POV Джей

Я скорее почувствовал ее приближение, нежели услышал шаги, и обернулся. Стройные загорелые ножки прикрывала джинсовая юбка в складку, обтягивающий черный свитерок мягко подчеркивал хрупкую, еще не до конца сформировавшуюся фигуру совсем юной девочки с тонкой талией, упругой грудью и худенькими плечиками. Тающее облако волос обрамляло нежное личико с кукольными чертами, не нуждающимися в использовании декоративной косметики. И она улыбалась, притом так искренне и невинно, что я горько пожалел о своем утреннем неблаговидном поступке, но было слишком поздно. За ее спиной маячила та чрезмерно самоуверенная блондинка, с которой я свел довольно близкое знакомство всего несколько часов назад. Что ж, придется играть по правилам.

Астрид наклонилась, чмокнула меня в щеку и села рядом, чем окончательно развязала мне руки. Наивная девочка, она не знает, что восьмидесятипятилетнего вампира вряд ли устраивают такие мелочи. У нее красивые глаза — изумрудные с бирюзовыми вкраплениями и продолговатым, несколько кошачьим, зрачком. Тонкий нос с туповатым кончиком и безумно притягательные губы, настолько, что между ними и ее кровью, я выберу первое.

'И пусть это будет последней прихотью', - отчаянно пожелал я, целуя ее.

Как же я ошибался, когда думал, будто девочка считает себя некрасивой. Она прекрасно знала обо всех своих достоинствах, умела интуитивно угадывать малейшие желания и слишком быстро училась, так быстро, что мне пришлось трижды одергивать свои руки, норовившие проскользнуть под юбку.

И я был благодарен блондинке за ее отрезвляющее: 'Кхе-кхе', в некотором роде приведшее Астрид в чувство.

— Привет, — осоловело протянул я и потерся носом о ее щеку с нежным персиковым румянцем. Живая и теплая, как в старые добрые времена, когда меня ужасал один лишь вид крови. Прозаично, не правда? — Познакомишь нас?

Все верно, пора заканчивать эту бездарную игру. Я оступился единожды, чем подставил под угрозу срыва собственные планы на будущее. Мне не следовало будить в девочке чувства к себе и давать ей надежду на взаимность, но в ту ночь на берегу реки я об этом не подумал. Секундное помрачнение рассудка и вот я уже стою рядом с ней, пробую на вкус бархатные губы, обнимаю сотрясающееся крупной дрожью тело и мысленно переношусь на шестьдесят лет назад, когда в целом мире трудно было отыскать человека счастливее меня самого.

Моя Айрис — лучик света в мрачном царстве, пережившем все беды и горести войны. Я сам потерял почти все: семью, друзей, любимую женщину; несчитанное число раз хоронил товарищей, оплакивал полевых командиров, делил с однополчанами редкие моменты радости и, что случалось гораздо чаще, печали. Но с ее появлением в мою жизнь вновь вернулась радость, ее серебристый смех заставил меня поверить, что непомерная цена была уплачена не напрасно. Я жил только благодаря ей и тому чувству, что разрасталось в сердце день ото дня, что поглощало боль и тоску, что стирало воспоминания. Любовь — вот та соломинка, за которую я ухватился обеими руками. Благодарность — то, что удерживало душу в давно истлевшем теле. Прощение — его я получил только из ее уст, рассказав обо всех злодеяниях, которые мне довелось совершить.

Она была для меня всем. Воплощение добродетели, чистоты и искренности. Девушка, чье имя должно озаглавливать списки Святых. Моя надежда вырваться из плена порока, чтобы омыть руки, погрязшие в крови.

Но ее больше нет, как и меня самого. Осталась лишь тень, подпитываемая жаждой мести, призрак прошлого почтивший своим присутствием настоящее, целью которого является повторение истории.

— Рейчел, это Джей, мой… — заметно занервничала Астрид, робким прикосновением к моей руке возвращая меня к реальности.

Маленькая, я бы хотел немного побыть твоим парнем, это очень бодрит, но, к сожалению, у меня на тебя несколько иные планы. Если сегодня я позволю себе считать тебя своей, то уже завтра могу не вспомнить о существе, разодравшем мое сердце в клочья. Близость к человеку иногда оборачивается тем, что ты сам становишься человеком. Однако я отвлекся, и за это время взрывная блондиночка успела понять, что к чему.

— Голова не болит, Джей? — дерзко осведомилась она, не подозревая о моих фантазиях, в которых я с огромным удовольствием сворачивал ей шею, притом неоднократно.

