Взгляните на карту: между 21-й и 22-й параллелями и 82-м и 83-м меридианами на безбрежной синей глади океана есть небольшая точка. По форме своей этот островок напоминает небольшую рыбку, несущую на своем хребте тяжелый камень. В справочнике можно прочесть, что с севера на юг остров протянулся на 54 километра, а с востока на запад — на 58. Крошка…

Однако какая же громкая и лихая слава у нее, сколько легенд связано с ее именем! Остров Пинос — ныне часть Республики Куба — пережил многовековую историю бурных событий, проносившихся в этих местах подобно тайфуну. Но судьбе было угодно распорядиться так, что именно здесь, на Пиносе, начались преобразования, о которых другие острова Карибского моря пока лишь мечтают. И новая слава, пришедшая к нему, затмила старую, хоть и громкую, но… пустую.

Поднявшись с гаванского аэродрома имени Хосе Марти, самолет — небольшой «ИЛ-14» или «АН-2» — через несколько минут уже летит над морем. Внизу проплывают саблевидные, совсем крохотные и необитаемые островки, купающиеся в густой синеве, а за ними в ультрамарине вод неожиданно появляется более крупный остров. Расстояние скрадывает детали — видны лишь его зеленое ожерелье да серебристые отмели, рыбачьи суда, белостенные длинные здания и белая пена прибоя. Это и есть Пинос — всего двадцать минут лёта от Гаваны.

Ошибки великих мореплавателей нередко приводили к приятным и важным открытиям — история знает немало тому примеров. Точно так же было и с Пиносом. Отправившись во время своей второй заморской экспедиции на поиски земель, относящихся к Индии, Христофор Колумб был уверен, ступив 3 июля 1494 года на живописный клочок суши, что это часть их. Но остров оказался почти необитаем. Присоединив его к бесчисленным по тем временам владениям испанской короны, он назвал его «Сан-Хуан-Эванхелиста».

Как говорится, лиха беда начало. Вскоре другие испанские мореходы переименовали его в остров Святой Марии, а в 1514 году небезызвестный конкистадор Диего Веласкес, проплывая мимо, окрестил его Сантьяго. Но мадридскому двору это не понравилось, ему по душе пришлось более пышное название — Колония королевы Амалии. Затем последовали новые имена: Забытый остров, Остров попугаев, Остров пиратов, Остров сокровищ (утверждают, что Стивенсон со слов бывалых людей описал в своем знаменитом романе именно Пинос), Остров 500 казненных и так далее.

Но обширные хвойные леса, покрывавшие когда-то всю землю острова, дали ему название, которое оказалось самым стойким: Пинос — сосновый остров. Даже «рыцари удачи», сделавшие его на долгие годы своим пристанищем, называли его между собой только Пиносом. Правда, совсем недавно появилось еще одно имя — Остров молодости, отразившее новую эпоху в долгой истории Пиноса.

Остров пиратов

От административного цента острова, города Нуэва-Херона, гладкое, до блеска накатанное новое шоссе идет к заливу Сигуанеа. Мчимся мимо новеньких школьных корпусов, мелькают по сторонам лишь таблички с их названиями, мимо, а вернее — сквозь бесконечные плантации цитрусовых, огибая десятки искусственных водохранилищ, которые дают влагу садам. Невысокие деревца сплошь усеяны золотисто-зелеными плодами — не пришел еще срок сбора урожая, и апельсины и грейпфруты склоняли своей тяжестью ветки до самой земли. Как яблоневые сады у нас на Украине или в Молдавии.

Конечно, сравнение это чисто внешнее — все здесь другое. И земля, и климат, и история.

История Пиноса. Ее не надо искать где-то в тиши библиотечных залов Гаваны, а достаточно зайти в местный музей — здесь же, совсем рядом с плантациями цитрусовых и новыми школами. Уютно устроенный в островерхом здании бывшей лютеранской церкви, это, наверное, самый оригинальный музей в мире. И, глядя на его экспонаты, невольно вспоминаешь о прочитанных когда-то книгах приключений…

Шестнадцатый, семнадцатый, восемнадцатый века. Угрюмые лица «железного» Фрэнсиса Дрейка, Эдварда Мэнсфилда, Генри Моргана, Джона Кука, Эдварда Дэвиса и других знаменитых пиратов. Это они сделали Пинос своим главным «опорным пунктом», говоря современным языком, отсюда совершали свои набеги на суда и города в районе Карибского моря. По узким и длинным рекам, некогда протекавшим здесь, они проникали в глубь острова, чтобы передохнуть, пополнить через буканьерос — торговцев съестным — свои запасы, разделить и припрятать добычу.

