I. Сисс и Унн
1. Сисс
Юный белый лоб вырисовывается во мраке. Одиннадцатилетняя девочка. Сисс.
Вечер еще не наступил, но уже темно. Морозная поздняя осень. Светят звезды, но нет луны, и нет снега, который бы отражал свет, поэтому тьма густеет, несмотря на звезды. По обеим сторонам дороги замер лес — в этот час в нем затаилось и зябнет все, что есть живого.
Сисс шла, тепло одетая по случаю мороза, и ее одолевало множество мыслей. Она направлялась — впервые — к малознакомой девочке по имени Унн, навстречу неизвестному, и в этом было что-то захватывающе интересное.
Она вздрогнула: ее мысли, ее ожидание нарушил громкий треск. Он катился и катился вдаль, пока наконец не замер. Это трещал лед там, внизу, на большом озере, и в этом не было ничего страшного, напротив, треск радовал: значит, лед стал еще крепче. Грохот звучал как ружейные выстрелы, а от поверхности льда глубоко вниз убегали длинные, узкие, как лезвие ножа, трещины — и все же с каждым днем лед наутро становился крепче, надежнее. Осень в этом году была необычно холодная и бесснежная.
Стоял трескучий мороз. Но он не пугал Сисс. Не его она боялась. Ей стало немного не по себе от грохота во мраке, но она взяла себя в руки и вновь твердо зашагала по дороге.
Путь до Унн был недолог. Сисс его знала: в школу она ходила почти так же, только здесь надо было свернуть немножко в сторону. Поэтому ей и разрешили пойти одной вечером. Родителей темнота не пугала. Дорога широкая, сказали они, когда она отправлялась в путь. Ладно, раз они так считают. Но сама она боялась темноты.
Широкая дорога. И все же идти одной было страшновато. Поэтому она шла, так высоко подняв голову, поэтому сердце ее билось сильнее обычного. Она чутко вслушивалась: уж слишком тихо было по обеим сторонам дороги, и она знала, что там, в лесу, кто-то еще более чутко прислушивается к ее шагам.
Поэтому идти надо уверенно, твердо ставя ногу на окаменелую от мороза дорогу, надо, чтобы стук твоих шагов был хорошо слышен. Если ты поддашься искушению и попытаешься двигаться бесшумно, ты пропала. И уж совсем не дай бог потерять голову и пуститься бегом. Тогда совсем обезумеешь от страха.
Сегодня Сисс идет к Унн. Вечера длинные, и времени у нее достаточно. Стемнело так рано, что она может подольше посидеть с Унн и не поздно вернуться домой, чтобы вовремя лечь спать.
Интересно, что я узнаю у Унн? Ведь наверняка что-нибудь да узнаю. Я ждала этой встречи всю осень, с того самого дня, когда новенькая, Унн, пришла в наш класс. Ждала, сама не знаю почему.
Это так ново, так необычно — первая встреча. И вот сегодня это свершится. Как-то разом, вдруг, после долгого ожидания.
На пути к Унн. С легкой дрожью нетерпения. Гладкий лоб рассекает морозный воздух.
2. Унн
На пути к новому, увлекательному. Сисс вышагивала по дороге, высоко подняв голову и стараясь подавить в себе страх перед темнотой. Она вспоминала, что ей известно об Унн.
Знает она о ней мало. Расспрашивать народ тоже было бы без толку, люди едва ли знают больше.
Унн живет здесь недавно, она приехала прошлой весной — из далекого селения, с которым никто из здешних никак не связан.
Говорят, весной Унн переехала сюда, потому что осталась сиротой. Мать ее в родном селении заболела и умерла. Она была не замужем, и близких родственников у нее там не было, а здесь живет ее старшая сестра, она-то и забрала Унн к себе.
Тетя ее живет здесь давно. Сисс едва знакома с ней, хотя дом ее стоит неподалеку. Тетя живет одна-одинешенька в маленькой избушке, и никто ей не помогает. Ее почти никогда не видно, разве что встретишь по дороге в лавку. Говорят, она очень обрадовалась, что Унн будет жить у нее. Давным-давно, когда Сисс еще и не ведала, что есть на свете Унн, она ходила к ее тете вместе с мамой: у мамы что-то там не ладилось с вязаньем. Сисс помнит, что эта одинокая женщина была с ней ласкова. И никто никогда не сказал о ней дурного слова.
Когда Унн переехала в эти края, она тоже поначалу держалась особняком, не сдружилась с девочками, как те того ждали и хотели. Они иногда видели ее на дороге или в других местах, где обычно встречается народ. Они и она смотрели друг на друга словно чужие. Ну что ж. Она сирота, и это будто бросало на нее особый свет, необъяснимый отблеск. Но они знали, что скоро она перестанет чуждаться их: осенью они встретятся в школе, и все будет иначе.
Сисс тоже ничего не делала летом, чтобы сблизиться с Унн. Иногда она видела Унн в обществе старой ласковой тети. Когда они встретились, она заметила, что они примерно одного роста. Удивленно взглянув друг на друга, они разошлись. Чему они удивились, они и сами не знали, но какая-то причина, видно, была.
Говорили, что Унн застенчивая. Как интересно. Все девочки ждали встречи в школе с застенчивой Унн.
У Сисс была особая причина ждать этой встречи: она верховодила в классе. Сисс привыкла к тому, что все затеи предлагала она — так уж получалось, и ей это нравилось. Она никогда не задумывалась над тем, почему это так. Сисс радовалась тому, что когда Унн придет и будет принята в их круг, она увидит, что Сисс — вожак в классе.
В день, когда начались занятия в школе, весь класс, мальчики и девочки, собрался вокруг Сисс. Она явственно почувствовала, что ей это по-прежнему нравится, и, возможно, кое-что сделала, чтобы остаться вожаком.
Застенчивая Унн стояла поодаль. Они испытующе оглядели ее, и она сразу им понравилась. Вроде бы все в порядке. Славная девочка. Симпатичная.
Но Унн не двигалась с места. Напрасно они на разные лады пробовали привлечь ее к себе. Сисс стояла в своей компании и ждала ее. Так прошел первый день.
Так прошло много дней. Унн продолжала держаться особняком. Наконец Сисс подошла к ней и спросила:
— Не хочешь быть с нами?
В ответ Унн покачала головой.
Но обе сразу почувствовали, что нравятся друг другу. Словно искра проскочила между ними. С ней я хочу подружиться! Не понимаю почему, но это так.
Сисс удивленно повторила:
— Не хочешь быть с нами?
Унн смущенно улыбнулась.
— Н-нет…
— Но почему?
Снова Унн смущенно улыбнулась.
— Не могу…
Сисс показалось, что они играют в какую-то игру, будто манят друг друга.
— Ты нездорова? — спросила она напрямик и тут же горько раскаялась, задав этот глупый вопрос. Было ясно видно, что Унн вполне здорова.
Унн зарделась.
— Нет, не в этом дело, а…
— Да я так и не думала. Но как было бы хорошо, если бы ты была с нами.
— Не спрашивай больше об этом, — сказала Унн.
У Сисс было ощущение, словно ее окатили холодной водой. Она замолчала, обиженно отошла к своей компании и рассказала о разговоре.
Больше они не звали Унн, оставили ее в покое. Она стояла на прежнем месте, не принимая участия в играх. Кто-то сказал, что она задирает нос, но его не поддержали, и дразнить новенькую не стали: было в ней нечто такое, что всех останавливало.
