POV Лео День первый

Крепость дружеских объятий. Стыдливо спрятанное за товарищеским плечом лицо. Омытые мерзкими слезами щеки. И волчий вой, который я прятал едва ли лучше девичьих рыданий. Позади три сотни лет бездарно растраченной жизни, а впереди…Впереди лишь три дня, которые следует продержаться с честью, с достоинством. Хотя какое там! Смерть не бывает достойной. Она уродлива в любом случае, даже если на одре покоится съеженный старикашка, в незапамятные времена потерявший волосы, зубы и рассудок. Она не интересуется невыполненными планами. Не позволяет смириться. Не терпит. И не дает снисхождение. Она отнимает. Вырывает из рук мечты, надежды, мизерное подобие стремлений, начинания, сминает их, точно испорченный лист бумаги, и прицельно бросает в корзину к горстке все тех же неудавшихся комков. И тогда уже не остается на земле ничего, связанного с тобой. Ни жены, погрязшей в скорби. Ни осиротевших детей. Ни единой души, способной постичь бремя утраты.

Я прожил никчемную жизнь, так почему же рвусь и дальше влачить это жалкое существование?

— Как удачно все сложилось для тебя, — с притворным смешком выразил я вертящуюся в голове цепочку мыслей. — Нет больше нужды делить ее с кем-либо, поэтому жить вам в любви и радости до, хм, определенного момента. Нудно это, не находишь?

— Лео, — привычно состроил Верджил донельзя серьезную мину, оторвался от меня и открыто заглянул в глаза, чтобы продолжить, — видит Бог, я не желал тебе смерти. И никогда…

— Завязывай с нотациями и нравоучениями, — брезгливо отер я противно влажные щеки грязными ладонями и отошел от приятеля на светское расстояние. Он последовал моему примеру, смахнул сырость с ресниц, отдышался и прижал неплотно сжатый кулак ко рту. — Просто забирай ее и проваливай. Я предпочел бы подохнуть вдали от восхищенных охов, — гордо развернувшись, я прошагал по петляющему коридору с десяток ярдов, намереваясь вновь найти дорогу к подвалу с трупом Мердока, но был остановлен впавшим в крайность вампиром.

— Не дури, — слабо подчиняющимися грабками ухватился он за мой локоть, — я не в благородство и отзывчивость сейчас играю. Здесь ее родители. Мне нужно их найти, поэтому, — очень изящно выполненный просительный жест выпученными глазищами я оценил по достоинству, — прошу, увези Астрид. Мне нужно время, чтобы все уладить. Похищение целой семьи, полиция, больница, — весьма необузданно впился он пальцами в разламывающиеся виски. Странно. Я почему-то считал, что она бредила, когда твердила о чьих-то родителях. Видно, в очередной раз накосматил. — Я даже не знаю, живы ли они вообще и знают ли о моей…

— …привычке закусывать человечинкой, — пасмурно рассмеялся я, предвосхищая визгливый материнский ужас и виртуозно исполненный отцовский хук справа. Посмотреть бы хоть одним глазком на это светопреставление! Чую, влетит кому-то по первое число за архаичные замашки по статье извращенной гастрономии. — Заметано, — скорчил я подневольную рожицу, с энтузиазмом берясь за заботу о лапусе. А что, неплохо. Устроим горячую ванну на две персоны, понежимся в пене, потом и до кроватки доберемся… — Короче, ни пуха тебе на всех фронтах, — уже на бегу саданул я, бросаясь на внеочередные поиски злосчастного выхода из здешних казематов.

Габсбург и проморгаться не успел, как живописный вид моих бодро сверкающих пяток покинул окрестности. В долю секунды я вынес свое разлагающееся тело на улицу, скоротечно набил легкие ароматнейшим воздухом морозного утра. Подставил румяное лицо под искрящиеся лучи взошедшего солнца и немного взгрустнул. Новый день. Первый из числа последних трех.

Но довольно лирики. Повыть от безысходности я еще успею. Сейчас гораздо важнее совладать с возложенной на мои поджарые плечи ответственностью: окружить теплотой и вниманием прекрасное маленькое создание. И чадолюбивая мамаша из меня выйдет превосходная. Одной только любви на задворках похабной душонки скопилось несметное количество. Ее-то я и стану транжирить напропалую.

Добрался до машины и первым делом сунул любопытный нос на заднее сиденье. Вверенное мне бедствие безмятежно дрыхло, свернувшись на коротком диванчике калачиком. Множественные синяки на лице за время моего отсутствия сменили агрессивный фиолетовый оттенок на пугающе черный. Припухлости вздулись еще сильнее. Ссадины покрылись коричневой коркой. Страхолюдина, одним словом. Хотя и в таком, мягко говоря, непривлекательном состоянии, она вызывала во мне ряд весьма неприличных желаний. Чертов запретный плод!

Ни в какую гостиницу я ее, естественно, не повез. Взял курс на собственную тихую гавань. С благоговейным трепетом в желудке навел зеркало на спящий комочек моих отрадных побуждений. И неспешно вырулил на оживающую трассу.

К сожалению, полностью искоренить мыслительную деятельность мне не удалось. Поэтому всю дорогу (отнюдь не близкую, надо заметить) я провел наедине с разрастающимися страхами.

Много ли нужно для сохранения памяти о человеке? Час работы мраморщика. Отправлюсь я на встречу с маменькой через…обойдемся без точных чисел, и что? Кого расстроит или огорчит этот вопиющий акт несправедливости? Астрид? Ей, думается мне, глубоко начхать на персону по имени Лео. Верджил? Ну-у, может быть (а может и не быть, кстати). Северин?! Ага, еще Санта-Клауса вспомни! Ему моя бесславная гибель только на руку. Нет сынули, канули в Лету и проблемы с длинными языками. И зачем взялся трясти пыльной правдой о Девкалионе? Глупый, болтливый смертник.

Кто у нас остался в графе 'друзья'? Джо и Стэн. Насчет этой липкой парочки я спокоен. Им и впрямь захочется порыдать над моей сухонькой могилкой часок-другой.

Да-а, негусто. В кои-то веке собрался умирать, а не перед кем. Скряга Вердж отменит все мои комедии, запретит иронизировать на тему поминок, даже в гробу поваляться не даст ради душевных нужд. Тоска, ей Богу.

Настроение припадочно сверзилось до нулевой отметки. Изящно хохмить у меня уже не выходило. В голову нагло врывались пессимистичные картины недалекого будущего. Казалось, что незаживающая рана на спине разрастается быстрее положенного. Отравляет мою кровь. Изнашивает органы. Допинывает тщедушное тельце, когда-то бывшее полновесной душой. Грызет меня изнутри, обрекая на возможные страдания.

Ничто так не огорчает, как жалость к самому себе. Стоило немного поразмыслить об уготованной участи гниения заживо, и беспросветная депрессия захлестнула меня от носков до чепчика. Мол, что за невезунчик ты, Лео! В очередной раз вляпался в неприятности. Конкретно укоренился в навозном отстойнике. Теперь уже навсегда.

За однообразными вихляниями по заунывным кущам пролетела дорога до дома. Под колесами колымаги зашипел гравий. Лобовое стекло отразило занюханный пейзаж нищих красот. Разваливающиеся бараки. Переполненные мусорные баки. Оголодавшие взгляды шатающихся вдоль улиц детей в кургузых обрывках одежды. Изнуренные женщины, дожидающиеся автобуса на остановке. Серые, словно застиранные лица с безобразными морщинами от хронической усталости.

Я нарочно выбрал квартиру в этом неблагополучном районе. Именно здесь буйным цветом колосится настоящая жизнь. Суровая. Злая. Беспринципная. Полная невзгод и лишений. Эти люди, опустившиеся на самое дно по воле собственной лени и незначительности, видят мир совсем другим. Они не топчут ковры в шикарных холлах. Не увешивают стены картинами в помпезных рамах. Не обедают в дорогих ресторанах. Им по вкусу волчьи законы. И гораздо ближе теория Дарвина, восхваляющая азы естественного отбора. Как и мне, кстати говоря.

Когда-то я пробовал добывать деньги честным путем, но быстро понял, что прелесть бытия заключается отнюдь не в соблюдении графика работы. Риск и опасность — они в свое время помогли мне расширить горизонт. В эпоху шпаг и дуэлей я грабил банки, притом шумно и обязательно посреди бела дня. Забавы со скрытностью и богобоязненностью меня никогда не прельщали. Пару раз оказывался в тюрьме, на волосок от виселицы, что добавляло моим играм азарта. Начало эры огнестрельного оружия резко охладило пыл ярого пацифиста. Я не приверженец кровавых разборок, поэтому вместе со многими загорелся идеей Золотой Лихорадки и покинул Мексику. Новый виток безрассудств занес меня в Штаты. Борьба за прииски, сотни, затем и тысячи людей в подчинении, — я заканчивал день состоятельным вампиром, а с восходом солнца считался вдвое богаче. Потом Америку затрясло в войнах. Презренные янки гнали с родных земель индейцев. И я отплыл в Старый Свет. За месяцы пути постиг истоки мореплавания, пощекотал нервы Британским судам, когда плавал под черными парусами с летящей впереди нас славой отъявленных головорезов. Конец девятнадцатого века настиг меня у берегов Индии, где я, упитанный толстосум и пройдоха, женился на скромной индийской принцессе. Ее папенька-шейх выделил мне невзрачный дворец с гаремом наложниц, надавал каких-то шелков со слонами и с распростертыми объятиями принял в семью. Пожалуй, те десять лет, потраченные на песни и пляски, нескоро выветрятся из памяти. Жена мне, конечно, досталась никудышная. Страшненькая, туповатая, да еще и необучаемая. За всю совместную жизнь она выучила два английских слова: 'извините' и 'здравствуйте'. А вот ее сестра…

Эх, счастливые были годы! И потянуло же меня в Европу, притом в разгар Первой Мировой. Там я и познакомился с Одиллией да на беду спас ее будущего мужа из горящего дома. Следом братание с Айрис и Верджилом, ставшее началом конца. И почему нам, прямоходящим, не дано предвидеть будущее?

— Приехали, — с горечью возвестил я, глуша мотор у облезлых ворот гаража.

Астрид пробурчала в ответ нечто сонное, сомкнула распухшие губы, накрыла раздутую щеку сухонькой ладошкой и сладко засопела дальше. Надо бы вылезти из машины, соскрести с сиденья этот храпящий комочек, отнести в квартиру, отмыть, переодеть и перетащить в кровать. Однако нежелание шевелиться в кратчайшие сроки взяло надо мной верх. Я откинул голову на спинку кресла. Зажмурил глаза и представил, что сегодняшняя ночь мне приснилась. На самом деле не было ни Мердока, ни его сволочной мести, ни тех ужасов, что представились моим глазам. Абсолютно ничего. А значит, и последнего разговора с Габсбургом тоже не случалось. Мне незачем обдумывать церемонию собственных похорон. Впереди долгие и долгие годы жизни, которые я с огромным удовольствием провел бы на берегу необитаемого острова, нежась в тени вековой пальмы, потягивая кокосовое молоко через трубочку, пропуская сквозь пальцы шелковистую россыпь золотого песка, внимая рокоту прибрежных волн. И она будет рядом. Счастливая, беззаботная, постоянно улыбающаяся. Ее смех украсит собой безлунные ночи, озарит беззвездное небо, согреет теплом мое сгнившее сердце. Я украду ее, если потребуется. На аркане затащу в самолет и увезу так далеко, где никто и никогда нас не станет искать. И она полюбит меня, я сумею этого добиться. И с той поры водворится рай на земле…Мой маленький, но полноценный оазис. С Астрид.

Мечтать не запретишь, но воспрепятствовать можно. На этой печальной ноте я выбрался в усаженный чахлым вечнозеленым кустарником дворик. Осторожно, боясь разбудить, перетянул куколку к себе на руки. Ногой прикрыл дверцу автомобиля. И, ощупывая путь подошвами, трагедийными шажками двинулся к изогнутой лестнице, уводящей на второй этаж. Моя квартира последняя на пролете. Из минующих окон числом пять засаленных стекол в обрамлении убогих занавесок доносились привычные для здешнего отстойника звуки. Ругань и всхлипы в седьмой — неугомонная мамаша, не найдя денег на опохмел, приступила к воспитанию ни на что не годных детей. Супружеская брань за дверью восьмой — глава неудачно созданного семейства как всегда приполз домой под утро. Жильцы апартаментов под номером девять вели себя на удивление тихо. Видимо, достали дозу и сейчас воздавали дань красочным глюкам. За 'десяточкой' находилась моя зажиточная келья.

Прихожей тут не имелось по определению. Сразу за порогом простиралось съеденное стенами пространство. У занавешенного плотными темно-синими портьерами окна пристроился компьютерный стол, заваленный всяческим хламом. Коробки с дисками, автомобильные журналы, обертки от шоколадных батончиков, пустые банки из-под колы, смятые пачки с остатками чипсов — аккуратность явно не моя стезя. Далее шла декоративная стенка, выполняющая роль книжного шкафа. Ключевое слово 'роль', потому что книг у меня не имеется в принципе. Разве что дозволительно считать оными толстую подшивку комиксов. Ими я увлекся с подачи Астрид, точнее исключительно ради нее. Оставшиеся метры отведены под гостиную без всяких изысков. Продавленный диван с обивкой болотного колера, удобное кресло с массажной спинкой. Низкий столик, заваленный пультами управления от плазменного телевизора, игровой приставки, дискового проигрывателя, акустики и прочих благ цивилизации. В стене жужжал встроенный кондиционер. По левую сторону за метровой стойкой расположилась крохотная кухня. Сразу предупрежу, я ей совершенно не пользуюсь, поэтому смело отводим взгляд вглубь тесного жилища. За холодильником, пустым по обыкновению, спряталась узкая дверь гостевой спальни. Тесной, с одной лишь кроватью и вовсе без окон. В общем, бестолковая комната. Через нее же можно пройти и в ванную, а затем и в мои отменные покои. Именно их я при въезде в это второсортное гнездышко проапгрейдил по полной программе. Выкинул сборище рухляди, гордо именуемое мебелью, и обустроил всё по-своему. Аэродром, способный вместить послушный табун пони, заменяет здесь постель. Гардероб с легкостью умещает сотню туго набитых чемоданов со шмотками (их у меня, правда, чуточку больше, так что некоторыми пришлось пожертвовать). Беговая дорожка, доска для пресса и парочка гантелей — необходимые инструменты для поддержания формы. Кровь в излишних количествах иногда толстит, не говоря уж о моих пристрастиях к фастфуду.

Злоключения начались в ванной, куда я на цыпочках отволок развалившуюся на моих руках лапусю. В окружении кафельных стен ее шамкающий храп немного поменял тональность, что никоим образом не сказалось на безвольном состоянии. Я умудрился даже слегка позавидовать ее нервной системе, когда бесшумно носился по помещению с очевидными целями. Включал воду, опустошал аптечку, искал стопку свежих полотенец. Придирчиво отбирал флаконы с шампунем, гелем и успокаивающими маслами. Уже в спальне добыл в одном из ящиков комода подходящую одежду. Вернулся обратно и столкнулся с главной на тот момент проблемой. Астрид ведь нужно раздеть.

Не то что бы меня смутила эта мысль, скорее наоборот, вдохновила. Пожалуй, даже слишком вдохновила. Я столько раз мечтал об этом, и фантазии, надо заметить, по всем пунктам обходили действительность. В них она и выглядела по-другому (без синяков и ссадин), и самостоятельно держалась на ногах, а не подпирала сушку для белья с участием моих рук. Впрочем, унылая сознательность посетила меня ненадолго. С минуту повозившись со своим моральным обликом, я обхватил искалеченное создание одной рукой за талию, другой неспешно стянул ремень, опоясывающий ладные бедра. И потянул вверх края тоненькой кофточки. На середине этого, казалось бы, простого действия у меня перехватило дыхание. Не от восхищения, нет. От ужаса перед всем увиденным. На ней не было белья, что с лихвой компенсировалось синяками и ушибами самой жуткой наружности. Иссиня-черные на животе. Огромные фиолетовые пятна под грудью. Зеленые следы пальцев на шее и ключице. Грубые отметины протекторов от подошвы мужского ботинка на спине: между лопатками, на пояснице и ниже, которые стали видны лишь после снятия плотно сидящих брючек. Я бы с радостью отказался от возможности вновь прикоснуться к ее нежному телу взамен на отдаленное любование персиковой кожей. Не знаю, что делал с ней этот ублюдок Мердок. Но от всей души жалею, что даровал ему быструю и безболезненную смерть.

Только в воде Астрид ненадолго пришла в сознание (полным пробуждением ее вялую попытку оказать сопротивление обозвать язык не поворачивался). Потянула меня за руку, заставив опуститься на колени, прижалась холодным носиком к щеке и тихо прошептала:

— Спасибо, Джей, — на что я ответил тусклой улыбкой. Тьфу, незрячая бестолочь! Хотя глупо ожидать от нее понимания ситуации. Узнай она меня по-настоящему, давно бы подняла такой вой, какой не снился и моим буйным соседям.

Банные процедуры отняли у меня последние силы. Орудовать мыльной губкой приходилось с дотошной аккуратностью, чтобы невзначай не задеть какой-нибудь особо болезненный ушиб. К тому же свалившееся на мою отчаянно гудящую голову несчастье постоянно норовило заснуть, уйти под воду и нахлебаться пенной жидкости, что добавляло мне и без того лишних хлопот. С шаманскими свистоплясками и языческими гимнами я все же вымыл это маленькое бедствие, ополоснул, кое-как причесал волосы, обернул в махровую простынь и оттащил в кровать. После чего позволил себе отдышаться минуты две.

Жизненный тонус дал первый на моей памяти сбой. От чрезмерной нагрузки, которую я раньше и не ощущал вовсе, затряслись руки. Боль в пояснице подобралась к шее и прицельно вонзила свое копье в затылок, расколов череп на две неровные половины. Я застонал. Поднялся с матраса, по-старчески придерживая ладонью скулящую рану на спине. Описал круг по периметру комнаты, заставляя мышцы работать, а не ленно бездействовать. Со сцепленными зубами вытерпел ворох уготованных мучений, когда каждый вдох всё ближе пододвигал меня к краю свежевырытой могилы. Затем вернулся к Астрид. В моих вещах — белой футболке с похабным рисунком кроликов в пикантной позе, черных шортах с надписью сзади: 'Всем сюда!' и безразмерных носках — она смотрелась совершенным ребенком. Тщедушным воробышком, которому по роковой случайности мерзкие дворовые мальчишки подрезали крылья. Безобидной крошкой, в кои-то веки втянувшей острые коготки и ядовитый язычок. И что удивительно, именно такой она мне нравилась больше всего. Зависимая, нуждающаяся в защите, немо просящая о ласке и внимании.

— Почему не я? — еле различимым шепотом спросил я у расслабленного личика. — Почему ты выбрала его? Того, кто ценит лишь то, что теряет. Разве ты вправе решать, кому из нас жить? Но ты решила, а я, кретин, поддался. Списывать старпёра со счетов было огромной ошибкой. Я слишком высоко вознесся, когда возомнил себя всемогущим. За что еще успею расплатиться. Ты предала меня, пуся. И это я тебе прощаю, — я пригладил разбросанные по подушкам мокрые пряди темных волос, навис над размеренно вздымающимся плечиком и легко прижался губами к ее виску. — Потому что шанс умереть за любимую девушку выпадает однажды. Грех его упускать. — Она не шелохнулась, пока я вставал, вытягивал из-под нее одеяло в ярко-красном пододеяльнике и плотно укутывал в мягкую перину смотанное в тугой комочек тельце. Однако чутье подсказывало мне, что произнесенные слова не зависли в воздухе бесполезной массой звуков. Она слышала их, хоть и не поняла до конца.

Доказательством послужил сдавленный всхлип, настигший меня на пороге спальни. Я резко обернулся. И почти рванул обратно, когда в секунду раздумал возюкаться с чужими соплями. Планка присутствия духа и без сторонних истерик находится на плачевно низком уровне. Мне самому впору влезть на крышу, дабы повыть на жителей окрестных домов. Так паршиво вечно неунывающий Лео не чувствовал себя еще никогда…

Толику утешения я отыскал на дне картонного пакета с кровью. Батенькино, будь он обезглавлен на главной площади своего чертового замка, ноу-хау. Чистейшая донорская плазма, упакованная в фольгированные коробки. В такие обычные смертные разливают молоко и соки. Можно лакомиться холодными эритроцитами, а можно и в микроволновку сунуть для пущей достоверности. Правда, пользы от нее никакой. Уровень консервантов (кровь ведь имеет свойство свертываться) зашкаливает, но в общем и целом жажду ей утолить возможно. Я предпочитаю первый вариант. Нагретая эта гадость противной тяжестью валится в желудок, вызывая изжогу.

Насытившись, я на всякий случай полазил по кухонным шкафчикам в поисках чего-нибудь съестного. Полюбовался на сгустки паутины в углах пустого буфета. Наткнулся на сиротливую пачку макарон, соседствующую с солью. И, махнув рукой на припасы, отправился в ванную приводить себя в порядок.

Для начала полностью разделся и встал у овального зеркала, вытянутого в человеческий рост. Отражение оказалось безрадостным. Белесый шрам, на две части рассекающий мое лицо ото лба к подбородку, выглядел просто тошнотворно. Комканный, безобразный рубец из бугров сросшейся кожи. Я сосредоточился, закрыл глаза и попытался исправить эту уродливую оплошность пластического хирурга. Хрен-то там! Регенерация отныне подчинялась мне с большой неохотой, предпочитая оставлять после себя очевидные следы былых увечий. Так что поворачивался я к зеркалу попой в предвкушении худших картин.

— Священные лысые ёжики! — ошеломленно вылупил я глазки, наткнувшиеся на 'это'. Непотребство, не иначе. Черная, будто измазанная сажей поясница. Нет, не так. Густое, сетчатое пятно слякоти, расползающееся вдоль нижнего отдела позвоночника. Ближе к центру оно концентрировало смоляную окраску, тогда как края огромной чернильной кляксы отдавали некоей серостью. По центру хребет рассекался продолговатым отверстием от ножа. Живым отверстием, которое пульсировало или сокращалось, словно делая короткие и частые вдохи. Кожа вокруг раны казалась выжженной и загноившейся одновременно. Меня затрясло в лихорадке. Какие к ё…ной матери три дня? Такими темпами я отшлифую копыта к завтрашнему вечеру, как пить дать!

— Спокойно, Лео, — уравновешенно взялся я усмирять собственный психоз. — Тебе ведь всё равно умирать. Так чего беситься понапрасну?

Дурацкие слезы, навернувшиеся на глаза, я утопил в горячей воде, брызнувшей из душа. Схватил губку. Выдавил на нее содержимое всего тюбика с гелем для душа. И в течение следующего получаса самозабвенно затирал облаками белой пены угодившие в слив мечты о лазурном берегу. Не видать мне ни необитаемого острова, ни загорелой Астрид, ни ее распущенных волос, собранных у левого ушка пушистым бутоном тропического цветка. Ни райского бунгало с соломенной крышей. Ни добытых непосильным трудом кокосов. Ни песчаных замков. Только эти последние часы наедине с ней, небрежно преподнесенные Верджилом. Чем не повод оторваться на полную катушку?

— Ну-те-с, приступим, — алчно потер я руки и выключил воду.

Вылез из ванной, наспех обтер торс, взъерошил волосы на голове и обвязал талию полотенцем, прикрывая кружево почерневших капилляров и вен на спине. Оскальзываясь на скользком полу, прокрался в спальню. Выпотрошил гардероб. Отыскал хлопковые белые шорты до колен и в тон им майку — буду зорко следить за расползанием жуткого увечья. Вытащил из базы трубку стационарного телефона и пулей выскочил в гостиную, где второпях сделал заказ в ближайшем приличном ресторане. Еду обещали доставить к полудню. Отлично, три часа в запасе. И я знаю, как их можно провести.

К моему стремительному возвращению Астрид перевернулась на другой бок, бессовестно развалившись по центру 'аэродрома'. Одеяло от бесконечных метаний по километровому матрасу сбилось в пуховую груду у ее животика, обнажив стройные ножки до колен. Ухоженная, матовая кожа притянула к себе изменчивый солнечный свет, проникающий в комнату сквозь узкую щель в плотных шторах. В горле пересохло. Я потоптался для порядку на месте, живо сгонял в кухню, набрал стакан ледяной воды из-под крана, залпом осушил его и в сотый раз вошел в спальню.

— Ты придурок, Лео, — лаконично оценил я собственные метания по квартире, с дрожью в поджилках присаживаясь на свободную половину кровати. Лечь рядом?

Идея здравая, но страшная-йа-а-а…до оключки мозга. А вдруг она проснется? И ей очень, очень и очень сильно не понравится мое навязчивое присутствие! С одной стороны, я у себя дома. С другой, ее мнения по поводу приезда сюда никто не спрашивал. С третьей, я до желудочных коликов обожаю злить эту строптивую ведьмочку. Лощенная парижская Богоматерь, как она багровеет от ярости! Как неумело и безобидно ругается! Как очаровательно щурит темнеющие в приступе гнева глаза! Как эмоционально размахивает руками, осыпая меня проклятиями! Кладезь артистизма, а не девушка. По совместительству еще и асфальтоукладочный каток, но в тех редких случаях, когда удается довести ее до белого каления.

Ухохатываясь над блеклыми перспективами будущего, я смиренно прижался щекой к подушке. Затаил дыхание — ноль реакции. Затем забрался под одеяло — вновь тишина. Опасливо придвинулся ближе, позволяя ее дыханию овивать рассеченное шрамом лицо. Астрид повела носиком, принюхиваясь к назойливому запаху моего шампуня. Краешек ее припухших губ дернулся, будто в улыбке. Я не удержался и обвел их ярко-розовый контур указательным пальцем. Она задышала чуть чаще. Я очертил подбородок. Вывел изящную линию скул. Легким касанием прошелся по тонюсеньким бровям. Спустился к ресничкам. Крепким, туго завитым и завораживающе длинным. Она заворчала и перевернулась на спину, намереваясь досмотреть свой сон. Я тяжело вздохнул, отыскал под одеялом ее горячую ладошку, крепко сжал чуть влажные пальчики и закрыл глаза. Буду запоминать каждую секунду этого дня — лучшего в моей непутевой жизни.

Спустя двадцать минут лапуся…хм, нет, не проснулась, насколько я мог судить, глядя на ее зомби-замашки по части спускания ног с постели. Новоиспеченный лунатик плавно перетек в сидячее положение, оттолкнулся руками от матраца, нетвердо укоренился на ногах и неуверенно поперся по поиски приключений. Я дождался, пока она выберется из спальни, и бросился следом. Приник грудью к дверному косяку и украдкой высунул голову за угол. Видимо, шизофрения не покинула булочку навсегда, а решила изредка наведываться, посылая приветы всем жаждущим. Повредившееся рассудком создание упоенно шарило в кухонных ящиках, задумчиво перебирало приборные ножи и вилки, чтобы через миг отыскать ту самую жуткую бяку — пугающих размеров тесак для разделки мяса. Этакий одомашненный эквивалент топорика.

С чувством выполненного долга 'милейшая' девица, замыслившая неладное, возвратилась в постель. Я к моменту ее появления успел улечься обратно в кровать и повернуться лицом к стенке, чтобы издали моя всклоченная шевелюра походила на Габсбургскую. Астрид тихо шлепнулась рядом и погрузилась в равномерный храп. Холодное орудие отправилось под подушку. Ее психоз очень отчетливо со мной поздоровался и вымелся восвояси.

Иных сюрпризов до обеда не случилось. Я не стал отбирать у кошечки ее 'успокоительное', но всякий пожарный присматривал за серебристой рукояткой. Затем в дверь позвонили, и я помчался принимать гору пакетов с заказанной едой. Расплатился. Набил холодильник вкусностями. Отправил обещанное ведро фисташкового мороженого в морозилку. Зарядил кофеварку. И с екающим сердцем поплелся и дальше исполнять обязанности блюстителя сладкого девичьего сна. Не срослось. Конфетка в мое отсутствие продрала слипшиеся глазки и сейчас удивленно озиралась по сторонам, по ходу пьесы обнюхивая наволочку соседней (то бишь моей) подушки.

— Здрас-ссти вам, — решил я немного подурачиться, круговым взмахом руки приветствуя изумленное существо. — Как спалось после вчерашнего? — двусмысленный контекст я добавил в реплику отнюдь неспроста.

— Лео? — уморительно собрала она в кучу выпученные глазки. 'Подбитый' наконец-то открылся, хотя тотально избавиться от мутной пелены, искривляющей обзор, ему всё же не удалось. — Почему ты здесь? — с сомнением спросила куколка, сбитым с толку взглядом окидывая свой внешний вид. Эх, надо было оставить ее голой! Вот смеху бы было! Пусть бы помучилась, повспоминала, чего могла натворить на не совсем свежую голову! — Точнее, почему я здесь? И что это на мне?

— Фух, сколько всего интересного тебя гложет! — от души потешался я над ее бестолковостью, присаживаясь рядом с трусливо поджатыми ногами. — Начнем по порядку. Да, я Лео. На первый раз угадала. Ты здесь, потому что сама этого, — сделал я акцент на последнем слове, — захотела. Я здесь потому, что это, — весьма издевательски обвел я взором кровать, — моя квартира. Ну а на тебе моя одежда. И под ней нет ни-че-го-шень-ки. За исключением пары любопытных выпуклостей.

Она совсем затихла. Отвела глаза. Покраснела так, что насыщенный румянец проступил через плеяду густо окрашенных синяков. И часто-часто заморгала.

— Мы… — вопросительно повысила она интонации, нарочно подталкивая меня первым вскрыть карты.

— О, да, моя прелесть! — дурашливо обнял я нервно сцепленные вместе коленки, впервые называя ее своей. Какой бесплодный самообман, но на поверку звучит восхитительно! — Мы! — в совершенно другом аспекте восторга провозгласил я, вытягивая готовую впасть в панику лапусю из-под одеяла и сажая ее на себя сверху.

— Нет, — неубедительно вскрикнула Астрид, судорожно мотая головой в разные стороны. — Я бы никогда…Джей, — внезапно что-то в ее голосе треснуло, переломилось надвое и тревожно зазвенело. Она уставилась на меня остекленевшими глазами.

И только тут я понял, какого маху дал, когда позволил ей беспрепятственно изучать обезображенное шрамом лицо.

Сначала она просто таращилась на меня, затем потянулась пальцами к рубцу. Отдернула руку, так и не коснувшись, и лихо выскользнула из моих некрепких объятий, чтобы забиться в дальний угол кровати. Про нож она вспомнила за миг до того, как я выхватил его из-под подушки и прицельным метанием воткнул в стену у занавешенного окна.

— Это была шутка, лапочка, — по возможности серьезно оправдал я неуместный в данной ситуации розыгрыш. — Между нами ничего такого…

Договорить мне не дал вой беременной носорожихи. Астрид вновь вознамерилась проверить стойкость моей нервной системы и завизжала так пронзительно, что я едва не оглох от восприятия ее чарующих воплей. На сей раз я не стал строить из себя светило психиатрии. Сгреб ораторшу в охапку, уложил ее по центру кровати и для надежности придавил сверху весом своего тела, лишая всякой возможности пошевелиться.

— Заткнись и слушай, — зло велела та пагубная часть меня, что не терпела истеричных выходок и припадков. Она захлопнула рот. Хорошая девочка. — Все живы и здоровы. Твой ненаглядный Джей и мама с папой. Они в полном здравии, усвоила? — глаза красноречиво пропели раболепное согласие. — Тебя я забрал, чтобы Верджу легче дышалось. Ему сейчас хватает проблем с полицией, — о больнице вести речь было бы неразумно. Ее и так лихорадило со страшной силой. — Ты знаешь, что никакого вреда я тебе не причиню, верно? — лучик сомнений в ее лице сменился железобетонной уверенностью, когда я немного ослабил хватку и ласково погладил встрепанные волосы. — Теперь спрашивай, что хотела, только очень спокойно. Без воплей и слез.

— Я не убила его? — мгновенно пролепетал плохо подчиняющийся язычок.

— Нет, моя радость, — в последний (в этом я себе поклялся) раз воспользовался я притяжательным местоимением, втайне упиваясь по самую маковку дурманящим теплом ее мягкого тела. — Ты никого не убила.

Именно тогда я и позволил котёночку выплакаться, потому что слезы облегчения гораздо предпочтительнее пустопорожних рыданий на тему чьей-либо гибели. Она выла от вида крутящихся перед глазами обрывков воспоминаний. Отирала якобы испачканные в крови руки о простыни. Жадно цеплялась холодеющими пальчиками за мою шею и трубно шмыгала сопливым носиком всякий раз, когда я шептал в ответ нечто ободряющее.

Быстро купировать отголоски былых ужасов не вышло. Когда у милашки закончились силы, на помощь истерике прискакали невнятные всхлипы, слившиеся в полновесную оду гадких картин прошлого. Она, заикаясь и проглатывая окончания слов, принялась исповедоваться мне в грехах. В живописных корчах описывала, как именно резала Верджа. Как пробовала убегать от Мердока после сданного раунда игры в прятки. Как переступала через себя, разыскивая меня в клубе. Как выбирала: между мною и Габсбургом; между Джеем и родителями; между жизнью и смертью. А потом долго и муторно просила у меня прощения.

— Ш-ш, котёночек, — только и успевал вставлять я междометия в поток ее бурных раскаяний. — Не имей привычки казнить себя ежесекундно. Обвини себя разок для проформы и живи дальше. Я, если хочешь знать, только так и делаю. Иначе вскорости обзаведешься синдромом вечно угрюмого Майнера. Вот кто среди нас любитель тщательных самобичеваний.

Ее грустная улыбка, образовавшая ямочку на влажной щеке, приподняла настроение нам обоим. Я заметил, что Астрид трудно дышать под натиском моего торса, и в два искрометных движения слез с кровати.

— Санузел направо по курсу, — услужливо предупредил я всех приверженцев 'ранней' чистки зубов и отправился сервировать стол. — И дверь не запирай, у меня клаустрофобия расшалилась, — предостережение никогда не бывает излишним. Поди разбери ее нынешнюю манеру мыслить, а ну как задумает пакость?!

Пока я возился с тарелками и хитрыми функциями СВЧ-печки, лапуся плескалась водичкой и 'любовалась' собственным отражением в бесстрастном зеркале. Могу себе представить ее тихий ужас по поводу внешности. Издали она сейчас походила на марсианина. Вся такая цветная и пышная, словно радуга.

— Катастрофа, — четко отделил мой слух ее сугубо лестную оценку испорченных параметров. — Надеюсь, он подох, как собака. А перед смертью очень долго мучился. Лео, — уже ближе подобралось ко мне ее хрипловатое сопрано, — Джей, правда, в порядке? Ты не обманываешь?

