Пробовать оказалось труднее, чем Теодор себе это представлял.

Ещё будучи на собрании, он успел сделать более-менее подробные карандашные эскизы. Совмещая их со списком, куда им были вписаны общие наблюдения, он попытался приступить к портретам. Дело шло медленно, если вообще – шло. В ту ночь, придя домой из Клуба с огромной суммой в кармане, он и не вспомнил о самой важной вещи. Просто голову вскружила сумма. Или вообще, всё вместе – отвлекло.

Даже когда он обнаружил свои визитки, розданные клубистам, у себя же в кармане, то и тогда не подумал. Ночью спохватился – он не договорился об их приходах, либо вообще о встречах с каждым по отдельности, что бы делать эскизы с лиц. Вот те на. А ведь профессионал. Облажался. А лицо теперь ронять нельзя, стало быть, надо что-то придумать, как-то объяснить это недоразумение. А чего тут объяснять?

Ему надо больше о них узнать, что бы кроме визуального сходства, на холсте запечатлеть большее – души этих людей. Вот и всё. Теперь надо дождаться удобного случая и объясниться.

А с другой стороны, его постоянно отвлекало его новое жильё.

Как-то не желали стены скучать в своей первозданной пустоте. Им хотелось зеркальный шкаф, книжную полку, ещё что-нибудь. Теодор просто заходил домой, а стены, так с порога и кричали ему о своей неодетости. Кроме стен, появился «голос» у пола – пол требовал ковёр, в котором будут утопать босые ноги художника. Как это, оказывается, замечательно – иметь возможность ходить по дому разутым. В этом что-то есть. Как по траве в детстве. Ещё: оба балкона предвкушали кресла и напольные пепельницы. А большая квартира просто недоумевала от отсутствия хорошего музыкального центра. Холодильник, опять же. Пиво должно быть холодным.

Да и компьютеру было не очень удобно на полу, по возможности (Теодор уже путался – ему самому? Компьютеру?), хотелось специальный стол. И кресло к нему, на колёсиках, что б можно было ещё вертеться, обдумывая или рассматривая.

Фантазия уже не вписывалась в повороты реальности, но тормозить отказывалась.

Теодор заглянул на строительную ярмарку и прослушал лекцию в лакокрасочном/ ремонтном/ сантехническом отделе (всё это богатство располагалось за одним прилавком, и даже где-то сбоку продавали пирожки). Продавец-консультант, прыщавый юноша с горящими глазами, взахлёб объяснял Теодору все достоинства новейших материалов, и покупатель уяснил – теперь в ремонте невозможного нет.

Можно строить арки из гипсокартона, с помощью пластиковых труб и метапола – проводить воду и канализацию туда, куда тебе, жильцу хочется и где тебе, а не ЖЭКу удобно что б ты мылся или готовил еду. Можно обвеситься новыми навесными потолками, по желанию – фигурными, разноцветными и с точечной подсветкой. Можно установить пластиковые окна, вертящиеся по всем направлениям вокруг своей оси.

Можно поставить раскладные стены – перегородки, вполне заменяющие широченные двери, а сами двери… ну какие хочешь, хоть с вышивкой, только плати. Только – плати. Нет у фантазии границ и тормозов. Кроме – денежного барьера. Который, при желании, можно и перепрыгнуть. Вот так.

И художника разорвало от раскрывшихся возможностей в воплощении своих замыслов.

Вот, оказывается, что такое капитализм – зарабатывай и делай свою жизнь лучше.

Вспомнился советский фильм, про трёх строителей (точнее, их работа как раз заключалась в обратном: они разрушали, сносили старые дома), как те нашли клад с золотом. И – не смогли даже продать это золото. Джигарханян там играл бригадира.

Да что так близко ходить, а Остап Бендер? Куда он делся со своим миллионом? Эх, всю бы толпу, да сюда, в наше время! Вот где можно развернуться честному миллионеру. И нечестному тоже. Любому. Главное – умей заработать, а уж тратить тебя научат. Даже с умом тратить. Да и без ума, какой бы получился кураж!

Но деньги катастрофически заканчивались.

Рисовать продаваемые пейзажи Теодор пока не мог. Да и, как назло, Мариэтта Власовна уехала к сестре в Америку с очередной партией картин. Типа, выставку повезла. А назад привезёт то, что не смогла продать. А если всё продаст, то привезёт как в позапрошлый раз – холсты на подрамниках, облитые краской, типа, авангард. Круто сестрички работают. У той в штатах тоже своя галерея, вот и ездят друг к другу «в гости» с «выставками». Культурно-валютный обмен. А почему бы и нет? Таким как Теодор так только лучше, какая им разница, где их пейзажи будут висеть? Может, там к их картинам вообще иначе станут относиться, всё-таки зелёными заплатили. Кстати, и проценты с таких продаж, Мариэтта платит честно и в капусте. Здесь трудно понять, кто чёрт, а кто святой. Потомки разберутся. А Теодору предстояло пока разобраться с собственными запросами, тратами и обещаниями. В принципе, можно было уповать либо на далёкий приезд Мариэтты Власовны, так как его картины она тоже повезла, либо на продолжающуюся финансовую любовь Антона Владимировича.