— Нет, — удивленно ответил я, примеряя на себя роль этакого дурачка, не узнавшего ее в одежде. Может, предложить ей стянуть кофточку, тогда моя память станет чуть посвежее? Нет, боюсь, Астрид этого не вынесет, а мне не хочется заставлять ее страдать по-настоящему. Пока что. — Что-то не так?

— Ах, ты еще спрашиваешь! — взвилась девчонка, ошибочно считающая себя эталоном красоты и привлекательности.

Дальнейший спектакль соответствовал написанному мной сценарию. Блондинка, не особо заботясь подбором выражений, визгливо пояснила подруге кое-какие детали, ощутимо ткнула меня когтем в грудь и предоставила возможность объясниться, которую я ни под каким предлогом не собирался использовать.

— Астрид, я могу все объяснить, — ввернул я коронную фразу, набираясь смелости посмотреть ей в глаза. — Понимаешь…

Она понимала, притом без слов. Не осуждала, нет, этого не было в ее взгляде. Лишь боль от осознания чудовищности моего поступка, непримиримость и крик о помощи. Девочка не знала, как поступить, за чьей широкой и надежной спиной спрятаться. И я мог бы предложить свою, точнее очень хотел это сделать, потому что невыносимо было смотреть за возрождением из пепла прежних выводов о ее якобы никчемности и непривлекательности. Бог свидетель, я должен был оттолкнуть ее.

— Астрид! Да погоди же ты, Астрид, — искренно возмутился я попытками трусливо сбежать от действительности. Нельзя быть такой чувствительной, черт побери! Как же ты жила все это время в столь неподходящем для себя месте, названным планетой Земля?

Изредка спотыкаясь, она мчалась со всех ног к машине, но я оказался чуть проворнее.

— Астрид, — я неохотно развернул ее лицом к себе и впервые за долгие годы жизни в ночи понял, что представляет собой вампирская сущность. Ты не замечаешь, как становишься монстром, как теряешь связь с душой и навсегда остановившемся сердцем, но стоит только причинить боль ребенку, и все становится на свои места. Теперь ты тварь, что поддерживает жизненные силы посредством чужой крови, и зеркало подтверждает догадки — оно отражает мертвеца, ведущего паразитический образ жизни. — Я не знал, что она твоя подруга, — ври больше, Джей, место в Аду тебе уже давно уготовано. — Я даже имени ее не спросил, — откровенная ложь, Майнер. Ты дотошно выяснил каждую мелочь перед тем, как затащить блондинку в дешевый номер мотеля. — Все вышло случайно, — надо купить солнцезащитные очки, лгать, глядя прямо в глаза невинному агнцу, в этом веке считается дурным тоном, — но я понимаю, это не оправдание.

Если бы я только захотел оправдаться, то не составило никакого труда вбить в ее чудную голову мысль о необходимости простить. Пара незатейливых фраз, вроде: 'Ты нужна мне' или 'Я без тебя не смогу', произнесенных с правильной интонацией, один глубокий поцелуй, и крепость пала — проверено лично мной.

— Ты и не должен передо мной оправдываться, — пролепетала девочка, часто-часто моргая, и я мысленно взвыл от перспективы стать свидетелем ее слез, двух кристально чистых капель, покачивающихся на темных ресницах. — Ты вообще ничего мне не должен.

В принципе верно, но я все же чувствую себя последней скотиной, а это плохой знак.

— Послушай, — устало начал я, собираясь добавить что-то ободряющее и, разумеется, банальное, как-то утешить ее словами, однако крикливая блондинка не дала мне закончить мысль до конца, налетев из-за спины.

Томительных две минуты я выслушивал вещи, за озвучивание даже сотой доли которых убиваю, не раздумывая, и чуть не расхохотался, уловив в агрессивном монологе намек на то, что являюсь извращенцем. Полноте, мисс, в вашем возрасте я не знал и половины поз, предложенных вами после чашечки отвратительного кофе!

Единственное, с чем я был полностью согласен, так это перл о том, что не заслуживаю слез Астрид. Надеюсь, истеричная соплячка на самом деле неплохой друг и поможет девочке выбраться из глубокой навозной ямы, выкопанной мною отнюдь не из благих побуждений.

Проводив взглядом удаляющийся по шоссе серебристый кабриолет, я понуро поплелся к своему Мерседесу, испытывая непреодолимое желание поскорее залезть под душ и смыть с себя грязь, налипшую за день.

Дома меня встретила не уютная тишина и покой, о которых я так мечтал, а полуголая девица с обиженно надутыми губами.