На уроках скоро выяснилось, что Унн одна из самых сообразительных в классе. Однако держалась она скромно, и все прониклись к ней невольным уважением.
Сисс все это хорошо замечала. Она чувствовала, что в Унн, стоящей особняком на школьном дворе, есть какая-то сила, что Унн совсем не бедненькая и жалкая. Сисс стремилась верховодить, и это у нее получалось — и все же у нее было ощущение, что стоящая поодаль Унн сильнее ее, хотя та ничего не делала и никого с ней не было. Она начала проигрывать Унн; возможно, ее подруги тоже так считали и просто не решались подойти к новенькой. Унн и Сисс как бы образовали две партии, но тихо, без слов, это касалось только их.
Вскоре Сисс во время уроков начала чувствовать на себе взгляд Унн. Та сидела сзади нее через несколько парт, так что ей было удобно смотреть на Сисс.
У Сисс при этом мурашки радости пробегали по телу. Ей было так приятно, что она с трудом скрывала это. Виду она не подавала, хотя чувствовала, что в ее жизнь вошло что-то новое и хорошее. Взгляд Унн не был испытующий или ревнивый: если Сисс быстро оборачивалась и встречалась с ней взглядом, она читала в нем стремление. И ожидание. Когда они выходили из класса, Унн вела себя как обычно — стояла одна у стены.
Но Сисс снова ощущала мурашки радости: Унн сидит и смотрит на меня.
Она почти всегда старалась не встречаться взглядом с Унн, еще не решалась, лишь, забывшись, иногда бросала на Унн быстрый взгляд.
Чего же хочет Унн?
Когда-нибудь она скажет это.
На дворе она стояла у стены и никогда не участвовала в играх. Стояла и спокойно смотрела на всех.
Ждать. Надо ждать, и когда-нибудь этот миг наступит. А пока пусть все будет как есть — так тоже удивительно и прекрасно.
Нужно, чтобы никто ничего не заметил. Сисс казалось, что это у нее получается. Но вот одна из подруг сказала ей с ревностью в голосе:
— Как тебя эта Унн занимает!
— Ничего подобного!
— Разве нет? Ты прямо глаз с нее не сводишь, мы же видим.
Неужели? — растерянно подумала Сисс.
Подруга язвительно засмеялась.
— Мы все, Сисс, давно это видим.
— Значит, так оно и есть, и это мое дело.
— Ха.
Сисс шла и думала. Вот ожидание и кончилось. Сегодня. Поэтому она и идет к Унн.
Сегодня утром Сисс, садясь за парту, обнаружила первую записку:
Сисс, я хочу дружить с тобой.
Подпись: Унн.
Словно неведомо откуда пришедший луч.
Она обернулась, и их взгляды встретились. Проникли друг в друга. Удивительно. И больше ничего. Хватит думать об этом.
В этот славный сегодняшний день записочки летели от парты к парте. Их передавали доброжелательные руки.
Я тоже хочу дружить с тобой.
Подпись: Сисс.
Когда мы можем встретиться?
Когда хочешь, Унн! Можно сегодня.
Тогда давай сегодня!
Пойдем после школы ко мне домой, Унн?
Нет. Ты приходи ко мне домой, иначе я не согласна.
Сисс быстро обернулась. Что это значит? Она встретилась взглядом с Унн, та кивнула, подтверждая сказанное в записке. Не задумываясь ни на секунду, Сисс кивнула в ответ: пойду к тебе.
На этом обмен записками кончился. Больше они не разговаривали. После уроков подошли друг к другу и заговорили — быстро и смущенно. Сисс спросила, не пойдет ли Унн все-таки к ней.
— А почему? — спросила Унн.
Сисс ответила не сразу. Она понимала, почему ей хочется, чтобы Унн пошла к ней: она и показать ей может такое, чего нет в доме у тети Унн, да и привыкла она, чтобы подруги ходили к ней, а не она к ним. Этого она сказать Унн не могла. Ей стало стыдно.
— Да нет, так просто, — ответила она.
— Ты же сказала, что придешь ко мне, так что…
— Хорошо, но я не могу сейчас сразу пойти с тобой, мне надосначала забежать домой, чтобы мама с папой знали, где я.
— Ну конечно.
— Тогда я приду вечером, — смущенно сказала Сисс. Смущало ее то непонятное, что в ее глазах окружало Унн.
Вот и все, что Сисс знала об Унн. Сейчас она шла к ней, побывав дома и предупредив родителей.
Мороз щипал щеки. Под ногами скрипела мерзлая земля, внизу на озере трещал лед.
Показалась избушка, где жила Унн с тетей. Свет из окошек падал на заиндевелые ветви берез. Сердце Сисс билось в радостном ожидании.
3. Один-единственный вечер
Унн, наверное, стояла у окна, поджидая Сисс, потому что она вышла на крыльцо еще до того, как Сисс подошла к дому. Она была в брюках: не переоделась после школы.
— Темно было идти? — спросила она.
— Темно? Ничего страшного, — ответила Сисс, хотя идти через темный лес было жутковато.
— И холодно? Мороз сейчас такой, что просто ужас.
— Тоже ничего страшного.
Унн сказала:
— Хорошо, что ты пришла к нам. Тетя говорит, что ты приходила сюда раньше всего раз, еще маленькой.
— Я помню. Тогда я о тебе ничего не знала. Разговаривая, они приглядывались друг к другу. Тетя вышла к ним и приветливо улыбнулась.
— Вот и моя тетя, — сказала Унн.
— Добрый вечер, Сисс. Заходи скорее в дом, здесь холодно стоять. Заходи, грейся, раздевайся.
Тетя говорила спокойно и приветливо. Они вошли в маленький теплый дом. Сисс сняла с себя промерзшие сапоги.
— Ты помнишь, как здесь было, когда ты сюда приходила? — спросила тетя.
— Нет.
— Да тут ничего и не изменилось, все как было. Ты приходила сюда с мамой, я хорошо это помню.
Тете явно хотелось поговорить — у нее ведь редко бывала такая возможность. Унн ждала, пока останется наедине с гостьей. Но тетя еще не выговорилась.
— А потом, Сисс, я только случайно встречала тебя. Конечно, какие у тебя могут быть дела ко мне, но вот теперь, когда у меня живет Унн, будет иначе. Да, повезло мне, что Унн со мною.
На лице Унн было написано нетерпение. Тетя сказала:
— Вижу, Унн. Но не торопись. Пусть Сисс, попьет горячего.
— Я не замерзла.
— У меня все на плите, — сказала тетя. — По-моему, тебе лучше было бы прийти в воскресенье, а то сейчас и холодно и поздно.
Сисс посмотрела на Унн и ответила:
— Как же можно, раз мы договорились на сегодня.
Тетя рассмеялась. Слова Сисс ее развеселили.
— Ну, если так…
— Я успею вернуться до того, как родители лягут, — сказала Сисс.
— Хорошо, идите сюда и попейте.
Питье было вкусное, и они согрелись. Приятное, манящее нетерпение охватило Сисс. Скоро они останутся наедине. Унн сказала:
— У меня своя комната. Пойдем туда.
Сисс вздрогнула. Сейчас начнется.
— У тебя тоже своя комната?
Сисс кивнула.
— Пошли.