Знаменитый кубинский географ и спелеолог Антонио Нуньес Хименес, многие годы отдавший исследованию Пиноса, отмечает в своих записках: «На острове всё — от устного фольклора и до названий маленьких селений и бухт — связано с пиратами. Когда старый житель острова — истинный пинейро — начинает свой рассказ, вы тут же услышите о громадных сокровищах, спрятанных пиратами и кем-то из его давних знакомых частично найденных, и о попугаях, которые ведут разговоры даже на философские темы. Но мало кто знает, сколько отчаянно бесстрашных искателей приключений, корсаров и пиратов навсегда остались в бесчисленных пещерах, в лесах и болотах, а то и просто на побережье. Я-то видел их кости…»

Тот же Хименес считает, что самая западная точка острова — Французский мыс своим названием обязан французскому пирату Франсуа Леклерку. Небольшой заливчик Джаль явно связан с именем не менее известного пирата Корнелиса Джальса. Мыс Пепе, безусловно, напоминает о пребывании легендарного Пепе с острова Мальорка, известного больше как Мальоркиец. Есть еще здесь русло Корсаров, названия, указывающие на Фрэнсиса Дрейка и погибшего на Пиносе французского флибустьера О Нао.

О ратных «подвигах» многих из них хорошо известно. Как правило, все им сходило с рук. И лишь однажды дело чуть не дошло до крупного скандала. Когда в 1822 году уже упоминавшийся Мальоркиец со своей ватагой атаковал и разграбил английский торговый корабль, Лондон пригрозил испанским властям оккупировать Пинос, если они не изгонят оттуда пиратов. Мадриду пришлось отступить: вскоре на острове высадился подполковник артиллерии дон Клименте Дельгадо с 14 солдатами и 12 каторжниками. Морской разбой в этих краях к тому времени и без того шел на убыль, а тут еще начались фортификационные работы, делавшие Пинос неприступным. Словом, стало спокойнее.

Историки не раз высказывали предположение, что колонизация острова была прямо связана с пиратами и контрабандистами, хозяйничавшими здесь и вершившими свое правосудие. Так, к концу XVIII века на изрезанном невысокими горными цепями Пиносе, площадь которого 2199 квадратных километров, постоянно жило всего 86 человек — 14 рабов и 72 вольных поселенца. Три семейства, «сильные мира сего», — Дуарте, Салавери и Сайас — были хозяевами всего скота. Снабжая мясом пиратов, они жестоко эксплуатировали немногочисленное население.

Лишь в 1830 году, с образованием Нуэва-Хероны и завершением строительства военных укреплений, число жителей начинает увеличиваться. Однако все старания испанских властей принудительно заселить остров кончаются неудачей — слишком уж дурная слава была за ним, да и климат оставлял желать лучшего. Даже к концу века на Пиносе было всего 3199 жителей, из которых 1916 человек не имели работы.

Зато в это время к острову приходит иная, не менее мрачная слава: он становится местом ссылки противников испанского господства на Кубе. Многие участники освободительных войн 1868 и 1895 годов томились здесь в ужасающих условиях. Здесь же провел в заточении многие годы национальный герой Кубы Хосе Марти — домик, в котором он жил со своей семьей и писал страстные революционные стихи, сохранился, сейчас в нем создан музей.

Но вернемся еще ненадолго в музей пиратов. Вглядимся в черный флаг с непременным изображением черепа со скрещенными под ним костями — он украшал грот-мачту, в резную статую неизвестного святого на носу шхуны, в тупо ощетинившиеся пушки вдоль борта и в карту, висящую на стене. Да, это Пинос. Весьма и весьма подробное изображение его, немало помогавшее пиратам.

Оказывается, в 1792 году в их лапы после налета на очередное судно случайно попал секретарь испанского вице-короля в Лиме дон Дионисио Франко, плывший из Картахены на Кубу. Корсары тут же сообразили, какую неоценимую пользу он может им принести, и отправили его на Пинос, пригрозив самыми страшными пытками, если он не удовлетворит их требование. За полтора месяца плена дон Дионисио и составил эту карту, присовокупив к ней весьма и весьма любопытный рассказ обо всех своих приключениях.

Он же был первым, кто утверждал, что у берегов Пиноса лежат затопленными три испанских судна: «Санта-Паула», погибшая 12 августа 1679 года, «Дон Карлос», разбившийся о рифы 19 июня 1698 года, и «Сан-Доминго», потонувшее 21 апреля 1715 года. Все эти три судна везли из Перу награбленное у индейцев золото и серебро. Пятнадцать миллионов долларов — так оценивают и поныне не унимающиеся кладоискатели сокровища, лежащие якобы в морских глубинах совсем неподалеку от Пиноса. Но ни одна из попыток найти их до сих пор не увенчалась успехом.

Правда, несколько лет назад кубинские рыбаки случайно обнаружили небольшую бригантину, и аквалангисты достали из ее чрева солидное число золотых монет. Поднять ее саму на поверхность не удалось, так и лежит она, полуразвалившаяся, на рифах юго-восточной части острова. И неизвестно, о ней ли говорил дон Дионисио, или это совсем другое судно.