— Вернулся, — зло прошипела загорелая брюнетка, чье имя напрочь вылетело из головы. Да и стоит ли запоминать название блюда, приевшееся еще в прошлом столетии? — Тебя не было четыре дня!

— Не сомневайся, я провел их с пользой, — съязвил я, разуваясь. Наверное, это прозвучит глупо, но меня раздражают люди, расхаживающие по дому в уличной обуви. — Отдохнул от тебя, например, — с улыбкой продолжил я, скользнув за дверь ванной, и началось!

— Да как ты смеешь, — завопила девица, кидаясь вслед за мной, но я предусмотрительно задвинул щеколду. Люблю принимать пассивное участие в скандалах. — Я целыми днями сижу здесь одна, дожидаясь тебя, потому что ты запрещаешь выходить мне на улицу. Ты вообще все запрещаешь, хотя не имеешь на это никакого права! Открой немедленно! — о, нет, любовь моя, у тебя слишком проникновенный голос. — Джей, ты мерзавец! И редкостная скотина! И ничтожество! Я тебя ненавижу! Понял? — каждый выкрик сопровождался слабеньким ударом по стене, что позволило мне залезть в воду с блаженной улыбкой на устах.

— Понял, — отозвался я, закрывая глаза.

— Я ухожу, — трагедийным тоном возвестила прелестница, — бросаю тебя к чертям собачьим!

О, да, малышка, выход прямо по курсу! И не вздумай останавливаться! Забери из шкафов тонны треклятого нижнего белья, которое я ненавижу, и избавь меня от своего назойливого общества.

Через полчаса, так и не дождавшись злободневного хлопка двери, я вышел в коридор с повязанным вокруг бедер полотенцем и попытался незамеченным пробраться в спальню. Не тут-то было. Удар внушительной силы в плечо, и визги приобрели цикличный характер, так что ничего нового я о себе не услышал. Впрочем, истерика надоела мне довольно быстро. Выудив из гардероба свежую рубашку, я принялся неторопливо переодеваться, на ходу поясняя положение вещей задравшему нос 'завтраку'.

— Ты уйдешь отсюда, когда я этого захочу, — тон подобающий: приказной и неумолимый, иначе с ней просто нельзя. Слов она не понимает, а бить женщину, пусть и низкопробную, я никогда не стану.

— Я, что, пленница? — более спокойно уточнила девица, забывая о правиле номер один: 'Молчать, когда я говорю'.

— Да, — подтвердил я, умело скрывая раздражение за маской полнейшего безразличия. — Еще раз повысишь голос, горько об этом пожалеешь. Надумаешь сбежать, выслежу и убью, — с улыбкой добавил я, целуя пахнущие ментоловыми сигаретами губы. — Не скучай.

И вышел в прихожую, где меня нагнал глупый и абсолютно неуместный вопрос:

— А ты меня любишь?

— Безумно, — бросил я через плечо и, игнорируя услуги лифта, сбежал по лестнице вниз.

Раздумывать над тем, куда податься, долго не пришлось. Я хотел увидеть Астрид и удостовериться, что с ней все в порядке. Всего лишь увидеть.

Машину я оставил в квартале от дома на холме и оставшийся путь решил проделать пешком, пользуясь радушным покровом сгущающихся сумерек и деревьев в густонаселенной части леса, с трех сторон окружающего поместье, именовавшееся когда-то землями Волмондов.

На подъездной аллее тосковал серебристый кабриолет, значит, заносчивая блондинка по-прежнему отравляет жизнь несчастной девочке. Что ж, так у меня не будет ни малейшей возможности натворить ненужных глупостей, а это нам обоим пойдет только на пользу.

Пришлось довольно долго ждать, пока Уоррены и их гостья разбредутся по комнатам и заснут, притом время, как назло, тянулось чересчур медленно. Я не хотел вспоминать о событиях давно минувших дней и все же не сумел сдержаться, проходя мимо огромного гаража, отстроенного на том месте, где раньше располагалась конюшня.

'Багира' — это имя всплыло в подсознании и потянуло за собой вереницу красочных картинок.

Айрис любила животных, да и весь мир, пожалуй, но особой страстью она пылала к лошадям. Разговаривала с ними, часами пропадала в загонах и трудилась не покладая рук, чтобы у ее парнокопытных друзей была свежая солома и чистая вода. И в седле держалась уверено с самого детства, что женщинам середины двадцатого века было несвойственно. Большинство дам тех времен были слишком озабочены отстаиванием собственных прав и активно воплощали в жизнь идею об эмансипации, начатую еще их прабабками.

