Путь домой после встречи с Федором был очень тяжел. Голова просто раскалывалась, да и шишка начинала гореть, как солнечный ожог, и я буквально обливался потом. Кроме того, все время приходилось делать глотательные движения, потому что мне казалось, что из пищевода поднимается какая-то жгучая дрянь. И если я не буду постоянно сглатывать, то эта дрянь вырвется наружу, и я заблюю всех пассажиров метро. Ну, в точности, как Мартин Мартин, когда он изгваздал содержимым своего желудка всех этих стариканов в телестудии.

Но в конце концов я кое-как добираюсь до дома и вот уже вставляю ключ в замок. Переступив порог, я тут же понимаю, что здесь что-то не так. В квартире стоит какой-то странный запах. Запах сырости. И когда я вхожу в гостиную, то чувствую, что под ногами тоже что-то не так. Я смотрю вниз и приподнимаю ногу, затем ставлю ее обратно, чтобы попробовать, что же там такое.

Вода.

На полу, блин, вода!

Откуда здесь вода? Я делаю несколько шагов, и с каждым моим шагом раздается хлюпающий звук. Это что, та самая вода, которая попала сюда через окно, когда я в него, можно сказать, вплыл? Та самая вода, которую я искал сегодня утром, но так и не нашел? Она что, появилась, пока меня не было? И ковер мокрый. Он буквально насквозь пропитан водой и, когда я по нему иду, издает мерзкие чавкающие звуки. Вся моя гребаная квартира в воде. Вода покрывает каждый сантиметр пола. Она впиталась в ковер, а на деревянном покрытии блестит огромной лужей.

Я иду в ванную. Здесь хуже всего. Я заглядываю в душевую кабину и начинаю понимать, откуда взялась вся эта вода. Она выходит из сливного отверстия. Она поднимается оттуда, как эта мерзкая жгучая гадость, поднимающаяся по моему пищеводу. Но здесь она поднялась до сливного отверстия, вытекла наружу и за четыре часа, пока меня не было, залила всю квартиру. Даже не могу описать, как меня все это разозлило! До самого гребаного предела!

И я ничего не могу с этим поделать. Я ставлю чашку на сливное отверстие, чтобы больше эта гребаная вода не просачивалась в мою квартиру и не гробила мою жизнь. Потом на эту чашку я ставлю большой стакан с водой, чтобы чашка держалась на месте, на стакан ставлю тарелку. У меня совсем нет сил убирать. Мне кажется, что приток воды остановлен, хуже не будет. И я не собираюсь обзванивать службы сервиса, пытаясь найти кого-нибудь, кто выкачает воду. Не то у меня сейчас настроение.

В общем, я решаю просто забыть обо всей этой ерунде и лучше посмотреть пропущенные серии «Грузовиков-монстров». Я собирался подождать выходных, чтобы посмотреть их вместе с Федором. Но я и так уже отстаю на четыре часа, если они и дальше будут копиться, тогда отстану на шесть часов. А пока мы будем их смотреть, пропустим еще один час. Поэтому я решаю приступить к просмотру прямо сейчас.

Я сажусь напротив здоровенного экрана, включаю систему объемного звука на второй уровень мощности (тот самый уровень, который рекомендуется при просмотре «Грузовиков-монстров» и всех других гоночных шоу), достаю упаковку чипсов, кладу рядом на столик приличный запас всяких фармацевтических препаратов и начинаю просмотр.

Но что-то шоу меня не особо интересует. И сколько бы я ни нюхал «бориса» и другой дряни, внутри себя я чувствую будто холодный железный кулак, который смертельной хваткой стискивает внутренности и заодно сдавливает мою бедную больную и избитую голову. Я еще больше налегаю на «бориса», но ничто не может заставить мой мозг прекратить бесконечно пережевывать мысли о том, что же такое со мной было и что происходит до сих пор. Я ломаю голову над тем, как теперь обстоят дела с моим шпионством, потому что так и не узнал, что произошло у Рега, когда я вылетел из его гребаного окна. И меня очень даже беспокоит, что теперь обо мне думает Клэр. И где она. И чем занимается. Несколько минут я даже раздумывал над тем, чтобы уйти из моей вонючей промокшей квартиры и отправиться к ней. Но я знаю, что, прежде чем так поступить, мне нужно дождаться той информации, которую обещал достать Федор. Моя когда-то крутая, модная квартира теперь кажется мне просто дерьмовой дырой, а воспоминания о квартире Клэр наполняют меня теплыми приятными чувствами, которых мне так сейчас не хватает. Может быть, ее душ и полное старье, и способен он лишь на тонюсенькую струйку воды, но он, по крайней мере, работает и не превращает всю квартиру в чертово болото. Мне хочется, чтобы Клэр гладила меня по голове, приговаривая: «Ну, ну… успокойся». Может быть, мы бы опять легли спать вместе. Тогда мне это очень понравилось.

