. Ерофей Хабаров открыл русским путь на средний Амур.

Таким образом, к середине семнадцатого века русские установили свой контроль над всей Сибирью кроме полуострова Камчатка, который аннексировали в конце столетия (1697-1698 гг.).

Что касается этнического состава вновь присоединенных районов, то большую часть огромной территории между Енисеем и Охотским морем населяли тунгусские племена. Тунгусы, лингвистически родственные маньчжурам, занимались охотой и оленеводством. Их насчитывалось около тридцать тысяч.

Вокруг озера Байкал находилось несколько поселений бурятов (ветвь восточных монголов) с населением не менее двадцати шести тысяч человек. Буряты в основном были скотоводами и охотниками, некоторые из них занимались земледелием.

В бассейне Средней Лены жили якуты. Они лингвистически принадлежали к тюркской семье народов. Их было примерно двадцать пять тысяч – в основном скотоводы, охотники и рыболовы.

В северо-восточном треугольнике Сибири, между Северным Ледовитым океаном и северной частью Тихого океана, обитали различные палео-азиатские племена, около двадцати пяти тысяч оленеводов и рыболовов.

Коренные народы были значительно многочисленнее русских пришельцев, но они были разобщены и не имели огнестрельного оружия. Родовые и племенные старшины часто конфликтовали между собой. Большая их часть оказалась готова признать царя своим сувереном и платить ему ясак.

Однако, когда русские казаки или представители администрации требовали дополнительной дани или бессмысленно разоряли жителей, что они иногда себе позволяли, те стойко сопротивлялись. В 1642 г. якуты подняли мятеж, потому что воевода Якутска приказал произвести перепись их скота, но восстание было подавлено жестокими мерами.) В 1644 г. казацкий атаман Василий Колесников начал собирать дополнительный ясак с бурят верхней Ангары, которые уже выплатили дань правительственному приказу на Верхней Лене. Под предлогом сбора ясака казаки занимались грабежом, захватывали и насиловали женщин. Это привело к яростному выступлению бурят, которое удалось остановить только кровавой расправой с ними.

Подобные бунты вызывали не основные принципы московского правления, установленные при Борисе Годунове, а вопиющие нарушения этих принципов со стороны казаков и правительственных чиновников.

 

III

Окончание войн со Швецией и Польшей (1617-1618 гг.) позволило московскому правительству полностью посвятить себя реорганизации и укреплению русской финансовой и административной систем. Сибири, в связи с ее важностью для пополнения государственных доходов, уделялось большое внимание.

В царствование Бориса Годунова делами Сибири управлял Казанский Дворец, или Приказ. В начале правления Михаила внутри Казанского приказа образовали специальный Сибирский отдел, а в 1637 г. он превратился в самостоятельный Сибирский Приказ.

После возвращения митрополита Филарета из польского плена и избрания его патриархом, он должен был стать фактическим главой не только Церкви Московии, но правительства и органов исполнительной власти. В Сибири он занимался исключительно церковными делами. В период Смутного времени среди сибирское духовенство погрязло в распущенности и пренебрежении к своему долгу;

государственные чиновники допускали много злоупотреблений, нарушающих интересы церкви. Поэтому было решено создать в Тобольске митрополичью кафедру и назначить главой церковной администрации Сибири всеми уважаемого прелата. Для этого выбрали архимандрита Хутынского монастыря в Новгороде Киприана, и он стал первым архиепископом Тобольска, куда прибыл в 1621 г.

Попытки Киприана реформировать церковную и монастырскую жизнь в Сибири, внести порядок в церковную администрацию встретили серьезное противодействие со стороны местного духовенства. Несмотря на все это, несмотря и на краткий срок своей деятельности в Сибири, Киприану удалось до определенной степени поднять моральный и материальный уровень сибирского архиепископства. Он также собрал материал по истории Сибири. В 1624 г. его призвали в Москву и назначили митрополитом Крутицким. Позже он стал митрополитом Новгородским и оставался на этом посту до своей смерти в 1635 г. В Сибири преемники Киприана, из которых Нектарий (1636-1640 гг.) был особенно одаренным администратором, продолжили его дело.

Государственная администрация в этот период находилась в руках князя Юрия Яншеевича Сулешева (потомка известного крымского татарского рода), который в Москве поступил на царскую службу и был назначен управляющим Тобольска в январе 1623 г. Суле-шев был деятельным и энергичным руководителем. Среди других дел он уделил большое внимание дорогам и средствам связи, возродив систему ямской службы. Он установил новые правила сбора ясака, что привело к значительному увеличению государственного дохода. Он также запретил государственным служащим участвовать в торговле пушниной.

Сулешев прослужил в Сибири два года, что являлось обычным сроком для сибирского воеводы. В 1625 г. его сменил известный боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой (один из членов триумвирата 1611-1612 гг.). Это назначение показывает, какое большое значение московское правительство делами Сибири. Трубецкой умер в том же году. Его преемником назначили князя АА Хованского.

В 1625г. в Сибири было четырнадцать городов и острогов (крепостей), куда назначались воеводы. Это были Тобольск, Верхотурье, Тюмень, Туринск, Тара, Томск, Березов, Мангазея, Пелым, Сургут, Кетс-кий Острог, Кузнецк, Нарым и Енисейск. В каждый город обычно назначали двух воевод, один из которых являлся старшим; в каждый острог – одного. С дальнейшим продвижением на восток количество городов и острогов, а следовательно, и воевод возрастало.

Каждый воевода руководил военными и гражданскими делами своего района. Он подчинялся непосредственно Москве, однако тобольский воевода имел определенную власть над всеми другими, позволявшую ему координировать действия сибирских вооруженных сил и органов управления. Старший воевода Тобольска имел также ограниченное право поддерживать (под контролем Москвы) отношения с соседними народами, такими как калмыки и восточные монголы.

Положение воеводы в Московии, и еще больше того в Сибири, предоставляло массу возможностей обогащения, однако отдаленность, трудности проезда и небезопасные условия жизни в пограничных районах отпугивали московскую придворную аристократию. Чтобы привлечь известных бояр на службу в Сибири, московское правительство предоставило сибирским воеводам статус, который имели воеводы в действующей армии, что означало лучшее жалованье и особые привилегии. На время срока службы в Сибири владения воеводы в Московии освобождались от налогов. Его крепостные крестьяне и холопы не подлежали преследованию по суду, кроме случаев грабежа. Все судебные дела против них откладывались до возвращения хозяина. Каждому воеводе предоставлялись все необходимые средства для проезда в Сибирь и обратно.

Русские вооруженные силы в Сибири состояли из боярских детей; иностранцев, таких как военнопленные, переселенцы и наемники, высланные в Сибирь в наказание (их всех называли «дитва», поскольку большую часть из них составляли литовцы и западные русские); стрельцов и казаков. Кроме них были местные вспомогательные войска (в Западной Сибири в основном татарские). Согласно расчетам Ланцева в 1625г. в Сибири находилось менее трех тысяч московских военнослужащих, менее тысячи казаков и примерно одна тысяча местных. Десять лет спустя соответствующие цифры были следующими – пять тысяч, две тысячи и около двух тысяч. Параллельно росту вооруженных сил в Сибири происходило постепенное расширение сельскохозяйственной деятельности. Как уже отмечалось раньше, правительство набирало будущих сибирских крестьян либо по контракту (по прибору), либо в приказном порядке (по указу). Крестьяне в основном переселялись из Пермской области и русского Севера (Поморья). Правительство использовало на сельскохозяйственных работах значительное количество преступников и ссыльных военнопленных. Подсчитано, что к 1645 г. в Западной Сибири поселили не менее восьми тысяч крестьянских семей. Кроме того, с 1614 по 1624 гг. там было размещено более пяти сотен ссыльных.

С самого начала продвижения русских в Сибирь правительство столкнулось с проблемой недостатка зерна, так как до прихода русских сельскохозяйственное производство коренных народов в западной Сибири соответствовало только их собственным нуждам. Чтобы удовлетворить потребности военных гарнизонов и русских служащих и, зерно приходилось привозить из Руси.

При постройке в Сибири каждого нового города вся пригодная для пашни земля вокруг него исследовалась и лучшие участки отводились под государеву пашню. Другая часть предоставлялась служащим и духовенству. Остатки могли занимать крестьяне. Сначала пользователи этой земли освобождались от специальных повинностей в пользу государства, но во время пребывания на посту воеводы Тобольска Сулешев распорядился, чтобы каждый десятый сноп из урожая в поместьях, отведенных служилым людям, передавался в государственное хранилище этого города. Этот законодательный акт применялся на территории всей Сибири и сохранял силу до конца XVII века. Такой порядок был сходен с институтом десятинной пашни (десятая часть обрабатываемого поля) в южных приграничных районах Московии. Благодаря подобным усилиям, к 1656 г. появилось изобилие зерна в Верхотурье и, возможно, в некоторых других районах Западной Сибири. В Северной Сибири и Восточной Сибири русские вынуждены были зависеть от ввоза зерна из западной ее части.

Русские были заинтересованы не только в развитии земледелия Сибири, но и в разведке там месторождений полезных ископаемых. Вскоре после строительства в 1618 г. города Кузнецка местные власти узнали от коренных жителей о существовании в этом районе залежей железной руды. Четыре года спустя томский воевода отправил кузнеца Федора Еремеева искать железную руду между Томском и Кузнецком. Еремеев обнаружил месторождение в трех милях от Томска и привез образцы руды в Томск, где выплавил металл, качество которого оказалось хорошим. Воевода послал Еремеева с образцами руды и железа в Москву, где эксперимент был успешно повторен. «И железо получилось хорошее, и из него можно было делать сталь». Царь наградил Еремеева и отослал его обратно в Томск (1623 г.).

Затем в Томск из Устюжны отправили двух опытных кузнецов для руководства новой литейной для производства ружей. Литейная была небольшой, производительностью только один пуд металла в неделю. Тем не менее, некоторое время она служила своей цели.

В 1628 г. месторождения железной руды разведали в районе Верхотурья, там открыли несколько литейных, общая производительная мощность которых была больше и стоимость продукции ниже, чем в томской. Литейную в Томске закрыли, и Верхотурье превратилось в главный русский металлургический центр Сибири того периода. Кроме оружия там производились сельскохозяйственные и горнодобывающие орудия.

В 1654 г. железорудные месторождения были обнаружены на берегу Енисея в пяти верстах от Красноярска. Искали в Сибири также медь, олово, свинец, серебро и золото, однако результаты появились в конце XVII века.

Несмотря на развитие сельского хозяйства и горного дела, пушнина оставалась для русской казны и для отдельных предпринимателей в XVII веке главным источником дохода.

Все меха, собранные в качестве ясака, шли государству. Кроме того, государство занимало привилегированное положение в торговле, на основе чего казна наложила десятину (десятинную пошлину) в мехах на промысловиков и торговцев. Государство также при потребности покупало меха у частных торговцев.

Ясак собирали двумя способами. В большинстве случаев в Запад-вой Сибири местные жители сами доставляли свои шкурки русским официальным лицам в ближайший город или острог. В таких районах, как Восточная Сибирь, где люди жили в большой удаленности от города или острога, воевода этого города посылал своих сборщиков в местные родовые общины.

Все собранные шкурки отправлялись в Москву. Уплата ясака регистрировалась в специальных книгах (ясачных книгах). Более семнадцати сотен таких книг еще хранится в Москве в Центральном государственном архиве древних актов.

Сбор десятинной пошлины осуществляли в каждом районе таможенные чиновники (головы) и их помощники (целовальники). Этих чиновников обычно избирали из посадских в Северной Руси. Посадская община выберет кандидата, а Сибирский Приказ утвердит его в должности. В некоторых случаях их выбирали из сибирских купцов. Целовальников избирали из сибирских промышленников и торговцев.

Объем ежегодного дохода Московского государства от пушнины и его рост в первой половине XVII века невозможно установить с абсолютной точностью. Согласно расчетам Раймонда Фишера годовой доход от мехов равнялся 45000 рублей в 1624 г. и вырос до 60000 к 1634 г.

Доход от пушнины в 1635 г., как это вычислил Милюков на основе официальных записей, составил 63518 рублей. К 1644 г. он вырос до 102021 рубля, а к 1655 г. – до 125000 рублей.

Следует отметить, что покупательная способность русского рубля в XVII веке равнялась примерно семнадцати золотым рублям 1913 г. Таким образом, 125000 рублей XVII века можно считать равными 2125000 рублей 1913 г.

Как бы ни были впечатляющи эти цифры, существуют свидетельства, что в действительности цена собранных мехов превышала эти расчеты. Вот, например, объем годового дохода от пушнины за 1635г. Милюков оценивает в немногим более 63000 рублей. Однако цена мехов, доставленных в Москву из одной только Мангазеи составила судя по всему, не менее 30000 рублей (35000 в 1638 г.).

Оценить пропорциональный вклад сибирских мехов в увеличение русского национального дохода в XVII веке было бы еще труднее, поскольку надежного расчета национального дохода Руси на тот период не произведено. Тем не менее, представляется очевидным, что меха составляли существенный фактор роста русского дохода после Смутного времени, поскольку отдельные лица, как и государство, получали огромное количество соболей и других мехов, самостоятельно добывая животных или покупая шкурки у коренных народов. Перед отправкой шкурок на Русь, они должны были уплатить десятинную пошлину натурой. Объемы этих платежей фиксировались таможенными чиновниками в районах, где шкурки были получены.

Хотя общих подсчетов подобных записей пока не сделано, доступные нам частичные вычисления показывают, что частная торговля сибирскими мехами была исключительно интенсивной. Например, из записей о сборе десятинных соболей в Мангазее в период с 1625 г. по 1642 г. известно, что годовой сбор между 1625 г. и 1634 г. составлял примерно 10000 рублей, кроме 1630 – 1631 г., когда в Мангазее происходили волнения, и он снизился до 5000 рублей. С 1635 г. до 1642 г. в Мангазее ежегодно собирали от 12000 до 13000 рублей десятинной пошлины. Десятинная пошлина мехами, собранная в Якутске в 1641 г., составила 9700 рублей.

Сбор 10000 рублей в качестве десятинной пошлины означает, что общая цена мехов, заявленная в соответствующих таможнях, составляла 100000 рублей. На основе данных по Мангазее и Якутску можно видеть, что оборот мехов в частной торговле значительно превышал оборот мехов, осуществляемый государственной казной. Фишер считает, что в середине XVII века частные предприятия ежегодно вывозили из Сибири мехов на сумму 337000 рублей. С моей точки зрения, цифра Фишера явно занижена, и фактический годовой оборот частной торговли сибирскими мехами был, вне всякого сомнения, значительнее, не менее 350000 рублей в год, что равняется почти 6000000 золотых рублей 1913 г.

 

I

Катастрофические бедствия Смутного времени были обусловлены как внутренними, так и внешними причинами. Наличие социальной и политической борьбы внутри страны, интриг и вооруженного вмешательства соседних привело Русь к краю пропасти.

Восстановление русского государства стало возможно только после заключения мирных договоров. Как бы ни были болезненны условия мира со Швецией (1617 г.) и перемирия с Польшей (1618 г.), эти два договора дали Московии передышку, в которой она отчаянно нуждалась.

Взаимоотношения Москвы со степными народами стала менее опасной, чем она была в 1610-1611 гг. Изменение к лучшему произошло даже раньше заключения договоров с Польшей и Швецией.

В 1612 г., из-за вмешательства Польши в дела Молдавии, Турция разорвала с Польшей дипломатические отношения. Султан дал указание своему вассалу, хану Крыма, прекратить нападения на Московию и повернуться против Польши. Московское правительство использовало изменившуюся ситуацию и заключило договоры о мире и дружбе с Турцией и Крымом (1614-1615 гг.).

В 1616 г. Большие ногайцы, с 1607г. ежегодно нападавшие на южные области Московии и в 1612 г. принявшие сюзеренитет султана, присягнули Москве.

Московское правительство, оценивая международную ситуацию в 1619 г., пришло к заключению, что в данных обстоятельствах наибольшую потенциальную угрозу существованию страны представляет Польша. В Деулинском перемирии поляки отказались признать царский титул Михаила, а Владислав не отказался от своих притязаний на московский престол. Польша еще удерживала Смоленск и Северскую землю, которые могли служить опорным пунктом в новой войне против Московии.

Швеция, напротив, была полностью удовлетворена присоединением Ингрии и Корелы и не имела причин возобновлять войну с Москвой. Кроме того, внимание Густава Адольфа привлекала Польша и Центральная Европа. Война между Польшей и Швецией происходила в 1626-1629 г.

Однако Москва не могла считать безопасными свои южные границы. Несмотря на мирный договор 1615 г. с крымским ханом, татары изредка совершали набеги на южные области Руси.

Пока московское правительство не могло активно укреплять степные оборонительные линии. Было решено все внимание сосредоточить на подготовке к войне с Польшей, которую считали неизбежной. Штаб армейских подразделений для обороны южных областей находился в Туле, и находящиеся там войска при необходимости можно было использовать и против Польши.

Подготовка к войне требовала денег и оружия, и это оказалось крайне обременительно для финансов Московии. Внешнеполитические проблемы, таким образом, не могли не отразиться на внутренней политике Москвы.

 

II

14 июня 1619 г. в Москве с большой торжественностью встречали отца царя Михаила митрополита Филарета, освобожденного из польского плена. Царь с боярами и духовенством ждал конный поезд отца в пригороде Москвы – Пресне. Когда Филарет вышел из своей кареты, Михаил в глубоком почтении поклонился отцу до земли. Филарет ответил тем же. Несколько мгновений, переполненные чувством, никто не сказал ни слова.

Затем по древнерусскому церемониальному обычаю Филарета усадили в сани. Чтобы подчеркнуть торжественность события, высокий прелат русской церкви должен был ехать в санях. Царь шел во главе процессии перед санями, в которых ехал его отец. Бояре шли позади саней. «Было большое ликование из-за приезда Филарета», – отмечал летописец. В честь этого события царь освободил всех служилых людей, ранее взятых под стражу, и простил сосланных за разные провинности.

Вскоре Земский Собор указал царю, что необходимо немедленно избрать патриарха, и нет более достойного человека занимать патриарший трон, кроме Филарета. Филарет сначала отказался. Это была требующаяся по этикету формальность, однако для Филарета за этим шагом скрывалось большее. Он хотел от московитов абсолютной гарантии, что в случае избрания он получит власть не только над церковной администрацией, но и над государственными делами тоже; он требовал, чтобы все земли царства оказали ему полную поддержку в этой задаче. И действительно, когда духовенство, бояре и все люди пришли к нему во второй раз просить его принять патриарший пост, они дали ему такую клятву. Только тогда Филарет согласился стать патриархом.

21 июня в Золотой палате дворца Филарета выбрали патриархом. Через три дня в Успенском соборе в присутствии епископов его посвятили в патриарший сан. Обряд произвел патриарх Феофан Иерусалимский, находившийся в Москве с апреля. Феофан являлся приверженцем доктрины гармонии церкви и государства. Для него священство и царство были Божьими дарами человечеству. Состоявшееся событие было особым, поскольку новый патриарх Всея Руси являлся также и отцом царя. Феофан обратился к царю и призвал его следовать патриарху в церковных делах как своему духовному отцу и учителю, а в делах светских – как отцу по крови.

Кроткий и болезненный царь итак всегда почитал отца, даже до наставления Феофана. Теперь, когда Филарета благословили патриаршеством, Михаил испытывал перед ним трепет, более чем сыновний.

В отличие от всех предыдущих московских патриархов Филарет получил тот же титул, что и царь – Великий Государь. Это было сделано скорее потому, что он являлся отцом царя, чем в связи с избранием его патриархом, однако это стало прецедентом для патриарха Никона во время царствования сына Михаила Алексея. Результатам явилось то, что за время пребывания Филарета на посту патриарха (он умер в 1634 г.)на Руси установилось двоевластие царя и патриарха. Это вполне соответствовало идее Филарета о высоком статусе патриарха.

Филарет много сил уделил укреплению материальной базы патриаршего престола. 20 мая 1625 г. царь выдал грамоту своему отцу как патриарху, значительно увеличившую власть Филарета над епархией (Патриаршей областью). Его епархия включала в себя церкви, монастыри и земли, расположенные более чем в сорока городах и уездах.

Раньше большая часть монастырей и многие церкви в епархии патриарха, как и в других епархиях, имели иммунитет (несудимые или тарханные грамоты), согласно которым духовенство и крепостные крестьяне церковных земель по духовным делам входили в юрисдикцию епископа, а по гражданским – в юрисдикцию гражданских властей (Приказа Большого Дворца) или, в некоторых случаях, самого царя. По этим грамотам многие монастыри и церкви освобождались от налогов епископа.

Однако при Филарете все эти грамоты аннулировали, и патриарх получил власть руководить и судить духовенство и крепостных церковных земель не только по духовным делам, но и по гражданским, а также уголовным (кроме разбоя и убийств, которые по-прежнему рассматривались царской администрацией).

Фактически, по условиям царской грамоты, епархия патриарха стала государством Филарета внутри государства его сына.

Все это ясно показывает, что титул Филарета – Великий Государь – был не просто комплиментарным. Как патриарх, он освящал власть сына благословением церкви, как Великий Государь, он являлся соправителем. Филарет стал фактическим правителем Московии.

Бояре докладывали одновременно царю и патриарху о государственных делах. Челобитные тоже подавались обоим – Михаилу и Филарету. Многие указы и грамоты издавались за двумя подписями. Иностранных послов они принимали вместе. Когда кто-либо из них отправлялся на богомолье в монастырь или по какой-либо причине отсутствовал в столице, они поддерживали связь перепиской, делясь информацией о государственных и церковных делах или спрашивали совета друг у друга. Обычно Михаил следовал совету отца. Во многих случаях он просто передавал принятие решения Филарету.

Отец и сын правили слаженно, поскольку первый взял руководство в свои крепкие руки, а второй всем сердцем его поддерживал. Михаил был человеком слабого здоровья и мягкого и кроткого нрава, тогда как Филарет (теперь ему было больше шестидесяти) был властным и честолюбивым, с сильной волей и очевидными способностями государственного деятеля.

Напомним, что Филарет (в прошлом Федор Никитич Романов) претендовал на трон после смерти царя Федора в 1598 г. и был горько разочарован, когда царем избрали Бориса Годунова. Он тогда стал одним из лидеров тайного движения бояр против царя Бориса. Борис просчитался, заставив Федора Никитича принять схиму. Как монах Филарет, он навсегда потерял шанс стать царем, однако его подавленное желание власти нашло выход в церковной карьере, и волею судеб он стал избранным патриархом в Тушино, а впоследствии не только патриархом, но и Великим Государем.

И действительно, психологически и по характеру, Филарет скорее был правителем государства, чем церковным прелатом. Он больше напоминал боярина, чем священника. В юности, как Федор Никитич, он был известен, как самый холеный и лучше всех одетый человек в Москве. Будучи патриархом, Филарет продолжал уделять большое внимание своей внешности. В делах Патриаршего Приказа зафиксировано, что каждые два месяца монах Чудова монастыря приходил к Филарету, чтобы подстричь его волосы, бороду и усы. За каждое посещение монах получал 24 копейки.

Один из младших современников патриарха Филарета, астраханский архиепископ Пахомий, писал о нем: «Филарет был среднего роста и телосложения, имел некоторые познания в теологии, был раздражительным и недоверчивым и настолько властным, что даже сам царь боялся его. Он держал в повиновении бояр и других царских советников, ссылая их или налагая на них другие наказания. К духовным лицам он был добр и не жаден. Он управлял всеми государственными и военными делами царства».

Следует добавить, что в сдерживании бояр Филарет искал поддержки у Земского Собора, и правил он именно с помощью всей земли.

Мать Михаила Мария (бывшая жена Филарета), которую силой заставили стать монахиней Марфой, была женщиной недалекой, суеверной и не вмешивалась в государственные дела, кроме тех случаев, когда она хотела помочь в продвижении по службе кому-либо из своих родственников или хлопотала за них, если те, как Салтыковы, могли попасть в беду. Владением Марфы был ее дворец, а ее главным развлечением – придворные слухи. Она не доставляла хлопот Филарету в его политических решениях, однако имела последнее слово в некоторых семейных делах, особенно относительно первой помолвки Михаила, которая не состоялась из-за интриг Салтыковых.

 

III

Практически сразу после своего избрания патриарх Филарет посоветовал парю созвать Земский Собор, чтобы рассмотреть жалобы на несправедливости в налогообложении и официальные злоупотребления бояр и других чиновников.

Было решено послать оценщиков в разоренные города и уезды, чтобы произвести новую опись собственности для обложения налогами, реальными для этих районов. Последний кадастр закончили в конце XVI века, и во многих уездах его данные не соответствовали действительности. В связи с этим Собор рекомендовал составить новый общий кадастр.

Чтобы получить ясную картину государственных финансов, приказали составить новый свод государственных доходов и расходов. Расследование случаев взяточничества высокопоставленных чиновников (сильных людей) поручалось специальному ведомству (Приказу сыскных дел), возглавляемому князьями И.Б. Черкасским Д.И. Мезецким. Составление нового кадастра начали в 1620 г. и завершили за несколько лет. Основная единица налогообложения – соха – осталась прежней. Количество земли, соответствовавшее одной сохе, рассчитывалось с учетом качества почвы и разных категорий настоящего владения. По кадастру 1620-х гг. налоговый коэффициент на соху в дворянском поместье был снижен. Произошло некоторое снижение и в других категориях землевладений, но практически никакого снижения не было произведено для земель свободных крестьян в Поморье Северной Руси.

Однако, хотя процент собственности на соху сделали более благоприятным для налогоплательщиков, особенно в боярских и дворянских поместьях, уровень налогов постоянно повышался. Это было неизбежно и из-за пустоты в казне после Смутного времени, и из-за неуклонного роста государственных расходов, преимущественно на военные нужды.

Напомним, что в 1613 г. Земский Собор обратился к Строгановым с просьбой о значительном заеме для государственной казны, который не выдали. Такие же запросы разослали в крупные монастыри, а также служилым людям. Общее количество этих добровольных заемов оказалось полезным, однако не достаточным, чтобы удовлетворить насущные потребности казны.

В связи с этим в 1614 г. был введен чрезвычайный налог – пятина. Он представлял собой 20-процентный налог на ежегодный доход, совмещенный с 20-процентным обложением движимого имущества. Этот налог собирали, преимущественно, с посадских и государственных крестьян. По этому налогу Строгановым следовало уплатить 16000 рублей. К ним они добавили 24000 в качестве добровольного взноса. Впоследствии пятину собирали каждый год до 1619 г.

Одновременно правительство повысило налог для почтовой службы (ям). Его собирали в городах и землях всех категорий, кроме дворцовых и государственных земель, где этот налог выплачивали натурой, в виде провианта для ямщиков и лошадей. В 1618 г. ямской налог составлял 800 рублей с сохи.

Другой тяжелый налог снабжал зерном служилых казаков и стрельцов. Его собирали либо натурой, либо деньгами. Поморье и города всегда платили деньгами.

Большая часть дополнительно собранных денег шла на покрытие потребностей армии. Накануне Смутного времени московское правительство содержало регулярные войска около двадцати пяти тысяч стрельцов; двадцати тысяч служилых казаков, татар, чувашей и черемисов; около четырех тысяч иностранных наемников. При необходимости можно было мобилизовать пятьдесят тысяч дворянской кавалерии. Общее количество приближалось к ста тысячам человек. В Смутное время вся система развалилась. В процессе национального сопротивления полякам и шведам в 1611-1612 гг. организация русских вооруженных сил началась заново.

Однако только после 1618 г. московское правительство оказалось в состоянии реорганизовать управление армией. Обнищавшим дворянам выдали новые поместья из дворцового и государственного земельных фондов. Поместья предоставлялись также казакам, предпочитавшим землю жалованью.

Согласно именным спискам личного состава 1630-х гг., вооруженные силы Московии состояли из 27433 дворян и боярских детей; 28130 стрельцов; 11192 служилых казаков; 4316 артиллеристов и технического персонала; 10208 татар; 2783 иностранных наемников. Кроме того, существовали вспомогательные силы из 8493 чувашей и черемисов. Общее количество превышало 90 тысяч человек.

Готовясь войне с Польшей, ожидаемой по окончанию срока Деулинского перемирия 1 июля 1633 г., московское правительство уделяло особое внимание модернизации армии с помощью иностранных специалистов и укреплению ее личного состава иностранными солдатами. Среди поступивших на царскую службу иностранных офицеров были поляки, литовцы, шотландцы, англичане, ирландцы, германцы, датчане, греки, сербы и румыны. Выдающимся среди них оказался шотландец – полковник Александр Лесли.

Некоторые из этих иностранцев получили поместья; другие – жалованье. В 1630 г. Лесли послали в Швецию, Данию, Гамбург и Любек пригласить на русскую службу опытных офицеров и нанять пять тысяч солдат. Он также должен был купить пушки, пушечные ядра, мушкеты и сабли. Ему предписывалось не нанимать католиков, особенно французов. Это можно объяснить неприязнью к римскому католицизму после Смутного времени.

Будущему развитию русской армии больше пользы принесло здание пехотных и кавалерийских отрядов, подготовленных иностранными инструкторами, чем наемные войска. В 1630-х годах было организовано шесть пехотных частей, каждая численностью шестнадцать сотен человек. Офицеры были иностранцы. Солдат нанимали в России. Среди них встречались московиты, казаки и татары. В 1632 г. по модели пехотных частей создали кавалерию (рейтарский полк). В ней насчитывалось примерно две тысячи человек.

Хотя время от времени московское правительство размещало заказы на оружие в Европе, оно преимущественно рассчитывало на внутреннее производство, которое старалось развивать и расширять.

В начале царствования Михаила главным русским оружейным заводом являлся Московский пушечный двор. Его основали в конце XV века и расширили в ХVI веке. Этот двор находился в юрисдикции Пушкарского приказа. После Смутного времени Пушечный двор несколько модернизировали. В 1620-х гг. при выплавке чугуна использовали энергию воды. Отливали пушки разного размера и калибра. Процесс отливки большой пушки занимал около года. Некоторые мастера литейщики были из иностранцев, однако большинство – русскими.

Кроме пушек на Пушечном дворе отливали также церковные колокола. Медь для них использовали привозную.

Ручное огнестрельное оружие и сабли изготовляли в Московской Оружейной палате.

Металлургию Московии в этот период, как и раньше, снабжали месторождения болотной и озерной железной руды. Наиболее важными центрами добычи и выплавки этого рода руды являлись Онежский регион, Поморье, Тихвин, Устюжна и Тула. В Туле и Каширском уезде существовали более глубокие залежи обычной железной руды, которые, однако, до 1632 г. интенсивно не разрабатывались.

До 1632 г. плавильные печи были небольшой величины. В Туле в 1589 г. было не менее двенадцати подобных печей, продукция которых давала работу пятидесяти кузнецам. В 1628 г. правительство наняло в Туле семьдесят восемь кузнецов. Кроме того существовало, судя по всему, не менее сорока кузнецов, работавших самостоятельно. Тульские кузнецы трудились под руководством Московской Оружейной палаты.

Работа кузнецов по изготовлению ружей высоко ценилась. В 1619 г. тульские кузнецы жаловались царю, что посадская община требует от них уплаты налогов, как от остальных горожан. Кузнецы просили освободить их от общинных налогов и повинностей, как это было при предыдущих царях. Михаил приказал тульскому воеводе предоставить кузнецам освобождение при условии, что они смогут предъявить ему предыдущие грамоты.

В 1629 г. во всех городах и деревнях произвели перепись кузнецов и литейщиков. В следующем году для всех кузнецов определяли норму работы для государственных нужд, даже на тех, кто не состоял на регулярной государственной службе.

