Всем известно, как ученики любят уроки. Вообще не любят.

Зато они обожают перемены, особенно большие.

Поэтому Леха Корольков, ученик с семилетним стажем, должен был бы чувствовать огромное счастье после трех больших перемен, происшедших в его жизни. Они, эти перемены, произошли в одно время, в короткий, так сказать, исторический период — летом, между седьмым и восьмым классами.

Но Корольков вместо радости чувствовал одно большое-пребольшое горе. Тройное горе, как вы правильно догадались.

Ни одна перемена Леху не устраивала. Почему? Да все очень просто. Стоит назвать эти перемены, как все станет на свои места.

Во-первых, семья Корольковых переехала на новую квартиру, которая находилась далековато… на противоположном конце города. Из этого следовало, что Леха лишился своего старого двора и старой, проверенной компании.

Во-вторых, ему, Алексею Королькову, предстояло начать учебный год в новой школе и, понятное дело, в новом классе. А это означало, что и старые приятели-однокласснички также плакали.

В-третьих, Лехе накануне переезда стукнуло 13, и весь новый учебный год он должен был провести под этим зловещим числом.

 

Глава I

МАТРАС С ПОДМОЧЕННОЙ РЕПУТАЦИЕЙ

«-И очень хорошо, Алексей, что мы скоро будем жить совершенно в другом месте», — часто повторяла мама накануне переезда. Ей до ужаса (мамины слова) надоел этот бандитский двор (также мамины слова), где Леха пропадал целыми днями.

Мама всерьез полагала, что двор в новом микрорайоне окажется не таким бандитским, как прежний. У Лехи на этот счет было свое мнение, гораздо более приземленное, и выражалось оно весьма простыми словами: люди везде одинаковы, и их дети тоже. И оно, это мнение, подтвердилось в тот самый день, когда Корольковы переезжали, только Леха матери ничего не рассказал, а зачем, чтобы она волновалась?

Началось это так. Грузовик укатил, оставив новоселов, их вещи и всю мебель у подъезда. Мама отправилась наверх с ключами, отец и трое его приятелей-сослуживцев, которые помогали при переезде, унесли первый шкаф, а Леха остался внизу присматривать за пожитками.

Он испытывал странные чувства, сидя на скамейке и рассматривая большую кучу вещей перед собой. Вот лежит все богатство семьи Корольковых, выставленное на всеобщее обозрение, думал Леха, незамысловатое, надо сказать, богатство. Ну, телевизор, видак — это не в счет, это сейчас у многих есть, ну, еще двухкассетник «Шарп» — тоже, в общем, ерунда, мыльница… Не впечатляет. Но среди вещей попадались такие, о которых он, Леха, и думать забыл: например, его детский трехколесный велосипед или его кроватка, в которой он спал до шести лет. Да-а, в кроватку он теперь и сидя не поместится…

И зачем все это родители потянули с собой на новую квартиру?

Или подушки с одеялами, свернутые чебуреками, и многое другое, что обычно принято даже от гостей скрывать, — лежит весь скарб теперь под открытым небом, и люди, кому не лень, на него пялятся. Вон какой-то барыга, пошатываясь, вышел пьяный из подъезда, притормозил и таким взглядом окинул кучу, будто стянуть что-то хотел. Леха только пошевелился, и барыгу словно ветром сдуло.

Чужие люди смотрят на вещи и как будто что-то тайное узнают о семье Корольковых и о самом Лехе. От этого ему не по себе. Неловко.

— Слышь, прикурить будет?

Вопрос прозвучал неожиданно, перебив все размышления. Леха мысленно вздрогнул — но лишь мысленно. Давно прошли те времена, когда Корольков с любопытством оглядывался по сторонам после подобных вопросов, адресованных непонятно кому.

— Слышь, сопляк, тебе говорят. Огонь есть?

Во второй раз голос раздался ближе, и у Лехи возникло неприятное подозрение, что обращаются к нему. Корольков и тут не поднял голову — зато его мысли вовсю стали набирать обороты. Первым делом Леха подумал, что это элементарное прощупывание.

Местные пацаны, конечно же, давно узрели новичка на своей территории, они поняли, что новичок сегодня переселяется сюда, и этот двор отныне будет не только их, но и его, — и они послали кое-кого. Послали — чтобы устроить новичку испытание!

Но его назвали сопляком, а так не полагалось. Либо здесь переиграл тот, кого послали знакомиться, либо местная тусовка состоит из одних придурков. Третьего объяснения Леха не придумал.

Во всяком случае, тот, кого называют сопляком, должен быть готов скорее умереть, чем отозваться.

— Слышь…

Скамейка едва заметно качнулась, а голос теперь прозвучал над самым ухом. Поскольку «слышь» было словом вполне нейтральным, Леха решил, что пора ему поинтересоваться личностью своего назойливого собеседника.

Корольков очень медленно, даже лениво поднял голову и как бы случайно посмотрел в ту сторону, откуда долетел вопрос.

Совсем рядом, в каком-то метре от него, стоял длинноволосый парень и нахально ухмылялся. Все в нем, в этом незнакомце, покачивалось: и пряди немытых волос по обе стороны лица, и сам парень, и его нога в рваной кроссовке «Рибок», опиравшаяся на край скамьи и покачивавшая ее. Леха сквозь прореху в пыльном кожзаменителе видел, как шевелится внутри кроссовки большой палец, обтянутый носком.

В руках парень (да какой там парень — пацан примерно одного с Лехой возраста) гордо крутил сигарету.

«Интересно, старики действительно разрешают ему курить?..», «А как долго он клянчил у них свои шмотки?» — замелькали в голове у Королькова различные мысли.

На незнакомце был черный прикид с претензией на крутизну — угольно-черные джинсы, расчетливо надорванные на коленях, и, несмотря на жару, кожаная куртка, густо усеянная заклепками и другими прибамбасами.

«Так, понятное дело. Местный абориген. Хэви-метал. Весь в заклепках, как самолет или как подводная лодка…»

— Молчишь? — пацан указал коричневым сигаретным фильтром на кучу вещей, и уголки рта его при этом опустились. — Не въехал? Столько барахла имеешь, а прикурить нету?

Презрительная гримаса растеклась в ухмылку, с которой клёпаный заглянул Лехе в глаза. Он словно наблюдал, как Леха проглотит прозвучавшие слова.

Ну уж нет!

Леха держался из последних сил, потому что «барахло» задело его даже больше, чем «сопляк», и за самое, что называется, живое место задело. Что же это такое получается? Сидел себе Корольков, никого не трогал, было ему неловко оттого, что всякие семейные вещички выставлены на всеобщий обзор, а тут появляется какой-то придурок и сует нос, куда не надо, да еще обзывает вещи барахлом, а самого Леху — сопляком.

Нет, это не просто абориген. Это ба-аль-шой абориген. Король аборигенов. «Туземец», никогда не получавший нормального воспитания.

— Что — крутой? — как мог спокойно поинтересовался Леха.

Он понимал, что если сейчас поступит необдуманно, то испортит отношения с дворовой тусовкой, представителем которой наверняка является собеседник.

Реакция у клёпаного была такая, что Леха почувствовал все основания гордиться собой. Первая фраза получилась то, что надо, длинноволосый даже рот открыл.

Мальчишка выпрямился, и Корольков увидел у него на груди крылатого Роджера без скрещенных костей, изображенного в кровавых тонах на когда-то черной, а теперь серой, застиранной, майке. У Роджера тоже был открыт рот.

Очередь была за второй фразой, и Леха быстренько ее выдал.

— Закрой пасть, — с воодушевлением произнес Корольков. — И возьми назад «сопляка»… и «барахло», понял?

На физиономии незнакомого пацана появилось задумчивое выражение. Рот он, конечно, закрыл, а потом медленно сунул сигарету в карман и снял рваную кроссовку со скамейки. Что должно было произойти дальше? Леха уже почти догадался. Краем глаза он старался следить за ладонями клёпаного, не сожмутся ли они в кулаки.

Сжались.

…И как только это произошло, Леха вскочил. Абориген, как видно, горел желанием показать, что в этом дворе места новичкам отводятся где-нибудь возле мусорки. Да не на того напал — Леха внутри кипел, а это что-нибудь да значило.

— А хочешь, вставлю?

— А не слипнется?

Последний раз Леха Корольков дрался не так давно — как раз на свой 13-й день рождения. Мама готовила стол для гостей и послала его в магазин, а Леха вернулся без покупок и денег, зато с губами, похожими на вареные сардельки в лопнувшей кожуре. Леха тогда сказал себе: все, детство кончилось. Он хныкал, когда его метелили, но так вести себя он больше никогда не будет. Он не будет бояться, не будет трястись при виде кулака, летящего ему в морду, он будет уворачиваться или выдерживать удар, а потом — давать сдачи и делать это на полную катушку. Только и всего.

…Пацан, похожий на подводную лодку, не стал забирать обратно ни «барахло», ни «сопляка». Вместо этого покрутил головой:

— Ну, шкет… — и безо всякого предупреждения врезал снизу. Леха не успел отклониться и получил под челюсть.

А дальше… На Лехе словно кнопку включили ударом, и он бросился на аборигена, забыв обо всем на дзете — кроме обещания не трусить, данного самому себе. Дальше все пошло кувырком… Абориген был выше и сильней, но высокоманевренный Корольков не позволил сделать из себя мишень.

Уже через пару минут «Рибок» «туземца» зацепился за Лехин матрас, который до поры до времени стоял, свернутый трубкой. Кто-то в общей махаловке задел трубку и сбил ее вниз; бумажный шпагат, которым она была перетянута, лопнул, и матрас развернулся. Полосатый край его аккуратно лег рядом с кроссовкой аборигена, пацан хотел сделать шаг назад, но споткнулся — и полетел пятой точкой на матрас.

— Й-ё-о-о-о-о… — Лехин противник издал звук, какой издает бормашина при долгом сверлении зуба.

Хорошо, что под аборигеном оказался матрас, иначе от удара позвоночник пацана точно вышел бы из его макушки.

Леха округлил глаза, но, сообразив, что противник дышит нормально, метнул взгляд в сторону подъезда — взрослые должны были вот-вот вернуться, а это значило, что с дракой пора было завязывать.

Лехина физиономия, кажется, не пострадала. Не повезло только с языком: Корольков сильно прикусил его во время первого удара длинноволосого. Аборигену повезло меньше — не считая заключительного падения на матрас. Корольков очень удачно навесил ему слева, и теперь рожа металлиста стремительно теряла симметрию как в геометрии, так и в цвете.

Леха перевел дух и сосредоточился.

Через секунду он вспомнил, что еще надо было сделать. Надо было спросить.

— Так как наххёт «хопляка» и «барахла»? — вкрадчиво поинтересовался Леха.

Абориген откинул с лица длинные волосы (лучше бы он этого не делал!) и… промолчал. Он внезапно обнаружил, что сидит в самом центре большого ржавого пятна, которое расплылось по матрасу лет этак десять назад.

Леха также увидел пятно — и ужасно, просто до неприличия густо, покраснел… Этим он выдал себя.

Не нужно было иметь большую фантазию, чтобы понять, откуда взялось пятно, ведь матрас был из той самой кроватки, куда Леха сейчас при всем желании не мог залезть. Да, это был тот самый матрас — на нем Леха почивал первые пять с половиной лет своей многострадальной жизни,

«И зачем родители потянули это барахло на новую квартиру? Лежит оно здесь под открытым небом, и всяк на него пялится…»

А абориген, кстати, и не думал сомневаться, кто сделал пятно на матрасе. Пацан жутко расхохотался и принялся колотить кулаками по тюфяку, словно выбивая пыль…

— Ха-ха-ха! хи-хи-хи! гы-гы-гы! Ой, не могу…

…А потом перестал хохотать так же внезапно, как и начал.

— Обмочился ты, парень, — заявил он голосом гадалки, сообщавшей, что жить клиенту осталось этак с недельку. — Обмо-чи-ился!

Металлист встал, а новосел снова сжал кулаки… Но продолжения не последовало — из подъезда вышел дядя Семен, папин сослуживец:

— Что, Алексей, заскучал небось? А, ты уже познакомился с новым приятелем?

Леха выдавил из себя что-то в том духе, что да, мол… Успел, мол… Абориген тем временем улыбнулся дяде Семену почти по-голливудски.

— Уж мы успели, — сказал мальчишка тем же голосом гадалки. —А сколько еще успеем…

И он ушел, освещая перед собой путь фонарем, поставленным Лехой Корольковым. А перед тем, как уйти, притормозил возле Лехи и тихо прошептал ему — только ему, так, что даже дядя Семен не услышал:

— Ну, Моченый, ты у меня попрыгаешь… У меня здесь все — в кулаке… Так что готовься.

Леха сглотнул слюну, вязкую, как сгущенка. Он не собирался жалеть о том, что произошло. Где-то в душе, конечно, шевельнулась холодная лягушка, но…

Если бы он показал себя трусом, было бы еще хуже.

…Потом Леха, как ни в чем не бывало, помогал взрослым таскать вещи — лишь старался при этом помалкивать, язык нещадно болел. Матрас с ржавым пятном он занес наверх в первую очередь.

Внизу оставались попеременно, чаще всего это была мама.

Родители о драке так ничего и не узнали. Насчет языка Леха что-то такое придумал — мол, прикусил, случается.

Но кое о чем не подозревал до поры до времени и сам Леха. Он не знал, что столкнулся не с кем-нибудь, а со знаменитым Мишкой Кренделем, дважды второгодником, которого боялись двор и вся школа — двор, где теперь Лехе предстояло жить, и школа, куда всего через неделю Королькову предстояло пойти учиться.

Леха не знал, что раньше Крендель чувствовал себя во дворе, как лось в заповеднике, и отпор со стороны какого-то сопляка был для Мишки настоящим потрясением.

И не знал Леха, что именно его рука врезала по Мишкиной физиономии впервые за долгое-долгое время, может быть, даже за несколько лет.

И еще он не знал, что Крендель угрозы свои на ветер не бросает.

 

Глава II

УТРО СТРЕЛЕЦКОЙ КАЗНИ

Ранним утром первого сентября Леха Корольков, завтракая на кухне, не только поглощал пищу, но и думал. Он размышлял о явлениях, которые бывают один раз в год. Один раз в год сады цветут. Раз в год, в ночь с шестого на седьмое июля, появляется цветок папоротника. По крайней мере, так утверждают очевидцы.

Раз в год, тридцать первого октября, в канун Дня всех святых, в гости к людям жалуют привидения и прочие обитатели потустороннего мира. Об этом наперебой кричат почти все подростковые американские фильмы ужасов.

И раз в год, первого сентября, даже самые распоследние двоечники и разгильдяи идут в школу без мученической гримасы на лице. Они радостно улыбаются и сидят на уроках тихо. Первого сентября даже они запоминают кое-какие наставления учителя.

Леха не был большим двоечником и не числился в черных разгильдяйских списках, вывешиваемых еженедельно в кабинете директора школы. Он был мрачен. На его лице наблюдалось такое же напряжение, какое царит, наверное, в Северной Ирландии или южном Ливане.

— Ты чего такой хмурый? — спросила мама. — Учиться не хочешь? Лето не надоело?

Она допивала кофе, сидя за столом напротив.

— Ма, — протянул Леха. — Как будто не понимаешь. Новая школа, новый класс…

Леха вздохнул. Нет, такими словами ей ничего не растолкуешь… А нормальное объяснение должно начинаться с рассказа о драке, которая произошла в день переезда.

Леха почти забыл давнюю угрозу пацана, но сегодня — вспомнил. Почему сегодня? Может, потому что первое сентября, и нервы с утра напряжены, как бельевые веревки после большой стирки?

Не то чтобы Корольков сидел дома все это время, — нет, он выходил на улицу по разным делам: выносил на помойку мусор, оставшийся после ремонта, бегал за хлебом в магазин… Но с длинноволосым аборигеном он больше не сталкивался.

Обо всем этом маме не расскажешь. Лучше вообще не открывать рот на эту тему.

В дверях кухни появился отец. Он только что проснулся и потому почесывался и позевывал. На нем были трусы и майка.

— Леха, Аня… Вы тут? А где мои очки? — Аня — так звали Лехину маму. Анна Ивановна.

— На холодильнике, — ответил Корольков-младший.

Отец вооружился очками.

— Как дела, герой? — спросил он у Лехи, внимательно рассматривая его. — Настало для тебя утро стрелецкой казни? В школу идешь?

— Иду, — недовольно отозвался Леха. — Доем и пойду.

— А уроки выучил?

— Выучил, па, — Леха совершенно серьезно кивнул.

Эту шутку отец повторял каждый год первого сентября.

— Па, — вспомнил Леха, — возьми у дяди Семена какой дюдик или триллер, посмотрим вечером…

— Дюдик, триллер, — отец покачал головой. — Не о том думаешь…

— Думай, Алексей, о новом кол-лек-ти-ве! — назидательно сказала мама. — Сегодня ты должен зарекомендовать себя!

— Да кому я там нужен? — с ненавистью воскликнул Леха. — Тоже мне… Лучше бы я в старую школу ходил! На метро бы ездил! На час раньше вставал!

— Чепуха, — металлическим голосом произнес Корольков-старший. — Полная чепуха. Дети везде дети. Они тебя прекрасно примут.

Леха вздохнул: и отец туда же. Ох уж эти взрослые, что они понимают?

Мама тем временем привстала и выглянула в окно. Когда она обернулась, ее глаза сияли, и Леха понял: сейчас он что-то услышит. Что-то такое, что приободрит его — конечно, в мамином понимании.

— Наверняка у тебя в школе будет та же компания, что и во дворе! — торжественно заявила мама. — Посмотри, дети из нашего и соседних домов — все идут в твою школу.

Леха едва не подавился бутербродом. Мама попала в самую точку. Новость ужасно обрадовала.

Интересно, в какую школу ходит абориген? Ходят ли вообще аборигены в школу? Леха предпочел бы, чтоб не ходили. Но пацан имел явно школьный возраст, жил не в дикой Австралии и потому должен был учиться.

— Ты посмотри, посмотри, — настаивала мама.

Леха уныло посмотрел. Ну и что? Действительно, из восемнадцати подъездов, выходящих во двор, выливалось восемнадцать ручейков, которые соединялись в широкую реку — она текла по дорожке, вымощенной плитами, прямо к зданию школы. Леху это удивило… но он поднял глаза и увидел, что к окнам прилипли родители, которые вовсю махали руками и подмигивали своим отпрыскам.

Где среди этих родителей предки того пацана в кожаной куртке? Где внизу сам пацан? Интересно, сошел ли у него синяк?

— Да, мама, в школе будет та же компания…

Мама безоблачно улыбнулась, сделала заключительный глоток и поставила пустую чашку на стол.

Алексей вздохнул и снова посмотрел в окно. Новая школа притягивала взгляд. Она стояла не так уж и далеко — прямо напротив дома, где поселились Корольковы. Три новых пятнадцатиэтажных дома образовывали букву П, внутри которой находился двор, а школа как бы запирала выход из этой буквы П.

— Все пути упираются в нее, — вдруг пробормотал Леха.

— Что? — не расслышав, спросила мать. Она уже убирала со стола.

— А? — Леха отвлекся от своих мыслей. — Нет, ничего.

Мама вытерла руки, глянула на часы и в зеркало, которое висело на кухне.

— Ну, ты готов? — спросила мама. — Пойдем.

— Куда? — встрепенулся Леха.

— Как куда? — удивилась мать. — Без четверти восемь! В школу!

— Это зачем еще?

— Надо, — сказала мама.

Сердце у Лехи упало. Мама вознамерилась сегодня его сопровождать. Ужас! Как будто ему в школе мало будет своих проблем, теперь прибавится еще и эта — мама поведет его, словно он какой-нибудь первоклашка!

— Ну к чему это, мама? — бросился уговаривать Леха. — Ты ведь уже ходила в школу, записала меня в 8-й класс «Б».., Ну да, в 8-й «Б» — я это отлично помню. Неужели я один не найду дороги?

— Сам понимаешь, — сказала мама, обувая туфли в прихожей, — должна же я быть уверена… Но ты не волнуйся, Алексей, — торопливо добавила она, видя, что сын немного нервничает. — В классе я не буду появляться. Я только скажу Маргарите Игоревне…

— Маргарите Игоревне? — растерянно повторил Леха.

— Алешка, не спорь, — донесся голос Королькова-старшего из ванной. — Мать лучше знает…

— Вообще Маргарита Игоревна ведет географию, а еще это твоя новая классная руководительница, — со знакомой безоблачной улыбкой пояснила мать. — Вот видишь, а ты и не знал. Мы подойдем к ней, я скажу, что ты — Алексей Корольков, и все. Дальше будешь один… Ну, ты готов?

Леха был готов. Он был готов еще вчера.

Если откровенно, он был готов еще неделю назад, после своего дурацкого знакомства с местным аборигеном.

— Вперед, — сказала мама. — И не забудь цветы!

Цветы.

Нет, Леха ничего не имел против них, цветы полагалось дарить женщинам на 8 Марта, ко дню рождения, да и просто так, наконец. Леха понимал, что учительнице приятно будет получить букет к началу учебного года. Но цветы в сочетании с мамой, которая конвоирует тебя в новую школу первого сентября…

— Линейку для восьмиклассников отменили, — сказала мама. — Ростя, не знаешь, почему?

Ростя — это так мама называла Лехиного отца.

— Экономят, — сказал отец уже из уборной. — У нас теперь со всем так — что не дает дохода, подлежит уничтожению, —г Послышался шум спускаемой воды.

Леха молча взял букет. Спорить с родителями было бесполезно. Лучше держать рот на замке и терпеть — как терпит любой настоящий мужчина в обстоятельствах, которые ему не по душе. Буду настоящим, просто решил Леха.

На плече у него болталась школьная сумка, а в руке он сжимал пять гвоздик, три белые и две красные. При этом Лехе казалось, что несет он в школу не цветы, а большой и тяжелый крест.

Целеустремленная мама шла в четырех-пяти шагах впереди, а он прилагал все усилия, чтобы ее не догнать и не пойти с ней вровень — потому что надеялся выглядеть в глазах окружающих самостоятельным.

И все было бы неплохо, если бы мама поминутно не оглядывалась и не напоминала:

— Алексей, шире шаг! Осталось пять минут! Алексей, не отставай!

Леха злился…

Дорога была короткой. Школа приближалась, вырастала на глазах, вознося в небо свои могучие серые стены. Она была похожа на средневековый английский замок Камелот, куда добровольно стекались рыцари, плененные в боях королем Артуром, хозяином замка, и отпущенные им под честное слово быть в замке ровно в восемь ноль-ноль первого сентября.

Одно Леху пока утешало — в разношерстном потоке школьников он не замечал длинноволосого аборигена, встречи с которым желал меньше всего.

Мама поднялась по ступенькам на школьное крыльцо, остановилась у двери и оглянулась. Под ее выразительным взглядом Леха перешел на рысь и быстро вбежал на крыльцо.

— Ма, — Леха предпринял последнюю попытку освободиться, — а тебе еще не пора на работу?

— Я предупредила вчера, что могу задержаться, — отрезала мама. — Перестань, Алексей… Веди себя как восьмиклассник.

Леха кивнул. Как она не понимает, что в первую очередь сама и мешает этому?

— Кого я вижу? — внезапно раздался голос. — Моченый пришел в школу. Моченый — восьмиклассник.

Леха как ужаленный обернулся. Так и есть — случилось самое страшное. Это был тот самый длинноволосый абориген. Он, видно, шел следом и вот — догнал их.

На этот раз, по случаю первого сентября, длинные волосы аборигена были перехвачены на затылке резинкой. Кожаная куртка уступила место джинсовой — новенькой «Райфл-супер» с четырьмя звездочками.

Леха первым делом посмотрел: как там насчет синяка? Фингал был на месте. Он по-прежнему украшал правую скулу аборигена, хоть немного и уменьшился за неделю. И синего в нем поубавилось, зато добавилось зеленого. Пацан даже попытался замаскировать его — оставил свисать со лба длинную прядь волос.

— Еще живой? — прошипел абориген. — А ты, Моченый, оказывается, маменькин сынок?

Леха быстро опустил руку с цветами — не хватало, чтобы абориген прошелся еще и в их адрес. Что-нибудь вроде того, что в школу с цветами ходят только девчонки.

Пацан хотел прошмыгнуть перед Лехи-ной мамой, но та преградила ему дорогу.

— Мальчик, ты как себя ведешь? — строго спросила она. — Тебя не учили в школе — старших надо пропускать?

Абориген засопел, а мама продолжала:

— Ну и дети пошли… Алексей, что ты стал? Мы опаздываем! — и она первой зашла в школу. А Леха сжал зубы и прошмыгнул мимо аборигена за ней…

И вновь он следовал за матерью, теперь по вестибюлю — а за ним прыгал «туземец» и шипел на все лады:

— Ну, Моченый… Конец тебе, Моченый… Уж теперь точно, конец… Маменькин сынок обоссанный…

Лехина мама этого шипения не слышала, она все так же шагала впереди, и, видимо, думала о словах, которые скажет училке, как ее… Маргарите Игоревне, когда Леха будет преподносить ей цветы.

Корольков мужественно терпел, пока не услышал «обоссанный». После этого он резко развернулся и схватил аборигена за грудки.

— Слушай, думаешь, я тебя боюсь? А как насчет второго фингала?

Так получилось, что мама секундой раньше завернула за угол и ничего не заметила.

В правой руке Королькова по-прежнему был букет, и когда Леха сжал этой же рукой отворот джинсовки, самая длинная гвоздика поломалась. Леха краем глаза проследил, как цветок падает на пол.

— Так ты понял? — быстро выдохнул Корольков в лицо аборигену.

Пацан пробормотал что-то вроде: «Моченый» — и растерянно оглянулся. Мимо них торопливо простучала каблучками какая-то девчонка. Как показалось Лехе, рыжая.

— Ты понял? — требовал Корольков ответа. — Понял, мразь, что я тебя не боюсь?

— Пусти, придурок, — зашипел —задергался абориген, — хуже будет!

Леха и «туземец» сцепились, как детали в конструкторе «ЛЕГО»

— Ты понял? В следующий раз меня увидишь — на другую сторону улицы переходи!

Парень так ничего и не успел ответить Лехе — внезапно оба услышали истошный крик:

— Алексей! Прекрати сейчас же! Алексей!

Леха оглянулся… Справедливая ярость еще клокотала в его груди… Но к нему на всех парах неслась мама. Она была красной от гнева.

Абориген нахально воспользовался моментом и, дав Королькову под дых, вырвался из его объятий. Леха опешил от такой подлости, но догонять противника не стал — рядом была мать, да и пацан в одну секунду смылся, просто как в воду канул.

Мама приблизилась к сыну медленно и немного торжественно. Она почти успокоилась, ведь Леха не собирался давать стрекача.

— У меня нет слов, — заявила мама, но тут же нашла их и продолжила: — Подумать только, он хотел идти в школу один! — Мама, сердясь, говорила о Лехе в третьем лице. — Да если бы я не пошла, вы бы тут поубивали друг друга! Что, нет?

Леха не спорил.

— Поубивали бы, — покорно согласился он, — друг друга.

— Кто это был? — спросила мама.

— Один мой старый приятель, — быстро ответил Леха. Большего маме знать не следовало.

Мама не стала вдаваться в подробности, откуда в новой школе у сына мог взяться старый приятель. Она потянула Леху на второй этаж, где по расписанию вот-вот должен был начаться урок 8-го «Б». Леха все время молчал. По опыту знал — начнешь оправдываться, хуже будет.

— Бандит, сущий бандит, — причитала мама. — Только я стала подниматься по лестнице, хватилась — нет его! Где, думаю? А он на мальчика напал! Хороший такой мальчик, аккуратный, в новой куртке…

— Я никого не трогаю, — не выдержал Леха, — если меня не трогают.

— Ты врешь, все ты врешь! — возмутилась мама. — Я же видела, кто кого за грудки хватал!.. Ну ладно, — она перевела дух. — Так и знай, я все скажу отцу. Он тебе дома всыплет.

Отец? Дома всыплет?

Леха хмыкнул. Ничего отец ему не сделает, это уж как пить дать, потому что с работы поздно придет. И вообще, отец у него — интеллигент.

Тут прозвенел звонок.

— Ну вот, опоздали! Из-за тебя опоздали, понимаешь? — Мама притопнула ногой и… заплакала. — Обещай не драться, Алексей, слышишь?!

— Обещаю, — глухо сказал Леха. Он не мог спокойно смотреть на мамины слезы.

— Ну ладно, — мама всхлипнула и бегло осмотрела сына. — Пойдем… — Но через два шага она увидела растрепанный букет и ахнула: — А гвоздика? Ты поломал ее?!

Вместо праздничного букета из пяти цветков Леха теперь держал похоронный, из четырех… Еще один прекрасный символ начала учебы в новой школе.

— Горе мое, давай сюда… — почти простонала мама.

Она забрала красный цветок, и у Лехи осталось две белые гвоздики и одна красная. С таким урезанным букетом он и подошел к двери своего класса.

Мишке Кренделю, грозе двора и школы, было не по себе — у него на первое сентября были намечены обширные планы, а этот сопляк, маменькин сынок, их нарушил. Как? Просто повстречался на пути — и готово. Алексей…

И ведь второй раз плевал Мишке в душу этот маменькин Алексей. Что-то уж слишком часто. А он, Мишка, с ним еще и за первый раз не расквитался-

Ничего. Это не заржавеет. Крендель обязательно превратит его в один большой и ходячий синяк — скорее всего, при очередной встрече. Как там говорится — Бог троицу любит? Только все нужно обставить подобающим образом, чтобы ничто не помешало, как в первый раз или сегодня утром.

Расквитаться было за что.

Неделю назад Крендель приобрел «украшение», которое вынудило его на несколько дней запереться дома. Потом Мишка стал появляться во дворе — после девяти вечера, когда темнело.

Он надевал черные очки, в которых почти ничего не видел — попробуйте носить солнечные очки вечером, при тусклом свете фонарей! Он изо всех сил напускал на себя крутой вид, выдавая очки за последнюю моду сезона — именно черные, именно в вечернее время. Когда все-таки дружки заметили фингал под его глазом, он на ходу выдумал страшную, леденящую душу историю: оказывается, к его отцу, который жил отдельно от них с матерью, на днях приходил сводить счеты некий старый знакомый по имени Бэдя, который сидел и вот недавно вернулся. Крендель утверждал, что гостил у отца как раз в то время, когда Бэдя нанес визит.

Все знали, что Мишкин отец, прокурор, расследует какие-то крутые дела.

О том, что произошло дальше, Мишка рассказывал очень мало и очень скупо. Бэдя и Мишкин отец разговаривали, но не поняли друг друга… Мишка бросился на помощь к отцу и получил эту боевую рану.

«Боевая рана» — это звучало гораздо красивее, чем «фингал».

В конце рассказа Мишка как бы невзначай заметил:

— Бэдя не один был, а с корешами.

Это вообще сняло все вопросы — стало ясно, что оба Кренделя сражались, как гладиаторы, но куда ж ты попрешь против корешей?

— Так они от вас не отстанут, — прошептал, захлебываясь, слабонервный Цыпа, один из слушателей Кренделя. — Твой пахан Бэде отходного не дал.

— Цыц, придурок, — лихо сплюнул в ответ Крендель. — Повязали мы с папаней всех… В «Матросской тишине» сейчас Бэдя.

Слушатели Мишки, его личная узкая тусовка, не вникали в подробности. Они допускали, что с Кренделем могла произойти подобная история. Когда отец крутых бандюг пасет, сынок разве может быть в безопасности?

Короче, в своей компании Крендель как-то выкрутился. Имя отца помогло. У Мишки даже возникло подозрение, что фингал поднял его авторитет.

Но не все во дворе относились к Мишке так, как его личная тусовка. Например, в доме напротив жила одна рыжеволосая девчонка, которая громко фыркнула, услышав о его боевых приключениях, и объявила во всеуслышание:

— Заливает, как всегда!

Рыжеволосой о героизме Кренделя доложил не кто иной, как Цыпа (не будем говорить об этом громко) по заданию самого Мишки. Цыпа жил в одном доме с рыжеволосой и присматривал за ней — также по заданию Кренделя, — а потом рапортовал о своих наблюдениях атаману.

Если бы в масштабах двора кто-то задумал провести конкурс красоты, первое место, несомненно, было бы забронировано за рыжеволосой. Крендель был в этом уверен. А поскольку он без скромности считал себя местным королем, его тянуло к местной королеве.

Именно эта рыжая девчонка пробежала мимо Кренделя, когда на нем в вестибюле школы повис маменькин сынок.

Мишка обязательно остановил бы ее — ого, встреча, несомненно, получилась бы очень интересной, визгу было бы на всю школу… Но, заметив рыжеволосую, Крендель повел себя совершенно непривычно. Он не ждал такого от себя. Он… смутился. Наверное, так он смутился впервые в жизни.

А потом Крендель увидел вопящую в истерике маму, спешащую к своему сынку, и с большим удовольствием сделал ноги. Стряхнув с себя Моченого, он в два прыжка заскочил в столовую, дверь которой спряталась за углом гардероба, пересек по диагонали пустой зал, распахнул другую дверь, сломя голову побежал по лестнице на второй этаж…

Он вспомнил! В этом году он должен был учиться с рыжеволосой в одном классе! Да, его снова оставили на второй год — он шел второй раз в восьмой класс, — но и в этом, оказывается, были свои несомненные плюсы. И вот о чем Мишка думал с самого утра: а что, если как бы случайно занять место поближе к ней, к рыжей? Уж тогда она от него наплачется, будьте уверены…

Идея была что надо, и Крендель мчался в школу. Но на пути ему встретился Моченый вместе с мамой, и эта замечательная идея выскочила у Мишки из головы.

«Ничего, маменькин сынок за это заплатит».

Взлетев на второй этаж, Мишка снова вспомнил о своей идее и помчался вперед…

Он появился в классе одновременно со звонком. Мишка сразу увидел рыжеволосую — и понял, что опоздал. Везде вокруг нее, как грибы, торчали однокласснички, они давно заняли все самые близкие, и не такие близкие, места и теперь корчили рожи и разве что не повизгивали от счастья.

Мишка застыл у порога. Ему ничего не стоило вытянуть какого-нибудь сопляка за шиворот с теплого местечка, но он не мог этого сделать. Не та была ситуация.

— Ха! Металл суров! Крендель! Во, блин!!! Греби сюда, у меня свободно! Давай…

Это оказался Блэкмор, один из Мишкиных дружков. На чуть вытянутой физиономии приятеля был написан откровенный восторг, и Мишка растянул губы в ответ. Но в душе Крендель был готов четвертовать дружка.

Когда пришла учительница, Мишка мрачнее тучи сидел за партой с Блэкмором.

 

Глава III

НЕ БОЛЬНО, НО ТЕРПЕТЬ НУЖНО

На двери класса Леха увидел табличку: «КАБИНЕТ ГЕОГРАФИИ». Нельзя сказать, чтобы за дверью стояла полная тишина, но и уж очень сильно там не шумели. Галдеж был каким-то умеренным.

— Хороший класс, — сказала мама. — Учительницы нет, а дети почти не шумят.

Лехе подумалось как раз наоборот: учительница есть, а дети всегда так шумят у нее на уроках.

— Алексей, приготовься, — сказала мама и покачала головой. — Жаль, звонок уже был… — Она осторожно приоткрыла дверь.

Леха глубоко вздохнул, чувствуя, как душа уходит в пятки… нет, куда-то еще дальше. Он изловчился и заглянул матери через плечо.

Он увидел что-то среднее между его и маминым вариантами: училка сидела за столом и что-то писала в классном журнале, а урок, по-видимому, еще не начинался.

Леха рассмотрел первые ряды парт.

Там, конечно, сидели девчонки.

Леха вытянул шею, стремясь заглянуть поглубже. Во вторых и третьих рядах он заметил несколько мальчишечьих физиономий — и с облегчением улыбнулся. Почему-то секундой раньше ему показалось, будто 8-й «Б» целиком состоит из девчонок.

Вот был бы ужас.

А что? Мама вполне могла устроить ему такой сюрприз — чтобы не рос разгильдяем, и вообще. У девчонок всегда в избытке водилась дисциплина, а Лехе ее, по словам родителей, хронически не хватало.

Мама снова потянула за дверную ручку, дверь предательски скрипнула. Девчонки на первых партах, как по команде, обернулись на звук — и Леха отскочил от двери, словно ошпаренный. Мать удивленно посмотрела на него — но в следующую минуту она уже улыбалась и делала знаки учительнице, чтобы та вышла.

— Здравствуйте, — сказала мама, когда училка появилась в коридоре.

— Здравствуйте. — Училка ответила неожиданно низким голосом и прикрыла за собой дверь. Шум стал глуше, словно на магнитофон положили подушку.

Возникла пауза — мама вспомнила, что держит в руках гвоздику, и смутилась, не зная, что с ней делать.

— Разрешите представиться, — растерянно пролепетала мама. — Корольков Алеша.

Училка удивленно вскинула выщипанные бровки:

— Что? Э-э-э… А вас как зовут? Что-то было в ней такое, из-за чего Леха вполне мог представить ее отдающей строевые команды.

— Анна Ивановна, — сказала мама. — Ой… Я к вам насчет сына. Помните? Он должен учиться в вашем классе.

Училка с пониманием кивнула, и тут Леха выступил на первый план.

— Это — вам! — сказал он, протягивая букет. И еще ему захотелось добавить что-то такое, житейское, чтобы разогнать неловкость, и он ляпнул: — Мы сработаемся!

— Алексей, как ты можешь! — не выдержала мама.

— Ничего, ничего, — пробасила училка и с интересом уставилась на нового ученика. — А ты, Корольков, почему это в первый день опаздываешь? Ну-ка, марш в класс!

Вот тебе и Маргарита Игоревна.

Как только она взяла цветы, у Королькова с души будто камень упал. Он почувствовал себя помолодевшим лет этак на пяток и даже захотел вместо класса отправиться в ближайшую песочницу.

Но нет, дудки! Перед Лехой уже была открыта дверь — кто-то скажет, гостеприимно, а по Лехиному мнению, словно акулья пасть, — и он, Корольков Алексей Ростиславович, должен был сейчас.

За шаг до порога Леха рассудил: быть представленным новому классу — это не больно, но минут пять придурком себя чувствовать придется. Это значит, стоять у доски с глупым видом и ждать, пока тебе не определят место на грядке, не воткнут туда и не забудут.

Что ж, ничего страшного, придется потерпеть.

И он появился на сцене. Под хихиканье девчонок на первых партах и взвешенное по-хмыкивание пацанов на последних.

Да уж. Кем-кем, а придурком он почувствовал себя сразу. И не простым. Леха оказался форменным придурком, потому что на нем, единственном из всего 8-го «Б», была школьная форма.

(«Ты должен выглядеть человеком! — твердила мама. Она привезла эту форму из какой-то командировки, то ли из Брянска, то ли из Смоленска. — Это тебе не просто так, это твоя рабочая одежда\»

Леха знал, что в школьном, пиджаке не один и не два кармана, а целых пять, а в штанах — еще три; всего — восемь, по всем этим карманам при желании можно много чего замечательно рассовать. Потому он и не особенно спорил насчет рабочей одежды.

Галдеж стих, и тридцать пар глаз оценивающе вонзились в новичка.

— Знакомьтесь, дети, — бархатным голосом объявила училка. — Корольков Алексей, будет заниматься с вами… С нами-..

— Моченый, — вдруг отчетливо донеслось с задней парты.

Моченый?

Леха вжал голову в плечи и остолбенел. Потом он признался себе, что страшно растерялся в эту минуту… Абориген! Неужто он? Откуда здесь взялся?

— Крендель! — рявкнула географичка командирским голосом. — Сегодня ты сам новичок, не забудь!

И если ее возглас напомнил громовой раскат, то вслед ему обрушился настоящий хохочущий ливень — впрочем, кратковременный, по воле той же Маргариты Игоревны.

«Крендель. Ну и фамилия… — думал Корольков. — И кликуху придумывать не надо».

