I

Джучиев улус и Россия

В ряду политических образований, существовавших на пространстве Старого Света и обнимавших ту или иную часть нынешней территории России (СССР), Российская империя XVIII–XX веков занимает, в отношении территориального протяжения, промежуточное место между Монгольской державой, в ее целом, и той частью этой державы, которая называлась Джучиевым улусом (кипчацко-русский улус).

Российская империя ни в один период своего существования не достигала размеров Великой Монгольской державы, охватывавшей почти целиком Ойкумену (Монголосферу), включая Корею, Китай, нынешний Индо-Китай, часть Передней Индии, весь Иран и значительную часть так называемой «Передней Азии». Но Российская империя больше Джучиева улуса. Правда, галицкие земли, находившиеся под властью Золотой Орды (Джучиева улуса), не входили в состав Российской империи, как не входят в пределы СССР.

Нужно отметить и то обстоятельство, что золотоордынское политическое влияние на Балканах (Болгария, Сербия) и в Молдавии в течение некоторого времени имело более оформленный вид, чем имело его когда бы то ни было в этих местах русское влияние (однако и русское влияние бывало здесь временами сильно). Зато на западных и северо-западных пределах нынешней Доуральско-Русской (Западно-Евразийской) равнины русская власть проникла так далеко на запад и северо-запад, как никогда не проникало золотоордынское влияние (Прибалтика, в частности Финляндия, Эстляндия и Лифляндия, затем – Литва и Польша). В этих местах русские войска исходили и русская власть охватывала многие территории, где не бывали монголы.

Это относится также ко всему крайнему северу Евразии (хотя, например, Якутия при Хубилае не только принадлежала Монгольской державе, но была «просвещаема» и хозяйственно организуема монгольской властью). Освоение Севера осталось в силе и в нынешнем СССР.

Что же касается упомянутых выше северо-западных и западных земель, не входивших в состав Монгольской державы, то они почти целиком отпали в течение 1915–1920 годов. Однако факт существования в устье Невы такого (созданного империей) центра, как Петербург – Петроград – Ленинград, создает для СССР в Прибалтике существенно иную конъюнктуру, чем та, с которой должна была считаться в этих местах монгольская власть.

Если учесть место России в Прибалтике в XVIII–XIX – начале XX века, то пред нами раскроется одна из немногих сторон геополитического положения Российской империи, которая не имеет прямых аналогов в истории монголов. Русский Балтийский флот временами являлся существенным политическим фактором. Монголы на Балтийском море флота не имели вовсе.

На восток Российская империя проникла далее, чем распространялся Джучиев улус (еще в XVII веке Русское государство перешло через Енисей и распространилось до Тихого океана; Джучиев улус не шел дальше Алтая; Монгольская же держава, в ее целом, охватывала эти места).

То же наблюдается и на юго-востоке: во второй половине XIX века Россия овладела предгорным и горным Туркестаном, в свое время остававшимся вне Джучиева улуса. Обширнейшие земли являются общими России и Джучиеву улусу. Мы подразумеваем основное протяжение евразийских низменностей – равнин (нынешней Доуральско-Русской, Западно-Сибирской и Туркестанской). (Сюда же относятся прилегающие части Кавказа).

Основная территория Джучиева улуса составляет основную часть территории новейшего Русского государства.

Подобно державе императоров всероссийских и власти правящих органов нынешнего СССР, власть золотоордынских ханов охватывала одновременно бассейны Дона и Волги (в их полном составе), Киев, Смоленск, Новгород и Устюг, побережья Аральского моря (тогдашний Узбекистан) и степи позднейших Тобольской и Томской губерний.

С геополитической точки зрения является незыблемо обоснованным то введение истории Золотой Орды в рамки русской истории, которое производит Г. В. Вернадский. Даже элементарное изложение русской истории должно отныне знакомить с образами тех царей и тех темников, в деятельности которых выразились в свое время геополитические и хозяйственные тяготения, приведшие в новое время к созданию великого Русского государства и в настоящее время являющиеся основой существования СССР. Имена этих царей и темников должны явиться одним из символов трактовки евразийских низменностей-равнин и прилегающих к ним стран, как «связной площади», как геополитического единства. Не нужно забывать, что и в смысле экономическом золотоордынская власть имела дело с (применительным к условиям того времени) использованием хозяйственных ресурсов тех самых территорий, которые в настоящее время являются поприщем экономической деятельности народов России-Евразии. К настоящему моменту нет возможности сомневаться, что это использование было многосторонним. Как выражается В. В. Бартольд в терминах старой географии, «доказано, что, несмотря на произведенные монголами опустошения, первое время существования Монгольской империи было временем экономического и культурного расцвета для всех областей, которые могли воспользоваться последствиями широко развившейся при монголах караванной торговли и более тесного, чем когда-либо прежде и после, культурного общения между Западной и Восточной Азией» (1926)… Пришедшие к процветанию (а отчасти возникшие) в течение XVIII–XIX веков русские города Причерноморья, а также Среднего и Нижнего Поволжья представляются, в широкой исторической перспективе, воспроизведением и возрождением располагавшихся в тех же местах культурно-городских центров золотоордынской эпохи (Сарай, золотоордынские центры в Крыму). В Поволжье «остатки домов, с облицовкой мрамором и изразцами, водопроводы, надгробия, куски серебряной утвари, парча, венецианское стекло выступают свидетелями о жизни татарских культурных средоточий XIII–XIV веков и… их отношений с другими народами Востока и Запада».

