© Дмитрий Сергеевич Веряскин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

 

Глава 1. Новый день

Утро…

Над городом и казалось целым миром, все так же нависали серые, гноящиеся тучи, готовые в любую секунду вылить ядовитые слезы Господни, смыв все то, что нам так дорого и любимо, смыв боль, ненависть, горе.

Осень…

Я смотрел в окно и ждал. Вдали громыхнуло. Выпил глоток кофе. Пошёл дождь. Мы остались гадить!!!

В ванной журчала вода, Ира напевала Билана: «Я просто люблю тебя». Закончились сигареты, из её сумочки достал гейский «Kent» nanoteк. Закурил. Капли дождя громко стучали по стеклу.

Пропикали часы 8:00. Подобно собаке Павлова, начинаю пережевывать бутерброд, суечусь, тороплю Иру. Она, как обычно, невероятно плавная – крутит голой задницей перед моим носом, но мои мысли далеки от ее тела, натягиваю брюки, обижается. Сейчас и весь день я уже не в силах кого-то трахать, весь день будет трахать мой мозг Генеральный – Вася.

Довожу Иру до ЦУМА, целует меня, щипаю её за задницу, взвизгнув, она радостно уходит.

Офис. Все как обычно унылые, не выспавшиеся, с тупой, силиконовой улыбкой рожи, готовые в любую минуту содрать её, показав истинное лицо – пасть злющего пса, текущий яд, огромные налитые кровью глаза, а за всем этим ужасом заячья душа. Всё как везде.

Юля – наша краса и гордость! Год крутит задницей перед Васей, и он ей не вставил! Именно факт этого заставил усомниться меня и некоторых коллег в его гетеро сексуальности, можно пропустить кого угодно, но не вставить ей просто невозможно – шлюха высочайшего класса, знающая в совершенстве все приёмы обольщения. Юля – стояк, так в шутку мы прозвали ее.

Вася вообще странный человек, ходячий, жирный, потный шкаф, с кучей разного размера ящиков, аккуратно заполненных разноцветными папками, файлами с экономикой, менеджментом, рекламой, пиаром, отчетностью за квартал, за год. Цифры, буквы, цифры, буквы, в этом весь Вася.

И сейчас этот цифробуквенный микс, въедается в меня своими глазами-бусинками.

– Николай, ты работал с «Тайфуном»?

– Да, – отвечаю я.

– Тут такое дело….. Одному из моих сибирских партнёров нужна помощь и как раз франшиза «Тайфуна» – плёвое дело…

– Можно суть, – спросил я, оборвав его вранье. Чувствуя, что это плевое дело – очередная гроздь геморроя в моей заднице, которая всё никакая не привыкнет.

– В двух словах. В Республике Тыва она хочет открыть сеть «Тайфун», опыта работы нет в этой сфере, поэтому она обратилась ко мне. Я хотел отправить в командировку Юлю и Андрея Филиппова, но Юля настаивает на твоей кандидатуре.

– Во-первых, не могу представить, где это Тыва, во – вторых, с «Тайфуном» не всё так просто.

– Определенные договоренности уже существуют, вам нужно организовать рекламную компанию и оценить рынок. Да еще и твои добрые отношения с Артуром. Ерунда!

С этой ерундой я вышел из его кабинета, мог отказаться, но командировочные в размере месячной оплаты, халявная еда, проживание, плюс Юля, благодаря которой вскоре я мог пополнить армию онанистов, а главное – желание уехать из этого города и неважно куда. Главное, что подальше от вечерних, совместных просмотров сериалов с закадровым смехом, делающих меня идиотом, подальше от планирования не планируемых вещей, подальше от завтра, подальше от вчера. Ближе к сегодня. Ближе к жизни!

Тыва…

Далековато, практически трое суток в поезде и полдня на авто. Сегодня четверг, в субботу мы выезжаем, во вторник будем на месте. Весь день я просидел у компьютера, собирая информацию о Тыве, лютые холода, Саянские горы, снежные барсы и море марихуаны, невероятно красивые места (судя по фотографиям), минимальное проникновение сраной цивилизации, от которой нескончаемые рвотные рефлексы. Должно понравиться!

На этой мажорной ноте я вышел из офиса. Свинцовые тучи, как ни странно, пропустили несколько лучей солнца, будто освещая мое предстоящее путешествие, щурясь я впустил их. Вдохнул полной грудью смесь кислорода, выхлопных газов, парфюма, человеческой крови, запахи пыток и боли, нищеты и безысходности, сел в машину, закурил и поехал за Ирой. На М. Горького пробка, на Пушкинской всё в норме сообщает dj Радио «Адам», приятным голосом, верю. И включаю D’fm, где никогда нет никаких пробок. Вообще, я верю всем. Обмануть меня, что может быть проще? Меня обманывают все без исключения. Коллеги на работе, с наигранным участием спрашивают: «Коля, вид у тебя какой-то подавленный, может нужна помощь? Ты знаешь, для тебя что угодно». «Ты знаешь, этот ролик „Для сантехника“ – удачный рекламный ход». Обманывает Ира, говоря мне о своей любви, то же, вероятно, она говорит тому качку из отдела спортивного питания, который трахает её во время обеда. Меня обманула собственная мать, уговорив меня покинуть теплое, уютное место в ней, уверяя с снаружи гораздо комфортнее. И даже сейчас этот огромный баннер с рекламой автомобиля «Чувствуй перемены» нагло врет, перемен нет, и не будет!

Лживый век!

Я остановился у площади. Несколько таксистов с лицами победителей ели семечки, сплёвывая скорлупу на асфальт. Звук захлопнувшейся двери спугнул черных, красноклювых голубей власти, вскормленных в Резиденции президента. Армадой вражеских бомбардировщиков они летели в сторону пруда, сбрасывая кассетные бомбы вонючего дерьма. Глупые ноги хотели унести меня, спрятать под кроны деревьев, но ощутили сопротивление. Я стоял по колено в дерьме! Люди же спокойно проходили мимо, отвратительно чавкая и совершенно не замечая, в чем они живут. Они, я, все мы, давным-давно стали частью этой вонючей жижи, превратившись в безмозглые машины по производству дерьма. Мы – то самое образованное, цивилизованное общество, где отребье и всевозможная нечисть зовут себя Господами.

Звонила Ира.

– Да, – ответил я.

– Ну ты где? – резко и даже грубо спросила она.

– Я на площади, поднимайся, на Горького пробка.

– Все иду.

Я сел на скамейку, ожидая ее и провожая взглядом прохожих. Многие, проходя мимо, не стесняясь, тыкали в меня пальцем, истерически смеясь. Их дико смешили огромные, ветвистые рога, растущие из моей головы. Я – «Вечный муж» Федора Михайловича, единственно без шляпы и крепа на ней и без раздирающей, язвительной ревности внутри.

И можно ли скорбить по живым мертвецам? Ира восхищается их красотой, растит их, ежедневно сплевывая семя этого напротеиннеого качка мне на голову, будто выращивая «Клубень» Сорокина. Осторожно касается их, расшатывая ржавые гвозди Святого писания, вбитые в ее детскую голову. Она любит свои рога, и я их покорно ношу, не являясь их ревнивой частью, а только почвой. У меня никогда не было чувства собственности к ней, не было ревности, не было, и нет желания разоблачить ее. У меня нет к ней ничего, кроме мертвой эрекции.

– Привет, – целуя меня в щеку, сказала она, – как у тебя день прошел, не устал, ел в обед?

Она не ждала ответа, это протокол.

– Нормально все, – ответил я.

– Поехали домой.

– Поехали.

Почему я с ней? Или наоборот она со мной, потому что у меня член, а у нее влагалище. Этого мало?. Может быть потому, что я правдолюб, а она радикальная лгунья, она как ни странно верит в Христа и носик крест, а мне симпатичнее Будда, она скупа, а я последнее отдам нищим, я люблю собак, а она кошек. Она восхищается Биланом, а меня тошнит, она любит «Дом – 2», а я бы выжег его напалмом…

– Я купила тебе диск «Tiesto» – доставая из сумки его, сказала она.

– Зачем? У меня уже есть этот set.

– Ладно, верну обратно, – уставившись в дорогу, обиженно сказала она.

– Не нужно, тут есть бонусы, миксы на «Dance for life» я их не слышал, спасибо.

– Тебе никогда не угодишь, хочется сделать тебе приятно, а ты…

Она не закончила, что я? Это для меня так и останется загадкой. Правда можно предположить, например, свинья неблагодарная, вечно недовольный, хоть бы раз сказал спасибо (кстати, я говорю всегда) мог бы оценить. ЦЕНЮ!

У подъезда она с отвращением посмотрела на то, как я пожал часто трясущиеся руки Коли «Черного» и Андрюхи «Хромого». Интересно есть ли хоть один человек на «Буммаше», не знающий эту парочку? Все от мала до велика знали «Черного» и «Хромого». Большую часть своей жизни они просидели за решеткой, их сердца, души, память познали лишь предательства, унижения, голод, произвол, и ничего больше, хотя их души требовали другого. И теперь они, безуспешно пытаются, забыться, смыть алкоголем, все то, чем наполнены их души. Сейчас им известно, что такое счастье, но места для него в их сердцах нет. С ножем и пистолетом в руках они искали его, с завистью, жадностью в душах и грязью в сердце. Искали его в мехах, золоте, деньгах, боролись, дрались до крови за то, что борьбы не требует. Пытались обрести счастье в чем то, но и в чем-то счастья нет. Оно покоиться в нас и только в нас. Оно – динамитная шашка, поджигая которую, ты зажмуриваешь глаза, дрожа всем телом, ожидая взрыва. Взрываясь, она порождает колоссальной силы волну, сопоставимую с потенциалом Российского ядерного щита и США вместе взятых. Эта волна разрушает всё! Разрушает всё то, чем ты жил прежде, разрушает прошлое, уничтожая приобретенный опыт и знания, выметает из тебя всё то дерьмо, которым насильно кормили тебя с раннего детства. Взрыв слепит тебя, дезориентирует, ты не можешь смотреть, но спустя короткое время, обретая способность ВИДЕТЬ, ты сходишь с ума от счастья. Ты тонешь в многообразии красок, видишь те цвета, которые не могли присниться в самых абстрактных, фантастических снах, видишь жизнь в свете Господнем.

Я дал мужикам пятьдесят рублей и пошел вслед за Ирой, она готовила ужин, лег на диван, включил купленный ею диск «Tiesto». Из акустической системы полилась музыка. Еле слышный бит, становясь всё отчетливей, смешанный с сотней звуков, сладко раздражал слух. Музыка подобно паузе в сумасшедшем потоке бесполезных событий, она – молот, разбивающий склеп, с заживо погребенной душой, она – глоток воды для умирающего от жажды в пустыне, она – луч льющегося, густого, теплого света, пробивший стены глухой темницы, наполняя сердца страждущих надеждой.

Ира приготовила ужин. Человек, знающий толк и получающий удовольствие от пищи, был бы приятно удивлен разнообразием кухни. Я же абсолютно равнодушен. Меня вполне устраивает кофе с бутербродами, яичница с беконом, омлет, пельмени, салат из супермаркета. Она с детства усвоила народную истину, которая кажется мне глупостью: «Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок». Через мой же желудок этот путь закрыт, как и через секс. Именно эти два пункта и их идеальное исполнение она считала залогом счастья. На мой вопрос о счастье, она отвечала какой-то нелепицей, для неё оно не имело какой – то определенной формы, каких-то составляющих. Лишь огромное желание разлагаться в огромном бетонном скворечнике, облачать в дорогие наряды своё гниющее тело, побольше всего и как можно дороже. Иногда мне казалось, что её взгляд просветляется и она видит. В те моменты я пытался говорить с ней, помочь ей. Начиная с элементарных вещей, тех которые травят её. Я говорил ей, что человек, живущий во лжи, не способен даже коснуться счастья. В тот же миг она облачалась в боевые латы, обнажала клинок, отражая мои нападки. Я был не на её стороне.

– С чего ты взял? – сама не ведая, изобличала она себя, – я честная и порядочная девочка – уверяла она с улыбкой далеко не порядочной.

Разве я об этом? Её жизнь война, война с собой, в которой нет, и не может быть победителей и проигравших. Она росла в Христианской семье, где с детства учили тому, что прелюбодеяние – смертный грех. С другой стороны она была слаба, её самооценка нуждалась в постоянной подпитке извне. Ей нравилось быть желанной, моей эрекции ей со временем не хватало, ей нравятся восхищающиеся ей взгляды, мужчины с текущими слюнями, эрекцией. Ей нравятся армии онанистов, шныряющих по просторам инета, иначе как объяснить, периодически обновляемые её ню фотосессии на? Mail.ru

На столе стояли две парящие чашки с фасолью и мясным гуляшом, украшенные листьями салата и петрушки. С выжидающей улыбкой она смотрела мне в глаза.

– Выглядит потрясающе!

– Я старалась.

– Спасибо, Ир.

– Ну, всё, давай кушать, приятного аппетита, – суетливо сказала она.

И это каждый день! Каждый день, таким образом она искупала придуманную ей вину, за моё молчание, рога, за то, что она невероятно хитрая и коварная, отловила меня такого покладистого, ничего не знающего оленя, которому накинула лассо на рога, затащила в стойло, где я счастливо мычу.

Весь ужин мы молчали, слушая, как пережевывается пища во рту друг друга. И каждый ковырялся в том дерьме, что представляла наша совместная жизнь.

Я вымыл посуду под её пристальным взглядом, как обычно она пыталась препятствовать этому. Открыл окно под рассказы бесконечных анекдотов, ежедневно происходившие в ЦУМЕ. Закурил. Она рассказывала о пьяном мужчине, который купил ДОРОГУЩИЕ серьги двум девушкам из ювелирного салона, не зная их абсолютно! В отделе джинс, он получил отказ от продавца, молодой девушки, дать ему номер телефона и обещания поужинать с ним, видимо потому, что он был выпивший, сел на пол и сказал, что уйдет только с её номером и согласием отужинать.

– Коль, там такое началось….

Я потушил окурок.

– Пойдем в зал.

Мы сели на диван, она с огнем в глазах продолжала рассказ о том, что там началось. Постепенно её болтовня перешла в монотонный гул, в котором невозможно выделить слова и фразы, отдаляясь от меня и не касаясь моих перепонок. Я вижу её шевелящиеся красивые, пухлые, немые губы. Её глаза наполненные огнем, не способным обжечь и согреть кого-то. Я встаю с дивана, впиваюсь в её рот, она мне отвечает, её халат падает на пол. Мои пальцы в её узком, влажном, горячем влагалище. Она опускается на колени, быстро справляется с брюками, сжимает мошонку, лижет головку члена. Берет меня за ягодицы и жадно заглатывает член. Я поднимаю её, поворачиваю к себе спиной, она встает коленями на диван, выгибает спину, подставляя мне сочащееся влагалище. Вхожу и начинаю с остервенением трахать её взяв за волосы. Думаю о задней стойке, которая со вчерашнего дня застучала, о вечно лживом автослесаре, который скажет, что мне придется долго ждать, пока её привезут. Доплачу ему и вопрос решиться моментально. Всем нужны деньги! И слесарям тоже. Трахаю её долго, с меня бежит пот, она уже не стонет, а мычит, жадно хватая воздух, уткнувшись лицом в угол дивана. Её тонкие, длинные пальцы упираются мне в живот и ногу, безуспешно пытаясь контролировать мой натиск. Кончаю, содрогаясь всем телом, отпускаю её, она валится на бок, тяжело дыша.

Сажусь на прохладный пол, через голые ягодицы моё тело наполняется прохладой. Дотягиваюсь до столика, наливаю воды, предлагаю ей, она отказывается, нежно, наверно, даже по-своему любя, смотрит на меня. Выпиваю большой глоток, смотрю на её поднимающуюся грудь, на её бедре блестит моё семя, вытекающее из её мертвого влагалища. Она встает, целует меня в лоб, уходит в ванную, я иду за ней. Она моет меня, моет нежнее и заботливей матери, долго моет член, мошонку, сильно намылив руки, трет пемзой ступни ног. Она любит это тело, доставляющее ей удовольствие. Мы лежим, она прижалась ко мне задницей, моя рука покоиться на её животе, чувствуя её слабое, мертвое дыхание. Она смотрит ТНТ, проект «Дом 2», она, как и миллионы других следят за строительством медийной любви. Смотрю сквозь неё, сквозь панель, в которой Собчак крупным планом, смотрю сквозь стену, за которой сосед Стас опять пьян, а над ним жена Аня с претензиями, длящимися не один год. Смотрю сквозь их червивые внутренности, смотрю сквозь стены, стены, стены… Смотрю за горизонт, за атмосферу, за пределы солнечной системы, смотрю сквозь поглощающую меня, расщепляющую меня на атомы, черную дыру. Перемолов в своей утробе, она являет меня другому, казалось бы, далекому миру. Миру, где Создатель не девять букв, миру где Создатель в каждом, где каждый и есть Создатель, где каждый – активный вулкан, где каждый – водопад, ураган, ливень, где каждый – ЖИВОЙ! Там, где Создатель не бросил нас, видя, во что мы превратились, там, где он совсем рядом, лишь протяни руку, и он поглотит тебя всего, без остатка. Там, где сможешь раствориться в нем, вечно нежась в его теплом, порой обжигающем лоне. Там нет протоколов, там всё искренне и естественно.

Там РАЙ!

– Я уезжаю в командировку.

– Куда? Коль, подожди, сейчас реклама начнется.

Уснул.

 

Глава 2. Пятница

Я шел по лесу. Кроны деревьев настолько густы, что солнечный свет практически не проникает. Я совершенно нагой, ветки деревьев больно ранят тело. Не пытаясь увернуться, иду вперед. Вдалеке слышатся веселые голоса мужчин и женщин, делаю шаг, и эти голоса становятся ближе, еще шаг, сухая ветка впилась мне в грудь, разорвав кожу. Шаг, голоса уже разрывают мои перепонки. Я сплю. Эти голоса ведущих утреннее шоу «Русские перцы» на Русском радио.

На ощупь ориентируясь, я отключил его. Ира проснулась. Новый день. Я налил себе кофе. Она поет в ванной, вышла со светящимся лицом. Закинула в микроволновку круасаны, налила кофе и села рядом.

– Коль, что там про командировку? Ты у меня вчера устал, зая, рано уснул, – пропела она.

– В субботу я и начальница отдела едем в Тыву, – шевеля белыми, пушистыми ушами, ответил я.

– Это где? – удивилась она, от незнания этого места.

– Юг Сибири, до вчерашнего дня я и сам не знал где это.

– Ну, это у нас, в России.

– А Сибирь есть в штатах?

– Не умничай.

– Всё! Туплю! – сказал я, пытаясь изобразить вид заи – дегенерата.

Она засмеялась: – Ты ведь у меня такой милый и самый умный, – сказала она, поцеловав меня в нос.

– Едем примерно на две недели.

– Так долго…. А как же я здесь одна? – не дожидаясь ответа, продолжила она, – обещай, что будешь мне часто звонить и писать.

– Обещаю.

– А что там, зая?

– Давай завтракать, а по дороге расскажу тебе.

– Хорошо.

Пока мы ехали до её работы, я обо всем ей рассказал. На светофоре она больно сжала мой член и мошонку, сказав: – Не дай Бог будешь совать куда попало мою конфетку, оторву.

Поцеловав меня в щеку, она ушла. В офисе всё как всегда, и пусть исчезнут целые континенты, пусть Африка, Америка, Европа будут охвачены войной, эпидемиями. Мы все так же будем создавать сладкую, манящую пилюлю, двигающую торговлю, рынок, прогресс к огромной пропасти. Мы будем посыпать экскременты сахарной пудрой, прятать их за счастливыми лицами и красивыми словами. Прятать в красочную упаковку, окропляя все ароматами DG, Lacoste, Boss, Gucci… И жизнь людей никогда не утратит выдуманного нами счастья, смысла, радости. Пока существует реклама – существует аппетит, а значит, существуем мы!

Налил чашку кофе и попытался опять взглянуть чужими глазами на Тыву, но информация была крайне скудной. В обед я поехал в «Позимь», там меня ждал друг детства. Серёга – необычный человек. Помню, в пятом классе мы записались в секцию бокса, если я не добился чего-то особенного, забросил, он – напротив. Несколько раз выступал в Кубе и побеждал. А Кубинская школа очень сильная. Окончив школу, я ушел из бокса, Серега уехал в Новосибирск, где продолжил тренироваться, пять лет мы не видели друг друга. Вернулся он совсем другим. На его сознание оказывали сильное влияние Пелевин, Сорокин, Уэльбек, Рембо. Последним он восхищался, и я считаю, заслуженно. Серега не ел мяса, нет, он не вегетарианец, он – Солнцев Серега. Человек, живущий в созданном самим микрокосмосе и не впускающий туда никого. В ресторане я сразу заметил его огромную, улыбающуюся голову. Он пожал мне руку и заключил в медвежьи объятия.

– Ну, садись, дорогой.

Я сел, он продолжал говорить, плавя моё сердце теплым, чистым взглядом.

– Как ты? Две недели не видел тебя, кажется целая вечность.

– И я рад видеть тебя, друг.

– Писал тебе на мыло, что не заходишь?

– Работа Серый, и плюс нежелание смотреть почту, писал бы ты один, но там столько разной мути.

– Ладно, ладно, что есть будешь?

Официант уже стоял у столика.

– Солянку и гранатовый сок.

– И воду без газа, – добавил он.

– Обедал уже что ли?

– Дружище, тебе сколько лет? – спросил он.

Я удивился вопросу.

– Тебе ли не знать? Тридцать один нынче будет.

– Молодой, – улыбаясь, говорил он, – красивый, а главное разумный, но страдающий потерей памяти пятница сегодня.

– Точно! У тебя разгрузочный день.

– Ты не безнадёжен, как мне показалось минуту назад.

Заказ принесла очаровательная девушка, солянку и сок она ставила пустому месту, клиенту, который только должен подойти, а вот воду Солнцеву Сергею – мужчине, респектабельного вида, великану, с чистыми, как у ребенка, голубыми глазами. Она ушла, вложив в свой уход всю сексуальность и изящество, каким только обладала.

– Очередной пылесос, – выпив залпом бокал воды, сказал он.

– В смысле? – засмеялся я.

– В последнее время все они, мне представляются именно такими, беспрерывно и жадно всасывающими пылесосами. Вытягивая из нас всё: деньги, время, энергию, а главное свободу. Я даже реже стал трахать их, они опустошают меня, забирают сексуальную энергию, аккумулируют её как вампиры. Ты устаешь как конь после пашни, а она порхает довольной бабочкой. Тебе хочется восстановить силы, уснуть, побыть в тишине, она этим не довольна.

– Не все пылесосы, Серега.

– Все брат! И не спорь! Ну, если только Ирка твоя нет, – улыбнулся он.

– Она не моя, и быть моей не может, как и любая другая. Её по твоей классификации можно отнести к категории пылесосов. Она мертвое мясо, как я не пытался, не смог воскресить, что там я, сам Господь не взялся бы за это.

– Ну и какого хера ты с ней живешь? – спросил он.

– Не с тобой же жить мне, хотя ты ничего.

Всё еще смеясь, он спросил:

– Где же тогда эти не пылесосы, о которых говоришь ты?

– Везде!

– Это не ответ, – возразил он.

– Дружище, всё дело в нас. Ты, я и многие другие, просто члены из стодолларовых купюр. Когда мы будем другими, они появятся, женщины, в жилах которых электрический ток, а между ног шаровая молния, которая будет дарить часть своей чистой энергии.

– Не факт, что я встречу такую. Но я все-таки не просто хер стодолларовый! Я большой, красивый, стоячий хер из крупных банкнот!

– А я, встречу.

– Дай Бог, брат, – сказал он, погрустнев.

Я съел суп, выпил сок, Серега заплатил за обед и мы вышли. Прикурил сигарету.

– Бросить не хочется, – спросил он.

– Зачем?

– Разве не очевидно зачем? – изумился он, – прочти, что пишут на пачках, для особо одаренных? Курение убивает!

– Меня убивают люди, ежедневно и ежесекундно, а сигареты курю и просто не думаю об этом.

– В этом вся хитрость, Коля! – он даже поднял палец вверх, говоря это, – производители сигарет тебя ебут, разве не ясно?!

– Предельно ясно, – спокойно отвечал я ему, – дело в том, что я привык быть ****ным, ебут везде и всюду. Поэтому, если ты хочешь быть не ****ным, недостаточно бросить курить, нужно менять всё! Следовать моде на якобы здоровый образ жизни мне не хочется. Я за здоровье души и сердца, жаль, что не сообщают о смертельных вещах для них, а напротив, пропагандируют яд.

– Ты как обычно всё слишком накручиваешь.

– Нисколько, а напротив. Если бы я смог прикоснуться к центру того дерьма, что заполнил нашу землю, если бы смог ощутить его масштабы, моё сердце остановилось или бы я сам ушел из жизни, не в силах жить с пониманием этого бедствия.

Он положил руку мне на плечо, улыбнулся.

– Колян, я смотрю тебе всё хуже и хуже, куда уходить? Пусть они и варятся в этом дерьме, попробуй минимизировать его проникновение в свою жизнь. А там после земли, пустота, нужно жить не смотря ни на что!

– Я никуда и не собираюсь, – улыбнулся я.

– И правильно, – похлопав меня по плечу, он продолжил, – тенденции к суициду я в тебе не вижу, мотивация к жизни – женщина с шаровой молнией.

Теплый день, солнце приятно греет, мы смеемся, время замедлило свой непрерывный, бешеный ход. Давая насладиться минутами искреннего счастья.

– Я завтра еду в командировку.

– Куда?

– На ГОА! – смеясь, ответил я.

Серега засмеялся.

– Твоя контора максимум может отправить в Можгу.

– В Можгу, не в Можгу, но далеко, в Республику Тыва.

– Нихера! – удивился он, – на границу Монголии, я почти там был, в Абакане. Надолго едешь?

– На две недели.

– Планчику покуришь, – подмигнув, сказал он, – вся Сибирь курит Тувинский гашиш, жесткая вещь!

Он посмотрел на часы, десять минут третьего.

– Пойдем, дам тебе кое-что.

Сел к нему в машину, открыл подлокотник, достал футляр от сигарет Camel limited edition, в котором лежали два пакетика с кокаином.

– Кокс хороший, не груби.

Я убрал его во внутренний карман пиджака.

– Спасибо, Серый.

– Да не за что, отдохнешь, нужно иногда. Ладно, Колян, у меня встреча. Звони.

Мы пожали друг – другу руки и он уехал, я смотрел в след его BMW X5. Позвонил Юле, сказал о том, что не приеду в офис, она не возражала, говорила со мной очень любезно и мило.

– Готов к поездке? – спросила она.

– Всегда готов!

Она засмеялась: – Мне как то страшновато, они там типа китайцев или чурок, я их не люблю.

– А кого любишь?

– И еще не люблю неуместных, идиотских вопросов.

– Прошу прощения.

– Коля не издевайся, не забывай, я твой начальник.

– Только это меня и останавливает.

– От чего это? – как мне показалось, она восприняла всерьез мою последнюю фразу.

– Юлия Николаевна, я шучу.

– Ладно, шутник! До завтра.

– До завтра.

Говорила со мной как с бойфрэндом, может быть я об этом просто не знаю, и только сейчас она сообщила мне, уверенная в том, что я сочту это как дар судьбы. Безусловно, она красивое мясо. Идеальная, красивая грудь, которую она часто демонстрировала мне, нагибаясь над столом, говоря мне какую-нибудь чушь, а я, совершенно не слушая её, пробирался в расстегнутую блузку, залезал под лиф, и словно альпинист, вскарабкивался на самую вершину её холмов, впивался в соски, замирая от удовольствия. И всегда она прерывала мой полет, также неожиданно, как и возможность летать. Её бедра, карие похотливые глаза, чувственные губы, красивая улыбка, всё казалось в ней идеально. Но за идеальной оболочкой не было ничего. Лишь деньги, ложь себе и всему тому, что окружает ее, бренды, золото, черви и запах падали. Она огромная, красивая жаба желающая съесть как можно больше.

Я насыпал немного кокаина на CD, расчертил дорожку, свернул купюру трубочкой и резко втянул. Кокаин осел на слизистой, попал в носоглотку, приятно горчил. Я ждал волну и где в глубине меня, уже появилась еле заметная рябь. Набрал номер Иры – Да, Коль, – весело ответила она.

– Ир, поедем сегодня куда-нибудь?

– Куда?

– В гопотеку какую-нибудь, другого нет.

– В «Шувалов»? – радостно предложила она

– Хорошо, сейчас домой, в семь заберу тебя.

– Ты не в офисе?

– Нет, я у ресторана, обедал с Серегой.

– Как он?

– Как обычно, нормально, гостинцев мне дал.

– Какие еще? – не поняла она.

– Такие, от которых я бы разорвал тебя сейчас, но сделаю это ночью.

– Правда?!

– Правда.

– Я тоже хочу.

– Вечером, – ответил я.

– Ну всё давай, заберешь меня, много не жри.

– Хо – ро – шо!

Я включил Ferry Corsten, из динамиков обрушился на меня его «Radio Crush». Полон сил, я ехал дамой.

На 10 лет Октября заехал в ИЖТРЕЙДИНГ, купил бутылку «Martell». Народ кишил, тележки, корзинки, наполненные снедью. Потребительский Рай!

Дома принял еще дорожку кокаина, вспомнил сегодняшнее, вчерашнее, позавчерашнее утро, вспомнил утро, которое было месяц назад и даже то утро, которое было один год, один месяц и один день назад! Вырвал из деки домашнего кинотеатра антенну для радио, скрутил от неё провода и всё выкинул в мусорное ведро. Сел за компьютер, зашел в Мой Мир на, Mail.ru написал:

«Спасибо радиостанции Русское радио, продюсерам, редакторам, звукорежиссерам. Огромное спасибо, ведущим утреннего шоу «Русские перцы». Так же спасибо, сводящему с ума меня Радио Дача, в ротации которого вечные хиты, которые очень любит мой генеральный.

Благодаря всем вам, я выкинул в помойное ведро свой радиоприемник».

Зашел на Bwin, за три часа всадил сто баксов, хотя мог снять пятьсот, нет тормозов. Вспотел, принял душ. Поехал за Ирой. Добрался быстро, позвонил ей, она сказала через пятнадцать минут выйдет. Стуча пальцами по рулю, слушая радио D’fm, ждал её. Пятница…. Люди радостно плыли мимо, держа пакеты и набитые сумки. Молодежь стекалась на площадь, беззаботные, с пивом в руках, перекрикивающие друг друга, не подозревающие как цепкие щупальцы потребительского мира, затянут их, не оставив надежд вновь обрести то состояние иллюзорного счастья, в котором они пребывают сейчас. Щупальцы подведут их к стартовой дорожке трека, у которого нет конца, под названием всепоглощающая жадность. Где, сошедшие с дистанции, закапываются в землю, съедаются червями, не оставив и малейшего следа после себя.

Улыбаясь, Ира села в машину.

– Привет, зая, – поцеловала она меня в щеку.

– Привет, малышка.

– Какой ты у меня сегодня нежный, а зрачки то по пять копеек!

– Это я тебя увидел.

– Страшная сильно, испугался, бедненький, – засмеялась она.

– Нет, напротив, слишком красивая, моё зрение и сознание не было готово воспринять подобное, от того они и расширились.

– Может быть, – смеясь, говорила она, – и мне этот чудный порошок поможет видеть иначе.

– Не иначе, – перебил я её, – а без шелухи, реально. Будешь прямо сейчас?!

– У тебя с собой что ли?

– Иначе, зачем бы я спрашивал?

– Коооля, не умничай. Буду сейчас.

Я сделал ей дорожку, свернул купюру, прежде чем принять, она пошмыгала маленьким носиком, но невероятно жадно сосущим кокаин. Тронулся, она шмыгала носом.

– Зая, я сегодня у тебя буду сильно плохой девочкой, – через джинсы гладя мой член, говорила она, – а ты меня будешь наказывать, в киску и твою любимую шоколадно – медовую попочку.

Её пухлые губы, язык изливали похоть в мои уши. Густым, горячим потоком она протекала в низ живота, заполнив мой член так плотно, что ему стало тесно в трусах и джинсах.

– Достань его, – попросил я.

Она расстегнула пуговицы пояса и прорехи, справилась с трусами, высвободив член и мошонку.

– Коль, мы не разобьемся, – оторвав взгляд от члена, всё так же гладя его рукой, спросила она.

– Нет, я сейчас припаркуюсь, – сказал я., оторвав правую руку от руля, давая ей поглотить член жадным ртом.

Я быстро кончил, высосав последние капли семени, она высвободила член, громко чмокнув. Несмотря на меня, достала влажные салфетки, сплюнула в неё семя и выкинула в окно.

– Дай салфетку, – попросил я.

– Я вытру, – ответила она.

Нежно вытерла член и без моей помощи застегнула джинсы.

Закупил.

– Коль, поехали домой, у меня там уже потоп, – умоляюще смотрела на меня глазами с огромными зрачками.

– Поехали, – выкинув окурок в окно, я нажал на педаль газа.

– Я одену то платье, в котором мы ходили в «Звезду» в Самаре, и выглядела, как ты тогда сказал, как дорогая шлюха.

– Я сказал то, что мне виделось.

– Ты дурак, я его одевала для тебя.

– Для меня, Ир, ты лучше, когда раздета. А обнаженная часть задницы и титек в публичном месте, не для меня.

– Ты ничего не понимаешь, – изобразив обиду, сказала она.

– Возможно… Ир, ты же знаешь, меня не волнует мнение социума и каких-то сраных идиотов в отдельности. Их мысли о том, что рядом со мной такая охеренная девочка мне не нужны.

– А мне нравиться, что ты не смотришь ни на кого, кроме меня, а о тебе я знаю, многие мои подруги мечтают.

– Ничего себе, сегодня день откровений, и кто же это?

– Не скажу, а то вдруг ты захочешь воспользоваться.

– Не захочу, и не говори.

– Платье я одену это! И буду сегодня необыкновенно красивая.

– Ты всегда необыкновенно красивая.

– А сегодня буду по-особенному.

– Ну, хорошо, – закончил я.

Мы подъехали к дому. Закрыв за собой дверь квартиры, я не увидел в прихожей Иры, она за это время выскочила из туфель и скрылась где-то в квартире. Я прошел в кухню, достал из холодильника минеральную воду, наполнил стакан и залпом осушил его. Ира кричала из зала:

– Коля, пошли в душ.

Я шел навстречу её голосу.

– Я не хочу в душ.

– Я дам тебе не хочу! – совершенно голая, встретила она меня.

Быстро стянув с меня одежду, она утащила меня в ванную.

Через час, вкусив её сочного, молодого тела, я вышел из ванной, заставляя её задыхаться, истошно стонать глубокими фрикциями и бешеной стимуляцией клитора. На её лице я прочел удовлетворение.

Она осталась в ванной.

Голый я рухнул на кожаный диван, наслаждаясь прохладой. Включил Above&Beyond и закрыл глаза. В голове кружились мысли о предстоящей поездке, почему эта командировка так сильно волновала меня? Возможно, я просто устал, и мне необходима смена декораций, а может быть она мне сулит что-то такое, о чем сейчас я и не мог представить.

Ира вышла из ванной. Встала надо мной в коротком, черном, шелковом халате, в нем она нереально сексуальная.

– Что ты развалился здесь с голым хером?

– А что? – засмеялся я.

– Сейчас возьму и оторву, – и только сказав это, она схватила меня за мошонку, так сильно, что с губ моих сорвалось: – Ааааа.

Она же угрожающе сморщила нос.

– Оторвала бы тебе их.

– Зачем это?

– Положила бы в баночку и любовалась.

Я смеялся.

– А так, когда они висят между моих ног, нельзя?

– Да, в банке они будут стремные, пусть висят.

– Может, взбодрим тела? – спросил я.

– Давай.

Я расчертил две дорожки на столике, пододвинул кресло и поглотил одну. Ира села мне на колени и последовала моему примеру.

– Надо конины хряпнуть, – сказал я.

– У нас только виски.

– Я купил, пойдем, – задергал я ногами, заставляя ее подпрыгивать.

– Надень хоть трусы, иначе мы никуда сегодня не пойдем, – вставая с моих колен, сказала она.

Натянув трусы, я пошел вслед за ней на кухню. Она поставила одну рюмку на стол.

– Ты что не будешь? – спросил я.

– А кто за рулем будет?

– Таксист, кто еще?

– Я думала…. – не закончив мысли, она продолжила, – тогда, конечно, буду.

Я нарезал лимон и разлил коньяк.

– За что пьем? – спросила она, держа рюмку.

– За мою командировку!

– Оригинальнее ничего нет?

– Есть только затертое до дыр, за твою божественную красоту!

– Это как раз и не затертое.

Выпили за её красоту, закусили лимоном, но уже за мою командировку.

Она надела на меня голубую рубаху, вязаный джемпер, узкие, темные, льняные штаны, туфли которые я терпеть не мог, но её сводящие с ума. Сдобрила всё это ароматом «Gucci».

– Вот теперь ты будешь сводить с ума малолеток.

– И только? – шутил я.

– Не одну уже свел, не достаточно?

– Вполне.

– Вот и умничка!

 

Глава 3. Шувалов

Она надела то блестящее платье, которое нисколько не прикрывало спины и практически обнажало задницу. Большое декольте показывало её упругие, красивые, важно чуть задранные вверх груди. Туфли на её маленьких ступнях я не видел раньше, а может быть просто не помнил? Они представляли из себя тоненькие полоски, усыпанные стразами и длинные шпильки. Спросить о туфлях я не отважился, дабы не слышать шквал претензий. «Ничего не помню, ничего не вижу». Красивые, особенно её маленькие, покрытые черным лаком ноготочки. Еще короткая норковая шуба, за которую я до сих пор в плену у ВТБ.

Я вызвал такси, заказ приняли тут же, и мы вышли на улицу. Одиннадцатый час, на улице темно и достаточно прохладно. У соседнего подъезда сидела на скамейках молодежь, один из них, вероятно лидер, стоял между лавок, эмоционально рассказывая о том, как в ДК «Редуктор» они избили каких-то лохов. Подъехало такси. Мы сели, маршрут был ему известен. Из динамиков на мои уши обрушился Женя Белоусов, может быть кто-то и другой, я могу ошибаться. «Что ты делаешь со мной, электрическая мгла. Золотые купола…». Опять радио «Дача». Такое ощущение, что я живу в городе дачников.

У «Шувалова» аншлаг, только выйдя из такси, я услышал доносившийся и мощный бит, вызывающий в моем теле микроскопические электроразряды. Еще не попав внутрь одной из многочисленных Ижевских ярмарок тщеславия, я уже был пропитан энергией клуба.

– Народу тьма! – радостно сказала Ира.

– Сегодня Аншлаг!!!

Мы без проблем попали внутрь. Ира сдала шубу в гардероб, показав свое платье и отличную фигуру под ним. Завистливые взгляды девушек, съедающие мужские, напитывали ее энергией. Левой рукой, которой обнимал ее за талию, я чувствовал, как она надувается изнутри, готовая взорваться, окатив всех мелкой дрожью в теле. По телу бил бит больше 140 ударов в минуту вызывая восторг людей на танцполе. Мы поднялись наверх, прошли за барную стойку, я занял свободный столик.

– Коль, я пошла танцевать, возьми мне какой-нибудь коктейль.

– Какой?

– Любую херню с мартини.

– О'кей.

Она поцеловала меня в губы и спустилась вниз. Я подошел к барной стойке, девушка бармен мило мне улыбалась.

– Слушаю вас – сказала она.

– Пожалуйста, текилу и коктейль с мартини.

– Какой коктейль? – уточняла она

– Я не знаю, могу передать пожелание дословно.

– Говорите.

– Любую херню с мартини, это звучало именно так.

– Вот есть – и она начала перечислять мне названия, которые мне ни о чем не говорили и которые не заполняли цепочки нейронов, чтобы остаться в памяти.

– Давайте, – прервал я её, – на ваш вкус.

– Хорошо, – ответила она, налила мне текилы и взялась за приготовление коктейля.

После минутных манипуляций он был готов. Украшен красиво, но содержание уверен – бодяга. Сел за столик, сквозь ограждения я видел внизу отжигающую Иру, видел двух парней отплясывающих рядом с ней, желая произвести на нее впечатление. Она же не проявляла к ним ни какого интереса.

Рядом со столиком встали два парня, навалившись на перила. Один из них явный клон Тимати, прокричал своему приятелю такому же клону Лазарева.

– Смотри, – показал он пальцем на танцпол, – вон та в блестящем, реально Hot Baby, вот кого Никитос надо снимать.

– Да, она нихуя, – кричал он ему в ответ, – пойдем, может подкатим.

– Пойдем, – ответил Тимати.

Мне стало жутко интересно и смешно, они мне напоминали героев нашей раши Славика и Димона. Я провожал их взглядом, не смотря на то, что рядом с Ирой уже терлись двое. Они начали как-то особенно двигать телами, напоминая мне брачные танцы пернатых. «Тимати и Лазарев» неизвестно чем напугали тех двух парней, весело отплясывающих рядом с Ирой, и они ретировались в другую часть танцпола. И тот, что Тимати, резко взялся за дело, он переместился, двигая бедрами так, будто совершает фрикции, а руками как будто пытается проплыть сквозь тягучую субстанцию. Я не мог удержаться от смеха. Он что-то кричал ей, она же не обращала внимания, он не унимался, продолжая что-то кричать. В какой-то момент Ира взорвалась смехом, как будто зная, что я наблюдаю за представлением, бросила взгляд наверх, увидела меня и просто впала в истерику, быстро покидая танцпол. Два клона, по всей видимости, были шокированы ее истерическим смехом, встали, разинув рот, провожая ее взглядами.

– Коль, ну это просто ****ец, – смеясь, она села рядом со мной, – что он мне говорил! Это ужас. Это мне? – она увидела коктейль, – какой красивый? Как называется?

– Ты знаешь как.

– Я не знаю, – удивилась она, – скажи.

– Любая херня с мартини.

– Ты так и сказал?! – не верила она.

– Именно так как ты желала.

– Мочите вы Николай Александрович!

Зажав трубочку между зубов и не отводя от меня своего взгляда, она отпила немного коктейля.

– Клевый, – удовлетворенно сказала она.

– И название у него соответствующее, – шутил я.

– Коль, ну ты прикинь, он мне говорит: «Детка, ты наверное вырвалась из клетки богатенького папочки, хочешь найти нормального пацика», а потом он начал петь, ну эту песню, по D'FM ее крутят, быстрый секс и виски, там еще что то, я знаю чем тебя заманить.

– Я понял, – сказал я, прервав ее.

– Ты видел, какое чучело, под Тимати что ли косит.

– А второй Лазарев не состоявшийся.

Мы рассмеялись.

– Коль, пойдем танцевать, – умоляющим голосом просила она.

– Ира, опять что ли. Ты же знаешь, я не люблю и не умею.

– Ну как обычно постоишь, подергаешься, а я потрусь об тебя, пожалуйста!

– Пойдем, – согласился я, зная, что она не отстанет, залпом выпил рюмку текилы, зажевал лайм, жутко сморщившись.

По ушам бил сильный бит, танцпол полон, качественный свет и ловящие мгновения стробоскопы. Полилась тема Armin Van Buuren «Lost» на танцполе раздался одобрительный свист, я поддержал. У Армина это шедевр, как и «Rain».

Ира двигалась сногсшибательно, она невероятно пластична, ощущалось, что она выкладывает в танец все то не многое, что у нее есть. Следом был трек Ferry Corsten «Made in Love», Paul Van Dyk «For an Angel», Леонид Руденко. После четырех треков мы поднялись наверх, Ира устала. У барной стойки она встретила знакомую, не останавливаясь, я прошел к столику и сел, прикурив сигарету. Они поцеловали друг друга в щеки, та восхищенно рассматривала платье Иры, о чем-то оживленно поговорив, обе пошли к столику. Ира села рядом со мной, а ее знакомая напротив.

– Привет! – радостно сказала она.

– Привет, – ответил я.

– Коль, это Яна, мы с ней вместе учились, – представила мне ее Ира.

– Очень приятно, Николай, – смотрел я в ее, изучающие меня, карие глаза.

– Значит Коля, – улыбнулась она.

– Значит Коля, – вторил я ей.

– Очень приятно, сказала она и протянула мне руку, на пальцах которой были невероятно длинные ногти.

Я пожал ее, она взглянула на Иру, и они рассмеялись. В чем казус, я так и не понял. Яне я заказал тот же коктейль что и Ире, а себе опять текилу.

Трепались они, о каких-то однокурсницах, которые родили, вышли замуж, попали в автокатастрофу. Втягивая периодически меня в свой разговор. Минут тридцать они тараторили пока не подошел какой-то парень, по всей видимости Boyfriend Яны и увел ее.

– Ир, уже второй час, может поедем домой?

– Она наклонилась ко мне и сказала на ухо:

– Если ты хочешь наказать свою плохую девочку, тогда поехали.

– Хочу, – ответил я, и мы встали из-за столика. У входа стояли такси, ожидая клиентов. Я сказал ему адрес, и мы поехали. Этот был не дачником, слушал D'FM.

Я думал о Ире, о том, как она просила наказание, наверное ее сильно терзали измены, и она бессознательно пыталась всячески искупить вину, которой не было. Мне жаль ее, жаль потому что, этот внутренний конфликт лишил ее радости жизни, несогласие с собой тяготит, отравляет жизнь, люди стареют, гнутся под тяжестью созданных ими же грузов. Говорить с ней откровенно значит разбить ее хрупкую, внутреннюю сущность. Услышать от кого-то, неважно как сформулированную мысль о том, что она не порядочная – для нее подобно смерти.

Я жду. Может быть, она встретит кого-то и ей покажется, что между ними есть чувства и тогда она самостоятельно выкинет меня из своих жизненных раскладок. Может быть этот качек? Нет, от надежды на то, что между ними, что-то возникнет ни осталось и следа. Иначе они уже как-то бы себя проявили. Ира бы втянула меня в глупое соперничество. Видимо ее такое положение вещей вполне устраивает, чего нельзя сказать обо мне. Мое сердце жаждет любви, мне хочется всему и без остатка отдаться этому чувству. Я хочу взрастить в своей груди семя любви, наслаждаясь ее плодами вечно. Хочу раздавать семена любви, помещать их в плодородные сердца людей. И не хочу жить в бесконечном обмане.

– Коль, – шепнула она мне на ухо, – нужно в аптеку заехать, у нас нет смазки.

– Дружище, – обратился я к водителю, – давай в аптеку заедем.

– Рядом, только на Майской, – ответил он.

– Поехали, – ответил я.

Ира зашла в аптеку под взгляды трех мужчин, двух стоявших у аптеки и меня сидящего в такси. Через две минуты она уже сидела со мной, обвивая меня руками и прижимаясь упругим телом.

– На улице холодно так, – мурлыкала она, – ноги замерзли.

– Сейчас я тебя согрею, – ответил я.

– Ты у меня самая горячая и самая лучшая биологическая грелка на свете, – продолжила она мурлыкать мне в ухо.

– Счастлив быть удостоенным такого высокого звания.

– Зая, я серьезно.

– Я тоже Ир, все это только быстротечное и не важное.

– А что важное тогда? – спросила она.

– В данный момент то, что тебе хорошо быть со мной, не сравнивая меня с кем то. Чтобы утверждать о том, что я лучше всех, тебе как минимум нужно попробовать большую часть мужчин.

– Я не сравниваю тебя, с кем я вообще могу тебя сравнивать?

