Старый школьный сторож Симура вышел во двор и уселся на самом солнцепёке. Солнце приятно ласкало спину, грело старые кости.
Ещё утром над маленьким городком Одзи толпились лохматые тучи, но в полдень выглянуло солнце, и воздух, пронизанный его лучами, снова, как и вчера, стал горячим, раскалённым. Слабый ветер метался по городку, ворошил жёлтые кучи опавших листьев и будоражил светлую гладь пруда. Однако он не в силах был освежить ещё по-летнему знойный полдень.
Во дворе школы было безлюдно - шли уроки.
Сидя в глубине школьного двора под персиковым деревом, Симура неторопливо плёл из ивовых прутьев ловушку для угрей. Он обещал своим любимцам первоклассникам сходить вечером к реке - показать, как ловят угрей.
Дедушка Симура пользовался у малышей особым расположением, потому что никому не давал их в обиду. Малыши очень любили старика и, став старшеклассниками, сохраняли чувство привязанности к нему. Не зря шутили в школе, что у дедушки Симуры на двести лет вперёд расписаны приглашения на ежегодный «праздник мальчиков».
Дедушка Симура являлся неизменным зрителем и советчиком детворы в их играх и забавах. Кроме того, он считался большим знатоком цветов. Пожалуй, он единственный в городке знал места на склонах Одзиямы. где водятся редкие, диковинные цветы. Он не раз ходил со школьниками за дикими орхидеями с длинными, узкими листьями и желтоватыми в полоску цветами.
Дедушка Симура знал и многое другое. Он мог посоветовать любителям рыбной ловли, как изготовить бамбуковые ловушки для тунцов, как сплести сети и поставить в реке заборы с западнёй. Как-то однажды школьники пешком отправились к берегу моря, и дедушка Симура пошёл с ними. Ночью, при свете зажжённых факелов, он показал мальчикам, как бьют острогой рыбу, спящую на дне между камнями.
Дедушка Симура был незаменимым советчиком и для любителей птиц. Он был знаком со всеми повадками пернатых. Кто лучше его умел приучить баклана к рыбной ловле?
Кто, как не он, мог помочь мальчикам поймать красивую красногорлую утку, гнездящуюся среди камышей на озере?
Дедушка Симура прекрасно разбирался в птичьих голосах. Он, конечно, никогда не спутал бы звуки, издаваемые зябликом, с криком большой синицы, или тонкий писк королька со щебетом дрозда. Гуляя с мальчиками по лесу, дедушка Симура учил их распознавать птичьи дома: белые, построенные из берёзовой коры гнёзда зябликов, глиняные корзинки дроздов, широкую плоскую кочку, устланную травой, - дом журавля на болоте.
Дедушка Симура, много лет назад похоронивший жену, жил совсем одиноко. Но он, как иногда случается с одинокими людьми, вовсе не был замкнутым ворчуном и брюзгой. Наоборот, он тянулся к детям, жалел их, а иногда даже угощал их сладким картофелем - бататом - со своего огорода. Он знал, почему Тэйкити и другие дети бедняков часто пропускали занятия в школе и особенно уроки гимнастики. «Чего смеёшься, жирный? - говорил он сыну лавочника Синдзо, если тот потешался над мальчиком, которому были не под силу упражнения на спортивных снарядах. - Посиди-ка на солёной редьке да рисовых отрубях - посмотрю, как бегать будешь!»
Наклонив свою коротко остриженную голову над плетёнкой, дедушка Симура размышлял о событиях, происшедших за последние дни в школе, где он работал так много лет.
Да, трудно жить сейчас порядочному человеку. Вот арестовали Сато-сенсея. А за что?
Дедушка Симура любил учителя истории не меньше, чем школьники, и считал его самым умным человеком в городке. Когда Сато-сенсей бывало рассказывал на уроке что-нибудь из истории Японии, Симура стоял около двери и внимательно слушал.
Учителя в шутку говорили, что дедушка Симура учится в школе экстерном.