Конечно, это был он, абориген в новой джинсовой куртке «Райфл-супер», четыре звездочки, это его башка торчала где-то там, на Камчатке! Ясно, они оказались в одном классе. Им теперь и к одной доске выходить, и одни контрольные решать, и… Короче, все прекрасно.

Правда, никто в классе не понял, почему это Крендель так странно обозвал новичка. «И на этом спасибо», — подумал Леха.

— Куда мне тебя посадить, Корольков? — протрубила Маргарита Игоревна. — А, понятно, есть тут одно теплое местечко… Трушкин!

Вскочил щуплый чернявый мальчишка с тонкой шеей. Он сидел один за партой.

— Трушкин, — ласково проворковала училка. — Принимай нового соседа…

— А он не… — волнуясь, начал Трушкин.

— Помолчи, — оборвала его училка и продолжила прежним ласковым тоном: — Видишь, и у тебя, Трушкин, сосед появился. А то все один да один… Корольков! Занимай место, что стоишь?

Лехина мама, Анна Ивановна, все еще не могла уйти на работу и наблюдала за происходящим через дверную щель. Ее глаза были круглы — но не от страха. «Эта Маргарита Игоревна умеет держать дисциплину, — восхищенно думала мама, — на нее можно положиться».

В каком-то кино Леха видел, как дебелая, свирепого вида училка ходит по рядам, помахивая длинной указкой, а на ее носу подрагивает пенсне. Училка ходит, ученички сидят, не шелохнутся, и она говорит: «Мол-чаль! Путешь имель твойка — путешь пови-сайт! Немношко пух-пух!» — ну и все такое, в этом роде. Кажется, не училка это была, а толстый фашист в галифе, который допрашивал героических подпольщиков или кого-то еще… Неважно. Главное, что училка в пенсне (или толстый фашист) как две капли воды походила на Маргариту Игоревну, классную руководительницу 8-го «Б».

Дисциплинка на ее уроках была что надо. У нее это называлось «держать класс», и она это умела как никто другой, так даже директор школы не умел. Во время прошлогодних проверок, например, ее класс, в те времена 7-й «Б», всегда ставился в пример. Поэтому сейчас к ней и попал Крендель. От него плакали другие учителя, но Маргарита Игоревна клятвенно заверила директора школы, что уж она плакать от Кренделя не станет.

Леха Корольков был не в курсе этих событий — он даже представить себе не мог, к какой грозной училке попал.

Первый урок оказался чем-то вроде классного часа, и Маргарита Игоревна негромко и усыпляюще рассказывала о требованиях к восьмиклассникам в новом учебном году. Посидев пять минут тихо, Леха обратился к соседу:

— Как звать?

Тот как-то съежился в ответ. «Вообще, он какой-то дефективный», — подумал Леха.

— Чего вылупился? — прошептал Корольков с улыбкой. — Как звать? Или ты немой?

Вместо ответа сосед полез в карман и вытащил оттуда очки в металлической оправе. Водрузив их на нос, пацан посмотрел на Ле-ху — но снова промолчал.

Корольков решил взять инициативу в свои руки.

— Я — Леха, — сказал он и протянул над партой руку, чтобы обменяться с Трушки-ным солидным мужским рукопожатием. Но тот вздрогнул так испуганно, словно Корольков хотел до него дотронуться оголенным проводом. Очки слетели с его носа, и пацан замахал руками, пытаясь их поймать.

Тут что-то изменилось. Ага, Леха понял: это замолк бас Маргариты Игоревны.

Сосед по парте облегченно вздохнул — ему удалось поймать очки на лету.

— Трушкин, — взволнованно протрубила учительница. — Слушай, Трушкин, я тебя не узнаю…

Чернявый пацан проворно сложил руки на парте, словно первоклашка.

Маргарита Игоревна с ее баритоном наверняка обладала даром внушения. Стоило ей произнести несколько слов в адрес Лехиного соседа, как тот впал в гипнотический транс.

— Вот так-то, Трушкин, — удовлетворенно улыбнулась Маргарита Игоревна. — Так-то лучше. И ты, Корольков… тоже.

Что — «тоже»? Леха не понял. А Трушкин несколько раз быстро кивнул, словно кот из мультика «Том и Джерри».

И вот тут Леха почувствовал, что класс держат железные лапы. А как же тот шум, который они слышали с мамой? Слуховой обман? Нет, тогда географичка лишь засучивала рукава на своих железных лапах.

Парты выстроились перед Маргаритой Игоревной в колонну по три, шестью шеренгами. Леха сидел за третьей партой, в ряду у стены, а голова Кренделя торчала над последней партой среднего ряда. Плохо, когда враг находится за твоей спиной… Леха чувствовал себя очень неуютно, но скоро успокоился. Провокаций со стороны Кренделя можно было не опасаться — по крайней мере, пока звучит генеральский голос Маргариты Игоревны.

Постепенно Корольков начал осматриваться. В 8-м «Б» учился обычный среднестатистический народ, состоящий из интересных личностей и не очень. Интересной личностью Леха признал, например, рыжую девчонку в ряду у окна, она Королькову напомнила — ну да, Аллу Пугачеву, только в молодости. Или Ирину Аллегрову — тоже в молодости. Волосы у этой девчонки были даже не рыжие, а скорее золотистые, глаза — пронзительно-голубые, платье — зеленое… Яркая особа, ничего не скажешь.

Из не очень интересных личностей первое место занял, конечно, Крендель. Второе, и последнее, место Леха отдал худому и вертлявому мальчишке в красно-черной турецкой рубашке, соседу Кренделя. Рожа этого вертлявого постоянно складывалась в какие-то зверские гримасы, как складывается гуттаперчевая игрушечная маска. Крендель что-то нашептывал соседу, тот корчил рожи…

Корольков вздрогнул — сосед Кренделя вдруг поймал его взгляд и презрительно сузил глаза. А ведь обитатели последней парты в среднем ряду вполне могли говорить и о нем, о Лехе, — что означали, в таком случае, эти кровожадные гримасы?

Леха отвернулся, решив оставить знакомство с классом на потом.

…Географичка в конце классного часа устроила перекличку — видно, для того, чтобы лишний раз заглянуть подопечным в глаза. Вызванные вскакивали со скоростью лезвия пружинного ножа. Корольков поднялся не столь стремительно, и Маргарита Игоревна в наказание несколько секунд разглядывала его — просто разглядывала, ничего более.

Из переклички Леха узнал, что аборигена зовут не просто Мишка Крендель, а его соседа Вадим Дроздовский, что рядом сидит не просто Трушкин, а Слава Трушкин. Узнал Леха и странное имя рыжеволосой девчонки — Анжела Жмойдяк.

Прозвенел звонок.

— Не бегать! — пригрозила Маргарита Игоревна и вышла из класса, напомнив еще, что они остаются здесь и что вторым уроком будет география.

У Лехи мелькнула мысль, что на перемене ему так или иначе бегать не придется. Ждут его, судя по всему, более крутые дела. Какие? Не иначе, очередная серия драки с Кренделем.

Он вздохнул и, не вставая, повернулся на девяносто градусов. По проходу медленно, какой-то загадочной походкой, двигался Крендель. Легок на помине! За ним шел Дроздовский.

Когда Крендель оказался рядом, Леха встал.

— Ну, так и будем резину тянуть? — спросил Корольков глухо. — А то давай…

— Не сейчас, — равнодушно ответил Крендель, — и не здесь. Жди, Моченый, успеешь…

У Лехи потемнело в глазах.

— Ты меня, — начал он, — ты…

В классе в одну секунду наступила томительная тишина. Леха уже был готов рвануться в бой — но прежде он хотел сообщить, что Крендель назвал его Моченым последний раз в жизни.

Тут вмешался Дроздовский.

— Отвали, — хрипло бросил он и толкнул Леху. Тому пришлось опуститься на сиденье. — Пошли, Мишка.

И они вышли из класса.

Тишина, сохранявшаяся несколько секунд, снова сменилась ровным гулом, нормальным для любого класса во время любой перемены. Леха огляделся — все делали вид, будто ничего не произошло, отворачивались.

А рыжая Анжела Жмойдяк — посмотрела внимательно.

Выпендривается.

Леха опустил голову. Радоваться было нечему.

 

Глава IV

РАССКАЗЫ СЛАВКИ ТРУШКИНА

Злость и досада скоро прошли, и Леха поднялся из-за парты. В коридоре он нашел Славку Трушкина, который сидел на батарее парового отопления и с растерянным видом рассматривал свои очки.

— Что, разбил? — спросил Леха, останавливаясь рядом.

— Погнул, — вздохнул Трушкин и спрятал очки в карман. — Ничего, дома еще есть. Старые.

— Ух ты, — восхитился Леха. — Так ты что, отличник?

(В старой школе Леха привык, что все отличники — очкарики, и наоборот.) Но Славка помотал ушастой головой.

— Не-а. У нас в классе только Жмойдяк и эта, как ее, Трубецкая, что за одной партой с Анжелкой сидит…

— А не знаешь, куда Крендель побежал? — перебил Леха.

Трушкин моментально насторожился и пристально посмотрел на Королькова.

— Зачем он тебе, дурак этот?

— А ты что, его не любишь? — насторожился Леха.

— Да кто ж его любит? — внезапно разволновался Трушкин. — Дурак, он и есть дурак. — Славка вздохнул. — Он тут всю школу… Знаешь, где держит?

— Знаю, — хмыкнул Леха. — В кулаке. — Он помолчал и спросил подозрительно: — Меня, что ли, утешаешь?

— Нет, — ответил Трушкин. — Только ты все равно не переживай. Не ты первый, не ты последний. — Трушкин явно имел в виду сцену, которая минуту назад произошла между Корольковым и Кренделем. Он, Трушкин, сидел тогда рядом с Лехой — тише воды, ниже травы, а когда Леха очнулся от раздумий, Трушкина рядом уже не было.

Корольков не выдержал:

— Это я-то буду переживать? Ха! А ты фингал видел?

— Какой фингал?

— У Кренделя… Моя работа.

— Что?!!

Леха принял очень скромный вид. Вот так, по-видимому, и должен выглядеть настоящий герой: уж если что-то сделал, так сделал, замалчивать подвиг не станет, но пусть только кто-нибудь попробует обвинить его в хвастовстве…

— Он же тебя уроет, — мотал головой Славка. — Он всем рассказывает совсем другое. Мол, у его отца были разборки…

— Какие такие разборки?

— Ну… крутые разборки. Как в фильмах. — И Славка сообщил все, что слышал о встрече обоих Кренделей с ужасным Бэдей.

— Трендеж это, полный, — рассердился Леха. — Это я Мишке фингал поставил, в первый же день, когда мы переехали… — И он тоже рассказал — свою историю. Разумеется, без упоминания о матрасе и пятне.

Славка слушал, раскрыв рот.

— Я тебе не завидую, — сказал он в конце. — Держи лучше язык за зубами.

— Может, еще расскажешь, чего я должен бояться? — Корольков нахмурился. — Вообще, кто он такой этот Крендель?

— Хорошо, — ответил Трушкин, — расскажу.

Но тут прозвенел звонок на урок.

Мишка со своим дружком, запыхавшиеся, появились за секунду до училки. Леха вспомнил, что в коридоре он их не видел. И где у них были дела?

Крендель и его приятель Вадим Дроздовский, по кличке Блэкмор, обежали на перемене чуть ли не всю школу, чтобы предупредить нескольких своих дружков, учащихся в разных классах, что сегодня их всех ждет работа.

— Какая работа? — поинтересовался здоровый и туповатый Колька Череповец из 9 «А» класса. Колька, которого все звали Черепом, учился вместе с Кренделем в прошлом году. Череп до сих пор с радостью был готов во всем подчиняться Мишке.

— Нужно встретить одного новенького, — начал разговор Блэкмор.

— Замочить Моченого, — загадочно произнес Мишка. — Собираемся после пятого урока. Ты знаешь, где.

Череп замыкал список тех, кого нужно было предупредить. Мишка Крендель и Блэкмор перебросились с ним еще парой фраз, после чего во все ноги припустили назад — если бы они опоздали к началу урока, то Маргарита Игоревна устроила бы им сейчас примерно то, что они сами хотели сделать позже с маменькиным сынком.

Славка Трушкин стал рассказывать о положении дел в классе и во дворе не раньше, чем кончилась география. Он выдавал информацию малыми порциями, делая между этими порциями большие перерывы, во время которых вовсю строил из себя прилежного ученика.

На истории, которая была третьим уроком, Трушкин рассказал Лехе Королькову о себе.

На физике — о первой красавице класса, школы «и вообще» Анжеле Жмойдяк.

А на русской литературе, наконец, добрались и до Кренделя.

— Он тут всех достал, абсолютно, — сказал Трушкин. — У тебя еще денег не требовал? Потребует. Увидит тебя с булкой — отберет. Если ему скучно — морду начистит, это у него запросто. Или вот что еще… Рассказать? — Славка скривил губы.

Это было в прошлом учебном году. Сидел как-то Трушкин в школьной столовой — обедал. Салат — съел, суп — съел, занимался вторым и готовился перейти к третьему. Сидел он недалеко от буфета, где школьники, не желавшие заказывать обед, тратили мамины деньги на булочки, конфеты и прочие радости жизни. Славка поднял глаза и увидел Кренделя, тот стоял у буфета с ромовой бабой — то ли купил, то ли отобрал у кого. Мишка тоже заметил Трушкина. Увидев, что Славка — один за столом, Крендель довольно ухмыльнулся и направился к нему. (Очень живо представилась Лехе эта «фирменная» Мишкина ухмылочка.) «Салют, дохлячок. Компот еще не трогал?..» — «Не-ет…» Бедняга Трушкин не успел опомниться, как Крендель схватил его стакан и отхлебнул по-царски.

— Нет, ты представляешь? — выдохнул Славка, до слез впечатленный своим рассказом.

—А ты бы взял этот компот и выплеснул остатки ему в рожу, — деловито заметил Леха.

Трушкин, вздыхая, признался, что подумал об этом, но не отважился… И Крендель спокойно сожрал свою ромовую бабу со Слав-киным компотом и удалился, а перед Труш-киным остался пустой стакан с двумя сливовыми косточками на дне, их выплюнул Мишка.

«Слабак, — крутилось в голове Лехи, — ох, настоящий слабак…»

— Он тут достал всех не только в школе, но и во дворе, — со вздохом подвел итог рассказчик. — Он и тебя достанет, увидишь.

— В каком это дворе? — спросил Леха.

— Как в каком? — раздраженно спросил Славка. — В твоем, в моем. В нашем! Ты разве не из пятнадцатого дома?

— Из пятнадцатого, — отвечал удивленный Леха.

— Ну вот, — кивнул Трушкин. — Тут половина школы из нашего двора… Анжелка, например, — из тринадцатого дома, а Крендель — из девятнадцатого.

Мишкин отец, рассказал Славка, неплохо зарабатывает, работая в прокуратуре (это Трушкин знал точно), и регулярно подкидывает сынку бабки. Крендель на них купил видак, но это было год назад, а недавно Мишка приобрел крутую стереосистему JBL, стал собирать лазерные диски и заделался металлистом, но не просто, а главарем местной металлической тусовки.

— Один из его дружков, кстати, сейчас рядом с ним сидит, — продолжал Славка. — Блэкмором зовут, тоже порядочная сволочь… Только не оглядывайся!

— Ха, Блэкмор, — прошептал Корольков. — «Правильней бы его Дроздом звать, — думал он, — потому как вихлястый он какой-то, так и кажется, что ноги у него коленками назад».

А еще Леха узнал, что Крендель втихаря приударяет за рыжеволосой Анжелкой Жмойдяк, только никому об этом не стоит говорить, потому что, во-первых, Мишка этого не любит, а во-вторых, все и так знают.

— На нее, рыжую, конечно, много кто смотрел, — здесь Трушкин на секунду принял мечтательный вид. — Но теперь все, йок.

— Как — йок?

Славка коротко, нервно рассмеялся.

— Теперь Крендель учится в нашем классе. Он этому быстро конец положит… Только смотри, Корольков, — внезапно забеспокоился Трушкин, — не сказани об этом вслух, не простит!

— Кто не простит?

— Мишка.

— Кому?

— Мне. И тебе тоже.

Корольков посидел-посидел, да и заявил вдруг:

— А плевать я хотел на Кренделя.

— Что? — округлил глаза Трушкин.

— Что слышал, — сказал Леха. — Я ему один раз фингал поставил и еще поставлю. Если полезет. — Леху снова понесло: — Подумаешь, крутой, видали мы таких… За рыжей ухлестывает. Еще неизвестно, может, эта рыжая за другим бегать станет.

— У нее годовалый бультерьер, она за ним бегает, — возразил Славка.

— Да я не о том, — сказал Леха. — Вот за тобой, например, она станет бегать. Или за мной.

— Обалдел ты совсем, Корольков… Ты серьезно?

— А что?

— Если так — тогда прощайся с жизнью, парень. — Славка с сожалением глянул на соседа своими черными блестящими глазами.

— Не хнычь, — уверенно сказал Леха, сжимая под партой кулаки. — Посмотрим еще, кто кого. Трухлявый он в середине, этот Крендель, его запросто сбросить можно… — Корольков неожиданно улыбнулся: — А хочешь, докажу?..

И тут же Леха одернул себя, подумал: что он такое говорит, зачем ему все это?

Кренделю вовсе не было так интересно, как Лехе и Трушкину, в первый день школьных занятий. С Блэкмором — не поговорить, тот лишь угодливо хихикает над всеми Мишкиными шуточками, даже тупыми. И рожи корчит, по его мнению, свирепые.

Вот придурок.

То ли дело, новичок и этот, Славка Трушкин, самый забитый дохляк в классе. Они веселились. Крендель сверлил раздраженным взглядом их затылки и думал: «Уже спелись, образовали компанию. Все трендят, трендят, и есть о чем… Или о ком?» Страшное подозрение шевельнулось в душе Кренделя, когда Моченый несколько раз посмотрел на Анжелку Жмойдяк. Мишка заерзал.

Скорее бы конец уроков… и маменькин сынок станет трупом.

Да и заморыша Трушкина, пожалуй, давно никто не трогал. Когда в последний раз колотиловку Славке устраивали? Не иначе, весной. Ба, все лето парень небитый ходил, да разве можно так?

Крендель наконец улыбнулся.

К середине пятого урока Мишка окончательно вышел из себя. Ему до ко ликов надоела эта «сладкая парочка». Моченому пора было кое о чем напомнить, решил Крендель, чтобы не так радовался.

— Бумага есть? — спросил он Дроздовского.

Блэкмор с готовностью протянул Мишке новую тетрадь по русской литературе, которую весь урок старательно украшал черепами и гитарами. Среди черепов виднелась надпись: «МЕТАЛЛ СУРОВ».

— И когда только успел? — Крендель вырвал из тетради двойной лист.

Мишка писал записку долго и старательно, он даже переделал ее разок — чтобы внушительней смотрелась.

Впереди за партой сидел пацан в вязаном свитере. Мишка толкнул его кулаком в спину и коротко приказал:

— А ну, передай новичку.

Леха развернул сложенный вчетверо листок бумаги:

«ЗА МНОЙ ДОЛЖОК МОЧОНЫЙ Я ТЕБЕ ОТДАМ СЕГОДНЯ».

Никаких знаков препинания.

Леха перечитал и задумчиво выделил запятыми слово «МОЧОНЫЙ», а потом исправил в этом слове О на Е.

— Ну-ка, — шепнул Трушкин и сунул нос в записку. — Что? От Кренделя? Ага, я же тебя предупреждал! — Славка нахмурил брови: — А почему «Моченый»?

— Как-нибудь потом расскажу, — нашелся Леха.

Тут Королькова толкнули в спину.

— Крендель зовет, — сказала девчонка с круглыми от страха глазами.

Леха кивнул пугливой девчонке и посмотрел через ее плечо на Кренделя. Тот откинул прядь со скулы и показал Лехе пальцем на синяк.

Леха улыбнулся.

«Нет, абориген, я ничего не забыл», — подумал Леха.

Он внезапно улыбнулся, в голове у него мелькнула интересная мысль.

Он перевернул лист и быстро накатал ответную записку: «ДАВАЙ ТАК, КРЕНДЕЛЬ. ТЫ ЗАБЫВАЕШЬ О МАТРАСЕ С ПЯТНОМ. Я ЗАБЫВАЮ, КТО ПОСТАВИЛ ТЕБЕ ФИНГАЛ».

Леха перечитал и дважды подчеркнул слово «КТО»… А потом с каменным лицом порвал записку.

Чтобы он пытался договориться о чем-то с этой мразью? Нет, лучше драка. Не то он не сможет себя уважать.

— Ты чего? — спросил Трушкин.

У Славки также были круглые глаза. «Что-то у всех, кто на меня смотрит, круглые глаза», — подумал Леха.

— Ничего, — отрезал он.

«Крендель говорит, что должен мне, — угрюмо думал Леха. — Что ж, пусть отдает…»

 

Глава V

ДИПЛОМАТИЯ КАК ОРУЖИЕ

Пять уроков в первый же день после трех месяцев абсолютного дуракаваляния — это откровенно попахивало садизмом. Составлявшие расписание, видимо, хотели сразу вкатить ученичкам по полной дозе успокоительного, чтобы те как можно быстрее перестали трепыхаться. Когда звонок возвестил конец пятого урока, весь 8-й «Б» хором вздохнул с облегчением. Только за партой Трушкина и Королькова не наблюдалось энтузиазма. Леха все-таки призадумался — хоть минуту назад еще бодрился, уверяя себя, что готов чихать и на записку, и на того, кто ее писал. Славка Трушкин переживал из чувства солидарности.

Абориген со своим прихлебателем ускакали едва ли не первыми, но Мишка, проходя мимо, бросил чересчур сосредоточенному Лехе:

— Не спеши…

Это прозвучало как приказ.

Теперь Леха мучился. Ему действительно не хотелось спешить — но и не хотелось подчиняться приказу. А чем быстрее он соберется, тем быстрее попадет в лапы Кренделя и его дружков, разве не так?

Да-а… Ситуация.

Трушкин тоже копался — с таким видом, будто собрался остаться тут на вторую смену.

— Ты чего? — напустился на него Леха. — А ну, вали отсюда! Быстро!

Трушкин не удивился. Славка ответил — сама проницательность:

— Но… нам по дороге?

Леха стал ругаться про себя сложноподчиненными предложениями. Парень, судя по всему, просто из кожи вон лез, чтобы нарваться. Неужели не понимает, что сейчас ждет Леху?

— Захотел получить по морде за компанию? Ты мне не поможешь, у Кренделя — тусовка, это же твои слова… И мне он сказал — не спеши, а знаешь, почему сказал? Потому что хочет успеть собрать всех своих прихлебателей, догоняешь? А с Блэкмором он о чем шушукался?

— Слышь, Леха, — нерешительно начал Славка. — Тут есть один ход… на первом этаже, в туалете — открыть окно, и…

— Дурак! — не выдержал Корольков. Его распирала злость. — Крендель на два года дольше тебя в этой школе — ты его наколоть решил? Да он уже давно перекрыл все ходы и выходы… И вообще, это мои с ним разборки, понял? — Леха посмотрел на соседа исподлобья. — И не лезь… Вали отсюда своей дорогой — домой, к маме!

— Ну, знаешь! — Трушкин вскочил. — Мое дело — предложить… Это не я дурак, а ты… Пока! — И Славка выбежал из класса.

Леха проводил его хмурым взглядом. Пока они с Трушкиным ругались, класс опустел, и Корольков, остался один. Совсем один.

Что он может сделать? Пойти грудью на Кренделя? Красиво, конечно… Но, похоже, бессмысленно.

Переждать в классе? Тоже не выход. Если остаться, Крендель запросто сюда с дружками явится, вот и все дела. До второй смены еще целый урок, а потом пересменка.

Так, а если зашифроваться где-нибудь в школе? Зря он Славку отпустил, школа-то незнакомая, Леха в ней первый день. Трушкин хоть бы показал.

Но разве так поступит настоящий пацан? Пацан, который себя уважает? Разве он станет прятаться по углам?

И Леха встал. Он повесил сумку на плечо и вышел в коридор. Впереди был долгий путь по коридору второго этажа, затем — лестница, за ней — вестибюль, а там — школьный двор; потом — дорожка, вымощенная плиткой, а дальше уже — подъезд и квартира, ключ от которой — вот он, на шее у Королькова висит.

Где его встретит Крендель? Впрочем, разница? До квартиры ему не добраться — это факт.

Он шел по вестибюлю на ватных ногах. Нет, не шел, не то слово. Передвигался. Очень и очень медленно. И ничего не мог поделать с желанием передвигаться еще медленнее.

«Главное, успеть сумку отбросить, чтобы руки были свободны», — вертелось у Лехи в голове.

Пока он передвигался по школе, на него могли напасть из-за любого угла, но этого не произошло. Почему? Он не знал. Вот уже и вестибюль остался позади, а Крендель так и не обнаружил себя.

Теперь перед Корольковым была дверь. Он остановился. Положил ладонь на свежеокрашенную, едва высохшую, поверхность — и замер. Прежде чем открыть дверь, Леха решил, что сперва сосчитает до десяти. Нет, до тринадцати, до своего возраста.

Раз, два, три…

Почему бы им не оказаться за дверью? Не на крыльце, а в тамбуре, узком и длинном в обе стороны, вправо и влево. Прекрасное место для сведения каких угодно счетов — никто не увидит и не помешает.

Восемь, девять…

Кто-то рванул дверь с той стороны. Лехи-на ладонь провалилась, а сам Корольков едва не вскрикнул от неожиданности.

Это был не Крендель. Это был Трушкин.

— Ты… — выдохнул Леха.

— Слушай, его там нет! — возбужденно зашептал Славка. — Там — чисто, вообще никого нет! Понял? Пошли быстрей!

Леха проглотил слюну. Маленький Трушкин смотрел так радостно, что у Королькова отлегло от сердца, недавний испуг стал казаться смешным.

— Слушай, — напряженно прогудел Леха, выйдя вслед за Славкой на крыльцо. — Ты, это… Спасибо, что вернулся.

— Делов-то, — сказал Трушкин. Но Славка был явно польщен и даже, как заметил Леха, покраснел. — Ладно, пошли. У Кренделя, видно, что-то не сработало… Но тут все равно лучше не оставаться. Пошли ко мне, я тебе покажу такое — упадешь!

Леха сдержанно кивнул:

— Реклама что надо.

Они спустились по лестнице, пересекли школьный двор и деловито зашагали по «плиточной дороге». Думать о каком-то аборигене, жаждущем крови, ни Лехе, ни его спутнику не хотелось. Маленький Трушкин семенил в своих великоватых джинсах, «форменный» Леха вышагивал рядом страусом. Оба смотрели на мир глазами счастливого детства.

Им нужно было миновать трансформаторную подстанцию, рядом с которой проходила «плиточная дорога». И оба совсем забыли, что именно там могут нарваться на засаду.

И нарвались.

— Запоминай, пригодится, — торопливо произнес Трушкин. — Слева направо: Череп, Спид, Цыпа, Крендель, Блэмкор.

«Череп, Спид, Цыпа, Крендель, Блэкмор», — повторил в мыслях Леха. Как заклинание.

Вот они, милые, вот, родимые. Все в сборе. Пять человек, во главе — Крендель.

— Это его тусовка, — сказал Трушкин и мельком глянул на Леху. — А в нашей тусовке — я и ты, двое.

Пятеро пацанов медленно приближались.

Вся компания сверкала загадочными улыбками — словно киноактеры на прогулке. Со стороны могло показаться, что верные друзья встречают Леху и Славку после долгой разлуки.

«Встреча была горячей, — выплыл откуда-то голос телевизионного диктора, — и продолжительной». ОЧЕНЬ ГОРЯЧЕЙ И ОЧЕНЬ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОЙ. «В церемонии встречи приняли участие…»

Что за ерунда?

Лехины зубы сжались, а в его голове снова помчалась телеграфная строка: Череп, Спид, Цыпа, Крендель, Блэкмор. И опять, как пластинку заело: Череп, Спид, Цыпа, Крендель, Блэкмор…

— Эй, Леха, — прошептал Трушкин. — Не дрейфь. Нам сейчас навешают.

— Сам не дрейфь, — ответил Корольков. Он тяжело дышал. — Идиот. Посылал я тебя…

— А я не люблю, когда меня посылают, — обиженно ответил Трушкин.

Их окружили. Взяли в кольцо. Леха и Славка переглянулись и одновременно опустили сумки на землю.

— Ну что, маменькин сынок, встретились?

— Сейчас тебе влетит. Ох, влетит!

— И не только тебе, а и дружку твоему, дохляку, заморышу.

Корольков лихорадочно оглянулся. Пути к отступлению не было. Да он и не хотел отступать.

Парни Кренделя приблизились. Давно погасли идиотские улыбки на их лицах, теперь там можно было прочитать лишь одно. Короткую эпитафию.

Место Моченых — возле мусорки. Место заморыша — возле мусорки.

И тут в голове Королькова пронесся рой воспоминаний. Леха вспомнил о многом. Он вспомнил, как мама плакала, а он обещал ей не драться. Вспомнил, что с ним Трушкин, которого нужно бы защитить, и еще вспомнил — о записке, которую написал, да не послал Кренделю. И мысль свою вспомнил, что у него тогда промелькнула.

Леха повеселел. Кажется, это выход. Это же так просто!

Он эту мысль тогда отбросил, не хотел унижаться, а теперь — хоть Славка цел останется. Трушкину, кажется, и одного удара хватит, хлипкие у Славки косточки, еще загремит парень сдуру в больницу…

— Заморыш? Заморыш, блин?!! Дохляк?

Леха вскинул голову и увидел, что Трушкина словно в розетку включили. Это он кричал.

Но Славка не только кричал. Он набросился на самого высокого и толстого, стриженного почти под нуль, Черепа. Трушкин молотил его кулаками по брюху и груди — как ковер выбивал. Конечно, Славка метил в голову, но Череп немного отклонялся назад, и Трушкин уже не доставал.

— Ну шкет, — Крендель покрутил головой, — ну, камикадзе…

Он, Блэкмор и еще, кажется, Спид накинулись на Трушкина и стали его отдирать, как липучку, от толстяка. Леха рванул было к этой куче, но зацепился за сумку — свою, а может быть, Славкину, и растянулся на плитах.

— Ааааааа! Заморыш? Дохляк?! — Славка, продолжая руками обрабатывать толстяка Черепа, от остальных отбивался ногами — лягался.

Леха шмыгнул носом. Откуда насморк? Глянул на землю — в пяти сантиметрах внизу растекается темная лужица. Кровь!

Он провел языком по зубам — целы. Облизнул губы — ничего соленого. Текло из носа. Он расквасил себе нос. Не в драке, а при дурацком падении.

Ну вот, белая рубашка, новая школьная форма… Кажется, со всем этим — с формой, с рубашкой — вопрос решен. По крайней мере, на завтра и еще на несколько дней.

Леха поднялся. Славку тем временем схватили. Леха вытирал кровь рукавом школьной куртки — той самой, в которой было пять карманов. И еще раз приложил рукав. И еще.

«Кажется, кровь не так уж и течет».

Он твердой походкой подошел к Кренделю. Мишка с дружками изумленно смотрели на Трушкина и что-то говорили насчет здоровья, которое, хоть у Славки и так слабое, скоро еще сильней пошатнется.

Сперва Леху так и подмывало — засветить, заехать Кренделю со всей силы в ухо, для этого была уж очень выгодная позиция — сбоку и чуть сзади. Но своим желаниям приходится иногда наступать на горло, не так ли? Нужно было действовать по-другому.

«Да это ж не унижение. Это ж дипломатия как оружие».

— А ну, Крендель, отойдем, — тяжело дыша, сказал Корольков.

Что-то в его голосе или взгляде было такое, что заставило Мишку промолчать насчет Лехиного разбитого носа и кровавых соплей под ним.

Крендель все-таки довольно грубо ответил:

— На кой мне с тобой отходить?

— Поговорим как мужчины, — сказал Леха. — Есть о чем.

Трушкина держал Череп. А Блэкмор сжал кулак, отведя назад, — и так застыл.

Готовился ударить, гад. Даже изображал, будто кулак его дрожит.

— Давай, Крендель, мочи нет терпеть, — пожаловался Блэкмор.

Мишка медлил, хотя было видно, как ему хочется, чтобы Блэкмор накатил заморышу. Взлохмаченный Леха со своим окровавленным носом портил всю малину. Стоял над душой.

— Ну? — сказал Леха.

И Крендель принял решение:

— Ладно, погоди, Блэкмор, я отойду. Без меня не бить.

Трушкин затравленным взглядом наблюдал, как Леха и Крендель сначала отошли, а потом принялись базарить. На какую такую тему? Сам Славка и двух слов не связал бы, если б наедине с Кренделем остался. В лифте, например. Только что происшедшее было невероятным, это случилось со Славкой в первый раз… Он ничего бы такого никогда не сделал (не бросился бы с кулаками доказывать, что тоже человек), если бы не Леха Корольков.

Новичок так сильно на Славку подействовал, потому что был непохожим на Кренделя, а еще — был каким-то особенным. Имел внутренний стержень… Трушкин полагал, Лехе также не о чем говорить с Кренделем. Разве что при помощи кулаков.

Но сейчас они базарили. Причем с очень деловым видом.

О чем?

Леха и Крендель перебросились парой фраз. Всего парой — это Трушкин видел точно. Не то чтобы они о чем-то приятном для себя трепались. Леха смотрел волком, и говорил в основном он. А Крендель…

Славке показалось, будто Мишка после одной из Лехиных фраз втянул голову в плечи и принял такой вид… ну, словно его ударили.

Крендель и Леха вернулись. Оба были хмурыми, но Крендель — особенно. Мишка сразу бросил:

— Отпусти, Череп.

— Что? — Толстяк не понял.

— Что слышал. Отпусти этого дохляка. И не смотри мне в рот, понял?

Череп стоял с растерянным видом. Он знал о себе, что туповат, так ему говорили и учителя (удивлялись, как он дожил до девятого класса, ни разу не оставшись на второй год), и дружки, и сам Мишка…

Но здесь рядом стояли Блэкмор, Цыпа, Спид. Кажется, они также растерялись.

— Ты чего, Мишка? — спросил Блэкмор.

— Я сказал, отпусти, — так же хмуро ответил Крендель. — Пусть живут. Пошли.

Он засунул руки в карманы и двинулся в сторону школы, не оглядываясь. За ним потянулась вся компания.

Освобожденный Трушкин подошел к Лехе. Тот тихо смеялся.

— Чтоб я так жил, — сказал Славка. — Ты о чем там ему задвигал?

— А, — Леха неопределенно махнул рукой. — Помнишь, я записку порвал? Я Кренделю все-таки пересказал ее, устно.

— И что? Этого хватило, чтобы они отстали? Как по команде?

Леха шмыгнул носом. Он был доволен.

— Это я дал им команду.

— Да-а, — протянул Трушкин. — Ладно, пошли ко мне. Умоешься.

 

Глава VI

ДОМА У СЛАВКИ

Как оказалось, Трушкин жил в одном доме с Лехой. Более того — в одном подъезде. Леху это не особенно удивило: чему удивляться, когда утром весь двор идет в одну школу, а потом вся школа возвращается в тот же двор… Хорошо еще, что ближайшим соседом оказался Славка, а не, к примеру, Крендель.

— Он, кстати, ближе, чем ты думаешь, обитает, — усмехнулся Трушкин. — Могу показать из окна. Каждый день смотрю, как он жрет на кухне.

— Спасибо, — ответил Леха, — всю жизнь мечтал.

У подъезда на скамейке они встретили барыгу, знакомого Лехе по дню переезда. Барыга сидел, покачиваясь, и что-то сосредоточенно рассказывал самому себе, жестикулируя пальцами.

Когда Леха и Славка проходили мимо, барыга поднял голову и окинул их мутным взглядом.

— Ерунда, — сказал Трушкин у лифта. — Выкинь из головы. Ну, видел он твою разбитую морду — и что? Никому не заложит, не бойся. Это Андрюха с двенадцатого этажа, к нему нужно просто привыкнуть.

Андрюхе было тридцать шесть лет, и он, по словам Трушкина, являл собой достопримечательность первого подъезда пятнадцатого дома. Он работал три дня в неделю — проверял билеты у входа на толкучку. В остальное время Андрюха шатался пьяный. Он был в курсе всех дворовых сплетен.

— Это что, — согласился Корольков. — Вот если бы здесь, у подъезда, бабки сидели, как у меня на старой квартире… Было бы тогда шороху.

Лифт приехал. Леха и Славка зашли в тускло освещенную кабину, и Славка нажал на девятый.

— Ну, дела, — сказал Леха. — Ты что это, живешь двумя этажами выше меня?

— Ага, — улыбнулся в ответ Трушкин и неожиданно запыхтел: — Слышь, Леха… а вот как там тебе… в старом дворе… драться приходилось?..

— Драться? Не без того…

— А чего вы сюда переехали? — продолжал Славка. — Квартиру купили? Могли бы и в лучшем районе купить.

— Почему ты так думаешь?

— Я просто слышал, Мишка Дроздовскому так сказал. Говорит, вы квартиру купили, только бабок пожалели, дураки. В плохом, говорит, районе купили.

Леха усмехнулся.

— Плевать на Кренделя, — сказал Леха. — Здесь район как район, дом как дом. Знаешь, где мы раньше жили? В бараке, который должен развалиться со дня на день!

Трушкин даже присвистнул.

— Так уж и в бараке?

— Ну, это мама так говорила, — усмехнулся Леха. — Жили мы в пятиэтажке, хрущебе. Капитальный ремонт должны были делать, и одна фирма, из крутых, взялась — чтобы после ремонта дом себе забрать. Жильцов переселяли… Нам предложили несколько квартир, старики эту выбрали. Телефон, да и метро в двух остановках…

Кабина остановилась, они вышли на площадку. Славка принялся хлопать по карманам в поисках ключей.

— Раньше мы жили в районе Волгоградского проспекта, — сказал Леха, вспоминая прежний двор. — Кузьминки — знаешь? Универмаг «Будапешт»…

— Там же метро есть.

— Так это там, — сказал Леха. — Нас оттуда выперли. Догнал?

Славка покачал головой.

— Ну и даль. — Он наконец открыл дверь и зашел первым в темный предбанник. Леха шагнул следом. Славка щелкнул выключателем, а потом открыл дверь в квартиру. — Прошу. Ванная там…

Мог бы и не показывать.

Корольков только сейчас понял: Славкина квартира была точной копией его, Лехи-ной, только располагалась двумя этажами выше. Трушкины немного переделали предбанник, урвав у государства пару дополнительных метров. Эта переделка сбила Леху с толку.

— А это что за подзорная труба? — спросил Корольков, выйдя из ванной.

В прихожей, на полке для шапок, лежал странный предмет, латунный цилиндр, в самом деле напоминающий короткую подзорную трубу. Электрическая лампочка отражалась в линзе.

— А, это… — Славка проворно залез на тумбочку и взял предмет. — Его Володька притащил, он на стройке мастером… Это нивелир поломанный, точнее, все, что от него осталось. Слышал о таком? — Славка протянул желтоватый цилиндр Лехе и показал пальцем. — Вот тут Володька его отпилил, а тут…

Пока Трушкин рассказывал, Корольков взвесил все, что осталось от нивелира, в руке и покрутил головой.

— Не-а. Даже не слышал. Что за прибор такой?

— Это хитрый прибор, — Трушкин прищурился. — Геодезический. Им перепады высоты на земной поверхности измеряют. Знаешь, в строительстве необходимо…

Леха попробовал посмотреть на лампочку, но увидел вместо нее северное сияние.

— И не увидишь, — сказал Трушкин. — Там внутри одной линзы нет, разбилась.

— Ясно. — Корольков вернул нивелир. — А ты откуда все знаешь? Об этом… ливенире?

— Нивелире. Володька говорил.

— Он тебе кто?

— Старший брат.

Выходит, у Трушкина есть старший брат. Интересно, такой же коротышка, как Славка?

