Рита, хозяйка кафе «У Эйнштейна», взглянула на часы.

— Уже почти десять, — сказала она своему мужу, Григорию Шнайдеру. — А Жанна обещала, что зайдет поужинать. Как думаешь, почему она не идет?

— Может, провожает супруга. Я слышал, у него вечерний поезд, — ответил Григорий.

— Дурья твоя башка! Питерский поезд уходит в девятнадцать с копейками. Схожу-ка я к ней.

— Как знаешь. Но что, если она просто устала и спит?

— А если что-то не так? Мы обещали Матвею заботиться о Жанне. Она такая славная и такая молоденькая. Она на седьмом месяце. Пожалуйста, не трепись, где попало, но именно на этом сроке она потеряла своего первого ребенка. Я ей позвоню. Может, и разбужу, зато буду спокойна. А если она не спит, так скажу, что мы все еще ждем ее ужинать.

* * *

Жанна вздрогнула, когда зазвонил телефон. Меньше всего ей сейчас хотелось с кем-нибудь говорить. Но телефон все звонил и звонил, и она сняла трубку, боясь, что проснется Надя. К тому же это могла звонить мама.

Услышав теплый голос Риты, Жанна ойкнула. Она и забыла, что собиралась ужинать у Шнайдеров.

— Нежданные гости, — оправдывалась она.

— Так это же замечательно! Веди своих гостей к нам. Еще ни один не ушел из «Эйнштейна» голодным! — звала Рита.

— Пожалуй, все слишком устали, — ответила Жанна, — а кое-кто даже заснул, — добавила она, глядя на посапывающую во сне Надю.

— И пусть спят себе. Мой Гриша как раз собирается совершить вечерний моцион. На велосипеде. Вот и завезет вам еду, и тебе будет чем угощать людей, когда они встанут. Все, пока, — сказала Рита и повесила трубку.

Что ж, это было и в самом деле неплохо. В доме хоть шаром покати, а Жанне вдруг ужасно захотелось есть. Так всегда бывало, когда она нервничала.

Да и утром не придется бежать за продуктами, чтобы приготовить завтрак… Интересно, когда Надя проснется?

Жанна развеселилась. Надо же, у нее просыпается материнский инстинкт!

Чуть погодя приехал Гриша Шнайдер и привез продукты. Жанна поставила разогреваться цыпленка с макаронами и заглянула в гостиную. Надя лежала с открытыми глазами и испуганно смотрела на нее.

— Здесь кто-то был. Папа?.. — спросила она.

— Да уж… папа. Нет, не волнуйся так. Это еду привезли, — ответила Жанна. — Я ужасно голодная. Поужинаешь со мной еще раз?

— Вам приносят еду? — искренне удивилась девочка.

— Это наши знакомые. У них свое кафе. Рита, хозяйка, очень хороший человек. К тому же мой муж просил ее заботиться обо мне. Наверное, боится, что я останусь голодная, — с улыбкой ответила Жанна.

И тут же подумала: «Как внимателен ко мне всегда Матвей! Интересно, каким он будет с Надей? И возможно ли, чтобы Матвей, такой образцово-показательный муж, произвел на свет ребенка, о котором не желает заботиться?»

— Ну, будешь кушать? Только накинь халат! — Жанна протянула девочке свой домашний халатик, надев который Надя стала выглядеть совсем маленькой и беззащитной. — Ешь! Только осторожно, не обожгись. Цыпленок очень горячий. Да не смотри так испуганно. Мы с тобой вдвоем, и никто сегодня к нам не придет.

Они сидели за столом друг против друга. Надя молча водила вилкой по тарелке.

— Поешь, это помогает, когда нервничаешь. Уж мне-то поверь, — сказала Жанна, расправляясь с цыпленком.

— Я не очень люблю макароны, — пробормотала Надя. — Вообще люблю, но не каждый день.

— Да, макароны каждый день — это действительно чересчур. А что ты любишь? Кстати, ты можешь есть только цыпленка.

— Спасибо. Я не знаю, что я люблю. В интернате в основном давали гороховый суп и манную кашу, — сказала Надя и принялась за еду.

Жанна почувствовала себя неловко. Судя по тому, как спокойно девочка говорила об этом, ни у тетки, ни в интернате ее особо не баловали.

— А что это был за интернат?

— Номер двести сорок шесть, — не прекращая жевать, ответила Надя.

— Тебя мама туда отдала? — спросила Жанна.

Надя помотала головой:

— Нет, тетя меня отвезла туда, когда мама попала в больницу. Мама плакала и сказала, что мы больше не увидимся.

Надины глаза потемнели, и она уставилась на тарелку.

— Мама меня любила, — выдавила она после паузы. У меня кукла с собой, которую она сама для меня сделала. В сумке. Показать?

— Да. Но сначала давай доедим. А потом вымоем руки, чтобы не запачкать твою куклу. Что ты будешь на сладкое?

Потупив глаза, девочка сказала:

— Не знаю. Что ты хочешь.

Это было первое «ты», которое она произнесла.