— Когда я тебе лгал, солнце? — наигранно возмутился я, брякая на стойку плошку с подогретой лазаньей. — Ни единого противоречивого слова, всё докладаю, как на духу!

— Ага, — весело поддакнула она, резво забираясь на высокую табуретку по ту сторону столешницы. — А почему тогда уходишь от ответа?

— Нямай молча, зануда, — подтолкнул я к ней посудину с харчами. — В сохранности твой прынц, я об этом позаботился.

— Шпашипо, — с набитым ртом проговорила оголодавшая девица, поразительно быстро приходящая в норму. Я вообще-то ожидал несколько иного развития событий. Даже приготовил смирительную рубашку, выгладил вязочки на рукавах. А малыш расцвел и пахнет, что не могло не радовать. И почему ее поведение не поддается статистике? Науке сия тайна не раскроется никогда. Эта девочка просто другая. Чуднáя, но в хорошем смысле.

Меня воротило от одного запаха еды, поэтому составить компанию бодро жующей деточке я не сумел. По всем признакам дела у нас с обратным процессом обращения продвигались вперед семимильными шагами. Перед глазами юлили размытые черные круги. В ушах звенела камерная дрель. Лоб взмок холодной испариной. Я пошатнулся от головокружения. В последний момент уцепился дрожащей рукой за плиту, благодаря чему устоял на ногах. Астрид, похоже, ничего не заметила. Однако ее радостный щебет скрылся от меня за грохотом работающих под черепом отбойных молотков.

— Тебе нехорошо? — тягуче, медленно и будто издалека спросила сидящая в трех метрах девушка. Я выдал заранее припасенный ответ, прозвучавший как несвязный набор слогов. И ринулся к холодильнику за внеплановым пакетом крови.

Совершить этот подвиг мне не довелось. Пол вдруг ожил, встал в горизонтальную стойку и со всего размаху впечатал в себя мою многострадальную физиономию. Браво хрустнула челюсть. Кончик языка угодил в расщелину между зубами. На паркетину плюхнулась капля крови. И все опять вошло в норму. Слух и зрение возвратились в целости и сохранности. Мышечные спазмы унялись. Дурнота скрылась за занавесом. А посему я с легким содроганием в животе ощутил, как лапуля припала рядышком на колени.

— Лео, миленький мой, родненький, что с тобой? — встревожено заголосила девушка и с богатырской силушкой перевернула меня на спину, чтобы видеть лицо. Я быстро зажмурился. Закрепил страдальческую гримасу. Чуть приоткрыл губы и фальшиво простонал. — Господи Боже! — всплеснула руками доверчивая глупышка. — Я же не знаю, что в таких случаях делать…Леочка, хороший мой, помогай мне, пожалуйста.

Ох, сколько всего нового успеваешь о себе узнать в преддверии смерти. И хороший я для нее, и миленький, и родненький. Если еще немного поахать, и до любименького доберемся. Чем не благородная цель?

— Ближе, — потусторонним шепотом попросил я, собирая воедино лакомые способности к театральщине. — Наклонись, — сипел мой натянутый в предвкушении низшей подлости голос. Астрид, наивная маргаритка, послушно приникла ушком к моим пересохшим губам. Ее сердце, колотящееся на манер племенных тамтамов, умертвило былые потуги совести. Я не мог упустить такой момент, только не сегодня.

Действовать пришлось быстро, что в разы убавило процент получаемого удовольствия.

Я притянул ее за плечи к своей груди, попутно подобрался к карамельным губам через припухшую щеку и без промедления втянул в себя всю сладость этой вредной, но самой желанной девчонки. Она опешила. Застопорилась и машинально ответила на поцелуй. Потому что хотела его. И только затем к ней заявилось припозднившееся осознание ситуации. Снова мы. Снова на кухонном полу. Снова целуемся. По моим подсчетам, весьма нескромно и развязно.

Именно по этой причине хлесткий отпор не заставил себя долго ждать. В тот же миг лапусик попытался вырваться, чему я довольно зло воспрепятствовал, когда бережно, но чересчур резко сдавил ей запястья, свел их на пояснице и играючись удержал одной рукой. Как же опротивели мне эти светские реверансы! Почему я просто не могу быть с тем, кого люблю? Почему ей обязательно надо изображать эти ослиное упрямство и лебединую преданность? Помимо ее несравненного Джея в мире еще шесть миллиардов людей, не считая вампиров. И все они что-то чувствуют, о чем-то переживают, кого-то ненавидят, кого-то ценят, кому-то строят козни, кого-то теряют. А я хочу стать тем, кто ненадолго обретет своё маленькое и щедрое счастье. Всего один поцелуй — на большее я никогда не замахнусь.

В общем, пока я закипал изнутри не нашедшим разумной мотивации гневом, агрессивно отбивающийся от нападения малыш перекочевал на пол и оказался в плену моего подконтрольного порыва. Я не позволял себе вольностей и интересовался исключительно ее личиком. Сердито поджатыми губками, терпящими мое нагло вторжение по воле преобладающей силы. Чуть курносым носиком. Гладким лобиком с рисунком из мелких царапин. Бархатистыми щечками, каждый кровоподтек на которых охотно белел под действием моих пальцев.

В конце концов Астрид сдалась и милостиво позволила мне потворствовать нежности.

— Я так люблю тебя, глупенькая, — всё никак не мог отыскать я в потёмках скулящей души того смехотворного раздолбая, каким считал себя на протяжении всей сознательной жизни. — Настолько, что мне достаточно этого, — шумно чмокнул я округлый подбородок.

— Лео, мы уже говорили об этом, — не преминула она отвернуться от моего взгляда жалкого фанатика, повстречавшего идола. — С тех пор ничего не изменилось.

'Ты ошибаешься, булочка', - грустно вздохнула обреченная часть меня.

— И пусть, — не спешил поддаваться я пессимизму. — Пусть ты не признаешь, что любишь меня. Об этом необязательно говорить вслух. Достаточно лишь один раз показать.

— Я испугалась за тебя, и только, — обожаю эту ее манеру постоянно оправдываться! — Ты всегда выдаешь желаемое за действительное?

— Неа, — устав держаться на локтях, я сполз с не краснеющей врушки и мечтательно пристроился рядом, — лишь в тех случаях, когда желаемое совпадает с действительным. Ну признайся, пуся. Я тебе совсем не чужой дядя. Иначе бы ты давно запустила в меня табуреткой.

— Отменная идея, кстати, — предостерегающе уцепилась кошечка лапкой за ножку стульчака, а затем повернулась на бок ко мне лицом и прилежно зачастила, будто в припадке внезапного откровения. — Даже если ты прав, это ни на что не влияет. Я не могу быть сначала с одним, потом с другим…Не упрекай меня за то, что невозможно исправить. Я не выбирала Джея. Его приняло мое сердце, раз и навсегда. Кто же знал, что оно окажется резиновым и там найдется еще одно местечко для…Ну вот зачем я это говорю?

— Нет-нет, продолжай, — расплылся я в ликующей улыбке. — Любопытно узнать, какие еще органы в твоем теле отлиты из прочного каучука.

— Очень смешно, — шутливо треснула она меня рукой по макушке. — И ты прекрасно понял всё, что я имела в виду. А произносить вслух это вовсе необязательно, — хитро щелкнула лапуся меня по носу ловко инвертированной цитатой.

— Не хотел радовать тебя раньше времени, — помимо воли развеселился я, укрываясь от невзгод в объятиях привычного обмана, — да видно придется. Помнишь наш разговор в твой день рождения? В гостиной, после стакана водки.

Тупой вышел вопрос. Ту жуткую неделю она вообще вряд ли когда-нибудь забудет.

Конфетка, не обдумывая кивнула, но затем засомневалась в осмысленности собственных выводов. Пришлось освежать впечатления от нашей хмельной болтовни.

— Ты тогда жаловалась мне, — по ее заразительному примеру улегся я на бочину и подоткнул голову рукой. — На Габсбурга. Мол, какой скотиной он стал в последнее время и всё такое. И вскользь упомянула о вашем маленьком уговоре. Через десять лет топаем в разные стороны. Так вот, я дождусь, — 'точнее, намеревался дождаться', - внес я некоторые оговорки в испорченные планы. — Что ты на это скажешь?

Удивительное дело, но этот весьма бесполезный ответ был важен для меня, как никогда.

— Дождешься? — неизвестно в чем засомневалась пуся. — Зачем? Нет, постой, не перебивай. Я вообще плохо представляю себе эти картины из будущего. Джей против моего обращения. Ты, конечно, тоже, — я благосклонно кивнул, соглашаясь с ее наитием. — Поэтому мне трудно вообразить себя, двадцативосьмилетнюю мадам, шагающую рядом с вечно двадцатипятилетним мужем, — фу, как гадко прозвучало последнее слово, хотя Астрид умудрилась напихать в него кучу гордости пополам с вожделением. — Но это еще цветочки, с возрастом появятся ягодки. А как же я тогда буду смотреться рядом с тобой?

— Заметано, меняемся местами, — сообразительно поддержал я ее дебильные страхи. — Сейчас ты со мной, опосля чего-нибудь обломится и Верджу.

Девчонка мое предложение, разумеется, отвергла и, как следствие, перехотела продолжать нематериальную беседу о несбыточном. Поднялась на ноги, оттянула слегка задравшийся край футболки и невозмутимо вернулась к прерванному завтраку. Я полез в холодильник за кровью. Вскрыл коробку зубами и в два глотка утрамбовал в себя всё содержимое. Однако! Пить я стал аки запыхавшаяся лошадь.

Малыш тем временем остервенело орудовал вилкой, предпочитая таращить пустой взор в столешницу. Честное слово, в те редкие минуты, когда мы остаемся наедине, мне порой хочется оторвать себе руку, лишь бы было чем в нее пульнуть. Ну что за вздорный норов? Шуток она не понимает. Серьезность тоже не способна оценить.

В клокочущей тишине с тарелки исчезла лазанья. Опустел стакан с грейпфрутовым соком. Закончила процесс варки кофемашина. Я устал мяться у плиты и залез с ногами на разделочный столик. Астрид же наоборот спрыгнула со стула и покрутилась на месте, решая, в какую сторону податься.

— А посуду за собой мыть тебя не научили? — сурово спросил я, не желая упускать ее из виду. Пристыженный котёночек схватил плошки с чашками, обогнул стойку и неуверенно доплелся до раковины, соседствующей с тумбой, на которой я сидел. — И чего ты злишься, а, котя? Ну ляпнул дурь и ляпнул, что с того? Вот такой у меня дрянной язык, — я протянул руку, чтобы пригладить ее торчащие стогом соломы волосы, но вместо этого прошелся тыльной стороной ладони по теплой щеке.

— Я не злюсь, — сокрушенно поделилась мыслями вредина, во второй раз натирая пенной губкой несчастное блюдце. — Просто не знаю, что еще можно сказать.

Она увернулась от моей попытки спуститься пальцами к шее. Правда, весьма неудачно, потому что в тот же момент я оказался у нее за спиной и настоял на своем. Аккуратно собрал копну спутанных волос в смутное подобие хвоста. Перекинул его через правое плечо, а сам медленно приник губами к левому, основанием выглядывающим сквозь растянутый воротник футболки. Астрид поежилась. Выпустила из рук стакан. Хрупкий хрусталь угодил на вилку. Раздалось характерное звяканье, и я лишился весьма симпатичного фужера.

— На счастье, — суеверно шепнул я, смакуя каждый сантиметр ее матовой кожи и подбираясь к манящей мочке ушка. Привлекательные запахи терзали обоняние. Ее волосы пахли яблоками и ванилью. Шея истончала тонкий аромат сирени с горечью вишни. Бьющиеся под кожей стенки вен напоминали о привкусе соленой воды.

Единственное, что меня удручало, так это некое стеснение. И ее. И свое собственное. Любым двусмысленным жестом я мог бы разрушить ее дурманящее оцепенение, поэтому держал руки на виду, на ее худеньких плечиках. А как хотелось прикоснуться к великолепию ее тела. Почувствовать жар импульса, исходящий от него. Хотя бы раз жизни опробовать прелесть близости…

Нет, об этом не следовало и мечтать. Ее душевный комфорт мне в стократ дороже убогих наслаждений. Одно дело целоваться с другом своего парня. Совсем другое — переспать с ним. Да и поздно мне уже затевать постельные марафоны. Хренова ноющая поясница не позволит исполнять кульбиты под восторженные стоны.

— Лео, не надо, — внезапно вывернулась лапуля из моих непринужденных объятий и отскочила к двери гостевой спальни. — Это неправильно и…подло.

Кто бы сомневался, что первыми ее словами станут именно экивоки в сторону нашей с Верджем дружбы. Только кого на смертном одре беспокоят такие незначительные мелочи? Точно не меня.

— Как знаешь, — безразлично отказался я от изнурительной осады непреступной крепости, зарывая в душе горькую обиду на человечество. И взялся за недомытую тарелку. Собрал осколки бокала в уцелевший остов. Со психом распахнул дверцу тумбы, где хранилось мусорное ведро. Наклонился, чтобы не рассыпать мелкие стеклянные крошки, и от неожиданности поронял все на пол. Причиной тому послужил испуганный вопль Астрид.

— Мамочка моя дорогая, что это? — одурело вопила весьма крикливая особа, тыча в меня пальцем. — Лео, что это? ЧТО?

По выражению ее лица я догадался, куда направлен взгляд. На мою спину с задравшейся майкой. На черную, как смоль, поясницу со следами неотвратимого гниения.

— Э-э, где? — запоздало опомнился я и в считанные секунды ретировался из кухни, на ходу подтягивая резинку шорт и одергивая края дурацкой материи.

Булочка резво помчалась вслед за мной в спальню.

— Не прикидывайся дурачком, — в голосе звенел металл, удачно смягчающий неприкрытый ужас. — Что с твоей спиной? Почему ты упал? Я ведь видела, тебе и в самом деле стало плохо. Что происходит?

В процессе партии игры под названием 'Вопросы без ответов' мы немного побаловали себя догонялками, когда я на всех парусах удирал от ищущей истины кошечки. В итоге победило упорство, которое и загнало меня в угол у дальней стены ванной комнаты.

Пожалуй, в прежние времена я никогда не позволил бы нахрапистой девице одержать над собой победу и уж тем более не взялся бы перед ней отчитываться. Но слезы, блестящие в ее нефритовых глазах, и паника, легко угадывающаяся в дрожащих губах, взрастили свои ядовитые плоды. Конечно, она многого не понимала, кое-чего не помнила, зато очень ловко манипулировала услугами интуиции. И хваленое женское чутье ей подсказало: случилась беда.

— Это что-то серьезное? — упрямо сыпала Астрид вопросами. — Лео! Не молчи!

'Приговор на две персоны'

POV Джей День первый

Трудно поверить в то, что Всевышний ко мне равнодушен. Последние восемьдесят лет он только и занят щедрой раздачей затрещин, сыплющихся на мою изувеченную голову с редкостной периодичностью. И я никак не могу понять, почему. За каким, простите, дьяволом, мне следует проходить это бесконечное по своей продолжительности испытание? Кому и что доказывать? Себе?! Святые угодники, я прошел сей курс еще в бытность человеком, когда вдоволь налазился по окопам и отбил колени у коек раненых друзей в госпиталях. Когда бесценность человеческой жизни сужалась для меня до размеров оптического прицела. Когда слепое выполнение приказов почиталось за честь.

Быть может, миру?! Миру, который не дал мне ничего, сколь бы жалостливыми не являлись мои мольбы! Кому, черт возьми? КОМУ?

Минуту назад я, волею судьбы выбравшийся из треклятых оков и цепей, досыта напившийся крови и полностью исцелившийся после пыток, проводил взглядом спешно удаляющуюся по коридору фигуру. Сгорбившуюся под натиском обнаруженной истины. Ссутулившуюся в момент наших скоропалительных расчетов оставшегося времени. Осунувшуюся перед лицом непреклонной действительности.

Лео. Глупый мальчишка, заигравшийся в бессмертие. Неотесанный вампир, возомнивший себя всемогущим. Мой друг и товарищ, сумевший уберечь нас от, казалось бы, неминуемой гибели.

Я отчетливо помню, как братался с неизбежностью, прикованный к трубам, исполосованный глубокими порезами. Как прятался от убиенного всем происходящим взгляда Астрид. Как пробовал молча терпеть боль и, не справляясь с собой, выл в голос вместе с осипшей от рыданий девушкой. Тогда для меня уже не существовало надежды.

А сейчас Мердок мертв. Сложил голову в декорациях своей же пыточной камеры благодаря геройству Лео. И вот цена спасения — жуткое пятно черной слизи, увеличившееся в размерах прямо на моих глазах. Я знаю, что оно принесет за собой. Знаю, какой мучительной и невыносимой окажется смерть. Понимаю неизбежность предстоящего момента, но…Но не могу принять!

— Чего ты добиваешься, мерзавец? — запальчиво воскликнул я, возводя мутнеющий взор к потолку. Безответные монологи с Господом, ну и ересь. — Что тебе от меня нужно? Что еще? Ты отнял всех! Позволил им забрать мою душу! Так почему никак не насытишься?! У меня больше никого не осталось, — обреченно завалился я на колени, вгрызаясь кулаками в комья земельной пыли на полу. — Только они, — на свистящем вдохе прошипел я, клацая дрожащими челюстями. — Только они. Лео и Астрид.

Совладать с постыдной истерикой было невозможно. Заключительный аккорд агонии смычком выписывал внутри меня один умерщвляющий пируэт за другим. Я молотил руками прогнившие половицы, пытаясь избавиться от жужжащей под черепом мысли. 'Лео умрет. В лучшем случае, через неделю. Я бессилен что-либо изменить. Процесс обратного обращения не остановить'. Бесцельно полз на карачках вперед, прокручивая в уме имена всех бессмертных знакомых, которые сумели бы найти выход. Подходящих среди них не нашлось. Но я продолжал попытки.

Бороться с неукротимой стихией. Противостоять неизбежному. Попусту скалиться на судьбу. Таранить лбом несокрушимые стены. К сожалению, этим я привык заниматься сызмальства. Реальных проблем (решаемых тем более) для меня не существовало в природе. Всякий раз приходилось выворачиваться наизнанку, чтобы сохранить то самое ценное, самое дорогое и важное…

В общем, покуда балом правила неврастения, просветлений во мне не наблюдалось. Однако не стоит забывать о главном качестве любого снайпера — хладнокровие. Едва эмоциональный вакуум завладел сознанием, я вмиг почувствовал облегчение, с отвращением поднялся с колен, отряхнулся и наскоро отдышался.

— Уоррены, — спокойно обозначил я не терпящую отлагательств цель и, выбросив из головы отвлекающую скорбь, с тщанием прислушался к 'перешептыванию' обрушенных стен. Пустынное здание изнутри кишело жизнью. Повсюду сновали крысы, чьи толстые хвосты с шорохом разметали мелкие куски обвалившейся штукатурки. Этажом выше ворчливо чистили перья пробудившиеся птицы. Где-то недалеко по каплям стекала на пол вода. За моей спиной под действием сквозняка стонали дверные петли. И пахло разрухой.

Для начала я, выверяя каждый шаг, прошелся по низу, заглянул во все попавшиеся комнатенки, обследовал пеналообразный чулан и с сомнительным отношением к дряхлой лестнице преодолел следующий ярус. Вновь безрезультатное шатание по коридорам. Спустя двадцать минут собранной настороженности один из отточенных до блеска вампирских инстинктов посоветовал мне срезать угол и пройти через разгромленную столовую. Кровь. Ее тонкий, невесомый и влажный след завис в воздухе, молекулами простилая мой дальнейший путь сквозь вереницу перевернутых столов и скамей. Я поддался чутью и набрел на неприметную коморку без окон, и явившуюся источником редкого по силе концентрации запаха.

Пять жалких квадратных метров — именно столько отвел Мердок для сотворения личного местечка в аду для супружеской четы Уорренов. В центре 'залы' располагался грубо сколоченный из неотесанных досок стул, к которому была привязана измотанная до критической стадии женщина. Чудовищные мотки крепкой веревки растерзали все имеющиеся на теле открытые участки. Крики и мольбы о помощи приглушила криво наклеенная полоса скотча, стягивающая ввалившиеся щеки. Сальные пряди волос повисли над еле вздымающейся грудью. Я, не медля и секунды, подлетел к несчастной, рассеяно пошарил по карманам в поисках ножа, вспомнил о дурацком переодевании в Бэтмена и слепо ощупал руками пол. Плоский камешек с острым краем — то, что надо!

Пока я возился с распиливанием неподатливого каната, Кирстен очнулась и промычала нечто бессмысленное и неразборчивое.

— Пожалуйста, успокойтесь, миссис Уоррен, — по возможности вежливо усмирил я раздражающие потуги женщины во что бы то ни стало оттолкнуть спасителя. — Это всего лишь я, Джей.

В ее подавленных охах засквозило облегчение, правда, ненадолго. Как только мне удалось разорвать путы веревки, мать Астрид споро засуетилась, столь некстати намереваясь вскочить на ноги, и мгновением позже окончательно обессилела, дабы повиснуть на моих растерянных плечах неуютным грузом.

— Все хорошо, — смущенно приободрил я будущую родственницу, несмело перехватывая изнуренную фигуру в области талии. Не знал, что у мам она так ярко выражена. — Все в полном порядке.

Схожие глупости мой язык изрекал на протяжении получаса, давая рукам относительную свободу действий. Первым делом я предельно осторожно отлепил от пугающе бледного лица кусок непрозрачной ленты. Кирстен в последний раз ахнула, закрыла ладонью горящие губы и нетвердой поступью отодвинулась от меня к ближайшей стене, чувствуя все ту же неловкость. Я поддержал ее слабеющую инициативу и помог совладать с нешуточным препятствием в виде трех неполноценных шагов. В итоге миссис Уоррен спиной навалилась на кирпичную кладку и с отдышкой, хрипом и кашлем задала вопрос, на который я еще не приготовил ответ.

— Что произошло, Джей?

Сочтя глухоту за благо, я обратился ко второму сердцу, чье надсадное биение наполняло помещение чахлыми отростками жизни. Николас Уоррен, чинно смахивающий пыль полами смокинга, сиротливо примостился в углу в окружении беспросветной мглы. Руки и ноги бравого мужчины обездвижены пудовыми цепями. Запястья и лодыжки овивают небезызвестные оковы внушительной толщины. Затылок покрывала запекшаяся корка крови с примесью редкой седины. Я обвел глазами звенья оков, углядел прочное металлическое кольцо, к которому они крепились, и со вздохом ринулся к отцу Астрид на выручку. Без ключа справиться с кандалами у меня не вышло бы при всем желании, однако уже сама мысль о том, что придется вернуться в ту богомерзкую ванную за сущей безделицей, ввергала в затяжной ужас. Щекотать хлипкие нервы понапрасну? Увольте. Думаю, я не сумею удержаться и как следует приложусь ботинком к трупу заклятого старика. А это худший вариант развития событий.

Долго препираться с собственными противоречиями не пришлось. Я подошел ко вбитому в стену железному обручу, вцепился в него обеими руками, уперся согнутой ногой в отслаивающуюся кладку и по команде мысленного счета рванул на себя злополучное кольцо. Хруст. Гомон осыпающихся обломков кирпича. И мне было дозволено по инерции отлететь назад с судорожно зажатым между пальцами пленительным кольцом.

Дальнейшие злоключения слились для меня в единый пласт чего-то выходящего за рамки обыденности. Сначала убедился в слегка пошатнувшемся здравии несчастного семейства, затем, так и не удосужившись преподнести Уорренам основательные объяснения, оставил супругов наедине с отголосками страха, а сам отправился добывать машину и мобильный телефон. Еще на трассе обеспокоился вызовом службы спасения, после чего по колдобинам и ухабам доехал до парадных дверей заброшенной психиатрической лечебницы, где погрузил растерянных родителей в салон юркого Форда и на всех парах помчался к означенному месту встречи с командой врачей.

Пригород Грин-Каунти, как и сам сонный городишко, всегда вызывал в моей душе бурю восторга. Размашистые силуэты вековых лесов на горизонте. Парящее над черными кронами солнце. Океаны нераспаханных полей. По-осеннему желтые луга с засохшими стеблями диковинных цветов и растений. Развеянные ветром столпы некошеной травы. И мрачное серое полотно федеральной трассы — как единственное упоминание о цивилизации, посетившей эти погожие равнины и склоны.

Впрочем, очевидные красоты здешних пейзажей заботили меня в последнюю очередь. Занимающие заднее сиденье пассажиры задались целью довести мою взвинченную персону до нервного истощения плеядой каверзных вопросов. Где Астрид? Что стряслось? Как они очутились в том жутком месте? Правда ли, что их похитил давний друг семьи? И далее по списку. Я изворачивался, как мог, однако даже мои таланты в искусной лжи оказались бесплодными перед лицом слепого родительского ужаса. Тем более, что с трудом пришедший в сознание Николас быстро вернул форму путем воплощения в жизнь азов умелого допроса.

Если не вдаваться в пустопорожние детали, которыми я щедро присыпал скудный поток сведений, мой рассказ сводился к следующему. Вчера около восьми я приехал в поместье, чтобы забрать Астрид и отвезти ее на устраиваемый в клубе маскарад. Однако помимо младшенькой Уоррен в доме обнаружился и неизвестный тип, расхаживающий по гостиной в костюме Джокера. Остальное, судя по моим словам, я помнил смутно. Вроде этот неизвестный размахивал ножом и угрожал Астрид. Затем удар по голове и густая темнота. Очнуться мне довелось уже в подвальном помещении. Потом виртуозный побег (о цепях я предпочел умолчать, заменив их веревками, которые без труда удалось разорвать об острый край обломка трубы), плодовитые поиски своего маленького сокровища, ее победоносное освобождение и отправка в больницу. О похищении старшего поколения Уорренов я узнал лишь позже, поэтому, не дожидаясь ответных ходов полиции, вернулся обратно. Где все это время был Джокер? Без понятия. Зачем ему вообще потребовалось устраивать этот кошмар? Не имею ни малейшего представления. С меня не требовали ничего.

Концы с концами в моем глухом бурчании вязались слабо, но Уоррены заметно успокоились и дотошно принялись выяснять текущее самочувствие дочери. Я, вздыхая, лгал дальше и пытался отделаться от жутко надоедливых мыслишек, вроде студящих кровь картин того, как Лео прикасается к моему зверенышу, как окружает малышку лаской и заботой. Как справляется с ее нынешним душевным состоянием. Как ухаживает за моей искалеченной девочкой.

Неискренняя беседа размеренным темпом довела нас до черты города. За ближайшим поворотом притаилась кавалькада сияющих тревожными сигнальными огнями двух полицейский машин, фургонов скорой помощи и парочки внедорожников 'гражданской' наружности. Я потер ладонью взмокшую шею и по знаку патрульного припарковал Форд у обочины. Ох, какое несметное количество вранья мне предстоит озвучить в ближайшие часы! Жаль, раньше не догадался разыграть кратковременную потерю памяти, а теперь поздновато будет изображать амнезию.

Слаженно работающая бригада парамедиков извлекла из салона пострадавшее семейство, погрузила их на каталки (так и не избавившийся от оков Николас отправился в больницу под аккомпанемент бодрого перезвона цепей) и приступила к своим непосредственным обязанностям. Я решил поинтересоваться, в какую цитадель Гиппократа свезут Уорренов, и вылез из автомобиля, когда чья-то твердая рука утянула меня обратно в кресло. Полураскрытая дверца самостоятельно захлопнулась снаружи, притом дважды. Я в недоумении огляделся по сторонам.

— Добрый день, мистер Видрич, — тоном восторженного коллекционера бабочек (знаете, такая странная манера общения — отстраненная, подчеркнуто-вежливая и в то же время угрожающая, высокомерная) приветствовал меня обладатель окладистой черной бороды, невозмутимо занявший переднее кресло. Прилизанные темные волосы, разложенные идеальным пробором на две равноценные половины. Выглаженный костюм-тройка. Со вкусом подобранный галстук. Белоснежные манжеты, уголком просматривающиеся сквозь рукава, и столь же безукоризненный воротничок. Вычищенные до зеркального блеска туфли. Определенно, у меня этот возникший словно из воздуха господин вызывал стойкое отвращение. Тем более притащивший с собой близнеца-компаньона, чье бесстрастное и лишенное всяких эмоций лицо маячило за спинкой моего кресла. — Агастус Ледмор, будем знакомы, — не дожидаясь моей реакции, бородач впился мне в кисть старческими пальцами с желтыми ногтями и неспешно обернулся вполоборота, дабы представить своего спутника. — А это Коул Барбер, мой незаменимый помощник. — Прислужник расцвел тоскливой улыбкой, обнажившей верхний ряд мелких волчьих зубов с длинными и острыми на вид клыками.

Не смотря на расписную любезность незваных гостей и предельно радушные интонации, я нутром ощутил опасность и на всякий случай придвинулся ближе к дверце.

— Вероятно, вам любопытно узнать цель нашего визита? — скорее утвердительно проскандировал одетый с иголочки сквайр. Я молча кивнул. Собеседник прочистил горло, под гомон моих разряженных нервов извлек из бокового кармана кожаного кейса, что разместился на его угловатых коленях, сложенный вчетверо лист бумаги, расправил его перед глазами и сухо продолжил. — С недавнего времени нам, — 'то есть Легиону', - мысленно дополнил я обобщающие сведения, — доподлинно стало известно о том, что вы, Вергилий Георг Хельмут фон Видрич-Габсбруг, — сверившись со своими записями, на одной бесконечно траурной ноте зачитал мои данные Агастус, — одна тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, уроженец Зальцбурга, Австрия, обращенный в июле одна тысяча девятьсот пятидесятого года новорожденным вампиром Мердоком Клаусом Волмондом…верно? — оторвался он от заунывного чтения, чтобы свериться с выражением моего лица. Я опустил веки в знак согласия, силясь удержать бразды самообладания. Бюрократический червь вновь вернулся глазами к испещренному каракулями листку. — Он же Верджил Томас Видрич. Он же Джей Глен Майнер. Он же главный подозреваемый в деле номер семьсот девять от десятого декабря одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года об убийстве ученика третьей ступени школы Девкалион Феликса Роткота. Обвинителем предстает легат Северин Лесли Гудман. Что можете сказать по существу инкриминируемых деяний?

Сказать, что я не понял ничего, значит безбожно оболгать ситуацию. Манера изъяснения достопочтенного Агастуса ввергла меня в состояние затяжной прострации. Все эти цифры, имена и года не давали толковых представлений, нарочно вуалируя основную суть. Но одна фамилия всколыхнула слух. Гудман!

— Простите, джентльмены, что спрашиваю, — ядовито рассмеялся я, отправляя к чертям неудавшиеся попытки взять гнев под контроль, — но нет ли в ваших записях пометки о том, что многоуважаемый, — весьма гнусно хмыкнул я, — легат Северин Гудман не далее, как этой ночью, подверг процессу обратного обращения свое создание? Вы поглядите внимательнее, может, заметите довольно редкое сочетание Леандр Палемон д`Авалос, уроженец Мексики и всё такое.

— Процессу обратного обращения? — растеряно повторил за мной доселе немой приспешник Легиона с заднего сиденья. — Того самого Лео? Мастер, вы должны его помнить, — обратился Коул к начальству, подобострастно просовывая гладко причесанную голову между креслами. — Мы допрашивали его по делу беглецов Ван Ортон и Слейтера…

— Ты имеешь в виду того разгильдяя с блудницами? — в показном возмущении легионер уперся короткопалыми ручонками в бока и задышал глубоко и часто на манер довоенного паровоза. — Поделом щенку. Я давно предупреждал его о…

— Но, мастер! — в ужасе воскликнул слуга, очевидно, находя слова своего шефа опрометчивыми и противоречащими их треклятой букве Закона. Агастус мгновенно стих и с сомнением покосился на меня.

— Шутка, ха-ха, — чересчур высоко рассмеялся бородач, пытаясь сгладить образовавшиеся острые углы в понимании происходящего. Я выдавил из себя скоротечный смешок и с удвоенным тщанием стал прислушиваться к дальнейшим изречениям офисной крысы. — Видите ли, Верджил, нас послали сюда… — вампир осекся и предрекающим шепотом пояснил наконец преследуемые цели, — …за вашей головой, если быть откровенным.

— Давайте-ка проясним некоторые детали, господа, — с трудом унял я дрожь в надтреснутом голосе. — В чем конкретно меня обвиняет Легион? Есть ли неоспоримые доказательства? Свидетели? — самодовольно прохрипел я, ловко оперируя уже имеющимися ответами на эти весомые вопросы. Мне вменяют убийство бессмертного, того заносчивого сопляка, что попался под руку в самый неподходящий момент. С той поры утекло немало времени, но тот подспудно скверный день я по сию пору помнил с точностью до секунды.

Захолустная глушь в центральной части Европы. Абсолютно дикая территория, окруженная со всех сторон непролазными лесными чащами. Замок Девкалион, с горделиво возвышающимися над снежными кронами деревьев башенками. Чтобы добраться туда, необходимо преодолеть лощенную кирпичную стену добрых пяти метров в высоту. Надежно охраняемую, надо заметить, стену. Два десятка часовых, собаки, яркое (почти дневное) освещение всего периметра школы — даже мне, опытному снайперу, преодолеть этот 'заборчик' представлялось невыполнимой задачей. А вот переплыть подернутое тонкой коркой льда озеро и, продрогнув до самых костей, выбраться на противоположный берег…В общем, цели оправдывали средства. Я ведь забрел в такую даль не ради минутного знакомства с сынами Легиона. Я пришел за Лео. Мудрая сорока донесла на своем хвосте весть о том, где вот уже третий год отсиживается трусливый мальчишка — оплот всех моих низменных помыслов. В те дни я свято верил в его причастность к гибели Айрис, жил жаждой мести и попросту глупил по-черному.

Не скрою, мой лишенный координации план за версту разил самоубийством. Стоило мне, насквозь мокрому, взвинченному и одеревеневшему от холода, миновать пост жиденькой охраны и пробраться во внутренний дворик (устланный пышными сугробами, с выметенными дорожками, усаженный пушистыми елями и в некотором роде сказочный), труды месячной подготовки обрушились в тартарары. Меня засекли. Не доблестная стража, разумеется, нет. Этих никчемных болванов я обвел бы вокруг пальца с зажмуренными глазами. А прогуливающееся вдоль погасших окон замка отродье. Двухметровый увалень с лицом хищно оскалившейся гиены. Долю секунды мы, замерев в угрожающих позах, сверлили друг друга умерщвляющими взглядами, после чего одновременно бросились в атаку. Я, само собой, спустя короткий миг зарывал под толщами снега следы молниеносной схватки: кричаще алые брызги крови, отрубленную впопыхах голову, слетевшую с нее шапку и дрожащее под действием последних мозговых импульсов туловище. Не успел я управиться с первой проблемой, на горизонте возникла ее более гротескная форма. Вальяжно шныряющий по окрестностям директор школы. Двухметровое исчадие ада. Голубоглазый пасынок Сатаны. Облаченный в роскошное меховое манто вампир. Северин Гудман, слывущий создателем той неповоротливой твари, чью жизнь я отобрал десятью минутами ранее.

