М. Юрьевой

Ах, вчера умерла моя девочка бедная,

Моя кукла балетная в рваном трико.

В керосиновом солнце закружилась, победная,

Точно бабочка бледная, — так смешно и легко!

Девятнадцать шутов с куплетистами

Отпевали невесту мою.

В куполах солнца луч расцветал аметистами.

Я не плачу! Ты видишь? Я тоже пою!

Я крещу твою ножку упрямую,

Я крещу твой атласный башмак.

И тебя, и не ту и ту самую,

Я целую — вот так!

И за гипсовой маской, спокойной и строгою,

Буду прятать тоску о твоих фуэте,

О полете шифонном… и многое, многое,

Что не знает никто. Даже братья Патэ!

Упокой меня. Господи, скомороха смешного,

Хоть в аду упокой, только дай мне забыть, что болит!

Высоко в куполах трепетало последнее слово

«Аллилуйя» — лиловая птица смертельных молитв.

1916–1917