Приветливой и разговорчивой тете явно хотелось пойти с ними в комнату Унн. Но не тут-то было. Унн пресекла все дальнейшие, разговоры, и тётя осталась сидеть в кресле.
Комнатка у Унн была крохотной и; как Сисс показалось в первые мгновения, странной. Ее освещала две небольшие лампы. На стенах висело множество картинок, вырезанных из журналов, и фотография женщины, так похожей на Унн, что и. спрашивать, кто это, было излишне. Вскоре Сисс увидела, что ничего странного в комнате нет, а что она, напротив, похожа на ее собственную. Унн полувопросительно посмотрела на Сисс. Та сказала:
— Уютная у тебя комнатка.
— А y тебя какая? Больше?
— Нет, примерно такая же.
— Да больше и не надо.
— Верно.
Чтобы освоиться, им нужно было немного поболтать о пустяках. Сисс сидела на единственном в комнате стуле, вытянув ноги. Унн уселась на краю кровати и болтала ногами.
Они подобрались. Испытующе посмотрели друг на друга. Смерили друг друга взглядом. Начать разговор было совсем не просто — что-то непонятное мешало им. И еще их смущало то, что обе так стремились друг к другу. Их взгляды встретились — понимающие, жаждущие и в то же время глубоко смущенные.
Унн спрыгнула с кровати, подошла к двери и потянула ручку. Затем повернула ключ.
При этом звуке Сисс вздрогнула и быстро спросила:
— Ты это зачем?
— Ну, она может войти.
— Ты боишься?
— Боюсь? Нет, конечно. Не в этом дело. Просто мне хотелось, чтобы мы побыли только вдвоем — ты и я. И чтобы никто сюда не входил!
— Да, чтобы никто сюда не входил, — повторила Сисс и почувствовала, что ее охватывает радость. Почувствовала, что между Унн и ею протянулась первая нить. Вновь воцарилось молчание. Затем Унн спросила:
— Сисс, тебе сколько лет?
— Одиннадцать с небольшим.
— Мне тоже одиннадцать.
— Роста мы примерно одинакового.
— Да, примерно, — ответила Унн.
Они чувствовали, как их влечет друг к другу, и все же разговор не клеился. Они сидели, бросали взгляды по сторонам, бесцельно шарили пальцами по близлежащим предметам. В комнате было тепло и уютно. Наверное, это ощущение создавала гудящая печка, но едва ли только она. Гудящая печка ничего бы не дала, не будь у них этого одинакового настроя.
Сисс спросила:
— Тебе у нас хорошо?
— Да, мне хорошо у тети.
— Конечно, но я не об этом. Я про школу спрашиваю и… Скажи, почему ты никогда…
— А, вот ты о чем. Я же тебе говорила, чтобы ты об, этом меня не спрашивала, — резко ответила Унн, и Сисс сразу же пожалела, что задала этот вопрос.
— Ты сюда насовсем? — быстро спросила она: этот-то вопрос, пожалуй, безопасный. Или тоже опасный? Наверное, нет, но ведь никогда нельзя быть уверенной.
— Да, я буду здесь жить, — ответила Унн, — у меня никого на свете не осталось, кроме тети.
Снова воцарилось молчание. Наконец Унн спросила испытующе:
— Почему ты меня о маме не спрашиваешь?
— А? — Сисс отвела взгляд и уставилась в стену, как будто ее уличили в чем-то нехорошем: — Не знаю.
Вновь встретилась взглядом с Унн. Не могла иначе. И на вопрос нельзя было не ответить: Унн спрашивала о том, что для нее очень важно. Запинаясь, Сисс произнесла:
— Ну, потому что она умерла этой весной. Мне так говорили.
Унн сказала четко и громко:
— Мама не была замужем. Поэтому-то здесь и нет никого…
Она умолкла.
— Сисс кивнула. Унн продолжала:
— Весной мама заболела и умерла. Проболела всего неделю. И умерла.
— Вот как…
Хорошо, что эти слова уже сказаны. В комнате стало словно легче дышать. Все соседи знали то, что сейчас рассказала Унн, тетя ее говорила об этом — и о многом другом, когда Унн приехала сюда весной. Разве Унн это не известно? И все же сейчас, когда завязывается их дружба, об этом нельзя было не сказать. Но это еще не все. Унн спросила:
— Ты знаешь что-нибудь о моем папе?
— Нет!
— Я тоже ничего — кроме того, что мама рассказывала, самую малость. У него была машина.
— Наверное.
— Почему ты так говоришь?
— Ну… у многих ведь есть машины.
— Да, конечно. Я его никогда не видела. У меня только тетя осталась. Я буду всегда жить у тети.
Да! — подумала Сисс. Унн всегда будет здесь жить. У Унн ясные глаза, от которых ей, Сисс, как и в самую первую их встречу, не оторваться.
Больше о родителях не говорили, отца и мать Сисс даже не упомянули. Сисс была уверена, что Унн все о них знает: они живут в хорошем доме, у отца хорошая работа, ни в чем они не нуждаются, так что, собственно говоря, рассказывать-то нечего. Унн и не задала ни одного вопроса. Как будто это у Сисс не было родителей, а не у Унн.
Но о братьях и сестрах она вспомнила.
— Сисс, а братья или сестры у тебя есть?
— Нет, я одна.
— Это хорошо, — сказала Унн.
Сисс вдруг поняла, что значат слова Унн: она будет здесь жить всегда. Их будущая дружба открылась ей, словно уходящая вдаль ровная дорога. Произошло что-то очень важное.
— Ясное дело, хорошо. Тем больше мы сможем видеться.
— Мы видимся и теперь каждый день в школе.
— Это-то конечно.
Обе коротко рассмеялись. Им стало вдруг легко. Все идет так, как должно идти. Унн сняла зеркало, висевшее на стене рядом с кроватью, и, сев, положила его на колени.
— Иди сюда.
Сисс не поняла, что сейчас будет, но присела рядом с Унн на край кровати. Они взялись за зеркало, каждая со своей стороны, и подняли его. Молча, почти щека к щеке.
Что они видят?
Через мгновение они забыли обо всем на свете.
Две пары глаз. Искорки и лучи под ресницами. Заполняют собой все зеркало. Вопросы — они вспыхивают и снова гаснут. Я не знаю: искорки и лучи, искорки и лучи от тебя ко мне, от меня к тебе, от меня к тебе одной — в зеркало и обратно, и нет ответа на вопрос, что это, нет решения. Твои алые пухлые губы, нет, это мои, а как похоже! И волосы такие же, и искорки, и лучи. Это мы! И ничего мы тут не можем поделать, это все словно из иного мира. Изображение дрожит, расплывается, вновь делается резче, нет, резче оно не делается. Улыбающийся рот. Рот из иного мира. Нет, это не рот, это не улыбка, что это, никто не знает, это лишь ресницы, поднятые над искорками и лучами.
Они опустили зеркало и, растерянные, красные, посмотрели друг на друга. Глаза у них сияли, они словно слились воедино, это был непостижимый миг.
Сисс спросила:
— Унн, ты это знала?
Унн спросила:
— Ты тоже это видела?
Вдруг возникшая было легкость исчезла. Унн охватила дрожь. Обе замолчали, приходя в себя после того удивительного, что произошло.
Потом одна сказала:
— Наверное, ничего и не было.
— Конечно, ничего не было.
— Но странно.