Стоит ли упоминать, что до Лео я так и не добрался, да и вообще чудом остался жив, отбрехавшись от соблазна кануть в безвестность после взбучки, устроенной рассерженным папочкой.

Сумрачная долина воспоминаний, растянувшаяся на долгое мгновение, вновь съежилась до размеров крошечного огонька и неохотно погасла, оставив подле меня неразрешимое уравнение со всеми неизвестными. Я понял, за чем и по чьему приказу пожаловали легионеры. Северин, воистину хитрейшее существо с цыплячьей душой (если таковая имелась, конечно), вознамерился избавиться от всех свидетелей своего постыдного падения в канализационные пустоши. Сначала Лео, который знал слишком много. Теперь я, информированный не менее полноценно. Уразумел я и суть бездарно преподнесенного спектакля 'Слуга и хозяин'. Некий удачный аналог плохого и хорошего полицейского, когда проникаешься доверием к подсадной утке. По логике вещей опасения должен вызывать этот бородатый хрыч с бумажками, тогда как на деле он всего лишь канцелярская мышь с минимумом возможностей. Реальный палач сидит за моей спиной. Тихий, незаметный, якобы безобидный — тот, кто без раздумий распахнет проржавелые врата преисподней перед зазевавшимся долгожителем. Умно, что и говорить.

— Вы абсолютно правы, герр Габсбург, — подольстился ко мне потенциально безвредный Агастус. — Свидетель по вашему делу всего один, но, позвольте уточнить, пользующийся нашим безграничным доверием. Легат Гудман состоит у Легиона на хорошем счету, в то время как вы, мой юный друг, — я устал от выслушивания заоблачной ереси и театрально зевнул, с тоской поглядывая на часы на приборной панели автомобиля. Половина первого после полудни. Ей Богу, пора прекращать этот балаган с торжеством правосудия. — Вы вызываете у нас огромные опасения. Вспыльчив, неуравновешен, агрессивен, склонен к насилию и пренебрежению правилами, не обучен, обладает обостренным чувством справедливости, мстителен, — выборочно зачитал вампир строки из своего досье, — а главное, — поучительно вздернул он вверх кривой указательный палец с загнутым вовнутрь ногтем, — неуправляем. Поэтому должен вас огорчить, Верджил. По состоянию на двадцать восьмое октября две тысячи десятого года вы официально, то есть на основании решения Тысячелетнего Суда Главенствующих Легионеров от того же дня, признаны неугодным Братству субъектом, подвергающим наше существование риску быть обнаруженным. На основании вышеизложенного, руководствуясь статьей сто двадцать пятой Настоящего Кодекса о немедленной ответственности лиц, наделенных бессмертием, и поправкой к ней, Легион без личного присутствия обвиняемого вынес приговор следующего содержания. Зачитываю вслух. 'Признать господина Вергилия Георга Хельмута фон Видрич-Габсбурга (далее Осужденный) виновным в совершении тяжкого преступления, предусмотренного статьей 125 Настоящего Кодекса, и назначить ему наказание в виде обезглавливания. В соответствии с принятой поправкой к ст. 125 НК о разумном истреблении незрелых вампиров наказание в виде обезглавливания считать несостоятельным до момента восхождения Осужденного в вековой возраст. Вещественное доказательство по делу: сорокасантиметровый клинок с пластиковой рукоятью и следами крови; уничтожить. Приговор обжалованию не подлежит и вступает в силу непосредственно в день подписания членами Судебной Комиссии', - на выходе закончил уморительный экскурс в нашу распрекрасную систему исполнения наказаний Агастус и протянул мне внушительную подшивку бумаг для ознакомления.

Я забавы ради полистал занятный сборник околесицы, полюбовался двенадцатью вихрастыми автографами, венчающими последний листок с карательной писулькой, и невесело рассмеялся.

— Нельзя ли заполучить подарочный экземпляр этой, безусловно, юридически грамотной книжонки, с названием, хм, Настоящий Кодекс? — издевательски сложил я ладони у груди, изображая крайнюю нужду, и швырнул кипу ядовитых бумажонок в лицо бюрократа. — Насколько я понял, обезглавливание откладывается на пятнадцать лет. Тогда извольте пояснить, какого дьявола вы приперлись? — на дальнейшие светские рассюсюкивания у меня не осталось сил, посему окончание отповеди прозвучало едва ли сдержано. Скорее гневно и неосмотрительно желчно.

— Умерьте пыл, уважаемый, — вступил в игру угрюмый слуга, ошибочно принятый мною за палача. — Тот, кто слушает, да услышан будет. Вы верно рассудили насчет даты казни, но допустили неточность. Милостью отпущенный вам срок отводится не на праздные увеселения. За это время вы должно лично, я подчеркиваю, лично обратить человеческое существо, а именно девушку, не моложе двадцати лет. Европейской внешности. Руководство к действию и необходимые ингредиенты, назовем их так, вы найдете в багажнике после нашего ухода. Инструкции прилагаются. Убийство порождает жизнь, — нравоучительно заявил Коул, в раскорячку выбираясь из салона на проезжую часть. Затем, придерживая дверцу костлявой рукой, добавил. — Вы задолжали нам одну бессмертную душу. Легион всегда изымает долги. Не исполните нашу волю, мы вернемся раньше срока. Нет, не за вами, герцог. За вашей чудной спутницей. Берегите себя, юноша, — отечески похлопал он меня по плечу и чинно 'поплыл' в сторону оставшегося на трассе лаково-черного внедорожника с развивающимся флажком на боковом зеркальце. Серый череп в окружении кольца с шипами на черном фоне — бессменная эмблема Девкалиона, если мне не изменяет память.

— Постойте, — запоздало приструнил я вышедшие из-под надзора чувства, бросаясь вслед за легионерами. — А как же Северин? Разве за хладнокровное убийство своего создания наказание не полагается?

— Отчего же, друг мой? — манерно обернулся бородач на звук моего дребезжащего волнением голоса. — Мы приняли к сведению ваши слова. Можете не сомневаться, они найдут отклик в определенных кругах.

— Но… — попытался я то ли возразить, то ли оспорить холодную невозмутимость Агастуса, однако чопорный мужчина счел мои старания недостойными внимания и ловко запрыгнул на водительское место.

— До встречи через пятнадцать лет, Вергилий, — через приспущенное окно бросил вампир.

Я растеряно обвел взглядом громоздкий кузов автомобиля. Рев форсированного двигателя заглушил мои провальные потуги потребовать от Легиона решительных действий. Джип сорвался с места, прокруткой задних колес поднял столп песчаной пыли и легким креном вышел на встречную полосу, чтобы неуклюже развернуться, вновь поравняться со мной и на предельной скорости умчаться восвояси.

Что ж, будем надеяться, в случае Гудмана кривой и косой механизм вампирского возмездия сработает как надо. Очень хочется верить, что склизкий червь, заваривший эту зловонную кашу, уронит голову с плахи сегодня же, иначе…

— Нет, старина Джей, больше ты мстить не станешь, — с привычным опозданием на миллиард световых лет вынес я поучительный урок. — Ни единому дышащему существу, — и понуро поплелся к Форду, сверяться с оставленными инструкциями и наставлениями.

Обратить девушку. Неужто для меня не нашлось более гуманной выволочки?

Бурный водопад проблем похоронил под толщами своих потоков всю радость. Мысли пропитались скорбью. Сознанием овладело безразличие. Взгляд остекленел. Промозглая серость забралась под кожу и пустила витиеватые ростки в каждый незащищенный орган. Я не мог чувствовать, говорить, слышать и размышлять. На протяжении двух последующих часов я просто сидел в машине и пялился на разложенные по приборной панели буклеты с абсолютно идиотскими названиями 'Практические советы по обращению', 'Подчини себе смерть', 'Семь причин не умирать' и 'Как обойти боль в финальной стадии. Дополненное руководство Создателю'.

Мимо изредка сновали машины. Солнце упрямо ползло вдоль линии горизонта. Плавно перемещались тени, прибавляя в размерах. В салоне стало душно. Разогретый кислород вязкой массой пробивался в легкие, отравляя мой мозг удушьем.

В какой-то момент мне вдруг захотелось выбраться наружу, сбросить с плеч в разы отяжелевший наряд Бэтмена, лечь прямо на шоссе вдоль разделительной полосы, обхватить руками затылок, закинуть ногу на ногу и сгинуть в беспечности. Туда, где не придется до победного грызться за право существования. Где мимолетный порыв ветра не является предвестником скорой бури. Где от моего выбора не зависит ровным счетом ничего. Где я смог бы забыться, поддавшись ускользающему соблазну. Где мой лучший друг сумеет исцелиться от недуга, а любимая девушка…

— Астрид, — вслух позвал я прообраз своих мечтаний и усадил на цепь скулящее Альтер эго. Начнем по порядку. Родители малышки вне опасности, как и она сама. Моей жизни тоже ничто не угрожает (ближайшие пятнадцать лет, во всяком случае). Осталось подыскать выход для Лео. Ах, да! Неубранный труп Мердока с отсеченной головой. О нем мне следовало позаботиться в первую очередь.

Подумано — сделано. Я смахнул с торпеды глупые агитационные листовки, расчищая обзор, завел мотор, въехал на трассу, в крутом вираже развернул доходягу, незаслуженно носящую гордое название 'автомобиль', и к обеду без лишних приключений возвратился обратно в безлюдные владения заброшенной психиатрической клиники. Помимо гнусных инструкций по обращению в багажнике нашлась и запасная канистра бензина, которую я использовал для спуска в мерзейшую ванную. На поджог трехэтажного здания двадцати галлонов (десять литров — прим. автора) горюче-смазочной жидкости вряд ли бы хватило, поэтому я ограничился одним подвалом. От души полил сальным раствором безликий черный холм, бывший некогда помешанным на почве мести ничтожеством, им же оросил все окрестные стены, уделил особое внимание кандалам, совсем недавно красовавшимся на моих конечностях, и клинкам, что удержали Лео на месте и в конечном итоге стали первопричиной его хоть и храброй, но откровенно бестолковой гибели. После чего, с чувством выполненного долга, поднялся вверх по лестнице на десять ступенек, трагедийно замер, выуживая из бокового кармана жутко неудобного трико припасенную зажигалку, неторопливо чиркнул кремнием, любуясь оранжевым язычком губительного пламени, и небрежно бросил огниво через плечо. Огонь распространился в секунду, жадно поглотил маслянистые лужицы. В ярком всполохе исчезли рваные остатки моего карнавального плаща, коими приятель прикрыл обезображенное туловище немца.

У меня отлегло от сердца. Там, за спиной, в лучах колеблющегося зарева под действием неукротимой стихии, превращались в пепел все самые дурные воспоминания. Об этой чудовищной ночи. О боли. О смердящем запахе протухшей крови. О слезах ни в чем не повинной девушки. О потерях, которые мне еще предстоит подсчитать, систематизировать и, что хуже всего, безоговорочно принять.

Акту сожжения подвергся и отживший свой век Форд, и назад в город я отправился пешком, воспринимая неблизкий путь как единственный шанс собрать воедино тысячные осколки невеселых мыслей.

Пятнадцать лет. Ничтожно жалкий отрезок времени, отведенный Легионом. Предполагается, что за столь короткий срок я с чистой совестью обращу некую молодую особу, обучу ее основам меткой стрельбы из винтовки (именно это предельно четко сформулированное пожелание было указано на обороте одного из буклетов) и спустя годик-другой отправлю в Девкалион, где из нее вылепят настоящего монстра. Однако сия низость ничто по сравнению с главной проблемой, имя которой Астрид.

Когда-то я всерьез полагал, что понятие сколько-нибудь объективного будущего для нас не существует, что гармоничный союз смертного человека и вампира изначально обречен на провал, что не сыскать в природе более неподходящей персоны на роль мужа и отца, что разумным поступком будет выглядеть мой полностью взвешенный уход через энное количество лет…Я ошибался, глубоко и безбожно, потому что нет в моем одиночестве ни смысла, ни целей, ни правящих балом желаний. По сути моя жизнь — идеально прямая линия на кардиомониторе. Ни тебе бурных всплесков на ровном месте, ни приступа тахикардии, хоть на миг способного искривить скучную диаграмму.

Многое познается в сравнении. В моем случае можно провести зримую параллель на 'до встречи с Астрид' и 'после'. Первая половина не вызывает интереса, она серая, пресная и безнадежно тоскливая. Месть, месть, месть…чертово ты дьявольское отродье! Неужели речь сейчас идет обо мне? Ни единого проблеска счастья в памяти, только страдания, взрывы бомб, пулеметные очереди и океаны пролитой крови, мыкающиеся во тьме. Я вообще когда-нибудь радовался?

'Да', - словно по нажатию послушного рычажка, загорелась внутри блещущая разнообразием цветов неоновая вывеска. Астрид научила меня смеяться, беззаботно и очень легко. С ней я вновь стал чувствовать. Она пробудила во мне невероятную по своей мощи гамму эмоций. Я люблю так, как не смел и мечтать. Вместе с ней в мой полуразрушенный и на ладан дышащий мирок ворвались нежность, забота, ласка и нескончаемая сладость. Окружение снова засияло красками. Обычные дни, ранее похожие друг на друга как близнецы, слились в сплошную череду праздников. Недели обзавелись карнавальными хламидами из павлиньих перьев. Я открыл для себя совершенно иной горизонт, где солнце опускается за линию лишь затем, чтобы сызнова воспарить под облака с другой стороны; где прошлое бессильно, а настоящее прекрасно; где ночь всего-навсего кусочек времени, отпущенный для построения новых грез; где обязательно найдется выход из любой ситуации; где достоинства исконно преобладают над недостатками. Она подарила мне теперешнего Джея, основательно перелопатив исходный материал. В итоге я уже не отделяю свою судьбу от ее. Они неразрывно связаны между собой, как небо и земля, как альфа и омега, как инь и янь, как Джей и Астрид.

И вот выясняется истинная цена стремлений. Нет более у меня в запасе вечности. Ее место занял сухой набор двузначных цифр. Пятнадцать лет и ни годом больше. Осталось уточнить одну немаловажную деталь: вправе ли я распорядиться этим мизерным сроком по своему усмотрению? С какой черствой миной по его истечению я сумею растолковать Астрид, почему должен непременно уйти? И не лучше ли будет именно сейчас развеять ее надежды вместо того, чтобы отнимать весомую частичку жизни, не подлежащую восстановлению. Ведь на это уйдут ее невосполнимые годы, ее молодость и неподражаемая наивность. Как мне поступить? По совести отказаться от всех мыслимых благ, перешагнуть через себя и тихо удалиться за кулисы, либо привычно наплевать на белый свет и вопреки подножкам злого рока хоть раз в жизни опустошить до дна кубок со счастьем?

Оба варианта с первого взгляда отпугивали заявленным астрономическим ценником. В первом случае я причинял своей малышке непростительную боль, за что еще непременно получу заслуженный котел с кипящей смолой в аду. Во втором — троекратно умножал и без того масштабные муки.

В поисках консенсуса прошла вся дорога до города. Я не обращал внимания на проезжающие мимо машины, когда неутомимой поступью преодолевал километр за километром вдоль уходящей в далекие дали автострады. Удачно подобранные к костюму Бэтмена армейские ботинки достойно прошли уготованное испытание. Остановиться пришлось лишь раз (в небольшой придорожной забегаловке), чтобы купить бутылку воды, хотя точнее украсть, потому как наличных денег у меня не нашлось.

Приветственную стелу с надписью 'Грин-Каунти, штат Джорджия, население 51 тыс. человек' осветили последние лучи уходящего солнца. На темнеющем небе щурились очертания бледно-желтой луны, скрывающейся за тенью огромной грозовой тучи. Над головой мерцала почти незаметная при беглом осмотре россыпь бриллиантовых звезд. Взмокшее за время пути лицо приятно обдувал обходительный вечерний ветерок. Ноздри впитывали щедрые лесные запахи: разросшегося мха, очерствелой коры деревьев, промерзших верхних слоев земли и тоненькой корки льда, сковавшей края неглубокой лужицы. Из мрака выступили грозные силуэты фонарных столбов. Под подошвами заскрипел гравий на мостовой. Перед глазами замелькали редкие лица суетливых прохожих. Кто-то спешил домой после тяжкого трудового дня. Кто-то опаздывал на встречу с друзьями. Одни на ходу дожевывали гамбургер, запивая его колой прямо из горлышка пластиковой тары. Другие увлеченно пялились в светящийся экран смартфона, айфона, КПК и прочих веяний прогресса. Третьи устало переставляли ноги, то и дело перекладывая туго набитые пакеты с покупками в другую руку. Четвертые громко переговаривались со спутниками. А некоторые так и вовсе целенаправленно двигались, не отягощая себя лишними действиями.

Я наблюдал за этим негласным парадом обыденностей и про себя удивлялся несуразности жизни. Сегодняшняя ночь лично для меня перевернула мир с ног на уши. Всё, чего я непреднамеренно добивался, всё, к чему помимо воли стремился, рухнуло в одночасье. Лео умирает, и вместе с ним превращается в прах какая-то внушительная часть меня. Уцелевшим же останкам на существование отведено пятнадцать лет…А поблизости никого, кто бы понял мои чувства, разделил боль, что с каждой минутой всё интенсивнее раздирает меня изнутри. Кто помог бы собраться с духом, встать с колен и отряхнуться. Вокруг улыбки, скользящие взгляды и равнодушие. Они не видят того, кем я стал и во что превратился. Наводящая ужас проекция одряхлевших руин. Сломленный, сдавленный и поверженный кусок…впрочем, чего уж там!

Я отвернулся от собственного отражения в зеркальной витрине какой-то лавки, крепко зажмурил окончательно потухшие глаза, затянутые мрачной поволокой, и, определяя путь по слуховому наитию, упрямо зашагал дальше. Адрес Лео был мне известен еще со времен наших бестолковых совместных рейдов в поисках Охотника, поэтому ноги уверенно держали выбранный курс. Зажженные огни ожившего города, нервные клаксоны автомобилистов и мерный гул людской толпы остались далеко позади. Теперешний пейзаж состоял в основном из блочных высотных домов и асфальтированных двориков. Правда, их вскорости потеснил ухоженный квартал с частными особняками. Вычищенные от опалой листвы лужайки, низенькие заборчики, педантично освещенные крылечки — если мне когда-нибудь взбредет в голову идея приобрести жилье в похожем месте, значит, сумасшествие таки не обошло меня стороной.

А вот и нужный район, издали смахивающий на безнравственное гетто. Трущобы с толстыми решетками на окнах, покосившиеся лачуги, хибары с просевшим фундаментом, трейлеры, поросшие жухлой травой по самые колеса. Враждебно настроенные стайки подростков, оглядывающие незнакомца с ног до головы. Юные умы сейчас ведут тщательный подсчет стоимости моей одежды. Хитрые глазки с вожделением упираются в наручные часы, и меня это забавляет. Не желая ставить парней в неловкое положение, я незаметно расстегнул платиновый браслет и позволил ему медленно покинуть запястье. Деньги, как показала практика, не приносят своим обладателям счастья. У меня неиссякаемый банковский счет, недвижимость почти во всех штатах, километровая шеренга автомобилей, даже вертолет и тот имеется, но какой в них прок? Разве они придут мне на выручку через пятнадцать лет? Или отсрочат хоть на год гибель Лео? Быть может, смерть соблазнится стодолларовой банкнотой? Ее устроит моя кредитная карта?

В том-то и дело, что деньги сами по себе бесполезны. Ассигнациями не измерить объемы испытываемого счастья, в них не выразить масштабы горя — это всего лишь цифры. Скупые математические символы, которые не дают радости. Жаль, что с ходом истории всё чаще и чаще приходится сталкиваться с обратной истиной.

Тихо фыркая себе под нос, я повернул за угол обшарпанной двухэтажки, прошел мимо шумной компании здешних тинейджеров, получающих свою порцию культурного развития из хрипящих динамиков бумбокса, и с неким содроганием в груди ухватился рукой за перила лестницы.

— Десятая квартира, — вслух напомнил я себе, решительно взбираясь вверх по ступенькам.

Искомая дверь оказалась последней на этаже. Сердце больно сжалось, когда я попробовал постучаться. Сначала деликатно и почти беззвучно, однако творящееся по ту сторону безобразие живо приглушило мои напрасные попытки быть предупредительным гостем. Я прислушался к происходящему, слегка удивился и во второй раз как следует приложился кулаком к деревянной панели.

— Держу пари, пожаловал наш ужин! — похвально перекричал осипший мужской голос убийственные музыкальные басы, льющиеся, казалось бы, из самих стен. — Всем пристегнуть ремни! Аэрокосмический шатл имени великого Йоулупукки* держит курс на созвездие Черепашьих Курьеров! — с этими словами дверь резко распахнулось, и меня сразило наповал пронзительностью испанских напевов.

На пороге стояла исполинская фигура, высотой в добрые три метра. Низ невиданного чудища представлял собой обычной длины волосатые ноги, до колен прикрытые некогда белыми шортами (сейчас на ткани во всей красе блистали маслянистые цветные разводы). Далее шел торс, затянутый в простую футболку с теми же грязными пятнами. По середине находилась голова, отдаленно сохранившая образ человеческой. Желтые брови, синий нос, щеки, напоминающие палитру увлеченного художника, трогательно выведенные черным фломастером усики и несоразмерно огромные губы невнятного оттенка. Узнавание претерпели только волосы, торчащие у висков и на макушке колкими иглами. Разумеется, Лео. С радужно разрисованной гуашью или же гримом физиономией, щенячьей улыбкой и диким восторгом в глазах. Венчала верхушку колосса хохочущая девица, беззаботно рассевшаяся на плечах у вампира. Стройные ножки в довольно коротких шортиках обрамляли его шею, а перепачканные краской пальчики надежно цеплялись за вихрастую гриву на затылке. При взгляде на лицо бессовестной леди меня окружила дурнота.

— Вердж! — мгновенно погрустнел якобы умирающий весельчак и по приказу моих налившихся кровью глаз живо убрал руки с коленей Астрид.

— Лео! — в унисон зарвавшемуся мальчишке пробормотала девушка, просящими интонациями умоляя спустить себя на пол.

— Лео, — с угрозой повторил я робкую реплику своей малышки и уперся приятелю ладонью в грудь, тесня обоих виновников нежданного приступа ярости вглубь квартиры.

— Кайфоломщик, — не остался в долгу проходимец, ловко возвращая накалившейся ситуации первозданную температуру. Для начала он избавился от моих мнущих хлопковую материю футболки пальцев, затем снял с себя девочку и в считанные секунды добрался до надрывающейся акустической системы, чтобы закрутить рычажок громкости. — Рад, что ты так быстро прифрахтовался, — едко поприветствовал меня мальчишка. — Милости прошу, располагайся, чувствуй себя неуютно и все такое.

Я не успел до конца привести в норму взбесившееся сознание, когда Астрид без всяких предупреждений с диковинно жалостливым всхлипом повисла у меня на шее. Лео злобно возвел глаза к потолку, обогнул какой-то сверкающий в темноте предмет, доплелся до входной двери и со всей душой приложился ей о косяк, выражая вполне справедливый протест. Я стыдливо потупился, в знак полнейшей скорби прикусил нижнюю губу и с парящим внизу живота ощущением спокойствия нежно прижал к себе хрупкое тельце птенчика. В квартире тем временем зажегся свет, и моя челюсть плавно стекла с насиженного места.

Ни для кого ведь не секрет, что Леандр, скажем так, весьма необычный вампир. За годы нашего знакомства он не изменился ни на йоту, не говоря уж о трех прожитых столетиях. Всем, я подчеркиваю это обобщающее местоимение, всем свойственно меняться. Мы взрослеем, порой умнеем, накапливаем опыт, учимся на своих ошибках, расширяем горизонты, отсеиваем ложные ценности, а в результате становимся иными (лучше или хуже — выбор, на мой взгляд, личностный). Безотказно работающее правило в случае моего друга дало сбой. Он всегда одинаковый.

Взбалмошный, эмоциональный, безголовый подросток, подверженный мыслимым и немыслимым гормонам, любящий жизнь, умеющий превратить любой день в цирковой балаган. Но ближе к сути.

Пристанище приятеля сложно назвать просторным. Две раздельные комнаты (спальня и гостевая соответственно), убогая по нынешним меркам кухня, нечто вроде кабинета, разместившееся на двухметровом клочке с компьютерным столом, стоящим впритык к окну, и смехотворное подобие гостиной с обрубленным диваном и ловко втиснутым в узкое пространство креслом. Не бог весть какие изыски, однако владельца апартаментов теснота вполне устраивала. Иначе зачем, просветите

_______________________

*Йоулупукки — 'Санта-Клаус' по-фински (прим. автора).

меня, пожалуйста, ему вдруг понадобилось водворять по центру основной залы искусственную, хм, ель? Да-да, ту самую вечно-зеленую лесную красавицу, верхушкой подпирающую потолок. А увешивать размашистые ветви шарами, фигурками зверей, фальшивыми конфетами в блестящих обертках, мишурой и гирляндой, наконец? Неясно и предназначение пушистых комьев ваты, коими осыпана пластиковая крестовина ненастоящего дерева. Точнее посыл мне вполне понятен, из колеи выбивает знание календаря. У нас вообще-то закат октября, а не декабря…

Реальность подверглась нападкам сомнений после беглого осмотра раскладного столика, на котором гордо рдела гора причудливо растянутых шерстяных носков для подарков. Саму столешницу закрывал раскатанный лист ватмана с неоконченным рисунком из натуралистичного очага. Тщательно прорисованные поленья на холсте соседствовали с грубыми карандашными эскизами, в то время как 'живые' язычки пламени яро требовали довести макет до ума путем применения более густых красок. Чуть левее на стене обнаружилась натянутая меж двух неаккуратно вбитых гвоздей леска. К ней прилагалась и тройка забавных прищепок в виде оленят с едва проклюнувшимися рожками.

Было отчего онеметь. Я, конечно, всякое мог предположить…

— Рождество? — недоверчиво уточнил я, машинально подпуская Лео к холодильнику. О близком присутствии Астрид я от удивления ненадолго позабыл, однако ее молящий шепот моментально расставил приоритеты в армейском порядке.

— Нет, монсеньор, пока что сочельник, — неохотно поставил меня вампир перед фактом, зубами вскрывая прихваченную с дверцы рефрижератора коробку с неизвестным содержимым. Сок или молоко, как подумалось мне. — День Благодарения мы отпраздновали за ленчем, верно, лапуся?

Обиженные бурчания недовольного моим неправильным появлением парня несколько притупили восприятие лихорадочных сведений малышки, с бесовской скоростью поступающие в мой одеревеневший мозг, однако часть ее свистящей тирады я все же уловил.

— Джей, любимый мой, прости меня, если сможешь. Я знаю, что виновата перед тобой, знаю и помню, помню почти всё…в мельчайших деталях. Как резала тебя, как соглашалась убить, как подставила Лео. И теперь он, — в этом месте я распознал погребающую к нам на огонек истерику и постарался усмирить бедную девочку, когда она в ответ протестующее сдавила мою талию коленями и добавила пылкости словам. — Он умирает из-за меня. Поэтому прошу, сделай хоть что-нибудь, Джей! Ты сумеешь, я уверена! Видит Бог, я крепилась изо всех сил, я веселилась ради него, но больше не в состоянии. Если…если только это произойдет…я не вынесу!

Впопыхах девушка, кажется, успела бросить туманный вопрос о самочувствии родителей, после чего в скулящий монолог вмешался крайне пренебрежительный возглас Лео.

— До самого пояса благодарен вам за поганое настроение, — лениво потянул он жидкость из пакета, — но нельзя ли вертать ситуацию обратно? Ты помнишь еще наш уговор, котик? Надувать сопливые пузыри ноздрями будите опосля, а пока всем слушать мою команду. Вердж, жгучий ты мой Отелло, дуй в ванную смывать с себя вонь всех сточных канав города! Астрид, развратная ты моя Дездемона, живо дорисовывать камин. Рождество вот-вот наступит, а у нас носки не развешаны и гирлянда барахлит. Или вы всерьез считаете Санту эдаким наивным вымыслом? Епсель, да отлипните вы друг от друга хоть на секунду, я вообще-то есть пытаюсь! Глухие в строю имеются? — агрессивно подбоченился капитан нашего лихого судна абсурда, дожидаясь шевеления в рядах матросов.

Астрид повиновалась первой. Слезла с меня, тыльными сторонами ладоней утерла со щек пятнистые разводы от потекшей краски (ее очаровательное личико тоже оказалось загримированным: радужные дуги на лбу спускались к переносице, где трансформировались в детально прорисованную цветочную полянку; зеленые мазки позиционировали траву, красные складывались в земляничную полянку на губах, белые олицетворяли счастливо скачущих по сказочным просторам зайцев) и безропотно вернулась к прерванному процессу. Я в замешательстве потоптался на месте и шагнул к Лео, желая призвать его к ответу. Однако тот и не подумал обратить на меня свое поистине драгоценное внимание. Просто указал рукой на притворенную дверь уборной и демонстративно отвернулся.

Несолоно хлебавши, я присел на бортик ванной, расшнуровал будто въевшуюся в ступни обувь, скинул одежду на пол и залез под колющие струи идущей под отличным набором воды из душа. Тонизирующий контраст температур помог мне привести себя в чувство. Клубы пара прочистили сознание. Одноразовые бритвенные принадлежности уменьшили ощущение бесконечной гадливости, а свежая рубашка и тренировочные штаны, любезно предложенные приятелем, как-то по-особенному сказались на присутствии духа. В нарядную гостиную я входил уже совсем другим человеком.

К тому моменту приготовления к Рождеству подошли к концу. Треть стены гостиной закрывал искусно выполненный плакат, иллюстрирующий каминный очаг. Вдоль него растянулась шеренга вязанных носков с надписями: 'Пусик Лео', 'Милашка Рид' и 'Злыдень Джей'. Пока что пустующих, на мой взгляд. Карандаши, маркеры, краски и кисти небрежно свалены в кучу у боковой спинки дивана. Отрадно спевшийся дуэт за время моего отсутствия умудрился не только вернуть атмосфере густой аромат веселья, но и накрыть стол, и даже переодеться, если посчитать за сие действие натянутые на лоб остроконечные красные шапочки с белыми попонами. Этим же непотребством украсили и мою макушку, после чего за обе руки потянули в трапезную.

— Оркестр, врежьте марш! — лихо мотнул вампир бестолковой головой, принимая на себя роль тамады, когда все расселись по местам. Я неловко пристроился на полу у дивана рядом с неестественно сияющей счастьем Астрид, Лео с кряхтением провалился в кресло, чтобы через миг подскочить на ноги с клоунской речевкой. Негромко заиграла музыка. Погас свет. Зажглись сотни маленьких лампочек на елке, отчего по комнате быстро разлетелись всевозможные цветные блики, оседающие на краях фужеров, ободках тарелок и зубьях вилок. Тем же радужным пламенем загорелись глаза девушки. — Сестра, стакан водки и барбариску! — продолжал посмеиваться парень, умело скрывая за хохмами свое истинное настроение. Мне достаточно было слышать его голос, что понять, с какой подлинно мужской самоотверженностью он борется сейчас с собой. — По традиции полагается говорить что-то об уходящем году, так вот, — он вынул из ведерка со льдом запотевшую бутылку шампанского, с прижимистым хлопком сорвал с нее пробку и призывным взмахом ладони заставил нас выпрямиться с вытянутыми бокалами наизготовку. — Если честно, поганый был год, как и четыре предыдущих, что я прожил здесь. Эта история с Айрис, злополучное обретение папочки… Ну да не хватало еще всяких козявок обсуждать, я хотел сказать о другом. Знаете поверье о полосатой жизни? Черные линии сменяют белые и так далее. По счастливой случайности, темных полос накопилось у меня немного, а светлые сейчас рядом. Не знаю, Вердж, простил ли ты меня или по-прежнему точишь зубы, но я все-таки скажу то, что думаю. На самом деле неважно, друзья мы или враги, братья или извечные соперники. Важно, что мы чувствуем теперь по отношению друг к другу…короче, твое здоровье, старичуля, — отсалютовал мне Лео, одним глотком осушивший свой бокал. Я поддался заразительному примеру и от души пожалел о том, что внутри всего лишь игристое вино, неспособно растопить ледяной ком горечи, поселившийся в горле. Моя малышка с опозданием прижала фужер к дрожащим губам и под звук клацанья зубов о стекляшку залпом влила в себя шампанское. Перед произнесением следующего тоста Лео выдержал неловкую паузу, добился наконец твердости в голосе, разлил оставшееся спиртное и восторженно повернулся всем корпусом к девушке. — Главное приобретение этого года, да и всей жизни, пожалуй. Габсбург, зачехли ушки на пару минут. Не хочу будить в тебе зверя, — неотрывно наблюдая за пируэтами мечущегося взгляда Астрид, попросил наглец. Я для храбрости промочил горло и опустился на пол, в показном порядке сжимая голову руками. — Ты в курсе моих чувств, пупсик. Я впервые полюбил кого-то больше себя самого и хоть не получил никакой взаимности… — дальше я слушать не стал, полностью удовлетворившись последними словами, однако на своего птенчика нет-нет да поглядывал, с болью на сердце провожая нескончаемую цепочку крупных слезинок. Капли влаги стекали по проторенным дорожкам на щеках, щекотали губы и срывались с подбородка вниз, падая в дрожащий омут золотой жидкости с пузырьками. — …Помни это, лапочка. Никогда не забывай, — назидательно воскликнул вампир, наклоняясь над столом, чтобы поцеловать разгладившийся лоб малышки. Я крепко стиснул зубы, удерживая внутри яростные крики от применимых к телу мучений, и стойко вынес кошмарный вид помертвевшего лица приятеля. — А сейчас подарки! Маэстро, сбацайте барабанную дробь! — решил улизнуть мальчишка от дальнейших актов драмы, с топотом бросаясь вон из гостиной.

Астрид моментально воспользовалась передышкой, поставила на край стола бокал и с тихим плачем накинулась на мое плечо. Я обнял ее и постарался приободрить глупыми и совершенно никчемными словами.

— Не надо, моя девочка, не плачь. Ты сильная, моя хорошая, очень сильная. Мне тоже тяжело, но я пытаюсь справляться. Так помогай мне, ладно? Прошу.