Ряд золотоордынских царей и темников XIII–XIV столетий, в их качестве распорядителей судьбами евразийских низменностей-равнин, может и должен быть сопоставляем с образами русских императоров, императриц и полководцев XVIII–XIX веков. И если среди последних мы видим много значительных и одаренных фигур, то немало их и среди первых: назовем «властного и сурового правителя» Беркая, «победителя греков» темника Ногая (правителя Причерноморья 1266–1299), «правосудного и расположенного к людям добра всякого вероисповедания», в то же время «властного и сильного» хана Тохту (1291–1313), великого Узбека (1313–1341), Джанибека (1342–1357), при котором была «большая льгота» Русской земле, и пр. Нужно отдать должное дому Джучи и монгольской военной среде. Ряд администраторов и полководцев, выдвинувшихся в истории Золотой Орды в течение одного столетия (от середины XIII по середину XIV века: «великое столетие» Золотой Орды), может поспорить с любым таким рядом в истории других народов и стран. В особенности если мы вспомним, что Золотая Орда есть только часть того целого, в центре и других частях которого действовали и Чингис, и его полководцы, и последующие великие ханы XIII века, среди которых немало крупных фигур. Для русского человека изучение истории этих людей полно глубокого интереса. В частности, деятели Золотой Орды соприкасались со многими геополитическими сочетаниями, которые и в настоящее время остаются в силе для России-Евразии (например, отношение к балканским странам и Польше). Около них скрещивались религиозные принципы (православие, мусульманство, шаманизм), которые и сейчас действенны в евразийском мире…

Работа Г. В. Вернадского, в отношении ряда периодов и вопросов, действительным образом преодолевает укоренившийся ложный шаблон русского историописания. «О России эпохи татарского ига пишут так, как будто никакого татарского ига и не было. Ошибочность такого приема исторического изложения очевидна. Нелепо было бы писать историю Рязанской губернии вне общей истории России. Но совершенно так же нелепо писать историю России эпохи татарского ига, забывая, что эта Россия была в то же время провинцией большого государства. А между тем русские историки поступали именно так». Г. В. Вернадский исправляет эту ошибку. Общие соображения о значении истории монголотатарских держав в русской истории он облекает в плоть и кровь фактического материала. Рассматриваемую им в этом выпуске политическую, военную и дипломатическую историю России он очерчивает (для периода XIII–XV веков) в широкой рамке истории монголо-татарских держав этого времени. Нужно надеяться, что этот прием станет отныне неотъемлемым приобретением русской историографии…

Сила золотоордынской государственной традиции не была исчерпана в «великое столетие» Золотой Орды (от середины XIII по середину XIV века). Крупным фактом, на который в изложении Г. В. Вернадского имеются отчасти указания, отчасти намеки, является двукратное «возрождение» государственно-политической традиции Золотой Орды. Первое из них можно назвать тохтамышо-едигеевым или тимуровым возрождением (конец XIV – начало XV века), второе – менглигиреевым или крымско-османским (XV–XVIII в.) [см. ниже гл. III и IV].

 

II

Русь и Литва

«Замятня великая» в Орде (конец 1350-х – 1360-е годы) есть факт, чрезвычайно значительный в геополитической истории Евразии. Именно в этот момент крайний юго-западный угол Евразии вышел из-под золотоордынской власти (процесс, который начался еще в конце 1330-х годов, когда Болеслав Тройденович захватил Галич): степи между Днепром и Днестром заняло Литовско-Русское государство, между Днестром и Дунаем – Молдавия… Когда в 1362 году Ольгерд разбил подольских татарских князей, остатки татар частью ушли в Крым и за Дунай (в Добруджу), частью подчинились Литве. С этого момента у Литовско-Русского государства появились служилые татары, которым, на условиях несения военной службы, были уступлены земли в Причерноморье – так же как на столетие позднее, на таких же условиях, Василием Васильевичем были даны татарскому царевичу Касиму земли на Оке (Мещерский городок). Это последнее событие оказалось «делающим эпоху» (см. периодизацию русской истории, предлагаемую Г. В. Вернадским, § 10). Касимовское царство многим способствовало переключению внутриевразийских объединительных тенденций с монголо-татарских владетелей на московского царя. Появление же служилых татар в Литовском государстве не повлекло за собой крупных последствий; и та благоприятная для Литвы (и стоявшей за ней Польши) геополитическая конъюнктура, которая была создана в западном отрезке Евразийских степей Ольгердом и Витовтом, к XVI веку была ликвидирована выступлением новых татарских и турецких сил… Иначе говоря, Москва оказалась годным объединительным центром в евразийской государственной системе. Литва-Польша таким центром не оказалась. Здесь намечается граница двух исторических миров – одного, определяемого сложным сочетанием византийских и монгольских традиций, все глубже перерабатываемых и все полнее перекрываемых новым, из-под спуда бьющим началом «русскости»; другого, определяемого началом латинства (мира, в котором сами отрицания латинства соотносительны латинству и тем самым зависимы от него). Это есть первое и приблизительное определение Евразии и Европы как особых исторических миров. Процесс русской истории может быть определен как процесс создания России-Евразии как целостного месторазвития (см. § 3). Объединительным узлом в этом процессе сделалась та историческая среда, где налегли друг на друга и соприкасались друг с другом слои духовно-культурного византийского и государственно-военного монгольского влияния. Это есть историческая среда Верхне-Волжской Руси XIII–XV веков, намечаемая именами князей от Александра Невского до Василия Васильевича (и далее) и владык – от митрополита Кирилла (духовного отца Александра) до митрополита Ионы (духовного отца Василия)… Здесь неизменно были сильны полученные от Византии культурные начала, и эта же среда сначала принуждена была пойти, а затем волею пошла и плодотворно прошла татарскую школу… Месторазвитием этой среды было то – священное для каждого русского – междуречье между Верхнею Волгой и Окой, междуречье, где и последующие века оставили свои наиболее замечательные памятники, междуречье соборов, кремлей и монастырей, мощная антенна русских энергий… Именно отсюда развертывалась нить собирания и византийского, и монгольского наследства (§ 6). Здесь наиболее ярко выразилась «русскость». А из всех православных стран именно эта область оставалась – пока что – наиболее независимой от латинства и ему недоступной, несмотря на постоянные попытки воинствующего латинства подчинить Москву своей власти. Бывали моменты, когда и в Иерусалиме, и в Константинополе сидели латинские патриархи. Но никогда доселе латинский патриарх не сидел на Москве. Также, например, в области зодческой эта среда отмечена наименьшей представленностью храмово-строительных типов, свойственных Западу («базиличная схема»), и наибольшим своеобразием типов, в то время как, например, на Ближнем Востоке базиличная схема представлена значительным числом примеров. Здесь она является одной из исконных схем храмостроительства, что сближает зодчество Ближнего Востока с зодчеством Запада. Но это есть уже вопрос географии зодчества, и его мы оставляем в стороне… – Отклонения государственной литовской линии от подчинения целям латинства были только временными отклонениями. Основной урок, который русское сознание выносит из истории Литовской Руси, есть свидетельство о том, что «русскость» несовместима с латинством. Насколько, казалось, условия Литовской Руси XIII–XV веков были благоприятней для развития русской культуры, чем условия Московской Руси: отсутствие монгольского ига, преемственность развития государственноправовых форм, возможность сношений с Западом. И что же мы видим: вместо расцвета – постепенную потерю русской культурой наиболее ценных кадров культурного возглавления, захирение и захудание, завершающееся тем, что, например, к концу XVII века (а именно в 1697 году) для больших территорий, занятых русским населением, «польский язык был признан языком государственным и русский был изгнан из официальных актов»… Литовско-русская государственность неуклонно переходила в польско-литовскую, а затем и просто в польскую государственность (конституция 1791 года).

