Глава девятнадцатая.

Лабиринты и ножи

– Мы готовы заплатить за билет вдвое. Нет, втрое больше.

– Ты читать умеешь? За-кры-то.

– Вчетверо больше! За каждого! – если вспомнить все разы, когда Юлиусу приходилось торговаться, то сейчас он пытался провернуть наименее выгодную для себя сделку.

– Не пущу! – охранник был непреклонен.

– А если мы найдем кого-нибудь из начальства? – Юлиус решил опробовать последний аргумент. – И он окажется сговорчивее? Тебе все равно придется нас пустить, но уже бесплатно.

Охранник насупился и решительно отвернулся. Спина его демонстрировала презрение и непреклонность. Вот уж непреодолимое препятствие – неподкупный стражник.

– Как они смеют пускать в лабиринт лишь несколько недель в году? – Гераклид распалялся так, будто это он потратил последние полчаса на бесполезные уговоры. – Да кто вообще приезжает смотреть на лабиринт зимой?

– Те, кто не выносит запаха от куч гниющего помета и не любит мух, – Стадису удалось одной фразой стащить Аквуса из небесных предолимпийских облаков на многострадальную Землю. – Я надеялся, что охраны не будет – обычно здесь полагаются на крепкие стены, решетку и страх. Видимо, опять нашлись дурачки, которые решили поглядеть на чудовище и попробовали залезть внутрь.

– Ну да, дурачки, вроде нас, – Флавия хохотнула и приложилась к фляге с вином.

«У меня шок, и для душевного спокойствия требуется более плотный контакт с богом, чем обычно», – аргумент, перед которым не устояли ни Стадис, ни Юлиус, тем более что на борту имелся бочонок с молодым вином. «Заначка. Контакты протирать», – смущенно пояснил Леонид, а крот, коротко пофыркивая, кивнул и забил лапками в воздухе, будто желая срочно устроить заплыв в искомой бочке. Мнения Гераклида по этому поводу не спросил никто, в немалой мере из-за того, что тот в очередной раз на всех дулся.

Дулся на Юлиуса, который «отбил девушку у законного спасителя», дулся на Флавию, которая обращала на Гераклида не больше внимания, чем на бортовую качку, и для полноты ощущения дулся на Александра, который из-за жары кусался и злобно сопел. Корпс и жрица Диониса даже поспорили, на кого больше похож обиженный горе-скульптор – на объевшегося баклана (версия Юлиуса) или на молчаливую толстощекую рыбу (версия Флавии).

Однако спор, при всей его занимательности, не приближал к проникновению в лабиринт. Единственный вариант – дождаться, пока стражник сменится. Возможно, его напарник окажется более сговорчив. Какой-нибудь любитель азартных игр, постоянно нуждающийся в деньгах. Или многодетный отец семейства, ищущий возможность подзаработать. В конце концов, всегда можно попробовать уговорить Флавию притвориться восторженной девой, у которой непреодолимая тяга к стражникам, находящимся при исполнении.

Все эти варианты рассматривались мошенником с особой тщательностью, что доказывало серьезность проблемы. Обычно Юлиус не тратил время на размышления и действовал по наитию.

Быстрый взгляд на солнце, застывшее в зените, подсказал Корпсу, что смена стражников если и произойдет, то вечером. Ждать рядом – значило навлечь на себя лишние подозрения.

– Возвращайтесь на корабль, друзья мои – сказал он Леониду.

– Стало быть, вы с нами не идете?

– Надо отвлечься. Эта неудача выбила меня из колеи, так что я немного прогуляюсь, развеюсь и попробую вернуть потерянную легкость рук. И языка. Видимо, все эти морские плавания и погони притупили мое умение.

Едва спутники покинули мошенника, как его внимание привлекла толпа прохожих – там вдруг мелькнула знакомая фигура, причем не из тех, которым рад при случайной встрече. Некто высокий, надменный и безукоризненно одетый – не в пример самому Юлиусу, чья одежда за последнее время выгорела, задубела от соли и местами порвалась.

– Интересно, – протянул мошенник зловещим полушепотом и тут же ринулся с места.

Он отчетливо видел перед собой ненавистный затылок Диоса Парокла, который вновь объявился в самый неподходящий момент. Кажется, двум мошенникам суждено было постоянно сталкиваться, пока один из них не исчезнет.

И Юлиус ни на секунду не сомневался, что Диос собирается посетить лабиринт. У этого человека было чутье – лезть не в свое дело.

«А что у меня за чутье?» – подумал Корпс и резко остановился. Ну, и что с того, что здесь объявился Парокл? Не стоит страдать манией величия: не обязательно он будет лезть в дела Юлиуса. Да и если будет, то опять пострадает сам. У него уже есть подобный опыт.

Зачем надо сломя голову, не разбирая дороги, забыв обо всем и безо всяких адекватных причин бежать, лишь заметив знакомую фигуру?

Это был вопрос, на который мошенник, к своему стыду, не мог ответить.

Вдобавок, остановившись, он обратил внимание на странный факт. Как Юлиус ни старался догнать Парокла, тот все время маячил где-то рядом, но в недосягаемости. Да и сейчас, кажется, его макушка мелькала впереди…

Или нет?

– Привет, – прошептал знакомый голос на ухо, а лезвие ножа прижалось к шее Корпса. – Скучал, наверное?

– Безмерно, друг мой, – отозвался Юлиус безмятежным и радостным голосом матроса, выбравшегося погулять на берег после долгого и утомительного плавания. Странно, но интуиция, которая обычно предупреждала его об опасности – а уж тем более об опасности для жизни! – на этот раз сплоховала.

Парокл ловко подхватил мошенника под руку и потащил к нише в стене дома.

– Неловко, знаешь ли, – бормотал он, – убивать тебя прямо на дороге. Прохожие, конечно, не расстроятся – хлеб и зрелища в цене всегда – но я буду стесняться на публике. Смекаешь? Уж больно момент драматический.

– Драма? Лю… люблю драму, – Флавия, умилительно прижимающая к щеке бутылку красного тосканского, выросла прямо как из под земли. Юлиус хихикнул и чуть было фальшиво не прослезился от умиления. В последний раз он так сильно радовался появлению женщины рядом с собой лет пять назад, когда одна сумасшедшая старуха приняла Корпса за собственного сына и спрятала от погони.

Хватка Парокла чуть ослабла. Он смерил девушку заинтересованным взглядом:

– То есть венки и белые хитоны вам нравятся?

– Ага, – Флавия кивнула и неожиданно покраснела. – Все эти герои древности, великие мужи… не то, что сейчас.

– Боги и герои… Да, я тоже нахожу это прекрасным. Скажите, я мог вас раньше где-нибудь видеть? – Парокл радостно оскалился девушке, продемонстрировав идеально ровные, белые – даже с легкой синевой – зубы.

– Не знаю, как ее, а меня ты видел совсем недавно, – Юлиуса изрядно забавляло то, как разворачивалась ситуация. – И обнимаешь слишком крепко для недолгой разлуки. Понимаю – скучал, волновался, но, может, уже достаточно, друг мой?

Парокл немедленно отпустил мошенника, слегка придав ускорения, отчего Корпс чуть не клюнул носом стену дома напротив. Подавив желание развернуться и врезать Диосу кулаком по носу, Юлиус подозрительно посмотрел на Флавию.

– А ты что здесь делаешь, милейшая? Я же сказал: возвращайтесь на корабль.

– Тут рынок неподалеку, – она потянулась и снова улыбнулась Пароклу. – А рядом с ним – отличный винный магазин. Называется «Кракен и сухопутная крыса». Я всего лишь сделала небольшой крюк, чтобы не давиться той водичкой, что вы предлагали мне всю дорогу. К тому же ты так неожиданно ушел… – тут Флавия – мошенник не поверил своим глазам – мило надула губки.

Она флиртовала? Неужели причиной того, что она отправилась с ними, была влюбленность в Юлиуса? Или, может быть, дело в вине? Правда, не стоило упускать и появление Парокла. Возможно, Флавия хотела привлечь именно его внимание.

«Что же это я, волнуюсь, что ли? – спросил сам себя Корпс и усмехнулся. – Можно подумать, женщины мне глазки не строили. Того и гляди разволнуюсь и начну пыхтеть, как Гераклид».

И всё-таки версия с симпатией к Пароклу была наиболее вероятной. Стоило мошеннику вернуться к разговору, как он услышал:

– Я могу вас проводить. А потом мы найдем столик с видом на море. А вечером, когда зажгутся огни, оркестр будет играть мелодию наших душ, смекаете?

«Их нельзя отпускать вдвоем», – заволновался мошенник. Он вовсе не был против гипотетических стрел купидона, которые могли пронзить сердца Диоса и Флавии. Он даже находил это забавным. Более странную – хотя и весьма гармоничную – пару было трудно представить. Разве что Ламия и Гераклид, но они, как принято говорить, не сошлись характерами. А вот надменный мошенник и жрица Диониса неплохо смотрелись вместе, хотя, если вспомнить представления Флавии о семейной жизни, стоило посочувствовать Пароклу.

Однако сейчас, зная болтливый язык жрицы, Юлиус не сомневался, что Диос вытащит из девушки все, что ей известно. Даже не придется прилагать усилий. Пара комплиментов, и Флавия с удовольствием раскроет свой возраст, вкусовые предпочтения, а также историю первой и, наверняка, безутешной любви, не то что тайну про какой-то там лабиринт и минотавра.

– Думаю, будет лучше, если Флавия пойдет со мной, – сказал Юлиус. – Все-таки нас многое связывает.

Та в ответ зарделась и отхлебнула из бутылки.

«Главное – не перестараться», – подумал Корпс.

– Тогда, я думаю, могу вас поздравить. Очень хорошо смотритесь, – притворно вздохнул Парокл – так мог бы вздыхать тигр, готовясь к прыжку.

Жрица мечтательно улыбнулась.

– Да, сначала – на корабль, потом нас ждут разговоры с богом, а следом – долгожданный покой. Муж, ферма, дети. Корову заведем. Может, гусей или овец. Я пока не решила.

– Корову?!

Юлиус готов был провалиться в Тартар, лишь бы не видеть злорадной ухмылки на лице Диоса.

– Корову, – повторил Парокл вновь. – Ну, надо же. Как чуден и прекрасен мир. Я так и представляю знаменитого мошенника Юлиуса Корпса, который выгоняет на пастбище коров. До меня, конечно, доходили слухи, что он стал большим любителем животных, но чтобы настолько…

Диос расхохотался. Злость Юлиуса вплотную подобралась к критической точке – он почти чувствовал, как из ноздрей вырывается пар.

– Ты никогда не говорил, что тоже хочешь завести корову, – задумчиво пробормотала Флавия. – Мы могли бы выгонять их на одно пастбище.

Корпс редко испытывал столько противоречивых эмоций сразу. Он был благодарен жрице, что она, оказалось, не строила насчет него далеко идущих планов, счастлив, что теперь не нужно притворяться «возлюбленным» Флавии. И еще – негодовал, ведь ему пришлось вытерпеть унижения перед Диосом, и все зря.

– А разве у вас будет не одна корова на двоих? – продолжал упорствовать Парокл.

– Нам пора, поговорим в другой раз, друг мой, – Юлиус подхватил жрицу и приготовился уходить.

Все к одному. Ему сегодня не везет. Самое лучшее – затаиться и дождаться новой улыбки Фортуны. Но от Диоса было не так легко отделаться.

– Нет, куда же вы? Мы можем побеседовать дальше. За поеданием говяжьей вырезки обсудить достоинства коров различных мастей.

– Слушай, – протянула Флавия, непонятно к кому обращаясь. – А может, мы возьмем его с собой к минотавру? Ему ведь тоже нравятся коровы. А, может, быть, ему и Дионис понравится? Ну и потом, ты же сказал, что бог подскажет, где искать мужа, вот и…

– К минотавру?! Потолковать с Дионисом? Искать мужа? Однако… Что еще наобещал тебе этот старый плут?

– Не твое дело. Нам пора. И я – не старый!

Едва сдерживаясь от желания оглушить Флавию, Юлиус тем не менее попытался зажать девушке рот. Это было стратегической ошибкой, потому что жрица сразу цапнула мошенника за палец. Корпс хотя бы возрадовался, что рот у девушки оказался вполне человеческим. Никаких игольчатых зубов.

– Лабиринт минотавра? Вы всерьез собрались туда? – Парокл скептически посмотрел на них. – А как вы собираетесь разбираться с хозяином лабиринта, когда он вас найдет?

– Если найдет, дружочек, – огрызнулся Корпс.

– Нет. Именно – когда. Смекаете? – Диос на миг превратился в умудренного жизнью старика. Но наваждение быстро развеялось, лишь стоило ему презрительно скорчить рожу.

– Мы победили Ламию, – усмехнулся Юлиус. – Минотавр – это не проблема.

– Конечно-конечно. Тогда не возьмете ли вы и меня с собой? Очень уж хочется посмотреть на то, как сражаются герои.

Будь на месте Корпса кто-нибудь другой, возможно, он бы купился. Столько обожания было во взгляде Парокла. Не хватало только скупой мужской слезы и крепкого рукопожатия с молчаливым кивком. Но мошенник прекрасно знал Диоса, да и сам умел в нужный момент поддать пафосу. Бесчестный Парокл выражет свое уважение и напрашивается в помощники? Лишный повод проверить, на месте ли деньги в карманах.

Однако Диос сразу же, будто бы и не было этой минутной слабости, ощерился хитрой улыбкой.

– Кстати, лабиринт сейчас закрыт, а я знаю, где находится еще один вход. Смекаете?

– Нас это не интересует. Не интересует ничего из того, что можешь предложить ты, отродье сирен.

– Твоя мать была сиреной? Я, знаешь ли, убила двух. Надеюсь, среди них не было твоей матери.

Юлиус уже не знал: смеяться ему или плакать. В такой театр абсурда он давно не попадал.

– Старый плут, Корпс, преувеличивает. Я не сын сирены. Просто хочу посмотреть на работу профессионалов, немного подзаработать, ну и, естественно, помочь. Смекаешь? А сейчас мне бы хотелось все-таки поужинать вместе.

– Да я с удовольствием, – стрельнула глазками Флавия и потрясла фляжкой. – Надо торопиться, у меня скоро пересохнет в горле.

– Я этого не допущу, – улыбнулся Парокл. – Позволь, мне бы Юлиуса буквально на пару слов наедине.

– Ох, конечно-конечно. Мужские секреты. Мы с послушницами, помню, тоже постоянно секретничали. Про жрецов, про вина, про обряды…

– Ну вот, и мы посекретничаем, – улыбнулся Парокл и подождал, пока жрица не выйдет из переулка.

Буквально тут же он попытался вновь приставить нож к шее Юлиуса, но мошенник предугадал такой исход. Подсек ноги противнику, вывернул ему руку и уселся сверху.

– Не так быстро, дружочек, – Корпс ликовал. Кажется, Фортуна о нем вспомнила. – И что мне мешает прямо здесь прирезать тебя твоим собственным ножом?

– Думаю, одна хорошенькая девушка, которая будет очень расстроена, если это случится. А учитывая, что она убила двух сирен… я бы, например, не очень хотел сообщить ей безрадостную новость о моей смерти. Смекаешь? Кроме того, я действительно знаю второй вход в лабиринт. Благодаря бумагам, которые расшифровал у тебя. Стоило бы больше внимания уделять древним документам.

– Стоило бы не попадать в руки к пиратам. Кстати, а как ты от них сбежал?

– Ну, едва вы с пухлым другом ушли под ручку с капитаном, я сразу понял, что мои дела плохи. Собрал вещи, влез на первый попавшийся корабль и благополучно прятался до тех пор, пока они не зашли в порт. Кстати, позволишь ответный вопрос? Ты действительно не собираешься жениться на этой жрице?

От удивления Юлиус даже выпустил руку Парокла, но тот не спешил вставать. Лежал на грязной земле в переулке и ждал ответа. Это и тон, каким был задан вопрос, убедили Корпса, что все серьезно.

– Не собираюсь.

– Хорошо. Было бы жалко убивать тебя из-за женщины.

Только сейчас Юлиус заметил, что все это время Диос держал во второй руке миниатюрный арбалет, а наконечник стрелы подозрительно поблескивал так, как обычно блестят стрелы, смазанные ядом.

Парокл поднялся и отряхнулся. После добродушно оскалился и протянул руку.

– Юлиус Корпс, позволь мне помочь вам, – пафосу этой фразы мог позавидовать даже Гераклид

– И зачем это тебе?

– Женщина, деньги. Возможно, немного славы. Раньше выходило так, что побеждал ты. Ну, разве что, с мифическими зверьми я тебя обставил, – Диос не смог сдержать торжествующей усмешки. – Думаю, стоит побыть на одной стороне. Это может принести выгоду обоим.

Юлиус посмотрел на протянутую ладонь, затем на улыбку, вновь на руку и понял, что не верит Пароклу от слова «совсем». Однако какое-то внутреннее чувство заставило его протянуть свою руку в ответ.

– Вот и отлично, – улыбнулся Диос. – Я, с твоего позволения, собираюсь приятно провести вечер, а рано утром, часов в пять, мы отправимся в лабиринт. В это время минотавр крепче всего спит.

С этими словами Парокл ушел и оставил Юлиуса одного.

В темном переулке мошенник еще несколько минут размышлял: не сделал ли он только что саму большую ошибку в своей жизни?

Размышления, однако, были бесплодны.

 

Глава двадцатая.

