В окрестностях Волькенштейна уже три дня стояла страшная непогода. Бури начались на несколько недель раньше обычного и бушевали с небывалой силой. К тому же день и ночь лил дождь, в некоторых долинах прошли такие ливни, что речки и ручьи разлились и, размывая берега, затопили всю окрестность. Сообщение с Гейльборном было прервано и с трудом поддерживалось даже между ближайшими местечками, опасность росла с каждым часом.

На вилле Нордгейма готовились к отъезду, но его пришлось опять отложить, потому что при такой погоде нечего было и думать о путешествии.

Алиса сказалась больной и уже несколько дней не выходила из своей комнаты. Это был предлог избежать встречи с отцом, которой она боялась после сделанного открытия. Но и у Нордгейма в голове были другие заботы. Может быть, он даже не замечал страха, внушаемого им дочери, так же как не замечал натянутых отношений между Эрной и Вальтенбергом.

Счастье, всю жизнь не покидавшее его, казалось, вдруг отвернулось: какая-то враждебная сила мешала всем проектам, разрушала все, что он предпринимал, и делала как раз обратное. Смело составленный и тщательно обдуманный план, успех которого обещал миллионные прибыли, потерпел крушение, встретив препятствие с совсем неожиданной стороны. Человек, которого он считал навсегда прикованным к себе и своим интересам, отрекся от него в решительную минуту и сделал осуществление его плана невозможным. Нордгейм хорошо знал, что если Эльмгорст откажется утвердить оценку, то ее нечего было и думать представлять, все дело, безусловно, погибнет вследствие отказа Вольфганга, который и на вторичную попытку заставить его согласиться ответил ледяным «нет». Разговор, происшедший между ними, был краток, носил резкий характер и только подтвердил разрыв.

После этого Вольфганг отправился к невесте и пробыл у нее целый час. Содержания их разговора не узнал никто, включая отца. Молодая девушка отказалась отвечать на расспросы, но, по крайней мере, они расстались не врагами. Когда Эльмгорст выходил из дома, чтобы никогда больше не переступать его порога, Алиса кивнула ему из окна с такой задушевной теплотой, с какой никогда не обращалась к нему, когда была помолвлена, и он ответил ей так же дружески.

Нордгейм был не тот человек, который может спокойно перенести крушение своих заветных мечтаний, а тут к его гневу присоединилась еще и тревога по поводу угрозы Гронау. Он раскаивался, что не постарался как-нибудь поладить с товарищем юности, неудержимую энергию которого хорошо знал. Хотя прямых улик Гронау и не нашел, но мог кое-чем воспользоваться как опасным и даже губительным оружием. Со стороны Нордгейма было ошибкой отпустить Гронау как врага, ошибкой, за которую он мог, пожалуй, дорого поплатиться.

Впрочем, в настоящую минуту даже это отошло на задний план ввиду близкой грозящей ему потери, которая заслоняла собой все другие заботы: горная железная дорога была сильно повреждена наводнениями. Со всех сторон приходили угрожающие донесения. Уже теперь убытки достигли значительных размеров, в случае же дальнейшего подъема воды потери будут означать разорение даже для такого богача, как Нордгейм.

В гостиной сидели Эрна и Валли. Процесс, который вел Герсдорф в Гейльборне, закончился мировой, и нотариальное закрепление сделки задерживало адвоката еще на несколько дней. Его жена была в восторге от этого, потому что в качестве ангела-хранителя считала свое присутствие на вилле Нордгейма, безусловно, необходимым. Однако, к великому своему разочарованию, она довольно скоро убедилась, что охранять было положительно некого.

Эльмгорст сошел со сцены, его помолвка с Алисой была расторгнута, и это уже не составляло тайны для семьи, но они уладили дело только вдвоем с глазу на глаз, и Алиса упорно скрытничала и отказывалась дать более подробные объяснения даже подруге. Бенно тоже держался так, что к нему нельзя было подступиться, и, по-видимому, оставался при своем безумном решении расстаться с Алисой. Но самое худшее было то, что решительно никто не нуждался в помощи и советах Валли, и, вполне понятно, ее возмущала такая неблагодарность.