* * *

— Доброе утро! — Жанна раздвигала шторы в гостиной. — Солнышко уже высоко, и оно говорит: «Вставай, Надя! Наступил новый день. Если не поторопишься, то проспишь все самое-самое!»

Жанна обернулась. Надя сидела на кровати, жмурясь от яркого света.

— Доброе утро! А что «самое-самое», Жанна? Можно, я тебя буду так называть — Жанной?

— Ну, что… Почему нет, если меня так зовут? Вначале мы, конечно, умоемся. Потом позавтракаем и приберем. Помнишь, как в «Маленьком принце»: «Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету»?

— Я ничего не знаю про маленького принца, — сказала Надя. — И разве убирать — это «самое-самое»?

— Убирать — это то, без чего «самого-самого» просто не будет. Не может быть красоты и радости там, где беспорядок и грязь. Так что от уборки никуда не денешься. Зато потом мы сможем выложить узоры из камешков. Это вообще-то японская традиция, но мне она очень нравится. Встаешь утром и прислушиваешься к себе и к миру вокруг. А потом выкладываешь узоры у порога своего дома. И не простые, а такие, чтобы были похожи на наступающий день. И ты знаешь… Некоторые японки могут выкладывать такие узоры, что наступающий день становится лучше. А я выкладываю узоры в своей комнате. Хочешь посмотреть?

— Очень-очень. И еще, расскажи мне про принца.

— А про принца мы с тобой почитаем — после уборки и узоров. Ну, а потом, конечно, гулять. В лес и на пруд! Вот тебе и будет самое-самое! Но это потом. А сейчас — в душ и завтракать!

* * *

— Для начала мы распакуем твою сумку, — предложила Жанна, как только они покончили с десертом.

— Может, не надо? Вдруг твой муж, то есть мой папа, не захочет, чтобы я здесь осталась?

— Давай пока не будем об этом, — сказала вслух Жанна, а про себя, в который уже раз, подумала: «Это не может быть правдой. Надя не может быть дочерью Матвея». И сама не заметила, как у нее вырвалось:

— А куда ты пойдешь, если?.. — И тут же остановилась. Она готова была откусить свой язык, но Надя все поняла и, подумав, ответила:

— Обратно в интернат. Тетя Лена и дядя Саша уехали. Она обещала, что потом, когда уладит свои дела, обязательно меня навестит, но я думаю, что на самом деле она никогда не вернется.

Жанна погладила девочку по голове. Не укладывалось в голове, что такой маленький ребенок просто предоставлен сам себе.

— А тетя Лена знает твоего отца? — спросила она.

Надя покачала головой:

— Она только сказала, что у него наверняка больше денег, чем у дяди Саши, и что он будет обо мне заботиться.

Жанна подумала, что восемь лет назад, когда родилась Надя, Матвею приходилось с трудом пробивать себе дорогу в жизни. Пожалуй, это все, что он рассказывал ей о своем прошлом.

— Так, значит, они хотели вернуться, когда закончат свои дела… — медленно произнесла она.

— Дядя Саша продает разные вещи, — сказала Надя. — Он говорил, что в России они продаются лучше. А однажды сказал, что хочет вместе с тетей Леной поехать за вещами в Европу. Только сначала надо было меня куда-то пристроить. Они не могли взять меня с собой.

Наступило неловкое молчание.

— Тетя Лена никогда не говорила, что папа женился, — задумчиво добавила Надя. — Почему ты впустила меня? Почему решила не ждать до приезда папы?

— А тебе не кажется, что мы и без вопросов-ответов вполне понимаем друг друга? — заметила Жанна с улыбкой. — И давай договоримся вот о чем: мы обязательно дождемся, когда вернется Матвей Михайлович. И все выясним. Ведь может… может случиться и так, что тебя отправили по ложному адресу.

При последних словах Жанны лицо Нади потухло, и она опустила голову.

— Да, конечно… Такое очень даже может быть. Наверное, они просто хотели от меня избавиться, теперь я поняла. — Надя боролась со слезами.

— Прости, — тихо сказала Жанна.

* * *

Необъяснимые, противоречивые чувства охватили Жанну после разговора с девочкой. То она верила, что Надя действительно дочь Матвея, то это казалось ей диким недоразумением. В итоге она почувствовала, что злится на своего мужа. Впервые за всю их совместную жизнь.

В шесть вечера они с Надей вернулись с прогулки. Когда вскоре из Петербурга позвонил Матвеи, Жанна испугалась, услышав его голос.

Как с ним можно говорить после того, что случилось? И о чем? О Наде? Ни в коем случае — такие вещи не выясняют по телефону. А все остальное было сейчас неважным.

Боясь ненароком проговориться, Жанна односложно отвечала на вопросы мужа. Конечно, Матвей почувствовал ее скованность.

— Что случилось? — спросил он. — Ты сердишься на меня?

— Нет. — Жанна не сводила глаз с Нади, разглядывающей книжку «Маленький принц».

— Но ты говоришь как-то странно. Ты плохо спала? Неважно себя чувствуешь? — Матвей перебирал возможные варианты.

— Да нет.

— Тогда скажи, что произошло. Я чувствую — что-то не так.

— Обсудим, когда вернешься. А пока занимайся своими делами.

