Меня разбудил бесцеремонный, нахальный смех Толяна. Именно так он и представился, протягивая мне, только открывшему глаза, шершавую руку. Я еще не мог в полной мере улавливать смысл его слов, но чувствовал заполнивший купе запах перегара, и увидел округленные не мигающие глаза Натальи. Он сел рядом с ней. Еще бы. Она только и успела поджать ноги, что его сильно развеселило.

– Вы меня извините, мадмуазель, можно узнать ваше имя, а то, что-то я с первого раза не уловил.

– Наталья, – как загипнотизированная отвечала она.

– Наталья, Наташа, – пропел он. – Знал я несколько Наташ, – засмеялся он, – но это не про вас, что-то вы какие-то сонные.

– А ты наблюдательный, Толян, – улыбаясь, сказал я.

– Еще бы, братишка, две компании в разведроте, надо полагать! – совершенно серьезно ответил он. – Память на имена у меня плохая, как тебя звать не запомнил?

– Коля.

– Значит, Колян!

– Значит, Колян, – вторил я ему.

Наталья, пребывающая в шоке от вихря, ворвавшегося в наше купе, молчала.

– А вы что, не пьете? За знакомство, сам Бог велел.

– Мы еще спим, ты ранее заметил.

– Да, да… Уже почти день на дворе, у меня тут коньячок имеется, – подмигнул он мне.

– Разрешите, я выйду, – наконец вымолвила Наталья.

– Конечно, – подскочил он.

Она быстро накинула куртку, взяла с собой полотенце, косметичку и вышла из купе.

– Колян, ты меня извини, – хмельными глазами он въедался в меня, – это что, твоя жена что ли?

– Нет, – улыбнулся я.

– я так и подумал, чуйка у меня сильная на заскучавшую дырочку. Как ни как за тридцать пять лет, три жены было, а подруг и ни счесть, я даже тещ натягивал.

– Не может быть, – засмеялся я.

– Вот тебе крест, – сказал он перекрестившись. – И знаешь, – продолжил он. – Давали фору дочерям, тетки за сорок знают цену стоячему херу. Ни эти сыкухи, буду, не буду, хочу, не хочу. Я привык брать не спрашивая. Был в армейке?

– Нет.

– А че так? По здоровью что ли?

– Учился.

– Ясно. А надо было. Чему научат в херовых институтах? Война учит выживать. Ты-то с этой…. Натальей, ни че?

– Нет, ни че.

– Хорошо, тогда я буду яйца подкатывать, – сказав это, он задумался, видимо представляя себя с подкатившими яйцами.

– Толян, – обратился я к нему, оборвав его мысли.

– Что?

– Только давай без насилия и хамства.

– Да ты что, Колян! Все по обоюдке, это там мы их драли, не спрашивая, так же как и сраные чехи ебли наших пацанов в плену. Однажды я помню, прочесывали одно селение, врываемся в дом, а там три чеченки. Одна самая молодая, напуганная сильно и странно скулит, я сразу чухнул, что-то не то и к ней. Успел. Сука с гранатой была, вот эту гранату мы ей туда и засунули…

Вошла Наталья.

– Я тоже пойду, умоюсь, – вставая, сказал я. – Толян, – посмотрел я на него.

– Братишка, – улыбнулся он, – мое слово, кремень!

– Наталья, я оставлю вас?

– Конечно, Николай. Ничего страшного.

Я вышел, оставив в купе женщину – сожаление и Толяна – жертву беспощадной войны. Страшно представить какие зверства он видел и в каких сам принимал непосредственное участие. Сколько насилия и смертей на его счету? Их в нашем правильном мире нельзя назвать преступлениями, ведь убийства во имя Бога и целостности Государства – это долг, героизм… Что угодно, но не преступления. Война для таких как он бесконечна, единственное, что она приобретает иные формы, но конца ей нет. Даже его выражения: «Война учит выживать», точно показывает его мировосприятие. Он на бесконечной войне Дон Кихота, где каждый день он выживает, а не ЖИВЕТ! И таких выживающих, пошедших на войну вопреки себе, заповедям Господа, огромное множество. Они были, есть и когда-нибудь, я уверен, таких изломанных людей не будет, их жизнь бессмысленна, как и все войны, насилия, зверства, убийства.

Холодная вода освежила и прогнала остатки сна, вытирая лицо, я рассматривал свое лицо в мутном зеркале. Казалось бы тот же нос, уши, глаза, брови, гуды, но я уже далеко не тот прежний. Я другой. Я могу назвать себя ЧЕЛОВЕКОМ! На столике в купе уже стояла початая бутылка коньяка и от Натальиного возмущения и след простыл.

– Колян, давай за знакомство, – улыбаясь, предложил он выпить. – Мы с Наташей по пятьдесят грамм приняли.

– Только за знакомство, – сев напротив них, говорил я. – Пить мне не хочется.

– За знакомство и все, – наполняя три стопки, говорил он.

Мы выпили, я съел куриную ножку с хрустящей корочкой.

– Извините, я выйду, мне нужно позвонить, – встал я, взглянув на Наталью.

– Пойдем, – подпрыгнул Толян, – я покурю с тобой, Наташ, я на минуту, – улыбнулся он ей.

Мы вышли.

– Братан, – положив мне на плечо руку, говорил он. – Там все нормально…. Ты долго будешь?

– Пару часов хватит?

– Вполне, – обрадовался он.

– Толя, давай только….

– Колян, я же сказал. Мое слово кремень!

– Ладно, кремень, я в вагон-ресторан.

Оксана обрадовалась моему звонку, ее вчерашняя печаль и усталость исчезли без следа. Я стоял в прохладном тамбуре, не слыша грохота колес и лязганья железа. Только ее и свою песнь любви. Мы пели без фортепьяно и гитары, без бита и электронных звуков. Пели ни плохо, ни хорошо, пели без фальши, пели ровно так, чтобы наши сердца счастливо стучали.

– Коля, Оржак за мной заехал, ну, ты если что звони в любой момент.

– Хорошо, кошечка, освободишься, позвони сама.

– Ладно. Тебе заняться не чем, можешь мне писать.

– О’кей.

– Ну все, целую, – весело звучал ее голос в трубке.

– Я тебя тоже.

– Что тоже?

– Целую.

– Я не слышала

– Слушай, – сказал я, громко чмокнув у самого микрофона мобильника. – Теперь слышала?

– Теперь да!

– Все, кошечка, пока.

– Пока, котик.

Вагон ресторан был практически пуст, только одна молодая пара и официантка. Я заказал чашку кофе и рекомендованные официанткой невероятно вкусные свежайшие пирожные. Красивая ведущая новостей на канале «Россия 2» мило улыбалась, говоря о автокатастрофе, войне в далекой Африке, показе осеннее—зимней коллекции одежды в Милане, о поездах, визитах, о живущих и умирающих. И ее улыбка или такая же наигранная и совершенно пустая серьезность есть – смерть. Такая улыбка страшнее активности террориста, страшнее атомной войны, со всеми ее разрушающими последствиями, так как она и есть абсолют безразличия, смертельного равнодушия и бесконечной лжи, въедающийся в мозг людей информационным клещом.

Находясь в этом поезде, сидя за этим столом, пережевывая «невероятно вкусное, свежайщее пирожное» и запивая его таким же кофе, я осознаю и чувствую гораздо больше всех НИИ вместе взятых, с их навороченной материальной базой и не становлюсь частью безумного, невзрачного как изнутри, так и снаружи поезда жизни. Я давно спрыгнул с него, разодрав о насыпь колени и локти. Меня не везут в общем вагоне или купе. Я сам поезд, сошедший с рельс и оторвавшийся от земли, преодолев гравитацию ненависти, безразличия, лжи! Я славящий полет бесконечной ЛЮБВИ!

Через два с небольшим часа я вошел в купе, Толян «подкатил яйца». Веселое и хмельное лицо Натальи излучало радость.

– Колян! – уже порядком пьяный, воскликнул Толян. – Мы тебя заждались. Выпьешь? – взял он в руку выпитую на половину бутылку водки.

– Нет, я не хочу.

– Николай, – веселым голосом пела Наталья, – покушайте и давайте на ты.

– Давайте на ты, а кушать мне не хочется.

– Я сбегаю по делам, – улыбнулась она, – не скучайте.

Дверь за ней закрылась.

– Колян, ты не хочешь воткнуть ей, тетка что надо! А сосет, как в последний раз.