Если честно, от Лео я ожидал более основательной дальновидности. На кой черт ему вообще потребовалось посвящать Астрид в детали случившегося? Неужели трудно было промолчать? Мне, черствому восьмидесятипятилетнему сухарю и то приходится нелегко, чего же требовать от маленькой девочки, на долю которой выпало излишнее количество страданий, притом по моей вине. Исключительно по моей.

Впрочем, негодование продлилось недолго. Стоило зверенышу упрятать последнюю слезинку в ворот моей рубашки, как в комнату ворвался сущий ураган, обряженный Сантой. В сапогах на босу ногу, тех же смехотворно сидящих на бедрах шортах, коротком женском халатике из красного шелка, запахнутом на талии грубым кожаным ремнем с пряжкой, усыпанной стразами (видимо, вещи принадлежали одной из предводительниц табуна его быстросменных подружек), алых рукавицах и меховой шапке с торчащими кверху ушами, он радостным сайгаком выписал зигзаг вокруг стола и с чувством выполненного долга грохнул о пол полупустую наволочку кровавого колера, заменяющую мешок.

— Йо-хо-хо, ребятки! Что за стужа за окном, сама пурга стучится в дом! — мастерски перевоплотился клоун, для пущей реалистичности приправляя голос скрипящими старческими нотками. Вдоволь наскакавшись, дедуля, прихрамывая на обе ноги, доплелся до кресла и с удобством развалился в нем, бережливо водрузив поклажу с подарками на подлокотник. — Кто готов рассказать мне смешной анекдот? От вас шутка, от меня прибаутка. И подарок, тысяча чертей, йо-хо-хо!

— По-моему, ты перепутал сценарии, Санта, — не упустил я шанса неестественно рассмеяться, чтобы поднять настроение своему птенчику.

— Не вредничай, Вердж, — на миг выпал из образа Лео, гневно потряхивая оттопыренными ушами головного убора. — Итак, мои сорванцы и подлецы, рассмешите-ка старика. Давай начнем с тебя, деточка. Чем будешь тешить дедушку?

Я помог Астрид подняться и немного подтолкнул ее в сторону дурачливого вампира. Тот в свою очередь решил не упускать из виду открывшиеся возможности, наклонился вперед, сцапал руку несколько растерянной девочки и торжественно водрузил ее на колени.

— А что тебя порадует, дедуля? — смущенно брякнула первая жертва.

— О-хо-хо, внуча, — сменил направление причитаний Санта, — да что угодно! Могешь песню спеть или танец какой приватный исполнить, деду усё в радость!

— Э-э, почтеннейший, полегче там с желаниями! — живо запротестовал я, не столь уж и зло отщипывая виноградинку от грозди.

— Сердитый ты, унучек, — весело зыркнул на меня приятель. — Ну что, краса, выдумала хохму? — Астрид опасливо оглянулась на меня, уловила во взгляде целый комплект поддержки и звонко чмокнула в щеку присыпанный старостью символ Рождества. Лео, по всей видимости, нагло разомлел при получении сувенира и по глубокой душевной наивности подставил под поцелуй вторую часть хитрющей морды.

— Выворачивай мешок, как обещал! — слегка пригрозил я прохиндею сотрясающим воздух кулаком. — И дай уже мне наконец проявить себя.

Дружище проявил понимание, отодвинулся от губ моей крошки на должное расстояние и с ворчанием принялся шерудить рукой наволочку. Спустя секунду, когда все подневольные участники сомнительной затеи вдоволь наслушались монотонных причитаний 'старого ворчуна' об оленях и снежных заторах, на свет появился заслуженный подарок Астрид: увесистый железный короб с разрисованной пальмами крышкой и плитка отличного молочного шоколада. С тихим вздохом Лео вручил девушке эти нехитрые сокровища и оглушительно завопил:

— Йо-хо-хо, налить всем по чарке! А ты, чудище окаянное, подь сюды! Балагурить до желудочных колик будем! — после чего отпустил малышку лакомиться гостинцем и суровым отеческим взглядом обдал мою перетекшую в горизонтальное положение фигуру. Я в два шага преодолел гостиную и бессовестно плюхнулся на колени к Санте, закидывая излишне длинные ноги на подлокотник. Жаль, наш доморощенный пузан в красном халате не имел окладистой бороды, а то я с огромным удовольствием ради смеху укоротил бы ему всю растительность.

— Как самочувствие? — шепотом, неуловимым для человеческих ушей, спросил я, уверенно заглядывая за ширму напускного задора. А там…вполне ожидаемая картина. Страх перед неизвестностью. Рой панических мыслей, разбуженный частыми возвращениями к истокам. Он копался в себе, отделял плевры от зерен, взлеты от падений, хорошее от плохого, и пытался понять, где и в чем ошибся. Ведь вероятность исправить нынешнее положение дел так велика. Она таится в перерождении души…

— Терпимо, только спину не трогай, — перебил мой поверхностный осмотр пониженный голос. — А знаешь, милок, что я припас для тебя? — свел приятель к минимуму откровенность, возвращаясь к прерванной забаве. Я вцепился ему обеими ладонями в шею и украдкой глянул из-за плеча на Астрид. Она вместе с ногами залезла на диван, подложила под голову мягкую подушку и решительно сунула любопытный носик в содержимое большой прямоугольной коробки из-под печенья, при ближайшем осмотре оказавшейся под завязку набитой бумагами. — Первый мой сюрприз — эта маленькая подлость, — я не понял, о чем идет речь, и внимательнее пригляделся к верхним листам, перекочевавшим в руки девочки. Купчая на квартиру?

— Ты отдал ей свои, кхм, сбережения? — для галочки уточнил я, мельком пересчитывая выпавшие из плотного конверта пластиковые карты.

— Угу, и теперь ты не завидный жених и достойная партия на долгие годы вперед, а нищий, жалкий и никчемный альфонс, охотник за чужими богатствами! — необдуманно ухватил меня болтун за живое, привычно спуская с языка только пришедшую на ум чушь.

— Лео, зачем? — лаконично вопросила впавшая в прострацию счастливая обладательница пары-тройки миллиардов в родной 'зеленой' валюте.

— Брось, куколка, — отмахнулся от ее изумления парень. — Папочке вскорости недосуг будет беспокоиться об уплате налогов. Вот ты ими и займешься.

Я успел заметить внеочередное появление слез в давно утративших любимый изумрудный цвет глазах, поэтому громогласно перевел беседу в более беззаботное русло и капризно потребовал немедля вручить мне оставшиеся подарки в обмен на детскую песенку на немецком языке. Вообще-то я не привык валять дурака перед всем честным народом, однако ситуация обязывала. При начальных же аккордах моего отвратного песнопения уморительной баллады о гладкошерстном щенке друзья-товарищи уцепились за животы и по команде 'Танцы!' уставились на меня, как на диво дивное и чудо чудное в одном флаконе. Не знаю, отчего мне вдруг взбрело в голову блеснуть талантами по части исполнения знаменитого канадского ту-степа, но в итоге вышло очень весело, а главное заразительно. Через минуту мою правую ладонь оттягивала проворно двигающаяся по счету 'Раз-два-три' Астрид, тогда как левую прессовала мертвенно-холодная кисть Лео. Я на миг сбился с ритма, пропуская по телу проворную ораву жутких мурашек, и с неким сумрачным осадком на сердце якобы нечаянно отдавил другу ступню.

— Не обращай внимания и всё, — невинно пожал он плечами, по-прежнему не проявляя желания идти на контакт.

Пришлось отступиться, и большая часть невероятно памятной ночи пролетела для нас незаметно. Сначала мне преподнесли честно отработанный презент — полупустой альбом с фотографиями, первые страницы которого были заполнены дряхлыми карточками трехсотлетней давности. На оставшихся оказались бесценные кадры, в большинстве своем цветные, однако здесь нашлось местечко и для таких раритетов, как сам сеньор д`Авалос в разные эпохи. Часть снимков в портфолио отсутствовала по неизвестным причинам, другая запечатлела абсолютно незнакомых мне людей. Суровая женщина с выразительными чертами лица греческой богини. 'Моя мать', - как коротко представил нам ее Лео. При этом его интонации взлетели вверх на такую недосягаемую высоту, что мы с Астрид поспешили перевернуть страничку и с мольбой в глазах одновременно ткнули пальцами в плохо сохранившееся изображение мужчины в безукоризненной пиджачной паре.

— Это мой папа, — совсем иначе пояснил мальчишка, привнесший в голос те же теплоту, искренность и радость, что всякий раз непроизвольно возникали в нем при разговорах об Астрид. Я улыбнулся, потрепал друга по плечу и чуть прищурился для проведения сравнительного анализа.

Плантатор д`Авалос однозначно был влиятельным сеньором. Тяжелые надбровные дуги, выпуклый лоб, свидетельствующий о большом уме и негласном упрямстве. Последнее качество его сын унаследовал в полной мере, хотя и с мозгами у парнишки полный порядок. Глаза рассмотреть нам так и не удалось, а вот нос, губы и подбородок с поразительной точностью совпадали с прообразом. Те же широкие крылья носа, доходчиво повествующие об алчной натуре. Те же четкие контуры губ и женственная челюсть, редко встречающаяся у представителей сильного пола.

— А это моя нянька, — не меняя преданного тона, сообщил Лео, когда мы опустили взгляды на нижнюю карточку, — и я.

На фото жгучая брюнетка, всю красоту которой не мог передать ни этот пожелтевший снимок, ни сотни современных камер с тысячной палитрой цветов, по-родственному обнимала степенно плачущего мальчугана лет восьми. Толстощекий увалень одной рукой держался за подол простецкого платья женщины, а второй придерживал за нитяные космы страшноватую тряпичную куклу. Причины истерики нам, к сожалению, не раскрыли, после чего раздраженно велели заканчивать эти нудные посиделки и отправляться по постелям.

Мой расписанный под солнечную лужайку ангелочек рискнул было оспорить всеобщее решение, но быстро потерпел неудачу и с тоской поплелся готовиться ко сну. По такому случаю я вооружился одолженной у Лео свежей пижамой и, не дожидаясь приглашения, шмыгнул в уборную вслед за девушкой.

— Не помешаю, сладкая? — вежливо осведомился я.

— Нет, что ты, — торопливо буркнула она в ответ, зачерпывая ладонями новую пригоршню воды из-под крана, чтобы смыть с лица пузыристый слой пены. — Проходи.

Я покорно встал сбоку от раковины, опершись плечом о приятно прохладный кафель стены, и в нужный момент протянул малышке полотенце.

— Я отвез твоих родителей в больницу, — слишком черство ляпнул я, не имея ни малейшего представления о том, как должно выглядеть начало нашего разговора после всего случившегося. — Они в порядке. На Кирстен пара царапин, Ник и вовсе почти невредим. Спрашивали о тебе, кстати, — вконец сконфузился я и замолк.

— Спасибо, Джей, — натянуто поблагодарила Астрид и с утроенным усердием взялась тереть махровой тканью и без того сухие щеки. Я заподозрил неладное и мягко развернул ее к себе за плечико, потом вытянул из рук никчемную тряпицу и с немым ужасом уставился на то, что столь тщетно силилась спрятать девочка. Синяки, рассечения и опухоли, те самые, о которых я за ворохом собственных проблем успел позабыть. Те, что были замечены мною еще в подвале психиатрической лечебницы. Жуткие кровоподтеки, весь вечер скрывавшиеся под предательскими слоями грима. Лиловые, попросту черные и темно-зеленые.

— Астрид, маленькая моя, — сострадательно прогудел я, осторожно приподнимая изувеченное личико за подбородочек. — Зачем же ты прячешься от меня? Хочешь верь, хочешь нет, но я их совершенно не замечаю. В моих глазах ты все та же самая очаровательная и милая глупышка, какую я любил, люблю и буду любить вечность, — потешил я ее нежные ушки частичной ложью, относящейся к первой части фразы. Разумеется, я не мог не замечать подобного рода травм. — Иди сюда, мой зверек.

Раскинутые в разные стороны руки давно воспринимались нами обоими как решающий шаг на пути к обретению нерушимой гармонии. Стоило птенчику устало сложить хрупкие ладошки на моих плечах и добровольно расстаться с опорой под ногами, я сжал ее талию непомерно огромными ручищами и без труда оторвал от пола это обласканное богами создание.

Поистине странная штука любовь, притом не абы какая, а именно любовь вампира к человеку. Фактически это два полярно разных чувства, сплетенных в сознании воедино. Иногда меня влечет в ней женщина. Красивая, страстная и мудрая обольстительница, сумевшая заткнуть за пояс толпы более опытных прежних любовниц. Рядом с ней я без сожаления теряю рассудок и волю. Ради нее я совершу невозможное.

Но порой меня прельщает сладко дремлющий в ней ребенок. Несмышленый, несамостоятельный, ранимый и чертовски беззащитный. Мне хочется заботиться об этом малыше, хочется беречь его как зеницу ока, помогать умываться по утрам, переодевать, кормить с ложечки завтраком, заплетать волосы…В полной мере я еще не удовлетворял эти спонтанные желания из боязни выглядеть сбрендившим идиотом, однако они посещают меня всё чаще и чаще. Вероятно, так случается с теми, кому не довелось испытать прелести отцовства. Ведь в суровой реальности нас разделяют не восемь лет, а неполные семь десятилетий. Не думаю, будто столь весомая разница не оставляет на отношениях своего неизгладимого отпечатка.

Вот и сейчас я чувствовал себя скорее старшим братом, нежели влюбленным мужчиной. Опутывал пальцами встрепанный стог волос, мерно раскачивался на месте, убаюкивая растерзанное на части сознание, искал предлог для начала разговора и мысленно расписывался в бесхозности. Как объяснить ей неизбежность смерти? Какими словами обрисовать ситуацию? Покаяться ли в получении приговора? Или опрометчиво лгать, зная наперед, что час истины все равно наступит?

Наверное, я до рассвета блуждал бы по непролазным чащам из собственных опасений, недомолвок и страха, если бы не обратил внимания на пудовую усталость, обуявшую Астрид. В ту же секунду я решительно направился к двери спальни.

Постель уже была разобрана. У изголовья высилась притягательная горка взбитых пуховых подушек. Ярко-алое стеганое покрывало покоилось в ногах. Воображение умилял заботливо одернутый уголок воздушного по легкости одеяла. Правда, эти слезливые детали не относились ко второй половине огромного матраца, чьи пружины машинально прогнулись под тяжестью тела владельца. Лео, надо полагать, в угоду своему гадкому характеру и неугасающему желанию вывести меня из равновесия, по-хозяйски развалился на кровати, разумеется, впритык к предоставленному лежбищу для Астрид.

— На клей наступил, а, Вердж? — проявил стервец притворную каплю сочувствия. — Или врос ножками в досточки? Так не беда! Мы тебе ступни, того, спилим и топай дальше на здоровье!

Я не сумел подобрать в ответ достойной колкости потому, что в деталях рассматривал очередной маскарадный наряд пронырливого мальчишки. Сланцы, бермуды из парусины радующего глаз песочного оттенка, безразмерная рубаха дикого фасона, именуемая в народе "гавайка", и соломенная шляпа с завидно широкими полями. Недоставало лишь расколотого кокоса с трубочкой, кубинской сигары и аллеи кактусов на горизонте. В остальном этюд "мексиканец на отдыхе" удался на славу.

— Кыш отсюда! — разъяренно махнул я рукой, сгоняя вампира с насиженного местечка. — В течение следующих двенадцати часов ты и на пушечный выстрел не приблизишься к спальне, усек? У всего есть границы. К моему терпению эта непреложная истина относится в первую очередь. Брысь, я сказал!

Лео презрительно сощурился, собирая у лба и переносицы сетку мелких морщинок, и зажженным фитилем взметнулся над кроватью, чтобы спустя короткий миг внезапно возникнуть у меня за спиной и издать весьма неприличный звук.

— Зануда, — с непревзойденной обидой поделился он метким наблюдением. — Плесневелый, гадкий и опоротый розгами узурпатор! Таково мое мнение, — капризно припечатал невзрослеющий с годами подросток и с крейсерской скоростью вымелся в гостиную.

Я вздохнул, аккуратно поправил чуть съехавшую с плеча голову давно спящей Астрид и принялся укладывать этот пышущий нежностью комочек под одеяло. Когда многоходовая процедура завершилась, я погасил весь имеющийся в спальне свет, плотно задернул портьеры и присел на самый краешек постели, любуясь результатом. Мы ведь так и не поговорили. Оно и к лучшему. Неразумно бередить раны в момент наивысшей боли. Логичнее дать им затянуться, огрубеть…

— Ты там умер, что ли? — прервал мои думы свистящий шепот, льющийся сквозь тоненькую щель в приоткрытой двери. — Давай, счастливчик, цоб цобе! Кам хеа*! Бросай обузу!

Понося ликующий вид приятеля всеми известными миру ругательствами, я украдкой выскользнул из спальни и едва не снес правым ботинком обустроенный прямо у порога бивак. Блюдо с аппетитно зажаренной свиной ножкой, початая бутылка вина, отставленная от батареи еще более крепких напитков, что выстроились в ряд у стены, и пара плоских подушек — столь нехитрым образом гостеприимный хозяин решил скрасить наш совместный досуг. Устраиваться пришлось на полу, посреди узкого прохода, отделенного с одной стороны несущей стеной, с другой — барной стойкой, ограждающей кухню. Молча сели на подушки. Я скрестил ноги по-турецки, Лео предпочел упереться правым коленом в грудь, дабы сместить нагрузку с позвоночника. Пропустили по бокальчику отменного вина. Все так же бессловесно накинулись на филейную часть поросенка. Долго и упоенно вслушивались в сочный хруст корочки, руками утирали лоснящиеся жиром губы, оставляли сальные отпечатки пальцев на фужерах и думали каждый о своем. Но не о разном, судя по числу пересеченных взглядов, упавших на закрытую дверь опочивальни.

— Зачем ты ей рассказал? — обвинительно высказался я, намерено разрушая затянувшееся молчание самым взрывоопасным способом. — Мне казалось, правильнее будет поступить иначе. Например, сказать, что хочешь уехать…

— К твоему сведению, — вампир не дал мне развить мысль до конца, — я и словом не обмолвился о том, что произошло. Просто у кое-кого любопытство хлещет отовсюду броуновским потоком! Всё-то нашей маленькой мисс интересно, всё-то вызывает у нее желание разобраться в сути!

— Ладно, прости, — спешно ввинтил я предохранитель в набравший лихие обороты надвигающейся ссоры агрегат. — Мне невыносимо видеть ее такой, вот и всё.

— Думаешь, мне выносимо? — унялся лишь на мгновение друг, после чего вспылил с утроенной силой. Подскочил на ноги, обежал стойку, повис на дверце холодильника и трясущимися от возбуждения пальцами уцепил вскрытый пакет сока, содержимое которого вмиг очутилось на дне безразмерного желудка. — Пять литров за день! — эмоционально вскрикнул он, сминая картонную упаковку в ладони. — Пять! Врубаешься? Я уже видеть ее не могу! И эта боль! Она грызет меня изнутри. Жжет все, к чему прикасается. Ее не унять. О ней не позабыть. С ней не смириться. Вердж, окажи мне услугу, будь человеком!

— Какую? — заранее осведомился я, догадываясь о значении просьбы.

— Помоги мне избавиться от мучений, — трусливо увильнул Леандр от более честной формулировки. — Ты знаешь, как это сделать. Не сегодня, конечно, нет. Завтра. На закате.

Его тон возмутил меня до глубины души. С такой напускной обыденностью и беспечностью в светском обществе дискутируют о погоде, но уж никак не о добровольном уходе из жизни.

— Ты хоть понимаешь, чего просишь? — клокочущим от гнева голосом выпалил я. — Да будет тебе известно, дорогой друг, я приехал сюда не за тем, чтобы скрасить твои последние дни! И не из сострадания! Я наизнанку вывернусь, но найду способ! Если понадобится, обращу тебя заново! Благо, под рукой теперь имеется руководство для начинающих создателей. Спасибо за брошюрки Легиону… — неосмотрительно затеял я глупую болтовню с самим собой, забывая о нахождении поблизости чуткого вампирского уха.

_______________

*Come here! — иди сюда! (испорч. англ.).

— Легиону? — с ненавистью повторил приятель мою неуместную оговорку. — За какими пряниками ты поперся к этим маньякам? Что за плюшки выпрашивал?

— Эм-м, вообще-то я хотел….в смысле, — виновато почесал я затылок и с надеждой уставился в потолок, намереваясь отыскать в его белоснежных просторах яркое знамение высших сил. Однако хищные клещи д`Авалоса уже сомкнулись вокруг меня и скоротечно вытянули на поверхность нужную информацию. О приговоре и Северине, об угрозе в случае неподчинения и мече Дамокла, нависшем над головой Астрид, о строжайшей необходимости причислить к лику нестареющих кровопийц молодую девушку и собственных моральных препонах. Взявшая исток в русле неукротимой стихии беседа плавно влилась в поток отъявленной искренности. Я поведал другу даже о выборе, об этом кромсающем душу намерении либо уйти немедля, либо остаться с мыслью о том, что спустя пятнадцать лет переступить порог семейного очага будет во стократ сложнее. А какую незаживающую рану я оставлю на сердце малышки!

— Тпру-у, стоять! — зацокал языком вампир, не удержавшийся от сердитого восклицания по поводу моих пессимистичных взглядов на будущее. — Я долго тебя слушал. Теперь ты возврати должок. Начну сначала. Папик, конечно, паскуда, каких мало, поэтому просто свыкаемся с этой новостью и чешем дальше. Твой приговор. Не самая справедливая штука, но по меркам нашего законодательства ты еще легко отделался. Новичкам обычно головы отсекают на раз, без снисхождения к вероисповеданию или образу жизни. Тебе, можно сказать, несказанно повезло. Им понравился твой снайперский талант. Такие мартышки, пардон, умельцы в Легионе на хорошем счету. Поэтому тебя и назначили создателем. Уж больно не терпится дядькам заиметь такой же орлиный глаз, акулий зуб, медвежью месть, кабанью безжалостность и прочие повадки фауны, с поправкой на послушание и тотальный контроль. Здесь могу дать тебе один ценный совет. Найди непроходимую дуру, не обессудь за грубость, придуши ее, постучи в бубен свой шаманский, а как только созреет пташка до кондиции мертворожденной, вези в Девкалион. Там начнешь распинаться, что, мол, учил, воспитывал, на путь истинный наставлял, только без толку всё, экземпляр полнейший олигофрен. И мило так при этом улыбайся, строй из себя уникальность, лобызай ручки баронам вечности, к земле почаще припадай. Это патриотично выглядит. Ну и жди вердикта. Либо они тебя взашей вытолкают целым и невредимым, чтобы довершил начатое и привел им таки опытную снайпершу. Либо себе служить заставят. Не спорю, мерзко твоей душеньке придется, но уж лучше так, чем в могилке в окружении крестов и надгробий. Да и с лапочкой станешь видеться иногда, у Легионеров график ленивый, работа непыльная. Трах-бабах пульку промеж бровей неугодной персоне, и гуляйте, мистер! Есть еще и третий вариант, но его мы обсуждать не станем. В конце концов, умереть ты всегда успеешь и без моих мрачных прогнозов, — Лео перевел дух, промочил ссохшееся горло ромом из третьей распитой нами бутылки, сморщился и откинулся обратно на спинку дивана, к которому мы подобрались в процессе захватывающей беседы. Я окинул туманным взглядом гостиную, за штанину подтянул к себе уезжающую в одиночный круиз ногу и сонно свесил подбородок на грудь. — Йоу, мужик! Не спать! — не дала мне немного расслабиться чья-то наглая рука, каменной тяжестью обвалившаяся на плечо. — Мы еще главного не обсудили. Как тебе быть с Астрид?

— Как? — очумело прохлопал я слипающимися глазами. — Как быть? — нараспев прохрипел я, ощущая подкатившийся к горлу горчичный ком, и сокрушенно обхватил захмелевшую голову руками.

— Вот и я об этом думаю, — чуть более трезвым голосом поддержал вампир типичные для пьяной истерики всхлипы. — И уже успел придумать, что уходить тебе никак нельзя. Сам посуди, я весь день носился вокруг твоей цыпы, веселил ее, подбадривал и все дела, но видел, что толку от этого чуть. Смеялась она неестественно, при любом удобном случае норовила разреветься, с двери глаз не спускала, потому что тебя ждала. Понимаешь, как бы это помягче выразиться, ты ее чересчур под себя подмял. У нее теперь на уровне безусловных рефлексов в случае беды тебя звать. Джей, Джей, Джей! Таково ее слово-паразит. В общем, к чему я веду-то, а к тому, что бросишь девку, считай, на пожизненное упёк ее в психушку. Ты вспомни, что творилось в ее жизни в последние месяцы! Представь хоть примерно, что пережила Астрид прошлой ночью! Восстанови в памяти то, как она резала тебя, а потом тыкала в себя скальпелем, грозясь проткнуть им артерию! Знаешь, старичуля, абсолютное большинство после такого под белы рученьки отправляется в психушку, а ей хоть бы хны! Эта храбрая, безрассудная и донельзя упрямая малявка держится так, что я вою от зависти. Почему? Нет, мужик, вопрос неверный. Ради кого? Вот так правильнее. Ради тебя, Габсбург. Исключительно ради тебя. Она хоть и не осознает этого, но на интуитивном уровне чувствует, будто должна справляться, чтобы помогать тебе. Чтобы смотреться достойно. Чтобы заслужить похвалу. Хочешь обижайся, хочешь спорь, но ты вылепил из нее собачку. Послушную, преданную, чуточку свободолюбивую и самую малость гордую чихуа-хуа на привязи. И лишь тебе тянуть этот крест, — подвел некий безрадостный итог своей речи Лео, откупоривая следующую бутылку.

Я рассеянно наблюдал за его нечетко скоординированными движениями и попутно осмысливал услышанное. Возможно, приятель оказался прав по многим пунктам, однако важнейший из них он упустил из виду. Я не подминал малышку под себя и свои нужды, не перекраивал ее характер, не учил строить жизнь вокруг одной персоны. Наоборот, это она меня изменила. Или я ошибаюсь? Ведь если взглянуть на наши отношения со стороны, беспристрастно и объективно…

— Чего потух? — вновь не дал мне сосредоточиться пустомеля. — Никак оскорбился моими выводами? Ну извиняйте, амплуа у меня такое, людям правду в лицо совать. Слушай, Вердж, да не бери в голову. Я же не со зла сказал, просто хотел, чтобы ты очнулся. Выпучи глаза, наконец! И пойми, нельзя тебе уходить. Ни сейчас, когда ей нужна круглосуточная поддержка, ни потом.

— Легко тебе рассуждать, — машинально ухватил я предложенный стакан с явно лишней порцией выпивки. — А что я могу ей предложить? Загибай пальцы: ни нормальной семьи, ни детей, ни защиты, как оказалось.

— Эх, старик, гребешь ты проблемы прямо с потолка, — предосудительно помотал всклоченной гривой Леандр. — Семья, дети какие-то…всё пустое. Вот скажи мне на милость, ты любишь ее? Так, чтобы грудь разрывало на части от переизбытка чувств! Так, что яркость майского солнца меркнет перед ее улыбкой! Что жизнь не в радость, когда ее нет рядом! Если ответ положительный, тогда о чем ты вообще гуторишь? Сцепал за пальчик правой руки, колечко натянул, и гори оно всё адским пламенем! — не замечая моего оцепенения, мальчишка завершил ретивую тираду и предельно спокойно откинулся на спинку дивана. — Дурак ты, Верджил, и уши у тебя холодные. Такое мое авторитетное мнение, — примирительно шепнул вампир перед тем, как со стоном распластаться в объятиях мягких подушек, закинуть ноги на угол кофейного столика, со смаком зевнуть и устало сомкнуть веки.

Через минуту квартиру заполонила дрёма. Изможденное болью лицо друга расслабилось, мышцы налились изнутри истомой, рот медленно приоткрылся и испустил бравый медвежий храп. Я встрепенулся, недоверчиво щелкнул пальцами у носа предполагаемого притворщика и с изумлением констатировал глубочайший сон.

— Ты заслужил отдых, — скорее мысленно, нежели словесно подытожил я, помогая парнишке удобнее устроиться на тесной тахте. Плавно перенес его конечности поближе к телу, снял оставшиеся от Санты сапожищи, набросил на ступни висящее на подлокотнике покрывало и не удержался от проявления любопытства.

Аккуратно одернутый край футболки столь удачно улегшегося на бок мальчишки явил моему взору…чертовски жуткую рану. Будто обугленная кожа, древесный рисунок, складывающийся из почерневших вен и капилляров, и в центре этого парада прилежных вампирских кошмаров красовалось пятидюймовое отверстие. То надувающееся до размеров грецкого ореха, то вваливающееся внутрь, дабы вытолкнуть на поверхность каплю непередаваемо вонючей слизи, которая с шипением впитывалась обратно в кожу. Всякий раз, когда это происходило, Лео задерживал дыхание и едва различимо стонал, даже во сне откликаясь на безжалостные позывы боли. Чтобы оценить масштабы бедствия, мне пришлось полностью оголить д`Авалосу спину.

Открывшееся зрелище ввергало в шок. Весь позвоночник! От таза до лопаток! Ни единого живого пятачка! Сплошная пульсирующая опухоль!

Я ошарашено отполз к столу и на подступи к дурноте зажмурился. Никогда не видел ничего более мерзкого, ей Богу. На моей памяти обратное превращение убивало свою жертву по-другому. Он раздувался, засыхал, гнил заживо, но не чернел как смоль! Нет!

Быть может, это и есть ключ к разгадке? Соломинка во спасение? И стоит мне разобраться в природе заболевания, решение не заставит себя долго ждать?!

Тоненький лучик надежды просочился в душу. Еще не все потеряно! У нас обоих есть шанс!

Я обезумел от счастья, вмиг протрезвел, окрылено расправил материю на увечье товарища, резво заскочил в спальню к Астрид, чмокнул раскрасневшиеся ото сна губы и без должных объяснений и записок, на написание которых пошли бы драгоценные крупицы утекающего времени, вымелся за дверь.

Путь мой пролегал в неизвестность, ведь ни адреса, ни телефона искомого человека у меня не имелось. Зато по сию пору покоится на дне сейфа в обители Майнера неряшливо вскрытый конверт, подписанный твердой женской рукой. Он-то мне и нужен.

'Подари мне память'

POV Астрид День первый

Оставим в стороне начало нового дня и те эмоции, что я испытала, начиная с момента едва ли осмысленного пробуждения. Как удивилась окружающей обстановке. Как обрадовалась и в то же время огорчилась пребыванию в гостях у Лео. Все эти и многие другие события единогласно меркли перед видом оголенной спины вампира.

Одно неловкое движение. Крохотный опрометчивый шажок. И правда в буквальном смысле вырвалась из плена развернутой лжи бывалого прохиндея.

Мы стояли на кухне, увлеченно прятали друг от друга глаза после сотенной череды нелегких разговоров об истинном положении вещей. Ведь я призналась…отчасти самой себе, в ничтожной доли ему, но призналась, что люблю не только Джея. Разумеется, напрасно. Не следовало поощрять Лео столь робким огоньком надежды. Я еще не разобралась в себе до конца, не разметила границы на стершейся в недавнем шторме карте, не упорядочила хаос, царящий в голове. Но слово — не воробей…

С принятием этой горькой истины я отвернулась от вампира и тихо глотала комья досады до тех пор, пока серебристый перезвон миниатюрных осколков стекла не привлек мое внимание. В тот же момент земля ушла из-под ног, трижды накренившись под опасным углом, а в животе заворочалось нечто ледяное и ужасное.

Лео почти вдовое согнулся, чтобы подлезть к шкафчику под раковиной, и с кряхтением столетней развалины высыпал в девственно чистое мусорное ведро жалобно звенящие останки фужера. Именно тогда край его белой майки и задрался, открыв моему изумленному взору кошмар во плоти. Смоляная поясница, больше подходящая холке вороного коня, нежели живому (со скидкой на бессмертие, конечно) человеку. Тысячи крупных, мелких и еле заметных черточек, выступивших на болезненного вида коже. И вертикальная полоска незатянутой раны величиной в пять-семь дюймов, края которой раздувались, точно ноздри разъяренного животного.

Я закричала, громко и отчаянно, словно пыталась отогнать воплями ввалившуюся в дом беду, и в припадке вящей паники набросилась на парня с расспросами.

— Лео, что это? Что это? — безжалостно срывала я глотку, кидаясь в заранее проигрышную погоню за улепетывающим отпрыском вечности.

Бестолковая беготня по комнатам ничуть не усмирила ни пыл, ни страх, ни желание любым нечестным путем заполучить успокоительный ответ, что таким, мол, пещерно диким образом действуют на наглого кровопийцу поцелуи с девушкой лучшего друга. Я спотыкалась, оскальзывалась на поворотах, теснила плечами дверные проемы и бесчисленное множество раз находилась на волоске от победы, но удача всецело была на стороне Лео. К началу третьего круга я решила быть хитрее и в ванной специально подрезала путь резвоногому спринтеру так, чтобы спустя один радостный клич он оказался в западне из кафельных стен.

— Живо! Говори, — задыхаясь после каждого слога, велела я и уперлась олимпийцу обеими руками в грудь, дабы избежать новых раундов игры в салочки.

— А ты заставь, малявка! — ребячливо и абсолютно невежливо высунул мальчишка язык наружу. — Что, боишься силёнок не хватит? Эт верно. Тогда довольствуйся, — восторженно завершил он краткую отповедь, пихая мне под нос несложную комбинацию из трех пальцев.

— Мило, — рассерженно оттолкнула я гадкую ручонку. — Как раз в твоем стиле, — привычно отчитал невежду мой неугомонный язычок, и в тот же миг сознание осветил проблеск гениальной идеи. — Ну почему ты такой, а? Я разве из любопытства спрашиваю. Ведь если тебе плохо, нужно что-то придумать, раздобыть крови на худой конец. Свою я, конечно, предлагать не стану, — вовремя расставить точки над i занятие принципиально важное. — Это больно. Зато если ты захочешь привести кого-нибудь…

— Нет, пупсик, кровь мне не поможет, — хитро улыбнулся вампир, медленно овивающий руками мою талию. — Впрочем, есть один способ, — по интонациям о содержании действенного метода догадаться было несложно. Проходили, знаем! Кроватка, мягкие подушки, простынки под спиной…У-у, чертяка похотливый!

— И думать забудь! — решительно отодвинулась я от алчных лапищ и их развратных объятий, что, по-видимому, не слишком огорчило Лео. В его полных грусти глазах вдруг отчетливо сверкнуло пламя облегчения пополам с расслабленностью и погасло прежде, чем я сумела подыскать этому феномену вдумчивое толкование. — С тобой, правда, все хорошо? Выглядишь ты на самом деле скверно.