– Мне откуда знать? Подъезжаем к дому, поговорим потом.

– Ты дурак! И все равно я люблю тебя.

Я ничего не ответил и что я мог ей сказать? Этот разговор еще сильнее бы затянул в мерзкое липкое болото лжи, где Ира чувствует себя комфортно.

– Скинув шубу и туфли, она побежала в ванную.

– Я быстро.

Я прошел в зал, пакетик с кокаином лежал на столе в вазочке. Расчертил большую дорожку, поглотил ее, развалившись в кресле. Тело наполнялось силой, давление подскочило, в висках приятно стучал пульс, я встал, вдыхая через нос, наполнил легкие, что предало мне еще больше сил. Мышцы наполнились кровью.

Щелкнула дверь в ванной, Ира вошла в зал в черном прозрачном пеньюаре.

– Давай включим музыку.

– Давай, – беря пульт в руки, ответил я.

Акустика наполнила зал сетом «In trance» Armin Van Buuren, Ира протянула мне руки: – иди ко мне.

Я встал, она впилась в мои губы, проникая острым языком. Мои руки гладили ее спину, ягодицы. Дыхание ее участилось, животом она сильно прижимала мой эрегированный член, заточенный в трусы.

– Зая, давай еще по дорожке, – предложила она.

– Я уже принял, тебе я насыплю в попочку.

Мое предложение особенно произвело на нее впечатление, и она более страстно впилась в мои губы.

– Сейчас, – оторвалась она от моих губ и побежала в прихожую.

Вернулась она с двумя тюбиками смазки «Contex» long love, кинула их на диван, видимо желая чтобы я трахал ее бесконечно.

 

Глава 4. Дорога

В десять утра мы вместе приняли душ. Ира приготовила салат и бутерброды с семгой.

– Зая, – говорила она, жуя салат, – я буду сильно по тебе скучать.

– Две недели это не такой уж и большой срок.

– Я уже скучаю, хотя ты еще рядом, пиши мне и звони.

– Ну, если не тебе, то кому еще?

– Кто тебя знает.

Действительно кто меня знает, если я и сам не знаю себя достаточно хорошо. Позавтракав, она помогла мне собраться в дорогу, мы сходили в супермаркет, купили продуктов. К трем я был полностью собран.

Звонила Юля.

– Николай, через десять минут мы будем у тебя.

– Я готов.

– Вот и отлично, – радостно говорила она, – как будто у нас совместный отпуск, и вначале шестого мы летим на Балеварские острова.

В прихожей Ира устроила шоу, провожая меня, растрогалась и даже пустила слезу, как будто отправляла меня на вечную каторгу или в последний путь. Может быть, он и впрямь последний? Если это и так, меня это ни сколько не тревожит.

Выйдя из подъезда, я выкинул своего злейшего врага, убеждавшего меня всю жизнь в том, что он как никто другой самый дорогой и ценный в моей жизни. Он говорил: «Я и есть жизнь!». Издав напоследок слабый, отчаянный писк, схожий с визгом поросенка, мозг упал у контейнеров с мусором. Земля под ногами неизвестно от чего содрогнулась.

Со всех сторон, обгоняя друг друга, неслись тысячи облезлых, голодных крыс. Мой мертвый, пугливый насос от страха сжался в груди, а ноги в паре с глазами уже были готовы уносить меня прочь. Но не Я, как и тело, была их цель. Они бросились к нему, вступив в ожесточенную борьбу за кусочек яда. Мозг и вне МЕНЯ остался прежним, обманув безумных крыс, выдавая себя за неописуемое лакомство.

Крысы отгрызали и проглатывали маленькие кусочки мозга, скользя, он проходил по пищеводу, попадая в желудок, моментально всасывался в стенки, проникал в кровь, парализуя нервную систему. Их мертвые, бьющиеся в конвульсии и вытянутые в смертельной судороге тела, не настораживали других, все также с остервенением бьющихся за яд.

Юля и наш программист Олег смотрели на меня. Привет, привет! И мы едем. Проезжая мимо Свято – Михайловского собора, я вынул из груди мертвый, изъеденный насос и выкинул его в форточку. Упав на асфальт, он превратился в прах от лучей солнца и был подхвачен осенним ветром. Следом Я выкинул руки, и они, обезумев от недостающей ранее свободы, принялись загребать все, что только попадалось на их пути. Окурки, фантики конфет, обертки шоколада, монеты, скорлупу семечек, экскременты птиц. У цирка Я выкинул язык, он упал в лужу, обрызгав грязью собравшихся людей. Он захлебывался, булькал, надувая грязные пузыри, но, ни на секунду не переставал изрыгать понос, восхищая публику. Восторженно крича, они требовали «бис». Я выкинул глаза у «Мышеловки». Лживые, подлые глаза! Глаза, которые превращали меня в вечно голодного, безмозглого пса с незакрывающейся слюнявой пастью и высунутым языком. Глаза радостно закатились внутрь, продолжая смотреть.

Я – хочу видеть!

На сенной я выкинул уши, не способные уловить слова, трогающие душу. Я выкинул легкие, не дающие дышать полной грудью, выкинул почки, селезенку, нос, от прежнего меня не осталось ничего, лишь груда костей и член, комфортно чувствующий себя в заднице Иры.

Я оброс новым мясом, наполнился наэлектризованной кровью, выросли новые органы, застучало сердце, способное глухим звуком ломать любые стены. Я стал другим! Во мне умер нормальный человек, и, возродившись, Я предстал этому миру личностью.

Впереди сидящая Юля, практически всю дорогу неумолкавшая, повернулась ко мне. Не видя моего перерождения.

– Коля, с тобой все нормально? – спросила она.

– Более чем, так как мне не было никогда.

– Странный ты какой-то.

В Балезино мы приехали к самому поезду. Я, груженный сумками Юли, протиснулся в вагон, она давала какие-то поручения Олегу, которые ему необходимо сделать до ее приезда. Вместе мы разложили вещи в купе, проводник принес нам постельное белье, я незамедлительно расстелил его, разделся и лег.

– Юля, я пару часов вздремну, устал ужасно.

– Не дожидаясь ответа, я опустил голову на подушку и под стук колес погрузился в царство Морфея.

Снилось что-то необычное и даже важное, но боль в паху лишила возможности удержать созерцания в памяти. Стоило мне промедлить, и мой мочевой пузырь бы лопнул. Я подскочил, натянул трико, мельком взглянул на сидящую Юлю и незнакомого мне мужчину. Практически бегом я влетел в туалет. Освободив содержимое мочевого пузыря, я наслаждался вновь обретенным внутренним комфортом, долго стоя над унитазом. Умыл лицо, отметив, что физическое состояние мое довольно бодрое. За окном светло, странно, неужели я спал несколько часов? С этой мыслью я зашел в купе меня очевидно ожидали. Юля, а с ней мужчина лет сорока, высокого роста, худой, но его лицо было жирным, как будто эта голова принадлежит другому телу. Коротко стриженые темные волосы, с беспокойными, мертвыми глазами и лицом типичного бандита – отморозка или такого же мента. Определить сразу невозможно, кто он, первый или второй, отличий, как правило, между ними никаких нет. С напускной радостью он сказал:

– Ну, наконец-то, сосед! – улыбнулся он во весь рот, показывая несколько черных нижних зубов пораженных какой-то болезнью или камнем. – Я Саша, – протянул он руку.

– Коля, – пожал я ему руку, заметив больные, уродливые ногти на его руках и местами изъеденную кожу экземой.

Я вытер лицо и сел напротив. На столике стояла бутылка коньяка «Арарат», несколько салатов в пластиковых контейнерах, нарезанный лимон, буженина и вино в тетрапаке.

– Сколько времени? – спросил я, одновременно пытаясь найти мобильный в куртке.

– Почти сутки спишь! – с явным упреком сказала Юля. – Что ищешь?

– Трубу, – ответил я.

– Вот – она протянула мне мобильный – Ира твоя извелась бедная.

Мне не понравился ее тон, но я ничего не сказав, взял мобильный из ее рук. От Иры было семь смс, она просила позвонить или написать когда я проснусь. Я написал: «я проснулся, все нормально, не переживай, ты как?».

– Ты как коньячку? – спросил меня Саша.

– Положительно, если чуть позже, еще не до конца проснулся.

– А я вот выпью, вы как Юлия?

– Я еще-то не допила, – ответила она.

– Ваше здоровье! – произнес он тост, моментально осушив рюмку, зажевал лимон, – Коля, я, как и ты, могу вечно спать в поезде, – говорил он, – для меня эти тук-тук, тук-тук, словно гипноз, ничего меня так не успокаивает как стук колес.

– Может быть и на меня, но я этого не знал, – отвечал я.

Юля засмеялась.

– Именно из-за этого ты и проспал сутки, поешь, – предложила она.

– Я не помню, в какой из этой сумок сок? – смотрел я на нее, надеясь получить ответ.

– Над тобой, посмотри там, – ответила она.

Действительно, на верхней полке лежали две коробки персикового сока и бутылка минеральной воды. Я открыл одну из коробок и практически залпом осушил её наполовину. Пришло смс от Иры: «Зая, какого хера эта сука берет твой телефон? Я звоню тебе, а говорю с ней. Я тоже спала, как убитая, вечером с Аней идем в кино. Целую!»

– Ну что, хряпнем по пятьдесят? – опять предложил он.

– Сейчас можно, – согласился я.

Он наполнил две рюмки.

– За знакомство!

Я взял рюмку, взглянув на Юлю.

– У меня есть, ты покушай.

Она была права, есть я хотел сильно, коньяк приятно обжог горло и, смешавшись в желудке с соком, отозвался теплой волной.

– Вы знаете, – начал он, не морщась пережевывая дольку лимона, – в Туву, далековато.

– В Тыву, если быть точным, – жуя салат, не известно зачем поправил его я.

– Какая нахер разница, ой, прошу прощения, – посмотрел он на Юлю. – А ты знаешь, обращаясь ко мне, говорил он, – там кроме баранов и конопли ничего нет, и народец они очень тяжелый.

Юля оторвалась от телефона, вероятно, писала в месседже, или во что-то играла.

– А вы что там бывали?

– Нет, не был, и слава Богу, – сказал он так, будто речь идет о преисподние, – приходилось мне по роду службы, сталкиваться с ними. Я ведь зам по БиОР, – сообщил он, ничего не говорящую мне аббревиатуру, но потому с каким выражением он говорил, можно решить то, что говоря о себе, он Господь Бог и не меньше, – что бы вы понимали, я заместитель начальника по безопасности и оперативной работе, – сказав это, он вытянулся.

На моих глазах он превратился в какого-то павлина, из передач по каналу «Diskoveru», которые смешно вытягивают шею, раскрывают хвосты, пытаясь произвести впечатление на самку.

– Юля, работаю я в исправительной системе и ежедневно имею дело с отъявленными негодяями, в том числе и с Тувинцам, и скажу я вам, может выпьем, – взглянул он на меня.

В знак согласия я кивнул головой, поглощая буженину. Он быстро наполнил рюмки.

– Выпьем, – поднял он рюмку, – за то, чтоб у нас всё было, и нам ничего за это не было, – произнося тост, он как-то странно улыбнулся, видимо вспомнив именно то, благодаря чему у него, что-то появилось, но мысль о том, что за это могут наступить негативные последствия, тяготит его. Типичная жизнь Российского чиновника.

Выпили, я практически смёл всё то, что было на столе и еще не чувствовал себя сытым.

– Юля, я прервался, прошу прощения, – лебезил он, – и вот тувинцы, такой народ, скажу я вам, неуправляемый и непробиваемый.

Юля смотрела на него, не отрывая глаз, судя по всему ей было интересно.

– Понимаете, что я имею в виду?

– Не совсем, – ответила она.

– Наша исправительная система, это не Европейское сюсюканье, к преступникам у нас особый подход, есть особые учреждения, где к этим подонкам применяют древние, но очень эффективные методы. В одном из таких учреждений работает ваш покорный слуга, – чуть поклонившись, продолжил он, – задача таких учреждений заключается в исправлении, или как говориться «в ломке», особо отъявленных, воров в законе, криминальных авторитетов, лидеров ОПГ, радикальных правдолюбов. Скажу вам честно, у меня исправлялись все и отказывались от принципов, которыми жили долгие годы, – сжав ладонь в кулак, явно зверея от воспоминания применяемых методов. – Но вот тувинцы…… Выпьем?

– Я пас, – отказался я, радуясь за тувинцев всей душой.

– Вы Юля? – схватил он коробку с вином, готовый наполнить ей бокал.

– Нет, у меня еще есть, – подняла она бокал, наполненный чуть больше половины.

– Совсем не много, – настаивал он.

Юля ничего не ответила, и он долил вина. В купе я находился как неодушевленный предмет, как биологическая камера, ведущая видео и аудио наблюдение. Я не существовал для него, слившись со стеной, что меня вполне устраивало. Такие как он – очевидные звери! Абсолютно не отличающиеся ни чем, а порой на порядок превосходящие тех, кому по роду службы они обязаны показать гуманность и Верховенство закона, напротив, уничтожают людей, озлобляют их и со спокойной душой отправляют в общество. Вероятно, он считает себя настоящим мужчиной, брутальным мужчиной, а такие как я на его фоне считаются офисными серыми мышами. Жаль тех людей, кто находиться под гнетом этого кровожадного создания. Я смотрел в его глаза, видя сияющие небоскребы тщеславия, из его уст лился яд, а из брюха выпирало надутое, детское, ранимое эго, дыры которого он латал, втаптывая в грязь всех тех, до кого дотягивалась его нога в берцовом ботинке. Он с остервенением топтал, стараясь как можно сильнее измарать людей. Он ненавидит людей, он уничтожил бы нас всех до единого и все потому, что он не имеет в себе ничего из того, что присуще людям.

– И вот тувинцы, – пьянеющим голосом продолжил он, – особые отморозки, с ними приходилось потеть, что бы они понимали, куда попали и где их вещи, – засмеялся он, – а воспитываем мы так сказать, не по Макаренко, – практически истерически разразился он хохотом.

Не исключаю, что этот оборотень, Омский подполковник и удостоился бы большего внимания одной из красивых девушек Ижевска, если бы не его повествования о пытках, которые безумно испугали Юлю.

Я надел куртку, взглянул в глаза Юли, читая мольбу не оставлять её. Оборотень с капающими слюнями не обратил на меня никакого внимания, не предлагая кому – либо из нас выпить. Открыл новую бутылку коньяка, налил рюмку и опрокинул её, в свою мерзкую пасть.

– Хорошо! – удовлетворенно сказал он, продолжая рассказ о каком-то авторитете по прозвищу «Седой», который, после того как его насильно засунули в унитаз, маршировал в камере.

– Пошли в ресторан, – сказал я Юле.

– Пошли, Коля.

Если бы не её ответ, он и не услышал бы моего предложения к ней, для него я давно прекратил существование.

– Как?…..Куда? – моментально отрезвев, не веря своим ушам, спрашивал он, зло сверкнув на меня глазами. Юля воспользовалась его замешательством, протиснулась между ним и столом, накинула шубу, готовая следовать за мной.

– Меня никто не приглашает, – грустно, еле слышно говорил он. – Ну, хорошо! -подскочил он, голос его превратился в писк щенка, – приятного вам время препровождения!

Меня ужасно веселила эта сцена, ничего не отвечая, я открыл дверь, пропустил Юлю, вышел в след за ней, раздавив его глаза налитые кровью и прищемил язык дверью купе.

– Ну и придурок же он! – быстро шагая вслед за мной, сказала она, вызвав у меня истерический смех.

Еще тридцать минут назад её мнение о нем было абсолютно иным. Она словно под гипнозом тонула в его пустых, алчных, кровожадных глазах. Не исключено, её воображение самым наилучшим образом рисовало командировочную интрижку с подполковником, а теперь она как ошпаренная кипятком, бежит за мной.

Ресторан поезда Абакан – Москва практически пуст, только трое молодых парней выпивали, жарко обсуждая какие-то умопомрачительные вещи, связанные с автомобилестроением.

Восхищаемся чем угодно, но не жизнью, планшетами, мобильными телефонами, с замиранием сердца следим за запуском разрушающей ракеты «Булава», но не следим за жизнью.

Я заказал две чашки экспрессо.

– Ты кушать не хочешь? – заботливо спросила Юля.

– Нет, я же всё там смёл.

– Коля, я думаю нам нужно обратиться к начальнику поезда, что бы его от нас убрали, пусть другим рассказывает о своем бесстрашии и зверствах.

– В этом нет необходимости, уверен, он уже осознал глупость допущенную им и наверное мирно спит.

– У меня такой уверенности нет.

– Не переживай, мы не у него в колонии, здесь такие как он беззащитны как дети.

– И всё-таки…. – продолжила она.

– Может, хватит, – прервал я её.

– Ну, хорошо, – сдалась она. Официант поставил на столик кофе.

– Коля, мы можем посидеть здесь, он через четыре часа сходит.

– Кто он? – не сразу поняв о ком идет речь, спросил я.

– Как кто? Саша!

– Юлия, вам бы стоило забыть о нем давным-давно.

– Легко тебе говорить, – обиженно сказала она.

– Ну да, действительно, я интересовал и интересую, точнее сказать, я вообще его не интересую.

– Что ты хочешь этим сказать? – непонимающе смотрела она.

– То, что и тебе вполне очевидно, его интересовала ты. Она засмеялась.

– Его интересовал коньяк, но не я.

– Юлия Николаевна, не думал что вы такая скромница. Выпивший и даже трезвый мужчина, в вашем присутствии не может думать ни о чем, кроме вас.

– Хватит шутить, Коля.

– Я вполне серьезно.

– Значит, ты плохо знаешь мужчин.

– До настоящего момента я думал иначе.

Смс от Иры: «Зая, как ты? Я сильно соскучилась. Безумно люблю тебя, твоя малышка!»

Что ответить? Её признания в любви – пустой звук, слова, не значащие ничего, полный ноль, они пусты, пустее романов Данцовой, пустее пустоты Пелевина в интервью Esguire, пустее Хашимы. Её чувства нуждаются в таком же расчетливом чувстве, она не способна любить, не требуя чего-то взамен. Она нуждается только в том, чтобы любили её. Она лишь освоила привычную систему манипуляционных уловок, полагая, что любовь именно таковой и является. Я не могу дать ей то, чего она требует, могу отказаться от всего, могу отдать ей всё, но я не могу её любить. Я не могу любить трупы! «Ир, всё в порядке, приеду на место, позвоню».

Мы просидели около полутора часа, выпили по две чашки кофе, съели пирожное. Юля рассказывала о предстоящей работе, о очень милой, как ей показалось Оксане Владимировне, которая на две недели наш Босс. Всю свою жизнь я чей-то подчинённый, кто-то у меня Босс, начальник, президент, я постоянный баран, которого пасут. Я всегда часть безрассудного, слабого стада, не способного жить без пастуха с хлыстом.

– Вернулся? – спросила Юля.

– Можно сказать и так.

– Коля, это не моё дело, но мне давно жутко интересно, вы так давно вместе и не женитесь, почему?

– Почему мы должны жениться? – улыбнулся я.

– Как почему? У вас серьезные отношения, логическим завершением которых является свадьба.

– Логических цепочек в отношениях с женщиной, в том смысле, о которой ты ведешь речь, я не выстраиваю.

– А что ты строишь, если не секрет?

– Секретов нет, с ней ничего.

– Как это?

– Обыкновенно, – спокойно ответил я.

– Я тебя не понимаю.

– И я себя тоже.

– Ты когда-нибудь серьезно говорить можешь?

– Всегда, и сейчас я серьезен, я не серьезен к мертвому, а от нас с ней пахнет мертвичиной.

– Вы расстались что ли?

– Нет.

– Я ничего не понимаю, объясни, пожалуйста.

– По-моему, всё предельно ясно, мы вместе без будущего, без прошлого, без чувств, без надежд на их появление.

– Как же вы тогда живете?

– Обыкновенно, как все, ведем совместное хозяйство, вместе спим, едим, моемся, дышим.

– Ясно, что ничего не ясно, – вздохнула она, совершенно не понимая, о чем я говорю. – И всё-таки, так нельзя.

– Дай руку, – попросил я её.

– Какую? – не ожидая подобной просьбы, растерялась она.

– Давай правую, – сказал я, протягивая руку.

Как-то робко и неуверенно она протянула мне руку. Я взял её кисть в свои ладони, повернул тыльной стороной, рассматривая красивые маленькие пальцы, маникюр, и нарисованные британские флаги на ногтях, которые и привлекли моё внимание.

– А почему именно британский флаг? – не выпуская её руки, спросил я, – триколор патриотичнее.

– Не знаю, – улыбнулась она, – красиво, плюс я не патриот.

– Это почему же?

– Мне не нравиться, холодная, варварская Россия.

– Что же это такое? Не любить Родину, как можно? Быть честным считал то, что ваш труд есть некий вклад в Родину. Как оказалось я вас не знал вовсе.

– Хватит, Коля, – улыбнулась она, – я далеко не эгоистична, работаю я для себя, вернее для реализации своих идей. А что касается любви к Родине, это только тренд для радио и телевизора, в действительности кто ее любит и за что?

– Почему всегда нужно любить за что то? Можно любить или не любить и не иначе, я не о чиновниках и отдельно взятых людях, кто Россию видит как какое то болото из которого нужно высосать откачать остатки чего то ценного и свалить. Проблема нашей страны именно в том, что мы не хотим любить ее, себя, никого. Только по этому мы так живём, хая во всех бедах Путина и ещё кого то, мы сами говно и живём так.

– Меня не переубедить для меня актуальнее воплощения собственных планов и на остольное мне всей равно.

«Кто бы сомневался» – Что это? Если не секрет.

– Это секрет, которым с тобой я поделюсь.

– Чем же я удостоен такого?

– Давай без издевок и лишних вопросов, удостоен и все!

– Хорошо, ни каких вопросов, издевок, только острый слух, уже готовый уловить все, что ты произнесешь.

Огонь вспыхнул в её глазах, энергия, которой были наполнены её планы, лилась на меня. С юношества она мечтала стать модельером. Платье на выпускной бал, которое по её словам, вызвало у других девушек злую зависть, она сшила сама. Я никогда не обращал внимания на её одежду, больше интересовало что под ней, как оказалось всё это она шила сама. Весной она планировала открыть собственный бутик для деловых женщин.

– Что ты смеешься? – с наигранной обидой спросила она.

– Одежда для деловых дам, вот что меня смешит.

– На мой взгляд, нет ничего смешного, смешны современные мужчины, безынициативные, инфантильные.

– Может быть, их делают такими рвущие под ногами землю женщины? Может нужно быть не бизнес леди, а просто леди? Давая раскрыть заглушённый потенциал мужчинам. Мужчина не настолько приземист и материалистичен, какой является женщина и, соответственно, в бешенном рвачестве мужчине вас никогда не превзойти. Мы давно ушли от того, когда наши потребности ограничивались добычей куска мяса и шкур животных, в чем мужчина, несомненно, превосходил женщин. Сейчас мышцы лишь для эстетического удовольствия, но не для схваток с мамонтом или сеяньем полей. Физическая сила сейчас – это пыль. Так что, Юлия, претензии к мужчинам не обоснованны. Мужчины еще до конца не приспособились, сейчас переходный период. Иногда возникают такие мысли, эпоха мужей политиков, властителей мира на закате, и мы уже совсем близки к матриорхату, а мужчина в идеале должен быть учёным мужен, творцем, писателем, поэтом.

– Долго он будет длиться, этот переходный период, точно! А мысль о матриорхате мне симпатичная и как я думаю рациональная, раз вы абстрактно мыслящие в отличии от нас, вот и двигайте прогресс, а бюрократию и прочее не приятное вам, оставьте нам – сказала она улыбнувшись.

Юля страшно не хотела идти в купе, и мне стоило не малых усилий убедить её в отсутствии какой бы то ни было опасности. К нашему общему удивлению, в купе Саши не было, более того, не было его вещей.

Юля закрыла за мной дверь, несколько раз дернув её, проверяя, надежно она заперта или нет.

– Надо убрать весь этот сра

– сказала она, имея в виду остатки пищи, контейнеры, бутылки, находившиеся на столе.

– Давай, – согласился я.

– Сиди, я сама, – отказалась она от моего участия.

Освободив пакет майку, она просто смела всё, что было на столе, протерла его тряпкой, предварительно смочив её минералкой и удовлетворенная проделанной работой, села напротив.

– Как хорошо, что его здесь нет, если честно, я почему-то так устала, козел этот разбудил меня своим шуршанием, я даже сначала испугалась, а ты спишь и носом не пошевелишь, – говорила она, улыбаясь.

– Извини, в случае опасности я бы подскочил в любой момент.

– Конечно, – смеялась она, – подскочил бы он, оставил меня одну, а я ведь просила Василия Евгеньевича не просто сотрудника, но и еще и плечо, на которое можно если что положиться.

– Сейчас не этот момент, – смеясь, подставил я ей плечо.

– Коля, перестань дурачиться, – смущалась она.

– Я не дурачусь, в любой момент я рядом.

– Ну, хорошо…. Еще целые сутки ехать, надо сканворды что ли купить, интернета еще нет, умрем со скуки.

– У меня, – засмеялся я, – конечно, есть в запасе пара идей, как весело провести время, но проклятая корпоративная этика мешает мне.

– Иди-ка ты со своими идеями, – смеясь, говорила она, – я буду спать, а ты охраняй меня.

– Иначе, зачем я здесь? Приятных снов.

Сняв только спортивную кофту, оставшись в трико и обтягивающей футболке, сквозь которую я отчетливо видел её грудь, без лифчика. Она залезла под одеяло.

– Скучно станет, буди, – сказала она.

– А как будить тебя?

– Ты умеешь по-разному?

– Само собой, – ответил я.

– Даже не хочу знать, обыкновенно, как еще?

– Еще….

– Коля, и не продолжай, иначе я так и не усну.

– Хорошо, приятных снов.

– Спасибо, ты что делать будешь?

– Музыку послушаю.

– Ну и хорошо, я сплю, – сказала она, отвернувшись к стенке. Вероятно думая о том, как я мог бы её разбудить.

Я взял мобильный, включил режим без звука, достал из кармана куртки наушники, забрался под одеяло и включил «Estate of Trance» Armin Van Buuren.

Хотел зайти на «мыло», но соединения не было, не смотря на то, что связь была устойчивой. Пора уже точки Wi-Fi установить в поездах, высказал я претензию руководителю РЖД, которую он не услышал.

 

Глава 5. Прошлое

Поезд убаюкивающее покачивал, качественный транс вызвал во мне сонливость. Я зазевал и, немного поворочавшись, уснул.

В квартире я находился один, в той, где я провел детство и юность, в той, которая называлась родным домом. За окнами было темно и не в одной из комнат не горел свет, лишь луна слабо освещала комнаты. Я стоял в спальне, дверь в зал была открыта. Я видел диван, на котором любил лежать отец, видел напротив стоящие кресла, посреди которых находился журнальный столик, вечно заваленный ворохом газет и журналов. Видел в углу стоящую тумбу с телевизором, видел всё то, что пропитано духом моего отца и матери, всё то, в чем хранилась и моя частичка, но уже давно забытая. Созерцая родные мне с детства вещи, я ощутил неописуемый восторг и внутреннюю целостность, которой мне так не хватало. Прошел в зал, сел в кресло, всматриваясь в каждую мелочь. Вот та медвежья шкура, лежащая у дивана, с угрожающе раскрытой пастью и пластиковыми глазами. Я часто валялся на ней, не давая читать отцу, он свешивал руку и, ухватив её, я кряхтя пытался стащить его, но мне никогда этого не удавалось, и, выбиваясь из сил, я валился на пол. Тяжело дыша, я просил отца поиграть в солдатиков, и под натиском моего нытья, он соглашался. Я радостно подскакивал и бежал за коробкой с солдатиками. Поделив зал на две части, мы расставляли сотни солдатиков, индейцев с томагавками и луками, рыцарей с обнаженными клинками, копейщиков, казаков на резвых конях, солдатиков второй мировой с автоматами и гранатами, снайперов и даже военных далекого будущего с лазерами. И под умиленные взгляды матери начинались наши баталии, которые всегда сопровождались полным разгромом армии отца.

В комнате мелькнула тень, испуганно я вскочил из кресла, на том месте, где я совсем недавно стоял, находился какой-то человек, присмотревшись, я не смог определить, мужчина это или женщина. Оно стояло не шевелясь, молча, не дыша. Я смотрел на него как завороженный, не моргая, пока оно не распалось на две равные части, трансформируясь в огромных, с ядовито желтыми глазами волков, что есть силы я рванул в кухню, чувствуя их дыхание за спиной, не задумываясь, прыгнул в закрытое окно, разбивая стекла. Неизвестно как я ухватился за ветви тополя и ломая их, оказался внизу совершенно невредимым, слетев с четвертого этажа. Подняв голову, я увидел две озлобленные головы, торчавшие из окна.

Я проснулся мокрый от пота, напуганный, сердце нещадно билось в груди. Юля мирно спала. Светало. Поезд мчался по бескрайним просторам Сибири, с каждой секундой приближая к далекому Абакану. За окном мелькали скинувшие листву березы, когда-то дававшие измученным каторжникам напиться в пути. Я видел староверов, бежавших из оставленной Наполеоном пылающей Москвы. Видел тысячи людей, чьи имена и лица мне не знакомы, и все они хотели укрыться в огромной, гостеприимной, принимающей всех, как родная мать, в нежной, теплой огромной Сибири. Теперь и я вслед за ними убегал гонимый, опостылевшей, серой, предсказуемой жизнью. Убегал оттуда, где я родился и вырос, бежал от того, что за тридцать лет мне так и не стало родным, бежал от тех, с кем ежедневно разлагался, бежал из коллективной могилы!

Осторожно, боясь нарушить сон Юли, я достал из сумки зубную щетку и пасту. Дверь шумно открылась, я взглянул на нее – спит. Лишь прикрыв её, я быстро зашагал в туалет. Свободно! Наспех почистил зубы и умылся. Юля встретила меня заспанным и от того особенно милым лицом.

– Доброе утро! – улыбаясь, сказал я.

– Доброе, там занято?

– Нет.

– Я пошла, – сказала она, взяв с собой косметическую сумочку салатового цвета. Дверь громко захлопнулась за ней. Я налил стакан сока, залпом осушил его, взял сигареты, пошел в тамбур. Прохладный воздух бодрящим потоком попадал в мои легкие, обогащая кровь кислородом. Прежде чем закурить, я наслаждался им, стоя у двери, навалившись на стенку. Я смотрел на дверь туалета, пуская дым, Юля еще была там.

Выкинув окурок, я пошел обратно, на пути мне встретилась выходящая из соседнего купе женщина, лет сорока пяти, в голубом халате, обтягивающим её тело, показывая невероятно тонкую талию, огромную грудь. Ботексным лицом она спросила:

– Молодой человек, вы из туалета?

– Нет, – ответил я.

Она улыбнулась и прошла мимо. Я зашел в купе, всё еще думая о ней, мое внимание занимал её взгляд, взгляд старой, измученной ****и, безуспешно пытающейся оставить свое прошлое и прожить жизнь заново. Я никогда и ничего не имел против таких женщин, более того они вызывали во мне уважение тем, что были честны, не боясь людских ярлыков. Но эта же в голубом халате была не из той честной породы, а напротив, из тех, чья жизнь и была сплошная ложь. Жизнь которая требует от лгуньи ежеминутного совершенствования актерского мастерства. Мне стало ее жаль, я подумал о актёрах театра, их герои умирают вместе с опустившимся занавесом, так и она прожив свою жизнь играя не проснется в конце, а просто исчезнет не оставив ничего, кроме навыков освоенных ею, которые так же для кого то станут гибелью.

Станиславский наверно похвалил бы ее своим «верю», но не жизнь.

Вошла Юля с серьезным и даже немного суровым выражением лица, но с сияющими глазами. За эти двое суток, я заметил в ней что-то неподдающееся классификации, чего не мог разглядеть раньше. Вероятно, сняв свой деловой костюм, она так же сняла панцирь, который служил её защитой в повседневной жизни.

– Что-то не так? – спросила она.

– Нет, всё так.

– А что ты тогда так смотришь на меня?

– Пытаюсь разглядеть, – отвечал я.

– Скоро третий год как ты разглядываешь и всё разглядеть не можешь?

– Всё то время, я видел тебя другой.

– И что же ты сейчас обнаружил? – она села напротив, смотря широко раскрытыми карими глазами.

– Не знаю, возможно это то, что невозможно передать словами, а возможно и то, чего я еще не познал или просто познать слаб. Но могу сказать одно, то, что есть в тебе, безусловно, заслуживает внимания и уважения.

– Коля, зачем ты мне это всё говоришь?

– Ты спросила, я ответил.

– Но ведь это не серьезно, ты просто шутишь.

– Юля, я всегда говорю серьезно, всегда, это значит всегда, точнее сказать, я говорю то, что чувствую и думаю. Я могу при этом смеяться, улыбаться, плакать и рыдать, но это не означает, что я не честен. Я не знаю многих истин и поэтому могу как и все заблуждаться, но не лгать.

– Я всегда считала тебя другим, конечно, не таким как все, но сейчас ты с каждым днем всё сильнее начинаешь удивлять меня, я даже скажу больше, ты пугаешь меня. Я беззащитна перед тобой, и я этого боюсь, – сказав это, она потупила взор и замолчала.

– Юля, а пойдем-ка пить кофе и позавтракаем, – сказал я, давая ей возможность ухватиться за моё предложение, вытащив себя из нахлынувших мыслей и чувств.

– Конечно, пойдем! – ухватилась она, взглянув на меня, как мне показалось не много влажными глазами.

Она накинула спортивную кофту и мы, не задерживаясь, отправились в вагон– ресторан.

Несколько столиков были заняты, за одним сидели всё те же молодые люди, которых мы встречали вчера, двое мужчин, порядком пьяные и мужчина с женщиной молча, не отрывая взгляд от блюда, поглощающие завтрак. Мы заняли столик, расположенный в углу, максимально удалившись от остальных посетителей. Заказали два кофе, два салата, она «Цезарь», я «Гранатовый браслет» и порцию омлета. Мы молчали, она не отрывала взгляда от TV, а я мастерил кораблик из салфетки. Принесли заказ.

– Приятного аппетита, – сказал я.

– Спасибо, тебе тоже, – не встречаясь со мной взглядом, ответила она. Ели молча, о еде я не думал, не чувствовал вкуса, словно пластмасс, она погружалась в меня. Я думал о ней, о том, что её так беспокоит. Покончив с салатом, она заявила, шокировав меня:

– Я хочу напиться!

– Зачем это? – задал я глупый вопрос.

– Просто хочу и всё! – ответила она, посмотрев глазами наполненными решимостью, будто она отважилась на что-то крайне экстремальное.

– Самая честная мотивация. У меня такой нет, но я последую твоему примеру.

– Спасибо, я пьяная как дура, – наконец улыбнулась она.

– Ничего, я и трезвый не умен, так что мы поладим. Что пить будем?

– Коньяк, – ответила она.

– Юля, мне кажется, нужно идти в купе.

– Конечно, – согласилась она.

Я купил бутылку «Remi Martin», плитку шоколада и несколько лимонов, которые любезно нарезала официант, сложив их на пластиковое блюдце.

– За что пьем? – спросил я, наполняя рюмки.

– Давай без тоста, – грустно ответила она.

– Давай, – согласился я.

Юля одним махом опустошила рюмку, продемонстрировав серьезность своего намерения напиться. Я выпил следом.

– Знаешь, Коля, – начала она говорить, пристально взглянув, – сегодня ты говорил как Андрей: «Давай еще выпьем».

Ничего не говоря, я вновь наполнил рюмки, мне стоило только поставить бутылку, как она взяла рюмку и, не мешкая, выпила.

– Я сейчас заплачу, – сказала она.

– Ну и что в этом такого?

– Я не хочу плакать при тебе, – говорила она, глаза её наполнились слезами.

– Я уйду, – сказал я вставая.

– Нет, Коля, – она подскочила, нежно коснувшись моего плеча, я сел, она тоже, и в ту же секунду из её глаз брызнули слезы, – Коль, – смотрела она на меня глазами полными слез, – я поплачу и всё пройдет.

Я молчал, не отводя от не глаз, я не знал, кто этот Андрей, и почему она вообще сейчас проливает слезы, но глядя на нее, у меня возникало схожи с ней состояние, появился ком в горле и в любую секунду из моих глаз, могли пролиться слезы вслед за ней.

Я сел рядом с ней, она взглянула мне в глаза, я обнял её, и в ту же секунду она разрыдалась по-настоящему, пряча лицо в моей груди. Я гладил её голову, чувствовал запах русых волос, вздрагивающее тело, чувствовал не дающую ей покоя боль, крепко вцепившуюся в её сердце. Чувствовал что-то непоправимое и нависшее над ней. Моё сердце обливалось кровью, я проклинал всех и вся, кто своими действиями ранит сердца людей, я проклинал себя, я ненавидел себя, то ничтожество, не способное, что-то изменить, помочь ей.

Прошло около получаса, прежде чем она успокоилась.

– Ты знаешь Андрей, ой, Коль, извини, – улыбнулась она, – Андрей, это мой жених, его убили три года назад, давай выпьем еще.

Я сел на прежнее место, наполнил рюмки.

– А теперь выпьем за то, чтобы в твоей жизни и в жизни людей было меньше слез, а больше радости, – предложил я.

– Согласна, – ответила она.

Рюмки звякнули, мы выпили, морщась, Юля зажевала лимон.

– Давно я не пила и не плакала, ты извини меня.

– Тебе не за что извиняться, в том, что произошло, больше виноват я.

– Ты ни в чем не виноват, – возразила она.

– Ну как же, я встревожил твою память.

– Я никогда его не забываю и не забуду, – направив взгляд куда-то мимо меня, тихо говорила она.

– Юля, я как и ты, познал, что такое потеря действительно хороших людей, они уходят сами или же покидают этот мир по чьей то злой воле, но благодаря таким встречам, мы учимся различать цвета, благодаря им мы учимся жить. Ты счастливая женщина, что на твоем пути встретился тот, кто вдохнул в твое сердце жизнь, которая будет жить вечно.

Она смотрела мне в глаза.

– Коля, ты не представляешь, какой он был человек!

Ей было семнадцать, когда они встретились впервые. В магазине совершенно случайно, он подошел к ней и спросил её имя, предложил вместе прогуляться, но Юля в категоричной форме отказалась. Не сдавшись, он дождался её у входа, практически силой взял из её рук пакет с продуктами, навязавшись сопровождать её до дверей квартиры. Он был старше её на четыре года, среднего роста, брюнет с зелеными, словно болота глазами, затянувшие её в тот же вечер. По дороге он не переставая говорил, Юля молчала, чувствуя как мысли об идущем рядом Андрее заполняют её сознание, вытесняя всё то, что занимало прежде. Уже подходя к двери подъезда Юля, наконец сдалась и ответила улыбкой на одну из его шуток. Несколько минут они стояли, пристально смотря в глаза друг друга, наполняя сердца искренним чувством.

На следующий день они весело гуляли под лучами июльского солнца по улицам Казани. Через полгода они уже жили вместе в арендуемой квартире. Андрей был её первый мужчина, первый во всех смыслах этого слова. Первый, кто коснулся её сердца своим, первый, кто подарил радость ласк и безумного оргазма. Первый, чье семя проросло в ней, но злая судьба не позволила тому, безусловно, счастливому существу, зачатому в настоящей любви, увидеть свет.

Они были вместе четыре года, прежде чем случилось непоправимое, разрушившее счастье Юлии. Предполагалось большое торжество по случаю их свадьбы, оставались считанные дни, до того, как она ослепительная в белоснежном платье, с кольцом на безымянном пальце, под вальс «Мендельсона», счастливая, стояла бы рядом с тем, кого любила всем сердцем, сердцем, которое билось для него и того маленького существа, живущем в ней пять недель.

Он забрал её из дома матери, у которой она гостила с утра. По дороге в недавно купленную квартиру, к планированию которой приложила руку Юля, он делился радостью успеха завода по переработке вторсырья, владельцем которого являлся он и его друг детства Ильшат. Въезжая во двор дома им преградила проезд темная ВАЗ 2199, из которой моментально выскочили двое мужчин с автоматами в руках. Юля даже не успела ничего понять, Андрей с силой втолкнул её в меленькое пространство между пассажирским креслом и панелью, накрыв своим телом. Раздался шквал выстрелов. Всё стихло. Юля чувствовала обволакивающую её тело липкую, жаркую кровь. Из глаз текли слезы.

Около тридцати минут она просидела, укрытая телом Андрея, пока не подъехал наряд милиции и карета скорой помощи. Её не ранило, Андрей умер мгновенно. Всю с ног до головы залитую кровью любимого, её доставили в больницу, где держали под охраной милиции практически месяц, за который она потеряла частичку его, живущую внутри и рассудок.

Людей, лишивших Андрея жизни на земле не нашли, и сотрудники правоохранительных органов советовали Юле на время уехать из города. Она согласилась, считая, что смена обстановки, новые люди, как-то притупят её боль. Так она и появилась в Ижевске, а чуть позже в офисе, где я трудился на благо потребителей города.

Весь день я просидел в её слезах, прижатый к стене огромным, живым, с не заживающими ранами сердцем. По моему лицу текла сукровица из этих ран, не пачкая меня и не вызывая неприятных ощущений. Она попадала мне в рот, и я вкушал её будто тело Христа, но более благостное для меня.

Закончился коньяк, салфетки, закончились всхлипы и слезы Юли.

– Коль, я пойду, умоюсь.

– Пойдем, я провожу тебя и покурю.

Она взяла с собой всё ту же сумочку, и мы вышли из купе.

В тамбуре не продохнуть, дым настолько плотный, будто только что здесь курила дивизия солдат. Прикурил, сделал несколько затяжек и быстро вышел, гонимый в спину облаком дыма. Я постучал в дверь туалета.

– Юль, я в купе, – громко сказал я.

– Хорошо, – отозвалась она, из-за закрытой двери.

Зашла она той Юлей, какой я привык её видеть, лишь чуть припухшие глаза напоминали о её затяжных рыданиях.

– Вот сейчас я лучше чувствую себя, – улыбалась она, – даже выпитый коньяк ощущается.

– Ну, вот и хорошо!

– Вчера ты говорил об имеющихся идеях, как весело провести время, – не отводя глаз, сказала она с слишком серьезным выражением лица. Она ошарашила меня, будто молотом по голове.

– Юля, вчера я шутил, и мои идеи сводились к одному.

– Мне двадцать восемь лет, – сказала она.

– Я знаю.

– Ну, в чем дело?

Мешкать было нельзя, это могло убить её желание, превратившись в обиду. Я подошел к ней, в её взгляде, лице не было желания. Секс интересовал её не как источник удовольствия, для нее он имел совсем иное значение, какое? Остается только гадать. Для меня же он был глухонемым порнофильмом с чавкающим зрителем у экрана. Её поцелуи с наигранной и легко угадываемой страстью, ее стоны, не касающиеся перепонок. Это был секс исполненный печалью. Самый печальный секс, который знало человечество.

Я вышел из нее, стянул с обмякшего члена презерватив, она всё так же лежала, широко раскинув ноги, демонстрируя красивое влагалище и тоненькую полоску волос на лобке.

Звук шуршащего пакета, в который я выбрасывал презерватив, прогнал ее истому. Она села на стол.

– Спасибо, Коля, мне очень понравилось, – сказала она, удалившись от меня на тысячи миль.

Я молчал, но даже если бы я ответил ей, то мои слова не долетев, затерялись бы на длинном пути, усыпанным разным хламом и разложившимися трупами Андрея и ее не родившегося дитя.

Через пятнадцать минут мы сидели в ресторане друг напротив друга. Печаль ее карих, невероятно красивых глаз, душила меня питоном обвившем шею, я задыхаюсь, кровь нещадно бьет в висках, лицо утратило естественный цвет, став багровым. Я хочу крикнуть, но слова не слетают с губ, хочу позвать глухонемых посетителей, что бы кто-то из них бросил на пол прибор или бокал, разбиваясь, звук которого разорвет этот вакуум.

– Вкусная грудка, – решив не убивать меня, сказала она.

– Котлета тоже ничего, – ответил я.

– Ты думаешь, что я какая-то ненормальная? – вдруг спросила она.

– Нет, я так не думаю, ты самая печальная женщина, которую я знаю. Твоя печаль самая глубокая, зачем же ты бежишь от неё?

– Ну а как, Коля? – глаза её вспыхнули, – я хочу жить как все, семья, дети, хочу радоваться жизни. Я обманула тебя, я плачу уже несколько лет на пролет, я не могу забыть Андрея.

– Юля, не нужно бежать от нее, не нужно прятать ее – это бессмысленно. Имеет смысл прожить жизнь печали, она оставит тебя так же неожиданно, как и пришла, оставив после себя что-то поистине бесценное, что-то такое, способное разорвать твою душу и сердце. ЛЮБОВЬ!

– Я уже не смогу кого-то любить.

– Глупости говоришь, у тебя живое сердце, может быть ты еще не готова? Она найдет тебя сама, нужно лишь увидеть ее.

– Когда? – грустно, говорила она, – жизнь проходит, мне уже двадцать восемь.

– Большинство и за век не способны коснуться ее, живя в пустом, бесчувственном мире. Все без чувств теряет смысл.

– Ты почувствовал это?

– Конечно, – ответил я.

– Сама не знаю, что нашло на меня, со мной бывает такое.

– Ты в этом не одинока, – улыбнулся я.

– Наверное. Хочется всё как у всех, разве у всех любовь и у десятой части пар ее нет и ничего.

– Зачем, Юль? Не пытайся подменить свою жизнь, жизнью других. В той чужой жизни нет ничего сроднимого с тобой, там серость и ложь, я испил ее до дна, не найдя ничего по истине стоящего. Люди, осознавшие это, бегут из нее, а ты напротив. Не нужно.

Она молчала.

– За это короткое время, – продолжил я, – не осталось и следа сомнений в том, что ты не просто умопомрачительный, идеальный, сногсшибательный, – я улыбнулся, – божественный кусок мяса, но и личность, к созданию которой прикоснулся сам Господь.

Лицо ее сияло.

– Спасибо, Коля, и за мясо и за меня.

– Как ты метко сказала! – воскликнул я, – мы и наши тела, абсолютно чужие друг другу, тело лишь средство, но не больше.

Покончив с ужином; мы пошли в купе, в промежутках между вагонами я вдыхал бодрящий воздух, наполняя им легкие до боли. За окном темнело. Мы сели друг против друга.

– Спасибо, Коль, – сказала она, и поцеловала меня в лоб.

– Не за что, Юля, – ответил я, чувствуя ее живые слюни на лбу.

– Есть за что, а не будь этого, я бы не сказала.

– Такая благодарность особа ценна и тебе спасибо, за то, что я смог коснуться твоего сердца.

– Утром будем на месте.

– Почти на месте, еще ехать на машине полдня, – ответил я.

– Но уже вечером я попаду в душ.

– И я, наверное.

День закончился. Юля спокойно спала, освободившись от частички груза давящего ее сердце. Я думал о ней, об Андрее, об их нерожденном ребенке, об Ире, посылающей весь день пустые, дежурные смс, думал о Кызыле. С мыслью о нем я уснул.

 

Глава 6. Кызыл

Абакан встретил нас прохладным, дождливым утром. Из вагона мы сразу попали под заботливо раскрытые зонтики Оксаны, белокурой молодой женщины, маленького роста, с живым лицом, и Валеры, огромного детины, стриженного наголо с ярко выраженными надбровными дугами и узким лбом. Без лишних церемоний мы прошли к рядом находившейся стоянке, закинули сумки в Merсedes ML 350 и тронулись навстречу Кызылу.

