Твоею щедростью богатый, Твоею скупостью томим — Я неизменный твой оратай И сумасшедший пилигрим. Знать, никогда я не устану Гореть и веровать светло, Впивая жадными устами Твое утробное тепло. Пребуду я с тобой веками, Очеловечившийся сын, Держась обеими руками За материнские сосцы. И вечно теплый голос крови Прольется солнцем на поля, Чтобы любить и славословить Тебя, родимая земля.

Заморщинила лоб судьба… Все стареет — дома и крыши. Стал Иван и сух и горбат, Плохо видит и плохо слышит. Тянет песню в углу сверчок, Облепили хлеб тараканы, Ломит спину, ноет плечо — Скоро, скоро каюк Ивану. Примелькалась изба давно, Намозолили брус и печка, И за грязным серым окном Уносящая годы речка. Хочешь смейся, а хочешь плачь. По себе справляя поминки. Зачерствела юность — калач, Разломилась на половинки… Вянет жизни корявый куст, Блекнет в поле худая травка. Старый кряж одинок и пуст, Скоро, скоро ему отставка. Лето, осень, зима, весна — Повторяются ежегодья, Только речка течет одна, Не старея от мелководья. Только речка — бежит, бежит. Ночь и утро сменяют вечер. Надоело Ивану жить, Оттянула котомка плечи. А когда-то, давным-давно, — В крошки память вся измололась — Кровь вскипала пьяным вином, В кольца рыжий свивался волос. Был Иван и упруг и смел, Буйно скалил на ветер зубы И никто другой не умел Так облизывать девкам губы. Серебром рассыпался смех Из огромной луженой глотки, Каждый пост потихоньку грех Относили попу молодки. Каждый пост покаянный звон Падал в рыхлый снег голубками, Бился лбом и Иван в амвон, Стукал лбом и Иван о камень: «Боже, боже, прости раба»… Ждал Иван не чуда ли свыше? ……………………………………… Стал Иван и стар и горбат, Плохо видит и плохо слышит. Чует только прежним чутьем Жизнь как будто стала другая — Все, что чтилось дедами, — все Внуки дерзко теперь ругают. Тычут пальцем в лики икон, В бога смело глазища пучат И такой завели закон: Клокать курицу яйца учат. Не глядят ни на что глаза — Все вокруг озорно да колко И нельзя ни вперед, ни взад — За плечами годов кошолка… Тяжело и печально жить, Ломят, ногат старые кости, Поскорее бы их сложить На зеленом тихом погосте. Но царапает душу дрожь, Богохульные жгут мыслишки… Растревожила молодежь, Чтоб ни дна ей и ни покрышки!.. Все сильнее коробит блажь, Все короче о старом дума, Разрушается старый кряж От весенних дождей и шума. И не может никак старик Уяснить ничего на деле. Закорузлым чулком язык Колыхается еле-еле. Разжимается квелый рот И по-детски шукают губы, Только чуется недобро За щетиной седой и грубой… За белками выцветших глаз Непокорная гибнет сила — Стариковский последний сказ, Что услышит одна могила.

Синеглазый подпасок Иван, с волосами светлей паутины. У него тростниковые дудки, ему овцы, коровы друзья.        И за то, что Иван сирота,        и за то, что он шустрый и ловкий, —        каждый любит его и жалеет        и в карманы гостинцы сует. Сядет в поле Иван на бугре, да наладит певучие дудки, — звонкий жаворонок в небе застынет, а коровы как люди глядят.        Сговорились в селе мужики,        чтоб по праздникам песней на дудках        созывал всех « таланливый » парень        на зеленую площадь, на сход. Расцветает улыбками день. Разливаются дудки Ивана. С позадворий, с завалинок мягких поднимаются люди, идут…        Повестил по всему по селу:        — А теперь картузы поснимите!        И на дудках подпасок выводит то,        что бабы зовут «терцанал». Мужики говорят: «молодец», А нарядные девки вздыхают. А потом начинаются речи, обсуждают мирские дела.        Потускнели полоски зари.        Порешили, и площадь пустеет.        Ночью игры, и песни, и пляски,        ночью девкам играет Иван.

Ой, горят под солнцем зеленя, За околицей березынька цветет, Девки ходят, бусами звеня, Водят с молодцами хоровод. От того, должно, земля гудит, Поднялась под солнце пыль столбом, А гармоника пиликает, томит, Только, вдруг, За селом — Гром. Заклубился вихрем темный бор, Свистнул ветер в саване седом, Снова гром, Будто бег С гор Телег. Эх, настигнет, Эх, стегнет, Возле самых у ворот, Эх, никто не уйдет! Расплескался смех, рассыпался: бегут… Полоснул полнеба белый жгут… Ослепил Закрутил. Хлынул ливень торопливо, Говорливо, Заливается, лепечет и гудит, Над лесами, степью, деревенькою, Балалаечными струнами звенит И теленькает. Вот скатилась туча за село, Снова стало празднично светло, Только падают и бьются уходя Бусы серебристого дождя.

Сквозь дым болот сверкнет река, Промчатся солнечные кони, И утро вновь у лесника Под дряхлой липой, на кордоне. Рыжеет лес. И день за днем Пугливый шорох в чаще бродит, И пахнут солнцем над плетнем Подсолнухи на огороде. Неувядающий покой. Лишь там, среди раздетых кленов Шуршит оранжевой листвой Мой друг — веселый поросенок. Едва коснешься живота Безмолвно человечьей лаской, Какая лень и теплота В подслеповатых сонных глазках! Ведешь иззябшею рукой По жесткой розовой щетине, И вдруг почувствуешь легко, Что радость в мире не остынет. Бесславный поросячий лоб, Зажмуренный улыбкой сытой, Ответишь ли, когда тепло На нежность к маленьким копытам? В щетинке каждой — все родня. На сердце — стуком сердце вторит. И нам обоим в этих днях Встают одни и те же зори. Вот мой чернильный карандаш Горит любовными словами, А ты, — навряд ли ты отдашь Хотя бы жолудь мне на память. В зеленом сумраке лощин Следы копыт, давно пропавших, И скользкий камень из пращи. Их черной кровью обагрявший. Так проходили дни за днем По тропам в зарослях столетий. Нам эти сказки под плетнем Нашептывает старый ветер. И нужно ль разве вспоминать Земле, под ношей запотелой, Что я пришел опять отнять Крупицу солнечного тела? Как камень, тяжкая вражда Идет на дно улыбки сытой. Но, друг бесславный, что мне ждать На нежность к маленьким копытам!