– Это мне награда за мою любовь к человечеству! – говорила она, будучи сильно не в духе. – Сиди теперь здесь, точно на пустынном острове среди океана, отрезанная от всего мира, в разлуке с мужем, каждую минуту подвергаясь опасности быть смытой наводнением! Альберт выловит мой труп из бушующих волн и вернется в город безутешным вдовцом. Хотела бы я знать, женится ли он когда-нибудь вторично? Это было бы ужасно!.. Я и в могиле не простила бы ему! Но мужчины на все способны!

Эрна, смотревшая на бурю и дождь, почти не слушала этой болтовни, ее мысли были совсем в другом месте.

– Нам не грозит опасность, Валли, – возразила она сдавленным голосом. – Дом стоит на возвышенности, но я боюсь, что Оберштейну приходится плохо и… на линии тоже.

– О, линию спасет главный инженер, – уверенно заявила молодая женщина. – Со всех сторон только и слышишь, что он ведет себя как герой и совершает то, что кажется невозможным. Мы были несправедливы к Эльмгорсту. Он вернул свободу Алисе, хотя с ее рукой теряет миллионы, а теперь выбивается из сил, спасая дорогу твоего дяди, хотя поссорился с ним и разошелся. Признайся, Эрна, ты также была предубеждена против него?

– Да… была, – тихо сказала Эрна.

– Твой жених едет! – воскликнула Валли, подходя к ней. – Но в каком виде! Вода так и льет с его плаща. В такую погоду приехать из Оберштейна! Я думаю, он прорвется сквозь огонь и воду, чтобы провести с тобой хоть час. Но после свадьбы это проходит, дитя мое, поверь опытной женщине, которая уже четыре месяца замужем! Мой супруг и повелитель преспокойно сидит себе в Гейльборне над своими деловыми бумагами и ждет, когда дорога ко мне просохнет. Впрочем, твой романтический Эрнст сделан, кажется, из другого теста. Но скажи, что с ним такое? Все эти три дня он ходит как грозовая туча и не спускает с тебя глаз, когда сидит здесь. Мне, право, даже жутко смотреть, наверно, у вас что-нибудь да вышло, только ты не хочешь мне сказать. Будь же наконец откровенна со мной, Эрна, облегчи свое сердце! Мне ты можешь, безусловно, довериться: я нема как могила.

Увы, Эрна вместо того, чтобы броситься на шею подруге и исповедаться, только ответила на поклон жениха, в эту минуту соскочившего с лошади, потом уклончиво сказала:

– Ты ошибаешься, Валли! У нас ничего не вышло. Решительно ничего.

Валли с досадой отвернулась: и тут не нуждались в ангеле-хранителе!

Эти люди имели престранную манеру устраивать свои сердечные дела без посторонней помощи. Обиженная таким недостатком доверия к ней, она величественно вышла из комнаты.

Едва успела она скрыться за дверью, как вошел Вальтенберг. Он подошел к невесте с обычным рыцарски-вежливым приветствием, но в этом приветствии было что-то леденящее, как и во всей его внешности, только темные глаза горели, составляя странный контраст с застывшим лицом. Валли была права: Эрнст действительно был похож на тучу, таившую в своих недрах грозную опасность.

Эрна пошла ему навстречу со стесненным сердцем, она научилась бояться этого спокойствия и холодности.

– Ну что, что там делается? – торопливо спросила она. – Ты из Оберштейна?

– Да, только мне пришлось добираться в объезд, потому что дорога уже затоплена. Сам Оберштейн, кажется, в безопасности, но жители совсем потеряли голову, вопят и мечутся, не помня себя от страха. Доктор Рейнсфельд делает все возможное, чтобы образумить их, а Гронау по мере сил помогает ему. Но люди сходят с ума из-за того, что их жалким лачугам грозит разрушение.

– Эти жалкие лачуги составляют все их имущество, – заметила молодая девушка. – От них зависит существование их самих и их семей.

