— Может, все-таки скажешь, как тебя зовут?

— Нет, — в десятый раз повторил незнакомец.

Этот человек был очень, очень странным. Он почти ничего не говорил, и после щебетания Хэнка, Олиф казалось, что она попала в какую-то пустую залу. Это было ужасно, давило на уши с такой силой, что хотелось закричать. И девушка решила все же как-то разбавить эту тишину.

— И как мне к тебе обращаться? — не унималась Олиф.

— Не обращайся.

— У тебя должно быть имя! — мученически воскликнула она.

— Должно.

— Какое?

— Никакое.

Олиф глубоко вздохнула и принялась считать про себя до пяти. Так как получалось у нее это плохо, пауза затянулась. Только мужчина обрадовался, что эта плебейка, наконец-то, угомонилась, как она снова спросила:

— Ты можешь сказать, как тебя зовут?

— Абдул!! — не выдержал незнакомец. — Довольна?!

— Что обдул?

— Имя — Абдул!

— О-о, — выдавила Олиф и закусила губу.

Она ничего не имела против странных имен, но это было слишком странное. И к тому же смешное. Как ее саму зовут, он не спрашивал, а она не нашлась, о чем можно у него поинтересоваться. Так они и шли в молчании еще некоторое время, пока мужчина не остановился и не кинул сумку на землю.

Олиф удивленно наблюдала за тем, как он вытаскивает оттуда несколько тряпок и… палок — в основном щепки, но и толстые ветки среди них тоже были. Как он эту тяжесть вообще с собой таскал?!

— Мы что… на ночлег? — изумилась девушка.

— Я на ночлег, — жестко поправил эту ужасную оговорку Абдул. — Никаких мы.

— Так ведь солнце еще…

Олиф для достоверности взглянула на небо, и тут же об этом пожалела — глаза ослепило.

— Сейчас сядет.

Девушка терла слезящиеся глаза. Чуть приоткрыла — перед ними играли радужные блики. Чертово солнце. В тот момент, когда ей все-таки удалось нормализовать зрение, Абдул вытащил из сумки странное прозрачное приспособление круглой формы. Олиф заметила, что он уже успел сложить из веток костер, осталось только зажечь. Мужчина подставил плоский шарик к солнцу, покрутил туда-сюда, поменял угол зрения и… через некоторое время на листьях, торчащих из веток, образовался дым, а затем они и вовсе загорелись.

У Олиф в прямом смысле отвалилась челюсть.

— Как… как ты это сделал?

— Довольно просто, — усмехнулся Абдул.

— Это что, волшебство? — восхищенно спросила Олиф.

— Ага. Волшебство.

— Правда?! — изумилась девушка.

— Нет.

Девушка обижено прищурилась.

— Может, хватит издеваться?

— Может, — согласился мужчина.

Он поправил тряпки, раскиданные по песку, уселся на них и принялся стягивать свои сапоги. Такие же, как у Олиф — кожаные и дорогие. Вернее, они были дорогими там, за пределами пустыни.

— Что ты делаешь?

— Снимаю обувь.

Олиф украдкой закатила глаза. Мужчина отставил сапоги в сторону, согнул ноги в коленях, расставив их в сторону, и уперся в них локтями. Олиф в нерешительности топталась рядом, затем все же решила последовать его примеру. Присела рядом, и стянула сапоги. Все ступни у нее были красные, а икры здорово обгорели на солнце. Девушка украдкой взглянула на мужчину, но если он и обратил внимание на ее страшные ноги, то виду не подал. Она прижала коленки к подбородку и постаралась натянуть старое платье до пят.

— Что дальше?

— Увидишь.

Олиф тяжело вздохнула. Оказывается, выжить можно и за пределами оазиса. Вот Абдул выжил. Кожа на руках у него была темная-темная… Девушка могла поклясться чем угодно, что он тут гораздо больше месяца. Жаль, его лица рассмотреть практически невозможно. Вокруг глаз какие-то черные круги, как будто он углем на них нарисовал, а само лицо все пыльное, в песке, на голове повязка, из-под нее выглядывает лишь несколько темных прядей. Хотя вряд ли сама Олиф сейчас выглядит лучше.