Однажды, остановившись, по обыкновению, у дверей шестого класса, где шёл урок истории, Симура услышал такой разговор.
«Вот Масато спрашивает, нельзя ли образумить людей, которые хотят разжечь новую войну, - тихо сказал Сато-сенсей. - В том-то и дело, что образумить этих людей, которые хотят войны, не так просто. Война для них выгодна. От войны они становятся богаче. Что нужно делать, чтобы не было больше войны? Нужно, чтобы все народы громко заявили об этом. Если народы ие захотят воевать, то и войн не будет…»
Симура внимательно прислушивался к этому необычному на занятиях разговору.
Кто-то из учеников спросил:
«А что мы, школьники, должны делать, чтобы не было больше войны?»
«Вы тоже можете помочь в этом деле своим родителям, старшим братьям и сёстрам», - сказал учитель Сато.
В конце коридора показался классный наставник Сова. По обыкновению, он шёл на цыпочках, вытягивая шею. Дедушка Симура тогда громко закашлял.
«А теперь кто мне расскажет о нашествии хана Хуби-лая на Японию?» - услышал он громкий голос Сато и, успокоившись, тихо отошёл от двери.
Когда Сато был призван в армию, дедушка Симура принёс ему свой старый пояс-талисман «сэннинбари». Этот пояс, прошитый тысячей женщин, из которых каждая сделала по одному стёжку красной ниткой, по поверью, предохраняет воина от вражеских пуль.
Симура торжественно попросил учителя принять подарок и сказал, что пояс этот оградил его самого от пуль во время русско-японской войны. Симура не сомневался в том, что пояс так же послужит и Сато. Учитель усадил тогда старика за стол и напоил чаем.. Он был очень растроган вниманием.
Но талисман школьного сторожа не уберёг Сато oт ранения…
Размышления школьного сторожа были прерваны уборщицей Курнко.
- Дедушка Симура! - крикнула она, высунувшись из открытого окна. - - Фурукава-сан приказал вам проследить, чтобы шестиклассники не оставались в классе после уроков, а потом зайти к нему. - Она поманила его рукой и зашептала: - Директор с Совой перепугались… Мальчишки-то опять в классе сидят, Сато-сенсея ждут!
Директор говорит, что это бунт! А учителя все на стороне мальчиков.
С этими словами тётушка Курико захлопнула окно и скрылась. Вздохнув, Симура направился в шестой класс.
* * *
В этот день урок истории был по расписанию последним, однако домой ушли только четверо - Хитоси и его друзья. Все остальные шестиклассники сидели на своих местах.
В классе было тихо - ни шума, ни возни. Мальчики готовили уроки.
На доске не красовалось рисунков, оскорбляющих глаз классного воспитателя. Она стояла без единого пятнышка, отливая мягким глянцем чёрного лака. Продолговатые мелки, сложенные аккуратной стопочкой, лежали в деревянном ящике. На полу - ни соринки, воздух в классе проветрен.
Внезапно тишину нарушил шепот Дзиро:
- Мальчики! В воскресенье взрослые пойдут по домам собирать подписи…
- Ну и что? - нетерпеливо перебил его Масато. - Что ты придумал?
Сигеру запрыгал на своей парте:
- И мы тоже пойдём?
- Тсс… Тише! - Дзиро многозначительно улыбнулся. - Так вот послушайте. Мы сегодня же должны написать и разнести родителям всех учеников письма-напоминания. Котаро, показывай…
Котаро бесшумно выскочил на середину класса и развернул перед мальчиками свёрнутый в трубку лист бумаги:
- Глядите!
На нём был нарисован убитый японский солдат, одетый точно так, как на ярких плакатах, повсюду развешанных в городах, посёлках и на дорогах Японии, с призывом ко всем благомыслящим молодым людям вступать в резервный полицейский корпус. Солдат был в темно-синем костюме с нарукавным знаком, в фуражке с коротким козырьком и высокой тульёй и с гербом, изображающим цветок вишни.