Повороты и переговоры

В пять утра, когда Эос еще сладко ворочалась в постели, раздумывая, не наградить ли край неба розовым румянцем, Юлиус прокрался к юго-западному углу лабиринта, вокруг которого громоздились ящики и прилавки городского рынка. Следом бесшумно двигался Леонид – через плечо сумка с инструментами, из торбы на поясе торчит бдительный нос Александра, на ногах мягкие сандалии. Замыкал шествие Гераклид, всю дорогу бубнивший сначала стихи-заклинания против «созданий и тварей Гекаты и Никты», а потом – восхваления розоперстой, златоперстой и просто восхитительной Эос. Когда цвета-определения заканчивались, Гераклид не смущался, а начинал вновь перечислять по кругу.

Парокл и Флавия были уже на месте – обнявшись, сидели на прилавке рядом с гнилыми кочанами капусты. Стоило подойти ближе, как донеслись язвительные комментарии: «тс-с-с», «эй, улитки, вы там скоро?», «слышишь, Гераклид опять шумит» и «быстрее, пора».

Дождавшись, когда маленькая процессия приблизится, Парокл обернулся к стене и последовательно надавил на шесть камней. При известной доле воображения можно было заметить, что они составляют углы фигуры – ключа с тремя бородками. После касания последнего камня тот дрогнул, с тихим скрипом пополз вглубь кладки и провалился вовнутрь, и в стене, казавшейся до того монолитной, открылся узкий проход.

– Опять темные коридоры! – вздохнул-пожаловался Гераклид, протискиваясь сквозь щель.

Юлиус был абсолютно согласен – лабиринты, проходы и повороты в последнее время уже стали надоедать, однако мифические существа предпочитают селиться именно в них, так что оставалось только выдохнуть и двигаться дальше.

У Парокла нашелся крохотный светильник, который давал на удивление ровный желтоватый огонь, а Леонид запалил римскую свечу – это позволило маленькой экспедиции спокойно идти вперед, не опасаясь выступов и неровностей под ногами. А также ловушек, о которых предупреждали еле заметные знаки на стенах и потолке – Юлиус не уставал удивляться тому, как Диос мгновенно их замечает, истолковывает и корректирует маршрут «отряда».

Корпс и сам бы смог все это проделать. Но были еще Гераклид, Флавия и Леонид, которым подобное не под силу. И тут приходилось признать, что присутствие Парокла как нельзя кстати. Избежать ловушки гораздо сложнее, чем выбраться из нее. К тому же, Аквус, кажется, побаивался Диоса и пусть с неизменными вздохами и ахами, но выполнял его команды.

В общем, выходило так, что из Парокла получался куда лучший «командир-проводник», чем из Юлиуса. Можно было разозлиться по этому поводу, но, если по совести, Корпсу, не на что было жаловаться. Он хотел проникнуть в лабиринт? Пожалуйста. Он внутри, стража об этом не узнает, и есть неплохой шанс выбраться обратно живыми.

Стоило признать, Парокл появился как нельзя вовремя. Юлиус даже засомневался: неудачами ли были те повороты судьбы, что в итоге привели мошенника к Диосу?

«Может, он действительно постоянно мне помогает на свой извращенный вкус?» – подумал Юлиус и тут же покачал головой, едва не расхохотавшись от таких мыслей.

Тем временем шедший позади всех Гераклид завопил, что нашел сокровище и принялся отковыривать от стены сверкающий белый камень.

– Идиот, – пробормотал Юлиус, холодея от страшного предчувствия.

– Отродье Химеры! – выкрикнул Диос и бросился к Гераклиду, среагировав раньше других.

Схватив за шкирку упирающегося Аквуса, Парокл в каком-то немыслимом прыжке развернулся и потащил за собой художника, скульптора, поэта, певца и прочее, ныне уподобившегося мешку с мукой. Мешок этот вырывался, кричал и рычал.

Впрочем, Диос тоже не молчал.

– Бегите! Бегите же! – командовал он.

Однако, никто не успел сделать и шага, когда стены в том месте, где сиял камень, схлопнулись с грохотом. И вот это подействовало куда лучше криков Парокла.

До сегодняшнего дня Юлиус Корпс был невысокого мнения о физических способностях своих товарищей. Впрочем, он особо не придавал этому значения, ведь каждый из них был мастером в иной сфере. Инженерия, жречество, глупость… Но сейчас выяснилось, что Леонид еще в форме и великолепно владеет искусством бега, переноса крота и сохранения огня одновременно. Флавия даже на бегу умудряется восхищенно-испуганно «улюлюкать». А Парокл вообще бежал впереди всех, и умудрялся тащить совсем не легкого Гераклида. Порой Юлиусу даже казалось, что у их проводника выросли крылья и отчего-то не на спине, а на ногах.

А позади схлопывались стены. Один кусок за другим. И как исследователи лабиринтов и пещер ни старались, но с каждым разом грохот раздавался все ближе. Диос нырнул в боковой проход, все остальные за ним, и тут же, с неизменным «бум!», от которого уже болела голова, проход завалило. И все смолкло.

Они стояли в кругу света среди тьмы и пытались отдышаться.

– Дружок-отколупыватель, ты не мог бы дышать чуть тише? – взмолился Юлиус спустя минуту. – Ты ведь даже не запыхался, тебя тащили.

– Я тихо дышу, – послышалось сопение Гераклида. – Хотя у меня все тело в синяках от столь неподобающего обращения, но я даже не жалуюсь!

– Еще бы ты жаловался…

– Тихо, – попросил Парокл так встревоженно, что Юлиус решил его послушаться.

В установившейся тишине отчетливо раздавалось хриплое дыхание, с нотками рыка.

Юлиус медленно поднял глаза и уставился на стену перед собой. Там красовалась ярко-красная стрелка, указывающая за угол, и несколько схематичных рисунков, сообщавших о том, что возможность поговорить с богами напрямую близка, как никогда.

– Клубок, мы же забыли взять с собой клубок!

В настороженной тишине это горестное восклицание Гераклида прозвучало так же уместно, как цитата из толкового словаря на смертном одре. Флавия прыснула в кулак, шмыгнула носом… и завопила на такой высокой ноте, что у окружающих вмиг заложило уши.

Из-за поворота, глухо стуча огромными стертыми копытами, вышел минотавр.

Легенды и школьные учебники обещали голову быка и человеческое тело. Легенды и учебники ошибались. В минотавре не было ничего от человека.

Он двигался плавно, с внушительной грацией чудовища, которое осознает свои слабые стороны – тяжеловесность и недостаток скорости – и компенсирует их способностью предугадывать движения жертвы. Волнистая темная шерсть, покрывающая его с головы до ног, почти не отражала свет, и складывалось впечатление, что по лабиринту движется не живое существо, а кусок ночи. Серые копыта, иззубренные по нижнему краю, он ставил на землю так осторожно, будто шел по канату над пропастью. Из широких ноздрей при дыхании вырывались облачка пара. Из полуоткрытой пасти свисала до пола серебристая паутинка слюны. И красные, воспаленные глаза со зрачками вишневого цвета. В них плескалось такое безумие, что у Юлиуса заныло под ложечкой.

Минотавр всхрапнул и целеустремленно двинулся в сторону Гераклида. Флавия, перестав орать, даже нервно хихикнула – со стороны могло показаться, что минотавр услышал последние слова горе-скрульптора про клубок и решил тотчас завладеть этим ценным артефактом.

– Наживка, – усмехнулся Парокл.

– Что?..

– Наживка для быка.

В руках у Аквуса поблескивал камень. Тот самый, «благополучно» отковырянный от стены.

Леонид и Александр синхронно вздохнули, а Гераклид протяжно хрюкнул, будто поросенок, которого тащут на бойню, и совершил, пожалуй, самый разумный поступок в своей жизни – размахнулся и отшвырнул кристалл назад, в завал. Минотавр, будто не мифическое чудище, а обычный игривый щенок, которого натренировали бегать за палкой, пронесся следом за «подачей» и с размаху нырнул в каменную груду.

Пожалуй, вздумай минотавр схватить их всех за руки и устроить зажигательный сиртаки, удивления на лицах собравшихся было бы меньше.

А пока они приходили в себя, чудовище вынырнуло обратно. Каменная крошка очертила силуэт. Вишневые зрачки застилало… блаженство? Юлиус недоуменно смотрел на приближающегося минотавра. Сейчас монстр должен был сокрушить их. Порвать, растерзать…

Но вместо этого из пасти чудовища выпал камешек и запрыгал по камням, пока не остановился возле ног Гераклида.

– Он считает, что это по праву мое, – надменно произнес Аквус. – Мне ведь столько пришлось пережить из-за этого сокровища.

Тучный художник наклонился и подобрал камешек, а затем рука потянулась к карману, видимо, чтобы спрятать добычу, но Юлиус, не отрывавший взгляд от минотавра, заметил, что пелена безумия вновь окутывает зрачки монстра.

– Стой! – прошипел он одновременно с Пароклом. Переглянувшись, мошенники кивнули друг другу.

– Кидай еще раз, дружок– шикнул Корпс. – Давай. Кидай быстрее.

– Зачем? Это моя добыча.

– Затем, что это мы его добыча. Ты хоть раз можешь сделать что-нибудь, не переспрашивая?

– Но…

– Ну!

В этот момент Флавия, стоявшая за скульптором – Юлиус не мог не отметить, что она выбрала самое большое «укрытие» – ткнула Аквуса пальцами под ребра. От неожиданности Гераклид вскрикнул, взмахнул руками и камень вылетел из рук.

Минотавр тут же рванул с места, в то время как пыль с его шкуры разлетелась в разные стороны. Послышался тонкий обиженный чих Александра.

Монстр в прыжке подхватил камень, не успевший далеко улететь, приземлился и вновь выплюнул его под ноги Аквусу. В тусклом свете римской свечи измазанная слюной драгоценность поблескивала и приковывала взгляд.

– Если идти эмпирически, то два одинаковых результата в ответ на одинаковые действия уже позволяют делать некоторые выводы, – заметил Стадис.

– Какие выводы? – Гераклид недоумевал.

Все же некоторые люди имеют поразительную способность задавать глупые вопросы. Наверняка после смерти Аквус будет стоять перед Хароном и со свойственным ему глуповатым выражением лица интересоваться: «Монетку? А зачем? А куда плыть?» и все в таком духе.

Тем не менее, разъяснить Гераклиду суть происходящего требовалось. И по какой-то причине все молчаливо решили предоставить это Корпсу. Мошенник так и чувствовал эту готовую сорваться с языка каждого фразу: «Но ведь это твой друг, разве нет?».

– Он хочет, чтобы ты с ним поиграл, – устало произнес Юлиус. – Побросал камешек. А он тебе будет его приносить. Мы тем временем пообщаемся с Дионисом. Постараемся – очень быстро. Пока минотавр не решит, что лучше он побросает тебя и сам же тебя принесет.

– А ведь можно будет всем сказать, что я его приручил? Да? И про то, что я защищал ваши жизни ценой собственной?. – Юлиусу показалось, что Гераклид ожидал, как после этой фразы торжественно грянет оркестр, и чрезвычайно расстроился, что подобного не случилось. – Только, одна просьба: возьмите мне что-нибудь на память от Диониса. Хотя бы автограф. Все же вы будете общаться с богом. Без меня.

Корпс медленно выдохнул. Автограф? У бога? Кое в чем, пожалуй, Гераклид был гениален. Например, в глупости.

Незаметным образом мысли от Гераклида переместились на минотавра. Юлиус почувствовал, что ему даже жаль монстра. Судя по поведению, перед ним был старый, выживший из ума зверь с остатками разума. «Пожалуй, он имеет некоторое право на то, чтобы сжирать всех тех, кто приходит потыкать в него пальцем и посмеяться», – решил Корпс.

– Я преклоняюсь перед тобой, – сказал Парокл, когда они двинулись дальше маленькими шагами, чтобы не дать минотавру повода решить, что догонять людей куда веселей, чем камешек.

Юлиус внимательно посмотрел на Диоса. Света не хватало, чтобы разглядеть точно, но, вроде бы, на лице соперника-компаньона не было ни следа насмешки.

– Честно, – поднял одну руку вверх Парокл. – Я бы его уже давным-давно убил. Или хотя бы связал. И обязательно кляп. Не понимаю, как ты это выдерживаешь и зачем таскаешь пухлого с собой?

– Он, вроде как, посланник богов.

– Ммм… А ты уверен, что эти боги хотят тебе добра?

Юлиус был не уверен, но в скором времени боги вполне могли ответить ему на этот вопрос. За поворотом, ведущим к сердцу лабиринта, коридор расширился, а в стенах его появились ниши. Перед каждой стояла каменная фигурка. Сначала Юлиус подумал, что это изображения богов, но, приглядевшись повнимательнее, понял, что это искусно вытесанные из разноцветного мрамора звери.

– Жертвенные животные, – восторженно прошептала Флавия и двинулась по коридору покачивающейся походкой, прикасаясь пальцами к голове каждой каменной твари.

Овцы. Быки. Собаки…

Потом мошенник поймал себя на том, что смотрит на повисшую в воздухе баранью шкуру: горящие золотом мелкие завитки, с ювелирной точностью вырезанные на поверхности бежевого авантюрина. Юлиус сморгнул. Помотал головой. Из следующей ниши на него глазел конь с квадратной мордой, вытесанный из окаменелого дерева.

У противоположной стены скучал, ковыряя землю алмазным копытом, белоснежный пегас.

С хрюкающим рокотом бросался на стену вепрь со стальной шкурой.

Сплетясь в огромный клубок, шипели изумрудные змеи.

А Флавия подошла к медному козлу, положила ладонь ему на кончики рогов и запела. Низко, чуть слышным грудным голосом, неразборчиво… Пожалуй, на любом конкурсе певцов ее освистали бы. Но здесь, под низким темным сводом, в окружении то ли каменных фигур, то ли безумного наваждения – Юлиус уже ни в чем точно не был уверен – песня раскатывалась по полу между стенами и тяжело плескалась у ног, как старинное заклинание. Сочиненное еще в те времена, когда был жив Пан.

Медный козел дрогнул под ладонью жрицы, отряхнул с загривка хлопья ржавого металла и резко дернул головой, проткнув рогами указательный и большой пальцы Флавии. Та сдавленно вскрикнула, прервав песню. В наступившей звенящей тишине козел высунул непропорционально длинный язык и слизал алые капли с раненых пальцев.

Через мгновение в нише позади козлиной фигуры выросла багрово-черная фигура. Юлиус почувствовал, что сердце его пропускает удары. Леонид отвернулся к стене, прикрыв ладонью почти незрячие глаза любопытного Александра. И тут…

– Чего это ты так вырядился? Хитон и виноградные листья из моды вышли? – Флавия вопросительно подняла брови домиком и сунула окровавленный палец в рот.

Багровая фигура визгливо расхохоталась:

– Оделся в цвет безумия минотавра. А ты как поживаешь? Уже пробовала местное трехлетнее красное?

– Н-нет, – жрица залилась краской. Как будто ее уличили в немыслимо стыдном деле. – Но теперь – обязательно.

– Приятно помочь людям… – божественная фигура потянулась и уже стала таять в воздухе, когда Флавия выпалила:

– Дионис, сладкий и полусладкий мой, сухой и крепкий, со льдом и с родниковой водой, помоги советом, а?

Тот снова расхохотался:

– Трудно отказать, когда так просят. Чего хотела?

Жрица растерянно оглянулась на остальных, и в тот же момент Леонид сунул ей в руку свиток.

– Бумажку нашла. Расскажи, что такое, – Флавия улыбнулась как можно игривей. – Вдруг что ценное. Во славу там твою или еще что и как.

– Вот оно мне надо, с бумажками возиться, – фыркнул Дионис, покачнулся, но протянул руку.

Свиток лег в ладонь бога и одновременно с тем словно обновился. Потертости исчезли, а буквы засияли по контуру золотистым светом.

– Нашла, что совать, – скривился Дионис и тряхнул ладонью, будто собрался выкинуть злосчастный документ. – Теперь все настроение испорчено. Придется треть подвала опустошить, прежде чем в себя приду. Забери, а лучше – уничтожь, а то все и так уже хуже некуда. Хотя, не получится, пока новый не напишут.

– Кто? – спросили, кажется, одновременно все. Даже Александр что-то пискнул.

– Какая лапочка, – протянул Дионис и расплылся в улыбке. После чего громко рыгнул, ничуть этого не смущаясь, помахал свитком перед собой и двинулся к кроту.

Почесав животному макушку, бог зевнул и окинул собравшихся мутным и ничего не выражающим взглядом.

– Вы кто? – спросил он неожиданно тихо.

Дольше всего взгляд Диониса задержался на Парокле, и тот, неожиданно для всех, подмигнул в ответ. Это произвело ошеломляющий эффект. Бог попятился, запнулся о бронзовых змей и перелетел через них, после чего так и остался лежать.

– Ты чего? – участливо спросил Парокл.

Юлиус был настолько удивлен, что на это «ты» даже не обратил внимания.

– Ничего, – меж тем пролепетал Дионис. – Споткнулся.

– А, ясно. Так что насчет бумажки?

– Ну, так это, составить новый договор, чтобы хотя бы часть богов подписала. Ну, и вот.

Корпсу показалось, что Дионис еще что-то хотел добавить. Какую-то фразу, которая – было такое предчувствие – поставила бы все на свои места, но в этот момент активизировалась Флавия. Жрицу явно не устраивало, что ее бог валяется под ногами ее избранника.

– Ты чего его трогаешь, а? – насупившись, девушка наступала на Диоса. – Ты как обращаешься с великим Дионисом?

– Да ничего я не сделал, – надулся в свою очередь Парокл. – Сначала напиваются, потом спотыкаются, а я, значит, виноватый что ли? Пить меньше надо, смекаешь?

– Пусть бог сам решает, что ему надо, а ты не лезь со своими советами!