Разумеется, что-то было, и оно никуда не делось, они просто пытались отодвинуть его. Унн повесила зеркало обратно и спокойно села на место. Обе молчали и ждали. Никто не дергал запертую дверь, желая войти к ним. Тетя решила не тревожить их.
Унн сидела очень спокойно, но Сисс следила за ней и видела, что спокойствие это напускное. Вдруг Унн сказала, как бы искушая:
— Слушай, давай разденемся!
Сердце у Сисс прыгнуло, и она уставилась на Унн:
— Разденемся?
Унн словно искрилась.
— Да. Просто разденемся. Ведь интересно, правда?
И тут же сама начала раздеваться.
— Конечно!
Сисс эта затея тоже сразу же показалась интересной, и она быстро начала снимать с себя одежду. Наперегонки с Унн, стремясь опередить ее.
Унн начала раньше и оказалась первой. Встала обнаженная посреди комнаты.
Через несколько секунд Сисс, тоже обнаженная, стояла рядом. Они посмотрели друг на друга. Короткий, странный миг.
Сисс собралась было начать шумную игру — для чего же иначе они все это затеяли — и задумалась, какую именно. Но остановилась. Заметила, что Унн несколько раз бросила на нее быстрый взгляд, увидела напряженность на ее лице. Унн стояла совсем тихо. Все это длилось какое-то мгновение. Лицо Унн прояснилось, и Сисс тоже стало легко и весело.
Без перехода, с какой-то странной радостью Унн сказала:
— Брр, Сисс, все-таки холодно. Давай-ка оденемся.
И схватила свою одежду.
Сисс не шевельнулась.
— Не будем дурачиться?
Она было приготовилась либо броситься ласточкой в кровать, либо сделать что-нибудь похожее.
— Нет, слишком уж холодно. Никак не натопить, когда на дворе такая стужа. Такой уж у нас дом.
— А по-моему, здесь тепло.
— Нет, тут дует. Разве не чувствуешь? Правда, это не сразу заметно.
— Может быть.
Пожалуй, так оно и есть. Становится немного зябко. Окно замерзло. На дворе мороз — не упомнить, с какого времени.
Сисс тоже взялась за свою одежду.
— Мало ли чем можно заняться, не обязательно скакать голыми, — сказала Унн.
— Конечно.
Сисс хотела спросить Унн, зачем та затеяла это раздевание, но не решилась и промолчала. Девочки не торопясь оделись. Сисс в глубине души чувствовала себя как бы обманутой. Значит, вот и все?
Они снова сели на свои прежние места: больше в комнате сидеть было не на чем. Унн молча смотрела на Сисс, и та поняла, что нечто, возможно важное, интересное, ей так и не открылось. Лицо Унн больше не выражало радости — той радости, что недавно на миг осветила его.
Сисс забеспокоилась.
— Может, займемся чем-нибудь? — спросила она сидящую молча Унн.
— Чем, например? — рассеянно ответила та.
— А то я домой пойду.
Слова прозвучали почти угрожающе. Унн быстро ответила:
— Тебе еще рано домой!
Собственно говоря, Сисс уходить и не собиралась, напротив, ей очень хотелось побыть здесь еще.
— У тебя нет снимков из тех мест, где ты жила прежде? У тебя нет альбома?
Это было как раз то, что нужно. Унн подбежала к полке и вытащила два альбома.
— В одном только я. С самого рождения. Ты какой хочешь посмотреть?
— Оба.
Они принялись листать альбомы. На снимках были далекие места, все лица, кроме Унн, были для Сисс незнакомыми. Но Унн была почти на всех фотографиях. Альбомы как альбомы. Унн давала краткие пояснения. Одна из фотографий — радостное лицо девушки. Унн гордо произнесла:
— Это — мама.
Она долго разглядывала снимок.
— А это папа, — сказала Унн немного позже.
Ничем не примечательный молодой человек рядом с автомашиной. Тоже немного похожий на Унн.
— Это у него своя машина, — сказала Унн.
Сисс нерешительно спросила:
— Где он теперь?
Унн сухо ответила:
— Не знаю. Это неважно.
— Понятно.
— Помнишь, я говорила, что никогда его не видела? Знаю только по снимкам.
Сисс кивнула. Унн прибавила:
— Если бы папу можно было найти, я, наверное, не поехала бы к тете.
— Конечно.
Они еще раз просмотрели тот альбом, где были только снимки Унн. Она всегда была красивой, подумала Сисс. Но вот и это занятие пришло к концу.
Ну а теперь?
Что-то предстояло. Это чувствовалось по тому, как Унн держит себя, от нее словно исходило обещание. Сисс все время ждала в таком напряжении, что вздрогнула, когда наконец после долгого молчания Унн обратилась к ней:
— Сисс.
Сисс снова вздрогнула.
— Да?
— Я хотела… — начала Унн и покраснела.
У Сисс уже горело лицо.
— Ну?
— Ты тогда у меня что-нибудь заметила? — спросила Унн скороговоркой, но глядя Сисс прямо в глаза.
Лицо Сисс запылало еще жарче.
— Нет!
— Я хотела тебе кое-что сказать, — снова начала Унн. Такого голоса Сисс у нее никогда не слышала.
Сисс затаила дыхание.
Пауза. Потом Унн сказала:
— Никогда никому этого не говорила.
Сисс с трудом произнесла:
— А маме своей ты бы сказала?
— Нет!
Молчание.
Сисс видела, что глаза Унн полны тревоги. Скажет ли она? Почти шепотом Сисс спросила:
— Скажешь сейчас?
Унн слегка выпрямилась.
— Нет!
— Нет так нет.
Снова молчание. Хоть бы тетя попыталась сейчас войти к ним. Сисс начала было:
— Ну а если…
— Не могу я!
Сисс не стала настаивать. Ее захлестнул вихрь догадок, но она отбросила их. Лишь растерянно спросила:
— Ты это и хотела сказать?
Унн кивнула.
— Да, только это.
Унн кивнула, словно с облегчением. Словно теперь все уже как бы осталось позади. Больше сегодня ничего не будет. Сисс тоже испытывала облегчение. Облегчение и вместе с тем чувство, будто ее снова обманули — второй раз за сегодняшний вечер. И все же пусть лучше так, чем услышать что-нибудь страшное.
Они сидели молча, будто отдыхая.
Сисс подумала: я, пожалуй, пойду.
Унн сказала:
— Не уходи, Сисс.
Снова тишина.
Но этой тишине нельзя верить, ей нельзя было верить весь вечер, как нельзя верить обманчивому штилю, когда ветер стихает лишь для того, чтобы перемениться и ударить с другой стороны. Да, ветер стих, но вот он снова подул, неожиданно и неровно:
— Сисс.
— Да?
— Я не знаю, попаду ли в рай.
Произнося эти слова, Унн отвела взгляд и уставилась в стену. Сисс бросило в жар.
— Что?
Надо уходить. Кто знает, что Унн еще скажет. Унн спросила:
— Ты разве не слышала?
— Слышала!
Она поспешно добавила:
— Мне пора домой.
— Уже?
— Да, иначе будет поздно, надо вернуться, пока наши не легли спать.
— Им еще рано спать.
— Мне пора.
И упрямо добавила:
— Мороз скоро такой завернет, что у меня по дороге нос отмерзнет.
Господи, какую ерунду приходится говорить, когда не знаешь, как быть, что делать, как выбраться из всего этого. Надо бежать отсюда.