Солнце медленно опускалось за край земли, забирая с собой удушающую жару. Песок начал постепенно остывать, температура падала буквально на глазах. Ну вот, снова приближается морозная ночь. Днем стараешься не умереть от жары, а ночью — от холода.

Абдул ничего не говорил, только изредка подкидывал в костер щепок. Олиф не вставала, только меняла позу, когда чувствовала, что ноги затекают.

— Почему ты помогаешь мне? — вдруг тихо спросила она.

Сидеть и молчать было слишком тяжело. Тишина давила своим молчанием, своей неизбежностью.

— Я не помогаю.

— Ты напоил меня водой, а мог бы убить! — возразила девушка.

— Сказал же: я не занимаюсь благотворительностью.

— Тебя совесть гложет? — не поворачивая головы, спросила Олиф.

Его тоже судили Кровавым законом. Он тоже кого-то убил.

— Нет.

— Гложет, — возразила девушка, рассматривая свои ногти. — Иначе давно бы оставил меня умирать.

— Ищешь смерти? — поднял бровь мужчина.

— Нет, — покачала головой девушка.

От своего признания, ей самой стало как-то не по себе, но ее собеседник больше ничего не сказал. И снова повисла уже привычная для обоих тишина.

— Кого ты убила? — Абдул внимательно посмотрел на нее.

Олиф продолжала рассматривать свои ногти, и лишь спустя несколько мгновений ответила:

— Это был… Перводружинник.

Мужчина удивленно присвистнул. Такие случаи были распространенным явлением, особенно если учесть поведение этих воинов, но то, что эта плебейка смогла поднять руку на такого человека — этого он не ожидал.

— Я не виновата, — добавила девушка после небольшой паузы.

— Ну естественно.

— Я правда не виновата! — твердо повторила Олиф.

— А кто спорит. В этой пустыне все не виноваты.

Олиф вздрогнула. Эти же слова ей когда-то сказал Хэнк. Неужели… нет. Нет.

— Это произошло случайно, — срывающимся голосом сказала девушка. — У меня не было другого выхода.

— Был, — спокойно отозвался Абдул.

— Какой?

— Не убивать его.

— Это вышло случайно!

— Какая разница? Ты убила человека. — Мужчина кинул очередную щепку в костер.

— Он это заслужил, — тихо выдавила она.

— Конечно, себе оправдание всегда легко найти.

Олиф вдруг поняла, что ее отросшие ногти с силой впиваются в кожу. Она глубоко вздохнула, вспоминая события того рокового дня: лицо перводружинника — такое толстое, сальное, светящееся абсолютным триумфом, его толстую фигуру, и сестру, задыхающуюся под этой грудой скопления жира. Олиф могла не убивать его. Могла. Он бы очнулся, и тогда все было бы еще хуже, чем сейчас.

— Да дело не в том, за что ты его убила, — усмехнулся Абдул, — а в том, что ты это сделала.

— Так даже лучше, — понуро отозвалась Олиф.

— А это уже не тебе решать. — Он кинул еще несколько веток в костер, и вдруг насторожился. — Вот и еда.

Девушка озадаченно сдвинула брови и тут заметила какую-то тень, прямо возле ног новоиспеченного знакомого. Животное было небольшое, напоминающее паука, только тельце слишком толстое, словно надувшееся брюхо.

Ни этот зверек, ни Олиф не заметили, как Абдул достал нож. Девушка так и подскочила, когда острие вонзилось в углубление, между головой и телом несчастного животного. Оно затрепыхалось, обхватило лапками руку Абдула и попыталось ужалить. Мужчина провернул нож прямо в теле зверька и тот постепенно затих.

Не обращая внимания на ошарашенную девушку, Абдул оторвал животному все конечности, включая голову, насадил толстое, слизкое тело на палку и принялся крутить его над костром.

Олиф непроизвольно поморщилась.

— Фаланги очень полезны, в них содержится много питательных веществ, — нравоучительно сказал Абдул. — Хотя на вкус они, как дерьмо.

Несмотря на все очевидные признаки того, что этот зверек — гадость несусветная, девушка все равно почувствовала, как живот предвкушающее заурчал.

Мужчина, наконец, закончил обжаривание фаланги и, аккуратно стянув почерневшее тельце, разломил его на две части. Изнутри что-то полилось, заставив Олиф зажмуриться от отвращения.