Она же была другой. Более жизнерадостной, веселой, легкой и излучающей счастье. Быть рядом с ней, находиться в ее обществе приравнивалось к воссоединению с ангелом Господнем. Ее улыбка напоминала мне о той безмятежной жизни в Канаде, которой я жил до начала войны, ее голос успокаивал, а редкие, но такие чувственные поцелуи заживляли кровоточащие раны на сердце. И я парил на крыльях счастья в тот день, когда осмелился предложить ей стать моей женой, а в ответ получил согласие. Старик Мердок не противился браку дочери, но со свадьбой почему-то тянул. Я пребывал в твердой уверенности, что он боится одиночества, страшится остаться один, не оправившись от смерти супруги, однако это продолжалось недолго. Через месяц после нашей помолвки в доме неожиданно объявился гость, и я понял, кому отдано отцовское благословение задолго до меня. Леандр…

Сухой ком встал посреди горла при упоминании имени мерзавца. Я сжал кулаки с такой силой, что захрустели костяшки пальцев, и быстро зашагал к восточной стене дома, на которой расположено окно спальни Астрид. Свет не был зажжен, что я воспринял, как перст судьбы. Карабкаться на второй этаж по отвесным стенам без единого выступа — не мой конек, поэтому я привычно воспользовался дверью черного хода, запасной ключ от которой Уоррены по наивности прятали в узкую щель дверного косяка.

Добраться до заветной комнаты оказалось несложно, все обитатели дома мирно потчевали в своих постелях. Все, кроме девочки, шумно шмыгающей носом.

'Черт, Джей, проваливай по-хорошему, если не прельщает перспектива остаток ночи отстирывать рубашку от соплей!' — довольно разумно посоветовал преисполненный гордости внутренний голос, но я решил пойти в обход здравому смыслу и бесшумно прокрался к кровати, где, свернувшись клубочком, на самом краю лежало обиженное мною создание, давящееся рыданиями.

Извиниться я бы не смог при всем желании, это противоречит моим жизненным принципам и отточенному с годами облику бесчувственного мерзавца, но позволить милому ребенку и дальше терзаться болью означало предать память родителей, воспитывавших меня, как истинного джентльмена.

— Доброй ночи, Астрид, — привычно приветствовал я, воспользовавшись кратковременной паузой между чудовищными всхлипами.

Девушка замерла, позабыв на время о необходимости ежесекундно промокать нос, а затем медленно обернулась и прошептала:

— Прости.

Я опешил на мгновение и решил, что ослышался. Черт его знает, вдруг возраст сказывается?

— Ты извиняешься? — она кивнула. — Но за что?

— За глупую реакцию, — принялась пояснять девочка, садясь и натягивая лицо почти до самого подбородка. В принципе, мудрое решение, а то я понятия не имею, как отреагирую на очередную пижаму. Прошлая, к слову, мне пришлась по вкусу, 'говорящая' вещица, способная поведать о своей хозяйке много интересного. Например, Астрид обожает шоколад и поглощать его предпочитает перед сном, лежа в кровати, о чем свидетельствуют многочисленные темно-коричневые пятна на футболке. Или о чертах ее характера: тихая, спокойная, немного инфантильная, ценящая уют и постоянство, зажатая и неуверенная в себе; и это лишь исходя из фасона, покроя, цвета, материала и рисунка одежды для сна. — Я повела себя, как ребенок, и мне за это очень стыдно. Вот, — она внезапно вскочила с постели, быстро одернула задравшуюся маечку, оголившую на мгновение плоский животик, подбежала к столу, а затем протянула мне исписанный листок бумаги. — Прочти, пожалуйста.

Я бегло прошелся глазами по неровным строчкам:

'Джей! Боюсь даже подумать о том, что ты больше никогда не придешь, поэтому искренне прошу прощения за глупую сцену в кафе. Это было бестактно с моей стороны позволить Рейчел устроить нечто подобное. Я не хочу ее осуждать, но все же извинюсь за все оскорбления.

А еще я хотела бы отдать тебе дневник Айрис, мне он ни к чему.

P.S. Если не сможешь простить, я пойму, но комнату запирать на ночь не стану. Мне приятно будет знать, что ты все-таки иногда здесь бываешь'.

Подписи не было, да и к чему она, когда каждая буква громко кричит имя автора короткого послания?

— Астрид, — как нельзя более мягко произнес я, — ты совершенно не понимаешь, что делаешь. Нельзя вот так вот ни с того ни с сего истово верить в человека, о котором ты ничего не знаешь, пускать к себе в дом, в свою жизнь, привязываться к нему и пытаться подстраиваться. Это неправильно.