Унн усмехнулась, как того требовали слова Сисс, она поддержала игру:
— Ну конечно, нельзя, чтобы у тебя нос отмерз.
Она обрадовалась, что разговор принял такой оборот.
Обе снова почувствовали облегчение оттого, что оставили слишком трудную тему. Унн повернула ключ.
— Сиди, — скомандовала она, — я сейчас принесу твое пальто. Сисс сидела как на иголках. Нет, оставаться здесь опасно. Что еще может взбрести в голову Унн? Но она всегда будет с Унн. Всегда. Перед уходом она ей скажет: в другой раз ты мне откроешься больше. Когда захочешь, чтобы был другой раз. Того, что было, на сегодняшний вечер достаточно. И даже много. Больше было бы не вынести. Домой, и поскорее.
Иначе все может пойти прахом. Те лучи, что от моих глаз шли к ее глазам и от ее к моим.
Пришла Унн и положила ее пальто и сапоги возле гудящей печурки.
— Пусть погреются немного.
— Нет, мне пора домой, — сказала Сисс, уже обуваясь.
Она укутывалась, а Унн молча наблюдала за ней. Им уже не хотелось говорить чепуху об отмороженном носе, они были снова взволнованы. Они не произнесли слов, обычных при прощании, вроде «Ты скоро снова придешь?» или «А теперь ты ко мне придешь?». Им это даже не пришло в голову. То, что возникло между ними, сохранилось, но как все стало трудно, когда стоишь лицом к лицу, как хрупко.
Сисс стояла одетая.
— Почему ты уходишь?
— Я же сказала, мне пора.
— Да, но…
— Раз я сказала, значит, так оно и есть.
— Сисс…
— Пропусти меня, пожалуйста.
Дверь была теперь не заперта, но Унн стояла в проходе. Девочки прошли к тете.
Она сидела на стуле и вязала. Увидев их, она поднялась и приветливо, как раньше, заговорила:
— Ну, Сисс, ты уже уходишь?
— Да, мне пора домой.
— Больше тайн у вас нет? — добродушно поддразнила тетя.
— На сегодня нет.
— Я слышала, Унн, как ты заперлась от меня.
— Так оно и было.
— Да, осторожность никогда не помешает, — сказала тетя. И уже другим тоном спросила: — Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось!
— А отчего вы такие недовольные?
— Мы совсем не недовольные!
— Ну, может быть, и нет. Просто я уже старая и слышу плохо.
— Спасибо вам большое, — сказала Сисс, собираясь уходить, и подумала: тетя Унн ничего не знает и не понимает, а только поддразнивает их.
— Погоди, — сказала тетя. — Выпей горяченького, прежде чем выходить на мороз.
— Нет, нет, спасибо, не надо.
— Куда ты так спешишь?
— Ей пора домой, — сказала Унн.
— Ну ладно.
Сисс вскинула голову.
— Всего хорошего и большое спасибо.
— И тебе также, Сисс. Спасибо, что зашла проведать Унн и меня. А теперь беги, а то замерзнешь. Мороз все круче заворачивает. Да и темень такая, хоть глаз выколи. Ну чего ты стоишь на дороге, Унн? Вы же завтра утром увидитесь.
— Конечно! — ответила Сисс. — Спокойной ночи.
Тетя прошла обратно в комнату, но Унн осталась стоять в дверях. Она стояла молча. Что произошло с ними? Просто невозможно расстаться. Произошло что-то удивительное.
— Унн…
— Да.
Сисс бросилась в морозную ночь. Можно, конечно, было бы остаться еще, время есть, но тут опасно. Хватит и того, что произошло.
Унн все еще стояла в открытых дверях. Морозный воздух, клубясь, сталкивался с теплом из дома и втекал внутрь. Унн, казалось, не замечала этого.
Уже собравшись бежать, Сисс оглянулась. Унн все еще стояла в освещенном проеме, красивая, непонятная, робкая.
4. По сторонам дороги
Сисс бежала домой и отчаянно боролась со страхом перед темнотой.
Вдруг послышалось:
— Это я по сторонам дороги…
Нет, нет! — только и могла она подумать.
— Сейчас ты меня увидишь, — послышалось по сторонам дороги.
Сисс бежала. Чувствовала, как что-то бежит по пятам за ней, бежит за ее спиной.
— Кто это?
И такое сразу после Унн!
Разве она не знала, каково ей будет на обратном пути? Знала, но… Не могла не пойти к Унн.
Где-то грохнул лед. Грохот покатился по замерзшему озеру и стих, словно забравшись в нору. Когда лед становится толще, он играет — дает длинные-длинные трещины. От этого грохота Сисс подпрыгнула.
Страх. Она пустилась в этот обратный путь сквозь мрак, не имея никакой опоры. Когда она шла к Унн, шаг ее был твердым — теперь не то. Не подумав, она пустилась бежать, и это было ее роковой ошибкой. Она сразу оказалась беззащитной перед тем неизвестным, что в такие вечера вдруг вырастает у тебя за спиной.
Перед неизвестным, которое заполняет все.
Встреча с Унн выбила ее из колеи, а когда она, попрощавшись, вышла из дома, ей совсем уже стало не по себе. Испуг охватил ее с первых же шагов, как только она побежала, и он нарастал словно лавина. Она была беззащитна перед тем, что притаилось по обе стороны от дороги.
Мрак по обеим сторонам дороги. У него нет ни формы, ни названия, но ты явственно чувствуешь, как он выползает и движется за тобой, и словно ледяные ручейки стекают по твоей спине.
Этот ужас обступал Сисс со всех сторон. Она уже ничего не соображала. Ей было страшно от этого мрака.
Я скоро буду дома!
Нет, скоро ты дома не будешь!
Она даже не замечала, как мороз жжет лицо.
Надо представить себе, что делается сейчас дома. Горит лампа, в комнате тепло и светло. Мама и папа сидят в креслах. И вот возвращается их единственный ребенок. Их единственный ребенок, которого — они все время напоминают об этом друг другу — нельзя баловать, и они состязаются в строгости… Нет, это не помогает, она-то не там, она здесь, между тем, что притаилось по обеим сторонам дороги.
А Унн?
Она стала думать об Унн.
О славной, красивой, одинокой Унн.
Что с Унн?
Она остановилась.
Что с Унн?
Она снова побежала. Сзади приближалось оно.
Мы по обеим сторонам дороги.
Беги!
Сисс бежала. Где-то на озере глухо и мощно грохотал лед, а ее сапоги гулко стучали о мерзлую дорогу. Это немного успокаивало, если еще и своих шагов не слышать, то совсем можно свихнуться. Бежать быстро сил у нее уже не было, но она продолжала бежать.
Наконец засветились окна дома.
Наконец.
Добежать до света от наружного фонаря.
Они отступили — те, что были по обеим сторонам дороги, остались позади, за кругом света, злобно ворча. А Сисс вошла в дом, к маме и папе. Папа заведовал в селении какой-то конторой и сейчас уютно, по-домашнему отдыхал, сидя в своем кресле. Мама, как обычно, когда у нее выдавалась свободная минута, сидела с книжкой. Ложиться было еще рано.
Они не вскочили в ужасе, увидев ее — затравленную и всю в инее. Они спокойно спросили, оставаясь в своих креслах:
— Что с тобой, Сисс?