Эта мера, тем не менее, не гарантировала достаточного материала для удовлетворения потребностей оружейной промышленности. В этих обстоятельствах поселившийся в Московии датский купец Андрей Денисович Виниус, вместе со своим братом Абрахамом и тремя другими датчанами, сделал московскому правительству интересное предложение – построить чугунолитейный и оружейный заводы в районе Тулы, чтобы использовать обнаруженные там месторождения железной руды. 29 февраля 1632 г. они получили на это царский патент. Данное событие стало важной вехой в истории русской металлургической промышленности.

Несмотря на тяжелое налогообложение и увеличение вооруженных сил, вскоре после окончания польской и шведской войн национальная экономика Московии начала проявлять признаки возрождения.

После 1619 г. многие крестьяне и посадские, рассеянные постоянными войнами и разорением Смутного времени, возвратились в родные города и деревни. Мирные условия жизни способствовали возрождению сельского хозяйства и росту населения. К середине 1620-х годов крестьянское население Центральной и Северной Руси снова достигло уровня 1590-х гг.

Одновременно, правительство приняло шаги к восстановлению порядка в предоставлении поместий дворянам. В 1622-1623 гг. произвели перепись всех молодых аристократов и боярских детей, достигших пятнадцати лет, у которых не было поместий. В 1627 г. бояре князь Ю.Е. Сулешов и князь Д.М. Пожарский произвели распределение вотчин или поместий всем этим вновь зачисленным на военную службу (новикам). Земельные пожалования военнослужащим производились, преимущественно, из земельного фонда Дворцового приказа.

После общего выделения в 1627 г. царь и патриарх издали указ в дальнейшем не использовать дворцовые земли для военных поместий. Тогда как дворянство получало сравнительно небольшие участки, ведущие бояре, особенно Романовы и принадлежащие к семьям, связанным с Романовыми родством, постепенно увеличивали свои вотчины, получая пожалованья от царя, покупая земли и используя другие средства.

Расширение вотчин и поместий аристократии и дворянства еще крепче прикрепляло крестьян к земле и не могло не вызывать их возмущения. С другой стороны, прочное положение вотчин способствовало увеличению производства сельскохозяйственной продукции.

Напомним, что в 1607 г. царь Василий Шуйский пытался упразднить переезд крестьян из одной вотчины в другую и, таким образом узаконить временное запрещение переезда (заповедные годы). Срок, в течение которого землевладельцы имели право требовать по суду возвращения беглых крестьян, был увеличен с пяти до пятнадцати лет.

Правительство царя Михаила не утвердило законодательный акт Шуйского, и срок возвращения беглых крестьян остался прежним (пять лет). Существовали, однако, и исключения. В К 1615 гг. Троицкий монастырь получил разрешение требовать возвращения крестьян, бежавших девять лет назад (в одном случае – одиннадцать лет).

Важно, что ограничения свободы крестьян на перемещение все еще основывались на временных указах (заповедные годы). Крестьяне еще ждали того момента, когда царь объявит свободный год или годы. Пока же они попросту сбегали, что считали своим правом.

Торговля и ремесла тоже восстанавливались после Смутного времени. Среди богатых купцов Московии первой трети XVII века были, кроме Строгановых, не только оптовые торговцы, или гости, но также и крестьяне, прикрепленные к вотчинам знати, такие как Глотовы князя Сулешева.

Внешнюю торговлю с Западом вели иностранцы, преимущественно англичане и датчане. С другой стороны, торговля с Турцией, Персией и Центральной Азией продолжала, в основном, оставаться в руках русских купцов, которые активно возражали против предложения сэра Джона Мерика (в 1619 г.) создать совместную русско-английскую компанию для торговли с Персией. По совету купцов правительство отказалось от его предложения.

Русские купцы также возражали против разрешения англичанам и датчанам вести розничную торговлю на Руси. В своей челобитной, поданной царю в 1627 г., они даже просили выслать из Московии всех иностранных купцов. Правительство не удовлетворило эту просьбу. С другой стороны, русские купцы приветствовали в Московии иностранные промышленные предприятия, поскольку подъем промышленности считали способствующим развитию торговли.

 

IV

Глубокий политический, социальный и экономический кризис Смутного времени привел к психологическому и религиозному потрясению русского народа. Несчастья, постигшие Россию, рассматривались как Божья кара за грехи правителей и народа. Церковь была подорвана не меньше, чем государство.

Пострадало не только материальное благосостояние России, но и духовная и интеллектуальная жизнь ее народа – душа отдельного русского человека и духовность народа в целом. Это не могло не привести к значительному интеллектуальному и религиозному брожению. В это роковое время некоторые зашли так далеко, что засомневались в своей традиционной вере и обратились к новой – римскому католицизму или протестантизму. Однако большинство твердо придерживалось православия.

Лидером и выразителем мнения большинства стал патриарх Филарет. Его программа звала к восстановлению церковной дисциплины и порядка в церковной администрации; защите чистоты православия от римского католицизма и протестантизма; и в то же время к подъему интеллектуальных основ церкви путем предоставления духовенству больших возможностей для образования, а также исправления ошибок в существующих церковных книгах.

В 1611 г., когда в Москве хозяйничали поляки, печатный двор был сожжен. В первый год правления Михаила его частично восстановила во временном помещении в Кремле. Одним из первых шагов Филарета явилось возведение большой печатни на прежнем месте. Печатный двор, строительство которого закончили в 1620 г., был оснащен семидесятью печатными прессами.

Наряду с изданием новых церковных книг (особенно для церковных служб) было необходимо исправить ошибки, допущенные в ранее выпущенных. Необходимость новой редакции была признана решением Церковного Собора в 1551 г., так называемым Стоглавом (сто глав, см. Глава I). До Смутного времени, однако, немногое было сделано для реализации этих решений.

В 1602 г. отпечатали Служебник на основе славянской рукописи XVI века без какого-либо сопоставления с другими рукописями, славянскими или греческими, а в 1616 г. этот труд был переиздан. В 1610 г. временный печатный двор в Москве выпустил типикон (или описание содержания и порядка церковных служб). Его подготовил Логгин, регент хора Троицкой Лавры – прекрасный певец, но неважный ученый.

В начале царствования Михаила было решено подготовить новое издание и Служебника, и типикона. Царь назначил редакционную коллегию, среди членов которой находились ученый монах Арсений Глухой (владевший греческим языком) и священник Иван Наседка. Архимандрит Дионисий из Троицкой Лавры согласился возглавить коллегию. Редакторы добросовестно трудились восемнадцать месяцев и обнаружили в существовавшем тексте ряд ошибок и ненужных дополнений, некоторые из которых делали смысл с богословской точки зрения сомнительным.

Когда стали известны результаты их работы, оскорбился не только Логгин, бывший составитель типикона, раздался также общий гневный протест групп ксенофобов из духовенства и мирян, возглавляемых митрополитом Ионой Крутицким и матерью царя Марфой. Они обвинили Дионисия и его единомышленников в том, что они ставят греческие тексты выше русских. Пункт, вызвавший особое негодование этих традиционалистов, касался формулировки благословения воды, которое вошло в славянский текст только в течение XVI века. К оригинальным словам молитвы, «и благословляю эту воду твоим Святым Духом», были добавлены слова – «и огнем».

Противники Дионисия обвинили его в намерении «лишить мир элемента огня». Они защищали необходимость дополнения, ссылаясь на то, что явление Апостолам в Троицын день произошло в виде «расщепленных языков, как пламя» (Деяния Апостолов 2:3), а также на слова Иоанна Крестителя об Иисусе Христе: «Он даст вам крещение Святым Духом и огнем» (Св. Лука 3:16).

18 июля 1618 г. митрополит Иона созвал церковный совет, который повелел лишить Дионисия и его последователя, священника Ивана Наседку, права проводить церковные службы. Дионисия заключили в Ново-Спасский монастырь и подвергли многочисленным унижениям и пыткам. Ему приказали каждый день публично совершать тысячу поклонов и в течение сорока дней наказывали плетьми. И все это устроили одному из самых праведных людей России того времени, духовному лидеру, много сделавшему для подъема национального сопротивления в 1611 г. и его победы в 1612 г.

Когда Филарет вернулся в Москву и Феофан Иерусалимский ввел его в сан, он немедленно повелел, чтобы новый Церковный Собор вернулся к делу Дионисия. В этом его твердо поддержал Феофан. Царь, ранее запуганный фанатизмом своей матери, теперь пошел за двумя патриархами.

Собор состоялся в присутствии царя и двух патриархов и Дионисия вернули в Троицкий монастырь в прежнем сане архимандрита. Он возвратился туда с большим почетом. Патриарх Феофан посетил его и подарил ему собственный клобук. Члена редакционной коллегой Дионисия, Арсения Глухова, назначили главным редактором Печатного двора. Ивана Наседку сделали ризничим Успенского собора.

Хотя Филарет, таким образом, и загладил вину перед Дионисием и его последователями, он не решался энергично проводить пересмотр церковных книг и поэтому продвигался медленно и осторожно. Он даже не осмелился взять на себя смелость убрать дополнения «огня» из формулировки благословения воды и попросил Феофана собрать мнения других восточных патриархов по этому поводу. Только получив рекомендации всех этих прелатов, он приказал исключить «огонь» в существующих экземплярах Служебника. В 1633 г. вышло два исправленных издания типикона под названием Устав. Все экземпляры старого издания, которые церковные власти смогли собрать, были затем публично сожжены в Москве.

Как в книгопечатании, так и знания в целом, Западная Русь намного опережала Московию. Сражаясь за права своей церкви в Речи Посполитой, многие западнорусские (украинские и белорусские) священники обращались к царю за защитой. Так же поступали и некоторые запорожские казаки. Несколько киевских ученых предлагали приехать в Москву и оказать помощь в становлении богословского образования и исправлении церковных книг.

Филарет, однако, не доверял им, подозревая их в приверженности к римско-католическому знанию. В 1627 г. царь и патриарх запретили московитам покупать книги, изданные в Западной Руси (в Киеве, Львове, Вильво и других местах). Шестьдесят экземпляров одной из таких книг «Комментарии к Евангелию» Кирилла Ставровецкого (Trankvillion) было сожжено в Москве в том же году.

В 1626 г. западнорусский священник Лаврентий Зизаний, высланный польскими властями из Ярославля в Галицию, попросил убежища в Московии. Он привез с собой рукопись собственной книги «Катехизис». Патриарх Филарет позволил двум московским ученым прочесть книгу, а когда они отозвались о ней доброжелательно, приказал ее опубликовать. Затем читатели предложили несколько дополнительных поправок. Тогда Филарет отказался одобрить книгу и запретил пускать ее в продажу. Несколько экземпляров попало к читателям. Сам Филарет имея экземпляр в собственной библиотеке. Кроме того, книга распространялась в рукописных списках.

Другим свидетельством недоверчивого отношения Филарета к западным русским является его требование тщательно проверять религиозный статус каждого переселенца из Западной Руси, прежде чем принимать его в лоно Московской православной церкви. Филарет повелел, что, если таковой католик, униат или протестант, его следует крестить заново. Это правило применяли даже к православным переселенцам в том случае, если их крестили не погружением в освященную воду, а обрызгиванием (что являлось в Западной Руси обычной практикой). Если переселенец мог доказать при наличии свидетелей или клятвой, что его крестили погружением, он не подлежал обряду повторного крещения.

Это правило, разумеется, применялось не только к переселенцам из Западной Руси, но ко всем приезжающим с Запада. И дейсвительно, Филарет являлся активным противником распространения на Руси католицизма. К протестантам он относился более терпимо. В результате подобного отношения большая часть западных специалистов, таких как техники и армейские офицеры, необходимые для царской службы, нанимались в протестантских странах.

И, как и следовало ожидать, в своем желании поддержать чистоту православия Филарет внимательно следил за любыми проявлениями отступления от него среди самих русских и был готов быстро подавить ересь.

Наиболее известный случай касается князя Ивана Андреевича Хворостинина. В первые годы царствования Михаила он завоевал известность как военачальник. Обладая литературным даром, он написал историческое исследование о Смутном времени, по характеру автобиографическое, стараясь снять с себя обвинения в близости к Лжедмитрию I. Какова бы ни была его политическая роль при этом правителе, он, вне всякого сомнения, попал под влияние агностицизма Лжедмитрия, и сам стал вольнодумцем.

Когда в 1618 г. Хворостинин поселился в Москве, он скоро почувствовал отвращение к придворному обществу, его формальному отношению к религии и недостаточности интеллектуальной связи с Западом. Он объявил, что «в Москве нет достойных людей, все они глупы, не с кем поговорить». Он открыто критиковал обряды православия, перестал ходить в церковь и запретил своим слугам и холопам посещать церковные службы.

Обо всем этом, конечно, доложили светским и церковным властям. Царь Михаил лично сделал Хворостинину выговор и приказал ему отказаться от своей ереси. Это увещевание не произвело на Хворостинина сильного впечатления, но ситуация в корне изменилась, когда Филарет стал патриархом.

В 1623 г. Хворостинина сослали в Кириллов монастырь на Белоозере под надзор «хорошего монаха». Ему запретили читать какие-либо книги, кроме церковных. Хотя власти обвинили Хворостинина в приверженности к католической ереси, он, скорее, находился под влиянием арианства. Но больше всего власти оскорбляли его прозападные симпатии.

Хворостинин не мог долго терпеть заключения, и подписал покаяние. После чего ему позволили возвратиться в Москву, где он умер в 1625 г.

Недоверчивое отношение Филарета к западным русским затрудняло развитие культурных связей между ними и московитами и неблагоприятно отражалось на развитии науки и образования в Московии. Тем не менее Филарет, хотя сам и не был ученым богословом, осознавал важность образования, по крайней мере для духовенства. Вместо того, чтобы принять помощь киевлян, он обратился за помощью к грекам. Когда образованный греческий священник архимандрит Иосиф, помощник патриарха Кирилла Лукариса Александрийского в 1632 г. посетил Москву, Филарет попросил его организовать в Москве богословскую школу. Иосиф принял предложение, Кирилл Лукарис (ставший в 1633 г. патриархом Константинопольским) согласился предоставить Иосифа московской патриархии. Патриарх Лукарис выслал несколько греческих книг с критикой римского католицизма для перевода на русский язык. Он также взял на себя подбор учителей для предполагаемой школы. Однако в 1634 г. скончались Филарет и Иосиф, и школу временно закрыли.

В целом политика Филарета была больше направлена на административные и организационные дела церкви, а не на внутреннюю жизнь истинно верующих. Духовным лидером русских, боровшихся за интеллектуальное и религиозное возрождение, оказался Дионисий. Важным свидетельством этого возрождения является основание в тот период (с 1619 г. по 1633 г.) примерно сорока небольших монастырей и скитов, преимущественно в северной части Руси. В Дионисии видели своего духовного отца многие монахи и отшельники идеалистических взглядов, которых не устраивала распущенность больших и богатых монастырей.

Самым крупным и богатым из этих старых монастырей являлась Троицкая лавра, в которую вернулся Дионисий в качестве архимандрита после оправдания на Соборе в 1619г. Троицкий монастырь, освященный ролью сыгранной им в Смутное время, можно считать центром русской религиозной жизни того периода. Монастырь славился церковным хором, а также своей благотворительностью. Среди его монахов были и люди истинно религиозного духа, но и многой суеверных фарисеев, честолюбивых интриганов и пьяниц.

Дионисий не был сторонникам строгой дисциплины. Он полагался на убеждение и собственный пример. Хотя его прихожане часто противоречили ему и даже посмеивались над ним, он, тем не менее, постепенно добился повышения морального и интеллектуального уровня монахов своими тихими и ненавязчивыми методами.

Вокруг Дионисия сформировался небольшой, но тесный круг преданных последователей и друзей, частью из духовенства, частью из мирян. С ними Дионисий обсуждал различные нравственные и религиозные проблемы, а также проблемы образования и методы исправления церковных книг. В кружок Дионисия входили священник Иван Наседка – мирянин, ставший монахом; Симон Азарьин, позже известный писатель, и Иван Неронов, который впоследствии (в первые годы правления царя Алексея) стал влиятельным членом группы, занимавшейся реформой Русской церкви.

Дионисий скончался в 1633 г. Его духовное лидерство и деятельность в своем кружке, мало замеченные в его время, имели важное значение для интеллектуального и духовного возрождения Руси в семнадцатом столетии.

 

I

Казаки – и русские и украинские – сыграли важную роль в событиях Смутного времени в Московии.

Обе группы приняли активное участие в расшатывании традиционных форм государственности и общественной организации Великороссии. После этого, однако, донские казаки сражались против поляков и шведов и помогли спасти независимость России и восстановить московскую монархию. Тогда как украинские казаки воевали на стороне Польши до Деулинского перемирия 1618 г.

В 1618 г. под предводительством гетмана Сагайдачного казаки оказали поддержку польскому кронпринцу Владиславу, но несмотря на это полякам так и не удалось взять штурмом Москву. В ответ на свою помощь они ожидали, что король и сейм пойдут на определенные уступки им и православной церкви в Западной Руси.

Поляки, однако, стремились сохранить над казаками строгий контроль и не желали предоставлять особые права и привилегии кому-либо из них, кроме небольшой группы занесенных в особый список (реестр). В отличие от группы «зарегистрированных», запорожские казаки являлись полузависимыми.

Казаки были необходимы Польше для защиты своих южных границ от набегов крымских татар и нападений турок. С другой стороны, морские атаки запорожцев на турецкие города черноморского побережья, даже в периоды мира между двумя странами, раздражали Турцию и могли послужить предлогом для объявления султаном войны против Польши.

В чрезвычайных обстоятельствах, таких как война с Турцией или Московией, отряды зарегистрированных казаков и запорожцев оказывались недостаточными, и польское правительство позволяло вообще всем украинцам вступать в ряды казаков добровольцами. Когда необходимость проходила, правительство отказывало этим добровольцам в казацком статусе и смещало их. Предполагалось, что крестьяне тогда должны были возвращаться в свои деревни и опять исполнять повинности в королевских или государственных имениях, и это чаще всего провоцировало волнения.

По сути дела, в среде самих казаков не было единства, и во многих случаях польское правительство имело возможность извлечь выгоду из социального расслоения внутри казачества – из конфликта между старшими офицерами (старшина) и рядовым составом. Последние приветствовали увеличение своих рядов за счет крестьян. Первые, многие из которых принадлежали к украинской шляхте, не хотели принимать крестьян в казацкое братство.

Польский гетман Жолкевский прекрасно знал, как использовать разногласия между казаками для усиления контроля над ними. В 1617 г. Жолкевский писал королю: «Мне удалось посеять среди них раздор: старшина в разладе с чернью».

Популярный казацкий лидер того периода, гетман Петр Конашевич Сагайдачный, принадлежал к группе старшин. Он родился в украинской шляхетской семье в Самборе (Галиция) примерно в 1575 г. (точная дата неизвестна) и получил образование в острожской школе на Волыни. В период между 1605 г. и 1610 г. он вступил в братство запорожских казаков и был избран кошным атаманом. В 1616 г. возглавил смелый морской поход казаков на Каффу в Крыму. Казаки захватили богатую добычу и освободили много русских и украинских пленников. Этот подвиг сделал имя Сагайдачного известным.

В 1618 г. именно Сагайдачный повел казацкую армию (в двадцать тысяч человек) на подмогу полякам у стен Москвы. Когда война закончилась, поляки, боясь, что казаки выйдут из-под контроля, потребовали, чтобы всех казаков, не вошедших в разряд зарегистрированных, распустили. Это привело к недовольству, а затем и мятежу.

Для подавления волнений поляки послали войска под командованием Жолкевского. После продолжительных переговоров Сагайдачный и старшины 17 октября (по новому стилю) 1619 г. согласились на компромисс: отряд зарегистрированных казаков был увеличен с одной тысячи до трех. Фактическое количество казаков в момент соглашения составляло десять тысяч. Остальным сказали, что они получат в конце концов постоянный статус казаков, если разойдутся. Те неохотно подчинились.

Жолкевский полагал, что соглашение от 17 октября умиротворило казаков и поэтому отвел из Украины большую часть польских войск. Он оценивал ситуацию только по военным меркам. На самом деле проблема оказалась сложнее: казаки постепенно становились важным элементом украинского религиозного и национального движения.

Старшины имели тесные связи с украинской шляхтой, рядовые казаки– с крестьянством. Обе группы казаков поддерживали отношения с горожанами. Все они принимали духовное руководство православных священников и были готовы поддержать тех в борьбе с униатской церковью.

Западнорусская православная церковь являлась епархией Константинопольского патриархата. Фактически, все восточные патриархи имели высокий духовный авторитет у православных в Западной Руси (как и в Московии). Но они, находясь под турецким правлением, не располагали возможностью оказать Украине какую-либо материальную поддержку. За ней западнорусское духовенство вынуждено было обращаться к Москве.

Для Польши представляло потенциальную опасность то, что казаки, частично под влиянием киевского православного духовенства, тоже обратились за помощью к царю.

В феврале 1620 г. гетман Сагайдачный направил в Москву послов, главой которых был Петр Одинец, выразить готовность запорожских казаков служить царю, как они прежде служили его предшественникам.

Послов приняли 26 февраля в Посольском приказе. Их переговоры с боярами и дьяками продолжались весь март и апрель. Перед отъездом из Москвы послы получили письмо царя гетману Сагайдачному. В вежливых, но острожных словах царь благодарил Сагайдачного и казацкую армию за желание служить ему. Он пожаловал им скромную субсидию (300 рублей) и пообещал в будущем дать больше. Пока же, как объяснялось в письме, Московия находилась в мире с крымскими татарами и службы от казаков не требовалось.

Хотя миссия Сагайдачного в Москве и не принесла немедленных результатов, она, когда о ней стало известно, обеспокоила поляков, как сигнал доброй воли между казаками и Москвой. Тогда же киевское православное духовенство воспользовалось визитом патриарха Иерусалимского Феофана (на обратном пути из Москвы на Ближний Восток) для восстановления западнорусской православной иерархии, нарушенной польской поддержкой униатской церкви. К 1620 году большая часть западнорусских монастырей и церквей со всеми их землями находилась в руках униатов. Престол митрополита Киевского и все епископские кафедры тоже занимали униаты.

Православные еще имели несколько монастырей, преимущественно в Киеве и прилегающем к нему районе, и довольно много прихожан, однако у них не было епископов, поскольку те немногое, кто не вошел в униатскую церковь в 1596 г., к этому времени умерли, а польское правительство не позволяло православным заменять их. Епископ Львовский (назначенный королем Сигизмундом III в 1607 г.) Иеремия Тиссаровский, хотя официально и униат, тайно оставался православным. Однако он не мог ничего делать открыто.

Городские общины являлись главной опорой православия в Западной Руси, хотя в то время они не имели большого политического влияния в Польше. Более значительным было появление в Западной Руси новых решительных поборников православия – казаков. В такой обстановке оказался патриарх Феофан, который, посвятив в сан Филарета и затем пробыв в Москве примерно шесть месяцев, решил возвратиться в Иерусалим через Киев и Константинополь. Он покинул Москву 4 февраля 1620 г. В Прилуках его встретил гетман Сагайдачный с казаками и сопроводил в Киев, куда он прибыл примерно 22 марта.

Патриарх Константинопольский уполномочил Феофана во время пребывания в Западной Руси действовать от своего имени и позаботиться о нуждах западнорусской православной церкви.

Феофан понимал, что польское правительство, а также униатские прелаты отнесутся к его миссии с подозрением, боясь возрождения православной церкви в Польше. Униаты распространили слухи, что Феофан – шпион султана, а его цель – подстрекать казаков против Польши. Канцлер и гетман Жолкевский дали указание киевскому воеводе Замойскому, держать Феофана под строгим наблюдением. Принимая во внимание все это, Феофан провел шесть недель своего пребывания в Киеве в спокойном уединении в гостинице Богоявленского братства. Казаки поставили вокруг гостиницы свою охрану, чтобы защитить Феофана от какого-либо насилия со стороны поляков.

Феофан встретился с некоторыми монахами Киева и мирянами – членами братства, однако принимать кого-либо отказывался. Люди, в свою очередь, боялись приходить к Феофану до легализации его пребывания в Киеве польским правительством.

5 мая Жолкевский написал городскому совету и голове Киева, что король одобряет их учтивость по отношению к Феофану (позволение задержаться в Киеве) и посылает в Киев своего камергера, чтобы сопроводить Феофана до молдавской границы. Это было равносильно легализации статуса Феофана в Киеве, особенно поскольку конкретное время его отъезда не оговаривалось.

17 мая Феофан обнародовал свое первое послание киевлянам и всем православным Западной Руси. Затем он посетил православные монастыри в Киеве и его округе. Православные священники и миряне начали стекаться в Киев просить у Феофана благословения. В июле Феофан обратился к королю с просьбой отложить его отъезд. Король ответил 1 августа вежливым письмом, в котором, тем не менее, напоминал Феофану, что наступает время уезжать.

15 августа, в день Успения Богородицы, которому посвящен главный храм Печерского монастыря, в Киеве собрались многочисленные паломники. И духовенство, и миряне обратились к Феофану с просьбой посвятить митрополита и епископов для западнорусской церкви. Феофан сначала колебался, но гетман Сагайдачный убедил его согласиться и обещал, что казаки сумеют его защитить. Было решено, что православное духовенство и братства изберут кандидатов на престолы.

В этот момент, из-за изменений в международной обстановке, Польша оказалась в трудном положении, и православная группа не преминула этим воспользоваться. Чешские восстания против Габсбургов (1618 г.) положили начало потоку событий, которые стали известны под названием Тридцатилетней войны.

Польша заключила союз с Империей в 1613 г. и была связана обязательством поддерживать Габсбургов. Чехи вошли в союз с Трансильванией. Последняя возражала против вмешательства Польши в дела Молдавии. Молдавский сюзерен турецкий султан решил заменить пропольского воеводу Молдавии Граззиани трансильванским кандидатом – Радулом.

В августе 1620 г. мощная турецкая армия, при поддержке двадцати тысяч белгородских (аккерманских) татар, руководимых Кантемир-мурзой, вступила на земли Молдавии. Польское правительство не желало упускать Молдавию и решило защищать Граззиани силой оружия. Гетману Жолкевскому удалось получить от казаков только небольшой вспомогательный отряд в тысячу человек.

2 сентября Жолкевский пересек границу Молдавии. Он расположился лагерем недалеко от Ясс, где к нему присоединился Граззиани со своими последователями, которых было лишь шестьсот человек. Через две недели турки стали осаждать польский лагерь. 29 сентября Жолкевский приказал своим измученным войскам отступать в направление Могилева-на-Подолии. Полякам не суждено было туда добраться. 6 октября (по григорианскому календарю) их со всех сторон окружили турки и татары. Только единицы уцелели в этой бойне. Сам Жолкевский тоже погиб. Турецкий командир Искандер-паша приказал послать султану голову гетмана в качестве особого трофея.

Среди погибших в сражении казаков был подстароста из Чигирина Михаил Хмельницкий. Его сын Богдан (будущий гетман), юношей двадцати пяти лет от роду, попал в плен к туркам.

Мобильные отряды татар разошлись по Подолии, Восточной Галиции и Волыни, разоряя города и селения, уводя с собой тысячи пленников. Большое турецкое нашествие казалось неминуемым.

Польское правительство торопливо собирало новые силы, для отпора туркам. В этой ситуации польским лидерам стало ясно, что они должны обеспечить себе лояльность казаков, и уступки казакам православной церкви стали неизбежны.

Православная группа, не теряя времени, воспользовалась создавшейся ситуацией. Кандидатов на престолы митрополита и епископов духовенство и братства назвали в сентябре. В октябре Феофан посвятил их, одного за другим. Поскольку это делалось без с короля, церемонию каждый раз проводили втайне. 6 октября Исайя Копинский был посвящен в сан епископа Перемышля; три дня спустя Иов Борецкий стал митрополитом Киевским; примерно 15 октября Мелетий Смотрицкий – архиепископом Полоцким.

В начале ноября сейм король созвал сейм для выработки мер против угрозы турецкого нашествия. Православные депутаты не преминули упомянуть о своих обидах. Чашник Волыни Лаврентий Древинский выступил в роли оратора. В своей речи он указал, что поскольку от православных, как от других польских подданных, потребуется служить в армии, их требования восстановления прав православия следует принять во внимание.

Чтобы умиротворить православных, король и сейм подтвердили конституцию 1607 г., гарантировавшую определенные права православной церкви, включая пожалованья землей епископатам и монастырям. Конституция перестала действовать с пресечением в Польше православной иерархии, но с ее восстановлением (при помощи Феофана) правила 1607 г. могли получить законную силу.

Православные представители, однако, официально еще не объявляли о посвящении в сан новых прелатов. Они, по всей видимости решили отложить это объявление до отъезда Феофана и не ставить под угрозу его безопасность. Кроме того, они, вероятно, полагали, что будет легче склонить короля к одобрению новой иерархии, когда закончатся сессии сейма.

10 ноября король написал Феофану письмо, в котором просил убедить казаков оказать полякам полную поддержку в войне с Турцией.

7 января 1621 г. Феофан, перед возвращением домой, остановился в штаб-квартире зарегистрированных казаков. После торжественной службы в тамошнем монастыре Феофан передал послание гетману Сагайдачному и всем казакам, в котором он благословлял их и побуждал поддержать короля в войне против турок. «Ваша верность королю», – убеждал Феофан, – «заставит его признать и одобрить вашу [православную] иерархию».

Казаки сопровождали Феофана до молдавской границы. По пути он сделал остановку в Белой Церкви. Там Феофан посвятил Паисия Ипполитовича в сан епископа Холмского. В Буше, на молдавской границе, он произвел еще одного прелата, посвятив грека Авраама в епископы Пинска. Там он еще раз благословил казаков и отпустил им грех участия в войне против православной страны (Московии) в 1618 г. Он наставлял их никогда впредь не делать этого.

 

II

Перед выступлением к Хотину в Подолии, который, как ожидалось, станет первой целью нападения турок, казаки, возглавляемые гетманом Яцко Бородавкой (любимцем рядовых), отправили делегацию к королю Сигизмунду с просьбой утвердить православных прелатов, посвященных Феофаном. Главными членами этой делегации являлись бывший гетман Сагайдачный и епископ Луцкий Курцевич. Король принял их в июле 1621 г. Сигизмунд сказал, что принимая Курцевича как епископа Луцкого, он тем самым признает его таковым. Он также неопределенно пообещал признать и других православных иерархов. Сагайдачного удовлетворил такой ответ.

В середине августа польская армия под командованием гетмана Ходкевича, которому помогал кронпринц Владислав, встала лагерем на берегу реки Днестр около крепости Хотин. Казаки с гетманом Бородавкой, продвигаясь к Хотину, дошли до Могилева-на-Подолии. Ходкевич отправил Сагайдачного (возвратившегося из Варшавы) убедить казаков поторопиться. Использовав разногласия между старшинами и рядовыми в лагере казаков, Сагайдачный обвинил Бородавку «во многих преступлениях». Бородавку сместили и казнили; Сагайдачного снова избрали гетманом и он повел казаков к Хотину.

Турки и татары достигли Хотина 2 сентября 1621 г. Весь сентябрь они штурмовали польский лагерь, но так и не смогли взять его. Казаки отважно защищали Хотин. 27 сентября скончался Ходкевич. Его преемник немедленно начал переговоры о мире с турками, заключение которого состоялось 9 октября. По условиям договора Польша обещала предотвратить набеги казаков на турецкие владения. Турция обещала гарантировать назначение на молдавский трон кандидата, приемлемого для Польши.

Сагайдачный получил на войне тяжелую рану. Кронпринц Владислав осыпал его милостями и наградами, и он удалился в Киев, где умер 10 апреля 1622 г.

Поскольку угроза со стороны турков отступила, а Сагайдачного не стало, поляки уже не желали удовлетворять требования православных и признавать их иерархов. Папа советовал королю Сигизмунду не идти на уступки схизматикам. Униатский митрополит Вениамин Рутский и архиепископ Полоцкий Иосафат Кунцевич сделали все, чтобы позволить православным прелатам исполнять свои обязанности.