– Положим, но ведь это – сущие пустяки в сравнении с громадными потерями, которые несет железная дорога. Сейчас только, когда я входил в дом, твоему дяде принесли новые неприятные известия, кажется, решительно все поставлено на карту.

– Но ведь дорогу отстаивают изо всех сил! Неужели все будет напрасно?

– Да, главный инженер борется со стихиями не на жизнь, а на смерть, – сказал Эрнст с каким-то свирепым удовольствием. – Он отстаивает свое любимое детище с энергией отчаяния, но борьба с такими катастрофами не по плечу человеку. Вода все прибывает, плотины не выдерживают напора, на нижнем участке уже все мосты сорваны. Точно вся природа восстала.

Эрна молчала. Она опять подошла к окну и устремила взор в волнующийся туман, не позволявший ничего рассмотреть. Полотна железной дороги, проходившего ниже виллы, совершенно не было видно сегодня, снизу доносился только шум рассвирепевшей реки. Там боролся Вольфганг во главе своих рабочих и боролся, может быть, напрасно.

– Но Волькенштейнский мост, во всяком случае, устоит, – продолжал Вальтенберг. Господину Эльмгорсту следовало бы удовлетвориться этим и не рисковать собой так безрассудно, как он это делает при всяком удобном случае. Он не трус, очертя голову бросается в огонь, но ведь сумасшествие – рисковать жизнью, чтобы спасти от разрушения какую-нибудь плотину. Он геройствует во главе своих инженеров и рабочих, а те слепо идут за ним. Не мешало бы им быть поосторожнее, не то он их погубит вместе с собой.

В этом постоянном напоминании невесте об опасности, которой подвергался любимый человек, была какая-то холодная, рассчитанная жестокость. Эрна обернулась и, посмотрев на него взглядом, полным упрека, промолвила:

– Эрнст! Почему ты избегаешь откровенного разговора, который я не раз пыталась начать? Ты не хочешь объяснений?

– Нет, не хочу! Не будем говорить об этом.

– Потому что знаешь, что твое молчание для меня мучительнее всяких упреков, а тебе доставляет удовольствие мучить меня.

Глаза девушки загорелись, но ее страстный порыв был встречен холодно.

– Как плохо ты знаешь меня! – воскликнул Вальтенберг. – Я просто хочу избавить тебя от неприятного разговора.

– Зачем? Я не чувствую за собой вины. Я не стану ни скрывать, ни отрицать…

– Так же, как тогда, когда я сделал тебе предложение, – резко перебил ее Эрнст. – Ты и тогда была очень откровенна: только имени не сказала! Ты нарочно оставила меня в заблуждении, хотя действительно я сам впал в него.

– Я боялась…

– За него, разумеется, я это вполне понимаю. Но успокойся: я не так уж тороплюсь, могу и подождать.

– Подождать? Чего подождать? Ради бога, что ты хочешь сказать?

Он улыбнулся все с той же холодной жестокостью.

– Как ты стала пуглива! Прежде ты была мужественнее. Но, правда, есть одна вещь, которая может привести тебя в состояние безумного страха, я видел…

– И за эту одну вещь ты заставляешь меня платить ежедневно, ежечасно! Это неблагородная месть!.. Я не отказываюсь отвечать тебе и расскажу все, о чем ты спросишь, только говори наконец! Ты говорил с Эльмгорстом после того случая?

– Да, – медленно проговорил Вальтенберг.

– Что же произошло между вами?

Голос Эрны дрожал от сдерживаемого волнения и страха, как ни старалась она овладеть им.

– Извини, но это касается только нас двоих. Впрочем, тебе не из-за чего беспокоиться. Я нашел в господине Эльмгорсте полную готовность идти навстречу моим желаниям, и мы расстались, вполне поняв друг друга.

Вальтенберг делал резкое и насмешливое ударение на каждом слове, и эта насмешка вывела Эрну из себя. До сих пор она переносила все молча и беспрекословно, чтобы не настраивать жениха еще сильнее против Вольфганга, – она знала, что его месть будет направлена против него одного, но теперь с гневом подняла голову.