Она пристально смотрела на них — неужели им не страшно? Нет, ничуть. Конечно, это только ей страшно, ей, бежавшей по дороге. «Что с тобой, Сисс?» — спокойно и безмятежно спросили они. Они знали, что она все равно ничего не скажет. Она прибежала домой, задыхающаяся и измученная, от ее дыхания поднятый воротник пальто весь в сосульках, а у них не нашлось других слов.
— Что-нибудь случилось?
Она покачала головой.
— Просто я бежала.
— Темноты испугалась? — спросили они и тихо засмеялись, как и полагается смеяться над теми, кто боится темноты.
Сисс ответила:
— Я? Темноты?
— Не знаю, не знаю, — сказал папа. — Во всяком случае, ты уже девочка большая, и пора перестать бояться темноты.
— Можно подумать, что ты всю дорогу так бежала, будто за тобой гнались.
— Надо было успеть, пока вы спать не ляжете. Вы же сами говорили…
— Ты хорошо знаешь, что так рано мы не ложимся, так что не в этом дело.
Сисс с трудом стащила с себя промерзшие сапоги. Они со стуком упали на пол.
— Как много вы сегодня говорите!
— Что-что?
Они удивленно посмотрели на нее.
— Что такого мы сказали?
Сисс не ответила, она возилась с сапогами и носками. Мать поднялась.
— Похоже, что ты не… — начала было она, но осеклась. Что-то в лице Сисс остановило ее. — Пойди умойся сначала, Сисс. Будет легче.
— Хорошо, мама.
Действительно было приятно. Она умывалась долго. Она знала, что от расспросов ей не уйти. Вернувшись, она села на стул. Уйти в свою комнату и остаться наедине с собой она не решалась. Тогда будет еще больше расспросов. Пусть уж сразу.
Мать сказала:
— Вот так-то лучше.
Сисс промолчала. Мать продолжала:
— Ну, Сисс, как там было у Унн? Интересно?
— Хорошо было, — резко ответила Сисс.
— Судя по твоему тону, не так уж хорошо, — сказал папа и улыбнулся ей.
Мать тоже подняла на нее глаза:
— Что с тобой сегодня творится?
Сисс посмотрела на родителей. Конечно, они сейчас стараются быть с ней поласковее, но…
— Ничего, — ответила она, — просто вы всё расспрашиваете да допытываетесь, всё вам нужно знать…
— Да что ты, Сисс. Пойди-ка на кухню и поешь. Все на столе стоит.
— Я там поела.
У Унн она не ела, но это их не касается.
— Ладно, тогда ложись-ка лучше спать. Вид у тебя усталый. А завтра утром все опять будет хорошо. Спокойной ночи, Сисс.
— Спокойной ночи.
Она сразу же ушла. Ничегошеньки они не поняли. Забравшись в постель, она почувствовала страшную усталость. Хотелось подумать о многом — странном, волнующем, но тепло после мороза быстро сморило ее, и долго думать не удалось.
5. Ледяной замок
— Унн, вставай!
Обычный утренний клич тети. Сегодня как в любой другой обычный будний день.
Но сегодня у Унн день особый — утро после встречи с Сисс.
— Унн, вставай!
Времени до школы еще много, но так уж тетя устроена: ни за что не позволит выйти в последнюю минуту.
Как только Унн высунула голову за дверь, она услышала в темноте привычный грохот льда на озере. Словно сигнал того, что начинается новый день. Ночью в своей комнате она тоже слышала далекий грохот, он означал, что сейчас глухая ночь. Она тогда еще не заснула как следует. Сразу было не заснуть — после вечера с Сисс. Все думалось о том, что у них с Сисс может получиться.
— Небывалый мороз, — сказала тетя, накрывая на стол.
Над домом сверкали холодные звезды. На востоке они побледнели и стали едва различимыми на фоне скупого декабрьского рассвета.
Понемногу светало, и все отчетливее виднелись одетые в иней деревья. Унн поглядывала на них, собираясь в школу. В школу и к Сисс. И не думай сегодня о том, другом!
В этот миг ее пронзила мысль: сейчас, всего лишь через несколько часов после их тягостного расставания, она не может встретиться с Сисс. Она, Унн, напугала Сисс, и та бежала от нее. Нельзя сразу после этого увидеться с ней. Нельзя сегодня идти в школу.
Она глядела на заиндевелые деревья, проступающие сквозь редеющий мрак. Надо где-нибудь спрятаться. Скрыться. Не встречаться сегодня с Сисс. Завтра все будет иначе. Сегодня же она не сможет посмотреть в глаза.
Других мыслей у нее не было, но эта неотступно преследовала ее.
Не видеться с Сисс, с которой она так хотела увидеться. Но как бы там ни было, надо, как обычно, уйти из дому. Бесполезно говорить тете, что не хочется идти в школу. С ней это не пройдет. Говорить, что заболела, поздно, да и не умеет она врать. Унн бросила украдкой взгляд в зеркало: нисколечко она на больную не похожа, все равно никто не поверил бы. Надо сделать вид, что идешь в школу, а по дороге, пока никто не встретился, свернуть в сторону. Свернуть в сторону, спрятаться и дождаться конца уроков.
Хотя тетя подгоняла Унн, она все же спросила ее, когда та стояла уже с ранцем за спиной:
— Что ты так рано уходишь?
— Разве раньше, чем обычно?
— По-моему, да.
— Хочу встретить Сисс.
Сказав это, она почувствовала укол.
— Ну ладно. Вы так подружились?
— Угу.
— Тогда мне нечего сказать. Отправляйся. Хорошо, что у тебя теплое пальто, стужа адская. Возьми вторую пару варежек.
Обычно такие слова действовали на Унн словно изгородь по обеим сторонам дороги в школу, они вели ее прямо в класс, не давая никуда свернуть. Но не сегодня — после того, как Сисс вчера бежала от нее.
— В чем дело?
Унн вздрогнула.
— Не могу найти варежки!
— Да вот же они. Прямо перед тобой.
Она вышла во двор, в отступающую темноту. Как только она скроется из виду, надо поскорее придумать, где провести сегодняшний день.
Сегодня у нее только одна мысль: Сисс.
Это дорога к ней.
Это дорога к Сисс.
Не могу видеться с ней, могу только думать о ней.
Не надо думать о том, другом.
А только о Сисс, которую я нашла.
Сисс и я в зеркале.
Искорки и лучи.
Думать только о Сисс.
При каждом шаге.
Она дошла до первых заиндевелых деревьев, и они закрыли ее. Тут она сошла с дороги. Надо где-нибудь спрятаться и переждать, пока можно будет вернуться домой в обычное время, чтобы не было никаких расспросов.
Куда же пойти? Где провести весь длинный школьный день? И в такую стужу. Воздух, который она вдыхала, словно ком, застревал в горле. Мороз жег щеки. Но пальто у нее теплое, за осень она попривыкла к холоду и, в общем, не мерзнет.
Бах! — прогрохотал вдалеке черный блестящий лед на озере.
Прекрасно! Вот оно, решение. Сразу стало ясно, что делать:
Она погуляет по льду.
Совсем одна.
И дело теперь есть, и не замерзнет она, и вообще все правильно.
О прогулке по льду на озере в классе говорили все последние дни. Унн в разговорах этих участия не принимала, но прислушивалась к ним. Было ясно, что откладывать прогулку нельзя: в любой день может выпасть снег.