– Нет, не хочу, – засмеялся я.

– Три раза ее уже отжарил, может вдвоем? Она будет только за, не бодрит ее муженек. В Москву поехала искать ****ой приключения. Ты же до Москвы?

– Нет.

– Плохо, там подружка ее встретит, тоже такая же как и эта, – засмеялся он, – любительница повеселиться. Ну, Колян?

– Ты на счет чтобы ее вдвоем?

– Конечно, можешь один, – говорил он так, будто ее сутенер и не меньше.

– Нет и вообще откуда такая уверенность, что она будет согласна?

– Я таких знаю как облупленных, сейчас наводя марафет уже думает об этом.

– Возможно, но я против подобного.

– Странный ты, но чувствую хороший мужик. Есть жена, дети?

– Можно сказать да.

– Давай тогда за них выпьем, пусть у них и у тебя все будет хорошо…. Не так, как есть, – с грустью в голосе закончил он. Видимо под силой коньячного и этилового спирта, его «нормальный» кремень растаял, он открылся как моллюск, чувствуя и извергая истину, на утро от осознания которых не останется и следа.

Мы выпили. Я жевал приготовленный Оксаной салат.

– Колян, ты ни че, если я лягу спать, – не поднимая глаз от стола, грустно говорил он. – Надавила скука, сраная жизнь, живу как говно, всю жизнь мне обосрали, ни злости, ни *** нет. Только сын и сука жена, такая же как эта, и я сука и все мы суки. Выпью я за сына, дай Бог, чтобы он жил лучше, – налил он рюмку водки, сразу осушил ее, громко выдохнул и закинул в рот дольку лимона. – Все, я полез спать.

– Приятных снов.

– Угу, – ответил он на мою глупость, а что другого я мог бы сказать ему и способны ли слова, пусть они даже исходят из самого чистого сердца, бальзамом лечь на его кричащую душу, что может разрушить его «кремень»? В чем он может найти утешение? Во влагалищах многочисленных женщин, таких же заблудших, как и он сам? В спиртном лишь на мгновение размягчающем его панцирь. Что его может спасти? Клиника «Маршака», «Дурдом»? Что в силах вернуть радость жизни?

– Толян, – он уже закрыл глаза, но еще не спал.

– А? – приоткрыл он тяжелые веки.

– Гашиш куришь? – спросил я.

– Нет. Курил в лет девятнадцать, там, в Чечне, а че?

– Да так. Спокойной ночи.

– Спокойной, – ответил он и закрыл глаза.

Вошла Наталья.

– Вот! – встала она у стола, громко говоря, для того чтобы услышал Толян. – Слаб, оказался наш солдатик! «Солдатик» уже спал и ни как не реагировал на ее слова.

– Коля, – сев напротив меня, говорила она, смотря хмельными глазами, – вы, ой, мы же на ты.

Я кивнул улыбаясь.

– Где ты так долго был?

– В вагоне ресторане.

– И что там? Весело?

– Тишина.

– Не люблю тишину и скуку. Придется вам меня развлекать.

– Как же? – улыбнулся я.

– Ты мужчина.

– И что? Анекдотов я не знаю и не люблю их так же, как и ты скуку.

– Напоил меня и уснул, – говорила она, пытаясь показать сожаление. – А я, выпивая, не могу спокойно сидеть…. – вспыхнул в ее глазах ****ский огонь. – Может, выпьем?

– Наталья, я действительно не хочу, – ответил я, отводя от ее пристального взгляда глаза, которым она наверно видела меня, абсолютно нагим.

– Неужели вы, Николай, – продолжила она нападение в официальном тоне и лукаво улыбаясь, – позволите мне выпивать, как алкоголичке?

– Но, а что я могу? – улыбнулся я. – Не заберу же я водку или свяжу вас, чтобы вы сидели смирно.

– Значит, вы отказываете мне? – сказала она, изобразив на лице некую обиду.

– Получается так.

– Вы не джентльмен.

– Не спорю.

– А мне казались именно таким.

– Хорошо, чтобы и дальше выглядеть в ваших глазах джентльменом, согласен выпить за то, что движет наш мир и наполняет его яркими красками.

– Не о любви ли вы ведете речь?

– О ней.

Она засмеялась.

– Самый распространенный и бессмысленный тост. Я была уверена, что услышу от вас что-то оригинальное.

– Увы, в этом смысле я банален, но для меня и тех людей, кто хоть однажды испытал ее фантастическую силу, этот тост далеко не банален.

Мои слова больно ударили ее, вызвав в ней надменный, защитный смех.

– О какой фантастической силе вы говорите? Эту силу я испытала и не однажды и, знаете, с меня достаточно, – полилась из нее ненависть, смешенная с семенем многих мужчин, побывавших в ней, от ее еще несколько секунд назад, милого лица не осталось и следа, в ней появились сотни лиц, оставившие в душе боль и разочарование. – Ваша любовь, – смеялась она будто бес, – поматросил и бросил! Все это чушь для маленьких девочек, это пока вы не добьетесь своего, такие романтичные и заботливые, а после что? Ничего! Поэтому без глупых и лживых прелюдий, якобы исходящих из самого сердца, а в действительности из штанов, проще следовать желаниям тела, и не тратить бесценные нервы и время.

Она замолчала, устремив взгляд в окно и как мне показалось, внутренне восхищаясь собой от того, что она, возможно впервые, не боясь людских клеще, публично призналась о желании предаваться плотским удовольствиям, не порицая себя за это.

– Предлагаю другой тост.

Она посмотрела на меня.

– Какой? – спросила она, уже мягким голосом.

– За людей, которые живут честно с собой и окружающими.

– Николай, у вас что ни тост, то что-то невероятное. Таких людей нет.

– Есть. Как и любовь. И вы, как мне показалось, пополнили наши ряды.

– Вы значит живете честно?

– Именно.

– Давайте, – с полным безразличием согласилась она.

Я разлил водку в рюмки.

– Возможно эта жидкость, – говорил я, не отрывая взгляда от ее глаз, – словно живая вода, оживит ваше сердце, позабывшее любовь.

– Николай, – улыбнулась она, – вы странный и даже больше, чем мне показалось вчера.

– Вы знаете, Наталья, не хочу ни вас, ни кого-то еще обидеть, но счастлив именно потому, что отличаюсь от нормальных людей. Для меня мое восприятие нормальным социумом, как человека схожего с ним, будет являться не чем иным, как тревожным сигналом. Я не хочу быть нормальным. Я хочу быть настоящим.

Ее помидоры изогнулись, превратившись в ехидную улыбку.

– Не знаю, что вам ответить, но почему-то мне кажется, вы пытаетесь меня оскорбить в какой то завуалированной форме. Я знаю, что вы думаете обо мне… Но вы не правы.

– Ничего плохого, – улыбнулся я, – а напротив. Меня поразила ваша откровенность, не частая гостья она у нормальных людей.

– В этом вы правы. И вообще, что нам мешает говорить как на духу?

– Ничего, – подтвердил я.

– Вот и я о том же. Но сначала выпьем.

– За ЛЮБОВЬ и ИСКРЕННОСТЬ!

– За другое вам не хочется?

– А вы за что хотели?

– За что хотела, уже не хочется. Давайте за вашу любовь, – сказала она, взяв рюмку. Я хотел возразить, что любовь не принадлежит мне, как и кому-то. Хотелось ей сказать, что она живет самостоятельно, единственное, что зависит от воли и желания человека – принять ее или отказаться. Но ее глаза, полные безразличия к этому вопросу остановили меня.

Рюмки в наших руках звонко встретились, и их содержимое одинаково обожгло наши пищеводы, смыв остатки надежд на продолжение праздника натальиного тела.

– Николай, – пережевав салат, говорила она, сверкая лукавым огоньком глаз, – значит, мы говорим честно и обо всем?

– Абсолютно.

– Вот, допустим, – разгорался в ней огонь, – взять вас. Сколько вам лет?

– Тридцать.

– А вашей обретенной в командировке любви? Простите, как ее имя?

– Оксана. Ей тоже тридцать.

– Допустим, не будь меня здесь, а окажись на моем месте, девочка лет двадцати, красивая и такая, какие они сейчас, без комплексов и гораздо настойчивее и решительнее, чем нынешние мужчины. Что бы вы ни воспользовались таким удобным моментом? И я уверена, позабыли бы, ну хоть не на продолжительное время о своей любви.