А о том, насколько легко было здесь заблудиться и наскочить на рифы, говорит история со знаменитым путешественником и естествоиспытателем Александром Гумбольдтом. Сбившись с пути, он в течение многих дней безуспешно искал среди множества крохотных островков путь к «единственному острову, чья площадь в четыре раза превосходит площадь острова Мартиника и где строгие, выжженные солнцем горы увенчаны величественными соснами». Гумбольдт искал Пинос. И было это уже в нашем XX веке.

И тогда, в начале нашего века, еще не перевелись сорвиголовы, мечтавшие о славе Моргана и Дрейка, страстно желавшие быстро разбогатеть. Некто Андухар Гомес, по прозвищу «Красавчик», со своей братвой целых двадцать лет — с 1910 по 1930 год — наводил ужас на малые суда, бороздившие Карибское море. Какой из бесчисленных необитаемых островков неподалеку от Пиноса он сделал своей базой, и поныне неизвестно. Зато точно известны его пиратские приемы, позаимствованные у предшественников.

На подводных рифах вывешивались сигнальные фонари, и суда шли на них, как на маяк. Естественно, они разбивались о камни, команда в панике покидала их, и тут подоспевали на лодках люди Красавчика. Перегрузив к себе добро, они, заметая следы, взрывали корабль. Но однажды удачливого корсара выследили и поймали. Свою непутевую жизнь он закончил в «образцово-показательной тюрьме» Пресидио-Модело, которую к тому времени построили на Пиносе по указанию кубинского диктатора Херардо Мачадо. Предназначалась она для политических противников режима, но нашлось в ней место и Красавчику…

Мрачная романтика прошлого смотрит со стен музея. Забытое, давнее время. Новый мир с победой кубинской революции в январе 1959 года полновластным хозяином пришел на Пинос, преобразив его.

Однако до того, как наступил этот день, были еще десятилетия мрака и самоотверженной борьбы. За нынешнюю жизнь и за сам Пинос.

Остров-тюрьма

Чуть в стороне от главных дорог острова, почти на самой окраине Нуэва-Хероны, где уже начинаются поля и бахчи и где находится знаменитый пляж из мельчайшего черного песка, уныло возвышаются над одноэтажными домами пять гигантских железобетонных цилиндров. Издали они напоминают элеватор. Но это не элеватор.

Это бывшая тюрьма. Печально знаменитая на всю Латинскую Америку Пресидио-Модело — «образцовая тюрьма» в переводе с испанского. Куда до нее царской Петропавловке — русским жандармам явно не хватало воображения…

А здесь оно налицо. И хотя сорваны двери у входа и решетки с клеток, легко представить себе, как все это было. В центре — круглая башня с будкой и гнездами для пулеметных стволов; это сохранилось и поныне. В ней, несколько напоминая заключенного, сидел охранник. А перед ним как на ладони — весь корпус. На всякий случай вход в башню был проложен по подземному тоннелю.

Вдоль стен в пять этажей находились камеры-клетки: 465 одиночек. Как в зверинце — часовому виден каждый шаг, каждое движение заключенного. Днем железные постели подымались и пристегивались замком к стенке. Оставалось пространство в пять квадратных метров — два на два с половиной. Нередко в камере оказывалось двое. Но разговаривать не разрешалось — акустика была прекрасная. Как в оперном театре. За малейшее нарушение грозил подъем на шестой этаж — в камеры строгого режима, где властвовало вечно палящее солнце Пиноса. Точно так же и в других блоках.

Лучшие кубинские инженеры-строители и консультанты из США возводили эту чудо-тюрьму. Из Гаваны на баржах возили железобетон. Три года. Почти миллион долларов. Зато на торжественном открытии ее в 1929 году присутствовали сам президент-диктатор Мачадо, министры, депутаты парламента и, конечно, почетные гости из США, большие знатоки по части тюремной архитектуры.

Ясно, что столь «трогательная забота» была проявлена диктатором не о воришках, не они заставляли Мачадо дрожать от страха за свою жизнь и за пост — рабочее движение, направляемое созданной в 1925 году Коммунистической партией Кубы, набирало силу. Требования демократических свобод, улучшения условий жизни и труда, независимости Кубы от североамериканского соседа — вот лозунги сотен демонстраций и забастовок, сотрясавших страну.

Нет, это не то, что хотелось бы слышать диктатору. А раз так, значит, надо упрятать подальше и понадежнее этих коммунистических смутьянов. Пинос — самое лучшее место для этого. К тому же в споре за право владеть островом не раз раздавались голоса о том, что он мало населен и плохо освоен. Будет населен…

Что же это за спор о Пиносе, откуда он взялся? В свое время к конституции США была принята поправка, названная именем предложившего ее сенатора, — «поправка Платта». В одной из ее статей было сказано: «Остров Пинос выходит за рамки Кубы, и его принадлежность подлежит будущему упорядочению». Следует вспомнить, что после неудачных войн за свою независимость от испанского гнета Куба вынуждена была согласиться с условиями Парижского договора 1898 года: Испания отказывалась от своих владений в Карибском море в пользу США. Так что американцы вправе были делить и множить свои новые земли.