— Ну давай, хвались, — сказал Леха. — Ты ж обещал, что я упаду.

— За этим не заржавеет. — Трушкин принял загадочный вид и поднял указательный палец. — Это в моей комнате.

Славкина комната оказалась, конечно, там же, где Лехина. Уже на пороге Корольков присвистнул, а глаза его загорелись…

— Ух, ты, — сказал Леха.

У окна стоял письменный стол, рядом — тумбочка, диван, с другой стороны — шкаф на всю стену. И всюду: на столе, подоконнике, тумбочке, на каждой полке шкафа стояли, сидели, лежали и даже ехали на лошадях пластилиновые солдатики. В ботфортах и киверах, с ружьями и саблями. Каждый ростом со спичечный коробок.

— Ну как? — взволнованно спросил Трушкин. — Никому из класса не показывал. Ты первый.

— Впечатляет, — Леха окинул взглядом комнату. — Это что же, все сам?

— Ага.

— Даешь.

Оказалось, Трушкин уже года три как лепил из пластилина русских и французских солдат времен Отечественной войны 1812 года. За это время Славка извел уйму коробок пластилина и притащил домой со всех мусорок едва ли не сотню посылочных ящиков, которые дома разбивал на фанерки. Его поделки заняли всю комнату.

На каждой фанерке разыгрывалась своя сцена. То — солдаты у костра (костер — самые настоящие маленькие угольки, только, конечно, не горящие), то — офицер прохаживается с саблей перед шеренгой пяти-шести подчиненных, то — эпизод боя: один солдат стреляет, второй падает, прижав руки к груди…

Было на что посмотреть — и Леха ходил по комнате, как по музею. Он не только «руками не трогал», а боялся даже вздохнуть.

«Хорошо Трушкину…» — думал Леха. Перетерпел школу, домой добрался — и сиди себе, лепи солдатиков. У Лехи тоже было когда-то хобби, как и у Славки. Леха ставил опыты.

Было это больше года назад.

Он делал разные опыты. Например, брал куриное яйцо, клал в стакан и заливал уксусом, а потом наблюдал, как яичная скорлупа постепенно растворяется, и яйцо начинает напоминать большой заспиртованный глаз с желтой роговицей.

Или брал магнит, подходил с ним к телевизору и пускал по экрану радугу, а родители кричали:

— Очумел! Отойди! Озоровать!

Отцу Лехины опыты особенно не нравились. Папа то и дело кричал:

— Опыты! Опять опыты! — и махал руками. — Вот вырастешь, выучишься… — Тогда, по словам отца, Леха мог делать все что угодно. Даже портить телевизор.

А еще Леха прочитал в книге, как можно поджечь кусок сахару, и решил испробовать. Для этого требовалось иметь сигаретный пепел, и Леха отправился на улицу. Подходящий бычок он нашел на автобусной остановке. Положив его в карман, Леха вернулся домой.

Опыт должен был пройти на балконе.

Захватив с собой все необходимое, Леха вышел на балкон. Там он сунул бычок в рот и прикурил. Держа в другой руке кусок сахару, Корольков готовился стряхивать на него пепел, чтобы потом, вместе с пеплом, поджечь.

А курил Леха совсем даже и не в затяжку. Просто надувал щеки, и все. И было ему очень, очень противно.

Наука требует жертв, рассуждал Леха.

Но с мамой, которая как раз пришла с работы на обед, получилась истерика.

Опыт по поджиганию сахара Леха потом все-таки сделал и даже довел его до победного конца, но — тайком от родителей, в обстановке самой строжайшей конспирации, во дворе, за старыми сараями.

Увлечение опытами протянулось до седьмого класса, то есть до того времени, пока среди предметов в школе не начались физика с химией. Как только они начались, Ле-хино увлечение пропало…

Хозяин следовал за гостем, взволнованно сопя. Иногда давал пояснения.

— Слышь, ты чего в историю вдруг ударился? — спросил Корольков. — Наполеон, Кутузов… У нас была сегодня третьим уроком история, так я не заметил, чтобы ты очень…

Трушкин перебил:

— Тут не история, Леха. Тут… французский язык.

— Что?

Леха улыбался, пока Славка рассказывал. Дело заключалось в следующем: в новой школе было два иностранных языка, английский и французский — и были, соответственно, английские и французские классы. В каждом классе изучали какой-то один язык. А 8-й «Б», как оказалось, несколько лет изучал два языка, каждая подгруппа — свой. Эта идея принадлежала Маргарите Игоревне, видевшей своих подопечных «учениками будущего». Когда 8-й «Б» делили пополам, Славку, к его крайнему неудовольствию, записали во французскую группу.

— Слушай, а я в старой школе английский учил, — вставил Леха.

— Нет проблем, — грустно ответил Славка, — будешь в английской подгруппе, вместе с Анжелкой Жмойдяк…

По причине того, что Трушкин попал во французскую подгруппу, он возненавидел не только уроки французского и сам язык, но и всю Францию.

— Эх, хорошие были времена, — размечтался в конце Славка, — золотые. Вспомни, Леха, восемьсот двенадцатый год — мы тогда французам таких навешали…

Леха скромно заметил, что вся дореволюционная Россия, кроме крестьян, конечно, свободно изъяснялась по-французски.

— А сейчас не те времена, понял? — взвился Трушкин. — Сейчас все по-английски шпарят! — Славка выпустил пар и скривил рот: — А тут, придумали… Ки-э-де-сер-вис-ожурдюи? Сэ-муа-де-сервис-ожурдюи. Ки-эт-апсан? Тьфу, гадость, язык сломаешь.

— А как считаешь, — Корольков хитро прищурился, — какой язык сами англичане долбят? Или американцы…

— Как какой? Английский.

— А иностранный?

— Зачем им вообще иностранный язык? Никакой они язык не долбят.

— Нет, долбят. — Корольков посмотрел на Славку, как на маленького, потому что доподлинно знал, о чем говорил. Вычитал в журнале «Вокруг света». — Долбят, как отбойные молотки! Потеют! Французский они долбят, чтоб я так жил!

Славка притих. Потом полез в тумбочку.

— Да ну его, язык этот… Смотри, Леха, какая у меня крепость есть.

Трушкин осторожно вынул из тумбочки очередную фанерку, и Леха действительно увидел на ней крепость, выложенную из малюсеньких пластилиновых кирпичиков. Ее стена, сантиметров десять в высоту, шла по всему периметру фанерки.

Трушкин гордо водрузил фанерку с крепостью на стол и поинтересовался:

— Ну как?

— Ну, Трушкин, ты даешь, — ошеломленно ответил Леха. — На это же уйма времени уходит.

— Зато интересно, — сказал Славка. Внутри крепости также были солдаты.

Они приникли к бойницам и целились в невидимых врагов из ружей.

— А ружья из чего делаешь? — спросил Леха.

— Ай, ерунда, — сказал Трушкин. — Главное, стержень от доперестроечной шариковой ручки раздобыть. Приклад из любой деревяшки можно выстругать. Хоть из школьного треугольника.

Еще Леха увидел в крепости две пушечки, сделанные из автоматных гильз, прикрученных ниткой к лафетам. Ради лафетов Славка разломал какой-то из своих старых игрушечных автомобилей.

— А пушки что, стреляют?

— Могут, — сказал Трушкин.

— Давай! — загорелся Леха.

— Погоди, спички принесу.

Славка сходил на кухню и вернулся со спичками. Пока его не было, Корольков осторожно взял одну пушечку, поднес отверстие гильзы к носу и понюхал. Оттуда потянуло запахом прежних сражений, устраиваемых Славкой дома.

— Славк, это что, порох?

— Как-то братан притащил немного пороху, так я стрелял и порохом, — важно изрек Трушкин. — Ерунда, сейчас спичками обойдемся.

Леха отдал ему пушку, и Славка принялся заряжать ее. Сперва краем гильзового отверстия он соскреб серу с пяти-шести спичечных головок, выбрав для этого спички пожирнее. Затем, оторвав уголок от газеты, лежащей на тумбочке, он сделал пыж и запихнул в гильзу — сначала пальцем, потом карандашом.

— А теперь — самое основное, —Славка сделал торжественное лицо и посмотрел на Леху. — Что, как ты думаешь?

— Пуля, — брякнул Корольков.

— Ядро, — строго сказал Трушкин. — Смотри. — В Славкиных руках оказалась коробка из-под зефира в шоколаде, которую Трушкин вынул из ящика стола. Славка снял крышку, и у Лехи зарябило в глазах.

Коробка доверху была заполнена тускло поблескивавшими шариками.

— Класс, — оценил Леха. — Что это? Металл или пластмасса?

Трушкин посмотрел на него, как на идиота.

— Какая пластмасса?

— Ну, шарики, — пояснил Леха, — китайский кегельбан, в любом комке за двадцать тысяч…

— Нет, — покрутил головой Трушкин. — Это самая взаправдашняя сталь, чтоб я так жил. Нержавейка. Глянь, какие тяжелые…

— Тоже братан притащил? — осведомился Корольков, взвешивая в руке горсть шариков.

— Не-ет, — ответил Трушкин. — Это отец. Он у меня на заводе…

Шарики имели разный размер: самые маленькие — миллиметров пять в диаметре, самые большие — пару сантиметров. Славка подобрал подходящий и покатал на ладони.

— Раньше я крутил ядра из фольги, — пояснил он. — Теперь, видишь, шарикоподшипники. Прогресс!

«Ядро» утонуло в гильзе.

— Ну, куда стрелять будем? — осведомился Трушкин.

— Давай в какого-нибудь солдата, — предложил Корольков, но тут же добавил: — Если тебе не жалко.

Славка установил заряженную пушку на ее прежнее место в крепость. Ствол высунулся из бойницы.

— Не жалко, я себе еще вылеплю. — Он развернул крепость так, чтобы пушечка была направлена вдоль стола. — Ну давай, выбирай. Какой больше нравится?

Леха выбрал усатого улана, который ему чем-то напомнил Кренделя.

— Вот в этого.

— Отлично, — кивнул Славка. — Сейчас мы ему врежем именем государя. — Трушкин убрал с фанерки всех солдатиков, кроме обреченного на расстрел, и расположил фанерку так, чтобы улан оказался напротив пушки.

— Свеча! — сказал Славка.

Он зажег огрызок свечи, стоявший в консервной банке на подоконнике, и вооружился плоскогубцами, в которых была зажата разогнутая скрепка.

— Хочешь быть за основного пушкаря-бомбардира? — спросил Трушкин. — На! — Он протянул плоскогубцы Лехе.

Корольков взял. «Сейчас я выстрелю в Кренделя, — крутилось в голове у Лехи, — выстрелю в Кренделя, выстрелю в Кренделя…»

— Сунь в пламя, — приказал Славка, вытаскивая из шкафа прошлогодний учебник, — и держи, пока не раскалится… — Он поставил учебник ребром на стол — за солдатиком.

Леха наблюдал за скрепкой. В огне она почернела, затем стала краснеть…

— Хватит, — сказал Трушкин. — Огонь! Леха, чувствуя себя убийцей, поднес скрепку к пушечке. В стенке гильзы, у самого капсюля, ножовкой по металлу было пропилено маленькое отверстие — Корольков, на мгновение замешкавшись, сунул конец скрепки туда.

Шшиих!

Плюх!

Взвился дымок.

Пушечка выплюнула ядро и откатилась назад. Это выглядело, как самый настоящий выстрел. А он и был настоящим, подумал Леха.

— Ур-ра!! — закричал Трушкин. — Попал!

Усатый улан лежал на спине. Ядро мазнуло его по пластилиновой физиономии, ударилось о книжку, отскочило, подпрыгнуло несколько раз по столу…

Трушкин нашел его на полу и протянул Лехе.

— Смотри, какой теплый.

Корольков молча взял шарик. Он осмысливал тот факт, что секунду назад хорошенько дал по морде Кренделю.

— Давай еще, — предложил Славка.

— Давай, — очнулся от раздумий Леха. Теперь они поставили перед крепостью целый отряд, с которым разделались за че-тыре-пять выстрелов. Стреляли из двух пушек и даже соревновались на меткость. Солдатики падали сразу по нескольку штук, по принципу домино.

— Слушай, а ты откуда знаешь, какое оружие было в войне с Наполеоном? — спросил Леха, когда возиться с зарядкой пушек ему надоело.

— Откуда, откуда. Из книжки! — И Славка принес из большой комнаты книгу. — Смотри, классная вещь, братан недавно купил… Осторожно!

— Не дрейфь…

Это был огромный том в суперобложке, тяжелый, напечатанный на мелованной бумаге.

— Не хватай, не хватай, — всерьез беспокоился Трушкин. — Володька за нее отдал пятьдесят баксов, если заметит, что порвана или заляпана — убьет!

— Пятьдесят баксов? Обалдел?

— А что? Ты когда последний раз книжки покупал? Знаешь, почем они сейчас?

Леха промолчал.

Славка взялся приводить в порядок своих солдатиков, а Леха стал рассматривать книгу. На супере — на всю обложку — был сфотографирован какой-то омоновец или спецназовец… короче, какой-то крутой парень с пистолетом в руке. Ниже шла надпись: «ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ОРУЖИЯ. Иллюстрированный справочник».

Корольков открыл книгу.

— Там есть раздел о русских и французских пушках 1812 года, — донесся голос Трушкина. — И не только о пушках…

— Знаешь, если честно, на последних страницах интересней, — сказал Леха.

Бегло пролистав книгу, он задержался именно на этих самых страницах и стал их изучать вдумчиво и сосредоточенно.

— Да? — рассеянно ответил Трушкин. — Вот, смотри, какого я гусара заделал… На нашу классную…

Но Леха чувствовал, что ему уже разонравились пластилиновые солдатики Славки Трушкина.

Сейчас всех колошматит своими огромными кулачищами двадцатый век, и в этой дробиловке выживают только самые крутые. Вот как эти улыбающиеся, уверенные в себе парни с последних страниц справочника, сжимающие в своих руках разные «магну-мы», «Калашниковы» и «М-16».

Уж такие парни не вытирают разбитые носы рукавами школьных курток…

Леха захлопнул книгу и сказал:

— Знаешь, Славка, я, пожалуй, пойду. Форму еще стирать…

Трушкин посмотрел на Королькова обиженно:

— Да ну, день впереди.

Леха аккуратно положил книгу на стол. Лучше бы он вообще не брал ее в руки.

— Я же только умылся, а на мне еще рубашка, заляпанная кровью… Да и на рукаве куртки такое пятно, какое, неизвестно, одолеет ли тройная доза «Ариэля».

ВЖ-Ж-Ж!.. БУМ! ВЖ-Ж-Ж!.. БУБУМ!.. БУМ-ТА-ТА-БУМ-ТА…

Леха пригнул голову. Это что еще такое? Бензопила в соседней комнате?

Оглушительный звук несся с улицы. Корольков, не врубившись в первую секунду, даже испугался. Но невозмутимый Трушкин подошел к окну и просто захлопнул форточку. Звук сразу стал тише.

— Ты чего? Это ж Крендель домой пришел. Только и всего, и врубил свою тачку на полную мощу.

Леха хлопал глазами. Крендель врубил тачку на полную мощу. Какую тачку? На какую мощу? Откуда взялся Крендель? А-а-а, Крендель…

На улице продолжалось: БУМ-ТА-ТА-БУМ, ВЖ-Ж-Ж!.. БУМ-ТА-ТА-БУМ, ВЖ-Ж-Ж!.. Звуки постепенно выстроились в ряд и пошли маршировать, как отряд недобитых пионеров. «Что это такое? — думал Леха. — Похоже на заплесневелую „ Метал-лику“.

— …говорил, что он близко живет, — донесся голос Трушкина. — Смотри, — Славка показывал пальцем, — вон где!

Леха глянул. В доме напротив, этажом ниже, было распахнуто окно, а за ним, на полу, стояла огромная колонка в светлом — неужто мраморном? — корпусе. Оттуда на весь двор гремел металлический крутняк. Самого Кренделя видно не было, хотя музыка безошибочно указывала, что Мишка наконец явился домой из школы.

— Это его комната, — сказал Славка, вытягивая шею и показывая пальцем. — Слева видишь балкон? Это большая комната… А вон кухня, с другой стороны от нее. Вот там он и жрет. Каждое утро, представляешь?

У Кренделя японская стереосистема JBL, вспомнил Леха. Крутая вещь, судя по размерам одной колонки.

Пора было уходить.

Зайдя в соседнюю комнату, Леха неожиданно наткнулся взглядом на полку с видеокассетами. Ага, у Славки тоже видак есть, еще один приятный сюрприз… Ради этого можно еще чуть-чуть задержаться.

— Славк, дай что-нибудь посмотреть. Покруче.

— Покруче? «Вспомнить все» хочешь?

— Издеваешься? — Леха задержал на Трушкине долгий взгляд.

Славка виновато вздохнул и вынул другую кассету. Леха прочитал: «ТРУПОРУБЫ».

— Нет, на ужастики меня не тянет, — признался он. — Дай какой триллер.

— Какой? Их тут — море. Со Шварцем?

— Я их все смотрел.

— И«Правдивую ложь»?

— Неделю назад.

— Ну, не знаю, — сказал Трушкин. — Тогда выбирай сам…

Пока Леха разглядывал полку с кассетами, Трушкин, захлебываясь, тараторил:

— Знаешь, на чем тусовка Кренделя задвинулась? Что б я так жил — на раннем Сталлоне! Они его до сих пор запоем смотрят — все эти «Рэмбо», — по три раза. Особенно Блэкмор.

— А где берут? — рассеянно спросил Леха.

— У Мишки. Я ж тебе говорил, у него не только лазерник, у него видак «Сони» с четырьмя головками.

Леха прислушался. Теперь за окном Славкиной комнаты гремела другая песня, Леха ее узнал. Это был один из скорпионовских медляков.

— Неплохо живет, — процедил Леха.

— А чего не пожить, если папа почти каждую неделю сотню подбрасывает… — Славка улыбнулся. — «Крепкий орешек-2» смотрел? Держи. — Трушкин вытащил кассету. — Ничего себе триллерок. Правда, староват.

Леха, не глядя, сунул кассету в сумку. Ему просто надоело выбирать. Первый «Орешек» он точно смотрел, а второй… Дома разберется.

— Когда отдать? — спросил Леха в прихожей.

— Держи, сколько влезет, — великодушно разрешил Трушкин. — Володька уже посмотрел, так что…

— А если вспомнит?

— Ну, зайду к тебе. Делов-то — каких-то два этажа. Или знаешь что… ты говорил, у тебя телефон есть?

— Есть.

— Отлично. — Славка сорвался с места. Лехе уже надоело стоять в прихожей, но он терпеливо ждал, пока Трушкин запишет его номер и даст ему свой.

 

Глава VII

РАССТРЕЛ БУЛЬТЕРЬЕРА

Однажды вечером, когда Леха только-только закончил делать уроки, раздался телефонный звонок.

Это был Трушкин.

— Нам что по алгебре задали? Забыл записать.

Леха искоса глянул на часы в гостиной. Семь вечера. Славка, выходит, еще и не приступал к урокам. Понятное дело, лепил своих солдатиков…

— Слушай, может, просто забежишь, передерешь? — по-рыцарски предложил Корольков.

Но Славка был тверд:

— Не-а, ты мне номера скажи. Я сам обещал решить.

— Кому обещал?

— Брату. Вечер буду сидеть, но решу. Вот оно что, брату обещал… Леха взял тетрадку и продиктовал номера.

— Да, кстати… — продолжил Трушкин. — Так как тебе второй «Орешек»? Что-то ты все молчишь?

— То, что надо, Славка, — ответил Корольков. — Я еще подержу кассету, ты не против?

— Хоть до посинения, — раздалось в ответ.

Леха, конечно, не собирался держать кассету так долго, просто он хотел подсунуть ее отцу. Фильм — о парне, который в одиночку побеждает мафию в аэропорту, — того стоил.

До сих пор как-то не получалось. Все дни отец засиживался допоздна на работе — вот разве что только первого сентября…

Ох, но тот вечер никак не шел в расчет!

Тогда в семье Корольковых была большая стирка: мама занималась школьной формой и рубашкой, а папа, который неожиданно пришел с работы пораньше, — сыном. И хоть Леха в свое оправдание говорил чистую правду — что споткнулся и разбил нос, — Корольков-старший этому не верил. Он бросал на Леху косые взгляды, выбивал кулаком по столу тихую дробь и твердил железным голосом: мол, НИКОГДА, Алексей, слышишь? НИКОГДА…

Ну разве можно было после всего этого засесть вместе за фильм?

…Сейчас отец был на работе, а Леха готовился идти в магазин — мама попросила купить кое-что для ужина.

Местный гастроном — а точнее, торговый центр с загадочным названием «ТЦ ООО „КАЛЬЦИЙ“, — располагался за домом Анжелки Жмойдяк. Можно было проехать автобусом одну остановку, но Леха задумался и пошел пешком.

Думал он вот о чем.

Эти несколько дней Кренделя и Блэкмора словно не существовало в школе. То есть, конечно, на уроках они присутствовали, случалось, и двойки хватали, но Леха их как бы не замечал. А они, в свою очередь, как бы не замечали Леху. И Трушкина с ним за компанию.

И не только в школе, но и во дворе.

После разговора возле трансформаторной подстанции установилось перемирие.

Леха не тешил себя надеждами, что оно, это перемирие, — надолго. Его могла нарушить любая мелочь. В конце концов, синяк у Кренделя скоро сойдет, а как только это случится, всем станет глубоко наплевать, как именно он когда-то возник.

Тогда уж Мишка отомстит.

Нет, Леха не тешил себя надеждами. Он просто шел в магазин, помахивая пока еще пустым полиэтиленовым пакетом с надписью «Мюнхен» на боку.

Пока перемирие сохраняется, можно чувствовать себя относительно спокойно. Это уже кое-что.

…Интересно, как долго оно протянется. И какая мелочь его нарушит?

Когда Кренделю бывало скучно, он любил развлекаться. Развлекался Мишка самыми разными способами. Когда ему бывало скучно в школе, он развинчивал свой японский карандаш, делал из него плевательную трубку и обстреливал жеваной промокашкой затылки отличников. Когда ему бывало скучно дома, он врубал свой JBL. Когда ему бывало скучно во дворе (так скучно, что даже бить никого не хотелось), он всячески доставал первую красавицу микрорайона Анжелку Жмойдяк. Естественно, если она также дома не сидела.

Примерно в то время, когда Леха выходил из магазина с покупками, Крендель притаился за углом тринадцатого, Анжелкиного, дома.

Мишка был не один, а с тусовкой.

Блэкмор, Цыпа, Череп и Спид не сводили со своего предводителя восхищенных взглядов. В руках Крендель держал рогатку — и не какую-то там игрушку, которая только и может, что плеваться маленькими проволочными шайбочками.

Нет, эта СОЛИДНАЯ ВЕЩЬ была сделана из деревянной рогатульки, куска кожи и резинового медицинского бинта. В нее можно было заложить увесистый камень. Выстрел этого ОРУЖИЯ давал результат — всем результатам результат.

Мишка растянул рогатку, как эспандер, и снова свел руки.

— Ну-у, — негромко произнес он и ястребиным взглядом окинул тусовку.

Блэкмор, Цыпа, Череп и Спид в момент согнули свои спины. Чем-то напоминая кур, они принялись рыскать вокруг в поисках подходящих снарядов.

— Ну-у! — второй раз произнес Крендель. Теперь это у него получилось более продолжительно и более требовательно. Подчиненные поспешили с добычей к атаману. Каждый собрал горсть камешков.

—Та-ак…

Крендель придирчиво осматривал дары. Цыпа заслужил подзатыльник, Спид — похвалу. Все подходящие для стрельбы камни Мишка ссыпал себе в карман (он был в своей кожанке с заклепками), затем вынул один камешек и подбросил в руке.

— Хорошо, — сказал Мишка и оглянулся на Дроздовского. — Как там?

Блэкмор в это время выглядывал из-за угла.

— Идут, — сказал он. — Сюда идут. Нет, остановились. Нет, снова идут.

— Близко?

— Да. Нет, — быстро отвечал Блэкмор. — Да, все-таки близко.

— Ага. — Мишка заложил камень в рогатку. — Отлично. Сейчас мы их накроем. Отвали.

Крендель стал на место Блэкмора и выглянул из-за угла. Присел на корточки и цыкнул на спутников:

— Не дышать, понятно?!

Четверка затаила дыхание. Мишка снова выглянул, поднял рогатку на уровень глаз, потом, не вставая, прицелился и — фрррр! — отпустил резинку.

— Аййк! — раздалось за углом.

Леха заметил их еще издали. Чем они там занимаются? Он нахмурился, совершенно ничего не понимая.

Вся металлическая тусовка во главе с Кренделем сидела на корточках у стены Ан-желкиного дома, с торца. Леха их видел как на ладони, потому что шел по тротуару вдоль улицы. Он подумал, что Крендель с дружками в эту минуту напоминают гватемальских партизан в засаде: втянули головы в плечи и готовятся на кого-то напасть.

На кого?

У Лехи не было особого желания вмешиваться в дела тусовки Кренделя, чем бы та ни занималась. Но он непроизвольно замедлил шаг — и тут с обратной стороны дома на небольшом пустыре заметил Анжелку Жмойдяк с собакой.

«У нее годовалый бультерьер, и она за ним бегает», — вспомнились Лехе слова Трушкина. Так вот он какой, бультерьер! Помесь бульдога и терьера. Леха слышал, что бультерьеры весьма смахивают на крыс. Этот и правда был похож на большого противного крысенка: шерсть короткая, острый хвост, морда конусом. И окрас — что-то коричнево-белое — не сильно отличается от крысиного. Леха усмехнулся. Интересная картинка: Анжелка прогуливает на поводке большую-пребольшую крысу. Вариант старухи Шапокляк.

Иногда бультерьер резко натягивал поводок, Анжелка в такие моменты не могла удержать пса на месте и стремительно летела за ним, шлепая босоножками. Все это выглядело со стороны весьма уморительно.

Внезапно Крендель, не вставая с корточек, сделал по-гусиному несколько шагов. Замер и, так же не вставая, поднял руки.

Леха увидел у него в руках рогатку.

Между Кренделем и Анжелкой было метров двадцать. Рыжеволосая девочка не отводила взгляда от своего щенка и, когда тот взвизгнул, вздрогнула от неожиданности. Пес подпрыгнул не месте и испуганно прижался к ногам хозяйки.

— Идиоты, — вырвалось у Королькова. — Вот идиоты…

Мишка, зарядив другой камень, снова выстрелил.

— Айййк! — взвизгнул пес.

Леха решительно взял курс на Кренделя. Анжелка, которая оглядывалась в недоумении, и ее бультерьер с поджатым хвостом остались за углом дома.

— Идиоты, это же щенок! — выпалил Леха. — Прекратите! Поскольку вам лет?

Мишка даже и не удивился, когда у него за спиной возник маменькин сынок. Крендель просто встал и посмотрел на него с большим интересом.

— Кому как, а я уже два года отсидел. Пока тянулась пауза, Королькова с тыла обступили остальные. Блэкмор вопросительно глянул на Мишку из-за Лехиного плеча — мол, одно твое слово, атаман, и этому гаденышу от нас не уйти, — но Крендель пока не подавал никакого знака. Он просто стоял, издевательски ухмыляясь Королькову в лицо, и растягивал рогатку, как эспандер. Про Анжелку он уже забыл и теперь обдумывал новый способ развеять скуку.

— Придурки, — уже без прежнего запала, скорее по инерции, продолжил Леха. — Рогатка — разве оружие? — Корольков еще немного сбавил обороты — но совсем остановиться уже не мог: — Слабаки… Настоящие мужчины стреляют из «Узи» или «Ремингтона»… Понятно?..

В ответ — молчание.

Леха перевел дух. И зачем он вмешался? Он один, их много, к тому же у него еще и пакет, в котором — бутылка молока, хлеб, полкило сметаны… Вот ерунда, шел и шел бы своей дорогой, не вступался бы за эту «крысу», подумаешь… Это ж Крендель таким образом ухлестывает за рыжей Жмойдяк, неужели Леха забыл?

— Ну, — Мишка Крендель крутил головой, словно только что проснулся. — Ну… Ты, Моченый, нарываешься! Я ж — все видели, — молча стоял, я тебя даже не трогал, а ты — нарываешься… — И он вдруг кивнул Блэкмору.

Тот сразу охватил Королькова локтем за горло, поддал коленом сзади и потянул на себя, а Крендель — усмехнулся, довольный.

— Ты… что?.. — Корольков потерял равновесие — и упал бы, если бы с двух сторон к нему не подскочили Череп и Спид. Они схватили его за руки, и Леха застыл в странном положении — как Пизанская башня, которая все падает, падает, да никак не упадет.

Спид постоянно чавкал. Он него несло потом и еще чем-то мятным.

— Ну, — глухо произнес Леха. — Что дальше?

Мишка как не слышал. Он с любопытством разглядывал полуповерженного маменькиного сынка. Наконец он остановил взгляд на пластиковом пакете, который Леха крепко держал в руках.

— А это что? — Мишка указал на пакет рогаткой и легонько приподнял ее. — А ну-ка…

— Что? Где? — засуетились прихлебатели.

— Не трожь, — процедил Корольков.

Но Череп, сильно скрутил Лехину правую руку, и подскочивший Цыпа легко завладел пакетом.

— Сво-ло-чи, — прохрипел Леха. — Поняли? Сво-ло-чи.

— Ага, — Мишка сунул рогатку в косой карман на боку своей кожанки. — Ничего не имею против. — Он заглянул в пакет. — Посмотрим, что жрут маменькины сынки… — Достав оттуда буханку бородинского, он покрутил ее в руках и вернул обратно. — Тэ-эк, а что еще? Ха! — Мишка радостно вытащил бутылку и высоко поднял ее над головой. — Молочко! Кто-нибудь хочет?

— Положи! — выкрикнул Корольков.

— У тебя, маменькин сынок, не спрашивают, — мгновенно отреагировал Крендель. — И так все в курсе, что ты не будешь.

Прихлебатели заржали.

— Ну, раз никто не хочет, — Мишка пожал плечами и ткнул мизинцем в крышку. — Оп-па! — Он наклонил бутылку, и молоко полилось тонкой струйкой…

— Ты, Крендель, мертвец, — медленно, словно ему только что открылась эта страшная истина, зашипел Корольков. — Я тебя угрохаю, понял? Не ты — меня, а я тебя — угрохаю. И я знаю, как…

Крендель под общее веселье рисовал струйкой круги на утоптанном черноземе.

— Смотри, маменькин сынок, тебя рисую, — сказал он.

— Я зна-аю, — Леха вертел головой и упрямо повторял свое.

— Слушай, Спид, — поморщился Мишка. — Угости-ка ты его, пусть пососет. Может, заткнется.

Потный Спид захохотал над ухом у Ле-хи — и вдруг выхватил у себя изо рта полурастаявшую прозрачную таблетку.

— Держи, шкет.

Так вот чем он там чмокал, «Минтоном»! Леха зажмурился и отвернулся.

— Нет, вы слышали, а? Слышали? — Крендель медленно нес наклоненную бутылку к Лехе. — Моченый — преступник. Он угрожает, кто бы подумал?

— А ты своему папаше скажи, — ехидно посоветовал Блэкмор. — Он же как раз таких крутых и обламывает!

— А это идея, папаше сказать, — Мишка вдруг стал очень серьезен. — Это просто замечательная идея. — Он понизил голос почти до шепота и сузил глаза: — Только мы с Моченым сами разберемся. В два счета! — И Крендель сунул свободную руку в задний карман джинсов.

Через секунду все увидели в его руке нож.

Вся тусовка хором выдохнула. Леха нахмурился: «Что он задумал?»

— Мой папаня в другие игры играет, — как ни в чем не бывало, продолжал Крендель, — и не стоит его отвлекать. — Мишка достал из пластикового пакета хлеб, отрезал горбушку и отправил в рот, затем отхлебнул молока. — Моченый мне угрожает, МНЕ, догнали? Угрожает, а сам… ссытся по ночам!

Леха заерзал. Подонок… Кто его за язык тянул… Неужели пришел конец перемирию? Так быстро?

— Т-так т-ты, Крендель, ф-фингал забыл? — страшно волнуясь, начал Корольков. — Был д-договор…

— Блэкмор, заткни его! — резко бросил Крендель.

Дроздовский закрыл рот пленника грязной ладонью — и Леха лишился возможности рассказать историю о фингале.

Впрочем… какая там история? Устарела история с фингалом, это же ясно. Леха метнул угрюмый взгляд на желтые остатки синяка под Мишкиным глазом — поезд ушел…

Крендель прошелся перед Лехой гоголем.

— Я вот о чем подумал, — сказал он, тряхнув длинными волосами. — Не стану я бить тебя, Моченый… пока что. Потому что я маленьких не бью, — Мишка ухмыльнулся. — Я не бью маменькиных сынков, у которых мокрые штаны! Догнал? МОКРЫЕ ШТАНЫ! — Крендель сделал шаг вперед и вновь наклонил бутылку.

Молоко весело побежало на свободу.

Леха замычал, до него вдруг дошло, как задумал развлечься Крендель — но что он, Леха, мог в своем полувисящем состоянии?

Уж лучше бы по морде влепили, гады, не было бы так пакостно…

Крендель аккуратно приближал струйку молока к Лехиной ширинке.

— Погоди, погоди… — бормотал Мишка, и глаза его горели радостью. — Сейчас…

Корольков извивался, но Череп, Спид и Блэкмор пыхтели с трех сторон и никак не давали ему вывернуться. Где-то рядом хохотал, как оглашенный, Цыпа.

Леха зажмурил глаза, изо всех сил махнул ногой. Но — напрасно, нога разрезала пустоту. Ч-черт!

Вот сейчас… Еще секунду, и молоко окажется на штанах.

И вдруг послышался испуганный возглас:

— Ой, что вы делаете?!

От неожиданности вздрогнули не только Крендель и его тусовка, но и Леха. Голос принадлежал девчонке — и ей оказалась не кто иная, как Анжелка. Она показалась из-за дома вместе со своим псом.

— Крендель? Дроздовский? — растерянно пролепетала рыжеволосая. — Вы что?!

Вокруг Лехи все замерло. Даже молоко в бутылке. Корольков скосил глаза и увидел, что каким-то чудом его штаны до сих пор не пострадали.

Пауза затянулась ; — ив этот момент бультерьер рванул изо всех сил к одному ему известной цели. Анжелка растерялась и выпустила поводок.

— Ай!!! Мама! Джимми, ко мне! Джимми! — Пес суетился, обнюхивая землю вокруг пацанов, и поводок волочился за ним, как второй хвост. — Джимми! Ко мне! Джимми, ко мне, кому сказала! — Анжелка надрывалась напрасно.

Леха не успел и глазом моргнуть — послышались глухое рычание, возня и возглас Кренделя: «Паску-уда!», а потом — снова рычание. В ту же секунду Королькова отпустили — и он полетел на землю.

От удара копчиком небо закрутилось перед глазами. Леха неожиданно ощутил, ему стало очень трудно дышать.

Он подтянул колени к груди и стал выдыхать… выдыхать… Ему показалось, конца-края этому не будет, рядом что-то звякнуло, послышался топот, а он все выдыхал… выдыхал…. и никак не мог наполнить легкие воздухом.

Секунды плелись, как стая хромых черепах;

Леха застыл, лежа на боку. Мелькнула мысль, взрослая какая-то, серьезная: вот так, в двух шагах от дома… в расцвете лет… не закончив очередной учебный год…

…И тут его легкие заработали снова.

— Уууууп! — Корольков втянул в себя воздух, стараясь глотнуть побольше, потому что — кто знает, надолго ли к нему вернулась способность дышать?

Леха сел и огляделся вокруг.

Рядом деловито сопел бультерьер — лизал молоко, не обращая никакого внимания на кучу бутылочных осколков в центре лужи. «Крендель разбил бутылку, — подумал Леха, — а я катался по земле и мог наткнуться на стекло».

В двух метрах сиротливо лежал пакет с надписью «Мюнхен».

Подняв взгляд, Леха увидел Анжелку Жмойдяк. Глаза ее были закрыты, а по щекам текли слезы. Она будто забыла о своем Джимми.

— Да елки ж палки. — Леха вскочил на ноги и храбро оттащил бультерьера от опасного места. Для этого, кстати, пришлось приложить немало усилий.

— Ой, — девчонка распахнула глаза. — Там стекло! — Она благодарно посмотрела на Леху: — Спаси-ибо…

Корольков не ответил. Он напустил на себя очень суровый вид. Вот еще, станет он разговаривать с какой-то там девчонкой, пусть она даже и Анжелка Жмойдяк, первая красавица класса и микрорайона. Тем более если она только что видела, как над Лехой издевались.

Кстати — куда это Крендель с дружками подевались? Какой ветер их унес?

Корольков вздохнул… и заметил на земле рогатку — ту самую, из которой стрелял Мишка. Видно, она выпала из кармана кожанки.

Леха ее подобрал и растянул — таким же движением, каким недавно это делал Крендель.

Хорошая рогатка. Дальнобойная.

— Держи, — он протянул находку Анжелке.

— Ой, зачем? — та почему-то убрала руки за спину.

Поводок вдруг натянулся, как леска спиннинга, — и Анжелку оттащило в сторону. Да-а, ну и собачка, в телегу можно впрягать.

— Трофей, — глухо пояснил Леха. — Из нее Крендель твоего пса расстреливал…

— Вот еще, лучше выкинь! — воскликнула Анжелка, пытаясь справиться с собакой.

Леха рассеянно сунул рогатку в карман — в хозяйстве и пулемет пригодится.

Он подобрал пакет, проверил содержимое — хлеб и сметана были на месте… Ну вот и все, теперь можно идти домой.

Но возле Анжелки Леха остановился.

— А где… эти?

— Кто?

— Ну… Крендель, Блэкмор, Череп.

— Удрали. Джимми испугались. А может, тебя.

— Ме-еня-а? — Леха не верил собственным ушам.

— Ну, что ты упал на стекло, — с улыбкой пояснила собеседница.

— А-а-а, — протянул Корольков. — А ты почему плакала?!

— А ты почему так стонал?

Он — стонал? Он пытался дышать…

Леха украдкой разглядывал зареванную первую красавицу. И вовсе она не выпендривается. Такая, как все. Нормальная. И нос у нее распух от слез.

— Джимми хотел кого-то обнюхать, возле кого-то хвостом помахать, — рассказывала Анжелка. — А Мишка, дурак такой, его — ногой… Представляешь? Ну, Джимми испугался и не выдержал…

А еще она болтуха, подумал Корольков. Обычная болтуха, хоть и красивая.

— И что он сделал, твой Джимми?

— Ничего особенного, — невинно пожала плечами рыжеволосая. — Ничего особенного… Тем более что у Джимми все прививки сделаны.

Пауза.

— Вообще-то у бультерьера мертвая хватка, — задумчиво продолжала Анжелка. — Но Джимми пока щенок…

— Укусил? — выпалил Леха.

Вот это да! Ему стало не по себе. Мертвая хватка. Так. Так…

Но если дела с Кренделем обстояли из рук вон плохо — как же Мишка убежал? Впрочем, если убежал, значит, остался жив. Можно расслабиться.

— А может, и не укусил вовсе, — хитро усмехнулась девчонка. — Может, только штанину порвал…

— Ладно, — у Лехи вмиг поднялось настроение. — Ты домой-то идешь? Давай провожу.

Они шли вокруг тринадцатого дома. По дороге бультерьер останавливался чуть ли не у каждого куста и задирал ногу. Леха в такие минуты предпочитал смотреть куда-нибудь в другую сторону.

Внезапно Анжелка спросила:

— А ты, Корольков, чего все лезешь к Мишке?

— Я — лезу? — Леха даже остановился. Ну и рыжая, не просто удивила — ошарашила.

— Я, между прочим, за тобой наблюдала, — искоса поглядывая на спутника, продолжила Анжелка. — Интересный ты человек, Корольков. Другие Кренделя стороной обходят, а ты — нет. Он тебе слово, а ты ему — десять.