Чтобы сформулировать каноническую законность православной иерархии, епископ Мелетий Смотрицкий написал специальную научную статью на польском языке под названием «Подтверждение невинности». 6 декабря 1622 г. митрополит Иов Борецкий отослал копию статьи королю. Петиция, также написанная Мелетием, была представлена сейму в январе 1623 г. Сейм отказался ее обсуждать. Дело передали комитету, рекомендации которого не одобрили.

Разногласия между униатами и православными достигли новой высоты. Самым непримиримым среди униатов был Кунцевич, архиепископ Полоцкий. Даже литовский канцлер Лев Сапега жаловался униатскому митрополиту, что в действиях Кунцевича слишком много насилия, и поэтому люди его ненавидят. Сапега также писал самому Кунцевичу, советуя ему быть более сдержанным.

Кунцевич не обратил никакого внимания на предостережения Сапеги. Он захватил все православные церкви и монастыри в Полоцке и Витебске и запретил проводить православные службы даже в частных домах. 12 ноября 1623 г., когда Кунцевич приехал в Витебск, разъяренная толпа растерзала его.

Происшедшее не могло не вызвать реакции со стороны польского правительства. Король назначил специальную комиссию под руководством Льва Сапеги для судебного разбирательства и наказания виновных. Хотя Сапега предвидел опасность непримиримости Кунцевича, теперь он считал необходимым предотвратить возможность будущих волнений жесткими мерами.

Королевская комиссия в сопровождении отрядов кавалерии и пехоты прибыла в Витебск 15 января 1624 г. Ее официальные заседания продолжались три дня (18-20 января). Все горожане Витебска были признаны виновными. Девятнадцать зачинщиков, включая двух бургомистров, обезглавили, а их собственность передали казне. Сто горожан, которым удалось спастись, приговорили к смертной казни заочно, их собственность также изъяли. Город Витебск лишили Магдебурского права и всех привилегий и подчинили воеводе. Две обнаруженные на окраине города православные часовни разрушили. Запретили звонить в колокола городских церквей, которые находились под контролем униатов без специального разрешения униатского митрополита.

Эти жестокие меры укрепили униатскую церковь в Витебске. Мертвый Кунцевич оказался более влиятельным как мученик, чем живой иерарх. В 1643 г. римско-католическая церковь причислила его к лику блаженных. (В 1867 г. папа Пий IX канонизировал его и объявил покровителем Западной Руси.)

Волнения в Витебске вызвали тревогу не только у польского правительства и униатов, но и у некоторых западнорусских православных прелатов. В 1580-е и 1590-е гг. существовало соперничество между православными общинами горожан и православными епископами, что послужило причиной поворота к Риму определенных западнорусских епископов, инициаторов униатской церкви.

Убийство Кунцевича произвело болезненное впечатление даже на некоторых православных прелатов, включая номинального православного архиепископа Полоцкого, посвященного в сан Феофаном, Мелетия Смотрицкого, которому Кунцевич препятствовал в исполнении его церковных обязанностей. В своих посланиях и проповедях Смотрицкий успешно полемизировал с Кунцевичем, когда тот был жив. Когда же униаты получили возможность – и не упустили ее – использовать мученичество Кунцевича в качестве свидетельства жестокости православных, Смотрицкому ничего не оставалось, как согласиться.

Несмотря на то, что Мелетия Смотрицкого православные любили и почитали как образованного и талантливого оратора, его деятельность в церковной администрации находилась под контрорем городских братств, и это вызывало его недовольство. Поэтому в конце 1623 г. Мелетий с благословения митрополита Иова Борецкого отправился в Константинополь и Палестину просить восточных иерархов упразднить независимый статус братств.

Мелетий провел на Ближнем Востоке два года и возвратился с посланием от патриарха Константинопольского Кирилла Лукариса, одобренном другими греческими прелатами, которое упраздняло независимость западнорусских братств и подчиняло их власти митрополита и епископов.

Обнародование Мелетием этого послания вызвало негодование по отношению к нему и митрополиту Иову со стороны не только горожан, но и многих священников. Братства Вильно и Львова отправили делегатов к патриарху Константинопольскому с просьбой дать объяснения. Патриарх пояснил, что не желал ликвидировать привилегии самых старых братств, которые утвердил и благословил патриарх Иеремия.

После этого положение Мелетия стало сомнительным. В 1627 г. он тайно присоединился к униатской церкви и целый год пытался убедить православных пойти на мир с униатами и признать главенство папы. Сначала казалось, что митрополит Иов и новый архимандрит Печерского монастыря в Киеве Петр Могила склоняются к компромиссу с римско-католической церковью, но затем они изменили свою позицию. Кончилось тем, что в 1628 г. Мелетий открыто объявил о своей приверженности к униатской церкви.

 

III

Непризнание сеймом 1623 г. иерархии православной церкви и наказания, последовавшие за убийством Кунцевича, внесли отчаяние в души православных и привели к распространению антипольских настроений как среди церковных лидеров, так и среди казаков.

24 августа 1624 г. митрополит Иов Киевский послал Исаака, епископа Луцкого, в Москву с тремя письмами, адресованными царю Михаилу, патриарху Филарету и думному дьяку Грамотину. По дороге воевода Путивля задержал Исаака и отослал письма Иова вместе с письмом Исаака в Москву и стал ждать ответа. Ему приказали пропустить Исаака в Москву без промедления.

В своем письме царю Михаилу митрополит Иов посылал приветствий и благословение и описывал ужасное положение православия в Западной Руси. Иов говорил, что, хотя православная церковь и держится с помощью казаков (черкасских молодцов), она нуждается в поддержке паря. Он рекомендовал царю Исаака как человека, которому он может доверять и который свято сохранит «царские секреты».

4 января Исаака принял царь Михаил, а 10 февраля – патриарх Филарет. Исаак устно передал царю тайное послание Иова: Иов просил паря принять Западную Русь под свое покровительство и защитить православных людей: и церковь от поляков. Царь приказал боярам обсудить с Исааком это дело. Встреча состоялась 14 января. Бояре были дружелюбны, но скептичны. Они указали Исааку, что, согласно их информации, нет достаточных свидетельств, что все православные группы в Западной Руси единодушно поддержат военное вмешательство Москвы. Кроме того, казаки готовятся к морскому походу против турок и, таким образом, не смогут сражаться с поляками.

Исаак настаивал, что православные едины в своем желании находиться под покровительством царя и просил бояр не отказывать в помощи в случае новой волны гонений со стороны поляков. Ни определенного обещания, ни категорического отказа в военной помощи на будущее бояре не дали, но в настоящий момент во вторжении было отказано. 23 февраля Исаак покинул Москву с подарками для себя и Иова.

Летом 1625 г. казаки поднялись против поляков. Война не принесла решающих результатов и закончилась компромиссным договором, заключенным около озера Куруково 5 октября. По условиям договора число зарегистрированных казаков увеличилось до шести тысяч. Все присоединившиеся к казакам крестьяне должны были возвратиться в поместья как крепостные. Фактически, большая часть отправилась в Запорожье. Чтобы держать их под контролем, там расположили гарнизон зарегистрированных казаков. В списки зарегистрированных казаков вошли преимущественно зажиточные люди. По словам Грушевского (цитируемым Дорошенко), группа, таким обраэом, представляла «казацкую буржуазию».

Увеличивая численность зарегистрированных казаков и повышая им жалованье (особенно офицерам), польское правительство пыталось создать группу казаков, верных королю. Через эту группу поляки надеялись держать в подчинении всех казаков.

Необходимость в казаках возникла вновь, когда в 1626 г. Польша оказалась вовлеченной в новую войну – на этот раз со Швецией. Продолжительная напряженность в отношениях между Польшей и Швецией являлась результатом династических, религиозных и экономических разногласий: борьбы за балтийские порты в Ливонии и Пруссии; притязаний короля Сигизмунда на шведскую корону и защита протестантизма Густавом Адольфом.

С 1613 г. Польша входила в соглашение с Габсбургами. В 1621 г. король Сигизмунд предпринял попытку создать на Балтике польский морской флот, чтобы действовать совместно с испанской флотилией, для чего было необходимо подготовить морскую базу. Эти планы беспокоили Швецию.

Густав Адольф рассматривал войну с Польшей с точки зрения общего конфликта римского католицизма с протестантизмом. Кроме того, шведское правительство рассчитывало на поддержку протестантизма со стороны Москвы и патриарха Константинопольского Кирилла Лукариса, на богословские взгляды которого оказал влияние кальвинизм.

В 1626 г., вскоре после начала войны с Польшей, Густав Адольф попытался отправить через Москву своих послов в Белоруссию и Запорожье. Двух послов (один из которых был шведским аристократом, а другой – Александр Рубец – по происхождению русский, православный) встретили в Москве любезно, но не позволили проследовать в Западную Русь на том основании, что еще не истек срок Деулинского перемирия между Московией и Польшей, и царь не может нарушить его без веской причины. Бояре, однако, сказали шведским послам, что в том случае, если польский король сам совершит хотя бы незначительное нарушение условий перемирия до её окончания, царь будет готов напасть на Польшу и заранее известит об этом шведского короля.

Польское правительство нуждалось в помощи казаков против шведов, однако не решалось переводить их основной состав с Украины на Балтику с одной стороны из-за угрозы турецкого нашествие а с другой не желая представлять казакам милости и уступки в связи с их участием в войне со Швецией. Вместо этого поляки объявили, что хотели бы увеличить долю зарегистрированных казаков на две тысячи человек, которые запишутся в специальные экспедиционные войска. Восторгов не последовало.

С военной точки зрения польско-шведская война решающих результатов не принесла, и 26 сентября 1629 г. державы заключили перемирие на шесть лет.

В годы войны (1626-1629) польское правительство заботилось о том, чтобы не раздражать православных, а затем попыталось достичь сближения между униатским и православным духовенством. Униатский митрополит Рутский полагал, что православные прелаты в конце концов признают главенство папы, если униатская церковь получит от папы и короля большую автономию и более почетный статус.

Православный церковный Собор в Киеве, состоявшийся в 1628 г., отклонил какое-либо соглашение с униатами, преимущественно из-за твердой позиции казаков. В 1629 г. король созвал во Львове общий Собор униатов и православных. Но снова давление казаков не позволило явиться православным делегатам, за исключением совсем немногих. Поэтому Собор, полностью контролируемый униатами, одобрил план учреждения должности патриарха Западной Руси с властью и над униатами, и над православными, однако из этого проекта ничего не вышло.

Несмотря на то, что православные в целом были против унии, некоторые из их прелатов склонялись к продолжению переговоров либо с униатами, либо с польским правительством. Они лелеяли надежду, что лояльность Польше является самым надежным путем к признанию прав православной церкви. Сам митрополит Киевский Иов находился в таком примирительном настроении.

Новичок среди киевского духовенства, молдавский аристократ Петр Могила оказался наиболее влиятельным сторонником политики сближения. Сын Симеона, господаря Молдавии в 1607-1609 гг., он родился в 1596 г. В 1612 г. из-за вражды с князем Кантемиром, захватившим власть в Молдавии, Симеон с семьей бежал в Польшу и остался там жить. Польша имела в Молдавии политические интересы и часто вмешивалась в ее дела. Польские магнаты приняли семью молдавского господаря как собратьев по классу, несмотря на религиозные различия (румыны были православными). Для украинских аристократов, сохранявших православную веру, общение с беглецами из Молдавии было еще легче. В 1605 г. староста Овруча князь Михаил Вишневецкий женился на Раине, дочери Иеремии Могилы (господаря Молдавии в 1593-1607 гг.). Иеремия Могила был братом Симеона Могилы. Таким образом, Раина Вишневецкая приходилась Петру Могиле двоюродной сестрой.

Петр учился в православной школе Львовского братства, а завершил свое образование в Париже. Поступив в польскую армию, он принял участие в защите Хотина (1621 г.). Однако военная карьера его не привлекала, и в 1625 г. он принял монашество. В 1627 г. его избрали архимандритом Киево-Печерского монастыря, то есть на один из ключевых постов в западнорусской православной иерархии, поскольку канонически он подчинялся не митрополиту Киевскому, а непосредственно патриарху Константинопольскому.

В 1631 г. скончался митрополит Иов. Могила являлся исполнителем его завещания. Он стремился занять престол митрополита и находился в числе кандидатов на избрание. Однако избран был более старший по возрасту человек, прославившийся упорной защитой православия в 1620-е годы, Исаяя Копинский, архиепископ Смоленский и Черниговский.

Вскоре отношения между Могилой и Копинским, а также некоторыми другими старшими лидерами обострились, не только из-за личной неприязни, но и вследствие глубоких различий в складах ума и взглядах на образование.

В конце XVI века и в первые тридцать лет XVII века западно-русское православие обращалось за руководством к Греческой церкви и в духовных делах, и в вопросах образования. Греческий язык являлся основным предметом в школах братств. Иночество Святой горы (горы Афон) было традиционным источником религиозного вдохновения. Туда удалился монах Иоанн Вишенский для мистических размышлений, как это сделал старец из Северной Руси Нил Майков (Сорский) в XV веке.

Вишенский (1550 – 1621) критически относился к схоластическому знанию. Основой его христианского мировоззрения были Евангелия; аскетизм и смиренность – его идеал. Хотя он упорно защищал православие от униатов, он решительно обрушивался на тех православных прелатов, которые были испорчены богатством и привилегиями. В связи с этим послания Вишенского чрезвычайно нравились простому народу Западной Руси, особенно потому, что были написаны на ярком разговорном украинском языке того времени. Все это помогало превращению его образа в светило и совесть Православной церкви и народа того периода.

Могила, напротив, был высоко образованным схоластом и реорганизатором западнорусской иерархии. Он не был органически связан с простыми людьми Западной Руси. По словам украинского ученого Дорошенко, Могила «был выдающимся лидером Православной Церкви, но не патриотом Украины; он сражался за укрепление Православной Церкви, но не за развитие украинской национальности».

Восприняв польскую культуру и восхищаясь римско-католической системой образования, Могила считал серьезную реформу православных школ самым важным шагом к выживанию Православной церкви в Западной Руси. В качестве архимандрита Киево-Печерского монастыря, располагавшего особыми правами, Могила имел возможность в вопросах образовательной политики действовать независимо от митрополита. Поэтому 18 ноября 1631 г. с благословения патриарха Константинопольского Кирилла Лукариса, Могила открыл в Киеве новую школу под собственным контролем. К 1632 г. при помощи различных ловких маневров он убедил власти существовавшей школы братства слиться с его новой. Эта Коллегия стала ядром знаменитой Киевской духовной академии.

Школа Могилы следовала образцу иезуитских школ. Латынь, а не греческий язык являлась основой обучения; использовались учебники римско-католических авторитетов, включая Аквинского. К преподаванию Могиле удалось привлечь таких талантливых и образованных людей, как Исаия Козловский, Сильвестр Козов и Иннокентий Гизель. Первые два получили образование в иезуитской школе Люблина и в Замойской римско-католической академии. Третий, родом из Пруссии, сменил протестантскую веру на православную.

Сначала православные отреагировали на новую школу враждебно. Сильвестр Козов рассказывает, что «необразованные священники и казаки негодовали: „Зачем вы открываете латинско-польскую школу? Ничего подобного раньше не было [у нас], а люди все равно получали вечное блаженство“. Они хотели убить Могилу и учителей, и только с большим трудом удалось отговорить их от этого».

С другой стороны, иезуиты и униаты обвиняли школу Могилы в протестантизме. В 1634 г. униатскому митрополиту Руцкому удалось убедить короля Владислава в том, что школа является еретической (протестантской). Владислав приказал Могиле закрыть и школу, и связанное с ней издательство. Могила, однако, с помощью Сильвестра Козова без труда доказал абсурдность этого обвинения.

Порядок был восстановлен, но в 1635 г. по совету Руцкого, король издал указ, исключающий теологию из школьной программы. Учителя были вынуждены искать пути, чтобы обойти этот указ и начали обучать богословию при изучении Библии и работ Отцов Церкви.

Ирония заключалась в том, что сам Могила испытывал отвращение к протестантству, а находился под влиянием духа и теологии римско-католической церкви. Он использовал католическую науку и методы обучения, чтобы вооружить православных против Рима и Унии, но в то же время был близок к католической догме; все, чего он хотел, это независимости Восточной церкви от Рима.

Католическое мировоззрение Могилы отразилось в «Православном Исповедании», которое он составил в 1640 г. в сотрудничестве с Исаией Козловским. Рукопись обсудили на Православной конференции в Яссах, и греческий богослов Мелетий Сириг отредактировал ее однако Могила отказался публиковать этот вариант. Вместо этого, в 1645 г. он выпустил в Киеве краткий Катехизис, переизданный в Москве в 1649 г. (Собрание кратких наук об артикулах веры) который в основном следовал образцу латинского катехизиса Петра Канизия. Тем не менее принцип главенства Могила не принимал.

Король Сигизмунд III, под чьим патронажем в 1596 г. была создана Униатская церковь, скончался 30 апреля 1632 г. Его сын Владислав был известен как более терпимый правитель. Кроме того, он доброжелательно относился к казакам, которых считал важным элементом военной организации Польши, и вынашивал идею использования казаков как опору королевской власти против магнатов.

Ситуация для православных складывалась благоприятно, в особенности потому, что срок перемирия между Польшей и Москвой заканчивался, и новая война казалась неминуемой. В этих обстоятельствах для Польши было важно удовлетворить по крайней мере некоторые требования православных, в особенности казаков.

Православные решили высказать свои претензии на сейме, который должен был собраться для выборов короля; на трон претендовал только один кандидат – Владислав. Согласно польской конституции, во время межвластия сначала должен был собраться общий сейм, чтобы официально объявить о смерти короля и обсудить претендентов на престол. Эти условия затем объявлялись местным собраниям и шляхте. Только после этого мог начать действовать выборный сейм.

В сейме участвовали делегаты и православной шляхты, и казаков. Древинский, как раньше, руководил первой группой. Другим влиятельным православным делегатом от аристократии являлся Адам Кисель, которому было суждено сыграть важную роль в польско-казацких разногласиях в 1640-х и 1650-х гг.

Чтобы укрепить свое положение на сейме, православные заключили соглашение с протестантами, руководил которыми Криштоф Радзивилл.

Именно в этот момент православие лишилось поддержки потомка одного из самых могущественных украинских княжеских родов, рода Вишневецких. К марту 1632 г. поползли слухи, что молодой князь Иеремия Вишневецкий, родившийся в 1612 г., собирается перейти в католическую веру. Иеремия был сыном князя Михаила Вишневецкого и его молдавской жены Раины, приходившейся двоюродной сестрой Петру Могиле.

И Петр Могила, и митрополит Исаия Копинский написали князю Иеремии, моля его не отрекаться от веры своих предков, но напрасно. К моменту открытия сейма князь Иеремия стал католиком. Он следовал общей тенденции западнорусских аристократических родов. Православие они презирали (подобно полякам), как крестьянскую веру, а Униатскую церковь считали предназначенной для простых людей, а не аристократов. Кроме того, католицизм для этих аристократических новообращенных олицетворяло собой не только Польшу, но и всю западную цивилизацию. Являясь активной и страстной натурой, князь Иеремия стал одним из самый ярых поборников католицизма, как это часто случается с ренегатами.

Общий сейм собрался 27 июня 1632 г. На его сессиях вопрос о правах православной церкви поднимался только в предварительном порядке. Когда 27 октября открылся Выборный сейм, православные делегаты объявили, что не будут участвовать в выборах короля, пока их церкви не гарантируют права.

Сейм назначил комиссию во главе с Владиславом, для того чтобы подготовить проект соглашения с православными. Главными пунктами соглашения являлись следующие:

1. Существование православной церкви и ее иерархии официально признается сеймом. Православные получают право воздвигать новые храмы и ремонтировать старые, а также открывать школы, издательства и больницы.

2. Признаются права православных братств.

3. Православным разрешается входить в состав местных органов управления.

4. Софийский Собор в Киеве передается из униатской юрисдикции под юрисдикцию православного митрополита киевского. То же происходит и с некоторыми другими храмами и монастырями по всей Западной Руси.

5. Кроме престола митрополита Киевского православные получают епархии в Луцке, Львове и Перемышле на Украине и в Мстиславле в Белоруссии.

Униатский митрополит сохраняет власть только над униатскими епархиями и церквами. Униатам остаются четыре епархии: Холм, Владимир-на-Волыни, Пинск и Полоцк.

1 ноября Владислав одобрил статьи соглашения. Через двенадцать дней его избрали королем.

Новый статус церкви был результатом соглашения польским правительством и православной церковью. Униатов, равно как папу и иезуитов, возмущал сам факт признания православной церкви. Православные были недовольны, что не ликвидировали униатскую церковь.

Завоевания православной церкви были, тем не менее, значительны. Православная церковь, легальное существование которой отрицалось после введения Унии 1596 года, теперь была официально признана польским правительством, признало оно и православную иерархию. В последнем пункте, однако, содержался некоторый подвох, поскольку, согласно соглашению, посвящение патриархом Феофаном в 1620 – 1621 гг. православных митрополита и епископов считалось недействительным, и эти прелаты должны были оставить свои престолы. Православные депутаты сейма торопливо избрали новых прелатов, и король их утвердил. Каноническая законность смещения старых иерархов и необычный способ избрания новых подвергались сомнению многими православными и вызвали горькие чувства у духовенства и прихожан.

Вновь избранные прелаты по духу отличались от посвященных Феофаном. Они находились под сильным влиянием польской культуры, были социально связаны с украинской и польской знатью и лояльно относились к Польше. Их возглавил Петр Могила, которого избрали митрополитом Киевским не без серьезного давления со стороны короля Владислава.

Переход власти от старых прелатов к новым оказался болезненным. После избрания необходимо было новых иерархов посвятить. Весной 1633 г. Петр Могила отправился во Львов, где ситуация была менее обостренной, чем в Киеве, и епископ Львовский Иеремия Тиссаровский (до того времени официально униат) при участии посвященных Феофаном епископов ввел его в сан. Патриарх константинопольский Кирилл Лукарис без промедления утвердил Могилу да престоле митрополита киевского.

Проблематично было то, что существующий православный митрополит Киевский Исаия Копинский не признавал каноническим смещение старых иерархов и посвящение новых. Для Исаии, престарелого и праведного человека, это было не вопросом личного престижа, а делом принципа: он не желал замены духа византийского христианства духом латинской схоластики. Многие киевляне и казаки поддерживали его.

Могила не отказался от применения силы, чтобы овладеть престолом митрополита. Сначала он решил действовать скорее против униатов, чем против Исаии. Хотя, согласно соглашению от 1632 г. (подтвержденному жалованной грамотой короля Владислава от 1633 г.), униаты должны были передать под юрисдикцию православных Софийский собор и другие церкви в Киеве, но они не пожелали сделать этого.

Могила справедливо рассчитал, что даже его противники среди православных окажут ему поддержку в выселении униатов из этих церквей, и, таким образом, оппозиция к нему со стороны значительного части православных ослабнет.

Для выполнения своего плана Могила заранее выслал в Киев группу под руководством Сильвестра Козова, чтобы захватить Софийский собор и другие церкви. Многие киевляне и казаки с радостью приняли в этом участие (2 июля 1633 г.). Когда униаты отказались передать людям Могилы ключи от зданий, у православных нашлись силы открыть двери и овладеть церквами, которые принадлежали им по соглашению 1632 г.

Пять дней спустя Могила прибыл в Киев, где его тепло встретили, особенно духовные лица, связанные со школой, основанной им в 1631 г.

Старый митрополит Исайя и его ближайшие последователи не находились, разумеется, среди встречавших Могилу. По жалованной грамоте короля Владислава Свято-Николаевский монастырь в Киеве переходил к Могиле, однако его настоятель отказался подчиниться приказу. Могила послал своих людей захватить монастырь силой. Когда настоятель и монахи отказались указать, где находится монастырская казна, их избили.

Поскольку Исаия не согласился признать Могилу своим преемником, Могила приказал своим людям заключить его в келью Печерского монастыря. Согласно летописи, подручные Могилы схватили больного Исаию, не позволив ему даже надеть подход одежду, бросили его на лошадь, как мешок, и таким образом довезли в Печерский монастырь. Там его держали, пока он не согласился подписать документ о сложении с себя полномочий митрополита.

Грубое обращение Могилы с Исаией вызвало глубокое возмущение тех немалочисленных православных, которые все еще считали Исаию митрополитом. Могила попытался созвать церковный Собор Киевской епархии, чтобы уладить дело, но его план провалился. Тогда Могила попросил Адама Киселя помочь ему наладить мир с казаками. Кисель убедил казаков с почетом принять Могилу в своем лагере на условии, что он отведет Исаии монастырь, где тот сможет провести остаток дней в удобстве и покое. Могила тотчас назначил Исаию настоятелем монастыря св. Михаила, где тот умер в 1634 г.

Борьба, таким образом, закончилась, и Могила уверенно чувствовал себя на престоле митрополита, несмотря на то, что неприязнь к нему со стороны православных приверженцев византийской духовности еще долго не ослабевала.

 

IV

3 июля 1633 г. (по григорианскому календарю) Деулинское перемирие между Московией и Польшей заканчивалось. Его заключили 24 декабря 1618г. по юлианскому календарю, 3 декабря 1619 г. по григорианскому и соблюдали четырнадцать с половиной лет. По основным условиям перемирия, Смоленск и Северская земля, захваченные Польшей в Смутное время, оставались под польским правлением; польский кронпринц Владислав не отказался от притязаний на московский престол.

Угроза нападения Польши по истечении срока перемирия все еще казалась серьезной, и поэтому в 1633 г. Московское правительство не могло не учитывать возможности новой войны с Польшей. Во время шведско-польской войны (1626-1629 гг.) король Густав Адольф убеждал Москву стать союзником Швеции и напасть на Польшу, не дожидаясь окончания Деулинского перемирия. Тогда московское правительство отказалось нарушить перемирие без провокации со стороны поляков. Кроме того, в то время только началась с помощью иностранных инструкторов реорганизация московской армии, к тому же Москве требовалось время, чтобы известить турецкое правительство как будущего союзника против Польши.

Однако в 1631 г. Русь и Польша начали готовиться к войне.

Для короля Сигизмунда новая кампания против Московии явилась бы не только делом династического и политического значения, но также и религиозного. Католическая церковь и униаты продолжали планировать обращение московитов. Еще в 1624 г. униатский митрополит киевский Рутский разработал план «Русской семинарии», где могли учиться как западнорусские униаты, так и русские из Московии. Эта семинария подготовила бы духовную базу для нового похода Владислава на Москву. Лично Рутский предоставил семинарии сумму в 10000 польских злотых, а Общество распространения веры пожертвовало 1000 скудо, однако этого все равно было недостаточно.

В июне 1631 г. царь Михаил назначил князей Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и Бориса Михайловича Лыкова командующими армией, готовой в случае войны выступить к Дорогобужу и Смоленску.

Осенью того же года польское правительство начало собирать казаков, чтобы расположить их в Северской земле для действий в направление Брянска, Путивля, Орла и Курска. До этого шага происходили переговоры Польши с Империей относительно польской помощи Габсбургам в Тридцатилетней войне. Польша намеревалась направить в Германию войска казаков в двадцать тысяч человек под командованием кронпринца Владислава, чтобы помочь католикам, но этот план пришлось оставить.

Затем свои коррективы внесла смерть 30 апреля 1632 г. (по григорианскому календарю) короля Сигизмунда. Как почти всегда происходило в Польше во время смены королей, ожидалось, что это событие временно парализует деятельность правительства, и военная партия в Москве, возглавляемая патриархом Филаретом, решила нанести удар. Но это, однако, пришлось отложить из-за раздора между Черкасским и Лыковым по поводу старшинства (случай местничества) и, что было важнее, из-за угрозы нападения татар.

Для усиления основной армии, которая должна была выступить к Смоленску, московское правительство сократило гарнизоны в городах на южной границе Крымские татары узнали, и в апреле 1632г. небольшие татарские отряды начали совершать набеги на южные о Московии. В июне примерно двадцать тысяч татар вторглись в районы Ливен, Ельца, Орла, Мценска и Новосиля, смяли небольшие отряды русских, пытавшихся противостоять им в открытом поле, разорили деревни и захватили тысячи пленников. Когда одна группа с добычей возвращалась на смену ей за новой добычей выходила другая.

Наконец в августе набеги татар прекратились, и в сентябре выступление на Смоленск можно было начинать, однако четырехмесячная задержка и окончание лета (лучшего сезона для военного похода) не предвещали русским ничего хорошего.

В августе, по настоянию патриарха Филарета, командующими главной армией назначили боярина Михаила Борисовича Шеина и окольничего Артемия Васильевича Измайлова. Шеин прославился упорной обороной Смоленска в войне с поляками (1610-1612" После возвращения из польского плена в 1619 г., он получил назначение на пост главы Пушкарского приказа. Он активно участвовал в формировании новых отрядов, подготовленных иностранными инструкторами, а также в наборе наемников.

Отношения Шеина со многими боярами к тому времени обострились. И когда 10 сентября 1632 г. царь Михаил принял Шеина перед выступлением в Смоленск, он оскорбил присутствовавших при приеме бояр, затронув болезненную тему как в Смутное время, пока он защищал Смоленск, многое из них склонялись к соглашению с поляками.

Следует отметить, что мы знаем о речи Шеина только по формулировкам в обвинительном заключении после провала Смоленского наступления. По-видимому, Шеин обвинил многих бояр в активном сотрудничестве с поляками в 1610-1612 гг. В любом случае, очевидно, что этот инцидент свидетельствует не только о личном соперничестве между Шейном и группой бояр, но и о разногласиях по поводу политики с Польшей. Многие бояре были против войны или, по крайней мере, против ее приближения путем переговоров. Подобное отношение было широко распространенным в то время в Московии и не только среди бояр. На самом деле, похоже, что сам царь Михаил не одобрял военные планы, но, как всегда, ему не хватило стойкости, чтобы противостоять политике отца.

Архиепископ Астраханский Пахомий в своей летописи (Хронографе), написанной в 1649 г., говорит, что патриарх Филарет, не дожидаясь окончания перемирия 1618 г., «повелел» царю собрать армию, чтобы вернуть Смоленск и другие города, переданные полякам в 1618 г. «И царь, по совету патриарха, лучше сказать по его приказу», пригласил иностранных офицеров и солдат и реорганизовал русскую армию, не считаясь с расходами. Однако отправляя на войну Шеина, «сам царь не соблаговолил идти на поляков, потому что был милосердным и мягким человеком, ненавидящим кровопролитие».

В Нижнем Новгороде священник Иоан Неронов открыто критиковал правительство за приглашение на Русь такого количества иностранных офицеров и солдат, опасаясь возможности распространения лютеранства. Неронов также выступал против подготовки к войне, поскольку начать войну до окончания перемирия означало бы нарушить клятву.

Филарет пришел в ярость и приказал сослать Неронова в монастырь св. Николая в устье Двины, содержать в кандалах в строгой изоляции и лишить причастия за исключением случая неминуемой смерти.

Кроме широко распространившегося обвинения в нарушении клятвы перемирия, особое обвинение подобного рода выдвигалось лично против Шеина. Когда в 1619 г. поляки, согласно условиям Деулинского перемирия, должны были освободить Филарета и Шеина, они потребовали, чтобы Шеин поклялся никогда больше не поднимать оружия против поляков, и он принес такую клятву. Бояре, противники Шеина в наступившем кризисе, не преминули указать на этот факт царю и патриарху.

Обвинение в клятвопреступлении, выдвинутое Шеину, увеличило чувство неловкости и вины московитов в связи с военной политикой правительства. Из Москвы слухи о грехе Шеина проникли в армию. Это не могло не подорвать моральный дух воинов.

Тем не менее начало наступления оказалось успешным, и некоторое время все шло хорошо. Город за городом сдавались войскам московитов: Серпейск, Дорогобуж, Белая, Рославль и другие. В декабре 1632 г. Шеин подошел к Смоленску. Его армия состояла из дворянского ополчения; новых подразделений, подготовленных иностранными офицерами; иностранных наемников и насчитывала больше тридцати тысяч человек.