– Оксана, – обернувшись к нам, представился наш временный босс, – с Юлей мы уже общались по «Skype», а вас я не видела, но мне много говорил о вас Василий.

– Очень приятно, Николай, – отвечал я, – интересно, что он мог сказать обо мне.

– Ну то, что вы креативный и очень талантливый молодой человек, это же ваше «Тайфун – разрушая стереотипы.»

Я засмеялся: – Чтобы придумать это, нужен талантище.

– Тем не менее, ролик идет по федеральным каналам. Юля, Вы устали, наверное, – переместила она внимание на Юлю.

– Не очень, ужасно хочу в душ, – ответила Юля.

– В гостинице номера хорошие, чистенько, уютно, я сама смотрела. Все блага цивилизации, даже интернет, появился он там совсем недавно, широкополосный имею в виду. Природа исключительная, а какой воздух! Не надышишься. Чистейшие реки, Валера однажды показывал мне, глубина практически десять метров, а вода как слеза, дно видно.

Её реклама Тывы плавно перешла к предстоящей работе, мысли о которой вызывали во мне рвотные рефлексы. Я не слышал слов вылетающих из ее маленького рта, я видел ее тонкие, шевелящиеся губы, большие голубые глаза, маленький нос и спускающиеся на плечи светлые волосы.

Периодически я замечал взгляды рычащего, сторожевого пса Валеры в зеркало заднего вида. Кто он? Охранник, водитель и ебарь в одном лице и почему он рыча поглядывает на меня?

Она не умолкая говорила, Юля вступала в диалог, а я улыбался, иногда кивая головой в знак согласия.

В чуть приоткрытую форточку залетал прохладный воздух, не тронутый тысячами труб заводов, воздух из самого сердца тайги, из самой глубины легких нашей планеты, легких, изрубленных людьми, легких, пропитанных потом и кровью каторжников. Прикрыв глаза, я вдыхал воздух, хранивший запахи крестьян, беспощадно истребляемых коммунистами, «Городом Солнца», из которого веяло циничной ложью и разочарованием людей, искавших покой и гармонию, а нашедших рабство и прессинг.

Он нес в себе свободу и хмель, он нес любовь и радость, в нем есть всё то, что мы ищем, и он говорит: «Выбирай».

– Может быть, вы хотите фильм посмотреть или музыку, Валера, что у нас там есть?

– Ничего нет, – ответил он.

– Ну как же, я брала, – она начала рыться в бардачке. – Вот есть свежий концерт Стаса Михайлова, хотите послушать? – спросила она, взглянув мне в глаза.

– Ну, если вы хотите чтобы меня стошнило, – Юля засмеялась.

Обиженно Оксана сказала: – А мне нравится, есть еще клипы, хиты этого лета.

– Лучше хиты.

На мониторах подголовников и центральной консоли появились силиконовые груди и большие аппетитные задницы, отплясывающие в ролике Pit Bull.

Мы ехали молча, каждый думая о чем то, совершенно чужом другому. Я смотрел в окно, созерцая бескрайние поля и совсем близкие горы «Саяны». В какой-то момент я уснул и проснулся только от прикосновения Юли.

– Коль, мы приехали.

Солнце слепило глаза, по улице плыли люди. Люди в большинстве своем, чей облик мне был знаком из фильмов и книг. Я пытался сфокусировать внимание на их лицах, но мое сознание, не сталкивающееся с монголоидными расами, не находило отличительных признаков. Они все как один, они клоны.

Наши номера располагались рядом, через час мы договорились поужинать. Я принял душ, переоделся и зашел к Юле.

– Ну что, идем? – спросил я.

– Пошли, хочу кушать ужасно.

Мы спустились в ресторан, Оксаны еще не было. Я пережевывал пельмени, а Юля ела салат и какое-то блюдо, напоминающую мне запеканку, с детства мне ненавистную. Появилась она, с сияющей улыбкой на лице и горящими глазами. Люди с таким огнем меня пугали, пугали тем, что они жадно хватались за всё, готовые погибнуть ради достижения поставленной задачи, они погибали не во имя кого-то, а во имя чего-то, на непредставляющего никакой ценности, кроме материальной.

– Я опоздала, Валера, будто с ума сошел, – торопливо говорила она, занимая место за столиком, – никогда не болел, а тут нате, везти меня не может, пришлось самой, права у меня есть, но ужасно боюсь. Устроились вы?

Я поглощал пищу.

– Да, всё хорошо, – отозвалась Юля.

– А вы, Николай?

– Все нормально.

– Молчаливый вы, какой то, – как мне показалось с грустью в голосе, сказала она.

– И Стас Михайлов мне не нравиться.

– Коля, – засмеялась Юля, – прекрати!

– А что вы имеете против него? – вспыхнула она.

– Возможно, против него лично, ничего. Если конечно, его можно отделить от его нытья, которое он изрыгает со сцены. А против я того, что он использует низкие крючки по захвату определенной аудитории.

– О каких крючках вы говорите? – зло спрашивала она.

– О тех, что, по всей видимости, сидят и в вашем сознании тоже.

Юля незаметно для нее пнула меня. Еще мгновение и она бы разразилась криками протеста, но каким-то образом, взяв себя в руки, сказала спокойным голосом.

– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать творчество какого-то Стаса Михайлова, – мне стоило огромных усилий не засмеяться над ее «КАКОГО-ТО», он наверняка в данный момент имел большее значение, чем «Тайфун» и все прочее. – Мы здесь для того, – с тем же вспыхнувшим огнем, продолжила она, – чтобы оттеснить маленькие фирмочки и занять их место.

Это последнее что я слышал из ее уст, меня давно не трогали эти заводные практики из книжек американских топ-менеджеров, миллионеров и прочей чепухи.

Ужин закончился ее словами.

– Тогда до завтра, я верю, у нас все получится.

Она персонально пожелала доброй ночи Юле, на меня не взглянув, ушла.

– Коль, ну ты чего? – спросила Юля, мило улыбаясь.

– Думал она с чувством юмора.

– Шуточки у тебя конечно тоже, далеки от «Аншлага», Васе, наверное, нажалуется.

– Юль, мне срать, – ответил я.

– Знаю я, ладно пойдем спать, завтра начинаются трудовые будни.

Мы поднялись, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по номерам.

Я рухнул на кровать. Включил телевизор – чудом уцелевший Рен-TV, а вслед за ним все та же база «нашего» национального достояния. Спасибо тебе ГАЗПРОМ! Одна ложь и срань в том, что принадлежит тебе! Сон не шел, долго я ходил по комнате, вставал у окна, всматриваясь в окна серых домов с холодным, желтым светом. Внимание людей, всех от мало до велика, было приковано к голубым экранам. Рафинированные выпуски новостей, бесконечные сериалы, безуспешно пытающиеся показать чувства и даже если бы сценаристу, режиссеру, актерам удалось вложить крик души, люди не смогли бы заметить его. Люди закрыты, они в добровольном плену, откуда выхода нет! Они закрылись от всех, оградив себя железом и заборами, даже от тех, кто отбывает срок с ними вместе. Их не интересует личная жизнь, больше занимают сплетни о подругах, друзьях, публичных людях, они с удовольствием переберут самое вонючее и грязное белье других, забывая проветрить свое. Они давно не существуют, они мертвы, они ждут, когда их сожгут или закопают, освободив место для таких же, бездумных созданий. И все начинается снова.

 

Глава 7. Иные люди

Офис располагался в пяти минутах ходьбы. Кызыл не большой город, обычный, провинциальный, но пропитан особым духом, который мне только предстоит вкусить. Офис как и везде, в Москве, Париже, Ижевске, но люди! Люди совсем иные. Люди чей дух не пропитан корпоративной бредятиной, люди, не следящие за новыми приемами тотального засерания мозга, люди, чьи сердца трогают реки и земли, на которых они живут, рыбалка, охота…. Всё то, что для нас давным – давно стало лишь увлечением, хобби и не являлось жизнью.

Со всеми я сошелся довольно быстро, и к обеду мы весело общались, откинув работу к помойным ведрам.

Юра. Высокий парень, тридцать лет, брюнет, худощавого телосложения, с карими глазами, будто бетонная стена, не дающая проникнуть внутрь его, где скрывается интересная, живая личность.

Оржак. Тувинец. Плотный, коренастый, сын, как мне сказали, шамана. Ему тридцать пять, отец трех сыновей и двух дочек. Он уехал обедать с семьей, а мы с Юрой отправились в кафе поблизости. Заказали по шашлыку из свежей баранины. Юра рассказывал о прежней студенческой жизни в Питере, о своей супруге и двух детях, о жизни здесь, на первый взгляд скучной и обыденной, но присмотревшись в ней заметны настоящие страсти и эмоции.

– Здесь народ менее расчетлив, – говорил он, – я бы сказал больше, не расчетлив вовсе, здесь мой сосед всегда придет мне на помощь, его двери, как и мои всегда открыты. Здесь я могу подарить обычную десяти рублевую зажигалку, и он не воспримет это как обиду, а в ответ подарит барана. Ничего смешного!

– Зажигалка, на барана, не плохо, – улыбаясь, говорил я.

– Зажигалка, это фигурально, не важно что.

– А что важно? – спросил я.

– Важно как. Люди не научились притворяться, здесь совсем другая культура. Здесь, я бы сказал, всё по-настоящему. Мне кажется, здесь у нас больше энергии, меньше медиа, люди менее подвержены ее влиянию, они не отдают всю психическую энергию людям экрана и страниц газет. Здесь у нас жизнь в дыму, и он не дает опустошить нас, – закончил он, улыбаясь.

– Что за дым? – спросил я.

– Марихуаны, – смеялся он, – конечно, это мое личное мнение, но он, как мне кажется, делает людей миролюбивее и больше. Курят тут все, а если человек даже и не курит, все равно становиться частью позитивно настроенной массы. Кстати хочешь курнуть?

– Может после работы? – предложил я.

– Можешь после работы, я курну сейчас, чувствую поточность времени.

– В смысле? – не понимал я.

– Ты вообще курил?

– Конечно, редко, мне больше нравиться скорость.

– А мне нет, жил в Питере, тоже жрал колеса, фен, сейчас понял, это не мое, мне не нравиться жизнь в режиме перемотки. Гашиш замедляет ее, события вокруг перестают быть фоном, можно уловить любую мелочь, которая в действительности окажется огромной и важной. Тому наглядный пример моя жена, всё благодаря дыму, будь я пьян? Сейчас не было бы наших малышей и нашей, я считаю, самой счастливой семьи на земле. Все дым! Он мне помог заметить ее.

– В каком смысле, помог заметить?

– Смысл в том, что если бы не гашиш, под которым я был в тот вечер, вероятно, мы бы переспали и разбежались в разные стороны. В тот вечер, как сказать.? Я как будто отодвинул сексуальное влечение и заглянул вглубь ее. А там! – он улыбнулся, – моя родная, маленькая девочка!

Он смеялся, шокируя меня откровенностью. По сравнению с ним я был более закрыт для окружающих, не говоря уже о первовстречных людях, с которыми я был короток, а он! Знает меня несколько часов, и мы говорим как знающие друг друга сотни лет.

По дороге в офис он мне рассказал о Оржаке и его загадочном отце шамане. Маленьком, с хитрющими глазами, не сидящем на месте старике, восьмидесяти семи лет. Рассказывал о Валере водителе Оксаны, вечно чистящем печень, кишечник и всё подряд, что только чистится.

– Неделю назад, – говорил он, – всем мужикам навязывал ссать сидя, утверждая, что так не откладываются камни и моча выходит вся. Он вообще летит жестко, хотел его как то накурить, он расценил меня как диверсанта, подосланного уничтожить его (чистый) организм.

Я смеялся.

– Ладно, Колян, я пойду на пару крапалей, курну и зайду.

– Хорошо, – ответил я.

Зайдя в офис, я встретил цветущую Юлю в компании Оксаны, с утра они уезжали на объект для планирования будущей съемки. Они остановились.

– Ну как ты, Коль? – спросила Юля.

– Нормально, – отвечал я.

– Площади огромные, эскалаторы, фонтаны, все на высшем уровне! Правильно снять, смонтировать, и «Тайфун» никуда не денется, – улыбаясь, тараторила Юля.

– Коллектив как вам, Николай? – вмешалась Оксана.

– Отличный, лучший из всех, какие мне доводилось встречать.

– Вот и отлично, – радостно говорила она, – я знала, что вы поладите. Сегодня приглашаю вас с Юлей на ужин и без Стаса Михайлова.

– Я согласен, только если без Стаса.

– А я уже давно согласилась, – ответила Юля.

– Ну, вот и славно, накормлю вас гусем и угощу хорошим вином.

Улыбаясь, они ушли из офиса. Вошел Оржак, он же сын шамана. Сел рядом.

– Коля, значит ты возьмешь на себя переговоры с этим… как его? – он полез во внутренний карман пиджака.

– Артуром Рихардовичем, – напомнил я.

– Да, с ним, тяжелый тип, месяц назад был здесь, Король – не меньше.

– Пантов там много, но у меня с ним нормально, пили мы с ним неделю в прошлом году.

– Действительно, он ест только японскую кухню?

– Он ест все, что способен пережевать, – засмеялся я.

– Тут это был ****ец какой-то, нужны ему суши, роллы. Это не пью, на этом не езжу. И всё у нас тут ***во, моветон, тривиально и т. д. Заебал!

– Нудный тип, согласен, но, а что делать?

– Мудный он, москвич зажравшийся.

– О, вот он, Юра, ты как всегда! – видя входящего Юру, воскликнул он.

– Жаль нет у тебя мегафона, – рухнув в кресло, невозмутимо ответил он.

– А зачем он? Твоё лицо как огромный баннер. Постоянно убитый, – переведя взгляд на меня, сказал он.

– Ты то давно в ясном сознании? – улыбаясь и смотря в чуть приоткрытые глаза, спросил Юра.

– Давно! Год не курю!

– Оржак, если бы я курил ту бодягу, что курит твой отец, наверно после первого раза, если бы я остался жив, я бы боялся дыма костров.

– Сам ты бодяга! И бодяга у тебя в башке.

– И мне ништяк, – смеялся Юра, – меня хоть не глючит с гашиша. А по твоим рассказам, у тебя, что не обкурка, так какие-то галлюцинации.

– Это не галлюцинации, – возразил он, – это видения.

– Не один ли хер?

– Не один, – сухо ответил Оржак.

– Ладно, – сдался Юра, – что там у нас в рабочем графике?

– Что, что? На тебе типография и завтра мчишься в Абакан на швейку, они там тупые, объяснишь всё на пальцах, а то они нашьют неизвестно что.

– Ладно, Босс! – засмеялся он.

В три созвонился по «Skype» с Артуром Рихардовичем, скорость не стабильная, и мне казалось, будто его лицом управляют вовсе не мышцы, а невидимый человек, не умело дергает за веревочки. Сквозь наушники в мои уши проникал его слизкий язык, благодаря которому он добился высокого поста в компании, вылизывая грязные задницы управляющих. У таких как он язык не имеет ничего схожего с тем языком, каким мы привыкли его видеть. Его язык совершенство эволюции, произведение искусства. На конце он раздваивался как у змеи, а если того требовала ситуация, он мог иметь три, четыре и больше отростков. Они обладают невероятной маневренностью, гибкостью, силой. Каждое утро, а бывает и не один раз в день, его язык одновременно проникает в задницы Боссов, доводя их до исступления массажем простаты. Они удовлетворенно гладят его голову с залысиной, неотрывно смотря в его маленькие мерзкие глазенки, с его губ стекают слюни, и он радостно похрюкивает.

Обтерев обслюнявленные уши, я откинулся на спинку стула и закурил.

Юра играл в War Craft, Оржак ходил взад вперед, эмоционально разговаривая по телефону.

Мои мысли летели над Саянами, неслись над стремительным Енисеем, остановившись на мгновение у Саяно-Шушенской ГЭС, и вновь мчались по степям и лесам Хакасии, с каждой секундой набирая скорость. Мелькнул Красноярск, дышащий алюминием, Новосибирск – интеллектуальной мощью, Омск, Екатеринбург, Пермь, ИЖЕВСК. Я замер, вкусив все те же запахи, и помчался по улицам города, несколько раз обогнул стелу, изображающую неизвестно что, но наглядно демонстрирующую пустую, бесплодную душу скульптора, как и любовь гомосексуалистов, не способную зародить новую жизнь. Я увидел их бесчисленное множество поклоняющихся ей. Она божество педирастов и лесбиянок. Меня нес ветер над Восточным поселком, с его покосившимися домами, пропитанными метиловым спиртом, я влетел на «Буммаш», попав под дождь использованных шприцов и презервативов с семенем.

– Привет, Ир! – сказал я.

– Привет, Зая, – отозвался ее голос, в динамики телефона.

– Ну как ты? Чего нового?

– Ничего нового, я скучаю, как там?

– До конца не понял, всё почти как везде. Народ радушнее и более открытый.

– А эти, как их… тувинцы?

– Тувинцы, как тувинцы, обычные люди.

– Страшные как чукчи?

– Чукчей я не видел, ничего страшного на мой взгляд, как монголы.

– Сколько ты там будешь? Уже точно известно? Зая, я скучаю.

– Возможно неделю или чуть больше, в принципе тут всё на мази.

– Приезжай скорее к своей девочке, – мурлыкала она в трубку, – умираю со скуки.

В пять мы втроем вышли из офиса.

– Ладно, мужики, – говорил Оржак, до завтра, я домой.

Мы пожали ему руку, и он сел в машину.

– Колян, пойдем ко мне в телегу, примешь на грудь пару крапалей, – говорил Юра.

– Сегодня на ужин пригласила к себе меня и Юлю Оксана, буду тупить.

– Ничего ты не будешь тупить, в этом деле главное не грубить.

Я поверил ему. Мы сели в машину, он достал пипетку, на носик которой одет мундштук. Оторвал не большое количество гашиша, приклеенного к зажигалке, скатал два одинаковых столбика, поместив один из них внутрь стеклянной трубочки.

– На, вдыхай пока не прогорит крапаль до конца.

– Я ни разу так не курил, – взяв в руки пипетку, говорил я.

– Самый экономный и щадящий голову способ.

Он поджег зажигалку и поднес к трубочке, огонь вместе с всасываемым воздухом попадал внутрь, плавя гашиш. Дым жгущий горло, тоненькой струйкой попадал в легкие, освободив трубочку из губ с прогоревшим гашишем, я выдохнул. Дыма нет!

Мы повторили процедуру, я выдохнул. Дыма нет!

– Дым вообще не выходит, – удивился я.

– Он уже в твоей голове, – засмеялся Юра, – довезу тебя до гостиницы, ляг, музыку послушай, воду, вообще ничего не пей, собьешь волну, будет грузить.

– Понял, – ответил я.

– Оксана с Юлей подъехали, за тобой наверное.

Я последовал за его взглядом, время остановилось, я успевал предвидеть мельчайшие делали будущего. Я открыл окно, солнце резало мои глаза.

– Юль, – улыбаясь неизвестно чему, крикнул я, она заметила меня, улыбнувшись в ответ. Какое у нее милое лицо, – я в гостиницу.

– Ладно, – подошла она совсем близко, – я буду с Оксаной, в семь мы заедем за тобой.

– Идет, – ответил я, и мы тронулись, я видел не много грустный взгляд Оксаны, провожающий нас и веселое лицо Юли.

– Ну че, накатило? – спросил он.

– Еще как, – ответил я, – а музыка есть?

– Радио, дисков нет, – сказал он, включая радио.

В уши ворвался Sander van Doorn. Не дачник, подумал я, радостно улыбаясь.

– Эта Вера и Клюев мочат жестко, слушал их шоу? – спросил он.

– Несколько раз, метла у Веры конечно работает исключительно, а Клюев постоянно глумиться над тупнями, попадающими в эфир.

– Бля, там же такие дебилы дозваниваются, не знаю почему, мне самому становиться стыдно за такую ****ь, которую они говорят.

– У меня аналогичные возникают чувства во всем, в кино, книгах, радио, и все это наверно потому, что я как и многие, тесно связан с обществом, – радуясь, говорил я. – И ты знаешь, Юра, поэтому я пытаюсь по максимуму ограничить поступление всей этой мути в мою жизнь.

– Я тоже! – обрадовался он, – хорошо у меня Света не такая тупая, как многие, не сидит на сериальной игле и в голове у нее не только хер и шопинг.

– Повезло тебе! Реально, в башке сперма, Дом – 2 и покупки. Юра смеялся.

– Да, так визуальный образ красочнее, представил всё это залитое спермой. Узнаю рекламщика!

Мы засмеялись.

Прощались мы родными людьми, пламенно пожимая руки друг другу.

В номере я повалился на кровать, плотно засунул наушники в уши, включил «А state of Trance» Armin van Buuren, закрыл глаза, очутившись в резиновом кубе, стены которого показывали любой, даже еле слышный звук. Музыку я вижу впервые, вижу бит, игру фортепьяно, гитару, электронные, синтезированные звуки проявляются на стенах в виде кривых, замысловатых узорах. Я могу коснуться их, но боюсь нарушить целостность. Я даже боюсь глубоко дышать, боюсь шевельнуться, я просто лежу в музыке, дополняя ее сердечным битом.

Я прослушал set целиком, не покидая куба, играл Ferru Corsten более агрессивный и динамичный, заставляющий неистово биться сердце.

Звонила Юля, в один миг уничтожив куб.

– Коля, выходи, мы ждем тебя, – сказала она.

– Сейчас спущусь, – ответил я, щурясь от раздражающего мои глаза света лампы.

Наспех умыв лицо холодной водой, я спустился, чувствую себя намного свежее. За эти два часа облик Юли и Оксаны изменился. Вместо длинных, прямых волос Юли, у нее появились косички, вперемешку с прямыми локонами. Красиво!

Оксанины волосы из обычных, как мне казалось, порядком испорченных частым окрашиванием, стали пышными, с закрученными кончиками, спускающимися на плечи. Красиво!

Захлопнув дверь, я развалился на заднем сиденье.

– Добрый вечер, дамы! – сказал я. Они обернулись. – Не слепите меня, молю вас!

Они улыбались.

– Стаса Михайлова нет, будем слепить тебя, – сказала Юля.

Они засмеялись.

 

Глава 8. Ужин

Солнце скрылось за горизонтом, холодный воздух заполнил плохо освещаемые улицы. В засыпающих домах бурлила жизнь. Женщины и мужчины, маленькие дети глотали пережеванную пищу, чистили зубы, мыли ноги, стирали белье, неотрывно следили за меняющимися кадрами на экране, кто-то, обезумев от алкоголя, вонзил нож в грудь того, с кем провел сотни часов за одним столом, кто-то избивал жену, усомнившись в ее преданности, кто-то, охваченный страстью, жадно впивался в губы другого человека, кто-то кашлял не прикрывая рта, наполняя воздух микроскопическими каплями слюны, содержащей в себе миллионы болезнетворных бактерий, кто-то влюбился, кто-то спал, кто-то умер.

Оксана живет в большом кирпичном двухэтажном доме на окраине города. В прихожей ее встречал сын восьми лет, радостно обнимая, и няня сына, она же домработница, женщина лет пятидесяти, маленького роста, упитанная, с огненно рыжими волосами.

Ее стареющее лицо светилось радостью.

– Оксана, все приготовила, все с пылу с жару, и Сережа мне помогал, ждем только вас!

– Спасибо, Мария Петровна, Сережа, дай маме раздеться.

Он освободил ее из своих объятий, отошел в сторону, взглянул на меня, изменился в лице, надулся, с опаской наблюдая за мной. Я улыбнулся ему.

– Привет! Я, Коля, – протянул ему руку.

В ответ он осторожно протянул свою, я пожал ему руку.

Мы прошли в большую гостиную, в самом центре которой стоял сервированный стол на четыре персоны, усаживая нас за стол, Оксана как-то странно смотрела на меня, в ее взгляде я видел удивление и любопытство, но с чем оно связано? Не ясно.

Я сидел напротив ее сына, пожираемый его взглядом, Мария Петровна ставила блюда и вазочки. Гусь, украшенный зеленью, печеный картофель, красная икра, огромные куски соленого осетра, рябиновая настойка, бутылка вина, в пробку которой я вкрутил штопор. Глухой хлопок и аромат вина ласкающе проник в нос. Я наполнил три бокала.

– За наш успех! – подняла бокал Оксана, – Сережа, что сидишь как бука, выпей с нами, я же налила тебе!

– Я не хочу сок, – обиженно говорил он. Оксана засмеялась.

– Не вино же тебе пить, хватит капризничать

Он надулся еще сильнее, не ответив ей и не пошевелившись. Мы выпили. Мария Петровна умело нарезала гуся и вместе с Оксаной наполнили чашки печеным картофелем и парящим ароматным филе гуся.

Сережа не шевелился, внимание всех без исключение было приковано к еще совсем маленькому бунтарю, его поведение угрожало запланированному ужину в непринужденной, радостной окраске.

– Сережа, ты почему не кушаешь? – придав голосу строгость, спросила Оксана.

– Я не хочу! – не посмотрев на нее, ответил он.

– Тогда иди к себе в комнату, Мария Петровна, – позвала она ее из кухни.

Сережа, не дожидаясь конвоя, гордо встал и не спеша поднялся по лестнице, где-то наверху громко хлопнула дверь.

– Мария Петровна, – обратилась она, – посмотрите за ним, я сама здесь управлюсь.

– Хорошо, – ответила она и поднялась наверх.

– Последнее время капризный такой стал, – грустно сказала она. – Ну как вам гусь? – вмиг изменив грусть, так украшающую ее лицо, на бесчувственную радость и беззаботность.

– Вкусно, – ответил я.

– Очень вкусно, – сказала Юля.

– Мария Петровна волшебница, не представляю, чтобы я делала без нее, за пять лет стала мне и Сереже как родная.

Я жевал сочное мясо гуся, думая о ее муже, почему его нет с нами за столом, и вообще существует ли он? Чьим сыном является этот симпатичный, совсем юный бунтарь? В чьих объятьях сладко стонет эта маленькая, хрупкая женщина?

Меня раздирало любопытство, и будто получив сигнал по невидимому, ментальному каналу, она коснулась интересующих меня вопросов.

– Наверно в этом возрасте, – говорила она Юле, – ему нужно показать строгость, которой у меня нет. Нужен авторитет, авторитет мужской, а я что?

– У одной из моих подруг, мальчик чуть старше, ему десять, с трех лет воспитывает его одна, всё как у тебя, и проблемы те же, у них это возрастное. К тому же, он ревнует ее к любому мужчине, говорит: «Я вырасту мама, ты будешь моей женой».

– Мне, слава Богу, не предлагает руки и сердца, – улыбалась она, – но вот его капризы…., – она взглянула на меня, – вообще мужчины капризные пошли.

– Включайте Стаса Михайлова, – махнул я рукой, – я даже готов продемонстрировать не выдерживающее никакой критике моё умение танцевать.

Они засмеялись.

– Коля, – смеясь, говорила она, – оставьте вы, наконец, в покое этого Стаса, ваш ум он трогает гораздо сильнее, чем женщин, любящих его творчество.

– Именно ум! И только его! Хотя, он и множество схожих с ним метят в сердца, но никогда не попадают в них, для сердца слова – мертвая тишина.

– Интересно! Что же тогда слышит сердце?

– Сердце, может слышать только сердца, особый язык, не воспроизводимый речевым аппаратом.

Она улыбалась.

– Можно ли без метафизики?

– Я и говорю без нее, с другой стороны, как обойтись без нее? Это то, что невозможно втиснуть в узкий формат слов, это невозможно оценить, понять тем разумом, которым обладаем мы. Сердце должно быть живым, чтобы понимать.

– Означает ли это, – засмеялась она, – что я с мертвым сердцем?

– Нет, не означает. Оно просто еще не говорило.

– А вам-то откуда это известно? – изменившись в лице, спрашивала она.

– Иначе, мы бы поняли друг друга, без лишних слов, – спокойно отвечал я. В ее глазах сверкнул огонь.

– Юля, а вы что скажете на это?

– Я могу лишь говорить о себе, – отвечала Юля, – если обозначить то, что чувствовала я, как выражается Коля, языком сердца, несомненно, он существует. Тогда…., – вздохнула она, – мне не нужно было слышать от него «Я люблю тебя», я знала это без слов, как и он. Мы жили ей и не искали ей подтверждения в чем-то. И почувствовав, услышав его однажды, все другое кажется таким ничтожным, ее невозможно подменить, а я старалась, убеждая себя в том, что там я была совсем маленькой и ничего не смыслила в любви. На самом деле, ее нет в том идеальном виде, который был лишь моим воображением, а есть только мимолетная влюбленность, исчезая которая оставляет за собой очередное разочарование. Она живет! – пламенно говорила она, – а мы ищем что-то другое.

Оксана молчала, не отводя взгляда от Юли.

– Я предлагаю выпить, – сказал я, разорвав нависшую тишину, – за любовь, наполняющую нашу жизнь счастьем и радостью!

Наши бокалы встретились, наполнив гостиную веселым звоном.

– Пойду, посмотрю, что они там делают, – вставая из-за стола, сказала Оксана, глаза ее полны печали. – Николай, давайте я вам положу еще.

– Нет, спасибо, я наелся, и давайте без «вы».

Она улыбнулась: – Давайте, – согласилась она, покидая не просто нас, а прячась от мыслей, которые терзали ее.

– Коля, ты нормально себя чувствуешь?

– Нормально, а что ты вдруг спросила?

– Глаза воспаленные.

– А, это! – улыбнулся я. – Тувинский дымок.

– Быстрый ты! Ну и как?

– Нормально, нужно иногда преломлять сознание.

– Не переусердствуй!

– Обещаю.

Спустилась Оксана.

– Играют в гонки, так смешно видеть Марию Петровну с джойстиком в руках.

– Моя бабушка тоже играла в ралли, не плохо при чем, – сказал я.

– А я не умею и не люблю, пасьянс раскладываю и в покер играю, – говорила она.

– Не может быть! – удивился я. – А где?

– На BWIN.

– Я тоже, ну и как?

– Проигрываю, как правило, но я не игроманка, просто провожу время.

– Я тоже, хотя часто выигрываю, нет тормоза, еще никогда не снимал выигрыш.

– А вы, Юля? – спрашивала она.

– В покер не играю, иногда в SimCity, но это бывает крайне редко.

– Понимаю, вы сейчас в творческом процессе.

Юля улыбнулась.

– Можно сказать и так, мне просто не нравится.

Лилась вода. Вода за окном, вода из наших уст, пустая, не содержащая чего-то благостного или ядовитого. Она омывала дороги, дома, наши души, раненые сердца, воспаленный мозг, не являясь лекарством или обезболивающей пилюлей. Слезы радости или же печали Господа не трогали человека, не трогали того, что он создал, воздвиг волей разума. Слезы питали то, к чему человек не имел никакого отношения, то, что он нещадно уничтожал, то, что когда-то ему было подарено, но он отверг это. Человек отверг всё и даже саму жизнь, предпочитая разложение. И разлагаясь сам, как обезумевший заражает всё вокруг, умоляя Господа уничтожить все, чтобы создать нечто новое, где нам в нынешнем виде не отведены места.

За ночь от серых туч не осталось и следа, была синь Оксаниных глаз, без малейшего бельма и солнечная радость Юли.

Мы шли в офис.

– Коля, ты ей кажется нравишься, – сказала Юля.

– А тебе?

– Мне тоже, но иначе.

– Можно более раскрыто?

– Можно, – улыбнулась она, освещая смуглые лица прохожих, – мне не так, как ей. Оксане ты интересен как мужчина и личность, а мне как личность.

– Значит, в первом смысле я плох.

– Коля! – смеялась она. – Хватит, не плох ты, и давай забудем это.

– Не могу исполнить твоей просьбы, – ответил я.

– Почему?

– Я помню всех женщин, повторяю женщин, которых в моей жизни было не много и значит тебя мне не забыть.

– Спасибо, – благодарила она, нежно лаская взглядом.

– Юля, – продолжал я, – мы во многом, как мне кажется, схожи, схожи тем, что ищем любовь, а находим секс. Ищем родную душу, а находим чужое тело. Вспоминаю вчерашний разговор с Юрой, как он говорит, ему помог гашиш увидеть, но я все-таки уверен, что это его внутренняя потребность в настоящей Любви отодвинула все на задний план и даже мощное сексуальное влечение, показав ту, чье сердце искало тоже. Без любви все безликое не имеет смысла, даже наш мир стал давным-давно противен Создателю.

– Согласна с тобой, где повстречать ее? Вот в чем вопрос.

– Главное быть готовым и она, я уверен, повстречается, возможно, в самом необычном месте.

– Наверное, только там ее и можно встретить, – вздохнула она, – но я готова и жду!

На входе в офис нам попался на встречу писающий сидя и рычащий на меня Валера. Рыкнув взглядом в мою сторону, он сухо поприветствовал Юлю, быстро исчезнув.

– Вот тип! – сказал я, – яд так и капает.

– Ты конкурент, – улыбнулась она.

– Не вижу никакой жизненной дисциплины, где бы я мог с ним сойтись.

– Дисциплина – Любовь Оксаны, где он третий год безуспешно бьется.

– Любви значит и нет, и я ему не конкурент.

– Ну, как сказать, – хитро улыбнулась она.

– Не выдумывай.

– Коля, я женщина и чувствую гораздо острее.

– Не соглашусь, – протестовал я.

– Коля, я все вижу!

– Только я почему-то нет, – смеялся я.

– Присмотрись, – отвечала она, – весь день вчера состоял из того, что я рассказывала о тебе, а она не отрывая глаз, слушала, не думая ни о чем.

– Но если немного о Стасе.

Мы рассмеялись.

В офисе всё и все на своих местах. За зеркальными дверьми шкафа вместе с куртками, шубами, прятались кредиты, счета, дети, мужья, отцы, матери, покорно ожидая конца рабочего дня, не проявляя себя без острой надобности. Улыбаясь прошел, все до единого сидели за столами с трепанированными черепными коробками, угрожающе гудела микроволновая печь, зажаривая мозги сотрудников. Юрин мозг был на месте, он сидел в кресле, еле заметная улыбка на его лице, прикрытые глаза, выражение гармонии и спокойствия притягивали меня.

– Здорово! – протянул он руку.

– Здорово! – улыбнулся я в ответ, сжимая его кисть.

В его рукопожатии, в его мимике, в каждом его движении кипела жизнь, вызывающая во мне восторг, он излучал свет, чистый свет, не затемненный фильтрами. Он знал, чувствовал мир, прикасался к токам, пронизывающих все. Для него, словно рентген взгляда, не было чего-то тайного и не познанного, абсолютно нагой я сел рядом с ним.

– Ну как? – спросил он.

– Больше чем хорошо, – ответил я.

– Другого я и не ожидал услышать от тебя, многие не понимают его, понимают по-другому – впадают в истерический смех, их мозг настолько засран, что даже дым не в силах сдвинуть говняные сталагмиты. Его слова ласкали мои уши, сильнее хорового пения.

– Вчера слушал Армина, казалось, что я в резиновом кубе, впервые увидел музыку.

– Это только вершина айсберга, – продолжая ласкать меня взглядом, говорил он. – Я вижу мысли людей, вернее чувствую их, не то, как они формулируются на уровне сознания, а самый зачаток, движок. Но это всё херня, по сравнению с тем, что курят местные аборигены, взять отца Оржака, там такая шмаль! Сплавит все, ничего не оставив после себя. Они тут, как Дон Хуаны у Кастанеды, такие же трубки, сумасшедшие смеси, если там кактусы, то тут хер знает что. Гашиш вперемешку с грибами и еще с чем-то. Люди уважают их, но в большей степени боятся, говорят что они способны трансформироваться в животных, во что я охотно верю. Оржаку отец лишь однажды, по его словам, давал покурить, с затяжки он потерял сознание, оказавшись в каком-то плотном облаке, не дававшем ему пошевелиться. Мне кажется он тогда умер и лишь, – засмеялся он, – шаманизм или ритуал Вуду, вытащил его за уши оттуда.

– Я бы рискнул, – сказал я.

– И я бы, но чувствую, мне этого не нужно.

– Возможно, и мне не нужно, но желание сделать что-то с сознанием велико.

– Авантюризм.

– Или доступный экстрим.

– Ладно, Колян, – увидев девушку экономиста по имени Светлана, – нужно ехать в «солнечный Абакан», завтра вечером буду.

Мы пожали друг другу руки, и он ушел вслед за Светланой. Юля весело о чем-то говорила Оксане, когда я вошел в кабинет

– Доброе утро!

– Доброе, Николай, – улыбнулась она, – выглядите свежо, вчера вы были каким-то замученным.

– Кстати, вчера, – говорил я, усаживаясь в кресло, – мы договорились о том, что перешли на ты.

– Действительно! Хорошо. Коля, вчера ты был каким-то замученным, – рассмеялась она, показывая ровные ряды, необычно маленьких, белоснежных зубов.

– Да, вчера чувствовал себя немного уставшим.

Юля заговорщически улыбалась.

– Может быть, у вас, у тебя это из-за скачка времени или климата. Уже не могу отчетливо вспомнить, но если мне не изменяет память, я долго не могла акклиматизироваться здесь, но вам и не нужно это, мы думаем, да, Юля?

Юля в ответ кивнула головой.

– Максимум вам здесь прозябать три, четыре дня, – сказав это, ее радостные глаза, вмиг наполнились грустью, оставив на лице пластмассовую улыбку. Тренировка!

– Я не прозябаю здесь, а напротив, мне очень нравиться.

– Правда?! – удивилась она. – Мне тоже здесь нравиться, природа, красивые места.

– Да, очень красиво, и не только природа.

– Ну, вот и хорошо, – отстраняясь от мыслей терзающих ее, говорила она, – останутся хорошие впечатления о проведенном здесь времени. Коля, ты с нами поедешь на объект?

– У меня на одиннадцать переговоры с Артуром Рихардовичем.

– Ясно, что Юля едем?

– Конечно, – ответила она, вставая.

Покидая кабинет Оксаны, Юля с хитрой улыбкой на лице подмигнула мне. И вместе с Оксаной вышла из офиса.

В одиннадцать я сидел у компьютера ожидая увидеть, вечно слюнявый рот Артура, блестящую лысину, маленькие, бегающие глазки и щеки, свисающие на плечи.

Я напряг задницу, рядом положил дюжину ватных палочек.

– Добрый день, Столица! – приветствовал я его.

– Добрый, отшиб! – ответил он, смеясь, наполнив мои уши липкой, мерзкой слюной и по привычку попытался проникнуть в меня языком.

Тридцать минут он обливал меня слюной, обвивал языком будто змея, сказав: – Николай, проблем не будет, вышли мне презентацию, я все сделаю без лишних хлопот. В будущем с тебя море виски и маленькие шлюшки, – засмеялся он. – Помнишь?

– Как забыть?»

– Ну, все, до связи, – сказал он, исчезнув.

Облегченно вздохнув, я расслабил измусоленную задницу, вытер его слюни. Закурил.

– Ну, что? – спросил Оржак.

– Нормально всё, отснять нормально, дело сделано.

– Да, если бы не ты, наверно, у нас бы затянулось это надолго. Завтра приглашаю тебя на День рождение моей жены, не решился, стоит ли приглашать Юлю, кстати, нормальная такая, ну, ты как?

– Я на счет нее не знаю, больше нет, чем да.

– Ты желанный гость, твое присутствие обязательно!

– Что дарить? – спросил я.

– Свое общество, и больше ничего не надо.

– Ладно, разберусь.

В четыре я сидел за ноутбуком в гостиничном номере, просматривая почту.

Юля вместе с Оксаной за весь день так и не появились, позвонив на мобильный, сказав: «В восемь буду в гостинице, не скучай.»

Писал Серега: «Как ты брат, в солнечном ГОА, вернее Тыве? Живой? Местные луноликие граждане не съели еще тебя? Напиши местные цифры, звоню, а мне: „Абонент не абонент“, не мерзни, хотя о чем я? Там уже снега по колено. За родину не переживай, всё тут по старому и перемен не намечается. Отведал местной дури? Хороша?! Я знаю, сколько я сожрал ее! Все ухожу я.» Писала Оля, двоюродная сестра Лены, девушки, которая любила меня. ЛЮБИЛА меня такого бессердечного, крайне эгоистичного ублюдка, не способного что-то чувствовать, оценить и понять.

Из письма посыпались венки, еловые ветки, черные траурные ленты, кости скелета давно умершего того меня, сердце Лены, пульсирующее, окропляющее меня алой кровью. Ее мечты о ребенке, так и оставшемся в моей мошонке. Мечты о Ibiza, Австралии, Disney Land, Париже, закатах на побережье Средиземного моря, бунгало и коктейлях из свежих фруктов, долгой жизни, гордости за наших детей, моем неизбежном просветлении, любви, которая победит всё! Всё это сыпалось под ноги безжизненной трухой.

Из моих глаз слезы текли рекой.

Она была белым барашком в голубом небе, легкая, воздушная, излучающая свет. Она любила людей, но они не отвечали тем же. Она была о них лучшего мнения, они напротив, считали ее немножко не в себе. Только дворовые собаки, завидев ее, неслись к ней, радостно виляя хвостом, она гладила их, кормила, не опасаясь подцепить какой-то заразы. Меня же невероятно злило ее теплое отношение к собакам и кошкам, меня пугала молва соседей, знакомых, друзей, о том, что моя девушка, ненормальная. Такой она и была. Ее появление здесь, среди нас – ошибка. Она опередила время на несколько тысяч лет, люди не приняли ее, и она ушла в нежное лоно Создателя.

Мы познакомились в U'Dance, тогда все вокруг говорили о каком-то невероятном повороте в клубной жизни в связи с открытием этого клуба. Та клубная жизнь и клубы, имеющие непосредственное отношение к ней, выглядели как трехнедельный эмбрион, и U'Dance обещал всё изменить. Это было событие и я горел желанием быть там.

Ее я заметил сразу, как и всех тех, чья жизнь состояла из пантов, вагинальных выделений, семени, амфитамина и кричащего «я». Она выделялась из толпы, лицо ангела, длинные, прямые волосы, большие по-детски чистые голубые глаза, красивые ноги, грудь, ягодицы. Она была настолько идеальна, даже при самом тщательном и критическом рассмотрении. Она дочь Господа!

Я был болен ее кожей, все те шесть месяцев нашей совместной жизни, мои руки жадно гладили ее, будто зная, что ничего более приятного им уже никогда не встретить. Я любил ее тело, каждый раз, как последний, меня сводила с ума ее легкая наклонность к мазохизму. Она требовала боли, боли, которая была неотъемлемой частью ее жизни. Я кусал ее тело, она удовлетворенно стонала. Я резал ее сердце тупым ножом бессердечия, она рыдала. Я был ее самой сильной болью, тупой и бесконечной. Она любила Достоевского, наверное знала на изусть все его работы, она жила им. Она восхищалась Старцем Зосима, Мышкиным. Она часто говорила мне об искренности, которая была не форматом моей прежней жизни, говорила о душе и сердце, я же считал последнее обычным насосом, а первое выдумкой. Она открывалась мне, обнажая свои внутренности, но я не видел ничего, кроме идеальной груди и себя, жадно ласкающего ее.

Меня не интересовала она как личность, меня интересовал я и только я. Я не любил, но нуждался в любви, не в том идеальном виде, а в рафинированном. Тогда я мог оценить, понять взаимные поглаживания и не больше. Она была мне чужой, когда я был для нее всем. Она дарила мне себя, а я отверг ее, пользуясь лишь телом.

За месяц до ее самоубийства, я в очередной раз приехал за ней. На пороге меня встретил ее отчим, Эдик.

– Заебали, вы ходить тут, – сказал он и, не закрывая дверь, ушел в глубь дома.

– Я прошел внутрь, заглянул в зал – пусто, только ведущий новостей, по ту сторону экрана, бесчувственно говорил о чем-то.

Совершенно неожиданно в мое горло что-то уперлось, сильно давя гортань. Я даже не сразу понял, что это, лишь через доли секунды я увидел налитые кровью глаза Эдика, и его волосатые руки, держащие ружье. Меня как будто залили бетоном, я не мог пошевелиться, не мог думать! Страх парализовал меня. Лена, как будто чувствуя, вышла в коридор, не раздумывая ударила рукой в ствол ружья и встала, закрывая меня собой.

– Эдик, ты что? – кричала она. – Это, Коля!

Ее слова привели его в чувства, он улыбнулся, ружье повисло в его руке.

– Пойдем, выпьем, – позвал он.

Не думая ни о чем, я последовал за ним, он наполнил граненый стакан до краев водкой. Я выпил, сильно закашляв.

– Слабенький какой-то он у тебя, – говорил он Лене, – а если, – перевел он взгляд на меня, – бандиты или еще что-то, как Ленку нашу защитишь? А?

Я молчал, ружье с взведенными курками лежало на его коленях.

– Защитит, не переживай, – спасла меня она, – все, Коля, поехали! – сказала она, и не дожидаясь какой-либо реакции. Взяла меня за запястье, вытаскивая из-за стола мое непослушное тело.

Даже после этого случая, за который я не наказал его благодаря мольбам и слезам Лены, я со спокойной душой, не препятствуя, отпускал ее в этот дом. Она уезжала, как правило, в воскресные дни и возвращалась вечером. Накануне трагедии мы сильно поругались. Весь вечер, словно обезумев, писала смс мне на мобильный Ксюша. Иногда я встречался с ней. Она сходила с ума от творчества «Касты», безумно любила «Змея» и члены в аппетитной заднице. «Каста» всегда была там, где находилась она, дома, в машине, на улице. С членом во рту, она читала вместе с ними. «Юго-восточная Европа», «Сестра», «Фальшивые МС», «Песочные часы», «Бархатная пыль»….

Одну из ее смс, Лене удалось прочесть в то время, когда я был в кухне. «Я хочу свою любимую сосисочку, приезжай, я на площади с Лизой». Телефон разбился вдребезги о стену, слезы брызнули из ее глаз. Я пытался успокоить ее, обманывая, что это чей-то злой розыгрыш, она не отвечала мне, уткнувшись лицом в колени, прижатых к груди.

Мои лживые слова не производили на нее никакого эффекта, что меня сильно разозлило. Отвесив несколько грубых фраз, я ушел в спальню, оставив ее тонуть в море слез.

Утром, не обращая никакого внимания на нее, я уехал за Ксюшей в ИжГТУ, громко хлопнув дверью.

Вечером Лена звонила мне – я не отвечал, писала: «Поговори со мной, не убивай меня. Именно сейчас мне нужно о многом сказать тебе, я устала жить страхами, мне хочется жить жизнью, где есть ты и наше счастье. Коля, не молчи, умоляю».

Демонстративно я выключил телефон, радуя развратную и хмельную Ксюшу. Спустя сутки, в моей пустой груди что-то говорило, о чем то тревожном. Телефон Лены был выключен, пьяный я мчался в «Татар – базар». Я ехал к ней, но ее уже не было среди нас, ее бледное тело лежало на кафельном столе, освещенное искусственным светом. В нем не было того ранимого, светлого, любящего жизнь создания.

Переступив порог ее дома, я упал в холодный колодец слез. В колодце без надежд, без малейшего лучика света, в колодец, где рядом со мной были – мать Лены, ее тетки, соседи, однокурсницы, сестра Оля, знакомые…..