– Во—первых, – смеялся я, – вы, без всяких преувеличений ни чем не уступаете тем двадцатилетним конкуренткам, о которых идет речь. А, напротив, в смысле опытности и большего знания мужчин, на порядок привлекательнее как сексуальный партнер. А что касается первого вопроса, будь тут хоть кто, за исключением конечно Оксаны, мне все равно. И вообще, наши отношения в настоящее время исключают походы налево.

– Интересно! Значит, могут быть и такие отношения, учитывая вашу любовь, – засмеялась она, – позволяющие походы налево?

– Ничего смешного, вполне возможно, но не походы налево.

– А что?!

– Сейчас с уверенностью об этом я говорить не могу. Но если допустить то, что мы, когда то пресытимся телами, тогда мы совместно решим как разнообразить или внести что-то новое в нашу интимную жизнь.

– Вы это серьезно?!

– Вполне.

– Николай, ваша мысль, ну ни как не вяжется с институтом семьи и брака и более того, противоречит постулатам церкви и самой сути любви.

– Может она и противоречит всему перечисленному вами, но не любви. Конечно, если вы упомянули о той ранее озвученной вами, любви заключенной в штанах, содержащая в себе лишь сексуальное влечение и чувство собственности, которые исчезают достаточно скоро. Наверное для такой любви, это смертельно. А для настоящей смертельна ложь, не озвученные упреки… В общем все то, чем живет наша нормальная семья. И вообще, Наталья, секс без чувств, как просмотр порнофильма, с не всегда красивыми телами, а всегда с поддельной страстью и знаете мне такой секс не доставляет никакого удовольствия.

– Вообще?! – сверкнула она огоньками лукавых глаз.

– Вообще.

Она пристально смотрела мне в глаза.

– Николай, не хочу вас обидеть, но знаете, вы мне напоминаете тех сектантов, ну как их… В девяностые их было пруд пруди «Иеговы», «Пятидесятники», «Кришнаиты». И мне кажется, что вы одержимы как и они чем то несуществующим. Многие из моих знакомых в то время последовали за их учениями, а я сразу поняла, что это, не что иное, как обман. И теперь они с ужасом вспоминают то время. Вы молоды Николай и я уверена, вскоре разочаруетесь в любви, которой на самом деле не существует…

Поезд накренился при прохождении поворота, заставив меня с Натальей ловить тарелки и контейнеры с едой.

– Реакция у вас хорошая, – улыбалась она.

– Значит, будут дети, – убирая руки от контейнера, улыбнулся ей в ответ.

– Все вы знаете.

– Ну а как же. Вы не закончили.

– Нет. Я сказала все.

– Позвольте мне ответить, а точнее возразить.

– Пожалуйста, – улыбнулась она.

– И так, Наталья! Сравнивать человека прославляющего ЛЮБОВЬ, с теми сектантами, отравившими часть жизни ваших знакомых, извините меня, по меньшей мере, глупо. Если там движок, я уверен, вы понимаете, циничный отъем денег, за что-то действительно крайне не реалистичное и ожидающее там, откуда еще никто не вернулся. Когда ЛЮБОВЬ ничего не требует взамен и ты можешь почувствовать и потрогать ее сейчас. Ей не нужны храмы и молитвы, единственное ей нужна плодотворная почва в вашем сердце, чтобы прорости в вас кустом алых роз или белых. Какие вам больше нравятся?

– Алые.

– Значит, алым! И когда он прорастет в вас, вы почувствуете – рай здесь! И то, что без ЛЮБВИ – серое и быстротечное.

– Возможно, – тяжело вздохнула она, – я вас и понимаю. Но подобное было в моей жизни так давно, оставив после себя в сердце разбитые черепки… И теперь не о каких кустах речи идти не может.

– Я, все—таки, Наталья, уверен, вашего желания более чем достаточно, чтобы черепки исчезли и вы ощутили ее вновь.

– Пока, – улыбнулась она, – мне и без нее не плохо.

– Это пока… А может ваш путь именно такой. Возможно, вскоре вы утолите жажду плоти…

Она громко засмеялась, заставив меня замолчать.

– Николай, – смеясь, говорила она, – вы как священник.

– Приятнее на этот раз. Лучше чем сектант, но в действительности я, если судить по христианским канонам, большой грешник.

– А кто в наше время без греха?

– Да. Вы правы, таких мало, но уверен, такие люди живут среди нас.

– Не встречала. Так, – сказало она, встав. – Мы говорили, а я вас даже не покормила своим фирменным блюдом.

– И что это? – спросил я, наблюдая за тем, как она вынимает из пакета, что то в виде бруска, обернутого фольгой.

– Рулет. Вы не мусульманин? – улыбнулась она.

– Нет.

– И слава Богу.

Мы просидели еще несколько часов. Под ее пристальным взглядом я с удовольствием отправлял в рот тающие на языке кусочки рулета. Рассматривая пирамиду трусов, бережно выложенную ей на столике. Трусы ее подруг, знакомых наполнили купе затхлостью, она считает, что именно они, ее подруги, виноваты в том, что в ее жизни сложилось все так, как ей не хотелось. Я не отвечал, она и не требовала этого. Ей нужно было вывалить все, что накопилось в «барабане», чтобы хоть немного почувствовать себя свежее и легче. Видя усталость в моих глазах, она закончила с трусами, прибралась на столике и вышла из купе умываться перед сном. Толян еле слышно сопел. Пользуясь моментом, я позвонил Оксане.

– Аллеее, котик, – лился в меня ее радостный голос.

– Ты дома уже?

– Да. Минут сорок назад приехала, только покушала. Ну, что уши развесил, иди.

– Ты кому? Сережи?

– Сережи. Кому еще. Дядь Коль, привет! – услышал я его голос.

– Привет, Серега!

– Думаешь, он тебя услышал? – засмеялась она.

– Думаю, нет. Не хихикай. Привет передавай.

– Привет тебе. Все дуй наверх. Позвони, позвони. Сам говорит, завтра позвонит тебе.

– Мне самому надо было, что-то я не подумал.

– А ты что мне хихикать запрещаешь?

– Пока можешь хихикать. Расстояние чувствуется да?

– Ой, – звонко засмеялась она, – боюсь. Не смеши, котик. А ты что это, мне ни одного смс не написал?

– Потому что, это, я был занят.

Она смеялась.

– Чем это?

– С соседкой по купе общался.

– И че говорит?

– Оксан, перестань смешить меня.

– А че?

– А то! Как день прошел?

– Скучно, – ответила она с наигранной обидой. – И ты еще мне запрещаешь смеяться. А я радуюсь, что котик позвонил своей кошечке.

– Я тоже рад слышать тебя, любимая.

– Ну и о чем весь день говорили?

– О любви.

– Какой?

– Что ее бывает несколько видов?

– Нет.

– Вот о ней и говорили.

– Бе-бе-бе. Укусила бы тебя за жопу.

– В принципе, ничего не имею против этого, но думаю, покусал бы все—таки я свою самую красивую попочку.

– Так долго, – вздохнула она, – ждать твоей попочке, но попочка…. Что с ней будет, а я скучаю сильно, присильно.

– Я тоже кошечка, скоро приеду.

– Ты еще даже не доехал.

– Но я уже вступил в заключительный акт, после которого мы будем неразлучны и вечно вместе.

– Мы ждем тебя, котик! И очень сильно ЛЮБИМ, – трогала она мое сердце.

– Я вас тоже.

Мчался поезд, зацепив линию горизонта, скрывая от усталых глаз вечно радостное солнце. Сонные от осеннего холода насекомые, вдребезги разбивались о его ветровое стекло и разрезающую сумерки ярко светящую фару. Он нес меня к заключительному действию моего скучного, черно – белого фильма, с громким названием «жизнь». В нем, в этом фильме, было все и в то же время ничего по истине ценного. Все! За исключением самой ЖИЗНИ!

Утром следующего дня меня разбудил непонятный стук и шуршание. Я открыл глаза, и перед самым моим носом увидел припухшее лицо Толяна, лазающего под столиком.

– Толян, ты чего потерял? – шепотом спросил я.

– Умираю, – хрипел он в ответ, – надо опохмелиться. Вчера осталось что-нибудь?

Я даже не успел ответить ему.

– Ничего не осталось, – далеко не сонным голосом сказала Наталья.– Вылезь оттуда, сейчас заварю крепкого чая.

