«Независимая Газета», 27 сентября 1996 г.

Маленький тест на сообразительность. Удастся ли вам, дорогой читатель, соединить в логическую цепочку два простых факта? Итак:

ФАКТ ПЕРВЫЙ. В последние годы одним из наиболее распространенных предметов в расписаниях американских университетов, колледжей и даже средних школ стала египтология.

ФАКТ ВТОРОЙ. Портрет американца (а равно и канадца), имеющего наименьшие шансы на трудоустройство, внеконкурсное поступление в университет, получение льгот и ссуд на создание и развитие собственного дела, выглядит в те же последние годы так: белый, англоязычный, в половом отношении традиционалист (в смысле, не гомосексуалист, не трансвестит, не педофил), не обремененный ни физической, ни психиатрической инвалидностью, и не имеющий за плечами тюремного опыта.

Подозреваю, что мостик здесь может представляться не более очевидным, чем логическая цепь между бузиной и родственником в столице дружественного государства. Связь между двумя приведенными фактами, однако, существует. И, увы, связь самая непосредственная.

Штука в том, что в Северной Америке все те же последние годы (иногда и вправду кажется что «последние» – эдакое веселое апокалиптическое времечко) ознаменованы двумя выдающимися событиями. Во-первых, расизм был окончательно изгнан не только из политики, но и из системы образования, из средств массовой информации, из судебной системы и, наконец, из межчеловеческих отношений. Во-вторых, в тот же самый период расизм махровым цветом расцвел в политике, системе образования, средствах массовой информации, судебной системе и в тех же межчеловеческих отношениях.

И не стоит подозревать меня в страсти к неэвклидовой логике или дзен-буддистским вывихнутым парадоксам. Ситуация, уверяю вас, если и выглядит вывихнутой и свихнувшейся, то никак не более, чем вся современная западная реальность. Если же вы до сих пор отказываетесь принять на веру все изложенное выше, то это значит, что вы еще живете вне обладания той великой (а в наших краях привычной до банальности) истиной, что есть расизм – и расизм. Есть расизм мерзкий, отталкивающий, преступный и уголовный – а есть расизм прогрессивный, передовой, наполняющий оптимизмом и зовущий в светлое будущее.

Чувствуете, как логика как-то чуточку более знакомой становится? Как у добрых старых большевиков-ленинцев: есть насилие негодяев и насилие угнетенных, есть диктатура распоследних подонков и диктатура родимая, пролетарская, ну, и так далее, с любым словом из словаря, до «языкознания» включительно.

В ситуации с расизмом деление это происходит по наипростейшей бинарной черно-белой схеме. Причем «черно-белое» здесь вовсе не аллегория, а самый что ни на есть основополагающий принцип.

С расизмом «белым» американское общество на всех его уровнях практически расправилось. Это не значит, что напрочь исчезли и сами белые расисты, ку-клукс-клановцы и прочая публика, дававшая в прошлом неплохое пропитание правдинским и крокодильским карикатуристам. Публика эта – горсточками – встречается еще там и сям, даже листовки дедовскими проверенными методами нет-нет, да и печатает. (Но в Канаду, скажем, листовки эти ввезти – деяние уголовно наказуемое.) Само общество, однако, стало абсолютно нетерпимым к любым проявлениям расизма или дискриминации по отношению к любым меньшинствам – и, в первую очередь, к темнокожему населению.

Проявляется это и на вполне бытовом уровне. Если, скажем, вас – справедливо или нет, вопрос другой – заклеймили по случаю расистом, можете быть уверены, что вы не только расстанетесь с работой или местом на студенческой скамье, не только прогорите с вашим бизнесом из-за тотального бойкота, но станете, скорее всего, и социальным парией. Знакомые будут обходить вас за версту как прокаженного. Так что, суммируя, можно сказать, что явлению, известному под названием «белый расизм», был вынесен окончатель-ный приговор и американским государством, и американским обществом. В то же время в Северной Америке набрал обороты и силу расизм «черный» – расизм негритянского населения континента, пользующийся, в отличие от своей «белой» разновидности, полной поддержкой и масс-медиа, и академических кругов, и самих государственных структур.