Московское правительство решило усилить армию Шеина донскими казаками. Для этого сначала требовалось улучшить отношения Москвы с Доном, испорченные с 1629 г., когда патриарх Филарет пригрозил казакам отлучением, если они будут продолжать набеги на турецкие города в мирные периода русско-турецких отношений. В 1630 г. в Москве арестовали, конфисковав имущество, казацкую делегацию во главе с атаманом Наумом Васильевым. Положение осложнилось еще больше, когда казаки убили московского представителя Ивана Карамышева.

В конце 1632 г., из-за войны с Польшей, патриарху Филарету пришлось менять свое отношение к донским казакам, налаживать с ними мир и просить их о помощи. Арестованных казаков освободили, и царь снова даровал Дону свое расположение. И царь, и патриарх приняли казацкую делегацию. Казаки согласились послать отборный отряд в армию Шеина под Смоленск. Их также убедили выступить против Малых ногайцев и азовских и крымских татар.

Польский гарнизон в Смоленске насчитывал только пятнадцать сотен человек, что вряд ли было достаточно. Но спасали сами стены,. построенные русскими в 1596 г.; они были прекрасной защитой. Прежде чем штурмовать их, Шеин вынужден был дожидаться подхода тяжелой артиллерии. В это время он старался не позволить полякам усилить гарнизон и частично справился со своей задачей. Наконец в марте 1633 г. тяжелую артиллерию доставили из Москвы в лагерь Шеина. Но за этот период поляки укрепили восточный бастион за крепостными стенами. Когда в мае, и снова в июне, с помощью артиллерии и подкопов русские обрушили часть стен, поляки, находясь во внутреннем бастионе, смогли их отразить. Последовало временное затишье. Чтобы усилить блокаду Смоленска, русские начали рыть траншеи и делать земляные валы.

В этих обстоятельствах внимание Москвы отвлекла от Смоленска новая волна татарских набегов, еще более опасных, чем предыдущим летом. На этот раз татары действовали как польские союзники. 5 апреля 1633 г. польский курьер доставил хану Крыма письмо короля Владислава с просьбой послать войска против Москвы. Хан дал обещание.

В апреле и мае первые разведывательные отряды татар перешли южную границу Московии. В июне сын хана повел войско (29 тысяч татар и Малых ногайцев) к Оке севернее Тулы. Часть из них переправилась через реку и вошла в московский уезд. Затем они отдельными группами распространились и на запад, и на восток, разоряя поместья аристократов и крестьянские деревни, уводя тысячи пленных.

Когда известия об этом дошли до армии Шеина, многие из пострадавших от татар уездов поспешили домой, чтобы сражаться с татарами и спасти уцелевшее от разорения, что значительно осложнило положение армии.

В ответ татарам, московское правительство отправило против Малых ногайцев несколько подразделений московских войск, усиленных Большими ногайцами и кабардинцами.

В это время русские послы в Константинополе старались добиться помощи султана в ограничении крымских татар. Мурад IV, казалось, склонялся к тому, чтобы начать войну против Польши. Крымских татар должным образом проинформировали, и в августе они начали отводить свои силы с русских земель. В декабре крымский хан Джанибек получил строгий приказ заключить мир с Москвой и готовиться к войне с Польшей.

Король Владислав сразу после своего избрания на трон 13 ноября 1632 г. приступил к организации армии для спасения Смоленска. Приготовления закончились к августу 1633 г., и в конце месяца Владислав подошел к осажденному городу. Его армия насчитывала девять тысяч человек. В середине сентября к королю присоединились войска зарегистрированных казаков (от 15 до 20 тысяч человек) под командованием гетмана Орандаренко.

Другая группа казаков во главе с Адамом Киселем и Иеремией Вишневецким действовала в районе Северской земли, но без успеха.

Подход армии Владислава с отрядами казаков сразу же изменил военную ситуацию. Армия Шеина сама оказалась под угрозой быть окруженной силами врага. Немедленное отступление казалось единственным разумным выходом из положения, но Шеину было трудно принять подобное решение без царского приказа (ситуацию усугубила последовавшая 1 октября смерть патриарха Филарета). Царь убедил Шеина оставаться в лагере и заверил его, что из Москвы, Северской земли, Пскова и Торопца немедленно вышлют подкрепление.

В это время поляки захватили Дорогобуж, отрезав дорогу на Москву. Те рвы и земляные валы, возведенные русскими под Смоленском, позволили бы им выдержать долгую осаду, но скоро войска Шеина стали испытывать нехватку продовольствия и фуража. Кроме того, моральный дух иностранных наемников пошатнулся, и они начали переходить на сторону поляков. 2 декабря полковник Лесли, ирландский военный эксперт, обвинил англичанина, полковника Сандерсона, в измене и застрелил его.

Обещанное царем подкрепление не подходило. Посланный Москвы отряд, под командованием князей Д.М. Черкасского и Д.М. Пожарского, дошел до Можайска, но там остановился, так как нуждался в улучшении вооружения.

Шеину оставалось только сдаться, что он и сделал 19 февраля 1634 г. И иностранным, и русским воинам армии Шеина предоставили выбор: либо идти на службу к полякам, либо возвращаться домой при условии не сражаться против поляков). Русским пришлось передать полякам все свои знамена и всю артиллерию, за исключением двенадцати легких пушек.

Половина наемников армия Шеина перешла к полякам; другая половина предпочла отправиться по домам. Из русских только восемь солдат (шестеро из которых были донскими казаками) остались с поляками. Шеин повел обратно в Москву 8056 офицеров и солдат, большей частью ослабленных голодом и болезнями. Как только Шеин достиг Москвы, его предали суду по обвинению в якобы плохом руководстве.

Вдохновленные величием своей победы, поляки решили использовать свой успех и продолжить наступление. Король Владислав и литовский гетман Радзивиля двинулись на крепость Белую, взятую русскими в самом начале войны. Поляки были уверены, что воевода Белей сдастся без сражения. Он, однако, сделать это категорически отказался. Полякам пришлось осадить Белую, но несмотря на большие потери осажденные не сдавались. Из-за кровопролития Радзивилл прозвал крепость «Красной» вместо «Белой». Вскоре польские войска стали страдать от недостатка продовольствия.

Известия с Северинского направления тоже были неутешительны для поляков. Казаки не смогли взять ни Путивль, ни Севск. В довершение ко всему, поступило донесение, что татары почти готовы начать военные действия против Польши.

В этих обстоятельствах поляки и литовцы предложили московским боярам мирные переговоры (март 1634 г.). Переговоры проходили под Вязьмой на реке Поляновке и продолжались больше двух месяцев. 3 июня мир был заключен. Согласно его статьям, Москва выплачивала контрибуцию в 20000 рублей и передавала Польше и Смоленск, и Северскую землю. Владислав, со своей стороны, отказывался от притязаний на московский престол и признавал Михаила царем.

Судьба Шеина была предрешена еще до завершения мирных переговоров. Его судила Боярская Дума и признала виновным в оскорблении бояр перед выступлением на Смоленск; намеренном промедлении и плохом руководстве военными действиями; капитуляции без царского приказа и измене: утверждалось, что он скрыл после своего возвращения из польского плена в 1619 г. от царя факт клятвы королям Сигизмунду и Владиславу никогда не сражаться с ними, а теперь сдержал свое слово, сдавшись Владиславу. За эти мнимые преступления Шеина приговорили к смерти и обезглавили.

За исключением того, что Шеин оскорбил бояр, все обвинения против него либо несправедливы, либо просто лживы. Его казнь являлась не только местью со стороны его врагов. Это было попыткой снять ответственность за провал Смоленского наступления с царя и бояр. В этом смысле пункт о клятве Шеина королю Сигизмунду особенно показателен. С самого начала согласие Шеина командовать наступлением на Смоленск рассматривалось многими московитами как свидетельство нарушения им клятвы 1619 г., за которое ожидалась Божья кара. Бояре попытались заменить мистические предчувствия московитов реалистическим объяснением: Шеин сдержал данное полякам слово и намеренно уничтожил русскую армию. Для большей убедительности они объявили, что Шеин скрыл от царя факт принесения клятвы. Этому утверждению противоречит архиепископ Пахомий, который пишет (довольно осторожно): «Я верю, что этот факт [клятва Шеина Сигизмунду] не был неизвестен царю и патриарху».

Очевидно, что суд над Шейном и его казнь возмутили многих московитов. Говоря о предъявленных Шеину обвинениях, Пахомий цитировал русскую пословицу: «После рати много храбрых».

Недовольство правительством росло. Война потребовала больших расходов. Земскому Собору в 1632-1634 гг. пришлось вводить дополнительные налоги, а также набор рекрутов для армии. Провал войны показал бессмысленность жертв. Бояре старались обелить себя, сделав Шеина козлом отпущения, но это им не удалось.

Во время мирных переговоров у Поляновки короля Владислава известили, что после казни Шеина в Москве начались волнения.

Даже если это донесение преувеличивает уровень недовольства московитов, то само существование этого чувства едва ли можно подвергать сомнению.

Война породила и еще одну проблему – дезертирство. Еще до трагической развязки войны некоторые отряды, боярские дети, солдаты и казаки покинули армию, либо сражаться с татарами, либо, пользуясь беспорядками, грабить боярские владения. После позорной сдачи количество дезертиров и разбойников резко возросло. К моменту заключения мирного договора в июне 1634 г. примерно восемь тысяч таких грабителей разгуливало в уездах Козельска, Воротынска и Белёва. Против них пришлось выслать регулярные войска, и постепенно они разошлись; некоторые из них отправились на Дон.

 

V

Деулинское перемирие 1618-1619 гг. оставило Смоленск и Северскую землю под польским владычеством, однако с юридический точки зрения оно имело временный статус. Только по мирному договору 1634 г. Польско-Литовское Содружество получило полное право на эти две провинции, и они официально вошли – Смоленск в Литву, а Северская земля с Черниговом в Польшу (Стародульский уезд передали Литве). До 1515-1523 гг. обе провинции принадлежали Великому княжеству Литовскому.

В 1635 г. создали Черниговское воеводство (область), состоящее из двух поветов (районов): Чернигов и Северская земля. Ввели польскую систему управления. Что касается судов, уголовного и гражданского права, то использовали Литовский Статус 1588 г. Города, такие как Чернигов, Новгород-Северский, Нежин и другие, получили Магдебурское право при условии, что головой (мэром) будет избираться или назначаться только католик или униат (но не православный). В муниципалитетах Нежина и Чернигова польский язык стал официальным языком всего делопроизводства.

Земельные права хозяев имений, включая монастыри, проверяли и, если находили права на них законными, подтверждали. Поскольку огромная часть территории воеводства была мало заселена, и там находились обширные запасы необработанной земли, многие польские и украинские шляхетские семьи переехали туда с правого берега Днепра и им пожаловали землю.

Несколько польских и пропольско настроенных украинских магнатов, таких как Вишневецкие, получили громадные поместья в целинной степи на левом берегу Днепра. Для сельскохозяйственных работ привлекали поселенцев с правого берега Украины, обещая им лучшие условия жизни. Как и в других районах польской Украины, Крестьяне должны были платить налоги деньгами или натурой и работать в доме хозяина определенное количество дней, однако повинности (сначала, по крайней мере) были не такими тяжелыми, как в других частях Содружества.

За наплывом в Чернигов и Северскую землю польской знати последовало насаждение католичества. Были построены доминиканский и униатский монастыри, открыты иезуитские школы. С исторической точки зрения, это внешне мирное польское и католическое завоевание еще одной (самой восточной) части Украины еще больше обострило польско-украинский конфликт.

Укрепление своей власти на левом берегу в середине течения Днепра поляки использовали для усиления контроля над казаками. Когда мир с Москвой был заключен, старая история повторилась: большинство казаков, принимавших участие в войне, распустили, а долю зарегистрированных казаков понизили до семи тысяч человек.

Чтобы держать казаков под постоянным контролем, польское правительство построило крепость на утесе на правом берегу Днепра у первого порога. Французский инженер Гильом ле Вассо де Боплан руководил работами, начавшимися ранней весной 1635 г. Крепость, под названием Кодак, была готова в июле того же года. Другого француза, капитана Жана Мариона, назначили ее первым комендантом. Гарнизон состоял из двухсот драгун (иностранных наемников).

В этих обстоятельствах Польша вступила в войну со Швецией. Войско из пятнадцати сотен зарегистрированных казаков отправили для усиление польских войск в балтийском регионе. Они построили лодки на нижнем Немане и действовали сообща с небольшой дольской флотилией. Война длилась недолго и закончилась без решающих результатов.

Возведение Кодака запорожские казаки справедливо расценивали как серьезную угрозу своей независимости, и они решили избавиться от нее, пока внимание польского правительства отвлекала война на Балтике. Атаман Иван Сулима обрушился на Кодак силой примерно в восемь сотен запорожских казаков, большая часть которых участвовали в осаде Смоленска и были распущены поляками в конце войны. Этот смелый набег удался. Ночью 3 августа они взяли Кодак штурмом и уничтожили всех его защитников.

По-видимому (свидетельство об этом эпизоде довольно противоречиво), после захвата Сулимой Кодака к нему присоединились некоторые зарегистрированные казаки. Вскоре они, опасаясь польского произвола, выдали Сулиму полякам. В Варшаве его казнили.

Зарегистрированные казаки затем присягнули польской корове, и разделили на семь подразделений, пять на правом берегу Днепра (в Белой Церкви, Каневе, Черкассах, Корсуни и Чигорине) и два на левом (в Переяславле и Миргороде). За этим последовало обычное деление на полки, сотни и десятки, возглавляемые выборными старшинами.

Зарегистрированные казаки получали от короны какое-то жалованье (не всегда регулярно), однако основным источником денег для большинства из них служили их земли, разбросанные по поместьям короны и знати.

Даже внутри отрядов зарегистрированных казаков имелись основания для раздоров. Старшину избирали практически всегда из более зажиточных землевладельцев, и они часто получали особые привилегии от правительства. Некоторые рядовые воины не имели, или имели мало, земли и поддерживали себя рыбной ловлей. Для них старшины являлись новыми потенциальными господами и не вызывали никакого доверия.

Казаков, которые не вошли в реестр, польские магнаты и правительственные власти считали обыкновенными крестьянами и полагали, что они будут работать в поместьях магнатов или короны. Те, однако, предпочли бежать в Запорожье. Их, как и низшие слои зарегистрированных казаков, не утихомирила казнь Сулимы и другие крутые меры польского правительства.

В 1637 г. в Запорожье вспыхнул мятеж, предводителем которого стал Павло Буты (по прозвищу Павлюк). Он принадлежал к группе более состоятельных зарегистрированных казаков, но был против того жесткого контроля, который поляки пытались установить над казаками. В 1635 г. Павлюк поддержал Сулиму в Кодаке, а затем бежал в Запорожье.

В конце мая 1637 г. Павлюк с отрядом запорожцев напал на Черкассы и захватил артиллерию зарегистрированных казаков. Затем он возвратился в Запорожье и выпустил воззвание к украинскому народу, призывая подниматься против поляков. Он советовал зарегистрированным казакам убивать своих начальников и звал крестьян присоединяться к казакам.

Два подразделения зарегистрированных казаков сохранили верность полчкам, а большинство казаков встало на сторону Павлюка. Особенно яростными крестьянские волнения были на левом берегу Днепра.

Наконец в декабре польская армия (около пятнадцати тысяч человек), возглавляемая гетманом Николаем Потоцким, выступила против мятежных казаков, стоявших в то время около Черкасс. Казацкая армия из двадцати трех тысяч превосходила польскую по численности, но поляки имели большое преимущество в кавалерии.

После недели сражений, понеся тяжелые потери и исчерпав запасы продовольствия, казаки сдались и выдали Павлюка и других зачинщиков. Их отправили в Варшаву, где они были казнены. Зарегистрированные казаки опять дали клятву на верность. Потоцкого назначили новым высшим начальником их войск. Ильяш Караимович, во время восстания остававшийся верным полякам, стал старшим командиром зарегистрированных. Более молодой, до сих пор малоизвестный, Богдан Хмельницкий, в 1622 г. возвратившийся из татарского плена, получил пост секретаря (писаря) зарегистрированных войск.

Крестьянские волнения на левом берегу Днепра все еще продолжались. Поэтому главные польские силы по льду перешли Днепр под Переяславлем, и оттуда Николай Потоцкий пошел маршем на Нежин, а его брат Станислав – на Лубны, являвшиеся центром владений Вишневецких. Волнение подавили с неслыханной жестокостью. Согласно современному польскому источнику (дневнику Окольского), по всем дорогам, ведущим в Нежин, можно было видеть повешенных и посаженных на кол казаков и крестьян.

Восстановив спокойствие на левом берегу, Потоцкий оставил своего брата Станислава с частью армии охранять усмиренный район и пошел в Киев, а оттуда на Подолию.

Смирение, однако, оказалось эфемерным. Тысячи мятежников бежали в Запорожье, где была сформирована новая армия во главе с гетманом Яковом Остряниным. Перед началом действий Острянин послал гонцов к донским казакам просить тех о помощи. Они не имели возможности предоставить войско, поскольку были вовлечены в борьбу за Азов с турками и крымскими татарами. Тем не менее, несколько сотен присоединилось к запорожцам. Во второй половине марта небольшие силы запорожцев захватили Чигирин, а Острянин со своими основными силами вторгся в район Полтавы.

Станислав Потоцкий встретил казаков с польскими войсками усиленными зарегистрированными казаками и германскими наемниками, но был отбит (все германцы погибли в сражении). Острянив перенес свой штаб в Миргород.

В это время на Подолии Николай Потоцкий набрал новую армию, а князь Иеремия Вишневецкий собрал сильное подразделение из собственных людей и людей других магнатов. 29 мая 1638 г. войско Вишневецкого (две тысячи человек и двенадцать пушек) прибыло в Лубны на помощь Станиславу Потоцкому. Они привезли известие, что Николай Потоцкий тоже находится на марше. Это изменило ситуацию в пользу поляков. 10 июня Станислав Потоцкий напал на лагерь казаков, расположенный у Жовнина на реке Сулы недалеко от ее впадения в Днепр.

Острянин счел дальнейшее сопротивление бессмысленным и убедил казаков уходить в Московию. Примерно тысяча офицеров и рядовых последовала за ним. Большая часть решила продолжать борьбу и избрала Дмитрия Гуню своим новым гетманом. 20 июня Николай Потоцкий с войсками подошел к Переяславлю.

Гуня не считал позицию у Жовнина удобной для обороны и перенес свой лагерь на реку Старец (вероятно на левый берег Днепра около Градижска, примерно в 15-20 километрах ниже впадения Сулы). Вскоре превосходящие силы противника осадили лагерь казаков. 7 августа казаки решили прекратить сопротивление. Гуни и другим офицерам, не желавшим сдаваться, удалось бежать в Запорожье.

8 августа казаки сдали полякам свои пушки, оружие и воинские знаки отличия. Потоцкий объявил, что следующий сейм утвердил права казаков.

9 сентября 1638 г. Николай Потоцкий созвал в Киеве совещание (раду) старшин зарегистрированных казаков и делегатов от каждого отряда. Потоцкий объявил условия, на которых король и сейм предоставляют казакам прощение. Войска зарегистрированных казаков должны находиться под властью комиссара, назначаемого сеймом. Количество зарегистрированных казаков снижается с семи до шести тысяч (шесть подразделений вместо семи). Полковники назначаются польскими властями из польской знати. Сотники избираются из казаков, известных верной службой королю и Речи Посполитой.

Рада согласилась послать к королю депутацию для выражения лояльности зарегистрированных казаков и согласия на вышеназванные условия. Богдан Хмельницкий находился среди четырех членов депутации.

Последняя встреча Николая Потоцкого и других польских высоких официальных лиц с зарегистрированными казаками произошла в Масловом Ставе 4 декабря 1638 г. Были объявлены имена комиссара и новых полковников, и казакам затем позволили выбрать сотников. Среди избранных чигиринским подразделением сотников был Богдан Хмельницкий.

Для большего контроля над запорожскими казаками крепость Кодак восстановили и расширили.

Важным сопутствующим результатом провала казацких выступлений в 1637-1638 гг. явилось переселение многочисленных групп украинских казаков и крестьян на восток в южные области Московского царства и земли донских казаков. Это в конце концов привело к созданию так называемой Слободской Украины (украины свободных поселенцев), простиравшейся от Ахтырки в будущей Харьковской губернии до Острогожска в Воронежской губернии.

Все это явилось следующим шагом в отношениях, начавшихся ранней весной 1638 г., когда Острянин, предводитель запорожцев, попросил донских казаков о помощи. Они не имели возможности послать в Запорожье значительные силы, поскольку готовились к войне с турками за Азов. На самом деле, донские казаки сами нуждались в помощи, и поэтому могли только радоваться, когда группы потерпевших поражение запорожцев направились к Азову.

К концу 1637 г. в Азов пришли сотни запорожских казаков. В марте 1638г. несколько запорожцев, прибью в Путивль, рассказывали среди прочего, что на Дон идет примерно две тысячи запорожцев. За ними последовало еще больше. В апреле 1638 г. атаман донских казаков Михаил Татаринов доложил дьякам в московском Посольском приказе, что на Дону находится десять тысяч запорожцев (что может быть преувеличением), и они все еще приходят.

Затем, в июне 1638 г., гетман Яков Острянин – предводитель казацкого мятежа того года – не видя другого способа избежать подчинения полякам, решил направиться в Московию и с группой в тысячу человек, их женами и детьми двинулся в Белгород. По прибытии он объявил, что они готовы присягнуть царю.

Польский чиновник, руководитель Полтавы, послал письмо воеводе Белгорода, князю П.Д. Пожарскому, с требованием допросить явившихся и отправить их обратно. Пожарский ответил, не может сделать этого без приказа царя. Никакого подобного приказа не поступило.

Примерно тогда же другая группа украинцев пришла в Путивль. Староста Гадяча Мартын Длуский потребовал, чтобы воевода Путивля Н.Ю. Плещеев выдал беглецов, но тот отказался.

Московское правительство приняло группу Острянина, как отряд с собственной традиционной организацией. По совету: Ивана Борисовича Черкасского, который как воевода Тулы отвечал за всю систему обороны южных областей от татар, казаков поселили в Чугуеве на целинных землях южнее Белгорода. Чугуев, как Белгород, находился севернее реки Донец между двумя традиционными путями татарских набегов – Муравским шляхом на запад от Донца, и Изюмским шляхом на восток от него.

Казакам Острянина поручили наблюдать за передвижениями татар и предотвращать их набеги. Князя Петра Ивановича Щетинина назначили воеводой Чугуева, наделив полномочиями помочь казакам расселиться; не вмешиваться в их общинную организацию и следить, чтобы среди них не было измены.

Казакам пожаловали 32 тысячи десятин пахотной земли, а также луга и леса. От них требовалось немедленно приступить к службе по защите границ от татар. 19 июля 1639 г. Острянин предотвратил очередной набег татар, разбив их отряд южнее Чугуева.

Скоро, однако, оказалось, что казаки недостаточно вооружены. Они отправили царю челобитную, прося снабдить их пушками, ружьями, порохом и другими необходимым, но доставка затягивалась.

А в это время и казаки Острянина, и войска московитов под командованием воеводы Щетинина, а затем его преемника, жаловались на лишения гарнизонной жизни и дозорной службы, а также на несправедливое распределение обязанностей. Вскоре произошли случаи отъезда чугуевских казаков обратно в Польшу. Многих казаков не устраивал гетман Острянин, однако его нельзя было сместить без царского приказа. В январе 1641 г. Острянин и его противники встретились в Москве, чтобы разрешить спорные вопросы. Московское правительство отвергло предъявленные гетману обвинения и подтвердило его власть.

Это решение вызвало сильное негодование противников Острянина. 20 апреля 1641 г. его убили, после чего весь отряд бежал на запад за польскую границу.

Другие группы запорожцев, переселившихся в Московию за тот период (например поселившиеся в Воронежском уезде) остались верными царю.

 

VI

Существенной причиной трений между Польшей и запорожскими казаками были морские набеги последних на турецкие города вдоль побережья Черного моря в мирные периоды между Польшей и Турцией. Эти набеги раздражали турецкие власти и имели своим результатом акты возмездия со стороны турецкого правительства.

С другой стороны, в периоды войны с Турцией или набегов крымских татар запорожцы были необходимы для усиления польских армий.

Такого же рода отношения были между Москвой и донскими казаками. Хотя они были неоценимыми союзниками при оказании помощи Москве в отражении непрекращающихся набегов крымских татар, их морские вылазки на турецкие владения в Крыму и на берегах Азовского и Черного морей угрожали мирным отношениям Москвы с Турцией, между которыми не было войны с 1570 г. по 1676 г.

Сложность ситуации возрастала в связи с тем, что запорожские и донские казаки всегда находились в тесной связи, независимо от отношений между Московией и Польшей или между каждой из них с турками и татарами.

Как и польское правительство в отношении запорожцев, правительство Москвы постоянно пыталось обуздать донских казаков и воспрепятствовать их нападениям на турецкие владения. Что же касается донских казаков, то их набеги на турецкие города представляли собой как источник дохода (военная добыча), так и гуманитарную миссию по освобождению русских и украинских пленников, захватанных татарами во время их набегов на Московию и Украину для продажи в Каффе и на других невольничьих рынках. Казаки возмущались вмешательством московского правительства в их действия. Результатом этого были постоянные трения. Ни одна из сторон не могла позволить себе надолго прервать отношения, поскольку каждая зависела от другой. Москва нуждалась в поддержке со стороны казаков против крымских татар, а казаки нуждались в финансовой помощи Москвы, а также в хлебе и военном снаряжении.

Еще один парадокс этой ситуации заключался в том, что крымский хан являлся вассалом турецкого султана. Султан обладал правом назначать хана (или утверждать кандидатуру, выдвинутую крымскими вельможами) или отстранять его от должности, если был им недоволен. Фактически хан находился в зависимости не только от 1 султана, но также и от поддержки местных татарских магнатов.

В ходе подготовки к войне с Польшей и во время военных действий 1632-1634 гг. Москва просила султана о том, чтобы он запретил крымским татарам нападать на ее владения, и к концу войны султан издал подобный приказ.

Турки, в свою очередь, продолжали жаловаться царю на морские набеги донских казаков и просили его наложить на них запрет. московского правительства был заранее заготовленный ответ, который давал объяснение, заключавшееся в том, что казаки не являются подчиненными царя, а независимы, и что царское правительство имеет возражений против того, чтобы султан наказывал их.

Та поддержка, которую донские казаки оказали Москве во время Смоленской войны, временно упрочила отношения между ними и царским правительством. Однако назревал еще один кризис. В 1636г. донские казаки стали вынашивать планы захвата турецкой крепости Азова (по-турецки, Азак) в устье реки Дона, которая перекрывала им доступ к Азовскому морю. Поскольку казакам не хватало военного снаряжения, они послали атамана Ивана Каторжного в Москву с просьбой предоставить снаряжение и денег. В прошлом они получали подобное за услуги в борьбе против татар. Свои теперешние планы они не раскрывали.

Царь удовлетворил их прошение, и в феврале 1637 г. послал на Дон дворянина Степана Чирикова с деньгами и снаряжением. Чириков также получил указания встретить турецкого посланника Фому Кантакузина и сопроводить его в Москву.

Тем временем общее собрание казаков (круг), состоявшееся в Городке (позднее названном Черкасским Городком или Черкасском), одобрило план захвата Азова. К этому времени около тысячи запорожцев пришло на Дон, и они дали клятву оказать в этом поддержку донскому войску, так поступил и целый ряд московских торговых людей (торговцев и торговых агентов). 21 апреля 1637 г. эта армия, состоявшая к тому времени из сорока четырех сотен воинов, двинулась к Азову.

Чтобы помешать турецкому посланнику Кантакузину собирать сведения об их продвижении, казаки посадили его под стражу. 16 июня он предстал перед кругом и был обвинен в шпионаже в пользу турецкого правительства и в том, что он отправлял секретные послания крымским татарам и черкесам, убеждая их прийти на защиту Азова. Он был приговорен к смерти и немедленно казнен.

18 июня казаки взяли штурмом Азов, перерезали все мусульманское население (составлявшее большинство жителей города) и освободили всех христианских пленников. Они захватили богатую добычу, которую поделили между всеми участниками осады, включая тысячу человек, убитых в боях, чьи доли были переданы их семьям.

После захвата Азова казаки пригласили Чирикова посетить город. Они приняли его с почестями и поведали, что планируют сохранить Азов в надежде, что царь простит их за убийство турецкого посланника и позволит обитателям южных областей Московии свободно приезжать в Азов со всевозможными припасами и вещами. Захват Азова, осуществленный казаками, мог вести к возвращению великих ногайцев под царский протекторат и, возможно, также к признанию царского господства темрюкскими черкесами. Казаки, однако, настаивали на том, что не согласятся на то, что царь пришлет свои войска и воевод в Азов, который им хотелось сохранить под своей собственной властью.

В июле казаки отправили к царю делегацию, чтобы сообщить о своих деяниях. Царь выбранил их за убийство турецкого посланника: «Посланника никогда не должно убивать», а также за захват Азова без его приказа.

В сентябре в послании к султану царь сообщил ему, что казаки действовали без его позволения. Ответом султана были указания крымским татарам, чтобы те совершили набег на южные области Московии. Нураддин (второй вице-хан) Сафат-Гирей был поставлен командовать этим. Турки, однако, не были готовы к военным действиям как против Москвы, так и против донских казаков из-за того, что они вели войну с Персией. Более того, как и предсказывали казаки, захват Азова вызвал благожелательную реакцию со стороны Великих ногайцев. В 1638 г. некоторые из их мурз бежали из Крыма и присоединялись к Москве, а в 1639 г. более тридцати тысяч Великих ногайцев решили возвратиться на реку Волгу и снова присягнуть на верность царю. Казаки помогли им переправиться через Дон в восточном направлении.

В том же самом ищу был заключен мир между Турцией и Персией, и турецкое правительство оказалось в состояния попытаться возвратить себе Азов. Поход против донских казаков состоялся в 1641 г.

Турецкая армия численностью тридцать тысяч воинов, в состав которой входили сербы, молдаване, трансильванцы и черкесы, была хорошо обеспечена артиллерией. В этом походе также при участие сорок тысяч крымских татар, а многие князья Великих ногаев отреклись от своей недавно принесенной клятвы верности царю, чтобы двинуться на Азов в поддержку туркам и крымским татарам.

В состав азовского гарнизона входило, по всей вероятности, около десяти тысяч человек. Из них донские казаки составляли 5 мужчин и 800 женщин, которые активно помогали мужчинам. Остальные были запорожцы и московские торговые люди. Турки начали осаду Азова 24 июня 1641 г. Их пушки обстреляли башни и стены крепости, а их саперы пытались подорвать стены. Осажденные сопротивлялись с отчаянной отвагой. Туркам не удавалось взять город штурмом. Они несли тяжелые потери (из регулярных войск – шесть тысяч убитыми, не считая вспомогательные войска). Татары, за исключением личной гвардии хана, отказались принимать участие в атаках на крепость. 26 сентября турки пали духом и отступили.

Согласно донесению атамана Наума Васильева царю, было убито три тысячи казаков. Но, несмотря на то, что победа была на их стороне, они понимали, что правительство султана не смирится с поражением, а для продолжительной борьбы сил у казаков будет недостаточно. В связи с этим они направили делегацию во главе с Наумом Васильевым в Москву, чтобы просить царя принять Азов под свое покровительство и послать московские войска для обороны крепости.