Что тут сказать самому себе?

Конечно, это безобразие, не закончив ни единого портрета, подойти к «меценату» и попросить ещё денег из предоплаты. Безобразие. А для чего тогда они вообще нужны, эти «меценаты»? Они вносят свою лепту в вечность. Вот только я, думал Теодор, с работой на эту самую вечность, несколько торможу. Ну и что? Что? Не напишу портреты, что ли? Напишу. Тогда, какого рожна? Надо подойти и попросить. Подойти.

И попросить. Ох-х…

Логика опять не подвела художника, как и в вопросе с пивом с бодуна. Логика была за Теодора. Но вот ноги отказывались идти. А пальцы предательски не набирали номер его, селифановского, телефона.

И, как всегда бывает в подобных случаях, гора сама шлёпает к Магомеду. Не долго мучалась старушка, пелось в известной песенке. Однажды утром, когда Теодор, по своему новому обыкновению, восседал в кресле на Восточном Балконе Утренней Радости (Рассвета), попивал кофе, покуривал трубку и наблюдал восход, в дверь позвонили. Скромно и кратко. Он нехотя оторвался от своих дел, можно сказать – всё бросил, и открыл. На пороге стоял Селифанов. Блестящий и улыбающийся.

Извинился, что – без предварительного телефонного звонка.

– Антон Владимирович, вы можете не извиняться, вам я всегда рад. Проходите.

Поблагодарил за отзывчивость. Прошёл, поахал от зрелища нового теодоровского жилья. Не отказался от чашки кофе. Прошёл вместе с хозяином на Восточный Балкон (и т. д.) и с нескрываемым удовольствием, расположился в кресле напротив.

Закурил и оценил рассвет. Похоже, что – не завидовал, но – радовался.

– И вот вы опять меня нашли. Сами. Я, помнится, адреса не называл?

Вопрос художника звучал легко, непринуждённо, но Селифанов понял намёк. Однако, раскалываться не спешил. Видимо, у него существовали собственные каналы узнавания адресов, и делиться ими он не собирался. Пока. В последнее время Теодор привык к приключениям, поэтому даже не насторожился. Даже и наоборот, почувствовал звенящую неопределённость, тайну, не требующую сиюминутного вскрытия. Вот и прекрасно, поговорим о высоком и низком. Есть повод – он пришёл сам.

– Антон Владимирович, вы не очень расстроены тем фактом, что картины пишутся… э… несколько долго? Я, ведь, признаться, портретов никогда не писал… Кстати, я вас всех об этом предупреждал. А?

– Да нет, Теодор Сергеевич, я же знал, что будет сложно. А тут у вас ещё и радость такая – квартира. Это всем радостям радость. В наше время, да собственное жильё! Это мы понимаем. Всё требует времени.

И денег – хотел продолжить художник, но язык пока не повернулся. А вот, почему не пишется? Может это обсудить?

– Антон Владимирович, я вот что хотел с вами обсудить.

– Да? Я весь – внимание.

– Благодарю. Так вот. Просто писать портреты, соблюдая одно только физическое сходство – как-то банально, видно, не за тем вы меня пригласили. Можно было и сфотографироваться. Или с Арбата народ позвать, всё дешевле выходит. Я правильно понимаю?

– Я сам пока вас не очень понимаю, поэтому, пожалуйста, продолжайте.

Вот же чёрт, не колется. Хороший актёр.

– А что, если помимо лиц, я попробую создать на холсте как бы полный образ человека? Его мысли, желания, думы, надежды… страхи?

– Ну? – уже явно не понимал собеседник.- Что вас останавливает?

– Ага, значит, согласны. А останавливает меня отсутствие информации о персонажах, если так можно выразиться. Вы знаете, они все даже визитки мои мне же вернули… в карманы пальто напихали. Это вы им сказали так поступить?

Улыбки у обоих получились натянутыми. Один не понимал, но – лез с вопросами, желая разобраться, а второй желал какую-то часть информации скрыть, зная, что надо говорить всё. Вот и разберись тут.

– Ну, почему же «я сказал»? – вилял гость.- Ничего я им не говорил. М-м-м… Это традиция… или, точнее – правило. Короче, тут у нас с вами, действительно – дилемма. Что делать будем? Как вы считаете?

– Как я считаю? Я считаю, что мне надо больше узнать о ваших «клубистах».

Слово «член», даже применительно к Клубу, мол, «члены Клуба», выглядело теперь для Теодора вульгарно. Ладно, когда дело касалось «правительства», в новостях это звучало вполне приемлемо и уместно – «члены правительства», этакий монстр-мутант с кучкой скрюченных говорящих члеников. Самая реальная фантастика, не ужасающая никого, привыкли. А тут – язык на эти слова не поворачивался.