(Это я, кстати, по-русски могу позволить себе такую роскошь, как взять да и написать слово «негритянский». Из тутошнего языка его вымели поганой метлой, и помнить не велели. Взамен пока еще можно употреблять слова «черный» или «цветной». Но лучше все-таки – и, что главное, идеологически правильнее – пользоваться не очень складным, но очень политически корректным термином «афроамериканцы».)

Конечно, никто из официальных лиц или солидных газет не именует темнокожий расизм – расизмом. Наименований хватает, поскольку хватает и разновидностей этого явления – и все они носят иногда пышный, иногда крайне туманный, но всегда позитивный характер: «акция утверждения», «мультикультурализм», «афроцентризм» и прочая. Что дела, на мой взгляд, не меняет – а то ведь как славно было бы назвать, скажем, рак «процессом клеточной консолидации», да и покончить с ним раз и навсегда.

Существует какая-то поистине дьявольская ирония в том, что в разные века процессы освобождения угнетенных, борьбы за социальные права, да и просто за человеческое достоинство почти неизменно выливались в очередное – нередко кровавое – негодяйство. (Россиянину – далеко ли за примерами ходить?) Ну никак не хочет социальный маятник подъехать неспешно к точке теоретического своего покоя – нет же, мчит к очередному экстремуму, чтобы оттуда снова шарахнуться к обратному полюсу…

Та же история, увы, и с «черным расизмом». И здесь социальный маятник, начав движение с героической (без малейшей иронии) борьбы униженных и оскорбленных за свои права, за человеческое достоинство, за все высокие истины, провозглашенные в американской конституции, влетел в прямую этой борьбы противоположность: непристойный и крайне небезопасный социально-политический фарс. Со всеми атрибутами прежней ненавистной доктрины: расовой спесью, теоретическими изысками о неполноценности иной расы и имманентной ее враждебности, сомнительными правами, которые дает цвет кожи – и так далее, и тому подобное.

Теоретическим стержнем явления стал «афроцентризм», плод ученых трудов директора Центра афроамериканских исследо-ваний в США Молефи Кете Асанте. Суть идеи проста: человек не может считаться полноценной личностью без обретения своего Я, без осознания своего места в мире – что для темнокожего гражданина Америки («афроамериканца») возможно лишь при обращении к своим уходящим в историю африканским корням. Если бы дело сводилось только к цветастой африканской одежде (стиль «кенте»), смене фамилий и имен с англо-саксонских на исконно африканские, песням на никогда прежде не слышанном языке и справлению старых племенных праздников – ну, отчего и не поразвлечься, даже за счет налогоплательщика. Дело, однако, было в том, что для полного самоуважения требовалась не просто история – но история великая. С большой буквы – История. А если ее не было, надо было творчески вмешаться в историю существующую (благо, эту дамочку только ленивый не пользовал). Тогда-то и выплыло на свет Божий это причудливое псевдонаучное творение – «афроцентристская египтология».

Что же провозглашает эта новая ветвь почтенной науки? Как пишет в своем открытом письме коллегам профессор «обычной», т.е.традиционной египтологии Энн Мэйси Рот, содержание ее кратко можно свести к четырем основным постулатам: «(1) что древние египтяне были черными, (2) что древний Египет превосходил все остальные цивилизации древности, (3) что египетская культура оказала огромнейшее влияние на более поздние культуры Африки и Европы, и (4) что существовал и существует разветвленный расистский заговор, ставящий целью предотвратить обнародование дока-зательств этих постулатов.»

Не надо быть профессором египтологии, чтобы понять, что откровения «афроцентристов» в этой своей части в лучшем случае есть плод большой безграмотности и еще большего воображения. В худшем же – опасная помесь политического авантюризма и клинической психопатологии. Академический мир должен был бы иронически пожать плечами и обратиться к более наукоподобным проблемам. Произошло, однако, нечто совершенно противоположное.