И глупо, но последнего я добавлять не стал. Она не кажется мне глупой, просто не знающей жизни, ее жестких принципов и волчьих законов. Ей еще не приходилось обжигаться и набивать шишки, отсюда и щенячья уверенность, что все плохое происходит и будет происходить с другими, только не с ней.

— Но мне спокойно рядом с тобой, — упрямо выдвинула девочка 'веский' аргумент, возвращаясь обратно под одеяло. — Я не чувствую того, что совсем тебя не знаю. И не пытаюсь подстраиваться.

Разумеется, нет. Ты просто влюбилась, что я понял буквально секунду назад.

— А еще ты сказал неправду, — как бы между прочим ввернула Астрид, заставив меня похолодеть от страшной догадки.

— В самом деле? — криво усмехнулся я, присаживаясь на край кровати. Даже у бессмертных иногда 'ноги не держат'.

— Да, — заявила она, полностью уверенная в своей правоте. — И меня это ничуть не пугает. Мне пришла в голову идея проверить твой рассказ с помощью Google, потому что во сне…Впрочем, неважно. В общем, первая модель циклотрона была построена в 1930 году американскими физиками Лоуренсом и Ливингстоном, оба работали в национальной лаборатории в Беркли, теперь именуемой лабораторией Лоуренса, получившим в 1939 году Нобелевскую премию по физике. Так что к тому моменту, когда ты якобы защитил диссертацию, о применении циклотрона в промышленных масштабах не написал разве что ленивый. Думаю, дальше продолжать цепочку размышлений бессмысленно. И в Близзард написанием программного контента занимается северокорейский филиал корпорации, предпочитающий брать на работу тамошних программистов, потому что это приносит больше прибыли. Слаживаем все вместе и получается, что большая часть твоих ответов не более чем складная выдумка, — глубокомысленно заметила юная претендентка на наследие Агаты Кристи, робко пройдясь по моему растерянному лицу хитрющими глазами.

Однако! Я недооценил девчонку и широкомасштабные возможности Интернета.

— И что ты теперь собираешься делать? — заинтриговано полюбопытствовал я, не зная, смогу ли угадать наперед ее реакцию.

— Попрошу рассказать правду, — ожидаемо предположила девушка, очень неумело хмурясь, будто в надежде продемонстрировать мне свою настойчивость. — Ведь можно?

— Подхалимаж — унизительное занятие, — ворчливо буркнул я, в глубине души начиная ей восхищаться. — И тебя не смущает то, что единожды солгав, я вполне могу проделать это еще раз, и еще, вплоть до того момента, пока ты окончательно не запутаешься?

— Но зачем? — с редкостной непосредственностью спросила Астрид. — Зачем лгать? Я всего лишь хочу избавиться от твоего назойливого: 'Ты ничего обо мне не знаешь, поэтому не должна доверять'. Я привыкла доверять людям, это помогает мне чувствовать себя увереннее. Я ведь не прошу у тебя сиюминутного признания во всех грехах, просто объясни то, что не укладывается в моей голове. Кто ты? Что значат эти таинственные визиты по ночам? Какая связь существует между тобой, домом и Айрис? И каким образом ты прочитал записку в кромешной темноте, даже на миллиметр не приблизившись к окну? — с отчаянием в голосе выпалила она, к концу тирады понимая бесплодность своих попыток вывести меня на чистую воду.

Последний вопрос на мгновение выбил из колеи, но долгие годы практики в плане эмоционального равновесия все же не прошли даром, поэтому я довольно равнодушно предложил поберечь любопытство до более подходящего момента и облегченно выдохнул, когда она согласилась подождать, добавив ультимативное:

— В разумных пределах, конечно. Неделя — максимум, что я могу позволить.

И это меня вполне устраивало, семь дней достаточный срок для того чтобы разобраться в себе и определиться, наконец, чего я хочу на самом деле.

На этой чрезмерно оптимистичной для себя ноте я решил откланяться и уже произнес вслух заученную фразу: 'Доброй ночи, Астрид', когда руку чуть повыше локтя сжали тоненькие пальчики, а перед лицом возникла пара умоляющих, несколько припухших от долгих рыданий глаз. Я не люблю слезы и предпочитаю обходить стороной всех приверженец страдальческих всхлипов, но сейчас не смог даже пошевелиться. На меня словно вылили ушат холодной воды, жестко встряхнули и в приказном порядке отправили посмотреть на все происходящее. И что же я увидел? Точно не себя, потому как этот жалостливый, не в меру отвратительный и слишком чувствительный вампир, перебирающий спутанные пряди волос прижавшейся к нему девицы, просто не может быть мной. Однако я видел, притом именно себя. Единственное проклятие, доставшееся мне при рождении — сумеречное зрение, выходящее за рамки человеческих возможностей. Остальные я получил в процессе жизни, а иногда и не по собственной воле, как, например, бессмертие.