Казалось бы, на Кубу надели смирительную рубашку — «поправку Платта». Тут же в США начинается шумная пропагандистская кампания — чисто по-американски — с призывом создать на Пиносе мощное ядро новых поселенцев и «закрепиться навеки». Но неожиданно колокола громкого боя — широкие требования всех слоев населения Кубы — притормаживают вторичную колонизацию Пиноса. Создается Антиимпериалистический комитет, который возглавил один из руководителей Компартии Кубы — Хулио Антонио Мелья, требовавший возврата острова его истинному владельцу.

Четыре года шла эта борьба. Несколько раз США отвергали законные претензии Кубы, отказываясь ратифицировать новый договор о статусе Пиноса. И лишь в 1925 году они вынуждены были отступить перед лицом всенародного возмущения: по договору Хэй-Кесада остров вновь стал частью территории Кубы. Вот тогда-то Херардо Мачадо и принялся его «осваивать» и заселять на свой, диктаторский манер.

Узниками Пресидио были многие поколения борцов с диктатурой и коммунистические лидеры: Пабло де ла Торриенте Брау, известный кубинский поэт Хуан Маринельо, нынешний министр иностранных дел Кубы Рауль Роа и многие другие. Сотни истинных патриотов и революционеров познали ужасы «самой образцовой тюрьмы в Латинской Америке». О них с жестокой правдой рассказывает в своей книге «Остров 500 казненных» Пабло де ла Торриенте Брау.

Полтора года провел здесь Фидель Кастро и многие его сподвижники по штурму казарм Монкада, осужденные на десять лет. С тюремным номером 4914 на серой робе 18 октября 1953 года он шагнул за зловещие ворота. «Государственный преступник номер один», как называла его официальная печать, был опасен, по мнению диктатора Фульхенсио Батисты, даже в Пресидио. Поэтому его упрятали отдельно от всех, в одном из служебных зданий, под особо суровый надзор. Тут же, на общей территории, но в изоляции.

Сейчас в этой комнате, заставленной его книгами, как и во всей тюрьме, — музей. Музей-напоминание. О том, как расправлялись различные диктаторы с борцами за нынешнюю свободную Кубу, о перенесенных ими невзгодах и выстраданной правде, о несгибаемом мужестве. Многие из них так и остались лежать в земле Пиноса. А те, кого освободила волна всенародного протеста, продолжили борьбу. Фидель Кастро и его боевые соратники, вырвавшись на свободу, вынуждены были уехать в Мексику и там готовиться к последней схватке с прогнившим режимом.

Много лет спустя, когда мне довелось беседовать с товарищем Фиделем Кастро, он, вспоминая те годы, сказал:

«Условия, в которых мы жили на Пиносе, были не из легких. Но мы не пали духом: наладили политучебу, много занимались самообразованием. Большинство из участников штурма Монкады были слабо подготовлены теоретически к серьезной политической борьбе, поэтому, не теряя времени, мы восполняли этот пробел. Уже тогда все мои товарищи твердо решили посвятить себя целиком делу освобождения нашего угнетенного народа, делу революции. И в этом смысле наше заточение в одной из самых зловещих тюрем континента, изолированность от нормальной жизни во многом обернулись для диктатуры самым неожиданным образом: мы окрепли морально и идеологически, нас спаяла нерушимая дружба и готовность идти до конца по избранному пути».

А Пинос жил тем временем уготованной ему судьбой: новый диктатор решил по-новому «осваивать» и населять остров, не отказываясь, конечно, и от известного уже пути. Декрет о превращении Пиноса в «свободную зону» — все ввозимые из-за рубежа товары освобождались от обложения пошлиной — вызвал такой ажиотаж, что трудно себе даже представить. В Гаване, где то же самое стоило в два-три раза дороже, просто паника. Надо что-то делать…

Да что там Гавана! «Легкие деньги» привлекли к скалистым берегам Пиноса дельцов и контрабандистов со всей Латинской Америки. У этих хватка, пожалуй, посильней, чем у пиратов. И размах, и возможности, и аппетиты побольше. Правительство потирает руки: десятки самых невероятных прожектов, сулящих приток тысяч туристов и торгашей, уже начали осуществляться. Но…

Грянула революция. И не зря говорят, что смешное всегда рядом с великим. В тот самый момент, когда победоносные колонны Че Гевары и Камило Сьенфуэгоса были на подходе к Гаване, а диктатор Батиста, прихватив с собой деньги из государственной казны и знаменитый золотой телефон, подаренный ему за верную службу американской телефонной компанией ИТТ, спешил к самолету, на берегу залива Сигуанеа торжественно открывался единственный из завершенных объектов — блестящий современный отель «Колони». Строила его американская мафия и дельцы игорного бизнеса — в «Колони» было оборудовано архимодерновое казино.

