— Расскажи, — тихо попросил Кирилл.

И она рассказала. Всё рассказала. Как позвонила Варьке, как осталась одна в квартире, а они уехали, на какую-то важную встречу спешили, и как она была рада этому, потому что очень хотела побыть одна. И страшно подумать, что бы произошло, если бы Антон не вернулся за случайно оставленным телефоном и не нашёл её на полу без сознания в луже крови. Рассказала, как очнулась уже в больнице и не сразу поняла, где она, потому как не помнила ничего: ни как Антон пытался привести её в чувство, ни как он вызывал скорую, ни как они ехали в больницу. Только темнота и нестерпимая боль остались в памяти и то обрывками. Это уже потом Антон с Варей ей все рассказали.

— Я помню, как мне не хотелось просыпаться, слабость жуткая была, — перевела дыхание, тяжело сглотнула и продолжила свой рассказ:

— Но когда я заставила себя открыть глаза, увидела белые стены. Ксюша замолчала, вспоминая подробности того дня. Вот она лежит на узкой кровати, застеленной светло-голубым бельем, и чувствует специфический больничный запах

Она сморщила нос, будто и сейчас вдыхала тот ненавистный запах, что вызывает приступ тошноты.

— Какой-то седой мужик с усами и бородой, одетый в белый халат, склонился надо мной и сказал, что ребёнка спасти не удалось. Кир, я даже не сразу поняла, что он врач, — голос задрожал, — и не поняла, что он обо мне говорит. Я же не знала Кир, я не знала, что беременна. Не знала, пока не потеряла его. — Судорожно вздохнула. Зажмурилась.

— Кир, это так страшно, — прошептала она, утыкаясь носом в его шею, — так ужасно, когда тебе говорят о смерти твоего ребёнка.

Вновь зажмурилась, задерживая дыхание. Вздохнуть не получалось. И не хотелось. Забыться бы, стереть из памяти. Вцепилась в Кира с остервенением, схватилась за его широкие плечи до онемения в мышцах, до боли в пальцах. Только он мог её спасти, только он. Кирилл для неё лекарство от всех болезней, спасательный круг в череде жизненных невзгод, свет в её царстве страхов.

Они так и сидели в темноте, не шевелясь, будто боялись отпустить друг друга.

— Я хотела тебе сказать, я правда собиралась, но пришло сообщение от Макса, что Сева разбился, и я поняла, что не смогу, не имею права добивать тебя. — Понимаешь? — вскинула голову, взглянула с каким-то отчаянием ему в глаза и безжизненным голосом продолжила: — Тем более что уже ничего нельзя было сделать, — перешла на едва слышный шепот, — ни-че-го.

Она будто выдохлась, обмякла в его руках, сползая по телу. Только держалась за плечи, не отпуская.

Тишина, стоящая в комнате, давила, забирала не только звуки из пространства. Она будто и кислород выбивала из легких. Хотелось заорать во все горло, но он боялся. Боялся испугать свою девочку. Он пребывал в шоке, казалось, что у него язык онемел, и не только язык. Душа онемела. Подумать страшно о том, как его хрупкая Ягодка пережила все это. Одна. Без него. Да ещё и о нём позаботилась, оберегала покой в его сердце. Дрожь прошла по телу от всего услышанного и от осознания того, что именно произошло. У Кира сердце закололо и биться по-другому стало, когда он удерживал в руках Ягодку. Захотелось помочь ей, забрать всю боль, что плескалась у нее внутри, только вот как это сделать?

Прижал к себе крепче, немного раскачиваясь, будто баюкал маленького ребенка, гладил по спине, шептал на ухо, как любит ее и заверял, что теперь всегда будет рядом, что никогда больше не оставит её одну. Постепенно ее прерывистое дыхание сменилось на ровное, казалось, она заснула в его руках. Осторожно, стараясь не потревожить свою девочку, Кир попытался переложить ее на постель. Так ей будет удобнее. Аккуратно не получилось. Ягодка проснулась. Открыла глаза, хватаясь за его плечи еще сильнее. Кир все понял без слов. Опустился на спину, так и не выпуская ее из своих объятий, устроил у себя на груди, она тут же полностью забралась на него, стискивая руками и ногами.

— Спи, я тут, — прошептал в макушку, нежно поглаживая одной рукой ее волосы, пропуская локоны между пальцами, — спи, моя хорошая.

