Отложив авторучку, Теодор ещё раз закурил.

Что же это получается? Это уже и не стих, это – песня. Причём, именно для Шамира.

Это стиль и энергетика Шамира. Всё. Владелец следующего медальона ясен. Само Провидение ведёт Теодора по пути портретов Клуба Шести. Неужели им так нужны портреты? Или это ему нужны их портреты? Теодор почти никогда раньше не писал стихов. Песен – уж точно никогда. С прозой – та же картина. Картина.

И картина стала вырисовываться на «внутреннем экране» лба художника.

То пространство, которое видит через его глаза, слушает через его уши и всё осознает – в считанную секунду мощно пришло, как приходит большой паровоз на станцию и заполняет всё своим паром. Вернее оно, это пространство, было всегда, просто однажды мы начинаем осознавать его присутствие на раз, два, а потом – довольно часто, как мы осознаём присутствие у нас рук, ног, ушей и всего остального. И в этот момент Теодору стало сложно сказать, где его самого больше – в этом пространстве или в отражении тела в зеркале. Это как держать в руке стеклянный шар. Он может быть пыльным, грязным, крашенным, освещённым или нет, но в любом случае все эти слова применимы как описатели единственного, а именно – стеклянного шара. Нет шара – нет грязи или блеска на нём, нет шара – нет плохого и хорошего, нет лучшего и худшего. А есть шар – ему по барабану, как его описывают, от внешних характеристик он не перестанет быть стеклянным шаром. Как показалось Теодору – покоиться в том, что происходит и идти вброд через великую реку – это очень хороший стиль. Художник не заметил, как в его руках оказались кисти, а сам он – у свежего холста. И портрет заиграл красками.

Разве надо описывать, что было нарисовано на портрете Шамира? Надо? Большой стеклянный шар, в котором отражался паровоз, пришедший на станцию и заполнивший паром всё свободное место на полотне. Если не отрываясь смотреть в одну точку на холсте, то изображение словно через лупу становилось отчётливым и резким, как в трёхмерной графике, облекаясь в объём. Теодор на Библии мог поклясться, что не знает, как у него это получилось. Может – техника мастера, а может – Провидение.

Утром он отнёс портрет в Клуб. Шамир сидел в углу и наигрывал на гитаре блюз.

Курил. Теодор отдал ему листок с текстом. Шамир почитал. Поиграл. Через минут двадцать – напел. Снова поиграл. А потом – со вступлением, с соло на весь гитарный гриф, запел. Музыка захлестнула комнату, звенела в каждом атоме воздуха и тела Теодора. Все потаённые смыслы текста, Шамир вывернул наружу, обнажил и бросил в пространство. Песня родилась и «случилась» прямо на глазах Теодора, раскрылась, расправилась, прозвучала и унеслась в космос – жить. Теперь она сможет в любой момент снова и снова появляться на земле, возрождаемая пальцами и голосом Шамира, теперь она – есть.

Когда закончил, Теодор похлопал в ладоши. Шамир кивнул и закурил новую. Теодор глазами показал на холст и сказал:

– Это ты.

Шамир кивнул. Затянулся поглубже, выпустил дым как паровоз пар и снова кивнул.

Ещё чуть поиграл только что придуманный мотив и сказал:

– А я как раз медальон потерял. Видишь, ничего случайно не бывает. Скажем Владимычу, мол, проехали, типа, его очередь осталась. О, к?

Теперь Теодор кивнул.

– А про паровоз – круто. Повесь в галерее, пусть народ «потащится».

Вот и всё «спасибо».