Лица, лица…. Мелькающие с глазами полными слез, сотни лиц, незаметно сменяя друг друга, исчезали, оставив нас троих – Олю, мать Лены и меня, стоящих по подбородок в слезах. Все мы не знали, что творилось в ее душе, не чувствовали ее истерзанного сердца, искавшего помощи в нас. Мы не видели ее, мы не видели ничего, ничего! Кроме себя!

Ей было около двенадцати лет, когда впервые ее изнасиловал Эдик, это продолжалось еще не один раз и все это, он снимал на видео, чем в последствии и шантажировал ее. За что ее так избила жизнь?

Полгода я жил в бутылке водки рядом с последним пристанищем ее тела. Я жил разрывающим меня чувством мести. Но этот ублюдок покончил жизнь самоубийством в СИЗО, оставив во мне пустоту, уничтожив все, чем я жил – его убийством, жестоки

мучительным, которое, мне казалось, доставит спасительное удовлетворение и бальзамом ляжет на израненное сердце.

Она была права, веря в мое пробуждение, ценой своей жизни, она вдохнула в мой мертвый насос ЖИЗНЬ!

В начале девятого зашла Юля. Веселая, сияющая.

– Валяешься, ужинал?

– Нет.

– Что случилось? – спросила она.

Излучаемый ее свет поглощался склепным холодом заполнившим номер.

– Вид у тебя, будто…., – тревожно, продолжала она.

– Нормально все, – ответил я, не давая ей продолжить мысль, – как день прошел?

– Нормально, – опускаясь на стул, отвечала она, – с Оксаной весь день мотались, завтра съемка. Коль, ну что случилось? На тебе лица нет.

– Случилось давно.

– Ясно…. Извини, кушать хочешь?

– Нет.

– Я пойду, устала сильно, пораньше лягу спать. Доброй ночи!

– И тебе, – ответил я, смотря сквозь нее.

Она ушла. Опустошенный я долго рассматривал потолок, неизвестно что пытаясь обнаружить на салатовых плитках, ничего не увидев, уснул.

 

Глава 9. Она

Утром мы молча шли в офис. Солнце слепило глаза. Юля крутила в руке мобильник, ежесекундно сообщающий ей о новом сообщении. Она радостно вчитывалась в строки, адресованные ей и молниеносно набирала ответ.

– Юль, я в парфюмерный магазин.

– Зачем?! – оторвав взгляд от дисплея, спросила она.

– Сегодня у жены Оржака день рождения, меня пригласили, кстати, если ты желаешь, мы можем пойти вместе.

– Нет, Коль. Я никого там не знаю, и этот тувинец мне не нравиться, а их там будет, я думаю, целая куча.

– В чем различие между кучей людей с европейской, славянской и тувинской наружности. Последние, на мой взгляд, внутренне на порядок краше, а внешность разве важна?

– Возможно, но я не хочу.

– Как хочешь, пойду за духами, цветы вечером по дороге куплю. Правда какие, еще не решил, ты что думаешь?

– За духами я пойду с тобой, вы всегда, – говорила она, показывая жемчуг ровных зубов, – дарите не то, что нам нужно, со мной шансов на то, что они ей понравятся, гораздо больше. А цветы, розы…. белые.

Следуя ее совету, я приобрел духи. Под руководством Юлии их завернули в подарочную упаковку.

– Теперь, – довольно говорила она, – можешь быть уверен, эти духи пылиться не будут.

Я улыбнулся.

– Откуда может быть такая уверенность? Не факт, что этот аромат ей придется по вкусу.

– Факт! – сверкнула она карими глазами. – И не спорь.

– Всё! О'кей, молчу.

– В кабинете Оксана с сияющей улыбкой встретила нас. Словно старые подруги, они заключили друг друга в объятия, прикасаясь щеками, эмитируя поцелуи.

– Здравствуй, Коля, – закончив приветствие с Юлей, сказала она, погружая меня в синь своих глаз.

– Здравствуй, Оксана!

– Вы поедите с нами? – сев за стол, спрашивала она.

– В качестве статиста или декорации? – улыбаясь, спрашивал я.

Юля улыбнулась.

– Ну зачем же так? – совершенно серьезно говорила она. – За компанию.

– У меня еще есть работа, а после обеда я планирую небольшой моцион.

– Что? – не поняла она.

– Прогулку, – ответил я.

– Ясно, – улыбнулась она. – Да, тут такие места, я часто с Сережей езжу за город, и мы просто гуляем.

– Может быть, мне покажите одно из таких мест? Я без гида.

– С удовольствием. Юля, – перевела она взгляд на строчащую сообщение Юлю, – сразу после обеда поедем.

– Я не могу, – оторвав взгляд от дисплея, врала она, – мне нужно отправить отчет.

– Очень жаль, – ответила таким же враньем Оксана, – тогда после обеда?

– После обеда, – подтвердил я.

С хитрой улыбкой Юля вышла вслед за Оксаной, в глазах которой читалась легкая тревога.

Оржак, развалившись в кресле, говорил по телефону под наблюдением скромно сидящего рядом человека – Носача с острова Борнео.

Действительно его нос невероятно огромный и если следовать распространенному мнению, что нос мужчины, указывает на размер его полового члена, то у «Носача», вероятно, был китовый.

– Здравствуйте, – робко сказал он.

– Здравствуйте, – приветствовал я «гиганта».

Не прерывая разговора, Оржак протянул мне руку, на мгновение, сменив боевую раскраску на мягкость. Сжимая его огромную кисть, я улыбнулся в ответ.

В воздухе витал запах ароматного кофе, я наполнил чашку, сев в кресло напротив. Выпив глоток парящего кофе, ощутил полный диссонанс между манящим ароматом и мерзким вкусом. Всё как в жизни – красивая упаковка, запах, а внутри – дерьмо!

– Что опять у вас? – небрежно бросив трубку телефона, спросил Оржак «Носача».

– Есть не большие проблемы, – спешно и как-то напугано, говорил он, – был дождь, а баннеры установили у самого кювета, вот и подмыло грунт, но это я, уверяю к утру, будет исправлено.

– Женя, смотри! Колян, ты жрать хочешь? – взглянул он на меня.

– Можно, – ответил я.

– Так, – на секунду задумался он, – Женя, там с рекламой нормально всё?

– Все хорошо! Не переживайте, ничего не повреждено, – уже более уверенно отвечал «Носач».

– Хорошо, вечером…. Или давай уже утром позвони мне.

– Хорошо, – ответил «Носач», вставая. – До свидания, до свидания, – заискивающе прощался «Носач», пожимая руку Оржаку и мне.

– Ну и нос у него, – улыбался я.

– Заметил? – собирая бумаги на столе в ровную стопку, говорил Оржак. – О его носе ходят легенды, подпольное прозвище у него «дюб».

– Почему?

– Слышал такое выражение «дюбатый».

– Нет.

– Так называют тех, у кого большие носы, «чурок» как правило.

– Понятно, но я впервые слышу.

– А как нас называют, знаешь?

– Тоже нет.

Он засмеялся: – «Шлёмки», «Миски».

– Из-за овала лица? – спросил я.

– Вернее из-за отсутствия овала, а еще «Луна». Мы смеялись.

В кафе стоял плотный запах ароматной баранины.

– Во сколько начало банкета? – спросил я, отправляя в рот кусок свежего сочного мяса, обильно залитого томатным соусом.

– В восемь, – жуя, говорил он, – вместе и поедем.

– Дело в том, что после обеда у меня назначена прогулка, которая может немного затянуться, думаю на такси приехать самому.

– С кем это у тебя прогулка?

– С нашим Боссом

– Аааа, – улыбнулся он. – Может затянуться, ты, я смотрю, время зря не теряешь.

– Тут не то, что ты думаешь, – ответил я.

– А что я думаю? Она красивая девушка, не дура, скажу больше, умная, разведена, ты тоже ничего.

– Спасибо за комплимент.

– Не за что, или что у вас, типа деловая встреча?

– Типа она будет моим гидом.

– Вот как! – засмеялся он. – О таком гиде мечтают многие.

– А я и не мечтал, стечение обстоятельств, всего лишь.

– Возможно итак. В любом случае, желаю удачи, в офисе я где-то буду до половины восьмого. А если задержишься, вот адрес, тут не далеко. – Взяв листок, он

быстро начиркал адрес. – Накормлю тебя мясом, кониной и молодым барашком. Вчера вечером завалил, три ведра баранины замариновал.

– Уже слюни бегут, – улыбался я.

– Ты знаешь, Колян, без мяса жизни своей представить не могу, как живут вегетарианцы? Ладно бабы, но а мужики? Что за мужик без мяса? В мясе сила! У нас тут все на мужике, хоть и я работаю в офисе, но без настоящей работы не могу, болею. Разве мужское, то по «клаве» пальцами стучать? Да штаны просиживать? Иногда даже без надобности, выйду, наколю дров, съем чашку жирного борща и к жене. А просидишь весь день у компа, забьешь голову всякой ***ней, какая жена? Жить не хочется. Весной куплю трактор и земли возьму, с сыновьями буду строить кошары. Уйду я, десять лет в жопу, шесть в Красноярске в институте, и здесь сейчас, ради чего все это? Разве нужно здесь людям то, чем я занимаюсь. На хер им «Тайфун», «Эльдорадо», «Алпи» и прочие? На *** нам этот пластмасс и синтетика? Лично мне нужно земля, тайга. Семье моей – моя забота, любовь.

– Согласен, – макая очередной кусочек мяса в соус, говорил я, – как мне кажется, здесь все по-другому. Здесь мужчина им и является, а там где глубоко проникла угрожающая всем потребительская жизнь – мужское начало изменяется до неузнаваемости, превращаясь в понт. Кругом ***мерение – у кого дороже часы, автомобиль, квартира, костюм, жена. Всё – деньги. И нет никого по-настоящему богатого и по-настоящему осчастливленного богатством. Самое страшное, что с этим ничего не поделаешь. Есть деньги, значит ты нормальный, нет их – значит ты чмо. Таковы реалии.

– Тут я вижу, вскоре ситуация будет аналогичной. А я буду баранов пасти, по мне лучше быть чабаном, чем быть обосранным менеджером, сисадмином, рекламщиком, пиарщиком и прочими гавнотерщиками.

– Нормально! – засмеялся я. – Я и есть тот самый гавнотёрщик.

– Ты нормальный мужик! Что мы можем? У многих ли есть выбор? Рождаемся, живем в таком мире, хотим того мы или нет, становимся частью сраного механизма.

– Верю, – согласился я. – Место нашего рождения, родители все решают за нас. Заложники обстоятельств.

Заголосил мобильный Оржака «На третий год ты поняла, что не видать Land Cruiser».

– Да, – ответил он, кто-то на том конце, что-то говорил. – Мне по херу, – выслушав, говорил он, – к вечеру свет должен быть везде, целую неделю они у тебя там ебут мозг…. Нет! Времени нет, пусть хоть до утра пашут, а к вечеру все должно светиться и гореть….Договорились?. Всё до связи.

– Всё всегда через жопу, – бросив телефон на стол, сказал он.

– Что за песня у тебя на звонке?

– А…., – взяв телефон, включил он всё ту же композицию. – Это «МРЗ», вроде питерская группа, вот ….слушай припев: «Вот тебе на брошки, вот тебе на духи, вот тебе на долгу память».

– Да, – смеялся я. – Какой на хер Куршавель, на даче сохнут грядки. -А вот…., – прибавляя громкости, смеялся он.

«Где-то под Тулой в гамаке тебе он только сниться». Благодаря Оржаку, парням из «МРЗ» в офис я зашел с гиперпозитивным настроением. Мой кофе так и стоял ни кем не тронутый, к кофеварке похоже никто не притрагивался тоже. Вероятно, все без исключения, а теперь включая меня, знают, что там не кофе, а приятно пахнущее дерьмо.

Я развалился на стуле, зашел на «мыло», Ира онлайн.

– Привет, – написал я.

– Привет, Зая, – молниеносно ответила она.

– Как ты? Что нового?

– Ничего нового, сегодня выходной, с девочками сходим куда-нибудь, у тебя что там?

– У меня прогулка и День Рождение, тоже типа выходной.

– С кем гуляешь?

– С временным Боссом.

– Мужик или баба?

– Женщина.

– И день рождение у нее?

– Нет, у жены моего коллеги.

– Весело короче.

– Не знаю еще, сейчас ты меня веселишь.

– Чем это?

– Типа ревностью.

– Я не ревную.

– Я тебя тоже.

– Замечательно!!!

– Поговорили.

– Я ушла.

– Давай.

С ее улыбающегося фото, легко преодолевая тысячи километров, лился яд, не причиняющий мне и малейшего вреда. Я написал ей: «Пойдешь тусить в компании волосатых подруг, яд сотри с губ», «Дебил», написала она. Я рассмеялся.

– Че ржешь? – оторвавшись от бумаг, спросил Оржак.

– Мочит тут одна мадам.

– Ясно, – ответил он, погружаясь в ворох бумаг.

«Ты же типа ушла» – написал я ей.

– Вот именно! Типа.

– Ира, ты что газуешь? У меня нет к тебе претензий.

– А какие вообще у тебя могут быть претензии?

– Я и говорю, НИКАКИХ!

– Вот именно, столько времени, а твой статус в моей жизни так и не понятен, ты думаешь, я буду ждать вечно? НЕТ!

– Наконец-то! – написал я. – О том статусе, что ты имеешь в виду, глупо говорить. Ты не готова и не способна создать что-то по-настоящему серьезное, во всяком случае, сейчас. А то, что ты не намерена меня ждать, мне известно давным-давно. Я и не требовал никогда от тебя этого, единственное чего я добивался – это искренности. Но твоя жизнь и искренность, вещи взаимоисключающие.

– Во всем виноват ты!

– Ну, а кто же еще?

– Вернешься, поговорим.

– Я давно жду этого, до встречи.

Она ничего не ответила, я сидел, пуская тоненькие струйки дыма в монитор, с которого смотрела она с фото, отмеченного сотнями поклонников. «Ты супер девочка!»,

«Неужели такие еще есть на нашей планете!»,

«Ты богиня!»,

«Я постелю весь мир у твоих ножек!»,

«Очаровашка»,

«Красотуля»,

«Вот это телочка».

Подобных комментариев сотни. Сотни пустых, ничего не содержащих комментариев, эти слова не содержат даже малейшей капли крови, писка души, только мертвая, густая сперма.

Шум опередил вошедших Юлю и Оксану.

– Будет вообще супер, – восторженно говорила Юля, – завтра они будут паром…

Они засмеялись.

– Коля, – улыбаясь, подошла ко мне Оксана, – мы сейчас смотрели не смонтированную съемку. Супер.

– Не сомневаюсь, под началом профессионалов, другого не могло быть.

– Все благодаря Юле, теперь и тут появиться один из крупнейших ритэйлеров России!

– Не разделяю твоего оптимизма, хоть убейте меня.

– Почему? – удивилась она.

– Долго придется говорить об этом, но если в двух словах. Я против того, что делает людей бездушными потребителями.

– Но другого быть не может, так устроена наша жизнь.

– На счет потребления да, но не все ее видят в том, что бы больше съесть, выпить, примерить, скопить.

– И я ее так не вижу.

– Рад слышать, но именно такого рода проекты, разжигают у людей глупое желание попробовать все. Быть, так сказать в центре, не отставать от других.

– А мне кажется, что такие торговые комплексы, помогают сократить время на поиски нужных вещей.

– Нет, они помогают заблудиться в ненужном, помогают вытеснить из нас поистине ценное, заполняя хламом, увлекая внимание на пустяки.

Юля сидела на том месте, где еще так недавно сидел «Носач», наблюдая за нами.

– Коля, – сказала она. – Время.

– В смысле? – не понял я. Оксана тоже взглянула на нее.

– В смысле, ваш моцион, – ответила она.

– Я готов!

– Я почти, – сказала Оксана, – заедим, я переоденусь, на таком каблуке, какие могут быть прогулки. Юля может быть, отчет подождет до завтра?

– Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня, – подняв палец, она проговорила эту глупость.

– Тогда едем, – взглянув мне в глаза, сказала Оксана.

– Едем, – ответил я, вставая.

Ярко светило солнышко, воздух прогрелся не по-осеннему. Всё и даже природа, была на нашей стороне.

– Погода исключительная, – захлопнув дверь, сказал я.

– Да, как будто специально.

– Почему же как будто? Именно специально.

Ничего не ответив, она посмотрела на меня. Только сейчас мне удалось увидеть мелкие морщинки у ее сказочно красивых голубых глаз. Эти морщинки делали ее лицо еще больше красивым, маленький нос, тонкие губы, мелкие, ровные зубы. Все это в купе, делало ее неповторимой.

Мы ехали молча по городу, заполненному солнцем и суетливыми людьми.

– Коля, – нарушила она молчание, – может включить музыку, посмотри, там есть диски.

– Таак, – сказал я, рассматривая футляры, «АТВ», «Ани Лорак», «Максим», «Муммий Троль», – а где же Стас?

– Нету, – сухо ответила она.

– Ну, тогда «Мумик».

Салон наполнил голос Лагутенко, под качественные аккомпанементы.

«Пристегнись наверно крепче

Я свою прибавлю скорость

Нас с тобой, твой друг не увидит вместе,

Мы ляжем по разные стороны полос».

– Лагутенко – красавчик! – сказал я.

– Мне тоже он очень нравиться, особенно старые альбомы.

– Только услышал его голос, как в памяти всплыло столько событий под, или же с песнями «Муммий Троля», помню Новый Год с 98 на 99 и в эту Новогоднюю ночь, мы огромной толпой пели «Инопланетный гость», сильно тогда перепили, чуть в милицию нас не забрали.

– В те годы, – не отрывая глаз от дороги, говорила она, – я тоже слушала его, но сходила с ума по «Music instructor», я занималась в детстве гимнастикой, а тут вдруг break danse стал популярным, и мы с подругой пошли учиться. Мы даже выступали, -засмеялась она, – я, Светка и три парня, наш коллектив назывался «Break hand». Были популярны в городе.

– Мне бы очень хотелось посмотреть, как ты танцуешь.

– Коль, не смеши, я давно так не танцевала и не собираюсь, а вообще танцевать я люблю. От танго я схожу с ума, но сама нё умею, и партнера нет, в ДК у нас тут обучают. Видно не судьба, поэтому смотрю по телевизору.

– Я смогу быть твоим партнером, – серьезно сказал я. – Правда, я как и ты не умею и вообще танцевать я не люблю, но танго совсем другое дело.

– Не серьезно все это, – грустно сказала она.

– Вполне серьезно, – ответил я, впитывая грусть, исходившую от нее.

Показался ее дом с высокой кованой оградой.

– Приехали! – прогнав грусть, радостно говорила она. – Зайдешь? Я быстро.

– Зайду.

На пороге улыбаясь, нас встретила все та же рыжеволосая Мария Петровна. Быстро отчеканив об успехах Сережи в школе, о хорошем аппетите у него, сделала то, это.

Лицо этой стареющей женщины излучало здоровье, о котором мечтают, желают близкие, то самое – Крепкое сибирское.

– Коля, пройди, – скидывая куртку, говорила она, – Мария Петровна приготовит тебе кофе, пока я переоденусь.

– Да, конечно! – подхватила она, – проходите в гостиную, я быстро.

Оксана быстро поднялась наверх, откуда донеслись радостные возгласы Сережи. Я сел в большое кресло, ощущая уют и теплоту этого жилища. В этом доме все естественно, нет ничего кричащего, ничего такого, чтобы отделяло от других, в этом доме нет пантов, как и в тех, кто населяет его.

Сквозь резные перила я заметил шпионившего за мной Сережу.

– Привет, Серега! – сказал я. – Спускайся.

Он отпрянул от перил на секунду, опять приблизился, всматриваясь в меня. Встал с колен и решительно зашагал ко мне. Спускаясь, он не отрывал взгляда, смотрел мне в глаза. Я встал, протянул ему руку.

– Привет!

– Привет! – ответил он, сжимая маленькими пальчиками мою, по сравнению с его, огромную кисть.

– Как дела? Садись, – рукой указал я на кресло напротив, – поговорим, или ты куда-то спешишь?

– Нет, я не спешу, – садясь в кресло, ответил он.

– Как в школе дела у тебя?

– Нормально, сегодня две пятерки получил по физре и русскому. А ты надолго к нам приехал?

– Не знаю, наверно скоро уеду, а что?

– Я хотел вам показать игры, у меня есть гонки и драки.

– А вон ты о чем! Давай, если мама твоя не будет против, завтра или послезавтра, мы смогли бы поиграть. У тебя какая приставка?

– Сони, третья!

– Круто!

– Мама и бабушка мне купили, – радостно говорил он. – В нашем классе только у двоих такие, у меня и Женьки Егорова….

Я слушал его, утопая в огромных синих глазах. Он рассказывал о гонках, в которых среди его знакомых ему не было равных, сопровождая свой рассказ движением рук и ног. В этом маленьком теле работал колоссальный, мощный двигатель. Его глаза, движение рук, настоящая улыбка, энергия гипнотизировали меня. Его рассказ, не содержащий в себе чего-то глубокого, заставляющего размышлять, настолько захватывал своей чистотой, что всё вокруг теряло очертания. Только он и его слова, легко проникающие в уши, нежно касающиеся коры головного мозга, расслабляющие ее, проникающие в сердце, растворялись в нем, выделяя приятное тепло.

Вошла Мария Петровна с чашкой кофе в руке.

– Сережа, ты что взъерошил все кресло! – ставя на столик кофе, строго сказала она.

– Поправлю, – ответил он с серьезным выражением лица, поразив меня.

– Я вам кусочек сахара положила.

– Спасибо большое! – благодарил я ее.

– Дядя Коля, – подскочил он, – сейчас я принесу сюда солдатиков, покажу вам. Мария Петровна не успела опомниться, как он уже взлетел по лестнице.

– Сорванец, – сказала она, поправляя подушки кресла. – Странно, он с чужими вообще не разговаривает, даже с водителем Оксаны, Валерой, а вы так быстро с ним поладили.

– Как с ним можно не поладить? Хороший парень, – ответил я ей, выпив глоток ароматного и вкусного кофе.

Сережа с коробкой в руках, молниеносно спустился по лестнице, ставя коробку у моих ног.

– Вот! – с огнем в глазах раскрывал он коробку с сотнями солдатиков. – Тут у меня есть индейцы, русские солдаты и немцы, а еще трансформеры, – доставая их, говорил он.

– Сережа, это еще что такое? – спускаясь, спросила Оксана.

Я и Сережа посмотрели на нее, но видели абсолютно разное. Он – маму, с наигранной строгостью. Я – красивую женщину, облаченную в облегающий ее стройное тело, спортивный костюм.

– Мама, я дяде Коле показываю солдатиков, он со мной поиграет, если ты разрешишь, – говорил он сияя двумя голубыми океанами.

– Дядя Коля работает, ему некогда, – встав над ним с тем же строгим видом, говорила она.

Я улыбнулся ей: – Я найду время, если ты разрешишь.

– Ты серьезно? – не веря спросила она.

– Как и всегда.

– Хорошо, разрешаю, – улыбнулась она. – А теперь бери коробку и марш наверх.

– Дядя Коля, вы когда приедете? – радостно спрашивал он.

– Завтра если хочешь, – ответил я.

– Хочу, – подпрыгнул он.

– Тогда держи пять и до завтра.

Он пожал мне руку, закинул в коробку несколько солдатиков, поцеловал в щеку Оксану побежал наверх. Мария Петровна пошла вслед за ним.

– Быстро ты поладил с ним, – сев на подлокотник кресла, говорила она, – даже и не вериться.

– Что вы находите в этом такого невероятного, с детьми поладить, как ты говоришь, гораздо проще. С ними не нужен разум, с ними нужно говорить сердцем.

– Ты прав, – согласилась она. – Я готова!

– Еще один глоток кофе и я тоже, кстати, хороший кофе, в отличии от того, что в офисе.

– Там разве плохой? – удивилась она.

– Сказать о нем, что он плох, не сказать ничего.

– Завтра проверю, Света должна следить за этим.

– Все! – ставя чашку на столик, сказал я. – Едем!

– Едем! – радостно вторила она.

Сейчас я вижу ее совсем иной, она мне напоминает тех юных, беззаботных девочек, не познавших горечь разочарований, предательств, жесткости мира. Теперь в ее глазах не тот огонь, что был прежде, он ласково жалит пальцы рук, не давая сразу погрузиться в него. Я растираю руки, ощущая проникающее в меня тепло. Еще попытка, он жалит, но уже более ласково, я касаюсь своей груди ладонями, наполненными огнем ее глаз, слыша удовлетворенный стук сердца. Еще попытка и языки пламени целуют мои руки, я подхожу ближе, погружая лицо в самое сердце огня. Я пытаюсь погрузиться целиком в эту нежную, горячую магму, но что-то мешает мне.

– Коля, вы скоро уедите.

Мы сидели на крутом берегу быстротечной реки. Только она и я, шум бурлящей воды и древние курганы позади нас.

– Я не хочу уезжать, – бросая камень в реку, сказал я.

– Почему?

– Ты знаешь.

– Я…..Откуда я могу знать?

– Разве ты не чувствуешь?

– Чувствую…. И вообще я не знаю, что происходит!

– То же, что и со мной, ты боишься это обозначить.

– Ничего я не боюсь, всё это бессмысленно. У тебя своя жизнь, у меня своя….

Она приводила глупые аргументы в пользу того, что между нами ничего не может быть по-истине стоящего.

Я смотрел в ее глаза, утопая в двух огромных океанах, тонул, не прилагая никаких усилий для спасения. Она была рядом, та, которую я и не мечтал встретить, женщина из моих снов, из моих самых сокровенных фантазий. Женщина, для которой я растил себя, для которой прошел столько мучений, та, которая и есть моя жизнь!

– У меня Сережа… И вообще, мне также тридцать, как и тебе.

– Не может быть! Ты извини меня, но я и предположить не мог, что услышу от тебя подобную ерунду. Разве я похож на идиота?

– Нет, почему ты так решил?

– Тогда почему ты вместо меня выдумываешь какие-то причины.

– Я ничего не выдумываю, может ты просто рассчитываешь на не продолжительную интрижку…

– Поедем в город, – вставая, сказал я.

Она ничего не ответила, пошла вслед за мной к машине.

– Коля, постой, – донесся ее голос из-за спины.

Я обернулся.

– Пойдем, сходим к тому кургану – сказал я, взглядом показывая на находившийся неподалеку курган.

– Пойдем, – согласилась она, – говорят нельзя подходить близко к ним.

– Боишься? – улыбнулся я, смотря в ее грустные глаза.

– Да.

– Живых нужно бояться, давай руку.

Не колеблясь, она вложила в мою руку свою маленькую, нежную кисть.

– Коля, не обижайся, просто….

– Оксана, – перебил я ее, – пробуй мыслить не сравнительным анализом или вообще не мыслить. Всё случится так, как должно случиться, глупо противиться. Нужно почувствовать энергию, которая движет нами и отдаться в ее распоряжение. Именно она привели меня сюда, потому что здесь то, чего я давно желал.

– Что, Коль? – взглянула она, увлажнившимися глазами.

– Любовь, живущую в тебе и во мне.

Стоило мне произнести это магическое слово, и в ту же секунду мой спящий вулкан взорвался, выбрасывая колоссальное количество раскаленной лавы, в тепле, которого может вечно греться все живое. Это тепло настоящее, не эфемерное или ментальное, оно вполне осязаемо, и Оксана почувствовала его.

– Коль, я так этого боюсь.

– Глупо, идем.

Я вел ее, держа за руку, к кургану, видевшем Батыя, Тамерлана и возможно самого Чингисхана.

Мне хотелось говорить с ней, но слова в моем сознании не приобретали нужной формы. Слова стали бессмысленными, мое молчание и зажатая ее рука в моей значили гораздо больше чем все то, что люди смогли уместить в формат слов. Молчание превратилось в золото!

Мы стояли в центре кургана, окруженные огромными валунами. Она повернулась ко мне, я взял ее свободную руку. Не отрывая взгляд от ее глаз, произнес:

– Я люблю тебя.

– Коля, я ничего не понимаю, я не знаю, что со мной происходит.

– Знай, что я люблю тебя.

– Я даже чувствую себя иначе.

– Девственницей?

– Не знаю, – улыбнулась она, – наверное…. Это все будто сон.

– Напротив, все до этого было сном, чем-то не настоящим и безжизненным, а теперь мы проснулись.

Я обвил руками ее тонкую талию, она прижалась ко мне, поглаживая мою спину. Аромат ее золотистых волос нежно проникал в нос, я дышал ей. Молча, мы стояли посреди древней могилы знатного монгола или тувинца, обдуваемые теплым степным ветром. Время замедлило ход, любуясь нами.

Я поцеловал ее волосы.

– Поедем?

– Поехали, – ответила она, и ее рука нашла мою.

– Довезешь меня до офиса?

– Зачем? – спросила она.

– Сегодня у Оржака жены день рождение, он меня пригласил.

– Знаю, меня он тоже приглашал, но я отказалась.

– Почему?

– Не знаю… Что я бы делала там одна?

– Сейчас ты не одна.

Она остановилась, – Правда? – спросила она.

– Конечно правда!

– Коля, поцелуй меня, – топила она меня в своих глазах.

Я дотронулся тыльной стороной ладони ее щеки, она, словно кошка прильнула к ней, свободной рукой обвил ее талию, притягивая к себе. Наши губы встретились. Ее дыхание горячим потоком проникало в меня, заставляя сердце неистово биться, ее язык робкий и не активный, с каждой секундой требовал все большего внимания. Я сильно прижал ее к себе, поглаживая ее крепкие ягодицы.

– Коль, – говорила она, жадно хватая воздух, – я хочу тебя.

– Я тебя тоже, так как никого и никогда.

Она обвила мою шею, я подхватил ее и понес к машине, не ощущая тяжести наших тел. Посмотрел в ее опьяненные глаза.

– Кресла складываются?

– Да.

– Места много?

– Не знаю, думаю нам хватит, – улыбнулась она.

Мы стояли на коленях друг напротив друга в большом салоне ее ML 350. Я стянул с себя кофту, бросив ее на наши куртки. Ее проворные пальцы быстро справились с пуговицами рубахи, освободив меня от нее, она кинула ее в ту же кучу. Оставив меня в одних трусах и носках, она нежно прикоснулась кончиками ногтей к моей груди и медленно провела ими до низа живота, вызывая в моем теле приятную волну. Ее пальцы и взгляд остановились у трусов, которые прижимали горячий, пульсирующий член. Она нежно опустила руку, поглаживая его через тонкую ткань.

– Раздень меня, – еле слышно прошептала она.

И в то же мгновение мои руки спешно принялись за молнию на ее кофте.

– Не торопись, Коль, – смотрела она еще более опьяненными глазами.

Она помогала освободить себя от кофты и футболки, скрывающих ее красивую грудь с набухшими сосками. Я взял их в ладони, зажав между пальцев соски.

– Чувствуешь? – спросила она.

– Что? – не понял я.

– Они у меня ненастоящие.

– Зато ты самая настоящая! – сказал я, впиваясь в ее губы.

Она повалила меня на спину, глубоко проникая острым языком в мой рот.

– Оксана, я не могу развязать шнурок, – высвободившись от натиска ее губ, сказал я.

– Сейчас, – она села на меня, быстро развязала шнурок спортивных штанов, с которыми я не смог справиться.

Я привстал на локтях: – Ложись на спину.

– Нет, я сверху, – опустив руки на мою грудь, шептала она.

Я подчинился. Помогая ей освободиться от трико и прозрачных трусиков, следом приспустив свои.

Вокруг всё замерло, все исчезло в ней, воздух, земля. Всё и вся ожидало того момента, когда она удовлетворенно рухнет на меня, разрешая всему вновь ожить. Ее ждали зависшие самолеты в небе, металлургические заводы, трамваи, метро, пункты обмена валют, торги на Forex, ММВБ, РТС, ракеты в пусковых шахтах. Вместе со мной она поглотила всё живое, бережно сохраняя нас в своей матке.

С ее губ сорвался протяжный стон, похожий на ранее не слышимую мной мантру, вдыхая жизненную силу во все.

В школьных коридорах звенел звонок, дети радостно выбегали из классов. Она двигалась на мне, сладостно постанывая. Росли акции «РусГидро», когда в кончиках пальцев ног зарождалась приятная волна. В груди пациента забилось донорское сердце, когда волна подходила к коленям. Тысячи младенцев во всем мире издали свой первый крик, когда волна скопилась в паху, выплескивась в Оксану горячим семенем.

– Тебе понравилось? – спросила она.

– Ты знаешь что да. До этого момента у меня не было секса.

Ее язык коснулся мочки моего уха: – Я хочу с тобой в душ.

– В чем проблема? У нас есть еще время.

– Нет, уже не сегодня, тебе нужно ехать, а завтра ты меня помоешь.

– С удовольствием буду делать это всегда!

– Ловлю на слове, – целуя меня в кончик носа, радостно мурлыкала она.

Я вошел в цветочный павильон, распространяя лучший аромат, над созданием, которого безуспешно бьются сотни лет выдающиеся парфюмеры земли. Я насыщал воздух запахом секса, рожденного в глубине пылающих сердец. Смешиваясь с запахами роз, гвоздик, тюльпанов, каал, хризантем, астр, гладиолусов, он превращался в дурманящий аромат.

Молодая девушка вдохнула его, сладко улыбнулась мне.

– Здравствуйте!

– Добрый вечер! – улыбаясь ей в ответ, говорил я. – Мне нужно два букета цветов. Первый из белых роз, а второй обычный, жене моего коллеги в День Рождения.

– Ясно, для жены вашего коллеги, вот, взгляните есть готовые создания нашим флористом. А первый, сколько вы бы хотели роз?

– Не знаю… Давайте тридцать.

Оксана следила за мной, сидя в машине. Продавец быстро справилась. Розы скрывали меня от глаз Оксаны. Она заботливо открыла мне дверь.

– Это тебе, – протянул я ей букет роз. Она взяла его в руки.

– Спасибо, Коля, – благодарила она, опуская лицо в цветы. – Так приятно пахнут.

– Ты пахнешь лучше любых цветов.

– Мне давно не дарили цветы, вот так, – она поцеловала меня в щеку. – Спасибо!

Глаза ее увлажнились.

– Благодаря тебе, мне есть кому их дарить, вот так. Давай я положу его назад.

– Коля, что ты со мной делаешь? Я как маленькая девочка, начинаю сходить с ума.

Я уложил два букета, обернулся к ней.

– Ты и так маленькая девочка, моя маленькая девочка!

Она опустила руку на мое плечо.

– Коля, ты допоздна там будешь?

– Не знаю, – отвечал я, поглаживая ее бедро.

– Может быть, ты приедешь ко мне или позвонишь, я заеду за тобой?

– Поздно уже будет, и возможно я напьюсь, так что ложись.

– Отмазался, – весело говорила она.

Мы долго целовались, прежде чем я вышел из машины. В офисе был Оржак, Юля с радостным лицом, говорящая с кем-то по Skype и Юра, развалившийся в кресле с неизменным выражением лица.

– Как моцион, месье? – улыбнулся он.

– Здорово! – протянул я ему руку. – А ты откуда знаешь?

– Женщины…. – взглянул он в сторону Юли, увлеченную разговором.

– Понятно, доволен более чем, – ответил я, опускаясь в кресло рядом с ним. Оржак взглянул на меня, хитро улыбаясь.

– Цветы кому?

– Очевидно! Твоей супруге, – ответил я.

– Кстати! – воскликнул Юра. – Я вас оставлю, мне нужно хоть дома показаться, – вставая, говорил он. – До вечера, в восемь я у тебя, – сказал он Оржаку, быстро покидая офис.

– Вот, – улыбнулся Оржак, – наглядный пример того, как гашиш сушит мозг.

– Ерунда все это, – возразил я, – с дороги устал.

– Такая усталость, Колян, его постоянная спутница. Во всем нужно знать меру, а он убитый постоянно.

– Ну все, пока, спокойной ночи, напиши мне…. До завтра! – нежным голосом прощалась с кем-то Юля. Лицо ее светилось счастьем.

– Ну что, гуляка! Как тебе местные пейзажи?

– Ничего, язвочка.

– Пойдем, проводишь меня чуть-чуть, – встала она из-за стола. – А где белые розы?! – увидев букет, спросила она.

– У Оксаны, – вставая, ответил я.

– Ну и жук! – весело воскликнула она. – Оржак, приятно провести время и Коле не давай напиваться!

– Спасибо за заботу, – вмешался я, – но свою норму я отлично знаю. Оржак откинулся в кресле.

– Может быть ты все-таки решишься сопроводить его, сняв с меня такую ответственность.

– Нет, я устала, тем более у меня завтра, в отличии от некоторых, – взглянув на меня, говорила она, – много работы.

Я засмеялся.

– Бедняжка ты наша! Пойдем.

– Ну все, пока! – сказала она Оржаку, и мы вышли.

– Как свидание прошло?! – съедая любопытным взглядом, спросила она.

– Нормально, – ответил я, прикуривая сигарету.

– Кооля! Это не ответ.

– Что ты хочешь услышать?

– Я ведь вижу, ты влюбился в нее, еще тогда в Абакане. И она в тебя тоже.

– Тогда в Абакане, – улыбнулся я, – я сам того не знал, а тебе уже было известно.

– Я женщина!

– Я помню.

– Ну?

– Юль, ну что ты как маленькая? Я хочу остаться с ней.

– Вот это командировочка! Меня должен благодарить!

– Благодарю! Честно!

– Все целуй меня в щечку, и я побежала.

Я поцеловал ее, она, цокая каблуками, пошла в сторону гостиницы. Я написал смс Оксане: «Скоро будем разучивать танго. Доброй ночи, целую тебя в носик.»

Выкинув окурок, я зашел в офис. Оржак одевал куртку.

– Все, проводил?

– Да.

– Поехали что ли?

– Поехали, – ответил я, взяв со стола пакет с духами и букет цветов.

Город погружался в темноту, в окнах домов зажигался свет. Никогда прежде я не чувствовал тепла домашних очагов, теперь же я улавливаю самые незначительные радости, мимолетные мгновения, счастья людей. Я чувствую надежду на то, что мы можем жить без боли, пыток, рабства, предательств и ненависти. Я чувствую присутствие Создателя здесь, среди нас, я вижу ЕГО промысел во всем, я вижу ЕГО надежды, заботу и любовь! Я знаю, ОН все-таки не оставил нас!

Оржак маневрировал в потоке машин, я вчитывался в строки смс от Оксаны: «Я знала, что ты позвонишь или напишешь. Я еще чувствую тебя в себе, уже схожу с ума без тебя. Я давно люблю тебя! Я ждала тебя всегда! И даже поздно ночью пьяного!»

Я написал ответ: «Пеняй потом на себя! Пьяный я буйный!»

«Я тебя не боюсь! Позвони прежде, чтобы я тебя встретила. ЖДУ!»

 

Глава 10. Дом Оржака

Домашний очаг Оржака бурлил. Нас встретила его жена, женщина маленького роста в национальном костюме, расшитым красочными узорами. Сыновья радостно обнимали его и следом пожимали мне руку.

Цветы с духами ей пришлись по вкусу, она пламенно благодарила, заставив меня даже смутиться.

В ограде дома стоял огромного размера мангал, разносящий ароматные запахи жаренного мяса. Суетившиеся у него двое мужчин, радостно окрикнули Оржака. Он ответил тем же.

Мы зашли в дом, разделись и прошли в огромного размера зал, во всю длину которого растянулся стол, накрытый голубого цвета скатертью, усеянную блюдами, вазочками, корзинками, наполненными разной снедью. С нами здоровались мужчины, женщины, в которых я не мог найти отличий, лишь взгляд и рукопожатие одного, электрическим током прошло по мне.

Маленького роста мужичок крепкого телосложения, с не стареющим лицом, отмеченным еле заметными, молодыми морщинами, белоснежные ровные зубы и глаза…

Его глаза – прожекторы! В этом мире нет и не может быть чего-то того, что они бы не видели и не познали. Им тысячи лет! В них заключена вся кладовая человеческих знаний, не тех что скрыты в непонятных словах и терминах, в символах, формулах, цифрах. Они познали основы, принципы, силы, благодаря которым мы живем.

Его глаза мне напомнили глаза Юры, но если Юра обладал каким-то интуитивным видением мира, то эти глаза прошли осмысленный путь познания.

Пожимая мне руку, другую он опустил на мое плечо, хитро улыбаясь, смешным голосом сказал:

– Привет!

– Здравствуйте, – ответил я, пребывая в шокированном состоянии.

Оржак уже исчез из вида, слившись в толпе, таких же как он. Все так же просверливая взглядом, он заботливо усадил меня за стол. Сам обошел его, сев чуть левее. Если бы не Юра, я бы так и просидел вечность, не в силах оторвать взгляда от гипнотизирующих меня его глаз.

– Ну, как ты? – присаживаясь рядом, улыбаясь, спросил он.

– Пока не знаю.

– Тяжеловато одному среди луноликих граждан?

– Напротив, как-то странно, я не чувствую себя здесь мебелью, хотя я ровным счетом ничего не понимаю из того, что тут происходит.

– Могу рассказать сценарий, – улыбнулся он, – сейчас все нажруться в прямом и переносном смысле, потом национальная борьба, песни. Кстати, ты слышал «Ветер с моря дул», помнишь, Натали была такая?

– Конечно, помню.

– Вот ее и еще херову гору песен в Тувинском исполнении, скажу тебе, нужны крепкие нервы, что бы выдержать это.

– Знаешь, – улыбнулся я, – некоторый опыт в прослушивании подобного рода ремейков у меня имеется, в Удмуртии такая же херня.

– Как бы там ни было, я тебе не советую дожидаться пика веселья.

– Да, приму к сведению, тем более мне нужно пораньше уехать.

– Я тебя увезу, мне как раз через гостиницу проезжать.

– Мне не туда.

– А куда?! – удивился он.

– К Оксане.

– Ни хера себе! К Оксане, так к Оксане.

Подошел Оржак, сменивший деловой костюм на национальное платье, темно-синего цвета, расшитого черной тесьмой.

– Устроились? Нормально все? – спрашивал, наклонившись к нам.

– Нормально, – отвечал за нас двоих Юра, – мы апофеоза party дожидаться не будем, посидим чуть-чуть и поедем.

– Ты понятно, а Коляну куда спешить?

– Мне тоже нужно пораньше уехать, – ответил я.

– Юра, – взглянув на него, говорил он, – опять ты ***ню какую-нибудь выдумал?

– Милый Оржак, – улыбнулся Юра, – где ***ня, а где я? Мы с ней никогда не пересекаемся. У Коли ночное рандеву, меня ждет тоже.

– Ты к Оксане? – догадался он.

– К ней, – отвечал я, – от вас ничего не скроешь.

Он радостно улыбался.

– Нормально, нормально, никаких вопросов.

Все тот же мужичок, встав, резал слух, стуча вилкой по хрустальному бокалу.

Гул молниеносно стих, Оржак подбежал к своему месту, рядом с женой. Все послушно встали, включая нас, с рюмками, наполненными домашней настойкой. Он что-то говорил, ставя ударения на слова, не говорящие мне абсолютно ничего, все кроме меня и Юры, понимающе кивали ему в ответ. Мельком взглянув на нас, он что-то сказал, указывая в нашу сторону рукой. Все за столом разразились смехом, рядом стоящий со мной тувинец, смеясь, похлопал меня по плечу. Наконец он закончил не понятную, пламенную тираду, осушив залпом рюмку. Все последовали за ним, громко усаживаясь. Загремели тарелки, ложки, вилки. Дан старт веселью.

– Что он говорил? – спросил я у Юры.

– Мы уважаемые гости и чтобы нас не втягивали в борьбу. Типа мы дрищи.

– Ясно. А кто этот мужик?

– Этот мужик, тот самый отец Оржака, про которого я тебе рассказывал.

– Выглядит молодо! – удивился я.

– Он один из самых мощных тут шаманов, едут к нему со всех уголков земли. У меня такое ощущение, что он живет лет триста. Глаза его видел?

– Да, – отвечал я, жуя вяленную маралятину. – Он меня как будто засасывал в них.

– Ладно, – отрезал Юра, – говорить о нем мне не хочется.

Внесли огромное блюдо, с выложенной на ней горой парящей баранины, усыпанной зеленью. Женщины предлагали желающим мяса.

– Колян, – жуя салат, говорил Юра, – еще по одной накатим?

– Ты за рулем, не влипнешь?

– С двух рюмок, нет, – наливая настойку, ответил он.

– За что пьем?

– За настоящее!

– За него с удовольствием!

Настойка обожгла пищевод, растекаясь теплой волной в желудке.

– Ешь грибы, – предложил он, заботливо пододвинув вазочку, наполненную блестящими груздями. – Колян, ты знаешь, – говорил он, – в жизни, как я считаю, не бывает знакомств лишь в силу обстоятельств. Все и то, что мы встретились, хорошо спланированный сценарий, в котором мы играем отведенные нам ИМ роли, – говоря слово «ИМ», он поднял указательный палец вверх. – Ты в моей жизни, а может я в твоей, или же мы совместно должны совершить какие то действия. Остается только понять, чего он там навыдумывал. Но как бы там ни было, я очень рад нашему знакомству.

– Я тоже. Но, а на счет какого-то сценария, я не согласен.

– Это почему же? – оживился он. – А как же судьба? Ты отрицаешь ее существование?

– В том смысле, о котором говоришь ты, отрицаю. Есть предназначение не для каждого отдельного индивидуума, а в целом для человечества.

– Интересно! – он сильнее развернулся ко мне. – Просвети.

– Можно ли мои мысли назвать просветлением, я сам подобно слепому котенку. И возможно долек от истины, чем кто бы там ни был.

– И все же, прошу! Я весь во внимании.

– Эта мысль интуитивна, но вера в то, что она верна, крепнет во мне все сильнее. И только поэтому я могу говорить о ней вслух.

С серьезным видом, он внимательно вслушался в мои слова, не отрывая от моих глаз взгляда.

– Создатель, Будда, Кришна, Аллах, – продолжал я, – не программист и не кукловод. Умело, а если присмотреться парой и нет, дергающий невидимые нити, сидя над муравейником с именем Земля. ОН по сути своей не рабовладелец и против любого его проявления. Мы и только мы, решаем в каких потоках нам жить, приближаясь или же, напротив, удаляясь от него. ОН лишь наделяет нас всех с самого момента зачатия своей энергией, которую мы должны взращивать в себе.

– Ты говоришь не рабовладелец?

– Именно.

– Но, а как тогда объяснить жесткие рамки религии? Разве это не плен? Многими ли руководит желание быть ближе к Богу, идущее из той частички, о которой говоришь ты? Нет! Не многим, все на страхе не минуемого и скорого суда.

– Юра, отвечу твоим ответом. Где ОН, а где религия, они так же не пересекаются, как и ты с ***ней.

Он засмеялся.

– Тебе ли не понимать, – продолжил я, – какие функции выполняет религия, они следят за мясом, на которое ЕМУ насрать.

– Вообще какая-то херь, по твоему получается так, ЕМУ все равно, в каком мы говне живем?!

– Абсолютно, – улыбался я, – ОН не материален, хотя, наверное, может им быть, но точно, желания быть похожим на нас, не имеет. И вообще Юр, нам в нынешнем виде, я говорю как о физическом теле, так и о душе, невозможно понять его замысла.

– Значит, мы тупо сгнием?

– Наше тело и вся срань в нашей башке. Мы очередная ступень ракеты летящей к нему, которая, вне зависимости от нашего желания, достигнет намеченной цели. Но мы в отличие от безжизненного куска металла, сгорающего в атмосфере, способны зарождать новые жизни, для того, чтобы наполнить их высокоактивным топливом.

– О каком топливе говоришь ты?

