Пока Дезе преследовал Мурад-бея в Верхнем Египте, Наполеон занимался в Каире организацией управления египетскими областями. Но Ибрагим-бей, который устремился в Сирию, принудил своими маневрами победителя-законодавца возвратиться на поле битв. Бонапарт настиг и разбил его при Салехее (Salehey'h). В этом сражении ранен храбрый Сулковский.

Радость войска при этой новой победе была вскоре смущена печальным известием. Клебер через нарочного уведомил Бонапарта, что французский флот после мужественной обороны истреблен Нельсоном при Абукире. Едва слух об этом распространился по армии, как ее смущение и неудовольствие дошли до высочайшей степени. И солдаты, и начальники, которыми овладело беспокойство еще на первых днях после высадки, почувствовали более чем когда-нибудь припадки ностальгии и начали роптать. Наполеон, измерив одним взором всю степень поражения французского флота, сначала, казалось, сам упал духом; и когда ему сказали было, что Директория, наверное, примет меры, чтобы как можно скорее помочь такому несчастью, он с живостью отвечал: «Ваша Директория не что больше как… Они завидуют мне и боятся меня; они оставят меня здесь на погибель. Да и притом, продолжал он, указывая на свой главный штаб, — разве вы не видите всех этих лиц? Смотрите, им так и хочется поскорее уйти».

Но уныние не могло долго владеть душою великого человека, и он тут же воскликнул: «Быть так! Мы или останемся здесь, или выйдем отсюда великими людьми, великими, как древние!!»

С этой минуты Бонапарт стал неутомимо заниматься гражданским устройством Египта. Он больше чем когда-нибудь постиг необходимость привлечь на свою сторону жителей и учредить постоянные заведения. Одним из первых таких заведений было учреждение академии, по примеру парижской. Он разделил ее на четыре класса: математический, физический, политической экономии, литературный и свободных художеств. Президентом назначен Монж, а титулом вице-президента Наполеон почтил самого себя. Открытие этой академии было торжественное, и при этом случае бессмертный воин повторил то, что уже было им сказано при принятии его в члены Французской академии; он снова сказал, что торжество над невежеством величайшее из торжеств, и что успехи его оружия суть успехи просвещения.

Бонапарт пользовался уже доверием у мусульман, и они приглашали его на все свои празднества. По поводу этого он присутствовал, а не председательствовал, как говорили, на празднике в честь разлития Нила и рождения Магомета. Уважение, оказываемое им при всяком случае к религии лжепророка, немало содействовало приобретению большого влияния над египтянами. В подобном образе поведения иные видели симпатию к исламизму, но в нем скрывалась одна только политическая хитрость. Бурриенн, как очевидец, опровергает показания Вальтер Скотта и некоторых других писателей, которые говорили, что Бонапарт принимал деятельное участие в торжественных обрядах мусульманского вероисповедания, и свидетельствует о том, что Бонапарт присутствовал при этих обрядах как простой зритель и всегда в мундире. Говоря по правде, должно сказать, что Наполеон не был ни христианином, ни мусульманином; он и его армия были в Египте представителями французской философии, веротерпимого скептицизма и религиозного равнодушия восемнадцатого столетия. Только за неимением в голове положительной религии, Бонапарт питал в душе неопределенную религиозность. Но это расположение, которое предохранило его от современной иерофобии, и позволяло ему серьезно разговаривать с имамами и шейхами, как, бывало, разговаривал он с духовными лицами из христиан и евреев, это расположение не склоняло его ни к Евангелию, ни к аль-Корану.

Учреждение Французской республики праздновали в Каире 1 вендемьера VII года. По этому случаю Наполеон сказал своим воинам следующую речь:

«Воины, пять лет назад отечество было в опасном положении; вы взяли обратно Тулон, и это было предзнаменованием падения ваших врагов. Через год вы поразили австрийцев при Дего; на следующий год были уже на Альпах. Два года тому назад вы боролись с Мантуей и одержали знаменитую Сен-Жоржскую победу. В прошлом году вы, по возвращении из Германии, были у истоков Дравы и Изонзы. Кто бы мог тогда сказать, что ныне вы будете на берегах Нила, в центре древнего материка? На вас обращены взоры целого мира, начиная от англичан, знаменитых в торговле и искусствах, до варваров бедуинов. Воины, прекрасна судьба ваша, потому что вы достойны своих дел и того мнения, которое о вас имеют. Вы или умрете смертью храбрых, как ваши товарищи, имена которых написаны на этой пирамиде, или возвратитесь в отечество, покрытые лаврами, и будете в удивление всем народам.