И все-таки я остался, вопреки всем правилам заданной игры. Остался рядом с девочкой, во взгляде которой заметил потребность, плохо замаскированную нужду в моем присутствии. И это было здорово, черт возьми! Слышать ее спокойное дыхание, смотреть за робким колебанием ресниц, чувствовать биение сердца и понимать, что только ее пульсация крови напоминает мне о самых обыденных вещах, а не: 'Восемь склянок! Время обеда!'. Астрид спала, уткнувшись носом мне в плечо, и не догадывалась о моих мыслях, плавно перебирающихся из одной четкой картинки прошлого в другую. Но сегодня они не были черными, вроде панорамы мира сквозь призму снайперского прицела или тех бесконечно тянущихся часов, что я провел, сидя посреди этой самой комнаты, с мертвым телом любимой девушки на руках. Они отличались от листка со скупо изложенным текстом, где сообщалось, что моя семья погибла в ночь на 14 октября 1942 года на борту железнодорожного парома Ньюфаундленда, затонувшего после торпедной атаки немецкой подлодки U-69. Они не походили на то всепоглощающее чувство ненависти, что появилось в моей душе наряду со знанием о последнем дне жизни отца — офицере канадской армии, взятым в плен фашистскими захватчиками. Его перевезли в лагерь смерти Дахау, а через сутки казнили, как предателя родины. И я до сих пор молюсь о том, чтобы его смерть была легкой и безболезненной.

Напротив, я думал о Леверне, моей младшей сестренке, которая отказывалась засыпать без моих рассказов о затерянном посреди Европы королевстве, об отлученной от трона принцессе и доблестном рыцаре, храбро сражающемся за истину на берегах Дуная. И засыпала она точно так же: подогнув колени и сжав мою ладонь в объятиях крошечных, но удивительно цепких пальчиков. Тогда я терпеть не мог выступать в роли няньки, а сейчас тоскую по ее тихому сопению и липким, перемазанным карамелью губкам.

Вспоминал наш дом в Канаде, множество грядок, которыми так гордилась мама, свинью по кличке Рикс, шумные обеды за огромным столом, мозолистые ладони отца и его грубые шутки, коим он научился у местных фермеров. Мы были счастливой семьей, дружной и хранящей секреты.

И я не мог не обратиться мыслями к Айрис, это стало своего рода привычкой. Полезной, надо сказать, привычкой. Ее образ — все, что как-то связывало меня с тем человеком, которым я был. Она помогла мне вырваться из кровавого плена, воскресила душу и веру в себя, и до сих пор я скрупулезно коплю на глубине сердца оправдания своим самым страшным поступкам, чтобы после высвобождения из оков цепей ада, когда мое тело наконец обретет покой, у меня была возможность получить прощение.

Стараясь не разбудить Астрид, я осторожно убрал со своей груди ее руку, поправил одеяло, медленно встал с постели и, крадучись, направился к письменному столу. Меня трудно назвать любопытным, но в случае с этой девочкой желание узнать о ней как можно больше всего начинает перерастать в настоящую манию.

Монитор, пара сломанных карандашей с мягким грифелем, ластик и несколько смятых бумажек особого интереса не представляли, чего нельзя сказать о двух фотографиях в рамочках. На одной запечатлен какой-то памятный день в жизни семьи Уорренов: улыбающиеся родители изо всех сил прижимают к себе мокрую с ног до головы дочь, кажется, не замечая отразившегося на ее лице неудовольствия. Надпись на обороте отсутствовала. На второй — теперь уже сияющая от счастья Астрид с подобострастным видом пожимала руку какому-то усталому мужчине лет шестидесяти. Подпись: '20 мая 2009 года, Мэриленд, Балтимор, мастер-класс Фрэнка Миллера'. Видимо, для девочки комиксы не просто забава, позволяющая занять на некоторое время фантазию. С их помощью она создает собственный мир, отодвигает реальность и потакает идеализму. Бездейственный, но довольно своеобразный способ олицетворения надежд. Тем более что ее рисунки мне нравились, в них чувствовалась душа. Это не умело скомпонованные картинки, изобилующие яркими цветами, с притянутым 'за уши' незамысловатым сюжетом об отважном герое, выходце из недружественной соседней галактики, перед которым поставлена занятная задача о сохранении мира во всем мире. Это что-то большее, имеющее глубинный смысл. Во всяком случае, мне так показалась…

Далее мой взгляд прошелся по дискам. Надо сказать, несколько нестандартный выбор музыки для столь юной и жизнерадостной особы: Lacrimosa, Theatre of Tragedy, Lord Vampire, Nightwish — седовласые исполнители готического рока.