— Бери быстрее, сейчас все выльется.

Не открывая глаз, девушка вытянула руку вперед и поморщилась, почувствовав что-то теплое, мягкое и мокрое.

— Суй в рот.

Олиф глубоко вздохнула и быстро закинула в рот расчлененное тело. На языке разлилась гадкая слизь, вызывая в девушке рвотные позывы. Она уже приготовилась выплюнуть эту жуть, как на губы легла большая, грязная ладонь.

— Но-но-но, жуй.

— М-м-м!!! — замычала Олиф, пытаясь вывернуться.

Вторая рука мужчины с силой обхватила ей голову, не давая шанса освободиться. Девушка попыталась вырываться, используя руки, но мужчина оставался неподвижен, словно каменная стена. Больше сдерживать эту гадость во рту она не могла, и, пересилив отвращение, проглотила слизь.

Абдул практически моментально отпустил брыкающуюся девчонку.

— Ты зачем это сделал?! — воскликнула Олиф.

— Просто так.

— Просто так?! Я чуть не умерла!

— Не умерла же.

— Это не смешно!!! — взорвалась девушка.

— А кто смеется? Если бы ты не проглотила фалангу, умерла бы гораздо быстрее, — резонно заметил Абдул.

— Почему? — изумилась Олиф.

— Ты целый день ничего не ела. Может больше. Поутру бы окочурилась от обезвоживания, — снизошел до объяснений мужчина.

Вопреки всему Олиф больше удивилась, чем испугалась.

— От…откуда ты столько знаешь? — недоумевала она.

Он не ответил. Только головой покачал и улегся на тряпки, раскиданные по песку. Олиф многое бы отдала за то, чтобы узнать, сколько он уже здесь. Но, по-видимому, сам Абдул об этом распространяться не собирался. Его клеймо было тщательно обмотано тканью.

Олиф приподнялась и переползла поближе к костру. Все равно ее новоиспеченный знакомый занял почти все место на тряпках.

Чем больше на небе появлялось звезд, тем сильнее девушка замерзала. Костер практически потух, и тепла от него, можно сказать, не было. У Абдула в сумке должны были остаться какие-то ветки.

Олиф повернула голову. Наверняка мужчина уже видит седьмой сон.

Девушка осторожно села на четвереньки и тихонько поползла к темной, объемной вещице. Как Абдулу удавалось все это таскать по пустыне, она до сих пор не понимала. Осторожно приоткрыла края сумки, запустила руку внутрь. Точно, ветки там еще были. Олиф осторожно выудила несколько штучек, настороженно посмотрела на безмятежного мужчину, и вернулась к костру.

Пришлось немного потрудиться, чтобы пламя снова разгорелось.

Так она посидела еще некоторое время, пока не поняла, что глаза слипаются. Повернула голову и осмотрела место временной ночевки. Да уж, ничего общего с оазисом. Интересно, почему Абдул скитается по пустыне, вместо того, чтобы обосноваться на месте, пригодном для жизни?

Олиф вздохнула. Одной спать холодно. Может, подлечь к нему, а утром списать все на то, что случайно перекатилась? От этой мысли стало страшно. Сможет ли она вообще что-то списать наутро? Хотя уже давно стало понятно, что Абдул не похож на тех извращенцев, что Олиф встретила прошлой ночью. Иначе не вел бы себя так, и уж точно не пытался каждым своим словом показать, насколько презирает ее.

Девушка поежилась. Секунда ушла на размышление, а затем она осторожно пододвинулась к спящему мужчине, немного помедлила, и аккуратно легла рядом, спиной к нему.

— Не прижимайся, мы не в постели, — сурово сказал Абдул.

— Ты не спишь? — вздрогнула девушка.

— Сплю.

Больше он ничего не говорил, и Олиф посчитала это своеобразным разрешением: поворчал для вида, и успокоился, ему наверняка так же холодно. Однако Абдул говорил вполне серьезно. Он выставил руки вперед и сам отодвинул Олиф так, что она прочертила своим телом дорожку на песке.

— Сказал же: не прижимайся.

Олиф обиженно села.

— А если мне холодно?

— Вон костер. Прижмись к нему.