Вот только Ксюша спать уже не хотела, приподнялась и потянулась к нему. Поцеловала ямочку на небритом подбородке, чувствуя, как пробившаяся к вечеру щетина покалывает нежную кожу губ. Слабо улыбнулась и продолжила. Кир же лежал не шевелясь: не отвечал, но и не мешал. Она лишь почувствовала, как напряглись его мышцы и потяжелело дыхание, но он по-прежнему безропотно позволял ей делать всё, что вздумается.

А Ягодка все целовала, никак оторваться не могла. Добралась до его сомкнутых губ, провела кончиком языка по верхней, затем по нижней губе: медленно, едва ощутимо, будто дразнить его пыталась.

Кир приоткрыл рот, давая свой девочке ещё большую свободу действий, она тут же воспользовалась привилегией и, слегка прикусив, потянула его за нижнюю губу, прошлась по ней языком, словно укус зализывала, и вновь потянула и тут же лизнула. Кир не выдержал, перехватил инициативу, целовал как обезумевший, но с такой нежностью, что у Ксюши сердце замирало и плакать хотелось от счастья. Вот он рядом, её единственный, её любимый мужчина, тот, кто никогда не отпустит. Целовались долго, пока не стали задыхаться то ли от нехватки воздуха, то ли от нестерпимого желания. Чувствовали, как оба начинают дрожать, как двоих накрывает волна нетерпения, но никто из них не торопился избавиться от остатков одежды, никак не хотели отпускать друг друга, будто боялись потеряться или себя потерять в этом круговороте чувств и эмоций. Люблю прошептала Ксюша, едва переводя дыхание, все крепче стискивая пальцы на его плечах. Её шепот для него стал последней каплей, толчком, побуждающим к действию. Его контроль и самообладание трещали по швам, разбивались вдребезги о стенки затуманенного желанием сознания. Чуть приподнял её, открывая себе доступ к её телу. Тут же накрыл ладонями её плечи, потянул за лямки кружевного бюстгальтера вниз, поцеловал нежную кожу. Переместил руки на спину, добрался до застежки, и с молниеносной скоростью избавил Ксюшу от ненужного кружева. Кажется, они в унисон довольно выдохнули: он оттого, что её грудь теперь ничем не прикрыта, она что его руки вот-вот подарят умелые ласки её изнывающему телу. Но Кир не стал терять ни секунды, плавно, но настойчиво двинулся вниз, обхватил руками её ягодицы, сжал их в нетерпении и, подтянув пальцами кружевные трусики, поспешил избавиться от них. Ягодка осталась обнаженной. Кир перевернул её на спину, накрыл своим телом и вновь принялся целовать. Губы, шею, грудь, живот, намереваясь двинуться дальше, но она ему не позволила. Обхватила дрожащими руками его скулы останавливая. Кир замер, приподнял голову, молча выжидая, пристально глядя на свою Ягодку.

— Не хочу, — просипела едва слышно, — не хочу так. Тебя хочу, — сжала ладошки на его лице ещё сильнее.

Кир смотрел на свою девочку затуманенным взглядом, долго смотрел, а потом, будто очнувшись, резко приник губами к её животу и двинулся вверх, к груди, вновь доводя её до безумства одними поцелуями. Когда сил терпеть совсем не осталось, он быстро избавился от трусов, которые давно доставляли дискомфорт его возбужденной плоти потянулся одной рукой к тумбочке за презервативом, второй так и держал, не отпуская, свою Ягодку и, наконец, получил свою девочку. Дорвался до любимой, думал, что взорвётся раньше времени. Пришлось мысленно одёрнуть себя, остановился: ему сейчас хотелось доставить Ксюше максимальное удовольствие, а он подождёт. Пусть она в полной мере получит всё то, что он мог ей дать. Вот только долго дарить наслаждение не получилось, она буквально через минуту выгнулась в сладкой судороге оргазма.

— Спасибо, — прошептала ему в губы.

— Глупая, — ласково обратился Кир, — разве за такое благодарят? — улыбнулся по-доброму и замер, сдерживаясь из последних сил.

— Спасибо, — вновь зашептала и накрыла его щеки своими ладошками, — спасибо, любимый мой, за то, что ты у меня есть.

На то, чтобы догнать Ксюшу и забыться в удовольствии, ему не понадобилось много времени. Обессиленно упал, придавив её своим телом.

— Люблю, — прошептал на ухо и перевернулся на бок, увлекая за собой Ягодку. Кажется, сегодня он влюбился в неё во второй раз.

Они так и заснули, не разжимая объятий, сплелись телами, соприкасаясь сердцами, растворились друг в друге, понимая, что большего счастья и пожелать нельзя