В эти пять месяцев, что мы оставили Европу, мы были предметом беспрерывной попечительности наших соотечественников. В нынешний день сорок миллионов наших сограждан празднуют день учреждения республики; сорок миллионов человек думают о вас, и все говорят: они своими трудами, своей кровью купили нам общий мир, спокойствие, процветание торговли и общественную свободу».

Шейхи, в свою очередь, в знак признательности к тому участию, которое Бонапарт принимал в их празднествах, захотели, по крайней мере по наружности, принять участие в торжестве французов; они огласили главную мечеть песнями радости и молили Аллаха «благословить любимца победы и увенчать успехом храбрых пришельцев с Запада».

Посреди этих дружественных сношений начальники мамелюков, Ибрагим и Мурад-бей, будучи союзниками Англии, старались произвести восстание, которое не замедлило вспыхнуть и в самой столице Египта. Бонапарт был тогда в Старом Каире и едва узнал о происходившем, тотчас же поспешил прибыть в свою главную квартиру. Улицы Каира были немедленно очищены французскими войсками, которые принудили мятежников укрыться в большую мечеть, где вскоре артиллерия начала громить их. Они было не хотели сдаваться; однако же гром орудий, подобие грому небесного, подействовал на их суеверие, и они стали готовы к покорности. Но Наполеон отверг поздние предложения, сказав: «Час милосердия прошел; вы начали, — я кончу». Двери мечети были в ту же минуту отбиты, и кровь турков полилась потоком. Кроме наказания непослушных за мятеж, Бонапарт имел еще в виду и отомстить за смерть генерала Дюпюи, коменданта города, и за смерть храброго Сулковского, которого он очень любил и уважал.

Влияние Англии, подстрекнувшей мятеж в Каире и восстание целого Египта, сделало то, что и диван константинопольский стал относиться неприязненно к французам. Султан издал манифест, исполненный ругательств, которым предавал проклятию французскую армию и повелевал своим войскам уничтожить ее. Бонапарт отвечал прокламацией, которая оканчивалась следующими словами: «Набожнейший из пророков сказал: мятеж дремлет; да будет проклят тот, кто возбудит его!»

Через некоторое время, Наполеон отправился в Суэц, чтобы увидеть следы древнего канала, соединявшего Нил с Красным морем. Ему сопутствовали Монж и Бертолет. Пожелав осмотреть Моисеевы источники, Бонапарт ночью потерял дорогу и едва не сделался жертвой своего любопытства. «Чуть-чуть не погиб я, как фараон, сказал он по этому случаю, — а славное бы сравнение для ораторских речей!»

Отшельники горы Синая, услышав, что он недалеко от них, прислали к нему депутацию с просьбой вписать свое имя в книгу посетителей, вслед за именами Али, Саладина, Ибрагима и прочих. Наполеон не отказал им в этом удовольствии, тем более что оно удовлетворяло его собственному честолюбию и жажде известности.

Между тем Джеззар-паша овладел крепостью Эль-Ариш в Сирии. Наполеон, помышляя с некоторых пор о походе в эту область, тотчас же решился исполнить свое намерение. Известие об успехах Джеззар-паши он получил в Суэце и поспешил возвратиться в Каир, чтобы взять войска, нужные для новой экспедиции; упрочив спокойствие столицы казнью нескольких начальников бывшего мятежа, он оставил Египет и вступил в Азию. Перед ним лежала степь; он поехал на верблюде, животном, более лошади способном переносить утомление и зной. Наполеон настиг свой авангард, который было заблудился в пустыне, в ту самую пору, как войско, его составлявшее, начинало уже отчаиваться и изнывало от усталости и жажды. Бонапарт сказал своему авангарду: «Вот вам вода и съестные припасы; но если бы все это и не подоспело, так разве надо роптать и падать духом? Нет; учитесь умирать с честью».

Однако же физические страдания воинов доходили иногда до того, что подчиненность и дисциплина ослабевали. В палящих песках Аравии случилось, что французский солдат с трудом уступал своим начальникам несколько капель мутной воды или место в тени, как после, в России, спорил за уголок перед огнем или за кусок лошадиного мяса. Раз, когда главнокомандующий почувствовал себя изможденным, то ему, в знак особенной милости, предоставили склонить голову на обломок двери, и Наполеон говорит: «Это, конечно, было доказательством величайшего снисхождения».