Он тебе слово — ты ему десять. Так же говорила Лехе и мама, когда он начинал с ней спорить. А в этой рыжеволосой что-то есть, подумалось Королькову, и Леха внезапно ощутил, как у него растет интерес к спутнице. Что-то она ему еще скажет?

— Он всегда такой, — рассказывала Анжелка. Она уже переключилась на Кренделя. — Думает, раз у него папаша — большая шишка, так и сынку можно… Ты к нему просто не лезь, и все будет нормально…

— Папаша… — пробормотал Корольков, задумчиво глядя вдаль. — Подумаешь, у него папаша… У меня тоже — папаша…

Они свернули перед забором детского сада. Несколько раз Леха помогал спутнице «менять курс» бультерьера, при этом поводок натягивался и дрожал как последняя струна у бас-гитары.

Едва они оказались во дворе, Анжелка остановилась.

— Спасибо, — сказала она, — мы уже пришли. Это мой подъезд.

— Последний? — буркнул Леха.

— Первый, — улыбнулась спутница. Внезапно ее улыбка исчезла: — А как же теперь ты?

— Что — я?

— Ну… А что, если они тебя где-нибудь поджидают?

Об этом он как-то и не подумал… Черт, и тут же Леха почувствовал, как у него предательски дрогнули коленки.

— Может, мы с Джимми сейчас тебя проводим? — размышляла вслух Анжелка.

Еще не хватало! Леха покраснел, как вареный рак, и поскорее отвернулся от ее пристальных глаз.

Он осмотрел двор — внутренность большой буквы П. Никаких признаков Кренделя. Но даже если бы Мишка со своими бойцами ошивался где-то поблизости, разве Леха допустил бы, чтобы его провожала домой девчонка! Да ни за какие коврижки.

— Пошли, Корольков, — вдруг заявила Анжелка. — Где ты живешь? Джимми, за мной!

Леха вздрогнул и выставил вперед ладонь:

— Стоп! Стоп, стоп, стоп. Никуда ты не пойдешь!

— Корольков, что с тобой?

— Послушай, крошка, — начал Корольков, тыча в собеседницу указательным пальцем, — на твоем месте я бы не волновался… Ведь все хорошо, все замечательно, не правда ли? — Леха улыбнулся на манер Брюса Уиллиса. — Поверь, не стоит… Пока…

Корольков развернулся, не дожидаясь ответа, и зашагал наискосок через двор к своему подъезду. Он шел, небрежно помахивая пакетом, в котором лежали буханка бородинского с отрезанной горбушкой и полкило нетронутой сметаны. Леха не чувствовал себя проигравшим.

Вот только если вновь появится компания Кренделя… Это будет чересчур. Или не появится?.. Леха не оглядывался, чувствуя на себе взгляд огромных глаз рыжеволосой.

Да-а, заключительная фразочка вышла что надо, теперь девчонка его надолго запомнит… Хе-хе.

Очутившись в своей квартире, Леха прислонился к двери спиной и на секунду закрыл глаза. Он почувствовал: с его плеч словно гора свалилась. О Кренделе теперь можно было не думать до завтрашнего утра. …Он отдал матери покупки и, пробормотав что-то невнятное насчет тотального отсутствия молока в магазине, скорей прошмыгнул в свою комнату. Там развалился на кровати, глядя в потолок. Сходил, называется, в магазин…

 

Глава VIII

МОЙ ПАПА — КИЛЛЕР

В глубине души Леха рассчитывал, что Крендель в школу не придет. Ну какая школа, если Мишку в самом деле покусала собака? Воображение рисовало Лехе различные картины Мишкиных страданий, например: лежит Крендель в постели, одеяло откинуто, а врач, похожий на мясника, всандаливает ему сорок уколов от бешенства… Или так: Крендель — на операционном столе, из-под простыни торчат босые ноги, а доктор, на этот раз старичок в пенсне, подкатывает к столу швейную машинку «Зингер» с педальным приводом и трясет жиденькой бороденкой: «Нуте-с, молодой человек, просуньте сюда вашу конечность, будет у вас заплатка на погрызенном месте, собачкой погрызенном…»

В любом случае, Леха представлял себе долгий постельный период в жизни Мишки Кренделя.

Но мечты так и остались мечтами, а Королькову суждено было разочароваться.

Крендель в школу пришел.

До начала урока оставалось минуты две, когда он появился в классе. Хромать — не хромал, да и штаны на нем были не те, что вчера вечером. Он прошествовал мимо сидящего за партой Лехи с гордо поднятой головой — словно это не он, Мишка, улепетывал вчера от собаки, а кто-то другой.

Леха озадаченно оглянулся на Анжелку. И та бросила взгляд на Кренделя — но ей-то что было переживать? Рыжеволосая лишь пожала плечами и снова вернулась к прерванному разговору со своей соседкой по парте Светкой Трубецкой.

Потом был урок. Алгебра. Та самая, к которой вчера так упорно готовился Трушкин. Примерно в середине урока Леха подумал, что он — оптимист. Потому что в голове у него зародилась сумасшедшая мысль: если Крендель не набросился на него в первую минуту, значит, все вчерашнее забыто? И опять настало перемирие?

Как оказалось позже, ничего не было забыто.

Место, где все это произошло, оказалось обыкновенным школьным туалетом. Вскоре после первого урока весьма срочное дело заставило Леху Королькова заскочить на несколько секунд в туалет.

Почти одновременно с Лехой туда же зашел Колька Череповец из 9-го «А». Это было плохим признаком, но разве мог Корольков умотать сразу после того, как это понял?

Через минуту вновь хлопнула входная дверь.

— Металл суров, — раздался голос Кренделя.

— Суров, точно, — ответил Череп. — Ну что, маменькин сынок, попался? — Он внезапно простер руку и опустил ее на загривок Королькова.

БУХ.

От удара Леха пригнулся. Сзади раздался хохот.

Сейчас ему устроят харакири, пронеслось в голове у Королькова. Он обернулся, и в эту минуту снова хлопнула дверь — зашли Блэкмор и Спид. Так, еще двое… Что ж, теперь все в сборе, разве что без Цыпы. Ну, Цыпа не в счет…

— Металл суров, — повторил Мишка. — Ну вот, Моченый, мы и встретились, — торжественно продолжил Крендель. — Теперь нам никто не помешает.

Сколько времени осталось до звонка на урок? Пять минут? Семь? Десять?

И тут Леха вспомнил, что перемена после первого урока — большая. Двадцать пять минут, которые отводились на завтрак.

Так. Все учли, гады.

Ему необходимо продержаться до звонка, это — единственный выход. Сколько там осталось, минут пятнадцать? Или двадцать?

— Ну что ж, валяйте, — сказал Корольков.

В это время Цыпа стоял на стреме — сторожил дверь туалета снаружи. Кто бы ни мчался в туалет, щуплый Цыпа вставал на пути, как прибрежная скала встает на пути любой волны.

— Закрыто, на фиг, — храбро заявлял Цыпа, — ремонт, блин.

Особо настырным он советовал валить в другой конец коридора — там тоже был туалет.

И народ валил… Потому что все знали, с кем дружит Цыпа; совать нос в дела этой компании не желал никто.

…Славка Трушкин сидел в классе и рассматривал, как вокруг него жуют бутерброды. Сам Славка бутера не ясевал. Он думал о том, где сейчас находится Корольков. Лехи-на сумка уныло лежала на парте и создавала впечатление крайней сиротливости, даже тревоги.

Леха сегодня был каким-то… неразговорчивым, что ли. Не таким, как всегда. И утром, до школы, Славка его не видел, хотя они прежде частенько встречались еще в подъезде и шли в школу вместе. (Леха обычно выходил без пятнадцати, Трушкин это знал, и сам выходил без пятнадцати.) Но сегодня Славка пришел в школу один — и увидел, что Леха уже сидит за партой.

После первого урока класс перешел в кабинет географии. Корольков бросил свою сумку на парту и вышел.

Он так и не проронил ни слова.

А Трушкин остался в классе.

Что-то случилось вчера вечером — пока он, Славка, сидел над этой проклятой алгеброй?

Трушкин озабоченно нахмурился и… решил сходить в туалет. При этом Славка совершенно не подозревал, что повторяет Лехин маршрут.

Цыпа возник перед ним, как из-под земли:

— Ремонт, блин! Куда намылился?

— Что? — Трушкин бросил растерянный взгляд. — Какой ремонт?

Цыпа скривился. Уже четверых он отправил в другой конец коридора — этот дохляк был пятым. Достали!

— Вали отсюда, — сказал Цыпа. — Шевели копытами, дохляк… А то — как хочешь, — Толик вдруг нервно хихикнул и посторонился, — заходи, составишь компанию Моченому…

Трушкин вытаращил глаза и мигом все понял.

Примерно с секунду можно было наблюдать, как возле мужского туалета, что был недалеко от кабинета географии, стояли друг против друга Трушкин и Цыпа — оба щуплые и маленькие, с горящими глазами и сжатыми кулаками, готовые броситься в бой…

Через секунду Трушкин вздохнул и расслабился. Он что, самоубийца? За плечами Цыпы маячил зловещий образ Кренделя…

А Леха? Его там метелят, в закрытом помещении, одного. Он, наверное, ждет подмоги…

Но шум школьного коридора заглушал все звуки, которые могли донестись из туалета.

— Ну? — сказал Цыпа.

Славка потоптался на месте, а потом втянул голову в плечи и — пошел по коридору прочь от крендельского прихлебателя. Быстрее, быстрее..

— Слабак, — донеслось вслед. Трушкин не стал оборачиваться.

— Трушкин! Тру-ушкин!

Нет, ему сегодня решительно не везло — это была Маргарита Игоревна. А все потому, что Славка проходил мимо учительской, расположенной в таком неудачном месте, что все дороги вели мимо нее.

— Трушкин, не делай вид, что тебя это не касается, — протрубила классная.

Славка скорчил самую страдальческую гримасу, на которую был способен, и остановился.

Но, обернувшись, Славка мужественно улыбнулся.

Классная стояла в дверях учительской, опираясь рукой о косяк.

— Глобусы, Трушкин, — приятным (излишне приятным!) басом произнесла Маргарита Игоревна. — Глобусы… Хорошо, что я тебя встретила, пойдем, это нужно для урока. — И она скрылась в учительской.

Трушкин, проклиная все на свете, влетел в учительскую. Он не смел ослушаться — те два года, которые Маргарита Игоревна преподавала в их классе географию и была классной руководительницей, ясно напоминали Славке, что этого лучше не делать…

Он охватил руками два глобуса, прижал к себе и помчался в класс.

Маргарита Игоревна что-то хотела сказать ему вслед, но Трушкин не стал слушать.

Достали сегодня его все! Сначала Цыпа, а вот теперь — классная.

А что, если сказать ей о Лехе? О том, что сейчас, в эти самые минуты, происходит в туалете? Но Трушкин не решился заложить Кренделя.

…Он взгромоздил глобусы на учительский стол и рванул к двери. Сразу за порогом опять налетел на классную — та, оказывается, шла следом, а в руках у нее были еще целых три глобуса.

— Трушкин, стой, — сказала Маргарита Игоревна, тяжело переводя дух. — Трушкин! Нужно сходить еще раз! Еще шесть штук.

Славка слабо застонал… Но тут же внутри его поднялась ужасная волна, готовая смести все на своем пути. Волна протеста.

Замирая от страха и решимости, он крикнул:

— Нет, Марь-Игоревна! Извините! — и, сжав зубы, побежал по коридору, чувствуя себя так, словно только что поднял огромное восстание.

— Трушкин! Тру-ушки-ин! — неслось вслед.

Славка не останавливался. Перед ним стояла ясная цель — туалет. До этой цели еще нужно было добежать, а коридор был таким длинным…

Пораженная Маргарита Игоревна несколько секунд пребывала в полной растерянности: это что же, ее перестают слушаться?

Географичка в ярости влетела в класс, поставила глобусы и оглядела жующих.

— Ты, ты, ты и… ты! — палец указал на четырех пацанов. Подумав, Маргарита Игоревна к четырем добавила еще пятерых. «Да они у меня вдвоем каждый глобус нести будут…»

Вслед за толпой мобилизованных она вышла из класса, и тут ей на глаза попался Цыпа, который, как показалось Маргарите Игоревне, околачивался без дела.

Ну и что, если он из другого класса?

— Цыпкин, — мягко позвала училка. — Иди-ка сюда, дорогой. Иди, хороший.

Цыпа мгновенно обмяк, будто из него выпустили воздух. На ватных ногах он отправился помогать грозной географичке, которая вела уроки и у них в классе.

Едва вся компания во главе с Маргаритой Игоревной скрылась в учительской, из туалета в дальнем конце коридора вышел Славка Трушкин. Посмотрев в другой конец коридора, Славка страшно удивился. Цыпы на посту не было.

Цыпы нет, значит, и в туалете уже никого нет, подумал Славка и побежал, радостный, в класс, чтобы встретить там Королькова и толком расспросить, что же с Лехой произошло.

По пути Славку застал звонок.

В классе Королькова не оказалось. Трушкин развернулся, стоя на пороге. Проклятье! С одной стороны к нему приближалась Маргарита Игоревна, за которой следовала целая процессия с глобусами. С другой стороны…

БАБАХ! Недавно охраняемая дверь распахнулась, как выстрелила, как будто по ней с внутренней стороны хорошенько вмазали человек пять каратистов.

Наружу выскочил Блэкмор с ошеломленной физиономией — и уставился на Славку.

— Это что такое? — совсем близко раздался голос Маргариты Игоревны. — Трушкин, Дроздовский… По местам!

Славка уныло побрел к своей парте.

В классе стало шумно: зашли все те, кто участвовал в переносе глобусов, почти весь мальчишеский контингент 8-го «Б». Под шумок возникли и Блэкмор с Кренделем.

Трушкин заметил, как хмурый Крендель, проходя мимо, поднял рукав чем-то заляпанной джинсовки и отер свою мокрую физиономию.

Все расселись. Начался урок. Глобусы теснились на учительском столе и на первой парте. Маргарита Игоревна любовно рассматривала их и вещала что-то насчет одной шестой части суши, которая целиком никак не влезает на страничку атласа, зато отлично помещается на любом глобусе.

Славка смотрел не на глобусы. Его взгляд был устремлен на пустое место рядом, на Лехину сумку, которая по-прежнему уныло лежала на парте и создавала впечатление крайней сиротливости, даже тревоги.

Что случилось на перемене за той дверью, которую охранял Цыпа и открыть которую у него, Трушкина, не хватило духу?

— Ну что ж, валяйте, — произнес Леха в тот момент, когда Цыпа бросил вслед позорно удалявшемуся Трушкину: «Слабак!»

…Леха видел: его враги настроены решительно — все четверо. При желании они могли сделать с ним все, что угодно, — хоть превратить его в один огромный синяк.

«Ни фига, продержимся», — думал Леха.

Спид нервничал, тряс руками желтую пачку «Минтона», бросал в рот таблетки одну за другой. Отправив туда пять или шесть таблеток — успокоился, зачмокал… На толстой роже Черепа застыла улыбка идиота. Немытый Б лэкмор…

Прямо перед Лехой раскачивался на носках Крендель. Пообмятая джинсовка «Райфл-супер», уже непохожая на новую; маленький, черный с красным, значок «HMR» на краю воротника; схваченные на затылке волосы; прядь над чуть желтой в месте недавнего фингала скулой… И фирменная ухмылка на губах.

Мишка достал пачку сигарет, привычным жестом тряхнул ее в руке. Одна из сигарет угодливо высунула свой фильтр, Крендель схватил его губами, прикурил.

«Блэк дат» — прочитал на пачке Корольков. В переводе — «Черная смерть». На пачке — череп. Любимое курево металлистов? Сейчас оно как нельзя лучше подходит к моменту, подумал Леха и мрачно усмехнулся.

— Чего ржешь? — изумился Крендель. — Ты чего, Моченый, ржешь? Ну, маменькин сынок. — Крендель перехватил сигарету большим и указательным пальцами и несколько раз коротко затянулся. — Сейчас тебе будет плохо… Ой, плохо-о!

— Гггады, — прошипел Корольков. Неимоверным усилием ему удалось оттолкнуть многотонного Черепа. Но тут Крендель сделал резкое движение рукой — и его кулак заехал Лехе по челюсти.

Корольков — ффух! — отлетел к стене.

— Вот так примерно это делается, — заметил Крендель и шагнул вперед. — Кто тут гад? Ты, Моченый?

Леха наспех облизнул зубы целы — и оттолкнулся локтями от стены. Чтоб его так просто одолели?

…Драться с Лехой, когда он машет — это все равно, что драться с вращающимся корабельным винтом. Гиблое дело. Когда-то Крендель уже испытал Лехины кулаки на себе, но теперь, как видно, забыл. Требовалось напомнить… Первым делом Корольков вмазал Кренделю — прямо по сигарете влепил, вогнал ее в рот. Мишка поперхнулся, закашлялся… Потом Леха дотянулся до Блэкмора, который, как всегда, торчал за Мишкиной спиной. Дроздовскйй получил хороший удар прямо в ухо.

Но в этот момент Череп с силой ударил Леху и пригнул к земле. Да и Спид помог — подскочил сзади и, хрюкнув, так заломил Лехе руку, что Корольков вскрикнул.

— Н-н-н-н, — вырвалось у Лехи сквозь сжатые зубы.

А его уже поднимали на ноги. Крендель дышал в лицо сигаретным дымом, Спид — «Минтоном».

— Ты — больной, — прохрипел Леха, пытаясь вырваться из цепких рук Спида, — не трожь меня!

Спида вообще-то звали Борькой. Учился он в 8-м «А».

— Я те дам, больной! — окрысился Борька. — Не СПИД, а СПЕЕД, ясно, придурок? СПЕЕД-МЕТАЛ!

Пока Спид и Череп держали Леху, Блэк-мор быстро обшарил все пять карманов Ле-хиной школьной куртки.

— Глянь, Мишка, Моченый бабки носит!

— Давай сюда, — Крендель протянул руку.

У Лехи было немного денег, всего тысячи три, но все равно обидно…

— Хорош, — скомандовал Крендель. — Сейчас немного побазарим.

И снова перед Корольковым стоял Мишка, раскачиваясь на каблуках. Только подрастерял за несколько минут Крендель свой недавний лоск! Значок «HMR» упал и был затоптан. Джинсовка в нескольких местах была заляпана кровью, а сам Мишка все шмыгал носом — втягивал в себя эту самую кровь…

— Другие с первого раза понимают, — шмыгал носом Крендель. — А ты, шкет, тупой. Сразу понял бы, целее б остался.

Леха с удовольствием смотрел на Мишкин разбитый нос — дело рук своих.

— Я тут всем рассказал, Моченый, что ты спишь на обоссанном матрасе, — продолжал тем временем Крендель. — Ты рад? А, Моченый?

Лехе, конечно, было что ответить, но он промолчал. Решил беречь силы.

— Ты, Моченый, появился у нас во дворе, хоть тебя никто не звал, — вещал Крендель. — А за это надо платить, догнал? Платить.

— Вы у меня только что деньги забрали, — напомнил Леха, облизывая кровь с губ.

— Не-а. — Мишка покрутил головой. — Это только за въезд. Теперь будет по-другому… По десятке каждую неделю, догнал? По зеленой десятке, нам на курево…

— По десятке? — повторил Леха. — Офигели? Я вам не банк.

— У папаши возьмешь или мамаши. — Крендель пожал плечами. — Не нам тебя учить…

— А больше ничего не хочешь?

— Закрой пасть, Моченый, — сказал Крендель. — Будем бить тебя каждую неделю, если бабок не станешь носить.

До звонка осталось четыре минуты.

Леха вытянул шею влево и исхитрился тяпнуть зубами руку Спида, который держал его за плечо.

Спид выругался и отпустил Леху. Тот не стал смотреть, как Спид трясет рукой, разбрызгивай во все стороны кровавые капли. Теперь Королькова держал один Череп, и Леха махнул ногой — вторая Попытка… Она получилась.

Получилась!

Череп охнул Лехино колено воткнулось ему в солнечное сплетение) и застыл, выпучив глаза.

Да, удар получился классный, в стиле Чака Норриса, и Леха вполне мог гордиться собой — но в момент удара он услышал треск… И с ужасом понял: это разлетелись чуть ли не на две половинки, его штаны.

Лехиной новой школьной форме решительно не везло.

Как бы там ни было, вырваться Лехе удалось. Череп и Спид были выведены из игры, а перед Лехой остались всего двое — Блэкмор и Крендель.

Секундой раньше Мишка вытащил ножик — тот самый-, перочинный.

— Только сунься, Моченый, — взвизгнул Дроздовскйй, серый от Страха. — Мишка!

— А? — Крендель удивленно посмотрел на нож в своей руке. — Ну и здоров ты драться, Моченый… А ну, стой на месте!

Леха замер, хотя перед этим сделал шаг вперед. Крендель выставил руку с ножом и сузил глаза.

— Я тебе… — Леха задыхался. После решительных действий ему было трудно разговаривать. — Я тебе, урод, говорил вчера, что угрохаю? Так вот, это остается в силе… Убери нож…

Почему не звонит этот дурацкий звонок?

— Специалист по мокрым делам, — изрек Крендель. — Это ты меня угрохаешь, Моченый? Давай, начинай, грохай.

Леха смотрел на Кренделя ненавидящим взглядом.

— Давай, грохай, — сказал Мишка. — Грохай, Моченый, потом сядешь».

— Что? — Леха наморщил лоб. — Сяду?

— Папаша мой тебя посадит, — оживился Крендель и повел ножом, как заправский рецидивист. — Давай, начинай…

— Не-а, — сказал Леха на удивление легко. — Не я.

— Что — не ты?

— Не я тебя грохну, — пояснил Леха. — Грохнет тот, кто не сядет. Рубишь, Крендель?

— Что он там такое плетет? — спросил вполголоса Череп у Блэкмора.

— Говорит, у него есть какой-то кореш среди авторитетов, — ответил Блэкмор. — Ну, Моченый. — Блэкмор покрутил головой. — Дать ему в зубы, чтоб не вякал…

— А что ты скажешь насчет моего папаши? — медленно проговорил Леха. Он вдруг почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы — отчего это, от бессилия, что ли? — Что ты скажешь, Крендель?

— Ха, а кто твой папаша? Специалист-мокрушник? Или тоже специалист по матрасам? — Мишка был весел.

— Киллер мой папаша, — из последних сил пробормотал Леха. — Киллер, козлы, поняли вы? Ну, кто хочет стать клиентом киллера?

В эту минуту зазвонил звонок.

— Он всех вас замочит, мой папаша, — продолжал Леха, словно и не слыша. У него был глухой голос пророка, слезы покачивались в глазах.

Крендель и его компания как-то растерянно переглянулись. На физиономии Блэк-мора появилось ошеломленное выражение, которое через пару минут удивило Славку Трушкина.

— Крендель, ну его, этого придурка, — бросил Блэкмор. — Он же чокнутый!

— Точно, — поддержал Спид. — Чокнутый. Гляньте, кусается… — И Спид продемонстрировал руку со следами Лехиных зубов.

Крендель сузил глаза и мотнул головой.

— Ладно, пошли, — сказал Мишка. — Звонок был.

Вся компания, с опаской косясь на Леху, поспешила к выходу. Дроздовский — впереди всех.

Мишка и Спид на пару секунд задержались возле умывальника. В дверях они столкнулись с Цыпой.

— Блин, эта географичка… — возбужденно начал тот, но осекся. — Что у вас здесь было? — спросил Цыпа с подозрением. — Слышь, Крендель?

— Отвали, — Мишка грубо оттолкнул Цыпу и вышел из туалета.

Цыпа выскочил вслед за приятелями. Корольков, стоя в туалете, услышал его голос:

— Эй! Что он такое вам сказал?!!

Леха остался один.

Совершенно опустошенный.

Конечно, не могло быть даже речи о том, чтобы в таком виде вернуться в класс. Он еще посидит в туалете, а потом, когда в коридоре уж точно никого не останется, отправится домой. Слава Богу, из окон кабинета географии его не увидят, хотя, откровенно говоря, ему даже на это чихать.

А сумка? Корольков решил положиться на Славку Трушкина: в конце концов, его, Лехина, сумка не такая тяжелая, чтобы Трушкин надорвался. Ничего, притащит.

Но что сказать дома?

А зачем что-то говорить дома? В тот раз, первого сентября, Леха сглупил — оставил работу маме, хотя мог сделать все сам. Теперь он дурака не сваляет, тем более что времени у него — целый день. Да он просто костьми ляжет, но приведет форму в порядок, чтобы родители вечером ни о чем не догадались.

Да, и загнул он про отца!

Но разве по своей воле?

Крайние обстоятельства вынудили.

Леха успешно добрался до квартиры — если не считать встречи с вечно пьяным Андрюхой — с тем самым, с двенадцатого этажа, — который на этот раз прикорнул прямо на ступеньках нижнего лестничного марша. Леха нечаянно задел его ногой, и небритый Андрюха, встрепенувшись, сонным голосом произнес:

— Металл суров! — после чего снова отрубился.

 

Глава IX

ЗАГОВОР ПРОТИВ КРЕНДЕЛЯ

Леха склонился над ванной и вовсю орудовал руками, словно дикарь, добывающий огонь. На дне ванны стоял пластмассовый таз малинового цвета, в котором плавали в мыльной воде бесформенной массой Лехины школьные брюки. Это их Корольков с таким усердием стирал. Потом сменил воду и стал полоскать.

Пожалуй, хватит.

Леха выпрямился, держа штаны в вытянутых руках.

Смахнув локтем пот со лба, Леха тщательно, до дрожи в руках, выкрутил штаны… И тут в дверь позвонили.

Леха разжал руки. Брюки шлепнулись в воду.

Звонок был таким протяжным — ну, точь-в-точь, как школьный.

Леха открыл дверь.

Сперва он увидел очки. Потом, за очками, — Трушкина. Славка стоял на пороге и нерешительно переминался с ноги на ногу. Через плечо у него висели две сумки, одна из которых была Лехина.

— Ну что, так и будешь пялиться? — спросил Славка. — Сумку отдать? Или впустишь?

— Заходи, — Леха посторонился. Трушкин зашел в прихожую, осмотрелся.

Леха захлопнул дверь, взял у Славки сумку и бросил ее на стул. Потом глянул в сторону ванной, где горел свет.

— Хоро-ош, — Трушкин проследил Ле-хин взгляд. — Заметаешь следы?

Корольков поморщился.

— Да уж, следы…

На Лехе были домашняя фланелевая рубашка с закатанными рукавами и рваные трико. Вид, что называется, не для гостей. С мокрых рук капала вода.

— Губы у тебя, — Славка хмыкнул, — толстые. Как пластилиновые.

Леха молча протянул руку к выключателю и погасил в прихожей свет.

— Слушай, у меня времени нет. Спасибо за сумку, а теперь, пожалуй, катись…

Трушкин спокойно смотрел на Лехины напухшие губы, которые были прекрасно заметны и без света.

— Не злись, Корольков. Хоть бы спросил, что было в школе?

Корольков вздохнул и пошел в ванную. Трушкин — за ним.

— Ну, и что — в школе? — Леха снова взялся полоскать штаны.

— Если бы не я, тебе бы влетело, — оживился Славка. — Факт, влетело бы, да еще как! Классная…

— Давай покороче, — перебил Леха. — Ты что про меня наплел?

— Ну… Сказал, у тебя живот прихватило. Классная поверила, да и остальные учителя…

— Что?

Теперь еще из-за этого над ним смеяться будут. Лехе почему-то представилась хихикающая Анжелка Жмойдяк.

— Ты прямо герой, — мрачно произнес Леха. — Прямо штатовский дутик Шварценеггер.

— А знаешь, — ухмыльнулся Трушкин, — что Крендель…

Леха резко обернулся. Штаны в его руках были скручены в жгут.

— Ты чего приперся? Сумку притащил, да? Думаешь, она мне нужна теперь? Герой… Вот взял бы и пацанов в туалет привел на перемене, если такой герой. — Леха тряхнул штанами и, встав на цыпочки, перекинул их через веревку рядом с курткой. — Или все они — такие же герои? Как и ты?

Трушкин виновато опустил глаза, но тут же снова поднял их и затараторил:

— Слушай, а ты им что сказал? Мишка и Блэкмор весь день какие-то пришибленные ходили, а о тебе такое вякали… — Славкины глаза загорелись восторгом. — Завтра в школе…

— Я завтра в школу не пойду, — оборвал все восторги Трушкина Леха. — И послезавтра. Переведусь в другую или вообще сбегу из дома.

— Ты чего это? — Славка вытаращил глаза.

— Мотану куда-нибудь в Чечню или в Таджикистан, — деловито продолжал Леха, выливая воду из таза. — Телек посмотришь — там такая стрельба идет! Достану автомат, лучше десантный, знаешь, АКСу, там это не проблема…

— Откуда ты автомат возьмешь?

— Ас убитого.

У Славки вытянулось лицо — он представил, как Леха ползает под пулями, натыкается на труп и, осторожно приподнимая его, стягивает «Калашников».

— А потом?

— Потом? — Леха задумался.

В голове мелькнуло: «Вернусь в Москву и сделаю из Кренделя и его тусовки кучу потрохов». Но вслух Леха сказал совсем другое:

— Потом загоню, а на бабки мотану дальше!

— Ха, куда это?

— За границу! В Турцию, например. Или, еще лунще, в Штаты, через Аляску…

Трущкин был сбит с толку.

— Аляска, автомат… Ты чего, обалдел? Да иди ты лучше в школу, тоже мне, Турция… Не тронет тебя Крендель.

— Как это, не тронет? — прищурился Леха.

— А вот так! — ухмыльнулся Труш-кин. — Ты Мне, Леха, вот что лучше скажи, — Славка принял таинственный вид. — Только честно… Где твой отец работает?

Ах, вот оно что! Леха даже и не ответил, посмотрел вместо этого на школьную форму. Нет, так она и за три дня не высохнет. Разве что взять фен, он у матери в спальне, в шкафу лежит…

Леха пошел в спальню. Трушкин говорил, следуя по пятам:

— Сам посуди. Ты у нас без году неделя. Твоего папашу — так вообще никто не видел. До тебя от Кренделя все шарахались, как от зачумленного, а ты на него бросаешься так, что даже зубами готов грызть… — Леха при этих словах усмехнулся. — И еще ты базаришь про разные «Узи» и… и… как их…

— «Ремингтоны», — мрачно црдрказал Корольков. — Есть такая фирма. Между прочим, в твоем справочнике вычитал.

Трущкин задержал на секунду дыхание, наблюдая, как Леха взял в руки мамин фен — так настоящий стрелок берет пистолет. Фен и в самом деле напоминал какую-то крутую пушку.

— А время сейчас какое? — заговорил Славка вновь. — Страшное сейчас время! Троллейбусы, вон, на улицах подрываются. Крендель с дружками насмотрелся на Рэмбо, прямо отупел от этих фильмов, а тут ты говоришь, что у тебя отец…

Леха наставил фен на Славку — не специально, а просто так получилось.

— Говоришь, что отец… — растерянно повторил Трушкин и замолчал.

— Слушай, Славка, — насмешливо произнес Корольков. — Ерунда все это! Только не говори мне, что и ты поверил, будто у меня отец — крутой?

— Ты сказал — не крутой, — Трушкин покрутил головой. — Ты сказал иначе…

— Ну, что я сказал? — с улыбкой поинтересовался Леха, опуская фен.

Трушкин моментально вздохнул с облегчением.

— А кто тебя знает, Корольков, — глухо заговорил он. — А может, это и правда? Может, твой папаша — профи? Может, он где-то в Чечне сейчас, а раньше, к примеру, в Афгане парился?

Тут уж Леха не выдержал. Осел от хохота на родительскую кровать, даже ногами задрыгал. А все потому, что вспомнил, в каком виде его отец любил расхаживать по квартире — в трусах по колено и вылинявшей футболке.

— Все возможно, — Славка упрямо гнул свое. — Может, он Дудаева угрохал, папаша твой. Ты, вон, и сам недавно про Чечню и Таджикистан трепал?

Леха отсмеялся.

— Ну все, Славка, хватит.

Он вернулся в ванную, включил фен в розетку, которая была между туалетом и ванной, и щелкнул рычажком. Из фена вырвалась струя горячего воздуха. Леха принялся водить этой струей по школьной форме.

Худо-бедно, да подсохнет. Потом — утюгом, а затем останется зашить штаны по шву, это плевое дело…

— Славка, ты-то хоть скажи мне честно, — спросил Леха, перекрикивая шум фена, — ты сам не веришь во всю эту ерунду? Ну, что мой отец — киллер?

— Я — нет, — твердо ответил Славка. — Если честно. Но если все это на дурака Кренделя действует, как на кота — пять капель валерьянки, то… — Он внезапно тряхнул сжатым кулаком. — Нет, Леха, завтра ты в школу пойдешь, обязательно пойдешь! Мы с тобой — знаешь что? Мы с тобой прямо с завтрашнего дня эту историю, про папашу твоего — раскручивать будем! Понял? И, не дрейфь, раскрутим! — Славка вмазал кулаком по ладони.

Глаза Трушкина горели мечтательным огнем, и Леха вдруг почувствовал: ему вновь захотелось — ужасно, просто до коликов в животе, — захотелось отомстить всей компании, и особенно Кренделю.

Ну и что, если из Лехи сегодня едва не сделали отбивную? За одного битого двух небитых дают.

— Знаешь, Славка, если умеешь держать язык за зубами, я тебе сообщу кое-что! — весело прокричал Корольков. — По секрету от Кренделя!

Трушкин наклонил голову и посмотрел на собеседника из-под очков:

— Ну?

— Мой отец — очкарик, как и ты, — хмыкнул Леха. — И такой же умный…

— Очкарик… — смущенно повторил Трушкин. — Очкарики, они все такие.

 

На Лехином столе высился небоскреб видеокассет. Приютившаяся рядом небольшая стопка учебников и тетрадей выглядела жалкой и абсолютно неуместной.

От одних названий фильмов бросало в дрожь: «Пистолет в руке», «Киллер-сити», «Нанятый монстр», «Черная акула»… Невинный «Крепкий орешек-2», лежащий в самом низу «небоскреба», был давно просмотрен и забыт.

Лежал на столе и оружейный справочник Славкиного брата — с закладкой на той страницу, где было написано про идеальный автомат «Узи».

Леха Корольков начал новую жизнь.

В соответствии с тщательно разработанным планом он с головой погрузился в мир киллеров и тех, кто на них охотился.

Теперь каждый день после школы Леха включал видак, смотрел фильм из «небоскреба», делал уроки, затем смотрел второй фильм… Лишь ближе к вечеру у него появлялось свободное время.

В разработке плана самое деятельное участие принял Славка Трушкин. Он же был основным поставщиком видеокассет (хотя кое-что Леха брал напрокат в киоске возле «Кальция»).

— Было бы неплохо, если бы ты по вечерам посещал тренировки, — как-то заявил Трушкин. — Что ты скажешь, например, о кик-боксинге?

Все попытки занять его кик-боксингом Леха отмел начисто.

Он уже был занят.

По вечерам он отправлялся гулять с Анжелой Жмойдяк и ее бультерьером Джимми.

— Девчонки всегда только мешают, — огорчался Трушкин. — Тебе нужно быть крутым.

Но Корольков его совсем не слушал.

Разговоры с Анжелкой касались исключительно собак. Бультерьеры, далматины, доберманы, доги. Для этого Лехе пришлось тайком купить и проштудировать энциклопедию «Ваши домашние любимцы».

А что Крендель? Он теперь при каждой встрече орал:

— Да это же мой самый лучший друг Леха Корольков! Посторонись! Леха идет!

Пока все шло прекрасно.

 

Глава X

ТРИ ЗАПОВЕДИ СЫНА КИЛЛЕРА

Высоты своего положения Леха достиг довольно стремительно. Первая ступенька была им преодолена на следующий после драки в туалете день.

Утром Леха обнаружил, что превратился в сплошной нерв. Дома находиться в таком состоянии он не мог и потому пошел в школу гораздо раньше обычного, где-то в семь с минутами.

В такую рань, думал Леха, все еще дрыхнут.

Выстрелив дверью подъезда, он остолбенел.

Ничего себе.

На скамейке у его подъезда сидел заспанный Крендель. Собственной персоной.

Первым желанием было развернуться и убежать, но Леха вспомнил, что он теперь сын киллера, и остался на месте.

…Интересно, как себя ведут сыновья киллеров? Ну, поведение то, самих папаш можно представить себе по фильмам. Киллеры стреляют — раз, неторопливо после этого удаляются — два, пачками разбрасывают на своем пути полисменов — три.

А их сыновья?

При Лехином появлении Крендель вскочил и захлопал глазами. Ага, подумал Корольков, Мишка-то его вроде как испугался. Отсюда вытекало первое: сын киллера ни при каких обстоятельствах не должен давать стрекача.

— Э-э-э… — протянул Крендель. — А я давно твоего… Тьфу ты, тебя жду.

— Меня-а?

Второе: сын киллера должен быть сдержанней.

Леха мысленно одернул себя. Собрав расползавшиеся букашками сомнения в туг"т 1 комок воли, он процедил, почти не разжимая губ:

— Не о чем говорить. Спешу.

И хоть спешить было некуда, Корольков прошел мимо Кренделя широким шагом. Крендель двинулся вслед за Лехой.

— Слушай, я же видел твоего папашу, когда вы переезжали, — услышал Леха через несколько шагов. — Что, киллеры так и выглядя??

Вот что, оказывается, Мишку заботит, вот что ему спать не дает!.. Не для того ли, чтобы подкараулить Лехиного отца, Крендель в такую рань на скамейке торчал?

Леха поморщился:

— Это не отец был, это… — Стоило ли называть дядю Семена? — Это был, скажем так, один из его друзей, — нашелся Леха. — Кстати! Держи язык за зубами, друзья моего отца в рекламе не нуждаются.

— А не боишься, что я заявлю куда надо? — резко спросил Крендель. — Сейчас столько телефонов развелось — борьба с терроризмом… А?

Ну и дела, события-то в два счета могут принять крутой оборот!

Третье, и основное, правило: сын киллера ничего не боится.

— Звонить хочешь? Давай, звони, сделай милость… если жить надоело, — сказал Леха. — Моему отцу все эти телефоны до лампочки, он настоящий профи, — а вот тебе я тогда не позавидую.

Вот заврался, подумалось, и как теперь только выпутываться. Он украдкой глянул на Кренделя и хмыкнул.

А что, ничего. Кажется, подействовало. Крендель уши-то развесил… Ну, если это так, нужно воспользоваться ситуацией.

— Отец мой, конечно, не всегда был крутым, — сказал Леха, словно раздумывая вслух. — Так обстоятельства сложились… — Корольков помолчал и продолжил медленно, со значением: — Он тогда мою маму спасал, ее чуть не убили… Так они и познакомились.

— Что-о? — протянул Мишка. — Расскажи.

И Леха начал.

Лехин отец, оказывается, в молодости занимался пистолетной стрельбой и боксом. А мать, оказывается, была гимнасткой, мастером спорта.

(На самом деле, Лехины родители учились в одном институте, где и познакомились; мама выступала в сборной курса по волейболу, а папа посещал шахматную секцию…)

— Это случилось в Адлере, — небрежно продолжал Леха. — Знаешь Адлер?

Мишка кивнул, сосредоточенно сопя носом.

Они прошли мимо трансформаторной подстанции.

— Там, в Адлере, мои старики были на сборах, перед самой Московской олимпиадой, — все больше завирался Леха. — А мамин тренер офигенно продулся в карты, в преферанс, одному мужику, из крутых… Не знаю, сколько продул — но много. До фига! А мама у тренера была основная подопечная. Мужик решил, значит, этого тренера прищемить, чтоб долг отдал! — Леха скосил глаза на Кренделя.

Тот впитывал Лехино вранье, как губка— воду.

— Тренер — ни в какую, — продолжал Леха. — Ты, говорит, мухлевал, так что — перебьешься. А крутой мужик молчаливый оказался, не стал спорить, а просто… похитил маму.