Я все продолжаю заглатывать «сместители» поверх «пурпурных» и «дрезденов» и заодно — парочку «филипсов» (это типа снотворного). С экрана надрываются комментаторы, мелькая яркими красками, грохочут «Грузовики-монстры».

Но постепенно весь этот шум стихает, и я впадаю в какой-то ступор. Я не сплю, но и не бодрствую в полном смысле этого слова. Буквально растекшись по своему креслу, я полулежу с почти закрытыми глазами, как мешок, набитый старым барахлом и еще — всякой «дурью». Мне ужасно хочется спать, но сон не идет.

Я думаю о Мыскине и Броке, о том, что я никогда в жизни не делал ничего противозаконного. Всегда вел себя прилично и соблюдал все правила. У меня даже в мыслях не было их нарушать. Да и смысла я в этом не видел. Раньше мне всегда казалось, что правила нарушают лишь полудурки и психопаты, которые живут в хибарах там, где живет Рег. Они и еще политики, которых постоянно ловят на всяких махинациях и которые за все свои хлопоты становятся лишь предметом насмешек в передачах новостей. Но теперь вот и я нарушаю правила. И еще я знаю, что Клэр — не полудурок, но живет среди этих самых полудурков в такой же хибаре. А Федор — теперь он тоже нарушает правила. Во всяком случае, я надеюсь, что это так. Я постепенно погружаюсь в забвение, а все эти мысли продолжают меня терзать.

Потом вдруг раздается отвратительный звук, будто кто-то громко стонет у меня в квартире. Этот звук гвоздем впивается в мой мозг, и я понимаю, что заснул. Моя голова откинута назад, причем так далеко, что еще чуть-чуть, и шея бы просто сломалась. Я поднимаю голову и мутными глазами смотрю на экран. Шоу «Грузовики-монстры» уже кончилось, и теперь там одно только порно с громким шлепаньем голых тел и криками. Я понятия не имею, сколько проспал, встаю и оглядываюсь в поисках каких-нибудь часов. Двигаюсь с трудом, потому что, кажется, мое тело еще даже не осознало, что я проснулся.

Оказывается, мне уже пора идти на встречу с Федором. Такое ощущение, что последние двадцать четыре часа пролетели, как двадцать минут. Двадцать минут, за которые ничего не успеваешь сделать.

После сна в кресле, а не в удобной кровати шея болит, будто я ее свернул. И я так и не принял душ. И на мне тот же самый костюм, который был вчера. Такое ощущение, что я не снимал его уже целый год. Боль в голове превратилась в огненный зуд, будто кто-то воткнул в мой череп вилку и отломал ручку.

Я отправляюсь к «Звездным сучкам». Федор уже сидит там, попивая свой молочный коктейль. Заметив меня, он замирает, не донеся чашку до рта. На нем солнечные очки, а лицо его закрыто поднятым воротником куртки. Он похож на шпиона из какого-нибудь телешоу, который встречается со своим «контактом» в кафе.

— Твою мать, Федор! На кого ты, блин, похож? — шепчу я ему злобно, садясь рядом. Я хочу оглянуться, чтобы посмотреть, не смотрит ли кто-нибудь на нас. Но шея у меня болит так сильно, что я опять поворачиваюсь к Федору.

— Что? — спрашивает Федор невинным голосом.

— У тебя вид настоящего преступника, который скрывается от полиции. Зачем ты нацепил очки и поднял воротник? Ты хочешь все испортить?

— У меня! У меня вид преступника? — вопрошает Федор изумленным голосом. — А ты на себя в последнее время смотрел? Ты выглядишь как самый последний гребаный бродяга! — Он нюхает воздух вокруг меня. — И воняет от тебя так же.

— Знаю… Но мой гребаный душ гавкнул, понятно? — говорю я, старясь прекратить этот спор, потому что не вижу в нем смысла.