Широко раскинув руки, воин лежал на земле, устремив искажённое ужасом лицо к небу.
Вдоль правого края рисунка были начерчены иероглифы. Котаро прочитал вслух:
- «Уважаемые родители ученика Фудзиты! Если вы не желаете, чтобы вашего любимого сына Синдзо постигла такая ужасная участь, подпишитесь под Воззванием о мире!
Ученики начальной школы».
Мальчики столпились около Котаро:
- Молодец, Котаро!
- Ну и здорово нарисовано! Как живой!
- Тише! Сова услышит!
- Мертвец-то как живой!
- А Синдзо не похож, - сказал Масато. - Его если и убьют, он не скоро похудеет.
Мальчики, зажимая рты, бесшумно смеялись. Вокруг Котаро началась весёлая возня.
- Согласны? - спросил у товарищей Дзиро.
- Согласны!.. Согласны!.. - зашептали вокруг.
- Вот это будет настоящий омамори против войны! - крикнул Такао.
Только Синдзо не разделял общего восторга.
- А почему меня одного нарисовали, будто я убитый? - обиженно поджал он губы.
Котаро слегка хлопнул толстяка по плечу и начал ему объяснять, что изготовит по рисунку трафарет, и тогда родителям каждого ученика будет послано отдельное письмо с именем их сына.
Это не очень успокоило Синдзо.
- Мать моя расплачется, если увидит меня мёртвым, - угрюмо начал толстяк. - Лучше, если ей послать другой рисунок..
Его поддержал Сигеру. Лукаво сощурив глаза, он заявил:
- Синдзо прав. Его надо нарисовать так, будто он сидит на поле боя живой и невредимый и торгует американскими сигаретами.
- Мальчики! По местам! Сюда идут.
Когда дедушка Симура открыл дверь класса, все уже сидели на местах, и он увидел своих любимцев прилежно склонёнными над книгами.
- Дети! - сказал им Симура. - Господин директор приказал, чтобы вы шли домой.
Урока не будет…
- Разве, дедушка Симура, мы кому-нибудь мешаем? - удивлённо спросил Дзиро.
А Масато вышел из-за парты и, подойдя к Симуре, серьёзно сказал:
- Сегодня Сато-сенсея нет, а завтра, может быть, он и придёт. Мы уж лучше подождём его. Нам спешить некуда. Всё равно ведь он придёт, дедушка Симура!
Ну, что скажешь сорванцам после этого?
Не решаясь выразить своего сочувствия, Симура молча посмотрел на мальчиков и, поцокав языком, вышел из класса.
У входа в кабинет директора он остановился.
Дверь в кабинет была приоткрыта, и сторож увидел сердито расхаживающего из угла в угол Фурукаву. Напротив у стены стояли учителя - географ Аоки и математик Танака, а в глубине кабинета, за письменным столом самого Фурукавы, сидела в кресле мисс Уитни, учительница английского языка, и курила.
Фурукава внезапно стал спиной к дверям, и Симура услышал его раздражённый голос:
- Мне доверено руководство школой, и я предупреждаю вас в последний раз, господа, что не потерплю превращения её в гнездо красных! Прошу эго твёрдо запомнить.
Аоки с побледневшим лицом и плотно сжатыми губами чуть отодвинулся от стены. Он хотел что-то сказать, но Фурукава замахал руками:
- Я ещё не кончил. Пусть никто из вас не думает, будто я не осведомлён о том, что происходит в классах, и не знаю о тех опасных и вредных разговорах, которые вы ведёте со школьниками. Все вы заодно с этим смутьяном и заговорщиком Сато! Не вы ли говорили на днях шестиклассникам о том, что настоящие японские патриоты - это те, кто против возрождения японской армии и против пребывания в Японии чужеземных войск? А кто дал вам право. - Разгневанный директор на мгновенье замолк и осторожно взглянул в сторону мисс Уитни. - Кто дал вам право, - взвизгнул он, - непочтительно отзываться о наших покровителях? Кто, спрашиваю я?