Однажды Наполеон, приподняв ногой несколько камней, нашел камею императора Августа, которая была высоко оценена учеными. Сначала он отдал было эту камею Андреосси, но потом взял назад и подарил Жозефине. Эта прекрасная находка сделана в развалинах Пелузы.

Предприняв поход против турок в Сирию, Бонапарт предполагал косвенно действовать и против Англии. В его уме уже был составлен план экспедиции в Индию через Персию, и он написал к Типо-Саибу письмо такого содержания: «Ты, вероятно, уже знаешь, что я пришел к берегам Красного моря с неисчислимой и непобедимой армией, и хочу освободить тебя от железного ига Англии.

Спешу известить, что желаю, чтобы ты доставил мне, через Маскат или Моку, сведение о твоем политическом положении. Я бы даже желал, чтобы ты прислал в Суэц или в Каир какого-нибудь смышленого человека, пользующегося твоей доверенностью, с которым бы я мог переговорить».

Письмо это осталось без ответа. Оно было отправлено 25 января 1799 года, а власть Типо-Саиба сокрушилась вскоре после этого времени.

Бонапарт пришел к Эль-Аришу в середине февраля.

Крепость эта сдалась 16 февраля, после совершенного поражения мамелюков. Спустя шесть дней Газа отворила ворота победителю.

Когда подошли на довольно близкое расстояние от Иерусалима, то приближенные спросили Бонапарта, не желает ли он пройти этим городом. Наполеон с живостью возразил: «Что касается этого, то ни под каким видом! Иерусалим не входит в мою операционную линию; не хочу, по этим трудным дорогам, навязать себе на руки горцев, а с другой стороны, подвергнуться нападениям многочисленной кавалерии. Мне вовсе не нравится судьба Кассия».

Шестого марта Яффа взята приступом и предана на грабеж и убийство. Бонапарт, чтобы удержать неистовство солдат, послал своих адъютантов Богарне и Круазье, которые подоспели ко времени и спасли жизнь четырех тысяч албанцев и арнаутов, составлявших часть гарнизона и укрывшихся в пространных караван-сараях. Когда главнокомандующий увидел такое множество пленных, то воскликнул: «Что прикажете мне с ними делать? Чем мне их кормить? На чем переправить во Францию или в Египет? Вот наделали-то дела!» Адъютанты стали извиняться тем, что не принять капитуляции было бы опасно, и притом напомнили, что они были посланы именно для исполнения человеколюбивых видов главнокомандующего. Наполеон возразил:

«Да, без сомнения, в отношении к женщинам, детям, старцам; но мое приказание вовсе не касалось вооруженных солдат; лучше было умереть, чем привести мне всех этих несчастных. Ну, что я с ними стану делать?» И Наполеон целых три дня рассуждал об участи пленников, ожидая, не придут ли с попутным ветром какие суда, которые бы избавили его от необходимости снова проливать кровь людей. Но на море не появлялось ни одного паруса; войско начинало роптать, и приказ о расстреле арнаутов и албанцев отдан 10 марта.

Каиру возвещено о взятии Яффы следующей прокламацией:

«Во имя Бога, милостивого, милосердного, пресвятого, властителя вселенной, по воле своей управляющего своим творением, дающего победу, вот рассказ о милостях, которые Бог Всевышний послал Французской республике; а потому мы и овладели Яффою в Сирии.

Джеззар намеревался идти с разбойниками арабами в Египет, где обитают небогатые жители. Но судьбы Господни уничтожают хитрости людей. Джеззар хотел, по своему варварскому обычаю, проливать кровь по той причине, что он горд и слабоумен и напитался дурными правилами мамелюков; он не размыслил, что все происходит от Бога.

Двадцать шестого числа рамазана французская армия окружила Яффу. 27 главнокомандующий приказал сделать окопы; он увидел, что город вооружен пушками и заключает в себе много народу. 29 окопы были сделаны длиною на сто футов. Главнокомандующий велел поставить со стороны моря пушки, мортиры и батареи, чтобы удержать тех жителей, которые бы вздумали выйти из города.

В четверг, последний день рамазана, главнокомандующий сжалился над жителями Яффы и приказал предложить им сдаться; но вместо всякого ответа его посланный был задержан вопреки законам военным и Магометовым.