– Ах так, значит…

Юлиус расслабился. В самом деле, с чего бы Дионису бояться Диоса? Тот же Корпс, к примеру, нисколько его не боится. А выпить лишнего и потерять координацию – вполне нормально. Это, как выяснилось, даже с богами случается.

Ну, а начавшееся было фантасмагоричное противостояние человека и бога переросло в обычную семейную ссору. Ничего примечательного, хотя сама ссора и являлась опасностью для окружающих, попавших под горячую руку.

Дионис пробормотал: «Я, пожалуй, пойду», – и растаял в воздухе. Мошенник был уверен, что кроме него никто бога не расслышал, ибо как только словесная перепалка закончилась, Диос, Флавия и даже Леонид, который внимательно прислушивался, с недоумением заозирались.

– Он растворился, – сказал Юлиус. – Вернуться не обещал. Конечно, мы можем еще пожертвовать кровь жрицы, но, думаю, Дионис больше не придет.

– Тем не менее, – заметил Стадис. – Кое-какой совет он дал. Можно переписать договор. Но зачем это делать, я не представляю. Умнее – иметь терпение и постараться понять, что же этот договор на самом деле из себя представляет. Я понимаю, зачем он мог понадобиться людям, но для чего он нужен богам? Думаю, что следует спросить у них, но поскольку никакой другой жрицы, кроме последовательницы Диониса, здесь не наблюдается, придется отправляться к Оракулу в Дельфы.

– Но прежде, – наставительно подняла палец вверх Флавия, – надо попробовать местное трехлетнее красное. Это был первый совет.

– Прежде всего нам надо забрать пухлого, пока его не съел рогатый, – фыркнул Парокл. – А уже потом все остальное.

– А тебе это зачем, дружочек? – у Корпса вновь проснулись подозрения. – Ты вроде бы шел за сокровищами. Вон – висит шкура с камнями. Забирай.

– Я еще и шел за женщиной.

– Ее тоже можешь забирать. Вы с ней прекрасно ладите – вот и живите в мире. Детишки там, ферма, опять же. Корову заведете.

– Сарказм не уместен. Я отправляюсь с вами – хочется быть в гуще событий. И не переживай – награду я сам подберу. Ну, и я думаю, ты заметил – сотрудничество со мной приносит немало выгоды.

Сказав это, Парокл подмигнул Юлиусу точно так же, как совсем недавно Дионису. В отличие от бога мошенник не стал пятиться или спотыкаться. Он только вздохнул. По всему выходило, что отделаться от Диоса не получится, так что стоит присмотреться к Пароклу повнимательней. Тот, кто раньше казался обычным, хотя и не без способностей, конкурентом, на деле демонстрировал слишком уж большую сообразительность и догадливость. Определенно, вел свою игру, но победа должна остаться за Корпсом.

Они покинули комнату, полную статуй, и вернулись темный зал. Сияющий так, словно его признали лучшим поэтом Эллады, Гераклид продолжал играть с минотавром. Мошеннику совершенно некстати пришла идея, что они не продумали, как будут выбираться. Вряд ли монстр захочет так просто отпустить тех, кто привнес радость в его унылое существование.

Между тем Аквус был бодр и весел и жаждал общения.

– Ну, как все прошло?

– Замечательно. Дионис пришел, испугался Парокла, и теперь мы направляемся к Оракулу.

– Ты взял мне автограф?

Юлиус постарался взглядом выразить все, что он думает о Гераклиде, автографах и прочей ерунде, но Аквус был непрошибаем:

– Так да или нет?

– Нет.

Мошенник отобрал у друга сверкающую безделушку, за которой следил минотавр. Почти без размаха, но со всей силы, Корпс бросил ее в каменные обломки. По случайности драгоценность нашла щель, подходящую по размерам, и скользнула в нее.

Минотавр взревел. От этого рыка с потолка посыпалась пыль, и Александр, обиженно фыркнув, постарался спрятаться в складках одежды Стадиса. Монстр бросился к каменным обломкам и принялся отшвыривать их в поисках игрушки.

– Отлично, – голос Парокл был наполнен сарказмом, хотя не без доли уважения. – Ты сумел избавить нас от чудовища. Теперь надо будет спасаться в поисках другого выхода, пока минотавр не понял, что ты только что лишил его развлечения.

– Ты же говорил, что знаешь здесь все ходы и выходы, – нахмурилась Флавия.

– Знаю, – Диос поклонился. – Но так приятно напустить драматизма.

 

Глава двадцать первая.

Исполнители и заказчики

Корабль причалил в порту Дельф, и Юлиус, не дожидаясь, пока на камни набережной опустится трап, как заправский моряк, прыгнул с борта. Получилось не слишком изящно, но мошенник был настолько рад твердой земле под ногами, что смело наплевал на подобные мелочи. С самой высокой мачты. Или паровой трубы.

Он чувствовал такую радость от возвращения на материк, что мог бы потягаться с самим Одиссеем, добравшимся наконец до Пенелопы. Или с его дальним потомком римского происхождения, Улиссом, который повторил тот же финт с десяток лет назад – все газеты потом только и говорили о его кругосветном путешествии, о героизме, беспримерном мужестве и о столкновениях с людоедами, тайфунами и южными льдами.

Каким правильным было отплытие Юлиуса: без огласки, тайно, четкая цель, хорошо продуманный план, понимание перспектив… И каким хаотичным оказался приезд – с толпой дилетантов за плечами, с туманным будущим в виде – подумать только! – разговора с богами и, главное, с опасным ощущением предопределенности.

Юлиус терпеть не мог, когда выпускал из рук нить собственной жизни и переставал чувствовать, что все вокруг зависит лишь от его действий. Как сейчас, например. Последние несколько ночей он просыпался в холодном поту после снов, в которых был щепкой в водовороте судьбы, игрушкой для ветра, волн, Сциллы, Харибды… Да что уж там, самого Посейдона. И вместе с кусочком дерева, раздираемыми стихией, в водоворот попали случайные спутники, друзья, враги, мусор, домыслы, предрассудки – бррр. Юлиус передернул плечами и зашипел на Гераклида, идущего по трапу:

– Ну, что ты там копаешься, дружок? Быстрей!

Прежде, чем тот успел ответить, язвительно засмеялся с палубы Диос.

– Тебя-то что забавляет? – слишком уж часто этот вопрос звучал за последние пару недель – у Корпса с каждым днем все больше чесались руки врезать по противному худому лицу, неизменно кривящемуся в улыбочке.

– Ничего. Просто всегда умилялся, когда пытаются разговаривать с глухими.

– Это я-то глухой? – немедленно возмутился Гераклид.

– Если учесть, что ты редко адекватно воспринимаешь обращенные к тебе слова, мое утверждение перерастает в уверенность.

Надо заметить, единственная черта в личности Парокла, которая сберегла его лицо от кулаков Юлиуса по пути в Дельфы – умение виртуозно затыкать толстого недоскульптора с очень богатым внутренним миром. В моменты особо удачных сцен «укрощения Гераклида» мошенник даже ловил себя на мысли: «Жаль, что Парокл не прибился к нам раньше». И почти сразу бормотал: «Цербер меня!»

– Поездка, я гляжу, вышла удачной? – неожиданно спросил знакомый голос из-за спины, и Юлиус едва не вздрогнул.

Мошенник медленно повернулся, нацепив на лицо улыбку. Фавн ухмылялся так же широко и, несомненно, фальшиво.

Про своего учителя Корпс успел позабыть. А потому, стоило увидеть его, как в голове у мошенника завращались шестеренки мыслей, пытаясь совпасть друг с другом так, чтобы выработать новый план. Фавну ведь тоже нужен был свиток. Вернее, копия. Но на её изготовление уйдёт время, а они слишком торопились.

– Ого, а вот и ты, мой друг, как славно, – проговорил Корпс, чувствуя, что фальши в этой фразе столько же, сколько и в улыбке учителя.

– Собственной персоной, – Фавн отвесил шутливый поклон, и глаза его пробежались по спутникам Юлиуса. – И все же, как прошла поездка? Недавно виделся с Биллисом. Он тебя вспоминал.

– Так с ним все нормально?

– Более чем. Залатал новую лодку и подбил народ на рейд против пиратов. Сказал, что знает, где собирается эта мразь, которую давно пора взять за…

– …Ну, и долго мы тут будем стоять? – Флавия обиженно надула губы. – Трактир – там. Мы – здесь. Я чувствую глобальную несправедливость. Я уже бог знает сколько не была в приличном заведении. И уж поверьте – МОЙ бог это действительно знает!

– Ты наконец-то нашел женщину своей мечты, а, Юлиус? Помню-помню, ты большой оригинал, и я не сомневался, что на банальной красотке не остановишься.

– Это не моя женщина, а… – Корпс взглядом поискал Парокла, но тот куда-то испарился, хотя еще совсем недавно стоял рядом. Потому пришлось заканчивать фразу таким образом, что сам мошенник, услышав подобное, ни за что бы не поверил. – А одного моего знакомого.

– Ясно, – протянул Фавн тоном, содержание доверия в котором стремилось к нулю.

Флавия меж тем рассеянно улыбнулась и повернулась к вожделенному трактиру.

– В общем, я достал документ. Помнится, твой заказчик говорил, что его устроит и копия? Он не сообщил тебе, куда надо доставить бумагу?

– Вот еще! – старый мошенник фыркнул. – Чтобы я за кем-то бегал? Ему надо – он сам меня найдет. К тому же, он сегодня – здесь, а завтра – там.

– Маргиналы, – пробормотал Гераклид. – Анархисты, отрицающие частную собственность и с легкостью заимствующие ее у других, – он резко замолчал, хотя учитель с учеником ожидали продолжения.

– Я такой же, – понурившись заявил Аквус и отправился следом за Флавией.

– Славный малый, – заметил Фавн после паузы. – Я так понимаю, он – философ. И, раз уж мы говорили о чужой женщине, то он – чужой философ?

– Нет, этот, к сожалению мой, – Юлиус нахмурился, одна мысль не давала ему покоя. – И все-таки, почему ты здесь? Признайся, это довольно странно. Я приплываю из далекого и долгого путешествия в другой город и первым делом встречаю тебя.

– Признаюсь, странно. Сам недоумеваю. Я вообще-то решил вчера развеяться. Сел на проходящий поезд. Остановился в Дельфах, решил прогуляться до порта. Казалось бы, что я забыл здесь?

Юлиус нахмурился еще больше. Он окинул взглядом окрестности, выискивая следы засады. Вполне возможно, Фавн все подстроил и сейчас попросту валяет дурака. Как именно учитель узнал, где собирается бросить якорь его ученик, можно прояснить потом. А сейчас нужно глядеть в оба и не дать себя одурачить. Ведь, если вспомнить, из-за этого «одурачить» в плавание отправился именно Корпс.

Гераклид в очередной раз пытался что-то втолковать Флавии. Та заливисто хохотала и махала на художника рукой. До мошенника донеслось «Ой, да ладно», сказанное с неповторимой интонацией.

Леонид с Александром в одной руке и свитком в другой спускался по трапу. Рядом с ним шел Парокл, который… нес дорожные сумки. «Пожалуй, он единственный, кто об этом подумал», – Юлиус почувствовал легкий укол совести.

– Я заберу свиток и скопирую, чтобы отдать заказчику, когда он появится, – Фавн продолжал улыбаться, но цепко следил за Корпсом. Он сделал шаг к ученику, протянул руку… но тот, вместо шага навстречу, синхронно отошел назад.

– Что такое? Я всего лишь хочу скопировать свиток. Мы же так договаривались.

– Почему я сам не могу это сделать? – Юлиус отступил еще на шаг.

Ответная ухмылка Фавна не обещала ничего хорошего.

«Ага, – лихорадочно рассуждал Корпс, прикидывая шансы на успешное отступление без потери свитка. Шансы казались удручающе малыми. – Значит, насчет копии дорогой учитель меня тоже надул».

– Сделку можно считать аннулированной, смекаете?

Юлиус еще никогда не был так рад голосу Парокла. Возможно, именно из-за этой радости смысл фразы дошел до мошенника не сразу.

– А, так вы уже вместе. Что же ты сразу не сказал? – Фавн кивнул Диосу и улыбнулся.

Правый угол рта у старого мошенника подрагивал – увидев это, Юлиус впал в легкую панику. Когда у старого пройдохи, который обычно великолепно себя контролировал, начинался нервный тик, это могло значить одно из двух: либо он настолько зол, что в ближайшие пять минут кто-то из присутствующих отравится на прогулку по Елисейским, либо Фавн очень удивлен.

– Так ты его и не спрашивал, – Парокл подошел к Корпсу и положил тому руку на плечо так, будто они были закадычными друзьями. – К тому же, он ведь не знает о нашем договоре.

– Договоре? – Юлиус усмехнулся – исключительно в качестве самообороны.

Теперь все трое улыбались, как родственники богатого дядюшки на похоронах. Каждый пытается выразить подходящие по случаю чувства, а в голове при этом табуном носятся мысли «сколько он мне оставил?» и «не удастся ли урвать побольше?».

– Когда я просил Фавна раздобыть мне эту бумажку, я и представить себе не мог, что ты решишь добираться до нее столь извилистым путем – через курорты, Кракенов, стада тритонов и шайки пиратов. А когда мы с тобой встретились, глупо было не составить компанию, раз уж ты охотился как раз за тем, что мне самому было нужно.

– Идиллия и гармония, – похлопал в ладоши Фавн. – Однако хотелось бы поинтересоваться все же – с деньгами теперь что? На идиллии далеко не уедешь, и супа из нее не сваришь.

– Если учесть, что формальные условия соблюдены, и документ добыл именно Юлиус… – Парокл задумчиво потянул себя за губу. Потом сложил пальцы в замок и, вывернув ладони, громко хрустнул суставами. – Я отдам тебе двадцать пять тысяч.

– Сорок и сейчас! – Фавн не был бы Фавном, не начни он торговаться.

Юлиус мигом представил себе врата Аида и слюнявого, но весьма опасного цербера, с которым Лиссей делит сферы привратного влияния: «Слушай, собака, может, уберешь лапу? Хоть на ладонь… Да не мою, а свою. Что с того, что твоя больше…. Честно-честно. Кристально честно».

– Тридцать и через два дня, – говоря это, Диос настойчиво тянул Юлиуса в сторону, прочь от причала – к трактиру. Оттуда слышались вскрики Флавии, туда же шел Леонид с Александром под мышкой. – Нам пора. Встретимся у восьмерной шестеренки на вокзальной?

– Идет, – у Фавна опять дрогнул рот. Но теперь Юлиус понимал – это все же удивление. Значит, не так страшно. – В пять. Не опаздывай.

И Лиссей растворился в толпе, а Юлиус с удовольствием накинулся на спутника – благо теперь для этого был отличный повод:

– Что же ты не сказал, что тоже работае… Орк побери, то есть я работаю на тебя?

– А зачем? Так ведь интереснее.

– Интереснее? – у Юлиуса аж дыхание перехватило от возмущения. – Интереснее? А если бы меня, например, пираты убили?… Или рабское судно пошло ко дну? Или…

– Я верю, что ты виртуозно выдумываешь «если бы да кабы», но также при этом я на сто процентов уверен – скука была бы для нашего похода губительней лишних поворотов сюжета. Однако, если ты соскучился по рутине, она тебя ждет. Ты когда-нибудь пытался проникнуть к оракулу в ситуации, когда тебе «не назначено»?

– Софистические рассуждения отлично тебе удаются, дружочек-заказчик, – Корпс криво усмехнулся и вытер испарину со лба. – Но не думаешь ли ты отвлечь меня от следующего, весьма логичного в данной ситуации вопроса – зачем тебе понадобился план?

– Не люблю, когда люди накладывают руку на вещи, истинной ценности которых не представляют. Звучит, может быть, и туманно, зато правда. К тому же, рассказывая об оракуле, я вовсе не пытался отвлечь тебя. Наоборот – предупреждал о реальной угрозе.

«Угрозе, как же…» – подумал Юлиус скептически. В его памяти остался факт, проникновения в святая святых в исполнении Гераклида Аквуса. Уж если чудаковатому скульптору-художнику-поэту удалось сотворить подобное, то для блистательного мошенника все должно было пройти еще легче. Была, правда, маленькая деталь, про которую Юлиус забыл – приглашение на встречу. То самое, которое досталось Гераклиду как предсказателю-победителю. Сейчас такой бумажки у них с собой не было.

…

Час спустя после первой попытки нахрапом прорваться к Оракулу у них было множество документов, но ни один из них не приближал к вожделенному разговору с богом.

Прошение об аудиенции. Приложение к прошению «Анкета». Приложение к прошению «Изложение вопроса». Приложение к прошению «Сведения о доходах». Формуляр «Личные вещи». Анкета «Питомец (грызун)». Специальное приложение «Для жрецов и жриц, которые не могут наладить контакт с богом без помощи оракула».

Не стоит забывать, все это в двух экземплярах…

Гераклид с пеной у рта доказывал служащим, что он – посланник богов. Служащие кивали, доставали новые анкеты «Посланник богов (возвернувшийся за консультацией)» и совали их рассвирепевшему комку жира, в который превратился Аквус.

Флавия пыталась пустить в ход женские чары – улыбающийся монах предложил ей заполнить прошение соискателя на вакансию «Жрица при Оракуле».

Леонид багровел и топал ногами, призывая кары на головы ничтожных «бумажных карликов». Все закончилось тем, что ему пришлось заполнять «предложение об оптимизации», а затем заверять, выстаивая длинные очереди в три разных кабинета.

Юлиус же попробовал подкупить служащего, чтобы их пропустили без очереди. Но получив в ответ квитанцию «о добровольном пожертвовании» и ничего более, мошенник нахмурился и отошел в сторону, предпочитая наблюдать за этой вакханалией издалека.