Поразителен контраст между судьбами русской культуры, с одной стороны, в условиях монгольского и, с другой стороны, литовско-польского владычества. В условиях первого был подготовлен культурный расцвет Московской Руси XV–XVI веков. В условиях второго культура русского племени, попавшего под литовско-польскую власть, в конце концов почти исчезла с поверхности исторической жизни.

Русскость оказалась несовместимой с латинством, а латинство, в свою очередь, оказалось несовместимым с осуществлением объединительной роли в пределах евразийского мира. Этот исторический итог, выводимый из рассмотрения судеб Литовского и Польского государств, не препятствует признанию значительности той геополитической конъюнктуры, при которой течение Днепра от истоков до устья было в руках единой литовской власти (Витовтова таможня на Днепре, в районе позднейшего Херсона), когда магистраль Днестра была в обладании той же власти, когда литовские войска проникали в позднейшую Северную Таврию и на Крымский полуостров (например, в 1397 году).

 

III

Русь и держава Тимура

Новое (после «замятни великой») усиление Орды сказалось в годы правления Мамая и затем в особенности при Тохтамыше, а также в период правления Едигея и несколько позже. Было не только приостановлено распадение основного ядра Золотоордынской державы (на которое указывало появление в 1360—1370-х годах независимых владетелей в Мордовской и Болгарской землях), но также и СевероВосточная Русь, сначала после Куликовской битвы, а затем после периода фактической независимости 1395–1411 годов, была снова приведена к подчинению. Однако также и в этот период, несмотря на победу на Ворскле, Золотая Орда не вытеснила Польско-Литовского государства из Западно-Причерноморских степей. Вытеснение это произошло в период второго «возрождения» золотоордынской государственной традиции, протекавшего в виде укрепления и расширения Крымского ханства… Первому же (только что упомянутому) «возрождению» золотоордынской традиции способствовало возникновение на Среднем Востоке новой мощной МонголоТурецкой державы Тимура.

В геополитическом отношении держава Тимура уже тем интересна для русских историков, что, во всяком случае, более половины (по пространству) подчинявшихся Тимуру земель позднее вошло в состав Российской империи, а ныне входит в пределы СССР, в котором, в свою очередь, эти земли составляют значительную часть территории. Затем:

В связи с этим указанием, интересно отметить устойчивость некоторых «геокультурных» и хозяйственно-географических конъюнктур. В XIX веке, уже при русской власти, Одесса была портовым городом польских (нередко литовско-русского корня) помещиков «Юго-западного края».

1) именно ставленник Тимура (в период, когда он был его подручным) Тохтамыш вновь подчинил Москву золотоордынской власти, а через посредство Золотой Орды – власти Тимура (1380-е годы);

2) другой ставленник Тимура – сменивший Тохтамыша Темир-Кутлуй (действовавший совместно с князем Едигеем) разгромил Витовта на Ворскле, чем помог делу защиты Москвы от литовского натиска и устранил литовскую «кандидатуру» на роль собирателя евразийских земель…

Вовлеченность Руси на периферию Тимуровой державы имеет большое систематическое значение. Вовлеченность эта, сочетаясь с другими историческими фактами, знаменует принадлежность Руси (восточных славян) к тому историческому миру, который именуем миром евразийским.

 

IV

Царства-наследники Золотой Орды

Процесс распадения Золотой Орды, остановленный во второй половине XIV века усилиями Мамая, Тохтамыша и Едигея, возобновился около середины и во второй половине XV века. Одним из первых выделилось Казанское царство. Его возникновение опиралось на ту традицию государственной самостоятельности, которая была присуща землям волжских болгар (области вокруг места впадения Камы в Волгу).