Девушка стиснула челюсти, но все-таки придвинулась поближе к пламени. От него действительно тепла больше, чем от некоторых.

Она немного поворочалась — песок был холодный, лежать на нем было жестко, неудобно — и решила спросить:

— Ты спишь?

Ответа не последовало. Олиф осторожно повернула голову: лицо у мужчины было безмятежное, однако в то, что он уснул, девушка почему-то не верила. Чтобы проверить это, схватила горстку песка и кинула ею в довольно хорошее, упитанное тело.

— Еще раз так сделаешь, кишки будешь по всей пустыне собирать, — тут же прошипел мужчина.

— Сколько ты здесь? — спросила Олиф, сделав вид, что не услышала предыдущей реплики.

Абдул не ответил. Она и не ожидала, что он что-то скажет. Просто спросила еще раз. И еще. И еще.

— Долго! — не выдержал он.

— Долго — это сколько? — усмехнулась девушка, принимаясь водить пальцем по песку.

— Долго — это долго! Спи!

— Мог бы хоть спросить, как меня зовут, — совершенно неожиданно сказала Олиф и чуть не вскрикнула от своей же глупости. О Берегини, зачем она это сказала?!

— Мне это не интересно.

— Почему? — удивилась девушка, мигом забыв, что еще недавно вообще не хотела об этом говорить.

— Потому что.

Олиф вдруг пришло в голову, что он с ней не знакомится вовсе не потому, что это не в его интересах, а потому…

— Ты думаешь, я до завтра не доживу?

— Если отрезать язык, может и доживешь, — желчно ответил мужчина.

— Тогда спроси, как меня зовут.

Абдул открыл глаза и удивленно уставился на девушку.

— Тебя что, уже кто-то бревном по голове огрел?

Олиф обиженно засопела.

— Нет.

— Значит, ложись и спи.

— Ты вообще ничего о себе не рассказываешь! — вспылила девушка.

— Меньше знаешь — крепче спишь.

— Но…

— Слушай сюда, плебейка, — ядовито прошипел Абдул. — Еще одно слово — и я отправлю тебя в Преисподнюю, прямо в лапы к Песчаникам!

— Ты о них знаешь? — вырвалось у Олиф. Мужчина посмотрел на нее таким взглядом, что она тут же добавила: — Ладно, я молчу.

Правда, долго сохранять молчание у нее не получилось. Олиф просто невыносимо мучил один вопрос. Выдержав небольшую паузу, она все-таки решилась:

— Слушай, Абдул, — (при этом обращении он почему-то поперхнулся) — а почему ты не живешь на оазисе?

Мужчина долго не отвечал. Олиф уже было решила, что он, как обычно, отнекивается, но тот ее удивил.

— Меня зовут Лекс.

— Что? — опешила девушка.

— Не Абдул, а Лекс, — повторил он.

— Ты что, меня обманул?! — глупо спросила Олиф.

— Ага.

Девушка обиженно насупилась. Ведь знала же, что таких нелепых имен не бывает, и все равно на это повелась.

— Я Олиф, — буркнула девушка.

— Мне все равно.

Кто бы сомневался. Как он только сумел здесь выжить? Что не спроси — либо не ответит, либо отгавкнется двумя словами. Словно и правда все равно. Однако меч с пояса не снимает, даже спит с ним. Боится? Возможно. Вообще, он какой-то странный. Как будто ему одному лучше. Только вот почему он ей помогает?

Девушка тяжело вздохнула и попыталась заснуть.

На ее вопрос он так и не ответил, а спросить еще раз Олиф не решилась.

* * *

— Плебейка, вставай.

Олиф открыла глаза. Солнце уже поднялось, впрочем, как и температура. Снова было тяжело дышать. Девушка села. Осмотрелась. Лекс копошился возле сумки. Олиф попыталась подняться, но почувствовала, что ноги затекли. Несмотря на жару, ступни были холодными. Девушка решила надеть сапоги, чтобы хоть как-то согреться.

Только она подняла свою обувь, как ей на талию легла грубая ладонь Лекса, а второй рукой он выдернул у нее сапоги. Мужчина осторожно перевернул их вверх дном и из темной глубины выпала змея. Не большая, но Олиф еле удержалась, чтобы не завизжать от неожиданности. Лекс ловко зажал ей рот рукой.