Гнев директора нарастал. Теперь он уже обращался к учителю математики. Тот спокойно стоял, заложив руки за спину.
- А вы, Танака? Вы будете утверждать, что не пропадали вечно в доме у этого Сато н вместе с ним не читали эту коммунистическую отраву, газету сторонников мира - «Хэйва но коэ»?
Танака выпрямился и, небрежным взмахом головы откинув со лба упавшие волосы, ответил:
- Фурукава-сан, я горжусь тем, что являюсь другом честного человека. А что касается «Хэйва но коэ», то я её действительно читаю. Её читают сейчас во всей Японии. Её читают не только рабочие и крестьяне, но и профессора университетов, домохозяйки и даже буддийские монахи. Вот она!
Он вытянул вперёд руку со свёрнутым в трубку желтоватым газетным листом, и директор при этом так резки отпрянул от неё, словно она могла его ужалить.
- Будете раскаиваться! Вот увидите! - выкрикнул Фурукава и устало опустился в кресло.
Аоки и Танака поклонились и вышли.
Дедушка Симура счёл возможным войти в эту минуту в кабинет. При его появлении директор поднял голову. Лицо его было в багровых пятнах. Пересекающая морщинистый лоб голубая жилка резко вздулась и пульсировала. Он вытер лицо и шею клетчатым платком и, глядя мимо сторожа, спросил:
- Ну что? Выполнили моё приказание?
- Я им говорил, господин директор, - развёл Симура руками. - Но они ведут себя в классе вполне благопристойно…
- Не ваше дело, - грубо прервал его Фурукава, - следить за благопристойностью учеников вверенной мне школы! Ваши обязанности - наблюдать за чистотой двора, своевременно звонить на уроки и запирать классные помещения, если уроков там нет.
- К сожалению, господин директор…
- Что «к сожалению»? - Голос Фурукавы снова сорвался на высокой, пронзительной ноте. - Что «к сожалению»? - повторил он, подходя вплотную к школьному сторожу.
- Ученики говорят, что не будут уходить с уроков истории, пока господин Сато не вернётся в школу.
- Что за чепуху мелешь? - воскликнул директор. - Они не могли говорить этого! - Фурукава схватил сторожа за пуговицу его форменной куртки. - Кто это сказал?
Симура вспомнил круглое, как яблоко, лицо Дзиро, сосредоточенное и упрямое - Масато и, опустив под пронзительным взглядом директора глаза, ответил:
- Да кто его знает… Их там много в классе, господин директор. Кричат они все хором… а в отдельности не разберёшь, кто именно.
Директор подозрительно посмотрел на сторожа и снова зашагал из угла в угол.
- Ну, как это вам нравится? - сказал он вслух сам себе, позабыв о присутствии Симуры и американки, продолжавшей невозмутимо курить. - Вот они, плоды воздействия этого смутьяна! Разве Гото-сан меня не предупреждал? Позор! - Он схватился за голову. - Теперь не избежать скандала. Я не сомневаюсь, что о моей школе будут говорить по всей префектуре, так же как о школе в Хирояме. - Он махнул рукой сторожу: - Идите. Я приму меры… Дело, конечно, не в одном Сато, - обратился он к американке, продолжая прерванный разговор. - Его влияние на молодёжь очень пагубно, но ведь в других школах нет Сато, однако и там… - И он осторожно покосился на собеседницу.
- Вы слишком церемонно обращаетесь со школьниками. Вколачивать послушание надо не в голову, а… - Мисс Уитни взмахнула рукой. - Физическое воздействие пойдёт только на пользу мальчикам. Бунт в шестом классе надо подавить быстро и решительно.