Было это 31 декабря 1958 года. 1 января 1959 года мир узнал о победе повстанцев Фиделя Кастро. Был сметен старый строй со всеми его пороками. Новая жизнь пришла на Кубу, а значит, и на Пинос. С этого дня закрылись все его мрачные страницы истории. Молодежи, приехавшей сюда вскоре по призыву Революционного правительства, было не до поисков сокровищ, оставленных пиратами. Она решила создать новые сокровища Пиноса, вписать в его бурную жизнь новые, радостные страницы.

Остров молодости

С чего же начать рассказ? Наверное, с того, что пронесшийся над Кубой в 1963 году ураган с красивым именем «Флора» оставил свой опустошительный автограф и на Пиносе. Вода затопила пастбища, ветер разрушил и без того немногочисленные дома, погибли люди. А многие из оставшихся в живых твердо решили навсегда покинуть эти места. «Исла чикита» — «Маленький остров», как кубинцы называют Пинос, оказался в весьма трудном положении.

И просто нереальным показался тогда многим перспективный план возрождения его к жизни, который обнародовало вскоре Революционное правительство. Фидель Кастро, побывав после урагана на Пиносе, предложил превратить его в остров-сад, заняв цитрусовыми 45 тысяч гектаров государственных земель — почти половину всей его площади, пригодной для обработки. Конечно, это была лишь часть плана, его конечный результат — ведь осуществление такого грандиозного дела требовало огромных усилий и на других участках.

Так, предстояло построить сорок пять водохранилищ, проложить сотни километров дорог, возвести за сравнительно короткий срок множество жилых домов, больниц, школ, кинотеатров, клубов. А главное, почти заново создать сельскохозяйственную базу — не везти же продукты с «большого острова»! И — вопрос вопросов: где взять людей?

Вот тогда-то и обратилась народная власть к молодежи Кубы с призывом ехать на Пинос. Ехать действительно осваивать его. Союз молодых коммунистов — кубинский комсомол — объявил призыв добровольцев: «Лучшие — на Пинос!» Первые 1200 энтузиастов прибыли туда через две недели. Жили в поставленных ими же палатках, спали на набитых травой матрасах, делили питьевую воду по граммам, воевали с москитами, не уступающими по своей кровожадности знаменитой сибирской мошке, и — работали.

Взрывали неподатливую, каменистую землю, долбили ее кирками, засыпая нередко лунки привезенной с другой части острова землей, ведрами и в железных бочках таскали из речушки воду, чтобы напоить первые ростки. Скептики ехидно улыбались: мол, посмотрим, что из этого выйдет и на сколько хватит их энтузиазма. Но пример первых позвал в дорогу новые отряды. И они, едва высадившись с паромов на длинный дощатый пирс Нуэва-Хероны, тут же принимались за дело. Через несколько месяцев комсомол рапортовал: «Есть первая тысяча кабальерий цитрусовых посадок!»

Сейчас, слушая рассказы тех, что были тогда первыми, невольно вспоминаешь нашу целину. Тот же порыв, та же решимость, то же мужество и та же высокая гражданская сознательность. Впрочем, многие кубинцы, знающие историю нашей страны, тоже называют себя целинниками. Заслуженно называют — имеют право.

Лайда Адан — сейчас она секретарь регионального комитета Коммунистической партии Пиноса — тогда была совсем юной, семнадцати лет. Вместе со своими подругами с текстильной фабрики под Гаваной она одной из первых приехала на Пинос в составе батальона «Стальные девушки» — ничего не поделаешь, любили в те годы хлесткие названия! Поручили им выхаживать саженцы: хрупкий зеленый росток, едва проклюнувшийся из семени, набирал силу в специальном пластиковом пакете с хорошо обогащенной землей.

Миллионы таких пакетов были на их попечении, и в каждом — робкая еще жизнь. Значит, проследи, чтоб вездесущий сорняк не забил будущее дерево, полей его, убери от жгучего солнца, обрежь боковые побеги, мешающие росту, аккуратно взрыхли землю. Дня не всегда хватало — на тропической жаре особенно не побегаешь, поэтому нередко оставались в поле до позднего вечера. А потом, наскоро перекусив, мчались в школу, благо она была неподалеку, в соседних палатках.

Так они жили. И радовались, как дети, когда их саженцы из питомника переносили в грунт. Радовались делу и дружбе, сплотившей их. Учились, несмотря ни на что. Лайда заочно окончила агрономический факультет Гаванского университета и вскоре была назначена командиром их «девчоночьего батальона». А когда его как выполнившего свой долг расформировали, пригласили работать в провинциальный комитет партии. Теперь она одна из его руководителей.