Странно, но Толян послушно вылез и сел у нее в ногах.

– Сейчас, я быстро, – встала она, накинула куртку и вышла из купе.

– Сильно плохо? – спросил я, вылезая из-под одеяла.

– Чаю попью, вообще сдохну.

– У меня есть средство, говорил мне знающий человек, с похмелья лучшего человечество еще не придумало.

– Ну, – жалобно смотрел он на меня.

– Подожди. Сейчас все будет, иди пока умойся хоть.

Он хотел возразить, но все—таки вышел из купе. Я достал пачку сока из сумки и вышел вслед за ним.

– Николай, куда это вы? – встретила меня Наталья, с тремя стаканами парящего чая.

– Я на секунду, давайте открою вам купе.

Я открыл ей дверь, пропуская внутрь.

– А где наш ветеран? – спросила она.

– Ушел в туалет, сейчас вернется.

– Пьяный бы оттуда он не вернулся.

– Возьму это под контроль, – сказал я, задвинув дверь.

Дверь в туалет была заперта, я дернул несколько раз ручку, громко позвав его по имени. Толян открыл дверь.

– Закрывай, – сказал я, протискиваясь между ним и раковиной.

Он смотрел на меня красными, слезливыми глазами.

– А сок зачем? – спрашивал он, закрывая дверь.

– Сейчас увидишь, вообще плохо?

– Блеванул, получше стало, надо умыться.

– Давай, а я пока все достану.

Я раскрыл пачку и аккуратно, боясь того, что гашиш может выпасть, начал сливать сок в унитаз. Опустошив пачку, я разорвал ее, сразу увидев две колбаски, завязанные в презервативы.

– Сигареты есть? – спросил я, смывая сок с презервативов.

– Есть, – полез он в карман.

– Прикуривай.

Гашиш кипел на угольке сигареты, тоненькой струйкой дыма попадая в наши легкие.

– Думаю по два крапаля будет нормально, – говорил я, наблюдая за тем, как Толян всасывал плотную струйку дыма.

– Даже дым не выходит, – сказал он, пытаясь выпустить из легких дым.

Мне стало ужасно смешно от его удивленного лица.

– Он уже окутал твое сознание, чувствуешь?

– Ничего не чувствую, – серьезно отвечал он.

– Недолго осталось, пошли, чаю много не пей и не ешь пока, а то загрузит тебя.

– Да че загрузит. Байда какая-то. Надо за пивком сходить, – сказал он, открывая дверь.

– Пойдем пока в купе, подруга тебя заждалась.

– Какая она мне подруга? Бля… Че я ей бухой наплел?

– Что бы ни наплел, все нормально. Все, заходи, – взялся я за ручку двери.

– Подожди, – остановил он меня. – Не знаю почему, но мне что-то стыдно идти туда.

– А ты говоришь, ничего не чувствуешь! Это дым! Очень помогает взглянуть на себя, как бы со стороны. Пошли, – сказал я и открыл дверь.

На недовольном лице Натальи шевельнулись помидоры.

– Вам только за смертью ходить. Чай уже остыл давным-давно.

– Мы и холодный выпьем, – улыбаясь ей, сказал я, сев напротив.

Толян будто боясь ее, сел на самый край Натальиной полки.

– Пейте чай, – сказала она нам, но подвинула стакан Толяну, смотрящему в пол.

– Спасибо, Наташ, – мельком взглянул он ей в глаза и взял стакан.

– Наталья, я не хочу, большое вам спасибо. Я бы лучше выпил кофе, наверное, пойду, схожу выпью чашку кофе, мне позвонить нужно, – сказал я вставая.

Толян молящим взглядом смотрел на меня.

– Может тебе пива пару бутылок зацепить? – спросил я.

– Можешь. Ты надолго?

– Не знаю, – ответил я, ожидая от него скрытого намека.

– Давай не долго, – прямо и серьезно просил он.

– Хорошо, – пообещал я, переместив взгляд на Наталью. – Вы не против, если я вас оставлю.

– Нет, ничего страшного, – улыбнулась она.

Я вышел из купе, чувствуя их взгляды спиной. Мне было ужасно любопытно, что происходит между ними сейчас, а особенно то, как Толян будет вести себя с ней наедине, окутанный дымом.

По дороге в вагон – ресторан я набрал смс Оксане. «Доброе утро, Любимая! Удачного дня. Твой».

Засовывая в карман мобильный, мои пальцы наткнулись на две колбаски гашиша, его специфический аромат резко ударил в нос. И как мне показалось, что если я войду в вагон – ресторан, его запах заполнит все вокруг. Я развернулся и быстро пошел в тамбур, по пути доставая бумажник, в котором должен был быть презерватив. Его там не оказалось, в тамбуре я еще раз тщательно перерыл бумажник – пусто.

Грохот колес больно бил по перепонкам, раздражая и без того воспаленное сознание. Ничего лучше мне не удалось придумать, как переложить его во внутренний карман кофты и спокойно идти в вагон—ресторан, и только я зажал гашиш в кулак, как позади меня резко открылась дверь, и чья-то тяжелая рука легла на мое плечо.

Сердце сжалось, как и моя правая рука с гашишем. Мелькнуло радостное лицо Оксаны, Сережи, вечно улыбающегося Юры, серьезного Оржака, Сереги Солнцева и почему-то печальное лицо матери. Все они промелькнули с такой скоростью, как когда то в раннем детстве…

Я практически не умел плавать. Я и еще два моих приятеля, само собой без спроса родителей, поехали купаться. Берег был безлюден, за исключением сидевших у костра трех взрослых мужчин и одной девушки. Мы быстро скинули шорты и майки и с радостным улюлюканьем бросились в воду. Основной забавой в воде был игра в «сифака», мы делали из водорослей подобие мяча, и галящий должен был попасть им в другого. Но была и еще одна более серьезная и опасная игра, точнее состязание. Суть которой заключалась в том, кто сможет заплыть дальше, без пенопласта в трусах и прочих подстраховок. Мне всегда удавалось избежать этого состязания, но не в этот раз. Признаться в том, что я не умею плавать, не хватало мужества, отказаться – значит быть слабаком.

Я плыл, сам не понимая того, как вода попадала в нос и глаза, я ничего не видел, только думал о том, чтобы заплыть как можно дальше. В какой-то момент я повернул голову и увидел вдалеке берег и своих приятелей, следящих за мной.

– Колян, плыви обратно, – дружно кричали они.

Как плыть обратно? Я не умею плавать, пронеслись мысли в голове. Ногами я пытался нащупать дно, но погрузившись в пугающую темноту, не смог почувствовать дна. Паника охватила меня. Что есть силы я хаотично бил руками воду, пытаясь приблизиться к берегу, но берег все так же был недосягаем. С головой я погрузился в воду, всплыл, наполнил легкие воздухом и, не прося помощи, абсолютно спокойно, не прилагая ни малейших усилий, чтобы всплыть, уходил в темную воду. Вся моя жизнь пронеслась перед глазами, будто фильм на бешеной перемотке. Где-то вдалеке послышался глухой звук, и спустя несколько секунд сильные руки мужчины вытащили меня из воды. Уже на берегу я сказал ему короткое спасибо, он улыбнулся, ничего не ответив, ушел обратно к костру. Молча мы ехали домой и всю дорогу я думал об этом мужчине, спасшем мою жизнь. И сейчас, спустя столько лет, я повторяю в сотый раз СПАСИБО!

– Колян! – произнес Толян, сняв с моего сердца тиски.

– Я чуть не обосрался, – с облегчением сказал я. – Вот меня на измену высадило, есть гандон?

– Да, – смотрел он на меня непонимающе.

– Ты что тут делаешь?

– Не могу я там с ней сидеть, один *** у нее в башке, – говорил он, доставая из внутреннего кармана пальто. – Зачем тебе гандон?

– Гашиш засунуть.

– Может лучше в полиэтилен от сигарет.

– У тебя есть?

– Конечно.

– Давай, будет лучше, вонять гандонами мне особо не хочется, но менее опасно.

– Держи, – протянул он. – Ты знаешь, накатило мне так, она что-то у меня спрашивает, а я думаю о сыне и Аленке жене, сколько же я говна ей сделал, а она любила меня, ждала из командировок, писала, звонила, а я по ****ям. И перед самым поездом заехал к ним, наговорил ей опять всякой чуши…

– Подожги зажигалку, – перебил я его. – Не парься, интуитивно чувствую, ты сможешь, если, конечно, захочешь, решить все в положительную сторону. Дым, страшная сила! – улыбнулся я ему.