Фурукава беспомощно развёл руками:
- Я никогда не был противником телесных наказаний, мисс Уитни. Я должен только немного подумать…
Американка встала и, стряхнув пепел с сигареты на пол, процедила сквозь зубы:
- Подумайте, мистер Фурукава, подумайте! Кстати, подполковник Паттерсон справедливо считает, что лучше отлупить школьника сейчас, чтобы не пришлось вешать его, когда он вырастет. Подумайте, только быстрее…
Она щёлкнула пальцами и вышла из кабинета. Фурукава поклонился ей вслед.
* * *
Мать встретила возвратившегося из школы Такао у порога и послала его в храм Инари:
- Сбегай купи омамори от детских болезней. У соседей девочка заболела, а с ней утром наша Аки-тян играла…
Такао не очень хотелось идти в храм, который находился на самой окраине городка.
Но ничего не поделаешь: у матери было очень встревоженное лицо.
Широкие храмовые ворота вели к каменной лестнице. По мшистым ступеням Такао медленно поднялся вверх, на просторный, выложенный каменными плитами двор. Перед входом в главное здание храма, крытого красной черепичной крышей, стояла небольшая группа прихожан в благочестивых позах. В стороне, у позеленевших медных жертвенников, над которыми лениво вились струйки священных курений, безмолвно застыли несколько фигур. Около ящика с бамбуковыми палочками для гадания толпились бедно одетые женщины с детьми. За несколько бумажных иен гадальщик в чёрной шапочке и халате с гербом предсказывал всем желающим судьбу.
Рядом с гадальщиком храмовый служка продавал омамори. Такао подошёл к низенькому прилавку. На нём лежали амулеты, предохраняющие от дурного глаза, пожаров, наводнений, болезней и приносящие счастье и здоровье.
Такао не испытывал доверия к этим маленьким прямоугольным дощечкам. Он со вздохом подумал о том, что лучше бы на эти зажатые в ладони деньги купить клей и плотную цветную бумагу для змея, который каждый мальчик готовил к празднику. Но разве мать убедишь в этом! Он вспомнил её встревоженный взгляд и уныло уставился в прилавок, на котором в строгом порядке лежали омамори в бумажных пакетиках.
Рядом с Такао у прилавка стоял старый, худой крестьянин, и храмовый служка вполголоса объяснял ему чудодейственную силу амулета. Лицо крестьянина было безучастно, он неподвижно смотрел куда-то поверх головы продавца. Такао обратил внимание на его оголённые до колен ноги. Темно-бронзовые, со вздувшимися жилами и натянутыми мускулами, они сплошь были покрыты струпьями и волдырями - следами укусов пиявок и москитов. Нетрудно было догадаться, что это ноги человека, всю жизнь месившего ими болото рисовых полей. - - Возьмите этот омамори, он предохранит от неурожая, - предлагал служка.
Крестьянин отрицательно покачал головой:
- У меня их дома несколько штук.
- Тогда какой же вам дать?
- Есть ли у вас омамори от войны? - спросил крестьянин.
И Такао с интересом заметил, как оживилось его лицо.
- От войны?
Столпившиеся сзади люди прижали Такао вплотную к прилавку. Они внезапно прекратили галдёж. Храмовый служка задумался.
- Саа-а… - Он развёл руками. Глаза его торопливо начали перебегать с одного амулета на другой.
Взгляды столпившихся вокруг людей напряжённо следили за ним.
- Вот! - нерешительно приподнял он деревянную дощечку с замысловатой надписью. - Укрепляет взаимную любовь…
Но старик упрямо качнул головой. Он снял широкополую соломенную шляпу, в тени которой только что стоял Такао, и ладонью пригладил редкие волосы на голове.
- Видите ли, господин, наш староста уверяет, что скоро опять будет война, - доверительно сказал он служке. - И соседи просили меня купить омамори от войны.
Разве нет у вас таких?
Но служка уже отвернулся от старика и занимался с другими покупателями.
Старик-крестьянин постоял ещё немного и разочарованно отошёл от прилавка.
Последний раз окинув равнодушным взглядом храмовый двор, он медленно поплёлся к лестнице. Вслед за стариком от прилавка отхлынули остальные. Остался один Такао.