Где-то там, у озера, есть водопад, который за время этих долгих холодов замерз, образовав необычную ледовую гору. Говорят, он похож на замок, и никто не может припомнить, чтобы такое случалось раньше. К этому-то замку она и направится. Сначала надо пройти по озеру до места, где вытекает река, а затем вниз по реке к водопаду. На такую прогулку целиком уйдет короткий зимний день.
Отлично, весь день у нее будет занят.
Но ведь я собиралась посмотреть замок вместе с Сисс…
Она отбросила эту мысль, радостно подумав: в другой раз мы сходим туда вместе с Сисс, так будет еще лучше.
Лед на озере был такой гладкий и блестящий, что даже не был похож на лед. Не лед, а сталь. Пока озеро замерзало, в воду не упало ни снежинки — и ни снежинки не упало, когда оно замерзло.
Лед был толстый и крепкий. Он грохотал, лопался и становился тверже. Унн побежала вниз к озеру. В такой мороз только и бегать. К тому же ей хотелось поскорее оказаться там, где нет людей: сегодня никто не должен ее видеть. И вот ей это удалось. Не слышно доброго голоса тети, ее настойчивого крика: «Унн, иди сюда!» Она думает, что Унн в школе. А что считают в школе? Об этом она не подумала.
Ну, скорее всего, что она заболела. Может ведь такое случиться. Конечно. Сисс тоже так считает? А может быть, Сисс понимает, в чем дело?
Унн бежала, и мерзлая, твердая словно камень земля грохотала у нее под ногами. Она бежала зигзагами между редкими заиндевевшими деревьями, стараясь, чтобы любопытствующие глаза не видели ее. Надо сначала выйти на лед, а затем двинуться вдоль берега.
Сисс — вот о ком она сейчас думает. О том, как они завтра увидятся с ней, когда все немного уляжется и встреча не будет такой невозможной, как сегодня. Теперь она больше не одна. Нашла ту, которой скоро можно будет все рассказывать. Она радостно бежала вниз, ко льду, по покрытой инеем земле, среди покрытых инеем, сверкающих, как серебро, берез. Уже почти совсем рассвело. Земля, усыпанная широкими блеклыми листьями и блеклыми заиндевелыми травинками с изломом — Унн задевала их на бегу, и серебряный иней сухо шелестел, словно песок, под ее сапогами.
Она радостно думала:
Все толще и толще.
Таким лед и должен быть.
Он трещит по ночам. Кому-нибудь, возможно, не спится, и он думает: вот лед еще толще стал…
В такой мороз трещат и стены их старого деревянного дома. Тетя говорит, что это съеживаются бревна. Когда слышишь эти звуки по ночам, не надо произносить «все толще и толще», тогда думаешь: «…мороз-то какой, аж дом трещит».
Она уже стояла на берегу. Наверняка ее не видели, так что никто о ней никому ничего не скажет.
Как она и предполагала, в такую рань на льду не было ни души. Попозже сюда прибегут малыши, им разрешают возиться здесь сколько душе угодно: лед крепкий как скала, ни одного опасного места. Озеро большое-большое, получился огромный каток.
Через прозрачный темный лед у берега было интересно смотреть на дно. Унн всего одиннадцать лет, и она может плашмя лечь на лед, прикрыв с боков лицо руками, чтобы не мешал лишний свет.
Ощущение при этом такое, словно смотришь в вымытое окно.
Только что взошло солнце, его косые холодные лучи проходили через лед и падали на бурое дно, покрытое илом, камнями и какими-то растениями.
У самого берега озеро промерзло насквозь. Дно было белым от инея, поверх лежал толстый слой темного гладкого льда. В эту ледяную глыбу вмерзли и широкие полукруглые листья, и узкие былинки, и какие-то семена, и соринки, и растопыренный бурый муравей — все это перемежалось бусинками воздуха, которые вспыхивали, словно жемчуг, когда на них падали солнечные лучи. Еще в эту глыбу вмерзли черные округлые прибрежные камни в какие-то ободранные прутики. Надломленные веточки папоротника стояли во льду, напоминая тонкое кружево.
Одни растения, как и до морозов, тянулись вверх, цепляясь корнями за дно, другие, плававшие раньше на поверхности, были скованы замерзающей водой и вмерзли в ледовый панцирь.
Унн лежала на льду, не в силах оторваться от мира, который был удивительнее любой сказки.
Хочу еще поглядеть…
Она лежала плашмя на льду, не чувствуя холода. Ее тонкое тело отбрасывало на дно причудливую тень.
Она немного передвинулась вперед по гладкому зеркалу озера. Кружевной папоротник во льду, залитый морем света, остался позади.
Вот он, этот страшный обрыв.
Там, где глубина была больше, дно и все на нем было бурое. Среди редких водорослей, в иле, маленький рачок шевелил клешней — видно, без толку, потому что вода не мутнела, а он не двигался с места.
Еще шаг от берега, и стена ила почти отвесно ушла в настоящую черную бездну. Этот страшный обрыв.
Унн передвинулась, тень скользнула за ней и, оказавшись над бездной, исчезла, словно провалившись куда-то. Это произошло так внезапно, что Унн вздрогнула и лишь потом поняла, что случилось.
Ее охватила легкая дрожь, ей показалось, что она лежит в воде, На миг у нее закружилась голова, но тут она вновь ощутила под собой надежный, толстый лед.
Однако глядеть на обрывающееся ступенью дно было неприятно. Тому, кто не умеет плавать, здесь конец. Плавать Унн уже научилась, но было время, когда она не держалась на воде и однажды попала на такое вот место. Она шла по дну — и вдруг под ногами ничего не оказалось, она вся застыла, чувствуя, как ее тянет вниз. В этот миг чья-то сильная рука рванула ее назад, к твердому дну, к радостно галдящим товарищам.
Унн еще думала об этой жуткой ступени, как вдруг узкая полоска снизу из тьмы стрелой метнулась к ней. Рыбка словно целилась ей в лицо, и Унн отпрянула, забыв про слой льда, разделявший их. Промелькнула полосой серо-зеленая спинка, затем показался рыбий бок, и неподвижный глаз на секунду с любопытством уставился на нее. И все. Рыба тут же ушла в глубину.
Я знаю, что рыбе здесь было нужно. Могу представить себе, как она сейчас там, в глубине, рассказывает обо мне другим рыбам. Это даже приятно.
Но любопытная рыбешка разрушила очарование. Унн стало холодно. Она поднялась и двинулась дальше — то трусцой, то шагом, то катясь по гладкому льду. Иногда она выходила на берег, быстро пересекала выступающие мысочки, снова возвращалась на скользкий лед. Она согрелась, ей стало весело. Она шла долго: до реки было далеко. Но она все-таки добралась до ее начала.
Водопада она не увидела и не услышала, он был ниже. Здесь, где начиналась река, вода текла плавно и бесшумно, лишь снизу доносилось журчание.
В этом месте из большого озера вытекала река. Вода струилась из-подо льда беззвучно и так ровно, что движение ее было почти незаметно — его выдавало лишь облако пара. Унн, забыв про все, стояла и глядела на эту картину, она словно видела хороший сон.
Как немного нужно для хорошего сна.
Ее нисколько не беспокоила мысль, что она находится здесь вместо того, чтобы сидеть на уроках, и что потом, возможно, будет нелегко оправдаться. Вода, плавно вытекающая из-подо льда, наполняла ее тихой радостью.