Царь созвал заседание Земского Собора для обсуждения сложившегося положения, 3 января 1642 г. Собор включал в себя, как обычно, совет иерархов церкви, Боярскую Думу и представителей различных чинов («чин» представлял собой класс сановников и военнослужащих или социальную группу). В заседании Собора 1642 г. приняли участие представители следующих групп: придворные чиновинки и служители (стольники и жильцы); московская знать (дворяне); провинциальное дворянство (городовые дворяне); высшие группы московского купечества (гости, гостинная сотня и суконная сотня) и городские общины (черные сотни). Не было представителей от провинциальных городских общин и от свободных крестья (уездных людей). Из общего числа членов Собора (сто девяносто пять) самую многочисленную группу составляли (сто пятнадцать) депутатов от провинциального дворянства.

Собрание открылось чтением правительственного доклада о сложившемся положении. Перед членами собора было поставлено два вопроса: (1) следует или не следует царю принимать Азов от казаков и разрывать отношения с турецким султаном и крымским ханом; и (2) в том случае, если царь принимает Азов, как будет финансироваться неизбежная в этом случае война против турок и крымских татар? Каждому чину было вручено по экземпляру доклада. Представители каждого чина должны были обсудить эти вопросы между собой и дать ответы по отдельности. Делегаты от чина провинциального дворянства сформировали несколько секций, каждая из которых выражала свое мнение отдельно от других. Доклады чинов были представлены на рассмотрение царю по мере готовности каждого, я этот процесс занял более двух недель.

Мнения разделились.

Такой результат вполне понятен, когда мы принимаем в соображение то, что принесшая много бедствий Смоленская война завершилась менее чем восемь лет назад. Она потребовала в свое время дополнительного налогообложения, а результатом ее явились тяжелые людские потери в вооружении. Наемные войска, использовавшиеся в той войне, возвратились домой или были распущены; новые полки, обученные иностранными инструкторами, также были расформированы. Для новой большой войны следовало организовать новую армию, для чего необходимо было приложить много усилий и увеличить налогообложение. Помимо того, даже во времена Смоленской войны существовала довольно сильная оппозиция по отношению к ней, связанная с определенным пацифистским умонастроением, особенно, когда дело касалось войны против христианской державы (Польши), пусть даже иного вероисповедания.

В случае предполагающейся войны с Турцией за Азов нарушения клятвы не было бы, и, следовательно, этот аргумент не являлся бы действительным. Религиозный аргумент христианства против ислама мог быть (и был) использован в поддержку войны. И, тем не менее, в московском обществе все еще сохранялось пацифистское умонастроение. О нем свидетельствуют ответы всего лишь меньшинства делегатов. К этому меньшинству относился весь цвет духовенства, стольники и все московские дворяне (за исключением двоих) – командиры стрелецкого полка и девяти делегатов от провинция дворянства.

Духовенство отказалось выразить свою точку зрения мотивируя тем, что принятие решений по политическим и военным вопросам должно быть предоставлено царю и боярам, а не церкви. Тем не менее, иерархи обещали помочь царю денежными средствами в случае войны. Невмешательство иерархов церкви в государственные дела явило собой резкий контраст по сравнению с отношением патриарха Филарета во время Смоленской войны.

Точно так же другие делегаты, придерживавшиеся такой же точки зрения, не высказывали своих возражений открыто. Они говорили, что решение принадлежит царю, и что если царь должен будет приказать им отправиться на войну, они будут служить ему верой и правдой. Этого и следовало ожидать от военнослужащих, однако отрицательный смысл их ответа был ясен.

Большинство делегатов выразило ту точку зрения, что Москва должна взять себе Азов, даже если это будет означать войну с Турцией.

Стратегическая важность Азова была подчеркнута двумя московскими дворянами – Никитой Беклемишевым и Тимофеем Желябужским, чье мнение расходилось с точкой зрения остальных членов их группы.

Они отметили тот факт, что татарам нельзя доверять. Несмотря на ежегодные подарки, которые посылает им царь, они продолжают нападать на Россию, когда им захочется. После того, как казаки захватили Азов, татары прекратили свои набеги. Будет значительно 6ц| лее выгодным прекратить посылать подарки врагам и использовать эти средства только лишь для того, чтобы создать мощные вооруженные силы против них. Если царь будет владеть Азовом, все нагаи и черкесы будут верно служить ему. Если же турки будут владеть Азовом, то последние кланы ногайцев перейдут на их сторону.

Беклемишев и Желябужский стали давать рекомендации о необходимых военных и финансовых мерах для защиты Азова и в случае неизбежной, по всей видимости, войны с Турцией. Так же поступили и различные группы провинциального дворянства.

В большинстве ответов этой группы резко критиковались методы московской администрации и предлагались реформы. Они напрямую были связаны с военными усилиями. В соответствии с этим было рекомендовано принять Азов после проведения определенных реформ.

Среди мер, предложенных для финансирования предполагаемой войны, было требование со стороны большого числа делегатов от провинциального дворянства о составлении нового кадастра земельных угодий в котором было бы отражено точное число крестьянских усадеб, и о новых правилах, уравнивающих доли набора рекрутов и сбора денег. Если будет обнаружено, что некоторые из владельцев больших угодий скрывают полное число их крепостных крестьян, то незаявленные крестьяне должны будут перейти в подчинение царю. Если собранная сумма денег окажется недостаточной, то дополнительные денежные средства должны взиматься с монастырей и церквей, а также с купцов.

Дворяне из южных приграничных областей добавляли, что, помимо всего прочего, должны быть приведены в порядок административные и законодательные учреждения: «Нас губит московская волокита и несправедливость больше, чем турки и татары».

Представители торгового класса, хотя и обещали продолжать оказывать услуги государству, жаловались на убытки, которые они несут, страдая от засилия иностранных купцов (западноевропейских и персидских). Это явилось повторением их прежних жалоб. Главной теперешней их жалобой стала жалоба на постоянные притеснения со стороны воевод в провинциальных районах и на их беззаконные вымогательства. Купцы требовали отмены гражданских полномочий воевод и восстановления самоуправления в городах и районах.

Получив советы членов Собора, царь и бояре должны были вынести свое решение. Хотя большинство представителей советовало принять Азов, они решили, что это потребует чрезвычайного напряжения сил нации и ресурсов, и что необходимым условием для таких военных усилий должно стать немедленное введение административных реформ.

Царь и бояре вынесли решение против войны. 30 апреля царь отдал казакам приказ оставить Азов. Они так и поступили, но очень неохотно.

 

I

С 1619 г. по 1633 г. патриарх Филарет был полновластным главой московского правительства. После его смерти 1 октября 1633 г. управление московскими делами снова перешло к боярам, которые при Филарете решающего голоса не имели.

Ведущее положение в новой администрации было поделено между двумя из них – князем Иваном Борисовичем Черкасским и боярином Федором Ивановичем Шереметевым. Черкасский был двоюродным братом царя Михаила (его мать была сестрой патриарха Филарета). Шереметев был шурином Черкасского (его жена была сестрой Черкасского).

Первое, что было необходимо сделать новой администрации, это заключить мир с поляками, что и сделал Шереметев в 1634 г. Московское правительство вынашивало много далеко идущих планов: восстановить народное доверие правительству, привести в порядок пошатнувшиеся государственные финансы, удовлетворить жалобы разных сословий московского общества и усилить оборонительную систему против татарских набегов.

Князя Черкасского сделали главой новой администрации, в современной терминологии – премьер-министром. До определенной степени его положение можно сравнить с положением Бориса Годунова во время правления царя Федора. Он стал главой Приказа большой казны, стрелецкого корпуса и Аптекарского приказа (отвечавшего за здоровье царя). Управление таким количеством ведомств, сосредоточенное в руках ведущего государственного деятеля, явилось прецедентом для Московии ХVII века.

Черкасский прилагал большую долю своей энергии к заселению южных областей Московии и к усилению защиты границ. В этом отношении его деятельность опять-таки напоминала деятельность Бориса Годунова.

Напряжение в Смоленской войне истощило силы дворянства, охранявшего южные области Московии, поскольку большая их часть была отведена к западной границе. Милюков дает следующие характерные цифры, демонстрирующие мощь южной армейской группы:

1629 г......................................... 11 826

1630 г...........................................8 898

1631 г...........................................4 842

1632 г...........................................4 827

1633 г...........................................4 955

Когда война закончилась, стало возможным снова уделить должное внимание южной границе. В 1636 г. численность южной армии выросла до 12759 человек.

Черкасский решил не только усилить старую оборонительную линию (Белев – Тула – Рязань), но и возвести южнее еще ряд крепостей. В 1636 г. были построены Козлов, Тамбов, Верхний и Нижний Ломов для того, чтобы воспрепятствовать вторжению ногаев в районы Ряжска и Рязани.

Поскольку новые города располагались главным образом в пустынной местности, необходимо было привлечь сюда новых поселенцев. Это было сделано двумя способами: по приказу правительства военнослужащие переводились из ближайших старых городов и районов; либо же приглашались добровольцы, которым была обещана плата или субсидии за работу на строительстве городов или обработки окружающих земель. Это вызвало протесты со стороны владельцев земельных угодий, с которых добровольные поселенцы переселялись, поскольку землевладельцы таким образом лишались части своей рабочей силы. Строго говоря, оставлять их было позволено только свободным работникам (вольным людям), а не крестьянам, прикрепленным к земле, но на деле трудно было помешать последним уходить нелегально.

Вскоре сами московские землевладельцы (вотчинники) и помещики проявили интерес к освоению новых земель. Однако это противоречило планам Черкасского сохранить приграничные земли для свободных поселенцев и воспрепятствовать развитию там крепостного права. В связи с этим в 1637 г. было постановлено, что московитам не позволяется приобретать земельные угодья в районах Воронежа, Лебедяни, Ельца, Оскола, Ливен, Курска, Мценска, Новосиля, Орла, Волхова, Карачева, Рыльска или в районах к югу от этой линии.

Захват Азова донскими казаками в июне 1637 г. ознаменовал серьезный кризис в отношениях Москвы с Турцией и крымскими татарами. В ответ на действия казаков наместник крымского хана Сафат-Гирей совершил набег на южные области Московии, и было очевидно, что ожидаются новые.

В виду серьезности положения Черкасский решил принять чрезвычайные меры для укрепления русской оборонительной системы против татар. Для того, чтобы вплотную заняться этим, он взял на себя управление Тулой, которая являлась центром старой оборонительной линии к югу от Оки. Шереметев временно заменил Черкасского во главе стрелецкого корпуса в Москве.

Черкасскому были предоставлены полномочия главнокомандующего южной армией, а также главного надзирателя за работами на Белевско-Тульско-Рязанской укрепленной линии (засечной черте). Под его командованием находились князь Д.М. Пожарский (глава рязанского участка линии), князь С.В. Прозоровский (белевский участок) и князь И.А. Голицын (одоевский участок). Чтобы воспрепятствовать пререканиям между воеводами, назначения были сделаны «без мест» (то есть, не учитывая соотношения рангов по генеалогическому старшинству). Это, по всей вероятности, являлось условием Черкасского при определении назначений.

Черкасский получил пространные указанию от царя, которые, по-видимому, были составлены в соответствии с его собственными предложениями. В случае нападения татар Черкасский должен был поступать по собственному усмотрению.

В результате работ 1638 г. Белёвско-Тульско-Рязанская засечная черта стала грозной цепью укреплений, защищающих центральные земли Московии от татарских набегов. Она служила также опорой для дальнейшего продвижения на юг русских крепостных сооружений.

Был задуман и постепенно осуществлен смелый план строительства новой и еще более грандиозной оборонительной линии. Она должна была протянуться от Белгорода на юго-запад к Короче (построена в 1638 г.), Усерду (построен в 1637 г.), затем на север к Воронежу (построен в 1586 г.), простираться до Козлова (1636г.), а оттуда на восток к трем городам, построенным одновременно с Козловом (Тамбов, Верхний Ломов и Нижний Ломов).

В действительности, в планы Черкасского входили уже новые передовые посты южнее намечаемой белгородской линии. В 1638 г. он расселил корпус украинских казаков гетмана Острянина в Чугуеве (к югу от Белгорода). Хотя в 1641 г. эти казаки, будучи недовольны тяготами сторожевой службы, взбунтовались, убили Острянина и вернулись в польское подчинение, крепость Чугуев не была оставлена и продолжала свое существование, пополненная московским гарнизоном.

Захват Азова казаками в 1637 г. мог стать поворотным пунктом в борьбе русских против татар. Его кардинальную стратегическую важность для контроля над северным Кавказом и сдерживания крымских татар ясно понимали как донские казаки, так и такие лидеры московского дворянства, как Беклемишев и Желябужский. Так как Азов мог стать выдвинутым на юго-восток опорным пунктом русской оборонительной системы в степных землях, вполне естественно, что Черкасский благоприятствовал отправке московских войск в Азов, когда казаки в 1641 г. предложили царю сделать это.

Но, как мы знаем, после совещания делегатов Земского Собора в январе 1642 г. царю и большинству бояр стало ясно, что содержание Азова истощит московские финансы и потребует важных внутренних реформ, с которыми большинство бояр не было бы согласно. Возможно, Черкасский и согласился бы, но он умер 4 апреля того года, и Шереметев, человек менее энергичный, заменил Черкасского на месте первого советника царя.

Хотя война между Москвой и Турцией и была предотвращена благодаря отходу донских казаков из Азова, непрекращающиеся набега татар на южные области Московии продолжались и стали особенно интенсивными в 1644 г. и 1645 г. При таком сложном положении дел с востока пришла новая опасность для русских владений на нижней Волге и на северном Кавказе – калмыки.

При таком стечении обстоятельств московское правительство рассматривало даже возможность союза с Польшей против крымских татар и Турции. В 1645 г. турки готовились к войне против Венеции. В поисках союзников Венеция обратилась за помощью к польскому королю Владиславу. Он получил от Венеции субсидию, которая дала возможность начать военные приготовления, не прося сейм выделить кредиты. Владислав намеревался использовать запорожских казаков в нападении на Крым и турецкие владения вдоль северных берегов Черного моря.

В то же время Москва рассчитывали на помощь донских казаков в продолжающейся борьбе против крымских татар. Переговоры между Польшей и Москвой по поводу двусторонних действий против татар и турок начались в 1645 г. Однако на следующий год из-за противодействия сейма король Владислав вынужден был отложить на время свои воинствующие планы. Он возобновил их, но в более осторожной форме в 1647 г. В августе польский посланник, украинский магнат Адам Кисель, прибыл в Москву. Он был уполномочен предложить Москве оборонительный союз только против крымских татар. План подобного союза был согласован, но вся затея провалилась из-за украинского восстания против Польши в 1648 г.

Тем временем, работы на Белгородско-Воронежской оборонительной линии (и ее северо-восточном направлении к Нижнему Ломову) продолжались, и к 1650 г. строительство линии было успешно завершено.

Мирный период во время правления патриарха Филарета, длившийся с 1619 г. до начала Смоленской войны в 1632 г., был временем роста благосостояния. Как гласит документ того времени, «народ сильно пополнил все свое добро и имущество».

Смоленская война и возведение оборонительных линий повысили расходы и потребовали дополнительного рекрутирования мужчин (солдат и работников).

До образования в 1630-1631 гг. новых армейских частей, проходивших подготовку у иностранных офицеров, годовые затраты на содержание московской армии (дворянства и стрельцов) составляли около 275000 рублей. Затраты на части, обучаемые иностранцами, и на иностранных наемников во время первых четырнадцати месяцев Смоленской войны (с 1 сентября 1632 г. по 31 октября 1633 г.) доходили до 430 000 рублей. Общие затраты в течение этого периода на содержание смоленской армии и резервного корпуса князей Д.М. Черкасского и Д.М. Пожарского достигали цифры в 600 000 рублей. Это было более чем в два раза выше годовых затрат на армию до начала Смоленской войны.

Чтобы покрыть военные расходы, Земский Собор проголосовал за дополнительный сбор «пятины» (или «пятой деньги») в ноябре 1632 г. В конце января 1634 г. Собор повторил обложение этим налогом.

Окончание войны не принесло облегчения в налогообложении. Наоборот, возобновление татарских набегов и строительство оборонительных линий для их сдерживания требовало нового повышения налогов. В 1637-1638 гг. налог на содержание стрелецкого войска составил 240 рублей с сохи. В 1643-1644 гг. стрелецкий налог поднялся до 672 рублей с сохи.

Новый общий кадастр 1620-х гг. установил соху как стандартную единицу налогообложения. В 1630-х гг. для более практичного распределения налогов на владения военнослужащих была введена меньшая единица, основанная на как количестве земли, так и на числе усадеб – так называемая «живущая четверть».

Четверть, как мера площади, равнялась половине десятины (одна десятина составляет 2,7 акра). Живущая четверть, как единица налогообложения, считалась как 1/800 часть сохи. Она обычно включала в себя восемь крестьянских усадеб и четыре бобыльих усадьбы (слово «бобыль» обозначало безземельного сельскохозяйственного работника). Это число варьировалось в разных районах и в разные периоды. Позднее живущая четверть была введена также и на церковных и монастырских землях. В этом случае ее составляли шесть крестьянских усадеб и три бобыльских.

Налогообложение затрагивало городское и сельское население. Горожане (посадские люди) и свободные крестьяне на государственных землях (уездные люди) были организованы (для взимания с них налогов) в общины, в которых ответственность была разделена между всеми членами. Таким образом, в интересах каждого члена каждая усадьба должна была облагаться налогом. Так было и в крестьянских общинах.

В городах положение было менее стабильным. Некоторые из горожан (посадских людей) пытались уклониться от уплаты налогов, отдавая себя под патронаж (заклад) людям, не облагавшимся налогами (белым), таким, как дворяне, оптовые купцы (гости), монастыри или продавая свои усадьбы подобным людям. В случаях такого рода страдали оставшиеся члены городской общины, поскольку их доля в наложенных на город (посад) налогах возрастала. Естественно, они протестовали против подобных сделок.

Частные владельцы или держатели земельных угодий (вотчин) и поместий несли ответственность за сбор налогов значительно меньшую, чем на государственных землях. Главной задачей землевладельца было привлечь достаточное количество рабочей силы для обработки земли.

Здесь снова неотвратимо встает извечная крестьянская проблема. Землевладельцы хотели сделать так, чтобы запрет на свободу передвижения крестьян был постоянным. Наряду со всем прочим, свободное передвижение означало текучесть сельскохозяйственной рабочей силы, что было несомненно убыточно.

К тому времени жизнь крестьянина в маленьком поместье была тяжелее, чем на большой вотчине или на монастырских угодьях. На маленьких угодьях было меньше крестьян, чем на больших, и надзор помещика за их работой мог быть, а часто и был, значительно более суровым. Лишение крестьянского поселения свободы означало, что крестьянин, который хотел уйти из маленького поместья на большую вотчину, не мог сделать этого законно. Если он поступал таким образом, он становился беглецом, и его прежний землевладелец имел право потребовать, чтобы он вернулся обратно.

Однако была некоторое различие между отношением владельцев больших земельных угодий (главным образом, бояр) и отношением держателей (или владельцев) малых угодий (главным образом, дворян) касательно установленного срока предъявления требований на беглых крестьян. Чем длиннее этот установленный срок для осуществления этого права, тем лучше для землевладельца, от которого бежал крестьянин. Для владельца большого угодья, чьи управляющие принимали беглого крестьянина, не задавая никаких вопросов (или даже содействовали его приходу), лучшим было противоположное. Если местонахождение беглого крестьянина не было обнаружено его прежним владельцем в течение пяти лет, он мог законно оставаться у своего нового землевладельца. Именно это имели в виду делегаты от дворянства на Земском Соборе, когда они жаловались, что владельцы больших угодий утаивают общее число их крестьян.

Неудовлетворенность как посадских людей, так и дворян открыто проявилась в 1637 г. Первые требовали, чтобы правительство приняло энергичные меры по прекращению практики уклонения от налогов посредством заклада или продажи усадеб «беломестцам» (не облагаемым налогами владельцам). Эти требования были удовлетворены, и Приказ сыскных дел, учрежденный в 1619 г. и закрытый патриархом Филаретом, был основан вновь, и а его обязанности вменялось искать уклоняющихся от налогов.

А в феврале 1637 г. дворяне и дети боярские представили на рассмотрение царя петицию, в которой они требовали, во-первых, отмены установленного срока предъявления требований на беглых крестьян, и во-вторых, организацию особых судов в каждом городе для гражданских тяжб (включая и требования на беглецов). Члены этих судов должны избираться дворянством и земскими людьми, под которыми имелись в виду налогооблагаемые горожане и государственные крестьяне.

Частичным ответом на дворянскую петицию стало увеличение установленного срока с пяти до девяти лет. Эта уступка не успокоила дворянство. В июле 1641 г. по Москве прокатились волнения. Сын боярский писал своему отцу из Москвы в Нижний Новгород, что в столице был большой беспорядок, и распространялись слухи, что вскоре «земля» (т.е. дворянство и городской люд) будет убивать бояр. 11 июля группа бунтовщиков ворвалась во дворец, вручила жалобные петиции царю и потребовала отмены установленных сроков.

Царь и бояре опять вынуждены были пойти на уступки. Установленный срок для требований был удвоен: десять лет вместо пяти.

 

II

В 1636 г. начал работать завод по производству железа и вооружения, для строительства которого братья Андрей и Авраам Виниусы получили царский патент в 1632 г.

Проведение работ оказалось очень дорогим. Московское правительство выделило Виниусам годовую субсидию в 3 000 рублей в виде ссуды, но этого было недостаточно, и Андрей Виниус вынужден был принять новых партнеров, таких же, как и он, иностранцев – Петера Марселиса и Тильмана Акема. Все трое получили новую грамоту от царя в 1639 г.

Позднее, в 1644 г., Марселис и Акема получили также патент на строительство завода железных изделий вдоль рек Ваги, Костромы и Шексны с освобождением от налогов на двадцать лет. То что Виниус был лишен этой субсидии, привело к ухудшению отношений между ним и Марселисом. Предпочтение, выказанное царем Марселису, явилось результатом помощи Марселиса в ведении важных дипломатических переговоров с Данией по поводу предполагающейся помолвки старшей дочери царя Михаила – Ирины с датским принцем Вольдемаром.

Петер Марселис (родился в Роттердаме в 1602 г.) принадлежал к голландской купеческой семье, которая переехала в 1605 г. в Гамбург и установила деловые связи с Данией, а затем с Московией. Один из братьев Петера поселился в Христианин, где под его контролем находилась значительная часть норвежских рудников. Другой брат был постоянным представителем датского короля в Амстердаме.

В 1613 г. агенты Марселиса появились в Москве, а в 1619 г. Петер Марселис приехало в Москву. Помимо его разнообразной предпринимательской деятельности в качестве купца и промышленника, он также был принят на службу московским правительством для выполнения дипломатических миссий за границей, а в отдельных случаях действовал как представитель Дании в Москве.

В системе московской дипломатии Дания считалась естественным противовесом Швеции. Как Дания, так и Московия были заинтересованы в развитии торговых отношений. Михаил посчитал правильным обратиться именно к датскому королевскому дому, будучи убежден своим отцом в желательности семейных союзов между Москвой и западными королевствами. Царь Борис в 1602 г. пригласил датского принца Ганса (брата короля Христиана IV) приехать в Москву, чтобы жениться на его дочери Ксении. Следует вспомнить, что принц умер от лихорадки вскоре после прибытия.

Нет сомнения в том, что путем родства с западным королевским домом царь Борис надеялся заслужить уважение к себе и также к своей семье не только на западе, но среди московитов, и таким образом обеспечить продолжение своего рода.

Царь Михаил, выбранный Земским Собором, как и Борис, точно так же должен был думать, как утвердить себя на троне и основать династию, поскольку до 1634 г. король Польши Владислав продолжал предъявлять требования на московский престол.

В 1616 г. для молодого царя Михаила (он только что достиг двадцатилетнего возраста) была выбрана русская невеста. Ею была Мария Хлопова, дочь московского дворянина Ивана Хлопова. Она нравилась Михаилу, но свадьба не состоялась из-за интриг братьев Б.М. и М.М. Салтыковых, племянников царицы Марфы.

Когда отец царя Филарет вернулся из польского плена в 1619 г. и принял сан патриарха, он занялся женитьбой царя и решил подыскать себе будущую невестку на Западе. В 1621 г. он направил князя Алексея Львова в Данию, чтобы подготовить почву для свадьбы одной из племянниц короля Христиана с царем Михаилом. Львов должен был настаивать на том, чтобы невеста согласилась обратиться в православие. Под предлогом болезни король отказался принять Львова, который, со своей стороны, отказался обсуждать проблему с королевскими министрами.

Во время миссии в Копенгаген Львова сопровождал ученый московский священник Иван Наседка. Во время четырехмесячного пребывания в Дании Наседка имел возможность наблюдать религиозную жизнь протестантов и изучить протестантизм. Результатом этого явился его полемический труд с разоблачениями лютеран (1623 г.).

Еще одна попытка брака царя Михаила была сделана в 1623 г., на сей раз – с сестрой курфюрста Бранденбургского. К шведскому королю Густаву-Адольфу, шурину курфюрста, обратились с предложением стать посредником, но он отказался от сотрудничества, когда узнал об условии обращения будущей невесты в православие.

В конце концов 24 сентября 1624 г. царь Михаил женился на русской княжне Марии Долгоруковой, дочери князя Владимира Долгорукова. Невеста заболела на следующий день после свадьбы и умерла в январе 1625 г. Год спустя царь женился во второй раз. Его новая невеста Евдокия Лукьяновна Стрешнева была дочерью скромного провинциального дворянина. В 1627 г. она родила царевну Ирину; в 1629 г. – царевича Алексея. Затем последовало еще несколько дочерей и двое сыновей.

1640 г. в Москве решили изучить возможности брака для Ирины и снова внимание привлекла Дания. Как с династической, так и с политической точки зрения этот брак имел огромное потенциальное значение для Москвы. В 1639 г. оба младших сына царя умерли, оставив Алексея единственным наследником царя Михаила. В том случае, если с ним что-нибудь бы случилось, династический кризис был бы неизбежен. Брак Ирины с западным принцем мог предотвратить кризис, поскольку ее предполагаемый муж стал бы естественным кандидатом на московский престол.

9 июня 1640 г. Петер Марселис был вызван в московский Посольский приказ, и его попросили дать сведения о сыновьях короля Христиана, находящихся в брачном возрасте. Марселис объяснил, что у короля есть два сына от первого брака. Один, кронпринц, уже был женат, а другой помолвлен. У него есть еще один сын, Вальдемар, граф Шлезвиг-Гольштейнский, от второй (морганатической) жены.

В ноябре один из переводчиков посольского приказа Иван Фомин обрусевший датчанин, был направлен в Копенгаген с жалобой на то, что герцог нарушил договор о торговле с Персией. Фомину также были даны указания проверить утверждение Марселиса и неофициально собрать сведения о графе Вольдемаре. Впечатление, произведенное графом на Фомина, было благожелательным. Король Христиан догадался о причине интереса к Вольдемару и решил послать его в Москву во главе дипломатической миссии для обсуждения торговых привилегий для датчан. Между тем Вольдемар мог изучить матримониальные перспективы для себя.

Деловая часть миссии Вольдемара не принесла успеха. Торгового соглашения достигнуто не было. Что же касается женитьбы, то о ней не было никаких упоминаний. В сентябре датчане отправились обратно домой. Впечатление Вольдемара от Московии не было благожелательным.

Однако московскому двору и правительственным кругам Вольдемар понравился, и в апреле 1642 г. окольничий С.М. Проестев и дьяк И. Патрикеев были направлены в Данию с богатыми подарками Вольдемару для того, чтобы заключить соглашение о его браке с Ириной. Соглашение достигнуто не было из-за требования посланников, чтобы Вольдемар был обращен в православие – требование, которое датчане отказались принять.

Это, однако, не стало концом переговоров. Царь стремился к тому, чтобы Вольдемар стал его зятем. Видный московский боярин Ф.И. Шереметев предложил направить в Копенгаген Петера Марселиса в качестве московского посланника. Марселис, который был хорошо знаком с обстоятельствами дела (он был в Копенгагене во время миссии Проестева и Патрикеева), согласился, но только на том условии, что обращение Вольдемара в православие не станет необходимым условием свадьбы.

Царь, Михаил и Шереметев согласились с советом Марселиса. Как становится очевидным из дальнейших событий, патриарха об этом в известность не поставили. Марселис был уполномочен объявить королю Христиану, что Вольдемар по приезде в Москву будет волен решать, принимать ему православие или нет. Что касается материальной стороны дела, то Вольдемар получит в удел Суздаль и Ярославль.

Марселис отбыл из Москвы 16 января 1643 г. и появился в Копенгагене 14 марта. Соглашение было достигнуто быстро. К тому же Дания находилась под угрозой войны со Швецией и считала Москву ценным союзником.

После переговоров с Марселисом король Христиан составил список особых условий, которые следовало одобрить и утвердить царю. Христиан требовал, чтобы Вальдемара не принуждали принимать православие; чтобы для него была построена лютеранская церковь; чтобы властью над ним обладал один только царь; чтобы города, дарованные ему в удельное владение, навсегда остались принадлежащими ему и его прямым наследникам.

Марселис привез требования Христиана в Москву, где их одобрили царь и бояре с той оговоркой, что определенные детали следует окончательно урегулировать в переговорах между боярами и датскими посланниками, которые будут сопровождать Вольдемара. Патриарх все еще знал о религиозных пунктах соглашения.

В июле Марселис отправился из Москвы к королю Христиану с посланием царя. Он представил это послание 31 августа. Король был так доволен службой Марселиса, что посвятил его в рыцари (17 сентября 1643 г.).

28 октября 1643 г. патриарх был официально уведомлен о миссии Марселиса и о предстоящей помолвке Вольдемара с Ириной. Обещание, данное Вольдемару по поводу свободы решения в вопросе религиозной веры, все же не было упомянуто.

В то же время, Вольдемар со своей свитой и двумя датскими посланниками отплыл из Копенгагена в Гданьск (Данциг), а затем направился через Польшу, Псков и Новгород в Москву, куда и прибыл 21 января 1644 г. После того, как Вольдемар отдохнул от своего утомительного путешествия, царь неофициально посетил его и обнял как сына. Три дня спустя Вальдемар торжественно принят царем Михаилом и царевичем Алексеем.

3 февраля у датских посланников было предварительное совещание с боярами и дьяками посольского приказа для обсуждения деталей, касающихся статуса Вольдемара в Москве, а также условий торгового соглашения.

На следующий день царь Михаил нанес визит Вольдемару. Все, казалось бы, шло гладко, но неожиданно возникло препятствие. Патриарх Иосиф не только настаивал на том, чтобы Вольдемар принял православие, но и чтобы он был крещен по московскому обычаю, будучи трижды погружен в воду – правило, установленное для обращающихся иностранцев патриархом Филаретом. Позиция патриарха нашла поддержку у некоторых влиятельных бояр. Одним из них был наставник царевича Алексея Борис Иванович Морозов.

Отношение Морозова можно объяснить его желанием воспрепятствовать женитьбе Вольдемара на Ирине, поскольку тогда он стал бы претендентом на русский трон и, соответственно, соперником Алексея. Что же касается патриарха, для него возможность того, что Вольдемар станет царем, делала обращение его в православие абсолютно обязательным.

8 февраля 1644 г. патриарх послал обрусевшего немца Дмитрия Францбекова к Вольдемару, чтобы убедить того принять православие. Вольдемар возразил, что подобное требование противоречит условиям, уже согласованным. Затем он обратился к царю. Последний принял Вольдемара 13 февраля и сказал, что он считает Вольдемара своим сыном и что, как его отец, он желает его обращения в православие.

Вольдемар ответил, что он готов быть послушным царю, как своему отцу, во всем, кроме его веры, и попросил позволения возвратиться домой. Царь возразил, говоря, что об этом не может быть и речи, так как это становится международным скандалом.