Существование Казанского царства (1445–1552) предварялось многовековым существованием царства волжских болгар (с X века – мусульман, в своей социальной верхушке), а также правлением Булат-Темира (хана Болгарской земли, после великой «замятни»). Этот ряд государственных образований (Болгарское царство – царство Булат-Темира – Казанское) представляет собой политическое знаменование определенного культурного факта. В областях вокруг впадения Камы в Волгу существовала и существует особая культура, которая с течением веков все более окрашивалась в цвета ислама. Эту культуру можно называть «средневолжской». Изучение этой культуры составляет одну из существенных задач исторического исследования России-Евразии. Наряду с православно-русской, именно средне-волжская культура представляла собой крупное явление в геополитическом круге Золотой Орды. Исторические известия XIII века дают основание заключить о некоторой конкуренции между этими культурами в золотоордынской царской ставке. Первоначально получила перевес средневолжская культура. Не только позднейшее Казанское царство, но и сама Золотая Орда может быть рассматриваема как находящаяся в магистралях средневолжской культуры. Это выразилось, между прочим, в принятии золотоордынскими царями ислама. Впрочем, ислам проникал в царскую ставку не только с севера (со средней Волги), но и с юга. Определенно с севера (из Казани) шел ислам к целому ряду народов Среднего Востока в XVI–XIX веках (ногаи, башкиры, «казаки»).

Основателем независимого Сибирского царства, охватившего северную часть зауральских владений Золотой Орды, явился ишимский хан Ибак (убийца хана Ахмата, см. с. 167). История сибирских улусов Золотой Орды являет картину постепенного продвижения татарских поселений и татарских политических центров из пределов степи в пределы лесной зоны. В конце XV и в первые три четверти XVI века Сибирское царство в значительной мере входило в ту систему государственных образований, которая возникла в результате распадения Золотой Орды и в которой действовало и развивалось также и Московское государство. Так же и в это время Уральский хребет не являлся существенным геополитическим рубежом, как не является он существенной географической границей. Зауральские владетели оспаривали у Москвы влияние в Казанском царстве. Уже в конце XVI века (в период борьбы царя Кучума с московскими воеводами) сибирский царевич Аблай (вместе с «казацким» ханом Ак-Назаром) ходил походом на только что основанный московскими воеводами в башкирских землях город Уфу… В XVI веке история Сибирского царства выдвинула крупную фигуру Кучума. Сперва он был объединителем распавшегося перед тем Сибирского царства (см. с. 197, прим.). В позднейшие годы, в социальной среде зауральских татар, уже затронутой социальным распадом, он вел исключительную по упорству борьбу с распространением московской власти (1581–1598). Вытесненный из частей Сибирского царства, находившихся в пределах лесной зоны, он продолжал борьбу в степной (точнее – лесостепной) части своих владений. Окончательное поражение было нанесено ему на Оби, несколько выше позднейшего Ново-Николаевска (на восточной окраине Барабинской степи). Почти тысяча верст (по прямой) отделяет эти места от Искера, той столицы Кучума, которую брал Ермак (в окрестностях нынешнего Тобольска). От остяцких городков на Нижней Оби до барабинских степей и Башкирии – таков геополитический размах Кучумова царства…

Из числа царств-наследников Золотой Орды наиболее значительной исторической судьбою отмечено Крымское ханство. Действительным создателем этого ханства являлся Менгли-Гирей (с. 166 и ел.). В конце XV и в начале XVI века Литовско-Польское государство было оттеснено от Черного моря. Польско-литовский рубеж отодвинулся к южной границе позднейших Подольской и Киевской губерний, то есть к пределам лесостепи (луговой степи). Вся позднейшая Херсонская губерния была занята татарами. Нижний Днепр, так же как и Нижний Днестр, перешел под власть Крымской орды. В 1560 году ногайцы (зависевшие от Крымского ханства) опустошили Северную Бессарабию и утвердились в Южной (в так называемом Буджаке, степях между Нижним Днестром и Дунаем). Таким образом, и эта область из-под власти Молдавии (с. 103) снова перешла под владычество степняков. На востоке подвластные Крыму кочевья захватывали нижнее и среднее течение Донца. Почти все (за исключением земель Запорожской Сечи) пространство ковыльных и полынных степей, лежащих между Доном и низовьями Дуная, оказалось в сфере влияния Крымского ханства. Единственное обстоятельство, которым умалялось значение этих успехов, – возникновение и укрепление Сечи Запорожской (середина XVI века) – нужно приписать самоначальной деятельности народных украинско-русских элементов, а не политике литовско-польской власти… Еще более крупным являлся тот факт, что своими набегами крымские ханы в течение XVI–XVIII веков держали в страхе окраины, а в XVI веке – также и центральные области Польско-Литовского и Московского государств. Еще в XVII веке крымцы хозяйничали на Украине. В начале XVIII века Слободскую Украину почти каждый год постигал татарский набег. В 1769 году крымские татары, во главе с ханом Крым-Гиреем, совершенно неожиданно появились пред стенами крепости святой Елисаветы (позднейший Елизаветград). Встреченные с крепости пушечными выстрелами татары не решились на штурм, но опустошили окрестности. Татарами было уведено из Елизаветинской провинции более тысячи человек пленных, много скота, сожжено более тысячи домов и т. д. Это было последнее татарское нашествие в русской истории. – Нужно предостеречь от суждения по этому выступлению татар о более ранних русско-монгольских и русско-татарских отношениях. Власть золотоордынских царей была регулярною властью, руководствовавшейся весьма широкими религиозными и политическими принципами. Ее нельзя отождествлять и определять хищничеством позднейших татарских набегов… И однако золотоордынская традиция сказывалась также и в Крымском ханстве (что и дает основание рассматривать усиление Крымского ханства в конце XV – начале XVI века как второе «возрождение» золотоордынской государственной традиции). И не только в том отношении, что «крымский юрт» был основан выходцами из Золотой Орды, сохранившими об этом воспоминание, но и в смысле поддержания действительной традиции кочевого государства (в том числе – родового устройства).

В геополитическом смысле Крымское ханство в значительной мере восстановило юго-западную границу владений Золотой Орды.