- Что тебе, мальчик?
Такао даже вздрогнул от неожиданности. Он так был поглощён разговором крестьянина и продавца, что забыл о цели своего прихода.
- Омамори от детских болезней, господин! - вспомнил Такао и протянул служке деньги.
Он не спеша отошёл от прилавка с зажатым в руке крохотным конвертиком из белой ворсистой бумаги.
Спускаясь вниз по широкой храмовой лестнице, Такао продолжал думать о старике-крестьянине, который вместе со своими односельчанами ищет омамори от войны… Он вспомнил слова Сато, который говорил мальчикам, что если люди не захотят войны - её не будет. «Пусть каждый человек поставит свою подпись против войны! Пусть каждый отстаивает дело мира!»
Неторопливо спустившись с последних ступеней, Такао остановился у ворот. Гладкие деревянные столбы, окрашенные красным лаком, как две большие руки поддерживали в воздухе поперечные брусья, плавно загнутые концы которых словно приготовились к взлёту…
«А что, если людям, проходящим под этими воротами, - подумал Такао, - напомнить об омамори против войны?..» Он даже улыбнулся - так понравилась ему эта мысль.
«Карпы», несомненно, одобрят её.
Деловитый Такао измерил глазами высоту ворот. Лучше всех у них лазит юркий Масато, хотя и Лисичка-Сигеру от него не отстаёт… Но что же они напишут?
Он отошёл в сторону от дороги и уселся под деревом, не сводя глаз с ворот.
«А что, если написать примерно так: «Японец! Лучший омамори против войны - твоя подпись под воззванием в защиту мира».
Наверху, на горе, ударили в колокол. Гулкий, протяжный звон неторопливо поплыл над городком, над маленькими деревушками, над залитыми водой квадратиками рисовых полей, в которых отражались облака.
* * *
Сделать всё, чтобы спасти Сато-сенсея! Но что предпринять? Что они, школьники, должны и могут сделать? Прошла уже неделя, как Сато арестован, а что они предприняли, чтобы помочь своему любимому сенсею?
Эти мысли весь вечер теснились в голове у Масато.
Он долго и беспокойно ворочался в постели; засыпал, вновь просыпался и прислушивался к шелесту ветвей. Лишь под утро, убаюканный ритмично застучавшим по крыше дождём, Масато забылся тревожным сном.
Ему снилось, что, одетый полицейским, он беспрепятственно входит в угрюмое здание тюрьмы, спускается по узкой каменной лестнице в холодную сырость подземелья и долго бродит в одиночестве по длинному, мрачному коридору. Он знает, что сейчас или никогда они, «карпы», должны спасти учителя. Но где его искать? Где Дзиро, Сигеру, где все мальчики?..
Масато проснулся, когда через окно в комнату только ещё пробивался сумрачный рассвет. Дождь кончился, и з тишине было слышно, как за тонкими стенами падают капли с карниза крыши на кучи сухих, опавших листьев.
Потом Масато услышал хлопанье крыльев - во дворе завозились куры. Дребезжа на ухабах, по улице проехала арба. И, наконец, начало нового дня возвестил стук открываемых в домах деревянных ставней.
Бесшумно ходившая по комнате мать раздвинула двери, и перед Масато раскрылась давно знакомая картина - крошечный дворик, покрытый лужами, почерневший бамбуковый забор и крыша храма, выглядывавшая из-за верхушек кипарисов и сосен.
А за храмом в голубовато-серой туманной дали едва вырисовывалась суровая, оголённая вершина Одзиямы.
Вместе с влажным утренним воздухом в комнату ворвались первые солнечные лучи.
Сверкающими нитями они протянулись от самой вершины Одзиямы до блестящих, отсвечивающих золотом цыновок на полу.
В доме мать вставала раньше всех. Она бесшумно вышла во двор, задала курам корм, принесла вязанку хвороста и затопила очаг. Неслышно встал и отец. В комнате запахло табачным дымом, закашлялась сестра Осэки.