— Как похитил? — спросил Крендель.

— Как, как… — передразнил Леха. — Подъехала черная «волга» (тогда вся мафия на черных «волгах» разъезжала) — и с приветом! А потом — на яхту, у мужика своя яхта была… Тренер, дурак, в милицию пошел, но им-то, ментам, что — у них все повязано, коррупция. А папа стал за быком — ну, за охранником, — этого крутого следить… И выследил. На яхте!

Леха перевел дух. Они стояли перед школой.

— Ну что, все — или дальше? — мрачно поинтересовался Корольков. — Может, хватит на сегодня?

И в самом деле, может, хватит? Если он целиком расскажет эту историю сейчас, что будет завтра? Его опять начнут бить?

— Рассказывай, — мотнул головой Крендель. — Давай, рассказывай, Мо… — Мишка поперхнулся.

Леха сделал вид, что не заметил.

В школе только что сделали влажную уборку, и пол в вестибюле блестел, словно стеклянный.

— Отец, как яхту выследил, стал мозговать, ведь нужно было пробраться незаметно…

— А где яхта стояла?

Леха задумался. В самом деле, где стояла яхта?

— Да метрах в ста от берега, со спущенными парусами. И знаешь, что папаня сделал? Стырил у одного отдыхающего надувной матрас и доплыл на нем. — Леха растянул губы, но быстро спрятал улыбку. — То есть на матрасе.

Ну и ерунда.

Пока Корольков вешал спутнику лапшу на уши, добрались до класса. Там сидела и позевывала только Светка Трубецкая. Светка была знаменита тем, что всегда приходила в школу самая первая. Светка раньше всех мчалась в школу, заходила в пустой класс, если тот не был закрыт, и повторяла заданное на дом вплоть до звонка. Если кабинет оказывался закрытым, она садилась на батарею в коридоре и учила уроки до появления подруг.

Потому она и была отличницей.

Когда Светка увидела Королькова и Кренделя в одной компании, у нее глаза на лоб полезли. Будет что обсудить с Анжел кой, решила Трубецкая и демонстративно уставилась в учебник физики. Но уши ее работали, как два локатора.

— Пойдем, Леха, расскажешь до конца, — сказал Крендель, бросив сумку на парту.

Светка испытала новый шок… А Леха, в душе посмеиваясь над ошарашенной Трубецкой, вышел вслед за Кренделем из класса.

В коридоре он продолжил свои басни.

На яхте была мама и два охранника. Когда появился Лехин отец, возникла кутерьма, драка… Отец дал одному в челюсть. Второй на него пистолет наставил и выстрелил, но мимо. А отец выхватил пистолет у первого охранника, которому в челюсть дал, и выстрелил в ответ.

— Понимаешь? — остановился в этом месте Корольков. — Необходимая самооборона!

— Убил?

— Наповал, — решительно подтвердил Леха и перевел дух.

Дикая получилась история, ничего не скажешь. А Мишка слушал так, словно ему Чейза вслух читали.

— А потом?

— Отец и мама смылись на том же матрасе. Но крутой мужик отца выследил и… И, знаешь, что сказал? Ты на меня работать будешь, сказал, и тогда с этим убийством все шито-крыто будет. Никаких ментов, никаких следствий. Мне, мол, это — раз плюнуть! И, сказал, твою подругу, значит, мою маму, оставлю в покое, и даже тренеру долг прощу. Во как сказал! — Леха победно посмотрел на Кренделя, очень довольный тем, что доврал историю до конца. — ТЫ, сказал мужик отцу, БУДЕШЬ ВМЕСТО ЕГО ДОЛГА.

Леха сделал еще одну паузу и закончил на пониженных оборотах:

— Вот так оно все и началось… И стал отец на этого мужика работать.

Крендель задумался. Когда Леха замолк — встрепенулся и полез в карман.

— Да-а-а, круто… Пошли, Корольков, покурим.

— А ты что куришь? — неприязненно просил Леха и вспомнил пачку с черепом. — «Блэк дэт»?

— Ну, — ответил Крендель. — А ты?

— Я ничего не курю, — отрезал Леха. — Как и мой папаня. Потому что это на меткость влияет.

Отлично, клиент готов, ликовал Корольков, теперь важно было не переиграть, а особенно не лезть к Кренделю в друзья.

Мишка растерянно посмотрел на сигареты и сунул их в карман.

— А твоя мать? Выступала на этой, как ее, олимпиаде?

— После всего, что произошло?.. — Леха отрицательно крутанул головой. — Они с отцом поженились.

— А кого твой отец… убирал?

— А, — Леха махнул рукой. — Среди мафии свои разборки. Клиентами отца были те, по кому и так вышка плакала.

Дело шло к началу урока, народ постепенно прибывал. У каждого, кто замечал мирно сидящих на подоконнике и даже о чем-то беседующих Кренделя и Леху, реакция была примерно такая: круглые глаза и легкий паралич.

Дальше начинались варианты. Например, Трушкин, после того как совладал с собой и скрылся за дверью класса, вновь выглянул через секунду, уже в очках, и ободряюще подмигнул Лехе. Удивление Анжел-ки Жмойдяк железным усилием воли было сведено до минимума — рыжеволосая лишь выше задрала нос и проплыла мимо Лехи и Кренделя. Ничего-ничего, думал Леха, сейчас Анжелка сядет к своей подруге Трубецкой, и начнется…

Почти вслед за Жмойдяк по коридору походкой кузнечика провихлял Блэкмор — Дроздовский. Этот, пожалуй, удивился больше всех. С глазами, похожими на два восклицательных знака, он направился к подоконнику.

— Мишка, блин, — взволнованным голосом произнес Блэкмор. — Ты чего с этим маменькиным…

— Цыц, — прервал его Крендель. — Тут Леха о таких делах расска…

Так, молниеносно подумал Леха, так. Сейчас или никогда.

— Тихо, Крендель, — перебил Кренделя Леха. — Ни слова дальше!

Мишка послушно заткнулся. А Корольков спрыгнул с подоконника и выпрямился Во весь свой рост перед Дроздовским. Для того, чтобы заглянуть Блэкмору в глаза, Лехе пришлось слегка задрать голову.

И все же взгляд Королькова был суров. Этот взгляд был таким, словно Леха смотрел на Блэкмора сверху вниз, как на букашку…

Тут Блэкмор услышал фразу, которая потрясла его до глубины души.

— Крендель, — мягко произнес Леха, не отводя взгляда от Дроздовского. — Слушай, Крендель, отошли-ка ты этого придурка. У меня к тебе еще пара слов.

Дроздовский почувствовал, как земля уходит из-под его ног.

А Мишка, к огромному изумлению Дроздовского, остался сидеть на подоконнике, и более того, он усмехнулся. А потом сказал:

— Вали, Блэкмор. Вали отсюда. Догнал? Нам с Лехой есть о чем побазарить.

Долго еще стояли в ушах Дроздовского голоса маменькиного сынка и сумасшедшего Кренделя (в том, что у Мйшки поехала крыша, Блэкмор не сомневался нисколько). Уже начался урок, уже давно Мишка сидел рядом и даже что-то ему, Дроздовскому, гнал насчет дуры-физички — но он не очень-то слушал. И даже, против обыкновения, мало хихикал.

…Когда Блэкмор зашел в класс, Леха сказал:

— Один момент. О том, что слышал, — никому.

— Мм, хорошо, — кивнул Крендель.

— И своему крутому папаше, — с нажимом произнёс Леха, — ни слова. — Корольков снисходительно усмехнулся. — За него боюсь, за папашу твоего, понял? И за тебя, потому как я, дурак, тебе ТАКОГО понарассказывал…

— Понял, — решительно кивнул Мишка. — Могила…

— Хоть твой папаша и бандюг пасет, он против моего — никто, — вконец обнаглел Леха. — Никто, понял?

— Хорошо, хорошо… — засуетился Мишка. На его лбу пролегла морщина, которой Леха раньше никогда не замечал. — Заметано. Я тебе обещал, Корольков, я буду молчать. Дурак ты, что сразу не сказал, из какой ты семьи, я бы к тебе тогда не лез.

Леха с трудом сдержал ликование. Полный успех.

Но чтобы этот успех закрепить, нужно было всего чуть-чуть…

— Как ты сказал? — прищурил глаза Корольков. — Кто из нас дурак? Я или ты?

В тот день все учителя, которые вели уроки в 8-м «Б», пребывали в полной растерянности. Они видели сплошь задумчивые лица и затуманенные глаза; весь класс, казалось, витал в облаках. Что это было? Эпидемия? Массовый психоз? Во всяком случае, что-то очень и очень серьезное, потому что даже на самые простые вопросы невпопад отвечают не только такие безнадежные субъекты, как Крендель и Дроздовский, но светлые головы — Жмойдяк и Трубецкая…

Крендель спелся с новичком. Леха Корольков перестал быть заклятым врагом главаря местных хулиганов.

Этого учителя не знали, но именно эта новость не давала покоя всему 8-му «Б».

Трушкин косился на невозмутимый профиль соседа и страшно обижался на Лехино гробовое молчание. Потом не выдержал, толкнул локтем:

— Ну, чего там?

— Ти-и-ихо, — прошипел в ответ Корольков. — Отстань, потом расскажу.

Ах, вот как? Трушкин надул губы и весь ушел в себя.

Леха до самого конца уроков думал о том, какую еще лапшу ему предстоит вешать на уши Кренделю.

Крендель, страшно гордый, размышлял о том, что настоящая тайна может быть доверена только настоящему мужчине — например, ему. Ведь не доверился же Леха, например, Блэкмору? А если Корольков подрастет и тоже станет киллером? От такой перспективы и обалдеть можно. Иметь киллера в числе верных дружков…

Дроздовский к концу четвертого урока твердо решил собрать всю тусовку и поставить перед Кренделем пару серьезных вопросов. Пусть Мишка при всех попробует объяснить, с какой стати он наезжает на старых, проверенных друзей и заводит себе новых — среди недавних врагов. Пусть растолкует, как это он, Крендель, вместе с маменькиным сынком обзывает старых корешей «придурками»…

Анжела Жмойдяк украдкой поглядывала на Леху Королькова и думала, что она, оказывается, этого человека совсем не знает.

А Светка Трубецкая ломала голову над тем, кому еще рассказать о неожиданной дружбе двух недавних врагов, но ничего не могла придумать, потому что все и так уже знали.

Крендель оказался настоящим занудой. Об этом Леха раньше и не подозревал.

Мишка возник рядом с Корольковым после первого же урока.

— Слышь… Слышь, Леха… А не скажешь, как того крутого, первого, звали?

— Кого, крутого?

— Того, самого первого, на которого твой папаша в Адлере согла…

— А зачем тебе?

— А может, знаю? — прошептал Крендель и воровато оглянулся. — Я многих знаю, у меня ж отец… Ну, ты ж понимаешь…

Корольков на секунду задумался.

— Ленька его звали, Ленька Австрийчик. — Фамилия была придумана по аналогии с Япончиком. — У него, Австрийчика, счет валютный офигенный был в Вене, в Австрии, потому так и окрестили.

Услышанное Мишка переваривал на протяжении второго и третьего уроков, а потом снова подошел к Лехе и спросил:

— А где он сейчас?

— Да кто?

— Австрийчик!

— За границей давно-, — уверенно ответил Леха. — Отец с ним начинал — а сейчас у Отца другие заказчики. — Корольков вздохнул и добавил (для того, чтобы этот придуманный отец казался не таким уж чудовищем): — Мой папуля предпочитает брать заказы у тех… кто вроде Робин Гуда.

Крендель исчез; Леха вновь увидел его после четвертого последнего в этот день, урока.

— Домой идешь?

— Ну да а куда же еще?

— Пошли.

Леха оглянулся. Странно, но Трушкина уже не было. Славка умчался домой, как реактивный самолет…

Пришлось выйти из школы вместе с Кренделем — сенсация дня продолжалась.

С высоты школьного крыльца Леха увидел Славкину спину, маячившую далеко впереди.

Не стал ждать…

— Леха, а —Леха, — отвлёк Крендель. — А кто такой Робин…

— Гуд?

— Гуд.

Дура-а-ак, почитай хотя бы «Айвенго»…

— Мафиози один, американский, — на полном серьезе ответил Корольков. — В тридцатые годы жил, во время сухого закона. Страшно справедливый был. Нападал только на плохих.

— Хм, — произнес Крендель. — А разве такие, справедливые, бывают?

— Полно, — авторитетно заявил Леха. Они как раз проходили мимо трансформаторной подстанции.

Следующие несколько минут поразительно напомнили Королькову первое сентября, когда он возвращался из школы вместе со Славкой Трушкиным: вновь из-за подстанции появилась этакая развеселая компания голливудских киноактеров, вновь на рожах Черепа, Спида, Блэкмора и Цыпы сверкали радостные, но одновременно и жутковатые улыбки…

Только Лехиным спутником на сей раз был не Славка Трушкин, а Мишка Крендель.

Леха обернулся и с подозрением посмотрел на Кренделя. Что, если Мишка сегодня его разыграл, и все крендельское легковерие и даже занудство было не иначе, как спектакль? Леха так и слышал веселое хихиканье, например, Блэкмора: «Все, сливай воду, Моченый, приехали. Как мы с Кренделем тебя, а?»

«Киногерои» медленно приближались. Дроздовский вышел на первый план и обратился… не к Лехе, а к Кренделю:

— Пошли. Важный базар есть.

— Что? — Мишка был удивлен.

А уж какое изумление пронзило Леху — что-то вроде электрического разряда. Корольков едва не завопил: «Эй, послушайте! А как же я?» Но он вовремя опомнился (как-никак, он теперь не маменькин сынок, а киллерский) и лишь окликнул Кренделя:

— Мишка! Слышь, Мишка! Тот бегом вернулся:

— Что?

— Предупреждаю, — Леха сузил глаза и зловеще прошептал: — Об Адлере — хоть одно слово… Хоть кому. Хоть Блэкмору, хоть Черепу… ты труп, и тот, кто узнает, — тоже труп!

— Могила, — также прошептал потрясенный Крендель и на слегка подкашивающихся ногах отправился выяснять отношения со своей тусовкой.

Четверо дружков (среди них — Мишка Крендель) привалились спинами к кирпичной стене трансформаторной подстанции.

Они сидели на асфальтовой отмостке и курили: Мишка — свой «Блэк дэт», Череп, Спид и Цыпа — скрученные в трубки листья мать-и-мачехи.

Царило молчание.

Хмурый Блэкмор сидел в траве напротив четверки и в упор смотрел на Мишку.

— Так что, Крендель? Ты что-то молчишь долго.

— А какое твое собачье дело, Блэкмор? — спокойно поинтересовался Мишка.

Крендель с трудом сдерживался, чтобы не вмазать Дроздовскому. Ишь ты, допрос ему устроил, придурок.

— Тут дело не во мне, — чуть испуганно произнес Блэкмор. — А в тебе. Я-то сразу не поверил, что у него папаша киллер.

— Не поверил? — взвился Мишка. — Хорошо! Пошли к Королькову, блин! Пошли!

Мишка был зол. Знали бы они… Но он ничего не сказал им ни об Адлере, ни о Леньке Австрийчике, ни о Робин Гуде. Но у всего есть пределы, и если эти придурки ему, Кренделю, не верят, то пусть катятся к Королькову, а тот пусть им что хочет, то и доказывает.

Это раньше, когда Корольковы жили в хрущевке, могли с полным правом назвать свою квартиру тихой. В старом доме и стены были толстыми, кирпичными, и обитал там по соседству смирный народец, сплошь одни пенсионеры.

В новой же квартире постоянно присутствовала чужая жизнь, правда, в несколько приглушенном виде. То соседи снизу ругались и посуду били, то этажом выше кто-то в три часа ночи вопил в унисон с магнитофоном: «Казино, казино, казино…» Известное дело: дом — современный, панельный, звукоизоляции почти никакой.

Леха сидел на кухне, обедал. За стеной была лестница, откуда Корольковы постоянно слышали топот, скрип лифта, хлопанье дверей…

Давно привык Леха к такому фейерверку звуков и не сразу заметил, что на лестнице кто-то закричал.

Крик повторился — ложка выпала из Ле-хиной руки. Это был Славкин голос.

Трушкин — кричит?

Леха выбежал в предбанник, оттуда — на лестничную клетку.

— Пусти, гад! — вопил Трушкин. — Не знаю! Пусти-и!

Ответом было хорошо знакомое ржание.

Тусовка Кренделя!

Леха нажал на собачку в замке, чтобы дверь не захлопнулась, и бросился вверх по лестнице. Что там происходит?

— Ты что гонишь? — донесся голос Кренделя. — Как это ты не знаешь, где Моченый живет?

Одолев два пролета в пять прыжков, Леха увидел тусовку Кренделя и Славку. До них оставался еще один пролет.

Трушкина охапкой сжимал Череп, пытаясь подтащить его к мусоропроводу. Отломанная крышка мусоропроводного люка валялась на полу.

— А ты опусти его в люк, Череп, — весело предложил Крендель.

— Стойте! — не помня себя заорал Корольков. — Там же восемь этажей!

Крендельская компания обернулась. Под ногами у Спида стояло синее пластмассовое ведро — наверное, Славкино, мусорное. Спид вдруг врезал ногой по ведру, и оно запрыгало по ступенькам вниз, к Лехе.

А Корольков в этот момент бросился наверх. Ведро попало ему под ногу, Леха споткнулся и упал обеими коленками на край ступеньки.

— Легок на помине, — прищурился Крендель.

Вокруг — на стенах, на заплеванном потолке и даже на лице Кренделя — для Лехи засверкали алмазы. Он съехал на пару ступеней вниз и, согнувшись пополам, упал прямо на лестницу.

— А ты Череп, не смотри, занимайся заморышем, — тихо посоветовал Мишка.

Здоровяк очнулся, послушно потащил Трушкина к крышке мусоропроводного люка.

— Мама! — жалобно воскликнул Славка.

— И-и-и, — кричал внизу Леха. — Га-ды-ы…

Крендель перевел дух и кивнул Черепу. Тот послушно отпустил Трушкина:

— Живи, дохлячок.

— П-п-при… Б-б-бли… — Славка отчаянно заикался.

— Ага, сам пришел, — прошептал Мишка, с удовольствием наблюдая, как Леха пытается подняться на ноги. О Трушкине он уже позабыл. — За…шибись.

Слов Кренделя никто не услышал, потому что из трубы мусоропровода в этот момент донесся шуршащий звук, что-то бумкнуло — парой этажей выше выбросили мусор.

Леха стоял на ногах. Едва — но стоял. Боль понемногу отпускала.

— Ну, блин… — начал Леха и осекся. Крендель смотрел на него с настоящей, как показалось Лехе, искренней улыбкой. Так улыбаются олимпийские чемпионы и продавцы в «Макдональдсе».

— Леха, привет! — сказал Крендель. — Вот, хорошо, что мы тебя встретили!

— Пятнадцать минут назад расстались, — угрюмо ответил Корольков, В голове решительно не укладывалось: то Крендель один, то — другой… Какой же он на самом деле?

— К тебе как раз хотели завернуть, — радостно рассказывал Крендель. Он кивнул в сторону Славки: — Только… этот вот помешал.

Трушкина передернуло. Вот же мразь, подумал Славка, хамелеон, это кто кому еще помешал, ведь он, Славка, пошел мусор выносить — а тут, откуда ни возьмись, эти гады…

— Хорошо, — спокойно ответил Леха, — пошли.

Славка распахнул на него изумленный взгляд.

Тусовка Кренделя стала спускаться вниз. Спид обернулся и, подцепив кроссовкой ведро, метнул в Славку:

— Держи, заморыш недобитый… Трушкин поймал мусорное ведро, как вратарь. Почему Леха улыбается этой мрази? Что у них общего?

— А ты куда? — рявкнул Блэкмор, заметив, что Славка шагнул было вслед. — А ну, вали отсюда, дохляк, двигай ногами, пока…

— Леха, — сказал Трушкин. Корольков обернулся.

— Леха, — повторил Трушкин упавшим голосом.

Корольков ему ничего не ответил, лишь сморщил нос. Славка сглотнул, развернулся и — побежал по ступенькам вверх.

Вслед понеслись свист и улюлюканье:

— Дохля-а-ак… Вали-и-и…

Долго еще в Славкиных ушах стояло это «вали-и-и…», долго Трушкин не мог забыть гримасу на Лехином лице. Неужели для того Корольков назвался сыном киллера, чтобы быть в этой банде на равных?

На своем этаже Леха круто развернулся. Пятеро металлистов стояли перед ним. Они напоминали хоровую группу, вдруг посреди песни забывшую слова.

— Ну? — осведомился Корольков деловито. — Что у вас ко мне?

Крендель нашелся первым:

— Кое-кому сдается, что ты заливаешь насчет отца.

У Королькова сердце ушло в пятки. Потемневшими, настороженными глазами посмотрел Леха на крендельских приятелей — и остался в недоумении, потому что те были вполне спокойны. Лишь время от времени пошмыгивали носами.

Вот только сам Крендель… Он смотрел на Леху, как Мюллер на Штирлица.

— Не понимаю, — произнес Леха. — Ведь я тебе все рассказал.

— А им? — Мишка кивнул на спутников. — Они не верят.

— Кто не верит?

— А вот Блэкмор, — сказал Мишка.

— А ты ему расскажи, — разозлился Корольков. — Только без фамилий.

А пошли они все, думал Леха, пускай знают. Мишка вроде как поверил, неужели другие не поверят?

— О чем это рассказать? — с подозрением переспросил Блэкмор и, поморщившись, как от зубной боли, перевел взгляд с Лехи на Кренделя. — А?

— Сейчас услышишь, — бросил Мишка. Посчитав разговор законченным, Леха толкнул дверь предбанника и закрыл ее за собой. Себе он мог признаться, что сделал это с огромным облегчением.

Ничего себе, ведь они только что так мучили Славку, подумал Корольков. Ну и монстры.

А с первого взгляда — обычные школьники.

Пройдя на кухню, он прислонился лбом к холодному стеклу. Стукнула дверь, тусовка Кренделя вышла из подъезда. Блэкмор, кажется, о чем-то спорил с Мишкой, потом они даже схватились за грудки, но быстро расцепились.

Блэкмор внезапно задрал голову — его взгляд пополз от окну к окну, словно лазерный луч.

Леха моментально отпрянул.

Вот же, что-то нервишки пошаливают, а что там гласит основная заповедь сына киллера? Не бойся?

Он сегодня же пойдет в «Кальций» и возьмет в прокате кучу боевиков. Пора набирать еще большую крутость!

А Славка — дурак, подумал Корольков. Метр с кепкой — и вдобавок полный идиот. Ему ли, Трушкину, строить из себя агента 007 на допросе? Спросили — ну и назвал бы номер Лехиной квартиры. Подумаешь! Вон как просто Леха всех отбрил, просто загляденье.

…Он натянул джинсы, чтобы отправиться за кассетами. Тут раздался телефонный звонок.

Звонил Крендель. (И откуда только номер узнал?)

— Я все рассказал им.

— Прекрасно, — сказал Леха. — Что дальше?

— Вот еще что, Корольков. Ты должен показать нам своего папашу.

— Я же тебе говорил, он не нуждается в рекламе…

— А нам плевать, — оборвал Мишка. — Братва желает, да и я… Эй, Моче… Эй, Корольков? Заснул?

Леха не заснул, он думал — и думал так, что кровь стучала в висках. Дружки Кренделя, оказывается, не такие уж и простачки? Требуют дальнейших доказательств? Вот, гады… Но ситуация знакомая, аппетит приходит во время еды.

— Хорошо, Крендель, — сказал Леха. — Только с условием. Тебе одному, без твоей этой братвы… Понятно?

Крендель был согласен.

— Сегодня у нас что, пятница? — Леха напряженно наморщил лоб. — Хорошо, покажу. На днях или раньше. Телефон есть? Давай номер. Позвоню, предупрежу.

Леха записал номер и положил трубку.

Ф-фух, вот еще забота привалила.

Ну, ничего, он покажет, он обязательно покажет, только пока не знает, как…

Просто удивительно, как Крендель до сих пор не видел отца Королькова, тогда бы плакали все Лехины рассказы…

 

Глава XI

КАК СДЕЛАТЬ ИЗ ОТЦА КРУТОГО

Настало время поговорить о Лехином отце.

Лехин отец был доцент. И этим все сказано. Научный работник.

Представьте научного работника в потертом костюме еще советского, доперестроечного покроя, в очках, с портфелем, лысоватого и очень вежливого.

И вы попадете в десятку! Лехин отец, которого звали Ростислав Петрович, был именно таким — за одним, правда, малым исключением.

Он ходил на работу не с портфелем, а с «дипломатом», полученным в подарок после выступления на научной конференции в Ташкенте шесть лет тому назад.

У Королькова-старшего были свои привычки. Например, каждое утро на кухне происходил один и тот же ритуал.

Позевывая, появлялся отец, давал Лехе подзатыльник и тут же спрашивал:

— Как дела, герой? — и нудно добавлял: — Смотри у меня, Алексей, учись. Поменьше троек хватай… Ты мне пятерки давай, пятерки! Выучишься — станешь человеком, как я.

Человеком, как он! Леха изо всех сил надеялся избежать такой участи. Отец был доцентом одного из технических вузов и последние пять лет по капле вымучивал из себя докторскую диссертацию.

Ради этого учиться? Учиться надо ради другого. Ради того, например, чтобы стать президентом банка. Тогда запросто можно будет купить себе роскошный компьютер…

Лехин отец давненько мечтал о собственном персональном компьютере и копил для этого деньги.

Но до приобретения собственного компьютера было еще далеко, и Ростислав Петрович день и ночь пропадал на работе, озадачивая там одну из институтских персоналок. Кроме диссертации, его мало что интересовало. Мама давала ему бутербродные «ссобой-ки», а Леха видел отца только утром, перед школой. На работу Корольков-старший отправлялся, когда занятия в школе уже начинались — вот почему Крендель его не встречал.

Леха набрал Славкин номер. Хотел посоветоваться.

— Алло?

— Славка, привет, слушай…

— Не могу, — оборвал Трушкин.

— Чего не можешь? — удивился Леха. — Слушать не можешь? Что с тобой?

— Корольков, ты теперь крутой, сражайся один.

Вот те раз, Трушкин-то обиделся!

— Славка, ты брось. Знаешь, что они мне сказали?

Молчание в трубке.

— Хотят, чтобы я им отца предъявил. Сопение в трубке. Уже лучше, это— явный признак жизни.

Тут Славка спокойно так произнес:

— Хотят — предъявляй, — и положил трубку.

Леха с досадой выругался. Ну и ладно, без тебя обойдемся, подумаешь. А ведь не задумывается, что уходит в кусты в самый ответственный момент! Ладно, Леха и сам не лыком шит, продержится. Появился у него в голове один план, вернее, замечательное продолжение плана, составленного при участии Трушкина.

Корольков решил, что сам доведет дело до конца!

Замысел держался на двух, казалось бы, никак не связанных между собой вещах.

Первое — сегодня была пятница. Второе — отец давно готовился к покупке компьютера.

…Наступил вечер.

В положенное время Леха широко зевнул, показывая матери, как сильно желает спать, и отправился в свою комнату. Там он действительно разделся и лег в постель — но тут же вскочил, схватил подушку и убрал ее из-под головы.

Так. Пожалуй, этого хватит. Леха лег на кулаки, зная, что теперь, без подушки, не заснет.

Это-то ему и было нужно.

Он лежал в темноте и представлял свою будущую беседу с отцом.

Послушает ли его отец? Леха вспомнил свой тринадцатый день рождения. Когда он вернулся домой с разбитыми губами, мать долго выпроваживала отца во двор. ИДИ, говорила она, И ОТВАДЬ ОТ СЫНА ЭТИХ БЕСПРИЗОРНИКОВ.

Отец не пошел, из^за чего у него с матерью вышла крупная ссора.

Или еще. Это уже было совсем недавно, а точнее, ровно неделю назад, в прошлую пятницу.

Леха зашел к отцу на работу. Было что-то около девяти вечера, и отец на кафедре находился один. Леха занял свободный компьютер и погрузился в игры. Они посидели до десяти, а затем отец свернул работу, и они с Лехой отправились домой.

Ехать пришлось из центра города — но никаких приключений, вплоть до самого подъезда, не произошло. Зато в подъезде…

Там не было света — кроме того, что падал из раскрытой кабины лифта.

В лифте что-то было. Вернее, кто-то. Леха заметил: из кабины торчат ноги. Тут же послышался озабоченный шепот отца: «Придется милицию вызывать». «Не стоит милицию», — быстро откликнулся Леха.

Корольковы, старший и младший, поднялись к лифту и остановились.

Наполовину в кабине, наполовину на лестничной клетке лежал, пьяный вдрызг, местная знаменитость — Андрюха с двенадцатого этажа. Отец осторожно ступил на пол кабины и потормошил пьяного за плечо: «Товарищ, а товарищ?» Андрюха вдруг, как в фильме ужасов, распахнул глаза, что-то проревел и махнул рукой.

Он сбил с отца очки.

Корольков ждал, что отец вспылит, но тот лишь подобрал разбитые стекла, горестно вздохнул и отступил на лестничную клетку: «Ладно, пойдем пешком, сынок». «Слушай, он же тебе вмазал, — ответил Леха. — Ты это так оставишь?» Королькову-младшему уже представлялось, как они с отцом выволакивают обнаглевшего Андрюху из кабины за ноги, приводят в чувство… Но отец посмотрел на сына испуганно (отлично запомнилось его вспотевшее серо-зеленое лицо, освещенное жуткими люминесцентными лучами) и воскликнул: «Сейчас же домой! Сию секунду!» Они поднялись пешком на седьмой этаж. Андрюха вслед ревел: «Мой лифт, пошли все в…»

Потом отец говорил, что испугался за Ле-ху. Но Леха-то прекрасно понимал, все было не так… Совсем не так.

Ждать пришлось долго.

Только Где-то в районе одиннадцати хлопнула входная дверь.

Наконец-то!

Отец пришел с работы.

Леха мгновенно вскочил с постели и оделся. Но сразу он не вышел, сначала подождал, пока отец отправится на кухню.

Под негромкий, осторожный звон маминых кастрюль Леха выбрался из комнаты. Вначале он завернул в туалет (конспирация!), затем в ванную (опять конспирация!), ну а потом — на кухню.

— …еще пять страниц, — произнес отец с полным ртом.

В эту секунду перед ним возник Корольков-младший.

— Привет, па, — сказал Леха.

— Не спишь, орел? — удивился отец.

— Алексей, почему? — присоединилась мама.

Леха посмотрел на мать суровым взглядом настоящего мужчины. Мол, причины есть, и немалые. И вообще, что за пережитки, я уже давно не ребенок.

— Отец, у меня к тебе серьезный разговор. — Леха присел на край табурета.

Корольков-старший чуть не подавился.

— Двойку получил! — ахнула мама. — До ночи молчал!

— Да какая двойка. — Леха покрутил головой. — Другое. Па, ты устал, расслабься. Давай вместе фильм посмотрим, классная вещь, уже неделю лежит, я все жду, когда вместе за ящик сядем…

Неужели такой классный фильмец, как продолжение «Крепкого орешка», не прошибет отца?

— Знаешь, Алексей, — папа серьезно глянул из-под очков, — в другой раз.

Леха приуныл.

Ну да, как это он мог забыть, отец же изо всех боевиков уважал лишь «Белое солнце пустыни», которое показывали раз в год — на день космонавтики.

Других фильмов для него не существовало.

— Па-а, — заныл Леха. У него не было путей к отступлению. На любой дороге в засаде притаился Крендель с тусовкой. — Посмотри ты на себя, па. Дошел… Телек не смотришь, ничто тебя не пробивает! День и ночь плесневеешь в институте, глаза ослепли, волосы повылазили. Хоть бы приоделся, а то все костюм и костюм…

— Алексей, о чем ты? — Отец входил во все большее смятение. Вилка выпала из его руки и подняла над тарелкой фонтанчик рисовой каши.

— Я столько тебя ждал, а ты… — Леха вскочил. — Так дальше нельзя1 Ты отстаешь от жизни, па, и это все очень и очень серьезно!

Мама с интересом посмотрела на сына.

— Я вот о чем подумал, — Леха вновь плюхнулся на табурет. — Тебе стоит, пожалуй… сделать некоторое вычитание из денег, которые ты откладываешь на персоналку…

— Что?!

— …и потратить их на что-то другое…

— Что-о?!

Лехе показалось, что в лицо подул ураганный ветер — но тут вмешалась мама:

— Послушай, Ростя, а ведь наш сын прав! Особенно насчет твоей одежды. Ростя, твой костюм… Боже, как он мне надоел! Я купила тебе его в позапрошлом году…

— В прошлом, — неуверенно произнес отец.

— В позапрошлом, Ростя! — отчеканила мама. — Знаешь, мы сделаем просто. — На ее лице неожиданно появилась улыбка. — В воскресенье… Нет, завтра, у Лехи же пятидневка… Завтра мы пойдем на рынок!

Леха чуть с табурета не свалился — он как раз это и хотел предложить.

— Но — компьютер… — начал отец. Но мама решительно его перебила:

— Повременит твой компьютер!

Отец засопел (совсем как Корольков-младший в детстве, когда его заставляли вымыть уши), поднялся с табурета и подошел к окну. Он долго стоял так, а Леха смотрел на отцовскую спину и думал: вот если бы сейчас во дворе оказался Крендель, то запросто бы получил желаемое.

— Аня, — глухо произнес отец. — Ты же знаешь… Я пишу диссертацию…

— А ты видел, как одеваются американцы? Доктора наук?

Отец резко обернулся.

— Как, например?

— Джинсы, кроссовки! Вот как!

— Кожанка, бермуды, шлепанцы, — поддакнул Леха, но внезапно округлил глаза и стал повторять, уже с железной твердостью: — Кожанка, кожанка, чтоб я так жил! Вот, что тебе нужно, па!

Он вскочил и забегал по кухне. Только бы получилось!

Отец следил за сыном, как за теннисным шариком.

— Вы все с ума посходили, — тихо сказал папа и оторвался от подоконника. Наткнувшись на Леху, он железными руками отодвинул его и вышел из кухни.

Лёха сел и тоскливо посмотрел на мать. Неужели все напрасно? Угораздило его назвать киллером отца! Лучше бы назвал маму — кажется, с ней было легче найти общий язык…

— Ладно, Алексей, не грусти, — сказала мама. — Ты просто замечательный малыш…

— Я не малыш! — возмутился Леха.

— Ладно, пусть не малыш, — согласилась мама. Наклонившись, она заглянула Лехе в глаза и заговорщицки подмигнула. — Отправляйся спать, & нашего папулю предоставь мне. Я его уломаю. К утру он согласится, даю честное слово! — И мама гордо одернула халатик.

Леха, не очень-то уверенный в словах матери, отправился спать.

 

Глава XII

ПРЕМЬЕРНЫЙ ПОКАЗ

Звучит бравурная музыка. Леха Корольков марширует по дороге из дома в школу. Сумки с книжками у него нет, зато на плече болтается израильский короткоствольный автомат «Узи». За Лехой бежит не кто-нибудь, а Крендель, и не как-нибудь, а вприпрыжку. У Мишки тоже автомат. «Леха, Леха, возьми с собой!» — орет Крендель. «Ладно, пошли», — кивает Корольков.

Дальше Леха и Крендель топают нога в ногу.

У школы стоит духовой оркестр, который играет марш гномов «Хей-хо, мы работаем легко» из диснеевской «Белоснежки». Оркестр целиком состоит из Лехиных одноклассников. Славка Трушкин горбится под тяжестью геликона, но браво дудит, вовсю держит щеки. Светка Трубецкая охватывает длинными пальцами кларнет, а перед ней на подставке для нот — учебник зоологии. Анжелка Жмойдяк — с саксофоном, к которому привязан Джимми.

При появлении Королькова и Кренделя музыка нестройно смолкает. Леха и Мишка переглядываются и вдруг синхронно снимают с плеч автоматы…

…Леха просыпается.

Сегодня они идут на толкучку одевать папу!

Леха подскочил. Вот елки-палки, он проспал, на часах уже полдесятого, а он думал поднять родителей часов этак в восемь. Чтоб выйти из дома, пока Крендель дрыхнет.

Но теперь Мишка мог заметить отца в окно, а этого допустить нельзя. Никак нельзя.

Что же делать?

Леха оделся по-армейски, за сорок секунд.

— Я готов! — объявил он матери. — Пошли!

— Но ты еще не завтракал, — строго сказала мама.

Пришлось потерять еще десять минут.

— Я готов! — вторично закричал Леха, влетая в гостиную. Родители смотрели по телевизору «Пока все дома». — Быстрее, быстрее… — Он схватил пульт и оборвал Тимура Кизякова на полуслове.

Родители послушно пошли в прихожую. На Королькова-старшего было жалко смотреть.

Леха обулся, но вдруг вспомнил одну важную вещь! Он побежал в свою комнату и осторожно отдернул занавеску.

Так и есть. Крендель сидел на кухне и жевал, Леха это отлично увидел. Более того, Мишка поминутно глядел в окно, что-то высматривая во дворе.

Занавеска вернулась на место. Леха оглянулся, тяжело дыша.

Все пропало!

Или… Стоп, ничего не пропало.

— Сейчас! — крикнул Леха. — Минутку! Я только позвоню!

Ураганом влетев в прихожую, Леха схватил телефонный аппарат (он был переносной, на длинном проводе) и удалился на кухню. Трясущимся пальцем он набрал номер Трушкина.

— Славка, слушай, — торопливо зашептал Леха, — выручай. Зверски важное дело…

Трушкин ответил сдержанно — еще дулся. «Вот дурак», — подумал Леха с досадой, но вслух, понятное дело, этого не сказал.

— Что ты хочешь?

— Позвони Кренделю, надо, — выпалил Леха.

— Обалдел? Какие у меня с ним дела? Я и телефона не знаю…

— Я дам тебе телефон, — сказал Леха. Положив трубку на кухонный стол, он побежал в свою комнату — там лежала бумажка с номером.

Родители только головы успевали поворачивать, наблюдая за Лехиными маневрами. В комнате Королькова настиг голос отца:

— Алексей, задерживаешь!

— Сейчас, сейчас, — засуетился Леха. Он отдернул занавеску и увидел, что Крендель все еще сидит на кухне и жует, поглядывая в окно.

Леха снова, как метеор, пронесся мимо родителей. Схватив трубку, он продиктовал номер.

— Позвони, если ты мне друг, и договорись, например, взять у него «Рэмбо»! Главное, чтобы он с тобой по телефону побазарил минут десять, понял?

— Хорошо…

Леха хлопнул трубкой по аппарату, сосчитал до десяти и набрал на свой страх и риск номер Кренделя. Занято. Набрал Славкин — занято.

Ну, теперь вперед…

Леха появился перед родителями сияющий. Его лоб был мокрым от пота.

— Ну, вы готовы?

Предки только головами покачали.

Чтобы попасть на автобусную остановку, требовалось пройти под крендельскими окнами. Леха не удержался, на секунду задрал голову — но разве рассмотришь что-нибудь на восьмом этаже!

С толкучки Леха возвращался в прекрасном настроении. Отец был скорее озадачен, неся под мышкой большой полиэтиленовый пакет.

В пакете была она.

Куртка.

Солидная коричневая поскрипывающая кожанка с вертикальными «молниями» на груди — там, где карманы. Не какая-то черная, стеганая, плебейская, как у Кренделя, а солидный прикид.

А еще Королькова-младшего радовало, что у него под мышкой тоже был пакет — такой же, только поменьше.

И у него, Лехи, появился солидный прикид.

Да если такую кожанку имеешь, тебя только за это будут уважать.

А отца теперь кому угодно можно показывать — и не только какой-то местной банде.

…Дома папа поднял восстание. Во-первых, он решительно отказался еще раз примерить обновку. Во-вторых, демонстративно натянул старые тренировочные штаны с оттянутыми коленями и заявил, что толкучка выжала из него все соки, а посему он теперь будет работать по-черному. Папа заперся в спальне, где у него был журнальный столик, приспособленный под письменный.