Мир университетской профессуры – а в подавляющем большинстве это белые леди и джентльмены, но крайне либеральных взглядов – громогласно приветствовал появление «новой науки»! Еще бы: только представьте себе, какой мощный толчок получает «национальное самосознание» меньшинства – меньшинства, чьи права и достоинство столько лет подавлялись «белыми эксплуататорами»! (Истертый до безобразия тезис о «вековом рабстве» возникает вообще в практически любой конфликтной ситуации как пресловутый пятый туз из рукава.) Столь же благосклонно отнеслись к новому феномену и средства массовой информации. И уж во всяком случае, критика как афроцентризма, так и его, с позволения сказать, «египтологии», не просто фильтровалась, но была закрыта вообще – уже упоминавшееся письмо-предупреждение профессора Рот так и не было опубликовано в журнале, куда оно было послано.

За «афроцентристской египтологией» числится немалый ряд и иных, не менее ошарашивающих открытий. Известный канадский журналист Майкл Корен (один из совсем уж немногих, способных еще открыто противостоять натиску сверхлиберальных изданий) перечисляет некоторые из них: «Знали ли вы, что Клеопатра и Сократ были чернокожими? Что европейская цивилизация основана на достижениях африканских чернокожих народов 5000-летней давности? Что наполеоновские солдаты изуродовали лик Сфинкса, чтобы сделать его черты менее негроидными? Что искусство и философия древней Греции были просто уворованным слабым подобием культуры Египта – и что сами эти египтяне были черными?» Отсюда афроцентристы делают вывод, что, поскольку вся европейская цивилизация – непосредственно или через Рим – есть наследница цивилизации греческой, то вся европейская культура, все достижения европейского гения есть не что иное, как хвастовство мелкого воришки, у которого за душой ни гроша собственного и нет.

И снова казалось бы – вольному воля, и всяк сходит с ума по-своему. Ан не все так камерно. Как пишет с отнюдь непритворным страхом профессор Рот, афроцентристская египтология «преподается от старших классов школ до университетов по всей Америке, а ее изыски подаются как установленные научные факты и средствами массовой информации, и образовательным истэблишментом. Приехав в Хоувардский университет… я была поражена количеством часов,отведенным на египтологию – начиная с театральных и философских факультетов, и кончая математическими.»

Стоит ли после этого удивляться, что спецы от «афроцентизма» (а среди них изрядное количество белых идеологов движения), вдохновленные успехом, обратились и к прочим наукам, и в первую очередь – к биологии. На ниве которой преподаватель Нью-Йорского университета Леонард Джеффрис излагает как истину в последней инстанции свою теорию о том, что чернокожие, как «люди солнца», биологически несомненно превосходят белых, «людей льда».

Вся ли американская профессура так дружно сошла с ума? Нет, конечно, хотя «либеральная эпидемия» в Северной Америке (и если бы только там) носит в интеллигентских кругах характер поистине массовый. Но любые попытки противостоять безумию в студенческой аудитории тут же перекрываются воплями о «белом расизме» (в чем на своем горьком опыте убедились многие, и среди них известный египтолог профессор Мэри Лефковиц). Были случаи, когда студентов, пытавшхся оспорить ставшие уже священными «истины» афроцентризма, просто-напросто избивали (о чем пишет М.Корен).

В повальном безумии в меру своих – немалых – сил участвуюти власть имущие (а сюда я отношу не только правительство, но и прессу). Основные рычаги их действий – набившие оскомину «политическая корректность», «мультикультурализм» и «акция утверждения» (которую белые представители среднего класса – а по ним она и ударила больнее всего – называют «расизмом наизнанку»).

В рамках одной статьи места, конечно, не хватит, чтобы хотя бы кратко коснуться каждого из этих лево-либеральных изобретений (а жаль, потому что «политическая корректность» наложила такой чудовищный оруэлловский отпечаток на всю американско-канадскую реальность, что иммигрантам, скажем, из России и Восточной Европы, на своей шкуре испытавших все прелести тоталитарной идеологии, до сих пор трудно привыкнуть к необходимости ежедневной и ежечасной самоцензуры – даже в быту, в разговорах со знакомыми! – от которой они, как поначалу представлялось, сбежали раз и навсегда). «Акция утверждения», однако, имеет самое непосредственное отношение кнашему «факту номер 2», а посему стоит на ней немного задержаться.