Диос, меж тем, наслаждался происходящим – на лице расплывалась довольная полу-улыбка, а в глазах горел огонь торжества. Корпс запросто мог представить Парокла руководителем всей этой трагикомедии без счастливой концовки и с длительными антрактами.

– Что-то ты не очень рвешься попасть к Оракулу, дружочек, – произнес мошенник, подходя к сопернику-компаньону-нанимателю.

– Ерунда, – отмахнулся Парокл. – Всего лишь выжидаю момент для жульничества, – Диос улыбнулся. – И ты мне поможешь. Вдвоем эта шутка проделывается куда легче.

Парокл достал из кармана бланк, какие-то оттиски и печати, разложил на скамье для посетителей и принялся колдовать.

Юлиус, поначалу смотревший скептически, спустя какое-то время восхищенно ударил себя ладонью по лбу. Естественно! Как же еще победить властителей бумажек, как не с помощью бумажки?

И вот, склонившись над Диосом, он увидел, как тот старательно выводит последние строчки в «Направлении на гигиеническую обработку помещения, ввиду возможных контактов с вредными духами и угрозой заражения „божественной лихорадкой“, которая смертельна для человека, как создания увечного по сравнению с иными сущностями». Это был шедевр казуистики, который воистину мог стать грозным оружием в руках знающих людей.

«А с ним приятно иметь дело, – задумчиво покивал головой Юлиус. – Если бы не его характер и не условия, при которых мы впервые столкнулись, могли бы стать замечательной командой».

Диос поднялся, смахнул с плеча невидимую пылинку и состроил выражение лица, которое Юлиус определил как исполнительное, придурковатое и донельзя прямолинейное. Как судно с паровым двигателем, у которого заклинило штурвал. Длинное морское путешествие давало о себе знать – сознание исправно выдавало ассоциации корабельной тематики. Не воспользоваться этим было бы просто расточительно.

– Я буду твоим советчиком. Профессионалом из близкой сферы, – сказал Юлиус, почувствовав, что в голове сложился образ. – Специалистом по очищению корабельных помещений: трюмов, кают и кубриков – от крыс и насекомых путем их тщательной обработки содовыми растворами.

После часа общения с сотрудниками оракула подобная формулировка далась Корпсу пугающе легко. Он на секунду задумался, не станет ли и дальше общаться таким образом, но решил, что если и станет, то всегда обратит это умение себе на пользу. А сейчас его занимала идея превратить царившую тут трагикомедию в ярмарочно-балаганное представление.

Подмигнув Юлиусу, Диос выставил перед собой бумагу, как будто она была щитом, защищающим последнего героя Фермопил от превосходящих сил противника, и твердым шагом устремился в бой. Корпс поспевал следом, не забывая при этом изображать раскачивающуюся походку завзятого моряка.

Младший регистратор, очевидно, работал недавно, и мозги его еще не были порабощены властью документов, поэтому бумага на него должного впечатления не произвела.

Однако призванный им помощник начальника приемного покоя немедленно проникся казуистическим изыском и начал было извиняться, хотя и недостаточно искренне. В ответ Диос учинил тихий, но донельзя противный скандал, от которого у Юлиуса заныли зубы: уныло бубнил одно и то же, тыкал пальцем в бумажку, тыкал бумажкой в лицо нерадивым собеседникам, воздевал руки, стучал ладонью по стене, порывался уйти и вернуться со своим начальством, и с начальником Юлиуса, который… И тут рассказ о грозном руководителе морской службы по дезинфекции и устранению грызунов подхватил Корпс, дополнив тихие формальные угрозы Парокла красочными описаниями воображаемого начальства. За основу образа был выбран Биллис в гневе, поэтому речь получилась горячая и внушительная.

В итоге через десять минут мошенников препроводили в главный зал, к центральному треножнику, причем в компании друзей. Те были захвачены с собой «в качестве свидетелей несоблюдения гигиенических норм защиты Оракула от подземных сил и мелкой неклассифицированной скверны».

На огромном железном блюдце с тонкими кривыми ножками сидел жрец нездорового вида, то и дело сморкаясь в кулак и почесывая бледную грудь. Если судить по его унылому взору и выпирающим ребрам, народ в Дельфах вовсе не горел желанием слушать предсказания, платить за это деньги и делать пожертвования.

– Или горел, – пробормотал Юлиус, раздумывая, как быстро вытянуть из проводника божественной мудрости нужную информацию. – Только пока пройдешь все поля этого бумажного Аида, сам десять раз отыщешь ответы на любые, самые заковыристые вопросы.

– Ты абсолютно прав, человече! – и как только Оракул сумел расслышать шепот?

– В чем? – как только мошенник вступил в разговор с богами, служители храма быстро отступили, будто опасаясь услышать что-то, не предназначенное для их ушей, и через пару мгновений в зале не было ни одного форменного хитона с бело-голубой оторочкой,

– У вас под носом находится ответ на все вопросы, но вы не ищете легкого пути. А между тем, могли бы сами уже десять раз обрести знание. И ответы на любые вопросы. Самые, как ты выразился, заковыристые.

Пространно говорить загадками – отличительная черта Оракулов. Если снаружи Дельфы выглядели современным городом новейших технологий, то в храмы предсказателей будущее явно не добралось. Здесь царил дух древней мифической таинственности, который нравился Гераклиду, а у Юлиуса вызывал желание убить всех людей в радиусе десяти метров вокруг. «Под носом», как же.

– Документ у нас и вправду при себе, дорогой друг, – вкрадчиво произнес мошенник, надеясь, что в голосе не слышна сдерживаемая ярость. – И мы его хорошо изучили. Но нам нужны не условия договора, а объяснение – к чему они приводят.

– А Оракул тебе зачем понадобился?

– Чтобы. Поговорить. С богами, – Юлиус уже с трудом сдерживался. – Боги, знаешь ли, не разгуливают по земле в компании смертных.

Ему казалось, что еще секунда, и он будет самозабвенно раскачивать треножник, чтобы скинуть предсказателишку на пол, а потом с наслаждением пинать того ногами… Сказывалось напряжение дня: завершение долгого пути, неожиданная встреча с Фавном, новости о новом статусе Парокла и выматывающая бумажная канитель.

– Постой, человече! – Оракул ухватился обеими руками за край «блюдца» и уставился на Корпса, как на умалишенного. – А с каких это пор Гермес перестал считаться богом? Почему от меня ускользнуло это изменение в пантеоне?

– Гермес?!

Юлиус медленно обернулся к друзьям. Флавия чесала за ухом крота, рассеянно улыбалась и всем своим видом демонстрировала непричастность к вопросу Оракула.

– Я уж точно не Гермес, – пробормотал Леонид. – Если надо, Александр подтвердит.

– Эм… Я тоже не он, – грустно протянул Гераклид. – Хотя… сандалии мне пошли бы.

Потом наступила тишина. Ее нарушало только довольное кротовое сопение и мелодичный свист. Диос, возведя глаза к потолку и сложив губы трубочкой, довольно ловко воспроизводил главную тему из известной галльской оперы «Полет Персея с головой медузы над полем боя».

Молчание затягивалось.

Оракул мерзко хихикнул. Потом еще раз.

– Нет, ну а что? – Диос наконец соизволил оставить оперного Персея в покое и посмотрел на Юлиуса. – Я ведь уже говорил сегодня: так интереснее. Смекаешь?..

 

Глава двадцать вторая.

Разочарования и объяснения

Юлиус Корпс ощущал себя Сизифом. С таким трудом, практически уже из последних сил, он вкатил камень на гору, но, как оказалось, все было зря.

Нет, камень не сорвался и не покатился вниз, заставляя мошенника бежать, спасая свою шкуру. Но вот достижение превратилось в бесполезное и никому не нужное. Выяснилось, что наверху есть лебедка, с помощью которой этот камень поднимался на раз. А все, что проделал Юлиус, – это так, баловство одно.

Но самое страшное заключалась даже не в этом. Виновник происходящего оказался богом. И не заурядным божком, но тем самым, кому мошенник, подобно тысячам своих собратьев, возносил хвалу и которого почитал больше других. И, более того, все это время Корпс был частью его планов. Шестеренкой в огромном механизме, которая воображает себя центральным маховиком, но даже не подозревает о том, чем на самом деле этот механизм занят.

В общем, на лице Юлиуса, последовательно сменяя друг друга в загадочном хороводе, мелькали то недоумение, то удивление, то радость, то злость, то отчаяние, а то лютая ненависть.

Однако оказалось, что самые яростные чувства бушуют внутри другого человека.

– Ну, за что опять-то, а?! – взорвалась вдруг Флавия. – За что, я вас спрашиваю?!

Под хищным взглядом жрицы наверняка увяли бы цветы, вздумай они здесь оказаться. Хихикающий Оракул примолк; Леонид сделал вид, что занят Александром; Гераклид принялся копаться в карманах; даже Юлиус внезапно почувствовал, что все его переживания ничего не стоят.

И вот, взгляд Флавии упал на Парокла, оказавшегося Гермесом.

– Зачем ты так со мной поступил? – произнесла она тем тоном, который сам собой не предполагает какого-либо ответа на вопрос, ибо его просто отметут.

– Как? – тем не менее переспросил Гермес.

– По-свински! Использовал меня и любовь, что я тебе дарила! Были подозрения,, что ты можешь сбежать, но сейчас… Бог он, видите ли. Какое тебе дело до простой жрицы, да еще Диониса? А ведь у нас могли быть такие прекрасные дети.

– Ну, вообще-то они еще могут быть. Смекаешь?

– И ты думаешь, что они будут расти без отца? Чтобы все обзывали их бастардами и незаконнорожденными?

– Хм, пожалуй, такой судьбы я им не желаю, – несмотря на печальный тон, Гермес не прекращал улыбаться.

По мнению Юлиуса, одно это доказывало, что перед ними стоит бог. Люди не способны долго сохранять спокойствие в подобной ситуации.

– А у нас мог быть такой прекрасный дом. Ферма. Коровы, куры, овцы…

– А с ними что не так?

– Ты хочешь, чтобы я одна со всем управлялась?! – совсем рассвирепела Флавия. – Чтобы ты, значит, там у себя на Олимпе прохлаждался, а я тут, в поте лица…

И тут Гермес доказал, что несмотря на собственную божественность, он знает, как обращаться с человеческими женщинами. В несколько шагов оказавшись рядом с жрицей, Гермес прижал ее к себе и поцеловал. Поначалу Флавия молотила кулаками по его груди, вырывалась, пыталась лягнуть в коленку… но вскоре растаяла в крепких объятиях.

– И все-таки, – слегка откашлявшись, произнес Леонид. – Давайте для начала разберемся, что здесь происходит. Так сказать, соотнесем чертеж и готовое изделие.

…

– Задуматься об этом стоило сразу по окончанию Троянской войны. По крайней мере, такое мнение сложилось после.

Диос… точнее, уже Гермес сидел на скамейке в парке и покачивал скрещенными ногами. Рядом устроилась Флавия – свернулась в клубок, как довольная кошка, и положила голову богу на колени. Жрица быстрее всех оправилась от потрясения и теперь неплохо чувствовала себя в роли подруги небожителя.

Гераклид не переставал таращиться на Гермеса. Являя собой материализацию искреннего восхищения, он будто забыл даже о своей геройской доли в этой истории, и если пытался вставлять в разговор какие-то реплики, то на девяносто процентов они состояли из «ах!» и «неужели».

Александра было не видно и не слышно, Леонид затянул шнурки на сумке с кротом и, поглаживая ее короткими отрывистыми движениями, сверлил бога сосредоточенным взглядом. Он даже будто помолодел, скинув десяток лет, усталость на лице была почти не заметна, разгладились морщины на лбу и вокруг рта.

Юлиус пытался заставить себя быть внимательным, запоминать и тут же анализировать информацию. Ему приходилось делать вид – в первую очередь, перед самим собой – что нервы в порядке, а готовность слушать – на высоте. Благо, пример в лице Леонида сидел рядом.

– Уже тогда стало понятно, что одинаково разрушительно как делить песочницу своими силами, так и играть в шахматы с людьми. После того, как с троянской конягой взяли город, на Олимпе был знатный мордобой, и многие потом щеголяли с фингалами. Да еще с бравадой, будто прыщавые подростки, а не боги. Решили заняться игрой на своем поле, как Одиссей устроил монстрам и нимфам веселую жизнь – не по своей воле, прошу заметить, а из-за козней Посейдона. В итоге все кругом виноватые, половина друг на друга дуется, другая половина – мечтает отомстить. Нужно было навести порядок на Олимпе, но как? Проверенный финт с призывом титанов слишком разрушителен – а главное, людей жаль… Ну, то есть мне, например, было жалко их хитростей и гильдию ленивых кузнецов в Спарте, которая изобрела отмычки, Афине – прогресса, Аполлон носился со статуями… И так далее. У каждого свой интерес. Посейдон пробовал отцовские методы, но в итоге после того, как затонула Атлантида, Зевс применил авторитет и пару молний. И предложил все упорядочить.

– А ссорились-то вы из-за чего? – Флавия задала вопрос, который вертелся у Юлиуса на языке.

– Очевидно, из-за людей. Знаешь, как родители реализуют свои мечты и комплексы через детей, заставляя заниматься игрой на арфе или отдавая в спортивную гимназию, не считаясь с их мнением, так и большинству богов хочется сделать все «как надо». Проблема в том, что у каждого свой вариант «как надо», а человечество, увы, одно. Нужна была система, какой-то договор, который примирил бы всех и дал людям самим выбирать дорогу, по которой они идут. Тогда он и был составлен.

– Ему двадцать пять веков? – благоговейно протянул Гераклид.

– Нет, около двадцати. Все согласились с его существованием и четко прописали пункты только тогда, когда появился молодой наглец, возомнивший себя богом из-за умения ходить по воде и растить на деревьях краюхи хлеба. Аид утверждает, что тот всего лишь сумел пробраться под землю и стащить у Персефоны ее жезл плодородия, а насчет прогулок по морю… сандалии, как у меня, всегда были в моде. Так вот, люди заговорили, что он лучше олимпийцев, потому что в мире с собой, а в пантеоне – вечные ссоры. После этого, как только выгнали нахала в шею на север, за Пиренеи, так и подписали.

– И что, перестали ссориться?

– Ага. Переложили ответственность, – Гермес ухмыльнулся. – На вас. Кому возносишь молитвы, тот и имеет влияние на тебя. Чем больше кузнецов поклоняется Гефесту, тем сильнее бьет его молот.

– Но это же логично, – Леонид пожал плечами. – Кто больше заботиться о людях, тот и вправе считать себя сильным богом.

– Это только на первый взгляд, – бог хитро посмотрел на ученого. – Ведь сейчас на фабриках работает гораздо больше, чем людей искусства. И что получается, только поэтому одни боги лучше других? Несправедливо, ведь это не война, и мы не соревнуемся, у кого армия больше. Да и там умелая горстка храбрецов, всегда может остановить превосходящего в численности противника за счет умения.

– И что же? Надо учитывать, кто искренней и лучше молится? – фыркнул Стадис.

– Конечно, нет. Иной работяга почти всегда опередит актера или того же ученого. Чем больше разума, тем больше и сомнений. Как сказал кто-то из людей: я знаю только то, что ничего не знаю, а другие не знают и этого. Самая главная же проблема в том, что некоторые играют не по правилам. К примеру, Гефест иной раз возьмет и собственное изобретение кому-нибудь подсунет. Да и с чертежами. В прошлые времена он бы просто так не отделался. Запросто разделил бы участь Прометея. А сейчас – все по закону получается.

– Насколько я помню, в договоре прописано, что ничего зазорного в помощи нет. И потом, можно подумать, остальные не вмешиваются.

– Вмешиваются. Например, я, – Гермес улыбнулся. – Но ведь тут еще загвоздка в трактовках договора. Вот, к примеру, человек, который делает театральные маски, – в этот момент бог подмигнул Юлиусу, а тот не смог сдержать нервный смешок. – Этот человек – он кто? Ремесленник или артист? А создатель декораций для театра? Ну, и самое распространенное – вот ученый-изобретатель, который сконструировал новый тип оружия. Он кому поклоняться должен? Гефесту – потому, что все будет сделано на фабрике? Афине – за знания, которыми он воспользовался? Аресу – из-за того, что это оружие будет убивать? Или Аиду, которому изобретение добавит душ в царстве мертвых? Тут все очень тонко, на самом деле. А договор этих тонкостей не учитывает.

– Тебе-то какое дело? – поинтересовался Юлиус, сдержав готовое сорваться «дружочек». – Ты-то как от этого всего зависишь?

– Я? Никак. Мошенники и торговцы никогда не переведутся, – бог поводил в воздухе рукой и, не глядя ни на кого, продолжил. – Нас, на самом деле, много таких. Дионис, Аид, Тихе, Афина, Фортуна, я…

– …так чего же вы хотите? – прервал бога Леонид. – Вас же все устраивает!

– Все так, да не так. Нас лично оно не касается, но мы не хотим революции. Большая война на Олимпе до добра не доведет. Вы же понимаете, что она начнется и в мире смертных. А люди за последнее время поднаторели в искусстве убивать себе подобных. Техники для этого у вас полно.

Это было правдой. Юлиус представил, что может случиться, если сейчас разгорится война. Да не просто война, а настоящая бойня. Каждый будет вынужден выбрать – кому из богов он поклоняется. И это будет похуже гражданской войны, потому что в стороне отсидеться ни у кого не получится.

– Все равно, это не ответ на вопрос «зачем это конкретно вам?» – продолжал напирать Стадис.

