Этот вопрос в истории русского литературного языка возник не сразу. В петровскую эпоху значительно расширились международные связи России, произошли преобразования в государственном устройстве, армии, морском флоте, производстве. Возникали новые понятия, требовавшие немедленного наименования. Для этой цели использовались существующие в языке слова, но в немалой мере и иноязычная лексика. Заимствования являлись сравнительно легким способом подыскания нужного специального однозначного наименования. Наплыв заимствований в петровский период — факт общеизвестный. Однако неумеренное использование заимствований перегружало язык, и уже в первой половине XVIII в. вызывало тревогу у передовых деятелей. Трезвые взгляды по этому поводу находим и у Кантемира.
Писатель исходит из того, что русский язык «достаточно богат сам по себе» и нужно опираться в первую очередь на его собственные ресурсы. Заимствования, не являющиеся необходимыми, следует по возможности устранять и во всех случаях выдвигать, популяризовать равноценные русские наименования. В биографии Гуаско этот вопрос специально выделяется: «старался он [Кантемир] сколько возможно было. избегать слов иностранных, которых другие в свой язык часто мешадъ обыкли». Вместе с тем Кантемир понимает объективный, в известной мере неизбежный характер заимствований, дававших дополнительные терминологические средства русскому языку. В предисловии к «Разговорам» он пишет: «Приложил я к ней [книге] краткие примечания для изъяснения так чужестранных слов, которые и не хотя принужден был употребить, своих равносильных не имея, как и для русских, употребленных в ином разумении, нежели обыкновенно чинится».
В произведениях Кантемира заметно стремление сократить число заимствований, без которых можно обойтись. Если в ранних его произведениях (например, в «Некоем итальянском письме») заимствования часты, то в дальнейшем употребление их сокращается. Наглядный пример в этом отношении представляют исправления, сделанные Кантемиром при редактировании сатир. Кантемир в ряде случаев опускает иноязычные термины, заменяет их русскими.
Первая редакция
тут о конъюнкции двух планет хочет рассуждать завидливый (I)
хотя анатомисты и знают тела структуру и состояние (I)
в солнце только астрономы пятна обсервуют (I)
сего Сенеки имеются многие и почти лучшие из древних моральные книги (I).
Вторая редакция
при соединении двух планет
тела состав и состояние
пятна с любопытством примечают
нравоучительные книги.
В «Письмах Горация» заменены даже некоторые старые, известные уже заимствования — употребляются домы зрелищные, позорище вместо театр, книгохранительница вместо библиотека; Кантемир постоянно употребляет слово песнь вместо ода, творец вместо автор. Заимствования, встречающиеся у Кантемира, чаще всего имеют в языке того времени употребительные русские соответствия. Сам Кантемир использует как те, так и другие, нередко соотнося и взаимопоясняя их. Например, в «Разговорах» слово философия объясняется в примечаниях так: «Философия. Слово греческое, по-русски любомудрие». В дальнейшем у Кантемира можно найти оба слова — см. в «Письмах Горация» рядом стоящие фразы: «к одной только философии склонен», «сколь полезна людям в любомудрии прилежность».
Соответствия наблюдаются также между следующими заимствованиями и русскими словами: интерес — польза, корысть; градус — степень; оригинал — подлинник, образец; фигура — начертание, изображение; фундамент — основание и др. В этот период весьма распространено текстовое комментирование, пояснение непонятных (чаще всего иноязычных) слов. Словесные пояснения — в тексте, на полях, в подстрочных примечаниях были характерной приметой многих изданий. Роль иноязычно-русских соответствий и текстовых пояснений в литературном языке XVIII в. чрезвычайно велика. Фактически получалось, что в результате комментирования очень многие заимствования рассматриваемого времени (кроме таких специальных, как фок-мачта, шахта, унция и др.) почти непременно получали русскую «пару», которая служила пояснением или становилась действующим синонимом иноязычного слова. Происходила определенная «нейтрализация» заимствований. Поэтому даже в периоды интенсивного притока заимствований их доля и удельный вес в составе литературной лексики XVIII в. не выходили далеко за пределы средних показателей.
В некоторых случаях (в научных, книжных текстах) предпочтение могло отдаваться заимствованным словам как более «терминологичным». Например, в упоминавшихся академических Комментариях встречается в основном астрономия — соответствующее ему звездозаконие используется для пояснения первого. Кантемир употребляет слово астрономия как в первой, так и во второй редакции сатир. Из двух слов привилегия и преимущество, известных Кантемиру, в определенных контекстах принято только первое: «Подтвердить привилегии Академии наук» (сатира I, первая и вторая ред.), ср. в «Ведомостях» петровского времени (1719): «древние [города] вольности и привилегии».
Кантемир не избегает иноязычных слов. Утвердившиеся заимствованные термины он употребляет, хотя одновременно нередко предлагает для них замену. Употребительны у Кантемира физика (наряду с ним рекомендуйся новообразование естественница), метафизика (рекомендуется преестественница). Обращают на себя внимание у Кантемира слова, в основном относящиеся к петровской эпохе и сравнительно редкие. Это претендовать (у Кантемира соотнесено с требовать), кризес, инфлуэнция, объекция (в «Разговорах» определяется: «предложение, противное какому другому предложению»), имагинация (Кантемир передает его значение словами — умоначертание, мечтание, причудение) и др. История некоторых таких слов обрывается к середине XVIII в. Другие слова (например, встречающиеся в разных источниках процесс, конкурент, субстанция и др.) позднее, в XIX в., появляются в литературном языке как бы вновь. Некоторые слова данного рода, несомненно, выполняли у Кантемира вспомогательную роль. По существу они русскими буквами воспроизводили интернациональные иноязычные термины, помогая отождествить с ними русские слова. Характерный пример — толкование латинизма экспериенция в «Разговорах»: «Экспериэнция. Искус, искусство, знание, полученное чрез частое повторение какого действа». Подобные разъяснения относились не столько к иноязычным словам, сколько к русским выражениям, рекомендуемым в пояснительной части. В дальнейшем развитии русского литературного языка XVIII в. вопрос, поставленный в заголовке, — нужны ли заимствования и как к ним относиться — уже не сходит с повестки дня. Решение его вызывало разные, подчас резко противоположные точки зрения. Нельзя не признать, что даже на фоне всей последующей истории вопроса подход Кантемира отличался чувством меры и пониманием существовавшей тогда языковой ситуации.