— Тихо. Не рыпайся.

Змея быстро завозилась в песке и спустя несколько мгновений закопалась в нем полностью. Олиф внимательно наблюдала за тянущейся горбатой полоской.

— Ей тоже жарко, — спокойно сказал мужчина и опустил руки.

На всякий случай девушка еще несколько раз потрясла оба сапога, попыталась заглянуть внутрь, но ничего не увидела. Опасливо натянула обувь, попробовала пройтись — вроде никто не укусил. Немного успокоившись, она посмотрела на Лекса и чуть не села от удивления.

— Что ты делаешь?

Мужчина наводил круги вокруг глаз углем, оставшимся после костра. Он не ответил, только еще сильнее намалевал черной краски, и повернулся к ней.

— На, рисуй.

— Зачем? — опешила девушка.

— Так надо.

Он подошел к ней и протянул кусок черного угля.

— Скажи зачем, — настаивала Олиф.

— Не защищая глаза, ты ослепнешь, — раздраженно ответил он.

Девушка опасливо взяла уголь, и наугад начала водить им вокруг глаз.

— Снизу тоже, — сказал Лекс, внимательно наблюдавший за ней.

Олиф вздохнула, но послушалась. Слишком хорошо он знает эту пустыню — иначе бы не выжил. Лучше делать так, как он говорит.

Девушка кинула уголь обратно, и посмотрела на мужчину.

Он, не замечая ее взгляда, развернулся и пошел куда-то вперед, рассекая носками сапог горячий песок.

— Ты куда? — Олиф побрела за ним.

— Никуда.

Ей это уже знакомо. Идти в никуда. Без цели, без надежды. Все как обычно.

Лекс шел уверенно. И это было странно. Олиф не чувствовала в себе ни желания продолжать путь, ни, тем более, уверенности в чем бы то ни было. А он… как будто знает, ради чего идет.

Они здесь, как в тюрьме. Только места тут больше. Вероятно, каждый из них понимал, что это конец. Продержаться здесь больше месяца можно лишь благодаря оазисам. Но теперь Олиф понимала, что и это не спасение. На замкнутой территории, без общения, без привычных занятий, разум медленно покидает человека. И это еще страшнее.

Вряд ли Лекс в пустыне больше двух месяцев. И уж точно он не мог все это время по ней скитаться. Наверняка он некоторое время был на оазисе, иначе бы не выжил. Вот только, что заставило его оттуда уйти?

Олиф потуже затянула узел из рукавов рубашки на голове. Звучит странно, но после того, как она раскрасила глаза углем, солнце действительно стало менее ярким. А небо более голубым.

— Зачем ты куда-то идешь? — спросила Олиф.

Лекс не ответил. Девушка пристроилась рядом и повторила вопрос.

— Иду и все, ясно? Если что-то не нравится — катись к чертям.

— Но зачем идти? Не проще…

— Нет, — оборвал мужчина.

— Понятно, — кивнула Олиф. — Ты просто боишься остаться на одном месте.

Лекс насмешливо хмыкнул.

— Нет.

— Тогда почему бродишь по пустыне, как лошадь по загону?

— Так надо.

Олиф раздраженно стиснула кулаки. С Хэнком и то было проще. Тот боялся только Песчаников.

— Песчаники, — охнула девушка. — Вот, кого ты боишься.

Лекс удивленно приподнял брови и с интересом уставился на девчонку.

— Уже виделась с ними?

Олиф опустила взгляд, наблюдая за носками своих сапог, то и дело выглядывающих из-под оборванного платья.

— Они забрали моего друга.

Лекс кивнул, поджав губы, но ничего не сказал.

— Раз ты знаешь о Песчаниках, то почему скитаешься по пустыне? — резонно спросила девушка.

— На оазисах ты рискуешь так же, как здесь.

— Но ведь, — возразила Олиф, — там больше шансов выжить.

— Нет.

— Почему нет?

Но Лекс снова решил поиграть в молчанки. Ему бы стоило радоваться от того, что он не один. Что есть с кем поговорить, кому сказать «спокойной ночи» или «с добрым утром». Но он был явно этому не рад. И уж точно никому и ничего говорить не собирался.