– Не зачем. Но и война мне не зачем. Арес был бы счастлив, я не сомневаюсь. Впрочем, Арес как раз на стороне тех, кто за революцию.

– А вы, стало быть, контр-революционеры? – нахмурился Леонид.

– Мы – нет. Контр-революционеры – это Зевс, Артемида, Аполлон и прочие, ставшие почти бесполезными боги. Они не хотят допустить революцию. Но и текущее положение их не устраивает. И эти умные, казалось бы, существа не понимают, что надо сделать.

– А вы, стало быть, понимаете.

– Да. Нужна не революция, нужен скачок. Нужно обложить тех богов, которые пребывают в забвении, новыми обязанностями. Или переиначить смысл старых. Нужно, чтобы все были в равных условиях. По крайней мере – на момент старта. Тогда уже можно будет говорить о том, кто и как заботится о людях.

– И для этого, конечно же, понадобились мы, – Гераклид потянулся, видимо, в надежде, что в этом случае мышцы обозначатся на тучном теле.

– В тебе слишком много самомнения, мой недалекий друг.

– Ты слышал? Гермес назвал меня своим другом! – Аквус пихнул Юлиуса локтем и просиял.

Корпс вздохнул. Художник, как обычно, демонстрировал потрясающую способность слышать только то, что ему хотелось. Однако кое в чем он действительно был прав. Если за дело взялись боги, то зачем им понадобился Юлиус? И не только он. Если вспоминать, что с ними происходило, то становилось ясно – во многих случаях им помогали высшие силы.

– И все же, – подал голос мошенник. – Несмотря на недалекость, дружок-Гераклид прав. Мы зачем-то были необходимы.

– Поначалу нам вообще не было никакого дела до вас, – Гермес пожал плечами, словно извиняясь. – Когда наши судьбы пересеклись в мошенничестве с мифическими чудовищами, это была случайность. Впрочем, я не буду утверждать точно. Все-таки Тихе порой ведет себя очень странно. Я даже иногда сомневаюсь, что она на нашей стороне. Скорее, она на какой-то своей. Возможно, именно благодаря ее влиянию мы и встретились позже, на соревновании предсказателей. Я помню, как ты тогда подсматривал в окно…

– …и ты ничего не сделал?!

– А зачем? Это было весело. К тому же, я старался ничем не выдать себя. Пользоваться божественными способностями – это все равно, что направить в небо маяк и указывать, где я нахожусь. Гефест и его шайка знают, что мне не нравится их идея. Именно поэтому я по большей части обходился тем, что могут и люди. Увлекательно, знаешь ли. Все равно, что связать себе руки и все равно выигрывать в драке.

– Но я тебя обставил.

– Да. Именно этим и заинтересовал.

Юлиус почувствовал, что еще немного, и он зальется краской, как романтичная девица, услышавшая первый неуклюжий комплимент. Именно поэтому мошенник решил сменить тему.

– Ладно, допустим. Но зачем тебе остальные?

– Лично мне – абсолютно незачем, – Гермес тут же ойкнул, получив от Флавии кулаком в живот. – Ну, то есть прекрасная Фло нужна мне вне зависимости от договора и иже с ним. Но можешь мне поверить – я палец о палец не ударил, чтобы обеспечить тебя компанией на скучном и незамысловатом пути к алхимикам и на Крит.

– Но ведь Оракул передал мне волю богов, когда сказал, чтобы я помогал Юлиусу! – это был один из немногих моментов, да что там – пожалуй, единственный, когда Гераклид произнес фразу, которая была уже готова сорваться с языка у мошенника.

– Ты внимательно меня слушаешь? Я. Лично я палец о палец не ударил. За остальных – не поручусь.

– Остальных, – гордость, которая полминуты назад, после похвалы Гермеса, переполняла Юлиуса до краев, вмиг куда-то испарилась. Противно осознавать, что тобой играли, как пешкой, но вдвойне отвратительно понимать, что игроков было несколько, и каждый из них вертел тобой, как хотел. – Кто же из этих «остальных» одарил меня обществом великого поэта и скульптора?

– Думаю, ни кто иной, как такой же великий поэт и скульптор. У Аполлона сейчас не слишком много ярых поклонников, приходится выбирать из того, что есть. Да и с масками в итоге получилось более чем забавно, согласись. Сначала немного комедии, а потом непрерывный катарсис в твоем исполнении.

– Ап… – Юлиус хотел было высказать все замечания, пожелания и предложения, которые накопились у него за время знакомства с Гераклидом, и обратить внимание бога искусства на то, что любые разборки на Олимпе – вовсе не повод для того, чтобы навязывать ни в чем не повинным людям компанию возвышенных идио… но тут заткнулся на полуслове.

Во-первых, помимо незабываемого общества Аквуса, Аполлон обеспечил Корпса средством спасения от Ламии. Пещера страха и прогулочная тележка – тому свидетели.

Во-вторых, нельзя не отметить, что объективно у Юлиуса здорово улучшился характер и стойкость духа – после Гераклида любой компаньон или собеседник казался милым, неконфликтным и сверхадекватным. Отличная школа жизни. Железный доспех для нервных клеток.

Железный доспех.

А он-то здесь каким боком?

– Послушай, ты, вроде, говорил, что Гефест против вас?

– Я бы не сказал, что Кузнец против кого-то. Скорее, он за себя. А в данный момент ситуация такова, что «за себя» означает «старый договор идеален, не вносить никаких изменений – и точка». Сила его таким образом скоро возрастет настолько, что он всерьез вознамерится скинуть Зевса с вершины Олимпа. Что явно противоречит нашим планам.

– Тогда я не очень понимаю, как мы познакомились с Леонидом. Разве что изобретателям покровительствует…

– Конечно, Гефест, кто же еще, – Леонид возмущенно ударил ладонью по колену.

– А что это мы все о людях да о людях? – усмехнулся Гермес. – Думаете, у Александра не может быть собственного веского мнения по поводу?

Из поясной сумки инженера донесся удивленный писк.

– Шучу. На самом деле, это мнение Артемиды. Когда Леонид попал под колеса, кто-то должен был позаботиться о кроте, иначе тот мог и погибнуть под ногами толпы. Почему этим «кем-то» оказался ты, Юлиус… хм, во-первых, я уже говорил о том, что к тебе неровно дышит Тихе, а во-вторых, не будем забывать, что сестра Аполлона довольно часто поддерживает брата в его затеях. Что до Леонида – он оказался втянут в эту историю не из-за чьего-то покровительства, а исключительно по собственному почину. Планы богов и желание человека разобраться в смерти соратников совпали. Так бывает.

– Бывает, – Стадис утвердительно кивнул и хрустнул пальцами. – А что все-таки с пропавшими инженерами? Происки тех богов, кому не нравится преимущество Гефеста?

– Не думаю, что Зевс стал бы марать руки о людей, пусть даже и слишком умных для своего времени, – Гермес рассказывал ровным голосом, будто речь шла о сущих мелочах. Люди, бумаги… какая разница? – Думаю, это ссоры внутри ордена. Вы и без богов великолепно обеспечиваете себя конфликтами.

– Если не возражаете, я подведу итог сказанному, – Стадис прищурился и погладил подбородок. – Существующий договор устраивает тех, у кого заслуженно много последователей, а остальные страдают из-за утраты веса и влияния, так?

– Скорее, из-за того, что старым договором ограничено развитие человечества. Для того, чтобы забраться на следующую ступень прогресса, недостаточно ковать железо, к примеру – нужно и в молниях разбираться… кстати, по словам Зевса – отличный источник энергии. Переписать договор – значит, открыть человечеству новые пути и возможности. Оставить старый – топтаться на месте, отдавая предпочтение давно изученным и надежным, но ужасающе скучным и медленным методам. Ясно?

– Конечно, ясно. Я тут подумал… – сияющий Гераклид рылся по карманам с таким видом, будто, как минимум, по ходу разговора изобрел способ разрешения божественного конфликта и спасения человечества, два в одном. Нашарив смятую бумажку, он протянул ее Гермесу. – … Раз вы забыли о моей просьбе и не раздобыли автограф Диониса, может, ты мне оставишь свою подпись на память?

– Знаешь, Александр, – пробормотал Юлиус, обращаясь к выглянувшему из сумки черному носу, – будь моя воля, я бы сию секунду переписал договор в пользу того, чтобы вместо мыслей о богах люди хотя бы раз в день использовали логику и здравый смысл.

…

Вечером они все, кроме Гермеса, оказались в доме у Леонида. Бог плутовства и торговли отбыл на «разведку местности». Иными словами – отправился искать возможность сделать всем хорошо и сразу. Это, кстати, весьма удивляло Юлиуса, так что он даже не удержался от вопроса:

– Зачем богу мошенничества творить добро, да еще и в таких масштабах?

Гермес ответил на вопрос философски и серьезно, то есть для своего амплуа – абсолютно неубедительно. Разве что последняя его фраза походила на истинную причину происходящего.

– Во-первых это не такое уж и добро. Особенно для тех, кто потеряет часть влияния. Во-вторых, война – что внизу, что на Олимпе – принесет лично мне проблемы, которых хотелось бы избежать. Ну, и в-третьих – это же просто весело. Иногда приятно сделать что-нибудь такое, что от тебя никто не ожидает, и совсем не важно, по какую сторону добра или зла оно располагается.

И вот, пока бог делал то, что от него никто не ожидает, все остальные пытались отдохнуть от безумного путешествия.

Флавия хандрила. Таскалась по огромному дому и сокрушалась. Сначала о том, что, когда придет время отправляться на Олимп и знакомиться с родней избранника, ей нечего будет надеть. Спустя какое-то время уже переживала, что любимый повстречает какую-нибудь «ветреную девку, которая вскружит ему голову, как молодое дельфийское!» Затем начала предаваться самобичеванию из-за того, что усомнилась в любимом, и, всхлипывая, задремала на кухонном диванчике.

Гераклид ходил окрыленный. Мало того, что Гермес назвал его другом – эпитет «недалекий» горе-поэт вычеркнул из памяти – так еще и оставил автограф. И не стоит забывать, что великий Аполлон избрал Аквуса проводником своей воли.

Александр копался во дворе, проверяя свои владения. Кажется, в кротовых норах вздумал поселиться кто-то чужой, но отважный зверек убедил захватчиков, что они не правы.

Леонид, серьезный и мрачный, заперся у себя в кабинете, сказав, что ему надо о многом подумать.

Сам же Юлиус сначала успокаивал одного, затем слушал стенания другой, а после и вовсе чуть было не последовал их примеру. Сперва решил, что может собой гордиться – ведь Гермес признал, что в состязании «равных», мошенник был более искусен. А после сразу же впал в тоску, потому как получалось, что вот пришел бог, посмотрел как на детишек и объяснил «что, зачем и почему». Снисходительно.

Однако пессимистичное настроение быстро приелось Корпсу, и он отправился спать на мягкой кровати, которая – наконец-то! – не покачивалась на морских волнах.

 

Глава двадцать третья.

Падения и проступки

Мошенник проснулся в поту. Ему снилось, что Гефест, превратившись в гигантского и абсолютно черного кузнеца, держал Корпса за ногу, а под ним бушевал вулкан.

Юлиусу, безусловно, льстило, что его сравнили с Помпеей, но заканчивать свою жизнь подобно древнему городу он был не готов. Мошенник пытался ухватиться за что-нибудь, но не мог пошевелить даже рукой, а потому оставалось бессильно смотреть на ухмыляющуюся тень.

Когда Гефест отпустил Корпса, и тот полетел вниз, Юлиус проснулся. Однако кое-что из сна преследовало его и наяву.

Жара и невозможность пошевелиться.

«Неужели вчера Александр нарыл подземный вулкан, и теперь нас штурмует лава?» – усмехнулся Юлиус, хотя поводов для веселья не было.

Огнем полыхал матрас прямо под мошенником. Полыхал так, будто бы внутри разожгли гигантский костер, и скоро кому-то подадут блюдо под названием. «Корпс, пропеченный до хрустящей корочки». Юлиусу приходилось слышать про людоедов, водившихся в Африке, но до сего дня он полагал, что это всего лишь байки.

Из коридора доносились вопли. Кричал, разумеется, Гераклид, отчаянно и неразборчиво. Заглушая другой голос, который вопрошал:

– Юлиус, ты где? У тебя там все в порядке? Мне срочно нужна помощь!

Флавия. Это уже серьезнее, чем вопли скульптора. Нужно было спешить, а не прохлаждаться в кровати. Точнее – жариться. «Наверняка я похудею в этой сауне. Людоеды весьма непрактичные существа. Будем надеяться, что с Гераклидом они поступили таким же образом, и получится стройный ягненок вместо жирного поросенка», – подумал Юлиус и попробовал выбраться из кокона, в который превратилось одеяло.

Однако сколько мошенник ни пытался сдвинуться с места – ничего не получалось. Одеяло намертво прижало его к кровати, которая с каждой секундой раскалялась так, будто сам Гелиос сидел внутри. Чего, конечно же, быть не могло.

Или могло?

Юлиус уже давно вспотел, но именно сейчас почувствовал, что его начал бить озноб. Что, если боги обо всем узнали? Те самые боги, которые в новом договоре не заинтересованы. И сейчас они медленно, но верно поджаривают Корпса, да и с остальными делают что-то жуткое и невообразимое. Практичней, конечно, прирезать всех спящими, но когда речь идет о богах, заявлять что-то с уверенностью сложно. Может быть, это «интересней», как выражается Гермес?

Мошенник задергался, но одеяло держало плотно. По счастью, Юлиус давно уже завел привычку: спать с маленьким ножичком в правой руке. С трудом переложив его так, чтобы можно было лезвием резать кокон из нитей, Корпс принялся дергать рукой, пытаясь распороть свою «тюрьму».

Еще несколько раз прокричал Гераклид, а затем взвизгнула Флавия. Но к этому времени ладонь Юлиуса уже оказалась на свободе, и дальше дело пошло быстрее. Меньше чем через минуту мошенник выбрался из плена.

Легкий ветерок дельфийских ночей показался ему ледяным. Тело ломило, и в нем словно не осталось ни капли жидкости – вся вышла с потом.

Корпс окинул взглядом комнату и заприметил то, что должен был увидеть еще вчера. Одеяло на кровати имело завязки. Наверняка, чтобы спящий ночью его с себя не сбрасывал. Или чтобы не выпускать теплый воздух, который шел от матраса – неприметный тумблер на боковине кровати был заботливо выкручен в сторону красного, полыхающего огнем человечка. А завязки затянули так, что оставалось гадать, как это мошенник ночью ничего не заметил.

Налицо была попытка убийства, замаскированного под несчастный случай.

В этот момент раздался одновременный рев-визг, и Юлиус Корпс бросился в коридор, пронесся до дверей кухни и замер, оценивая обстановку. Протянутые над полом нити, каждая из которых таила в себе что-нибудь острое и смертоносное, а может быть даже ядовитое. Ловушка простая, но всегда действенная.

Флавия демонстрировала редкую силу духа. Вместо того, чтобы заламывать руки и паниковать, как на ее месте поступила бы среднестатистическая девица, жрица Диониса с перекошенным ртом терла рану на ноге и стреляла глазами по сторонам. При этом она каким-то образом умудрялась балансировать, держась за дверку буфета, и почти подпрыгивала на одной ноге, стоя на мягком диванчике. На мгновение Юлиусу даже показалось, что его появление осталось незамеченным, однако в то же мгновение Флавия проговорила:

– С потолком не получится. По полу я тоже не пройду – профессиональная менада, преисполненная хладнокровия и веры в собственные силы, смогла бы – но я не она.

Мошенник кивнул. А что тут отвечать? Ни убавить, ни прибавить.

– Я уже говорила, что перед лицом смертельной опасности у меня обостряется логическое мышление? И способность к четким формулировкам?

– Сама себя не похвалишь – никто не похвалит, – не сдержался Юлиус. Улыбнулся уголком рта. – Работу логического мышления наблюдаю прямо сейчас, а вот то, что случилось с несчастной сиреной…

– Брось, – Флавия покраснела.

– Именно. Даже после того, как мы ее сбросили с плота, труп все еще продолжал стоять перед глазами. Так что ты справишься и сейчас, точно знаю.

Жрица картинно сложила руки на груди и лучезарно улыбнулась:

– Я даже не успела сказать, зачем позвала тебя. А ты уже все понял.

– Хм… Если честно….

– Поддержка. Знаешь, как много значат какие-нибудь три слова «Флавия, ты сможешь»? Гляди, что я придумала.

Если не можешь использовать пол или потолок, остаются стены. Неважно, что люди не умеют ползать, как мухи – выдвинутые ящики столов и выступы отменно справляются с человеческим весом. Благо, на кухне их полно!

Флавия двинулась к выходу из ловушки без изящества. Рывками, тяжело перекидывая тело с одного выступа на другой, шипя от боли в ноге. Выдвинутые ящики стонали под ее весом.

– Ну вот, я наступила в корицу, – жрица громко фыркнула и незамедлительно продемонстрировала мошеннику коричневую подошву. Удивительно, но даже в свете смертельной опасности женское кокетство нашло повод для проявления. Мошенник начал в чем-то понимать Гермеса.

Тут же из соседней комнаты донесся горестный вопль, взятый в новой тональности.

– Иди-иди, – Флавия махнула рукой на Юлиуса. – Вон, Гераклид уже иззвался..

«Не девочка, а подарок», – подумал Корпс.

Теперь надо было идти и спасать Гераклида. Поверить в то, что Аквус подобно жрице внезапно преобразится и вытащит себя из неприятностей самостоятельно, было решительно невозможно.

Добежав до комнаты Гераклида, Юлиус распахнул дверь, сделал шаг вперед и обомлел. Даже на всякий случай ущипнул себя за щеку.

Ничего не изменилось.