«Акция» эта в первоначальном ее виде была предпринята еще президентом Кеннеди, и преследовала – опять же, поначалу – цели самые благородные. Она ставила задачей покончить с дискриминацией меньшинств в Америке во всех ее формах – в университетах и школах, судах, бизнесе, устройстве на работу, и так далее. Маятник, однако, в точке теоретического равновесия удержаться не смог, и «акция утверждения» из орудия борьбы с расизмом стала превращаться в орудие его насаждения. Постепенно были введены обязательные квоты на трудоустройство, когда предпринимателю – в том числе и частному предпринимателю – полагалось трудоустроить не менее такого-то процента темнокожих работников (а позднее и гомосексуалистов, инвалидов, испаноязычных, женщин – последние вопреки не только логике, но и арифметике, тоже числились «меньшинством»). Такого же рода квоты вводились при приеме в университеты и колледжи, распределении стипендий, формировании кафедр и ученых советов. Авторов новых законов нимало не интересовало, что сплошь и рядом компании, предприятия, школы и университеты вынуждены были брать не «самое лучшее», а, как говорят, «что есть». Апогея этот сомнительный социальный эксперимент достиг в годы правления «самого либерального президента в истории США» – Билла Клинтона. (Конечно, не в одном Клинтоне дело – в Канаде можно столкнуться с теми же прелестями где угодно. Скажем, полицейское управление Торонто сообщило, что белые соискатели могут как минимум пять лет не тратить ни время, ни бумагу на подачу заявлений на работу: квоты не выполнены, и приниматься в течение этого срока будут только представители этнических, сексуальных и прочих меньшинств.)

Действительно ли это стало столь распространенным явлением? Судите сами. Было опрошено руководство 500 самых крупных американских компаний (взятых из списка журнала «Форбс»). В ходе опроса выяснилось, что 18 процентов из них ввели черным по белому (печальный каламбур) записанные расовые квоты, еще 54 процента замаскировали квоты под названием «определенных социальных целей», кто-то предпочел отмолчаться – и лишь 14 процентов опрошенных заявили, что при приеме на работу руководствуются только и единственно квалификацией и способностями кандидатов.

В университетах и колледжах – форпостах либерализма – ситуация нередко еще сюрреалистичнее. Скажем, Мэрилендский университет ограничил выделение стипендий (а без них абитуриенту из малообеспеченной семьи о дипломе и мечтать не приходится) только темнокожими студентами. В Техасском университете было отказано в приеме четырем белым студентам – при том, что их школьные баллы (а именно они служат критерием при поступлении) были выше, чем у темнокожих и испаноязычных студентов, зачисленных без всяких проблем. Ситуация эта интересна еще и тем, что, как выяснилось, баллы одной из четырех, Черил Хопвуд, были выше, чем у 40 из 41 (!) черных студентов, принятых на юридический факультет. Еще один университет потребовал, чтобы каждый факультет принял как минимум одного черного профессора – как хотите. Хотеть-то не проблема, но как быть, скажем, факультету математики, при том, что за один год по всей стране только шестеро темнокожих защитили докторские диссертации в области математических наук?

А пресса… А пресса ведет яростную охоту за призраком «белого расизма», который, по ее уверениям, продолжает угрожать Америке. Совсем еще недавно все газеты и телеканалы полны были леденящих душу сообщений о том, что «белые супрематисты» обрушились на беззащитную «черную» Америку по всем фронтам: горели, подожженные одна за другой, черные церкви на Юге. Месяц публику лихорадило, пока, наконец, полицейские источники не опубликовали данные, по которым получалось, что, скажем, в Техасе, где таких пожаров было более всего, подожжены были 11 негритянских церквей и… 20 «белых». Причем большинство негритянских было подожжено вовсе не белыми преступниками. После чего стало ясно, что акция была не расистской, а анти-христианской, и тема была тут же свернута как немодная и непопулярная.

Аналогичный поворот событий был и в еще одной недавней истории (истерии) со свастиками, крупно намалеванными на стенах негритянской казармы. Кто намалевал? За руку не взяли, но понятно, что те же последыши ККК и прочей расистской нечисти. Правда, когда за руку все-таки взяли, выяснилось, что «художником» был… Правильно, темнокожий солдат.