– Тебе ли не понимать?

– Возможно, но хочется услышать от тебя.

– Безграничной и всеобъемлющей любовью, благодаря которой, наш мир еще существует.

– С этим я с тобой полностью согласен на все сто. Сейчас и не вспомню, когда и откуда мне пришло осознание того, что ничего не имеет значения, кроме ЛЮБВИ. Я уверен, что только благодаря ей, у нас появились такие малыши. Если бы я не любил жену, а она меня, все было бы иначе. Ты должен их увидеть.

– С удовольствием!

– И все-таки, – говорил он с грустью, – движемся мы к НЕМУ наношагами.

– Кто виноват, если не мы сами?

– Да…. глупо снимать с себя ответственность. Но, а что мы можем?! Без гашиша тут не обойтись, – с серьезным видом сказал он.

– Не смеши, гашиш тут причем? И вообще, не грубишь ты с ним?

– Слышу в тебе слова нашего тувинского друга. Нет, я не грублю и скептически отношусь к разного вида байкам о страшном вреде, заключенном в нем. И поэтому популизирую его употребление. Вот к примеру, ты, когда-нибудь слышал о том, чтобы кто-то обкуренный убил кого-то, ограбил, изнасиловал?

– Нет, не слышал, но мое незнание не может указывать на то, что подобных случаев нет.

– И все же, твой ответ косвенно подтверждает отсутствия таких случаев?

– Наверно да, – улыбаясь, отвечал я.

– А случаи, когда люди, скачущие на безумном синем коне, творят черти знает что?

– Ну, конечно слышал.

– Вот! – радостно воскликнул он. – Под синькой это сплошь и рядом. Почему же тогда бухать можно, а курить нельзя? Слышал эту тему у «Децла»?

– Нет, не слышал.

– В точку бьет парень! Там еще такой мультяшный видеоряд в клипе, синяки во всей красе. – Конечно, – прожевав салат, продолжил он, – я ничего не имею против качественного алкоголя, но вот эту бодягу, от которой столько народу травиться, с ней они что-то должны делать.

– Зачем? – спросил я.

– Ну как…..? Это же люди!

– Люди-паразиты. Не для меня, хотя, с какой стороны взглянуть, но не в этом суть. Зачем государству граждане, от которых нет никакого выхлопа? Пусть мрут. Как мне кажется, подобные приемы повсеместны, а в случае с бодягой, плюс работа малому бизнесу!

– Да…. Если бы от гашиша был бы хоть какой-то понт, его бы давно легализовали. Какие с него деньги? Он под забором растет, не требуя ни каких особых усилий и замысловатых технологических обработок. Вот взять сигареты. Ты ведь куришь?

Я кивнул головой, подтверждая.

– Ты извини меня, но я считаю, курить сигареты тупость, какой от них понт? Они реально травят организм и при этом мы видим красочные рекламы, всем срать на тебя. Денежки в бюджет и табачным компаниям. А трава? Она прет! Преломляет сознание, помогает увидеть окружающий мир по-иному.

За столом все как один были увлечены беседами и поглощением вкусной пищи, проглотив кусочек жирной баранины, я ответил ожидающему Юре.

– На счет сигарет, – улыбнулся я, тупость, не спорю, но еще большая тупость теперь показывать себе, что я сильный. У меня в этом сомнений никаких нет, и подтверждений этому мне не требуется. Появиться необходимость, я расстанусь с ними и с любой вещью, мешающей мне полно ощущать жизнь. А в данный момент, они мне не мешают. Ну, а что касается гашиша, ты и сам ответил на свой вопрос. Он прет! И позволяет увидеть все иначе. А зачем государству, нашей молодой ленивой России, граждане с преломленным сознанием? Все напротив делается для того, чтобы как можно больше людей не выпало из схем, контроля, и вообще имели узкие познания и потребности. Поэтому киоск с гашишем или курящих без опаски людей в нашей суверенной демократии, как выражается господин Сурков, представить достаточно сложно. Возможно, наши дети доживут до легализации легких наркотиков, но мы с тобой это точно не увидим.

– Как знать, возразил он, – скорее бы эти совковые старухи передали рычаги правления и возможно все измениться достаточно скоро.

– Ну как вы? – неожиданно появился Оржак, втискивая стул между нами. – Такие рожи у вас, не по-праздничному задумчивые.

– Оржак, – говорил Юра, – ты вот что думаешь, зачем мы живем?

– Вот оно что? – улыбался он. – Я не думаю, живем и *** с ним. Меня устраивает все и даже такой мир. Он существует, и срать по каким причинам. Думай, не думай, пройдет время и придет осознание того, что мысли были твои полной чушью. Так что друзья, не будем засорять голову, а лучше выпьем за действительно существующую мужскую дружбу.

Юра наполнил рюмки, и незамедлительно они звонко встретились в наших руках.

– Колян, ты давай, не сачкуй, кушай, силы тебе понадобятся, – подмигнув, сказал Оржак.

– Я ем, не волнуйся, с силами все в порядке, кстати, очень вкусно.

– Еще бы! Натур продукт! В сраном «Тайфуне» такого не найдешь. Что видишь на столе, все свое, домашнее. А хлеб? Пробовал?

– Пробовал, – ответил я.

Юра засмеялся.

– Тоже свой, а ты что ржешь, дрищ, на пельменях из коровьих да свинячьих гениталиях вырос, тебе-то по херу, что жрать.

– Оржак, а что мешает тебе, – спрашивал я, – этот натур продукт пустить в массы? Народ не травишь и средства для существования.

– Даже никогда не думал об этом, но, как мне кажется, не выжить на рынке. Сожрут гиганты. Себестоимость производства у них ниже, а в нашей нищей стране люди просто не имеют возможности выбирать, все решает низкая цена. А качество… кто думает о нем?

– У тебя будет продуктовый бутик.

– Нет, Колян. Для зажравшихся свиней работать не хочется.

– Не все свиньи из числа тех, кто хорошо зарабатывает, – возразил я.

– Согласен, не все. Но в большинстве своем, свиньи. На нашей земле ведь так, чем человек лучше, тем ему хуже. Поэтому, для говна работать не хочу и так слишком долго я на них пашу. Че лыбишься? – обратился он к Юре. – Вы когда уезжать собираетесь?

– С натур продуктом покончим и тронем, – отвечал он.

– Не исчезайте не заметно, – вставая, говорил он, – я провожу вас. Сказав, он переключил свое внимание на рядом сидящий, жадный рот, проглатывающий куриные ножки.

– Счастливый человек, – говорил Юра, – мир существует и этого более чем достаточно, а что это галлюцинация, коллективная визуализация, творение Господа, случайность, не важно. Для него это все, как он выражается – говнотерки. И мы с тобой говнотеры.

– Ну и нам нормально быть говнотерами, кроме говна ничего и нет, не считая чувств, а они точно не наша проекция, как и не коллективная. Но, а то, что наш мир таков, потому что мы не видим другого, в этом нет никаких сомнений.

– Безусловно, – согласился он, – еще по одной и в путь.

– Давай.

Стоя на крыльце, я вдыхал бодрящий воздух.

– Завтра у меня выходной, так что увидимся в пятницу, – говорил Оржак.

Со скрипом отворилась дверь, приковывая наше внимание. С улыбкой на лице появился отец Оржака.

– Уезжаете? – смешно спросил он.

Я хотел ответить, но Оржак опередил меня, начал что-то говорить ему на тувинском. Тот в ответ понимающе кивал головой, что-то ища в кармане своего халата.

– Это тебе, – протянул он мне кусок меха, плотно стянутого тоненькой полоской серой кожи, которая образовывала петлю. Я взял его в руки и он тут же затараторил на тувинском.

– Это амулет, – переводил Оржак, – тех сил, которые наполняют тебя, если, как и прежде будешь жить с ними в союзе, они будут делать твою жизнь более насыщенной. Носи его на шее.

– Снимать вообще нельзя? – спросил я.

– Можно, когда мыться будешь, – так же смешно ответил старик.

Он поклонился нам, в ответ мы все трое поклонились ему, и он со скрипом исчез за дверью. Я держал зажатый в кулаке амулет.

– С чего это вдруг он подарил мне его? – пребывая в шоке, спросил я.

– Дал, значит он тебе нужен, – ответил Оржак, очевидно сам не до конца понимая действий отца.

– Короче, едем, – нервно сказал Юра, – вся эта чушь меня напрягает.

– Ладно, парни, – говорил Оржак, мыслями находясь далеко от нас, – Коля, если дал, носи. Он не из «Битвы экстрасенсов», мой отец, я знаю.

– Хорошо, – согласился я.

Юра повернул ключ зажигания.

– Ты знаешь, – зло говорил он, – меня эти все шаманы, колдуны и прочие, страшно как напрягают. Чувствую себя рыбой кляксой.

– Почему?

– Наверное потому, что я этого не понимаю, сколько раз я встречался с ним и никогда не могу прочесть на его лице, взгляде, ну хоть что-то. Тупое добродушие.

– Может не тупое? – спрашивал я, одновременно набирая смс Оксане. – Просто добродушие, с чего ему питать к тебе что-то другое? Как мне показалось он не злобный Урфин Джюс.

– Может быть…. Но мне очень много людей говорили, что он опаснейший из всех тех, кто находиться в Туве. Один тип мне рассказал, он, кстати, работает от нас не далеко, что жена его обратилась к нему и, теперь, у него ни на кого кроме жены не стоит.

– Херня все это! – засмеялся я. – Как мне кажется, все это самовнушение, кто-то из знакомых или же сама его супруга сказала ему о таком заговоре, порче, а он уже сам накрутил, вот и не стоит. Но, а если даже и так, то я за! Я против любого проявления ****ства в отношениях.

– В смысле? – не понимал он.

– В том смысле, что если их отношения исключают измену. И он, и она как бы против этого, а в действительности трахаются где-то и с кем-то на стороне. Это ****ство.

– По-твоему выходит практически все живут ****ством, так?

– Далеко не все. Многие живут честно, и я ничего не нахожу в том, что кто-то может без боли для чувства собственности делить с кем-то мужей, жен.

– Но, а ты?

– А что я? Почему нет? Если и ей и мне покажется, что необходимо освежить или разнообразить интимную жизнь, что в этом такого?

– Ну, не знаю… Я свою жену не представляю с кем то другим.

– Хорошо ведь! – говорил я, читая смс от Оксаны:

«Будешь подъезжать, позвони, я выйду встретить тебя. Все уже спят. Я приготовила тебе ванну».

– Я к таким отношениям не готов и вообще мне кажется это не нормальным, – делая громче радио, сказал он.

– Что мы знаем о норме? – вслух задал я вопрос, адресованный в большей степени себе.

Юра молчал. Мы ехали по практически пустым улицам города. Он засыпал, убаюкивая людей живущих в нем.

– Амулет впарил тебе, – резко входя в поворот, сказал он.

– Я если честно в шоке, не успел даже поблагодарить его.

– Все это неспроста…. Тут какой-то смысл, скрытый очень глубоко, с маху и не разберешься, что у него в голове, но неспроста, по-любому. Такие как он подарки не делают.

Меня рассмешил опасливый тон, которым говорил Юра.

– По-моему, ты преувеличиваешь и вообще Юр, может это действие гашиша сформировало такое опасливое отношение к нему.

– Колян, я уже давно не испытываю измены обкуренным, нет, я тебе говорю, он нереально мутный и ничего не делает спроста.

– Что предлагаешь? Выкинуть его?

– Нет, ты что! Носи, если он сказал. Просто я не понимаю, зачем он тебе его дал.

– И я тоже, лучший способ как-нибудь у него спросить об этом, – ответил я, видя в дали возвышающийся над другими домами зеленую крышу, манящего меня дома, где жила любимая женщина.

– Надо позвонить Оксане, – вслух сказал я, набирая ее номер.

– Аллёёё, – радостно сказала она.

– Я уже у твоего дома.

– Сейчас выйду.

– Давай.

– Даю, – смеялась она.

Юра остановил машину у ее дома.

– Ладно, Колян, до завтра, – сказал он, протягивая руку.

– До завтра!

Оставляя тоненькую струйку выхлопных газов, автомобиль под управлением Юры исчез вдали безлюдной улицы. Я смотрел ей вслед, сжимая в кулаке амулет подаренный странным, но вполне безобидным стариком.

– Коля, ну что ты стоишь? – донесся голос Оксаны, я обернулся навстречу ему, видя ее в дверях ограды, укутанную в шубу. – Холод такой! Пойдем.

– Пойдем, – ответил я, шагая к своей сбывшейся мечте.

Мы лежали в теплой ванне. Оксана обвила меня руками, опустив голову мне на плечо.

– Если бы ты, – мурлыкала она, – не держал меня за титички, я бы рухнула в ванну. Чувствовал, как у меня сердце стучало?

– Чувствовал и если бы я даже не держал тебя за титички, никуда бы ты не рухнула.

– Рухнула бы. Ты не представляешь, как мне было хорошо.

– Я тебе говорю, не рухнула! – улыбнулся я.

– Почему это?

– Висела бы на штыре.

– Коляяя, – засмеялась она, – штырь не выдержит моего веса.

– Напрасно ты так думаешь, с сегодняшнего дня он мне кажется как минимум ломом, сейчас он многофункционален. Он может служить тебе турником, можно даже стены им прошибать.

– Ну что ты городишь! – смеялась она. – Какие стены.

– Любые! Хочешь, вот эту продолблю?

– Нет, – сжимая обмякший член в руке, отвечала она, – не хочу, будем использовать его по прямому назначению. Ты знаешь, – вмиг став серьезной, продолжала она, – такое ощущение, что до тебя у меня не было никого.

– У меня тоже, Оксан, – поцеловав в ее крохотный носик, сказал я.

– И вообще мужчины у меня не было больше двух лет.

– А кто был? Женщины?

– Дурак, ну какие женщины? Вообще никого.

– Нет, ну кто-то же был? – смеялся я.

– Этот кто то, не живое существо.

– Вот значит, чем ты развлекалась, дожидаясь меня! Интересно взглянуть как ты это делаешь.

– Ничего интересного.

– Нет! Очень интересно.

– Ну, может быть, когда-нибудь. А пока, – сжав сильнее член, говорила она, – ты и только ты!

Нежной губкой я мыл ее тело, уделяя особое внимание ее силиконовым грудям, животу, ягодицам и бедрам. Вытерев ее тело полотенцем, она следом проделала тоже с моим, попросив меня натереть ее маслом для тела. Положив полотенце на крышку ящика для белья, я усадил ее на него. Вылив небольшое количество масла на ладонь, я предварительно растер его в ладонях, принимаясь за ее шею и плечи. Оксана откинула голову назад, прикрыв глаза. Мои ладони коснулись ее груди, набухших сосков, капелька масла скользнула между грудей, теряясь в ее крохотном пупке. Мои руки скользнули за ней, чувствуя ее упругий живот, коснулись бедер, икр, маленьких ступней, крохотных пальчиков. Она сдвинулась на самый край ящика, сильнее раздвинула ноги, давая моим рукам свободно скользить по внутренним частям ее бедер. Ее пьяный взгляд следил за мной, я стоял на коленях, перед той кого сам возвел в статус повелительницы. Мой взгляд прикован к ее розовому существу, это не та привычная, бездумная ****а, живущая по своим правилам, впускающая в себя всех кого только пожелает. Она – эрогенная зона, вызывающая цунами, массовые гибели людей, съедающая всех и вся заживо. Она и есть эрос Земли, тот который дарит жизнь, счастье, удовольствие.

ЛЮБОВЬ! Она – Оксана! Оксана – Она.

– Я могу забеременеть, – говорила она, лежа на моей груди.

– Я буду счастлив, – отвечал я, вдыхая аромат ее волос.

– Сережа обрадуется, он так сильно хочет братика или сестренку.

– А ты?

– И я захотела.

– И я тоже, а сейчас я хочу танцевать с тобой.

Она подняла голову.

– Прямо сейчас? Где?

– Здесь, сейчас, этой ночью, наш медленный – ночной танец. Что у тебя здесь есть?

– Коль, я даже не знаю.

– Сейчас, что нибудь найдем. Ну-ка, – приподнял я ее, она позволила мне высвободиться.

Я подошел к полке с CD.

– Так, что у нас тут есть? – говорил я вслух, просматривая футляры с CD. – Вот! Moby, альбом Play то, что надо.

Домашний кинотеатр поглотил диск, я нашел нужную композицию, убавил громкость.

– Оксана, – позвал я ее.

Она неуверенно встала с кровати, и я тут же обвил ее руками. Из стерео системы полился MOBY, она опустила руки мне на плечи и мы абсолютно нагие, танцевали, сильно прижавшись друг к другу.

– Оксан, я так сильно люблю тебя, что не знаю способа, как показать искренность и силу этого захлестнувшего меня чувства.

– Я чувствую, – говорила она, поглаживая мою спину, – этот день все перевернул с ног на голову, я боюсь говорить что происходит в моей душе, боюсь, потому что привыкла жить скрывая свои чувства. Коля, я знала, что ты будешь в моей жизни, мне стоило только увидеть тебя, и я сразу же поняла, что это ты.

– Если до конца быть честным, я давно видел и знал тебя, наш с тобой случай наглядно демонстрирует существование проекции мысли формы в реальной жизни. Единственное, – улыбнулся я, – о силиконе не было и мысли. Она ущипнула меня за ягодицу. – Но я, – продолжал я, – честно, только рад и еще волосы, в моих фантазиях ты была с русыми волосами

– Да?! – удивилась она. – Я только полгода как блондинка, а натуральный цвет русый.

– Ну вот, все в цвет.

– А что еще ты представлял?

– Только тебя и ничего больше.

– А Сережа?

– Что Сережа? Он твой сын, частичка того человека, которого я люблю, надеюсь он почувствует мою любовь.

– Ты знаешь, я сильно удивилась, что ты так просто нашел с ним общий язык. Он обязательно полюбит тебя, тебя не возможно не любить. Ты такой…. Я бы съела тебя, но просто покусаю, – сказав это, она вцепилась своими маленькими зубками в мою грудь.

Я гладил ее голову.

– Ты моя маленькая кусачка, – говорил я. Она целовала след, оставленный ее зубами.

– Коль, я никого не знаю так хорошо, как тебя. Окружающие меня люди требовали определенных моделей поведения, а с тобой мне не нужно думать как вести себя. Так спокойно и естественно мне не было никогда. Спасибо.

– Ну, ты что? – взяв в ладони ее лицо, говорил я. – я благодаря тебе и только для тебя такой. Только мысли о тебе заставили меня жить и видеть этот мир по-другому. Только ты наполнила мою жизнь смыслом, только для тебя я живу.

– Коля, я люблю тебя, – дрожащими губами прошептала она, не отрывая от меня увлажнившихся глаз.

– И я люблю тебя, – целуя ее лицо, говорил я. – А теперь будем спать.

– Что утром тебе приготовить?

– С твоих рук, даже яд, – улыбнулся я.

– Что ты любишь?

– Ни что, а кого. Тебя.

– Коль, скажи.

– Омлет и кофе, – сказал я, выключая музыку, – а теперь быстро в кровать, прижимаешься ко мне попкой и мы спим.

– Сейчас, трусики надену.

– Зачем?

– Не надо?!

– Возиться с ними с утра, могу разорвать их на тебе.

– Ну и что, – в ответ мне улыбнулась она, натягивая трусы.

– Смотри, вскоре нижнего белья не останется. Иди ко мне. – Она скользнула под одеяло, попав в плен моих жадных рук.

– Ты такая удобная, – говорил я, прижимая ее.

– Потому что маленькая?

– Потому что создана для меня.

– А ты для меня!

Я поцеловал ее в губы.

– Приятных снов, любимая!

– И тебе приятных снов, любимый, – ответила она, повернувшись ко мне спиной, прижимаясь крепкими ягодицами.

Плыли липкие, радостные дни, пропитанные соком Оксаны, ее счастливым смехом, радостью Сережи. Я грелся в их искреннем, не искусственным свете, впервые чувствую себя ЖИВЫМ. Я питал окружающий мир чистой энергией, я как и они освещал его, согревая все вокруг. Мое чувство росло превращаясь вполне осязаемое, им я обнимал Оксану, Сережу, все человечество, я прикасался им к Создателю, благодаря ЕГО за ЖИЗНЬ дарованную мне. Я парил на нем, подобно ангелу, мне не нужны были ноги, только ОНА – Безграничная любовь!

Обдуваемые холодным осенним ветром, мы втроем стояли на перроне. Юля уезжала.

– Ладно, Оксан, прощаемся не на веки. Еще увидимся, я так рада за вас, любовалась вами все последние дни, – искренне говорила Юля, – Коль, – взглянула она мне в глаза, – через неделю тебя ждем, я все подготовлю за это время.

– Спасибо, Юль, – благодарил я.

– Ну и командировочка, – улыбнулась она, – ладно, счастливо оставаться, я побежала, и вам хватит мерзнуть.

Ее губы коснулись моих щек, я помог ей занести сумки, и она исчезла в вагоне.

– Поедем домой, – говорил я, утопая в ее грустном взгляде.

– Ты хочешь кушать?

– Нет, а ты?

– Немного, тогда в Абазе поедим.

– Хорошо, – согласился я.

Мы быстро выехали из Абакана, пропитанного углем, алюминием, бесчеловечной властью, такими же пытками, произволом, насилием, отсутствием надежд на перемены, СТРАХОМ. В этой маленькой Швейцарии, как называет ее Лебедь, находиться один из заразных очагов правового нигилизма, без Божия, семейной преступности, захвативший все рычаги власти. Хакасия – рай для безбожников и садистов. Я слышал сердечный стук угнетенных, он больно бил по моим перепонкам. Страдания чистых перед Богом и людьми, людей, оглушительным криком неслись из поселка Молодежный, из застенок Черногорска, из зараженного Минусинска, стены которого помнят преступника Ильича.

Глаза бесов в женских и мужских обличиях, облаченных в мантии судей, формы прокуроров, полицейских, пиджаки, сорочки, угрожающе пылали адским огнем. Они рыскали день и ночь и, обнаружив в ком-то хоть малейшее проявление воли, протеста, безжалостно поглощали его ненасытной пастью, пережевывая безупречно работающей системой пыточных лагерей и тюрем.

Перекусив в Абазе, мы пересекли Саяны, защищающие людей от заразы, живущей совсем рядом.

Город спал. Спала Оксана. Плавно разрывая холодный воздух, заполнивший улицы города, я думал о предстоящей встрече с отцом Оржака. Будто почуяв мою потребность в беседе с ним, он сам через Оржака пригласил меня к себе в Ак—Довурак, мысли о шамане напомнили мне о странном кусочке меха, обвязанного кожей, висящего на моей шее, но самое интересное заключалось в том, что аналогичный амулет он подарил Оксане, за месяц до нашего знакомства. Она не носила его не шее, считая его не эстетичным, но не отрицая его магической силы, всегда держала его при себе, в бумажнике.

Утром я сидел напротив Юры, любуясь его беззаботным лицом.

– Мистер «здоровье» увольняется? – улыбаясь, спрашивал он о Валере, находившимся в кабинете Оксаны.

– Или увольняет, – безразлично отвечал я.

– Ты ему все карты спутал, и слава Богу. Я и наверное многие, да Оржак? – громко спросил он, ища поддержки своим словам у проворно стучащего по «клаве» Оржака.

– Ты про что? – оторвался он от монитора.

– Про этого, – показывая пальцем на дверь кабинета Оксаны, ответил Юра.

– А…, – улыбнулся он, – вы о писающем сидя мужчине, нормальный ход, заебал он и одного Малахова нашей стране более чем достаточно.

Отварилась дверь, увлекая наше внимание, с торжественным выражением лица и злым взглядом, он мельком рыкнул на каждого из нас глазами, покинув офис.

Вышла Оксана, мило улыбаясь.

– Валера у нас больше не работает, сообщила она, стоя в дверях.

Юра захлопал в ладоши, Оржак поддержал его.

– Хватит издеваться, – все так же улыбаясь, говорила она. – Он чувствует себя чужим и бесполезным в нашем маленьком коллективе.

– Как же долго он шел к понимаю этого факта. Тугой тип! – смеялся Юра.

– Юра! – пытаясь выглядеть строго, воскликнула она. – Не будем обсуждать бывшего сотрудника в таком свете, в его отсутствие.

– Все молчу! – шутя сказал Юра.

– Коля, зайди, – обратилась она ко мне, лаская взглядом.

Я закрыл за собой дверь, она повисла на мне, обвив шею руками.

– Коленька, котик мой.

– Что ты, кошечка?

– Я люблю тебя!

– Я тебя тоже, жизнь моя! – говорил я, утопая в ее счастливом лице.

– Целый день тебя не увижу, – смешно изображая недовольствие, сказала она.

– Не успеешь даже соскучиться.

– Пять минут тебя не вижу и уже скучаю. Сережу, значит, вы увезете домой?

– Увезем, – ответил я, – ну все, хватит тереться об меня, – пытался освободиться из ее объятий.

– А то что?! – не убирая рук, спрашивала она.

– А то!

– Что?!

– Затыкаю тебя.

– Я не дам!

– А я спрашивать не буду.

– Я буду сопротивляться!

– Ну хорошо, – сказал я, крепко вцепившись в ее ягодицы, приподняв.

– Коооль! Все, все.

– Что все? – не отпускал я ее. – Позавчерашний сценарий хочешь, только на рабочем месте?

– Хочу, но не здесь. Ты у меня дикий котик, – замурлыкала она.

– А ты у меня, кошечка маньячка.

– Я у тебя такая. Ну все отпусти меня.

Я опустил ее, сев на кресло, поправив юбку, она специально плавно прошлась от двери к своему креслу за столом, демонстрируя ягодицы, обтянутые узкой юбкой.

– Вижу, вы никак не успокоитесь, мадам. Играетесь.

– Коленька, – мурлыкала она, я хочу, прихочу.

– В чем дело? Тихо, молчком.

– Неа, я так не смогу.

– Все короче, – встал я, – пошел я к мужикам, а вот еще! – направился я к ней.

Она смотрела мне в глаза.

– Что?

– Встань, – сделав суровый вид, сказал я.

Она повиновалась.

– Что, Коль?

Я улыбнулся.

– Поцеловать и шлепнуть тебя по попке.

Она вытянула губы – я поцеловал ее, выгнула спину – я шлепнул ее.

Все были на своих местах, только я вышел из кабинета, как туда шмыгнула Света, не понятно почему избегающая даже самых не значительных контактов со мной. Оржак стучал по клавиатуре, я сел напротив Юры.

– Ты знаешь, – говорил он, – только сейчас я понял где, а точнее на чем живем мы….

– Ну и на чем же? – спросил я.

– На клиторе России, – серьезно отвечал он.

– Это почему же? – спрашивал я смеясь.

– Ничего смешного, это действительно так. Клитор – Тыва, левая грудь – Краснодарский край, правая грудь – Бурятия, а анальное отверстие – Москва, она же жадный рот.

– С Москвой понятно, а вот с остальным…

– И с остальным как мне кажется все предельно

о, – с деловым видом продолжал он, – Тыва…. Клитор, потому что дарит удовольствия большей части России, благодаря ей люди парят и мечтают. И дело вовсе не в хорошей почве и знойном лете, дело в энергии, которую она излучает. Мы счастливые люди, Колян!

Оржак громко засмеялся.

– Юра, хватит ахинею нести, сам не работаешь и мне не даешь.

– Кстати, – спокойно отвечал он, – я говорил не с тобой, а с Коляном. Твоей работе я никак не мешаю.

– Кстати, – передразнил его Оржак, – мы находимся сейчас в одном помещении и твои очередные галлюцинации невозможно пропустить мимо ушей. Что у тебя в башке?

– То, – улыбнулся Юра, – чего, судя по всему, у тебя нет.

Я любовался их словесным, взаимным поглаживаниям. Они абсолютно разные, но именно это разное восприятие окружающей действительности, эта разнополярность сделала их родными людьми. Слово «Дружище» из их уст несет в себе настоящую заботу, теплоту, участие не в банальном совместном распитии спиртного, отдыхе в сауне, просмотре футбола. В этом слове заключено вечное – Настоящая мужская ЛЮБОВЬ!

И я их ЛЮБЛЮ всем сердцем.

– Ладно, мега, – смеясь, останавливал он разошедшегося Оржака, – хорош! Слезы бегут.

– Ну и дурогон же ты, – заключил Оржак.

– Дружище, – продолжил Юра, – и только по этому, мы не превратились в серых офисных мышей, обросших разной сранью. Ты взгляни на себя, тебе почти сорок, а ты как огурец! И все благодаря, как ты выражаешься, дурогонству, а иначе нашему позитивизму. Мы, к счастью, не склонны смотреть на мир в увеличительную призму, видя проблемы, препятствия не преодолимыми, а напротив переворачиваем ее, добавляем иронии, делая из огромного адского цербера маленькую вошь. И эти маленькие вошки не наносят нам никакого физического, морального вреда, мы для них смерть, противопедикулезная мазь!

– Браво, – смеялся Оржак, – мне надо закончить, нам ехать после обеда. Поэтому прошу, без галлюцинаций.

– Работай, – махнул рукой Юра, – Колян, ведь так же?

– Так, без всяких сомнений, – подтвердил я. – И еще, как я считаю, человек остается молод телом и душой, если ему удалось обуздать «Я». Эгоцентризм – самый страшный яд.

– Конечно, – согласился он, от засранного эго все проблемы, лучшая схема его планомерного уничтожения – посвящение своей жизни, себя – другим. В моем случае это семья, друзья, ЖИВЫЕ ЛЮДИ.

– В мертвых вдохнуть ЖИЗНЬ без их собственного желания, невозможно, – сказал я, вспомнив Иру, живущую в бессердечном, сером, лживом мире, окруженная такими же бездушными, биологическими машинами, из романов Уэльбека.

Перекусив в кафе, мы довезли из школы Сережу домой. У школы он стоял в компании одноклассников и, увидев нас, скрывая радость, подошел к нам, деловито пожал руки, сел в машину. Где тут же сбросил маску серьезного, взрослого мужчины, показывая детскую непосредственность и искреннюю радость встречи. Всю дорогу он рассказывал о событиях, происходящих в школе. О девочке Наташе, о друге Игоре, дравшимся за школьной теплицей, о том, что он отжался от пола двадцать пять раз, получив оценку пять.

Прощаясь с нами у дома, он пламенно жал руки, попросив меня скорее возвращаться.

 

Глава 11. У шамана

Всю дорогу я провел в полусонном состоянии, неизвестно почему у меня пропала тревога, не оставлявшая два дня. Стоило нам выехать из города, мое сознание куда-то пропало. Пропали бесконечные хороводы мыслей, я не думал не о чем, даже о ТОЙ, которая является моей жизнью. Состояние, обретенное мной, ни что иное как НЕ УМ, ПУСТОТА, нет, это именно НЕ УМ. Пустота, все-таки есть порождение сознания, я же был лишен любых созерцаний, способов познания – меня не существовало. Цепкость сознания ощутилась после короткого: «Приехали», произнесенного Оржаком.

Слух, зрение, осязание жадно поглощали информацию, выстраивая схемы, алгоритмы. Мы остановились у большого каменного дома с низкой разноцветной оградой и гостеприимно открытой калиткой. Большое толпище кудахтающих, крякающих птиц испуганно разбегались, открывая нам дорогу. Из маленькой постройки расположенной справа от дома, появился он. В синем, давно не стиранном, стеганном, засаленном халате. В резиновых калошах на босую ногу и с неизменной, многозначительной улыбкой на лице.

Оржак учтиво поклонился, я последовал его примеру, в ответ он тоже поклонился нам, следом пожав нам руки.

– Проходите, – смешно сказал он, – указывая на дверь дома.

Сени, еле освещенные светом, проникающим через два оконца, не смотря на свой большой размер, сковали меня развешанными повсюду, разного размера вениками трав. Шаман ловко обошел нас, снял веник из высохших прутьев, что-то забормотал, сметая с нас невидимую пыль.

После этой пяти минутной процедуры мы прошли в дом. Оржак что-то говорил ему, тот удовлетворенно кивал головой.

– Колян, проходи, – жестом указал он на открытую дверь. – Присаживайся, мы сейчас.

Я прошел в ярко освещенную комнату, с плоской люстрой в форме диска. Мой взгляд приковал пол, устланный коврами с изображениями разных животных и символов. В самом центре комнаты расположился столик на крохотных ножках, окруженный мягкими пуфиками, на один из которых я присел.

Вошел Оржак с высоким, из белого фарфора чайником и стопкой такого же цвета пиал.

– Колян, – говорил он, расставляя пиалы на столик, – чай нужно пить, плотно прижимая пиалу, обеими ладонями рук, маленькими глотками и прямым позвоночником. Тогда твое тело равномерно наполниться энергией.

– Ясно, – ответил я, ощущая как сознание, пропитывается загадочным мистицизмом. – Даже не знаю, как с ним говорить.

– Не волнуйся, – улыбнулся он, – обычно и вообще, он уже все знает наперед, не старайся контролировать ситуацию, позволь ей течь самостоятельно.

– Могу ли я тут что-то контролировать.

– Конечно нет, но этот факт не должен тебя беспокоить.

– Странно, но я спокоен как удав.

– Вот и отлично!

Вошел шаман в черном, расшитым золотыми нитями халате. Перед собой он держал коричневого цвета деревянный футляр, небольшого размера, напоминавшим мне футляр под макеты старинных пистолетов, продающихся в подарочных отделах. Бережно опустив футляр, он присел напротив меня, взглянув на Оржака разрешая разлить ароматный, зеленый чай по пиалам.

Несколько минут шаман что-то говорил с закрытыми глазами, я внимательно вслушивался в слова не понимая ничего. Открыв глаза, он улыбнулся, глядя мне в глаза, что-то сказал Оржаку.

– Отец благодарил Землю, – говорил Оржак, – силы, помогающие нам, просил сил и здоровья нам всем.

Шаман одобрительно кивнул, подтвердив верность сказанного.

– Щай, – сказал он, указывая на пиалу. Я взял ее, следуя инструкциям полученным от Оржака.

Чай неприятно вязал язык, слишком терпкий и очевидно смешенный с какими-то травами.

Хитро улыбаясь, он пил чай, не отрывая от меня глаз.

– Горький? – спросил он, без того смешного акцента.

– Да, вяжет рот, – ответил он.

– Плохо так говорить, – все так же чисто сказал он, сильно удивив меня.

– Я вас отлично понимаю.

Ничего не ответив, он поставил пиалу на столик, раскрыл футляр, вынул из него курительную трубку, с необычно длинным мундштуком, следом вытащил из кармана небольшой из серой кожи кисет, при этом что-то бормотал себе под нос. В моей памяти всплыл разговор с Юрой и Оржаком о сильном действии курительных смесей, вызвав во мне тревогу. Я взглянул на Оржака, он, понимая мое беспокойство, молча прикрыл глаза, убеждая – Все хорошо!

Шаман коснулся моего колена, сменив привычную мне хитрую улыбку на пугающую серьезность.

– Ты живешь честно, чисто, без малейших примесей акцента говорил он, съедая меня черными глазами, – это очень похвально. Знаю обо всех трудностях, через которые ты прошел, чтобы обрести счастье, но это не конец пути. Ты отрицаешь тех, чьи силы в нашем мире очень велики. Не умея при этом проходить мимо их, не раздосадовав.

– Кого же? – не понимая, спросил я.

– Богов, – ответил он, прикуривая трубку.

– Я считаю, он один.

Выпуская клуб дыма, с усмешкой говорил он.

– Их ровно столько, сколько людей, лишь своим могуществом они отличаются, ты же обращен лишь к первоисточнику всего, не считаясь с теми, кто оказывает непосредственное влияние на нас, что вскоре может их раздосадовать. Кури, – протянул он мне трубку.

Без лишних вопросов, я взял из его рук трубку с сильно обслюнявленным мундштуком, зажав его в зубах, я раскурил ее посильнее, прежде чем сделать глубокую затяжку. Дым плотный, льющийся, охлаждающий, словно мята, субстанцией заполнил легкие, моментально успокоив мой тревожный разум. Тревога улетучилась вместе с дымом, выпущенным в потолок.

– Кури, – опять сказал он.

Я затянулся на этот раз сильно, что легкие будто сковал лед, я запаниковал, он, увидев это, взял из моих рук трубку, улыбнулся, будто разрешив дыму коснуться меня. Я выдохнул, ощутив еле уловимое дрожание тела и далекое жужжание в ушах. Мой взгляд был прикован к его двум черным, не имеющим дна океанами. Тело слабело, мышцы спины и позвоночник не справлялись с навалившимся грузом.

– Не замыкайся на теле, – лились из его не шевелящихся уст слова.

Ответить я не мог, лишь что-то пробормотал, вызвав улыбку на его лице.

– Говори сознанием, тебе не нужен язык, – неизвестно как в голове возникли его слова.

«Как?», – пульсировало в моей голове вопрос.

– Просто, говори и все.

«Я не умею», – мысленно ответил я.

– Ну, вот же, получается, – сказал он, не шевеля губами. Его слова не являлись звуковыми вибрациями, улавливаемые моим слуховым аппаратом, они возникали неизвестно как в моей голове.

«Зачем вы дали мне этот амулет и такой же Оксане», – сформулировал я вопрос.

– И ты, и она слабы. Вы оба отдались созидающей энергии, считая других гораздо слабее, чем-то крохотным и не имеющем влияние на ваши жизни.

«А они в силах оградить нас от других сил?»

– Нет, – раздался голос в голове. – Такой уверенности нет, только вы сами в силах оградить себя от того, что является лишним в вашей жизни.

«От чего, я не понимаю».

– От того, что вы порицаете.

«Но именно своим порицанием мы не даем прорости этому в нас».

Смех эхом пронесся в моей голове.

– О каких ростках ты говоришь, если в тебе огромный ветвистый сад. Все, кто хоть как-то не схож с тобой, не соответствует твоим критериям «чистого», – он смеялся, – «светлого» человека, вызывают в тебе ненависть, отвращение, злобу. Твое якобы неделанье в материальном мире, в большей степени питает эти, как бы чужие тебе силы. Им вовсе неважно порицаешь их ты или же боготворишь, важен факт того, что твое сознание цепко держится за них, а это значит, что они живы и соответственно принимают участие в формировании ситуации, присущих их энергии. Лишь сейчас они притаились, давая любви наполнить тебя, но они обязательно проявят себя, упиваясь тем количеством энергии, которую ты накапливаешь.

«Во мне нет ничего кроме ЛЮБВИ».

Его смех больно бился в голове.

– Ты любишь человечество, но не каждого в отдельности.

«Я люблю всех», – возразил я.

– А как же Ира, Вася, Андрей, Саша? Этот список может быть бесконечным.

«Мертвых ЛЮБИТЬ НЕ ВОЗМОЖНО».

– Человек всего лишь сосуд, наполненный разными силами, в идеале одной. Не все люди понимают это и способны выбрать именно ту, в союзе с которой ему будет комфортно сосуществовать. Человек жив, пока его разум питает силы, живущие в нем. Эмоции – их еда. Ты выбрал сильную созидающую энергию, но не избавляешься от разрушительной ненависти. В одном сосуде эти силы жить не могут. Твое чувство сильно, но охватывает лишь узкий круг соответствующий твоим внутренним критериям.

«Разве этого мало? Любить хоть не многих, но всем сердцем?»

– Мало, – громко звучал его голос, – для того чтобы исключить влияние других сил на твою жизнь.

«Но как возможно любить мертвое?»

– Так, как ЛЮБИТ ИИСУС и множество людей без оценочных признаков и не возвышая себя над якобы мертвым. Полюби их всех без исключения, всем сердцем или же не цепляйся за те силы, которыми наполнены они, не давая им возможности вмешиваться в твою жизнь. Не обозначай ни вслух, ни мысленно энергии, отпусти то, что тебе не нужно. Настрой сознание на созидание.

«Как? Если даже утюг кричит о чванстве, убийствах, предательствах. Только порицанием этих ядов мы выращиваем себя, становясь ЛЮДЬМИ, а не бесчеловечными животными».

– И те и другие, есть только в тебе, отпустив другие энергии, ты никогда не заметишь их проявления вовне. Просто скользи по ним, не деля их на разную полярность, не цепляясь за них. И не подпитывая их! ОТПУСТИ ВСЕ И ЖИВИ, наслаждаясь безграничной ЛЮБОВЬЮ, наполняя ей все сосуды.

«Сложно представить жизнь без оценок и категорий».

– Так кажется только на первый взгляд, трудностей тоже нет, если их не питать, выкинь их из головы. НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ исключает оценки. Теперь спи, – раздался голос, и я рухнул под неведомой тяжестью.

Мой сон нарушило прикосновение Оржака к плечу.

– Колян, нам пора ехать.

Мне казалось, я проспал целую вечность.

– Сколько я спал?

– Минут сорок, – ответил он.

– А кажется как будто лет сто.

– Голова не кружиться?

– Нет, – ответил я вставая, чувствую себя отдохнувшим и полным сил.

– Пойдем, отец ждет нас.

Мы вошли в светлую, просторную кухню. Шаман разливал в глубокие чашки парящую похлебку. Свой черный халат он сменил на тот, в котором нас встретил.

– Садись, – заботливо отодвигая стул, сказал Оржак.

Мы сели за стол, шаман так же прикрыл глаза, бормоча себе под нос молитву. Закончив, он взглянул мне в глаза, все так же хитро улыбаясь.

– Пеите, – опять смешно говорил он.

Я взял обеими руками чашку, отхлебнул жирного, мясного бульона с взбитыми в нем куриными яйцами и приправленного зеленью. Вкус этого бульона напомнил мне самое вкусное, из всего того что я пробовал за всю свою жизнь.

Мне было лет десять, уже не помню почему, я был закрыт дома, родители отлучились на дачу и через несколько часов должны были приехать. По одному из двух тогда существующих телеканалов транслировали фильм «Пеппи длинный чулок». Я заливался смехом, в одно мгновенье почувствовав сильную боль в паху, боль была настолько острой, что я не мог дышать полной грудью. Около получаса я лежал не шевелясь, боль немного отступила и мне удалось добраться до телефона. Бабушка и тетка, уже через десять минут стояли надо мной с испуганными глазами. Обследовав меня, моя тетка сообщила: «Аппендикс». Приехали врачи, подтвердили предположительный диагноз. В сопровождении бабушки меня везли в больницу. Всю дорогу я прислушивался, работает ли сирена и представлял, как все понимающе уступали дорогу «Скорой помощи» с включенном мигалкой и жалобно воющей сиреной.

В больнице пожилая женщина приложила ледяную грелку к правой стороне паха и поставила в плечо укол, от которого мне ужасно захотелось спать. В операционной меня сильно смутили молодые медсестры, бережно раздевавшие меня. Абсолютно нагой, с пылающими щеками, в смешной шапочке на голове, меня положили на операционный стол. Седоволосый анестезиолог поднес к моему лицу маску.

– Нужно глубоко, несколько раз вдохнуть, – сказал он, опуская маску.

Я вдохнул, ощущая неприятный вкус, замотал головой, пытаясь скинуть маску.

– Что такое? – убрав маску, спросил он.

– Не вкусный воздух, – ответил я.

Он поднес маску к своему лицу.

– Вот сейчас вкусный, – обманул он меня.

Я вдохнул вновь и уже не видел его лица. Через несколько часов я пришел в себя, видя троящуюся, плачущую мать. В этом белом халате она казалось мне невероятно красивой сказочной феей. Я только и смог ей сказать: «Мам, приходи завтра, я хочу спать». Через трое суток, как и все эти дни с самого утра, мама уже была у меня. С сегодняшнего дня мне разрешили понемногу принимать пищу. Она достала из пакета банку с куриным бульоном и спелые персики, ставшие на всю мою жизнь любимым фруктом. С каким удовольствием я пил этот бульон, расспрашивая, что в нем такого, что он такой вкусный. Мама улыбалась, говоря: «В нем моя любовь, сынок». Это была чистая правда, ее ЛЮБОВЬ безгранична ко мне.

– Вькюсный? – все так же смешно спрашивал шаман, зная ответ.

– Да, лишь однажды я испытывал схожее удовольствие от пищи.

– Зьнаю, зьнаю, – отвечал он, улыбаясь.

– Почему вы так говорите? Ведь вы можете говорить абсолютно чисто.

Он засмеялся.

– Только никому не говори об этом, – была это шутка или вполне серьезная просьба, я не знаю.

– Хорошо, – ответил я. Без единого слова мы, как мне показалось, с одинаковым удовольствием осушили чашки.

– Пора вам, – поставив чашку на стол, сказал он.

Навалившись на машину, я наблюдал за тем, как Оржак практически бегом таскал из надворной постройки, служивший амбаром или складом, огромные куски маралятины, банки с грибами, ягодой, аккуратно укладывая все в багажник.

С неизменной улыбкой на лице ко мне подошел шаман.

– Множество вопросов мучает тебя, не на все нужны ответы. Ты определил свое Божество и живи с ним, все остальное оставь. Береги женщину и своих детей, учи их познанной тобой ЛЮБВИ. Ты искренен и Божеству это нравится, оно хранит тебя и будет с тобой ВЕЧНО!

– Спасибо, вы мне очень многое открыли.

Он засмеялся.

– Ты сам все открыл. Думающему человеку не нужны советы, он все найдет в себе. Я лишь помог тебе спокойно поговорить с самим собой.

– Но как же, – удивился я, – там, в доме, вы рассказали мне о множестве Богов и…

– Ты говорил сам с собой.

– Но…., – сорвалось с моих губ.

– Ты все правильно понимаешь и чувствуешь, вскоре ты сможешь видеть, что устройство жизни то, каким ты открыл его сегодня. Сомнения и все пройдет.

Я вдруг вспомнил об упомянутых детях, которых у меня нет, не считая Сережи.

– Вы говорили о детях, – говорил я, – у меня их нет.

– Уже есть, – улыбнулся он.

– Вы имеете в виду сына Оксаны?

– И его тоже.

– Я не понимаю, – не отставал я.

– Немного терпения и все поймешь.

– Она беременна?! – сердце мое замерло.

– Да, – ответил он, разрешая ему лихорадочно забиться.

– Спасибо! – радостно благодарил я его.

– Моего участия в этом нет, – смеялся он.

Его «Да» опьянило меня, не было и чуточки сомнения в том, что он мог ошибиться. Он знал! Мои мысли, душа неслись к ТОЙ, в чьем теле взращивалась частичка нашей любви.

Мы быстро простились с ним, и только Оржак тронулся, я лихорадочно набирал ее номер. Один гудок, второй, третий….

– Ну что ты там, – вслух сказал, заставляя Оржака улыбнуться.

– Да, – наконец я услышал ЕЕ голос.

– Оксана, что так долго не отвечаешь?

– Сразу ответила, что случилось?

– Случилось! Ты беременна.

Ответа не последовало, только гнетущая тишина.

– Алло, Оксана, ты слышишь меня?

– Слышу, – слишком холодно ответила она.

– Ты беременна, – еле слышно повторил я.

– Я слышала, – убивала она меня холодом. – Откуда ты знаешь?

Давление в висках вот-вот готово было разорвать мой мозг.

– Не все ли равно? – еле сдерживая себя, чтобы не закричать, спокойно ответил я.

– Что ты так разговариваешь со мной? – задала она вопрос с ноткой недовольства, разжигая во мне пламя, способное уничтожить все живое вместе со мной.

– Теперь я и не знаю, как говорить с тобой.

– И не говори, – сказала она, разорвав мое сердце.

Дрожащими пальцами я отключил телефон. Оржак взглянул на меня, его взгляд исполнен пониманием.

– Откинь кресло, ехать долго, спи.