Гераклид Аквус, толстяк, растяпа и заочный победитель в соревновании «неудачник года» походил сейчас на героя, как никогда до этого.

Он стоял перед «морозильным ларем», выставив перед собой правую руку. Ноги скульптора находились на ширине плеч и были слегка согнуты в коленях. Ларь стрелял в толстяка острыми льдинами, одна за другой.

Едва из разверзнутой ледяной пасти вылетел снаряд, как правая рука скульптора подалась назад, прижимаясь к телу, а левая встречным ударом разбила ледышку. Тотчас же Гераклид издал тот самый рев, который Юлиус слышал до этого. Затем вместо льдинки вылетел снежной ком, но тут уже левая рука вернулась на исходную, а правая встретила снаряд в полете. Пар шел от разгоряченного тела Гераклида. Возможно, лед начинал таять, еще даже не долетая до художника..

Правда, во всем этом зрелище было нечто, доводящее его до комичности, как, собственно, и в большинстве действий скульптора.

– Льдинки разбивает, – проворчал мошенник. – А выйти через незапертую дверь, мы, стало быть, не догадались.

Заслышав голос Корпс, Гераклид тут же развернулся с сияющей улыбкой и высохшими дорожками соли на лице. Не то слезы, не то пот.

– Юлиус! Ты пришел, чтобы меня спасти! – завопил Аквус и тут же получил снежным шаром в затылок.

Морозильный ларь не дремал, и ему не было дела до проявлений людской сентиментальности. Более того, он ухитрился задеть льдинкой висок Юлиуса.

Этого мошенник терпеть уже не стал.

Резко упав на колени, он бросил нож, который все еще сжимал в руке. Клинок перевернулся несколько раз в воздухе, ударился об тумблер на морозильном ларе и тотчас же противный гул, идущий от механического чудовища, исчез. Внутри машины погас свет и в комнате стало тихо. За исключением сопения и всхлипываний Гераклида:

– Болит. Сильно.

– Нечего было руки под что попало подставлять, дружок – отозвался мошенник, вставая.

– Да не рука болит. Я, когда падал, коленкой ударился.

«Мда, – подумал Юлиус, – вот и нашлось слабое место. Гераклидова коленка – аналог ахиллесовой пяты. Зачем мне оно только – ума не приложу».

По самолюбию Юлиуса был нанесен очередной удар. Сначала появляется бог, и оказывается, что все проблемы имеют решения, а случайности не случайны. А теперь еще выяснилось, что его спутники способны постоять за себя. Правда, для полноты успеха одному не хватает ума, а второй – уверенности.

– Вы там как, живые? – послышался голос Флавии. – Я вот – почти.

– Мы тоже почти, – ответил Гераклид. – Юлиус – совсем живой, а я почти.

«А где же Леонид? – всплыл вдруг вопрос в голове мошенника. – Что стало с ним? Мы тут такой шум подняли, что он давно уже должен был выйти и посмотреть, что произошло».

Кажется, хоть кого-то все же требовалось спасать.

– Приводите себя в порядок – и за мной, – пробормотал Юлиус, прикидывая, где бы разжиться тяжелым ломом. Ну, или, на худой конец, куском трубы или просто крепкой палкой.

Флавия скривилась и, наклонившись, пощупала щиколотку – та уже успела покраснеть и распухнуть вокруг раны. Судя по отверстиям, это была вилка. Либо миниатюрный трезубец.

– Ты уверен, что нам всем стоит идти куда-то сию секунду? У меня дырка в ноге, а у Гераклида кулаки такие, будто он все утро засовывал их в рот к прожорливым гарпиям. Может, мы подождем тебя здесь и не будем мешать?..

– Ну уж нет, мы не будем разделяться. Пойдем медленно и осторожно! – Юлиус для подтверждения своих слов стукнул кулаком по дверному косяку и в тот же момент разрешил в уме вопрос об оружии.

Длинная отполированная деревяшка была наполовину оторвана от стены – держалась на нескольких погнутых гвоздях. Внизу на ней виднелись вмятины и облезший лак. Это наводило на мысли о том, что «морозильный ларь» не влетел в комнату, где ночевал Гераклид, и не материализовался там по мановению руки какого-нибудь мстительного Гефеста, а проник через дверь. Причем через слишком узкую для себя дверь.

– А может, все-таки…

– Вы что, книг совсем не читали? Или газетную хронику о преступлениях? – тут Юлиус взглянул в недоумевающие лица собеседников, махнул рукой и начал выламывать дверной косяк. – В общем, поверьте на слово, друзья мои. Стоит нам разделиться, как повторится та же истории. Поймают по одному и перебьют, как слепых котят.

– Котят…

– Или щенков! Или барашков! – мошенник с третьего раза отодрал деревяшку и провел ладонью по лицу. Потом рассеянно осмотрел руку. Пот, кровь и грязь. И это после первой за несколько месяцев ночевки на твердой земле в приличном доме! – Так что давайте не тратить время на рассуждения, а сразу придем к главному выводу —я тут главный, я всех спасу, слушайтесь меня, и все будет прекрасно.

После всех потрясений, связанных с осознанием собственной ненужности, Юлиусу срочно требовалось признание.

– Слушаюсь, – промурлыкала Флавия.

– А что это вдруг я должен слу… – опьяненный собственными успехами Гераклид хотел было поспорить с тем, кто тут является всеобщим спасителем и героем, но его прервал громкий стон со второго этажа.

Юлиус приложил палец к губам, и спасательный отряд двинулся на поиски Леонида.

Тот обнаружился в крохотной затемненной комнатушке на втором этаже. Комната была узкая, как кишка, и доверху набита коробками с шестеренками, трубочками, колбами, ретортами. Заглянув туда, Юлиус не сразу заметил ученого – тот лежал далеко от двери, в самом темном углу, в переплетении каких-то рычагов и проводов, и тихо стонал.

– Стадис! – прошипел мошенник.

Никакого эффекта. Инженер был то ли без сознания, то ли в глубоком шоке.

Юлиус стиснул зубы и переступил через порог. Сделал шаг, другой, ожидая в любой момент, что пол начнет проваливаться под ногами, а из стен полетят стрелы. Но ему то ли везло, то ли дом устал делать сюрпризы своим обитателям…

– Орк! Орк побери! – Корпс резко выдохнул и схватился за сердце. Он чуть не упал, наступив на нечто шерстяное, гладкое и живое.

– А-а-александр… – выдохнул Юлиус и со свистом выдохнул сквозь зубы. – Ну, хоть с тобой все в порядке. Не волнуйся, мы сейчас спасем твоего хозяина и…

Крот бешено запыхтел и, ухватив Корпса за сапог, потянул его из комнаты.

– Что, опасность? – мошенник наклонился и попытался погладить крота, но не тут-то было.

Александр не давался в руки. Стоило его схватить, как он тут же начинал извиваться. Отчаянно пищал и старался выгнать Юлиуса и остальных из комнаты. Как будто бы не его хозяин лежал там в проводах без сознания.

«Или не его?» – мошенник попытался вспомнить моменты, когда крот ошибался, но не смог. Да и не обманывал он никогда. Леонид, справедливости ради, тоже ничего плохого Корпсу не сделал, а даже пару раз помог, но доверять милому и обаятельному кроту было легче.

Однако просто так бросать человека – это было не в правилах Юлиуса.

– Я все понимаю, – сказал он Александру. – Что-то не так. Что-то плохое случилось. Я не могу понять что именно, а ты, друг, не можешь внятно объяснить, но, поверь, я буду настороже.

И, знаком велев остальным стоять на месте, Корпс сделал несколько шагов к Стадису, более не обращая внимания на возмущенный и обреченный писк Александра.

Провода, в которых запутался Леонид – не были порваны. Да, они перепутались, но не более того. А некоторые надписи на тумблерах: «морозильный ларь», «подогрев матраса» и прочие – наводили на мысли, что именно отсюда включили все те дьявольские устройства, с которыми пришлось сражаться Юлиусу, Флавии и Гераклиду. И это мог быть либо сам Леонид, либо кто-то другой. Ученый застал его, но не справился с противником, который обездвижил Стадиса, а сам сбежал.

«Сначала проверим плохую версию, – решил Юлиус. – В конце концов, никто не мешает потом извиниться». Мошенник поднял повыше свою импровизированную дубину и сделал еще один шаг к Леониду. Кажется, в писке Александра добавилось ободряющих ноток.

Когда до ученого оставался всего один шаг, тот внезапно и резко открыл глаза.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Беспомощный Леонид и крадущийся с дубинкой Юлиус.

– Лучше по затылку, – сказал Стадис спокойно. – Так, даже если не насмерть, то я долго проваляюсь без сознания.

– Да я, собственно… – протянул ошеломленный Корпс.

– Я могу притвориться, что все еще не пришел в себя, если так будет легче нанести удар.

– Совсем у него от большого ума голова повернулась, – пробормотал Гераклид.

– Тихо ты, ему же больно, – шикнула на него Флавия.

– Мне тоже больно…

– Да, мне больно, – Леонид говорил неожиданно торжественно, словно читая поминальную речь или выступая перед огромной толпой. – Мне больно, потому что меня предали. Да, именно предали! И предательство это совершил лучший, а вернее – единственный друг, который у меня есть.

– Что-то я ничего не понимаю, друг мой, – вздохнул Юлиус. – Слушай, ты вправду хочешь, чтобы я тебя ударил этой деревяшкой, потому что тебя кто-то там предал?

– Не все так просто, – послышался знакомый голос Диоса-Гермеса.

В другое время мошенник бы съехидничал, что тот, как всегда, явился под самый конец, когда трудности уже закончены, но сейчас Юлиус обрадовался тому факту, что пришел хоть кто-то, кто наверняка сможет все объяснить. И сразу после этого Корпс устыдился своей радости – ведь он и так неплохо справлялся сам. А теперь вся слава вновь достанется богу. Как будто ему и без этого ее мало!

– Ты где шлялся? Видишь, что случилось, пока тебя не было? У меня в ноге – дыра!

– Меня ждали дела, несравненная Фло. Но поверь мне, если ты не сможешь ходить – я буду носить тебя на руках.

– Ох, это так мило…

– А что касается нашего друга. Или, вернее будет сказать, уже не друга, то пусть он сам все объяснит. И, на всякий случай напомню, кто-то из философов говорил, что вовремя предать – это не предать, а предвидеть. Так что, достопочтенный Леонид, будьте добры разъяснить, чем вы занимались перед тем, как Александр подстроил так, что вы упали на этот пульт.

– Александр?! – Юлиус, Флавия и Гераклид вскрикнули почти одновременно. Поверить в то, что крот предал своего хозяина, было невозможно.

– Да, Александр, – Леонид сел. Теперь его окровавленное лицо выглядело одухотворенным. – Предательство, которое невозможно забыть. А ведь я просто вершил историю. Боролся за свои права, как мог.

– Какие еще права? – хмыкнула Флавия. – Биться лицом об механизмы?

– Я придумал, как использовать энергию молний для работы механизмов. Я придумал, как управлять ими на расстоянии, что и делал здесь, с помощью этого пульта. Я изобрел то, что вам даже и не снилось. И все это хотят отдать Зевсу. Потому что, видите ли, бог об этом заявил. Конечно, у него больше прав, чем у меня. Вот только я скажу вам, когда боги начинают отбирать изобретения у смертных, то они слабее их. И такие боги нам не нужны.

– Хм, ну, начнем с того, что Зевс начал это все еще до вашего рождения…

– И чего он добился? Где патенты? Где изобретения? Где внедрение в производство? Где это все?!

– Эм… – на мгновение Юлиус почувствовал себя Гераклидом, которому вместо встречи с оракулом предлагают обратиться за предсказанием к железному механизму из разряда «опустите драхму – распечатайте прогноз на день».

Как объяснить, что есть то, что не просто не укладываются в существующее положение вещей, а вообще не может там находиться? Какие аргументы использовать в споре с собеседником, который доказывает, что небо должно быть оранжевым в крапинку – и никаким другим? Как вообще можно говорить с человеком, который долго притворялся здравомыслящим, а потом вдруг неожиданно вышел на такую грань логики, с которой ты в корне не согласен?

Однако дверной косяк в руках и Гермес за спиной ощутимо придавали уверенности, и Юлиус все-таки продолжил:

– Эм, знаешь, уже не друг, богам не пристало заниматься всей этой бумажной канителью. Не кажется ли тебе, что если бы они подходили к своим делам по человеческим меркам, многие чудеса и свершения просто не состоялись бы. Если бы, к примеру, Зевсу пришлось стоять в очереди за предсказанием от премудрой Афины, вместо того, чтобы прямо ее спросить…

– И пришлось бы! Все должно быть по правилам! Кто первый оформил патент, тот и прав! – Леонид выплевывал фразы одна за другой, лицо его багровело, а Корпс недоумевал все больше: куда девался тот спокойный, рассудительный, адекватный инженер, которого он спас из-под колес мобиля всего несколько месяцев назад? – Еще им, новый договор писать! Обойдутся! Право назваться первооткрывателем электричества принадлежит мне!

– Так назваться – это ж еще не бумажка, не доказательство, к которым ты питаешь столь нежную страсть, – в голове Гермеса слышалось неприкрытое ехидство.

Леонид, тяжело дыша, криво улыбнулся:

– Назваться не голословно, а в триста девятнадцатом приложении к старому договору. Гефест меня впишет. Он пообеща…

В этот момент Юлиус решил все-таки последовать совету жертвы и прицельно врезал Леониду по затылку. Тот на полуслове свалился лицом вниз.

– Запрем его здесь? – поинтересовалась Флавия, почесывая горестно пыхтящего Александра по спинке.

– Ни в коем случае, Фло. Отвезем к эскулапам, скажем, что помутился умом и пытался убить себя – видок у него соответствующий, а несколько десятков драхм подтвердят нашу версию. Запирать изобретателя в собственном доме – оставлять за спиной взрывное устройство замедленного действия. Тем более, что теперь Гефесту, скорее всего, известно о наших планах… Интересно, что Стадис успел разболтать? Юлиус, много ли ему было известно?

– Немного, – невольно расплылся в улыбке мошенник. Уж больно ему нравился план финальной схватки с богами – неповторимой простотой и изяществом. – Я и сам не то чтобы очень много придумал. Но на веселый вечер хватит.

 

Глава двадцать четертая.

Вершины и свершения

– Тяжело, – просипел Гераклид и оглушительно чихнул. Попытался вытереть нос рукавом и уронил бочонок – третий раз за последние пять минут.

– Всем тя…

– Нет, – аргументы не действовали. Скульптору, художнику – да и в целом духовно богатому человеку – было жарко, неудобно и гадко, и эти личные неудобства с лихвой перевешивали командный дух, обязательства и необходимость соблюдать маскировку. – Нет, мне тяжелее! Ты только посмотри на нос! На щеки! И даже шея, а…

Вместо того, чтобы поднимать упавшую ношу, Гераклид страдальчески тыкал себе в лицо:

– Раздражение! Шелушится! Вот, вот и вот!

Флавия громко фыркнула.

Юлиус возвел глаза к небу.

Успешно опробованный на поросенке способ превращения обычного существа в сказочное – при помощи золотой краски и подручных материалов – работал на все сто. Из Юлиуса получился худой сатир с кустами шерсти, торчащими из огромных ушей, глуповатой улыбкой и пританцовывающей походкой. А Гераклид, кожа которого сразу же «заявила» о нежелании мириться с краской, выглядел как сатир-пропойца с красной рожей и припухшими глазками.

Гермес, увидев его в подобном обличии, долго смеялся, да так, что пришлось после успокаивать Аквуса и заверять, что ухахатывался бог обмана над тем, как ловко Гераклид обманет небожителей.

– Наконец-то внутреннее содержимое совпало с внешним, – шепнул Гермес на ухо Юлиусу в тот момент. И добавил, уже для всех. – Маскировка хороша, но любой небожитель, оказавшись рядом, раскусит ее в момент. Хотя… пока вы с этими бочками дотащитесь до вершины, от вас будет вонять, как от самых натуральных козлов – к вам и близко никто не подойдет.

Нельзя сказать, что мошенник полностью поверил, но на всякий случай решил перестраховаться. Неприглядная и в чем-то даже неприятная сторона жизни сатиров была похожа на правду.

– А ну пошевеливайтесь, чего встали!

Флавия, надо сказать, идеально вошла в роль. Как будто всю жизнь правила винным караваном с двумя сатирами-прислужниками. А уж как она обращалась с кнутом… просто сказка!

– Сама бы пошевелилась, – буркнул Гераклид. – Легко тебе там, на телеге. Давай, слезай вниз. Взяла бочонок в руки и пошла, я и сам могу править!

В последнем Корпс изрядно сомневался, но возразить он не успел. Кнут просвистел совсем рядом с Аквусом. Скульптор от удивления и страха упал, бочонок выскользнул из рук, ударился о землю и покатился. С каждым его взлетом падало вниз сердце мошенника, который отчетливо представлял, как доски разбиваются об камень. И отборнейшее вино, взятое у самого Диониса, выливается на землю.

И уж если у Юлиуса такое творилось на душе, то не стоит и говорить, как переменилась в лице Флавия.

– Неповоротливая тупоголовая свинья! – выкрикнула она и принялась размахивать кнутом так, что уши заложило от свиста.

Плеть не попадала по Гераклиду, а всего лишь задевала волосы, но тот каждый раз вскрикивал, словно его стегали по-настоящему. Юлиус понял, что надеяться на скульптора бесполезно – пришлось мошеннику бежать вдогонку за бочонком, который – слава Фортуне! – застыл на одном из пригорков. Возвращаясь назад с тяжеленной ношей, Корпс преисполнился уважения к настоящим сатирам, которые вот так вот и жили из года в год, и одновременно с тем подумал, что ноша мифических существ иной раз бывает очень тяжелой. Как в что ни на есть прямом, так и переносном смысле – постоянно кто-то пытается поймать, убить, вырвать клок шерсти или ещё что-нибудь для своих ритуалов. В общем, быть близко к небожителям получалось накладно, как ни крути.