Отец действительно сидел там до вечера, сделав перерыв лишь на обед.

После обеда Леха сбегал в «Кальций» — взял напрокат боевик под названием «Киллер с крыльями за спиной». Фильм был гораздо круче «Крепкого орешка». Леха надеялся соблазнить им отца. Эх, если бы только они вместе посмотрели этот фильм! Потом, вечером, Леха обязательно бы вытянул папу на прогулку и завел бы разговор о фильме… А там, глядишь, и Крендель подвернулся бы, пару фраз бы уловил из этого разговора — и все, задача решена. Это было бы впечатляюще: отец-киллер с сыном, неспешно прогуливаются по двору и вполголоса рассуждают о дальности выстрела из полицейского гранатомета «Франчи» или о толщине и расположении металлических пластин в бронежилете «Визит-М»…

Леха несколько раз совал нос к отцу, да все напрасно. Корольков-старший разложил по всему столику бумаги из «дипломата», что-то писал, яростно подсчитывал на калькуляторе, рисовал схемы…

Леха чувствовал себя неуютно. Его план висел на волоске.

Интересно, что бы посоветовал в такой ситуации Трушкин?

Корольков маялся-маялся, а потом взял, да и поднялся к Славке.

— Привет, — сказал ему хмурый Трушкин. — Если хочешь, сам вали к своему Кренделю за «Рэмбо». Я договорился, но не попрусь. Я не камикадзе.

Леха выпустил воздух через нос.

— Ладно, Славка. На фиг упал мне этот «Рэмбо». Смотри, что я принес… — Корольков показал взятую напрокат кассету, которую захватил с собой. — Глянем вместе?

Славка нехотя согласился.

Во время фильма Леха все Славке и выложил. А после фильма получил от Трушкина четкие и ясные указания, как поступать дальше.

«Головастый, очкарик, — размышлял Корольков, возвращаясь домой. — Зря я о нем думал плохо».

Теперь Леха знал, что делать. Но прежде требовалась выдержка — и Корольков проявлял ее вплоть до вечера.

Часов в восемь мама, как всегда, начала подготовку к ужину — и тут Леха встрепенулся.

Отсчет пошел на минуты.

Он осторожно вышел в прихожую. Огляделся. Отец щелкал калькулятором в спальне, мама готовила на кухне: на сковородке что-то шипело, в кастрюльке что-то булькало, а сама мама напевала.

Можно было действовать.

Леха не стал зажигать свет в темной прихожей. Темнота была ему на руку… Он засунул глубоко в шкаф все старые отцовские куртки, а новую, кожаную, любовно разгладил и повесил на крючок возле двери — там обычно висели те несколько вещей, которые Корольковы надевали чаще всего.

Закрыв шкаф, Леха заглянул в гостиную. Часы показывали половину девятого.

Только бы все сработало, только бы успеть…

Улучив момент, когда мама вышла в предбанник за морковью, Леха шмыгнул на кухню и залез в хлебницу. Там лежали два полиэтиленовых пакета — один с батоном, другой с черным хлебом.

Чувствуя, как стучит сердце, Леха схватил оба пакета, прижал к груди и понесся с ними в свою комнату. Хлебницу он намеренно оставил открытой.

Ффых! Оказавшись в своей комнате, Корольков закрыл дверь, вытянул полупустой ящик стола и запихал туда оба пакета с хлебом.

Так, отлично…

Он задвинул ящик на место и вышел в гостиную. На часах — без двадцати пяти девять.

Отыскав телефон, Леха набрал номер Кренделя. «Только бы он оказался дома!»

Крендель оказался дома.

— Мишка, это Корольков, — объяснил Леха. — Выходи срочно.

— Что ты лепишь?

— Внизу все поймешь, — сердито ответил Леха и положил трубку.

Сердце стучало слишком сильно. Леха надел свою новую кожаную куртку и спустился во двор.

Все дело было в том, что «Кальций» работал до девяти.

Леха плохо играл в шахматы, но Трушкин, как оказалось, очень уважал эту игру — и потому легко расписал приятелю предстоящую многоходовую комбинацию. Леха начал проворачивать ее еще дома и вот теперь почти довел до заключительной стадии.

Славка назвал ее, эту последнюю стадию, мудреным словом «эндшпиль».

Леха спустился во двор, чтобы сделать Мишке «эндшпиль».

…Тьма быстро сгущалась. Целых фонарей оказалась лишь пара. «Это как раз мне на руку», — подумал Леха.

Крендель уже околачивался у Лехиного подъезда. Мишка был в своей косухе с заклепками — но Лехе хватило одного взгляда, чтобы понять, как выгодно отличается его новая кожанка от куртки Кренделя. На Лехе была — вещь, а на Мишке — так себе, самопал какой-то, да еще изрядно потертый.

— Чего звал?

— Пора! — заявил Леха. — Сейчас! У Мишки загорелись глаза.

— Папашу покажешь? —спросил он. Леха кивнул.

Тут Крендель изменился в лице — заметил на Лехе новую куртку — и не удержался, потянулся пальцем:

— Ух, ты…

— Руки! — Леха с силой ударил Кренделя по пальцу. — Пошли, быстро. Мало времени, надо успеть спрятаться.

Корольков развернулся и перебежал по асфальтовой отмостке к соседнему подъезду. Крендель последовал за ним.

У подъезда Леха остановился. Все было в порядке, позиция — прекрасная, оставалось лишь ждать.

Хлопнула дверь. Из Лехиного подъезда кто-то вышел.

— Это он? — сдавленно прошептал Мишка.

Возбужденное Лехино состояние передалось и ему, Кренделю. У Мишки внезапно задрожали руки, он потянулся за сигаретами.

— Офигел? — едва не завопил Леха. — Спрячь!

Неясная фигура у подъезда неожиданно покачнулась и плюхнулась на скамейку. Донеслось негромкое и такое знакомое бормотание. Зажегся огонек.

— Черт, — расстроился Леха. — Не он.

Это был вездесущий Андрюха с двенадцатого этажа, который почему-то именно в этот момент решил выйти покурить на свежий воздух.

Снова хлопнула дверь. На этот раз из подъезда вышел Лехин отец.

На нем была новая куртка.

Свершилось, подумал Леха. Ай да Труш-кин, ай да молодец, получилась его комбинация. Но и он, Леха, тоже не лыком шит. Придумать — одно, а довести до победного конца — совсем другое… К тому же Леха на свой счет относил еще одну немаловажную заслугу.

На толкучке он выбрал самую крутую куртку, с самыми широкими плечами — и это сейчас сработало, вид у отца был потрясный… От Королькова-старшего даже шарахнулся пьяный Андрюха.

Отец повернул налево и неожиданно припустил бегом. Он буквально пронесся мимо второго подъезда. Мишка и Леха проводили его долгими взглядами.

Ростислав Петрович по сторонам не смотрел. Он спешил в «ТЦ ООО „Кальций“, чтобы купить хлеба на ужин. В руке его был скомканный полиэтиленовый пакет.

У Лехи вдруг зачесалась спина — сразу во всех местах. Разве мог Леха предположить, что отец так и отправится в магазин — в старых тренировочных, перекрученных внизу штанах с вытянутыми коленями?

Когда фигура отца растворилась вдали, Леха и Мишка посмотрели друг на друга.

— Ну что, все? — резко спросил Корольков. — Доволен? Тогда я пошел.

— Погоди. — Крендель оглянулся по сторонам, потом вздохнул и вытащил сигарету. Закурил. — Куда это он поперся?

— Вечерняя пробежка у него, — сквозь зубы процедил Корольков. — Это сегодня он пораньше выбежал, потому что дома был, а так — по ночам бегает.

— По ночам? — изумился Крендель. — Для чего?

— Положено, — сухо ответил Леха. — Ежесуточный комплекс Ни-ши для обладателей черных поясов. Слыхал?

После такого заявления Мишка крепко задумался. Лехе пришло в голову, что пора уводить Кренделя с этого места — не хватало еще, чтобы он снова увидел отца, на этот раз — с хлебом.

— Ладно, Крендель, — сказал Леха. — Верить или не верить, дело твое. Отец у меня по полночи бегает. Пошли по домам.

Корольков уже почти дошел до своего подъезда, когда его догнал Мишка.

— А где у него ружье?

— У кого?

— У папаши твоего. Леха остановился.

— Не зови моего отца папашей, Крендель. Я… Он этого не любит.

— Хорошо, — спокойно согласился Мишка. — Так где у него ружье?

— Как где? В «дипломате». Он с «дипломатом» ходит. И не ружье это называется, рыбья твоя башка, а… — Леха растерялся. В голове крутилось только название американской винтовки «М-16», но оно явно не подходило. — Слушай, да не суй ты свой нос в эти дела, — нашелся Леха. — Меньше знаешь, дольше живешь.

Непременно нужно было зайти к Славке и пересмотреть его оружейный справочник! И как можно скорее.

— Он же в очках, — не отставал Крендель. — Как он может быть киллером?

— Ну, достал, — Леха покрутил головой. — Когда он на задании, он заменяет очки контактными линзами. Ты хоть знаешь, что такое контактные линзы?

Корольков остановился. Он уже и так миновал свой подъезд, дальше идти не имело смысла.

— Пока, — сказал Леха. — Можешь рассказать о том, что видел, своим пацанам. Мне до фонаря.

Мишка вяло кивнул.

— Не дрейфь, — вдруг сказал Леха. У него мелькнула забавная мысль. — Скоро еще одну штуку увидишь. Такую, что вообще умрешь!

Расхохотавшись, Корольков отправился домой.

Мишка остался один. Некоторое время он рассматривал пьяного Андрюху, который, похоже, заснул на скамейке. У Кренделя появилась мысль обшарить его карманы, но Мишка не стал этого делать. Было недостаточно поздно, во дворе шастали прохожие. Да и Андрюха мог очнуться и растереть Мишку по асфальту.

Крендель устремил взгляд на седьмой этаж, на окна корольковской квартиры, затем — еще дальше, в небо… На нос что-то капнуло.

Начинался дождь.

 

Глава XIII

ОПТИЧЕСКИЙ ПРИЦЕЛ КОРОЛЬКОВА-СТАРШЕГО

Прошло несколько дней. У папы на работе завелся опасный вирус — не человеческий, а компьютерный; вирус выбил из строя половину институтских персоналок, и Корольков-старший был вынужден изменить свой ежедневный распорядок.

Теперь он отправлялся на работу после обеда, а возвращался засветло. Крендель и вся его тусовка, конечно, не раз видели Лехиного отца, но близко предпочитали не подходить. Широкие плечи новой кожанки Королькова-старшего действовали устрашающе.

Леха тоже не снимал своей обновки. Приходилось объяснять, правда, что его и отцовская куртки вовсе не были куплены на днях, а просто до поры до времени лежали, ждали своего часа.

— Что мы, с папашей, дураки, сразу светиться на новом месте? — решительно заявлял Леха.

Ему верили.

Скоро во дворе поползли слухи. Мол, в конце лета переселилась в дом номер пятнадцать какая-то странная семья, которой раньше многое пришлось пережить. И ее, семью эту, лучше обходить стороной, потому как неизвестно, что на самом деле носит в своем «дипломате» Лехин папа.

Как-то Леха шел в «Кальций», а у пивного ларька стояли пьяные мужики, о чем-то шумно спорили. Когда Леха приблизился (конечно, он был в кожанке), мужики затихли и с любопытством стали его разглядывать.

Что такое?

Озадаченный Леха прошел мимо. Среди мужиков он заметил Андрюху.

На обратном пути мужики его задержали.

— А скажи, пацан, — обратился к Лехе небритый дядька с полупустой кружкой в руке и значком парашютиста на лацкане засаленного пиджака. — Скажи, сколько патронов в обойме шестиствольного «Магну-ма»? А? — Дядька наклонил к Лехе грязное ухо.

Корольков растерялся. Компания уставилась на него слезящимися глазами, тут и там стали появляться улыбки.

Леха ляпнул первое, что пришло на ум:

— Двенадцать. — И припустил бегом.

Всю обратную дорогу он ругал себя последними словами за незнание основ киллер-ского дела. Оставив дома покупки, Леха побежал к Трушкину.

Вот тогда-то и был проведен военный совет, после которого у Лехи на столе появился небоскреб видеокассет, а также оружейный справочник Славкиного брата.

После первого урока 8-й «Б» поднялся с мест и направился в другой кабинет. Леха шел в гордом одиночестве. Если кому-то и казалось, будто он намеренно увязался за Жмойдяк и Трубецкой, то в этом, конечно, была доля истины.

Отличницы шли перед Лехой сами по себе, а Корольков — сам по себе.

— Сейчас что, геометрия? — спросила Трубецкая, и Анжелка согласно кивнула. — Сделала? — снова спросила Светка, и собеседница снова кивнула.

На геометрию Леха шел со спокойным сердцем. Все у него было в порядке.

Математичка обещала сегодня собрать тетрадки и поставить за домашнее задание оценки в журнал, но Леха еще вчера аккуратно все списал у Славки. Вечером попросил тетрадь одновременно с каким-то новым фильмом — и готово.

Это пусть всякие Блэкморы места себе не находят, если такие тупые. А Леха с Труш-киным — умницы.

— Дай списать!

Кто это? Ах, как раз-таки Блэкмор.

— Свободен, — Леха махнул рукой. Правильно, пусть Дроздовский позлится, нечего ему думать, будто Леха забыл его прежние штучки.

— Леха, где моя тетрадь?

А это кто? Трушкин? Стоп, а что Славке надо?

— Слушай, забыл дома… — нахмурился Леха. Надо же! Свою взял, а твою забыл… Ерунда, после школы заскочишь, отдам.

Спустившись по лестнице, они прошли мимо учительской и оказались в двух шагах от кабинета математики.

— Леха, да ты что? — оторопел Трушкин. — Сбегай сейчас, большая перемена, успеешь!

— Слушай, достал! — Корольков остановился и, проводив взглядом отличниц (Трубецкая и Жмойдяк скрылись в классе), сжал кулаки. — Скажешь, дома забыл, и делов-то! Ты же сам знаешь, тебе поверят!

Ошарашенный Славка прошел мимо Лехи и тоже направился в класс. Тут же вместо Трушкина на пороге появилась Анжелка.

Ага!

Леха сразу приосанился, развернул плечи. Поймав Анжелкин взгляд, Корольков не стал отводить свой.

Жмойдяк направилась к Лехе.

— Корольков, что за свинство, сбегай ты за Славкиной тетрадью…

Леха не поверил ушам. Откуда она знает?

— Я все слышала, Корольков, — строго произнесла Анжелка. — Принеси тетрадь… Или я подумаю, что в тебе ошиблась.

Ошиблась!.. Да за такие слова можно было сбегать и на край света, причем запросто, и даже вернуться обратно до конца перемены.

— Ну раз ты так хочешь, — Леха улыбнулся. Но нет, нельзя было показать, будто она может из него веревки вить. — А я уже и сам хотел, — добавил Леха, — да только ты влезла.

Анжелка вспыхнула и отошла.

Ну вот, снова он сказал что-то не то! Беда с этими девчонками, то им не так, это не сяк…

Ничего, он принесет. Что, от него убудет, что ли?

Леха зашел в класс, бросил сумку на парту и рысью помчался домой.

Он, конечно, успел.

На геометрии Корольков смотрел не столько на доску, сколько на Анжелку. В конце концов, он решил написать ей записку. Простую, искреннюю, полную скрытой печали.

Леха полагал, что теперь имеет на это полное право. Кем он был раньше? Зеленым новичком — вот кем.

А теперь?

Ого, то ли дело теперь!

И он, немного подумав, начал писать…

Записка гласила:

«УВИДЕВ ТЕБЯ, МЕНЯ ПОРАЗИЛА ТВОЯ ВНЕШНОСТЬ»

Наконец-то он может ей напрямую заявить о своей симпатии!

Леха перечитал и остался доволен. Особенно его порадовала запятая, которую он не забыл поставить.

Леха не подписался, полагая, что это и не надо. Все равно Анжелка поймет, кто автор этой записки. А как же иначе? Теперь все девчонки в школе говорят только о НЕМ.

Сложив записку пополам и еще раз пополам, Леха протянул ее через проход. Там, на третьей парте среднего ряда, чесал ручкой затылок Антон Пономаренко по кличке Помарин.

— Передай Жмойдяк! — сказал ему Леха.

Помарин взял записку, тараща на Ко-ролькова квадратные глаза.

Лехины слова прозвучали так громко, что вздрогнул весь класс — кроме, разве что, глуховатой математички и Блэкмора, который исходил у доски холодным потом. Весь класс наблюдал, как записка белой бабочкой порхала из рук в руки и припорхала к рыжеволосой Анжелке. Весь класс видел, как Анжелка покраснела, развернув бумажку, и бросила затем несколько красноречивых взглядов на Леху Королькова.

Класс все понял.

На перемене Трушкин наплевал на свои обиды и сделал мужественный поступок. Он прямо заявил Королькову, что тот дурак. Полный, круглый и так далее.

— Меня не интересует, что ты там написал, — сказал Славка, — но надо быть полным идиотом, чтобы теперь, когда у тебя дела идут отлично, передавать записки Жмойдяк. Это большой нарыв Кренделя.

Леха лишь хмыкнул. Его воображение в этот момент рисовало пальмы, синее море и рыжеволосую Анжелку с неизменным бультерьером.

— Да ладно тебе, Славка. Спекся давно Крендель.

— Дело твое, — Трушкин поджал губы. Напрасно Корольков не послушал соседа.

Как всегда, Трушкин был прав.

Нет, не спекся Крендель, вовсе не спекся. Когда Леха передал записку Анжелке, Крендель сурово нахмурился, и это означало, что тучи, которые давно уже собирались над Лехой, стали теперь стремительно, по-грозовому, темнеть.

Корольков не задумывался, почему в последнее время перестал звучать хэви-метал из крендельского окна — а задуматься стоило, потому что музыка заглохла не просто так.

Мишка готовился к реваншу. Он задумал вернуть себе былое положение в классе. Для этого он делал дома большой ремонт.

На отцовские деньги была нанята фирма, которая взялась за переоборудование Мишкиной комнаты. Если бы Корольков был наблюдательней, он бы непременно заметил, как время от времени к Мишкиному подъезду подкатывал черный микроавтобус «мицубиси». Из микроавтобуса выскакивали рабочие в синих комбинезонах, деловито что-то выгружали и тут же уносили в подъезд.

Сперва это была тяжелая металлическая дверь. Затем — специальные пластиковые, пористые плиты, шесть огромных пирамид. После этого микроавтобус привез какие-то особые оконные переплеты и двенадцать банок быстросохнущей финской краски…

Королькову даже в голову не пришло связать рабочих из черного микроавтобуса «мицубиси» с Мишкой Кренделем. А зря.

Все мысли Лехи Королькова были заняты Анжелкой. После случая с запиской он раздобыл ее номер телефона. Трушкин, хоть со скрипом, но все-таки дал.

— Самоубийца ты, Леха, — сказал Славка кисло. — Теперь засекай время. Дни твои сочтены.

Леха не стал засекать время. В тот вечер он позвонил Анжелке и заявил, что безумно любит собак, в особенности бультерьеров. Между строк это должно было означать, что Анжелка в нем не ошиблась.

И начались ежевечерние прогулки, которые тоже быстро стали темой для школьных разговоров.

За прогулками внимательно наблюдал из окна Крендель, в то время как рабочие заканчивали переоборудование его комнаты.

— Эй!

Леха оглянулся. Затем, передав Анжелке поводок Джимми, он вразвалочку подошел к Цыпе.

— «Эй» — это не про меня, догнал? — Голос Королькова был негромок, но достаточно грозен. — Тебе что, Крендель не объяснял, как ко мне обращаться?

Цыпа побледнел.

— Для корешей я Леха, а для тебя, заморыш…

— Так Крендель же тебя и зовет, — перебил, волнуясь, Цыпа. — Пошли быстрее.

— Что, прямо сейчас? — Леха сузил глаза и оглянулся. Анжелка вытаскивала из кармана и скармливала бультерьеру какие-то кусочки.

— Да, сейчас. Пошли!

Жан-Клод Ван-Дамм на месте Лехи просто послал бы настырного визитера к черту, причем одним ударом. Но Корольков, во-первых, не умел посылать одним ударом, а во-вторых, был не один, а с дамой.

Поэтому Леха поступил, как Шон Коннори в роли агента 007. Галантно извинившись, он оставил Анжелку наедине с Джимми, а сам отправился вслед за Цыпой.

Как оказалось, тусовка металлистов в полном составе расположилась на скамейке возле Лехиного подъезда. Крендель был мрачен; остальные, напротив, смотрели на Королькова с диким любопытством.

— Металл суров, — сказал Леха. — Что надо?

— Помнится, однажды вечером я слышал, что упаду, — произнес Крендель, вставая. — Так вот, я желаю упасть. Но если я не упаду, упадешь ты.

Очень интересно, пронеслось в голове Королькова. Это что же, бунт на корабле?

— Ах, это! — Леха сделал вид, будто вспомнил. — Ха, делов-то… Только предупреждаю, — став внезапно серьезным, он обвел компанию настороженным взглядом, — весь «дипломат» я вам не вынесу. Что удастся, то удастся…

Вся компания недоуменно переглянулась. Крендель словно язык проглотил.

— И еще, — добавил Леха, не давая тусовке опомниться. — Все вопросы ко мне после этого прекращаются. Уразумели?

— М-угу, — вырвалось у Черепа. Мишка посмотрел на здоровяка с досадой.

— А то кореша моего папашу и так уже достают, — подлил Леха масла в огонь. — Что это за базары, мол, пошли — на четвертой улице одного очень известного академика.

Оставив аборигенов под впечатлением последних слов, Леха скрылся в подъезде.

Ничего страшного, думал он. У него есть что им показать.

— Зря ты с ним так, Мишка, — сказал Блэкмор. — Тебе что, жить надоело?

Остальные поддержали Дроздовского общим гулом. Но Крендель имел свое мнение.

— Дурит он нас, офигенно дурит, — сказал Мишка, крутя головой. — Это я вам точно говорю.

— Сам же раньше верил, — Блэкмор с недоумением смотрел на Кренделя. — Мы — нет, а ты — верил…

— Да не верил я, — ухмыльнулся Мишка. — Просто…

— Просто Корольков со Жмойдяк теперь ходит, — послышался вдруг голос.

Крендель задохнулся. Кто это сказал, Цыпа?

— Ну, амеба сушеная, повтори, что вякнул?

— Шуток не понимаешь? — жалобно пискнул Цыпа, но увернуться не успел.

Мишка всадил ему обеими ладонями в грудь, и Цыпа моментально слетел со скамейки. В воздухе затрепыхались его кроссовки.

— Я те копыта повыверну… — шипел Крендель, вставая на скамейку коленом и хватаясь за Цыпину ногу.

— Мишка, хватит. — По рукаву с заклепками шлепнула толстая ладонь Черепа. — Корольков сказал, шум не поднимать.

— Корольков сказал? А кто он такой, Корольков?

Череп не успел ответить. Вернулся Леха. За это время он успел подняться на девятый этаж, сбежать на седьмой и спуститься обратно. На его плече висела школьная сумка. Он приоткрыл дверь подъезда, но не вышел, а лишь поманил компанию пальцем:

— Давайте сюда!

— Куда? — не понял Спид.

— Сюда, в подъезд. Дверь медленно закрылась.

Все это показалось настолько загадочным, что даже Крендель забыл о своей разборке с Цыпой.

Тусовка Кренделя гуськом проследовала в подъезд. Цыпа, который замыкал шествие, постарался притворить за собой дверь бесшумно, как и Леха.

— Ну? — спросил в подъезде Мишка. Корольков, не сводя с него взгляда, полез в школьную сумку.

— Можешь падать, — сказал он. — Только тихо у меня. Отец узнает — убьет.

Все затаили дыхание. Очень реально прозвучало это «убьет». Даже Крендель не пикнул.

Леха осторожно вытащил из сумки желтоватый латунный цилиндр.

— Вот.

Несколько секунд царило молчание. Затем раздались голоса.

— И ради этого ты нас звал? — спросил Крендель.

— Что это? — загорелся Череп.

— Подзорная труба? — маленький Цыпа оказался ближе всех к истине.

— Из-за этого отец меня убьет, — глухо повторил Леха. — Если узнает.

— Да ты что, Корольков? Что это такое?

— Оптический прицел, — произнес медленно Леха, но моментально спрятал штуковину, едва заинтригованные металлисты решили ее потрогать. — Предупреждаю! — строго сказал Леха. — Смотреть только у меня в руках!

Зрители согласно закивали.

— Винтовку вынести не смог, — продолжал Леха. — Но это… — Он сделал паузу. — У отца есть еще лазерник — в сейфе, запертый. А это — оптика. Оптику легче было взять.

Тонкий луч заходящего солнца проник сквозь щель над входной дверью и упал на Лехины шевелящиеся губы. Лицо Королькова осталось в тени. Губы растянулись в улыбку:

— Если бы вы только знали, парни, скольких эта штука помогла отправить на тот свет.

Компания Кренделя, как по команде, притихла.

«Оптика» в полутьме подъезда тускло отсвечивала желтизной. Леха решил, что пора заканчивать цирк, и спрятал «прицел» в сумку.

— Все, парни. Кино окончено. Нивелир Славкиного брата сработал на славу.

 

Глава XIV

КРЕНДЕЛЬ ДАВИТ МОЩЬЮ

Мишка Крендель всполошился. Мало того, что Корольков наступил ему на больную мозоль — появилась у Мишки еще одна проблема. Бессонница.

Кто-то во время бессонницы пишет стихи, кто-то смотрит фильмы по видаку, а у Мишки появилась привычка подниматься на крышу. Ему это было — раз плюнуть: мама уехала на несколько дней к сестре в Воронеж, а его подъезд как раз имел люк наверх.

И вот, покуривая на крыше в два часа ночи, Мишка и придумал, как вернуть потерянный авторитет. Это было довольно просто. Ведь ремонт у него уже закончен. Теперь нужно позвать одноколассников к себе домой, и все дела.

Всех звать даже и не обязательно. Какое дело, например, Кренделю до Помарина? Хватит тех, перед кем обязательно нужно… показать себя.

Ого, они будут впечатлены! Все будут просто раздавлены…

И Королькова обязательно Мишка позовет. Ему, выскочке Королькову, ох как полезно будет полюбоваться на крутую Мишкину мощь.

Бессонница у Кренделя моментально пропала, зато появилась дикая активность. В пятницу он начал действовать и достиг определенных результатов. Труднее всего дался разговор со Жмойдяк.

— Вот еще! — заявила рыжеволосая.

— Да я ж не только тебя зову, — волновался Крендель. — Вон, и Трубецкая пусть приходит. Светка, слышь?

— Мы подумаем, — заявили в конце концов девчонки.

Мишка недоумевал. Чего тут думать? Он хочет устроить вечеринку: ну, собраться, ну, послушать музыку, ну потанцевать. Что тут плохого?

Если Крендель разговаривал с Анжелкой и Трубецкой вполне прилично, то Леха и Славка услышали что-то совершенно другое.

— Эй, козлы! Подваливайте ко мне завтра, классный прибор покажу! — заорал Крендель, нагнав Трушкина и Леху по дороге из школы. — Называется JBL!

— Знаем, — недовольно отозвался Славка. — Все уши от твоей тачки, Крендель, давно в трубочки свернулись. Хоть окна досками забивай…

Ну и заморыш, как он стал вякать! А ведь Мишка давно не заводил свою тачку, ведь ремонт же был. Понятно, Трушкин таким смелым стал, потому, что Корольков рядом.

Ничего, Мишка этому бенефису скоро конец положит.

— Ты, Трушкин, можешь дома сидеть, — усмехнулся Крендель. — Нужен ты там, как …

— И посижу, — обиделся Славка.

— И посиди! — рявкнул Крендель. — Давай, вали домой. Мы с Корольковым еще парой слов перекинемся.

Славка посмотрел на Леху большими глазами и удалился с гордо поднятой головой.

— Ну, чего тебе? — буркнул Леха.

— Нас с тобой теперь двое, Корольков, — торжественно сказал Мишка. — До того, как ты сюда переехал, я один был, а теперь — нас с тобой двое.

Это он красиво загнул, подумал Леха. Признал наконец открыто. Он да я. Два короля.

— Очень интересно, — сказал Леха. — Это к чему?

Крендель в двух словах изложил идею завтрашней вечеринки.

— Обязательно подгребай. Я и девчонок позвал, у меня тачка — класс, будем скакать хоть всю ночь.

— Всю ночь? — удивился Леха. — А твоя мама?

Его-то, Леху, родители спать загоняли не позже десяти — даже на Новый год.

— А, — Крендель рукой махнул. — Маманя уехала к сестре, ее все выходные не будет. Ну так как, идешь?

Леха медлил.

— Кто еще будет? — спросил он.

— Я буду, — Мишка ухмыльнулся. — Еще, если хочешь знать, Жмойдячка и Трубецкая будут. Ну, еще Блэкмор, Череп, Цыпа…

— Спид, — рассеянно закончил Леха.

— Ну да, — мотнул головой Мишка. — Спид. Имеешь что-то против? Знатно повеселимся.

— Значит, ты, твоя тусовка, я… И две девчонки?

— А кого тебе еще надо?

Анжелка тоже будет, думал Леха. Иногда у него появлялось такое впечатление, что он ее совсем не знает. Вот выгуливают они вместе собаку и говорят по душам, и все замечательно. А потом рыжеволосая что-нибудь выкидывает, и Леха ума не приложит, что и подумать.

Вот, например, три дня назад он получил двойку по английскому. И все из-за нее, из-за Анжелки (на английском они сидели за соседними партами).

Леха, получив двойку, буркнул:

— Могла бы и подсказать. А она в ответ:

— Хм! — и задрала нос. — Никогда не подсказывала и не собираюсь.

Вот и думай после этого, что знаешь человека…

— Эй, кого тебе еще надо? — повторил Крендель.

Леха хотел назвать Трушкина, но вместо этого вздохнул. И вправду, не впишется Славка в такую компанию, лучше пусть дома сидит.

— Ладно, — сказал Корольков. — Фиг с тобой. Подгребу. Когда?

Назавтра, в четыре вечера, Леха из окна увидел Жмойдяк и Трубецкую. Нарядно одетые девчонки шли наискосок через двор — от Анжелкиного подъезда к Мишкиному.

А он-то, с ума сойти, еще в трусах стоит!

— Ма, ну все, я пошел! — крикнул Леха, со скоростью света впрыгивая в джинсы.

Застегнул он их уже на лестнице, там же накинул и кожанку.

Девчонок Леха догнал перед дверью Кренделя. Те хихикали, прикрывая рты ладошками, и никак не могли решиться позвонить.

— Ой, Корольков, — пискнула Трубецкая. — Какой ты краси-ивый.

Леха гордо приосанился. На нем, под курткой, была белая рубашка с вышитым воротником.

— Все-таки хорошо, — с трудом переводя дыхание, произнес Леха, — что вы пришли. Все-таки веселее будет.

Анжелка озорно глянула на спутницу, потом — на Леху.

— А я, вообще-то, не хотела идти. — Рыжеволосая сделала паузу. — Но кое-кто мне сказал, что у денежного Мишунчика на угощеньице должна быть всякая вкус-нятинка…

— Анжелка! — возмутилась Трубецкая. — Ты что болтаешь?

— Какая такая… вкуснятинка? — Леха не понял.

Рыжеволосая разошлась.

— Мороженое — раз, — она загнула палец. — Пирожное — два… — Анжелкины глаза сверкали.

Леха вздохнул и, галантно отодвинув девчонок, нажал пальцем кнопку звонка.

Крендельский звонок отозвался не так, как большинство обыкновенных звонков, не «Дзыыыыынь», а по-другому: «У-у-у-тютю-тютю».

И это прозвучало так, словно звонок захихикал: куда ты, мол, Леха, собрался? Знаешь, что тебя здесь ждет?

Дверь открылась, и удивленные гости увидели Черепа. В руке у того была ная банка пепси.

— Хай! — сказал Колька и махнул жестянкой. — Проходите.

— А ты тут что делаешь? — подозрительно прищурилась Трубецкая.

— Как что? — Череп сделал большие глаза. — Приглашенный.,

— Ты ж не из нашего класса!

— Ну и что, — обиделся Череп. — У нас демократия, причем полная.

Леха прошел в квартиру вслед за девчонками.

Череп был нарядным. Под его обычной кожаной безрукавкой была ярко-желтая тенниска — почти такая же, как шевелюра у Анжелки. На голове у Черепа красовалась малиновая косынка, завязанная кончиками назад, так раньше носили пираты, а теперь — рок-музыканты.

Колька допил пепси, смял жестянку и швырнул прямо под ноги. Та отчаянно забренчала.

Леха опустил взгляд.

Ничего себе! Вся прихожая была усыпана разноцветными, смятыми жестянками.

— Да-а. И долго ты здесь околачивался?

— Что, нравится? — Череп ухмыльнулся и махнул ногой. Раздался отчаянный звон, штук пять жестянок разлетелось в разные стороны. — Это Крендель придумал! Правда, круто?

— Настоящий свинушник, — поморщилась Трубецкая.

Анжелка спросила, где Мишка.

— Поперся в «Кальций», — пояснил Череп. — За жратвой… А вы проходите, не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.

Ха, подумал Леха. У Кренделя — и как дома!

— Так что, точно не нравится? — озадаченно спросил Череп.

У-у-у-тютютютю!

— Кого-то еще принесло, — сказал Колька и, снова громыхнув банками, отправился открывать.

Из предбанника послышались голоса. Конечно, подумал Леха, это же крендельская тусовка, кто же еще.

Металлисты Леху удивили. Они явились такими прилизанными да причесанными, какими Леха никогда их еще не видел. Теперь это были и не металлисты вовсе, а какие-то скауты из отряда имени Тимура и его команды.

Вслед за скаутами появился Крендель — и сразу стало шумно, весело, обстановка разрядилась. Леха и не предполагал, что Мишка может быть таким рубахой-парнем.

По Мишкиному приказу Цыпа и Спид убрали жестянки — выкинули их в мусоропровод. Затем девчонки получили по порции какого-то мудреного мороженого (на блестящих упаковках были нарисованы Чип и Дейл с ананасами в лапах; Леха видел эти пачки в «Кальции», в итальянском отделе, но цены там кусались).

— Гуляй, братва! — кричал Крендель. — За все уплочено!

Быстро сварганив на кухне какой-то коктейль, Мишка предлагал его каждому гостю.

— Папайская тюря! — заявил Крендель, разнося на подносе высокие бокалы. — Кому добавки?

Приглашенные элегантно помешивали тюрю соломинками и негромко беседовали. Все это происходило в гостиной под включенный видак «Сони», внутри которого крутилась кассета с видеоклипами «MTV».

Леха уныло пялился на экран и чувствовал себя разочарованным Мейсоном Кепфел-лом из «Санта-Барбары». Это пусть девчонки хохочут над крендельскими остротами, а он, Корольков, останется холоден и неприступен…

Когда тюря из папайи закончилась, Мишка позвал всех в свою комнату, сказав, что там будет «вообще».

Заинтригованные девчонки первыми отправились туда. Они держали одна другую под руки, словно боялись упасть. «Настоящие подруги ходят лишь под руки», — вспомнил Леха слова одной попсовой песенки, которую как-то слышал по «Европе-плюс».

Не нравилась ему вечеринка.

Гости и хозяин замерли перед закрытой дверью. Во время ремонта она была перевешена таким образом, что открывалась теперь в прихожую.

— Сюрприз! — Крендель поднял вверх указательный палец. — За дверью — моя комната. Открываем — и что видим?

Он потянул за ручку.

— Ой! — воскликнули хором девчонки. Лехины брови поползли вверх.

За первой дверью оказалась вторая, металлическая.

— Броня, — сказал Мишка и постучал по двери костяшками пальцев.

И в самом деле, раздался такой звук, словно Крендель стучал по памятнику… или по башне танка.

— Но когда есть ключик, — Мишка жестом фокусника извлек из кармана маленький плоский ключ на блестящей цепочке, — то любая броня открывается легко и просто!

Он сунул ключик в скважину, повернул… Раздалось несколько тихих, аккуратных щелчков — они ясно указали на заграничное происхождение замка, — и Мишка толкнул дверь. Это было сделано эффектно — одним пальцем.

Дверь отъехала. Да-да, она не отворилась, а именно отъехала. Так открываются огромные сейфы в крутых фильмах про банковские ограбления.

— Ух, ты, — произнес Цыпа.

— Вот здесь я и живу, — сказал Крендель. — Прошу!

Пол в Мишкиной комнате оказался приподнятым сантиметров на пять. Блэкмор, который сунулся первым, споткнулся и чуть не загремел.

— Черт! — ругнулся он. — Крендель! Ты чего тут поналепил со своим ремонтом?

— А ничего, — сказал Мишка. — Кстати, воспитанные люди пропускают вперед женщин.

Жмойдяк и Трубецкая, страшно гордые, ступили первыми на ковер, которым была устлана комната. За ними последовали остальные.

Леха, замешкавшись, поймал на себе взгляд Кренделя. У Мишки дрогнули губы, и Лехе вдруг представилось, будто сейчас прозвучит что-то вроде «Моченый» или «маменькин сынок» — как в старые, недобрые времена… Но Крендель лишь молча улыбался.

В комнате стояла удивительная тишина. Леха нахмурился — а это что такое? Словно вата в ушах.

Остальные также недоумевали.

— Ой, — испуганно прошептала Светка Трубецкая. — Что-то… Давит…

— Тишина на тебя давит, — пояснил Крендель, заходя в комнату и закрывая за собой дверь. — Полная тишина, братцы-кролики, это такая штука, которая… которая… — Дверь хлопнула, и ощущение ваты в ушах усилилось; Леха представил себя и остальных закатанными в консервную банку, на манер селедки. — Короче, — сказал Мишка, — мне это нужно, чтобы спокойно слушать музыку.

— Ни хрена не понятно, — Блэкмор покрутил головой. — Гроб какой-то, а не комната.

— Дело в том, что я люблю врубать погромче, — заметил Мишка, проходя на середину комнаты. — Это простая звукоизоляция, — добавил он. — Она тут везде, на потолке, — Крендель ткнул пальцем вверх, — на полу, — палец опрокинулся флажком шахматного таймера, — и на стенах. — Мишка обвел пальцем в воздухе горизонтальный круг.

— А дверь железная — на фиг? — спросил Блэкмор.

— А просто так! — разозлился Крендель. — Чтоб аппаратуру не сперли! И чтоб маманя не доставала! Теперь ясно?

Мишка обвел всех пытливым взглядом. В достаточной ли мере они ошарашены?

Леха оглядывался.

На стенах Мишкиной комнаты висело несколько плакатов. «Мегадет», «Мэноувор», «Сепультура»… Справа стояла разложенная тахта. Слева, у противоположной стены, возвышался, как понял Леха, знаменитый крендельский аппарат. Внушительная махина — но не она сейчас заинтересовала Ко-ролькова.

Леха прошел к окну и прямо перед собой увидел торец собственного дома. Так. Вот, значит, какими глазами смотрит на мир Мишка Крендель. Ясно. Немного ниже — его, Лехино, окно, немного выше — Славкино.

Он развернулся.

— Мы что, пришли сюда тишину слушать? Заводи, Крендель, свою тачку…

— Правильно! — Крендель тряхнул вымытой по случаю вечеринки гривой и подошел к аппарату. Положил, нет, возложил на него ладонь. Оглянулся — как конферансье за секунду до начала представления.

— Наикрутняк! — возвестил Мишка. — рекомендую, английско-японская тачка JBL, модель «Monster 240»!

— Монстр? — переспросила Анжелка.

— Ага, МОНСТР! — радостно кивнул Крендель. — Это, я вам скажу, такой монстр, какой вам не снился… Сейчас покажу, что это такое, а то многих же зову-зову к себе, а вы не идете… Располагайтесь! — Мишка сделал широкий жест рукой в сторону разложенной тахты.