И то верно! Землистые щеки, губы, подернутые синеватой пленкой, заострившийся нос и обнаженные скулы свидетельствовали о скверном самочувствии приятеля Джея. Не говоря уж о том безобразном шраме, что вертикальной линией надвое рассекал некогда излишне улыбчивое лицо. К моему огромному удивлению он не заживал, хотя и смотрелся не таким уж свежим, какими выглядят недавно появившиеся рубцы у простых смертных. Основная напасть таилась во взгляде. Потухшем и обреченном, лишь издали схожим с тем ураганом кипящих страстей, который некогда буйствовал в темно-ореховых очах.

Колючее предчувствие подкралось к моему сердцу и, свернувшись в тугой клубок, умостилось рядышком. Его изломленные шипы пронзили насквозь тонкую кожицу. Холодея с головы до пят, я запустила пальцы под майку Лео, упрямо развернула его к стене и в немой агонии уставилась на спину.

— Астрид, перестань, — неубедительно пробовал вампир сопротивляться моему напору. Однако то была заведомо проигрышная попытка.

— Джей говорил мне однажды, что их можно убить двумя методами, — волнительно припомнила я нашу прежнюю забаву с составлением баек о бессмертных сынах. — Обезглавливание самый верный, но безболезненный. А вот… — слезы, хлынувшие из глаз проливным потоком, заглушили окончание фразы. Пока я косноязычно облекала догадки в слова, мозг бравым темпом комбинировал между собой имеющиеся знания.

Майнер и впрямь посвятил меня в животрепещущие подробности процесса обратного превращения. Вскользь и без красочных описаний, однако и тот скупой запас знаний ввергал в ужас. 'Не сыскать смерти мучительнее этой', - севшим голосом признал он тогда. 'Возраст оборачивается против тебя. Накопленная сила и опыт восстают против бренного тела'.

Теперь уже я оказалась проворнее. На лету оглушая окрестности траурными всхлипами, ринулась к двери в спальню и с трубным плачем навалилась на нее с обратной стороны. Непослушные пальцы сомкнулись на рычажке замка. Щелчок. Уединение. А сердце бешено колотится в груди. Жгучая боль охватывает душу. Голова распухает от великого множества мыслей. Дыхание скрадывают безутешные рыдания. Я пробую удержать рвущийся изнутри вой, зажимаю широко раскрытый рот обеими ладонями, щурю затянутые черной пеленой страха глаза, умываюсь собственными слезами и предательски оседаю на пол. На данный момент это конец. Непроходимый тупик их трех стен, верхними стропилами упирающийся в облака. Поблизости нет лестницы. Ни единого выступа в каменной кладке, за который можно было бы ухватиться. Над головой проносятся свинцовые тучи. Гремят раскаты грома. Предупредительным выстрелом рассекает черное небо молния. Я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. Жалкой, отвратительной, беспомощной, никчемной. Не доверяющей утешениям и тому лживому голосу, что находится по ту сторону непролазной баррикады.

— Астрид, котик, зайчик, рыбка, одуванчик, — скороговоркой зачастил Лео, равномерно барабанивший в дверь на протяжении всех десяти минут истерики. — Не злись на папочку, пожалуйста. Я не лгал тебе, просто немного помечтал о нашей будущей жизни. Гадкий поступок, да? Так отходи меня тапком по макушке, только открой! Слышишь? Ну-у, пупсик! — заканючил вампир, утраивая старания при звуках моих усиливающихся стенаний. — Не будь такой жестокой, детка! Отопри задвижку, и мы поговорим! Астрид! — сотая по счету попытка призвать меня к совести с грохотом провалилась.

Я стекла на пол, прижалась мокрой щекой к пыльному паркету и образно представила себе, что через какое-то время на свете станет одним несчастьем меньше. Неукротимым бедствием, которое я люблю и ненавижу. Второе чувство, пожалуй, показное. На самом деле мне всегда нравился Лео. Не тот лишенный чести и морали мерзавец, каким я впервые узнала его. А тот смешливый, жизнерадостный и вечно неунывающий парень, объявившийся в канун моего дня рождения.

Тут же вспомнилось его комканое признание в любви, со словами: 'Короче, бейба, ты поняла, о чем я' и прочими изысками австралопитека. Или та ночь в лесу, когда он рассказывал мне о себе. О своем прошлом, о матери и рано умершем отце, об отчиме…Боже, скольких Лео я знаю! Впору составлять энциклопедию, куда войдут все его дюжие таланты по части притворства. Есть в моем сердце и лгунишка-Лео, имеется и хитрец, покусившийся на разрушение наших с Джеем отношений, найдется местечко и для неукротимого романтика, и для балагура, и для самоотверженного друга, положившего жизнь во имя спасения других. А еще существует некий подвид Лео-Ромео, способный на такую любовь, о которой не смеют мечтать миллионы современных мужчин. Как он порой смотрит на меня, с какой нежностью прикасается…

— Астрид, ты убийца! — ворвалось в мои скорбные мысли. — Блин, я не знаю, что еще можно сказать! Раньше мне никогда не приходилось разговаривать с дверью…вот черт! — исступленно сплюнул вампир и со шлепками босых пяток о кафель помчался прочь, очевидно, за подходящим инструментом. Впрочем, на тот момент меня уже ничто не могло взволновать. Мир канул в преисподнюю. Вселенная сузилась до размеров этой спаленки. А сама я стала не более чем песчинкой, покоящейся на поверхности дрейфующего посреди космических просторов астероида. Обожженной частичкой с испепелившимся сердцем.

— Японский материк, какого фига ты протираешь собой мой равномерно грязный пол? — вспыхнул у самого виска полный праведного гнева возглас Лео, чьи крепкие и хамоватые руки с легкостью приподняли меня над землей и прижали к безмолвной, но теплой груди. — Месяцы стараний насмарку. Теперь придется заново размечать положение пятен…Верно говорят, женщина на корабле к несчастью. Ты за один день умудрилась превратить мой фрегат в сборище рухляди! Сначала переколотила посуду, хотя нет, перед этим была еще разгромленная ванная, — тарахтел и тарахтел он, и не думая вступать в неравный бой с моей набирающей обороты истерикой.

Я выла и выла, уткнувшись носом в насквозь промокший ворот его майки. А Лео меж тем сыпал нескончаемыми упреками.

Диковинным образом рыдания иссякли сами собой. Унялась дрожь, прошибающая каждый мускул. Стих заупокойный вой. Я задышала ровнее и устало обмякла на руках у вампира. В комнате водворилась первозданная глушь. Робко тикали настенные часы в гостиной. Утробно жужжал старенький холодильник. За окном крикливо резвилась местная детвора. Вроде бы отовсюду слышались отголоски жизни…

— Сколько это длится? — басовито прошелестела я, не рискуя поднять взгляд вверх.

— Вердж сказал неделю. Может и больше, я не в курсе, — безразлично представил он исчерпывающий ответ, пальцами вырисовывая на моей спине щекотный узор.

— А потом? — отчетливо задрожал мой голос новым потоком сырости.

— Сама должна понимать, не маленькая ведь уже, — предельно честно увильнул от темы парень. Я вновь затряслась, точно в лихорадке, и обеими ладонями уцепилась за тонкий материал его майки. Очередное успокоение обошлось мне дорого. Пришлось до самой крови прикусить внутреннюю сторону щеки, только бы не усесться в сточную канаву унижения. — Можно тебя попросить об одолжении? — внезапно спросил Лео тем чуждым и полным серьезности тоном, какого я прежде не ведала. После утвердительного мычания он продолжил. — Прекрати всё это немедленно. Поверь, мне вполне достаточно физической боли. На душевную я не подписывался. И вообще, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на слезы. Особенно твоя. Я прожил долгих три века. Ты не представляешь, какой это огромный срок. И никогда не отчаивался, потому что уныние — удел слабаков и слюнтяев. Ты же не думаешь, будто у меня все всегда шло как по маслу? Были и взлеты, и падения, и разбитое сердце, и оплеванная душа, и какие-то воображаемые муки совести. Даже фиаско на любовном фронте и те имеются. Но одного не случалось никогда, кошечка. Я не разочаровывал себя. До сих пор мне не доводилось с презрением смотреть на свое отражение. Наоборот, я всегда гордился этим разгильдяем! Мне приятно вспоминать свои маленькие и большие победы. О поражениях же проще сразу забывать. В конце концов, у каждого Наполеона в загашнике есть Ватерлоо. Просто стоит подыскать для них миленький чуланчик, куда не следует ступать и по мере строжайшей необходимости. Ясно?

— Более чем, — пасмурно подтвердила я усвоение истины и попыталась встать, дабы отправиться в ванную и привести себя в божеский вид.

— Куда это ты намылилась, моя прелесть? — крепче сжал руки Леандр и быстрыми шажками засеменил к кровати. — Если ты не против, мы немного отдохнем для разнообразия, потрещим о геополитической расстановке сил в мире, сравним уровень эмансипации развитых стран с отстающими государствами, тряхнем былинными сплетнями о последней президентской инаугурации, может и до проблем демографии доберемся, — весело щелкнул он меня по носу, прыжком заваливаясь по центру гигантского матраца. Я, возмущенно сопящая и несказанно недовольная положением вещей, покорно приземлилась на кровопийцу сверху и тут же откатилась на свободную половину кровати. Правда, сбежать мне всё равно не дозволили. Ловко действующие и неизменно алчные ручонки по-хозяйски ухватились за растянутую резинку моих шорт. — Так и быть, мы просто поболтаем, — решил угодить мне мальчишка.

— Без двусмысленных шуточек, — наивно постаралась я сберечь репутацию, выстраивая между нами заграждение из длинных прямоугольных подушек.

— Как пожелаешь, моя королева, — чинно растекся он в услужливом поклоне и восторженно завалился на бок. Я со вздохом прилегла рядом, повернулась лицом к неугасающей улыбке и неуверенно ее поддержала.

Лео засмеялся в ответ. Я тоже смущенно хихикнула и, не надеясь добиться искренности, негромко попросила рассказать о себе еще хоть что-нибудь.

— О-о, великолепное начало разговора! — без единой заминки прострекотал он. — Даю на выбор три даты. 1784, 1832 и 1970 года. Откуда плясать?

Я остановилась на первой и нетерпеливо уставилась на оживший мемориал всемирной истории.

— Восемнадцатый век, очаровательная эпоха! — по достоинству оценил мое предпочтение авантюрист. — Корсажи, бальные платья, дуэли на шпагах, пабы с дешевыми красотками! Конечно, жизнь бок о бок с папиком накладывала определенные запреты на мои маленькие шалости, но в целом веселья хватало. Мы тогда только перебрались в Европу. Поселились в Венеции, если быть точным. Эх, краше города не сыскать! Наш дом был как бы островком спасительной суши, а вокруг непроглядным горизонтом простиралась вода. Подобраться к входной двери можно было лишь на лодке, — мечтательно закрыл глаза вампир, в мельчайших деталях припоминая столь непостижимое для моей буйно работающей фантазии прошлое. — Просторный особняк в три этажа, витражные окна с овальными сводами. У нас всегда пахло топленым воском, потому что батенька ненавидел полумрак. Особенно мне нравилась его привычка круглосуточно жечь камин. Возвращаешься, бывало, с очередных светских гуляний, входишь в гостиную и надолго замираешь у порога. В очаге потрескивают поленья, кружатся искры, похожие на сверчков, обгорает смола. В глубоком кресле чахнет над своими думами Сев, а вокруг него теснятся десятки подсвечников на три и даже четыре свечи. Так красиво это выглядело, что дух захватывало! Именно в тот год меня казнили впервые, указом самого папы Римского, надо заметить. Как сейчас помню, за распутство и еретические взгляды! Они, эти пустоголовые служители церкви, не понимали, что удержаться от соблазна, находясь в благополучной Венеции, задача непосильная и для бессмертного! Азартные игры, разнообразие любовных утех — романтика, одним словом. Я так увлекся этим праздником жизни, что попал в тюрьму. Стыдно сказать, за что! За совращение монахини! Представляешь? Ну-у, потом была виселица, могильник и прочие развлечения, какие в моей жизни случались постоянно. То на реи подвесят вместе с матросней. Да, малыш, успел я в свое время прослыть кровожадным пиратом. То на каторгу сошлют за разбой и пьяную драку. Всего теперь и не упомнишь, хотя…Погоди минутку, я сейчас!

Я и глазом моргнуть не успела, как Лео, воспользовавшись своей знаменитой аэрокосмической скоростью, ринулся к двустворчатым дверям встроенного гардероба и с энтузиазмом принялся вывалить оттуда неподъемные чемоданы. Надписи на ручках, сделанные умелой рукой с витиеватым прижимистым подчерком, гласили следующее: 'Британия, хлам', 'Швеция, XIX в., вернуть портсигар', 'Бриг 'Морской дьявол', память' и прочее в том же духе. Я не удержалась и открыла крышку самого любопытного кофра, 'Морского дьявола'. К огромному сожалению, он оказался почти пуст. На дне завалялась лишь потрепанная амбарная тетрадь, исписанная всё теми же тщательно прописанными буквицами, однако для ее прочтения мне бы потребовался толстенный словарь испанского языка. Хотя другие находки представляли некоторую ценность. Например, изъеденная молью черная бандана с обтрепанной оборкой из нитяных кисточек. Или забавная повязка на глаз, призванная добавить флибустьеру свирепости. Или вышедший из строя компас в вычурной коробочке, инкрустированной настоящими каменьями. Однако больше всего меня восхитила подзорная труба! Настоящая, отлитая из меди, отлично приближающая или отдаляющая объекты и по сей день.

Минут через двадцать парень нашел-таки искомый предмет, беззастенчиво вывернул его содержимое на пол, воровато похватал странные тряпицы и с неимоверным восторгом ускакал в ванную. Надо полагать, чтобы переодеться.

Время вынужденной скуки я провела с огромной пользой. Всюду совала свой любознательный носик, ворошила резные шкатулки с безделицами, с трудом разбирала шрифты на многочисленных грамотах и карательных приказах, в которых склонялось не меняющееся с годами имя.

Наконец, в комнату вернулся виновник моего обескураженного состояния. Но в каком виде!

— Боже, — ошеломленно вытолкнула я из груди приправленный восхищением воздух. — Невероятно! Музейный экспонат, и только! Признайся честно, ты в этом ходил?

— А как же, миледи! — смиренно исполнил книксен пижон. — Романский князь Церкви, разжалованный в дальнейшем, Леандр Палемон д`Авалос-второй. Кстати, первым тоже был я, но это детали. Нравится? — не без щедрой плеяды бахвальства поинтересовался титулованный самозванец, неспешно кружась на месте для демонстрации красот поразительно сохранившегося костюма.

Тяжелое, облегающее корпус платье (помнится, именно так тогда именовали эквивалент длинного, жестко приталенного пиджака) из плотной материи, на ощупь напоминающей нежнейший бархат. Простроченный золотой нитью силуэт, натуральные костяные пуговицы, изящно орнаментированная петлица, полы, сзади расходящиеся от талии неподвижными складками — мужчины восемнадцатого века не зря прослыли отчаянными модниками. Под верхней частью скрывался жилет, застегнутый на три пуговицы так, чтобы грудь оставалась открытой для выставления напоказ дорогой рубашки и изысканного галстука с объемными оборочками, заколотыми ювелирной брошью. Сама сорочка меньше всего походила на мужскую. Тончайшая ткань, старомодные кружевные манжеты, скрывающие половину кисти, и сливочный цвет награждали носителя этой вещи постыдными для нынешнего общества качествами, такими как робость, чувственность, возвышенность, мечтательность.

Венчал картину белый завитой парик с линейным пробором посредине и идеально круглыми напудренными кудрями у висков, собранный на затылке при помощи атласной ленты в жиденький, но уморительный хвостик.

— Нет слов. Просто нет слов! — упоенно пропищала я, жадно ощупывая руками образчик абсолютно чуждой эры. — Никогда не видела ничего более восхитительного. Вблизи, конечно. В фильмах все это смотрится совершенно по-другому. Не так захватывающе и…

Я запнулась на полуслове и полными ужаса глазами отследила перемещение воздушного гипюра, укрывающего ладонь Лео, в пространстве. Он тянулся к моим губам, воспроизводя между нами электризованный зрительный контакт. Медленно, с задержкой дыхания, в предвосхищении первого пагубного импульса, что образуется при соприкосновении. Обе мои ступни вросли в паркет. Горло пересохло. Язык намертво приклеился к зубам. Биение сердца заложило уши. Я вновь провалилась в тот пугающий вакуум, в котором никогда не существовало ни единого упоминания о Джее. Без надежды выбраться вовремя, пока еще не повторена недавняя ошибка. Но…его обжигающе горячая рука уже легла на мою щеку, обогнула овал лица, подлезла под мочкой уха, опуталась волосами и удовлетворенно замерла на затылке. Я сама придвинулась ближе, словно загипнотизированный питоном кролик, чем спровоцировала вампира на дальнейшие безрассудства. Он наклонился ко мне, испепеляя жаром сладчайшего дыхания, и нежно накрыл губами нервно дернувшийся уголок моих, затем другой, потом подбородок и носогубную впадинку, только чтобы сохранить первенство самого обходительного и ненавязчивого ухажера. Столь странная политика, надо признать, приносила впечатляющие плоды. Спустя миг начинало казаться, что именно я захотела этого, рискнула опробовать на вкус его неторопливые губы, надкусила ломоть не поддающихся осмыслению ощущений. И теперь уже не знаю, что будет правильным, а что нет.

Лео по-прежнему игнорировал мой глупо приоткрытый рот. Сейчас куда больше его интересовала моя шея и то, что находилось под толстой тканью футболки с похабным рисунком. Нет, он не елозил по моему телу руками, но лучше бы происходило именно это. Горячие, полные соблазна и плавящейся неги поцелуи, коими он покрывал материал, постепенно порабощали мыслительный процесс. Я уже не держалась на ногах, а бесславно цеплялась за плечи парня, опускающегося все ниже и ниже. Мурашки, затеявшие миграцию под одеждой, упорно досаждали моим попыткам отодвинуться хоть на пару дюймов. Думается, еще секунда и я…

— Лео! — ну вот, абсолютно напрасное старание пробудить во влюбленном мужчине разум, тем более методом постыдного стона.

— Сикстинская Капелла! Зайчик, лучше помолчи, — очень здраво осадил меня Леандр, — а не то мы оба горько пожалеем о содеянном. Но адские черти, как же я хочу, — необузданно вознес он вверх дрожащие вожделением руки, которым так и не довелось прикоснуться к моей пылающей жаром груди. Я чувствовала их теплоту, казалось, самим сердцем. — Хотя бы раз дотронуться, — не без сожаления признал вампир, зажимая между зубами край моей футболки. — Можно?

Сколько проигрышного отчаяния, страсти и боли было в этом вопросе! Какая холодная тоска поселилась в его загнанном взгляде! Будь я в тысячу раз сдержаннее и в миллион раз преданнее Майнеру, всё равно не посмела бы отказать.

Повторять дважды вымученное 'Д-д-да' не пришлось. Лео осел на колени с видом везунчика, получившего в наследство несметные богатства, и боязливо запустил руку под мою одежду. Я в ужасе зажмурилась и превратилась в соляной столб, от макушки до пола осыпанный морозным инеем. Его ладонь осторожно легла на живот. Нервные окончания у обоих, как нетрудно догадаться, оголились до предела. Мы замерли в ожидании и одновременно перестали дышать.

В звенящем напряжении пролетела секунда-другая, затем я резко отступила назад, а вампир последовал за мной, молниеносно выпрямляясь. В тот же миг за моей спиной оказалась распахнутая настежь дверца исполинского гардероба, а дух вышибло тяжестью навалившегося спереди тела то ли озверевшего, то ли просто утратившего контроль над собой кровопийцы. Однако испугаться или запаниковать я не успела. Губы сковало царственной властью мягкого поцелуя, и припасенные на случай беды мысли разом выветрились из головы. Я ответила ему с огромной охотой, в чем и по сей день не намерена признаваться. Не потому, что испытывала жалость. И не из сострадания, разумеется. Мне хотелось его целовать. Хотелось ощущать давление его пальцев на своих, когда мы жадно цеплялись друг за друга в моменты наивысшего головокружения. Хотелось терпеть эту тягучую боль внутри разбуженных синяков, когда его нос или щека нечаянно тревожили дремлющие раны. Откровенно говоря, я млела рядом с ним, потому что каким бы нежным и ласковым не был Майнер, он никогда не вел себя со мной так. Он не давал мне этого искрометного ощущения легкости, возвышенности над людскими толпами, планирования над океанскими просторами…

Во всем, что делал Лео, чувствовалась страсть, но совсем иного толка. Не темная, разжигающая и пленяющая, а хрупкая, невесомая и тающая. Впрочем, боюсь мой лексический запас слишком скуден для образной передачи всего происходящего. Скажу лишь одно, вкус этого поцелуя я сохраню на своих губах на всю оставшуюся жизнь и, даже находясь на смертном одре, сумею вспомнить, какое главенствующее место занимала в мертво-живом сердце Лео.

Прекратилось это нескоро. Когда мою грудь сдавил пылающий обруч нехватки воздуха, парень отодвинулся на ничтожное расстояние и ликующе взялся забавляться. То чмокал немеющие всей поверхностью губы, то щекотал их самым кончиком языка или терся о них носом. Трогательно и безобидно, как в безнадежно далеком детстве. Поэтому на первых парах коварный стыд забыл о моем существовании. Но стоило открыть глаза, и сказка рухнула, подобно выстроенному на зыбучих песках воздушному замку.

Что я делаю? Господи, что?

— Лапуля, ты чего? — недоуменно шарахнулся вампир в сторону в тот же миг, как пересеклись наши диаметральные взгляды. Я таращилась на него с ужасом, он — с неискоренимой смешинкой, купающейся в океане темно-карей радужки. — Нет-нет, май дарлинг, не так быстро! — в который раз обернулась провалом по всем фронтам моя решительная попытка убежать от проблем. — Никак о добром молодце Габсбурге вспомнила, совестно стало, да? А ты смекни, не приходилось ли ему когда-нибудь причинять тебе боль? Большую такую! От измены! Освежила мозг? С чем тебя и поздравляю. Дальше слушай меня двумя ушами. Плевать я хотел, что тебе там почудилось или привиделось! Еще с утреца я тебя приворотным зельем опоил, до обеда целовал и силой отвечать заставлял. Твоя вина только в том, что нахрапистому мужику отпор дать не сумела. Видно, мой гормон куда мощнее твоей скромной девичьей чести. Пережевала? Теперь проглоти и катись на все четыре стороны, затрахала меня роль Джина на любые случаи жизни, — пока я с огромным опозданием от расписания осмысливала едкую речь, варвар Лео грозно расталкивал ногами чемоданы, расчищая себе дорогу к кровати, и продолжал бубнить лишь одному ему доступные проклятия и желчные оскорбления.

— Лео, — вполовину громче положенного рискнула я выкорчевать нанесенную обиду, — не обижайся, пожалуйста. Дело ведь не в тебе, просто я такая…

— …дура набитая! — по велению ядовитой души перебил он меня, обессилено проваливаясь головой в подушки. — Клиническая идиотка, каких свет не видывал! И только посмей надуться, киса! На правду, какой бы отвратительной она ни была, не обижаются!

— Не примну воспользоваться твоей мудростью в следующий раз! А сейчас ради смеха сделаю исключение! — в два счета воспламенилась я изнутри, наперегонки с ветром бросаясь к входной двери. Пусть у меня нет ни денег, ни нормальной одежды, ни даже мобильного телефона, зато изрядная доля самоуважения однозначно присутствует. — Я была о тебе гораздо более высокого мнения, и напрасно! Ты всё та же свинья, что и прежде! Зажравшийся кабан с несоразмерной самооценкой! — на последнем издыхании проорала я, пинком ноги обеспечивая себе выход из спальни.

— Курица! — полетело мне в спину. — Пустоголовая индюшка, которая…которая, — захлебнулся мерзавец потоком ругательств, однако быстро совладал со скудностью воображения. — Вот и катись к дьяволу, соплячка! Вон из моей кварти… — недосказанный слог разбился об отрезвляющий хлопок двери, так и не достигнув своего адресата.

Я пулей выскочила на открытую лестницу, овивающую дом с западной стороны, и побежала по узкому проходу, пряча изуродованное лицо за завесой волос, кутая вмиг продрогшее до костей тело в жалкие клочки футболки, беспощадно отбивая босые ступни о всяческий хлам, что покрывал пол. Бутылки, битые стекла, старые велосипедные колеса, палки какие-то — местные постояльцы не слишком-то утруждали себя заботой о территории. Впрочем, мои мучения продлились недолго. У первого же лестничного пролета мне повстречался сгорбившийся сквернослов, восседающий на верхних ступеньках с донельзя разнесчастной физиономией. Парик с буклями валялся у его ног, а сверху пристроился забавный галстук с оборочками.

— Прости меня, маленький! — подозрительно прытко одумался Лео, внезапно набрасываясь на мои колени с удушающими объятиями, если только так можно выразиться. — Знаю, я подонок, тварь и ублюдок, не заслуживающий прощения. И хрен на него! Только вернись, ладно?

К сожалению, в этой пьесе абсурда мне была отведена ничтожно крохотная роль, притом без права голоса. Покончив с кургузыми извинениями, вампир подхватил меня на руки, играючись закинул на плечо и через минуту как ни в чем не бывало свалил на кровать, после чего усердно запеленал в колючее шерстяное одеяло, сполз на пол, уронил повинную голову на край матраца и вымученно приподнял завесу тайны над причинами своего чудовищного поведения.

— Габсбург, — шутка ли, что его объяснение в точности совпадало с моим взглядом на ситуацию? — Я начисто теряю соображение, когда ты думаешь или говоришь о нем. И с этим невозможно бороться, хотя следовало бы. Понимаешь, ревность такая зловредная штуковина. Вроде и видишь себя со стороны, а рот уже ничем не заткнуть. Я не считаю тебя дурочкой, честно.

— Как тогда насчет курицы и индюшки? — презрительно сузила я глаза, пряча за веками отблески причиненного унижения.

— Нет, нет и еще тысячу раз нет! — обескуражено отнял он всклоченную шевелюру от каркаса кровати. — Ты лучшая! Да разрази меня гром на этом самом месте, если я хоть однажды в действительности подумал о тебе плохо! Зай, прости поросёнка, пожалуйста! Впредь я буду самой хорошей, ласковой и доброжелательной хрюшкой на планете! — заискивающе вглядываясь в мою изменчивую маску суровости, завилял крученым хвостиком Лео. Я по мере сил сохраняла непреклонность, но, наткнувшись на широко распахнутые, по щенячьи преданные глаза, растаяла, выпуталась из плена одеял и осторожно, всего лишь одной рукой, приобняла негодника за шею, украдкой целуя нежный пушок его темных волос. — Хочешь, отрежь мне язык! Ох, и надоел же он за три сотни лет, ей Богу! Все беды сплошняком идут от него…

Я шикнула на баламута, призывая его к одухотворенной тишине, перетянула крепко сбитую кладезь мускулатуры за плечи на постель и с неким рвущим сердце на неровные куски чувством устроила буйную голову на своей груди. Если попробовать облечь в слова мои ощущения, то в тот момент я вдруг почувствовала себя взрослой и мудрой женщиной, вынужденной нянчить большого по росту, но маленького по уму детеныша. Такая крепко сидящая под кожей игла, которую я назвала бы не иначе, как материнским инстинктом.

Время бесследно растворилось в молчании. Золотые просветы на сдвинутых портьерах испарились, прихватив с собою и размытые очертания теней. Потолок украсили багровые отблески заката. Я перевела взгляд на свое плечо, затекшее от беспрерывного контакта со щекой вампира, встретилась с двумя захмелевшими от счастья угольками, что сияли на болезненно бледном лице, и смущенно отвернулась.

Первым, как ни странно, запротестовал мой желудок. Изданный им львиный рев более походил на крайнюю степень возмущения, нежели скромное напоминание о давно минувшем обеденном часе. Парень мгновенно встрепенулся, слетел с постели, вмиг исчез за дверью, тут же вернулся обратно, запрыгнул на матрац поверх моих блаженно вытянутых ног и наклонился к лицу, заслоняя собой целый мир, опутывая мраком столь далекий и призрачный образ, который я воссоздавала в памяти в тот момент. И вот его губы опять на моих. Сухие и холодные. Пожалуй, чересчур холодные.

Явный контраст температур заставил меня отказаться от искушения быть съеденной заживо недремлющей совестью. Я отодвинулась, протестующее глянула на Леандра и в диком волнении прижала ладонь к его щеке. Слава Богу, теплая. Чего не скажешь о второй половине лица, к которой я в порыве облегчения посмела приникнуть.

— Лео! — пересек округу панический вопль.

— Астрид! — чуточку зло проорал вампир мне в ухо. — Перекличка окончена?

— Ты холоден, как лед, — с трудом пояснила я предпосылки своего нечеловеческого испуга. И путано растолковала хмурому взору суть наблюдений. — Та щека, что лежала на мне, теплая, а другая на ощупь напоминает мрамор, как и губы, руки, — большим пальцем коснулась я мнущей наволочку подле моей головы ладони.

— Тоже мне, беда, — надменно фыркнул парень, будто сбежавший из морозильной камеры в состоянии полярного окоченения. — Сейчас пропущу стаканчик крови, и все войдет в норму. Смею напомнить, не тебе одной требуется трехразовое питание. Поэтому рысью к столу! — в приказном порядке избавился он от моего недоверчивого взора и меланхолично поплелся следом. — И будь добра, прекрати визжать по каждому поводу. От этих твоих неиссякаемых эмоций у меня разыгрывается морская болезнь.

Я смиренно приняла на заметку справедливый упрек и вскарабкалась на высокий стул. Лео обошел стойку, распахнул дверцу под завязку набитого вкусностями холодильника, вынул оттуда два картонных пакета и поочередно наполнил их содержимым стаканы. Мне достался высокий бокал с мутно розовой жидкостью (любимый грейпфрутовый сок). Хозяин квартиры жадно влил в себя тройную порцию гадости, отдаленно смахивающей на томатный сок, только гуще, алее и без кусочков мякоти, после чего приступил к хлопотным приготовлениям совместного обеда. Отправил на подогрев в духовку огромное блюдо с индейкой, сунул в микроволновку тарелку с картофельным пюре, водрузил на столешницу две салатницы с нарезанными овощами и откупорил бутылку десертного вина. По окончании всех манипуляций, когда перед носом очутилось блюдце с ароматным пластом белого мяса, утопающем в сливочно-белой массе, приправленном зеленым горошком, я позволила себе удивиться.

— Ты разве не смотрела на календарь? — весело уточнил пришедший в благостное расположение вампир, взбираясь на соседнее сиденье. — День Благодарения на носу! Грех не отметить такой праздник. Итак, не хочешь поделиться с общественностью списком благодарностей? — я ошеломленно помотала головой, выражая несогласие. — Тогда я выступлю за тебя. В общем, благодарю провидение за этот день и час. За возможность побыть наедине с любимым вампиром. И за его нескончаемое терпение, потому что никто другой не стал бы сносить мои мерзкие выходки на протяжении столь долгого времени.

Протестовать показалось мне бессмысленным. Тем более что продолжение короткой речи начисто отбило охоту подключать к делу дрожащий рыданиями голос.

— А теперь пару слов добавлю от себя, если ты не против, булочка. — Лео наполнил бокалы рубиновым напитком и возвысился над столом, легко балансируя на ненадежных опорках стула. — Я благодарен тебе, Астрид. Ты многому меня научила, на многое раскрыла глаза. Но главное, ты подарила чувство, которое не даст мне полностью исчезнуть. Я останусь здесь, — указал он оттопыренным у ножки фужера мизинцем на мою грудь, — хоть ты этого и не желаешь признавать. Твое счастье, любимая!

На последнем слове я ощутила дурноту и быстро запрятала залитые влагой щеки в разворот тканевой салфетки. Парень, нарочно не замечающий моего убитого вида, опустился обратно на сиденье и с оживлением принялся поглощать угощение. Спустя минуту к нему присоединилась и я.

Остаток вечера до прихода Джея затерялся в памяти среди груды покореженных обломков. Мы развлекались, смеялись, пусть и не совсем от души, шутили, в порыве ребячества даже разрисовали друг другу лица гуашью, а после взялись за суетливое устроение внепланового Рождества.

Таким образом гостиная обзавелась гирляндами, пушистой искусственной елью с увешанными разноцветными шарами ветками, изображенным на холсте очагом за неимением более удачного аналога и прочими атрибутами всеми любимого праздника.

За стол, ломящийся от обилия ресторанных изысков, усаживались трое: я, подпортившая трогательную окраску лица недавним потоком слез облегчения; Лео с потухшей при появлении друга улыбкой, ничуть не растерявший бравый задор; и Джей, раскрасневшийся после ванной, облаченный в узкую для столь широких плеч рубашку и неподходящие по размеру штаны, едва прикрывающие щиколотки.

Второй за сегодняшний день тост хлебосольного хозяина сразил меня наповал. Я худо-бедно проглотила горечь от слов, адресованных Майнеру, но со следующим спитчем не справилась.

— Главное приобретение этого года, — не сводя с меня пытливого взгляда, с гордостью возвестил Лео. Джей, стоящий рядом, крепче сдавил пальцами хрупкую ножку бокала. — Вердж, зачехли ушки на пару минут. Я не собираюсь будить в тебе зверя, — рассудительно посоветовал глашатай ревнивому приятелю, что тот воспринял с нескрываемой радостью, опустошил чарку и плюхнулся на пол, блаженно прислоняя спину к дивану и обхватывая голову руками. — О моих чувствах тебе известно, крошка, — вновь сосредоточился на мне пышущий серьезностью вампир. — Жаль, что не удалось добиться взаимности, но такова уж твоя в доску правильная натура. — Я потупила глаза и попыталась согнать с лица обжегшую щеки краску. — А теперь начистоту, Габсбург больше не подслушивает. Заранее извиняюсь за сбивчивость, впервые в жизни мне трудно говорить, да и вообще не хочется этого делать, если честно. Куда приятнее было бы поцеловать тебя, чем распинаться в эпитетах, но…Короче, прелесть моя, будь счастлива. Со своим Джеем или кем другим, хотя какое там! Именно с ним тебе и впрямь будет хорошо. Только не позволяй ему собой помыкать. Не давай поблажек. Никогда больше не прощай то, что не следует. Держись особняком, настаивай, колоти посуду, борись за себя и слушай сердце. Оно всегда подскажет, что ты самая лучшая, несказанно красивая, страстно желанная и неповторимая. Помни об этом. Никогда не забывай.

Не знаю, кому на небесах я успела так опрометчиво насолить. Однако ниспосланные выше испытания с каждой секундой становились все труднее. В моей разверстой груди уже не осталось цельного фрагмента. Всё сыпалось, догорало дотла, уничтожалось невидимым ветром и иссыхало. Бедное сердце надувалось болью, словно прочный воздушный шарик, и вот-вот грозилось лопнуть.