– Увези меня в гостиницу, – попросил я его, опустив спинку кресла.

– Хорошо, – ответил он, но я уже не мог разобрать сказанное им. Мой мозг, сердце, душа, не знали определения этому слову, они жили другим, но невероятно мощным – Все ПЛОХО!

Натянув посильнее капюшон, скрывая глаза от солнца, светившего не для меня, я опустил свое инвалидное тело на кресло. Я не ощущал конечностей, только адский огонь в груди. Вот эта более могущественная сила, о которой я узнал, вот то, с чем я должен жить в союзе. ЛЮБОВЬ? Любить людей? За что? За их ложь? Их язык годен лишь на то, чтобы лизать задницы, члены, клиторы, таким же, как и они сами. Их глаза могут только смотреть, но не могут видеть, их интересует обертка, фантик, сраное мясо, им интересно все, что только можно потрогать и поймать мертвым взглядом. Я ненавижу людей, ненавижу себя, ненавижу ЕЕ, ту, за которую отдам ЖИЗНЬ не задумываясь, ту, без которой я – МЕРТВАЯ высохшая река….

– Колян, – толкнул меня Оржак, – Оксана звонит мне.

– Звонит, значит надо, мне все – равно, – не шевелясь ответил я.

Я не хотел слышать о чем говорит с ней Оржак, я даже хотел заткнуть уши, но отказался от этой смешной мысли.

– Хорошо, – ответил ей Оржак, выслушав ее.

– Колян, включи трубу, – попросил он.

– Только для того, чтоб она не заебывала тебя…

Говорить и даже думать о ней мне не хотелось, все так же лежа я достал из кармана мобильный NOKIA Connecting people, но только не сейчас. Через минуту заголосил Ferry Corsten «Made in love».

– Говори, – сухо сказал я.

– Коля, ты обиделся? – в ее голосе появилась тревога.

– Нет.

– Приедешь, и мы поговорим.

– Я не вижу даже предмета.

– Ты романтик, но жизнь совсем иная, что тебе хотелось услышать, мои радостные возгласы? Это ребенок, ты в моей жизни меньше двух недель, и где ты будешь со своей романтикой через год?

Я не мог ее слушать, не мог сдержать слезы, как ОНА может говорить такое. Я не мог любить ЭТО ЖИВОТНОЕ.

– Все? – спросил я, еле справляясь с давящим мое горло комом.

– Нет, не все! – зло сказала она.

– Я слушаю.

– Короче, – практически кричала она, – приедешь домой, поговорим.

– Это будет через дня четыре.

– Вещи приедь забери СВОИ!

– Выкинь, – сказал я, отключив телефон.

Я залез во внутренний карман куртки, вынул бумажник. Паспорт, водительское удостоверение, немного денег, кредитная карта VISA, которая обеспечит мне комфортное проживание и дорогу домой.

– Не горячись, Колян, – с искренней заботой в голосе, говорил Оржак. – Женщины иногда ведут себя вопреки нашим ожиданиям, семь пятниц у них на неделе. Сегодня хочу, завтра не хочу. Так что завтра может быть по-другому. Не принимай поспешных решений.

– Оржак, как можно подсластить говно? Согласись, никак, я ценю твое участие, но оставь пожалуйста усилия смягчить его вонь.

– Тебе нужно поспать и наверное выпить.

– В алкоголе спасения нет, я знаю. Вот в царстве Морфея, возможен отдых. Ничего, переживем, – ободрившись, сказал я.

– Нормально все будет!

– По-любому, – согласился я, выдавив из себя улыбку.

У гостиницы я сразу заметил ее автомобиль.

– Ладно, друг, до завтра, – протянул я ему руку.

– Давай, утром подъеду, – пожал он мне руку.

Мерзкий, холодный ветер с мелкими каплями дождя бил в лицо.

– Коля, – услышал ее голос.

Я остановился не оборачиваясь.

– Коль, поедем домой, – с тревогой в глазах говорила она, – я наговорила глупостей. Разве ты не понимаешь, насколько это серьезное решение.

– Понимаю. А трахаться без гандона ты думала об этом? – смотря сквозь нее, спросил я.

– Конечно. Всегда можно сделать аборт.

– Я тебя не знаю, – сказал я и пошел к гостинице.

Она схватила меня за куртку.

– Послушай.

– Что? Очередную ****ь?

– Как ты говоришь со мной? – делая возмущенный вид, сказала она.

Злой смех вырвался из меня.

– Мне нужно наверное обидеть тебя, с гандоном проще порвать. В данный момент от романтики не осталось и следа, так что мадам оставьте эти пустые сцены. Мне нужно снять номер.

– Постой, – вцепилась она в мою руку.

– Что?

– Я люблю тебя, – слезы брызнули из ее глаз, не производя никакого эффекта на меня.

– И я тебя тоже нет. Прощай.

– Как? – спросила она, ослабив хватку. Я легко освободился и вошел в холл гостиницы, оставив ее стоять под таким же мерзким дождем, как и она сама.

Не раздеваясь, я рухнул на кровать. Мысли бешеным хороводом неслись в голове. «ТЫ РОМАНТИК», «Я никогда не чувствовала себя естественно», «Тебя я знаю лучше, чем кого бы то ни было», «Я твоя навеки», «Теперь я тоже хочу», «ВСЕГДА МОЖНО СДЕЛАТЬ АБОРТ», «ГДЕ СО СВОЕЙ РОМАНТИКОЙ ТЫ БУДЕШЬ ЧЕРЕЗ ГОД?»

Действительно, где я буду? В мерзких когтях ненависти, жадности, зависти, лжи, чванства? В том, с чем последние семь лет, я веду непримеримую войну с тем, что я практически победил и оставил разлагаться их скелеты на жарком, ярко светящем солнце – ЛЮБВИ. Где?….

Заголосил мобильный, вырвав меня из хоровода режущих мыслей, передав в когти более жестокой действительности.

Звонил Юра.

– Але, – сказал я в трубку.

– Колян, я уже подъезжаю к тебе, не спишь еще?

– В данный момент нет.

– Выспишься на том свете. Как ты?

– Нормально, – врал я.

– Поверю что нормально, какой номер?

– Тридцать два.

– Пьешь?

– Нет.

– Правильно! Все, сейчас буду.

Прикурив сигарету, я открыл окно, впуская холодный ветер, он подхватил тяжелые шторы, заставляя их плавно махать, прощаясь со мной навсегда.

Раздался стук в дверь. Юра пожал мне руку, сев в кресло.

– Что у вас случилось?

– Тебе правда интересно, даже мне уже это не интересно.

– Тебе понятно. Давай без настроя, что всё и всё говно, о’кей?

– О’кей, – согласился я.

– С чего ты вдруг собрался уезжать, Оржак так толком мне ничего не сказал, Оксана что-то исполнила?

Я засмеялся.

– Она реально исполнила, иначе это назвать никак нельзя.

– И что же?

– Юр, мне так не хочется говорить об этом.

– А мне и Оржаку не хочется, чтобы у вас все закончилось не начавшись. Неужели действительно что-то случилось серьезное?

– На мой взгляд, более серьезного быть ничего не может. Она не доверяет ни мне, ни себе и называет то, что стало для меня Священным, банальной романтикой. Сам виноват, навыдумывал себе ***ни, по правде сказать, какой-то, а она умело мне подыграла, вот и все.

– Да…, – многозначительно произнес он. – Колян, она же женщина, у них часто возникают разного рода сомнения. Может ты сам отодвинул какие-то нерешенные, недоговоренные моменты. Для тебя они возможно решенные по умолчанию, а для нее нет, и имеют принципиальную важность.

– Юра, этим и отличаются настоящие, искренние чувства от остального говна. Если ее что-то тяготило, вызывало сомнение, почему просто не сказать мне об этом?

– Она женщина.

– И что?

– А то, что их голова с детства забита в большей степени разной сранью, чем у мужиков. Херовы изюминки, интригующие тайны и прочее. А та концепция паритета, которая была и основой ваших отношений….

– Нет, – прервал я его. – Основа ЛЮБОВЬ!

– А паритет?

– Как без него, не рабыня же она моя.

– Вот именно! Оксана пока не готова к паритету, он пугает ее. Ей не понятно это. Она может быль или порабощенной или же чувствовать себя госпожой, только в этих моделях она знает разные приемы для контроля ситуациями. Грубо говоря, управления тобой. Если бы она была тупая по сути своей, конечно, я бы не говорил тебе, что можно что-то исправить и показать ей совершенно иное качество отношений. Не то, каким она жила, живет и будет жить, если кто-то, а этот кто-то, никто иной как ты, заставит ее расти, и жить, не руководствуясь опытом подруг, знакомых и собственными, не совсем удачными.

– Может быть, именно в том и кроется проблема, что она не тупая по сути своей, как ты выразился. Умная, именно в том отвратительном и ненавистном мне смысле.

– Колян, тогда я вообще ничего не понимаю, кого ты любил?

– Любил… Я и сейчас ЛЮБЛЮ, но не ту, какой я впервые встретил ее и не ту, какой она есть сейчас.

– Я, конечно, не замечал многоликости в ней, но это, Коля, ты же видишь повсеместно. Главное в ней есть та, которую ты полюбил.

– В настоящее время ее нет, и, видимо, эта на порядок сильнее той. А эта ее фраза: «Всегда можно сделать аборт», как нож в сердце. Я не вижу себя с той, которая с такой легкостью говорит об убийстве.

– Она беременная что ли?

– Так сказал шаман, и она не отрицала этого, не удивлюсь, что она знала. Я даже не знаю, когда у нее месячные, но все это время их не было.

– Понятно, тут ее страхи и без меня или еще кого-то для тебя очевидны. Телефон, – сказал он, указывая на мой мобильный, валяющийся на кровати.

– Хер с ним.

– Курить будешь? – спросил он.

– Стоит ли? Сегодня я покурил на свою голову, а с другой стороны лучше сейчас, чем через год.

– Курнем, успокоишься.

– Давай, – согласился я.

– Ну и как шаманская смесь, – спрашивал он, опуская на уголек сигареты кусочек гашиша.

– Жесть, – ответил я, наблюдая как гашиш кипел на угольке и плотной, тоненькой струйкой дыма исчезал в чуть приоткрытых губах Юры.

– Надо полагать, – говорил он, протягивая мне сигарету, – положи, он прилипнет, сразу ручник, вообще смерть.

Эта «смерть» быстро растворилась в легких, без лишнего остатка.

– По три крапаля и будет нормально, ну что глючило?

– Наверное да, но он сказал, что помог мне поговорить с самим собой.

– И о чем же говорил? – передав мне практически стлевшую сигарету, спрашивал он.

Приняв очередную порцию дыма, вновь растворившуюся без остатка, я почувствовал некую отдаленность от всего. Дым успокаивал меня, давая возможность рассмотреть ситуацию без разрушающих эмоций.

– Я уже чувствую, как накатило.

– Еще бы, – улыбнулся он, – держи для закрепления достигнутого результата, – вновь протянул он окурок.

«Закрепив результат», я затушил окурок, откинувшись на спинку кресла. Злость исчезла, сменившись на критическое и стыдливое чувство, за такое резкое и наверное грубое поведение.

– Ну как? – спросил он.

– Стыдно, – ответил я.

– В смысле? – не понял он.

– Стыдно, что я так грубо и резко отреагировал на ее слова.

– Гашиш! – поднял он палец. – Сильная вещь.

– Безусловно, но отдаляет от реальной жизни и естественного мировосприятия.

– Напротив, – возразил он, – он показывает, какой она должна быть. Спокойной, без сумасшедших, разрушающих эмоций. Длинной, исполненной позитивом и ЛЮБОВЬЮ. Мы просто рождены в бешеном ритме и приспособились жить в нем, хотя он должен быть именно таким.

– Возможно, – сказал я, не желая дискутировать дальше по этому вопросу. Протянув руку, я взял мобильный, сообщение от Оксаны: «Ты все время мне лгал, говоря о любви, я лишь хотела убедиться, нужен ли тебе ребенок, а ты нашел повод порвать со мной. Будь счастлив, прощай».

Мне стоило многих усилий, чтобы сдержать слезы.

– Какое же я чмо!

– Она пишет?

– Да.

– Ответь, настоящее чувство убить не возможно, им можно убить все, что мешает вам.

– Ты как шаман, он мне сказал беречь ее и наших детей.

– Я не имел счастья говорить с ним не о воде, но его слова априори правильны.

– Тоже так думаю, – согласился я, набирая смс.

«Я любил и люблю тебя, но не ту, какой ты была сегодня. Я не могу любить убийц и людей, живущих во лжи. Я открылся тебе, считая, что ты сделала тоже. Но ты лгала мне, говоря о желании иметь детей, тебе нужна тряпка со стоячим членом или же грозный господин, с таким же членом, но не я. Что дальше я не знаю, но как и ты искренне желаю тебе счастья».

– Все уладиться, Колян.

– У меня такой уверенности нет.

– Путь к счастью тернист, как говориться его необходимо выстрадать.

– Страданий в моей жизни было больше чем предостаточно. Что касается меня, я готов к нему, видимо она еще нет.

– Заблудилась, значит помоги ей. Она, я не ошибаюсь это точно, далеко не из той породы, предпочитающих вместо души и сердца, просто хер и деньги.

– Я был уверен в этом, но ошибся, как и ошибся ты.

Ferry Corsten «Made in love» из мобильного, заставил замереть сердце.

– Да, – ответил я.

– Коля, – слышал я ее всхлипывающий голос. – Как ты можешь писать такое? Если бы мне нужен был только член, он бы давно был у меня. Мне всегда был нужен только ты, я не знаю, что на меня нашло сегодня, это как будто была не я.

– А кто же? – спросил я, глаза мои намокли. Юра тихо встал.

– Я домой, – шепотом сказал он, в ответ я кивнул головой, провожая его взглядом.

– Это я, но та, которая привыкла жить без тебя. Коля, я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, – сказала она, и я услышал, как она разрыдалась. По моим щекам текли слезы.

– Успокойся, Оксана, – просил я, охваченный сильным желанием заключить ее в свои объятия.

– Приезжай домой. Сережа весь вечер тебя ждал.

– Еду, – сказал я, вставая с кресла.

– Я тебе пока разогрею ужин.

– Не надо.

– Ты ел?

– Нет, но я не хочу, Оксан, я выхожу.

– Я тебя жду…., – сказала она, замолчав.

– Прости меня, кошечка.

– И ты меня, – с новой силой заплакала она.

– Хватит плакать, все, я еду.

– Ну все, – услышав ответ, я вышел из номера.

Такси несло меня по промокшим улицам Кызыла. Дым затушил огонь в моей груди, разрушил панцирь бессердечия, уничтожая клыки и острые когти, готовые разорвать все живое, мои слезы смыли страшный оскал, разгладили обезобразившее мое лицо морщины, вернув мне прежний человеческий облик.

Оксана встретила меня с измученным мной, собой лицом, припухшими глазами от слез, кровоточащем сердцем и кричащей душой. Я обвил ее руками, орошая ее золотистые волосы слезами ЛЮБВИ, она всхлипывала, периодически сотрясаясь всем телом. Плача мы простояли целую вечность, не произнося ни единого слова, давая насладиться нашим жаждущим сердцам, жизненной близостью.

– Ты плачешь? – подняв голову, спросила она.

– Ты тоже.

– Коленька, я так сильно ЛЮБЛЮ тебя.

– Я тебя тоже, Оксана, – тонул я в ее голубых океанах.

– Раздевайся, – освободила она меня из своих объятий.

Выехав из гостиницы, я очень боялся почувствовать некий надлом в нашем священном чувстве, но к счастью мои страхи были пусты. Я все так же вижу свет ее души, чувствую пламенное сердце, нежный огонь ее голубых, бездонных глаз, все те же искрение губы. Опьяненный взгляд, сладостные стоны и все та же безграничная, физическая и душевная близость.

– Коля, прости меня, – подняв голову с моего плеча, – говорила она, – что нашло на меня, даже не знаю.

– Перестань, – просил я, поглаживая ее бедро, лежащее на моем животе, – мы можем избежать подобных ситуаций, если будем искренне, ложь разрушает все.

– Я знаю, но почему-то боюсь тебя спугнуть серьезными отношениями.

– Разве сейчас они не серьезны?

– Я не знаю как сказать. Сейчас…. все как в прекрасном сне и я постоянно боюсь проснуться, а тебя и след простыл.

– Ну ты что, говоришь какую-то ерунду. Я настоящий, могу за задницу укусить тебя, если ты не чувствовала меня. И все, что ты и я видим, не сон, а именно то настоящее, какое создали мы вместе и никто и ничто, не в силах его разрушить, только мы сами.

– Мы его сохраним. И у меня не задница.

– А что? – улыбнулся я.

– Попочка.

– Нет. Моя любимая попочка и сейчас я укушу тебя за нее.

– Неа, не укусишь, я не дам, – сказала она игривым голосом и выражением лица, резко подскочив, зная, что это бессмысленно. Я подыгрывал ей, создавая иллюзию того, что хрупкое тело способно выскользнуть из моих рук. Я легонько кусал ее шею, грудь, пока не добрался к конечной цели. Она не двигалась, лежа на животе, я покрывал ее ягодицы поцелуями, нежно покусывая их.

– Иди ко мне, – позвала она, – я хочу свои губки.

Ее губы слаще любого фрукта. Ими невозможно пресытиться и они никогда не станут приторными медом. Ее руки, нежность которых не поддается никакому сравнению. Ее груди, чувствительные соски. Ее клитор, заставляющий вздрагивать не только ее тело, но и меня и весь мир. Ее сердце, слова которого слышны за тысячи миль, ее душа сравнима лишь с сиянием души Девы Марии. Она – моя судьба, моя жизнь, моя энергия, моя ЛЮБОВЬ, моя БОГИНЯ!

– Коль, у нас всегда так будет? – гладя мою спину, спрашивала она.

– Так, или почти так, – целуя ее волосы, отвечал я. – Когда-то ты не сможешь так резво пытаться ускользнуть от моих рук, а я зубными протезами не смогу с прежней точностью рассчитать силу укуса.

– Нуу, – недовольно протянула она, – я не хочу быть старой.

– До лет ста ты у меня точно будешь еще ого-го-го.

– Ну да.

– Серьезно. Во-первых, мы вместе очистим свои головы от разной срани, в том числе от страха быть старой и не красивой. Во-вторых, здоровый образ жизни. А главное, в нас есть никогда не стареющая и наполняющая нас силой ЛЮБОВЬ!

– Ты только у меня о здоровье не думаешь.

– Имеешь в виду сигареты?

– Именно.

– Хочешь, и я не буду курить.

– А сам не хочешь?

– Я просто не думаю об этом.

– А надо бы!

– Уже подумал, не курю.

– Правда?! – не верила она.

– Как всегда.

– Ну, если как всегда, спокойной ночи, котик.

– Уже утро, кошечка.

– Да, – посмотрела она на окно. – Ночь пролетела.

– Ты знаешь, я даже не устал, ты у меня не пылесос, а шаровая молния.

– Что? Что? Какой еще пылесос и молния?

– Я тебе рассказывал о друге Сереге.

– И что?

– А то, что он не верит в существовании таких как ты.

– Причем тут пылесосы и молнии?

– Пылесосы, это такой тип женщин, умеющих лишь высасывать все из мужчин.

– Интересно, вот вы как нас называете.

– Во-первых, не вы, а он, для меня существует пока только две женщины, ты и мама.

– А почему только? Еще решил завести?

– Еще слово, – шлепнул я ее по ягодице, – откушу тебе нос, пока, потому что у нас может быть дочь. Ясно?

– Ясно, – улыбалась она. – Ну а молнии тут причем?

– Не просто молнии, а шаровые, плазменные сферы.

– Ну.

– Что?

– Продолжай.

– Хорошо. Ты, моя кошечка, именно с такой шаровой молнией.

– Это почему же?

– Потому что ты заряжаешь меня.

– Как это?

– Через мой штырь.

– Дурак, – засмеялась она.

– Дурак, не дурак, но это действительно так.

– Сильно я тебя за ночь зарядила, не спиться тебе, нужно лимитировать подзарядку.

– Я буду несанкционировано подключаться.

– Должен был сегодня, но…

– Сейчас мы спим, а после, маленькая маньячка, подключусь несанкционировано.

– Посмотрим, может я не захочу так.

– Ладно, маяки мне известны.

– Кооотик мой, – сладко пропела она.

– Все, спим, – поцеловал я ее в носик.

– Спим, – согласилась она, повернувшись ко мне спиной, прижимаясь ягодицами.

Что представляет собой человек без ЛЮБВИ? Валяющаяся в мусорном контейнере испитая бутылка, иногда издающая еле уловимые звуки, от попадающих в горлышко потоков ветра. Высокопоставленного чиновника, всегда делающего как лучше. Лучшие компенсации пострадавшему мирному населению, из-за его ***меренья с кем-то, лучшие оружие войскам, лучшие ракеты, танки, истребители. Лучшие места на кладбище совсем юным, зрелым, старым людям, погибающим за кусок хлеба и навязанную цель. Лучшие решетки в тюрьмах, с лучшими пытками. Лучшие смертные казни, по лучшим сфабрикованным делам. Лучшие заборы, препоны. Лучшая ложь, жадность, ненависть.

Все мы без ЛЮБВИ делая как лучше, получаем результат, как всегда. Любые наши действия, бездействия, ограниченные рациональным, как его еще называют трезвым умом, лишены всякой человечности. Потому что ничто не делает нас человечными кроме ЛЮБВИ! И только действия исполненные ей, несут благое, способные тронуть СЕРДЦА человечества.

Я пил кофе, ожидая Оржака и Юру, в кафе пусто. Только я, светловолосая, молодая официантка с измученным выражением лица и таким же безжизненным взглядом, и бармен, высокий брюнет, с женственными чертами лица, увлеченный своим рассказами совершенно не обращающим внимания на то, что его слова пролетают мимо ушей официантки.

Вошедшие Оржак и Юра вывели ее из состояния прострации, она даже смогла выдавить из себя улыбку, преобразившая ее лицо до неузнаваемости.

– Здорово!

– Здорово! – жали мы друг другу руки, они шумно уселись, заказав себе кофе.

– Ну вот, – радостно улыбался Юра, – твое прежнее, полюбившееся нам выражение лица. Значит все в порядке! – заключил он.

– Впоряде, – подтвердил я, – все благодаря вам.

– Нам? Не уверен. Если только дымок немного притормозил тебя.

– Ты че, накуривал его? – удивленно спросил Оржак у Юры.

– Я тормозил его воспаленный разум, я как вовремя подоспевший пожарный, затушил огонь. Вот!

– Ладно, пожарный, позитивный эффект очевиден, поэтому я промолчу.

– Кстати, друг, молчащим ты мне нравишься больше.

– Пока можешь любоваться мной молчащим. Колян, ну что у вас там?

– Любовь, – улыбался я.

– Ну и нормально, самое главное, без нее никак. Будь помягче, она еще не готова к твоей идеалистичности, но кроме нее, я лично не вижу с тобой никого.

– Я тоже, Оржак, – согласился я.

– Ты знаешь наше теплое чувство к тебе. И если бы вдруг ты оказался на неверном пути, мы, да, пожарный? – перевел он взгляд на Юру.

– Безусловно, – подтвердил Юра

– Сделали бы все, что бы ты сошел с него, но ты сделал правильный выбор, почувствовал ее. Только глупец или тот, кому душа и сердце не присуще могли не заметить ее чистого света.

– Спасибо, – благодарил я их. – Вам я действительно обязан жизнью.

– Жил бы ты, конечно, и без нас, – смеялся Юра, – вопрос в том, как и с кем?

– Соглашусь, – отвечал я, – вы на мою жизнь оказали сильное влияние.

– Можем! – воскликнул Юра.

– Давай, пуху не накидывай на себя, – смеясь, говорил ему Оржак. – Сам знаешь Колян, если в человеке есть желание и то, что может меняться, тогда это произойдет в любом случае. И все-таки твои слова лучшая похвала.

– Короче, – сказал Юра, навалившись на стол, – все нормально и слава Богу. Лучше расскажи, что было у предка Оржака?

– Помимо вкуснейшего бульона, – улыбаясь, отвечал я, – отвратительного чая, курения трубки, после двух затяжек, которой я ушел в астрал, где, по словам его, говорил сам с собой. Хотя мне казалось, что говорил со мной он.

Оржак улыбался.

– Я же говорю, они мешают галлюциноген какой-то.

– Ты сам ходячий галлюциноген, – вставил Оржак.

– О чем говорил? – не обращая внимания на слова Оржака, съедаемый любопытством, спрашивал он.

– Как обозначить? Даже не знаю, о существовании множества богов, которые есть не что иное, как порождение нашей психической энергии и мы для них пища, они питаются нашими эмоциями. А первоисточник питается и нами, и ими, и всем подряд. Он – вершина пищевой цепочки.

– Ни хера себе! Фантастика на «СТС», а почему нет? Вполне возможно. А суть или мораль этого галика?

– Видения, – поправил его Оржак.

– О’кей, видения.

– Суть в том, чтобы жить в союзе с одним Божеством, не умаляя и вознося достоинства других. То есть, не цепляясь за других, не давая им прорости в тебе. Например, ты живешь ЛЮБОВЬЮ, значит она должна быть по-настоящему безграничной и всеобъемлимающей и не иначе. И, соответственно, в тебе не должно быть ни крупинки ненависти, зависти и прочего.

– Проще говоря, речь идет о ИИСУСЕ.

– Почти о нем и о таких же людях, как и он.

– Ты думаешь в наше время существование таких, возможно?

– Я уверен в этом, и только ИИСУС истинный и верный идеал.

– Не выдумка ли ИИСУС? – задал он вопрос, не только мне и Оржаку, но и себе самому.

– Нет! – отвечал я. – Но если даже допустить, что это выдумка, она настолько продолжительна и произрастает из самых глубин человеческих сердец, поэтому ОН и такие как ОН существует как не крути. Человечество давным-давно бы исчезло с земли, не будь таких людей. Как я думаю, даже самый отъявленный негодяй хоть однаждытчувствовал в себе импульсы этой крохотной частички, но другие силы, созданные нами и ежесекундно подпитываемые, не дают набраться ей силы, освободить человечество от всего, что превращает их жизнь в ад.

– Наверное, в условиях того идеального коммунизма возможно становление таких Богов – людей. А в демократии и рыночной экономики нам ползти целую вечность, – с искренним сожалением в голосе сказал Юра.

– Наверное ты прав, – сказал я. – Коммунизм самая идеальная модель, но как оказалось на практике, он страшнее ядерной войны.

– Надо полагать, – подключился к беседе Оржак, – в руках трусливых, человеконенавистных, назвать их людьми язык не поворачивается, что могло получиться. Только рабство и гнет. Но, а если все-таки представить мир, где человеку не нужно думать всю жизнь о куске хлеба, мы конечно стали бы на порядок человечнее.

Поставив чашку с кофе на стол, Юра провозгласил.

– Начнем с себя!

– Безусловно! – поддержал его я.

– Соглашусь, – говорил Оржак. – Ничего не тронется с места, пока мы сами топчемся, боясь сделать шаг. Как говорит отец: «Энергии одного человека достаточно чтобы перевернуть с ног на голову этот мир». Главное не иметь, а точнее даже не знать, что это трудно или невозможно. Мы сами блокируем наши энергии.

– Не до переворотов, конечно, – Улыбался Юра, – но хотя бы личным примером показывать другим, что именно искренность есть залог счастья.

– Вы как никто другие делаете это, – сказал я.

– Не заставляй нас краснеть, – улыбался Юра. – Ты когда в Ижевск?

– Послезавтра.

– Таак… – задумчиво протянул Юра. – Кто повезет?

– Юра, не смеши, – говорил ему Оржак, – по-любому не ты.

– Почему это? – сделал он удивленный вид.

– Наверное потому, что ты не переносишь длительных поездок, на постах тебя обыскивают и так далее.

– Ты все знаешь, друг, – улыбался он ему, – правда, не перевариваю подозрительных силовиков Хакасии, а криминал у меня всегда с собой. И поездки меня утомляют. Сколько планируешь пробыть там?

– Неделя максимум, а так если все будет в елку, дня три.

– Будет в елку, по-любому! – уверял меня он.

Мы допили кофе и вышли из кафе. Пасмурно, моросит дождь и холодный степной ветер. Без лишних церемоний мы пожали друг другу руки. Только я сел в машину, из кармана куртки набирая ежесекундно силу «Diesel Power» от Prodigy, «Серега», улыбнулся я, доставая мобильный из кармана.

– Здорова, дружище! – радуясь, приветствовал я его.

– Здорово, друг, – слышал я его смех. – Чувствую рад.

– Конечно, как ты?

– По старому, Колян. Ты вот как?

– Тоже ничего, а если точнее, лучше чем когда бы то ни было.

– Читал твои письма в «мыле», культ ****ы, не меньше.

– Ты не так понял, я не восхваляю ту, что живет самостоятельно, как и хер многих из нас. Согласись, у многих они живут по собственным правилам, а я нашел ту, которая с молнией. Она существует.

– Ну ты летишь! Куришь?

– Курю. Редко. Не лечу я. Я ЛЮБЛЮ.

– Но для меня человека, в чьем сердце кроме камней и высохшей почвы нет ничего. Ты летишь. ****а – страшная сила! Ты тому наглядный пример. Но признаюсь, я бы хотел, так же как и ты, погрузиться в нее без остатка, но увы… Это лишь сиюминутное желание, которому не исполниться никогда. Вот! Уже не хочу.

– Почему же? Все в твоих руках.

– Я другой, и меняться мне будет мучительно больно, к тому же мне и так ништяк. Ладно, когда выезжаешь?

– Послезавтра.

– Маршрут какой у тебя?

– До Глазова, а оттуда на такси.

– Узнай когда поезд прибудет в Глазов, я встречу тебя.

– Хорошо.

– Гостинцев захвати.

– Постараюсь, – ответил я.

– Ну, все, до связи.

– Пока, дружище.

– Давай, – сказал он, сбросив.

Я ехал, думая о нем. Что за сила, силы движут им? Какому Божеству он предан столько лет? Что является его истинной целью? Вечная жизнь? О которой он мечтает с таким огнем в глазах, восхищаясь даже самой сомнительной информации о грядущих или уже имеющих место открытиях химиков, генетиков, фармацевтов. Остров в тихом океане с золотым унитазом на возвышенности чтобы мысленно срать на человечество. Что за Божество в человеке очень дорогом для меня?

Бог «эго»? Бог «безумных желаний»?

Подъехав к дому, я написал смс Юре: «Юра, друг попросил меня привезти гостинцев, можно что-нибудь решить?»

Снимая ботинки в прихожей, я услышал сигнал о сообщении.

«Ты живешь на клиторе! Не забывай! Придумаем как порадовать твоего, а значит и нашего общего друга».

«Спасибо», ответил я ему.

В гостиной никого не было, из кухни доносилась еле уловимая музыка и звон посуды – Мария Петровна.

Я поднялся наверх, надавил на ручку двери Сережиной комнаты, зная наперед, что они там. Стоило мне появиться в дверях, Сережа радостно подскочил.

– Дядя Коля! – в одно мгновение очутившись рядом со мной. – Мы с мамой смотрим «Трансформеров», будете смотреть с нами?

– Конечно, – положив руку ему на плечо, ответил я.

Оксана умиленно смотрела на нас.

– Там такие тачки! – увлекая меня за собой, восторженно говорил он. – Мама, подвинься.

Оксана послушно подвинулась, уступая мне место на маленьком диване. Я сел в самую середину, специально прижав Оксану, она в ответ сделала бессмысленную попытку оттолкнуть меня, движением таза.

– Мам, включай, – рухнув почти на меня, звонко говорил он.

– Дядя Коля маму прижал, я теперь и пошевелиться не могу, – смеясь, жаловалась она.

– ну мам, у тебя же руки свободные.

– И в самом деле, – засмеялся я, – что-то она хитрит, Серега, давай включай.

Сережа засмеялся.

– Включай!

Я чуть отодвинулся, Оксана нажала на Play и в ту же секунду на экране замелькали машины, несущиеся на бешеной скорости по мосту. Бесконтрольно моя правая рука обняла Оксану, а левая Сережу. Он сильнее навалился на меня, а Оксана прижалась, поглаживая руку обнимающую ее. Я как они, смотрел фильм, не замечая, вернее пропуская сюжет. Я впервые обнял Сережу! Пульсировала в голове радостная мысль. Главное конечно то, что он воспринял наш физический, отцовский с моей стороны, контакт как естественное действие.

Сережа постепенно смещался, пока не лег головой мне на ногу и спустя небольшой отрезок времени, уснул.

– Сделай тише, – шептал я Оксане, – он уснул.

Она убавила звук.

– Надо будить его, пусть ложиться в кровать.

– Я перенесу его, расправь кровать.

Оксана бесшумно двинулась к кровати, быстро расправив ее.

Я осторожно просунул руку под его голову, он приоткрыл глаза, увидев меня, улыбнулся, не противясь тому, что я беру его на руки, он, напротив, расслабил все мышцы, повиснув у меня на руках. Так же осторожно я положил его на кровать, он улыбнулся вновь.

– Спокойной ночи.

– Спокойной, Серега.

Оксана укрыла его одеялом, поцеловала в голову, он повернулся на бок, и мы вышли из комнаты. Закрыв за собой дверь, она запрыгнула на меня, крепко обвив меня руками и ногами, я держал ее за ягодицы.

– Кошечка, моя дикая, – нежно говорил я.

– Котик, я так соскучилась. Пойдем на кухню, я тебя покормлю.

– Пойдем, – сжимая ее ягодицы, согласился я.

– Все отпускай.

– Нет. Так и пойдем.

– По лестнице страшно, вдруг упадем.

– Не дергайся главное.

– А я хочу дергаться, – мурлыкала она.

– Ты дергаться хочешь или накормить меня.

– Сначала накормлю своего котика, а после подергаемся.

– Все идем.

В кухне я опустил ее на стол, она не размыкала рук на моей шее и все так же крепко обвивала ногами.

– Я хочу на столе и прямо сейчас, – шептала она.

– Я тоже, – говорил я, чувствуя нарастающую силу огня, разжигаемого ей. Пережевывая маленькие пельмешки, я еще слышал ее стоны, они словно каучуковый мячик, отскакивали от стен, не желая растворяться в воздухе.

Она сидела напротив, подперев подбородок рукой.

– Мне так нравиться смотреть, как ты ешь, – говорила она, покрывая меня поцелуями, своим нежным взглядом.

– А мне слышать твои стоны. Они настоящие.

– Все благодаря тебе.

– Благодаря нам и нашей ЛЮБВИ.

– Коль, а ты когда-нибудь думал, почему у многих она проходит?

Я улыбнулся.

– ОНА пройти не может. Может исчезнуть сексуальное влечение, влюбленность, значение слова, которого мне не ясно, но не ЛЮБОВЬ. ОНА бессмертна и ее невозможно разбить об быт или что-то.

– Тогда же почему?

– Потому что ЛЮБВИ не было, только не понятная, быстротечная влюбленность.

– А как отличить ЕЕ от чего то другого?

– Сложный вопрос, не для сердца конечно, для сознания умеющего использовать только узкий формат слов. Может быть тогда ты не можешь играть, когда нет взаимных поглаживаний, когда нет манипуляций. Разве можно словами охватить ее, втиснуть ее в них. Я лишь могу сказать в чем ее нет, и что ее душит.

– Я тоже знаю, ты заставил меня покончить с той, что была во мне. Знаешь, – улыбнулась она, – раньше я считала, что любовь начинается с того момента, когда проявляется чувство собственности, ревности. Когда бесконечно держишь на взводе наше женское оружие и лишь изредка чувствуешь себя расслабленно и спокойно. ЛЮБОВЬ как оказалось НЕ ВОЙНА!

– Какая ты у меня умная кошечка! Оксана, нашему чувству ничто не угрожает, мы честны, а это именно та почва, в которой она произрастает.

– Доедай, они уже остыли.

– Я бы съел их давным-давно, если бы не их игрушечный размер.

– В следующий раз будешь лепить с нами.

– Кстати, у меня опыт есть.

– А главное, – засмеялась она, – нет таких ногтей как у меня, – показала она свои пальчики с длинными, прямоугольными ногтями.

– Если ты мне доверишь это ответственное дело, мне даже не понадобиться ассистент в твоем лице. Тем более твои ноготочки мне так же дороги, что за кошечка без ногтей?

Она улыбнулась.

– Тебе, котик, я доверяю безгранично, даже того, кто был моей жизнью, моим сокровищем. Теперь вас у меня двое, а скоро нас будет четверо.

Я положил вилку в пустую тарелку.

– Девять месяцев я смогу вас целовать одновременно.

– Как? – не поняла она.

– В твой животик.

– Что-то ты этим временем пользуешься плохо.

– Исправлюсь, – серьезно обещал я.

– Посмотрим, – сказало она, вставая. – Иди, мойся, я приберусь здесь, засиделись мы. Она подошла чтобы взять чашку, я обнял ее за талию, прижимаясь лицом к животу. Она, понимая что я хочу, задрала футболку, оголив плоский животик.

Мои губы касались ее, касались нашего еще совсем крохотного ребенка, касались нашей БЕЗГРАНИЧНОЙ ЛЮБВИ!

Я чистил зубы, мыл лицо, брился, говорил с кем-то, что бы я ни делал, мои губы, исполненные ЛЮБОВЬЮ, были с моей матерью, Оксаной, Сережей, каждым и в особенности с тем, кто ползал на самом дне, изъедаемый червями, не видя даже самого крохотного лучика света. Я проглатывал их, стараясь укрыть в родившемся во мне летнем парке. Но даже вековые дубы, нежный шелест листьев, пение птиц, запах роз, мягкая трава не способны заставить хоть на мгновение замолчать их кричащие души. Музыка, поэзия, литература… Что способно заставить человечество раскрыть глаза? Взглянуть за обложку, за экран телевизора, за глаза человека, за все «хорошее», чем мы окружены?

Молотом войны – войны с собой, с собственным измельчением, человек разрушает кривое зеркало – нормальных людей. В нем он видел себя, стоящим на одном из миллиардов крохотных островков, в мутном океане жизни. Боязливого, вцепившегося в сухое дерево, с которого шутливый ветер жизни сорвал бутофорские, вызывающие все больший аппетит плоды. Он делает шаг и опускается в грязную воду, позабыв о пестрых, сверкающих одеждах, течение омывает его, и он выходит на сушу нагим. Окидывает взглядом островки, видя обрюзглые лица с еле заметными бусинками беспокойных глаз. Жадные пасти, отличающиеся друг от друга только размером клыков. Тяжелый панцирь, бережно хранящий от света злость, тщеславие, зависть, ненависть. Он видит огромные лапища, не имеющие ничего схожего с теми руками, что он видел прежде, ноги с конскими копытами, бесчувственно давящие всех и вся вокруг. Он видит себя. Видит, как на его морде впали глазницы, но при этом он не утратил способности видеть. Видит выпадение клыков из кровоточащих десен, видит разложение своего тела. Видит оставшуюся после него смрадную массу на земле. Видя и осознав всю чудовищность того, что он из себя представляет, он исчез, начиная произрастать из земли кустом чайных роз.

Иногда родители привозили меня в гости к тетке и в один из таких летних дней, я решил сменить звездочку на своем «Салюте». У подъезда я разложил ключи, принес заранее приготовленную банку с солидолом, поставил велик, как мы выражались на рога и принялся откручивать заднее колесо. Гайки были затянуты очень сильно, и как я не пытался, не смог справиться с ними. Я сел на лавку передохнуть и обдумать дальнейший план действий. И появился он. Игорь жил этажом ниже, и иногда я его видел, мне, тому двенадцатилетнему мальчику, он казался очень взрослым. В моей памяти он так и остался двадцати пяти летним парнем, с неизменно чистым взглядом и всегда с настоящей радушной улыбкой. В тот день он мне помог, а точнее вместо меня сменил звездочку, сильно испачкавшись в солидоле.

Вечером того же дня, тетка так мне и сказала:

– С этим Богомолом, – крутя у виска пальцем, – не о чем не говори, он уже весь подъезд достал своими улыбками.

Каждое упоминание о нем было полно презрения и какой-то опаски, будто бы он является разносчиком смертельной заразы. Все соседи, видя его или его жену, часто гуляющую с ребенком, учтиво приветствовали их, натягивая улыбки на лица, но стоило им скрыться, как все дружно начинали высмеивать их, считая ненормальными. Мы часто говорили с ним ни о чем, просто так, он всегда внимательно и понимающе слушал меня, с ним я чувствовал себя такой же как он частичкой той манящей меня взрослой жизни. Однажды я ему сказал о том, что соседи смеются над ними, называя «Богомолом». Он, все так же улыбаясь, ответил мне: «Это не люди, это бесы смеются в них».

Его слова только спустя десятилетие всплыли в моей памяти, как и он сам, живущий без сомнения счастливо, где-то за океаном. О счастье же тех бесов, включая мою тетку, говорить не приходиться, его в их жизни так и нет и все потому, что они смотрят на себя и окружающих, в кривое зеркало нормальных людей.

 

Глава 12. Ижевск

За окном только забрезжил рассвет. Звонок Иры вырвал меня и Оксану из цепких рук Морфея.

– Алло, – ответил я сонным голосом.

– Ты домой ехать собираешься? – бесцеремонно спрашивала она.

– Я дома.

Секундная пауза.

– И вообще не собираешься приезжать?

– Собираюсь. Завтра выезжаю.

– Приедешь, позвони, договоримся где встретимся, я у мамы.

– Хорошо.

– Коля, нам нужно поговорить.

– Я знаю.

– До встречи.

– Пока.

Я положил мобильный, любуясь заспанным и от того особенно красивым лицом любимой женщины.

– Ира? – спросила она.

– Она, – обнимая ее, ответил я.

– Нужно тебе поговорить с ней, она все равно думает о тебе и, возможно, на что-то надеется.

– Надежд у нее никаких нет, а поговорить надо. Теперь глазки закрывай.

Она послушно закрыла глаза.

– Целуй меня в носик и спим.

Я чмокнул ее в носик, она плотнее прижалась ко мне.

Впервые за все это время мои мысли мимолетно коснулись Иры и города, такого же, как Кызыл, сочетающим в себе помпезную роскошь, ослепляющую глаза и нищету гетто, разрывающую сердце. Вспомнил места, где мы часто встречались с Серегой и разными людьми, так и не получившие определения себе «Кто они?». И что значат в моей жизни? Ничего и никто. Как и я для них. Я мог бы их звать друзьями, если бы не знал, как они того, что заключено в этом слове. Вспомнил улицы, дворы, где каждый сантиметр знаком. И как ни странно не испытывал при этом даже малейшего желания ступить на эти сантиметры вновь.

И быть честным городу, его опустошающей энергетикой и безумным стадом, населяющим его, я отвратителен и противен. Как и все те, чей дух – морской бриз, живой свет и безапелляционное – «Я хочу!». Именно «Я хочу!» рушит «надо» и «должен», рушит безумный агрегат, где человек-обычный ГОСТ и бездушная деталь в нем.

«Я хочу!» – значит не быть впряженным в обоз и тащить его в крутую гору, где золотом манит кормушка с лживой надписью «счастье».

Всю ночь лил дождь. Я наблюдал за тем, как Оксана в сапогах, на высоком каблуке, пересекает океан лужи, образовавшейся у входа в офис.

– Весело? – спросила она, перескочив на очередной островок океана.

– Не скучно, – улыбнулся я ей.

Еще один смешной перескок и она поднялась на первую ступеньку лестницы.

– Теперь ты удиви, – словно с олимпийского пьедестала, гордо говорила она.

В два касания я пересек этот океан, лишь немного замочив носки ботинок.

– Браво! – шутливо воскликнула она, поднимаясь по лестнице.

На пороге офиса нас встретила Света, обрушив на Оксану ворох бумаг и увлекая за собой.

Пусто. Оржака и Юры еще нет. Тишина, только звук стучащих пальцев программиста Димы и еле уловимый голос Светы из-за двери кабинета Оксаны. Не отрывая глаз от монитора, он протянул мне руку.

– Привет, – сиплым голосом сказал он.

– Привет, – пожал я его потную кисть.

Он не часто появляется здесь и только однажды, к моему счастью, он вцепился в мое ухо. Иначе назвать это никак нельзя.

Его язык, мозг управляющий им что-то невероятное. Диалог с ним не возможен, его можно слушать, или создавать видимость, хотя на последнее ему плевать. Я был вынужден слушать его, не предпринимая и малейшей попытки вставить слово. Это, без применения физической силы, невозможно!

Даже сейчас, он целиком поглощенный работой, машинально шевелил губами, будто говоря с кем-то и этот мысленный собеседник, никто иной, как Scatman. В те двадцать минут я превратился в большое, послушное – мертвое ухо. Он чуть согнулся, вынул носовой платок из кармана, плотно облегающих его худые ноги джинс, широко открыл рот, засунул туда два пальца, вызвав словесную блевотину.

В меня полетел Dr Web, материнские платы, троянские черви, Windows, винчестеры, видео карты, кулеры, процессоры двух, трех, четырех-ядерные – железо. Он погрузился в меня целиком, и мой достаточно неприхотливый желудок, все – таки отказался переварить вываленное им, как и его самого.

Закончив, он вытер рот, пожал мне руку, вероятно благодаря за то, что я смог его вынести и ушел.

Эти двадцать минут уместили в себя всю его жизнь и самое радостное для него – это первое приобретение персонального компьютера с тактовой частотой процессора, шестьсот Герц и сейчас какого-то невероятной мощности «железа». Это все!

После того гиперскоростного повествования он не предпринимает ни какой попытки заговорить со мной. Мы расходимся после короткого «Привет», как люди прожившие бок о бок не одну тысячу лет.

И в самом деле, о чем новом он может поведать? Видимо нового железа в его жизни еще нет.

Оксана, сгорбившись под грузом, любезно переваленным Светой на ее хрупкие плечи, сидела за столом. Я стоял напротив, навалившись руками на стол, смотря в ее усталые глаза.

– Нагрузили тебя, кошечка?

– Нагрузили, – улыбнулась она, – плохо, что ты на открытие не успеешь.

– Плохо то, что я вынужден уехать, а открытие мне безразлично.

– Даже представить не могу, – вздохнула она, – завтра тебя не будет. С ума буду сходить.

– Главное, – улыбнулся я, – к моему возвращению в себя приди.

– Дурочкой, значит я тебе не нужна? – улыбнулась она.

– Если ты о потери разума, то он мне не интересен в принципе, а значит, моя ЛЮБОВЬ к тебе вечна.

Она встала, оказавшись в нескольких сантиметрах от моего лица.

– И моя, котик, к тебе вечна! – сказала она, согревая меня дыханием сердца.

Я коснулся губами кончика ее носа, она удовлетворенно прикрыла глаза.

– Коль, – шептала она, – мне так не хочется отпускать тебя. Понимаю, что ты скоро вернешься, но представить не могу, как я буду без тебя.

– Будем скучать, – говорил я, утопая в ее океанах. – Ты же знаешь, я не задержусь долго. Юля с увольнением все решила, попрошу Серегу продать квартиру и все, пару дней и я в пути к вам.

– Мы с Сережей будем тебя ждать.

– Значит, я быстро приеду.

– Смотри, – изобразив угрозу, предупредила она.

– Смотрю, – засмеялся я, поцеловав ее сладкие губы.

Обедали мы с Юрой вдвоем, Оксана и Оржак уехали в вскоре открывающийся «Тайфун».