Все, кто мог залезть на тахту, сделали это. Девчонки, конечно, забрались туда с ногами.

И правда, монстр, подумал Леха. Центральная стойка, величиной с порядочный комод, и две огромные, в рост человека, колонки по бокам (их корпуса действительно были мраморными) — все это напоминало отрубленную голову великана с огромными оттопыренными ушами.

Физиономия монстра не отличалась гладкостью щек: на панелях располагалось великое множество различных сенсорных и обычных кнопок, плавающих и щелкающих тумблеров, крутелок, вертелок и чего-то еще.

Мишка нагнулся и поднял с ковра конец толстого сетевого шнура.

— Конечно, это чудовище надо сперва включить в розетку, — сообщил Крендель и довольно ухмыльнулся. — Но это единственная операция, которая здесь не автоматизирована!

Леха заерзал на краю тахты.

— Есть еще одна операция, не так ли? — тихо осведомился он. — Или твой агрегат сам берет с полки нужный диск и вставляет себе в пасть?

— Очень остроумно. — Крендель свирепо глянул на Леху.

Раздался смех, а Корольков мысленно завопил: «Не включай его! Он пока спит, но если ты включишь его в сеть, он проснется… Что тогда будет? »

Вслух Леха не сумел бы этого высказать: у него вдруг появилось странное предчувствие, что после включения монстра что-то произойдет… начнут твориться страшные дела.

Но литая серая вилка была уже вставлена в розетку. В руках у Кренделя появился пульт, похожий на телевизионный. Мишка отошел к окну, прицелился пультом, нажал пальцем на кнопку…

И монстр открыл свои зеленые глаза.

Страшные дела начались не в квартире Мишки Кренделя, а в центре города, на одном из перекрестков шумной Тверской улицы Начались они как раз в тот момент, когда Крендель включил JBL.

Черный, новенький, сверкающий лаком «БМВ» с затемненными стеклами резко затормозил перед красным сигналом светофора.

И он остался на месте, когда зажегся зеленый.

Белый «мерседес», пыхтевший сзади, рявкнул возмущенным гудком — никакой реакции. Водитель «мерседеса» оглянулся по сторонам, но слева была осевая линия, а за ней уже неслись навстречу застоявшимися жеребцами «плимуты», «опели» и прочая автомобильная элита, характерная для улиц российской столицы.

Лысый водитель «мерседеса» выругался. Идиоты, занявшие левый ряд, ему сильно мешали. Он вывернул руль и с трудом объехал «БМВ» справа.

Переднее правое стекло черного автомобиля было опущено. Водитель «мерседеса» показал сидевшим в «БМВ» кулак — в ответ стриженный наголо парень, занимавший переднее сиденье, недобро усмехнулся и тоже поднял руку.

В руке его был пистолет.

Лысый побледнел и утопил педаль газа так, словно решил ее растоптать. «Мерседес» понесся вперед стрелой, пущенной из лука, и скоро скрылся из виду.

…В «БМВ» сидели трое. Они не поехали на зеленый свет не потому, что заглох двигатель или стало плохо водителю. Просто они увлеклись обсуждением одной весьма важной проблемы.

Стриженный наголо как ни в чем не бывало спрятал пушку и обратился к носатому водителю:

— А здорово получилось. Только показал — и готово, мокрые штаны.

Водитель хмыкнул:

— Может, и с ним так поступим?

На заднем сиденье расположился мужчина в замшевом бордовом пиджаке. Он хлопнул впереди сидящих ладонями по плечам:

— Хватит базарить! Пацан его где живет? Адрес знаете?

Все светофоры на перекрестке замигали зеленым.

— Четвертая улица академика Путятина, — уверенно проговорил стриженый. — Дом… Дом у меня где-то был записан. — Стриженый стал рыться в бардачке.

— Четвертая улица Путятина? — переспросил водитель и зацокал языком. — Туда ж пилить…

— Нормал. — Замшевый пиджак откинулся на спинку сиденья. — Погнали, часа за два управимся.

Черный «БМВ» зафырчал и сорвался с места как раз в тот момент, когда на светофорах вновь появился красный сигнал.

Итак, монстр зажег свои зеленые глаза, которых у него оказалась не пара, а целых пять… Но это были и не глаза вовсе, а самые обыкновенные индикаторы.

Мишка снова нажал на кнопку пульта.

Против Лехиного недавнего ожидания, из аппарата не вытянулась телескопическая рука с резиновой перчаткой, не стала шарить на полке, которая располагалась немного выше (там стояло не менее полусотни дисков).

Нет, раздалось тихое жужжание, и монстр выдвинул нижнюю челюсть, словно сильно голодный английский бульдог. Мишка, насвистывая, снял с полки какую-то коробку, со щелчком раскрыл ее, вынул отливающий радужным перламутром диск и положил на нижнюю челюсть «бульдога».

— Ну что, все готовы? — спросил Крендель, торжествующе улыбаясь.

— Все, — пискнул, кажется, Цыпа, а может, и не Цыпа…

— Ну раз так, то… — И Мишкин палец упал на пульт.

В-Ж-Ж-Ж-з-з-з У-Ж-з-з-з 3-3-Ж-Ж-И-и-И!!!

Леха закричал, но не услышал своего голоса.

В-3-Ж-Ж-Ы У-Ы-У-Ы У-Ж-Ж-Ж-з-з-з-3-З-Ж-Ж-И-и-И!!!

БУММ… ТРРР-ТА… БУММ… ТРРР-ТА…

Зрители, насильно превращенные в слушателей, подскакивали на тахте, словно теннисные шарики. Леха выпучил глаза и оглянулся — это было как землетрясение, которого он никогда не видел… но которое теперь с поразительной ясностью представлял.

Музыка пропала (если только этот обстрел тяжелыми баллистическими ракетами можно было назвать музыкой) так же внезапно, как возникла. Первую секунду у Лехи в ушах звенело, а затем он услышал возмущенные крики.

Оказывается, кричали все, не только он один. «Охренел», «выключи», «с ума сошел», «придурок» и так далее, все эти фразы слились в одну — но совершенно не подействовали на Кренделя, который, скромно улыбаясь, прошел к своему монстру и гордо похлопал ладошкой по его лысой плоской макушке.

Неожиданно монстр зажужжал… Теперь он не выдвинул нижнюю челюсть, теперь он показал язык.

Вот, мол, как я вас!

Девчонки, Леха и металлисты — все ошеломленно затихли.

Мишка полез пальцем в ухо, поковырял и счастливо улыбнулся:

— Что-то оглох я малость. Ну что, повторить?

В ответ поднялась вторая волна криков, а девчонки соскочили с тахты и сделали вид, будто собрались уйти.

Крендель бросился наперерез:

— Ну, Анжелочка, ну, Светочка, я ж больше не буду. Ну, останьтесь, ну, красавицы. Как же мы без вас? Тут без вас одна лажа получится…

Жмойдяк и Трубецкая смилостивились, когда Мишка сбегал на кухню и принес им еще по одной порции «Чипа и Дейла».

Чтобы показать глубину своего раскаяния, Мишка вынул из аппарата «Блэк саб-бат» и вставил туда сборник скорпионовских медляков.

Тихая, мелодичная музыка наполнила комнату.

Она удивительно успокаивала нервы.

И страсти улеглись.

Девчонки занялись мороженым, пацаны вышли на балкон покурить.

Впрочем, к Королькову это не относилось. При первых же звуках скорпионовской музыки все его страсти вскипели в нем, как недосмотренный кофе на плите. Ведь это же были его «Скорпионы» — его, а не Мишкины…

Чтобы не слушать «Скорпионов», Леха отправился на балкон — к курящим.

Череп, Спид, Цыпа и Блэкмор не столько дымили, сколько прятались — ведь их могли засечь снизу. Они сидели на корточках страшно довольные и лишь изредка протягивали руки, чтобы стряхнуть пепел через ограждение балкона. Только Крендель задумчиво смолил, стоя в полный рост.

Леха положил ладони на перила, глянул вниз. Балконы на крендельском доме располагались, в шахматном порядке — нижний балкон был под окном Мишкиной комнаты.

— Дай, что ли, — Корольков посмотрел на Кренделя и лениво протянул пальцы к его сигарете.

— Э-э, нет… Корольков, — Мишка отстранился. — Ты у нас метким хочешь быть. Так что не кури.

— Особенно чужие! — хихикнул снизу Цыпа.

Леха посмотрел на него уничтожающим взглядом — а сам-то ты, парень, чьей сигаретой дымишь? — но еще раз просить не стал.

— Я думал, там, под окном, толпа соберется, — сказал Леха, заглаживая неловкость, — когда ты, Крендель, врубил свою тачку.

— Ха! — Мишка тряхнул гривой. — Никого там не было и не будет. У меня стекло на окнах тоже звукоизолированное, догнал? А еще оно полунепробиваемое. — Крендель стрельнул бычком. — А ты, Моче… Что-то ни фига ты не рубишь в таких делах, хоть и трендишь всем, что киллерский сынок!

Леха прыжком развернулся к Кренделю:

— Ты что же, не веришь, что у меня отец…

— Ладно, вот опять заладили. — Череп встал и выкинул бычок. — Пошли, Мишка, отличницы скучают.

 

Глава XV

КРЕНДЕЛЬ ПРОДОЛЖАЕТ ДАВИТЬ МОЩЬЮ

Черный «БМВ» несся по улицам Москвы. Трое в затемненном салоне сидели с зловещими лицами, которые ничего хорошего не предвещали.

В общем и целом они уже пришли к единому мнению и теперь молчали.

Один поворот, второй… Визг покрышек по асфальту… Двигатель гудит ровно и мощно. Мимо проносятся дома и деревья. Какая-то бабка выбежала на дорогу — к черту ее, бабку!

Водитель все-таки вывернул руль в последнюю минуту, и старушка осталась жива.

— Дура, — сказал носатый водитель, глянув в зеркало заднего вида. — Ей бы радоваться.

Старушка трясла вслед машине палкой.

Ни один мускул не дрогнул на физиономиях стриженого и того, что сидел сзади. Подумаешь, какая-то бабка.

— Значит, так, кореша, — глухо произнес замшевый пиджак. — Берем пацана, и…

Стриженый с готовностью выхватил пистолет, оглянулся:

— Берем пацана — и?..

— Спрячь, — поморщился пиджак. — С дитём будешь дело иметь.

— А если дитё такое, как пахан? — огрызнулся стриженый.

Черный «БМВ» влетел на круговую развязку. Визг покрышек… Трое в салоне синхронно отклонились влево, через секунду, так же синхронно, — вправо… и снова выпрямились.

— Идиот его пахан, — медленно процедил замшевый пиджак. — Двести миллионов рублями — официально. Ему на лапу — пятнадцать косых зелеными. А он…

— А раньше брал, — заметил стриженый.

— Давить таких… — Водитель сплюнул в открытое окно.

Плевок улетел назад как пуля.

— Задавим, — хмыкнул замшевый пиджак, разглядывая несущуюся под колеса улицу— — С пацаном это проще выйдет… И дешевле. Пятнадцать косых при нас останутся.

— Зато пацан… — Стриженый махнул крест-накрест пушкой. — Дай-ка еще раз на его рожу полюбоваться.

Замшевый пиджак вытащил фотографию и передал ее стриженому. Тот стал внимательно ее разглядывать.

С фотографии на него глядел не кто иной, как Мишка Крендель.

…Матерые бандюги сидели в «БМВ». Стриженого звали Тюхтя, полосатого водителя — Косач. Замшевый пиджак отзывался на кличку Борман, он был правой рукой у знаменитого воровского авторитета по кличке Бэдя.

Бэдя?

Да, именно так. Сыграла судьба с Мишкой Кренделем злую шутку: рассказывал Крендель когда-то историю про выдуманного Бэдю, а оказывается, и на самом деле существовал реальный авторитет Бэдя.

Поймали Бэдю с неделю назад. И дело его вел Крендель-старший. Кореша хотели вызволить своего главаря под залог в двести миллионов рублей, и все уже было готово — и новый заграничный паспорт для Бэди, и билет ему на самолет до Франкфурта-на-Оде-ре. Но хоть бывали раньше такие случаи, когда даже крутых подследственных выпускали до суда под залог, уперся Крендель-старший, заявил Борману, что тарифы поднялись. Пятнадцати тысяч долларов показалось мало зарвавшемуся прокурору, и решили Тюхтя, Косач и Борман этого нахала проучить, решили использовать другой метод воздействия.

И подразумевал этот метод воздействия визит бандитов на Четвертую улицу академика Путятина.

Крендель объявил танцы. Вначале, как водится, стали в кружок — пацаны тихо переминаются ногами по ковру, девчонки — покручиваются более энергично… Все вполне интеллигентно. Присоединился к танцующим и Леха. А что он, хуже? В танце, говорят, характер проявляется.

Ум-ца, ум-ца, ум-ца, долбила музыка. Мишка поставил по просьбе девчонок какую-то попсовую ерунду типа Алены, как ее, Ляпиной… Нет, Тяпиной… От этой Тяпи-ной-Ляпиной отличницы просто тащились, а Корольков… Ну, Корольков просто терпел. Наконец песня закончилась.

— Ша! — сказал Мишка, переставляя диск. — Хватит, теперь металл пойдет.

И пошел металл. А ничего, и металл приятный бывает, вполне можно танцевать. Вперед!

Опять закончилась песня, опять небольшой перерыв — Мишка меняет диск… И снова по просьбе девчонок: ум-ца, ум-ца, ум-ца. Теперь другая, заграничная, тетка вопит, словно ее режут: «Ол раит, пуссикэт, пусси-кэт, пуссикэт!»

Леха отошел и присел на край тахты.

И закрыл глаза.

Как-то в старой его школе была вечеринка — то ли на двадцать третье февраля, то ли на Восьмое марта. Леха посреди какого-то танца тоже зажмурился и вдруг услышал: марширует рота солдат. Раз-два, раз-два, левой, правой. Открыл глаза — никакой роты. Обычная трясучка, одноклассники выламываются. Снова закрыл — солдаты. Удивительное дело.

— Корольков, ты что? Тебе плохо? — Леха услышал тревожный голос Анжелки.

— Нет, спасибо, все нормально…

— Ремонт, — чертыхнулся носатый водитель «БМВ».

— Кирпич? — очнулся от своих мыслей Борман.

— Объезд, — пояснил Тюхтя.

Они только что проскочили какой-то знак.

— Давай без объезда, — приказал Борман, потирая ладонью лоб. — Так до ночи не управимся.

Косач ударил по тормозам, и «БМВ», взвизгнув, пошел юзом по неровной дороге.

— Машину раздолбаем к черту! — закричал Косач, съезжая на грунтовку.

Впрочем, носатому водителю приходилось бывать со своей тачкой и не в таких передрягах. Пригнувшись к баранке, он уверенно лавировал между лужами смолы, горами строительного мусора, бетонными плитами. Объехали экскаватор, миновали несколько строительских вагончиков, которые кто-то поставил прямо посреди улицы… посреди бывшей улицы.

Тюхтя проводил вагончики страшным взглядом.

— Ну, козлы, — покрутил он головой. Ладонь его потела на рукояти пистолета. — Всех угроблю. Разберемся с пацаном — специально вернусь сюда…

Меняя диски после каждой песни, Крендель хвастал, что дело у него поставлено, как на «Радио Роке». Мишка хитрил, не объявлял, каким будет следующий танец. Перед медляками он мчался к Анжелке, замирал перед ней с загадочным видом мистера Икс и делал крючкообразное Движение головой.

Приятели Кренделя пожимали плечами и по очереди танцевали с Трубецкой — а та просто млела от такого повышенного внимания.

Мишка был страшно доволен. Рыжеволосая сегодня только и делала, что хохотала над его шутками. Он ее приглашал, и она шла за ним, как теленок на привязи… Тра-ля-ля, все отлично, все просто замечательно. Уж как нравилось Кренделю танцевать с Анжелкой Жмойдяк.

Мишка просто таял от счастья…

А где это Корольков? Ага, выдохся хлюпик. То на тахте сидел, весь какой-то бледный, то стал по комнате ходить, плакаты на стенах рассматривать.

Может, и не трогать его больше? Вывести втихаря за дверь и еще лифт ему вызвать. И пусть домой топает, к папаше своему знаменитому.

А Блэкмор-то — пялится на Светку Трубецкую. Ох, как пялится… Ладно, пусть таращится, придурок такой. Как раз по нему красотка, гы-гы.

Снова пауза между танцами.

— А теперь НОСИНГ ЭЛСЭ МАТЭРС, МЕ-ТАЛИКА!!! — изрек Крендель. — Дамы приглашают пацанов.

Раздалась музыка.

На Марфинской бандиты едва не налетели на милицейский «жигуленок» — притаились хитрые гаишники за кустом, радар выставили. Но Косач успел их заметить. Сбросил скорость, включил сигнал поворота.

Бормана на заднем сиденье укачивало, он даже слегка задремал. Как только скорость упала, встрепенулся.

— Ты чего? — На плечо Косача легла тяжелая ладонь.

— Чего, чего, — обозленно повторил Косач. — Объезд!

Черный «БМВ» долго петлял по дворам. Сунулись туда, сюда… Всюду столбики или шины, вкопанные «по пояс» в землю. Никакого проезда.

— Лабиринт, блин! — нервничал полосатый водитель, — Приплыли.

Наконец извернулись, проехали по газону, снеся бампером пару кустов.

Поползли вдоль длинной десятиэтажки.

Ехать пришлось со скоростью черепахи, аккуратно рассекая разноцветную толпу суетившихся мам и детишек.

Десятиэтажка кончилась. Завернули за ней налево, высунулись на улицу.

Оказалось, это та же Марфинская. Гаишники за кустом — нет, теперь уже перед кустом — всего в тридцати метрах.

Черный «БМВ» вырулил на проезжую часть и, чихнув на милицейскую засаду высокооктановым выхлопом, понесся дальше.

Мишка объявил белый танец — и с выражением посмотрел на Анжелку Жмойдяк. Мол, я тебя столько раз приглашал — теперь твоя очередь.

У Лехи от удивления глаза вылезли на лоб — Анжелка, даже не посмотрев в сторону Кренделя, прямиком к нему, к Лехе!

Она остановилась прямо напротив него.

Он облизнул сухие губы.

Она улыбнулась.

Он попробовал вздохнуть, но не смог. Перехватило дыхание.

Это было похоже на игру в пинг-понг, этакий обмен шариком. Раздосадованный Крендель, который пристально наблюдал за ними, тоже переводил взгляд с Лехи на Анжелку и снова на Леху, точно следил за шариком.

— Ну?! — растерянно выдавил Леха. Кроме этого весьма важного замечания, он ничего сказать не смог.

Он хотел спросить что-то вроде: «Что случилось?», но через минуту был уже рад, что промолчал.

— Корольков, — Анжел ка улыбнулась. — Помнишь, я говорила тебе, что никогда не подсказываю? Хочешь, подскажу? Пригласи меня. Хоть этот и белый, но…

Крендель метал громы и молнии.

Он устроил у себя вечеринку не просто так, это дураку ясно, и все еще секунду назад шло хорошо. Но как так получилось, что гад Моченый снова перехватил инициативу? Специально это или нет, но такого допустить нельзя.

Ничего, у него есть еще одна идея в запасе, он сомневался, стоит ли к ней прибегать, но… Идея отличная, она поставит этого маменькиного сынка на место.

Медляк был зашибись. И настроение должно было у Лехи быть зашибись: они с Анжелой медленно кружились посреди комнаты, он касался щекой ее волнистых волос и держал ее за талию, а ее руки лежали на его плечах… Короче, дух захватывает.

Да-а, все было бы зашибись, если бы только Леха не помнил, как он всего несколько минут назад опозорился. Это ж надо! Девчонка к нему подходит, на танец приглашает, а он ей: «Ну?» Ничего не скажешь, стыд, да и только…

Мишка вышел из комнаты и быстро вернулся. Леха заметил, что Крендель снова распустил волосы.

Интересно…

Затем Мишка поднял с подоконника пульт и нацелил на своего монстра.

Что такое? Ведь песня еще не закончилась…

Мишка опустил палец, и музыка замерла — посреди куплета.

— Ну? Ну?! — раздалось со всех сторон — словно пародия на Лехино недавнее высказывание.

— Чего выключил? — напустился на Мишку Блэкмор. Он танцевал со Светкой Трубецкой.

— Врубай до конца, еще два куплета впереди, — решительно потребовал Корольков.

— Каких это два куплета? — скривился Мишка. — Ты что, Корольков? Ты в эту песню хоть разок въезжал раньше? А еще киллерский сынок…

Леха отпустил Анжелку, которая, кажется, сказала тихое «ой», и глубоко вздохнул — как боксер, которому напомнили, что пора возвращаться на ринг.

На губах Кренделя появилась едва заметная язвительная ухмылка. Он помнил, что, когда дело доходит до драки, Леха неуправляем.

Но доводить дело до драки в Мишкины планы не входило. Ведь он придумал кое-что покруче.

— Что вытаращился? — весело спросил Крендель. — Металл суров?

— Тебе лучше знать, — холодно ответил Леха. Он был уверен: о чем бы они сейчас ни заговорили, эта вечеринка без драки не обойдется.

Все к тому идет.

— Металл суров, и он любит настоящих мужчин, — сказал Крендель. — А хочешь узнать, кто из нас — настоящий?

— И что ты предлагаешь сделать? — огрызнулся Леха. — Чтобы это проверить?

— Нас двое, Корольков… — начал Мишка.

— Ты один, Крендель, — перебил его Леха. — Один ты. Я— сам по себе.

— Твой старик киллер, да? — воскликнул Мишка. — И мы перед тобой на задних лапках бегаем, да? А этого не хочешь? — У Лехи перед носом возникла пахнущая табаком фига.

— Так, — сказал Корольков. — И что дальше?

— Дальше? — взъерепенился Крендель. — Мой пахан всех киллеров в Москве пересажал, я у него спрашивал! Так что это ты…

Леха сжал кулаки.

— Мальчики, только не драться, — пропищала Светка Трубецкая. — Терпеть не могу…

Крендель резко повернулся к ней.

— Никто не собирается драться, — сказал он. — Мы это сделаем другим способом. Ты и я, — он снова повернулся к Лехе. — Больше никто в этом соревновании не участвует…

— Соревновании? — повторил Корольков, но его не услышали.

— А если я тоже хочу?! — кривляясь, крикнул в это время Цыпа.

— Усохни, — бросил ему Крендель. — Смотри, Леха. — Мишка подошел к своей крутой стереосистеме в рост человека и любовно положил на нее ладонь. — Вот эта тачка, JBL, дает на выходе 240 ватт, — сказал Крендель. — Знаешь, что это значит?

—Ну?

— Рыбу ей можно глушить, — пояснил Мишка. — Так вот. Тот настоящий мужик, кто может на полную катушку металл слушать…

— Тупость, — сказал Леха, но тут поднялся ропот. — Тупость, — повторил Корольков, но его опять не поняли.

— А мы будем не слушать, Леха, мы будем — танцевать, — не отводя блестящих! глаз от Королькова, продолжил Крендель. —} Ну, что скажешь, парень, а? Всего одна песня, подумай!

Леха молчал — и все тоже молчали. И вы« ходило, что Леха как бы на сцене, а остальные — в зрительном зале. Анжелка Жмой-дяк — в первом ряду.

Что за детский сад, думал он и не мог ничего понять.

— Я врубаю тачку на полную мощь, — из— \ лагал свой план Крендель. — Мы разносим I колонки: одна — мне, вот тут, у двери, другая — тебе, у окна! И мы круто танцуем! Ты у своей колонки, я у своей…

— Не соглашайся, — испуганно произнесла Анжелка. — Мальчики, бросьте. Здесь же соседи…

— Какие соседи?! — рявкнул на нее Миш-1 ка. — Я в эту комнату что, зря столько денег ; вбухал?! Ничего они не услышат, соседи! Давай, Леха, соглашайся…

— Согласен, — услышал Корольков свой голос. — Только кто нас будет судить?

— Вот они, — Мишка показал на Анжелку, Светку, Цыпу и остальных.

— Я не буду, — заявила вдруг Анжела. — Я не хочу в этом участвовать, мне не нравится…

С этими словами она встала и направись к двери, но Крендель в два прыжка обогнал ее и захлопнул дверь перед самым ее носом. Анжелка испуганно отшатнулась.

— Сиди! — Мишка подтолкнул ее назад, к тахте, потом протянул руку к двери и чем-то там щелкнул. — Ну все, — сказал он, — хата закрыта, а ключ — вот он! — Он поднял руку с ключом. — Я забыл вам сказать, у меня здесь такой порядок — никто не выйдет и не зайдет, если я не захочу, понятно?

От этих слов всем стало не по себе, только это, похоже, на Мишку никак не подействовало.

Он прошелся гоголем перед диваном, на котором сидели остальные. Только Леха стоял у JBL-ской стереосистемы.

Крендель обвел взглядом вытянувшиеся физиономии приглашенных.

— Не дрейфьте, однокласснички, я вам ничего не Сделаю. — Послышался нервный смешок. — Нам еще вместе школу кончать… — Улыбка сползла с Мишкиного лица. — Даю всем наушники, понятно? Всем, кроме меня и его! — Он показал на Леху.

— Потолок, стены, пол изолированы, двойная дверь, бельгийское спецстекло на окне… — Крендель покрутил головой. — Нет, балдеть под настоящую музычку будем только мы вдвоем. Держите! — Мишка открыл тумбочку рядом с аппаратом-монстром и вытащил оттуда пять пар наушников. — Кому не хватит, можете посидеть на кухне.

— Крендель, выпусти меня, — сказала.

— И меня! — вскочила Трубецкая.

— Ты — сядь, — сказал Мишка Светке. — А ты, рыжая… — Анжелка под его взглядом сглотнула. — Ладно, топай. Мороженое можешь взять. Осталась еще парочка в морозильнике.

Мишка щелкнул замком, выпустил Ан-желку и вновь закрыл дверь за ней. Обернулся, весело посмотрел на Леху.

— Начнем?

 

Глава XVI

ДУЭЛЬ ПОД ХЭВИ-МЕТАЛ

—Тюхтя, ты уверен, что пацан живет на Четвертой улице этого… Путятина? — спросил Борман.

— А на какой? — повернулся к нему стриженый.

— Сколько там их всех, улиц? — задумчиво произнес Борман и стукнул себя кулаком по лбу.

— Так ведь записано — Четвертая, дом девятнадцать, — как-то неуверенно произнес Косач.

— На дорогу смотри, ментов проморгаешь — рявкнул на него Борман и вновь задумался. — Почему на Четвертой, почему… А, правда, интересно, сколько этих улиц?

Бандиты озадаченно посмотрели друг на друга.

— Начнем, — со злостью ответил Мишке Корольков.

Крендель устраивает дуэль, подумал Леха. Что ж, дуэль, так дуэль. Чем Корольков хуже Пушкина?

Мишка кивнул, подошел к своему аппарату с пультом в руке.

— Что бы поставить? Леха, ты что любишь?

— Тебе какое дело? Крендель хмыкнул.

— У, какой грызучий стал. Ладно, музыку заказываю я. Итак, — он снял с полки диск, — послушаем старенького. Ну вот, например, любимая всеми «Металлика», это уже классика, альбум «МАСТЕР ОФ ПАП-ПЕТС»… — Мишка так и сказал: «Альбум».

Аппарат прожужжал, выставил челюсть. Вот дать бы по ней… Но Крендель положил т Уда CD, объявил голосом диктора:

— Одноименная композиция… — и вдруг рявкнул в сторону зрителей: — А вы чего расселись? Надевайте наушники, быстро!

Приятели Кренделя и Трубецкая испуганно прикрыли уши. Череп замешкался, спросил:

— А как судить-то? Кто проиграет?

— А кому первому плохо станет, тот и проиграет, — ответил Крендель. — Или если кто упадет. — Он пристально посмотрел на Леху.

Ничего себе, подумал Леха. Упадет, У Кренделя крыша поехала, не иначе. Может, в психушку его сдать вместо танцев?

Крендель отдал пульт Черепу.

— Смотри, не сломай. Будешь громче делать. По моей отмашке.

Здоровяк сжал пульт обеими руками, испуганно глядя на предводителя.

— Нажимай сюда, — объяснял ему Мишка.

Крендель подошел к левой колонке. Леха засомневался, поднимет ли один человек такую громадину — но Крендель, видимо, на этот счет не сомневался.

Он остановился и тряхнул плечами (вот, мол, гляньте на меня, штангиста). Положил ладони на мраморный корпус.

Леха затаил дыхание.

Мишка легонько толкнул колонку, и та поползла, точнее поехала, оставляя на ковре примятые бороздки… Внизу у нее оказались колесики, как у холодильника.

Покатил свою колонку и Леха. Внезапно он почувствовал какую-то тошноту, а если и не тошноту, то все равно, как-то муторно Лехе стало. Погано.

Фиг знает, чем дело кончится, думал Леха. Но — взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Остановившись у окна, он развернул колонку динамиками к центру комнаты. Выпрямился. Сердце билось — тук-тук-тук…

А Крендель был весел. И уверен в себе. В глазах длинноволосого плясали чертики.

— Поехали! — Крендель сделал знак Черепу. — Врубай, бегемот…

Леха оглянулся на аппарат. На индикаторе зажглось «02», номер песни в альбоме. Тотчас грохнул первый аккорд. За ним, короткой автоматной очередью, — три следующих.

— Громче! — крикнул Мишка. — Громче! Череп не понял, и Мишка показал пальцем вверх.

Неслабо, подумал Леха, если это стартовая громкость, так что же дальше будет.

Колька кивнул и прибавил звук.

Гитары и барабаны стали палить сперва залпами, потом очередями; затем поднялась такая канонада, что Лехе захотелось куда-нибудь спрятаться, закрыть руками голову и не вылезать, пока бой не закончится.

А что же Крендель?

Тот втянул голову в плечи, словно его кирпичом пристукнули, и неожиданно дернулся один раз, второй… Вроде как пули поймал. Не-ет, падать Мишка не собирался. Он танцевал. На Леху даже и не глядел, смотрел куда-то в сторону — мол, кто ты такой, Корольков, чтоб я на тебя любовался? Я, настоящий мужчина, танцующий под суровую музыку.

Делать было нечего, задвигался и Леха.

— Громче! — выкрикнул Крендель.

Это было понятно по Мишкиным губам, а голоса было не разобрать.

Тем не менее Череп его понял и нажал на пульт. Динамики дышали за Лехиной спиной разъяренными чудовищами, рычали и только что не кусались. Звуковая волна толкала его в спину на манер взрывной… Да при такой громкости колонка должна на Луну улететь, как ракета, честное слово.

Глянул перед собой Леха, а Крендель снова большой палец вверх оттопыривает. Еще ему мало? И ведь танцует, подлец, у самой колонки, не отходит.

Лехе вдруг стало тяжело дышать. Он представил, как дрожат его барабанные перепонки, как трясутся под ударами, а по ним молотят сильнее, сильнее… Стоит Крендель и лупит большой дубиной, с размаху. Бум, бум, бум.

Кончился припев. Леха уже и присесть был не прочь, и к ушам что-нибудь холодное приложить, а Кренделю — хоть бы хны.

На втором куплете Мишка сменил стиль танца: затряс головой, руки согнул и стал изображать, будто на гитаре играет. Мол, ушел я в такой запил, пацаны, что лучше вы меня оттуда не доставайте.

Кивок головой — и Череп послушно нажал на кнопку.

У Королькова вытянулось лицо. Как, еще громче? В какой это раз?

Всадила «Металлика» по Лехе изо всех орудий, запетлял Леха, бедный, по комнате на заплетающихся ногах. А Мишка вошел в раж, довольный, что силы противника на исходе.

И тут Леха увидел что-то белое в волосах Кренделя.

Ах, ты, гад хитрый.

В следующую секунду Корольков зашелся криком, которого никто не услышал. Ну и плевать, что никто не слышит, думал Леха, сейчас они увидят.

Он бросился к розетке и выдернул шнур.

Война вмиг закончилась.

Крендель застыл в такой позе, словно решил присесть, да ему помешали. Озадаченно поднял голову.

Ты что это?! — Мишка зло посмотрел на Леху. — Ты что, Моченый? Тачку мне решил сломать?

Он двинул вперед.

— Продул? Продул, маменькин сынок? Леха сделал шаг назад и уперся спиной в стену. Крендель приближался. Так, подумал Корольков и выпустил шнур. Чтоб руки освободить.

— Что, уже все?! — заорала в тишине Светка.

На нее зашикали — но она была в наушниках и потому ничего не понимала.

Блэкмор решил эту проблему — просто стянул наушники с Трубецкой.

— Кто выиграл? — с любопытством осведомилась отличница.

— Крендель выиграл, — пробасил Череп. — Королькову плохо стало, он и выдернул шнур.

— Это еще вопрос, — ясно и четко произнес Леха. — Кто выиграл.

Он вышел на середину комнаты и выпрямился, заложив руки за спину. Ему бояться нечего. Это пусть Крендель дрожит, потому что сейчас…

— Киллерский сынок, — процедил Мишка. — Лажанулся, признайся? Лажанулся.

— Мальчики! — взвизгнула Трубецкая.

Ей показалось, будто Леха хочет ударить — но Леха шагнул вперед, протянул руку и откинул прядь волос с крендельского уха. Это было проделано так стремительно, что Мишка не успел опомниться.

Крендель схватил Лехину руку, но было уже поздно.

— Смотрите! — пронзительно закричал Корольков. — Да у него в ушах затычки!

«БМВ» с затемненными стеклами летел по Четвертой улице академика Путятина. Именно по Четвертой, а не по какой-нибудь еще.

Впереди показался кирпичный торговый центр, очертаниями своими весьма напоминающий мавзолей.

«ТЦ ООО „Кальций“ — гласила вывеска.

…И еще Леха хотел произнести какую-нибудь красивую фразу, типа: «Так кто из нас настоящий мужчина?» Но ничего не получилось, потому что Мишка Крендель перехватил инициативу.

— Теперь, Корольков, ты точно, труп, — заявил Крендель и махнул рукой.

Дважды у Кренделя получался этот удар — безо всякого предупреждения, по нижней челюсти, — но сейчас нашла коса на камень. У Лехи с памятью было все в порядке, и он успел отскочить.

Мишкин кулак полетел дальше и с треском врезался в самый центр передней панели крутого JBL-ского аппарата. Послышалось тихое, деловитое жужжание, и монстр высунул свой язык — нате, мол, забирайте назад вашу «Металлику», не нужна она больше.

Крендель диким взглядом посмотрел сначала на блестящий лазерный диск, затем — на треснувшую переднюю панель… И только после этого взвыл от боли и злости.

Удивился и Леха (при выключенном-то питании — как же дископриемник выехал?). Но потом опомнился и занял оборонительную позицию. Она заключалась в том, что Корольков спрятался у Мишки за спиной.

Дружки Кренделя повскакивали с тахты. Светка Трубецкая завизжала.

— Всем сидеть! — крикнул Мишка. — Он — мой!

Крендель медленно развернулся. Встретился взглядом с Лехой.

— Мамины беруши используешь? — осведомился Корольков. — Или вату?

Крендель заревел и разъяренным тигром бросился на Леху. Корольков прыгал у колонки — у той, что находилась возле двери. Когда Мишка сделал первый шаг, Леха рукой охватил мраморный корпус и с силой толкнул махину навстречу противнику.

Колесики быстро зацепились за ворс, и колонка, немного проехав по ковру, опрокинулась на несчастного Кренделя. Мало того, что Мишка получил острым углом в живот, он вынужден был подхватить свое ценное имущество и, кряхтя, вернуть его в вертикальное положение.

В железную дверь давно молотили — это Анжелка не жалела свои кулачки. Удары получались слабыми, Леха их едва слышал. Дверь служила отличным звукоизо-лятором.

Королькову стало жаль Анжелку и ее кулачки. Да и на бледно-зеленую Трубецкую жалко было смотреть.

— Что ты скажешь, абориген, — сказал Леха, — если мы с тобой поступим, как настоящие мужчины?

Кулак Кренделя пролетел рядом с его головой и вдребезги разнес низко висящую люстру.

— А ты невежлив, старина, — заметил Леха с укором.

Крендель с мычанием махнул ногой, но не удержал равновесия и плюхнулся на ковер. Но там же было стекло! Леха зажмурил глаза: представилось, будто по ковру расплывается красное пятно… Но ничего подобного не случилось. Мишку спасло то, что он был в своей густо заклепанной куртке. Он упал спиной, то есть курткой с заклепками.

— Ой, — сказала Светка. — Поднимите же его, поднимите…

Стоило ли подавать в такой ситуации руку? Но Крендель вскочил на ноги раньше, чем Леха пришел к какому-либо определенному выводу.

— Отпусти девчонок! — сказал ему Леха. — Им здесь делать нечего. А мы продолжим после того, как они уйдут.

Мишка немного подумал, прежде чем ответить.

— Хорошо, — сказал Крендель, стряхивая с себя остатки стекла. — Пусть уходит!

Трубецкая сразу вскочила.

— Дверь не забудь открыть! — бросил Леха.

Когда дверь была открыта, в комнату влетела Анжелка Жмойдяк.

— Что у вас тут было? Что?!

— Светка тебе расскажет, — сказал Мишка. — А теперь топайте домой.

— Анжелка! — подала голос Трубецкая. — Отойди с дороги, Крендель! — Мишка послушно посторонился. — Пошли отсюда, тут было такоое…

Но Анжелка смотрела мимо Трубецкой. Она смотрела на Леху. Затем Анжелка перевела взгляд на Мишку и приставила к его груди острый пальчик.

— Мы отсюда уйдем только с Лехой.

— Что?

— Что слышал, Крендель. Уйдем только с Корольковым.

Леха озадаченно повел головой. Дело принимало неожиданный поворот. Может ли настоящий мужчина вместо драки уйти с девчонками?

— Анжелка, не надо… — неуверенно промычал он. — Мы с Кренделем тут немного поговорили…

— Ага, ага, немного поговорили, — перебила Светка. — Чуть квартиру не разнесли, так немного поговорили…

Крендель в это время напряженно думал. В конце концов, он старше всех этих хлюпиков, которые тут собрались. И по этой причине он, Крендель, должен быть прозорливей.

Он и будет прозорливей.

— Хорошо, Корольков, — сказал Мишка. — Иди.

Леха недовольно поморщился. Ему хотелось уйти с Анжелкой, но поступить так ему мешали мужская гордость и достоинство.

— Давай-давай, вали, — сказал Крендель. — В другой раз поговорим.

Анжелка схватила Леху за руку и потащила за собой.

— Пошли, пошли, пошли, пошли, — тараторила она при этом. — Или хочешь, чтобы эти оболтусы тебя здесь убили?

Корольков шел за Жмойдяк, словно двухлетний ребенок за мамой. Про себя он думал, что это лишь временная отсрочка.

Пока спускались в лифте, Леха слышал топот чьих-то ног на лестнице. Девчонкам о своей догадке он не сказал ни слова.

Лифт на первом этаже открылся — никого.

Странно.

Выходя из подъезда, Леха услышал за спиной шорох. Оглядываться не стал.

Корольков, Жмойдяк и Трубецкая вышли из подъезда и увидели у детской горки Спида и Черепа. Недогадливые девчонки удивленно переглянулись, а Леха уже знал, в чем дело. Он оглянулся — из подъезда выскочили Блэкмор, Крендель и Цыпа. Так, понятно. Окружили, гады.

— Стой, Леха, стой! — даже как-то радостно воскликнул Крендель. — Девчонки пусть валят, но относительно тебя я передумал!

— Ох, подлецы, — прошептала Анжелка. — Ох, мерзавцы. А я-то думала…

— Давайте, дамы, — строго перебил Леха. — Слушайте, что он сказал. Сейчас жарко будет.

 

Глава XVII

СРАЖЕНИЕ У ПОДЪЕЗДА

В тот момент, когда Леха, девчонки и компания Кренделя появились во дворе, черный «БМВ» с затемненными окнами повернул с улицы к Мишкиному дому.

У Бормана на коленях лежала фотография Мишки Кренделя, и он сосредоточенно ее разглядывал.