Затем царь предложил, чтобы убедить Вольдемара, устроить религиозный диспут между патриархом и другими представителями православия, с одной стороны, и капелланом Вольдемара Маттиасом Вельхабером, с другой. Диспут принял форму обмена посланиями, трактатами, обоюдными опровержениями, во время как Вольдемар вынужден был оставаться в Москве в условиях, близких к домашнему аресту. Его попытки бежать оказались безуспешными.

Ведущим выразителем православных взглядов в этой полемике был священник Иван Наседка. Часть из его разоблачений лютеран («Изложение на лютеры») была включена в краткое изложение православной веры, опубликованное в Москве в 1644 г. под названием «Кириллова книга».

О большом интересе москвичей к этому религиозному диспуту можно судить по темпам продажи этой книги – солидного тома. Она была выпущена 13 мая; к концу месяца было продано 518 экземпляров; к концу августа – 1032 экземпляра. Для Московии того периода эти цифры достаточно впечатляющи.

Как того можно было ожидать, ни одна из сторон не была убеждена противоположной. При создавшемся щекотливом положении князь Семен Шаховской написал письмо царю Михаилу, в котором убеждал его не настаивать на крещении Вольдемара как необходимом условии его женитьбы на Ирине.

Шаховской упоминал исторические примеры смешанных браков: брак дочери Ивана III Елены с польским королем Александром и брак племянницы Ивана Грозного (дочери его двоюродного брата) княжны Марии Владимировны Старицкой с ливонским королем Магнусом в 1573 г.

Скорее всего Шаховской написал это письмо по предложению самого царя Михаила. Во всяком случае, так он говорил позднее наследнику Михаила царю Алексею. Разумеется, по прошествии некоторого времени, будучи запуган следственной комиссией князя Алексея Никитича Трубецкого, он отрекся от своих слов. Тем не менее его первое утверждение, по всей вероятности, было верным.

Когда о письме Шаховского стало известно патриарху и боярам, с их стороны поднялся столь негодующий голос протеста, что мягкий царь Михаил испугался и обнародовал взгляды Шаховского. Даже Ф.И. Шереметев, который официально поддерживал данное Марселису поручение двумя годами раньше, перестал оказывать свою поддержку царю.

Боярская Дума обвинила Шаховского в переходе на сторону Вольдемара и выражении неправославных взглядов. Для того, чтобы удалить его из Москвы и тем самым предотвратить его дальнейшее влияние на царя, бояре уговорили Михаила назначить Шаховского комендантом в далекую крепость Колу.

Этот эпизод был чрезвычайно болезненным для царя Михаила. И все же, несмотря ни на что, он продолжал цепляться за надежду иметь Вольдемара своим зятем и сопротивлялся отъезду Вольдемара из Москвы. Гордиев узел был разрублен смертью Михаила 12 июля 1645 г.

Вполне характерна та натяжка, с которой автор рассказа о внезапной смерти государя Михаила Федоровича, публицист из боярской партии Морозова, рассуждал о том, что если бы царь Михаил не умер преждевременно именно в то время, Вольдемар мог бы стать шуринам царевича Алексея и мог бы занять трон после смерти Михаила.

 

III

Ф.И. Шереметев ухаживал за царем Михаилом во время его болезни и был при его кончине Сам он был слаб здоровьем и не обладал достаточной анергией для руководства государственными делами. Инициативу на себя немедленно взял наставник царевича Алексея – Борис Иванович Морозов.

13 июля 1645 г. бояре и высшие чиновники присягнули на верность Алексею. Старший член рода Романовых Никита Иванович (двоюродный брат паря Михаила) принес присягу первым, чтобы подчеркнуть династическую традицию. Без какой-либо отсрочки по всей стране были разосланы гонцы, чтобы принимать клятву верности.

Форма клятвы лишь немного отличалась от той, что приносили парю Михаилу в 1613 г., которая относилась к Михаилу и его будущим жене и детям, «каких Господь даст ему». Клятва 1645 г. приносилась Алексею и его матери Евдокии (вдове Михаила). О будущем жены и детей не упоминалась. Не было никаких постановлений на случай смерти Алексея, до того, как он женится и обзаведется детьми. По всей видимости тогда Никита Иванович Романов стал бы претендентом на трон (царица Евдокия умерла в августе 1645 г.).

Михаил, как мы знаем, был избран царем на Земском Соборе в то время, когда внутренние трудности продолжались, а внешние врага (поляки и шведы) все еще угрожали самому существованию России. В связи с этим, естественно, что присяга 1613 г. требовала от всех, кто ее принес, верно служить царю Михаилу; не признавать какого-либо иного государя, кроме него; не искать правителя из другой страны (из поляков или немцев – под этим последним названием москвичи подразумевали всех западных людей, включая шведов и датчан); не искать правителя из какого-либо русского боярского клана; не сопротивляться правлению царя Михаила и не организовывать заговоров против него; сообщать властям о любых заговорщиках.

Однако политическая ситуация была более стабильной в 1645 г., чем в 1613 г., и московское правительство утвердило свою власть прочно. Наряду со всем прочим, после русско-польского договора 1634 г. избранный в 1611 г. монарх король Владислав IV Польский отказался от своих притязаний на московский трон. И, тем не менее, новая присяга включала в себя основные условия присяги 1613 г.

Между прочим, причин к беспокойству в Московии 1645г. было много. Следует вспомнить, что члены Земского Собора 1642 г. свободно излагали многочисленные жалобы против администрации и требовали реформ.

Еще больше тревожило появление в 1640-х гг. двух претендентов на трон в Польше и одного в Турции. Один из них называл себя сыном царицы Марины Мнишек; два других были якобы сыновьями Василия Шуйского. Важнее всего оказалось присутствие в самой Москве сильного кандидата на трон (после его предполагаемой женитьбе на царевне Ирине) – датского принца Вольдемара. Вольдемар скорее всего обращался как претендент на трон не только к отдельным боярам, но и к определенным кругам дворян, а также и простым людям.

Таким образом, та статья присяги на верность Алексею, в которой звучала клятва не искать на роль царя никакого немца, звучала вполне своевременно.

Характерным показателем настроений того времени явилось то, что в 1646 г. один из шацких военнослужащих, татарский мурза Федор Бердышов, отмечал: «Алексея Михайловича не следовало бы возводить в цари, было бы значительно лучше иметь на троне датского королевича... Это Морозов посадил Алексея на трон».

Распространились слухи, что Алексей не является сыном Михаила. Действительно, еще в 1635 г. архимандриту Хутынского монастыря Феодориту доносили: "Бог знает, действительно ли Алексей – царевич, а не подменный [другим ребенком]. Доказывали, что царица Евдокия рожала только девочек и ни одного мальчика, поэтому однажды (в 1629 г.) у царицы забрали новорожденную девочку и принесли мальчика вместо нее.

Это заявление было абсурдным, поскольку Евдокия родила, кроме Алексея, еще двух мальчиков, которые умерли в младенчестве.

Каким-то образом слухи, неблагоприятные для Алексея, распространялись также среди религиозно инакомыслящих, известных как «капитаны». Отшельник в Суздальской земле объявил, что Алексей – не настоящий царь.

Алексею было всего шестнадцать лет, когда он стал царем. На протяжении трех лет фактическим правителем Московии был Морозов. Одним из первых его шагов было избавиться от Вольдемара – свести на нет его брак с Ириной, чтобы «не давать ему никакой доли во владении нашей русской землей». Вольдемару и его свите дали богатые подарки, и они покинули Москву 17 августа 1645 г.

На следующий год князю Семену Шаховскому, который был отослан в Колу в 1644 г. за свою поддержку Вольдемара, было позволено вернуться в Москву, где его принял царь Алексей. Во время встречи наивный Шаховской стал объяснять резоны его прежнего отношения к возможности брака Вольдемара и поступил достаточно опрометчиво сказав, что он действовал так по совету царя Михаила. Это заявление было расценено как акт оскорбления величества. Шаховской был допрошен боярами и обвинен в «ереси» [защите смешанных браков] и в главном политическом преступлении («великое воровство») – поддержке Вольдемара. Его приговорили к сожжению у столба. Однако 4 января 1647 г. царь смягчил приговор. Шаховской был сослан в Сольвычегодск на Урале.

В своем донесении из Москвы шведский дипломат Поммеренинг упоминает дело Шаховского. «Один достойный доверия человек» якобы сказал ему, что Шаховской называл царя Алексея незаконным ребенком, отсюда и последовал смертный приговор.

28 сентября 1645 г. Алексей был торжественно коронован как царь патриархом Иосифом в кремлевском Успенском соборе. Патриарх подчеркнул родство Романовых со старой московской династией и провозгласил царя Михаила полноправным преемником царя Федора (сына Ивана Грозного от Анастасии Романовой).

По случаю коронации дворянская армия (расквартированная в Туле) временно была демобилизована, и военные продемонстрировали свое признание полномочий царя Алексея, приняв участие в коронационном смотре. Котошихин писал, что каждый город или область были представлены на коронации двумя делегатами от каждого чина, включая дворянство и горожан. Это был обычный контингент Земского Собора, и поэтому Котошихин относился к этому собранию как к «выборам» Алексея. В другом месте своего труда Котошихин указывал, что Алексей не давал слова советоваться ни с Боярской Думой, ни с Земским Собором во время своего царствования.

Для того, чтобы обеспечить продолжение рода, неотложным делом для Алексея стала ранняя женитьба. Как и его отцу, придворные интриги помешали Алексею жениться на его первой невесте в начале 1647 г. Говорили, что Морозов возражал против помолвки. А если это так, то именно Морозов поддержал брак Алексея с Марией Даниловной Милославской 16 января 1648 г. Десять дней спустя Морозов женился на сестре Марии – Анне, тем самым став шурином молодого царя.

После ухода Шереметева в отставку Морозов занял его место во главе трех ключевых постов московского правления: управления государственными доходами (большая казна), стрелецкого войска и медицинского управления (аптекарский приказ). Кроме того, он был назначен главой «Новой четверти» (которая несла ответственность за монополию в торговле алкоголем) и иноземного приказа (ведавшего иностранцами, находившимися на московской службе).

Женитьба Морозова предоставила ему возможность тесного общения с царем и его семьей. В то же самое время, эти две свадьбы подняли статус рода Милославских. Илья Данилович Милославский стал одной из самых видных фигурой при дворе. Хотя он и не выделялся способностями государственного деятеля, Милославский прекрасно знал, как надо преследовать свои собственные интересы и интересы своей семьи.

Морозову было пятьдесят пять лет ко времени вступления Алексея на трон. Будучи человеком сильной воли, большой проницательности, административных способностей, он понимал насущную необходимость реформ для удовлетворения требований, высказанных в 1637 г. и 1642 г. дворянством, купцами и горожанами. Однако он проявил себя слишком авторитарным в осуществлении своей программы и слишком нетерпеливым в управлении людьми. Также методы жесткой экономии, которые он применял на своих обширных угодьях, а затем применил к государственным расходам, стали помехой реформе.

Морозов поставил людей, которым он мог доверять (своих родственников), на ключевые посты в своей администрации. Так, боярин Иван Васильевич Морозов заменил Ивана Петровича Шереметева на месте главы следственного управления («Владимирский судный приказ»); Борис Иванович Пушкин был назначен главой управления по борьбе с преступностью («Разбойный приказ»), заменив на этом посту Василия Петровича Шереметева. Шурин Морозова окольничий Петр Тихонович Траханиотов стал новым главой управления артиллерией («Пушкарский приказ»). Шурин Траханиотова Леонтий Степанович Плещеев получил пост судьи в Земском приказе.

Важную роль в администрации Морозова играли братья Чистые, которые по происхождению были ярославскими купцами. Назар Иванович Чистый вел торговлю с заграницей и сам ездил за рубеж. В 1632 г. его назначили дьяком управления государственных доходов («Большая казна»). В январе 1647 г. Морозов дал ему еще более важный пост – думского дьяка во главе Посольского приказа. Во главе Большой казны Назара заменил его брат Аникей Иванович.

Большинство чиновников, которых выдвигал Морозов, было способными людьми, но, назначая их, Морозов оскорблял Шереметевых, их друзей и сторонников, и таким образом создал оппозицию своему правлению при царском дворе.

Главными пунктами программы Морозова были следующие: (1) меры по улучшению положения дворянства и горожан; (2) меры по улучшению государственных финансов путем сокращения затрат, не являющихся необходимыми, и изыскание новых источников дохода.

Морозов начал с рассмотрения требований дворянства. 19 октября 1645 г. правительство утвердило десятилетний установленный срок для предъявления требований, касающихся беглых крестьян (введенный в 1641 г.). Кроме того, объявлялось, что будет сделан новый кадастр крестьянских и бобыльских усадеб. Те крестьяне и бобыли, чьи имена будут занесены в книгу переписи, останутся навсегда прикрепленными к землям их проживания (это значило, что установленный срок для требований будет отменен).

Правительство должно было воспрепятствовать тому, чтобы дворянство предъявляло требования на беглых крестьян, которые ушли в большие боярские земли ранее 1635 г., и, таким образом, оно поощряло укрывательство таких крестьян боярами. С другой стороны, правительство обещало, что после составления новых книг переписи больше не будет установленного срока для требований. Другими словами, на будущее гарантировалось установление того, что крестьяне будут прикреплены ко всем видам земельных угодий – и это будущее не столь отдаленное. Это устраивало и бояр, и дворянство.

Мнения крестьян никто не спрашивал. Чем короче установленный срок требований на беглецов, тем выше шанс крестьянина уйти от закона неузнанным и тем самым осуществить свое традиционное право свободы передвижения. Однако то, чего хотели крестьяне – это не отмена установленного срока, а отмена запретительных годов («заповедные годы») и восстановление годов свободного передвижения (выходные годы). Точку зрения крестьян на их права характеризует то, что в ряде договоров (порядные) между крестьянином и землевладельцем в 1620-е, 1630-е и 1640-е гг. вплоть до 1648г. крестьянин обещал не покидать своего участка земли до тех пор, пока царем не будут восстановлены годы свободного передвижения. Это ясно показывает, что крестьяне сохраняли надежду на восстановление Юрьева дня (день Св. Георгия, 26 ноября), в который ежегодно они имели возможность покинуть угодья своего господина.

Новая перепись населения состоялась в 1646 г. Метод ее проведения отличался от составления предыдущих кадастров тем, что это была преимущественно перепись усадеб и населения, а не пахотной земли. Поэтому новые переписные книги не содержали сведений о количестве земли, использовавшейся крестьянами, хотя подобная информация всегда присутствовала в прежних кадастрах (писцовых книгах). Не только налогооблагаемые, но все простые люди мужского пола, проживающие на господских землях (безземельные бобыли и крестьяне) были сосчитаны (включая детей мужского пола). Поскольку переписные книги стали основой крепостной зависимости крестьян, там также давались сведения о беглецах за последние десять лет (в соответствии с установленным десятилетним сроком).

В отношении городского населения правительство Морозова подготовило далеко идущий план по защите интересов городских общин, платящих налоги (посадские общины), от посягательств монастырей, бояр и прочих. Предполагалось аннулировать их владения и права в городах и вернуть в городскую общину всех ее прежних членов, которые продали свои усадьбы или перешли под юрисдикцию к кому-либо в качестве закладчиков.

В феврале 1646 г. П.Т. Траханиотову и дьяку Артемию Хватову было предписано проследовать во Владимир для того, чтобы реорганизовать там посадскую общину как начало общей городской реформы. Они должны были выяснить статус всех жителей и выявить не платящих налоги. Все те, кто покинул общину в качестве закладчиков, начиная с 1637 г., должны были быть возвращены обратно в посады. Всю землю, перешедшую от общины к персонам или учреждениям, не облагаемым налогом, следовало конфисковать и вернуть общине. Выполнив свое задание, Траханиотов и Хватов представили исчерпывающий доклад, который мог служить образцом для подобных же реорганизаций в других городах.

В отношении государственных финансов Морозов приступил к выполнению программы жесткой экономии. Чиновничий персонал при дворе был сокращен; некоторые придворные слуги были уволены, жалование остальных было урезано. Жалование провинциальным чиновникам также было понижено.

Политика экономии коснулась также и армии. Некоторые из иностранных офицеров были лишены денежной платы, получив вместо того земельные наделы. Жалование стрельцов также было урезано.

Морозов не нашел возможным поднять прямые налоги, поскольку они и так уже были большими, и многие общины являлись задолжниками. Вместо этого он ввел непрямое налогообложение в форме правительственных монополий на соль и табак. Его советниками в этом вопросе были гость (оптовый купец) Василий Шорин и дьяк Назар Чистый. Обе монополии были введены царским указом от 7 февраля 1646 г. и переданы в руки Большой Казны.

До реформы пошлина на соль составляла 5 копеек с пуда, теперь она поднялась до 20 копеек с пуда.

Употребление табака было запрещено во времена царствования Михаила по настоянию церкви. Курильщикам грозило серьезное наказание (отрезание носов). Однако искоренить эту привычку оказалось невозможно. Когда продажа табака стала правительственной монополией, были установлены твердые цены.

Вводя монополии, правительство посчитало необходимым объяснить свои мотивы реформ: ожидаемый доход позволит со временем отменить такие прямые налоги, как налог на содержание стрельцов и почтовых ямщиков (стрелецкие и ямские деньги). Более того будет несправедливости, поскольку цены будут равными для всех потребителей.

Как выяснилось, повышение цен на соль оказалось неприятным для богатых и невыносимым для бедных. Последние были в таком волнении, что соляную монополию пришлось отменить 10 декабря 1647 г. Табачная монополия оставалась в силе.

Несмотря на отмену соляной монополии, народное возмущение против нововведений Морозова не утихало.

Бояре, снятые с ключевых постов; придворные чиновники, потерявши!; свои места из-за сокращения чиновничьего аппарата;

стрельцы и провинциальные военнослужащие, чье жалование было урезано; налогоплательщики, из которых выжимали их задолженности; горожане и прочие, не нашедшие справедливости в судах – все были возмущены. Недовольство было направлено на трех самых даровитых помощников Морозова – дьяка Назара Чистого (которого вместе с купцом Василием Шориным народ считал инициатором соляной монополии), Л.С. Плещеева и П.Т. Траханиотова.

Как это бывает типичным в подобные моменты массового кризиса, за злоупотребления и жадность ругали чиновников, несущих ответственность за непопулярную государственную политику, хотя сами они персонально, вероятно, не были виновны.

Морозов и его сподвижники знали о народном недовольстве, но не понимали того, что накал страстей достиг опасного уровня. Морозов думал, что его реорганизация городов, начатая Траханиотовым во Владимире, вскоре удовлетворит посадских людей, а тем временем какие-либо бунты будут предотвращены или подавлены стрельцами, главой которых был сам Морозов, и пушкарями, которыми командовал Траханиотов. Но эти воинские группы оказались ненадежными.

Согласно сведениям Олеария, простые люди в Москве несколько раз пытались вручить царю петицию, жалуясь на вымогательства со стороны Плещеева, но бояре (Морозов и его сподвижники), получив эту петицию, не собирались показывать ее царю.

17 мая 1648 г. царь Алексей отправился на богомолье в Троицкий монастырь. Он вернулся в Москву 1 июня. Простые люди выбрали время торжественного въезда царя в город, чтобы вручить свою петицию персонально ему. Согласно шведскому донесению того времени, народ радостно встречал царя, преподнес ему традиционные хлеб и соль и пытался вручить ему эту петицию. Стрельцы разогнали толпу. Полчаса спустя, народ сплотился вновь и приблизился к царю, чтобы просить его вступиться за них, но охрана оттеснила их. Произошла стычка. Царь уехал прочь, оставив позади себя народ в состоянии крайнего раздражения.

На следующий день начался открытый бунт. Разгневанная толпа убила дьяка Назара Чистого и разграбила его дом, а также дома Морозова, Траханиотова, Шорина и других. Большая толпа бунтовщиков вторглась в Кремль и собралась перед царским дворцом, требуя, чтобы царь выдал им для расправы Плещеева. Морозов приказал стрельцам стрелять, но те отказались. Сам царь появился перед народом, пытаясь утихомирить его, но тщетно. Плещеева выдали, и его тут же убили.

Чтобы сохранить жизнь Траханиотову, царь, следуя совету Морозова, тайно отправил его ночью в Устюжну Железопольскую воеводой.

Стало очевидно, что Морозова нужно смещать с высокого поста. Выдвинулись Н.И. Романов и князь Яков Куденетович Черкасский. Как бывший командующий тульской армией (1641-1645 г.), Черкасский был хорошо известен и уважаем офицерами дворянской армии. Он немедленно отдал приказ дворянскому ополчению собраться в Москве.

Царь был испуган и приказал (вероятно по совету Н.И. Романова и Я.К. Черкасского) вернуть Траханиотова из его поездки. Ему удалось уехать не далее Троицкого монастыря, где он был передан в руки бунтовщиков. Они казнили его в здании, где располагались управления местной администрации («Земский приказ») 5 июня.

После этого возбуждение стало спадать. Тем временем в Москву прибывало все больше и больше офицеров-дворян. Они явились противовесом посадским людям. 10 июня дворянство и купцы пришли к соглашению и обратились к царю, чтобы тот созвал Земский Собор для пересмотра существующих законов и уставов и для составления нового кодекса законов. Одновременно они потребовали, чтобы Морозов был официально отстранен от власти и выслан из Москвы.

Царь согласился с рекомендациями просителей. Ночью 12 июня Морозов был выслан в отдаленный монастырь на берегу белого моря.

Эти меры утихомирили Москву, хотя напряженность все еще чувствовалась. Шведский дипломат в Москве Поммеренг докладывал своему правительству, что стрельцы продолжали не подчиняться парю. Более угрожающим было то, что за московским бунтом последовали волнения и мятежи в ряде других городов. К северу и северо-востоку от Москвы в Устюге, Чердыни и Соликамске участниками бунтов были, главным образом, горожане (посадские люди) и государственные крестьяне, протестовавшие против высоких налогов. В Чердыни и Соликамске городская беднота грозилась поднять мятеж против богатых горожан.

В Сибири томские военнослужащие начали протестовать против притеснений со стороны воеводы еще в мае 1648 г. до начала московских события. Когда новости о них достигли Томска, там произошли сильные беспорядки. В ноябре вспыхнули бунты также и в Нарыме. Еще более опасными оказались мятежи стрельцов и служилых казаков в южных городах – Курске, Воронеже и Козлове – в июне и июле 1648 г. Вполне вероятно, что бунтовщики были ободрены украинской войной. Первые победы Богдана Хмельницкого над поляками (при Желтых Водах и при Корсуни) произошли в апреле и мае 1648 г.

Все эти локальные выступления и мятежи были подавлены, когда царское правительство, поддерживаемое Земским Собором, вновь обрело свое могущество.

 

I

Под еще свежими впечатлениями от московских волнений молодой царь Алексей и его советники решили составить новый свод законов. Новое законодательство было необходимо для того, чтобы удовлетворить, по крайней мере, частично, требования дворянства и горожан и попытаться предотвратить повторение бунтов. Но, безотносительно этой особой причины, необходимость нового свода законов чувствовалась как правительством, так и народом.

Самый ранний свод, судебник царя Ивана Грозного 1550 г., был, главным образом, посвящен придворной процедуре. Кроме того, ему было почти сто лет, а с тех пор было выпущено большое количество важных законов и указов. Их выпускала не только Боярская Дума, но также и некоторые административные и судебные органы, и они не были согласованы, становясь источником путаницы в часто противоречивых правилах и уложениях.

Решение выпустить новый свод законов было одобрено Земским Собором 16 июля 1648 г. В тот же день царь Алексей назначил комиссию, которой была доверена задача сведения законов. Ее возглавлял боярин князь Никита Иванович Одоевский, а в состав ее входили также боярин князь Семен Васильевич Прозоровский, окольничий князь Федор Федорович Волконский и дьяки Гавриил Леонтьев и Федор Грибоедов.

Князь Н.И. Одоевский (1602-1689) был одним из выдающихся русских государственных деятелей XVII века. Его жена Евдокия была дочерью боярина Федора Ивановича Шереметева, и это обстоятельство обеспечило Одоевскому видное положение при дворе царя Михаила. В 1644 г. в период временного пребывания в Москве предполагаемого жениха царевны Ирины графа Вольдемара Одоевский принимал участие в религиозном диспуте. После восхождения на трон царя Алексея Одоевский, казалось бы, занял нейтральную позицию в зарождающемся конфликте между Морозовым и боярской группой Шереметева – Черкасского.

Дьяки Леонтьев и Грибоедов (как и большинство дьяков в московской администрации) были не только предприимчивыми и опытными, но и талантливыми и умными. Федор Иванович Грибоедов (дальний предок драматурга Александра Грибоедова) был польского происхождения. Его отец Ян Гржибовский поселился в Москве в начале Смутного времени.

Леонтьев и Грибоедов организовали сбор и согласование законов и уложений для нового свода; их можно считать главными редакторами.

Новое заседание Земского Собора собралось в день московского нового года, 1 сентября 1648 г. Одоевский должен был докладывать о ходе работы комиссии. Однако работа еще не была завершена, и только на заседании 3 октября начались чтения проекта статей, чтобы их утвердил Земский Собор. Но даже после этого редакторская работа не была завершена.

В донесении своему правительству от 18 октября шведский дипломат Поммеренг утверждал: «Они [комиссия Одоевского] все еще продолжают усердно работать для того, чтобы простые люди и все прочие были удовлетворены хорошими законами и свободой».

В правительстве царя Алексея в это время произошли резкие перемены. Под влиянием друзей и сподвижников Морозова царь вернул ссылки. Он возвратился в столицу 26 октября.

В незавершенной работе над сводом законов Морозов намеревался уделить особое внимание законодательству, касающемуся городских общин. Он отстаивал восстановление своего прежнего плана реорганизации муниципалитетов, который воплотил в жизнь Траханиотов в городе Владимире в 1646 г.

Еще до возвращения Морозова его последователи вступили в контакт с делегатами Земского Собора от городов, и 30 октября последние представили на рассмотрение царю петицию, в которой они требовали устранения в городах всех «белых» и свободных от налогов усадеб и земель. В тот же день делегаты от дворянства представили свою петицию, поддерживавшую требования горожан.

Инициатором обеих петиций, по всей вероятности, был Морозов и его последователи. В связи с этим, следующий день засвидетельствовал острую полемику в присутствии царя между князем Яковом Черкасским (официально все еще царским главным советником и Морозовым. Черкасский покинул дворец в большом возмущении. Он был освобожден от высоких постов, которые занимал, таких, как глава стрелецкого войска. Большой казны, Аптекарского приказа и других.

Царь не осмелился официально сделать Морозова своим «премьер-министром». Сам Морозов понимал, что с психологической точки зрения это было бы невозможно. Вместо того, Морозов вынужден был полагаться на своих друзей и последователей. 1 ноября Илья Данилович Милославский (тесть царя и Морозова) был назначен главой стрелецкого войска. Позднее он получил другие должности Черкасского, таким образом, став его официальным преемником в качестве «премьер-министра».

Как государственному деятелю Милославскому не хватало инициативы и энергии. Совершенно другим характером обладал еще один из морозовских протеже – князь Юрий Алексеевич Долгоруков, родственник первой жены царя Михаила Марии Владимировны Долгоруковой. Долгоруков был решительным и энергичным человеком, обладавшим большим талантом администратора и военного лидера, умным и хитрым; безжалостным, если того требовала ситуация. Жена Долгорукова Елена Васильевна, урожденная Морозова, была тетей Б.И. Морозова.

Благодаря влиянию Морозова, Долгоруков был назначен главой Приказа сыскных дел, которому было дано задание очистить городские общины от проникновения в них жителей, не платящих налоги. Одновременно царь сделал Долгорукова председателем «ответной палаты» депутатов Земского Собора для чтения и обсуждения статей Уложения для его окончательного утверждения.

Дворянство поддержало требования горожан, выраженные в их петиции от 30 октября. Интересы последних отстаивала партия Морозова. С другой стороны, устранение Черкасского от власти лишило дворян их главного покровителя. Они отреагировали тем, что направили царю на рассмотрение новую петицию 9 ноября. В ответ на поддержку со стороны дворян 30 октября, горожане подписались под дворянской петицией.

В петиции от 9 ноября дворянство потребовало, чтобы все земельные угодья, приобретенные патриархом, епископами, монастырями и священниками после 1580 г. (начиная с этого времени, церквам и монастырям было запрещено приобретать новые земли), были конфискованы правительством и разделены между теми армейскими офицерами и военнослужащими из дворянского сословия, кто не владел поместьями, или чьи поместья были слишком маленькими и не соответствующими их жизненным потребностям и характеру исполнения воинской службы.

Во взаимодействии политических сил и борьбе между партиями Черкасского и Морозова действия дворянства были направлены против Морозова и Милославского. Последний находился в дружеских отношениях с патриархом и нуждался в его поддержке.

Радикальное требование дворян о конфискации церковных и монастырских земель вызвало резкое противодействие со стороны священнослужителей. Тем не менее, правительство посчитало необходимым отдать приказ о подготовке перечня всех земельных угодий, приобретенных церковью и монастырями между 1580 и 1648 гг.

Сведения о подобных землях были затребованы у всех крупных монастырей, но сбор данных шел медленно. Можно подозревать, что это явилось результатом преднамеренных проволочек со стороны церковной верхушки, и что администрация Милославского не собиралась оказывать на них давления. Во всяком случае, материалы для соответствующего законодательства не были собраны к сроку выхода Уложения.

Более ранние петиции горожан и дворянства, представленные на рассмотрение 30 октября, оказали воздействие на указ Боярской Думы от 13 ноября. В нем одобрялись требования горожан, но в такой видоизмененной форме, которая не могла удовлетворить их. Затем он был направлен в приказ сыскных дел, возглавлявшийся князем Долгоруковым, который также являлся председателем собрания депутатов Земского Собора. После того, как депутаты ознакомились с содержанием указа, они обратились с петицией к князю Долгорукову, в которой настаивали на том, чтобы их требования от 9 ноября были утверждены. Это и было сделано царем 25 ноября.

Редакторская работа комиссии князя Одоевского продолжалась на протяжение всего декабря. Не ранее 29 января 1649 г. экземпляр официальной рукописи свода законов был представлен для утверждения царю и Земскому Собору. Перед этим весь свод был еще раз прочитан членам Собора.

Этот документ стал официально известен как «Соборное Уложение». Под оригиналом рукописи поставлено 315 подписей. Первым из подписавшихся был патриарх Иосиф.

Ни Никита Иванович Романов, ни князь Яков Черкасский не подписали «Уложение». Отсутствует также подпись князя Дмитрия Черкасского. И Шереметев не подписал этот документ. Это вряд ли могло оказаться случайным, поскольку все они были противниками программы Морозова.

"Уложение сразу же было отпечатано (двенадцать сотен экземпляров). Его многократно переиздавали после 1649 г., и оно было включено в качестве исторического документа в Том I (No 1) Полного Собрания Законов Российской Империи 1832 г.

Основными источниками свода законов 1649 г. являются следующие:

1. «Кормчая Книга» (славянский перевод византийской «Nomocanon») – доступная в то время лишь в рукописных списках (первый раз напечатана в Москве на год позже, чем «Уложение»).

Из «Кормчей книга» были взяты в употребление отдельные библейские предписания, выдержки из законов Моисея и Второзакония, а также многие нормы византийского права, выбранные, главным образом, из учебников восьмого и девятого веков – «Есloga» и «Рrocherion».

2. «Судебник» 1550 г. и последующие московские законы, статуты и уложения вплоть до 1648 г.

3. Петиции дворянства, купечества и горожан 1648 г.

4. Западнорусский (так называемый Литовский) Статут в его третьей редакции (1588 г.).

Между прочим, западнорусское право ведет свое происхождение от русского права Киевского периода, как и право новгородское, псковское и московское. Кроме того, влияние западнорусского законодательства на московское началось задолго до «Соборного Уложения» 1649 г. В этом смысле многие русские историки и юристы, такие, как Леонтович, Владимирский-Буданов, Тарановский и Лаппо, делали заключение, что Литовский Статут следовало бы считать вполне органичным элементом в развитии русского права в целом, а не просто иностранным источником.