– Да, – согласился он. – Надо позвонить ей что ли.

– А ты куда едешь? – спросил я, засовывая заплавленный пакетик с гашишем во внутренний карман кофты.

– Хер знает, к кенту, вместе воевали.

– Понятно, бежишь.

– Наверное, – прикурил он сигарету.

– Толян, я фактически тебя не знаю, знаю лишь то, что тебе многое пришлось увидеть и пережить, и, как мне кажется, ты сам должен поставить точку. Не порождать говна, не жить в нем. Не пей. От бухла один геморрой. Ты с Ачинска?

Он в ответ кивнул головой.

– Кури траву лучше. Ни какой быки, дружный позитивный кайф. Главное же, он поможет увидеть все иначе, поможет понять, что ценно, а что нужно отпустить.

– Я знаю, что ценно, – выпустив струйку дыма, сказал он. – Семья….

Я смотрел на него, навалившись на стенку и не видел того Толяна, каким он был вчера. Дым его сделал кротким, вдумчивым, искренним.

– Но, – продолжил он, – я не знаю, сможет ли она меня простить и я ее, – взглянул он в мои глаза, будто в них есть ответ на интересующие его вопросы. – Она ведь тоже не ангел… Нет, конечно, это все из-за меня, она мне мстила, пыталась забыть меня. Я ведь, Колян, люблю ее до сих пор.

– Прежде всего, – улыбнулся я, – нужно сообщить ей об этом, поговори с ней искренне, я уверен она поймет и простит, а ты ее уже понял и простил.

– Да, – оживился он. – Надо поговорить, ведь у нас сын, позвоню ей.

– Толян, пойдем в купе, я приглашу Наталью позавтракать, а ты спокойно поговоришь, как такой план?

– Нормально.

Мы вышли из тамбура и только тогда я смог услышать еле доносящуюся мелодию звонка. Звонила Оксана.

– Котик, ты что? – обиженно говорила она.

– Оксан, я не слышал, в тамбуре грохот.

– Ты что, курил?

– Нет, наблюдал за тем как курят.

– Серьезно?

– Я же у тебя не курю сигареты.

– Молодец! А я написала тебе, ты не отвечаешь и не отвечаешь, позвонила, не отвечаешь. Думала ты в туалете засел.

Я шел вслед за Толяном.

– Оксан, давай схожу, позавтракаю и позвоню тебе, хорошо?

– Хорошо.

– Ну, все, до связи.

– Нет, давай целуй меня.

– Целую.

– И я тебя, котик.

В купе Наталья даже не взглянула на Толяна, а на мое предложение позавтракать с наигранной радостью согласилась. Выходя из купе, я, улыбаясь, подмигнул Толяну, он в ответ выдавил сухую улыбку. Всю дорогу Наталья молчала, а я и не предпринимал попыток заговорить с ней. Только после того, как она съела салат, ее помидоры шевельнулись.

– Что вы с ним такое сделали? – пристально, она смотрела мне в глаза.

– Ничего.

– Вчера вы убеждали меня в том, что никогда не врете, а сейчас как мне кажется, вы не до конца откровенны.

– Я с ним ничего не делал. И, пожалуйста, не смотрите на меня так, иначе я громко засмеюсь.

– Хорошо, – сверкнула она глазами, – вы можете ничего не говорить, но я вижу, что с ним, что-то не то и с вами.

Я улыбнулся ей.

– Наталья, возможно об Анатолии вы можете говорить, что он повел себя с вами как-то не так. Но вот, что касается меня, со мной, что не так?

– Ну…. Взгляд у вас какой то и улыбка до ушей.

– Улыбка. Знаете, я радуюсь за Анатолия.

– И что за повод, если не секрет?

– Никакого секрета. По-моему, человек проснулся сегодня.

– А, вот оно что! – засмеялась она. – А мы что, спим, получается с вами?

– Я нет.

– А я?

– Мне кажется да.

– Это почему же?! – громко спросила она, привлекая внимание пожилого мужчины, сидевшего через столик.

– Наталья, мне кажется, разговор этот бессмыслен, только потому, что вы не способны критически взглянуть на себя и на свою жизнь в целом. И вообще, то пробуждение, о котором я говорю, вам не нужно.

– Николай, – нежно говорила она, но я уже чувствовал нарастающую злобу внутри ее, – на счет самокритики вы далеко не правы, смешно, почему вы сделали такой вывод.

– Потому что, Наталья, во всех бедах в кавычках, виноваты все, кроме вас.

– Да уж, – произнесла она, отодвинув тарелку с омлетом. – Спасибо за завтрак.

Она встала и быстро вышла, все тот же пожилой мужчина проводил ее взглядом и как только его взгляд переместился в стоящую перед ним тарелку, из мобильного полился «Diesel Power» от Prodigy – Серега.

– Здорово, брат! – звучал его беззаботный голос в трубке.

– Здорово, – радостно отвечал я.

– Ну что, ночью на родную землю ступишь.

– Да. Немного осталось.

– Соскучился? – смеясь, спрашивал он.

– Нет, только по тебе.

– Я тоже, дружище. Приглашаю завтра за мой счет в «Мышеловку».

– Спасибо. Достаточно будет и простого обеда или ужина.

– Значит, юные тела ты лицезреть не хочешь. Ясно. Все серьезно.

– Серега, не в этом суть, ничего нового я там не смогу попробовать и увидеть.

– Новые дырки, – смеялся он.

– Новые ли они?

– Тут ты прав. Точно нет. Короче, увидимся в Глазове.

– Хорошо.

– Увидимся, – сказал он и отключился.

Мои мысли унеслись вслед за случайной знакомой Натальей. Какими трусами я буду в ее барабане? Безтактичным сектантом, прославляющим, что-то не существующее и глупое? Мужчиной, хотя мужчиной она меня не считает. Кем бы я ни виделся ей, тем, кто отказался оставить свой след в ней, в физическом смысле, но в ментальном, наверное, я буду больной занозой в ее потасканной заднице и возможно мои слова начнут гнить в ней, парализуя ее сонное сознание и ей ничего не останется, как родиться заново, видя этот мир не через призму зависти, ненависти, воспаленного чувства собственной значимости, а видеть все в лучах любви и счастья.

В тамбуре я звонил Оксане.

– Покушал, мой котик? – слышал я ее нежный голос.

– Покушал, ты дома что ли?

– Нет. В кабинете сижу, с Юлей в «аське» общаюсь.

– Понятно.

– Она мне пишет про Игоря. Ты знаешь его?

– Нет. А что, должен был?

– Ну, может она говорила тебе. В общем, она познакомилась с ним на «мыле», когда была здесь, а когда приехала, встретилась с ним. Говорит, влюбилась.

– Честно, очень рад.

– Я тоже. Она хорошая.

– Согласен.

– Что то ты у меня вялый какой то, не выспался?

– Просто заряд истекает.

– Думаю, хватит, – звонко смеялась она, – до возвращения, а там я буду подзаряжать тебя, котик.

– Я надеюсь, хватит, но если что, тебе придется срочно выехать или даже вылететь.

– Ну, если ты будешь не в состоянии передвигаться и нетранспортабелен, куда мне деваться. Как скорая помощь с мигалками и сиреной, помчусь спасать тебя.

– Ты меня уже спасла. Оксана, сейчас и минуты без тебя представить не могу, благодаря тебе, я смог увидеть жизнь… я люблю тебя!

– И я тебя, Коля.

По дороге в купе я думал о том, как мне разрядить обстановку, но Натальи там не оказалось. Толян радостной улыбкой и сияющими глазами встретил меня.

– Нормально все!

– В смысле? – не до конца понимая о чем он, спросил я, сев напротив.

– В смысле с Аленкой, надо нам поговорить, разрыдалась она, а я слышу, как сын говорит: «Мама, тебя опять папа обижает», она сказала: «Нет. Папа нас любит, сынок». Я сам чуть не зарыдал.

– Надо было.