«И скоро мы будем очень близко», – подумал мошенник, заметив, что до входа осталось всего ничего.

…

«Вход» в обиталище богов выглядел как широкий мраморный порог с резными орнаментами и картинами на исторические темы. Долго разглядывать их мошенник не стал – рядом переминались с ноги на ногу крепкие ребята с ритуальными копьями и вполне неритуальными арбалетами, смотрели парни хмуро и недоверчиво, и оставаться даже лишнюю секунду рядом с ними Юлиусу абсолютно не хотелось. Однако он успел отметить, что автор рисунков знал о прошлом явно больше, чем преподаватели истории в школах.

Например, гарпии, отнимающие повозку у Гелиоса – кто бы мог представить себе такое?

Или Афродита, которая спорит с Венерой в зеркале и явно страдает от раздвоения личности.

Но особенно Юлиуса почему-то порадовал удирающий от лернейской гидры Геракл. Он бежал, смешно размахивая руками, с таким растерянным выражением лица, что становилось ясно – двенадцать подвигов ему дались явно не так просто, как об этом рассказывали официальные источники.

– Ну, и?.. – вопросительно прохрипел Гераклид, озираясь по сторонам.

В ответ Флавия молча показала ему кулак и достала из складок юбки припрятанную там бумагу. Пробежала ее глазами, утвердительно кивнула, закусив губу, и показала хлыстом:

– Нам направо, во-о-он к тем кустам. А дальше будет тропинка.

Аквус возмущенно фыркнул, всем своим видом показывая, что он думает об идее идти дальше и о ситуации в целом, а главное – об Олимпе в частности. В принципе, мошенник его понимал.

Если не знать, что находишься на вершине мира, имелся шанс прохлопать ушами всю торжественность момента. Ибо декорации подкачали. Или их просто не удосужились завезти сюда.

Горное плато выглядело как тысячи подобных ему. Трава, низкорослые деревца, груды булыжников, десятки переплетающихся тропинок и роса под ногами. Самое обычное место. Не верилось, что именно отсюда вершились судьбы Земли. Ничего необычного. Ни грамма возвышенного. Даже воздух – и тот перестал быть разреженным, как на подходах к порогу, и привычно пах цветочной пыльцой, пылью и морем….

Стоп.

Каким еще морем?

Юлиус потряс головой, чтобы разрушить иллюзию.

Сначала ему показалось, что ничего не изменилось. А потом – всего лишь сместилась точка зрения, мир раскрылся под другим углом – и у мошенника захватило дыхание.

Здесь все детали были идеально выверены. Нарисованы, посажены, слеплены так, что казалось, будто ты вернулся в детство. Будто десятки и сотни моментов «где-то я это уже видал, может, во сне?» сложились наконец в мозаику, и ты оказался в месте из собственных грез. Выпуклых и живых в своей обыденности. Обычности. Сон, который можно потрогать рукой. И ты внутри него – всего лишь песчинка.

Будто пропала тяжелая бочка, и перестала ныть стертая пятка, и Юлиус даже на секунду забыл, зачем вообще сюда пожаловал…., но тут винный караван Диониса с тележкой, жрицей и двумя нелепыми сатирами дотопал до кустов. И свернул налево. А потом еще раз налево.

– Ах… – Гераклид выронил бочонок одиннадцатый раз за день, но впервые на него никто не огрызнулся.

Тот из поэтов, кто взахлеб разливается о волшебных олимпийских пирах, о золотом винограде и искристом вине, об амброзии и ее божественном вкусе, об изысканных блюдах и кружевных хрустящих салфетках… тот не подарит своим слушателям и сотой доли великолепия, которое открылось перед «пьяным караваном».

Парящие в воздухе молочно-зеленые огоньки.

Распускающиеся и тут же вянущие цветочные звездочки на длинных лианах.

Столы под лилово-золотистыми скатертями, которые ломились от сладостей. Орехи в меду и розово-медный джем из груш, сваренных в молодом вине. Тушеная дичь – а рядом с ней высокие хрустальные бокалы с переливающимся кармином.

Вместо скучных стен пиршественного зала – перламутровые ленты из невесомой ткани, пляшущие на ветру.

И Они – боги, полубоги и герои. Звонко смеющиеся, хлопающие друг друга по плечу, громко бахвалящиеся своими успехами и с хохотом пересказывающие поражения. Те самые легкомысленные, тщеславные, гордые и веселые, на которых равняются все дети, успев едва выпутаться из пеленок.

Правда, кое-кого все-таки не было. К примеру, Юлиус так и не смог высмотреть Зевса, Афину, Артемиду, Аполлона и еще многих из старых и сильных богов.

Или уже не таких сильных?

– Как будто уже победили и празднуют, – пробормотал Корпс.

– Боги! – благоговейно воскликнул наконец понявший, что это не сон, Гераклид.

– Знатная пирушка, – одобрительно прицокнула языком Флавия.

Найдя распорядителя и оставив его разбираться с вином, жрица смущенно улыбнулась и исчезла в толпе, слегка прихрамывая на еще не до конца зажившую ногу.

– Я, это, тоже погулять схожу.

Все в Аквусе, от поднятых жалобных глаз до кончиков пальцев, на которые он привстал от нетерпения, выражало покорность, смирение и мольбу. В руках художника Корпс заметил скомканный лист бумаги. На лице мошенника засияла довольная улыбка.

– Автографы собирать?

– Ага, – коротко кивнул Гераклид.

Юлиус махнул рукой, и Аквус едва ли не вприпрыжку помчался в гущу богов. По пути он их расталкивал и путанно извинялся, но вся его фигура была пронизана странной для подобного телосложения легкостью.

– Чувствую себя отцом семейства, отпустившим детей на прогулку, – пробормотал Корпс.

– Вот уж про тебя никогда бы не подумал, мальчик – отозвался кто-то неподалеку.

Мошенник обернулся и обмер. Двуликий Янус собственной персоной. Улыбался то одной физиономией, то другой. Наверное, дразнился из-за того, как все получилось в прошлый раз.

– Увидел знакомую краску, решил посмотреть, кто тут, – сказал Янус. – Должен признать, себя ты замаскировал лучше, чем поросенка.

– У поросенка были крылья, – пожал плечами мошенник. Глупо было отрицать, что он не настоящий сатир..

– Я говорю про того поросенка, который сейчас только что умчался вдаль. Согласись, мальчик, никак иначе его назвать нельзя.

Это «мальчик» на удивление не раздражало. Как-то само собой в голове Корпса сложилось, что Янус, которому было несколько тысяч лет, вполне себе мог это позволить. Возможно, он и некоторых богов и героев так называл. С него станется.

– Можно, – тем не менее вступился за друга Юлиус. Право обращаться с Гераклидом так, как он того заслуживает, распространялось только на «своих».

– Ну да ладно, мне все равно.

– Врет, – прокомментировала вторая «личина» Януса. – Не все равно, а наплевать. Но это не важно. Гермеса давно видел?

Мошенник оторопел. Янус своей молодой ипостасью подмигивал ему заговорщицки и глазами показывал что-то вроде: «Мы с тобой взрослые люди, зачем ходить вокруг да около. Ты все прекрасно понимаешь, я все прекрасно понимаю, так неужели мы не сможем договориться?»

– Видел, – уклончиво ответил Юлиус. – Бывало такое.

– Если увидишь еще раз, напомни, что он мне должен.

– Ладно, только не знаю, когда…

– …Ох, да хватит изображать Актеона, замеченого Артемидой, – Янус зевнул и переменил личину. – Я начало и конец – я все знаю. И почему вы здесь – тоже. Не знаю, как вы собираетесь это сделать, но это и ни к чему мне. Я – лицо заинтересованное. Даже два лица. В общем, как увидишь – передай, чтобы и про меня не забыл. Есть одна придумка насчет дверей. Он помнит.

– Какая придумка, – заинтересовался Юлиус.

– Вот, так бы сразу. Хорошая. Самораздвигающиеся двери. Для удобства, – Янус подмигнул мошеннику, а затем зевнул. – Пойду я, мальчик. Скучно здесь.

– Скучно?! – изумился Корпс. – Да разве может быть скучно на пире богов?

– Еще как. Особенно, если они тут постоянно. Здесь и богов-то нет нормальных обычно. Так, полубожки и прочие мифические сущности развлекаются. Те, кто силой наделен, они больше любят внизу время проводить. Говорят, так интересней, – Янус пожал плечами. – Это сейчас еще все пристойно, а вот стемнеет – такая попойка начнется. Хотя сегодня все стараются выглядеть трезвыми. Не иначе кто-то из высших собирается пожаловать.

– Гефест, – пробормотал Корпс.

– Может, и Гефест. А, точно, свита уже здесь. И Посейдон, кажется. И кто-то там еще. Много их сегодня собралось. Впрочем, все равно скучно.

Янус кивнул Юлиусу и отошел в сторону, а мошенник принялся высматривать «небожителей». Одновременно с тем Корпс размышлял, стоит ли доверять словам Януса. Нет, не про Гермеса – здесь, скорее всего, действительно правда. Но вот по поводу «нескончаемой пирушки» мошенника терзали сомнения.

Он слышал, конечно, про общество богатых и ленивых людей, которые жизнь свою проводили в праздных удовольствиях, но что подобное свершается на Олимпе – это было уму непостижимо.

«Им просто скучно, – подумал Корпс. – Вот и развлекаются, кто как может. Одни делают вид, что они люди и никаких „божественных способностей“ у них нет, а другие творят, опять же, среди людей. Электричество Зевса, раздвижные двери Януса – все это из одной торбы. Те, кто считают себя богами, тратят время в праздной неге. А настоящие боги продолжают творить».

И все происходящее тут же предстало перед мошенником в совершенно ином свете. Да, Олимп выглядел, как прекрасный мир родом из детства. Но в этот мир будто приехала дрянная ярмарка. Балаган. Горы мусора из разбитых бочек и огрызков. На луг выгнали пастись коз, которые только и делают, что жрут и гадят. А когда они уйдут – от луга не останется ничего.

Похоже, скачок, о котором говорил Гермес, нужен скорее богам, чем людям.

Юлиус разом погрустнел, но долго это состояние не продлилось. Мошенник увидел в толпе пирующих знакомый лик Тихе. Кажется, богиня улыбнулась ему. «Хороший знак, – подумал он. – Или случайность?» Как будто в ответ на ладонь к нему опустилась цветочная звездочка. Она была соткана из зеленых и белоснежных лепестков напополам со светом, мерцала и переливалась. Полежав несколько секунд, цветок задрожал и распался… на горсть бледных конфетти.

– Балаганное чудо, – усмехнулся Юлиус. – Может, именно такого я и заслуживаю?

Он поднес ладонь к глазам. Разноцветные конфетти блестели и переливались на солнце. Задумавшись на секунду, он слизнул красный кружок. А потом два синих. Кисленькие леденцы щипали язык. Краем глаза Юлиус увидел, как Гераклид пробивается сквозь свиту к Гефесту, и улыбнулся – на этот раз широко и радостно, как в детстве. Как ни крути, мошенник до подъема на Олимп слишком любил ярмарки и балаганы, чтобы сейчас окончательно и презрительно отказываться от этой привязанности. Кому изысканные и высокоморальные радости, а ему предназначена компания бога воров, двуликого кривляки и богини случайностей – правда, по слухам, не она вертела случаем, а случай распоряжался ею, как хотел.

– А теперь, дорогие боги, смотрите – на арене самая знаменитая балаганная труппа современности и ее главный комик – Гераклид! – прошептал Корпс и прищурил глаза. Толстый Аквус как раз отступал от Гефеста, заискивающе глядя ему в глаза, с поклонами, на трясущихся ногах. Вся его фигура выражала крайнюю степень восторга и подобострастия, однако взгляд уже нацелился на следующий объект поклонения – всего в десятке метров Посейдон хлестал вино прямо из горлышка.

– Давай-давай, ловкий наш, – пробормотал Юлдиус голосом сладким, как амброзия, и свистнул с ближайшего столика творожную лепешку.

…

Обратная процессия выглядела уже не столь внушительно. Украдкой помахавший вслед Янус не преминул съязвить про облупившуюся краску и вред чревоугодия, однако Юлиус не купился на провокацию, сдержанно кивнул на прощание и от души дал Гераклиду пинка под зад, чтобы тот двигался быстрее. Желательно, быстрее, чем встречные муравьи и ленивые облака, спящие вокруг обиталища богов.

Особенно движение вниз замедлял лист бумаги, который Гераклид трепетно сжимал в потных ладонях – через каждый шаг его надо было рассматривать, разглаживать, поднимать к лицу и дышать на него. По всей видимости, свернуть в трубочку или – не дай Зевс! – сложить пополам или четвертинкой этот ценный документ было принципиально невозможно.

– Надругательство над божественной ценностью! – возмутился Гераклид, когда Юлиусу надоело возведение листа тонкой шелестящей бумаги в ранг безусловного абсолюта.

Если кто-то и мог в этом мире двигаться медленнее, чем отягощенный счастьем и автографами Аквус, так это Флавия. Героически перепробовав все вина, доставленные на праздник, жрица приобрела бесценный опыт дегустатора, но потеряла всю скорость передвижения.

Юлиус с трудом держал себя в руках, чтобы не подгонять ее колкостями. Или чтобы просто не схватить ее за руку и не тащить за собой. Единственное, что его останавливало – мошенник и сам не мог резво спускаться в мир людей.

Дело в том, что пока Гераклид собирал автографы, а Флавия исполняла свой жреческий долг, Корпс здорово объелся! В конце концов, глупо побывать на божественном пиру и не отведать амброзии. А потом еще и еще.

– Так-так-так, – Гермес, как всегда появился неожиданно, но на редкость вовремя – сгреб Флавию, которая собралась-таки засыпать на ходу, в объятия и подхватил листок, упущенный Гераклидом. – Успешно?

– Более чем, – Юлиус икнул и зачем-то продемонстрировал крылоногому богу горсть золотистых леденцов и деревянную дудку, обвешанную цветными лентами.

Мошенник и его покровитель несколько секунд разглядывали эти ценные ярмарочные сокровища, а потом хором рассмеялись.

 

Глава двадцать пятая.

Тогда и после

– Думаешь, мне стоит идти? – Юлиус спрашивал седьмой раз подряд. На месте Гермеса еще два раза назад он бы себя просто придушил на месте за трусость и отсутствие любопытства. Что за позор для честного вора!

– Я вот что не пойму, – Гермес сидел на придорожном камне и разглаживал перья – крылышки на сандалиях сильно пообтрепались. – Если бы я не позвал тебя с собой, ты бы сам побежал следом. Разве нет? Больше того, прибежал бы на встречу самый первый, нашел укромное место и оттуда наблюдал бы, давясь смехом от получившегося балагана. Нет?

– Да!

– Тогда хватит вести себя так, будто я тебя на перекресток дорог к Гекате тащу. В полночь. Связанного. Вместо этого стоило бы гордиться. Насколько я помню, за последние четыре тысячи лет никто не осмелился оспаривать желание Зевса видеть кого-то у себя перед троном. Особенно, если этот «кто-то» – парень, ухитрившийся провернуть такое дельце всего за три месяца.

– Да я не…

– Ты, конечно, не специально. По крайней мере, поначалу.

– Я не про то, друг мой, – Юлиус хмыкнул. – Я ведь не один все это провернул. Во многом случайно вышло…

– Как говорит твоя покровительница, Тихе, случайности не случайны. Так что не стоит умалять заслуги. Ты был основным двигателем этой истории. Так сказать, центральной осью, вокруг которой все и вращалось.

Корпс кивнул со смирением и покорностью, но на самом деле внутри разливалось ликование. Разом были позабыты мысли о том, что все вокруг самостоятельны, что заслуг Юлиуса никто не признает и прочее самокопание.

– А остальных брать не будем?

– Нет. Я очень люблю Фло, но, пожалуй, ей надо отдохнуть после вчерашнего. Свою порцию общения с богами она уже получила. А что касается Гераклида, – тут бог скривился, – он сыграл свою роль мастерски, да и я нахожу его забавным, но многие там, наверху, могут не оценить его эмм… манер. К тому же, ты представляешь, как будет разозлен тот же Гефест, узнав его?

– Да уж, представляю, – Корпс улыбнулся, но тут же нахмурился, кое-что вспомнив. – А как же Александр? Без него бы тоже многое не получилось бы.

– Он ушел, – Гермес пожал плечами. – Кажется, он действительно любит своего хозяина, потому что хныкал, пока я не позволил им воссоединиться. Думаю, так будет лучше для обоих. Может быть, наш маленький друг сумеет переубедить Леонида и вернуть ему душевный покой.

Юлиус подумал, что это было бы неплохо. Ученый ему нравился. До тех пор, пока не двинулся по скользкой почве авторских прав на электричество, и не расшиб себе там голову.

Во всех смыслах.

– Есть еще одна причина, по которой я не очень хотел идти, – признался Корпс. – Опять подниматься в гору. Конечно, мы можем поехать на повозке. Или верхом. Но все равно это ужасно утомительно.

Гермес расхохотался. Он смеялся так долго и заливисто, а смех был настолько заразителен, что мошенник и сам не удержался от улыбки.

– Глупость сказал, да? – спросил он, когда Гермес успокоился и только вытирал слезы в уголках глаз.

– Конечно, – кивнул тот. – Бог я или не бог?