Поучительно соотношение Крымского ханства и Турецкой (Османской) империи (с. 166). Принужденное признать над собой власть Османской империи, Крымское ханство получило опору в существовании этой империи. С турками крымских татар соединял религиозный момент (мусульманство) и момент племенной (общие турецко-татарские корни); различал признак «месторазвития». Турецкая империя явилась наследницей Византиии, усвоила себе «вокруг – цареградское» (в широком смысле) месторазвитие, то есть северо-восточную (отчасти же – восточную и южную) часть Средиземноморья. Крымское ханство являлось наследником Золотой Орды и занимало юго-западную окраину Евразии. Именно началом месторазвития определяется «свое лицо» Крымского ханства в составе Турецкой империи. Османская империя удерживала элементы византийской культуры. Крымское ханство хранило степную (кочевую) традицию. Выражая логику месторазвития, Турция – в геополитическом отношении – установила то же соотношение с Крымским ханством, которое в свое время устанавливали греки в отношении скифов и генуэзцы – в отношении Золотой Орды: заняла побережья. Занятые турками пункты побережья являли геополитический аналог греческим и генуэзским колониям и факториям…

История Золотой Орды не только входит весьма существенной главой в историю Евразии, но входит также в историю России. Под пеленою Золотой Орды возрастало Русское государство. Этого нельзя сказать про Крымское ханство. Крымское ханство было одним из важнейших соперников Московского государства (и даже Российской империи) в собирании рассыпавшихся улусов бывшей Золотой Орды. Этим положением и определяется главным образом отношение истории Крымского ханства к русской истории и систематическое место этого ханства в общей рамке евразийской истории.

I. Влияние Крымской Орды было основным, которое конкурировало с московским в делах Казанского царства (с. 168, 173 и сл.).

II. Крымский хан (при помощи турецкого султана) пытался отобрать у Москвы Астрахань (1564).

III. Он же являлся соперником русской власти на Северном Кавказе, в кабардинских, черкесских и прочих делах (при Иване Грозном и позже).

IV. Крымское влияние неизменно сказывалось в башкирских восстаниях против русской власти в XVII и XVIII веках. Башкиры «пересылались» с Крымской Ордой. В начале XVIII века к Елабуге, а затем и к Казани подступала группа восставших под предводительством Акая, из рода крымских Гиреев.

 

V

Защита Руси от степи и запада

Крымские набеги в пределы Московского государства начались не сразу после образования Крымского ханства. Г. В. Вернадский очерчивает момент, когда московские государи, перестав подчиняться Золотой Орде, сумели добиться влияния в Казани и союза с Крымом (Иван III), когда могло казаться, что Доуралье (нынешняя Доуральская Россия), объединенное перед тем Золотою Ордой, органически и без потрясений перейдет в рамки нового объединения, организуемого Москвою. Это время (конец XV – начало XVI века) было вообще знаменательным временем в истории Москвы и Руси – одинаково в смысле политических и в смысле культурных достижений.

В это время возникла теория Руси – Нового Израиля, имевшая исключительно большое значение в московском культурно-государственном мировоззрении XVI–XVII веков (с. 198). Тогда же созданием кремлевских соборов (Успенского, Благовещенского, Архангельского) было «резюмировано» все предшествовавшее развитие русского храмостроительства (и внесен ряд новых мотивов). Этим, в свою очередь, было подготовлено возникновение (около 1530 года) на московской почве своеобразного типа кирпично-каменных шатровых церквей (оригинальнейшего проявления русского архитектурного гения). Как раз в эти годы в заволжских лесах подвизался один из замечательнейших русских подвижников – Нил Сорский.

К концу XV века с ясностью выступили основные черты геополитического положения Москвы, существенные для хода ее истории. Значительную часть нынешней Доуральской России занимает «треугольник» смешанных лесов (где произрастают так называемые «широколиственные» породы: дуб, липа, клен и пр.), с вершиною на востоке (на Волге между Нижним Новгородом и Казанью) и основанием на западе (приблизительно по линии устье Невы – Киев).

Из числа лесных местностей именно область смешанных лесов наиболее пригодна для распашки. Москва расположена на «оси» этого треугольника. К западу от Москвы область смешанных лесов расширяется. Область эта, по природе своей, наиболее близка (из числа русских земель) к европейским условиям. Она и есть путь от Москвы на запад и с запада к Москве. От Москвы же на северо-восток и от нее же на юго-восток лежат области, по природе своей, существенно «внеевропейские».