Толику утешения принесло явившееся на подмогу плечо Джея, которое я за время отсутствия Лео умудрилась залить океаном слез. Затем следующий шок, еще сильнее предыдущего. Мой рождественский подарок. Увесистая металлическая коробка из-под дорогого французского печенья. За расписанной пальмами и песчаными островками крышкой притаились несметные богатства. Купчие на квартиры, дома, автомобили, кипы акций, облигаций и векселей. В плотном бумажном конверте обнаружились кредитные карты, пожалуй, всех банков мира. Но ничто из перечисленного так ранило мою душу, как обнаруженные на самом дне шнурки. Две нитяных ленты с пластмассовыми наконечниками на концах. Кислотно-желтая и ядовито-зеленая. Я незаметно для мужчин вытянула их из сундучка с сокровищами, покрутила перед глазами и обвязала вокруг правого запястья, намереваясь носить как заговоренный талисман на удачу.

'В память о Лео', - пришла на ум обоюдоострая мысль, которую я с шипением отогнала прочь, а после с неизгладимой грустью присоединилась к лихому канадскому ту-степу.

Утро следующего дня

Спать до обеда постепенно вошло у меня в привычку. Вот и сегодняшний день не стал исключением из скверного правила. Солнце за окном давно взобралось над облысевшими кронами деревьев, когда я открыла глаза и резко сощурилась от необычайно яркого света, льющегося сквозь начищенные до блеска стекла. В голове было на удивление свежо, поэтому обошлось без глупых происшествий. Я не испугалась, наткнувшись взглядом на малознакомые предметы интерьера, не запаниковала, обнаружив себя в чужой постели, и даже не ринулась наутек, повстречав на соседней подушке всклоченную голову, к которой, вот уж наказание, непременно прилагались сальная ухмылка вкупе с прожорливым взглядом вышедшего на охоту тигра.

— Ааа! — внезапно оглушил меня воплем прирожденный наглец.

Я вздрогнула от неожиданности и едва не свалилась на пол при виде широченной глотки с завидным диапазоном частот.

— Ты чего? — изумленно вымолвила я, подтягивая одеяло к самому носу.

— Приветствую тебя, — вдоволь поиздевавшись над несчастными гландами, вампир решил прибегнуть к более смирным интонациям. — Ровно так же, как ты меня вчера встретила. Или не помнишь?

Довольно хамский вопрос не удостоился внимания. Памятуя о присутствии Джея, в особенности о его легендарной ревностности, я убедилась в наличии одежды, коей служила длинная футболка и подвязанные веревочкой клетчатые пижамные штаны, и радостно потрусила в ванную. Синяки и одутловатости на лице за время отдыха претерпели ничтожные изменения. Сквозь зеркало на меня уставилась запойная алкоголичка со сливовым носом, раздутыми бровями и невнятными щеками, плавно перетекающими в более изящную линию шеи. К тому же от бесконечного потока слез покраснели белки глазных яблок и отекли веки, что придавало моему малопривлекательному облику вящий акцент уродства. Посему чистить зубы я стала, стоя к раковине спиной. Авось воскреснет надежда на хорошее настроение.

К концу утренних процедур в уборную ввалился сияющий Лео.

— Надень, пожалуйста, это, — хитро улыбнулся он, аккуратно водружая на сушку для белья горстку плечиков. — Потом позавтракай и спускайся вниз. Я буду ждать тебя в гараже.

И исчез, будто его и не было, невежливо позволив мне изнывать от любопытства и недоумения. Пришлось натягивать на себя предложенные вещи, идеально севшие на фигуре. Нежная на ощупь маечка голубого оттенка прилагалась к темно-синему спортивному костюму с широкими штанами и обилием накладных карманов на декоративных замках и теплой курткой с кожаными вставками на воротнике, манжетах и локтях. У двери в прихожей нашлась удобная пара кроссовок на низкой подошве. Предусмотрительно оставленные в обуви носки окончательно растрогали мою восприимчивость. До чего же он все-таки милый!

Положенные жженые тосты, щедро обмазанные приторно-сладким джемом, я проглотила, не жуя, запила горелки стаканом молока и опрометью выбежала из квартиры.

В воротах гаража меня встретили сразу две пугающие новости. Во-первых, Джей ночью 'скрутил удочки', как выразился его преданный друг, без всяких объяснений. Во-вторых, впереди меня ждет сногсшибательная поездка, буквально нашпигованная изнутри адреналином, потому что ехать предлагалось на…квадах.

Этим загадочным словом Лео обозвал жуткую помесь газонокосилки, трактора и мотоцикла, виднеющуюся за его по-детски восторженным лицом аж в двух экземплярах. Неуклюжие конструкции с четырьмя колесами и металлическими рамами неизвестного назначения вызвали у меня бóльшее опасение, нежели странное исчезновение любимого мужчины. Однако даже этот обоснованный страх испарился при столкновении с мыслью о том, что сначала нам необходимо добраться до трассы на ревущем подобии джипа. Точнее ни о каком 'подобии' речь и не заходила. За спиной парня насуплено пристроился самый настоящий крайслеровский (производное от названия выпускающей фирмы — 'Крайслер' — прим. автора) Jeep в стильном серебристом корпусе. Мощный, брутальный, технически крепко сложенный, до зубов вооруженный всем необходимым внедорожным арсеналом и попросту ужасный он произвел на меня двоякое впечатление. С одной стороны, я никогда не принадлежала к когорте людей, вроде Лео, не тянулась к сомнительным приключениям, не рисковала жизнью без строгой надобности, не рвалась покорять альпийские вершины. С другой, упорство мне и впрямь не занимать, а свобода — явно моя стихия. Меж тем от автомобиля буквально веяло амбициями. Он таращился на меня своими большими фарами и будто спрашивал, готова ли я бросить вызов суровым мужским сложностям. Разумеется!

Очутиться внутри оказалось не так-то просто. Проектировщики при создании этого монстра явно не рассчитывали на кого-то, столь же коротконогого и неспортивного, как смехотворно упрямая Астрид, поэтому без жертв не обошлось. Для начала я едва не прищемила себе палец, затем по неосторожности зарядила ногой в грудь вызвавшегося на помощь Леандра, после чего успокоилась и расслабленно развалилась в комфортабельном кресле. Владелец стального чудища утрамбовал в багажник желтый квад, выгнал своего питомца из гаража, ловко и, будем надеяться, надежно прикрепил к крыше второго четырехколесного собрата, но с ярко-красными крыльями, и торжественно занял водительское место.

До туманного пункта назначения добирались долго, однако я ничуть не ощутила течения времени за стрекочущей болтовней истинного мастера ораторского дела. До сих пор не понимаю, как ему удается сохранять лицо даже в гнетуще мрачных ситуациях? Ни тени грусти в озорно блестящих весельем глаз, ни единой притворной улыбки, ни намека на идущие на спад интонации. Лео был бесконечно счастлив, хоть внешность постепенно свидетельствовала об обратном. Я заметила разломившую уродливый шрам надвое морщинку, возникающую на лбу всякий раз, когда на особо крутых виражах приходилось до упора выкручивать руль. Или ежеминутную привычку то расстегивать почти идентичную моей куртку до середины груди, то застегивать до подбородка. Не укрылись от моего внимания и синюшные ногти, венчающие белесые паучьи пальцы. Ему стало хуже. Гораздо хуже, на мой взгляд.

Впрочем, о самочувствии лгунишку спрашивать бесполезно. Правды от него все равно не добьешься. Поэтому я аккуратно накрыла ладонью его словно исхудавшую за ночь кисть, чуть не вздрогнула от восприятия замогильного холода и с натянутой улыбкой на устах уставилась на дорогу. Лео хмыкнул, подтянул мою руку к потрескавшимся, шершавым на ощупь губам и оставил на коже студеный поцелуй.

По прибытии мы, точно по команде старт, выпрыгнули из салона (притом некоторые из нас приземлились не слишком удачно) и приступили к обстоятельным приготовлениям. Лео споро вызволил квадроциклы, достал с заднего сиденья защитное снаряжение, прихваченное специально меня. Оттуда же появилась на свет и невразумительная конструкция из алюминиевых стержней, тонких труб и белого полотнища с аршинной надписью, которую я так и не сумела прочитать в сложенном виде. Из всего этого он за секунды соорудил огромный стяг, перекочевавший в крепление на борту его алого мотовездехода. Мне, само собой, достался желтый.

Инструкции по эксплуатации вверенного транспорта я получила еще в машине, а посему нетерпеливо оседлала пугающий агрегат, быстренько опробовала пальцами малочисленные рычажки и восторженно окинула глазами горизонт. Бескрайняя равнина, окаймленная трассой, что простиралась далеко за спиной, и лазурным небом. Безлюдная, абсолютно дикая территория, ничем не напоминающая о цивилизации. Здесь не было назойливых линий электропередач. Не шумели поезда, движущиеся по обегающим округу железнодорожным путям. Не кружили на бреющем полете птицы. Мы угодили на край света. Вдвоем. Нарочно. Чтобы забыться, перебросить через плечо проблемы, звонко и необузданно рассмеяться в лицо невзгодам и окунуться в иной мир, полный новых побед и приобретений.

Я первой сорвалась с места, пробуя на вкус каждую незначительную мелочь. Хватала ртом радушные порывы свежего, пахнущего хвоей ветра. С удовольствием вслушивалась в звук раздувающейся на спине куртки. Отделяла собственный крик бодрящего восторга от урчания громкого, хоть и не слишком мощного двигателя. И без остатка отдавалась каждой минуте и мгновению.

Лео зорко отследил мой тренировочный круг и не удержался от искушения подпортить мне удовольствие жутко брюзгливыми нотациями.

— Отлично, котик, — для галочки ввернул он, когда я по его команде вернулась к финишной прямой. — Но не без ошибок. Во-первых, чего ты сидишь, как приклеенная? Расслабь мышцы, избавься от напряжения, позволь телу насладиться ездой! На кваде нельзя разваливаться, как в любимом бабушкином кресле! Будь живой, двигайся! Здесь тебе не асфальтированная трасса. Кочки, ямочки, 'волны', все атрибуты природы на месте! Так вот их стоит преодолевать без страха. Почувствуй квад и сама все поймешь. Передние колеса отрываются от земли? Подними очаровательную попку, согни колени, словно две пружины, расставь локти и налегай вперед, чтобы сбалансировать квадроцикл. Если наоборот, приподнимается задняя ось, делай то же самое, только теперь уже отклоняйся назад. Попробуй, — я изобразила требуемое и с легким сердцем уселась обратно на сиденье, жадно поглощая дальнейшие указания. — Во-вторых, куда ты смотришь?

— Глупый вопрос, — обиженно буркнула я, волей случая влезая в шкуру нерадивой ученицы, — вперед, конечно. А надо глазеть по сторонам? Выискивать светофоры?

— Грубая ошибка девчонок-новичков, — больно цапнул меня за живое кровопийца. — Смотреть нужно не вперед, а вдаль. — Великолепная формулировка! Как будто вперед — это вовсе даже не вдаль! — Суть этого в том, чтобы научиться просчитывать траекторию движения и оценивать препятствия. Ну и в-третьих, куда поворачиваешь, туда и наклоняешься. А то ты вообще неизвестно, о чем думаешь, когда входишь в вираж!

Вот зануда! Сейчас поглядим, кто тут девчонка-новичок с мыслями набекрень!

Горя возмущением, я до упора вдавила большим пальцем рычажок газа и со всего опора рванула вперед, не забывая при этом применять на практике полученные советы. Очень скоро мной овладело обещанное еще в машине чувство уверенности. Казалось, будто я с детства приучена рассекать огрубевшие стебли лежалой травы четырьмя широкими колесами. Квад отзывчиво исполнял любое мое желание, а тело постепенно подстроилось под его лихой ритм. Ни кочки, ни валуны отныне не представляли собой опасности. Об азах равновесия я и вовсе позабыла, поэтому вскорости обратила внимание на виртуозные трюкачества Лео. Его соратник, конечно же, оказался не в пример скоростнее моего. Покуда я неслась к горизонту на максимально возможных шестидесяти километрах в час, квадроцикл вампира рассекал воздух как минимум в полтора раза быстрее.

С небольшим опозданием я обратила внимание на знамя, горделиво развевающееся по правую руку от парня. 'Ты — моя Вселенная', - складывалось из рукописных красных букв, не совсем аккуратных, местами размазанных, порой налезающих на соседа. Оборотная сторона транспаранта гласила следующее: 'Подпись: твой безголовый Космос'. Прочтя это, я дрожащими пальцами вцепилась в тормоз. Четырехколесный байк услужливо замер посреди заброшенно поля. Я сняла шлем, отлепила от лица наэлектризованные пряди волос и пустыми глазами окинула мертвую округу.

Выходит, тот браслет, подаренный на день рождения, не был случайным. Уже тогда Лео пытался рассказать мне о своих чувствах, а я так ничего и не поняла.

— Все нормально? — жужжащий шум мотора приглушил ликующие нотки в голосе лихого гонщика, который только что вырулил из-за моей спины и любопытно остановился сбоку.

— Да, просто отдыхаю, — притворно-радостно провопила я, водружая шлем на прежнее место. — Ну, что, на перегонки?

— Несомненно! Готовься проиграть, конфетка! — бросил через плечо хвастун, устремляя квад к безоговорочному пьедесталу первенства.

Меня охватила спортивная злость, и хоть не удалось первой сорвать воображаемую финишную ленту, безнадежного отставания все же не произошло. Лео вынужденно признал, что я способная ученица и достойный соперник.

Грустить не приходилось до самого вечера. Мы без устали соревновались друг с другом, затевали различные игры, вроде захвата флага, защиты базы (с использованием того же самого флага), устраивали эстафеты и скоростные поединки. Д`Авалос даже показал мне несколько трюков, правда, лично пробовать их на практике запретил.

Ближе к вечеру голод и жажда напомнили о себе, и из недр джипа будто по мановению волшебной палочки показались клетчатое одеяльце, укрывшее сломленные стебли сухой травы, плетеный походный сундучок со съестным и термос, наполненный обжигающим губы мятным чаем. Три бутерброда из ужасающе огромных кусков хлеба и не менее гигантских пластов ветчины стали для моего съежившегося желудка достоверным эквивалентом простого человеческого счастья. Проглотив их, я с интересом уставилась на парня, вливающего в себя вторую по счету коробку с соком.

— А что внутри? — без всякой задней мысли спросила я, припоминая, что последние два дня Лео отказывался от обычной еды в пользу этих картонных пакетов.

— Кровь, — оторвался он от вспоротого зубами краешка, — не очищенная.

— Ясно, — непроизвольно поежилась я, отнимая ото рта шоколадный батончик. — Должно быть, вкусная, раз ты столько ее употребляешь.

— Отвратительная, — не согласился Лео, тоскливо сминая ладонью опустевшую тару. — К тому, что она холодная еще можно привыкнуть, тогда как кислый привкус…бе-е! Ее специально отравляют консервантами, чтобы не сворачивалась. А они сильно влияют на качество.

— Как ты себя чувствуешь? — топорно сменила я неудачно выбранную тему. — Только честно ответь, пожалуйста!

— А как чувствуют себя ходячие мертвецы? — не возымел эффекта мой молитвенный возглас. Вампир вырвал из моих рук вскрытую шоколадку, отвел взгляд в сторону и с отсутствующим видом принялся поедать орехово-карамельное лакомство, лениво орудуя челюстями. — Хотя тут не на что жаловаться. Главное не то, что творится снаружи, а то, что происходит внутри. Мне хорошо с тобой. И я рад, что ты до сих пор ни разу не попросилась домой.

Договорив, он выбросил обертку, и ее подхватил налетевший порыв ветра. Шуршащая бумажка воспарила ввысь, покружила над нашими головами, словно прощаясь, и ринулась к земле. Она выглядела такой одинокой и несчастной, когда невольно перекатывалась от одной кочки к другой, что я выпотрошила оставшиеся батончики из упаковки, собрала фантики на ладонь и послала их вдогонку за предшественницей. Лео, глядя на мои чудачества, заливисто расхохотался.

— До чего же ты ненормальная! — потрепал он меня по макушке, придвигаясь ближе.

— Я знаю, но не так уж это и плохо, быть непохожей на остальных.

— Это просто отлично, лапочка. Просто отлично!

Я прижалась щекой к его плечу и мечтательно закрыла глаза. Правое запястье грело усиливающееся с каждой минутой тепло разноцветных шнурков. Шею потревожил могильный холод ласковых пальцев вампира. Сердце обливалось кровавыми слезами. Душу постепенно испещряли шипы надвигающейся разлуки. Но я не плакала, потому что отчетливо слышала, как порхающие невдалеке обертки от шоколада резвятся друг с другом. Отныне они не одиноки. И я никогда не почувствую себя брошенной, покуда память о сегодняшнем дне хранится в глубинах подсознания.

Вечер второго дня

Мы вернулись в квартиру затемно, скинули в прихожей тяжеловесную амуницию из плотных, не страшащихся самого лютого холода курток и еле добрались до дивана. С упоением проведенный день измотал не только меня. Лео тоже передвигался с черепашьей скоростью, и каждый шаг отражался на его лице такой мукой, что я чудом удержалась от ненужных вопросов.

Не разуваясь, он поплел в гостиную, рухнул в объятия мягких подушек, блаженно откинул голову на спинку, немощно расставил руки по бокам и надолго погрузился в сводящее с ума молчание. Я испуганно присела рядом и ради собственного успокоения принялась рассматривать землисто-серую кожу щек на предмет ободряющих признаков, которых не было и в помине. Размашистые синие круги под глазами, заострившийся нос, обнаженные скулы, обтянутые тончайшей кожей, и проступившие на поверхности капилляры вряд ли могли считаться предвестниками отсутствия боли. И я решилась на отчаянный поступок.

— Ты хочешь моей крови? — убиенным голосом проскрежетала я, кажется, окончательно забывая о том, что Джей, не объяснившись, исчез, что по сию пору не возвратился, что не позвонил, что с ним, возможно, приключилась беда. Ни разу не вспомнила я и о родителях, которые, небось, переживали за участь пустоголовой дочери, беспокоились за нее. Куда больше меня интересовало самочувствие Леандра, по сути абсолютно постороннего парня.

— Только полученной в процессе отменного секса, — криво усмехнулся болтун, по-прежнему не меняющий формулировки своих скабрезных шуточек.

— Я серьезно!

— Поверь, пупсик, я тоже! — Он хитро приоткрыл один глаз, покосился на меня и уверенно добавил. — Не поможет. Твоя кровь мне ничем не поможет, рыбка. Я просто устал. Дай мне десять минут, и всё будет в ажуре. Обещаю. Кстати, ты знаешь, что всю сегодняшнюю ночь я дрых без задних ног! Впервые за триста лет выспался, как настоящий человек. И во сне всё время вспоминал цвет твоих губ. Ни у кого в мире больше нет такого, это я тебе как эксперт говорю. Такие красивые, сладкие, нежные, — Лео подтянул меня за локоть к себе и принялся заворожено обводить пальцами предмет разговора. Я смутилась и попробовала отодвинуться, однако противопоставить нечто весомое ослиному упрямству так и не удалось. — Как бы я хотел хоть на пару часов влезть в шкуру Габсбурга, чтобы услышать идиотское 'Я люблю тебя', которое ты постоянно ему твердишь. Чтобы не мучить тебя больше этими потугами совести о якобы измене. Чтобы любить сильнее, чем кто-либо, заботиться лучше, чем о ком-либо и…

Я не поняла, что помешало ему закончить мысль, но едва ли удержалась от облегченного вздоха. Непередаваемо гадкое ощущение, доложу я вам! Невыносимая ситуация, когда на каждое признание так и подмывает ответить взаимностью. Не по велению запутавшегося сердца, нет, а потому что изнутри рвется желание дать ему всё, подарить что-то взамен этих режущих запястье шнурков, соорудить ответное знамя с тысячами правдивых надписей! Без увиливаний и потупленного взгляда сказать, что я люблю его, втайне лелея надежду на улучшение скверного состояния. Поведать миру о том, как дорог и далеко небезразличен мне этот оболтус. Быть может, тогда его боль угаснет…

— Тс-с! — в обход моих размышлений зашипел Лео, не спускающий мгновенно вспыхнувших радужным фейерверком глаз с двери. — Ни звука, кошечка. Если вдруг постучатся, сделаем вид, что нас нет дома.

Я испугалась не на шутку, уловив сбивчивый топот множества ног, летящий из-за стены. Грузная поступь мужских ботинок перемежалась с суетливым цоканьем тоненьких каблучков. Незримые гости стремительными тенями преодолели занавешенное окно и замерли у нашего порога. Один удар, имитирующий вежливый стук, хотя по звучанию он больше походил на падение молота на наковальню, и моя храбрость похвально ускакала в пятки.

— Я тебя умоляю, — рассерженно осадил женский голос блюстителя приличий, после чего несчастная дверь задрожала под чьим-то натиском и секундой позже впустила в прихожую бравую троицу.

Во главе ее стояла воинственная девица, ростом чуть пониже меня. Раскрасневшееся лицо в комплекте со всклоченными темно-каштановыми волосами придавали ей сумасшедший вид, а картинно заломленные руки и сокращающаяся от резких вдохов грудь лишь усиливали первое впечатление. Шумно шмыгнув распухшим носом, она пущенной стрелой ринулась вперед, надо заметить, прямо на меня, отпихнула попавшееся на пути препятствие в виде хлипкого журнального столика и в порыве не нуждающегося в представлении бешенства припала на колени перед…Лео. Я не успела ничего предпринять прежде, чем эта своевольная барышня ткнулась лицом в живот вампира и трубно разрыдалась. Так жалостливо и безнадежно, что всё во мне прониклось сочувствием к ее несметной боли.

— Лео, этакий ты засранец, какого черта! Какого черта, я спрашиваю! Какого? Ты что же сделал, паразит? Ты обо мне, обо мне, скотина, подумал? Хоть раз вспомнил? Как я тебя ненавижу, боже! Как ненавижу! Всю дорогу я только и делала, что строила планы, с каким удовольствием буду тебя убивать! Ничтожество! Негодяй! Мерзавец! — билась в истерике тронувшаяся умом дамочка, предпочитающая отбивать кулаки не об измученное тело Леандра, как мне подумалось со страхом, а о диванные подушки.

Я вконец растерялась и в поисках ответов оглянулась на входную дверь, у которой в немом трауре застряли двое мужчин. Один из них, самой макушкой дотягивающий до плеча другого, показался мне смутно знакомым. Вспугнутый хаос волос, смазливые, хоть и не лишенные мужественности, черты лица, подчеркнуто неряшливый выбор одежды. Серая футболка из сетчатой ткани в сочетании с жилетом из искусственной черной кожи, еще куда не шло, но вот потертые штаны, от бедра до лодыжки увитые пряжками от ремней, и вульгарные ботинки с металлическими пластинами на месте язычка, кажется, Нью Роки (New Rock), смотрелись вопиюще безвкусно. Тот же Лео, к слову, одевался не в пример удачнее. Второго юношу я узнала моментально и, испустив раненый вопль, живо повисла у него на плечах.

— Джей! — тихо прошептала я, отогревая заледеневшие косточки в жарком кольце его рук.

— Привет, моя сладкая, — сдержанно поприветствовал меня его шелестящий голос, наполненный той бархатной хрипотцой, по которой я несказанно истосковалась. — Прости, что уехал, не предупредив. На это не было времени. Я должен…

— Всё хорошо, — сильнее жалась я к его груди. — Теперь всё будет хорошо.

— Эй, малышка, полегче! Я тоже по тебе скучал и все дела, но нельзя ли повременить с пылкой страстью? Мне неуютно раздеваться при свидетелях, — на всю квартиру завопил пришедший в чувство Лео, вступая в неравную схватку с руками девушки, что с бульдожьей сноровкой уцепились за пуговицы его полосатой рубашки. — Неси меня в спальню, тигрица! Там и продолжим!

Я изумленно вывернула шею, наблюдая за тем, как тщедушная девица без всяких колебаний отрывает от дивана упитанного нахала и на вытянутых руках волочет сорванца к месту плотских утех. Когда мимо проплыло порозовевшее лицо, ознаменованное ликующим оскалом, мне и вовсе стало дурно. Здесь все посходили с ума? Или я немного преувеличиваю?

С невыносимым грохотом распахнулась пинком открытая дверь спальни. Я вздрогнула и непонимающе уставилась на Джея. Он хмуро помотал головой, говоря, мол, не время пускаться в объяснения, и отодвинулся от меня, чтобы присоединиться к развратной парочке. Дверь за ним на сей раз была заперта на ключ. Моя потерявшая координацию челюсть пребольно завалилась на грудь.

— Святые Иисус, Мария и Иосиф! А не закатить ли оргию нам по случаю встречи? Раз протестов не поступило, предлагаю дать отсчет вечеру свободной любви!

Несущиеся сквозь стены возгласы в исполнении сладкоречивого Лео убивали во мне любые светлые помыслы. Тем более что в дальнейшем они видоизменили характер и стали уж совсем непристойными.

— Себастиан, — внезапно замаячила у носа угловатая ладонь со вздутыми, отчетливо виднеющимися синими венами.

— Астрид, — машинально представилась я, с трудом вспоминая о третьем прибывшем госте, и опасливо одарила парня рукопожатием.

— Красивое имя, — вежливо продолжил симпатичный юноша церемонию знакомства, водворяя входную дверь в привычный проем и завешивая ее цепочкой. — Не беспокойтесь по поводу того, что там происходит. Мой братец порой странно себя ведет.

— Братец? — эхом повторила я, выпучив глаза на манер испуганного лемура.

— По сути, да, но давайте я лучше подробно обо всем расскажу, — благовоспитанно повел Себастиан дланью, приглашая меня с удобством расположиться в гостиной. — Моя фамилия Слейтер, если вам это о чем-нибудь говорит. Верджил сказал, вы в курсе, поэтому…я вампир, как и все здесь присутствующие, за исключением вас. Девушку, что пришла с нами, зовут Джодель. С Лео мы знакомы довольно давно, по меркам моего скромного возраста, конечно. Я называю его братом, потому что у нас общий создатель. Северин. — Это имя прозвучало из его уст, как безбожное ругательство, что вряд ли удивляло. По моим ощущениям мерзейший Гудман давно заслужил, если не занимающийся неукротимым пламенем костер, то виселицу уж точно. — Когда-то все мы, включая вашего друга Верджила, попали в очень скверную ситуацию. Было это во времена моей учебы в Девкалионе.

— Вы учились в Девкалионе? — ошарашено переспросила я, хотя доселе не жаловалась на слух. Джей много рассказал мне об этой школе и ее учениках, и на основе его впечатлений я составила мнение о том, что худшей кузницы кровожадных монстров не сыскать на всем земном шаре. И вот сейчас передо мной сидит выпускник этой обители зла. Чем не повод вопить от страха?

— К несчастью, — грустно улыбнулся вампир, переиначивая мой испуг в искреннее любование нестареющей красотой. Его улыбка была приятной, обаятельной и открытой, что шло вразрез с ожиданием хищного оскала. — Помните историю о побеге Джо и Стэна, за которыми и ныне охотится Легион? Так вот, это мы, в смысле Себастиан и Джодель, сокращенно Джо и Стэн.

Я ахнула и мгновенно собрала воедино распадающуюся на составные части картинку. Джей привез нам надежду! Более опытную и взрослую вампиршу, которой по зубам найти выход из создавшегося положения! Кто, как не бывший преподаватель Девкалиона, разберется в хитросплетении бессмертных недугов?

— Караул! Хулиганы зрения лишают! Пустите, черти! — столь непревзойденные по силе воздействия вопли явили моему отсутствующему взгляду затянутую выпущенной из штанов рубашкой спину Лео, с разбегу набросившегося с объятиями на брата. — Бас, охламон ты мой закадычный, прикрой меня с тылу! Кстати, рад тебя видеть!

— Жаль, заглянули мы в гости не на чашечку чая, — лихо подхватил Себастиан густую трескотню названного родственника, удобнее устраивая на своих коленях театрально дрожащее от страха громкоголосое бедствие.

— Твоя правда, старичуля, — глубокомысленно вздохнул Лео.

Тут в комнату вошел пасмурный до неприличия Джей. Не глядя в мою сторону, он на два шага приблизился к другу и нервно вздрогнул от разнесшегося по квартире грохота. Кажется, гомон несся из спальни и, судя по всему, включал в себя проведение широкомасштабного парада танковых дивизий. Бились стекла, крушилась мебель, упоенно раскачивались на хлипких стержнях люстры на потолке, медленно, но верно осыпались стены.

— Она совсем с кукушками рассталась? — будничным тоном полюбопытствовал владелец сметаемых с лица земли апартаментов у обеспокоенного самую малость брата.

— По-моему, ее просто что-то разозлило, — задумчиво буркнул Слейтер и отправился усмирять свою пассию, если я верно уяснила для себя направленность их отношений.

Джей крепко зажмурился при отзвуках незатихающих залпов, отдаленно смахивающих на пушечные, впился пальцами в переносицу, резко развернулся на каблуках запылившихся туфель и опрометью кинулся к входной двери.

— Им всем пора к мозгоправу, — рискнул подыскать себе Лео чуткого собеседника, однако я уже со всех ног мчалась вслед за Майнером.

На мои истошные вопли 'Джей!' с завидной частотой реагировали лишь соседи, до сей поры планирующие крепкий сон, а теперь вынужденные сражаться с ополоумевшими хозяевами десятой квартиры. Я обежала оба этажа и дворик, но так и не нашла своего горе-парня. И только перейдя улицу, приметила сгорбившуюся у запертых дверей ближайшего магазинчика фигуру. Он сидел на каменном бордюре, оперев голову о выщербленную стену, сверлил стеклянными глазами безлунное небо и плакал. Очень тихо и отчаянно, будто впервые в жизни не знал, как совладать с собой и той болью, что накопилась в душе. Я подошла, осторожно присела рядом и взяла его за руку, немо предлагая свою поддержку. Джей крепко сжал мои пальцы и затрясся. Сначала это выглядело, как последнее титаническое усилие в борьбе со слабостью, спустя минуту округу облетел надсадный ор. Он бросился на мое плечо и взвыл так, что волосы зашевелились у меня на затылке, а сердце сбилось с ритма и ненадолго остановилось.

Иногда на месте мужчины вдруг возникает мальчишка, ранимый, беззащитный, восприимчивый, страшащийся незримого чудища в шкафу. Он может заплакать, если чувствует боль. Ему не зазорно биться в рыданиях, если эта боль чересчур велика. И здесь нечего стыдиться, ведь мы всего-навсего люди, которым присущи как привязанности, так и потери.

'Крушение надежд'

POV Джей Вечер второго дня

Прямо из аэропорта я в компании доведенной до крайности Джодель и ее сбитого с толку парня Себастиана, славных беглецов из Девкалиона, отправился к Лео — явного виновника нашего суетного сборища. От услуг такси мои чурающиеся каждого косого взгляда друзья отказались, что, само по себе, не удивляло. Ведь их поисками Легион озабочен и по сию пору, поэтому часть маршрута мы проделали на автобусе, затем пересели в попутку, пару миль одолели пешим строем и вновь расселись на сиденьях в общественном транспорте. С момента приземления Джо, как отныне называли бывшего префекта Ван Ортон, не проронила ни слова. Сосредоточенный взгляд, решительно поджатые губы и отстраненное выражение лица — она и раньше напоминала мне древнегреческую богиню Афину. Ее извечный спутник эмоций проявлял и того меньше, хотя весть о постигшей Лео хвори застигла его врасплох.

Я крепился изо всех сил, особое внимание уделяя размышлениям на отвлеченные темы, однако и на секунду не мог расстаться с мыслью о том, что найду друга в состоянии, не поддающемся изменению. Прикованного к постели, изнуренного бесконечными муками, скрипучим голосом молящего о смерти…

Нет, черт возьми! Я не позволю! Я не дам ему сдаться, заставлю бороться вопреки всем мольбам и просьбам! За шиворот вытяну из этой сточной канавы, в какую упек его Северин! 'Ни шагу назад! Дезертирство архипреступно!' — так нас учили на войне. А я привык руководствоваться старыми командирскими принципами.

Представить только, год назад я ненавидел Лео всеми фибрами души. Я желал ему не просто смерти, а недостойной гибели вдали от целого человечества. Я готов был лично вонзить зубы ему в глотку. Я искал самый болезненный способ убийства. Я пытался выяснить, что необходимо для проведения обратного превращения. Я молил Бога указать мне верный путь. И добился своего. Теперь там, где были дверные проемы, возведены глухие стены. Нет смысла искать выход, я заперт в ловушке из собственных пороков и негативной энергии.

Но я не сдамся, ни за что на свете. Астрид научила меня бороться. Она показала мне, сколь многого можно достичь, ступая по тропе самоотверженности. Нужно прощать. И я давно закрыл глаза на старые прегрешения Лео. Необходимо ценить. И отныне я дорожу всем, что имею, будь то дождливое облако над головой или трепетное девичье сердечко, опрометчиво отданное в мое безраздельное властвование. 'Просто любить. Не восхищаться, не искать выгоду, не соревноваться в чем бы то ни было. Просто любить', - таково ее последнее правило. Важнейшее, на мой взгляд.

Отныне я понимаю, что на самом деле является главным. Близкие и родные мне люди, те, без кого не прожить и сотой части дня. Мой воздух, вода и питье. Мой лучший друг и моя невеста. Разгильдяй Лео и мой нежный птенчик Астрид. Сердце и душа соответственно.

Уверен, схожим размышлениям поддались и мои спутники. Однако это не помешало Джо утратить чопорную британскую сдержанность и с бравой мощью (отнюдь не женской, следует заметить) накинуться на входную дверь десятой квартиры, тогда как я в угоду вышколенной учтивости рискнул деликатно постучаться.

— Я тебя умаляю! — презрительно сощурила она глаза, наваливаясь плечом на хлипкую деревяшку. И в ее взгляде, разительно отличающемся от моих воспоминаний о холодной и непреступной Джодель Ван Ортон, я узрел самого себя. Обеспокоенного, испуганного и взволнованного вампира, имеющего на руках бумагу с выделенной красными чернилами точной датой смерти. Ее гибель намечена на завтрашнее число. Моя состоится дважды. В тот же день и час и спустя пятнадцать лет. И я не знаю, какой казни боюсь больше.

В квартиру мы ввалились плотной гурьбой. Сначала Джо, без раздумий набросившаяся с кулаками на растерянного Лео. Потом я, не отрывающий сквозящего горечью взора от пола. Затем безмолвный Себастиан.