Как и прежде, одета в куртку и брюки защитного цвета — очень ее костюм напоминает форму наших студенческих строительных отрядов. Темноволосая, с большими черными глазами и правильными чертами лица, она и поныне порывиста в движениях, категорична в словах. «Думали девушки тогда о маникюре?»— «Нет. О том, чтобы выспаться думали». — «А свадьбы были?» — «Нет. Ребята и девушки жили и работали вначале в разных местах. Потом исправили эту глупость». И все в таком же духе…

Кабинет Лайды скромен: полки с книгами, на тумбочке — газеты и журналы, радиоприемник, на стене — портрет Че Гевары. Часто звонит телефон, открываются двери, а она, увлекшись рассказом о тех памятных днях, словно не замечает ничего этого. И лишь в самом конце, желая убедить окончательно в величии сделанного, сыплет цифрами: до революции на Пиносе было всего 11 тысяч жителей, а сейчас — свыше 42 тысяч, обрабатывалось всего два процента земель, сейчас — почти половина, было 60 километров дорог, стало около 800, раньше четыре врача приходилось на всех, теперь построены три госпиталя, около десятка поликлиник, станция «Скорой помощи», «банк крови» для чрезвычайных случаев и многое другое.

— В общем, мы свое дело сделали, — улыбаясь, говорит Лайда. — Конечно, не только мы, но и те, кто возводил дома и плотины, строил заводы и фабрики, школы и больницы.

Да, остров зазеленел сплошным садом. Но посадить — это еще не значит вырастить: деревья требуют ухода. Не будет его — самоотверженные усилия тысяч людей погибнут под напором сорняков и стихии. Так вновь возникла потребность в рабочих руках. И это естественно, потому что созидание — как цепная реакция.

Выход был подсказан самой жизнью: начать строительство школ-интернатов для старшеклассников, которые совмещали бы учебу с ежедневным трех-четырехчасовым трудом в поле. В просторечии их называют «секундариа» — школа второй ступени. Глубинный смысл этой идеи — не только помощь молодого поколения развивающемуся сельскому хозяйству страны (кстати, такие школы строятся по всей Кубе), но и стремление соединить теорию с практикой, привить чувство хозяина своей земли, украшенной садами.

Но школы не вырастают в чистом поле сами собой — нужна строительная индустрия, нужны люди, а для них — жилье и все остальное, необходимое для нормальной жизни. В Нуэва-Хероне, насчитывавшей тогда всего пять с половиной тысяч человек, ничего этого не было. Действительно, цепная реакция…

Завод железобетонных конструкций — ныне одно из крупнейших предприятий острова. Средний возраст его рабочих и инженеров — двадцать три года. Большинство из них приехало сюда после службы в армии, чтобы помочь возрождению острова. Они сами строили свой завод, он и выпускает те самые панели для школ и жилых домов, без которых был бы невозможен нынешний облик Пиноса.

А директор завода Феликс Бель — он ненамного старше остальных — недоволен: медленно отстраивается город, невысока еще производительность труда на самом предприятии и на стройках. Выход он видит в организации строительного техникума, где молодые рабочие могли бы повысить свою квалификацию, и в улучшении механизации и автоматизации завода. И тут же добавляет:

— Я понимаю: не всё сразу. Но знали бы вы, какие это хорошие ребята — башковитые, хваткие, работящие! Им бы опыта и знаний побольше — цены бы таким ребятам не было.

По-моему, им уже сейчас нет цены — новый город тому свидетельство. На острове, где еще недавно было всего 192 пригодных для жилья домика, их руками построено около трех тысяч современных жилых домов со всеми удобствами. В Нуэва-Хероне поднялись целые кварталы, не уступающие по своей красоте и столичным. Появились десятки детских садов и яслей, кафе, парикмахерских, филиал Академии наук Кубы, метеорологическая станция, телебашня. И конечно же, совершенно новые заводы и школы.

Когда едешь все по той же дороге к заливу Сигуаней и к отелю «Колони», не перестаешь вертеть головой по сторонам — то тут, то там мелькают таблички с названиями школ. Как правило, их имена выбирают сами учащиеся, и соображения при этом высказываются самые неожиданные. Помню, я долго пытался узнать у ребят, почему их школа носит имя Николая Коперника. Чего только мне не говорили! «Коперник выше Колумба, — утверждала девятиклассница Нильда Перес. — Он своей теорией перевернул представление о мире, а испанец был малограмотный путешественник, который случайно открыл Америку. Мы тоже хотим дать миру новые открытия и потому выбрали его имя — как стимул».

Около тридцати белостенных школ уже «вписались» в зеленое кружево Пиноса. Построены все они по типовому проекту, и занимается в каждой по 500 человек. Но до чего же разумный этот проект! Учтены особенности тропического климата: школы стоят на возвышенностях и ветер с моря всегда в душный день принесет желанную прохладу — стоит лишь открыть жалюзи на окнах. Прохладно — закрой их.