В ботанико-географическом расположении Москвы явственно выступают черты ее положения в «междуречье» (с 311). Угол, образуемый Волгой и Окой перед их слиянием у Нижнего Новгорода, отвечает приблизительно восточной вершине треугольника смешанных лесов; взятый в культуру треугольник этот есть «лесополевая» область. За Волгой залегает тайга, область хвойных лесов, с представленностью сибирских пород; за Окой залегает лесостепь; в ней дубравы чередуются с «переполяньями»; дальше к югу – «дикое поле». На северо-востоке – заволжские старцы. Там же издавна – промыслы и пути (к Студеному морю и за Камень). На юго-востоке – татары. Скоро, однако, «дикое поле» станет превращаться в возделанные поля… Так, между путями с запада, тайгой и татарами возрастала Москва – в характерном ботанико-географическом узле Доуральской России. Опасность Москве грозила то с запада, то с юго-востока. Упором, на котором держалась Москва в моменты опасности, являлся северо-восток. Когда опасность принуждала великого князя покинуть Москву, он уходил собирать войска именно в этом направлении… Опасность с юга (от крымских татар) стала наиболее очевидной с начала XVI века. Разрыв Москвы с Крымом произошел в 1510-х годах (с. 173), а еще в 1509 году великий князь Василий Иванович поставил деревянный город в Туле (на подступах к Москве с юга). В 1525 году Коломна была взята и разграблена крымским ханом Махмет-Гиреем, и вслед за тем в Коломне был сооружен «очень крепкий каменный город». В 1530 году был поставлен каменный город в Туле, в 1531 году – в Зарайске, в 1556 году – в Серпухове. Это строительство кремлей явным образом сопряжено с повторностью татарских набегов. Таким образом, создалась «связная линия» кремлей по Оке, остатки которой являются доныне одним из примечательных памятников древнерусского фортификационного искусства (еще в 1508 году был укреплен каменной стеной Нижний Новгород). «Связные линии» укреплений, которые воздвигаются с целью не пропустить противника за определенную черту, нужно отличать от «опорных пунктов», то есть изолированных укрепленных мест, призванных служить убежищем в моменты опасности. Приокская линия кремлей вместе с линией древних каменных крепостей по северо-западной и западной границе (Старая Ладога, также Новгород, Копорье, Ивангород на Нарве, Псков, также Порхов, Остров, Смоленск, Можайск, также Дмитров), исчерпывают группу древнерусских крепостей, собранных в более или менее «связные» линии. Помимо них, как вехами, обставлены кремлями две основных артерии, по которым шло распространение русской власти соответственно на юго-восток и восток. Мы подразумеваем артерию Волги, с Казанским и Астраханским кремлями, и артерию Туры и Тобола, с кремлями Верхотурья и Тобольска. Так изобразимо в виде системы расположение каменных кремлей, этих важнейших укрепленных пунктов Московского государства. Деревянные «города» и остроги были разбросаны по всей территории государства. Ни один из них не сохранился до настоящего времени (остатки Якутского острога в Зауралье разобраны в революционные годы). В моменты напряженной опасности, когда неприятель проникал в глубь страны или возникала гражданская война, в качестве укрепленных пунктов («городов») выступали монастыри. Кроме общеизвестной защиты Троице-Сергиевой лавры в Смутное время, в качестве примеров можно назвать защиту Тихвинского Большого монастыря от шведов в 1613 году, защиту Макарьевского Желтоводского монастыря (на Волге, к востоку от Нижнего) в 1670 году от разиновского атамана Максима Осипова, защиту Далматова монастыря (в Зауралье, на реке Исети) в 1774 году от пугачевцев и пр. В допетровской царской России из числа образований, существовавших в пределах государства, монастыри являлись, пожалуй, наиболее автономными (в отношении царской власти). Монастыри вели защиту в те моменты и в тех местах, где царской власти не существовало (случаи Троице-Сергиевой лавры в Смутное время, Макарьевского монастыря в 1670 году); монастырь мог отстаивать себя силой оружия в случае, если монастырские старцы не были согласны с решением высшей церковной и государственной власти (защита Соловецкого монастыря в 1668–1676 годах)… На пространстве волжско-окского междуречья, а также к северу от него (а отчасти и к югу, в том числе в Левобережной Украине) можно назвать десятки монастырей, стены которых, относящиеся, по преимуществу, к XVII веку, являются весьма внушительными сооружениями… В меньшем числе также XVI век, с одной стороны, и XVIII, с другой, оставили образцы подобных сооружений…

 

VI

Проникновение России в степь и пустыню

Разителен контраст между постоянной укрепленностью западной русской границы и перемежающимся существованием (и несуществованием) других укрепленных линий. Западная русская граница то продвигалась к западу, то отходила к востоку, но в любом своем положении оставалась укрепленной. В этом отношении особенно поучительна история укреплений Псковской земли, которой в течение четырех столетий (с XIII по XVII) приходилось выносить на своих плечах дело защиты от натиска с запада. Непрерывный исторический ряд ведет в городе Пскове от Довмонтовой стены XIII века (ядро псковских укреплений) к стенам «Большого города», построенным в XV веке, к земляным укреплениям, которые воздвигал у Пскова царь Петр в начале XVIII века. В этом же ряду помещаются другие (отчасти упомянутые выше) кремли и древние крепости западного и северо-западного рубежа; находятся в этом ряду и прочие укрепления, которые сооружал Петр, и Дрисский укрепленный лагерь, в котором одно время полагали защищаться от Наполеона, и те крепости, которые строились на западной границе при Николае I (Бобруйск, Киев, крепости царства Польского и пр.), и те, которые воздвигались в конце XIX – начале XX века… Восточным аналогом постоянной укрепленности западнорусского рубежа является Великая Китайская стена, на границе Внутреннего Китая с Монголией (стена эта построена задолго до появления Руси на исторической сцене). На пространстве же между Великой Китайской стеной и западной русской границей укрепленные линии то существовали, то не существовали вовсе. В Доуралье их не было до времен Владимира Святого; каждое из государств-соперников этого времени (Русь и хазары) могло надеяться на полное одоление и едва ли нуждалось в оборонительных линиях. После появления печенегов «Владимир должен был строить целую систему укреплений, насыпать валы, рубить города» (с. 79). С этого времени начинается эпоха «противостепных» (для защиты от печенегов, а затем от половцев) укрепленных линий. История их в особенности тесно связана с историей Переяславского княжества (в 1089 году Переяславль был обнесен каменной стеною). По типу эти укрепленные линии должны были напоминать позднейшую (московскую) «засечную черту» XVI–XVII веков. Проходя, подобно последней, по лесостепи (в пределах которой находилось Переяславское княжество), укрепленные линии X–XIII веков опирались, в определенной части своего протяжения, на лесные массивы. Так, лесной массив по реке Трубеж прикрывал Переяславль с севера. Укрепленные линии Переяславского княжества относились к типу «укрепленных линий в пределах лесостепи» (см. ниже). Первая эпоха существования русских противостепных укрепленных линий закончилась в XIII веке. В 1239 году был разрушен Батыем (и на несколько веков сошел с исторической сцены) Переяславль. В 1260 году, по приказу Беркая, баскак Бурундай принудил Даниила Галицкого срыть укрепления галицких городов.