– Короче, – жуя салат, говорил Юра, – два коробка я взял, ручник смертельный, тот который в гостинице курили. Я его упакую в гондоны, закинешь в пачку сока, на всякие пожарные и в путь.

– Ладно, – согласился я.

– Тип, у которого я беру, говорит Хакасские госники, шерстят сильно, но тебе бояться нечего. Ни ты, ни я никак в их схемы не попадаем.

– Какие схемы? – не понял я.

– Обычные. Допустим, я барыга и упрятать меня за это достаточно просто, как со многими и бывает, но есть вечные барыги, – улыбнулся он. – Они помимо того, что поят и кормят тех, кто должен их отлавливать, но еще и сливают тех, кому продали большую партию. Вот и вся схема.

– Не замысловато.

– Но эффективно, – сказал он и, дожевав салат, продолжил, – никто на самом деле не борется с наркотиками, зачем рубить голову курице, несущей золотые яйца, а питаются этими яйцами я полагаю не меньше миллиона полицейских, по всей нашей необъятной России….

– Могу продолжить твою мысль, – прервал я его.

– Ну же! – засмеялся он.

– Запрет на легкие наркотики и борьба с ними, объявленная с самого верха, напротив, порождает ажиотаж на рынке и коррупцию, так ненавистную нашим политическим деятелям.

– Зришь в корень, Николай!

– Еще бы, – смеялся я ему в ответ.

Молча мы ели суп, неожиданно Юра бросил ложку в чашку.

– Ты слышал текст этой песни? – зло спрашивал он.

И только после этого вопроса, мой слух уловил негромко звучащую песню в исполнении Анны Семенович «Приезжайте девушки на моря».

– Можно сказать, что слышал, – ответил я.

– Ты покажи мне любовь, не уставая до утра, – зло пропел он, чем сильно рассмешил меня. – Колян, это же уму непостижимо, такую балду написать и еще найти кого-то, чтобы это спели.

– Юр, ты так возмущен, будто она с этой песней сильно выделилась из общего ряда. Главное у нее большие сиськи.

– Страна онанистов, – взял он ложку.

– Я бы сказал больше, Земля.

– Кто на них, эти сиськи пялится, не могу представить их без бюстгальтера.

– А мне кажется, – улыбнулся я, – увлекательное зрелище. И вообще к ней и таким как она, какие могут быть претензии, они пихают то, что лезет. Такая публика у нас.

– Но тут конкретная пропаганда ****ства.

– Согласен, и живут еще миллионы разных форм этой пропаганды, и возможно только испытав ее на себе, человек способен решить, нужно ему это или нет.

– Если бы моя дражайшая супруга захотела испытать ****ства, наверно это была бы ее роковая ошибка… Но она не такая, – улыбнулся он, представляя ее светлый образ.

– Есть люди, кому по сути своей это не свойственно, но есть и те, кто жаждет разврата и ****ства. Хуже всего в этом это то, что многие не дают этим желаниям выплеснуться и не исключаю того, что в некоторых случаях, именно эти сдерживающие табу, вызывают разного рода патологии. Поэтому, если хочется ****ства, – улыбнулся я, – гуляй по полной! Главное не лгать себе, и не позиционировать себя тем, кем в действительности ты не являешься. Нужно быть собой!

Юра, можно сказать, округлил глаза, очевидно мое виденье вопроса о ****стве», его сознание воспринимать отказывалось.

– Колян, – нежно произнес он. – Понимаешь, женщина-матрица и что достанется тебе, когда в ней оставят отпечатки сотни мужчин. Ты считаешь глупостью то, что в старину девушки вступали в интимную связь только с тем, кто женился на них?

– Нет, не считаю, но….

– Постой, – прервал он меня. – Представь, какие будут дети после сотого хера? Я скажу, хер поймешь какие! И срань все то, что в формировании плода имеет значение генетика, химия, биология. Наши ученые ни хера еще не знают, и вообще все их формулы так далеки от нашей жизни. Конечно, если ты с невероятно, мегасильной энергетикой, типо Гумелевского пассионария, а те сто до тебя были мертвецами – субпассионарны, тогда, конечно, можно что-то изменить, но все равно в детях будет многое, что не присуще тебе.

– Юр, я и не говорил, что с удовольствием женился бы на той, о которых ты говоришь. Но если бы я любил, эти сто ***в отвалились бы под силой нашего чувства. А без любви знаешь, о детях речи быть не может.

– Ну да, – грустно согласился он, – но поверь мне любви недостаточно, чтобы из женщины вытеснить всех тех, кто оставил невидимый на первый взгляд информационный след. Женщина – мать всего, она – матрица. После того, хотя и эта мысль мне противна, как она выносила целостный плод не из сотен лиц и сознаний. Пусть утоляет плоть, если без этого она не

ет, но ДО – нельзя! Вот эти все людишки, половинки, четверти, трети и есть следствие того чем живут многие.

– И вообще, тебя что, этот вопрос так волнует?

– Колян, – вздохнул он, – дети растут, поэтому я думаю об этом.

– Для этого и есть Вы.

– Помимо нас еще есть глянец, инет, телевидение.

– Я уверен, у вас получиться научить их видеть не глянцевую, а настоящую жизнь.

– Настоящая жизнь страшная.

– Не твоя нынешняя.

– Была и та, что прежде.

– У кого ее не было? – улыбнулся я. – Если ты мужик, бунтарь – шишек на голове не избежать. Поэтому наша активная броня и существует для женщин и детей. Им не нужно знать о пакостях, кишащих вокруг, только ЛЮБОВЬ и ИСКРЕННОСТЬ! Вот что мы обязаны показать им, другого им знать не нужно, оно не настоящее.

– Живут, к сожалению, этим ненастоящим миллиарды.

– Пусть, жаль, конечно, но если не они сами, то кто в силах заставить их наконец проснуться? Многих и пришествие Христа не тронет, так что не парься, перекурил ты по ходу.

Он улыбнулся.

– Нееет, не докурил.

После обеда я с Юрой разбирали эскизы рекламы для сети по продажам оргтехники. Оржак с Оксаной вернулись около пяти.

– Коль, – говорила она, положив руки мне на плечи, – я домой, Оржак меня увезет, вы долго еще?

Я взглянул на Юру.

– Часок еще, – ответил он вместо меня.

– Ну, хорошо, я поехала, – и, наклонившись, прошептала мне в самое ухо, – у нас сегодня романтический ужин.

– Где? – спросил я.

– Дома, – ответила она.

– Ясно.

– Так что можешь не спешить, – уже громко говорила она. – Оржак, – позвала она.

– Вообще не спешить? – улыбаясь, спросил я, смотря ей в глаза.

Чуть прищурившись, она мне показала кулак.

– Понял, скоро буду.

Оржак пожал нам руки и вышел вслед за веселой Оксаной.

– Короче, – отодвинув клавиатуру и откинувшись на спинку стула, говорил Юра, – я сегодня сам все сделаю, а утром уже отдам тебе коробку сока. На месте будешь, выльешь и разорвешь пачку.

– Хорошо, – согласился я.

– Ну как тебе этот, – показал он один из ранее просмотренных эскизов.

– Думаю то, что надо.

– Значит, так тому и быть!

Темнело. Я вдыхал прохладный воздух, наблюдая за тем, как Юра эмоционально что-то объяснял пожилому охраннику. Тот в ответ не произнося и звука, понимающе кивал головой.

Наконец Юра пожал ему руку и сбежал вниз по лестнице, перескочив лужу, он выругался.

– Весь день, – говорил он, подойдя ко мне, – не видел что бы ты курил.

– Я не курю.

– Серьезно?! – удивился он.

– Вполне.

– Красавчик! – улыбнулся он. – Должны утром почистить эти стоки, лужа не реальная.

– Да, – согласился я. – Оксана с трудом ее пересекла.

– Ну что, поедем?

– Давай, – пожал я ему руку.

– Завтра утром увидимся, – сказал он и сел в машину.

Я ехал по заполненным машинами улицам Кызыла, слушая Tiesto. В цветочном магазине меня встретила все та же очаровательная девушка.

– Добрый вечер! – улыбаясь, приветствовала она меня.

– Добрый, – я рассмотрел ее имя на бейджике. – Наталья!

Она мило засмеялась.

– Слушаю вас.

– Букет белых роз, самых красивых.

– Других у нас и нет. Сколько?

– Так… Слишком большой не нужен, давайте пятнадцать.

– Хорошо.

По дороге я купил пять яиц «Kinder surprise», Сережа сходил с ума от них, как и Оксана, полагающая, что он слишком много ест шоколада. Он гордился своей огромной коллекцией игрушек, все полки, предназначенные для книг, уставлены ими и это доставляет не малые трудности Оксане производить уборку в его комнате.

Охваченный волнительным предвкушением, я вошел в дом. Сережа вероятно видел свет фар и уже ждал меня на пороге.

– Здорово, Серега! – улыбнулся я, протягивая руку.

– Здорово, – радостно приветствовал он.

– Держи, это тебе, – протянул я ему купленные «Kinder surprise».

– Спасибо, – обрадовался он. – А это маме?

– Конечно, кому еще, убирай яйца, чтобы она не видела. Где мама?

– На кухне. Я сейчас быстро, – сказал он и побежал наверх.

Пряча букет за спиной, я вошел в кухню. Мария Петровна первая встретила меня взглядом, улыбнулась и дальше принялась резать лимоны. Оксана сидела ко мне спиной, украшая салат зеленью. Я специально громко зашуршал букетом, она, улыбаясь, обернулась.

– Это вам! – торжественно произнес я, держа цветы перед собой. Она взяла букет, опустила лицо в цветы, вдыхая их аромат.

– Спасибо, Коля, – светилась она.

– Не за что, Оксана, – засмеялся я.

– Нуу, – затянула она, пытаясь сделать недовольное выражение лица, – пойдем, поставим в воду, – вытащила она меня из кухни.

– Спасибо, Коля, – передразнил я ее.

– Спасибо, котик, – прижалась она ко мне.

– Тебе кошечка спасибо, – поцеловал я ее в носик.

– Маам, – звонко кричал Сережа, сбегая вниз по лестнице, – я уже хочу есть.

– Ты что носишься как угорелый, – сделав строгий вид, сказала она. – Руки иди мой.

– Я мыл уже.

– Иди, не спорь, – не уступала она.

– Пойдем вместе, – позвал я его.

– Пойдем, – согласился он.

Оксана провожала нас взглядом.

– Дядя Коля, а вы надолго уедете?

– Нет, на неделю, максимум.

– Мы рано утром поедим вас провожать?

– Да, так что нужно лечь пораньше спать, долго ехать.

– Я знаю, нас с мамой Валера много раз возил. Он мне не нравиться.

– Кто? – спросил я, понимая о ком идет речь.

– Валера, – намылив руки, отвечал он.

– Почему это?

– Он хотел на маме жениться.

– А ты откуда знаешь?

– Мне…, – он замолчал, обдумывая, стоит ли мне говорить. – Баба Маша говорила.

– А обо мне она что-то говорит? Если не секрет.

– Говорит, – улыбнулся он, – что вы будете жить с нами, и у меня скоро будет братик или сестренка. Это правда?

– Правда.

– Дядя Коля, вы маме только не говорите, меня баба Маша просила.

– Не скажу, но от мамы у тебя не должно быть секретов, она всегда тебя поймет и если сможет, скажет, как поступить правильно. И вообще Серега, настоящий мужчина, должен быть честным и никогда не участвовать в обсуждениях, кого-то за спиной.

Я ожидал, что он возразит, сказав, что я честный и т. д., но он поразил меня в очередной раз, с серьезным видом сказав:

– Я не знал, больше никого не буду обсуждать.

Я обнял его, и мы пошли ужинать. Весь вечер нас развлекала Мария Петровна, рассказывая о своем детстве, в одной из деревень Алтайского края. Сережа ушам своим не верил, она рассказывала о том, как нападают гуси, как ей и ее братьям приходилось писать на клочках газеты и то, как они после школы катались на свиньях. Последнее Сережу поразило сильно, и если бы ему представилась возможность оседлать свинью, он не задумываясь, сделал бы это незамедлительно. Пожелав нам всем спокойной ночи, Сережа, как мне показалось, с неохотой подставил голову для поцелуев Марии Петровны и Оксаны, улыбнулся мне и поднялся к себе.

Мария Петровна суетливо принялась убирать со стола.

– Я помогу вам, – встала Оксана.

– Нет, я сама справлюсь, ложитесь, – улыбнулась она, – завтра вам долго ехать.

Оксана отправила меня в душ, а сама поднялась наверх.

Спальня преобразилась до неузнаваемости. В ней находилась та же кровать, предметы интерьера, но в мерцающих огнях множества свечей, в ней не осталось ничего от той прежней. На черном, шелковом, постельном белье, дрожали блики свечей, расставленных у изголовья кровати, из акустики ласково лился дуэт БИ-2 и Чичерина «Мой рок-н-ролл».

– Закрой глаза, – донесся голос Оксаны из маленькой смежной комнаты, служившей гардеробом.

– Закрыл, – ответил я, остановив свой взгляд на столике, так же как и все вокруг освещенном свечами, плотно расставленными в самом центре. На нем искрилась бутылка вина, два больших бокала и ваза с крупным виноградом.

Заметив боковым зрением появившийся в дверях силуэт Оксаны, я закрыл глаза. Она подошла ко мне так близко, что я почувствовал ее дыхание.

– Можешь открывать, – мурлыкала она.

Никаких изменений на ее лице я не обнаружил, но возможно она подвела глаза таким образом, что они мне показались гораздо больше чем прежде.

– Красиво, – опуская руки на ее талию, сказал я, не отводя взгляда от ее глаз.

– Старалась, – весело сказала она. – Давай выпьем, – двинулась она к столику и только в этот момент, я увидел на ней коротенький, черный, прозрачный пеньюар, сквозь который видны ее груди, маленькие стринги, подчеркивающие красоту ее ягодиц.

Подобно зомби, с вытянутыми руками я двинулся за ней и, достигнув цели, обвил ее руками.

– Коль, я вино разолью.

Я гладил ее груди, через еле ощутимую ткань.

– Вино потом, – охваченный страстью, говорил я.

– Нет, котик, – высвободилась она, быстро обогнув столик. – Сейчас мы будем пить вино, и ты меня будешь кормить виноградом.

– Сейчас, – скинув халат, – котик будет тыкать свою кошечку.

– Нет, – только успела она произнести это «Нет», ни что иное как «Возьми меня силой». В одно мгновение я обхватил ее, пересекая попытку заскочить за кровать. Прижимая ее левой рукой, правой я двинулся вниз, она скрестила ноги, не давая мне проникнуть в ее давно влажное влагалище. Земфира затянула «Мы летели, вовсе не дыша», когда я резким движением руки, разорвал на ней стринги, вытянул их, чувствуя ее теплый сок, впитанный ими, бросил их на пол и сильнее прижал ее к себе, ощущая прохладу ее ягодиц, пламенным членом. Она дернулась всем телом, пытаясь освободиться, и я повалил ее на кровать, сев на ее ягодицы. Без особых усилий, я завел ее руки за спину, удерживая их левой рукой за запястья. Правой подсунул ей под живот подушку, одновременно перемещаясь с ее ягодиц на ноги. Несколько раз я шлепнул по ее приподнятой попке, срывая с ее губ сладкие стоны.

– Будешь сопротивляться? – спросил я, гладя ее каменным членом по пылающим от пошлепываний ягодицам.

– Буду, – смело отвечала она, пытаясь повернуть голову, чтобы увидеть меня.

– Котик, – мурлыкала она, – я так сильно не хочу, чтобы ты уезжал.

– Если сильно не хочешь, я не поеду…

– Нет, – прервала она меня, засовывая в мой рот виноградину. – Надо, просто я буду сильно грустить, как без тебя и дня прожить, я не знаю.

– Я тоже, кошечка, и не задержусь даже лишней минуты, а теперь поставь бокал, она послушно выполнила мою просьбу, и мой протянул я ей бокал. – Иди ко мне….

Розовое, воздушное покрывало из самой глубины ее матки, той в которой зрело наше дитя, той которую только и можно, назвать бесценной и той, которая действительно существует, в отличие от всего остального. Согревала всех своим розовым, не на что не похожим теплом. Тонкие нити ЛЮБВИ, чистых эмоций, искренних чувств выдерживали тяжесть китов, кашалотов, бегемотов, слонов, миллиарды людей, радостно погружающихся в покрывало. Оно опустилось на ближний восток, вытесняя лживую, нефтяную, геополитическую демократию США, окутало обезумевшие тела боевиков, шахидов, войск Nato, заставляя всех выронить оружие и встать на колени перед единственным Богом Любви. Оно проникало в Кремль, в Храм Христа Спасителя, в Белый дом, Пентагон, во все протестантские церкви, во дворец Совета Европы, в МВФ, в Bank of America, Сбербанк, VTB, Газпром, Роснефть, British Petroleum, Texaco, показывая им бескрайнюю саванну Африки и такой же голод, смерть, насилие, болезни, показывая смерть и голод под самым носом, но практически все проснувшись утром, отмахнулись от всего увиденного, считая это дурным сном.

Тысячи женщин во всем мире одновременно с Оксаной испытали бурный оргазм, пряча в себе покрывало ЛЮБВИ. Земля ждала его вновь.

Утром за нами заехал Оржак, я кинул сумку в багажник, Серега сел вперед, а мы сзади. Оксана опустила мне голову на плечо и нежно поглаживала мою руку. Проезжая мимо офиса Оржак остановил машину, зная о том, что меня там ждет Юра. Забежав внутрь, мы без лишних слов пожали друг другу руки, я взял пакет с двумя пачками сока, он предупредил, что гашиш в апельсиновом, и я так же быстро вышел, пообещав скоро вернуться. До Абакана мы доехали быстро, в пути я и Оксана успели немного поспать, только неугомонный Сережа скакал на кресле, внимательно изучая все вокруг. В пути я вспомнил «хозяина» Хакасии – Лебедя. Почему же он называет этот безусловно живописный край, маленькой Швейцарией? Какие сходства? Там Альпы, а здесь Саяны? Ничего в них схожего нет! Может банками? Часовым производством? Его здесь нет, как и шоколада, стабильности, достойной работы с достойной оплатой, множеством беззаботных и счастливых лиц. Ничего здесь этого НЕТ! Что он имел в виду? Высокие заборы границ, бережно хранящие заворовавшихся чиновников, силовиков, судей, прокуроров, а так же скрывающие от взгляда посторонних убийства, пытки, произвол.

Вот если бы он сравнил Хакасию с Красноярским краем, Удмуртией, Омской областью, Волгоградской, Саратовской, дружественной нам Белоруссией, я бы не нашел и пяти отличий, исключая экономические и все якобы полезные для людей показатели.

Люди не видят счастья в котировках и прочем. Людям нужно ЛЮДСКОЕ и ни что иное! Синтетика и ваши пустые фразы нам не годятся!

Полупустынное здание железнодорожного вокзала угнетающе давило на меня, мы стояли у окна кассы, ожидая билета, а Оржак с Сережей покупали мороженное.

– Даже не вериться, – она взглянула на часы, висевшие на стене, – через сорок минут я тебя уже не увижу, у меня даже нет твоего фото.

– У меня кстати тоже, за сорок минут, – улыбнулся я, смотря в ее грустные глаза, – мы, это исправим.

Сережа бежал к нам, держа в руках два стаканчика мороженного.

– Это вам! – протянул он нам мороженное.

– А ты что? – Спросила Оксана.

– Мое, у дяди Оржака, – обернулся он в сторону приближающегося Оржака. Улыбаясь, Оржак подошел к нам.

– Держи, – протянул он Сереже стаканчик.

– Пожалуйста, возьмите, – электрический голос кассира привлек наше внимание. Я взял билет, поблагодарил ее и мы вышли из здания вокзала.

– Серега, ну-ка стой, – взял я его за плечо, – давай телефон, – обратился я к Оксане. – Оржак, нужно пару удачных снимков.

– Не вопрос, – улыбнулся он.

Оксана суетливо рылась в сумочке, нашла телефон, протянула Оржаку. – Вот здесь камера включается.

– Разберусь, – улыбнулся он.

Правую руку я положил на плечо Сережи, он ближе прижался ко мне, а левой обнял за талию Оксану, прижимая ее к себе, она прильнула щекой к моему плечу.

– Готовы? – спросил Оржак, ловя глазком камеры нас.

– Готовы, – за всех ответил я и улыбнулся. Несколько раз мигнула вспышка.

– Нормально, – вглядываясь в дисплей, сказал он.

– Дай взгляну, – выпорхнула из моей руки Оксана.

Я дал Сереже стаканчик мороженого и взял себе, оставив два других с подтаявшими вихрями грустно стоять на крыше машины.

– Коля, смотри, как хорошо получились и Сережа так красиво улыбается.

Она не выпуская из рук, показала нам фотографии.

– Давайте я вас с Оржаком сфотографирую, – предложила она.

– Давай, – опять за всех ответил я.

На этот раз Сережа встал посреди нас и мы – я по-отцовски, Оржак как старший друг, опустили на его маленькие плечи руки. Оксана, улыбаясь, долго искала нужное положение для снимка, что всех нас веселило.

Наконец мигнула вспышка, еще и еще раз. Удовлетворенно она всматривалась в дисплей.

– Супер! – радостно сказала она. Действительно фотографии излучали радость и ее «Супер», как ни какое другое слово охарактеризовало их.

Двадцати минутная радость сменилась грустью, а наш прощальный поцелуй, слезами ее глаз.

– Котик, я люблю тебя, – шептала она мне в ухо.

– Я тебя тоже, кошечка, – сильно прижимая ее к себе, шептал я ей в ответ.

Освободив ее из объятий, я взглянул в ее влажные глаза, вытер маленькие капельки слез с ее щек. Сережа и Оржак смотрели на нас.

– Ладно, Серега, – протянул я ему руку. – Слушай маму, не обижай ее, береги. Все сейчас на тебе. Договорились?

– Конечно, – улыбнулся он. – Поскорее приезжай, мы с мамой будем ждать.

– Скоро приеду.

– Ну что, Колян, – протянул мне руку Оржак, – ждем.

– Скоро увидимся, дружище! – жал я его огромную кисть.

– Ну все, давай! Ни пуха, ни пера! – произнес Оржак.

– К черту! – улыбнулся я.

Я повернулся к Оксане, обвил ее руками и почувствовал, как содрогается ее тело.

– Не успокоишься сейчас, приеду, получишь по жопе, – шептал я ей на ухо.

– Ну и получу, – отвечала она.

– Успокойся, Оксан, скоро вернусь, не в последний путь меня провожаешь.

– Дурак, – сказала она.

– Все, успокойся, домой приедете, позвонишь.

– Хорошо, все иди.

– Не плачь.

– Ладно.

Поезд тронулся, прилагая всю мощность двигателя, наши невидимые сердечные нити оказались не только фантастической прочности, но и такой же эластичности.

Я долго смотрел в окно, пока силуэты любимых мне людей не исчезли из вида.

В купе со мной были, молодая женщина лет тридцати пяти, приятной наружности, с черными, как Сочинские ночи волосами, красными помидорами губ, и бровями, тормозного пути, оставленного гоночным болидом Петрова. И парень лет двадцати, заскочивший сразу наверх и не произнося ни единого словечка, погрузился в телефон.

– Меня Наталья зовут, – улыбнулась она, протягивая мне руку.

– Николай, – представился я, нежно сжимая ее кисть.

– Вы в Москву?

– Нет. Я в Ижевск, но еду до Глазова. Кстати, – вслух произнес я, вспомнив о том, что нужно написать Сереге, когда прибудет поезд. – Извините, пожалуйста, – доставая телефон из куртки, взглянув в ее изучающие меня глаза, сказал я.

– Ничего, ничего.

Я быстро написал ему смс и Оксане: «Кошечка, не грусти, скоро я вернусь к вам навсегда. Люблю вас безумно! Целую твои самые сладкие губки и животик. Ваш. НЕ ПЛАЧЬ! ПОЛУЧИШЬ ПО ЖОПЕ.»

– А вы я понимаю в Москву? – положив на столик мобильный, спросил я.

– В нее, Первопрестольную, – улыбаясь, отвечала она, – командировка.

– У меня тоже, – улыбнулась она.

– В Ижевске?

– Нет, еду из нее.

– И как вам у нас… В Сибири?

– Я был в Туве, исключительно.

– А я живу тридцать с небольшим лет здесь, в Абакане и ни разу не была там.

– Рекомендую.

– Может быть, когда-нибудь и съезжу туда, а так у нас тут под боком Шира. Замечательное место для отдыха, лечебные грязи и все такое. Вы может быть кушать хотите, я тут столько всего наготовила.

– У меня там тоже, – мотнув головой в сторону большой спортивной сумки, говорил я, – годовой запас снеди.

– Наверное все магазинное? А у меня все приготовлено дома, – уже залазя в пакет и доставая пластиковые контейнеры, говорила она.

– У меня тоже, как выражается мой друг: «Натур продукт», домашнее.

– Будем кушать, – будто хозяйка, говорила она.

Я не возразил, достал контейнеры с салатами, вспоминая наказ Оксаны: «Съешь их сегодня же».

– Сосед, – обратился я к погруженному в мобильный парню, – спускайся, будем есть.

Он посмотрел на меня.

– Я обедал дома, спасибо.

– Спускайся, спускайся, за компанию посидишь, – расставляя на столике пищу, в поддержку моего предложения, безапелляционно говорила Наталья ему.

Не уверенно он спустился, сел рядом с Натальей, и мы принялись ужинать, окруженные заботой Натальи.

Наш сосед Игорь, оказался студентом «Института цветных металлов» города Красноярска, приезжал на несколько дней домой в Курагино. Это все что удалось выудить из него Наталье

Мои мысли были далеки от происходящего здесь и сейчас, они остались с влажными глазами Оксаны и ее грустно махающей маленькой ручкой вслед уносящему меня поезду. Я не уезжал из Тувы, не покидал обретенных друзей, Сережу, и мою жизнь – Оксану. Я врос в них, перестав быть пыльным фикусом, одиноко стоящем на подоконнике, закрытым от света грязными стеклами оконной рамы и скрытый от жизни плотными шторами. Я превратился в огромный куст алых роз, лепестки и бутоны которого впитали чистый свет, наполнив меня верой, разрушавшей давящие, бескрайние степи смерти.

– Вкусные салаты, кто вам готовил? – шевелила она красными помидорами.

– Любимая женщина, – ответил я, оторвав взгляд от несколько раз уже прочитанного смс от Оксаны.

– Ваша жена? – продолжила она допрос. – Я не заметила кольца на вашей руке. И как? Вы же приезжали в командировку!

– Приехал в командировку, – улыбнулся я. А встретил свою судьбу.

Лежащий наверху студент стрельнул на меня взглядом.

– Интересно. Неужели у вас нет девушек?

– Есть, но они не моя судьба, – отвечал я, всем видом показывая, что говорить мне об этом не хочется.

– Вы извините за мое любопытство, но мне ужасно интересно… И что с вашей судьбой, осталась в Тыве? Почему не уехала с вами?

– Потому что мы решили, что я должен остаться там.

– В Туве?! – удивилась она и изобразила на лице некое подобие ухмылки. – Что там делать среди этих… Тувинцев. Там нищета.

– То же что и среди европейцев, славян, африканцев и даже марсиан. Жить. А богатство и обеспеченность меня интересует мало.

– По вам не скажешь.

– Чего? – не понял я.

– Что вы не обеспечен, и вас это мало тревожит.

– Это иллюзия. В действительности я не могу назвать себя обеспеченным, но, конечно, на кусок хлеба мне хватает. А большего мне и не требуется.

– Ну как же, без денег плохо.

– С ними я уверен, еще хуже.

– Если судить по жизни олигархов, им далеко не плохо.

– И это ни что иное как иллюзия беззаботности, раскрученная медиа, чтобы мы все слепо следовали по их правильному, успешному или даже счастливому пути.

– Как интересно, – выпускали слова ее помидоры. Но мне было не интересно смотреть в ее Библию с размытым текстом, в которой давным-давно нет ни одной главы или заповеди. В ней есть жизнь ее подруг, соседей, знакомых, олигархов, к жизни которой она стремилась всем своим естеством, при этом, не прилагая даже малейших усилий для осуществления мечты. В ней я видел тысячи грязных, чистых, разных трусов и моя жизнь стала очередными трусами, крутящимися в ее внутреннем барабане, и готовые в любую удобную минуту переместится с насмешкой в другой такой же барабан человеческих пересудов.

До позднего вечера я был послушным слушателем, и лишь однажды наш «разговор» прервался долгожданным звонком Оксаны. Грустным и усталым голосом она пожелала мне приятных снов, звонко чмокнула меня, попросив позвонить утром.

Наталья, сидевшая напротив, и весь вечер не отводившая от меня взгляда – женщина сожаление. Она сожалела о медицинском факультете, о том, что в далеком девяносто восьмом не поверила одному знакомому, как она выразилась: «вращающимся на верхах» и не перевела все сбережения в доллары. Сожалела, что мужья у подруг, в отличие от ее супруга, понимают и умеют приумножить денежные средства, а ее «Тюха Матюха», так она и сказала, ничего не знает кроме машин и футбола. А надо было всего то! Скупить лом золота и приумножить семейный капитал. Господи, что она несла!

Я представил ее замученного мужа. Она стерла в нем все. Согнула его, возможно, когда-то крепкий внутренний стержень, подавила в нем волю, заставила считать себя ничтожеством, убила в нем мужчину, превратив его в пустое место. И теперь существование этого пустого места «без Натальи невозможно». Не знаю, как она остановила свое повествование, в это вмешался ни кто иной, как Господь Бог.

Я лежал под одеялом укачиваемый поездом, слушая убаюкивающий стук колесных пар. Тук-тук, тук-тук, тук-тук….

Сон подкрался незаметно, окутал меня, утащив в приятную темноту. Я даже не слышал, как ночью сошел наш молчаливый студент.

 

Глава 13. Толян

Меня разбудил бесцеремонный, нахальный смех Толяна. Именно так он и представился, протягивая мне, только открывшему глаза, шершавую руку. Я еще не мог в полной мере улавливать смысл его слов, но чувствовал заполнивший купе запах перегара, и увидел округленные не мигающие глаза Натальи. Он сел рядом с ней. Еще бы. Она только и успела поджать ноги, что его сильно развеселило.

– Вы меня извините, мадмуазель, можно узнать ваше имя, а то, что-то я с первого раза не уловил.

– Наталья, – как загипнотизированная отвечала она.

– Наталья, Наташа, – пропел он. – Знал я несколько Наташ, – засмеялся он, – но это не про вас, что-то вы какие-то сонные.

– А ты наблюдательный, Толян, – улыбаясь, сказал я.

– Еще бы, братишка, две компании в разведроте, надо полагать! – совершенно серьезно ответил он. – Память на имена у меня плохая, как тебя звать не запомнил?

– Коля.

– Значит, Колян!

– Значит, Колян, – вторил я ему.

Наталья, пребывающая в шоке от вихря, ворвавшегося в наше купе, молчала.

– А вы что, не пьете? За знакомство, сам Бог велел.

– Мы еще спим, ты ранее заметил.

– Да, да… Уже почти день на дворе, у меня тут коньячок имеется, – подмигнул он мне.

– Разрешите, я выйду, – наконец вымолвила Наталья.

– Конечно, – подскочил он.

Она быстро накинула куртку, взяла с собой полотенце, косметичку и вышла из купе.

– Колян, ты меня извини, – хмельными глазами он въедался в меня, – это что, твоя жена что ли?

– Нет, – улыбнулся я.

– я так и подумал, чуйка у меня сильная на заскучавшую дырочку. Как ни как за тридцать пять лет, три жены было, а подруг и ни счесть, я даже тещ натягивал.

– Не может быть, – засмеялся я.

– Вот тебе крест, – сказал он перекрестившись. – И знаешь, – продолжил он. – Давали фору дочерям, тетки за сорок знают цену стоячему херу. Ни эти сыкухи, буду, не буду, хочу, не хочу. Я привык брать не спрашивая. Был в армейке?

– Нет.

– А че так? По здоровью что ли?

– Учился.

– Ясно. А надо было. Чему научат в херовых институтах? Война учит выживать. Ты-то с этой…. Натальей, ни че?

– Нет, ни че.

– Хорошо, тогда я буду яйца подкатывать, – сказав это, он задумался, видимо представляя себя с подкатившими яйцами.

– Толян, – обратился я к нему, оборвав его мысли.

– Что?

– Только давай без насилия и хамства.

– Да ты что, Колян! Все по обоюдке, это там мы их драли, не спрашивая, так же как и сраные чехи ебли наших пацанов в плену. Однажды я помню, прочесывали одно селение, врываемся в дом, а там три чеченки. Одна самая молодая, напуганная сильно и странно скулит, я сразу чухнул, что-то не то и к ней. Успел. Сука с гранатой была, вот эту гранату мы ей туда и засунули…

Вошла Наталья.

– Я тоже пойду, умоюсь, – вставая, сказал я. – Толян, – посмотрел я на него.

– Братишка, – улыбнулся он, – мое слово, кремень!

– Наталья, я оставлю вас?

– Конечно, Николай. Ничего страшного.

Я вышел, оставив в купе женщину – сожаление и Толяна – жертву беспощадной войны. Страшно представить какие зверства он видел и в каких сам принимал непосредственное участие. Сколько насилия и смертей на его счету? Их в нашем правильном мире нельзя назвать преступлениями, ведь убийства во имя Бога и целостности Государства – это долг, героизм… Что угодно, но не преступления. Война для таких как он бесконечна, единственное, что она приобретает иные формы, но конца ей нет. Даже его выражения: «Война учит выживать», точно показывает его мировосприятие. Он на бесконечной войне Дон Кихота, где каждый день он выживает, а не ЖИВЕТ! И таких выживающих, пошедших на войну вопреки себе, заповедям Господа, огромное множество. Они были, есть и когда-нибудь, я уверен, таких изломанных людей не будет, их жизнь бессмысленна, как и все войны, насилия, зверства, убийства.

Холодная вода освежила и прогнала остатки сна, вытирая лицо, я рассматривал свое лицо в мутном зеркале. Казалось бы тот же нос, уши, глаза, брови, гуды, но я уже далеко не тот прежний. Я другой. Я могу назвать себя ЧЕЛОВЕКОМ! На столике в купе уже стояла початая бутылка коньяка и от Натальиного возмущения и след простыл.

– Колян, давай за знакомство, – улыбаясь, предложил он выпить. – Мы с Наташей по пятьдесят грамм приняли.

– Только за знакомство, – сев напротив них, говорил я. – Пить мне не хочется.

– За знакомство и все, – наполняя три стопки, говорил он.

Мы выпили, я съел куриную ножку с хрустящей корочкой.

– Извините, я выйду, мне нужно позвонить, – встал я, взглянув на Наталью.

– Пойдем, – подпрыгнул Толян, – я покурю с тобой, Наташ, я на минуту, – улыбнулся он ей.

Мы вышли.

– Братан, – положив мне на плечо руку, говорил он. – Там все нормально…. Ты долго будешь?

– Пару часов хватит?

– Вполне, – обрадовался он.

– Толя, давай только….

– Колян, я же сказал. Мое слово кремень!

– Ладно, кремень, я в вагон-ресторан.

Оксана обрадовалась моему звонку, ее вчерашняя печаль и усталость исчезли без следа. Я стоял в прохладном тамбуре, не слыша грохота колес и лязганья железа. Только ее и свою песнь любви. Мы пели без фортепьяно и гитары, без бита и электронных звуков. Пели ни плохо, ни хорошо, пели без фальши, пели ровно так, чтобы наши сердца счастливо стучали.

– Коля, Оржак за мной заехал, ну, ты если что звони в любой момент.

– Хорошо, кошечка, освободишься, позвони сама.

– Ладно. Тебе заняться не чем, можешь мне писать.

– О’кей.

– Ну все, целую, – весело звучал ее голос в трубке.

– Я тебя тоже.

– Что тоже?

– Целую.

– Я не слышала

– Слушай, – сказал я, громко чмокнув у самого микрофона мобильника. – Теперь слышала?

– Теперь да!

– Все, кошечка, пока.

– Пока, котик.

Вагон ресторан был практически пуст, только одна молодая пара и официантка. Я заказал чашку кофе и рекомендованные официанткой невероятно вкусные свежайшие пирожные. Красивая ведущая новостей на канале «Россия 2» мило улыбалась, говоря о автокатастрофе, войне в далекой Африке, показе осеннее—зимней коллекции одежды в Милане, о поездах, визитах, о живущих и умирающих. И ее улыбка или такая же наигранная и совершенно пустая серьезность есть – смерть. Такая улыбка страшнее активности террориста, страшнее атомной войны, со всеми ее разрушающими последствиями, так как она и есть абсолют безразличия, смертельного равнодушия и бесконечной лжи, въедающийся в мозг людей информационным клещом.

Находясь в этом поезде, сидя за этим столом, пережевывая «невероятно вкусное, свежайщее пирожное» и запивая его таким же кофе, я осознаю и чувствую гораздо больше всех НИИ вместе взятых, с их навороченной материальной базой и не становлюсь частью безумного, невзрачного как изнутри, так и снаружи поезда жизни. Я давно спрыгнул с него, разодрав о насыпь колени и локти. Меня не везут в общем вагоне или купе. Я сам поезд, сошедший с рельс и оторвавшийся от земли, преодолев гравитацию ненависти, безразличия, лжи! Я славящий полет бесконечной ЛЮБВИ!

Через два с небольшим часа я вошел в купе, Толян «подкатил яйца». Веселое и хмельное лицо Натальи излучало радость.

– Колян! – уже порядком пьяный, воскликнул Толян. – Мы тебя заждались. Выпьешь? – взял он в руку выпитую на половину бутылку водки.

– Нет, я не хочу.

– Николай, – веселым голосом пела Наталья, – покушайте и давайте на ты.

– Давайте на ты, а кушать мне не хочется.

– Я сбегаю по делам, – улыбнулась она, – не скучайте.

Дверь за ней закрылась.

– Колян, ты не хочешь воткнуть ей, тетка что надо! А сосет, как в последний раз.

– Нет, не хочу, – засмеялся я.

– Три раза ее уже отжарил, может вдвоем? Она будет только за, не бодрит ее муженек. В Москву поехала искать ****ой приключения. Ты же до Москвы?

– Нет.

– Плохо, там подружка ее встретит, тоже такая же как и эта, – засмеялся он, – любительница повеселиться. Ну, Колян?

– Ты на счет чтобы ее вдвоем?

– Конечно, можешь один, – говорил он так, будто ее сутенер и не меньше.

– Нет и вообще откуда такая уверенность, что она будет согласна?

– Я таких знаю как облупленных, сейчас наводя марафет уже думает об этом.

– Возможно, но я против подобного.

– Странный ты, но чувствую хороший мужик. Есть жена, дети?

– Можно сказать да.

– Давай тогда за них выпьем, пусть у них и у тебя все будет хорошо…. Не так, как есть, – с грустью в голосе закончил он. Видимо под силой коньячного и этилового спирта, его «нормальный» кремень растаял, он открылся как моллюск, чувствуя и извергая истину, на утро от осознания которых не останется и следа.

Мы выпили. Я жевал приготовленный Оксаной салат.

– Колян, ты ни че, если я лягу спать, – не поднимая глаз от стола, грустно говорил он. – Надавила скука, сраная жизнь, живу как говно, всю жизнь мне обосрали, ни злости, ни *** нет. Только сын и сука жена, такая же как эта, и я сука и все мы суки. Выпью я за сына, дай Бог, чтобы он жил лучше, – налил он рюмку водки, сразу осушил ее, громко выдохнул и закинул в рот дольку лимона. – Все, я полез спать.

– Приятных снов.

– Угу, – ответил он на мою глупость, а что другого я мог бы сказать ему и способны ли слова, пусть они даже исходят из самого чистого сердца, бальзамом лечь на его кричащую душу, что может разрушить его «кремень»? В чем он может найти утешение? Во влагалищах многочисленных женщин, таких же заблудших, как и он сам? В спиртном лишь на мгновение размягчающем его панцирь. Что его может спасти? Клиника «Маршака», «Дурдом»? Что в силах вернуть радость жизни?

– Толян, – он уже закрыл глаза, но еще не спал.

– А? – приоткрыл он тяжелые веки.

– Гашиш куришь? – спросил я.

– Нет. Курил в лет девятнадцать, там, в Чечне, а че?

– Да так. Спокойной ночи.

– Спокойной, – ответил он и закрыл глаза.

Вошла Наталья.

– Вот! – встала она у стола, громко говоря, для того чтобы услышал Толян. – Слаб, оказался наш солдатик! «Солдатик» уже спал и ни как не реагировал на ее слова.

– Коля, – сев напротив меня, говорила она, смотря хмельными глазами, – вы, ой, мы же на ты.

Я кивнул улыбаясь.

– Где ты так долго был?

– В вагоне ресторане.

– И что там? Весело?

– Тишина.

– Не люблю тишину и скуку. Придется вам меня развлекать.

– Как же? – улыбнулся я.

– Ты мужчина.

– И что? Анекдотов я не знаю и не люблю их так же, как и ты скуку.

– Напоил меня и уснул, – говорила она, пытаясь показать сожаление. – А я, выпивая, не могу спокойно сидеть…. – вспыхнул в ее глазах ****ский огонь. – Может, выпьем?

– Наталья, я действительно не хочу, – ответил я, отводя от ее пристального взгляда глаза, которым она наверно видела меня, абсолютно нагим.

– Неужели вы, Николай, – продолжила она нападение в официальном тоне и лукаво улыбаясь, – позволите мне выпивать, как алкоголичке?

– Но, а что я могу? – улыбнулся я. – Не заберу же я водку или свяжу вас, чтобы вы сидели смирно.

– Значит, вы отказываете мне? – сказала она, изобразив на лице некую обиду.

– Получается так.

– Вы не джентльмен.

– Не спорю.

– А мне казались именно таким.

– Хорошо, чтобы и дальше выглядеть в ваших глазах джентльменом, согласен выпить за то, что движет наш мир и наполняет его яркими красками.

– Не о любви ли вы ведете речь?

– О ней.

Она засмеялась.

– Самый распространенный и бессмысленный тост. Я была уверена, что услышу от вас что-то оригинальное.

– Увы, в этом смысле я банален, но для меня и тех людей, кто хоть однажды испытал ее фантастическую силу, этот тост далеко не банален.

Мои слова больно ударили ее, вызвав в ней надменный, защитный смех.

– О какой фантастической силе вы говорите? Эту силу я испытала и не однажды и, знаете, с меня достаточно, – полилась из нее ненависть, смешенная с семенем многих мужчин, побывавших в ней, от ее еще несколько секунд назад, милого лица не осталось и следа, в ней появились сотни лиц, оставившие в душе боль и разочарование. – Ваша любовь, – смеялась она будто бес, – поматросил и бросил! Все это чушь для маленьких девочек, это пока вы не добьетесь своего, такие романтичные и заботливые, а после что? Ничего! Поэтому без глупых и лживых прелюдий, якобы исходящих из самого сердца, а в действительности из штанов, проще следовать желаниям тела, и не тратить бесценные нервы и время.

Она замолчала, устремив взгляд в окно и как мне показалось, внутренне восхищаясь собой от того, что она, возможно впервые, не боясь людских клеще, публично призналась о желании предаваться плотским удовольствиям, не порицая себя за это.

– Предлагаю другой тост.

Она посмотрела на меня.

– Какой? – спросила она, уже мягким голосом.

– За людей, которые живут честно с собой и окружающими.

– Николай, у вас что ни тост, то что-то невероятное. Таких людей нет.

– Есть. Как и любовь. И вы, как мне показалось, пополнили наши ряды.

– Вы значит живете честно?

– Именно.

– Давайте, – с полным безразличием согласилась она.

Я разлил водку в рюмки.

– Возможно эта жидкость, – говорил я, не отрывая взгляда от ее глаз, – словно живая вода, оживит ваше сердце, позабывшее любовь.

– Николай, – улыбнулась она, – вы странный и даже больше, чем мне показалось вчера.

– Вы знаете, Наталья, не хочу ни вас, ни кого-то еще обидеть, но счастлив именно потому, что отличаюсь от нормальных людей. Для меня мое восприятие нормальным социумом, как человека схожего с ним, будет являться не чем иным, как тревожным сигналом. Я не хочу быть нормальным. Я хочу быть настоящим.

Ее помидоры изогнулись, превратившись в ехидную улыбку.

– Не знаю, что вам ответить, но почему-то мне кажется, вы пытаетесь меня оскорбить в какой то завуалированной форме. Я знаю, что вы думаете обо мне… Но вы не правы.

– Ничего плохого, – улыбнулся я, – а напротив. Меня поразила ваша откровенность, не частая гостья она у нормальных людей.

– В этом вы правы. И вообще, что нам мешает говорить как на духу?

– Ничего, – подтвердил я.

– Вот и я о том же. Но сначала выпьем.

– За ЛЮБОВЬ и ИСКРЕННОСТЬ!

– За другое вам не хочется?

– А вы за что хотели?

– За что хотела, уже не хочется. Давайте за вашу любовь, – сказала она, взяв рюмку. Я хотел возразить, что любовь не принадлежит мне, как и кому-то. Хотелось ей сказать, что она живет самостоятельно, единственное, что зависит от воли и желания человека – принять ее или отказаться. Но ее глаза, полные безразличия к этому вопросу остановили меня.

Рюмки в наших руках звонко встретились, и их содержимое одинаково обожгло наши пищеводы, смыв остатки надежд на продолжение праздника натальиного тела.

– Николай, – пережевав салат, говорила она, сверкая лукавым огоньком глаз, – значит, мы говорим честно и обо всем?

– Абсолютно.

– Вот, допустим, – разгорался в ней огонь, – взять вас. Сколько вам лет?

– Тридцать.

– А вашей обретенной в командировке любви? Простите, как ее имя?

– Оксана. Ей тоже тридцать.

– Допустим, не будь меня здесь, а окажись на моем месте, девочка лет двадцати, красивая и такая, какие они сейчас, без комплексов и гораздо настойчивее и решительнее, чем нынешние мужчины. Что бы вы ни воспользовались таким удобным моментом? И я уверена, позабыли бы, ну хоть не на продолжительное время о своей любви.

– Во—первых, – смеялся я, – вы, без всяких преувеличений ни чем не уступаете тем двадцатилетним конкуренткам, о которых идет речь. А, напротив, в смысле опытности и большего знания мужчин, на порядок привлекательнее как сексуальный партнер. А что касается первого вопроса, будь тут хоть кто, за исключением конечно Оксаны, мне все равно. И вообще, наши отношения в настоящее время исключают походы налево.

– Интересно! Значит, могут быть и такие отношения, учитывая вашу любовь, – засмеялась она, – позволяющие походы налево?

– Ничего смешного, вполне возможно, но не походы налево.

– А что?!

– Сейчас с уверенностью об этом я говорить не могу. Но если допустить то, что мы, когда то пресытимся телами, тогда мы совместно решим как разнообразить или внести что-то новое в нашу интимную жизнь.

– Вы это серьезно?!

– Вполне.

– Николай, ваша мысль, ну ни как не вяжется с институтом семьи и брака и более того, противоречит постулатам церкви и самой сути любви.

– Может она и противоречит всему перечисленному вами, но не любви. Конечно, если вы упомянули о той ранее озвученной вами, любви заключенной в штанах, содержащая в себе лишь сексуальное влечение и чувство собственности, которые исчезают достаточно скоро. Наверное для такой любви, это смертельно. А для настоящей смертельна ложь, не озвученные упреки… В общем все то, чем живет наша нормальная семья. И вообще, Наталья, секс без чувств, как просмотр порнофильма, с не всегда красивыми телами, а всегда с поддельной страстью и знаете мне такой секс не доставляет никакого удовольствия.