После фразы он подмигнул Корпсу, показывая, что вопрос явно риторический.

Воздух вокруг них уплотнился, будто окунули в теплый кисель. Мошенник попробовал пошевелить руками – получилось, но с трудом. Затем по телу пробежала дрожь. Волосы поднялись, будто что-то тянуло их в небо. Послышалось сухое потрескивание.

А затем в один момент, с легким хлопком, все пропало.

– Ух-ты, – прошептал Юлиус, чувствуя, что других слов еще долго не сможет найти. Разве что «ах-ты».

Несколько секунд мошенник висел в пустоте. У нее даже не было цвета – будь вокруг молочный туман или чернильная тьма, глаза чувствовали бы себя гораздо лучше. Взгляд не мог ни за что зацепиться – ни за форму, ни за цвет, поэтому Юлиус почти мгновенно плюнул на любопытство и страсть к познанию, крепко зажмурившись. Здравый смысл подсказывал, что главное «ух-ты» подобных перемещений для смертного заключалось в банальной возможности быстро и безболезненно свихнуться на почве странности внешних обстоятельств.

– Думаешь заумно, как алхимик, – хохотнул за спиной Гермес.

– Я что, вслух это сказал?

– Именно. Держи себя в руках и не путай верх с низом, а мысли – с речью. Мы уже почти прибыли.

И действительно, почти тут же вернулась опора под ногами. Юлиус приоткрыл один глаз и обнаружил, что стоит на полу из черного мрамора с белесыми и перламутровыми прожилками. А вокруг медленно вырастали стены.

Все авторы исторических хроник, когда речь заходила о покоях Зевса, почему-то ограничивались общими словами и туманными обобщениями. Теперь мошенник осознал истинные причины. Зал казался… обыденным. Прямые линии, цвета в серой гамме – ни сногсшибательных украшений, ни пляшущих нимф, ни лазурных водопадов. И разлитая в воздухе звенящая тишина, будто рассыпающаяся каждую секунду на хрустальные осколки и колокольчики. И гул колокола, прозвучавший, как только Юлиус осмелился пошевелиться.

– Это нас приветствуют, – усмехнулся Гермес и повел Корпса к высокой двери из резной кости. – Старина любит показуху и театральные эффекты, этого у него не отнимешь.

– Да уж… – начал было Юлиус и прикусил язык. Первый раз в жизни – не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. До крови и багровых звездочек перед глазами.

Потому что за дверью обнаружился вовсе не благодушный Зевс, ожидающий ловкого мошенника для похвалы с глазу на глаз. Точнее, Громовержец там был, но в дальнем конце комнаты – он сидел за столом, подперев щеку кулаком, и тихонько смеялся. А еще с десяток верховных богов в упор смотрели на Юлиуса так, будто он ворвался без приглашения на званый ужин в дом правителя полиса. Впрочем, примерно так все и было, только «полис» – в сотни тысяч раз значимее.

– Гермес, тебе отказала хваленая скорость? – голос у Зевса был тихий, чуть хриплый, но когда он говорил, дрожали стены и пол под ногами.

– Я стер три пары крыльев на сандалиях, пока выполнял твое поручение, – Гермес сделал всего одно короткое и фактически не уловимое глазом движение, но вмиг оказался рядом с Зевсом, протягивая ему тонкий лист бумаги. – К тому же, не люблю копаться в бумажках.

Как только документ перекочевал в руки Зевса, боги наконец перестали сверлить взглядами несчастного Юлиуса, который готов был уже либо сквозь пол провалиться, и все, как один, посмотрели на Громовержца. Точнее, на договор, который он уложил на стол и победно улыбнулся.

На некоторое время в зале воцарилась тишина. Затем Посейдон – мошенник узнал его по трезубцу и короне – громко зевнул и отвернулся.

– Ну, и что это такое? Какая-то твоя отписка, Зевс? Отречение? – он хохотнул.

– Можно и так сказать, – улыбнулся в свою очередь Громовержец. – Сейчас подпишу, кстати, а то как-то нехорошо получается. Все уже, а я еще нет.

Правитель Олимпа протянул руку к документу. Из указательного пальца выскочила крошечная молния и, как заметил Юлиус, осталась сверкать на листе бумаги.

Боги недовольно зашумели. Корпс видел, как буквально налились кровью глаза Гефеста. Он сделал шаг вперед и что-то шепнул Посейдону. Теперь уже и бог морей смотрел на документ не смешливо, а подозрительно.

Мошенник подумал, что того и гляди прямо здесь начнется драка. По сути, если не считать Гермеса, Зевс находился в одиночестве в окружении врагов, но те, похоже, решили не рисковать. Появившийся из ниоткуда документ с их собственными подписями заставил небожителей быть более осторожными.

– Что это за игры? – спросил Гефест, чеканя каждое слово, как заготовку в своей кузнице.

– Никаких игр, – Зевс вдруг стал серъезным. – Эпоха игр закончилась. Больше никто не будет спокойно сидеть на вершине, пожиная плоды. Нам всем предстоит плодотворно поработать.

– Мы и не сидели, – Кузнец скривился. – Это вы прохлаждались и занимались не пойми чем.

– Все сидели. Просто у одних было преимущество: они пока сидели – получали силу. Согласен. Поначалу вы хорошо поработали, и это принесло свои плоды. Но потом вы поняли, что путь, по которому пошел мир, может не только возвысить вас, но и низвергнуть. И стали всеми силами этому мешать. А после решили взять власть в свои руки, пока можете. Не спорю, момент выбрали очень удачный. Чуть раньше – у самих сил бы не хватило. Чуть позже – не успели бы, – Громовержец пожал плечами. – Но теперь ваша сила будет измеряться не молитвами, а людскими делами. Идеями. Планами. И… впредь не стоит думать, что в противники вам достался никчемный старый бог, который уже ничего не может.

– Это почему же?

Вот теперь Юлиус уверился, что драка будет. Едва ли не синхронно Гефест, Посейдон и остальные сделали шаг вперед. Блеснул в неровном свете трезубец, качнулся молот, мелькнул чей-то кинжал, выскочивший из рукава. Мошенник не был трусом, но сейчас отчаянно осматривал помещение в поисках неприметных местечек, в которых можно было бы пересидеть и подождать, чем все закончится. От него сейчас не было никакого проку.

Зал заволокло тучами. Черными и тяжелыми. Они заполнили все пространство, так что Юлиус ничего не видел перед собой, кроме смутных силуэтов. Волосы знакомо встали дыбом, как будто мошенник вновь куда-то перемещался. Раскат грома прозвучал так внезапно, что Корпс вздрогнул.

А следом за ним, с такой же силой и мощью зазвучал голос Зевса.

– Остановитесь!

Слово прокатилось по всему залу. Отдалось от стен и ударило в голову. Затем оно стихло и единственным оставшимся звуком оказалось легкое потрескивание.

– Договор подписан, – произнес Громовержец уже более спокойно. – И вы сами подписали его. К тому же, в нем есть пункт, что отменить его действие могут только все боги разом. Если хотя бы один будет против – все останется, как было.

– Я не помню, чтобы я его подписывал, – возразил Гефест.

– Но ты узнаешь свою подпись? Или ты хочешь сказать, что это подделка?

Эту фразу Зевс произнес мягко, но смысл, вложенный в нее, мошенник понял сразу. «Уж не хочешь ли ты сказать, что я, повелитель Олимпа, вру тебе?» – вот что подразумевал Зевс.

«Действительно, он не выживший из ума старикан. И не веселый дедушка. Он – Бог! И не стоит об этом забывать», – подумал Юлиус и не смог понять, кому он адресует этот вывод – Гефесту или самому себе.

– Узнаю, – произнес Кузнец. – Хотя, повторюсь, не помню, чтобы я его подписывал. Бумажку принес Гермес, и я не удивлюсь, если здесь сокрыто какое-нибудь мошенничество.

– Ты меня обижаешь, – возмутился тот. – Когда это я опускался до подобного?

Тучи рассеялись, и Юлиус вновь смог рассмотреть присутствующих. Теперь они уже выглядели не так грозно. Кажется, боги были обескуражены. Некоторые – до такой степени, что стали уходить, не прощаясь. На том месте, где за мгновение до этого стоял Посейдон, взметнулась волна и с шипением ушла вниз, сквозь пол, оставив после себя островки пены. Прекраснейшая из бессмертных, Афродита, надула губки и, звонко цокая каблучками, направилась к двери. За ней, тяжело переваливаясь, пошла грузная Деметра, бормоча под нос что-то о нерадивых жрецах. «Молиться надо было лучше, храмы выше и жертвы богаче…» – сумел расслышать Юлиус. Гестия исчезла молча и незаметно.

Что же вы так, – Зевс оперся подбородком о сложенные руки, мягко улыбнулся и вмиг превратился в добродушного старичка, на вид абсолютно безопасного. Похоже на сытого кота, который убил и съел десяток мышей, а после этого прилег отдохнуть на пороге амбара с лоснящейся довольной мордой. – Почему ходите без напутствия? Или хотя бы без признания собственного поражения.

Насчет поражения мы еще посмотрим!

Гефест скрипнул зубами, развернулся и бросился к двери. По пути он в сердцах размахивал молотом направо и налево – так широко и сильно, что Юлиус вдруг обнаружил себя забившимся под стол и прикрывающим голову руками. Ум еще не успел проанализировать опасность, а инстинкт самосохранения уже сделал свое дело.

Вот уж не думал, что последним останется самый вспыльчивый, – проводив взглядом Кузнеца, громовержец уставился на Ареса.

А какой смысл уходить сразу после того, как вспылил? – бог войны провел ногой по полу, чертя дорожку в золе и угольках. – Идеи переворота и прогресса неплохи, если забыть о том, что для нас это поражение. Надоело держать бойцов на мечах, когда давно пора брать в руки пистолеты…

Арес подхватил со стола шлем, украшенный высоким плюмажем, оскалился и тоже ушел. Афина, которую Юлиус до последнего мгновения принимал за статую, наклонилась к Зевсу:

Отец, ты уверен, что их следовало отпустить?

Уверен.

А если они начнут восстание?

Не начнут. Запечатленное слово бога гораздо сильнее его сиюминутных порывов. Тем более, что я верю – со временем они все поймут выгоду. Пусть сила и власть перестанут зависеть от молитв и жертв, зато какой простор для творчества! Для новых изобретений! Для… а специально для Юлиуса я хотел бы сказать пару слов.

У Корпса вмиг пересохло в горле.

А… – оказавшийся за спиной Гермес схватил его за шиворот и выволок из-под стола.

– Здорово ты придумал с автографами. Уж если на чем и играть, так это на нашем самолюбии. Каждому хочется признания.

– Ээээ… Ну, да, – на язык просились лишь отдельные буквы и самые короткие бессмысленные слова.

– И особенно тонким ходом было поручить дело тому, кто не знал о его истинной сути.

– Зато по возвращении меня ждет истерика со стенаниями и причитаниями – «ах, куда исчезли драгоценные подписи богов и их приспешников…» – Юлиус нашел в себе силы поиронизировать и в честь этого даже собрался выдохнуть с облегчением, но не успел.

– Поговорим о твоей судьбе.

Сказано это было спокойно, однако живое воображение мошенника сразу подкинуло ему воспоминания о знаменитых ворах, чьи головы находили на пиках, а тела – в колодцах. После того, как они выполняли задание какого-нибудь важного господина – настолько важного, что ему ни к чему оставлять свидетелей.

– Чего ты хочешь? После всей этой аферы, которую провернули вы с Гермесом, он выпросил у меня отдых до начала нового века. Осталось узнать, чем я могу наградить тебя. Думай и отвечай быстро – я не люблю чувствовать, что должен смертному.

Лишь стоило этим словам прозвучать, как Юлиус Корпс понял, что до этого жил неправильно.

«Никогда не накапливай вещей. Отправляйся в путешествие налегке. Не имей ничего, что тебе не жалко потерять…» – все эти наставления Фавна, ставшие для мошенника принципами, рассыпались в один миг, словно их не было. Для этого оказалось достаточно всего лишь одной фразы «Чего ты хочешь?». Правда, ее задал тот, для кого не было никаких преград, и может быть, именно поэтому в голове Юлиуса вмиг образовалась воронка, втянувшая в себя здравый смысл. Как говорится, слишком хорошо – тоже плохо.

«Что я хочу? Вот так просто взять и сказать? Корабль, как у Леонида… нет! Никаких кораблей, морозильных ларей и прочего. Нужно что-то принципиально новое. Но что? Мне ведь так много всего нужно, у меня ведь никогда ничего толком и не было. Может быть, я хочу красивую, умную и послушную жену? Нет. Я еще не готов. Предугадывать мысли людей, чтобы знать, как их обмануть? Так неинтересно. Чтобы никогда не было ни холодно, ни жарко? Надоест. Свой собственный остров? Вечную жизнь?»

Голова шла кругом. Юлиус переводил взгляд с Гермеса на Зевса, ожидая, что кто-нибудь из них подскажет. Намекнет, где сокрыта выгода. Но один посмеивался, а второй становился все более нетерпеливым.

И вот, когда брови Громовержца из вопросительных превратились в хмурые, мошенник наконец решился.

– Хочу, как он! – выпалил Корпс и ткнул пальцем в Гермеса.

Запоздало вспомнив, что, вроде бы, в приличном обществе – а общество двух богов вряд ли могло считаться неприличным – так не делают, мошенник, смутившись, убрал руку.

Однако слово прозвучало.

– Как он? – Зевс продолжал хмуриться. – Отдохнуть до начала нового века? Что ж, это можно будет устроить.

Лицо Громовержца разгладилось, и он вновь улыбнулся. – Хотя, признаюсь, я ожидал чего-нибудь более сложного.

– Все сложности он создаст себе сам, – хмыкнул Гермес.

– Ну, тогда, думаю, не заскучает. С деталями разберемся позже. А теперь – мне пора.

Зевс многозначительно посмотрел на Юлиуса, но тот не сразу сообразил, что «мне пора» в устах верховного бога означает, что пора как раз им – Корпсу и Гермесу.

Последний раз окинув чертоги Зевса взглядом, мошенник подумал, что, в сущности, как-то все вышло по-скромному. Даже не верилось, что именно сегодня и именно здесь состоялось окончательное падение старой эпохи. Она еще, конечно, будет бороться изо всех сил. Может быть, агония продлиться долго, но, в конечном итоге, все либо приспособится к новым условиям, либо умрет.

От этого даже стало немного грустно.

– Ты как будто сейчас проиграл, – заметил Гермес, пока они шли.

– Что-то вроде того, друг мой, – признался мошенник. – Мне старый мир нравится. А новый… ну, он, наверное, будет замечательным, но я его слабо представляю, чтобы вот прям сейчас радоваться. Да и еще – я не люблю концовки. В завершении истории все уже устали, раздражены, успели множество раз перессориться, хотят побыть подальше друг от друга. Некоторые, конечно, желают остаться вместе, но отдельно от остальных. В общем – представление окончено, зрители расходятся, да и артистам пора снимать маски, смывать грим, разоблачаться и превращаться в обычных людей. Ярмарка закончилась, и балагану пора уезжать.

– Вот как тебя понесло, – уважительно прицокнул языком собеседник, но более ничего не сказал.

Когда тьма во второй раз за сегодняшний день окутала их и у Юлиуса завертелось в глазах, он успел запомнить картинки-настроения, возникшие яркими вспышками.

Монорельсовая дорога, опутывающая весь город и проходящая даже сквозь здания. Переливающееся огнями ожерелье на теле полиса. Шумные улицы, сотни спешащих людей. Не похожие ни на кого из современников Корпса, они торопятся есть, спать, жить, любить. Их одежды, лица, жесты – все это чужое, но в тоже время время в глазах их тот же огонь настоящей жизни, что горит в самом Юлиусе, Флавии, даже в Гераклиде. Мобили диковинной формы – округлые и прижимающиеся к земле – рыскают по улицам. Иногда возникает ощущение, что они даже не касаются поверхности дорог. Возможно, так и есть, потому что мошенник видит и летающие мобили, и плывущие по воде. И даже погружающиеся в толщу земли. Боги едва ли не на равных с людьми живут в этом мире. «Электрокомпания Зевса», «Охранное предприятие Ареса», «Морские перевозки Посейдона», «Театр драмы Аполлона», «Заповедник Артемиды»… – вывески мелькают перед глазами, закрывая одна другую и…

…хлопок. Дом Леонида. Удивленное лицо Гермеса подсказало Юлиусу, что восторг слишком явно написан у него на физиономии.

– Я видел его, новый мир! Когда мы перемещались, картинками-образами.

– Повезло, – едва ли не с завистью прошептал бог. – Мы живем долго, а потому не можем видеть будущего. Только стараемся предугадать.

Мошенник ничего не стал отвечать. Гермес наверняка доживет до этого времени, ну, а что касается Юлиуса – глупо думать, что перемены окажутся такими быстрыми.

– Ладно, хватит о плохом, – бог плутовства подмигнул Корпсу. – Слушай, когда ты говорил об отдыхе, это же не означает, что ты решил завязать? Если мне понадобится человек, чтобы помочь с каким-нибудь дельцем…

– … то ты можешь на меня рассчитывать, – улыбнулся в ответ мошенник.

– Отлично! Передай Фло, что я еще сегодня загляну.

Гермес на прощание кивнул и вновь исчез. А Юлиус принялся размышлять: как убедить Гераклида, что его листок пошел на благое дело, и как объяснить, что за это благое дело Аквусу совсем ничего не положено.

«Надеюсь, его недовольство тоже в итоге останется в старом мире, – ухмыльнулся мошенник. – Хотя что-то мне подсказывает, что некоторые вещи и люди совсем не меняются…»