Постепенно стали подниматься и малыши.
Запрокинув руки за голову, Масато лежал с закрытыми глазами. Как же освободить учителя?
Мальчики вчера сговорились, что каждый подумает и предложит свой план.
Мысли и планы, самые противоречивые и несбыточные, роем заполнили его голову.
Недолго думая он остановился на одном.
«Начну сразу же действовать, - решил он. - Всё разведаю, продумаю до мелочей. В школу я сегодня не пойду, а после занятий забегу к Дзиро».
- Масато, проспишь! - услышал он голос матери.
Разостлав на цыновках простыню, она складывала в неё грязное бельё, собираясь идти стирать на пруд.
Масато скорчил страдальческую мину. Голосом безнадёжно больного он прошептал:
- Мама, мне очень плохо… Я не могу даже подняться..
Обеспокоенная мать засуетилась вокруг сына. Она ощупала его лоб и щёки, приказала показать язык. В ре' зультате этого осмотра она убедилась, однако, что состояние здоровья сына не внушает особых опасений.
Увидев, что мать колеблется, Масато стал действовать решительно. Упавшим голосом он с трудом выговорил:
- Вчера я играл под лаковыми деревьями, и, наверно, на меня упали капли ядовитого сока… Но ты не беспокойся, мама. Я полежу немного, а потом встану и пойду всё-таки в школу.
Расчёт оправдался. Встревоженная не на шутку мать сама стала уговаривать сына остаться дома.
Когда она ушла, из-за ширмы появилась Осэки. Она покачала головой, сощурив свои большие насмешливые глаза:
- Бедный мальчик! Значит, лаковые деревья? А может быть, ты соскучился по своим голубям? Кстати, я вспомнила, что брат моей подруги Офуми остался на второй год из-за этих голубей…
Масато предпочёл отмолчаться, так как знал, что язык у сестры опаснее лакового дерева.
Осэки собиралась не спеша: контора лесопилки начинала работу с десяти утра.
«Хорошо было бы поскорее выпроводить её из дома! Как бы это сделать? А ведь ещё не так давно, - со вздохом подумал Масато, - эта задавака боялась моих кулаков.
Жаль, что теперь другие времена».
Ему не терпелось подняться с постели и приступить к своим делам.
- Не опоздаешь на работу, Осэки? - спросил Масато.
- У меня ещё много свободного времени, - лукаво усмехнулась Осэки. - А ты торопишься?
Масато сделал вид, что не слышал вопроса.
Стоя перед зеркалом, сестра не спеша, тщательно осматривала себя, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону.
Судя по всему, она не торопилась уходить. Тогда Масато решил применить самое верное средство. Он устало поднялся с постели, выпил чашку воды и подошёл к окну. Постояв возле него столько, сколько требовалось, чтобы не вызвать подозрений, он безразличным голосом произнёс:
- Однако поздно сегодня Хейтаро пошёл на работу.
Удар был верно рассчитан. Осэки быстро подбежала к окну:
- Где ты видишь Хейтаро?
- Да вот, только что постоял у нашей калитки и завернул за угол…
Масато услышал за спиной усилившийся шорох кимоно. Когда он повернул голову, сестра уже надевала свои любимые сандалии с фиолетовыми плисовыми ремешками.
- Масато, - торопливо сказала она, - на кухне жарится рыба. Не забудь покормить девочек. Тебе оставлена чашка бобового творога. Да смотри, чтоб Маро не обижал моего котёнка!
Как только она вышла из дома, Масато вздохнул с облегчением, быстро оделся и вышел во двор.
Ещё не успокоившийся ветер встряхивал ветви деревьев и обдавал Масато с ног до головы холодными капельками воды. Во дворе вместе с курами и голубями озабоченно копошились на земле около ещё не просохших луж его маленькие сестрёнки.