– Эрнст, не заходи слишком далеко, чтобы не раскаяться потом! Я еще не жена твоя, я еще могу освободиться…

Она не договорила: на ее руку вдруг тяжело легла рука Эрнста и сжала с такой силой, точно он хотел раздавить ее.

– Попробуй! – прошипел он. – Тот день, когда ты бросишь меня, будет последним в его жизни.

Эрна побледнела, выражение лица жениха ужаснуло ее еще больше, чем угроза. Теперь, когда он сбросил маску холодной насмешки, в нем было что-то, напоминавшее тигра, его глаза сверкали так дико, так страшно, что она невольно содрогнулась. Она не сомневалась, что он сдержит слово.

– Ты ужасен! – тихо сказала она. – Я покорюсь.

– Я так и знал! – воскликнул Вальтенберг с жестким смехом. – Этим тебя заставишь сделать что угодно.

Он медленно выпустил руку Эрны, потому что в комнату вошла Валли. Она уже перестала дуться и хотела знать, как идут дела в Оберштейне, что делает ее кузен Бенно и в каком состоянии железнодорожная линия; у нее, как всегда, была тысяча вопросов.

Вальтенберг любезно отвечал. Он уже опять вполне овладел собой, нельзя было и подозревать, что минуту назад он выказал натуру тигра.

– Если это доставит вам удовольствие и вы не побоитесь дождя, то мы могли бы проехать вниз верхом, – сказал он в заключение подробного рассказа.

– Удовольствие! – воскликнула Валли, которая, несмотря на свою веселость, всем сердцем сочувствовала чужим страданиям. – Как вы можете говорить об удовольствии при таком несчастье?

– Все равно ведь один человек тут не поможет, – ответил Эрнст, пожимая плечами. – Но посмотреть на это очень интересно, уверяю вас.

У Эрны сжалось сердце при виде такого эгоизма. Сотни людей работали, чтобы спасти смелое произведение человеческих рук, над которым они трудились не один год, на карту были поставлены громадные суммы, бедные обитатели гор дрожали за свое нищенское имущество, а у Вальтенберга не нашлось ни одного слова сожаления: для него это было только «очень интересно». Кроме интереса, он чувствовал разве еще удовольствие от того, что дело, созданное его врагом, будет уничтожено.

И этот человек хотел приковать ее к себе на всю долгую жизнь! Она должна принадлежать ему телом и душой, а если бы взбунтовалась и захотела разорвать цепи, которые дала надеть на себя в минуту слабости, почти бессознательно, ей грозили смертью человека, которого она любила, и тем отнимали у нее силы защищаться! Средство было выбрано очень удачно: страх лишал Эрну всякого упорства, всяких сил, нужных для сопротивления.

В соседней комнате послышался голос Нордгейма, отдававшего приказание слуге; вслед за тем он вошел бледный, взволнованный. Последние известия дали основание опасаться самого худшего, он хотел ехать туда, чтобы увидеть собственными глазами, как обстоит дело. Вальтенберг тотчас объявил, что поедет с ним, затем обратился к невесте спокойно, точно между ними ровно ничего не произошло:

– Хочешь ехать с нами, Эрна? Мы поедем в места, которым угрожает наибольшая опасность, но ведь ты достаточно бесстрашна.

Эрна несколько секунд колебалась, потом поспешно согласилась. Она хотела знать, что делается внизу, хотя бы это было самое худшее, лишь бы не сидеть тут дольше в ожидании, не смотреть на заволакивающий туман и не слышать приходящих известий, с каждым часом все более страшных. Они собирались ехать в самые опасные места, там был Вольфганг, и она, по крайней мере, увидит его.

Валли не могла понять, как это люди решаются выходить из дома в такую погоду, и смотрела им вслед, качая головой, когда они уезжали. Нордгейм тоже был верхом, потому что по размытым дорогам не мог бы проехать никакой экипаж, лошади и те с трудом шли по глубокой грязи. Маленькая компания двигалась в тягостном молчании, только Вальтенберг делал время от времени короткие замечания, на которые почти не получал ответа.

Прежде всего они направились к Волькенштейнскому мосту.