– Узнать. Хорошо. Только – невозможно. Клуб – закрытый, никто никому не даёт визиток, мы не знаем домашних и рабочих, вообще никаких телефонов друг друга.

Адреса… знаем визуально. И не все. Я почти не вижу выхода, Теодор Сергеевич. А вы?

– Вы сами говорите «почти». Значит, выход есть. И мне самому надо догадаться, так? -… (попыхтел коричневой сигариллой) – Ну, что ж. Я вижу один ход. Только сначала короткий вопрос: как выходят из вашего Клуба? Или это так же – секрет?

– Почему «секрет», вовсе нет. Выходят. Только мы сами не знаем – как. Просто, в один прекрасный момент – больше не приходят в Клуб и всё.

– Всё???

– Всё. Мы в рабство не записываемся. Каждый сам решает.

Помолчали. Муторное что-то тут было. Явно «пахло краской».

– А не кажется ли вам, Антон Владимирович, что у вас люди в Клубе просто-таки пропадают, а не «не приходят»?

– Всяко можно повернуть. Если человек не приходит, то либо он не хочет больше приходить, либо – пропал. Так ведь? А, в прочем, нам это не интересно, приходы-уходы это личное дело каждого и не это нас объединяет.

– А что? М-гм, простите. Бестактный вопрос. Во всяком случае – пока бестактный.

Ну так вот, раз всё так замечательно просто, то не стать ли мне… э… не могли бы вы принять меня в ваш Клуб? Кстати, Клуб у вас называется «Клуб Шести», а вас там – пять человек, если я правильно всех пересчитал. Одного, так или иначе, не хватает, почему им не стать мне? Как вы считаете? Или название не имеет отношения к числу участников?

– Имеет, имеет. Не беспокойтесь, ничего мистическо-сатанинского в эту цифру мы не вкладываем. Недавно один ушёл. Или, как вы считаете, пропал. (улыбнулись понимающе, мол, шутка, кергуду.) Поэтому, место, действительно – свободно. Я могу вас рекомендовать собранию. Вы заслуживаете наивысших похвал. Это хорошая идея, Теодор Сергеевич. Тогда вы сможете сойтись лично с каждым из нас и узнать то, что вам необходимо. А, может, и даже сверх меры. Но, для вас не может быть «сверх», вам всё будет в масть. Или – в колорит, да?

– Да.

– О’к. Вам удобно будет подойти в Клуб завтра к вечеру?

– А и почему бы и нет! Конечно же подойду. Так, договорились?

– Договорились, я вас рекомендую. Да и вы не пожалеете. А сейчас, позвольте мне откланяться. Дела, Теодор Сергеевич, дела, вы уж извините.

Расшаркавшись, новые заговорщики распрощались.

Нифига себе, думал Теодор, вот тебе и «хорошая идея, Теодор Сергеевич», это, стало быть, теперь его собственная идея. Во оно как. Это, значит, Теодор сам напросился. Ох уж, Селифанов, вот же бизнесмен хренов. Потому у него и дела идут в гору – всё вывернет так, как надо именно ему. И реки потекут вспять, если он приложит руку, а рыба будет думать, что это она, рыба, повернула реку. Вот же «Челове-ек из Ке-емерова».

День подошёл к концу, художник провожал его на западном балконе с чашкой зелёного чая и думами о бренном и тайном.

Заговорить о новой предоплате он не смог. Не в его характере это оказалось. Ну и ладно, вынесет кривая, нам, русским, только она навсегда осталась верна. Может, ещё «авось», тоже работает исправно. На том и порешил. Но и во сне Теодора продолжали беспокоить размышления о Клубе. А утро готовило собственные сюрпризы.

Пространству свойственно откликаться на человеческие думы.

В жизни ничего не бывает однозначно.

Как в шахматах – в сложной ситуации можно выбрать десятки вариантов ходов, а всё одно, в конце игры кому-то объявят мат. Вопрос только – кому. Но, можно договориться и на ничью. В жизни не всегда можно договориться на ничью. Чаще, она оказывается чья-то. Так вот: поутру прибыл мальчик-курьер. Тот самый, галантный любитель мороженого. Новости порадовали – Мариэтта Власовна вернулась из штатов раньше намеченного. Причина замечательная – всё распродала. Пацан и пришёл сообщить, что Теодора ждал неплохой «зелёный» гонорар. Теперь проблема финансов опять отошла на второй план, да, на самом деле – исчезла. Вот тебе и раз и сказ. Теперь он больше не «вынужден входить в Клуб», как убеждал сам себя во сне, теперь он может тянуть столько, сколько хочет. А вот, хочет ли он тянуть, вот в чём вопрос. Да вопрос ли это? Не мужское дело – избегать приключений. Это ещё одна загадка русской души. Зачем отказываться от того, что предлагает жизнь?

Греби и то и это, а уж после разберёмся, что нам было надо на самом деле. Разве не так? И к вечеру Теодор напомаженный отправился в Клуб Шести, дабы стать Шестым. Какая прелесть, эта мистика! Тайна всегда волнует.