Из Литовского Статута не просто были заимствованы (или адаптированы) отдельные статьи для «Уложения» – чувствуется значительно большее общее влияние Статута на план «Уложения». Нет сомнения в том, что Федор Грибоедов был знаком со статутом в подробностях, и представляется, что Одоевский и другие бояре знали его в общих чертах, а также те его нормы, которые утверждают статус и права аристократии.

В целом, мы можем согласиться с Владимирским-Будановым, что «Уложение» – не компиляция иностранных источников, а действительно национальный свод законов, в котором смешались содержащиеся в нем иностранные элементы со старой московской законодательной основой.

 

II

Согласно предисловию, главной целью свода 1649 г. было «сделать отправление правосудия во всех тяжбах равным для людей всех чинов от высших до низших».

Свод состоял из двадцати пяти глав, каждая из которых была разделена на статьи, общим числом 967. В первых девяти главах велась речь о том, что можно назвать государственным правом царства московского; в главах с Х по XV – о судебной процедуре; в главах с XVI по XX – о земельной собственности, землевладении, крестьянах, горожанах и холопах. Главы XXI и XXII содержали уголовное уложение. В главах с XXIII по XXV речь велась о стрельцах, казаках и трактирах, и эти главы составляли своего рода приложение.

Глава I посвящалась защите святости православной веры и правильному проведению церковной службы; богохульство наказывалось смертной казнью; за дурное поведение в церкви полагалось избиение кнутом.

В главе II речь шла об охране царского здоровья, власти и: величия государя; в главе III – о предотвращении каких-либо неверных действий при царском дворе. Наказанием за государственную измену и другие серьезные преступления была смерть; за меньшие преступления – тюрьма или избиение кнутом. Взятые вместе, главы II и III составляли основное право царства Московского.

«Уложение» 1649 г. было первым московским государственным сводом, содержащим законодательные нормы, касающиеся религии и церкви. В «Судебнике» 1550 г. речь о них не шла. Эта нормы вошли в особый свод церковного права – «Стоглав», выпущенный в 1551 г.

Следует вспомнить, что при рукоположении патриарха Филарета в 1619 г. патриарх Иерусалимский Феофан провозгласил византийскую заповедь «симфонии» церкви и государства и «диархии» патриарха и царя. В соответствии с этими идеями, Филарет получил тот же титул, что и царь – Великий Государь. Общему одобрению этого шага способствовало то, что он был отцом царя Михаила.

Если бы «Уложение» было выпущено во времена правления Филарета, вероятно, глава I утверждала бы святость патриаршего престола примерно в том же духе, что и глава II – величие царской верховной власти.

Однако после смерти патриарха Филарета бояре, уставшие от его диктаторства в государственных делах, действовали так, чтобы урезать власть патриарха и не допустить, чтобы новый патриарх вмешивался в государственную политику. И более того, некоторые из бояр склонялись к тому, чтобы установить государственный контроль над церковной администрацией, особенно в управлении населением на церковных и монастырских землях.

К этой боярской группе принадлежал, наряду с другими, и князь Никита Одоевский, председатель комиссии по составлению «Уложения». Такой образ мысля объясняется отсутствием общего определения власти патриарха (в главе I) в сравнении с властью царя (в главе II).

В главе X, которая касалась отправления правосудия, статьи, где речь шла о наказаниях за оскорбление чести (главным образом – словесные оскорбления), предопределяли личности патриарха достойное уважение, так как в списке лиц, оскорбление которых каралось особенно сурово, патриарх занимая верхнюю строчку. Честь царя ценилась выше, чем честь патриарха и всех прочих, и находилась под защитой специальных уложений в главе I. Если боярин или какой-либо член Боярской Думы оскорблял патриарха, его следовало лично выдать последнему (глава X, статья 27). Такая «выдача головою» давала право оскорбленному наказывать оскорбившего па своему усмотрению. Психологически это было наиболее унизительно для последнего.

С другой стороны, если священнослужитель (патриарх в этой связи не упоминался), настоятель монастыря или черный монах оскорблял боярина или человека какого-либо иного социального статуса, то он должен был заплатить штраф оскорбленному в соответствии с рангом последнего (статья 83). Если у архимандрита или черного монаха (митрополиты и епископы в этой связи не упоминались) не было денег, чтобы заплатить штраф, то он приговаривался к публичному телесному наказанию, производимому официально назначенными лицами каждый день, до тех вор, пока оскорбленный человек не согласится на какое-либо примирение с оскорбителем и на его освобождение (статья 84).

Две эти статьи применялись не только по отношению к случайным оскорблениям, высказанным священнослужителем боярину ахи какому-либо другому государственному служащему, но и к критике в адрес боярина (или другого чиновника) в проповеди ех саthedra во время церковной службы. Это было равнозначно установлению правительственного контроля над заявлениями священников в церквах и, таким образом, являлось нарушением свободы церковных проповеди.

Позднее патриарх Никон выражал яростный протест против этого нарушения, адресуя Одоевскому следующие высказывания: "Ты, князь Никита, написал это [те самые две статьи] по совету своего учителя, Антихриста. Неужто это не сатанинское изобретение – запретить свободно проповедовать слово Божье под угрозой сурового наказания?

Тенденция к усилению правительственного контроля над церковной администрацией явственно проступает в главах XII и XIII «Уложения». Глава XII подтверждает исключительное право патриарха (либо непосредственно, либо через его представителей) вершить суд во всех тяжбах между людьми, живущими под его юрисдикцией б его владениях. Это право было установлено во время правления патриарха Филарета. Однако новый пункт (статья 2) добавлял, что в случае неправого суда со стороны доверенных лиц патриарха обвиненный мог обращаться к царю и боярам.

В главе XIII велась речь о подсудности церковных священников, епископов и настоятелей, а также крестьян, находящихся в подчинении церкви и монастырских владений, и всех, кто был под церковной юрисдикцией (за исключением тех, кто находился под непосредственной властью патриарха, о чем шла речь в главе XII).

Во время правления царя Михаила миряне могли возбуждать дело против служителей церкви и церковных людей в Приказе большого дворца. Главным назначением этого Приказа было содержание царского дворца. По всей видимости, его служащие не уделяли достаточно внимания претензиям против церковных чиновников и церковных людей.

Во всяком случае, дворяне, купцы и горожане писали в петициях во время составления «Уложения» о необходимости организации особого приказа для разбора претензий и тяжб с церковью и церковными людьми. Такой приказ был создан под названием Монастырский приказ. Через него светский правительственный контроль над церковной администрацией и населением церковных и монастырских владений стал значительно более эффективным. Вполне понятно, что большинство церковных и монастырских иерархов было против этой реформы.

Еще одной причиной их неудовлетворенности этим сводом было установление в главе XIX о том, что все поседения (слободы), основанные церковью и монастырями в самой Москве и вокруг нее, так же, как и в провинциальных городах, должны быть отданы государству, а их жители получат статус горожан, уплачивающих налога (посадских).

Несмотря на все это патриарх, два митрополита, три архиепископа, один епископ, пять архимандритов и один настоятель подписали оригинальный экземпляр «Уложения». Одним из архимандритов был Никон из Новоспасского монастыря в Москве, который через некоторое время, будучи патриархом, станет главным противником «Уложения».

 

III

Философские рассуждения о природе царской власти настоятеля Волоколамского монастыря Иосифа Санина (умер в 1515г.) гласят: «Хотя телесно царь подобен всем прочим людям, но, пребывая во власти, он подобен Богу».

В «Уложении» речь о царе велась не как о человеке, а как о государе. Глава II, посвященная наказаниям за наиболее серьезные государственные преступления, носила название: «О государевой чести и как охранять государево здоровье [безопасность]».

Царь олицетворял собой государство. Он царствовал «Божьей милостью» (этими словами начинались царские грамоты); он защищал церковь (глава I «Уложения»). Для того, чтобы царствовать, ему нужно было Господнее благословение. Тем не менее, заповедь Иосифа Санина, что «пребывая во власти, он [царь] подобен Богу», не была включена в Свод.

Олицетворяя государство, царь обладал верховными правами, распространявшимися на все земли государства. Этот принцип в самой ясной форме применялся по отношению к Сибири. Все земельные богатства Сибири принадлежали государю. Юридически частные лица, имели право только пользоваться участками земли, которые они фактически обрабатывали (заимки, пользование которыми основано на праве труженика), или на которые они получали особые разрешения. В Сибири не существовало частной собственности на землю.

На старых землях царства московского цари вынуждены были принимать и одобрять существование находящихся в частной собственности наследственных земельных угодий, или вотчин, принадлежавших боярам и прочим, но, начиная с Ивана Грозного, с них могли требовать исполнения воинской службы. С другой стороны, что касается поместий, то эти земли раздавались в пользование держателям только при условии обязательности воинской службы с их стороны и только на то время, в течение которого они несли эту службу. Такими землями владело государство.

Кроме боярских и иных вотчин, находящихся в частной собственности, а также церковных и монастырских земельных угодий, все остальные земли принадлежали государю, то есть – государству. Таковыми были земли, заселенные государственными крестьянами («черные» земли), так же как и земельные участки в городах и вокруг них.

Помимо этих государственных земель, существовала еще одна категория земель, принадлежавших государю – государевы земли, называющиеся еще дворцовыми землями. Они предназначались для содержания государева дворца. (Вдобавок, Каждый царь мог владеть (и владев) землей в частном порядке, не как государь, а как обычный человек).

Все эти категории земель упоминаются в «Уложении».

В то время, как царская власть была основой государственного права в «Уложении», объединенные социальные группы, или чины, чью волю выражал Земский Собор, составляли «каркас» нации. До определенной степени, московские чины играли социополитическую роль, подобную польским и западноевропейским сословиям.

«Уложение» провозглашало принцип равенства в отправлении правосудия для людей из всех чинов «от высших да низших». В то же время, оно особым образом подтверждало определенные личные права и права собственности для представителей высших чинов.

Следует вспомнить, что в 1606 г. царь Василий Шуйский, взойдя на трон, поклялся не приговаривать к смерти аристократа или купца без разбирательства боярского суда; не отбирать землю и другие владения осужденного, а передавать их его родне, вдове и детям (в том случае, если они не виновны в таком же преступлении); и ее слушать обвинений, пока они не будут точно доказаны тщательным расследованием.

Эти гарантии нашли свое отражение в главе II «Уложения», хотя и в менее определенной форме.

Глава II свода назначает смертную казнь за определенные категории политических преступлений, такие, как намерение убить царя, вооруженное выступление, государственная измена к предательская сдача крепости врагу.

Во всех этих случаях свод требует, чтобы смертный приговор не выносился без предварительного расследования вины обвиняемого. Он мог быть казнен, а его собственность передана казне, только если несомненно установлено, что он виновен. Его жена и дети, родители и братья не приговаривались к наказанию, если они не принимали участия в совершении того же преступления. Они имели право получить часть его владений, чтобы иметь средства к существованию.

Некоторые статьи главы II допускают обличения и доносы в случаях подозрения в заговоре или других политических преступлениях. В каждом случае свод считает, что должно быть проведено тщательное расследование и выдвинуто обоснованное обвинение. Если оно оказывается ложным, то доносчик приговаривается к суровому наказанию.

Статья 22 главы II имела своей целью защитить дворянство и прочих людей от притеснений со стороны местных воевод или их помощников. Она защищала право военнослужащих или людей какого-либо иного статуса на местах предоставлять на рассмотрение воеводам петицию, направленную против административных притеснений. Если такая петиция представляла дело в верном свете, а воевода после этого в своем донесении царю говорил о ней, как о мятеже, то воевода в таком случае должен был быть наказан.

 

IV

Важное политическое значение имели те пункты «Уложения», которые обеспечивали права на землю боярам и дворянству.

Московское законодательство XVI и XVII веков проводило различие между двумя основными формами земельных прав: вотчина – земельное угодье, находящееся в полной собственности, и поместье – земля, которой владеют на условиях государственной службы.

Один и тот же человек мог владеть обоими видами земель. Как правило, именно бояре владели большими вотчинами, хотя боярин мог обладать (а в XVII веке обычно обладал) и поместьем. Последняя форма была основой земельных владений дворян, хотя многие дворяне могли иметь в собственности (а часто и имели) вотчину (обычно небольшую).

Смутное время с его крестьянскими бунтами и войнами произвело беспорядок в земельных правах, и многое бояре и дворяне потеряли свои земельные угодья. Во время правления патриарха Филарета была сделана попытка возвратить владения их прежним хозяевам или восполнить потери новыми землями.

До свода 1649 г., однако, не было четкой координации разнообразных указов, выпущенных с периода Смутного времени и касающихся земельных прав бояр и дворян. Владельцы или держатели земельных угодий чувствовали себя ненадежно и обращались к правительству за гарантиями. Они были даны в главе XVIII «Уложения», которая называлась «О вотчинниках».

В первой части главы (статьи от 1 до 15) речь велась о «старинных» боярских и дворянских угодьях, либо наследственных, либо дарованных царями. Оба эти типа были сделаны наследственными. Если владелец умирал, не оставив завещания, его угодье должно было перейти к ближайшему родственнику. Целью этого закона было сохранить за боярскими родами владение большими земельными угодьями и тем самым поддержать аристократию как высший класс в царстве.

Вторая часть главы XVII (статьи 16-36) содержит подтверждение отдельных категорий земельных даров, сделанных в Смутное время. Во время этого периода цари и претенденты, бояре и казаки, иностранцы и русские сражались друг с другом и старались, по очереди или одновременно, сформировать правительство и наградить своих, последователей деньгами и земельными дарами, и каждый из них отменял дары, сделанные его соперником.

Первые два претендента, царь Василий Шуйский, избранный царь Владислав, его отец король Сигизмунд Польский – все они были щедры на обещания и милости своим настоящим и будущим последователям, некоторые из которых извлекали выгоду из ситуации, «выдаивая» сначала одного теневого правителя, потом – другого, или обоих одновременно, вроде тех, кто переходил то туда, то сюда – от царя Василия в Москве к царю Лжедмитрию II в районе Тушина.

Вполне естественно, что после победы национально-освободительной армии и избрания царя Михаила, законность даров признавалась только если лица, пользовавшиеся этими дарами, поддерживали новое правительство. Окончательное подтверждение этих даров было сделано в «Уложении». Было признано три категории земельных даров: (1) дары, сделанные царем Василием Шуйским во время осады Москвы крестьянской армией Болотникова, а затем – во время блокады тушинской армией второго претендента; (2) дары, сделанные вторым претендентом тем из его тушинских последователей (тушинцам), которые позднее примкнули к национальной армии (1611-1612 гг.); и (3) дары, сделанные разным лицам, получившим земли тех тушинцев, которые не поддержали национальную армию и новое царское правительство. Эти три категории даров были определены как недвижимые и неотъемлемые.

Третья часть главы XVII (статьи 37-55) подтверждала законность приобретения владельцами вотчин новых земельных угодий, права собственности на которые полностью гарантировались.

Подтверждение владения и прав наследования наследственных угодий приносило пользу, главным образом, боярам. Дворянство, особенно мелкое, в большей мере было заинтересовано правами на поместья. Им посвящена глава XVI «Уложения».

Первоначально, поместье даровалось лицу для пользования и не могло быть передано по наследству, продано или обменено на другой земельный участок. Но, что вполне типично для человеческой природы, держатель поместья, исполняя требуемую от него службу, обычно прилагал усилия к тому, чтобы добиться для себя и своей семьи права на землю и попытаться сделать их наследственными. Он нуждался в том, чтобы обеспечить себе старость, и поэтому хотел сохранить за собой землю вплоть до смерти. Статья 9 главы XVI давала ему право передавать управление землей, наряду с обязательной военной службой, своему сыну, младшему брату или племяннику.

Если после смерти помещика (владельца поместья) оставался несовершеннолетний сын (или сыновья), то над ним должна быть установлена опека до поры, когда он достигает пятнадцати лет и будет зачислен на военную службу и получит поместье на свое собственное имя.

Вдова и дочери почившего помещика должны были получить достаточно земли, чтобы жить вплоть до смерти или замужества. Каждая из них имела право отдавать эту землю в управление или пользование любому, кто хотел бы взять на себя обязательство кормить их и помочь с замужеством. В том случае, если получивший их землю не выполнил своих обязательств, соглашение должно быть расторгнуто, а земля возвращена женщине или девушке («Уложение», глава XVI, статья 10).

Хотя помещик не имел права продавать свое поместье, он мог по различным причинам поменять его на другое. Сначала подобные сделки допускались только в особых случаях. Позднее правительство, идя на уступки петициям, согласилось узаконить обмены. Для того, чтобы воспрепятствовать незаконной продаже поместья под видом обмена, было постановлено, что количество земли в каждом из обменивающихся поместий должно быть одинаковым. «Уложение» облегчило регулирование этого вопроса и даже позволило обмен поместья на вотчину и наоборот (глава XVI, статьи 3-5).

Глава XVI «Уложения» оставляла надзор за национальным фондом поместных земель в руках правительства, что было важно для обеспечения соответствующей военной службы со стороны дворянства.

С другой стороны, уложения в этой главе гарантировали дворянству пути сохранения земельных владений в одной и той же семье или роду. Вдобавок, эти уложения давали дворянским семьям сбалансированную систему социальной защиты, включая заботу о престарелых и детях.

Эти гарантии прав землевладения для бояр и дворян были необходимы для того, чтобы обеспечить верность и поддержку трону со стороны этих двух социальных групп, которые традиционно играли ключевые роли в московской администрации и армии.

Более того, правительство вынуждено было гарантировать «служилым людям» не только землю, но и обеспечение работниками для обработки земли. То, чего хотел боярин или помещик, заключалось не просто в земельном угодье, но в угодье, населенном крестьянами.

Бояре и, в меньшей степени, дворяне владели холопами, некоторых из которых они могли использовать, и фактически использовали, как сельскохозяйственных рабочих (деловые люди). Но этого было недостаточно. При социальной и экономической организации Московии в XVII веке главным источником труда на земельных угодьях были крестьяне.

На протяжении более чем сорока лет после начала временных предписаний (во времени правления Ивана Грозного), обуздывающих свободу передвижения крестьянин в определенные «заповедные годы», бояре и особенно дворянство боролись за полную отмену крестьянского права переходить из одного земельного владения в другое. С появлением «Уложения» они достигли своей цели.

Глава XI отменяла установленный срок, на протяжении которого хозяин мог предъявлять претензии на своего беглого крестьянина и, таким образом, навсегда прикрепляла крестьянина к тому угодью, на котором он проживал. Начиная с этого времени, единственным законным для крестьянина путем покинуть земли помещика стадо получение специального документа («отпускная») от своего господина.

Хотя рабство (в значении личной прикрепленности человека к земле) было узаконено сводом 1649 г., крестьянин все же не был рабом. О холопах речь шла в отдельной главе «Уложения» (глава XX).

Юридически, согласно своду, крестьянин признавался личностью (субъектом, а не объектом, права). Его достоинство гарантировалось законом. В случае оскорбления его чести обидчик должен был выплатить ему компенсацию, хотя и самую низкую (один рубль) из списка штрафов (глава Х статья 94).

Крестьянин имел право возбуждать дело в суде и принимать участие в законных сделках разного характера. Он владел движимым имуществом и собственностью. Урожай с участка земли, которую он обрабатывал для себя (собранный или несобранный) принадлежал ему.

 

V

В главе XIX «Уложения» речь велась о плативших налоги горожанах (посадских людях). Они были организованы в общины (часто называвшиеся сотнями) со статусом, подобным статусу государственных (черных) крестьян. Посадских можно было бы назвать государственными горожанами.

Статьи «Уложения», касающиеся горожан, основаны на петициях этой социальной группы, поданных на рассмотрение царю в октябре и ноябре 1648 г. Эти петиции были поддержаны Морозовым и соответствовали его первоначальной программе организации городских общин.

Главным желанием посадских было уравнять бремя налогов и потому запретить какому-либо отдельному члену общины переходить с помощью тех или иных ухищрений из категории черных в категорию необлагаемых налогом белых, а также устранить из города все белые усадьбы.

В соответствии с этим принципом, статья 1 главы XIX требовала, чтобы все группы поселений (слободы) в самом городе Москве, принадлежащие церковным иерархам (патриарху и епископам), монастырям, боярам, окольничим и прочим, в которых живут купцы и ремесленники, не платящие государственных налогов и не исполняющие службу парю – все подобные поселения со всеми их жителями должны быть возвращены государству, будучи обязанными платить налоги и выполнять государственную службу (тягло). Другими словами, они должны были получить статус посадских.

То же самое правило распространялось на слободы в окрестностях Москвы (статья 5), так же как и на слободы в провинциальных городах (статья 7).

В качестве общего принципа было провозглашено, что с этого времени «больше не будет иных слобод ни в Москве, ни в провинциальных городах, кроме как государевых» (статья 1).

Еще одним важным пунктом в законодательстве «Уложения», касающемся горожан, было правило насильственного возвращения к тяглу тех прежних членов городских общин, которые незаконно вышли из общины, продав свои усадьбы не облагаемым налогом персонам и учреждениям или став их закладчиками. На будущее всем посадским было строго запрещено становиться закладником под патронажем какой-либо белой персоны или учреждения. Виновные же будут приговорены к суровому наказанию – избиению кнутом и высылке в Сибирь (статья 13).

С другой стороны, тем посадским, которые до 1649 г. переехали из провинциальной городской общины в Москву, или наоборот, либо же из одного провинциального города в другой, было дозволено оставаться в их новых усадьбах, и властям было запрещено высылать их обратно в места их первоначального жительства (статья 19).

«Уложением» узаконивалась облагаемая налогом городская община, основанная на принципе уравнивания прав и обязанностей ее членов и совместной гарантии выплаты налогов с их стороны.

Это установление удовлетворяло финансовые и административные нужды Московского государства и, в то же время, желания большинства самих посадских. Однако несмотря на принцип уравнивания, на котором община основывалась, с экономической точки зрения в общине было три уровня членов: богатые, средние и бедные, и этот факт был узаконен в самом «Уложении», которое определяло три слоя (статьи) посадских: лучшая, средняя и меньшая статьи.

Согласно шкале возмещении за оскорбление чести, лучшие посадские должны были получать по семь рублей с обидчика, средние – по шесть, а меньшие – по пять (глава Х статья 94).

Богатейшие (главным образом, оптовые) купцы и промышленники стояли значительно выше городских общин. Большинство из них жило в Москве. Они не платили налогов, но должны были служить в царской финансовой администрации. Высокий уровень их социального и экономического положения ясно демонстрировался их местом на шкале возмещении за оскорбление чести по сравнению с посадскими.

Возмещение за оскорбление члена семьи Строгановых (у Строгановых был уникальный чин – «именитые люди») было установлено в размере ста рублей; за оскорбление «гостя» (богатейшего оптового купца) – пятьдесят рублей. На следующая уровне находилось объединение богатых купцов (гостинная сотня). Этот уровень подразделялся на три слоя. Возмещения для каждого из них соответственно равнялось двадцати, пятнадцати и десяти рублям.

Следующий уровень купеческого объединения – суконная сотня – подразделялся таким же образом. Суммы возмещения составляли 15, 10 и 5 рублей. С точки зрения экономической и социальной, это была промежуточная категория между гостинной сотней и посадскими.

Именно из высшей прослойки посадских правительство заполняло вакансии среди членов гостинной и суконной сотен. Будучи переведен в подобное объединение, посадский из провинциального города должен был продать свою усадьбу и дело и переехать в Москву (глава XIX статья 34).

Гости занимали влиятельную позицию в московском правительстве, и голос гостинной и суконной сотни должен был приниматься в расчет администрацией во многих случаях. Обычная городская община посадских, хотя и вела автономную внутреннюю жизнь и представительствовала на собраниях Земского Собора, не имела постоянного голоса ни в центральной, ни в провинциальной администрации. Конечно, общины могли воспользоваться своим правом обратиться с петицией в случае какого-либо серьезного конфликта с администрацией. Однако на подобные петиции, если они не были поддержаны гостями и купеческими объединениями, правительство далеко не всегда обращало внимание. Тогда для посадских оставался единственный путь – открытый мятеж.

Шанс на успех подобных мятежей зависел от единства движения в городе, но различия в политических и экономических интересах между гостями и посадскими делали такое единство почти недостижимым.

Помимо того, всегда существовала возможность конфликта среди самих посадских, чей верхний слой часто поддерживал гостей и крупные купеческие объединения. Подобное отсутствие согласия между различными слоями купцов и посадских подорвало мощь волнений в Новгороде и Пскове в 1650 г.

 

I

Неудачный исход Смоленской войны (1632-1634 гг.) серьезно нарушил московские военные и политические планы, но не прервал надолго процесса укрепления царского правительства и экономического подъема страны.

За этим стояло усиление крепостного права, фактически узаконенное в своде законов 1649 г. Последовавшие увеличение бремени налогов и дальнейшее подчинение крестьян землевладельцам явилось главной причиной народного недовольства и бунтов 1648-1650 гг. Примерно в то же самое время царское правительство оказалось лицом к лицу с возможностью новой войны с Польшей из-за того, что на Украине началась освободительная война против польского режима, и украинский народ обратился к царю за поддержкой.

Два последовавших за Смоленской войной десятилетия имели большое значение для интеллектуальной и духовной жизни русского народа. Это было время интенсивно возрастающего влияния западной технологии и искусства, а также западного образа жизни на русское общество, и это влияние сказывалось, в первую очередь, на высших классах. Эта тенденция была связана с подъемом светского духа в целом. Продолжая признавать религиозную и этическую ценность церкви многие русские люди стремились (сознательно или подсознательно) к тому, чтобы держаться независимо от сурового вмешательства церкви в такие вопросы, как образ жизни, развлечения, художественный и литературный вкус и жажда светских знаний.

Ценность этих знаний, по всей вероятности, понимали просвещенные члены московского правительства. Москве требовались не только технические и военные эксперты, но и люди с соответствующей подготовкой для ведения международных отношений. Московский Посольский приказ приглашал все большее количество лингвистов в качестве устных переводчиков и переводчиков иностранных документов. Так русские знакомились с некоторыми западными литературными и научно-исследовательскими трудами.

Потребность в образовании ощущалась также и в сфере церкви. В этом случае, могучий источник западного типа учености существовал в Западной Руси в Киевской академии. Консервативные московские церковники, вроде патриарха Филарета, с подозрением относились к присутствию «латинских ересей» в киевских книгах, но, несмотря на это, московиты вынуждены были пользоваться киевской церковной литературой, поскольку ее научный уровень был выше, чем в их книгах. Просвещенные издатели Московского печатного двора прекрасно понимали ценность киевских методов в подготовке новых изданий церковных учебников и прочих религиозных книг. Ведущим московским издателем церковной литературы в 1630-х и 1640-х гг. был священник Иван Наседка, ученик Дионисия из Троицкого монастыря.

Исправление церковных книг было одним единственным проявлением духа возрождения русской церкви в тот период. Среди въедающихся фигур в этом движении были другие ученики Дионисия – священник Иван Неронов (родился в 1591) и исповедник царя Алексея архиерей Стефан Вонифатьев (дата рождения не установлена). К молодому поколению в этой группе относились будущий патриарх Никон (год рождения – 1605) и будущий предводитель старообрядцев протопоп Аввакум (родился в 1620 г.). На пике активности (конец 1640-х и начало 1650-х гг.) эту 1руппу иногда называли «Любящими Бога» или «Ревнителями благочестия».

Целью этих ревнителей было сделать Московию полностью христианским государством, как в отношении ее административной политики, так и будничной жизни народа. По существу, эта программа была такой же, как и очерченная митрополитом Макарием и священником Сильвестром в конце 1540-х и начале 1550-х гг. Реализация этой программы была разрушена сначала жестокими крайностями царя Ивана Грозного, а затем бедствиями Смутного времени.

 

II

Эта программа была величественной по духу, но довольно аскетичной и суровой. Она основывалась на византийском монашеском идеале в его самой суровой форме – правилах Св. Саввы. Она требовала строжайшей самодисциплины со стороны верующих. В своем рвении ревнители стремились донести как до духовенства, так и до их прихожан христианские идеалы нравственности. Они стремились восстановить красоту церковной службы, реформировать образ будничной жизни людей и сохранить чистоту православной веры в противовес латинской (римско-католической и протестантской «ересям»).

В начале 1636г. Иван Неронов и ряд других священнослужителей из Нижнего Новгорода направили петицию патриарху Иоасафу I (преемнику Филарета), в которой они детально описали печальную картину падения церковной дисциплины и роста моральной распущенности как у духовенства, так и у мирян.

Они отметили, что многие священники были пьяницами и пренебрегали своими обязанностями пастыря; что такие священники часто сокращали церковные службы, не пели молитвы перед обедней и пытались проводить саму обедню быстро, благодаря тому, что молитвы читались или пелись одновременно пятью или шестью пономарями или другими помощниками. В результате службы оказывались совершенно невразумительными, и прихожане, не будучи в состоянии следить за словами службы, вступали в разговоры друг с другом и создавали такую атмосферу, в которой священники не могли поддерживать порядок.

Из-за недостатка руководства со стороны пастыря народ стал пренебрегать церковными службами, уделять слишком мало внимания молитве и не собирался порывать с традиционными развлечениями языческого происхождения, которые представляли скоморохи и хозяева дрессированных медведей. Ревнители порицали также пережитки таких языческих обрядов, которые наблюдал народ во время христианских праздников: поклонение березе в Семик (седьмой Четверг после Пасхи), костры на закате дня Св. Иоанна (24 июня) и так далее.

Чтобы избавиться от этих зол, ревнители рекомендовали архиереям вести более тщательный надсмотр за приходскими священниками в каждой епархии, и чтобы пьяницы среди священников наказывались, и чтобы одновременно чтение и пение во время церковной службы было заменено правильным пением в один голос (единогласием). Они предлагали также для укрепления нравственности народа скоморошьи представления и языческие празднества запретить.

Патриарх согласился с сутью петиции Неронова и 14 августа 1636 г. выпустил послание к духовенству города и уезда Москвы, в котором он повторил большую часть претензий и советов ревнителей из Нижнего Новгорода. Что касается единогласия, Иоасаф похвалил его в принципе, но, будучи более реалистичным, чем Неронов, он посоветовал, чтобы один поющий голос вводился постепенно. Он позволил для начала использование одновременно двух голосов (и даже трех, если это неизбежно).

Реформаторскую инициативу нижегородского духовенства, усиленную посланием патриарха, поддержала большая часть представителей духовенства еще и в таких городах, как Калуга, Псков, Вологда и Суздаль.

В некоторых местностях высший слой паствы в духе религиозного возрождения поклялся поддерживать благоговейное отношение к церковным службам. В 1641 г. несколько крестьянок с севера Руси, вдохновленные своими молитвами к Богоматери, попытались убедить верующих не входить в церковь пьяными, стоять в церкви со страхом Господним и жить согласно церковным канонам – не курить табак, не богохульствовать, не работать по воскресеньям и праздникам. Инициаторы этого движения убедили прочих переписать их рекомендации и разослать их по другим городам.

С другой стороны, настроенные менее идеалистически прихожане возражали против удлинения церковных служб, которое стало неизбежным, когда рекомендации ревнителей по восстановлению всех частей службы и одноголосого пения были введены в церковную практику. Правительственные чиновники, как и крестьяне терпеть не могли стоять в церкви по три или четыре часа подряд.

Более того, довольно много людей в каждом приходе возмущались постоянными увещеваниями священников-ревнителей, направленными против таких грехов, как прелюбодеяние. Аристократы и правительственные чиновники также возмущались, когда священник-ревнитель ходатайствовал перед ними от имени крестьянина или горожанина, который находился в конфликте со своим хозяином.