Говоря о прессе (и, кстати, о властях), не могу не упомянуть еще одну совсем уж недавнюю историю. Барбара-Роуз Коллинз, член Конгресса США, давеча таким образом высказалась о белой расе: «Все эти белые – я не верю в их терпимость. Я люблю индивидуумов, но не люблю их расу.» Детройская газета «Фри Пресс», напечатав сие красноречивое заявление, поставила вместо «не люблю» – «ненавижу». Результат? Газета принесла уважаемой леди из Конгресса свои униженные извинения. (Меняя цвета, можно с уверенностью сказать, что любой белый политик, сделавший такое же замечание об «афроамериканцах», вылетел бы из политики не в считанные дни, а в считанные минуты.)

Я– то по наивности всю жизнь считал, что с расизмом дело обстоит как с тем тузом в преферансе: в том смысле, что расизм -он и в Африке расизм. Но ежедневно и ежечасно вся армия либералов – отБелого дома до Голливуда – не устает убеждать меня в обратном.

Интересно, что процесс этот с какой-то подозрительной синхронностью протекает на совершенно разных географических широтах и долготах – подставьте вместо расизма национализм или патриотизм. Я о повторяющихся раз за разом ситуациях, когда, скажем, литовский, казахский или молдавский патриотизм – это достойно, благородно, до дрожи в голосе и до скупой мужской слезы на щеке. Национализм татарский, тувинский, якутский – громовые либеральные аплодисменты по поводу «пробуждающегося национального самосознания». (А уж ежели речь о национализме чеченском – так только в стиле рыцарских легенд времен короля Артура.) Русский же патриотизм или, не дай Бог, национализм живописуется как существо настолько отвратительное, что сдержанность легко ранимой либеральной психикой отметается напрочь, и тогда чаще всего несутся потоки брани, которой не всегда удостаивался и Гитлер со товарищи.

Характерно – но и понятно – то, что белые университетские, газетно-журнальные и правительственные идеологи и активисты «акции утверждения», «мультикультурализма», «афроцентризма» и «политической корректности» обитают на весьма безопасной дистанции от ситуаций, где напряжения, вызванные их кипучей либеральной деятельностью, ощутимы повседневно. Им не приходится стучаться в десятки и сотни закрытых дверей в поисках работы, живут они в эксклюзивных районах за крепкими заборами под защитой сверхсовременной сигнализации, и все упомянутые проблемы для них (по меньшей мере пока) на собственной шкуре не ощущаются. И здесь я не могу отделаться от еще одной напрашивающейся аналогии.

Заметили ли вы, читатель, что среди страстных либеральных интеллигентов, в нынешние военные, да и в еще довоенные времена сразу же одобрительно высказавшихся за «справедливую освободительную борьбу чеченского народа», невозможно было найти ни одного русскоязычного представителя из самой Чечни? А ведь еще несколько лет назад в Грозном не было недостатка в гуманитарной и технической русскоязычной интеллигенции (я не только о русских: это были и армяне, и евреи, и татары, и осетины – десятки национальностей). Где же их голос в стройном либеральном хоре? К этому ларчику ключик, похоже, все тот же. Дело просто-напросто в том, что имели они самый непосредственный опыт и довоенной, и додудаевской реальности, к тому же двадцать четыре часа в сутки. На очень близкой – смертельно близкой – дистанции. В отличие от интеллигентов столичных, взиравших на ситуацию из неизмеримо более комфортного далека и с наслаждением практиковавших традиционно либеральную «любовь к дальнему» (давно вытеснившую ту, что в Писании).

А египтология афроцентристская на грустные все-таки мысли наводит… Ведь эдак получается, что культура русская – и вовсе какой-то вымысел. Ну, то, что мы, как все прочие, у Греции древней подкормились – а она, бездарь, уворованным только питалась – это понятно. Но теперь такой еще факт. Пушкин, как известно, как никто другой в развитие языка русского и, стало быть, мышления в целом, вклад сделал. А прадед у Пушкина кто был? То-то. Так что всем лучшим, чем обладаем, по гроб жизни обязаны мы все той же Африке, а все недостатки – автохтонный и низкокачественный славянский элемент. Кому бред сивой кобылы – но люди знающие скажут: на этом берегу на солидную диссертацию потянет. Такое веселое апокалиптическое времечко… И маятник… Вот-вот зависнет – а зависнув, рухнет, ой рухнет вниз… Как всегда, мимо точки теоретического равновесия…