Монгольская власть стерла укрепленные линии на пространстве от западной русской границы до Великой Китайской стены и саму Китайскую стену сделала ненужной, так как подчинила своей власти также и Внутренний Китай.

Это положение оставалось в силе более века. Великая Китайская стена снова получила реальное значение после изгнания монголов из Китая в 1368 году. В Доуралье иных укрепленных линий, кроме линии западной границы (главным образом в новгородских и псковских пределах), не существовало и в XV веке.

Мы указывали в предыдущем на геополитическое своеобразие того момента русской истории (княжение Ивана III), когда Московская Русь уже освободилась от татарского (золотоордынского) ига, но еще не должна была защищаться от татарских (крымских) набегов. Это была как бы «передышка» между двумя нелегкими эпохами русской истории (татарского ига и крымских набегов). Мы говорили также о приступе к постройке укреплений в княжение Василия Ивановича. В это время начиналась вторая эпоха существования русских противостепных укрепленных линий (в качестве первой принимаем время X–XIII веков). Эта эпоха распадается на несколько периодов.

I. Период укрепленных линий в пределах лесостепи (XVI–XVII века). Сюда относится «засечная черта» XVI века (с. 194), Белгородская, Тамбовская и Симбирская черта XVII века, Закамская черта того же времени [шедшая от села Белый Яр (на Волге, против Сингилея) к городу Мензелинску (на реке Ике)]; Сызранская черта 1684 года – от реки Суры к селу Усолье (на Волге, в Жигулевских горах); черта, проведенная в самом конце XVII века от основанного тогда же города Петровска (позднейшей Саратовской губернии) к городу Воронежу (входившему в состав Белгородской черты) и т. д. Все эти черты проходили по лесным местностям, перемежавшимся с «переполяньями». Поляны укреплялись особенно тщательно, здесь ставились сторожи, сооружались «тарасные валы», помещались «надолбы». Сызранская и Петровская черты (конец XVII века) проходили по южной окраине лесостепи.

И в этот период (XVI–XVII веков) московская власть располагала отдельными «опорными пунктами», находившимися в более южных пределах, чем пределы лесостепи. Эти опорные пункты располагались на значительных водных артериях. Как известно, с середины XVI века Москве принадлежала Астрахань, находящаяся в пределах пустыни (то есть южнее не только луговой, но также ковыльной и полынной степи). Для Поволжья и Подонья можно назвать несколько подобных примеров. Размещение укрепленных пунктов на водных артериях «предваряет» общую эволюцию. Сюда относится построение Царевборисова (конец XVI века), в пределах ковыльной степи, недалеко от места впадения реки Оскола в Донец. Царевборисов опирался на артерию Оскола (по которому с севера сплавлялись снаряжение и припасы)… В смутное время Царевборисов пришел в запустение.

II. Период укрепленных линий в пределах ковыльной и полынной степей. Засеки теряют значение (лесов нет). Основным является устройство укреплений, форпостов, пикетов и «маяков» на недалеком друг от друга расстоянии… Энергичное строительство укрепленных линий в пределах ковыльных и полынных степей Доуралья начинается в 1730-х годах (при Анне Иоанновне). Это строительство предваряется устройством в 1720 году Иртышской линии в Зауралье (вдоль течения Иртыша, между Усть-Каменогорском и Омском). Иртышская линия выходит из пределов лесостепи и проникает в более южные степи.

Устройство Иртышской линии представляет собой характерный случай «предварения эволюции» укрепленными линиями вдоль водных путей. Сооруженные на несколько десятилетий позднее, вдали от крупных водных артерий, западносибирские укрепленные линии в 1737 и 1752 годах проходили все еще в пределах лесостепи. Обе, пересекая водоразделы, тянулись от Иртыша к Тоболу. Линия 1737 года окаймляла северные пределы Ишимских степей; линия 1752 года (так называемая «горькая») пролегала по прямой (совпадавшей приблизительно с 55°с. ш.), от Омска на Иртыше к станице Звериноголовской на Тоболе. – В Доуралье при Анне Иоанновне и позднее были сооружены нижеследующие укрепленные линии, углублявшиеся в ковыльную (а отчасти и в полынную) степь: 1) Украинская линия; 2) линия от Царицына (на Волге) к Дону (1731; устроена одновременно с основанием особого Волжского казачьего войска; это последнее расформировано после Пугачевского бунта);

3) грандиозная система укрепленных линий, центрировавшихся на Оренбург, сооруженная в 1734–1744 годах начальниками Уральского края Кирилловым, Татищевым и Неплюевым. Еще в 1732 году была проложена новая Закамская линия (взамен старой Закамской, к юго-востоку от последней), шедшая от Самары на Алексеевск (на реке Самаре) к Красноярской крепости, Сергиевску (на реке Соке) и далее к Новошешминску (на старой Закамской черте, к западу от Мензелинска). Линия эта пролегала отчасти в пределах луговой степи (лесостепи), отчасти же по границе между луговой и ковыльной степью. В Самаре она связывалась с Оренбургской системой укрепленных линий, пересекавшей, по большей части, ковыльную и полынную степь. По Нижнему Яику «нижнеяицкая дистанция» проникала в пределы пустыни. Здесь мы опять встречаемся с «предварением эволюции», которое связано с тем, что укрепленная линия проложена вдоль водной артерии. В местах, удаленных от значительных водных путей даже 4) линия кордонов, сооруженная в 1787 году генерал-поручиком Чертковым от города Камышина (на Волге) к реке Уралу (Яику), с крепостью в урочище Узенях (позднейший Новоузенск), проходила по рубежу пустыни, не углубляясь в нее. Кордоны на этой линии содержались до 1830 годов; 5) еще в 1837 году, перед началом большого «казацкого» (киргизского) восстания 1840-х годов, в Зауралье сооружались пикеты между Кокчетавом и Акмолинском, в пределах все той же ковыльно-полынной степи.