В одном из корпусов идут только занятия. В соседнем, одноэтажном, — столовая. За ней — два общежития: для ребят и для девочек отдельно. И повсюду цветы. За ними следят особенно тщательно — между школами идет постоянное соревнование за право называться самой красивой и уютной. Тут уж никто не побежит на клумбу, не сорвет своей подруге розу или гладиолус, как бы ему этого ни хотелось. А чтобы мяч случайно не сломал цветок, спортивные площадки отнесены подальше.

Вокруг каждого школьного городка, как на вечерней поверке, ровными рядами выстроились поднявшиеся до самого горизонта цитрусовые деревья. В основном апельсиновые и грейпфрутовые; их кубинцы называют торонхой. Свыше тысячи гектаров плантаций, за которыми ухаживают ученики в те четыре рабочих часа, что отводятся ежедневно расписанием, полностью на их попечении. Большая часть этих садов уже плодоносит, а с Пиноса отправляются во многие страны мира десятки тысяч тонн даров этой возрожденной земли.

Через несколько лет на острове будет 80 таких школ — 40 тысяч учащихся. И тружеников одновременно. Появятся, естественно, и новые водохранилища, и дороги, и кварталы жилых домов. Решено также открыть здесь филиал агрономического факультета Гаванского университета.

Словом, решается проблема не только рабочих рук, но и трудовой закалки тысяч молодых людей, становления характера нового человека. А опыт самостоятельной работы — лучшая школа воспитания. Сегодняшний Пинос — это поистине новое сокровище, открытое революцией. Реальное сокровище, которое служит людям. А о тех призрачных богатствах, оставленных здесь когда-то пиратами, нынешние молодые хозяева острова вспоминают разве что в минуты отдыха на причудливых его берегах.

Да, быстро летит время. Часто, оглядываясь на пройденные годы, мы произносим эти слова. Но, право же, не часто задумываемся над тем, что скорость времени задают люди. Скорость XX века, исходящую из наших замечательных планов. И на Пиносе это быстротекущее время напоминает о себе в полный голос.

Представление о «кубинской целине» только как о главной цитрусовой зоне страны уже нуждается в некоторой коррекции. В четко выполненный макет учебного пособия по садоводству — так выглядит Пинос с воздуха, из иллюминатора самолета — повсюду вкраплены трубы промышленных предприятий, выросших за весьма короткое время. Это не какие-нибудь кустарные цеха, а солидные заводы, работающие на нужды всей страны и даже поставляющие свою продукцию на экспорт.

Скажем, для переработки тех же цитрусовых построен современный консервный завод и крупнейший на Кубе холодильник. В ближайшие годы появятся еще несколько таких же предприятий, которые будут выпускать не только соки, но и различное варенье и компоты из мандаринов, апельсинов, грейпфрутов и тамаринго. Большая часть этой продукции предусмотрена для продажи в другие страны, в том числе в Советский Союз, который станет основным покупателем кубинских цитрусовых.

На рыбном комбинате, уютно расположившемся на берегу одной из речушек, объяснения мне давал начальник цеха по обработке лангустов Апелио Гонсалес. Он молод, совсем недавно вернулся из армии и, как бывший военный, говорит лаконично и четко, но со знанием дела. Когда-то вместе с отцом он сам промышлял лангусту в рыболовецком кооперативе неподалеку от города Матансас, там же работал в цехе по их разделке. Так что не впервые он здесь столкнулся с этими редкими обитателями теплых морей, которые за год вырастают всего на пять-шесть сантиметров, хотя к пяти-шести годам вес их достигает полукилограмма.

— Вот этих усатых великанов, — с улыбкой говорит Апелио, показывая на еще живых лангустов, плавающих в огромном железобетонном бассейне, — привезли сегодня. Сегодня же мы готовы будем отправить их во Францию, Испанию, Италию, Японию или Канаду.

Завод этот совсем новый, производство полностью механизировано и автоматизировано. По четыре — шесть тонн лангустов или креветок в день способны выпускать его цеха и принимать холодильники. Но есть еще и рыбный цех, продукция которого идет для нужд страны. Чиерна, агуха — рыба-игла, бонито — полосатый тунец, вьяхайба и другие экзотические породы рыб тропических морей здесь консервируются, вялятся, жарятся и отправляются на «большой остров».

…Недавно проложенное широкое шоссе к заводу по обработке каолина идет мимо все тех же бесконечных плантаций грейпфрутов и молодых посадок манговых деревьев. Легкий бриз не дает прохлады — духота плотной массой висит в воздухе, а безмолвно-величавое море напоминает огромное зеркало, отражающее солнце. Тишина, покой — почти идиллия. И лишь желтый дымок из труб завода возвращает к реальности — живая действительность предстает перед глазами во всей своей полноте.