Жанна говорила отстраненно, почти холодно. А иначе как бы справилась она с теми противоречивыми чувствами, что отступили после прогулки, а теперь снова накатывали волна за волной?

— Что-то случилось с нашим малышом? — спросил Матвей в надежде, что Жанна тут же развеет его опасения.

Могла ли она сказать ему, что о собственном сыне сейчас и не думает? Что все мысли ее принадлежат сейчас совсем другому ребенку? Трудно назвать его малышом. Зато можно назвать наполовину нашим.

— Все в порядке, Матвей, — сказала она мужу. — До встречи.

Когда Жанна положила трубку, Надя спросила:

— Почему ты ничего не сказала обо мне?

— Есть вещи, о которых невозможно сообщать по телефону. Вот сейчас позвонит моя мама, и я тоже ничего не скажу.

Действительно, почти сразу снова зазвонил телефон. Это была Вера Сергеевна. Она так же, как и Матвей, была обескуражена короткими ответами дочери.

* * *

— Завтра мы поедем в магазин и купим тебе кое-какие вещи, — сказала Жанна, чтобы отвлечь Надю от ненужных мыслей о больших и малых обманах, принятых во взрослом мире.

Надя подняла голову и тихо, но твердо произнесла:

— Не нужно тебе тратить на меня деньги. И не надо, чтобы нас видели другие люди.

— Почему?

— Но ведь они будут обсуждать нас. Дядя Саша говорил, что люди всегда болтают и могут подумать, что он мой отец. Он не хотел этого. Ты ведь тоже ничего такого про папу… про Матвея Михайловича не хочешь? Хотя бы до тех пор, пока он не приехал и не разобрался во всем?

«А ведь она отчасти права», — подумала Жанна. Вообще-то мать приучила Жанну не обращать внимания на то, что болтают досужие языки, но тут дело другое — все совсем непонятно и в самом деле неясно, что говорить о Наде знакомым.

— А знаешь, пока мы можем сказать, что ты моя дальняя родственница, — предложила Жанна. — И что ты приехала погостить.

— Ты думаешь? — с сомнением спросила Надя. — А потом? Как со мной быть, когда придет время?

— А вот об этом сейчас и думать забудь. Мы решим все потом. Позже.

И они действительно в этот день больше ни разу не заговорили ни о Матвее, ни о том, почему Надя попала в этот дом, ни о том, как все сложится дальше.

«Что я делаю? — поздним вечером, уложив Надю в постель, спрашивала себя Жанна. — Ведь это не просто вообще ребенок, о котором я забочусь. Это дочь Матвея. Если только это не чья-то злая шутка или жестокий розыгрыш. Но кто и зачем станет так шутить?»

Надя посапывала во сне. Ее худенькое личико было напряжено и неспокойно.

— Я могу тебе обещать только одно, Надя, — тихо сказала Жанна. — Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.

Перед сном Жанна стояла перед зеркалом в спальне и смотрела прямо в глаза своему отражению.

— Вот она я, — сказала она, — Жанна Ковалева. И я всегда знала, как следует поступить… Интересно, мой дорогой Матвей, что ты скажешь своей жене, когда вернешься? Как ты объяснишь эту историю? Ну и придется же тебе постараться, чтобы растолковать все как следует!

А в это время в питерской гостинице ворочался с боку на бок Матвей. Он не мог понять, что вдруг стряслось с его Жанной, его принцессой, всегда такой мягкой и ласковой.

«Может, еще раз позвонить? А вдруг она заснула, и звонок разбудит ее? Нет, звонить точно не стоит. Вернусь и все выясню», — решил он.

* * *

Жанна проснулась ни свет ни заря. Сон ушел, и она решила разобрать оставшиеся документы из Надиной сумки.

Вот конверт, адресованный Матвею. Жанна отложила его в сторону. Школьные тетради Нади. Должно быть, она хорошо училась, раз тетрадки в таком порядке.

Жанна взяла в руки куклу, которую сделала Надина мать. Она была чудо как хороша, особенно глазки из перламутровых пуговок с бисеринками зрачков. Кукла улыбалась и смотрела так, как умеют смотреть только дети. Глядя в темные зрачки, Жанна тоже разулыбалась, и ей вдруг стало так спокойно и хорошо на душе! Словно чьи-то любовь и ласка опустились на нее и окутали невидимым облаком. Да, Анна любила свою девочку… Как же так вышло, что она умерла? То есть понятно: долго болела, угасала и умерла. Но от чего? Была ли она несчастна?

По спине Жанны пробежал холодок, когда она вдруг подумала, что ее муж, ее Матвей, мог быть причастен к этому. Будет ли теперь в их жизни все так же, как прежде? Теперь, когда появилась эта девочка?

Тут только Жанна подумала о своем мальчике, которого так ждала и которому так радовалась. Вспомнила и о своей потерянной дочери.

Не насмешка ли это судьбы, что Надя появилась в ее жизни именно сейчас?

Она спустилась в гостиную к Наде. Отдернула шторы.

— Надя, пора вставать! Пришел новый день. Сегодня мы отправимся за покупками.