Мгновением позже меня чуть было не сбили с ног удушающие объятия Астрид. Я машинально обнял ее в ответ, забормотал на ушко нечто, вроде сухих извинений за исчезновение, но то лишь внешние признаки соприкосновения с реальностью. На самом деле я глаз не сводил с осунувшегося лица друга.

Если бы вы только видели его в ту минуту! Изможденного, бледного, смертельно усталого и такого жалкого (не знаю, каким словом еще описать это его выражение лица), что все мои верования в нелепую шутку с треском обрушились. Так может выглядеть только неизлечимо больной человек или вампир, дни которого сочтены по воле рока. Он умирал. Быстрее, чем я мог предположить…

Джо тем временем уняла саднящие душу рыдания и попыталась трезво оценить ситуацию. Любовно прошлась пальцами вдоль безобразного шрама, рассекающего лицо Лео, спустилась к бескровным губам, оголила ряды крепких зубов, торчащих из белесых десен, ощупала шею и нетерпеливо принялась рвать пуговицы на рубашке приятеля. Он для виду затеял очередной цирк, отрадно громко потребовал оттащить себя на руках в спальню, что девушка с изысканной легкостью и проделала, и еще долго сотрясал округу ненатуральными стонами, охами и прочими непотребствами.

Я не сумел остаться в стороне, выпутался из кольца рук удивленной всем происходящим малышки и прошел в спальню, осмотрительно запирая за собой дверь на ключ.

Они стояли по центру комнаты. Лео в процессе бурного спора, проходившего на приглушенных интонациях, лишился рубашки. Джодель обзавелась всклоченной гривой волос, некогда собранных в неаккуратный, старомодный пучок. Прижавшись лбами, они тихо переговаривались, и всякий раз, когда Лео приходилось повышать голос, на щеке Джо возникала блестящая влагой дорожка. Сама слеза утопала в заботливых ладонях парня.

— Ты мне всё портишь, дорогуша! Ни к чему сейчас эти твои крики, проклятия и высказанные вслух желания отомстить Северину. Мы оба знаем, какой это червь. Оба не раз страдали от деяний его рук. Я дал тебе возможность быть счастливой, так зачем ты ставишь на карту всё это? Зачем вы явились? Зачем послушали этого идиота? Я понимал, на что иду, когда шантажировал папика…Это мой выбор, Джо.

— Лео, сукин ты сын! Ты выбрал, да? Выбрал? Но что? Смерть? Какая свежая вариация, особенно на данном этапе. И не пробуй затыкать мне рот, я достаточно молчала. Молчала с Айрис, молчала с Верджилом, но с Астрид делать этого не стану. Что тебе мешает? Будь добр, объясни! Ей не по нраву твой воистину бесшабашный нрав?

— Джо, сделай одолжение, прикуси себе язык! — пробовал исправить положение друг, заметивший мое появление лишь на середине ядовитой тирады девушки.

— Нет, ты расскажи, что ее в тебе не устраивает! Хотя лучше молчи, я с огромным удовольствием взгляну в глаза той особе…

— Джо, — расстроено ухватил Лео локоток храброй воительницы, — я немного соврал тебе насчет Астрид. На самом деле она не такая уж и моя. Она девушка Верджа.

Последнее прозвучало из его уст не то ругательством, не то бранным словосочетанием, к услугам коих редко прибегают выходцы из цивилизованного общества.

— В смысле? — Должен сказать, меня поразила наивность Джодель. Столько лет знать Лео, а они, между прочим, водят крепкую дружбу немногим меньше века, и не привыкнуть к его главной отличительной особенности: ежесекундная ложь. Он же не бывает искренен! Вообще никогда. Фантазии заменяют ему действительность в любое время года, поэтому вовсе неудивительно повстречать весьма вольную интерпретацию нашего злосчастного треугольника. Оказывается, я к этой любопытной фигуре не имею никакого отношения.

— В смысле, что не было между нами ничего! Я-то, конечно, люблю ее…

— Ага, а она любит Верджила, — присовокупила вампирша, из-за плеча разглядывая мое возмущенно-озадаченное выражение лица. — Знаете, мальчики, вы простых путей не ищите! Вот объясните-ка мне, скучной сельской маргаритке, какого черта вас вечно тянет на одних и тех же баб? И ладно бы топ-моделей…

— Но-но-но! Попрошу без оскорблений! — почти в голос заорали мы, отстаивая честь дамы.

— Давай как-нибудь позднее разберемся с нашими тылами, Джо, — своевременно вернул я беседу в нужное русло. — Осмотри, пожалуйста, этого негодника. А то мне абсолютно не нравится…

Пожалуй, я хотел закончить фразу чем-то, вроде: 'вид его поясницы', тогда как на деле следовало учитывать спину целиком. За прошедшие часы я успел позабыть, сколь непрезентабельным образом теперь выглядит приятель. Та же слякотная рана, окаймленная кружевами обуглившейся плоти. Создавалось впечатление, будто несколько последних часов Лео провел не иначе как на жаровне, с удобством развалившись на раскаленном противне. Изменений я нашел несколько, и все они, как это ни прискорбно, попадали под категорию злокачественных. Сетка черных вен расползлась по всему телу. Теперь она охватывала не только спину и основание плеч, но и талию, брюшной пресс и даже грудь. Всё, вплоть до натренированных мышц, постепенно попадало под влияние жуткого гниения. Оно уже успело повлиять на дыхательную систему и, судя по неестественной белизне некогда загорелой кожи, с упоением принялось расправляться с терморегуляцией.

Джо тщательно обследовала каждый участочек, постоянно меняя освещение в комнате, то выключая свет, то поднося к Лео под разными углами зажженный торшер. И по тому, как хмурились ее выщипанные брови, я понял, надежды нет. Всё кончено. Спасение для Лео безвозвратно потеряно.

Я впал в ступор, в какое-то замороженное оцепенение, ознаменованное наиболее пугающими мыслями. Вот к чему привели мои старания! Вот чего я добился в итоге. Я позволил другу считать, что всё поправимо, что мы обязательно найдем выход. Я дал ему веру, которую тут же отнял.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, да, брат? — с горечью переиначил мои слова Леандр, прикрывая изуродованный торс тканью свободной рубашки. — Не надо больше ничего выдумывать, Вердж. Сделай то, о чем я попросил. Завтра утром, на рассвете.

Что он, черт подери, привязался к этому солнцу?! На закате, на рассвете, какая разница? Я не могу! Не могу хладнокровно снести голову тому, кого называю другом! Не потому, что в моих личных приоритетах существует галочка с названием 'не обезглавливать друзей', нет, дьявол, нет! Дело в том, что этих самых друзей у меня больше не осталось. Есть лишь ты и Астрид, и потеря кого-то одного…

Джодель осела на пол у ног Лео, осторожно отставила в сторону торшер, рассеивающий по комнате тающий лимонный свет, впилась зубами в подобранную к груди коленку и завыла. Без притворства или тени наигранности, отчаянно, неукротимо и яростно. Выпустила наружу боль, которой не нашлось места в вечно молодом организме. До той поры я и не предполагал, что разумное существо способно издавать такие рвущие душу на части звуки. Ее скулящий вой разнесся по комнате, отталкиваясь от нерадивых стен, и когтистой лапой вонзился в мою незащищенную боль, усиливая ее, делая невыносимей…

Д`Авалос недоверчиво таращился на нас с долю секунды.

— Нет, вы это всерьез вообще? — зло пробурчал он, взглядом пронзая меня насквозь. — Именно сейчас, да? Конечно, блядь! Пусть Астрид узнает! Пусть все узнают, что жить мне осталось без малого десять часов. А впрочем, — Лео махнул рукой и, оттолкнув меня от двери, бодро вырвался из плена четырех стен, — идите вы в задницу! Караул! Хулиганы зрения лишают! — Этим крикам посчастливилось достичь ушей остающихся в неведении участников, а именно Астрид и Себастиана, и прервать их размеренную беседу на полуслове.

Я на ватных ногах слепо поплелся за приятелем. За мной торжественно влачило мохнатую мантию чудище, то самое, из подвала психиатрической больницы, что терзало мое тело на протяжении многих часов. Оно жаждало расправы над уцелевшими останками. И я с радостью отдался бы воле его хищных лап, будь хоть немного уверен в их реальной силе. Потому что в то тревожное время не представлял лучшего подарка, чем избавительная смерть. Смерть, которая снимет с моих плеч бремя треклятой ответственности…

Не помню, что случилось после. Спертый воздух замкнутого пространства помутнил сознание. Веки полыхнули синим пламенем. В горле запершило. Я выскочил на улицу, надеясь отдышаться, и сам не заметил, как пересек двор, перебежал дорогу и очутился у запертых дверей бакалейной лавки. В ближайшем будущем мне предстоит свыкнуться с идеей о том, что Лео умрет. От боли, вызванной разложением, либо с моей подачи, о чем в принципе не хотелось задумываться, но умрет.

И это убивало меня, выжигало изнутри, заполоняло до краев серной кислотой, что плавила и поедала неизношенные органы. Наверное, я плакал. Да, действительно плакал, сколь бы постыдно это не прозвучало. Потому что не уготовано для человеческого создания худшего испытания, нежели потеря близких. А я утратил почти всех.

— Мой тяжкий крест, — вяло проворочал я языком, пряча недостойно мокрое от слез лицо на хрупком плечике подоспевшей в разгар жалкого зрелища Астрид. — Я теряю всех, хоть и не хочу этого. Если бы ты только знала, как я этого не хочу!

— Я знаю, Джей, знаю, — удрученно зашептала она, своими крошечными ладошками обхватывая мою голову, лаская ими дрожащие в рыданиях плечи, успокаивая и поддерживая. — Ты ни в чем не виноват. Так вышло. Господь всегда забирает самых лучших из нас, и с этим не поспоришь. Давай постараемся быть на него похожими. — Ей пришлось прерваться, чтобы избавить нетвердый голос от дребезжания слез. — То есть такими же сильными и где-то даже безразличными. Лео больно видеть нас такими…ты понимаешь, о чем я?

Я неоднозначно мотнул головой, с трудом отлавливая смысл ее слов за бесконечными всхлипами. Она тоже плакала, и в этом не было ничего предосудительного. Сегодня нам было некого стыдиться. Перед лицом невыносимой боли все равны.

Но в целом ее идея не показалась мне такой уж кощунственной. Лео это и впрямь понравится, я уверен. Не в его стиле впадать в депрессию и погружаться в крайности.

Я вспомнил наш давний разговор о смерти, философская, можно сказать, болтовня о вероятности иной жизни, которая ожидает нас за чертой. Пустые детали порядком выветрились из памяти. Однако одна фраза сохранилась почти дословно. 'Я бы хотел уйти достойно, без мук и дурацких страданий. Желательно не в одиночестве, конечно. Чтобы рядом нашелся тот, кому бы я захотел улыбнуться на прощание. Знаешь, сущим адом для меня было бы унижение. Лежать в окружении родственников и друзей, стонать и задыхаться, выпрашивать у высшего дядьки покоя и умиротворения…такое точно не по мне. Я хочу оставить после себя память, как о никчемном бездельнике, любителе глупых розыгрышей и так далее. Так я хоть перед лицом смерти окажусь честен'.

— Мы должны постараться, — внес я конкретику в дельное предложение.

Астрид не ответила, только крепче прижалась ко мне и тоненько задрожала от холода. Я снял с себя куртку, укутал ею заледеневшие плечи и украдкой отер щеки ребрами ладоней. Какое счастье, что она рядом! Моя отдушина, отрада для глаз, мой неисчерпаемый источник силы и моя главная слабость. Прозрение для слепца. Подвижность для немощного инвалида. Острый ум для глупца. Редкий дар для нищего.

Мы еще долго сидели на улице, утешая друг друга, готовясь к предстоящим мукам, заполоняя пустоты мужеством и стойкостью. Она гладила мои волосы, перебирала их прядь за прядью и что-то тихо шептала, позволяя своим близости и чистоте, коими я всегда восхищался, заживлять мои разверстые раны лучше любой вампирской регенерации.

К моменту нашего возвращения разгромленную спальню привели в надлежащий вид. Осколки расколоченных ваз и прочей бьющейся утвари исчезли с пола. Лишившаяся двух рожков и большинства хрустальных висюлек люстра обиженно раскачивалась на крюке, освещая недавнее поле брани. Разбросанные вещи вновь вольготно умостились на прежних местах. И только умытое лицо Джо со следами недавних горьких рыданий напоминало нам об устроенных беспорядках.

— Джодель, — смущенно протянула она руку моей девушке. — Очень приятно с тобой познакомиться, Астрид. Прости за то, что я тут устроила. Вообще-то я принадлежу к числу смирных вампиров, за исключением пары-тройки раз, когда на деле приходилось доказывать, что женщина-вампир не такое уж отребье, как принято считать.

Малышка с радостью обменялась с болтливой коротышкой рукопожатием и вздрогнула от неожиданной боли. Я сердито поджал губы и вытянул нежную ладонь из хватки окончательно огрубевших пальцев.

— Ой, прости! — мигом всполошилась одичавшая за время вынужденного бегства особа. — Мне редко доводится общаться с людьми, уже и забыла, какие вы хрупкие. Кстати, Верджил, ты не против, если я займусь этим? — она невоспитанно указала пальцем на распухшие синяки на лице Астрид и состроила молитвенный взгляд, немо твердящий о желании сделать хоть что-нибудь, в надежде отвлечься от насущных проблем.

— Только следи за своими руками, — мрачно предостерег я, с интересом прислушиваясь к негромкой беседе Лео и Стэна.

Парни оккупировали диван в гостиной и с удовольствием похрустывали чипсами, запивая их пивом из запотевших алюминиевых банок. Прямо перед ними стоял включенный телевизор, транслирующий спортивный канал. Разговор плавно тек о предыдущем баскетбольном сезоне.

Как пить дать, цивилизованная встреча давних друзей! Скромная выпивка, приятная атмосфера и наглые тени наигранности происходящего, скользящие вдоль всей комнаты.

Я поспешил присоединиться к пьесе абсурда. Вынул из упаковки последнюю банку пива, с удобством развалился на диване по правую руку от Лео, набрал горсть пережаренных ломтей картофеля в его пачке и с заядлым фанатизмом уставился в экран.

— Как она? — в перерыве между комментариями: 'Урод двуногий, ну кто так бросает?' и 'Ты ж обезьяна членистоногая, куда бежишь с мячом?', спросил Лео.

— Паршиво, я думаю, — по возможности честно признал я, с трудом дожевывая вставшую посреди горла закуску.

— Надо полагать, — хмуро покосился на меня приятель. — Вечно тебя тянет геройствовать. Оставил бы всё как есть, сейчас бы не пришлось переживать за неё.

— Лео, — я попытался было выразить свое отношение к ситуации, когда вампир вскочил на ноги, притворно радуясь забитому мячу.

— Оставь отговорки при себе, — хамовато осадил меня ярый болельщик, — и признай уже, что тебе просто нравится делать ей больно. — Я онемел от возмущения. Лео удовлетворенно допил остатки пива и отбросил пустую банку на стол. — Хотя теперь это уже не имеет никакого значения. Я хочу побыть с ней. Наедине. С твоего позволения или без него.

Дар речи вернулся ко мне отнюдь не сразу, во многом благодаря тону наглеца. Он говорил с такой непоколебимой уверенностью в собственной правоте, будто намеревался стребовать карточный долг или нечто вроде того. Словно я волен распоряжаться Астрид по своему усмотрению, как какой-то любопытной вещью.

Сидящий бок о бок с Леандром Стэн поперхнулся пивом, закашлялся, смутился и в кратчайшие сроки притворился глухим во избежание худших последствий.

— И чтобы ты знал, — невозмутимо продолжил пройдоха делиться списком желаний, — я хочу поцеловать ее. Только поцеловать, обещаю.

— Спасибо за откровенность, — зло процедил я, поднимаясь на ноги, но потом опустился обратно и безразлично откинул голову на спинку дивана. — Проваливай! С глаз долой. И рискни хоть пальцем к ней прикоснуться, я…я тебя…

Привычное 'я убью тебя' противилось срываться с языка.

— Договорились! — восторженно прогремел Лео на весь дом, опрометью бросаясь в спальню вслед за ранее скрывшимися за дверью девушками.

Себастиан отследил глазами ловко мечущуюся по помещению фигуру, бегло окинул взглядом мою окаменевшую физиономию и рассудительно отказался от комментариев. Таким образом, к лютой мышечной боли в груди присоединились воющие стенания запертой на ключ ревности.

По прошествии минуты не нуждающиеся в представлении руки вытолкали за дверь растерянную Джо. Щелкнул исправный рычажок замка. Я сжал кулаки и запретил себе думать о чем-либо, кроме слаженных действий снующих по экрану телевизора человечков в майках и шортах. Неужели она позволит ему прикоснуться к своим губам? Ответит на поцелуй? Господи Боже, умаляю, не допусти этого!

— Верджил, я… — попробовала обратиться ко мне Джодель, но была перебита гнетущим шиканьем своего парня. Стэн поднялся с дивана, по возможности бесшумно перешагнул заваленный упаковками от чипсов журнальный столик и настоятельно увел свою подружку подальше от моего концентрирующегося в области костяшек пальцев гнева.

Я боролся с собой. Честно, боролся на протяжении двух или трех минут, обратившихся в вечность. И всё же не преуспел в этом изматывающем душу занятии. И я ворвался в спальню, на полном бегу вышиб дверь (хотя особых усилий прилагать не пришлось, она оказалась незапертой) и изумленно застыл на пороге.

Мой ласковый птенчик мирно лежал на краю кровати и благостно посапывал, уткнувшись носом в подушку. Тяжесть огромного пухового одеяла и немыслимая продолжительность дня сделали свое светлое дело. Малышка крепко спала, без кошмаров и губительных волнений. Рядом с ней, навалившись на деревянный каркас, стоял на коленях Лео. Его пальцы массировали ее расслабленную ладонь, а взгляд беспрерывно исследовал черты чарующе прекрасного лица (по всей видимости, нам обоим было наплевать на несколько изменившие окраску кровоподтеки; стараниями Джо они побледнели и чуточку уменьшились).

— Она спала, когда я зашел, — насмешливым шепотом обрисовал Лео границы лужи, в которую я в силу природного дара рыть копытами землю без веских на то причин похвально ступил обеими ногами. — Но все равно спасибо за спектакль. Мне всегда нравилось тебя бесить.

— О, да, несомненно, — ядовито прошелестел я, пуще прежнего багровея от злости.

— Обещанный поцелуй, — решил вдоволь наиграться с моими нервами неуемный раздражитель, касаясь губами разглаженного лба Астрид. — Спи сладко, булочка!

Я взревел от досады, намереваясь в следующую секунду пристыжено вылететь из комнаты, и заметил, что у Лео никак не выходит подняться с пола. Он так и эдак упирался руками в прогибающийся матрац, пытаясь рывком выпрямиться, но терпел неудачи. Мышцы не слушались его, локти своевольно сгибались в самый неподходящий момент, перенапряженные колени дрожали.

Не говоря ни слова, я подошел ближе, ухватил приятеля за подмышки и легко вытянул его из унизительной неприятности.

— Иди к черту! — ожидаемо возмутился дружище, горделиво отталкивая мои руки. — Я просто задумался, вот и все!

Я промолчал, выключил ночник, прерывающий мерную дремоту спальни, погладил налитую румянцем щечку девушки и пасмурно поплелся вместе с Лео к выходу.

Мы вернулись к трансляции матча, без энтузиазма расселись на оставшихся местах (я занял свободный краешек дивана, потеснив тем самым воркующую парочку, Лео насуплено бухнулся в кресло). Разговоры и перешептывания при нашем появлении стихли. Повисла траурная тишина, прерываемая емкими репликами комментатора. Есть никому не хотелось. Заливать горе слабоалкогольным напитком тоже.

— Вы поженились, кстати? — заинтригованно перевел Лео внимание с экрана на лица Джо и Стэна. Они синхронно кивнули головами. — А фотки случаем не захватили? Я бы славно поржал, увидев тебя, дорогуша, в платье!

— Я не надевала платье, — едва ли не оскорблено вздернула курносый носик вампирша.

— Еще лучше! Всегда мечтал посмотреть на тебя без одежды, — теперь уже от души рассмеялся парнишка. — А что это за свадьба такая? Нудистская, что ли?

— Поэтому тебя и не пригласили, извращенец! — лихо парировала Джо озвученную колкость, демонстрируя блещущему иронией взгляду кончик ярко розового языка.

Все засмеялись, но уж слишком натянуто и неестественно. Совместные посиделки явно не клеились, на что хозяин квартиры вознамерился повлиять.

Я беспокойно оценивал черепашьи метания Лео по хоромам. Для начала он заглянул в холодильник, выудил оттуда пресловутый картонный пакет с кровью, как мне доложила на ухо Джо, единым махом опрокинул его содержимое внутрь, затем полез в кухонный шкафчик под раковиной, с кряхтением вынул из-за трубы хрусткий сверток, развернул его и радостно вывалил на пол две тугие пачки денег, перетянутые банковскими лентами.

— Не густо, — расстроено констатировал мальчишка, пролистывая кипу ассигнаций. — У кого-нибудь еще найдется наличность?

Себастиан с готовностью протянул брату свой под завязку набитый купюрами бумажник. Я с опаской передал и свой тоже. В сумме вышло около пяти тысяч, что моментально озарило улыбкой изможденное серое лицо бунтаря.

— Отлично, — в предвкушении сногсшибательного веселья потер руки дружище, влезая в вычурные кроссовки на высокой платформе и натягивая на плечи грубо сочетающийся со спортивными шароварами кожаный жакет. — Просьба впечатлительным, беременным и кормящим грудью остаться дома. Остальные рысью за мной!

Я замешкался отнюдь не по названным причинам. Не думает же он, будто я с легким сердцем оставлю Астрид одну?

— А-а, черт, — уже переступая порог, хлопнул себя Лео по лбу, — кто-то же должен приглядеть за нашей лапочкой! Ладно. Я, ты, он, она, вместе шведская семья, — вмиг вычислил он соглядатая посредством дурацкой считалочки. — Джо, пусик, не дуй губки! Мальчикам нужен полноценный отдых. Клянусь посохом, твой котяра на сторону заглядываться не будет. Если и снимем девочек, то лишь троих. Для меня, разумеется. Своих друзей я представлю им евнухами, идет?

Джодель удовлетворенно расхохоталась и помогла баламуту вытолкать нас за дверь. Я и словом не успел обмолвиться с бравым охранником для малышки, как очутился в салоне агрессивно ревущего джипа на заднем сиденье. За руль сел Стэн, в рядом стоящем кресле развалился гогочущий Лео.

В первом же попавшемся супермаркете затарились выпивкой. Я для поддержания здравости рассудка схватил бутылку виски, парни обратили выбор на куда более каверзный джин с тоником в придачу. У кассы случилось то, чего я опасался с самого начала. Не стесняясь ни своего шрама, ни откровенно скверного внешнего вида, ни чудовищной отдышки, Лео напропалую кокетничал с миловидной барышней, мающейся от скуки до нашего прихода. Минуты через две глупышка угодила таки в расставленные сети бесовского обаяния. Мы со Стэном чуть не проворонили вверенное бедствие и едва успели разнять страстно целующуюся парочку до того, как пострадала невинная шея.

— Совсем умом тронулся? — яростно шипел я на Лео, силком запихивая его в машину. — Посреди торгового зала, на камеру, да?

— Блин, чувак, ты зануден, как моя бабушка, упокой Господь ее душу! — пробовал надавить на жалость притворно хнычущий остолоп.

— Черт с тобой! — пошел я на попятную, хлопая дверцей пассажирского места. — Снимай девиц, но чтобы ни единого трупа! Я с этим возиться не собираюсь.

К моему огромному удивлению молчун Себастиан пламенно поддержал инициативу брата набить джип незатыкаемыми дамочками с соседнего перекрестка, и дальнейший путь я провел между двумя дурно пахнущими нимфами. Третья краса ненаглядная забралась на колени к Лео. Что и говорить, одухотворенная прогулка вышла в итоге! Колесили по вымершим улицам ночного города, поочередно высовывали головы из люка с намерением продрать глотку нечленораздельным криком, вразнобой горланили песни, подпевая хрипящему приемнику, и жадно вкушали плоды платной любви.

Я почти не участвовал в общем веселье, предпочитая держаться подальше от размалеванных девиц, но и надутым сычом выглядеть не хотелось, так что приклеенная улыбка вскоре гипсовым слепком застыла на лице.

Легкая передышка наступила для меня по прибытии на место. Им оказался пологий берег реки, усыпанный галькой. Вместе со Стэном мы на скорую руку соорудили большой костер (на котором, по-хорошему, следовало бы запечь потерявшего всякий стыд Леандра) и подтащили к нему изъеденное термитами бревно в качестве удобной скамейки. Все расселись, к несчастью для меня, по парам, если только это слово применимо в данном случае. Лео обхаживал адски вульгарную мадемуазель в чулочной паре с гривой давно нечесаных рыжих волос, оголодавший дружок Джо вился ужом вокруг чуть полноватой брюнетки в кожаном корсете, изъясняющейся исключительно матом. Я брезгливо скинул со своей шеи когтистые лапки жующей жвачку блондинки, облаченной в короткое до неприличия платье из сплошных блесток.

Через какое-то время я спустился к воде, оставив позади двух истосковавшихся по свежей крови самцов. Девушки были напоены до потери сознания, так что особых проблем у свихнувшихся на почве голода упырей не возникло.

Раскатистое урчание прибрежных волн сняло раздражение. Я сел на большой камень, осыпанный илом, задумчиво прислонил к губам горлышко почти полной бутылки, сделал ненужный глоток и невидящим взглядом уставился вдаль.

Завтра. Он просил сделать это завтра, точнее даже сегодня, ведь стрелки наручных часов перевалили за отметку в три часа утра. Но я не готов. Да, черт возьми, никогда не буду готов! Неужели он этого не понимает?

— Злишься? — донеслось из-за спины сытое урчание Лео. — Не кипятись, братишка. Все живы, здоровы, а мне так не хватало этой придури в последние дни! Ты ведь простишь меня, да? И будешь так же крепко и безвозмездно любить, как раньше? — Очаровательно! Теперь у него заскок на сторону преотвратных сексуальных меньшинств?

— Да, да и нет, — с отвращением смахнул я с плеча мертвецки холодную ладонь приятеля. — Любить я тебя ни за какие сокровища мира не стану. Закатай губу, амиго.

— Мучо грасиас за блестящую отповедь! — заливисто рассмеялся балбес, и я с легкостью подхватил его заразительный пример. Он пристроился рядышком, блаженно вытянул ноги, уперся руками в колени и повернул ко мне усталое, но счастливое лицо. — На самом деле я хотел поговорить с тобой о…ты знаешь, о чем. Ну, там поделиться желаниями, предпочтениями и всё такое. Одежду, гроб и надписи на венках я выберу без вашей помощи, — спокойно приступил он к основной сути, в то время как я едва не рухнул на землю в приступе накатившей дурноты. Господи, сколько же мучений необходимо вытерпеть прежде, чем говорить о собственной смерти с таким безразличием? Друг мой, какова же твоя истинная боль, если ты готов сдаться вместо того, чтобы сражаться, отчаянно цепляясь за жизнь? — Но одного я обеспечить не смогу. Кремируй меня и похорони в могиле матери, в Мексике. Хочу вернуться в родную землю… — на последнем слоге его голос будто одеревенел, сорвавшись на истошный хрип. Я вконец растерялся. — Блядь, Вердж, мне так страшно! Зверски страшно. Я уже и жить-то толком не хочу, потому что боль запарила, но умирать…Поклянись мне! Прямо здесь поклянись, что сделаешь это, что поможешь мне, как друг! Я заклинаю тебя, Христом Богом прошу, освободи меня! Это дожирает меня, хренов страх дожирает меня! Что там дальше? Ад или рай, а может вообще пустота? Не знаю, только здесь я больше не могу, понимаешь? Я прикоснуться к ней боюсь, потому что ее это пугает! Я же, мать твою, холоден, как могильная плита. У меня нет сил держаться. Я не могу больше улыбаться. Поклянись!

Предательский язык самолично наболтал то, в чем я под страхом потери Астрид не сумел бы поклясться, даже находясь в бреду. И Лео с благодарностью ухватился за мою оплошность, когда сдавил мою грудь в объятии ослабевших рук и с жаром нашептал на ухо какие-то непонятные слова, преимущественно на испанском языке.

Вернулись мы домой засветло, правда, с потерями. На обратной дороге Лео напросился на заднее сиденье, где спустя каких-то две минуты погрузился в молодецкий сон с отупляющим по силе воздействия храпом. Алкоголь и переизбыток крови окончательно подкосили его боевой дух. Поэтому порог квартиры переступали два с половиной вампира: разящий перегаром за милю Стэн и я, волокущий на руках заядлого борца с упадочническими настроениями. Проституток, хвала небесам, развозить по домам не пришлось. К моменту нашего отъезда они очнулись, с благодарностью приняли плату и щедрые чаевые на такси и бодро потопали в сторону шоссе, громко удивляясь наличию неизвестно откуда взявшихся порезов на лодыжках и запястьях.

— Верджил, что-то случилось? — всполошилась Джо при виде моей фигуры, лишь со второй попытки вписавшейся в дверной проем. И зачем, интересно, Лео понадобилось надираться в стельку? Топал бы сейчас на своих двоих, а не оттягивал мои руки до самых колен. — Ему стало хуже?

— Наоборот, Джо, несоизмеримо лучше, — саркастично хмыкнул я, перекладывая тяжеловеса на диван. — Просто некоторым вампирам противопоказано мешать джин с тоником и кровью. Дурно влияет на двигательную активность, — недобро зыркнул я глазами на крадущегося вдоль стеночки Себастиана, которому хмель не позволял уверенно передвигаться по суше. Зато они с Лео весьма успешно бороздили водяные просторы, когда на спор устраивали заплывы от одного берега реки к другому, о чем красноречиво свидетельствовали не обсохшие головы.

Позаботившись о комфортном восьмичасовом отдыхе для приятеля, я спустился в гараж и с ноющим сердцем приблизился к багажнику. По дороге сюда мы совершили три остановки: круглосуточная цветочная лавка, рано открывающийся бутик фирменной мужской одежды и запертое бюро ритуальных услуг. В каждой из них Лео вел себя самым вопиющим образом. Сначала бесконечно долго рылся в огромных вазах с цветами, заказывая невообразимые композиции то в виде Эйфелевой башни, то в форме квадратной сферы (попробуйте усомниться в существовании подобной фигуры!). Затем не менее скрупулезно примерял костюмы, выспрашивая у продавщиц, в каком из них он наименее 'погано смотрелся бы в гробу'. В определенный момент мне даже пришлось вмешаться и по секрету сообщить выбитым из колеи девушкам, что это всего лишь пари и мой приятель на самом деле просто выполняет условие проигранного спора. Однако худшее ожидало нас впереди, сразу после взлома двери пожарной лестницы. Я уже догадался о значении преследуемой цели, поэтому не без сомнений отправился вслед за Лео на поиски подходящего гроба. Мы излазили весь выставочный зал, оглядели ассортимент готовых изделий в мастерской, даже пролистали внушительной толщины каталог с жуткими, на мой взгляд, фотографиями, но так и не определились с выбором. В конечном итоге Лео решился на крайность, взявшись примерять (в прямом смысле) домовины, точно обувь или пиджак. Мое терпение иссякло отнюдь не в тот же момент. Я упорно сносил все его выходящие за рамки разумного шуточки и ужимки, молча помогал перелезть из одного гроба в другой, но когда дело дошло до…

— По-моему, красное дерево меня толстит. Остановимся лучше на вишни, она неплохо оттеняет цвет лица. — После этого возгласа я чудом удержался от того, чтобы не надавать паразиту зуботычин, и пинками вытолкал ухмыляющегося гада на улицу.

Сейчас мне предстояло выгрузить покупки из джипа. Несколько незатейливых букетов (более сложные флористические изыски услужливые продавцы пообещали доставить на дом к полудню), зачехленный костюм и прилагающиеся к нему галстук, рубашку и туфли, и шикарный во всех отношениях гроб. К последнему я и пальцем не посмел прикоснуться, не говоря уж о главном приобретении этой кошмарной ночи, сделанном в одном из антикварных магазинов. Идеально заточенная персидская сабля с узким клинком большой кривизны и плавным изгибом. Запрятана она была в деревянные ножны, оклеенные тисненой кожей. На нее я даже смотреть спокойно не мог, без риска немедля переломить оружие пополам.

— Не помешаю? — ворвался в мои безрадостные мысли красивый грудной голос, и через секунду через приспущенные ворота в гараж пролезла Джо. — Нам так и не удалось поговорить. Может, ты не против сделать это сейчас?

— Вообще-то против, — по возможности вежливо отказался я, набрасывая на руку костюм и сгребая в охапку свертки с цветами. Девушка понимающе покачала головой и отвернулась от меня к стене.

— Ты знаешь, как я к нему отношусь, — сдавленно просипела она, желая во что бы то ни стало подбить меня к откровенности. Вполне в ее духе копаться в чужих душах, только моя в этом отлаженном процессе участвовать не хотела. — И я знаю, как ты к нему относишься. Стэну я не могу рассказать о своих чувствах. Для него Лео всего лишь вампир, заслуживающий уважения за то, что осмелился выбраться из-под гнета создателя. Но ты бы меня понял. И мои чувства тоже.

Я не видел ее лица и все же расслышал звук шаркающих кожу слез. Она заплакала, обхватив себя руками за плечи. Вначале тихо, будто давно смирилась с течением событий, затем громче и громче, покуда моя отстраненность с пшиком не сдулась, словно не совладавший с атмосферным давлением воздушный шарик.

— И я тебя понимаю, Джо, — невнятно пробормотал я, по-дружески сжимая ладонями женственные и в то же время поразительно крепкие плечи. Поклажа незаметно попадала на пол. — Я тебя понимаю…

— Тогда помоги отомстить! — резко развернулась она ко мне лицом, хищно впиваясь взглядом в мои глаза. — Помоги, Верджил! Я хочу его смерти! Хочу лично отрезать ему голову в ответ на то, что он совершил! Он ведь всегда называл его любимчиком, без устали сыпал пустыми клятвами о нерушимой отцовской любви! Он восхищался им, а затем предал…нет, даже не предал! Хладнокровно и осмысленно убил!

Что я мог ей ответить? Не имею не малейшего представления. И почему всем вдруг взбрело в голову кидаться ко мне за помощью? Что я, раздавленный, смятый и множество раз поверженный, противопоставлю Северину? Свое выгоревшее желание поквитаться? Свои страх и боль? Быть может, семисотлетнего подонка впечатлит моя никчемность? Завидев мою искаженную ненавистью физиономию на пороге Девкалиона, он умрет от разрыва несуществующего сердца?