А за воротами завода и вовсе окунаешься в рабочие будни, на какое-то время забывая о красоте возделанной земли. Здесь привычный шум, грохот оборудования, беспрерывный поток тяжелых грузовиков, груженных каолином — фарфоровой землей. Пройдя сложный процесс переработки, она примет свой привычный светло-стальной цвет и станет исходным сырьем для многих предприятий Кубы, выпускающих кафель и фаянс, огнеупорные и парфюмерные изделия, бумагу, шину, керамику и многое другое.

— Наш завод существует около пятнадцати лет, — рассказывает его директор Рафаэль Маитин. — Построен он по предложению легендарного Эрнесто Че Гевары в его бытность министром экономики. Тогда нам планировалось производство 24 тонн каолина в сутки, и это поначалу было нелегким делом. Сейчас мы даем в среднем 75 тонн в сутки и не считаем это пределом возможного.

Рост в три с лишним раза — заметный рост. Конечно, опыт и мастерство рабочих, инженеров и техников сыграли свою роль, но есть и еще более веские основания — новое технологическое оборудование чехословацкого производства. Не первый год поступает оно сюда, вытесняя старое, а планы расширения завода рождают все новые потребности. На заводе ждут очередную партию машин из Советского Союза, которые еще больше увеличат мощность предприятия.

— Да и рудник нам близ Демахагуа трудно узнать, — вступает в разговор главный инженер завода Мельикадес Акоста. — Сейчас там столько техники — экскаваторов, бульдозеров и самосвалов, — сколько было, наверное, еще недавно на всем Пиносе. Они отлично трудятся в условиях тропиков, и проблемы нехватки сырья у нас ни разу не возникало.

Каолин — одно из богатств Кубы, открытое советскими геологами. Разработка каолина позволила не только отказаться от импорта этого столь необходимого и дорогостоящего сырья, но и поставлять его во многие страны.

Однако суда, отправляющиеся с Пиноса, увозят еще один минерал, составляющий гордость острова, — редкой красоты белый и розовый мрамор. Запасы его и по сей день огромны, хотя разработка ведется уже несколько десятилетий. Но только после победы революции добыча мрамора была поставлена на промышленную основу и возросла в восемь раз.

Карьер начинается сразу же за городскими домами, у подножия невысоких лысоватых гор Сьерра-де-Касас. Скрежет тросов, которыми режут скалы, грохот отбойных молотков слышны далеко окрест, а вблизи их говорить и вовсе невозможно. Альфредо Сото, руководитель одной из бригад, стараясь перекрыть шум, кричит мне в самое ухо:

— Наш мрамор не хуже знаменитого каррарского в Италии, а может, в чем-то и лучше — в нем нет железа, и он не окисляется с годами от влажности. Скоро и шум этот кончится — мы получили советские дисковые фрезы, которые и производительнее и работают намного тише.

Неподалеку от нас рабочие перфораторами пробивают отверстия для закладки динамита — взрыв должен отделить кусок скалы от монолита. До революции это был поистине каторжный труд: в тело горы вручную вгоняли стальные штыри и громадными кувалдами откалывали куски породы. Сейчас длинная стальная нить, которая приводится в движение электромотором, обтягивает вокруг отдельный кариатид и распиливает его на равные квадраты, пригодные для транспортировки. Затем уже в Гаване их «нарежут» тонкими плитами и отшлифуют на специальных машинах — мрамор для облицовки готов, он красив и долговечен.

Признаться, я даже не поверил вначале, когда Альфредо сказал, что за час работы удается распилить всего полтора сантиметра, а на отсечение большой плиты от куска скалы уходит месяц-полтора. Но чуть позже на небольшом заводе неподалеку от карьера, где распиливают на узкие и тонкие плитки сравнительно маленькие блоки, мне вновь назвали те же полтора сантиметра. И с надеждой на резкое ускорение процесса добычи и обработки мрамора говорили о новых машинах, поступивших из Советского Союза.

И вновь бежит гладко уложенная лента шоссе, а духота рождает миражи, которые при приближении тут же исчезают. Сады обступают дорогу, берут ее в плен и выпускают у самого города, где бьется напряженный пульс рождающейся индустрии. Это новое, промышленное обличье еще недавно пустынного острова ему тоже к лицу. Так что коррекция, которую внесло время, весьма существенная.

Такой он сегодня, бывший пиратский Пинос. Я люблю бывать на нем и невольно всякий раз сравниваю с другими островами Карибского моря, чья история очень похожа на его прошлое. Но какая же разница в их настоящем! Социализм, который строит братская Куба, действительно преобразил Пинос. И вновь на память приходят слова, сказанные мне в одном из интервью товарищем Фиделем Кастро:

«Очень редко удается увидеть, как большие мечты воплощаются в жизнь. Нам здорово повезло: мы с абсолютной уверенностью можем сказать, что Пинос, который в недалеком будущем получит имя Острова молодости, является для нашей революции мечтой, ставшей действительностью».

До новой встречи, романтический остров в бирюзовой оправе вод, плывущий в прекрасное завтра. До новой встречи…