Приставив свёрнутую ладонь ко рту, Масато тихо и протяжно свистнул. Из глинобитного сарая сейчас же показался уж. Обходя лужи, он быстро пополз к мальчику. Куры и голуби, тревожно озираясь, уступали ему дорогу.
Масато занял позицию на лесенке, ведущей на голубятню. Оттуда хорошо просматривалась вся улица. Своё внимание он сосредоточил на каменном доме. Из этого дома ежедневно, ровно в десять часов утра, выходил маленький кривоногий человек с красным, как гусиный клюв, носом - новый начальник полиции.
Спустя полчаса кривоногий начальник вышел из своего дома и направился вниз, к зданию поселковой полиции. Когда он исчез в дверях полицейского участка, Масато тщательно занялся изучением своего двора. Он осмотрел внутренность глинобитного окрая, отыскал в доме объёмистый соломенный мешок из-под риса и широкий брезентовый плащ. Все эти необходимые для выполнения его плана вещи он уложил под рухлядью е сарае и вышел на улицу.
Масато направился к Дзнро, держась теневой стороны улицы. Он прошёл мимо проточного пруда, от которого чуть тянуло свежестью воды, и завернул в переулок, выходивший к дому Дзиро. В недвижном горячем воздухе от только что проехавшей крестьянской арбы повисла пыль.
Чтобы сократить путь, Масато не пошёл в ворота, а перемахнул через дощатый забор. Он оказался на крошечном огороде. При его внезапном появлении собака Дзиро, рыжая Тама, оставив своих щенят, рыча бросилась к нему. Но, узнав в незнакомце приятеля Дзиро, Тама остановилась и виновато завиляла хвостом.
- Привет, Тама! - крикнул Масато, присев на корточки и подавая собаке руку. - Давай лапу! Не бойся, не укушу!
Затем он ударил три раза в ладоши. Это был условный знак. Дзиро не показывался Подождав немного, Масато хлопнул ещё раз.
Заколыхалась тростниковая занавеска, висевшая на открытых дверях, и появился школьный сторож дедушка Симура. Вслед за ним вышла мать Дзиро - тётушка Омицу.
- Извините, - смутился Масато. - Я хотел узнать у Дзиро, какие уроки на завтра задали.
- А ты что же в школу не пошёл? - спросила его тетушка Омицу, заслонив лицо ладонью от солнца.
- Я болен… - тихо ответил Масато, исподлобья наблюдая за дедушкой Симурой. - Голова очень болит, п ходить трудно…
Мать Дзиро сочувственно покачала головой, а дедушка Симура лукаво сморщил нос.
- А прыгать через забор? - спросил он.
Масато опустил голову и стал быстро поглаживать затылок. Этот жест у школьников обозначал: «не знаю» или «виноват».
- Ах ты бунтовщик! - улыбнулся старик. - А як вам собрался. Мать или отец дома?
- Нет их ещё, дедушка Симура. А зачем они вам?
- Директор Фурукава собирает родителей шестиклассников. Не иначе, как из-за бунта вашего…
- Ну и пусть собирает! - насупился Масато. - Только ничего ему не поможет. Пока Сато-сенсея не освободят из тюрьмы, мы…
- Вот слышите, госпожа Хаяси? - усмехнулся школьный сторож. - И все они так, словно сговорились.
- И что только происходит! - горестно вздохнула тётушка Омицу. - Говорю вчера Дзиро: «Выгонят тебя из школы. Не в свои дела нос суёшь. Ребёнок ты ведь ещё». А он мне в ответ: «Я не ребёнок. И всё, что в школе делается, касается меня».
- Извините, пожалуйста… - Масато вежливо поклонился. - Мне бы Дзиро на минутку..
- Дзиро убежал на речку, - сказала тётушка Омицу. - Как пришёл из школы, сейчас же ускакал.
«Не иначе, как в «Грот карпов» собираются мальчишки», - подумал Масато и хотел было уже броситься к забору, но во-время спохватился и медленным шагом, степенно направился к воротам.