– Все это херня, Колян! Знаю, что мне мешало жить нормально, сидел сейчас и думал, так как ни когда до этого – бухло. Больше пить не буду. Пару днем побуду в Москве, наберу им подарков и поеду к ним… Домой…. Колян, мой дом, где они, а я уже пять лет с места на место. Все, что было до нее, не серьезно, а Аленку я любил и люблю. Это после Чечни, когда я был в последний раз там, запил сильно и понеслось. Нервы сдали. Мне же сниться все это. Господи, прости меня, что мы творили… Мы же просто пешки, а те, кто это все замутил, сидели в тепле и не видели, что такое война, для них она как игра в солдатики. А я все видел…, – сказал он, устремив взгляд в окно.

– Оставь прошлое. Ты, как ни кто другой знаешь всю жесткость нашего мира, поэтому сможешь показать миру, в частности, близким другое. Лишь вышедший из тьмы способен быть истинным воином света!

– Вот денек! Надо же. А если бы я нажрался с утра и все шло бы по-старому. Спасибо, Колян! – протянул он мне руку.

Я сжал его большую кисть.

– Это не моя заслуга. Твоя. И дым, наверное, помог, – улыбнулся я.

– Колян, а наша соседка, что как ошпаренная? Сумочку схватила молча и ушла.

– Я точно ее не ошпарил, она сама себя ошпарила.

– Ты знаешь, сейчас хотел сказать: «Да хер на нее, ****ина». И тут же мысль, а сам-то я далеко ушел от нее. У меня же все чмыри, а я Д’Артаньян. Оказывается я такой же чмырь. Колян, ты мне дай чуть—чуть этой херни.

– Не вопрос. Тебе на пользу, главное, знай меру, перекуришь, будет грузить, два, три крапаля, за глаза.

– Да. Меру знать надо, с водкой быть честным, мне в меру пить не удавалось.

– Знаешь, Толян, у меня есть друг Юра, вот он бы тебе сейчас такую лекцию прочел о вреде алкоголя и о позитивном влиянии гашиша. Конечно, дым бессилен, если мертвое сердце и напрочь засранное сознание. В твоем случае все сложилось благополучно. Теперь я знаю еще одного человека, когда дым жестко встряхнул уснувшее сознание.

– Я сначала, – улыбнулся он, – и не понял, что меня прет, а ты ушел Наталья молчит, мне так тошно стало, все помню как фильм. Посмотрел на нее, она улыбается, и в глазах ее все вижу, там только ебля. Говорит мне что-то, а думает о другом, и я не слушаю ее, думаю о сыне и Аленке. Встал и ушел, она только рот открыла.

– Надо полагать, – засмеялся я, – она то ждала, что ты ей воткнешь. Но знаешь, она вчера хоть призналась в том, что у нее в башке *** и она не стыдиться этого.

– ***, – поправил он смеясь.

– Нет, именно ***, остальная часть тела ее мало интересует, поэтому мужчины видятся ей не иначе, как эрегированный член и не больше.

– Сто процентов! – смеялся он.

– Вот, – вспомнил я, – я же забыл тебе пиво взять.

– Не надо. Лучше давай повторим.

– Согласен.

После повторения мы, смеясь, вошли в купе. Наталья с серьезным видом тревожила свою память, вписывая в идиотский сканворд слова.

– Наталья, – говорил я, улыбаясь, – вы мне простите мою бестактность, дело в том, что я полагал наш вчерашний уговор об искренности и прямолинейности остался в силе. И поэтому…

– Ничего страшного, – улыбнулась она, как мне показалось искренне. – С утра у меня часто повышенная нервозность.

– Алкоголь, – вставил рядом севший с ней Толян.

– Молчал бы. Не сам ли спаивал меня.

– Сам, – улыбаясь ей, ответил он. – Извини, больше не буду.

– Кстати, предлагаю выпить вина, скоро мне выходить. Ну?

Толян пожал плечами, Наталья согласилась, и я незамедлительно отправился за вином. Без лишних проволочек я вернулся в купе с бутылкой вина и коробкой конфет. Толян сидел рядом с ней, поглощая жареную курицу, увидев меня, он улыбнулся жирными губами.

– Жрать хочу, оказывается.

– Не переусердствуй, – предупредил я.

Мои слова на мгновение остановили его челюсть, жадно перемалывающую мясо.

– Во всем надо знать меру, – сказал он, и челюсть его заработала.

– У меня есть стаканчики, – сказав это, она полезла в пакет под столиком.

Я откупорил вино и раскрыл конфеты. Разлив вино, я предложил тост: «Выпьем за то, чтобы в наших сердцах не было грязи, как и в наших умах. И чтобы наши светлые мысли и желания воплотились в жизнь».

Мы выпили вино и говорили как старые добрые друзья. Несколько раз я оставлял их, чтобы поговорить с Сережей и с Серегой, сообщившим мне о том, что он уже выехал в Глазов. За окном стемнело, вошла женщина проводник, сообщив о скором прибытии. Толян попросил номер моего мобильного. Наталья искренне говорила о том, что рада нашему знакомству. Я отвечал ей тем же.

Поезд плавно остановился у освещенного здания вокзала. Перрон практически был безлюден, Толян вместе со мной спустился, мы пожали друг другу руки, он заскочил обратно в вагон, встав рядом с Натальей.

– Всего вам светлого! – пожелал им я.

– И вам, Николай! – нежно сказала Наталья.

– Давай, Колян! Увидимся!

Серега стоял чуть поодаль наблюдая, за тем, как я прощаюсь.

– Ну, все, я пошел.

– Давай, – сказал Толян, и я двинулся к Сереге, который тут же заключил меня в свои медвежьи объятия.

– С возвращением, – гудел он басом.

– Рад тебя видеть, – дышал я кожей его пиджака.

– Пойдем в машину, замерз я уже.

– Еще бы. Не май месяц, а ты без куртки.

– Нормально, – похлопал он меня по плечу, – я же вырос в Сибири. Давай сумку.

– Ты что, Сергей? – спросил я.

– А че? – улыбнулся он.

– Дуру не гони.

– Ладно, не буду, – засмеялся он.

Уже в машине я достал ему гашиш.

– Держи. Вот тебе Тувинский дым, не много правда, я отдал Толяну с которым ехал, он нуждается. Это от Юры презент.

– Спасибо. Дорогу «кокса» в дорогу?

– Нет. Давай лучше курнем, – предложил я.

– Давай, – согласился он. – Сейчас, здесь у меня есть пипетка, пару напасов и в путь.

После «напасов» я развалился в удобном кресле.

– Какая музыка есть? – спросил я.

– Новый set Ферика.

– Супер! – улыбнулся я. Дым окутал меня, оголив мои нервные окончания, натянул до отказа мембрану перепонок и грузом лег на веки.

– Trance, гашиш, дорога – все это в купе доставляет мне удовольствие, – сказал он, плавно трогаясь.

Всю дорогу в меня лился Ferry Corsten и только раз Серега отключил звук, сказав: «Ручник жесткий». Я улыбнулся, кивнув ему в ответ, и Ферик вновь наполнил меня.

Ижевск нас встретил спящим, светофоры, мигая желтым, разрешали свободно двигаться по дорогам. Удмуртская практически пустынная, таким мне Ижевск симпатичен. Въезжая во двор моего дома, я попросил Серегу подъехать к стоянке, машина оказалась на месте. Сонный охранник Андрей отдал мне ключи и сообщил, что неделю Иру не было видно. У подъезда Серега вновь обнял меня.

– Высыпайся, завтра, вернее сегодня едем обедать.

– Договорились, – отвечал я, ощущая сильную потребность в отдыхе.

В прихожей на зеркале висела записка «Сразу позвони мне. Ира». Зачем подписала? Будто здесь может быть и кто-то другой. Расправив кровать и скинув все до единой вещи, ногой я пошел в ванную. Душ не придавал мне бодрости, а, напротив, забрал остатки энергии. И только моя голова коснулась подушки, я провалился в темноту.

Ближе к полудню меня разбудил звонок Оксаны, ее бодрый голос растрясал мое сонное сознание. Отмычавшись ей в ответ и почмокав ее непослушными губами, я практическ на ощупь пошел в ванную. Душ смыл остатки сна, крепкий кофе придал бодрости, свежее белье, уверенности и чувство комфорта, а DJ Sun хорошее настроение.

Спускаясь по лестнице, я звонил Сереге.

– Здорово, – приветствовал он, и я чувствовал его бодрое настроение.

– Здорово, – отвечал я, – Серый, я в офис, долго не задержусь там и едем обедать.

– Давай не долго. Жрать хочу.

– О’кей

– До связи.