Бонапарт в ту же минуту закипел гневом; он велел палить из пушек и метать бомбы. Вскоре пушки на стенах Яффы были подбиты. К полудню сделан пролом; начался приступ, и французы меньше чем за час овладели городом и укреплениями. Обе армии вступили в рукопашный бой. Французы остались победителями, грабительство продолжалось всю ночь. В пятницу главнокомандующий сжалился над египтянами, находившимися в Яффе; он помиловал и богатых, и бедных, и с честью отпустил их в отечество. Таким же образом поступил он и с бывшими в Яффе жителями Дамаска и Алепа.

Во время сражения погибло от ружья и меча более четырех тысяч джеззаровых воинов. Французы потеряли немного людей. Раненых было мало, и то только те, которые успели незаметно прокрасться по дороге к мосту. О поклонники Бога! Покоритесь его судьбам; не перечьте Его воле; сохраняйте Его заповеди. Знайте, что земля есть Его собственность, и Он отдает ее кому хочет. Затем да будет над вами милость и благословение Божие».

Французская армия внесла с собою в Сирию болезнь моровой язвы; она развилась во время осады Яффы и с каждым днем более и более усиливалась. Генерал-адъютант Грезье до того боялся заразы, что ни до кого не хотел дотрагиваться; Наполеон по этому случаю сказал: «Если он боится язвы, так умрет от нее». И предсказание его сбылось во время осады Акры.

Бонапарт прибыл под Акру 16 марта и нашел большее сопротивление, чем ожидал. Генерал Кафарелли был тут смертельно ранен; умирая, он просил, чтобы ему прочитали предисловие Вольтера к Духу Законов, что показалось весьма странным главнокомандующему, который, однако же, был глубоко опечален потерей храброго генерала.

В это время получены в главной квартире известия из Верхнего Египта. Дезе уведомлял между прочим, что военное судно «Италия» погибло после кровопролитного и упорного боя на западном берегу Нила. Наполеон, гений которого не чужд был иногда влияния суеверных предрассудков, узнав об этом несчастье, вскричал: «Так и есть! Италия погибла для Франции; мои предчувствия никогда меня не обманывают».

Во время осады Акры выиграно французами славное сражение при горе Фаворской, в котором Клебер, атакованный и окруженный двенадцатью тысячами неприятельских всадников и таким же числом пеших воинов, мужественно выдержал их нападение, имея в своем отряде всего только три тысячи человек. Бонапарт, известясь о значительности неприятельских сил, пошел к Клеберу на помощь с одной дивизией. Прибыв на поле битвы, он построил ее в два каре и расположил их таким образом, что они составили с третьим каре Клебера равносторонний треугольник, и неприятель очутился в его середине. Ужасный огонь со всех трех углов этого треугольника начал нещадно разить мамелюков, и они скоро рассыпались во все стороны, покрывая место сражения грудами своих трупов.

Осада Акры продолжалась уже два месяца; Наполеон, видя, что его небольшая армия день ото дня ослабевает от язвы и беспрестанных стычек с отважным гарнизоном, решился возвратиться в Египет. Он оставил все свои огромные замыслы на Восток, где в тщеславном воображении своем носился то на Инде, то на Босфоре, и впоследствии сказал: «Если бы Акра пала, я изменил бы лицо мира; в этой лачуге заключалась тогда судьба целого Востока».

Вот прокламация, которую он по этому случаю издал в лагере под Акрой:

«Воины! Вы перешли пустыню, отделяющую Африку от Азии, и перешли ее быстрее, чем арабы.

Армия арабов, которая намеревалась вторгнуться в Египет, уничтожена; вы взяли в плен ее начальника, отбили ее багаж и верблюдов. Вы овладели всеми укрепленными местами, которые охраняют колодцы пустыни.

Вы рассеяли на полях близ горы Фавора все эти толпы, сбежавшиеся со всех сторон Азии, в надежде разграбить Египет.

Тридцать неприятельских кораблей, которые за двенадцать дней перед этим прибыли в Акру, везли войско, назначенное для осады Александрии; но войско это, вынужденное подать помощь Акре, уже не существует: часть его знамен послужит вам трофеями при возвращении в Египет.

Наконец, поддержав с одной горстью воинов в течение целых трех месяцев войну в самом сердце Сирии, мы взяли у неприятеля сорок полевых орудий, пятьдесят знамен, шесть тысяч пленных, срыли укрепления Газы, Яффы, Кайяфы, Акры и теперь возвратимся в Египет: к этому принуждает меня наступившее время года.