III. Наконец, в 1840-х годах, вместе с подавлением киргизского («казацкого») восстания, руководимого султаном Кенесары (убит в 1847 году), наступил третий период, период укрепленных линий в пределах пустыни. В течение 1841–1847 годов в Казахстане русской властью было построено немало укрепленных пунктов. Некоторые из этих пунктов вместе с подходившими к ним линиями пикетов находились уже в пределах пустыни (например, основанный в 1845 году Иргиз, первоначально Уральское укрепление).

В 1847 году русские вышли в низовья Сырдарьи (постройка Раимского укрепления). После взятия ряда кокандских крепостей в 1850-х годах была устроена Сырдарьинская линия. В то же время русские проникли в Семиречье и выдвинули свои укрепления к подножиям Тянь-Шаня.

Попытка «сомкнуть» Сырдарьинскую и Семиреченскую линии привела к завоеванию Туркестана (1860—1880-е годы). И вместо «смычки» двух укрепленных линий получилось исчезновение всяких вообще укрепленных линий на всем пространстве от западной границы до китайской и от Ледовитого океана до предгорий Гиндукуша. То, что осуществили монголы в XIII веке (и чего, в частности, добился Беркай, заставив Даниила Галицкого срыть укрепления), – уничтожение укрепленных линий на всем пространстве евразийских пустынь и степей и в прилегающих к ним странах, – то вновь, после многовекового перерыва, осуществила императорская русская власть к концу XIX века. Таким образом, в течение последнего тысячелетия укрепленность западной русской границы является признаком постоянным. На пространстве же между западной границей и Китайской стеной существование и несуществование укрепленных линий сменяют друг друга в перемежающейся ритмике:

1) до времен Владимира Святого укрепленных линий не существует;

2) время от конца X по XIII век есть эпоха существования противостепных укрепленных линий;

3) время от XIII до начала XVI века есть эпоха отсутствия таких линий (монгольское владычество);

4) с начала XVI века по конец XIX продолжается новая эпоха строительства укрепленных линий;

5) она сменяется исчезновением этих линий в конце XIX века.

Наши наблюдения можно выразить в иных терминах. Постоянно укрепленные западная граница и Китайская стена означают собою границы исторического мира (Евразии). Укрепленные линии, то появляющиеся, то исчезающие, должны быть определены как внутриевразийские линии. Разъединение сменяется здесь объединительным процессом (исчезновением укрепленных линий). История этих линий – одно из выражений периодической ритмики государствообразующего процесса Евразии [362]Приведенному наблюдению не противоречит подвижность западной русской границы. Не бывает «абсолютных» и неподвижных границ.
.

В частности, в течение русской истории мы замечаем две обособленные эпохи существования противостепных укрепленных линий: X–XIII века и века XVI–XIX.

Примечательно, насколько различны финалы этих эпох. Первая заканчивается уничтожением укрепленных линий, в силу покорения Руси степняками. Вторая завершается исчезновением этих линий, в силу подчинения степняков России. Видимо, Россия XVI–XIX веков существенно отлична от Руси X–XIII веков. Одно из важнейших отличий заключается в том, что Россия XVI–XIX веков есть Русь, прошедшая татарскую школу…

Конкретные наблюдения над историей русских укрепленных линий в XVI–XIX веках коротко могут быть сведены к схеме:

I. XVI–XVII века: период укрепленных линий в пределах лесостепи;

II. XVIII – первая половина XIX века: период укрепленных линий в пределах ковыльной и полынной степи;

III. Середина XIX века: период укрепленных линий в пределах пустыни.

Приведенная схема обнимает историю укрепленных линий в пределах евразийских низменностей-равнин и невысоких горных стран, отделяющих равнины друг от друга (Урал и горная страна Восточного Казахстана). В особой группе – русские укрепленные линии, охватывающие горные местности на периферии Евразии. Устраивались они с целью «замирения» гор. Строительство это сильно развивалось в XVIII и первой половине XIX века, когда русское расширение подошло вплотную к крупным горным массивам Кавказа и Алтая. Аналогом кавказских «линий» XVIII–XIX веков является укрепленная линия в предгорьях Алтая – от Усть-Каменогорска на Иртыше (где она смыкалась с Иртышской линией) до города Кузнецка на реке Томи. Она была заложена в 1759 году, перестроена в 1764 году. Линии этого рода исчезли в третьей четверти XIX века, вместе с «замирением» Кавказа (Алтай был «замирен» значительно ранее)…

 

VII

Единство Евразии

Евразия как географический мир как бы «предсоздана» для образования единого государства. Но только в конкретном историческом процессе реализуется это единство.

К концу XIX века завершился (в основных чертах) процесс создания России-Евразии как геополитического единства. Чисто географической стороне процесса имеются прообразы в прошлом (см. выше). Была бы несостоятельной попытка свести культурное содержание процесса к каким бы то ни было известным в истории образцам. В культурном смысле геополитическое единство Евразии обосновывается и единственно может быть обосновано в принципах и формах, применительных к условиям этого времени. В последние годы Россия-Евразия вступила в полосу «мутации» (существенного изменения ряда признаков и свойств). Все исторические ценности и все принятые взгляды подвергаются пересмотру и переоценке. Одни отпадают, другие получают новообоснование. Нарождается новое. «Мутация» еще не завершилась. И нет сомнения, что создающееся включит в себя (в преобразованном и обновленном виде) многое «старое». «Мутация» не порывает преемственной (генетической) линии, не разрушает традиции. Она только видоизменяет ее. И потому как было в прошлом, так остается и в настоящем: ключ к пониманию современности в значительной степени лежит в познании историческом. Этим определяется жизненный интерес изучения как внешней рамки, так и внутренних движущих сил исторического процесса России-Евразии.

6. IX.1927