Я заехал в офис, в безобразное как снаружи, так и внутри здание, где населяли его в большинстве своем такие же безобразные людоеды. Наш офис, как и множество других контор по всему миру, не что иное, как рассадник лести, подхалимства, беспроглядной лжи и только те, кто в совершенстве овладел этим ядом, занимали самые верхние этажи, подставляя свои задницы для юных жополизов, пытающихся повторить их путь. Меня встретили с улыбками и даже как-то торжественно, не для кого уже не было секретом, что я увольняюсь. Юля, увидев меня, радостно обняла меня, поцеловав в щеку и заставив множество онанирующих на нее, открыть рты.

– Как ты? – улыбаясь, спрашивала она, взяв меня под руку и увлекая за собой.

– Нормально, – сконфуженно отвечал я. – Юлия, – тихо говорил я, – ты мозги не плавь коллегам дрочилам.

– Мне срать, – улыбнулась она, – как ты выражаешься, пусть думают, что хотят, короче, я все подготовила, зайди в бухгалтерию, отрабатывать ничего не надо. Хотя наш Вася, выл тут. Но я и Оксана не оставили ему шансов.

– Спасибо, Юля.

– Не за что. Васи нет сейчас, будет после обеда, поедем, покушаем, познакомлю тебя с Игорем.

– Уже слышал про него. Юль, я бы с удовольствием, но я уже обедаю с другом. А за тебя я очень рад.

– Пьяная я дура, – навалившись задницей на стол, не отводя взгляда, сказала она.

– Не совсем, – улыбнулся я. – С другой стороны, мы бы так близко не сошлись.

– Слишком близко, – улыбнулась она. – А если честно, я сама хотела и очень давно.

– Ты меня удивляешь, помниться я предлагал как-то тебе завтрак в постель.

– Помню, – смеялась она. – Слишком откровенным было твое предложение и не настойчивое.

– После того, как ты взглянула на меня и ответила, у меня эрекции не было месяц.

– Коляяя, – засмеялась она. – Не ври.

– Честно, – смеялся я.

Через двадцать минут я ехал в «Позимь», в голове еще слышался искренний смех Юли. Вероятно, она долго муссировала наш случайный секс, о котором, как оказалось, и я и она мечтали давно. И только сам факт секса, показал нам всю пустоту нашего желания и в очередной раз доказал – все без любви, рафинированное.

Огромная голова Сереги улыбалась, увидев меня.

– Присаживайся, – жарко жал он мою руку. – Тувинский дымок, тонны желудочного сока вытянул из меня.

– Да, – согласился я. – На жор пробивает страшно.

– Ну, давай, рассказывай, – хлебал он грибной суп.

Вкратце я рассказал ему о событиях, произошедших за последних четыре недели.

– Да, – выслушав, заключил он. – Курнул бы я тоже у шамана, и Юра, как мне кажется, очень интересный тип, приеду знакомиться с твой новой семьей, обязательно нужно будет поговорить с ними. Он прав на счет того, что женская матрица изменяется и мужчины не только имеют влияние на ее будущий плод, но и каждый побывавший в ней, безусловно, оставляет отпечаток. Получается, мы разоряем их внутренний мир.

– Не всегда.

– Как правило.

– Ну да, – согласился я.

– Где-то вдалеке, это ощущение всегда присутствовало во мне. А сейчас как вспышка, вот оно. На днях тут разговаривал с одним Питерским, приезжал по металлу. Мистер ничтожество. Называет себя христианином, а сам ублюдок. Я начал издалека покалывать его. Это не свойственно христианину, он же: «Люди заблуждаются, считая тело, храмом души». И как он считает, лишая себя чего-то мирского, мы только губим душу.

– Все зависит, – улыбнулся я, – какая душа.

– Какая?! Ни какой. Я тебе говорю, ублюдок жадный, даже с шлюхами торговался. Мне одно, другому другое, лбами меня чуть не столкнул с Питерскими людьми. Там жена, такая же ****ь, он здесь шлепает, а она там шлепается.

– Ты что так завелся?

– Да хер знает. Заебал этот ****южник. Я сам, конечно, Колян, не ангел, но не говорю, что живу с Господом. А эти *** моржовые идут в церковь, а вечером на детей дрочат, в лучшем случае. Или в сраку долбятся, ты только посмотри, сколько гребней развелось…

– Серега, – прервал я его. – Ты чего так орешь, посетителей пугаешь.

Он обвел злым взглядом зал.

– Если им не понравилось, – громко, так чтобы слышали за соседним столиком, говорил он, – значит они гребни! Ты поел?

Я, смеясь, кивнул головой.

– Пошли, – громко встал он, направляясь к официанту, чтобы заплатить за обед.

У входа я ждал его, он появился со злым выражением лица. Вызвав во мне смех.

– Тебе нужен дым, успокоишься.

– Или нос кому-нибудь сломать, – улыбнулся он.

– Мы же против физического насилия.

– Да, против. Ты то хочешь курнуть?

– Нет. Мне в офис и с Ирой надо встретиться.

– Вот как! А с ней что?

– Поставить точку.

– А что, там до точки что-то было?

– Наверное, она считает, да.

– Тогда ставь. Она мне никогда не нравилась. Пылесос.

– Не злись. С этим миром мы не в силах что-то сделать, достаточно того, что мы не такие. Изменить кого-то без их собственного желания, невозможно.

– Пусть варятся в говне.

– Пускай, – согласился я.

– Увидимся, брат! – заключил он меня в крепкие объятия. – Ты мне самый родной и близкий человек. Если бы я смог полюбить так искренне как тебя, какую-то женщину. Я бы смог сказать, что я счастлив.

– Она не за горами.

– Дай Бог, – грустно сказал он.

– Даст, если ты искренне желаешь.

– Ладно, дружище. Может, вечером сходим куда-нибудь?

– Пока не знаю. Ближе к вечеру давай созвонимся.

– Давай.

В машине я звонил Ире.

– Привет! – радостно сказала она.

– Привет, Ир.

– Ты когда приехал?

– Сегодня ночью.

– А что сразу не позвонил?

– Не знаю, – с трудом вымолвил я.

– Ладно, так же весело говорила она. – Ты заберешь меня с работы?

– Ир…. Я увольняюсь и уезжаю навсегда.

– Как?! – на секунду замолчав, она продолжила – как раз и объяснишь мне причины.

– Она одна. Я люблю.

– Ты заедешь за мной?! Я, значит, была так… Хоть в глаза тебе посмотреть.

– Заеду.

– К восьми приезжай со стороны площади, там и поговорим.

– Договорились.

В уши лился «Love ls darkness» от Sander Van Doorn. Мимо проплывали знакомые дома, окутанные осенней печалью, спешащие кто куда, чужие друг другу люди. И я спешил покончить со всем, чтобы скорее вернуться к ним – родным людям.

В офисе Вася без лишних слов подмахнул мое увольнение. Мне выдали зарплату и трудовую книжку. И в сопровождении Юли, я вышел из офиса.

– Хмурый ты какой-то.

– С Ирой сегодня нужно встретиться.

– Зачем?

– Ну как…? Поставить точку, что ли.

– Ты захотел с ней встретиться?

– Скорее она.

– Сейчас начнет делать все, что бы не отпустить тебя.

– Без вариантов.

– Я знаю. Не нужно тебе встречаться с ней, себе и ей нервы портить.

– Видимо без этого никак. По-английски не уйти, – улыбнулся я. – Может, расстанемся с миром.

– Не уверена. Я бы тебе устроила, – улыбнулась она.

– Если бы я любил тебя, у нас бы подобных вопросов не возникло.

Мы стояли на крыльце обуваемые холодным осенним ветром.

– Кто бы, что ни говорил мне, – говорила она. – Судьбы нет. Я уверена! Все, что происходит с нами, целиком зависит от нас. Я искала любовь, и она появилась в моей жизни, как и у тебя. Ты прав, главное, чтобы ей где было прорасти. А Ира видимо искала что-то другое, и, поэтому, Коля, тебя с ней нет.

– Именно, – согласился я, улыбаясь. – Все-таки мне так нелегко говорить с ней об этом. Знаю, что это ее сильно ранит, и мне не хочется, чтобы она из-за меня разочаровалась в мужчинах.

– Коля! Ты ей что, в вечной любви клялся?

– Нет, конечно.

– У нее, я уверена, есть запасные варианты. Пять минут поплачет, это мы все умеем, и пройдет.