Еще несколько дней, и вы могли бы надеяться взять самого пашу в его собственном дворце; но в теперешнее время года взятие акрского замка не стоит потери нескольких дней: храбрые, которыми бы должно пожертвовать на приступе, нужнее теперь для исполнения других предприятий».

Отступление начато 20 мая. Бонапарт хотел, чтобы все лошади были отданы под больных и зараженных язвою; и когда начальствующий его конюшней спросил у него, какую лошадь прикажет он оставить для себя, то Наполеон гневно сказал: «Чтобы все шли пешком!.. Я первый; разве вы не читали приказ? Вон!»

В Яффе, куда прибыли 24 числа, госпитали были завалены больными; злокачественные лихорадки свирепствовали в ужасной степени. Главнокомандующий посетил несчастных страдальцев и, казалось, принял живое участие в их бедственном положении. Он отдал повеление вывезти всех больных; но между ними находилось, по словам Бурриенна, до шестидесяти человек, пораженных язвой, и в том числе, как говорят Записки на острове Святой Елены, было семь или восемь человек до того ослабевших, что им не оставалось жить больше суток. Что было делать с этими умирающими? Бонапарт посоветовался: ему отвечали, что многие из зараженных сами просят смерти, что общение с ними может быть пагубно для всей армии, и что ускорение несколькими часами их смерти будет делом благоразумной осторожности и человеколюбия. Нет почти никакого сомнения, что несчастным дали снотворное питье.

Приближаясь к Каиру, Бонапарт приказал, чтобы все было готово к его торжественному вступлению в эту столицу.

Он принял эту меру для того, чтобы уничтожить или, по крайней мере, ослабить неблагоприятное впечатление, произведенное на жителей Каира и войска не совсем удачным окончанием сирийского похода. Ему надобно было упредить в одних упадок духа, в других не допустить развиться духу мятежа. Политика вменяла ему в обязанность скрывать свои потери и преувеличивать полученные выгоды.

Каирский диван отвечал видам Бонапарта, учредил народное пиршество и издал прокламацию, в которой, между прочим, было сказано:

«Свыше хранимый, главнокомандующий французской армией, генерал Бонапарт, тот, который любит религию Магомета, прибыл в Каир… Он вступил в город вратами победы… День этот — великий день, никогда не бывало подобного дня… Бонапарт был в Газе и в Яффе: покровительствовал жителям Газы, но жители Яффы, люди заблудшие, не пожелали сдаться, и он, в гневе своем, предал их на убийство и разграбление. Он уничтожил все их укрепления и погубил всех, которые были там».

В бытность свою в Каире Наполеон занялся статистикой Египта, и сделанные им по этому предмету замечания помещены в мемуарах его секретаря.

Вскоре новый набег Мурат-бея на Нижний Египет отвлек его от этого мирного занятия. Он оставил Каир 14 июля и пошел к пирамидам.

Но гонец от Мармона, начальствовавшего в Александрии, привез ему вечером 15 числа известие, что турки, покровительствуемые англичанами, сделали 11 числа высадку в Абукире. Главнокомандующий немедленно полетел навстречу турецкой армии, состоявшей под командой Мустафы-паши; он торопился искупить в самом Абукире стыд поражения под Абукиром. И искупил. Десять тысяч человек неприятельского войска были загнаны в море, остальные убиты или взяты в плен. Послушаем самого Бонапарта в донесении его Директории.

«Я известил вас депешей от 21 флореаля, что наступившее время года принудило меня решиться оставить Сирию.

23 мессидора сто кораблей, большей частью военных, приходят к Александрии и делают высадку у Абукира. 27 неприятель мужественно идет на приступ и овладевает абукирским редутом. Крепость сдается; неприятель выгружает свою полевую артиллерию и, подкрепленный еще пятьюдесятью кораблями, занимает позицию, примкнув правым флангом к морю, а левым к Маадигскому озеру и построившись на песчаных возвышениях.

Я 27 числа выступаю из моего лагеря под пирамидами, 1 термидора прихожу в Рагманиг, избираю Биркет центром моих операций и 7 термидора в семь часов утра становлюсь лицом к лицу с неприятелем.

Генерал Ланн идет вдоль берегов озера и становится в боевой порядок против левого крыла турков, а генерал Мюрат, который руководит авангардом, приказывает в то же время генералу Детян (Destaings) напасть на правый неприятельский фланг; атаку поддерживает генерал Ланюс.