— Ты принес, что я просил? — интересуюсь я.

— А ты принес мой плакат Шебы Тусорт с ее автографом? — спрашивает он меня тут же.

Я совсем забыл про этот дурацкий плакат. Я даже и не вспоминал о нем с той минуты, когда упомянул о нем впервые. И, честно говоря, даже не знаю, где он лежит.

— Твою мать, Федор! Кого, на хрен, интересует этот дурацкий плакат Шебы Тусорт? Не это сейчас важно. А важна та самая информация, сам знаешь, о ком. Так у тебя есть для меня что-нибудь или нет?

Говорю я это слишком уж громко. И я снова стараюсь оглянуться, и снова не могу повернуть голову, потому что шея у меня болит, и болит совсем не слабо. Из-за этой боли мне даже приходится поднять плечи чуть ли не до самых ушей.

— На самом деле этот плакат интересует меня, — объясняет Федор. — Мне казалось, что ты вроде как говорил, что это простая рутина и совсем, на фиг, не важно.

— Ну да, ты прав. Извини, Федор. Я просто немного устал. Не спал всю ночь. Гребаный душ загнулся… В общем, я немного раздражителен…

— Я бы даже сказал, что ни фига не немного. Даже очень много. А ты знаешь, как рискованно выносить это дерьмо из Архива? — говорит Федор.

— Ну, думаю, все-таки это не так уж и сложно. Я в том смысле, что если ты уже спер те материалы, которые подсунул мне под дверь, то, наверное, это не трудно.

— Ах так! — отвечает Федор, и его голова даже начинает подергиваться от возмущения. — Если это, по-твоему, не трудно, то почему бы тебе самому туда не отправиться и не взять, блин, там все, что тебе нужно?

— Ну хорошо! Извини, извини, пожалуйста. Понимаешь, все из-за моего отвратительного состояния… Никак не приду в себя. Извини. Я знаю, что это очень рискованно. То, что ты сделал. Тогда ты просто замечательно поступил и очень мне помог. И я очень тебе, блин, благодарен и все такое…

— Ну ладно, — отвечает Федор все еще недовольным голосом.

И мы вроде как успокаиваемся.

— Так когда я получу свой плакат Шебы Тусорт? — спрашивает Федор через минуту.

— Да забудь ты про этот гребаный плакат, Федор! — Я почти кричу, потому что терпение мое уже на пределе, после сна в кресле все болит, и еще я чувствую, как отвратительно от меня воняет. Федор сжимается в своей куртке и поднимает воротник еще выше. Он отворачивается от меня, смотрит в окно и молчит.

— Федор? — спрашиваю я. Он не обращает на меня никакого внимания. — Черт возьми, Федор! — снова говорю я и шутливо тычу его пальцем в бок. — Прекрати дуться и играть в молчанку и отдай мне материалы, которые принес! — Но он по-прежнему не обращает на меня внимания. — О, блин! — вздыхаю я. — Пожалуйста, Федор. Извини, если я сорвался и накричал на тебя. Просто я погано себя чувствую. Серьезно. Прости меня!

Федор бормочет что-то вроде «Хм» и наклоняется к кожаной сумке, которая стоит под его стулом. Оттуда он достает пластиковый конверт и передает его мне.

— Я ничего не нашел ни про какую Клэр, связанную с мартин-мартинистами. Но, как я и говорил, там тонны всякого дерьма про твоего приятеля Мартина Мартина. Это все, до чего я смог добраться, — подытоживает он, когда я беру у него материалы.

Беря пластиковый конверт в руки, я не смотрю на Федора. И тут я слышу громкий голос — командный такой, как у какого-нибудь босса.

— Федор Белинский, — говорит этот голос.

Я по-прежнему ничего не вижу, потому что получаю сильный удар по лицу. Этого достаточно, чтобы сбить меня со стула на пол.

— Живо за ним! — приказывает этот командный голос.

Потом я слышу грохот падающей мебели и удивленные крики посетителей. Какие-то два мужика пытаются свалить Федора на пол у самой входной двери. А конверт по-прежнему у меня в руках. Я засовываю его в брюки и прикрываю рубашкой. Потом я бегу. Я изо всей силы отталкиваю двух мужиков, борющихся с Федором. Один из них падает на пол. Я удираю и не оглядываюсь.