– Надеюсь.

Прощаясь со мной, Юля смачно поцеловала меня в щеку и, улыбаясь, села в машину ожидающего ее Игоря, лицо которого мне не удалось разглядеть.

Холодный ветер гулял по практически безлюдной площади, я сел на холодную лавку ожидая Иру. Через десять минут я увидел в свете фонарей ее фигуру, быстро приближающуюся ко мне. Когда она была совсем близко, я встал.

– Привет, – выдавила она улыбку.

– Привет. Ир, может в машину пойдем, холодно здесь.

– Пойдем, – согласилась она.

Она шла рядом, и мы оба молчали, прокручивая в голове предстоящий не простой разговор. С каждым шагом тревога нарастала во мне. Мне даже захотелось выкурить сигарету, но она бы мне ни как не помогла. Я открыл ей дверь, она села и не известно для чего начала укладывать пакет и сумочку, который у нее был с собой, и лишь потом убрала ноги, разрешая мне захлопнуть дверь

– Дай зажигалку, – смотрела она пристально в мои глаза, и я заметил, как в ее руках дрожит сигарета.

– У меня нет, – ответил я, нажимая на прикуриватель.

– Даже не знаю как себя вести с тобой, – устремив взгляд куда-то вдаль, говорила она.

– Обыкновенно, как еще? Без лишнего драматизма.

– Тебе, – улыбнулась она, – как обычно, все легко и просто. Подумаешь-ка ерунда какая. Что?! – смотрела она мне в глаза, – трахаюсь я плохо?

– Нет. Причем тут секс.

– А что? Плохо готовлю, стираю, убираю? Что? Постарела я, надоела?

– Нет. Причина одна. Ира, я не люблю тебя.

Щелкнул прикуриватель, нарушив нависшую тишину. Она дрожащими руками прикурила сигарету и, не попав в гнездо прикуривателем, со злым выражением лица, сказала: «Вставь, пожалуйста».

Приоткрыв окно, она быстро выкурила сигарету и когда она повернула голову, я увидел слезы на ее щеках.

– Коля, чем я хуже?

– Ира, ни чем. Ты просто другая.

– Какая? – уже не сдерживая слез, говорила она.

– Такая, какая ты есть!

– Ну, какая? Скажи! Или что, нечего тебе придумать?

– Ничего мне не нужно придумывать, – отвечал я, чувствую нарастающую во мне злость.

– Я же люблю тебя, – зарыдала она.

– Странно… успокойся или вообще давай закончим на этом.

– Говори, – зло бросила она.

– Ира, ты была во – первых, не честна со мной, это раз…

– Я всегда была честна с тобой, – прервала она меня.

– Тебе не кажется странным то, что кто-то может трахать тебя без обязательств, сцен, истерик, а я нет? Ты жила по собственным правилам – есть мужчина номер один, два, три и так далее, но всегда уверяла меня в обратном, почему мы не могли жить честно?

Она замерла на доли секунды, уставившись на меня не мигающими глазами.

– Ты сам виноват, – сказала она, и реки ее слез высохли.

– Пусть будет так.

– Я любила тебя, – вновь повторила она.

– Ира, ты любила все, но только не меня, я – не стоячий хер. Мне нужно то, что внутри, настоящие чувства без примесей, такие… прозрачнее слезы и чище льдов Арктики. Понимаешь, у меня стоит именно на это, а не на задницы с сиськами. Я не тот, кто тебе нужен, для такой как ты, я лузер и не больше. У меня нет и не будет того пластмасса и железа, в том количестве, чтобы ты смогла ощутить себя счастливой. Я – беспонтовый! И это ни как не изменить…

– Замолчи, – сказала она, все так же неотрывно смотря вдаль. – Все ясно.

– Я надеялся, что ты поймешь меня, – говорил я, но она уже не слушала меня, сильно хлопнув дверью, она быстро села в такси, которое тут же тронулось в сторону центра. Я проводил его взглядом и набрал номер Сереги.

– Здорово еще раз, – говорил он голосом, в котором не было и следа обеденной злобы.

– Здорово. Серега, давай завтра встретимся, сегодня я как выжатый лимон.

– А что так?

– Завтра, Серый.

– Ладно, ладно. Нормально все?

– Да.

– Все, давай, до завтра.

До дому я доехал быстро. Разделся и рухнул на диван. Телефон сигнализировал о пришедшем сообщении, их оказалось три. «Я тебе этого не прощу». Писала Ира. «Котик, позвони мне. И не важно, в какое время. Скучаю», и от Юли «Напиши, как все прошло». Я ей ответил сразу: «Нормально, доброй ночи».

В трубке долго звучали длинные гудки, пока я не услышал напуганный голос Оксаны.

– Да.

– Оксан, так и знал, что разбужу тебя.

– Мне что-то снилось, я даже напугалась.

– Я понял по голосу.

– Как ты, котик?

– Нормально. Уволился и с Ирой поговорил.

– И что она?

– Я был готов к худшему. К счастью, все прошло без кровопролития, можно сказать мирно.

– Ну и хорошо.

– Завтра попрошу Серегу заняться квартирой и послезавтра мчусь к вам. А может самолетом?

– Прямого рейса нет. И вообще я боюсь их, они падают каждый день

– Не будем тревожить твои нервы. Еду поездом.

– Я так сильно соскучилась.

– И я тоже. А теперь спи.

– А ты?

– И я тоже.

– Целуй свою кошечку. – Целую свою кошечку в носик, губки и животик.

– Приятных снов, любимый!

– Тебе тоже, любимая!

Не успел я опустить телефон на журнальный столик, как он сообщил о новом сообщении: «Напиши, когда тебя не будет дома, мне нужно забрать вещи. Ключи заберешь у соседки. Ира».

Опять подписалась. Зачем?

«После обеда и до вечера завтра меня не будет», – ответил я.

Укрывшись одеялом, я долго смотрел в черную, плазменную панель на стене. Разные по содержанию мысли хороводом неслись в голове. Не выделяя какую – то из них, я отпускал их в свободное плавание, по засыпающему сознанию.

Ира, любящая чувствовать себя обиженной, с искусственными, лживыми слезами на глазах, уплыла вдаль. Ее, безусловно, красивое, молодое, но дышащее склепным холодом тело, превращалось в бесформенную массу, рассыпаясь на миллиарды атомов. В очередной раз мои небезразличные к ней руки пытались собрать ее, выстроив из ее разрозненных частиц, что-то ЖИВОЕ. Но кто я? Чтобы запросто изменить ее не человеческую суть. Атомы ее тела просачивались сквозь пальцы рук, превращаясь на земле в гнойную, червивую субстанцию. Я отступал назад, боясь раздавить ее, и вслух просил Создателя оберегать ее и наполнить ее жизнь счастьем.

Весь следующий день я провел в обществе Сереги и только в начале девятого вечера, окутанный дымом, вернулся домой. В прихожей во все зеркало было написано слово «ЧМО», светлой губной помадой. В этот момент мне стало по-настоящему страшно, за ее будущую жизнь. В зале на столике стояла пустая бутылка коньяка и три стакана, один из которых был заполнен окурками. Я шел в спальню, вдыхая оставленный повсюду ее яд. Рядом с кроватью вперемешку с моим бельем, валялись порванные на мелкие кусочки фотографии. Сердце испуганно сжалось, я схватил лежащий на кровати фотоальбом, хранящий столько лет бесценные фотографии Лены, где остался след ее юной, чистой, живой улыбки. Она навсегда останется в моей памяти, опровергая жизнь лжи, закостенелости, жизнь где нет искренней любви.

В вагон я вошел сопровождаемый радостными и в то же время печальными взглядами Сереги и Юли. Моросил дождь. Они стояли под слезами Хэ – Сянь – гу и махали вслед уносящему меня поезду. Мои щеки еще долго хранили тепло поцелуев Юли, а правая кисть – пламенного рукопожатия Сереги.

Все тот же стук колес. Тук– тук, тук – тук. С каждой секундой приближающий меня к части моей жизни, такой же неотъемлемой как кислород. Я плыл по равнинам и возвышенностям. Один. Через ручьи и бурные реки, через уснувшие леса и поляны, и все они, как один, радостно откликались на мой сердечный ритм.

И только он, этот глухой стук в груди, способен согреть все и вся!

И только он БЕСЦЕНЕН И ВЕЧЕН!

Все остальное – дым!