Фильмотека выглядела еще более странно — с десяток японских хоррор-шедевров, глубокомысленная драма Даррена Аронофски 'Реквием по мечте', Хичкоковские вещи, в том числе несравненные 'Психо' и 'Птицы', неоцененный мною 'Белый олеандр' (должно быть, Астрид пришлось по вкусу имя главной героини) и выбивающиеся из общего фона ленты, вроде 'Ямы', 'Незваных' и первой части американского 'Звонка'. Никаких милых семейных комедий, слезливых девчачьих мелодрам и всего того, что я в принципе ожидал увидеть.

Испытывая некоторое чувство неловкости, я все же открыл ящик стола, пробежался пальцами по стопке аккуратно сложенных тетрадей и решил заканчивать с разыгравшимся любопытством, когда взгляд упал на дневник, обтянутый натуральной темно-коричневой кожей. Пожелтевшие страницы с потрепанными уголками, исписанные потускневшими фиолетовыми чернилами…Я знал, чьи это записи, более того, лично озаботился их возвращением на прежнее место в неприметный тайничок под окном, но вновь окунуться в мучительную бездну воспоминаний — нет, об этом не могло быть и речи.

Словно наперекор моим мыслям, руки сами потянулись к заветной книжечке, а всего через секунду остановившееся раз и навсегда сердце сжалось от невыносимой боли при виде ровной округлой надписи: 'Личная собственность Айрис Волмонд'.

Я не должен был потакать и этому капризу, однако желание оказалось гораздо сильнее меня. Вернувшись к кровати, я сел на пол у изголовья и, успокаиваемый уютным сопением спящей девочки, принялся бережно переворачивать истончившееся листки.

День нашего знакомства, совместные прогулки, катание на лошадях, разговоры — я помнил все до последней мелочи. Как блестели на солнце ее золотые волосы, как сливался в божественную симфонию с порывами ветра звонкий смех, как понял, ради чего отнимал жизни у других людей. Ради ее чарующей улыбки.

'Мой друг, сегодня я узнала обо всех секретах, получила ответы на множество вопросов. И не знаю, смогу ли справиться с этим. Он ужасен — вот то единственное, о чем я могу думать. Его тайны тягчайшее бремя для меня. С ними невозможно мириться, но и не замечать очень трудно.

Я расплакалась в конце нашей нелегкой беседы, обняла измученного совестью мужчину и почувствовала, как бесконечно далеко от меня находится его душа. Он пуст, точно красивая рама в отсутствии холста, и это пугает. Я не могу найти в его глазах сердечность, их взгляд утомлен, выжжен, обезличен и тяжел, но, ради всего святого, мне необходимо помочь! Я должна понять и принять те страшные вещи, о которых он поведал. Прошлое невозможно изменить, ибо не только мы творцы самих себя, однако будущее в нашей власти.

Каково это, жить в ночи? Не видеть цветов, коими изобилует жизнь? Отнимать жизни под чужим руководством, осознавая чудовищность своих поступков, но не имея возможности отказаться? Я не могу даже представить, через что ему пришлось пройти. У меня нет оправдания для человека, звавшегося еще вчера любимым мужчиной. Зато есть желание, пламенное желание излечить его, и я буду стараться до тех пор, пока не увижу плоды своих трудов. И если когда-нибудь он заинтересуется моими записями, а это обязательно случится, коли уж мы собрались пожениться, пусть знает, что я испугана и возмущена открывшейся правдой, однако никогда и помыслить не могла оттолкнуть его от себя'.

Что есть честность? Это когда думаешь сказать одно, а говоришь правду. Во всяком случае, так мне казалось раньше. Сейчас я не умею быть искренним даже наедине с собой и, сказать по правде, получаю удовольствие от подобного стиля жизни, потому что могу быть кем угодно: злым вампиром, добрым, опасным и жестоким, но в то же время милым и чертовски обаятельным. Это мой мир, мой театр одного блистательного актера.

Я поднялся на ноги и направился к столу, чтобы вернуть дневник на место. Да, именно вернуть. Он хранил мои секреты на протяжении шестидесяти лет и вряд ли изменит своим принципам в течение ближайших месяцев, по истечению которых я с огромным удовольствием лично посвящу девочку во все тайны.