Да кто я, собственно, такой, чтобы распоряжаться чужими жизнями! Двусторонний костюм Бога и палача явно великоват для меня. Теперь, когда у меня есть Астрид, есть ее семья, те, о ком следует печься, чьи спины я должен прикрывать, не взирая ни на что, я не могу вновь схватиться за винтовку и устроить всем показательный экшн в духе 'Криминального чтива'. Я всю жизнь прожил в ненависти, пришла пора сменить флаги. Я хочу любить, а не убивать.

— Прости, Джо, но это бессмысленно, — решительно подвел я черту между недостойным прошлым и теми пятнадцатью годами, что у меня остались.

— Ты струсил? — презрительно процедила она, багровея до самых корней волос. — Намерен и дальше держать свою задницу в тепле, пока эта мразь и дальше упивается своей властью и мнит себя пупом земли?

— Если здравомыслие в твоем понимании является синонимом трусости, — пропустил я мимо ушей непростительное оскорбление, — то да, можешь считать меня трусом. И знаешь, моей заднице действительно лучше в тепле. Спасибо за изящную метафору.

Джодель задохнулась бешенством. Я заметил, как дернулась ее рука, и с немой яростью принял бы от нее пощечину, которой не последовало. Девушка стремительно развернулась на носках туфель и рванула к воротам гаража. Я присел на корточки и принялся сосредоточенно собирать разлетевшиеся по бетонному полу свертки.

Урок усвоен, дамы и господа. Месть — тупиковый путь. И выбирают его лишь те, кому нечего терять. Мне же столько всего предстоит приобрести в оставшееся время. В первую очередь, полноценную семью. Так не терпится назвать Астрид женой, будущей матерью своих детей, доблестной хранительницей семейного очага! Отныне для меня нет ничего желанней. А что касается трусости, вероятно, Джо была права. Я и впрямь боюсь, но не за себя. За жизни дорогих мне людей.

Часть последняя. Реквием

POV Джей День третий

До обеда в квартире безраздельно властвовала сонная тишина. В двух небольших комнатах были лишь я и спящие Астрид и Лео. Джо еще до моего возвращения из гаража увела из дома Стэна, и оба пропали в неизвестном направлении. Впрочем, их дальнейшие планы меня вряд ли интересовали. Я обратился к ним за советом, хотел удостовериться в точности диагноза, что и получил в итоге.

Большую часть утра я провел рядом с малышкой, наслаждаясь позабытым ощущением ее ласкающей близости. Легкий сап под ухом, горячая ладошка в объятиях моих пальцев и прелестный вид сочных, полных соблазна губ. Неудивительно, что в свой первый приход в поместье я залюбовался ею именно спящей. Очаровательная в жизни, в царстве Морфея она превращалась в редкой красоты цветочный бутон.

Чуть позже мое безотлучное присутствие потребовалось Лео. Он проспал немногим больше четырех часов, но выглядел так, будто за всю свою отнюдь не короткую жизнь не сомкнул глаз ни разу. Для вампиров, конечно, это естественное явление, ведь мы не нуждаемся в отдыхе. Теперешнее его положение, на мой взгляд, свидетельствовало об обратном. Ему необходим был отдых, тщательный отдых, потому что силы были на исходе.

Мое внимание привлек булькающий кашель, тяжелый, непрекращающийся и попросту ужасный. Позабыв обо всем на свете, я рванул в гостиную и застал там удручающее зрелище. Парнишка скрючился на боку, беспомощно свесив руку на самый край дивана. Голова безвольно повисла на тоненькой, словно цыплячьей шее со следами жутких сине-красных пятен. Изо рта сочилась кровь. Он давился ею, пытаясь откашляться, хрипел и все время, пока я осторожно нес его на руках в ванную, о чем-то упорно твердил. За хлюпающими звуками терялся смысл слов, поэтому я покончил со стараниями разобрать хоть что-нибудь и развил бурную активность. Набрал полную ванную горячей воды, чтобы приподнять ненадолго температуру тела, и без лишних предисловий опустил на самое дно плохо соображающего вампира, предварительно избавившись от одежды. Затем занялся остановкой внутреннего кровотечения. Без понятия, чем оно было вызвано. Возможно, очеловеченный организм Лео отныне отвергал кровь или нечто вроде того. Если честно, я не силен в этих вещах. Я испробовал почти всё: пережимал пальцами яремные и бедренные артерии одновременно и по очереди, поил его теплой и холодной водой, заставлял запрокинуть голову вверх и опустить между коленей. Безрезультатно. После каждой манипуляции его буквально выворачивало наизнанку, так что по прошествии получаса мы имели переполненный таз с ало-черным содержимым.

Я запаниковал. Теперь кровь фонтаном била не только из горла, но и вытекала из носа. Лицо Лео из мертвенно бледного вмиг превратилось в пугающе синее. Белки глаз покраснели от напряжения. Жилка на шее конвульсивно забилась. Он вытянул из воды дрожащую кисть, больше подходящую костлявому старику, нежели молодому парню, и резко перехватил ей мою руку в районе локтя. Немой жест 'не делай больше ничего, дай мне спокойно умереть'.

— Нет, черт возьми! — прогремел я на всю квартиру, вынимая затычку из сливного отверстия. Я сделал что-то неправильно, оттого ему и стало хуже. — Сейчас-сейчас, — лихорадочно бормотал я, регулируя смеситель душевого шланга до комнатной температуры. — Потерпи немного. Сейчас будет легче.

За моей спиной хлопнула дверь и в ванную на реактивной тяге влетела Джо.

— Господи! — заголосила она, глядя на окровавленное лицо и грудь мальчишки, и бросилась мне на выручку. — Язык! Дай ему что-нибудь зажать между зубами, иначе он задохнется, — нервно сыпала она указаниями, бережно протирая влажной губкой безжизненное, на мой дилетантский взгляд, лицо.

Я схватил первый попавшийся под руку предмет, им оказался бритвенный станок, отломил лезвия и просунул твердую рукоять приятелю в рот. Его веки протестующе дрогнули, но сил для сопротивления не нашлось.

— Теперь воду, холодную воду! Ледяную, — четко прошептала девушка, ни на секунду не отрываясь от своих странных манипуляций. Ее миниатюрные ладони с короткими пальцами, дрожащие, надо заметить, почище моих, уверенно и точно разминали левую половину груди вампира, выполняя нечто сродни непрямому массажу сердца. — Это последняя стадия. Его сердце пробует биться, отсюда столько крови. Поторопись, Верджил, умаляю тебя! Если оно не успокоится, это конец…Господи, родной мой, прости! Я должна была остаться, должна была проследить за твоим состоянием. Держись, хороший мой. Ты ведь так любишь жизнь! Не уходи сейчас! Вначале наделай всем пакостей, чтобы нам было, за что тебя ненавидеть! Слышишь?

Мы бились до победного, прилагали максимум усилий и не прогадали. Я на полную мощность выкрутил вентиль холодной воды, наспех опустошил таз в унитаз и подставил его под кран в раковине, чтобы быстрее наполнить ванную.

Внезапно в уборную ворвался Стэн с пластиковым ведерком льда в одной руке и горстью пакетов с замороженными овощами в другой. Упаковками прикрыли ноги слабо дышащего Лео, а кубиками льда обложили покрытую мурашками грудь. На застывшую у дверей Астрид никто не обратил внимания. Ее слезы, к несчастью, тоже остались незамеченными.

Наконец кровь остановилась. Джо радостно взвизгнула, утраивая давление пальцев на одеревеневшие мышцы друга. Я бестолково замер на месте, оглядывая свои раскрасневшиеся от холода ладони. Продрогший до мозга костей Лео устало приоткрыл глаза, окинул мутным взглядом помещение и бесцветным голосом прохрипел:

— Жрать охота, господа!

Мы грянули хохотом и поспешили вырвать его из морозильного плена, закутали аж в три махровые простыни и чуть не подрались, выясняя, кому суждено судьбою оттащить ослабленного сквернослова в постель. В итоге несказанная честь перепала мне. Джодель опрометью бросилась на кухню.

И только когда мы с Лео ворвались в спальню, я понял, что совсем позабыл об Астрид. Должно быть, ее разбудили наши нечеловеческие крики…

— Привет, котик, — ласково прожурчала моя ноша, обращаясь к кому-то, стоящему за моей спиной.

— Привет, — плачущим голоском отозвалась малышка. Я быстро управился с обязанностями сиделки, расправил подушки под головой приятеля и испуганно обернулся назад.

— Ставь в блокнотик галочку, рыбка, — тихо, почти неразличимо для неразвитого слуха бубнил Лео, не меняя интонаций, — сегодня ты видела меня голым.

— Ага, — кисло улыбнулась девушка, затравлено переводя взгляд с Лео на меня и обратно. — Там особо нечем любоваться, кстати, — весьма убедительно пошутила она, замирая рядом со мной. Она все еще плакала и выглядела смертельно испуганной.

Я поднял руку, желая осушить ее щечки, но затем передумал и отодвинулся в сторону. Пусть побудет с ним, успокоится, вдоволь наслушается глупостей. Я не хочу отнимать у нее эту возможность из-за одной лишь ревности. Он дорог ей, это видно. Она переживает за него, быть может, даже любит. Как друга или мужчину, почему-то сейчас это меня не беспокоило. Я слишком долго был эгоистом, не доверяющим и самому себе. Астрид давно заслужила слепую веру, у меня нет причин сомневаться в ее порядочности. Да разве Лео не вправе побыть с любимым человеком? Хотя бы сегодня…это ведь в моей власти.

— Слушай, братишка, я прогуляюсь немного, — глухо проговорил я и не узнал собственный голос, звучащий будто издалека, — а ты уж будь добр, проследи за Астрид. И не давай ей больше плакать. Слезы в таких количествах вредны для здоровья. Я в порядке, сладкая, — мимоходом шепнул я малышке на ухо, тенью выскальзывая за дверь.

За пределами спальни витали потрясающие запахи: жареного мяса, запеченного картофеля и оливкового масла. Джо, опоясав талию цветным передником, вдохновенно ваяла холестериновый завтрак лучшему другу. Стэн под ее чутким руководством крошил зелень для салата. Я специально не задержался в проходе и доли секунды, чтобы не ввязаться в новую перепалку с упрямой вампиршей.

— Верджил, постой, — с треском провалился мой радужный план по незаметному исчезновению. — Подожди, пожалуйста! — у выхода нагнала меня резвая дамочка. — Нет, не подумай ничего дурного, я просто хотела извиниться. Понимаю, насколько оскорбительно для мужчины прозвучало то слово, — многозначительно приподняла она смоляные бровки, не желая вдаваться в подробности при свидетелях. — Выйдем ненадолго?

Я молча кивнул и выбрел на улицу. Джо наспех отерла жирные руки краешком полотенца, убавила огонь под шипящей сковородой и бросилась следом.

— Не держи на меня зла, — искренне проговорила она, касаясь кончиками пальцев моего плеча. — Я иногда бываю излишне резкой. Ты прав, конечно же, прав. Северин только того и добивается. Ему доставляет удовольствие рушить семьи, разлучать близких, — с непередаваемой грустью в усталом взгляде поделилась Джодель давними наблюдениями, выводя нас обоих на безветренную сторону крытой веранды. Мы встали у перил. Она достала из кармана брючек мятую пачку сигарет и зажигалку. Закурила и предложила мне. Я отказался, но с удовольствием втянул ноздрями облачко едкого табачного дыма. — А еще я хотела поблагодарить тебя. Не только за то, что привез нас сюда. Вообще за твое отношение к Лео. Ты отличный друг, хоть и не любишь этого показывать.

Я не нашел слов в ответ и отвернулся, жадно проглатывая колющий ком в горле.

— Ты дал нам шанс достойно с ним проститься, — казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она снова заговорила. Сигарета истлела до середины. — Это многое для меня значит. И я сожалею, что не смогла поддержать твои надежды. Я знаю, ты думал, будто это нечто другое, не обратное превращение.

— Просто я видел однажды, как умирают от него, — силой вытолкнул я из себя омраченные грузом печали слова. — У Лео всё не так…

— Лео трижды прошел восхождение, Верджил, — мягко объяснила мне Джо, бросая окурок на землю. — Ему три сотни лет, он давно уже не человек. Поэтому и симптомы далеки от обыденных. Ты наверняка видел гниение заживо. С Лео случилось нечто хуже. Его тело отвергает бессмертие, организм изнашивается так, как если бы ему и впрямь довелось стареть три века подряд. Это сложно объяснить на самом деле. В Девкалионе этой теме отведен целый семестр второй ступени.

— Сколько у нас осталось? — Я и сам удивился простоте, с какой задал этот чудовищный вопрос. — И можно ли обойтись…

— Сутки, думаю, — трагическим шепотом отозвалась девушка. — И это будут страшные часы для всех нас. То, что произошло недавно, не имеет ничего общего с предстоящей болью. Он не умрет до тех пор, пока его организм не разрушится окончательно. Пока кости и ткани целы, он будет проходить через эти муки снова и снова…Верджил, у меня не поднимется рука!

— У меня тоже.

Мы замолчали, избегая искрящихся слезами взглядов друг друга. Ей Богу, я уже готов заключить сделку с самой преисподней, лишь бы почерпнуть оттуда силы для последнего, решающего шага.

— Он уже дважды просил меня об этом, — отгоняя от себя дурноту, я рискнул вернуться к тяжкой беседе. — И я пообещал. Но как? Как я объясню это Астрид? И смогу ли жить с этим дальше?

— Я не знаю, — зло смахнула она со щеки назойливую слезу. — Но я уверена, что это необходимо. Ни ты, ни я, ни тем более Астрид не сумеем и дальше смотреть на его страдания. И я ненавижу себя за, что сейчас скажу. Мы должны, Верджил. Это его выбор, и мы не в праве…

Ей не пришлось договаривать. Я наконец набрался смелости повернуться и открыто взглянул на нее, выражая согласие. Всё верно, мы должны.

Джо спрятала лицо в ладонях, сгорбилась и затряслась всем телом. Я неловко тронул ее за плечо, бестолково пытаясь подбодрить. Она всхлипнула, раз, другой, третий и жадно прижалась к моей груди, беспощадно поливая слезами рубашку. Я потоптался на месте, ощущая все нарастающий дискомфорт, и неуклюже погладил растрепанные кудри. Забавно. Вот вам и двухсотлетняя Железная Леди, закованная в каменную броню.

Световой день на Марсе истек прежде, чем девушка прекратила хлюпать носом, в последний раз отерла щеки, осушила их хаотичными взмахами кистей и смущенно засеменила к двери. Мне не хотелось возвращаться в квартиру, вновь вдыхать запах обоюдной скорби, натянуто улыбаться, а главное, не спускать глаз со спальни. Поэтому я перелез через перила и спрыгнул вниз, удачно приземлившись на чей-то любовно взращенный цветочный куст. Сейчас я нуждался в одиночестве, как никогда. От бешеного течения мыслей болела голова, и с этим могли справиться только свежий воздух и отсутствие пустых разговоров.

Два часа я бесцельно слонялся по округе и все это время представлял, с каким неподъемным камнем на шее спущусь в гараж за саблей, как выну ее из ножен, в зеркальном отражении стального клинка увижу свои выжженные горем глаза, как взмахну ей, со свистом рассеку воздух и…ничего не произойдет, потому что я охотнее отрежу себе руки, чем совершу то, что будет убивать меня долгие годы спустя.

Я вернулся, так и не достигнув гармонии разума с телом. На диване в гостиной кисли перед включенным телевизором Джо и Стэн. Я вынул из холодильника бутылку воды и пристроился в соседнем кресле. Просмотр рекламы. Не сыскать занятия увлекательнее!

— Даже не зайдешь? — пагубным эхом впился в кору головного мозга вопрос вампирши.

— Нет, — отрезал я, затыкая рот горлышком.

Джодель не обиделась на очевидную грубость, сочувственно вздохнула (ненавижу этот дурацкий звук) и опустила голову на плечо своего парня. Я закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее, затем поменял позу, потом еще раз и еще. Создавалось впечатление, будто сидеть мне приходится на осколках стекла. Я встал, стряхнул с сиденья невидимые раздражители, сел снова и понял, что потихоньку схожу с ума. Или уже сошел, что не играло особой роли.

— Проваливай, Верджил, — раздраженно буркнула девушка. — Просто постучись и войди.

Я внял ее совету, испуганно поскребся костяшками пальцев в дверь и с животворящей молитвой на устах вошел. Астрид сидела на кровати, опершись на спинку и вытянув ноги. Лео лежал на ее коленях затылком ко мне.

— Он с автоматом, да, зайка? — шутливо поинтересовался дружище, глядя на побледневшее при моем появлении лицо малышки.

— Нет, — даже не улыбнулась она, вынимая пальцы из лохматой шевелюры вампира. — Джей…

— Как чувствует себя наш больной? — с фальшивой радостью в голосе проскандировал я, мысленным пинком отрывая свою тушу от порога. Проделав изнурительный путь в два с лишним шага, я сел рядом с напряженной девушкой. Чмокнул ее в висок, ласково взъерошил гриву приятеля и обдал растерянные лица лживой улыбкой.

— Хреновастенько чуток, — пополнил Лео мой словарь очередным бранным словечком. — А ты никак в лотерею выиграл? Чего скалишься-то?

— Да-а, глупее ситуации не придумаешь, — мгновенно потух я, переглядываясь с Астрид.

— Ой, блин, забудь! — оптимистично махнул на все рукой приятель. — Ничем таким мы тут не занимались. Разговаривали и только. Да ты глянь на нее! Зареванная, какая-то вся сопливая, разве ж такое чучело можно любить? — безобидно проворчал он, зажимая между пальцев уголок бесцветной щеки.

— Можно, — нарочно оспорил я его мнение, нежно накрывая заледеневшую ладонь Астрид своей так, чтобы этого не заметил Леандр. Думаю, с него достаточно физической боли. Уколы ревности я решил взять на себя. — И даже нужно.

— Окей, старичуля, — расцвел хитростью мальчишка. — Погуляй еще пару часиков тогда, а я буду следовать наставлениям старших. — Мы оба рассмеялись, находя создавшееся положение комичным.

Астрид усилием воли протолкнула чудовищный ком, осевший в горле, и окончательно сникла. Остренький подбородочек упал на грудь, а уголки губ потянулись вниз.

— Брось, булочка, дяди шутят, — пришел ей на выручку Лео, выпуская на вольные хлеба завидную особенность смешить всех без исключения. — Я и в мыслях не имел ничего дурного. Никто больше не собирается тебя делить и мучить. Все зашибись, верно, мавр?

— Стопроцентно, — как можно мягче улыбнулся я, игриво пихая ее локтем в бок. — Давайте-ка лучше чем-нибудь займемся! Оргии сметаются с повестки дня, — предупредительно охладил я пыл друга. — Может, фильм посмотрим?

— Ты ж мой пусик! — осчастливлено потянул ко мне надутые губы вампир. — Только фильм — это остойно. Вам не понравится моя подборка дисков, а вот мульт какой зарядить будет неплохо. Габсбург, ты назначен киномехаником. Пушистик, сгоняй на кухню, там в морозильнике ведро фисташкового мороженого завалялось с незапамятных времен. И приведи сюда этих двух сычей, но ложки на них не бери. Пускай голодом сидят.

Я выпустил малышку и хотел было оправиться на поиски подходящего диска, когда девушка за руку оттащила меня в сторонку.

— Джей, — чуть не плача, зашептала она, — не злись на меня, пожалуйста. Я должна была пойти за тобой, но он так просил остаться…

— Выбрось эти глупости из головы, — приглушенно, но строго отчитал я ее манеру выставлять себя крайней. — Вы же друзья, правильно? — Она кивнула, слишком быстро, по-моему, будто старалась убедить себя в чем-то. Я непринужденно засунул ладонь в карман брюк, нащупал пальцами горстку мелочи и яростно сжал. Спокойно, Майнер, спокойно. Просто спроси, узнай ответ и живи дальше. — Или уже не только друзья?

Астрид прикусила нижнюю губу. Ее дыхание сбилось, а на щеках заиграл пристыженный румянец. Господи, не дай мне убить их обоих!

— Целовались? — холодно спросил я, мечтая оглохнуть прежде, чем получу ответ.

Она затряслась, схватила себя за плечи и будто сделалась ниже ростом.

— Да, — спустя две клинические смерти и один разрыв сердца я услышал ее робкий голос.

— А чего вы встали-то, я не пойму? — вмешался в самую гущу разборок тот, кому бы я сейчас с нескрываемым наслаждением открутил башку голыми руками. Но я заставил себя проигнорировать присутствие Лео.

— Что-нибудь еще? — ядовито осведомилась та часть меня, что нуждалась в убийственных подробностях.

Астрид затравлено пискнула: 'Нет'. Я свободно продохнул, расслабил плечи и додумался спросить:

— Он тебя заставил поцеловать себя? Или…

— Или, — резко побледнела девушка, еле держащаяся на ватных ногах.

И что мне теперь делать? Кричать и топать ногами, вопя во всю глотку об измене? Поделиться тем списком оскорблений, что вертелся на языке? Мы всё это уже проходили, притом безосновательно. Но молча проглотить это унижение…даже предательство, я не способен.

— Раньше не был способен, — вслух поправил я себя и продолжил наседать на помертвевшую особу, готовую в любой момент увильнуть от разговора посредством глубокого обморока. — Ты любишь его?

Казалось, именно этого вопроса она боялась больше всего на свете, не говоря уж о том количестве боли, который в нем просквозил. Паскудный денек, право слово!

— А меня? — шелестом осенней листвы прозвучал мой хоть и отстраненный, но такой унизительно высокий голос. Предыдущий ответ был понятен. Она заплакала, не выдержав изуверской пытки. Мне и самому захотелось подмочить наш затянувшийся разговор. — Ответь, только честно.

— Я люблю тебя, — несмело подняла Астрид глаза. Что ж, вроде искренно, хотя я по-прежнему с трудом осмысливал происходящее. — И его…это сложно.

— Согласен. — Едва не лишившись рассудка от двух коротких слогов: 'И его', я все так же спокойно, если не сказать безразлично, смотрел на нее и думал о том, в какую секунду между нами пошло что-то не так. Когда она успела влюбиться в Лео? И не я ли подтолкнул ее к этому, когда вдохновенно занимался придурью. Спал с секретаршей, пел дифирамбы о 'завтраке', наливался спиртным по самые брови вместо того, чтобы отпраздновать день рождения своей девушки в кругу ее семьи?

— Прости, — немеющими губами вывела она бесполезное извинение. Бесполезным оно было потому, что я не нуждался в пустом наборе звуков без тени раскаяния. Она не сожалела о содеянном, и это ранило меня, почти убивало.

'Поцелуй, всего лишь поцелуй', - тщетно уговаривал я себя опомниться, пока еще не поздно. 'Ты же любишь ее, безумно любишь. Забудь о Лео, думай о себе. Она нужна тебе, такая храбрая, такая искренняя, не умеющая лгать. Не делай ей больно, как и обещал. Не убегай от проблем, не руби с плеча. Будь мужчиной, любящим мужчиной, черт возьми! Прости, а потом выбрось из головы'.

Руки действовали в обход скрипучих размышлений. Я обнял ее за талию, жадно прижал к себе, бережливо оторвал от пола и под изумленные взгляды столпившихся у дверей вампиров вынес на улицу. Мы обогнули дом и расположились в том безветренном и глухом тупике, где совсем недавно в разговоре с Джо решалась судьба Лео. Памятуя о ее боязни высоты, я отошел подальше от перил и отпустил малышку, чтобы высвободить ладони, которым не терпелось прикоснуться к этому изъеденному слезами лицу.

— Никогда больше не заговаривай со мной на эту тему, — с отвращением вытолкнул я из себя нужную реплику. — Что было, то прошло. Я не хочу еще раз проходить через все это дерьмо. — Уф, общение с Лео портит мой лексикон. — Ты для меня без малого всё. И это всё я не собираюсь терять. Я люблю тебя, Астрид, даже больше, чем мог себе представить.

Я не дал ей ответить или вновь заплакать, решив заполучить одно малюсенькое доказательство. Поцелуй. Вначале нежный и невесомый, напоминающий по вкусу молочную карамель. Позже он превратился в бурлящий океан из тоски, которую мы оба копили в душе последние дни, и боли, что выпала на нашу долю. Я помнил о ее ссадинах, поэтому старался быть осторожным, но получалось отнюдь не всегда. Сдавленные охи от каждого неловкого прикосновения распаляли меня еще больше, наполняя грудь блаженным чувством невесомости.

— Моя девочка, — не удержался я от хвастовства, с жаром впиваясь губами в шелковистую шею. — Только моя.

Астрид засмеялась и крепче прижалась ко мне всем телом, в тысячный раз даруя пьянящее тепло своего тела. Люблю ее смех. Такой чистый и беззаботный, что его звучанием невозможно не проникнуться.

— Нам пора, — ощутив нежелание останавливаться, я насильно вернулся в реальность. — А не то они подумают, будто я тебя съел со злости.

— А ты правда не сердишься? — напоследок блеснула малышка коронной неуверенностью во всем, что касалось ее персоны.

— Правда, сладкая, — клятвенно заверил я, целуя округлую мочку ушка. — Нужно быть истинным зверем, чтобы сердиться на тебя со знанием дела. А я в последнее время все больше похожу на пушистого котенка, но это не значит…

— Да-да, — просияла манипуляторша. — В любом случае, и котята умеют больно царапаться.

— И кусаться, моя юная мисс, — притворно устрашающе сжал я зубами кончик ее носа.

— И кусаться, — покладисто согласилась она, целуя мой подбородок. И лед растаял окончательно. Нужно сказать, с ее методами дрессировки не поспоришь. Пятиминутная ласка, и я думать забыл обо всех глупостях. Рядом с ней вообще трудно сосредоточиться на чем-либо, помимо очевидных желаний. И мне это нравится. Женщины давно перестали сводить меня с ума, а этой маленькой чертовке практически не приходится прилагать усилий. Один взгляд, и я послушный раб ее воли. Мистика, ей Богу.

У дверей нас поджидала взволнованная толпа зевак под предводительством кусающего от нетерпения губы Лео. Пребывающий на стадии затяжного обморока, бледный аки сама смерть, изрядно похудевший, он цеплялся за плечи Джо, готовясь в любую минуту прийти на помощь своей возлюбленной, которая могла бы пострадать в перепалке с неуравновешенным мной. Я улыбнулся, пропуская Астрид войти первой, и ненавязчиво продемонстрировал горящим от любопытства взглядам наши сплетенные руки.

Джодель шумно выдохнула сквозь зубы, но на всякий случай прикрыла своей спиной друга-предателя. Я возвел глаза к потолку и отказался от комментариев. Итогами нашего обстоятельного разбора полетов был недоволен лишь Лео, что не укрылось от моего внимания.

— С каким огромным удовольствием я бы тебя сейчас придушил, — миролюбиво поделился я насущными фантазиями, вызываясь проводить до спальни плохо передвигающегося самостоятельно парня.

— Лучше отруби мне голову, — хмуро пробурчал он в ответ, закидывая тряпичную руку мне на шею. — От этого хоть толк будет.

Приподнятое настроение вмиг испарилось. Я помог ему добраться до постели, откинул одеяло и уже схватился за подушки, намереваясь подложить их под ноющую спину, когда Лео грубо вырвал их из моих рук и велел катиться ко всем чертям со своей гребаной заботой. Я и не подумал обидеться. Просто отошел в сторону и занялся обустройством кинотеатра. Отыскал среди вороха 'клубнички' заветную коробочку с диском, вооружился пультами управления, подключил технику к сети и созвал дружную братию на просмотр 'Аладдина'.

Повеселились мы от души. Хоровой гогот сотрясал стены ежесекундно, так что не уверен, что хоть кто-нибудь разобрался в сюжетных перипетиях. Даже Лео, изначально настроившийся на старческое брюзжание, и тот хохотал, как ненормальный, с аппетитом орудуя ложкой в креманке с мороженым. И я ничуть не протестовал против того, чтобы девушки лежали рядом с ним. Астрид пристроилась у плеча, Джо с широченной улыбкой на лице продавливала щекой его грудь. Всем было хорошо. Вплоть до захода солнца.

Именно тогда у Лео случился очередной приступ. Первый тревожный сигнал уловила Джодель, когда закричала, что он не дышит. Стэн, словно по команде, уцепил ладонь Астрид и безоговорочно вывел ее из комнаты. Я отбросил десерт и живо взлетел на кровать. В тот же момент измученное тело скрутила судорога. Лео сполз с подушек, распластавшись по центру матраса, и дугой выгнул спину. Неосознанный крик вырвался из его горла сам по себе. Лоб моментально испещрили серебристые капли пота. Он подмял под себя одеяло, комкая его в скрюченных пальцах, и резко рухнул обратно. С той поры его ноги и руки зажили собственной, бесконтрольной жизнью. Они дергались в стороны, совершая свой хаотичный танец, бились с нашими попытками удержать их на месте. Я растерялся, не зная, что предпринять. Джо так же испуганно удерживала Лео, шептала ему какие-то бесполезные слова и лихорадочно мотала головой.

— Потерпи, мой золотой, потерпи, — монотонно бубнила она, глядя на чудовищные конвульсии. — Мы ничего не можем сделать. Просто потерпи.

Словно в ответ на ее слова, голова Лео затряслась еще интенсивнее. Изо рта потекла пенистая слюна. Челюсти безбожно клацали друг о друга.

Мысленно я уже несся к гаражу, но на деле…На деле я уговаривал себя переждать. Приступ закончится, и Лео вновь будет с нами. Станет осыпать пошлыми комментариями костюм Жасмин, глумиться над фокусами Джина, парадировать кривляния Абу, воровать мороженое у Астрид, на что я буду скрипеть желваками! У нас есть, за что сражаться!

Но приступ не прекращался. Лео безумно хрипел. Вены на напряженной шее и мученическом лице выступили под кожей. Он вновь изображал из себя мостик, макушкой упираясь в изголовье кровати. Сиплые стоны пронзали меня до самых кончиков пальцев. Я крепко держал его трясущиеся ноги, а сам дрожал с головы до пят.

— Хватит! Хватит этих издевательств! — в километрах надо мной раздался панический вопль, принадлежащий, как это ни странно, мне.

Я не мог больше сидеть здесь и смотреть, как мой лучший друг в считанные минуты превращается в дряхлого старика с букетом неизлечимых заболеваний. Я должен выполнить обещание. Я должен освободить его.

Я выбежал из комнаты и, не разбирая дороги, помчался к гаражу. Стоящие в глазах слезы помутнили мой нелегкий путь. Я падал и запинался бесчисленное множество раз, но всегда вставал и двигался дальше. Сквозь туман воспоминаний, сквозь марево сомнений, сквозь пелену душевной агонии я шел или даже бежал, оставляя позади целую вечность. Вечность, которую я бы мог провести с другом, смеясь над его несуразными шутками, восхищаясь его любовью к жизни, ревнуя его к Астрид, ненавидя за прошлое и просто любя. Потому что он мой брат. Мой несносный, временами отвратительный и незаменимый братишка, с годами ставший воплощением целой семьи.

Только сейчас я понял, насколько близки мы были. Как истово дорожили этой кособокой дружбой, в которой не нашлось места для откровенности. Как я любил его дрянную манеру изъясняться! С какой теплотой всегда относился к легкому испанскому акценту. Он часть моей души. И эта часть в данный момент умирает.

Я долго не мог открыть багажник. Руки тряслись, а пальцы отказывались подчиняться. И только сотая попытка принесла ожидаемые плоды. Перед лицом возник чудовищный гроб. Игнорируя непреодолимое желание размозжить о него кулаки, я брезгливо потянул за узорный шнурок ядовитую саблю и не нашел в себе сил взять ее в руки. Это значило бы свыкнуться с мыслью о смерти Лео, чего я не мог себе позволить. Я был уверен, что к тому времени, как мне удастся вернуться, с ним все будет в порядке. Возможно, он даже улучит секунду, чтобы поцеловать Астрид в мое отсутствие. Я разозлюсь, надаю ему оплеух и все забудется. Да, так оно и будет, я уверен! Поторопись, Майнер, на твое сокровище вновь настроены радары неприятеля!

Радужные мысли донесли меня до квартиры. Я и не заметил, с какой легкостью под знаменем ярких картин несу в руке антикварное оружие. У дверей спальни я улыбнулся, прекрасно зная, свидетелем чего сейчас стану. Мой наглый товарищ не меняется с годами. Подлость у д`Авалосов, очевидно, передавалась по наследству!

Но я ошибся. В комнате не было Астрид, лишь Джо и Лео. Приступ закончился. Теперь вампир полулежал на руках у подруги, жался головой к ее груди и плакал. Не скрываясь и не таясь, просто потому, что этого требовала от него невыносимая боль, завладевшая телом.

— Верджил, он просит, — запинаясь на каждом слове, озвучивала Джо его последнюю волю, — он просит больше не откладывать. Он не хочет, чтобы мы разбирали его на кусочки тканей, которые потом станем оживлять электричеством. Он сказал, чтобы мы отпустили его, — она остановилась, зажала рот рукой и беспрепятственно позволила горючим слезам исполосовать опухшие щеки. — Он готов.

— Нет, Джей, нет! — отчаянно замолотили запертую дверь маленькие кулачки Астрид. — Не делай этого, я умаляю тебя! Еще день! У нас должен быть еще день!

— Пожалуйста, — беззвучно вымолвил Лео, с трудом поднимая на меня взгляд. — Как друг.

Мне потребовались все мои силы, чтобы отключиться от режущих сердце рыданий Джо и Астрид. Еще большее их количество ушло на то, чтобы вырвать из крепко сведенных рук вампирши тело друга. Она отошла в сторону, почти ослепшая от горя и боли, и упала на колени рядом с моими ногами.

— Не причини ему боли, — молитвенно зашептала она, ударяясь об меня лбом. — Будь осторожен. Храни тебя Господь, мой мальчик.

Я не понял, кому было адресовано последнее обращение, да и не хотел понимать. Я присел на кровать рядом с обессилевшим приятелем, выпрямил его обездвиженное тело, подложил ему под голову самую мягкую подушку, укутал босые ступни пледом, расправил края задравшейся рубашки и ненадолго прилег, обнимая его еле колышущуюся грудь.

— Я найду тебя через пятнадцать лет, — шепотом пообещал я, не доверяя полной силе своего увитого рыданиями голоса. — Уходи с миром.

Перед тем как встать, я услышал всего одного слово: 'Люблю', и понял, кому его следовало передать.

— Она тебя тоже любит, Лео, — искренно ответил я, вынимания саблю из ножен.

Несущиеся по квартире крики заглушили звук удара. Я упал на колени. Сабля с окровавленным клинком выпала из рук и с металлическим лязгом грохнулась на пол. И для меня наступила блаженная тишина.

Отныне мир опустел. Он безлюден, потому что в нем нет больше Лео.