– Вообще?! – сверкнула она огоньками лукавых глаз.

– Вообще.

Она пристально смотрела мне в глаза.

– Николай, не хочу вас обидеть, но знаете, вы мне напоминаете тех сектантов, ну как их… В девяностые их было пруд пруди «Иеговы», «Пятидесятники», «Кришнаиты». И мне кажется, что вы одержимы как и они чем то несуществующим. Многие из моих знакомых в то время последовали за их учениями, а я сразу поняла, что это, не что иное, как обман. И теперь они с ужасом вспоминают то время. Вы молоды Николай и я уверена, вскоре разочаруетесь в любви, которой на самом деле не существует…

Поезд накренился при прохождении поворота, заставив меня с Натальей ловить тарелки и контейнеры с едой.

– Реакция у вас хорошая, – улыбалась она.

– Значит, будут дети, – убирая руки от контейнера, улыбнулся ей в ответ.

– Все вы знаете.

– Ну а как же. Вы не закончили.

– Нет. Я сказала все.

– Позвольте мне ответить, а точнее возразить.

– Пожалуйста, – улыбнулась она.

– И так, Наталья! Сравнивать человека прославляющего ЛЮБОВЬ, с теми сектантами, отравившими часть жизни ваших знакомых, извините меня, по меньшей мере, глупо. Если там движок, я уверен, вы понимаете, циничный отъем денег, за что-то действительно крайне не реалистичное и ожидающее там, откуда еще никто не вернулся. Когда ЛЮБОВЬ ничего не требует взамен и ты можешь почувствовать и потрогать ее сейчас. Ей не нужны храмы и молитвы, единственное ей нужна плодотворная почва в вашем сердце, чтобы прорости в вас кустом алых роз или белых. Какие вам больше нравятся?

– Алые.

– Значит, алым! И когда он прорастет в вас, вы почувствуете – рай здесь! И то, что без ЛЮБВИ – серое и быстротечное.

– Возможно, – тяжело вздохнула она, – я вас и понимаю. Но подобное было в моей жизни так давно, оставив после себя в сердце разбитые черепки… И теперь не о каких кустах речи идти не может.

– Я, все—таки, Наталья, уверен, вашего желания более чем достаточно, чтобы черепки исчезли и вы ощутили ее вновь.

– Пока, – улыбнулась она, – мне и без нее не плохо.

– Это пока… А может ваш путь именно такой. Возможно, вскоре вы утолите жажду плоти…

Она громко засмеялась, заставив меня замолчать.

– Николай, – смеясь, говорила она, – вы как священник.

– Приятнее на этот раз. Лучше чем сектант, но в действительности я, если судить по христианским канонам, большой грешник.

– А кто в наше время без греха?

– Да. Вы правы, таких мало, но уверен, такие люди живут среди нас.

– Не встречала. Так, – сказало она, встав. – Мы говорили, а я вас даже не покормила своим фирменным блюдом.

– И что это? – спросил я, наблюдая за тем, как она вынимает из пакета, что то в виде бруска, обернутого фольгой.

– Рулет. Вы не мусульманин? – улыбнулась она.

– Нет.

– И слава Богу.

Мы просидели еще несколько часов. Под ее пристальным взглядом я с удовольствием отправлял в рот тающие на языке кусочки рулета. Рассматривая пирамиду трусов, бережно выложенную ей на столике. Трусы ее подруг, знакомых наполнили купе затхлостью, она считает, что именно они, ее подруги, виноваты в том, что в ее жизни сложилось все так, как ей не хотелось. Я не отвечал, она и не требовала этого. Ей нужно было вывалить все, что накопилось в «барабане», чтобы хоть немного почувствовать себя свежее и легче. Видя усталость в моих глазах, она закончила с трусами, прибралась на столике и вышла из купе умываться перед сном. Толян еле слышно сопел. Пользуясь моментом, я позвонил Оксане.

– Аллеее, котик, – лился в меня ее радостный голос.

– Ты дома уже?

– Да. Минут сорок назад приехала, только покушала. Ну, что уши развесил, иди.

– Ты кому? Сережи?

– Сережи. Кому еще. Дядь Коль, привет! – услышал я его голос.

– Привет, Серега!

– Думаешь, он тебя услышал? – засмеялась она.

– Думаю, нет. Не хихикай. Привет передавай.

– Привет тебе. Все дуй наверх. Позвони, позвони. Сам говорит, завтра позвонит тебе.

– Мне самому надо было, что-то я не подумал.

– А ты что мне хихикать запрещаешь?

– Пока можешь хихикать. Расстояние чувствуется да?

– Ой, – звонко засмеялась она, – боюсь. Не смеши, котик. А ты что это, мне ни одного смс не написал?

– Потому что, это, я был занят.

Она смеялась.

– Чем это?

– С соседкой по купе общался.

– И че говорит?

– Оксан, перестань смешить меня.

– А че?

– А то! Как день прошел?

– Скучно, – ответила она с наигранной обидой. – И ты еще мне запрещаешь смеяться. А я радуюсь, что котик позвонил своей кошечке.

– Я тоже рад слышать тебя, любимая.

– Ну и о чем весь день говорили?

– О любви.

– Какой?

– Что ее бывает несколько видов?

– Нет.

– Вот о ней и говорили.

– Бе-бе-бе. Укусила бы тебя за жопу.

– В принципе, ничего не имею против этого, но думаю, покусал бы все—таки я свою самую красивую попочку.

– Так долго, – вздохнула она, – ждать твоей попочке, но попочка…. Что с ней будет, а я скучаю сильно, присильно.

– Я тоже кошечка, скоро приеду.

– Ты еще даже не доехал.

– Но я уже вступил в заключительный акт, после которого мы будем неразлучны и вечно вместе.

– Мы ждем тебя, котик! И очень сильно ЛЮБИМ, – трогала она мое сердце.

– Я вас тоже.

Мчался поезд, зацепив линию горизонта, скрывая от усталых глаз вечно радостное солнце. Сонные от осеннего холода насекомые, вдребезги разбивались о его ветровое стекло и разрезающую сумерки ярко светящую фару. Он нес меня к заключительному действию моего скучного, черно – белого фильма, с громким названием «жизнь». В нем, в этом фильме, было все и в то же время ничего по истине ценного. Все! За исключением самой ЖИЗНИ!

Утром следующего дня меня разбудил непонятный стук и шуршание. Я открыл глаза, и перед самым моим носом увидел припухшее лицо Толяна, лазающего под столиком.

– Толян, ты чего потерял? – шепотом спросил я.

– Умираю, – хрипел он в ответ, – надо опохмелиться. Вчера осталось что-нибудь?

Я даже не успел ответить ему.

– Ничего не осталось, – далеко не сонным голосом сказала Наталья.– Вылезь оттуда, сейчас заварю крепкого чая.

Странно, но Толян послушно вылез и сел у нее в ногах.

– Сейчас, я быстро, – встала она, накинула куртку и вышла из купе.

– Сильно плохо? – спросил я, вылезая из-под одеяла.

– Чаю попью, вообще сдохну.

– У меня есть средство, говорил мне знающий человек, с похмелья лучшего человечество еще не придумало.

– Ну, – жалобно смотрел он на меня.

– Подожди. Сейчас все будет, иди пока умойся хоть.

Он хотел возразить, но все—таки вышел из купе. Я достал пачку сока из сумки и вышел вслед за ним.

– Николай, куда это вы? – встретила меня Наталья, с тремя стаканами парящего чая.

– Я на секунду, давайте открою вам купе.

Я открыл ей дверь, пропуская внутрь.

– А где наш ветеран? – спросила она.

– Ушел в туалет, сейчас вернется.

– Пьяный бы оттуда он не вернулся.

– Возьму это под контроль, – сказал я, задвинув дверь.

Дверь в туалет была заперта, я дернул несколько раз ручку, громко позвав его по имени. Толян открыл дверь.

– Закрывай, – сказал я, протискиваясь между ним и раковиной.

Он смотрел на меня красными, слезливыми глазами.

– А сок зачем? – спрашивал он, закрывая дверь.

– Сейчас увидишь, вообще плохо?

– Блеванул, получше стало, надо умыться.

– Давай, а я пока все достану.

Я раскрыл пачку и аккуратно, боясь того, что гашиш может выпасть, начал сливать сок в унитаз. Опустошив пачку, я разорвал ее, сразу увидев две колбаски, завязанные в презервативы.

– Сигареты есть? – спросил я, смывая сок с презервативов.

– Есть, – полез он в карман.

– Прикуривай.

Гашиш кипел на угольке сигареты, тоненькой струйкой дыма попадая в наши легкие.

– Думаю по два крапаля будет нормально, – говорил я, наблюдая за тем, как Толян всасывал плотную струйку дыма.

– Даже дым не выходит, – сказал он, пытаясь выпустить из легких дым.

Мне стало ужасно смешно от его удивленного лица.

– Он уже окутал твое сознание, чувствуешь?

– Ничего не чувствую, – серьезно отвечал он.

– Недолго осталось, пошли, чаю много не пей и не ешь пока, а то загрузит тебя.

– Да че загрузит. Байда какая-то. Надо за пивком сходить, – сказал он, открывая дверь.

– Пойдем пока в купе, подруга тебя заждалась.

– Какая она мне подруга? Бля… Че я ей бухой наплел?

– Что бы ни наплел, все нормально. Все, заходи, – взялся я за ручку двери.

– Подожди, – остановил он меня. – Не знаю почему, но мне что-то стыдно идти туда.

– А ты говоришь, ничего не чувствуешь! Это дым! Очень помогает взглянуть на себя, как бы со стороны. Пошли, – сказал я и открыл дверь.

На недовольном лице Натальи шевельнулись помидоры.

– Вам только за смертью ходить. Чай уже остыл давным-давно.

– Мы и холодный выпьем, – улыбаясь ей, сказал я, сев напротив.

Толян будто боясь ее, сел на самый край Натальиной полки.

– Пейте чай, – сказала она нам, но подвинула стакан Толяну, смотрящему в пол.

– Спасибо, Наташ, – мельком взглянул он ей в глаза и взял стакан.

– Наталья, я не хочу, большое вам спасибо. Я бы лучше выпил кофе, наверное, пойду, схожу выпью чашку кофе, мне позвонить нужно, – сказал я вставая.

Толян молящим взглядом смотрел на меня.

– Может тебе пива пару бутылок зацепить? – спросил я.

– Можешь. Ты надолго?

– Не знаю, – ответил я, ожидая от него скрытого намека.

– Давай не долго, – прямо и серьезно просил он.

– Хорошо, – пообещал я, переместив взгляд на Наталью. – Вы не против, если я вас оставлю.

– Нет, ничего страшного, – улыбнулась она.

Я вышел из купе, чувствуя их взгляды спиной. Мне было ужасно любопытно, что происходит между ними сейчас, а особенно то, как Толян будет вести себя с ней наедине, окутанный дымом.

По дороге в вагон – ресторан я набрал смс Оксане. «Доброе утро, Любимая! Удачного дня. Твой».

Засовывая в карман мобильный, мои пальцы наткнулись на две колбаски гашиша, его специфический аромат резко ударил в нос. И как мне показалось, что если я войду в вагон – ресторан, его запах заполнит все вокруг. Я развернулся и быстро пошел в тамбур, по пути доставая бумажник, в котором должен был быть презерватив. Его там не оказалось, в тамбуре я еще раз тщательно перерыл бумажник – пусто.

Грохот колес больно бил по перепонкам, раздражая и без того воспаленное сознание. Ничего лучше мне не удалось придумать, как переложить его во внутренний карман кофты и спокойно идти в вагон—ресторан, и только я зажал гашиш в кулак, как позади меня резко открылась дверь, и чья-то тяжелая рука легла на мое плечо.

Сердце сжалось, как и моя правая рука с гашишем. Мелькнуло радостное лицо Оксаны, Сережи, вечно улыбающегося Юры, серьезного Оржака, Сереги Солнцева и почему-то печальное лицо матери. Все они промелькнули с такой скоростью, как когда то в раннем детстве…

Я практически не умел плавать. Я и еще два моих приятеля, само собой без спроса родителей, поехали купаться. Берег был безлюден, за исключением сидевших у костра трех взрослых мужчин и одной девушки. Мы быстро скинули шорты и майки и с радостным улюлюканьем бросились в воду. Основной забавой в воде был игра в «сифака», мы делали из водорослей подобие мяча, и галящий должен был попасть им в другого. Но была и еще одна более серьезная и опасная игра, точнее состязание. Суть которой заключалась в том, кто сможет заплыть дальше, без пенопласта в трусах и прочих подстраховок. Мне всегда удавалось избежать этого состязания, но не в этот раз. Признаться в том, что я не умею плавать, не хватало мужества, отказаться – значит быть слабаком.

Я плыл, сам не понимая того, как вода попадала в нос и глаза, я ничего не видел, только думал о том, чтобы заплыть как можно дальше. В какой-то момент я повернул голову и увидел вдалеке берег и своих приятелей, следящих за мной.

– Колян, плыви обратно, – дружно кричали они.

Как плыть обратно? Я не умею плавать, пронеслись мысли в голове. Ногами я пытался нащупать дно, но погрузившись в пугающую темноту, не смог почувствовать дна. Паника охватила меня. Что есть силы я хаотично бил руками воду, пытаясь приблизиться к берегу, но берег все так же был недосягаем. С головой я погрузился в воду, всплыл, наполнил легкие воздухом и, не прося помощи, абсолютно спокойно, не прилагая ни малейших усилий, чтобы всплыть, уходил в темную воду. Вся моя жизнь пронеслась перед глазами, будто фильм на бешеной перемотке. Где-то вдалеке послышался глухой звук, и спустя несколько секунд сильные руки мужчины вытащили меня из воды. Уже на берегу я сказал ему короткое спасибо, он улыбнулся, ничего не ответив, ушел обратно к костру. Молча мы ехали домой и всю дорогу я думал об этом мужчине, спасшем мою жизнь. И сейчас, спустя столько лет, я повторяю в сотый раз СПАСИБО!

– Колян! – произнес Толян, сняв с моего сердца тиски.

– Я чуть не обосрался, – с облегчением сказал я. – Вот меня на измену высадило, есть гандон?

– Да, – смотрел он на меня непонимающе.

– Ты что тут делаешь?

– Не могу я там с ней сидеть, один *** у нее в башке, – говорил он, доставая из внутреннего кармана пальто. – Зачем тебе гандон?

– Гашиш засунуть.

– Может лучше в полиэтилен от сигарет.

– У тебя есть?

– Конечно.

– Давай, будет лучше, вонять гандонами мне особо не хочется, но менее опасно.

– Держи, – протянул он. – Ты знаешь, накатило мне так, она что-то у меня спрашивает, а я думаю о сыне и Аленке жене, сколько же я говна ей сделал, а она любила меня, ждала из командировок, писала, звонила, а я по ****ям. И перед самым поездом заехал к ним, наговорил ей опять всякой чуши…

– Подожги зажигалку, – перебил я его. – Не парься, интуитивно чувствую, ты сможешь, если, конечно, захочешь, решить все в положительную сторону. Дым, страшная сила! – улыбнулся я ему.

– Да, – согласился он. – Надо позвонить ей что ли.

– А ты куда едешь? – спросил я, засовывая заплавленный пакетик с гашишем во внутренний карман кофты.

– Хер знает, к кенту, вместе воевали.

– Понятно, бежишь.

– Наверное, – прикурил он сигарету.

– Толян, я фактически тебя не знаю, знаю лишь то, что тебе многое пришлось увидеть и пережить, и, как мне кажется, ты сам должен поставить точку. Не порождать говна, не жить в нем. Не пей. От бухла один геморрой. Ты с Ачинска?

Он в ответ кивнул головой.

– Кури траву лучше. Ни какой быки, дружный позитивный кайф. Главное же, он поможет увидеть все иначе, поможет понять, что ценно, а что нужно отпустить.

– Я знаю, что ценно, – выпустив струйку дыма, сказал он. – Семья….

Я смотрел на него, навалившись на стенку и не видел того Толяна, каким он был вчера. Дым его сделал кротким, вдумчивым, искренним.

– Но, – продолжил он, – я не знаю, сможет ли она меня простить и я ее, – взглянул он в мои глаза, будто в них есть ответ на интересующие его вопросы. – Она ведь тоже не ангел… Нет, конечно, это все из-за меня, она мне мстила, пыталась забыть меня. Я ведь, Колян, люблю ее до сих пор.

– Прежде всего, – улыбнулся я, – нужно сообщить ей об этом, поговори с ней искренне, я уверен она поймет и простит, а ты ее уже понял и простил.

– Да, – оживился он. – Надо поговорить, ведь у нас сын, позвоню ей.

– Толян, пойдем в купе, я приглашу Наталью позавтракать, а ты спокойно поговоришь, как такой план?

– Нормально.

Мы вышли из тамбура и только тогда я смог услышать еле доносящуюся мелодию звонка. Звонила Оксана.

– Котик, ты что? – обиженно говорила она.

– Оксан, я не слышал, в тамбуре грохот.

– Ты что, курил?

– Нет, наблюдал за тем как курят.

– Серьезно?

– Я же у тебя не курю сигареты.

– Молодец! А я написала тебе, ты не отвечаешь и не отвечаешь, позвонила, не отвечаешь. Думала ты в туалете засел.

Я шел вслед за Толяном.

– Оксан, давай схожу, позавтракаю и позвоню тебе, хорошо?

– Хорошо.

– Ну, все, до связи.

– Нет, давай целуй меня.

– Целую.

– И я тебя, котик.

В купе Наталья даже не взглянула на Толяна, а на мое предложение позавтракать с наигранной радостью согласилась. Выходя из купе, я, улыбаясь, подмигнул Толяну, он в ответ выдавил сухую улыбку. Всю дорогу Наталья молчала, а я и не предпринимал попыток заговорить с ней. Только после того, как она съела салат, ее помидоры шевельнулись.

– Что вы с ним такое сделали? – пристально, она смотрела мне в глаза.

– Ничего.

– Вчера вы убеждали меня в том, что никогда не врете, а сейчас как мне кажется, вы не до конца откровенны.

– Я с ним ничего не делал. И, пожалуйста, не смотрите на меня так, иначе я громко засмеюсь.

– Хорошо, – сверкнула она глазами, – вы можете ничего не говорить, но я вижу, что с ним, что-то не то и с вами.

Я улыбнулся ей.

– Наталья, возможно об Анатолии вы можете говорить, что он повел себя с вами как-то не так. Но вот, что касается меня, со мной, что не так?

– Ну…. Взгляд у вас какой то и улыбка до ушей.

– Улыбка. Знаете, я радуюсь за Анатолия.

– И что за повод, если не секрет?

– Никакого секрета. По-моему, человек проснулся сегодня.

– А, вот оно что! – засмеялась она. – А мы что, спим, получается с вами?

– Я нет.

– А я?

– Мне кажется да.

– Это почему же?! – громко спросила она, привлекая внимание пожилого мужчины, сидевшего через столик.

– Наталья, мне кажется, разговор этот бессмыслен, только потому, что вы не способны критически взглянуть на себя и на свою жизнь в целом. И вообще, то пробуждение, о котором я говорю, вам не нужно.

– Николай, – нежно говорила она, но я уже чувствовал нарастающую злобу внутри ее, – на счет самокритики вы далеко не правы, смешно, почему вы сделали такой вывод.

– Потому что, Наталья, во всех бедах в кавычках, виноваты все, кроме вас.

– Да уж, – произнесла она, отодвинув тарелку с омлетом. – Спасибо за завтрак.

Она встала и быстро вышла, все тот же пожилой мужчина проводил ее взглядом и как только его взгляд переместился в стоящую перед ним тарелку, из мобильного полился «Diesel Power» от Prodigy – Серега.

– Здорово, брат! – звучал его беззаботный голос в трубке.

– Здорово, – радостно отвечал я.

– Ну что, ночью на родную землю ступишь.

– Да. Немного осталось.

– Соскучился? – смеясь, спрашивал он.

– Нет, только по тебе.

– Я тоже, дружище. Приглашаю завтра за мой счет в «Мышеловку».

– Спасибо. Достаточно будет и простого обеда или ужина.

– Значит, юные тела ты лицезреть не хочешь. Ясно. Все серьезно.

– Серега, не в этом суть, ничего нового я там не смогу попробовать и увидеть.

– Новые дырки, – смеялся он.

– Новые ли они?

– Тут ты прав. Точно нет. Короче, увидимся в Глазове.

– Хорошо.

– Увидимся, – сказал он и отключился.

Мои мысли унеслись вслед за случайной знакомой Натальей. Какими трусами я буду в ее барабане? Безтактичным сектантом, прославляющим, что-то не существующее и глупое? Мужчиной, хотя мужчиной она меня не считает. Кем бы я ни виделся ей, тем, кто отказался оставить свой след в ней, в физическом смысле, но в ментальном, наверное, я буду больной занозой в ее потасканной заднице и возможно мои слова начнут гнить в ней, парализуя ее сонное сознание и ей ничего не останется, как родиться заново, видя этот мир не через призму зависти, ненависти, воспаленного чувства собственной значимости, а видеть все в лучах любви и счастья.

В тамбуре я звонил Оксане.

– Покушал, мой котик? – слышал я ее нежный голос.

– Покушал, ты дома что ли?

– Нет. В кабинете сижу, с Юлей в «аське» общаюсь.

– Понятно.

– Она мне пишет про Игоря. Ты знаешь его?

– Нет. А что, должен был?

– Ну, может она говорила тебе. В общем, она познакомилась с ним на «мыле», когда была здесь, а когда приехала, встретилась с ним. Говорит, влюбилась.

– Честно, очень рад.

– Я тоже. Она хорошая.

– Согласен.

– Что то ты у меня вялый какой то, не выспался?

– Просто заряд истекает.

– Думаю, хватит, – звонко смеялась она, – до возвращения, а там я буду подзаряжать тебя, котик.

– Я надеюсь, хватит, но если что, тебе придется срочно выехать или даже вылететь.

– Ну, если ты будешь не в состоянии передвигаться и нетранспортабелен, куда мне деваться. Как скорая помощь с мигалками и сиреной, помчусь спасать тебя.

– Ты меня уже спасла. Оксана, сейчас и минуты без тебя представить не могу, благодаря тебе, я смог увидеть жизнь… я люблю тебя!

– И я тебя, Коля.

По дороге в купе я думал о том, как мне разрядить обстановку, но Натальи там не оказалось. Толян радостной улыбкой и сияющими глазами встретил меня.

– Нормально все!

– В смысле? – не до конца понимая о чем он, спросил я, сев напротив.

– В смысле с Аленкой, надо нам поговорить, разрыдалась она, а я слышу, как сын говорит: «Мама, тебя опять папа обижает», она сказала: «Нет. Папа нас любит, сынок». Я сам чуть не зарыдал.

– Надо было.

– Все это херня, Колян! Знаю, что мне мешало жить нормально, сидел сейчас и думал, так как ни когда до этого – бухло. Больше пить не буду. Пару днем побуду в Москве, наберу им подарков и поеду к ним… Домой…. Колян, мой дом, где они, а я уже пять лет с места на место. Все, что было до нее, не серьезно, а Аленку я любил и люблю. Это после Чечни, когда я был в последний раз там, запил сильно и понеслось. Нервы сдали. Мне же сниться все это. Господи, прости меня, что мы творили… Мы же просто пешки, а те, кто это все замутил, сидели в тепле и не видели, что такое война, для них она как игра в солдатики. А я все видел…, – сказал он, устремив взгляд в окно.

– Оставь прошлое. Ты, как ни кто другой знаешь всю жесткость нашего мира, поэтому сможешь показать миру, в частности, близким другое. Лишь вышедший из тьмы способен быть истинным воином света!

– Вот денек! Надо же. А если бы я нажрался с утра и все шло бы по-старому. Спасибо, Колян! – протянул он мне руку.

Я сжал его большую кисть.

– Это не моя заслуга. Твоя. И дым, наверное, помог, – улыбнулся я.

– Колян, а наша соседка, что как ошпаренная? Сумочку схватила молча и ушла.

– Я точно ее не ошпарил, она сама себя ошпарила.

– Ты знаешь, сейчас хотел сказать: «Да хер на нее, ****ина». И тут же мысль, а сам-то я далеко ушел от нее. У меня же все чмыри, а я Д’Артаньян. Оказывается я такой же чмырь. Колян, ты мне дай чуть—чуть этой херни.

– Не вопрос. Тебе на пользу, главное, знай меру, перекуришь, будет грузить, два, три крапаля, за глаза.

– Да. Меру знать надо, с водкой быть честным, мне в меру пить не удавалось.

– Знаешь, Толян, у меня есть друг Юра, вот он бы тебе сейчас такую лекцию прочел о вреде алкоголя и о позитивном влиянии гашиша. Конечно, дым бессилен, если мертвое сердце и напрочь засранное сознание. В твоем случае все сложилось благополучно. Теперь я знаю еще одного человека, когда дым жестко встряхнул уснувшее сознание.

– Я сначала, – улыбнулся он, – и не понял, что меня прет, а ты ушел Наталья молчит, мне так тошно стало, все помню как фильм. Посмотрел на нее, она улыбается, и в глазах ее все вижу, там только ебля. Говорит мне что-то, а думает о другом, и я не слушаю ее, думаю о сыне и Аленке. Встал и ушел, она только рот открыла.

– Надо полагать, – засмеялся я, – она то ждала, что ты ей воткнешь. Но знаешь, она вчера хоть призналась в том, что у нее в башке *** и она не стыдиться этого.

– ***, – поправил он смеясь.

– Нет, именно ***, остальная часть тела ее мало интересует, поэтому мужчины видятся ей не иначе, как эрегированный член и не больше.

– Сто процентов! – смеялся он.

– Вот, – вспомнил я, – я же забыл тебе пиво взять.

– Не надо. Лучше давай повторим.

– Согласен.

После повторения мы, смеясь, вошли в купе. Наталья с серьезным видом тревожила свою память, вписывая в идиотский сканворд слова.

– Наталья, – говорил я, улыбаясь, – вы мне простите мою бестактность, дело в том, что я полагал наш вчерашний уговор об искренности и прямолинейности остался в силе. И поэтому…

– Ничего страшного, – улыбнулась она, как мне показалось искренне. – С утра у меня часто повышенная нервозность.

– Алкоголь, – вставил рядом севший с ней Толян.

– Молчал бы. Не сам ли спаивал меня.

– Сам, – улыбаясь ей, ответил он. – Извини, больше не буду.

– Кстати, предлагаю выпить вина, скоро мне выходить. Ну?

Толян пожал плечами, Наталья согласилась, и я незамедлительно отправился за вином. Без лишних проволочек я вернулся в купе с бутылкой вина и коробкой конфет. Толян сидел рядом с ней, поглощая жареную курицу, увидев меня, он улыбнулся жирными губами.

– Жрать хочу, оказывается.

– Не переусердствуй, – предупредил я.

Мои слова на мгновение остановили его челюсть, жадно перемалывающую мясо.

– Во всем надо знать меру, – сказал он, и челюсть его заработала.

– У меня есть стаканчики, – сказав это, она полезла в пакет под столиком.

Я откупорил вино и раскрыл конфеты. Разлив вино, я предложил тост: «Выпьем за то, чтобы в наших сердцах не было грязи, как и в наших умах. И чтобы наши светлые мысли и желания воплотились в жизнь».

Мы выпили вино и говорили как старые добрые друзья. Несколько раз я оставлял их, чтобы поговорить с Сережей и с Серегой, сообщившим мне о том, что он уже выехал в Глазов. За окном стемнело, вошла женщина проводник, сообщив о скором прибытии. Толян попросил номер моего мобильного. Наталья искренне говорила о том, что рада нашему знакомству. Я отвечал ей тем же.

Поезд плавно остановился у освещенного здания вокзала. Перрон практически был безлюден, Толян вместе со мной спустился, мы пожали друг другу руки, он заскочил обратно в вагон, встав рядом с Натальей.

– Всего вам светлого! – пожелал им я.

– И вам, Николай! – нежно сказала Наталья.

– Давай, Колян! Увидимся!

Серега стоял чуть поодаль наблюдая, за тем, как я прощаюсь.

– Ну, все, я пошел.

– Давай, – сказал Толян, и я двинулся к Сереге, который тут же заключил меня в свои медвежьи объятия.

– С возвращением, – гудел он басом.

– Рад тебя видеть, – дышал я кожей его пиджака.

– Пойдем в машину, замерз я уже.

– Еще бы. Не май месяц, а ты без куртки.

– Нормально, – похлопал он меня по плечу, – я же вырос в Сибири. Давай сумку.

– Ты что, Сергей? – спросил я.

– А че? – улыбнулся он.

– Дуру не гони.

– Ладно, не буду, – засмеялся он.

Уже в машине я достал ему гашиш.

– Держи. Вот тебе Тувинский дым, не много правда, я отдал Толяну с которым ехал, он нуждается. Это от Юры презент.

– Спасибо. Дорогу «кокса» в дорогу?

– Нет. Давай лучше курнем, – предложил я.

– Давай, – согласился он. – Сейчас, здесь у меня есть пипетка, пару напасов и в путь.

После «напасов» я развалился в удобном кресле.

– Какая музыка есть? – спросил я.

– Новый set Ферика.

– Супер! – улыбнулся я. Дым окутал меня, оголив мои нервные окончания, натянул до отказа мембрану перепонок и грузом лег на веки.

– Trance, гашиш, дорога – все это в купе доставляет мне удовольствие, – сказал он, плавно трогаясь.

Всю дорогу в меня лился Ferry Corsten и только раз Серега отключил звук, сказав: «Ручник жесткий». Я улыбнулся, кивнув ему в ответ, и Ферик вновь наполнил меня.

Ижевск нас встретил спящим, светофоры, мигая желтым, разрешали свободно двигаться по дорогам. Удмуртская практически пустынная, таким мне Ижевск симпатичен. Въезжая во двор моего дома, я попросил Серегу подъехать к стоянке, машина оказалась на месте. Сонный охранник Андрей отдал мне ключи и сообщил, что неделю Иру не было видно. У подъезда Серега вновь обнял меня.

– Высыпайся, завтра, вернее сегодня едем обедать.

– Договорились, – отвечал я, ощущая сильную потребность в отдыхе.

В прихожей на зеркале висела записка «Сразу позвони мне. Ира». Зачем подписала? Будто здесь может быть и кто-то другой. Расправив кровать и скинув все до единой вещи, ногой я пошел в ванную. Душ не придавал мне бодрости, а, напротив, забрал остатки энергии. И только моя голова коснулась подушки, я провалился в темноту.

Ближе к полудню меня разбудил звонок Оксаны, ее бодрый голос растрясал мое сонное сознание. Отмычавшись ей в ответ и почмокав ее непослушными губами, я практическ на ощупь пошел в ванную. Душ смыл остатки сна, крепкий кофе придал бодрости, свежее белье, уверенности и чувство комфорта, а DJ Sun хорошее настроение.

Спускаясь по лестнице, я звонил Сереге.

– Здорово, – приветствовал он, и я чувствовал его бодрое настроение.

– Здорово, – отвечал я, – Серый, я в офис, долго не задержусь там и едем обедать.

– Давай не долго. Жрать хочу.

– О’кей

– До связи.

Я заехал в офис, в безобразное как снаружи, так и внутри здание, где населяли его в большинстве своем такие же безобразные людоеды. Наш офис, как и множество других контор по всему миру, не что иное, как рассадник лести, подхалимства, беспроглядной лжи и только те, кто в совершенстве овладел этим ядом, занимали самые верхние этажи, подставляя свои задницы для юных жополизов, пытающихся повторить их путь. Меня встретили с улыбками и даже как-то торжественно, не для кого уже не было секретом, что я увольняюсь. Юля, увидев меня, радостно обняла меня, поцеловав в щеку и заставив множество онанирующих на нее, открыть рты.

– Как ты? – улыбаясь, спрашивала она, взяв меня под руку и увлекая за собой.

– Нормально, – сконфуженно отвечал я. – Юлия, – тихо говорил я, – ты мозги не плавь коллегам дрочилам.

– Мне срать, – улыбнулась она, – как ты выражаешься, пусть думают, что хотят, короче, я все подготовила, зайди в бухгалтерию, отрабатывать ничего не надо. Хотя наш Вася, выл тут. Но я и Оксана не оставили ему шансов.

– Спасибо, Юля.

– Не за что. Васи нет сейчас, будет после обеда, поедем, покушаем, познакомлю тебя с Игорем.

– Уже слышал про него. Юль, я бы с удовольствием, но я уже обедаю с другом. А за тебя я очень рад.

– Пьяная я дура, – навалившись задницей на стол, не отводя взгляда, сказала она.

– Не совсем, – улыбнулся я. – С другой стороны, мы бы так близко не сошлись.

– Слишком близко, – улыбнулась она. – А если честно, я сама хотела и очень давно.

– Ты меня удивляешь, помниться я предлагал как-то тебе завтрак в постель.

– Помню, – смеялась она. – Слишком откровенным было твое предложение и не настойчивое.

– После того, как ты взглянула на меня и ответила, у меня эрекции не было месяц.

– Коляяя, – засмеялась она. – Не ври.

– Честно, – смеялся я.

Через двадцать минут я ехал в «Позимь», в голове еще слышался искренний смех Юли. Вероятно, она долго муссировала наш случайный секс, о котором, как оказалось, и я и она мечтали давно. И только сам факт секса, показал нам всю пустоту нашего желания и в очередной раз доказал – все без любви, рафинированное.

Огромная голова Сереги улыбалась, увидев меня.

– Присаживайся, – жарко жал он мою руку. – Тувинский дымок, тонны желудочного сока вытянул из меня.

– Да, – согласился я. – На жор пробивает страшно.

– Ну, давай, рассказывай, – хлебал он грибной суп.

Вкратце я рассказал ему о событиях, произошедших за последних четыре недели.

– Да, – выслушав, заключил он. – Курнул бы я тоже у шамана, и Юра, как мне кажется, очень интересный тип, приеду знакомиться с твой новой семьей, обязательно нужно будет поговорить с ними. Он прав на счет того, что женская матрица изменяется и мужчины не только имеют влияние на ее будущий плод, но и каждый побывавший в ней, безусловно, оставляет отпечаток. Получается, мы разоряем их внутренний мир.

– Не всегда.

– Как правило.

– Ну да, – согласился я.

– Где-то вдалеке, это ощущение всегда присутствовало во мне. А сейчас как вспышка, вот оно. На днях тут разговаривал с одним Питерским, приезжал по металлу. Мистер ничтожество. Называет себя христианином, а сам ублюдок. Я начал издалека покалывать его. Это не свойственно христианину, он же: «Люди заблуждаются, считая тело, храмом души». И как он считает, лишая себя чего-то мирского, мы только губим душу.

– Все зависит, – улыбнулся я, – какая душа.

– Какая?! Ни какой. Я тебе говорю, ублюдок жадный, даже с шлюхами торговался. Мне одно, другому другое, лбами меня чуть не столкнул с Питерскими людьми. Там жена, такая же ****ь, он здесь шлепает, а она там шлепается.

– Ты что так завелся?

– Да хер знает. Заебал этот ****южник. Я сам, конечно, Колян, не ангел, но не говорю, что живу с Господом. А эти *** моржовые идут в церковь, а вечером на детей дрочат, в лучшем случае. Или в сраку долбятся, ты только посмотри, сколько гребней развелось…

– Серега, – прервал я его. – Ты чего так орешь, посетителей пугаешь.

Он обвел злым взглядом зал.

– Если им не понравилось, – громко, так чтобы слышали за соседним столиком, говорил он, – значит они гребни! Ты поел?

Я, смеясь, кивнул головой.

– Пошли, – громко встал он, направляясь к официанту, чтобы заплатить за обед.

У входа я ждал его, он появился со злым выражением лица. Вызвав во мне смех.

– Тебе нужен дым, успокоишься.

– Или нос кому-нибудь сломать, – улыбнулся он.

– Мы же против физического насилия.

– Да, против. Ты то хочешь курнуть?

– Нет. Мне в офис и с Ирой надо встретиться.

– Вот как! А с ней что?

– Поставить точку.

– А что, там до точки что-то было?

– Наверное, она считает, да.

– Тогда ставь. Она мне никогда не нравилась. Пылесос.

– Не злись. С этим миром мы не в силах что-то сделать, достаточно того, что мы не такие. Изменить кого-то без их собственного желания, невозможно.

– Пусть варятся в говне.

– Пускай, – согласился я.

– Увидимся, брат! – заключил он меня в крепкие объятия. – Ты мне самый родной и близкий человек. Если бы я смог полюбить так искренне как тебя, какую-то женщину. Я бы смог сказать, что я счастлив.

– Она не за горами.

– Дай Бог, – грустно сказал он.

– Даст, если ты искренне желаешь.

– Ладно, дружище. Может, вечером сходим куда-нибудь?

– Пока не знаю. Ближе к вечеру давай созвонимся.

– Давай.

В машине я звонил Ире.

– Привет! – радостно сказала она.

– Привет, Ир.

– Ты когда приехал?

– Сегодня ночью.

– А что сразу не позвонил?

– Не знаю, – с трудом вымолвил я.

– Ладно, так же весело говорила она. – Ты заберешь меня с работы?

– Ир…. Я увольняюсь и уезжаю навсегда.

– Как?! – на секунду замолчав, она продолжила – как раз и объяснишь мне причины.

– Она одна. Я люблю.

– Ты заедешь за мной?! Я, значит, была так… Хоть в глаза тебе посмотреть.

– Заеду.

– К восьми приезжай со стороны площади, там и поговорим.

– Договорились.

В уши лился «Love ls darkness» от Sander Van Doorn. Мимо проплывали знакомые дома, окутанные осенней печалью, спешащие кто куда, чужие друг другу люди. И я спешил покончить со всем, чтобы скорее вернуться к ним – родным людям.

В офисе Вася без лишних слов подмахнул мое увольнение. Мне выдали зарплату и трудовую книжку. И в сопровождении Юли, я вышел из офиса.

– Хмурый ты какой-то.

– С Ирой сегодня нужно встретиться.

– Зачем?

– Ну как…? Поставить точку, что ли.

– Ты захотел с ней встретиться?

– Скорее она.

– Сейчас начнет делать все, что бы не отпустить тебя.

– Без вариантов.

– Я знаю. Не нужно тебе встречаться с ней, себе и ей нервы портить.

– Видимо без этого никак. По-английски не уйти, – улыбнулся я. – Может, расстанемся с миром.

– Не уверена. Я бы тебе устроила, – улыбнулась она.

– Если бы я любил тебя, у нас бы подобных вопросов не возникло.

Мы стояли на крыльце обуваемые холодным осенним ветром.

– Кто бы, что ни говорил мне, – говорила она. – Судьбы нет. Я уверена! Все, что происходит с нами, целиком зависит от нас. Я искала любовь, и она появилась в моей жизни, как и у тебя. Ты прав, главное, чтобы ей где было прорасти. А Ира видимо искала что-то другое, и, поэтому, Коля, тебя с ней нет.

– Именно, – согласился я, улыбаясь. – Все-таки мне так нелегко говорить с ней об этом. Знаю, что это ее сильно ранит, и мне не хочется, чтобы она из-за меня разочаровалась в мужчинах.

– Коля! Ты ей что, в вечной любви клялся?

– Нет, конечно.

– У нее, я уверена, есть запасные варианты. Пять минут поплачет, это мы все умеем, и пройдет.

– Надеюсь.

Прощаясь со мной, Юля смачно поцеловала меня в щеку и, улыбаясь, села в машину ожидающего ее Игоря, лицо которого мне не удалось разглядеть.

Холодный ветер гулял по практически безлюдной площади, я сел на холодную лавку ожидая Иру. Через десять минут я увидел в свете фонарей ее фигуру, быстро приближающуюся ко мне. Когда она была совсем близко, я встал.

– Привет, – выдавила она улыбку.

– Привет. Ир, может в машину пойдем, холодно здесь.

– Пойдем, – согласилась она.

Она шла рядом, и мы оба молчали, прокручивая в голове предстоящий не простой разговор. С каждым шагом тревога нарастала во мне. Мне даже захотелось выкурить сигарету, но она бы мне ни как не помогла. Я открыл ей дверь, она села и не известно для чего начала укладывать пакет и сумочку, который у нее был с собой, и лишь потом убрала ноги, разрешая мне захлопнуть дверь

– Дай зажигалку, – смотрела она пристально в мои глаза, и я заметил, как в ее руках дрожит сигарета.

– У меня нет, – ответил я, нажимая на прикуриватель.

– Даже не знаю как себя вести с тобой, – устремив взгляд куда-то вдаль, говорила она.

– Обыкновенно, как еще? Без лишнего драматизма.

– Тебе, – улыбнулась она, – как обычно, все легко и просто. Подумаешь-ка ерунда какая. Что?! – смотрела она мне в глаза, – трахаюсь я плохо?

– Нет. Причем тут секс.

– А что? Плохо готовлю, стираю, убираю? Что? Постарела я, надоела?

– Нет. Причина одна. Ира, я не люблю тебя.

Щелкнул прикуриватель, нарушив нависшую тишину. Она дрожащими руками прикурила сигарету и, не попав в гнездо прикуривателем, со злым выражением лица, сказала: «Вставь, пожалуйста».

Приоткрыв окно, она быстро выкурила сигарету и когда она повернула голову, я увидел слезы на ее щеках.

– Коля, чем я хуже?

– Ира, ни чем. Ты просто другая.

– Какая? – уже не сдерживая слез, говорила она.

– Такая, какая ты есть!

– Ну, какая? Скажи! Или что, нечего тебе придумать?

– Ничего мне не нужно придумывать, – отвечал я, чувствую нарастающую во мне злость.

– Я же люблю тебя, – зарыдала она.

– Странно… успокойся или вообще давай закончим на этом.

– Говори, – зло бросила она.

– Ира, ты была во – первых, не честна со мной, это раз…

– Я всегда была честна с тобой, – прервала она меня.

– Тебе не кажется странным то, что кто-то может трахать тебя без обязательств, сцен, истерик, а я нет? Ты жила по собственным правилам – есть мужчина номер один, два, три и так далее, но всегда уверяла меня в обратном, почему мы не могли жить честно?

Она замерла на доли секунды, уставившись на меня не мигающими глазами.

– Ты сам виноват, – сказала она, и реки ее слез высохли.

– Пусть будет так.

– Я любила тебя, – вновь повторила она.

– Ира, ты любила все, но только не меня, я – не стоячий хер. Мне нужно то, что внутри, настоящие чувства без примесей, такие… прозрачнее слезы и чище льдов Арктики. Понимаешь, у меня стоит именно на это, а не на задницы с сиськами. Я не тот, кто тебе нужен, для такой как ты, я лузер и не больше. У меня нет и не будет того пластмасса и железа, в том количестве, чтобы ты смогла ощутить себя счастливой. Я – беспонтовый! И это ни как не изменить…

– Замолчи, – сказала она, все так же неотрывно смотря вдаль. – Все ясно.

– Я надеялся, что ты поймешь меня, – говорил я, но она уже не слушала меня, сильно хлопнув дверью, она быстро села в такси, которое тут же тронулось в сторону центра. Я проводил его взглядом и набрал номер Сереги.

– Здорово еще раз, – говорил он голосом, в котором не было и следа обеденной злобы.

– Здорово. Серега, давай завтра встретимся, сегодня я как выжатый лимон.

– А что так?

– Завтра, Серый.

– Ладно, ладно. Нормально все?

– Да.

– Все, давай, до завтра.

До дому я доехал быстро. Разделся и рухнул на диван. Телефон сигнализировал о пришедшем сообщении, их оказалось три. «Я тебе этого не прощу». Писала Ира. «Котик, позвони мне. И не важно, в какое время. Скучаю», и от Юли «Напиши, как все прошло». Я ей ответил сразу: «Нормально, доброй ночи».

В трубке долго звучали длинные гудки, пока я не услышал напуганный голос Оксаны.

– Да.

– Оксан, так и знал, что разбужу тебя.

– Мне что-то снилось, я даже напугалась.

– Я понял по голосу.

– Как ты, котик?

– Нормально. Уволился и с Ирой поговорил.

– И что она?

– Я был готов к худшему. К счастью, все прошло без кровопролития, можно сказать мирно.

– Ну и хорошо.

– Завтра попрошу Серегу заняться квартирой и послезавтра мчусь к вам. А может самолетом?

– Прямого рейса нет. И вообще я боюсь их, они падают каждый день

– Не будем тревожить твои нервы. Еду поездом.

– Я так сильно соскучилась.

– И я тоже. А теперь спи.

– А ты?

– И я тоже.

– Целуй свою кошечку. – Целую свою кошечку в носик, губки и животик.

– Приятных снов, любимый!

– Тебе тоже, любимая!

Не успел я опустить телефон на журнальный столик, как он сообщил о новом сообщении: «Напиши, когда тебя не будет дома, мне нужно забрать вещи. Ключи заберешь у соседки. Ира».

Опять подписалась. Зачем?

«После обеда и до вечера завтра меня не будет», – ответил я.

Укрывшись одеялом, я долго смотрел в черную, плазменную панель на стене. Разные по содержанию мысли хороводом неслись в голове. Не выделяя какую – то из них, я отпускал их в свободное плавание, по засыпающему сознанию.

Ира, любящая чувствовать себя обиженной, с искусственными, лживыми слезами на глазах, уплыла вдаль. Ее, безусловно, красивое, молодое, но дышащее склепным холодом тело, превращалось в бесформенную массу, рассыпаясь на миллиарды атомов. В очередной раз мои небезразличные к ней руки пытались собрать ее, выстроив из ее разрозненных частиц, что-то ЖИВОЕ. Но кто я? Чтобы запросто изменить ее не человеческую суть. Атомы ее тела просачивались сквозь пальцы рук, превращаясь на земле в гнойную, червивую субстанцию. Я отступал назад, боясь раздавить ее, и вслух просил Создателя оберегать ее и наполнить ее жизнь счастьем.

Весь следующий день я провел в обществе Сереги и только в начале девятого вечера, окутанный дымом, вернулся домой. В прихожей во все зеркало было написано слово «ЧМО», светлой губной помадой. В этот момент мне стало по-настоящему страшно, за ее будущую жизнь. В зале на столике стояла пустая бутылка коньяка и три стакана, один из которых был заполнен окурками. Я шел в спальню, вдыхая оставленный повсюду ее яд. Рядом с кроватью вперемешку с моим бельем, валялись порванные на мелкие кусочки фотографии. Сердце испуганно сжалось, я схватил лежащий на кровати фотоальбом, хранящий столько лет бесценные фотографии Лены, где остался след ее юной, чистой, живой улыбки. Она навсегда останется в моей памяти, опровергая жизнь лжи, закостенелости, жизнь где нет искренней любви.

В вагон я вошел сопровождаемый радостными и в то же время печальными взглядами Сереги и Юли. Моросил дождь. Они стояли под слезами Хэ – Сянь – гу и махали вслед уносящему меня поезду. Мои щеки еще долго хранили тепло поцелуев Юли, а правая кисть – пламенного рукопожатия Сереги.

Все тот же стук колес. Тук– тук, тук – тук. С каждой секундой приближающий меня к части моей жизни, такой же неотъемлемой как кислород. Я плыл по равнинам и возвышенностям. Один. Через ручьи и бурные реки, через уснувшие леса и поляны, и все они, как один, радостно откликались на мой сердечный ритм.

И только он, этот глухой стук в груди, способен согреть все и вся!

И только он БЕСЦЕНЕН И ВЕЧЕН!

Все остальное – дым!