— А теперь мне пора, — едва слышно пробормотал я, задвигая ящик стола.

За окном занимался рассвет, что испокон веков влекло за собой приближение дня, а я предпочитаю, и всегда предпочитал, ночь, потому как солнечный свет является еще одним безжалостным напоминанием о том, что мне довелось родиться мертвым.

Почти настигнув двери, я отчетливо услышал тихое: 'Джей', сорвавшееся с нежных губ Астрид, и вдруг стало наплевать на целую вселенную. Забыв на минуту об осторожности, я резко развернулся, в два шага преодолел расстояние до кровати, навис над ангельским лицом, опираясь рукой на спинку, и буквально впитывал в себя теплоту ее кожи вплоть до того момента, пока она не открыла глаза.

— Если я все еще сплю, — сонно прошептала девочка, ничуть не испугавшись моей безрассудной близости, — тогда ни в коем случае не позволяй мне проснуться.

— А если нет? — усмехнулся я, в надежде скрыть за язвительными интонациями дрожь в голосе. Не знаю, что ввергло меня в больший шок: ее дурманящее очарование, сладость обжигающего дыхания или мягкие пальчики, выводящие на моем лице линии скул. Но могу предположить, что вместе они создавали взрывоопасную смесь.

— Тогда я вполне могу себе позволить это, — после недолгих раздумий вымолвила она, прикасаясь к моим губам своими. Горячие, влажные, терпкие на вкус, они явно были созданы исключительно для соблазна и успешно справлялись с моими зряшными попытками держать все под контролем.

Я ощущал, как горят пальцы, ласкающие изящную шейку с множеством сочных артерий, мысленно рычал на жалобную просьбу изголодавшегося организма и безумно боялся перейти границу дозволенного, хотя тут Астрид мне помогать не спешила. Ее маленькое сердечко с каждой секундой колотилось все сильнее, не справляясь с пестротой нахлынувших эмоций, и вот-вот готово было выскочить из груди на радость одуревшего от представившейся перспективы вампира. Мда, я превращаюсь в маньяка.

'Хватит!' — довольно строго велел себе я, неохотно отрываясь от чудеснейшего занятия.

Кстати, странность номер один, 'чудеснейшим занятием' для меня всегда был момент разрезания вен и вид неспешно сочащейся крови, а тут вдруг банальные поцелуи…

— Доброе утро, Астрид, — решил соблюсти я некие приличия, возвращая в голос привычные умиротворенные нотки. Хотя о каком, черт возьми, спокойствии может идти речь, когда перед тобой сидит раскрасневшаяся, смущенная и от этого еще более красивая девушка, на которой из одежды имеется лишь задранная маечка и непозволительно короткие шорты?

— Доброе утро, Джей, — эхом повторила за мной она, покрываясь румянцем до самого кончика носа.

Боже, если только ты существуешь, перестань меня искушать!

— Есть планы на вечер? — как бы невзначай спросил я, искоса поглядывая за быстро поднимающимся вдоль линии горизонта солнцем.

— К сожалению, есть, — явно расстроено протянула девочка, не решаясь даже смотреть в мою сторону. — Мы с Рейчел хотели прогуляться по окрестностям, а если я скажу хоть что-то о тебе…В общем, она вчера очень однозначно дала понять, в каком 'восторге' пребывает от вашего знакомства.

— Тогда, надеюсь, ты не против небольшой слежки? — тоном змея искусителя предложил я, с воодушевлением вслушиваясь в участившийся пульс, послуживший лучшим ответом. К слову, очень даже неплохая идея, я на самом деле люблю по-настоящему опасные игры, а блондиночка достойный кандидат на роль знающего гроссмейстера.

Пропустив мимо ушей однообразные вопросы: 'Что ты имеешь в виду?' и 'Как?', я весело помахал ей рукой и вышел из комнаты раньше, чем Астрид успела опомниться.

Для начала неплохо было бы навестить свой буйный и не наделенный интеллектом 'завтрак', затем можно заехать в ближайший музыкальный магазин и купить пару сборников готического рока. Хочется понять, чем он ей так нравится?

Продолжая строить планы на день, способные ускорить ход времени и хоть как-то скрасить ожидание, я быстро добрался до Мерседеса и занял водительское сиденье. Зеркало заднего вида отразило не совсем привычную для меня картину: широкая улыбка, неистово блестящие глаза, взлохмаченные нежными девичьими пальчиками волосы…Да, определенно, таким я себе нравлюсь гораздо больше. Что ж, это только к лучшему, моей жизни давно недоставало изрядной доли безрассудства.