Как дворянство, так и простые люди возмущались священной войне, которую церковь объявила скоморохам и народным увеселениям. В Нижнем Новгороде Неронов предпринял активные действия против скоморохов и хозяев ручных медведей. Во время святок (вероятно в 1635 г.), когда народные гуляния шли вовсю, Неронов со своими учениками останавливал веселые процессии, проповедовал против подобных языческих обычаев, а если это не имело действия, нападал на музыкантов и ломал их «орудия дьявола» – скрипки и другие музыкальные инструменты. Скоморохи давали сдачи, и ревнители часто возвращались домой в крови и с синяками, но с чувством выполненного долга. Однако музыканты пожаловались наместнику Нижнего Новгорода боярину Василию Шереметеву, который признал Неронова виновным в нарушении общественного порядка, приказал его публично высечь, а затем посадил в тюрьму. Толпы его прихожан навещали его ежедневно, смотрели на него, как на мученика, и жадно внимали его молитвам, пению и духовным наставлениям. Неронов провел в тюрьме сорок дней, а затем был освобожден по приказу из Москвы.

Суровое наказание Неронова Шереметевым отчасти мотивировалось возмущением бояр по поводу вмешательства священников-ревнителей от лица их прихожан всякий раз, когда кто-то из последних жаловался на притеснения со стороны администрации или (в случае с крестьянами) со стороны помещиков.

Немногие священники на Руси в то время имели смелость открыто протестовать против злоупотреблений чиновников. Большинство священников либо не могло, либо не хотело выполнять свои обязанности пастыря столь же совестливо, как это делали ревнители. В результате многие люди стали искать более подходящих лидеров, которые бы руководили ими и помогали бы им избежать жизненных тягот и притеснений со стороны правительственных чиновников к бремени налогов и крепостничества.

Лидерство нового характера начал осуществлять монах Капитон, который около 1630 г. основал небольшую пустынь на севере Руси близ Тотьмы, откуда он позднее переехал в Данилов в северной части Ярославских земель. Там, вдобавок к мужской пустыни, он основал женскую обитель. Капитон был аскетом и мистиком, и у него бывали пророческие видения. Он открыто не отрицал существующей церкви, но считал соблюдение ее обрядов менее важным, чем духовную медитацию во имя спасения человека.

В 1639 г. местные власти донесли на Капитона патриарху, обвинив его в «неистовстве» и «плутнях». После расследования деятельности Капитона патриарх и царь приказали отправить в Ярославский монастырь для покаяния. Пустынь и женская обитель, которые он основал, были отданы под начало настоятеля соседнего монастыря.

Прежде, чем это произошло, Капитон бежал и скрылся в лесах; его последователи – монахи и монахини – рассеялись. Для того, чтобы его не схватили, Калигой и его последователи постоянно находились в движении. Из Ярославских земель они бежали в Костромскую и Владимирскую земли. Они образовали нечто вроде тайной странствующей религиозной общины, у которой искали руководства довольно многие неудовлетворенные люди.

Раздраженные преследованиями, Капитон и его последователя (названные в его честь Капитанами) стали проповедовать политический и социальный анархизм. Они решили, что государство, как институт, является злом. Когда царь Алексей взошел на трон в 1645 г., отшельник Михаил из Суздальской земли, чьи взгляды были близки идеям Капитона, объявил, что Алексей – не царь, а «рог Антихриста».

К тому времени Капитон основал свою тайную ставку в костромских лесах. 31 октября 1651 г. царь Алексей приказал, чтобы Капитон и его ближайшие последователи были пойманы и заключены в костромские монастыри. Но Капитанам еще раз удалось бежать.

Патриарх Иоасаф I умер 28 ноября 1640 г. Он в душе поддерживал план ревнителей реформировать церковную жизнь, но пытался избежать решительных мер. После его смерти Стефан Вонифатьев и члены его возрожденческого кружка стали править московской церковной политикой на протяжении шестнадцати месяцев. Среда важных моментов этой политики в 1640-х и начале 1650-х гг. было редактирование и публикация церковных учебников и других религиозных книг, окончательное введение единогласия в церковных службах; меры против скоморохов, традиционных народных развлечений и пьянства; и стратегия борьбы против религиозного влияния иностранцев и западного образа жизни на русский народ.

27 марта 1642 г. был избран новый патриарх – архимандрит Симонова монастыря Иосиф. Ко времени его избрания Иосиф был старым и больным; силы его были на исходе. Он примыкал к ревнителям.

Накануне великого поста 1646 г. патриарх, под влиянием идей Неронова, выпустил послание к духовенству и ко всем верующим, где убеждал их быть благочестивыми в отношении религии и церковных служб и воздерживаться от пьянства.

На следующий год собрание высшего духовенства объявила строгие правила для соблюдения воскресного дня: с субботней ночи до воскресного вечера все кабаки, лавки и учреждения должны оставаться закрытыми; не дозволялась никакая работа. Народ должен был проводить воскресение в религиозном настроении.

Непросто было ввести это правило в реальную жизнь московитов. Приходилось повторять приказание по несколько раз.

Что касается единогласного пения, патриарх Иосиф, как и его предшественник, сомневался в возможности введения его в церковные службы с помощью решительных мер. В 1649 г. царь Алексей, следуя совету Стефана Вонифатьева, предложил этот вопрос для рассмотрения церковным Собором. Стефан предлагал немедленное введение единогласия во всех монастырях и церквах. Патриарх согласился рекомендовать это монастырям, но возражал против обязательного введения единогласия в приходских церквах. Большинство членов Собора проголосовало в соответствии с его рекомендацией. Лидеры ревнителей – Стефан Вонифатьев, Неронов (который вскоре был назначен архиереем собора Казанской Богоматери в Москве) и Никон (в то время выбранный митрополитом Новгородским) – отказались подписать решения Собора.

Царь, возможно, по совету патриарха Иерусалимского Паисия, которому случилось оказаться в Москве в то время, посоветовался с патриархом Константинопольским Парфением II по вопросу о единогласии и по некоторым другим вопросам церковного ритуала. Парфений одобрил единогласное пение. В Москве было созвано новое заседание Собора, и на сей раз Собор повелел ввести единогласие в монастырях, а также и в приходских церквах. Никон предписал это сразу же для своей епархии. Но прошло много времени, прежде чем реформа распространилась на всю Россию.

Дух религиозного возрождения, проводимого кругом Вонифатьева, отразился также в серии канонизации русских святых (1649-1652 гг.). Среди них была княгиня Анна, вдова князя Михаила Тверского, которого пытали и казнили монголы в 1319 г. Анна умерла в Кашине двадцатью годами позже и была похоронена там же. Согласно легенде, которая возникла в период Смутного времени, она спасла город Кашин от набега поляков своими молитвами с небес. Еще одним новым святым стал Савва (умер в 1406 г.), ученик Св. Сергия, основавший монастырь близ Звенигорода.

Еще более знаменательными были канонизации некоторых иерархов русской церкви XVI и начала XVII веков: митрополита Филиппа, задушенного по прикачу Ивана Грозного; патриарха Иова, свергнутого и заключенного в тюрьму Лжедмитрием I; патриарха Гермогена, заморенного голодом до смерти поляками с молчаливого согласия пропольского боярского правительства в 1612 г.

Все эти трое были замучены царями – подлинным царем Иваном Грозным; лжецарем; и пособниками царя-избранника Владислава. Канонизируя их, ревнители хотели продемонстрировать русскому народу святость церкви и греховность тех светских правителей – царей и бояр – которые осмелились святотатственно покуситься на церковных иерархов и тем самым нарушили Божьи законы.

Этот вопрос был важным не только в силу исторического сознания ревнителей, но также из-за их концепции христианского государства, в котором светские правители должны были помогать церкви, а не владычествовать над ней.

С этой точки зрения, ревнители возражали против тех пунктов в своде законов 1649 г., которые ставили духовенство под юрисдикцию светских судов и управление церковными землями – под правительственный контроль. Свод законов был одобрен Земским Собором и обнародован по приказу царя Алексея. Несмотря на тот факт, что некоторые из них подписали свод, ревнители считали царя и бояр, особенно председателя комиссии по составлению свода, боярина князя Никиту Ивановича Одоевского, ответственными за нарушение прав церкви.

Они хотели преподать царю и боярам урок хорошего поведения. Канонизация священников-мучеников представлялась подходящим случаем для этого. Никон, который был архимандритом Новоспасского монастыря во время обнародования «Уложения», а вскоре был рукоположен в митрополиты Новгородские, особенно настойчиво стремился к тому, чтобы вложить в царское сознание должное почитание святости церкви.

В январе 1652 г. именно он сопровождал царя и патриарха во время торжественной службы по поводу эксгумации мощей Святого Саввы Звенигородского.

Затем Никон был послан по совместному приказу патриарха и шаря в Соловецкий монастырь. Ему было доверено перевезти мощи митрополита Филиппа назад в Москву. По этому случаю царь Алексей написал трогательное письмо, адресованное Филиппу, как если бы он был жив.

«Я умоляю тебя вернуться сюда [в Москву], чтобы отпустить грехи моего великого деда, царя Ивана, которые он совершил, не будучи в уме, в припадке гнева и ярости... Я склоняю перед тобой мое царское величие от имени моего великого деда, который грешил против тебя, в надежде, что ты простишь ему его проступок... Да, это я, царь Алексей, который жаждет увидеть тебя и простереться перед твоими святыми мощами.»

Никон уехал из Москвы в Соловки в сопровождении впечатляющей свиты церковных иерархов, бояр, придворных, офицеров и стрельцов. Во время этого путешествия 15 апреля 1652 г. умер больной патриарх Иосиф. Когда Никон вернулся в Москву с мощами Филиппа, он 9 июля сам руководил торжественными церемониями, посвященными возвращению мощей.

В тот же самый период (1648-1652 гг.) ревнители предприняли решительную действия против скоморошьих представлений и всех народных увеселений, имевших языческую традицию. Царь поддерживал рекомендации церкви, выпуская для провинциальных воевод указы в том же духе.

Эти указания приказывали им запрещать «дьявольские» песни" обряды и шествия, особенно по воскресеньям и праздникам, а также во время бракосочетаний, и отправлять своих доверенных лиц, чтобы те ломали и сжигали все скоморошьи музыкальные инструменты, такие, как домра, зурна, скрипки, дудки и гусли. И действительно, множество таких инструментов была уничтожено во многих местностях. Группы музыкантов и актеров были разогнаны, и древнерусскому музыкальному и драматическому искусству был нанесен непоправимый урон. После этого сохранились лишь вырождающиеся остатки этой культуры среди крестьянского населения, главным образом на севере Руси.

Царь Алексей подал пример скромного христианского свадебного празднества. Когда он женился на Марии Милославской в 1648 г., не было никаких увеселений старинного характера, и единственной музыкой были религиозное пение.

Наряду с уничтожением остатков языческих обрядов, ревнители организовали систему мероприятий, направленных на искоренение пьянства. Духовенство, склонное к употреблению спиртного, приговаривалось к суровому наказанию. Пьянство среди мирян также должно было быть наказуемым, но эти меры не могли быть эффективными, поскольку тогда действовала система кабаков, введенная во времена царствования Ивана Грозного.

Кабаками управляли либо непосредственно государственная монополия, либо частные лица, имеющие определенные привилегии. Держатель кабака, будь он государственным служащим или откупщик, о6язан был собрать для государственной по крайней мере такое же количество денег, как и в предыдущем году, даже если бы ему пришлось платить из своего кармана, иначе ему предстояло понести наказание в виде сурового штрафа, телесного наказания иди тюремного заключения. При таких обстоятельствах держатели кабаков делали все возможное, чтобы продать покупателям как можно больше водки. Продавая водку в кредит, они назначали большие проценты.

Стефан Вонифатьев и Никон (тогда еще митрополит Новгородский) решили вырубить это зло под корень, изменив всю систему. Согласно их плану, кабаки должно было закрыть и заменить государственными лавками (одной в каждой местности). Спиртные напитки не должны были продаваться в разлив. Держатели лавок не должны быть наказуемы за какое-либо понижение доходов. Новая система была введена как эксперимент в 1651 г. в Москве и Новгороде.

 

III

Характерным для программы ревнителей было их противостояние наплыву иностранцев в Московию, а также распространение западного религиозного влияния и западного образа жизни. Еще в годы, предшествовавшие Смоленской войне, Неронов возмущался появлению толп западных офицеров и солдат, нанятых правительством для усиления московской армии.

Большинство из них, включая полковника Лесли, уехали после войны. Однако довольно много западных инженеров разного рода оставалось в Московии, где они работали в оружейных мастерских, в царском дворце (врачи и ювелиры) и в посольском приказе (переводчики). Западные купцы также были деятельны в России. Этим иностранцам разрешалось покупать дома в Москве и ее окрестностях, а также и в провинциальных городах. Римским католикам запрещалось строить церкви, но в пригородах Москвы была лютеранская и две кальвинистские церкви.

Западное влияние пустило корни при дворе царя Михаила после смерти патриарха Филарета. Преемники Филарета, патриархи Иоасаф и Иосиф, с подозрением относились к Западу, как и Фяларет, но они не обладали таким влиянием и престижем, как у него. Тем не менее, Иосифу удалось помешать браку царевны Ирины Михайловны с датским герцогом Вольдемаром, когда тот отказался принять православие.

Тогда в конце 1640-х гг. особенно после того, как вспыхнула украинская война против поляков в 1648 г., напряженность и возможность войны с Польшей стали угрозой для московского правительства. В результате этого потребовалось принять меры по усилению московской армии, включая и необходимость снова нанимать западных офицеров, солдат и оружейных мастеров. Новый наплыв иностранцев сильно расстраивал антизападников в Московии, а ревнителей в особенности.

У московских купцов были свои особые причины для возражений против ведения западными людьми розничной торговли. Затем английская революция 1649г. обострила и придала дополнительную убедительность требованиям московских купцов изгнать английских розничных торговцев из Московии. Будучи монархистами, царь Алексей и его правительство были шокированы казнью Карла I и порвали дипломатические отношения с Англией.

В 1649 г. английским купцам было запрещено вести розничную торговлю в Московии. Официальная причина заключалась в том, что они продавали табак вопреки московским законам. Ревнители считали курение табака смертным грехом.

Для того, чтобы понять причину негодования московитов по отношению к жившим в России иностранцам, следует сказать, что последние были небезупречны в их надменном отношении к коренному населению, которое они полностью презирали.

Когда полковник Александр Лесли возвратился в Московию и снова был нанят правительством в 1647 г., он получил земельный надел в районе Волги. Вскоре русские крестьяне на землях Лесли и русские слуги, работавшие у него по дому, стали жаловаться местным властям на жестокость их нового господина, и в особенности – его жены, так же как и на их оскорбительное отношение к православной религии.

В одной из жалоб утверждалось, что госпожа Лесли заставляла своих слуг есть собачье мясо, и это – во время Великого поста. Сообщалось также, что она швырнула икону в огонь, и что полковник и его гость лейтенант Томсон развлекались стрельбой по кресту на куполе местной церкви. Супруги Лесли были посажены в острог.

Будучи серьезно озабочено этим и подобными происшествиями, правительство выпустило указ, подкрепляющий старое правило, игнорировавшееся на протяжении долгого времени, которое запрещало некрещеным (неправославным) иностранцам нанимать русских слуг. Русским, в свою очередь, запрещалось поступать на службу к некрещеным хозяевам. Более того, некрещеных иностранцев должны были лишать их земельных угодий.

Эти приказы напугали немцев – так в Московии называли людей с Запада вообще. Они упрекали Стефана Вонифатьева за введение этих ограничений. Вскоре он стал человеком, которого более всего ненавидели иностранцы. Такое затруднительное положение иностранцев в Москве ярко описано шведским торговым агентом в Москве Родосом в его донесениях королеве Кристине в марте 1652 г.

При этих обстоятельствах многие иностранцы оставили царскую службу. Большинство, однако, приняло неизбежное и согласилось принять новое крещение, стать греко-православными, а со временем – полноправными московскими гражданами. Среди них было двое французских деловых людей – братья Жан и Шарль де Грон. Для того, чтобы упростить обращение западных людей, де Гроны посоветовали московским властям не требовать, по крайней мере, от обращаемых осуждения их старой веры. Родес назвал этих двух французов «вероломными интриганами».

 

IV

Хотя московские ревнители отстаивали жесткие меры против западных людей, живших в Москве, если те противились обращению в греко-православную веру, отношение первых к русскому западу – Киеву -смягчилось в сравнении с тем, что было у патриарха Филарета.

Постепенно ревнители убедились в ценности киевской науки и образования для издания и публикации церковных книг, а также и для снабжения московских ученых лучшими аргументами в защите православной веры от протестантизма и католичества. Ревнители, однако, не принимали слепо все выводы западнорусских ученых и во многих случаях пользовались своими собственными мнениями в корректировке церковных учебников.

В 1640-е гг. единственным членом редакционной коллегии московского печатного двора из круга Дионисия был Иван Наседка. Он передал традиции Дионисия своим сотрудникам более молодого поколения – монаху Савватию, архиерею Михаилу Рогову, и мирянам Мартемьянову и Захарию Афанасьеву, Эти пятеро отвечали за издание в печатном дворе новых публикаций в течение последних пяти лет патриаршества Иоасафа I и на всем протяжении патриаршества Иосифа.

В 1654 г. печатный двор переехал в роскошные новые здания, Книгопечатание достигло очень высокого, для своего времени, уровня, Каждый опубликованный том представлял собой настоящее произведение искусства. Вдобавок к литургическим книгам, печатались жития святых и некоторые труды отцов церкви. Среди последних, в 1646 г. были изданы «Наставления» Ефрема Сирина – первая публикация этого труда на славянском языке. В приложении к этому изданию было включено несколько эсхаторических текстов, в которых шла речь о «конце света» и грядущем приходе Антихриста. Целью этого раздела книги было углубить религиозные чувства и возбудить духовный пыл у верующих. Подобные темы были характерны для религиозного сознания ревнителей. Они считали необходимым, чтобы верующие ознакомились с этими темами.

Глава об Антихристе была включена также в компендиум православия, содержавший полемику против латинян, униатов, протестантов и евреев. «Книга о вере» (таково название этого труда) была составлена киевским монахом Нафанаилом. Случилось так, что она была опубликована 8 мая 1648 г., незадолго до великих московских бунтов.

Во время общественных и политических бурь мысли многих людей обратились к религии, и «Книга о вере» оказалась более чем необходима в тот период. Было отпечатано 1200 экземпляров. Из них 118 было распродано в первый же день торговли. К концу августа количество проданных книг достигло 850.

Событием грандиозной важности явилось издание сборников церковных канонов и выборки византийских гражданских законов в «Кормчей книге». Это был перевод на церковнославянский язык текста византийского «Nomocanon». Его славянские рукописные переводы ходили по Руси начиная с XIII века. Одна из таких рукописей (так называемая рязанская) была взята издателями за основу для публикации. Для своего издания они детально сличили ряд рукописей и некоторым образом перестроили их содержание.

Книга поступила в набор в ноябре 1649г.; печатание ее было завершено к 1 июля 1650 г. Это было первое издание «Nomocanon» на иностранном языке. Когда Никон стал патриархом, он включил в текст несколько дополнительных пунктов, целью большинства из которых было повысить роль церкви в Московии. Второе издание появилось в мае 1653 г. Первое издание было подготовлено столь тщательно, что «Кормчая книга» сохраняла свое влияние в течение очень долгого времени. Она переиздавалась много раз вплоть до ХУЛ и XIX веков лишь с небольшими поправками.

Одновременно с работой над «Кормчей книгой» печатный двор выпустил по приказу правительства свод законов 1649 г. Было отпечатано две тысячи экземпляров. Таким образом, примерно в одно • то же время была завершена важная кодификация как церковных канонов, так и государственных и гражданских законов. Однако существовали некоторые расхождения между "Кормчей книгой и водом законов в толковании характера власти государственной администрации и судов над церковными земельными угодьями и духовенством. С точки зрения фанатиков, и особенно архимандрита (позднее митрополита, а затем патриарха) Никона, некоторые положения свода законов представляли собой нарушение прав церкви со стороны государственной администрации.

В области науки и образования наиболее важным делом печатного двора в тот период была публикация «Славянской грамматики», составленной монахом Мелетием Смотрицким, талантливым украинским ученым, который написал этот трактат по грамматике в 1618 г., а затем несколько раз, в 1620-х и 1630-х гг., переиздавал его в Западной Руси.

Мелетий (умер в 1633 г.) первоначально был греко-православным, но позднее, под влиянием иезуитов, присоединился к униатской церкви. От издателей московского печатного двора требовалась большая смелость, чтобы напечатать книгу отступника, даже если ее предмет не был религиозным, а написана она была, когда автор еще был православным. Она стала образцовым учебником в России до появления в 1755 г. «Русской грамматики» Михаила Ломоносова.

Московские издатели написали замечательное предисловие к труду Мелетия, которое, учитывая условия духовного пробуждения в московской среде того периода, представляло собой смелую защиту ценности науки.

В этом предисловии издатели утверждали, что отцы церкви, в свое время, высоко чтили знание грамматики, философии, риторики, астрономии и других наук, поскольку они понимали важность учёности для лучшего уяснения писания и христианской этики. Разумеется, говорили издатели, некоторые благочестивые православные христиане (в Московии) считали «посторонние науки» опасными для чистой веры, но их позиция в корне неверна. Их оппозиция, фактически, относилась к тем псевдоученым, которые злоупотребляли своими знаниями и которые, в тщеславной своей гордыне, претендовали на то, чтобы объяснить тайны неба с помощью их псевдонауки, которая в действительности была невежеством.

«Мы, однако, – заявляли издатели, – проводим различие между тем, что хорошо, и тем, что плохо (в научных исследованиях). Мы принимаем то, что благотворно для жизни и веры, и мы высоко ценим образование. И, конечно, было бы гнусно и непростительно, если бы кто-либо хвастался своим невежеством... Грамматика-основа всех наук».

В этом предисловии, как справедливо комментирует Пьер Паскаль, издатели московского печатного двора раскрывают свой план интеллектуализации религии с помощью западнорусских научных трудов. Они смело решаются подписаться в поддержку «постороннего» знания.

Через человека, которого они признавали своим лидером, – церковного исповедника Стефана Вонифатьева – ревнители могли быть уверенны в благосклонном отношении царя Алексея к их планам и их работе над реформой, а также к признанию ими ценности киевской науки.

Еще одним влиятельным лицом – сторонником отношений с западнорусскими учеными, а также и с греками – был молодой энтузиаст религиозного обучения и образования, стряпчий Федор Михайлович Ртищев, отпрыск благородной семьи, известной своей набожностью и благотворительностью. Благодаря своим придворным обязанностям, Ртищев ежедневно встречался с молодым и впечатлительным в ту пору царем Алексеем Михайловичем, и царь любил обсуждать с ним различные вопросы религии и образования. Вскоре Ртищев убедил царя в необходимости открыть в Москве при помощи киевских ученых учебный центр. Он взял на себя организацию такого центра, и с этой целью восстановил на свои собственные средства старый монастырь, расположенный менее чем в двух милях от столицы на киевской дороге у церкви Св. Андрея.

За образец Ртищев взял монастыри киевского братства. В начале пригласили двух учителей из Киева. Тридцати молодым москвичам были предложены комната и полный пансион. К монастырю прилегал приют для паломников и нищих. Сам Ртищев посещал некоторые занятия, а также интересовался возможностями вести беседы с греческими учеными.

Хотя ревнители ценили киевскую ученость, они использовали ее методы с определенными ограничениями и предосторожностями. Они стремились внести свои собственные суждения в церковные книги. У них не было намерения поскорее заменить традиционные особенности московских религиозных текстов и деталей церковного обряда полным внедрением форм западнорусских и греческих (пост-византийских) церковных служб и ритуалов.

Ртищев был значительно более восторжен в его оценке западнорусской церкви и учености, нежели ревнители. Поэтому он выражал готовность быстро осуществлять необходимые изменения в западнорусском и греческом духе, а некоторые другие советники царя хотели двигаться по этому пути еще быстрее.

К 1648 г. эти религиозные проблемы приобрели актуальное политическое значение в связи с украинской войной. Многим государственным деятелям в Москве было ясно, что украинцы не обладают достаточной силой, чтобы обеспечить себе независимость от Польши и что в скором времени Москва должна будет помочь им и принять под царский протекторат. Приспособление московского церковного обряда под западнорусский представлялось насущным для установления более тесных отношений с киевским духовенством и для устранения возможных трений между двумя ветвями греко-православной церкви и двумя народами – великорусским я малоросским (украинским).

Западнорусская православная церковь представляла собой епархию (митрополит) Константинопольского патриаршества с престолом митрополита в Киеве. Это предполагало близкие церковные отношения между Киевом и Константинополем. Польское правительство всегда относилось к греческим иерархам, которые время от времени посещали Киев, с большим подозрением. Но в связи с военными успехами 1648 г. запорожских казаков под руководством Богдана Хмельницкого, поляки потеряли контроль над Киевом.

Греческие церковные иерархи воспользовались этим случаем, чтобы установить более тесные связи с киевским духовенством, а также и с лидерами нарождающегося казацкого государства. Когда Богдан Хмельницкий триумфально вошел в Киев накануне Рождества 1648 г., его приветствовал там не только митрополит Киевский Сильвестр, но и патриарх Иерусалимский Паисий и другие греческие церковные иерархи.

Греками двигали не только религиозные соображения, но также и политические и финансовые проекты. Они рассчитывали на денежную помощь от казаков и царя для поддержки православной церкви в Турции, для защиты ее прав от турецкого вмешательства и для осуществления своей конечной мечты – свержения турецкого ига.

Эти мольбы о помощи от православных христиане Ближнево Востока и Балкан, обращенные к единственному в то время независимому православному правителю в мире, нашли свой отклик. Как царь Алексей Михайлович, так и некоторые из его советников поддержали идею расширения поддержки своих единоверцев, чья помощь могла бы со временем оказаться полезной России в ее борьбе против турок и крымских татар. С конца XV века Грузия умоляла царя о защите от турок и персов; после того, как казаки захватили Киев, можно было думать об установлении связей с Молдавией. И на будущее вырисовывалась возможная перспектива распространения влияния Москвы на весь Ближний Восток.

В качестве политического плана такая мечта была совершении нереалистичной. Совершенно очевидно, что Москва находилась не в том состоянии, чтобы предпринять подобные действия против Турции. А на Украине некоторые казацкие лидеры вынуждены были утвердиться в мысли о том, чтобы со временем искать у султана поддержки против Польши, а при определенном повороте событий даже против Москвы.

В области религиозных и церковных дел, однако, установление более тесных связей между Москвой я всеми другими православными церквами и расширение им финансовой помощи явились как выполнимыми, так и желаемыми с точки зрения церковного единства православия. Царь Алексей Михайлович, поддерживаемый целым рядом своих советников, стремился воплотить в жизнь подобные планы.

Такая политика, все значение которой не осмысливалось сначала теми, кто ее проводил, находилась в противоречии с традиционными планами на будущее московской церкви. Она являла собой крутой поворот от устойчивой национальной исключительности русской церкви и вела к росту экуменических представлений (экуменических – в рамках православного мира). Более того, проводниками этого плана не было в достаточной мере учтено, что к тому времени греческая церковь была пропитана идеями ее собственной эллинской исключительности.

После в Киеве во время святок с Богданом Хмельницким патриарх Паисий продолжил свой путь в Москву, куда он приехал 27 января 1649 г. В его свите был греческий ученый Арсений, который предложил свои услуги в корректировке и издании церковных книг. Поскольку Арсений в то время не знал ни славянского, ни русского, его назначили учителем греческого и латыни в Чудов монастырь в Кремле.

В своем приветствии, когда его принимал царь Алексей Михайлович, патриарх Паисий следующим образом изложил свои надежды: «Пусть святая Троица даст тебе возможность занять высокий трон царя Константина и освободить благочестивый христианский народ от неверных зверей. Да станешь ты новым Моисеем, да спасешь нас от плена знамением святого животворящего креста»

У Паисия было несколько бесед касательно церковных дел со Стефаном Вонифатьевым и архимандритом Никоном (будущим патриархом). В этих переговорах он подвергнул критике определенные обычаи в московском церковном ритуале и церковных уставах, например, крестное знамение двумя пальцами (двоеперстие). Паисий назвал этот обычай (как и некоторые другие) нововведением и отступлением от греческого образца. Паисий был не прав, поскольку некоторые из них (включая и двоеперстие), хота в отличались от поствизантийского греческого ритуала, имели свои корни в довизантийских и византийских традициях.

Его доказательства, однако, произвели очень сальное впечатление на царя Алексея и, как это стало ясно через три года, на Никона. За желанием утвердить единство обряда с греками лежали приготовления к будущему осуществлению политических мечтании, так же как и экуменических, религиозных соображений.

Однако Стефан Вонифатьев и другие ревнители не желали принимать рекомендации Паисия без тщательного изучения. Решено было послать компетентного русского ученого на Балканы и Ближний Восток для бесед с греческими прелатами, для изучения характера проведения служб в греческих церквах, для сбора древних и новых греческих рукописей и приобретения современных отпечатанных изданий греческих церковных книг. Они печатались в Венеции и других европейских городах, поскольку турки не позволяли грекам открывать книгопечатные дворы в Константинополе.

Эта миссия была доверена монаху Арсению из Троицкого монастыря. Он звал греческий язык и служил некоторое время переводчикам в московском посольском приказе. Когда в июня 1649г. патриарх Паисий направился в Яссы, Арсений поехал с ним. Ом провел в Яссах более года, во время которого один раз, возвращался в Москву с коротким визитом, чтобы сделать предварительный доклад о своей миссии. Он вернулся в Москву в 1650 г, В феврале 1651 г. Арсения направили снова, теперь уже в долгосрочную поездку на Ближний Восток. Сначала он поехал в Яссы, затем в Константинополь, Египет и Палестину. Из Палестины он отравился в Сирию и Грузию, В июне 1653 г. он возвратился в Москву с большим и чрезвычайно ценным собранием греческих рукописей, которые он отдал на хранение в библиотеку московского печатного двора, а также с целым рядом современных греческих книг, отпечатанных в Венеции.

Основные дебаты Арсения с греческими прелатами имели место в Яссах между апрелем и июнем 1650 г. В определенном смысле, они подтвердили разрыв между греческой и русской традициями. Арсений возражал против настойчивых утверждений греков, что их церковный ритуал и церковные книги представляют собой единственный верный образец православия.

Характерное проявление греческой непримиримости произошло на горе Афон незадолго до дебатов в Яссах. Греческий архиепископ получил сведения, что у сербского монаха есть славянские церковные книги, опубликованные московским печатным двором, и что эти книги содержат множественные расхождения с греческой религиозной практикой. Греки изъяли эти книги (среди них была и «Книга о вере») и сожгли их публично. После этого владелец книг был изгнан из монастыря горы Афон. Он встретил Арсения и поведал ему эту историю.

Когда Арсений представил этот факт вниманию участников дебатов, они не смогли его отрицать. Патриарх Паисий мог только осудить действия своих соотечественников постфактум.

В качестве ответного удара Арсений заявил, что не следует доверять греческим книгам, напечатанным в Венеции, поскольку их текста в некоторых случаях, был изменен под влиянием римско-католической церкви. Он показал грекам одну из приобретенных им венецианских книг, в которой символ веры появился в римско-католической интерпретации (с добавлением пункта «Filiogue»).

Арсений настаивал, что сама русская церковь основана на старых традициях. Перед внесением каких-то изменений в ритуал и в церковные книги, утверждал он, необходимо задаться вопросом, основано ли это изменение на канонах и духе христианства. «Христос есть источник веры». Говоря словами А.В. Карташева, «Арсений справедливо проводит здесь четкое разграничение между идеей канонов и случайными аспектами исторических фактов».

В сознании московских ревнителей результаты миссии Арсения подтвердили мудрость их плана с осторожностью проводить ревизию церковных книг и ритуалов. Главной целью ревнителей было поднять духовный и интеллектуальный уровень русского христианства и упрочить мораль как духовенства, так и всего русского народа без того, чтобы основы «Святой Руси» были поколеблены.