Крылья неприятельской армии разделены прекрасной долиной размером в четыреста сажен: наша кавалерия успевает проникнуть в это пространство и с быстротой мысли кидается в тыл обоих флангов турецкой армии, которая, сбитая, изрубленная, тонет в море: не спаслось ни одного человека. Будь у нас это дело с европейскими войсками, мы бы взяли три тысячи пленных: теперь насчитали три тысячи трупов.

Вторая неприятельская линия, в пяти- или шестистах саженях от первой, занимает крепкую позицию. В этом месте перешеек очень узок, тщательно обведен ретраншементом и прикрыт тридцатью канонерскими лодками; впереди этой позиции турки занимали селение Абукир, которое обвели высоким валом и укрепили. Генерал Мюрат овладевает Абукиром; генерал Ланн идет на левое крыло турков; генерал Фюжиер, в сомкнутых колоннах, атакует правое. И нападение, и оборона равно упорны; но неустрашимая кавалерия Мюрата решилась в этот день быть главным действующим оружием; она нападает на неприятеля с его левого фланга, заскакивает в тыл правого, бьет его и режет беспощадно. Гражданин Бернар, батальонный командир шестьдесят девятой полубригады, и гражданин Баиль, капитан гренадерской роты той же полубригады, первые всходят на редут и этим покрывают себя славой.

Вся вторая турецкая линия, как и первая, положена на месте или утоплена.

У неприятеля остается три тысячи человек резерва, занявшего Абукирскую крепость, в четырехстах саженях от их второй линии; генерал Ланюс окружает эту крепость; ее бомбардируют из шести мортир.

Берег, на который в прошлом году было выкинуто столько трупов англичан и французов, покрыт теперь телами наших неприятелей: их насчитано до нескольких тысяч; из всей этой армии не спасся ни один человек.

Мустафа, паша Румелийский, главнокомандующий войска и двоюродный брат турецкого посланника в Париже, взят в плен со всем своим штабом: посылаю вам три его бунчуга…

Успехом этой битвы мы вообще обязаны генералу Мюрату: и прошу для него чин дивизионного генерала; его кавалерийская бригада делала дела неимоверные…

Я подарил генералу Бертье от имени Директории кинжал прекрасной работы в знак благодарности за те услуги, которые он не переставал оказывать на протяжении всей этой кампании…»

Бонапарт воспользовался этим успехом, чтобы послать парламентера к английскому адмиралу. Тот прислал ему номер французской франкфуртской газеты от 10 июня 1799 года. Наполеон, который жаловался, что давным-давно не имеет никаких известий из Франции, жадно принялся за чтение листка. Он увидел из него печальное положение дел республики и поражение ее войск, которых в ту пору бил Суворов в Италии, и вскричал: «Так и есть! Предчувствие не обмануло меня; Италия пропала!!! Этакие негодяи! Все плоды наших побед потеряны! Приходится мне ехать».

С этой самой минуты он решился возвратиться в Европу и сообщил свое намерение Бертье и адмиралу Гантому, которому поручено приготовить два фрегата, la Muiron и la Carrere, и два маленьких судна, la Revanche и la Fortune, для перевозки во Францию главнокомандующего и его свиты.

Предстояло доверить руководство армией человеку достойному. Бонапарт мог избрать только или Дезе, или Клебера. Желая взять первого с собой, он решился назначить второго своим преемником, несмотря на то, что они были между собой не совсем в дружеских отношениях, и письменно передал ему вручаемую власть.

Желала ли Директория возвращения Бонапарта, отъезд которого она видела с таким удовольствием? Говорили, что Трельяр, Ларевельер-Лепо и Баррас писали Наполеону, и будто это-то письмо и заставило его решиться оставить Египет. На этот счет существует столько разноречивых показаний, что согласовать их трудно; нам кажется всего вероятнее то, что Наполеон, отказавшийся от своих видов на Восток неудачей сирийской кампании и извещенный о ходе Дел и расположении умов во Франции, предположил, что наступило уже время обнаружить свои честолюбивые виды и обратиться на Запад.

Бонапарт отплыл в конце августа и взял с собой Бертье, Мармона, Мюрата, Ланна, Андреосси, Монжа, Бертолета и некоторых других особ и, ускользнув от Сиднея-Смита, вышел 6 октября на берег в Фрежюсе.