Тюхтя смотрел по сторонам. У детской горки он заметил толпу подростков в коже и заклепках.

— Вижу объект, — выдохнул Тюхтя. Борман встрепенулся. Косач резко ударил по тормозам.

— Идиот, — прошипел на водителя замшевый Борман. — Дальше поезжай.

«БМВ» прополз еще несколько метров и мягко остановился.

Нужный бандитам пацан находился не только в центре толпы, но и в ее эпицентре. Судя по всему, там назревала порядочная драка…

Напротив нужного стоял ненужный пацан. Внезапно нужный засветил ненужному в ухо. Стоящие рядом девчонки подняли визг. Ненужный пошел на нужного, словно танцуя танго, и кулаки его застучали по нужному, словно капли дождя по подоконнику.

Увиденное в общем-то бандитов нисколько не тронуло. Для них важным было лишь то, что они наконец нашли искомый «объект».

— Он? — отрывисто спросил Тюхтя.

— Он, — отозвался Борман, подняв фотографию на уровень глаз и сравнив снимок с оригиналом.

Косачу было приказано развернуться и оставаться за рулем. Двое выскочили из машины.

— Пистолет, — прохрипел на бегу Борман.

— Ага, — сверкнул улыбкой Тюхтя и задрал (тоже на бегу) свитер. Пистолет у него торчал за поясом.

— Дурак, — помотал головой на бегу Борман. — Лучше бы оставил Косачу.

— Ни за что, — ответил Тюхтя на бегу. — Косач, гад, к нему давно клинья подбивает.

Борман посмотрел на стриженого, но ничего ему больше не сказал.

Бандиты с ходу врезались в толпу.

Они накинулись на Кренделя как раз в тот момент, когда Мишка очередной раз вмазал Лехе. Леха упал на землю, а когда наконец поднялся на ноги, то страшно удивился.

Его враг пропал.

И вся его тусовка пропала. И девчонки.

Какая-то чертовщина, подумал Корольков.

Мишка и вся его тусовка находились метрах в пятнадцати от детской горки, возле шикарной черной тачки, подъехавшей пару минут назад.

— Что я вам сделал! — орал Крендель. — Пустите!

Его волокли за шкирку двое. На одном Леха заметил темно-красный, почти коричневый, пиджак. Второй был острижен наголо.

Кто эти незнакомцы, откуда взялись?

Леха ума не мог приложить. Впрочем, это было и не важно. Неизвестные набросились на Мишку, словно ветсанитары на бешеного пса, вот что было важно.

Вокруг Кренделя и незнакомцев суетились не только Мишкины дружки, но и девчонки. Леха удивился: они-то что там делают, тоже Кренделя спасают?

— Дяденьки, куда вы его? — кричала Трубецкая.

— Отпустите его! — строго требовала Анжелка. — Сейчас отпустите!

Леха бросился в гущу сражения. Обормотом Мишка Крендель был порядочным — но это же не причина, чтобы отдавать его на растерзание каким-то темным личностям…

Замшевый пиджак протянул руку, распахнул заднюю дверцу и толкнул Кренделя в темноту салона. В это самое мгновение Мишка вмазал ему локтем в живот.

— Ах, ты… прокурорский сынок, — прошипел замшевый пиджак и выругался.

Крендель локтем словно дырку в животе ему сделал. Потому что из живота послышался такой звук, с каким обычно воздух выходит из пробитого мяча. Пшик — вот какой звук.

Значит, отец у Мишки прокурор. Прокурор, а не просто «кем-то работает в прокуратуре», как утверждал Трушкин.

А эти, значит, — настоящие бандюги?

Мишкины дружки скакали вокруг «дяденек», как семеро козлят, безо всякого толку, девчонки кричали и визжали — но Корольков поступил по-другому. Он применил активное действие.

Прямо перед Лехой оказался тощий зад одного из бандитов, и Корольков по этому заду дал хорошего пинка.

Жертвой оказался Борман. — Что-о? — закричал он и оглянулся. Его оскорбили, причем в присутствии подчиненных. Борман заревел и бросился за пацаном, который позволил себе так непочтительно с ним обойтись — с ним, с главным корешем самого Бэди!

От страшного дядьки в замшевом пиджаке припустили все, не только Леха. Но куда бежать-то?! Компания с криками и визгами стала наматывать кольца вокруг автомобиля, а Борман носился за ней, рыча и хрипя, но никак не мог догнать.

— Стой, урод, — хрипел Борман пацану, ударившему его. — Стойте, уроды! — кричал он остальным. Тщетно.

Все слова, кроме «уродов», вылетели у Бормана из головы.

А что же Тюхтя? Он был занят делом, он держал за плечи Мишку Кренделя, он заталкивал, запихивал, засовывал извивающийся «объект» в салон.

Наконец это удалось. Кое-как, но получилось.

— Держи пацана! — крикнул запыхавшийся Тюхтя водителю.

Косач с готовностью протянул руки с растопыренными пальцами к Мишке:

— А-ха-ха-ха!

Крендель оглянулся и засветил водителю по длинному носу.

— Ммммммм, — протянул удивленный Косач. — Мммммм… — На коричневую спинку сиденья упали красные капли крови.

Мишка вовсю лягался, отбиваясь от наседающего Тюхти. Дядька получил пару раз по стриженой макушке, по плечам, даже по зубам.

Ну и гаденыш этот пацан, злобно думал Тюхтя. Жаль, нельзя было вмазать из пистолета, а то бы этому жеребенку враз бы конец пришел.

Тюхтя схватился за дверь и прижал ей Кренделя, вдавил его в салон.

Мягко защелкнулся замок.

— Уфф, — вытер пот со лба Тюхтя. Мимо него пронеслись сначала подростки, затем — Борман. Затем — снова толпа подростков, и снова — Борман, разъяренным привидением пролетел его замшевый пиджак.

Тюхтя не обращал на это никакого внимания. Он отдыхал. Дверь была закрыта. Косач теперь с пацаном, как два паука в банке. Пусть как хочет носатый, так с этим прокурорским отпрыском и разбирается.

Пока водитель приходил в себя, Мишка быстро оценил ситуацию: его замуровали в салоне. «Замуровали, демоны-ы-ы!» Словно Ивана Васильевича Грозного.

Замуровали? Как бы не так!

Крендель протянул вперед руку и отщелкнул левую заднюю дверь. Ужом выполз прямо на асфальт.

— Стой! — закричал из салона Косач.

— Фиг тебе, — выцедил Крендель сквозь сжатые зубы и лягнул по двери ногой.

Та захлопнулась. Дядька в салоне взвыл.

Мишка вскочил на ноги… Лихорадочно оглянулся. Куда теперь? Домой, подъезд — вот он, прямо перед ним…

Но тут на Кренделя налетела толпа — и Мишка снова оказался на асфальте.

— Шухер! — заорал Леха, окидывая взглядом кучу малу над Мишкой. Он, Корольков, чудом остался на ногах. — Все в подъезд!

Леха схватил за руку Анжелку Жмойдяк и потянул за собой. Но Анжел ка схватила Трубецкую, а Светка ухватилась за ничего не соображавшего Блэкмора. На Блэкморе сидели Череп с Цыпой, а в самом низу лежали, раздавленные в две лепешки, Крендель со Спидом.

Леха не видел, что позади него образовалась цепочка. Он просто потянул Анжелку… Но рыжеволосая не сдвинулась с места, и Леха оглянулся.

Дело обстояло примерно как в сказке про репку, только наоборот.

По ту сторону машины Борман налетел на зазевавшегося Тюхтю и вместе с ним развалился на асфальте.

— Все в подъезд! — повторил Леха боевой, вернее, отступательный, клич.

На этот раз Лехины спутники не стали медлить. Все, кто лежал или сидел, резво повскакивали…

Бандиты за машиной тоже вскочили на ноги. Обменялись дикими взглядами.

— Что пялишься? — рявкнул Борман. — За ними! — Он кивнул в сторону компании.

Борман и Тюхтя обежали вокруг капота. Косач в это время распахивал дверцу — чтобы вылезти, корешам помочь, — но Борман с досады вмазал по дверце ногой, и та ударила по носу водителю.

Косач взвыл, ткнулся лбом в рулевое колесо — и заплакал.

Теперь положение было таким: Леха — в дверях подъезда, перед ним — Жмойдяк, дальше — Трубецкая и компания Кренделя. А на переднем плане дрожал Крендель — дрожал и затравленным взглядом смотрел на медленно приближающихся бандитов.

— Иди сюда. — Дядька в замшевом пиджаке ласково поманил Кренделя руками. — Иди… дорогуша.

Мишка молча закрутил головой.

Стриженый дядька недобро ухмыльнулся и бросился на Кренделя…

В подъезде громко щелкнул замок. Хлопнула дверь на первом этаже, и на улицу вприпрыжку спустился какой-то жизнерадостный карапуз с шоколадным мороженым в руке.

Пацаненок оказался у Лехи под рукой как раз в тот момент, когда стриженый бросился на Кренделя.

Леха выхватил у мальчишки мороженое.

Тот сразу поднял возмущенный рев.

— Куплю тебе завтра две порции, — торопливо пробормотал Леха пацаненку. (Не хватало еще, чтобы мама или папа карапуза выбежали из квартиры и сунулись в эту катавасию!)

Корольков прицелился и швырнул мороженым в бандитов.

Пачка пролетела над головами Анжелки, Светки, остальных и шлепнулась большой шоколадной кляксой на морду стриженому.

Отличный бросок, подумал Леха.

— Ах ты, гад, — произнес стриженый, размазывая мороженое по физиономии, и вдруг выхватил из-за пояса пистолет. — Убью!

— Мама, — отчетливо сказал Крендель. — Мама.

Он растопырил руки в стороны и попятился назад. И все — Леха, девчонки и четверо аборигенов —^ оказались за Мишкиными растопыренными руками. Крендель потеснил всех обратно в подъезд и этим вывел из оцепенения.

Леха схватил ревущего мальчишку в охапку и вместе с ним поскакал по ступенькам. Лифт, к счастью, был на первом этаже. Двери открылись.

— Быстрее, быстрее! — повторил несколько раз Леха. — Вернемся к Мишке домой! — крикнул он. — Туда они не сунутся!

— Не хочу! — заявил ребенок и уперся, как маленький ослик. Но на Леху сзади налетели остальные, и мальчишка вынужденно прекратил сопротивление.

В кабине он снова разревелся, как стая белуг. Мало того, что его минуту назад лишили мороженого, теперь эти большие мальчишки его куда-то везли.

Анжелка и Светка с горем пополам успокоили его. Пообещали мороженое — то самое, что осталось у Кренделя в морозильнике и к которому Анжелка так и не притронулась.

Что там утверждают правила пользования лифтами? «Грузоподъемность лифта — не более 5 человек»? Ерунда все это… Кто сказал, что в лифт нельзя заходить, к примеру, вдевятером?

Очень даже можно — если потесниться. Что касается Лехи, то он был даже рад втянуть в себя живот. Потому что прямо перед ним оказалась Анжелка Жмойдяк. Леха ей улыбнулся. — Мы будто танцуем, — шепнул он. Рыжеволосая ответила ошеломленным взглядом.

Последним в кабину влетел Крендель. Он приплюснул Спида к остальной компании и нажал на кнопку.

Двери закрылись. Кабинка лифта, крякнув от натуги, начала подъем.

— Фух, убежали, — сказал кто-то. Кажется, Спид.

— Дурак, — ответила Анжелка, не поворачивая головы. — Мы в ловушке. Если они побегут по лестнице…

— То мы умрем вместе, — тихо закончил радостный Корольков.

Жмойдяк с трудом высвободила руку и покрутила пальцем у виска: мол, ну и дурак ты, Леха.

А Корольков все равно был доволен.

— Куда мы едем? — с тревогой спросила дура Трубецкая.

— Как куда? — злобно произнес Мишка. — Ко мне домой, как вы и хотели. Вечеринка, блин, продолжается!

 

Глава XVIII

ОСАЖДЕННЫЕ

На седьмой этаж лифт поднимается тридцать секунд — Леха не один раз засекал время. Перегруженный лифт тянул компанию на восьмой, Мишкин, этаж — около минуты. По приказу Королькова скоро все замолкли и стали прислушиваться — но, удивительное дело, никакого топота никто не услышал.

— Крендель, а чего они к тебе вообще полезли? — спросил, не выдержав, Цыпа — ив эту секунду лифт остановился.

— Это они тебе сейчас сами расскажут, — сказал Крендель и вывалился из открывшихся дверей на площадку.

Удивительное продолжалось: площадка была пустой. Зато снизу доносился отчаянный собачий лай.

Мишка быстро открыл дверь предбанника, затем входную — и компания ввалилась в квартиру.

— Ну что, Корольков, — неожиданно ухмыльнулся Крендель, — продолжим?

— Да пошел ты… — сказал Леха.

И в самом деле, почему бандиты не успели перехватить лифт на восьмом этаже? Может быть, они отказались получить в заложники Мишку Кренделя?

Ничуть не бывало…

— Забежали в лифт, гады, — глянул на спутника Тюхтя, кое-как очистившись от мороженого.

— Давай, пешком, — кивнул Борман, и бандиты побежали по лестнице.

(Косача они оставили в машине — чтобы можно было быстро дать деру.)

Все бы у них получилось — разве могут двое взрослых сильных мужчин не обогнать лифт, подымающийся на потрескивающих тросах? — но на втором этаже дорогу им перегородила бабушка с двумя злющими болонками на поводках.

— Бабуся, — сказал, едва сдерживаясь, Борман. — У нас срочное дело, бабуся, и на вашем месте я бы нам не мешал.

Бабуся робко промолчала, но за нее сказали болонки.

У Тюхти взыграли нервы, и он сунул руку под свитер (пистолет снова торчал у него за поясом). Борман заметил это движение и заорал:

— Сдурел? Без шума мне! Стриженый ответил диким взглядом.

Какой шум, если эти маленькие дряни заливаются валдайскими колокольчиками.

Тюхтя бросился на прорыв. После того, как он пересек линию фронта, обе его штанины оказались порванными до колен. Борман отделался лёгким испугом — он перелез на соседний лестничный марш через перила.

Но секунды, драгоценные секунды, были уже потеряны.

Бандиты остановились перед запертой дверью предбанника.

— Там его квартира? — Тюхтя кивнул на дверь.

— Ломай, — вместо ответа приказал Борман.

Тюхтя отошел на несколько шагов, примеряясь, разогнался и врезал плечом в дверь. Та распахнулась настежь.

Дверь в квартиру тоже не составила особой проблемы — стриженый высадил ее ударом ноги чуть левее замка.

— Мама! — истошно заорала Анжелка Жмойдяк, которая как раз была в прихожей. Толкнув зареванного мальчишку в Мишкину комнату, Анжелка шагнула туда сама — но тяжелая железная дверь неожиданно захлопнулась перед самым ее носом.

Анжелка изумилась. Сквозняк? Да какой сквозняк. Ерунда какая-то, а не сквозняк.

— Хватай ее! — крикнул дядька в замшевом пиджаке, и этот крик прервал Анжелки-ны размышления. Стриженый бросился вперед с вытянутыми руками.

Анжелка завизжала и увернулась. Куда ей было бежать? Она шмыгнула на кухню. И дверь — обычную, без замка, — за собой прикрыла. Затаилась.

Но что значит тоненькая стеклянная дверь а кухню! На ней не было даже защелки. С другой стороны к двери приблизилась неясная тень.

— Эй, рыжая, — сказал грубый голос. — Сама откроешь или как?

Крендель не только захлопнул железную дверь, но и запер ее на ключ. Обернувшись, выпустил воздух из груди.

Леха подскочил:

— Открой, гад, там же Анжелка!

— Ничего ей не сделают, — белыми губами произнес Мишка. — А меня — пришьют. Ты что, не слышал?

Леха замычал от ярости. Мразь трусливая… Сровнять бы такого с землей, да мало времени. Надо думать об Анжелке. Она в руках двух бандитов.

— Что им нужно? — пробормотал себе под нос Леха.

Дак это ж все из-за Мишкиного пахана! — неожиданно закричал Цыпа. — Крендель! Это они тебе фингал поставили? Эти двое?

Мишка густо покраснел и отрицательно замотал головой. Правда, Корольков, занятый своими мыслями, на это не обратил внимания.

— Телефон есть? — быстро спросил Леха.

— В прихожей, — ответил Крендель. Ясно, понял Леха. Туда не пройти.

— А у соседей?

— У каких? — спросил Мишка.

— Этажом ниже!

— У этих — есть, — сказал Мишка. — Только как ты к ним попадешь?

Леха не ответив, побежал к окну:

— Открывай!

— Зачем? — удивился Крендель.

— Покричать хочу!

Мишка с недоуменным видом открыл спецзамки на спецпереплете.

Вечерний ветер ворвался в комнату.

— Ну? — Мишка обернулся. — В самом деле, кричать будешь?

Корольков стоял у лазерного проигрывателя. Рука нащупала сетевой шнур. Отлично, там было такое удобное гнездо… Леха легко выдернул провод.

— Ты что? — взвился Крендель. — С ума сошел?

В шнуре, по предварительным прикидкам, было метров пять.

— Как раз хватит, — сказал Леха.

На стене под окном располагался отопительный элемент «Комфорт» — этакая хитрая батарея. Леха пропустил под ней провод, для надежности завязал узлом. Концы он выбросил в окно.

Крендель всячески этому мешал.

Отдай провод! — кричал Мишка. —

Это не твой провод, а мой! А то в ухо!

Леха не выдержал — он ведь не мог отбиваться, потому что был занят другим делом, — и он обратился за помощью к Черепу.

— Ладно, Крендель, — пробасил здоровяк-девятиклассник, поднявшись. — Хватит. Пусть Корольков делает, что хочет. Может, получится.

— Ты… — пробормотал Крендель в ответ. — Вы… — Мишка осмотрел по очереди каждого из своих дружков и, не найдя ни в ком участия, опустился на тахту. У него тряслись поджилки.

Леха запрыгнул на подоконник. Эх, ради тебя, рыжеволосая… Взявшись рукой за получившийся двужильный «трос», проверил его на прочность.

— Ой, Корольков, не надо! — испуганно пробормотала Светка Трубецкая. — Там же высоко!

— Надо, — со вздохом ответил Леха и добавил тверже: — Надо, надо. — Ветер трепал его волосы. Внизу стоял маленький черный автомобиль, и Леха прикинул, что если будет падать, то как раз на его крышу…

В этот момент из кухни донеслось: — Ай! Пустите, ай!

Анжелкин голос! Он долетел через кухонное окно, которое было совсем рядом. Рядом, да никак не достанешь.

Медлить было нельзя.

Корольков еще посмотрел вниз, обернулся к сидящим в Мишкиной комнате, мигнул на прощание — и исчез.

Светка Трубецкая впилась взглядом в натянутый провод и в заметно подрагивающий элемент «Комфорт». А что, если Корольков вырвет эту железку из стены с мясом? Упадет Леха, а его еще и батареей прихлопнет.

Череп, Спид и остальные подскочили к подоконнику и увидели: висит Корольков над пропастью в восемь этажей, перебирает по проводу руками.

Вдруг у Лехи заскользили ладони — видно, вспотели.

— Корольков! — вырвалось у Черепа. — Держись…

Леха охнул; изо всех сил вцепившись правой рукой в провод, левой чуть пониже перехватил, несколько раз обернул вокруг кулака. Скольжение прекратилось.

— Эй, сопляки! — вдруг донеслось из окна Мишкиной кухни. — Выходите по одному, тогда отдадим девчонку. Точно говорю!

И сразу вслед за этим истерический Мишкин крик: «Не откро-о-ою!» Мимо Лехи пролетел и где-то внизу исчез в траве маленький ключик — его выбросил Крендель.

Вот гад!

После Мишкиного крика Корольков услышал разнообразные звуки. Светка Трубецкая тихонько стонала от страха. Ребенок, который доел наконец мороженое, закатил рев. Череп, Спид, Цыпа и Блэкмор ругались со своим предводителем, которого они, похоже, перестали таковым считать.

Леха висел уже на уровне лоджии седьмого этажа. Раскачался, спрыгнул. Нормально. Ноги снова имеют опору.

— Эй! Эй!! — принялся стучать по стеклу Леха.

Несколько секунд никто не отзывался, потом в глубине комнаты возникла какая-то фигура. Она приблизилась к балконной двери, откинула гардину и оказалась седовласой женщиной.

— Ты что там делаешь? — сурово спросила женщина. Через закрытую дверь ее голос донесся, будто женщина говорила в пустую трехлитровую банку. — Сейчас милицию позо…

— Тетенька! — закричал Корольков и что есть силы застучал ладонями по стеклу. — Так это ж и надо! Тетенька! Пустите меня! Пустите! Как раз и надо милицию, Пустите!

Просто удивительно, как это Королькову удалось ничего не разбить.

Когда примчалась милиция — два «рафика» и «жигуленок», — Леха был уже внизу, во дворе. Клавдия Васильевна, так звали соседку Кренделя, когда поняла, в чем дело, ни за что не хотела Королькова из квартиры выпускать. Леха обманом заманил ее в ванную и закрыл дверь.

— Без меня, — сказал, он — не разберутся. А вас я выпущу, когда все закончится.

И вот он во дворе.

Черный «БМВ» стоял на прежнем месте, и это Леху сильно обрадовало.

Милиционеров высыпало много, и все — какие-то особенные, в камуфляже. А самый главный оказался в штатском. Леха подумал, что этот дядька — эфэсбист. Через минуту оказалось, что Леха не ошибся. Кстати, штатский костюм эфэсбиста до боли напомнил Лехе «докиллерский» костюм папы.

— Это ты, пацан, звонил? Ты? — набросился на Леху дядька в штатском. — Старший лейтенант ФСБ Николай Павлович. — Фамилию старший лейтенант не назвал, вместо фамилии что-то показал в развернутом виде, Леха не запомнил. — Там их точно двое? Один, как ты говорил, стриженый, а второй — в замшевом пиджаке?

— Ага, — ответил Леха. — А это всё ваши милиционеры?

— Мои, — ответил дядька. — Только не милиционеры, спецназ. Отдел по борьбе с терроризмом, парень.

Леха покрутил головой. Что-то тут не то! Звонил он в милицию — а приехал кто? Отдел по борьбе с терроризмом. И по борьбе с киллерами? И с сыновьями киллеров?

Ой, подумал Леха. Ой-ей-ей. Как бы не влипнуть.

— А шрам, — нетерпеливо прыгал штатский, — вот такой шрам ты у стриженого видал? — И старший лейтенант, задрав голову, показал у себя на горле, каким должен быть шрам у стриженого.

— Не видал, — хмуро отозвался Леха.

Борман посмотрел в окно и отпрянул.

— Блин, допрыгались, — прохрипел он. — Спецназа полон двор. Вот тебе и прокурорский сынок.

Анжелку держал Тюхтя.

— Ну что? — спросил он. — Пристрелим Дев…

— Без шума! — прервал его, как обычно Борман.

— Прирежем девчонку, — моментальн поправился стриженый, — и ходу? По кры шам?

— Дурак, тут крыш всего три штуки И потом, чем ты ее прирежешь?

— Так мы ж на кухне! — радостно заво пил Тюхтя. — Здесь ножей полно!

Широкая ладонь Тюхти зажимала Анжелке рот. Рыжеволосая была так напугана» что казалось, глаза ее вылезут из орбит упадут на пол.

— Нет, — сказал Борман. — Девчонку мы не прирежем. Мы ее…

Анжелка слушала ровно до этого места. Ни этом месте она обмякла — слышать, что с ней собираются сделать, у нее просто не было сил.

— …не тронем, — закончил Борман. —% Она теперь — наше оружие против этих, что внизу…

Стриженый, запрокинув голову, расхохо тался. На горле его ясно обозначилась белая полоска шрама.

— Не-а, не видал я никакого шрама, — повторил Леха и шмыгнул носом.

— Все равно молодец, — сказал мужик. — На пятерки учишься?

— Угу, — соврал Леха. — Дяденька, вы быстрее. Там мои друзья в комнате.

— Друзья, говоришь? — мужик внимательно посмотрел на Леху. — Ас чего ты взял, будто ничего не происходит? Все происходит, все идет согласно… Впрочем, тебе об этом знать не следует. Ты мне лучше скажи, сам-то ты кто?

«Сын киллера», — едва не ляпнул в ответ Леха. Вместо этого он вспомнил о «БМВ» и прошептал, не поворачивая головы:

— Обратите внимание, там — бандитская машина.

— Где?

Леха осторожно показал назад большим пальцем, держа руку перед грудью.

— Черный цвет. Темные окна. «БМВ». Старший лейтенант кивнул.

— Знакомая жестянка, — сказал он, внимательно рассматривая автомобиль прищуренными глазами. — Хорошо, парень. Сейчас будем брать.

И он кивнул подчиненным, чтобы те брали.

Вокруг подъезда вовсю кипела горячая деятельность спецназовцев. Пара человек пробежались по газону с собаками. За кустами залегли автоматчики. Какой-то детина, широко расставив ноги, держал возле уха рацию и сообщал в микрофон какие-то координаты. При этом он поглядывал на небо с таким видом, будто ждал появления боевых вертолетов.

Вертолеты? Жаль, что их нет, подумал Леха. По крайней мере, это было бы весьма эффектно. Вертолеты над одним из спальных микрорайонов Москвы.

Несколько человек под предводительством «детины» отправились наверх, на восьмой этаж. На каждом был пуленепробиваемый жилет. Леха заметил, как «броневики» мелькают в окнах лестничных клеток, и подумал, что они, наверное, просто не поместились в лифт. И правда, разве поместятся в узкую кабину хоть двое таких внушительных парней?

Вокруг понемногу собиралась толпа зевак. Леха был рад, что в толпе не оказались его папа с мамой.

Старший лейтенант высказал мысль: а что, если вызвать подкрепление и оцепить весь дом? Леха ему на равных возразил: мол, не стоит. А старший лейтенант на равных потолковал с Корольковым и… согласился.

Косач едва дышал: «камуфлированные» приехали и развернулись во дворе так быстро, что он ничего не успел предпринять.

Правда, мог он немногое — разве что смыться, оставив сообщников наедине с их проблемами.

Теперь он никуда не смоется. Теперь — все, мышеловка захлопнулась. Спереди, сзади, с обеих сторон стоят враги. Сжалось от страха сердце носатого, и решил Косач на дно залечь, как подводная лодка. Решил сделать вид, будто его в машине и нет.

Он осторожно сполз с сиденья и скрючился под рулем. Место было не очень-то комфортным, зато вполне укромным.

Скоро несколько спецназовцев обступили машину и начали постукивать в затемненные окна — кто костяшками пальцев, а кто пистолетными рукоятками.

Косач сидел тише мыши.

Отошли спецназовцы, отхлынули.

— Товарищ старший лейтенант, никого там нету! — услышал бандит через несколько секунд и собрался вздохнуть с облегчением, да не смог — помешала рулевая колонка.

— Нету? — грозно переспросил второй голос. — Ага, значит, вышел. Тогда приказ такой: ждать, пока не вернется.

Косач покрылся холодной испариной. Как это — пока не вернется? Он же здесь.

Сколько же времени ему предстоит провести в таком неудобном положении?

 

Глава XIX

РЕШАЮЩИЙ ВЫСТРЕЛ

У парней, которые отправились наверх, был такой внушительный вид, что Леха как-то успокоился. Камуфляж, бронежилеты… Эти парни просто обязаны были спасти Анжелку, иначе и быть не могло, ведь они словно сошли с последних страниц Славкиного оружейного справочника.

В пиджаке старшего лейтенанта что-то запищало. Ну, дают эти эфэсбэшники, подумал Леха. Николай Павлович тем временем вытащил из внутреннего кармана рацию.

— Первый слушает, — сказал старший лейтенант.

— Докладывает Второй, — пропищала рация. — Ничего не можем сделать. С ними ребенок, они ему угрожают…

Ребенок… Анжелка это, а не ребенок… Вот тебе и парни с последних страниц, подумал Корольков, сплошное разочарование.

С треском распахнулась форточка — с таким треском, что все, стоящие внизу, задрали головы; а форточка-то была — на восьмом этаже!

Наружу высунулась голова — и Леха узнал мужика в замшевом пиджаке (хоть пиджак в форточку не пролез).

— Всем убраться через пятнадцать минут! — прокричал обладатель пиджака. — Всем до единого! Очистить двор! Иначе порешим девчонку! Время пошло!

— Снайперы, быстро! — крикнул Николай Павлович, но было поздно, голова уже исчезла. — Эх… — Он заметно помрачнел. — Что делать, что же делать…

— Стреляйте, — сказал Леха. — Снайперы могут их снять… Скажем, с крыши дома напротив.

Дядька посмотрел на Леху оценивающе.

— Дельные мысли высказываешь, пацан, только ничего не получится. У них какая-то девчонка в руках. Они ей прикрываются. Тут филигранный выстрел нужен, понял? Филигранный!

Леха понял.

— Так, снайперы залегли, — сказал старший лейтенант. — Теперь будем ждать условий, благоприятных для выстрела.

Снова с восьмого раздался треск открываемого окна. Стоящие внизу запрокинули головы и увидели в спецокне перекошенное страхом лицо Кренделя. Мишка заорал на весь двор:

— Корольков! Леха вздрогнул.

— Корольков, — заливался Мишка, — пусть сделает Корольков! У НЕГО ОТЕЦ — КИЛЛЕР! ВОТ ПУСТЬ ОТЕЦ И СРАБОТАЕТ В ОДИНОЧКУ!

Леха почувствовал, что готов провалиться сквозь землю.

— Позволь-ка, — кашлянул Николай Павлович. — Ведь это твоя фамилия — Корольков?

В ответ Леха промычал нечто невразумительное и, сорвавшись с места, помчался к своему подъезду.

Леха уже знал, что ему делать.

Сперва он забежал в свою квартиру. Не для того, чтобы позвать отца. Отец был дома, но не должен был ни о чем догадываться. С самого начала Леха решил, что отец не должен ни о чем знать. Родители — сами по себе, а у детей — свои дела.

Леха забежал домой с определенной целью, и уже через десять секунд он снова был на лестнице. Дома он с треском распахнул свою форточку. С таким треском, чтобы этот треск услышали все внизу.

В руке Леха сжимал рогатку — Мишкину, отличную, дальнобойную…

Корольков поднялся на девятый этаж и позвонил в дверь к Славке.

Как хорошо, когда друзья оказываются дома!

Хоть у Лехи с Трушкиным в последнее время восстановились нормальные отношения, Славка встретил друга хмуро:

— Ага. Что на этот раз?

— Быстро, Славка, — зашептал Леха, взбудораженно крутя глазами. — Нет времени объяснять. Мне нужна твоя комната. И твоя форточка.

Трушкин быстро провел гостя в свою комнату. Леха по пути впервые увидел Славки-ных родителей и Славкиного брата, они всем скопом сидели перед телеком и смотрели футбол. Родители как родители, брат как брат — вот и все, что Леха запомнил.

— Дверь закрой, — скомандовал Леха в комнате Трушкина.

Славка закрыл.

— Намертво закрой, — уточнил Леха. Славка, поднатужившись, передвинул диван и припер дверь.

Леха хмурым взглядом проследил за действиями Славки, остался ими доволен и широким жестом отдернул вечно закрытую Славкину оконную занавеску.

Шших! Занавеска отлетела в сторону, обнажив окно.

— Ничего себе! — присвистнул Трушкин. Он увидел толпу во дворе. — Леха, что это?

— Потом, — поморщился Корольков. — Форточка, Славка, форточка!

Трушкин залез на стул, открыл форточку. Леха в это время выдвинул ящик Славкино-го стола, снял крышку с коробки из-под зефира и стал выбирать подходящий шарикоподшипник.

Тяжелые железные шарики, один лучше другого. Они должны сыграть свою роль.

Вынув подходящий шарик, Леха вложил его в рогатку и вскочил на стол. Прицелился через отрытую форточку.

— Корольков, ты что? — встревоженно спросил Славка.

Леха не ответил. Ему вдруг вспомнились Славкины родители, которые спокойно смотрели за стенкой телевизор. Надрывался футбольный комментатор. Вот так: родители даже не подозревают, что делается во дворе. Они даже не знали, что сейчас делается в комнате их сына.

Корольков растягивал резину, как эспандер. Левая рука вытянута вперед, в ней — рогатка, правая рука — пальцы на уровне правого глаза — держит стальной шарик и готовую вырваться резинку.

Прямо перед Лехой было окно Мишкиной кухни. Корольков помнил, как все внизу ждут особо точного, снайперского выстрела.

Помнил Леха и о том, что ничто не будет предпринято до этого выстрела…

Хоть бы кто снизу подал сигнал — огонь, мол. Но кто подаст? Сам снайпер и должен подать, вот кто. Своим выстрелом. Потому что выстрел снайпера и явится сигналом к штурму квартиры Кренделя.

Что там сказал старший лейтенант? Будем ждать условий, благоприятных для выстрела.

Лехе надоело рассуждать. Он разжал пальцы — и услышал через секунду звон разбитого окна.

Ха, как просто. Он попал!

Леха Корольков и не думал, какой переполох поднимется внизу и в доме девятнадцать после его попадания.

Николай Павлович просто просиял. «Премию имени товарища Дзержинского — стрелку», — твердо решил он и достал рацию. Но отдать приказ не получилось. Включив рацию, он услышал: «Идем на штурм!»

И в самом деле — там, на восьмом этаже, пошли на штурм.

…Компания Кренделя сидела в комнате Мишки. Лица у всех были подавленные.

Когда раздался звон разбитого кухонного окна, Светка Трубецкая оживилась.

— Леха все-таки — сын киллера! — воскликнула она с металлом в голосе. — Сработал его отец! А, Крендель?

Над словами Трубецкой призадумались все — даже малолетний пацан, который до сих пор, знай себе, плакал. Призадумались все и поняли, что рассуждения Трубецкой имеют определенный смысл.

…Когда разбилось стекло, Анжелка поступила очень просто, по-женски. Укусила Тюхтю за руку, наклонилась вперед и хорошенько дала Борману головой в живот. И бросилась из кухни в прихожую.

— Дяденьки! — кричала она. — Дяденьки! Меня убивают!

Анжелка вырвалась на площадку. При этом ей пришлось скакать, как зайчихе. Пули визжали, врезаясь в стены, но ни одна ее не задела. Тюхтя открыл вслед стрельбу, но не попадал, потому как нажимал на спусковой крючок укушенной рукой.

Наконец Жмойдяк вырвалась на лестницу и оказалась в объятиях мужика в камуфляже, который, по впечатлениям Лехи Королькова, ждал появления боевых вертолетов:

— Папа! Папа!

— Доченька… — Мужик в камуфляже прижимал к себе Анжелку и гладил ее по взлохмаченной рыжеволосой голове.

Косач выполз из-под руля. Судя по всему, его кореша накрылись. Именно такое оживление царит в толпе спецназовцев, когда кто-то накрывается, думал носатый.

По-прежнему стараясь не дышать, Косач сел за руль. Что делать дальше? Он повернул ключ в замке зажигания. Верный «БМВ» завелся с таким тихим звуком, что Косач почувствовал желание расцеловать каждый клапан.

Отличная западногерманская марка!

Перед самым капотом стоял мужик в пид-Косач тихонько его объехал.

Старший лейтенант ничего и не заметил. Вытащив рацию, он докладывал обстановку своему начальству.

Леха Корольков из окна Славкиной квартиры наблюдал, как черный «БМВ» тихо завелся и поехал по двору, обогнув Николая Павловича. Машина вывернула на детскую площадку и проехала по ней.

— Славка, — возбужденно прошептал Леха. — Патрон!

Трушкин послушно протянул стальной шарик. Леха осмотрел снаряд и забраковал.

— Славка, не пойдет! Увесистей давай. Вниз будет выстрел, вниз!

Трушкин снова протянул шарик.

— О, то, что надо, — сказал Леха и вложил шарик в рогатку.

Леха прищурил левый глаз. Ррраз — фыркнул второй выстрел. Стальной шарик полетел наискосок вниз, по направлению к тихо ползущему черному «БМВ».

БАХ!

Леха и не ожидал такого результата. Даже с девятого этажа было отлично видно, как на переднем стекле «БМВ» расползлась обширнейшая паутина.

Получилось, подумал Корольков, ох, получилось.

Как только по стеклу расползлась паутина, «БМВ» вильнул в сторону, нахально проехал по клумбе возле пятнадцатого дома — и врезался в его стену.

Из машины повалил черный дым. Откуда он повалил — неизвестно. Вверх понеслись такие клубы, что даже у Лехи на девятом этаже защипало в носу.

Корольков спрыгнул со стола.

— Славка! Закрывай скорее форточку!

Угорим!

Трушкин закрыл. Внизу в это время спецназовцы вытаскивали из машины ничего не соображавшего Косача.

Леха смотрел вниз. Он видел, как вывели из Мишкиного подъезда связанных бандитов, как присовокупили к ним водителя черного «БМВ», как всю троицу засунули в один из «рафиков»…

Но не это заставило Королькова спуститься вниз. Леха выскочил из квартиры Славки Трушкина, когда увидел, что из Мишкиного подъезда вышла Анжелка Жмойдяк.

— Анжелка! — бросился к ней Леха. — Ты жива!

Девчонка шла в обнимку с огромным мужчиной.

— Ага, — сказала она, но в следующую секунду заговорил мужчина;

— Доченька, это и есть тот… Леша Корольков, о котором ты столько всего рассказывала?

— Ага, — повторила Анжелка.

Леха после этих слов потупился и ужасно покраснел.

— Интересно, — усмехнулся мужчина, внимательно рассматривая потупившегося Королькова. — Как-как ты говорила, доченька, кто у него отец?..

Прошло полторы недели. Страсти поутихли. Всех, кого надо, повязали. Даже Мишки-ному отцу чего-то было — правда, неизвестно, что именно — поскольку Мишка упорно насчет этого всего отмалчивался.

Леха не лез к нему с расспросами. Мишке и так досталось. Ведь после случившегося Мишку Кренделя перестали считать королем двора и школы…

Прошло еще пару недель. Корольков-старший шел с работы. Все вирусы на институтских персоналках давно были побеждены, и потому Ростислав Петрович возвращался довольно поздно. Часы показывали что-то около половины одиннадцатого вечера.

На Лехином отце была кожанка, под ней — костюм с галстуком, в руке — «дипломат» . На всем пути от работы до дома с Ростиславом Петровичем ничего не произошло, зато в подъезде…

В темном подъезде царила зловещая тишина. У лифта покачивался барыга с двенадцатого этажа, хорошо знакомый Королькову-старшему… Да, это был Андрюха.

Ростислав Петрович зашел в подъезд и остановился в нерешительности на ступеньках. Он узнал мужчину, который когда-то сбил с него очки.

А что, если снова этот пьянчуга начнет махать руками?

Как раз приехала и открылась кабина лифта. (Ее вызвал Андрюха.)

Корольков-старший поборол свою нерешительность и поднялся к лифту. «В конце концов, на мне „настоящий мужской прикид“, — мысленно повторил Ростислав Петрович слова своего сына. — Если у меня пацан — первый парень в классе и вообще в школе, неужели я буду хуже?»

С такими мыслями отец Лехи браво подошел к лифту.

Барыга неожиданно бросил восхищенный взгляд, отступил на шаг и жестом пригласил войти в кабину:

— Пожалуйста, Ростислав Петрович.

Это — для вас.

— Но позвольте…

«Позвольте, откуда вы знаете, как меня зовут?» — хотел спросить Корольков-старший, но не успел. Барыга продолжил:

— Поезжайте. Это я для вас вызвал. — Андрюха с двенадцатого этажа бросил взгляд на «дипломат», быстро, словно обжегшись, поднял глаза и затараторил дальше: — Вы ведь с работы идете?

— С работы, — растерянно ответил папа.

У барыги от того, как папа это сказал, почему-то перехватило горло.

— Езжайте, — сдавленным голосом произнес он. — Я пешком дойду, да… Мне-то что, это вы… устали, при вашей-то работе…