Жестокость погани кровоточащих дней! Еще один убит глазами рож опухших, Поэтам — боль ясней, поэтам — грязь видней, Противнее — людей просаленные туши. Примера нет. Лишь нервно дрогнут скулы, И кто в подвале жил, и кто рожден в избе Всю бешеную жизнь переплетенных улиц Полнее в грудь вольет, как вспомнит о тебе. Смерть не разгадана, — печаль вдвойне остра, Ударил час тяжелым камнем в память… Мы сколько гор прошли — и вдруг опять гора — И наверху всепожирающее пламя. И что за чорт, — какая моль проела Такое сердце крепкое в борьбе, Какая рытвина остановить сумела Твой поэтический разбег?.. Ну, что ж, прощай! ушел, так и ушел. Своей ждут очереди жертвы улиц, Но в тягостные дни мы знаем хорошо: Примера нет. Лишь нервно дрогнут скулы.

Часы роняют двенадцать, Стрелки сжав от боли… Больше к тебе стучаться Я не буду, Коля. Ты ушел далече, Не прощался даже… Хмурый, как ты, вечер Синий язык кажет. Нам о тебе петь ли? В этой комнате тише б… Мертвый удар петли Слово из глотки вышиб. Скоро лежать, синея, Может, из нас любому… Это моя шея Дико зовет на помощь, Это мои кости Жажда жизни сжала… Может, к тебе в гости Скоро и я пожалую. Встречу тебя тем ли, Чтобы ветром гонимы, Увидеть нашу землю И вместе пройти мимо.

Закат распластанным хвостом Упал в овражные ухабы, Глядели хмуро на восток Тупые каменные бабы. В пустую сумрачную степь Угрюмый опускался вечер, Сухие черепки костей Перебирал тревожно ветер. И, торопясь к ночному стану, Назад оглядывался скиф, Где знойного Афганистана Дымили дальние пески.

Косматый конь, худой верблюд Ветров раздольные качели,— Я до сих пор тебя люблю И помню вольное кочевье. Стрела, копье, аркан и плеть, Гортанный крик и рёв, и ржанье, И месяц в дыме и тепле Над полыхающей Рязанью. Привал, костры, и вот опять Горящих дней восторг и трепет, И смерть на острие копья Потом на перепутье встретит. И будет плыть простор степей И звезд далеких колыханье… О, жизнь, как горячо теперь Твое огромное дыханье!.

В разливе западных ветров Солёная морская накипь. А на снегу звериных троп Большие лапчатые знаки. Угрюмо собирает лес В сугробах по оврагам воду, Чтоб на дорогах не пролезть Ни конному, ни пешеходу. Чтоб, на плечи подняв мосты И льдины громоздя на льдины, Смывая горные пласты, Рванулись реки на равнины. Чтоб в море мартовской воды Купался месяц тонкорогий. Отсюда начинал Батый Свои обратные дороги.

И стало так. В зверином лове Не превзойден степной номад, Поэт преодолеет в слове Недвижность каменных громад. Велит мирам; повремените! — И вот земля изменит вид, И солнце, ставшее в зените, Расплавит камни пирамид. Пусть реки в море быстро льются, — Всю глубину и силу вод Поэт в игрушечное блюдце, Едва захочет, перельет. А льды, которые питают Моря и мощь дают реке, Вдруг как мороженое тают На воспаленном языке. И все в природе говорит нам — Дух человечий, горный лед — Все набухает и живет Одним колеблемое ритмом. И в мире нет такой печали, Но нет и радости такой, Чтобы в стихах не прозвучали Певучей, нежною строкой.

Про́падом пропали вечера. Топота не слышно за околицей, Где шептался парень до утра, Привязав коня за повод к поясу. Про́падом пропали, не слыхать. Долго кланялись в папахах головы. Ах, о чем, шурша соломой хат, Туркотали целу ночку голуби? Целовались, не хотелось спать… Про́падом пропали: плачу с горя я — Вывели голубушки птенят, Вывелось казацкое сословие! Вышла я с ведерком, хвать — похвать, Брякнули другие девки — по воду. Выехал на конике мой сват: — Где Егор? — взяла его за поводья. — Совестно, мне, девонька, сказать: Я посватал вас, и мне ль рассватывать? Будешь долго нас, горюня, ждать В розовые зори пред рассветами. Как сказал он мне про то, что нет, — Нету казачонка, — кудри шелковы. Где вы, где? — кто чешет вас чуть свет? Кто вас ждет, милует кто потемками? Голос мой на все село звенит. Потеку за ним я речкой слезною. Ах, разобрало же меня и зло на них… Грудью грохнулась на сруб колодезный. Про́падом пропали: со двора Шапки долго кланялись за хатами. Вот прийти бы весточке пора, Да приходят лишь потемки сватами. Горе, бей меня, эх, горе, бей! Тенькай, сердце, серенький воробушек, Каждый день идет казак из города — Положите меня в белый гробушек.

Не ходи за мною ночью, конь, Не мути, луна, пустым белком, — Не затмить тоскою никакой, Что пропал соколик за полком. Затоскует девица по нем, Не вернется парень за конем, Не вернется парень за очами Темными дождливыми ночами. А придет о нем пешечком весть: Больше на коня ему не сесть, Да пойдут смешки за ней шажками Шелком расшивными сапожками. Ох, не обовьет его коса, Ни крутая девичья рука, И с лица спадет твоя краса, Голос канет птицей за леса. С топота того встают года, А с той ночи порастет трава, Только с тех очей веселых никогда Не займется хмелем голова. Пролетят над избами года: Скинут хатки шапки, косы девичьи Поплывут, как полая вода, — Горе их чесало неумеючи. Горе знало про лихой простор, Где порубанные пали два полка В ночь, когда так пели хорошо, Девка бросилась в гнилую ко́панку…