Конечно, даже сейчас прежние мысли возвращались к ней, увлекая ее на дно ямы, полной теней, но в этот славный час они сразу же отступали перед тем, что открывалось ее взгляду: перед большой рекой, бесшумно и плавно вытекающей из-под кромки льда и словно бы омывающей Унн, несущей ее, говорящей ей те слова, в которых она нуждалась.
Стояла такая тишина, что ей почудилось, будто она слышит водопад, его далекий гул — в том месте, где река бросается с обрыва. В школе говорили, что отсюда водопада не слышно, но теперь до нее отчетливо доносился его шум.
Туда-то тебе и надо. И не думай о том, другом. Нынче у тебя свободный день.
Туда, вниз, к водопаду, они собирались всем классом. До нее долетал его далекий гул, хотя, собственно говоря, его не должно было быть слышно.
Мягко и беззвучно черная озерная вода вытекала из-под сточенной кромки льда. Все время новая и чистая, она струилась мягко и плавно. Такое можно увидеть лишь во сне.
Далекий шум водопада напомнил Унн о цели ее пути. Она сбросила с себя оцепенение. Если бы можно было рассказать кому-нибудь о том, что она сейчас чувствует… Но она знала, что этого ей никогда не суметь.
Стоило немного постоять, как она замерзла. Мороз забирался под одежду. Чтобы согреться, Унн побежала.
Сразу за тем местом, где река вытекала из озера, шло понижение. Беззвучная ранее вода начинала журчать. Морозы и пар от потока сплошь одели уходящие вниз берега в удивительное ледяное кружево. Вода подбиралась к сосулькам, лизала их.
Кочковатый склон порос здесь вереском, иней на нем блестел, как серебро, в косых солнечных лучах. Сказочная страна. Унн прыгала с кочки на кочку. В ранце скакали учебники и коробка с завтраком.
Склон стал немного круче. Река тут текла между черными камнями, увенчанными коронами из блестящего льда, и шум от нее стал слышнее.
Унн знала, что спускаться сюда одной ей никто бы не разрешил. Она подумала: да вроде бы и не хочется. Но на самом деле ей хотелось этого все больше и больше.
Теперь до нее уже явственно доносился снизу манящий гул. Он был еще далеко, и чем больше он манил ее, тем правильней ей казалась мысль спуститься туда.
Она согрелась от беспокойного бега. Когда она останавливалась, дыхание ее клубилось небольшими облачками. Бежать в толстом пальто было неудобно, Унн стало очень жарко, глаза у нее блестели. Все чаще она переводила дух, стоя на кочке, и мно-' жество облачков ее горячего дыхания обволакивало ее.
Склон стал еще круче, шум реки усилился, но глухой гул водопада, и угрожающий и манящий, по-прежнему доносился откуда-то издалека.
Она подумала упрямо: Я не хочу.
Но она хотела. И это было как-то связано с Сисс. Единственно правильное решение — идти дальше, хотя она знает, что делать этого нельзя. Теперь уже отказаться от цели невозможно. Это связано с Сисс и всем тем хорошим, что угадывается впереди. Если сейчас повернуть назад, не дойти до того, что шумит там внизу, вернуться ни с чем домой, то у нее будет чувство, будто она чего-то лишилась, чего-то не нашла.
Вскоре гул водопада усилился. Река стала набирать скорость, на ней появились желтые полосы. Унн бежала под горку по посеребреннному ковру из вереска и кочек. Иногда попадались одинокие деревья. Гул усилился еще больше, внезапно перед ней возниклo звенящее водяное облако: она очутилась у края обрыва, у начала водопада.
Это было так неожиданно, что она остановилась как вкопанная, казалось, еще шаг, и она упадет с отвеса.
Словно две волны накатили на нее: сначала ледяная, от которой все в ней застыло, затем живительная, жаркая — как бывает, когда ждешь чего-то важного.
Раньше Унн здесь никогда не бывала. Летом никто ее сюда водил. Тетя только упомянула, что неподалеку есть водопад. В школе о нем заговорили лишь поздней осенью, когда вырос этот великолепный ледяной замок.
Так что это такое?
Это ледяной замок, но…
Солнце вдруг исчезло. Унн стояла в теснине с отвесными стенами. Возможно, солнце заглянет сюда позднее, сейчас же здесь царили тень и леденящий холод.
У ног Унн расстилалось волшебное царство ледяных пиков, сводов, заиндевелых куполов, плавных арок и хаотически развешанных кружев. Между ними били струи воды. Замерзая, вода возводила новые сооружения. Лед отделял от водопада рукава и направлял их по новым путям. Все сверкало. Солнечные лучи еще не добрались сюда, но все отливало каким-то особым голубовато-зеленоватым мертвенно-холодным блеском.
Водопад низвергался в зияющую посередине черную дыру, словно ведущую под землю. На краю обрыва вода струями вытягивалась вперед, меняя цвет по мере того, как водопад набирал силу, — сначала она была черной, потом зеленой, затем желтой и наконец белой. Из черной дыры несся рев: вода разбивалась внизу о камни и превращалась в белую пену. В воздух поднимались клубы тумана — дыхание водопада.
Унн издала радостный крик, но он потонул в гуле и реве — точно так же, как в холодной водяной пыли бесследно растворялись теплые облачка пара от ее дыхания.
Водяная пыль стояла стеной, струи воды растекались по сторонам, ни на секунду не прекращая своей медленной, но неуклонной работы, своего фантастического зодчества. Мороз строил из воды каморки, проходы и закоулки и прикрывал их ледяными куполами, и они все ширились, все росли. Унн в жизни не видела ничего столь замысловатого и великолепного.
Все это было видно ей сверху, но хотелось посмотреть, как это выглядит снизу, и она стала спускаться вниз по крутому, покрытому инеем склону рядом с водопадом. Огромный ледяной замок безраздельно овладел всеми ее мыслями.
Лишь снизу она увидела его таким великолепным, каким он должен был открыться взгляду маленькой девочки. Бесследно исчезли все угрызения совести. Громадный ледяной замок казался отсюда в десять раз больше и чудесней. Конечно, она совершенно правильно сделала, что пришла сюда.
Зрелище совершенно опьянило ее. Ледяные стены казались отсюда уходящими в небо, они как будто росли под ее взглядом. Куда ни посмотришь, всюду какие-то перемычки, надстройки, она даже не знает, как все это называется. Лед заполнил все вокруг, и лишь в середине, где низвергался водопад, оставалось свободное пространство.
В одних местах вода уже закончила свое строительство и ушла, оставив блестящие и сухие сооружения, в других висела водяная пыль, и падающие капли в тот же миг застывали сине-зеленым льдом.
Это волшебный замок. И если только здесь есть вход, надо попытаться войти внутрь. Там наверняка полно удивительных коридоров и арок, и их обязательно надо увидеть. То, что открывалось взгляду, было столь необычно, что Унн забыла про все на свете, единственной ее мыслью было войти в ледяной дворец.
Однако это было делом непростым. Не раз то, что представлялось входом, оказывалось в действительности лишь углублением. Но она не сдавалась, и в конце концов нашла мокрую трещину, достаточно широкую, чтобы протиснуться через нее.
Унн очутилась в первом зале, и сердце у нее заколотилось. Все было зеленое, лишь кое-где зал пересекали тускловатые стропила света. И ничего, кроме жгучего холода. Было в этом что-то жуткое.
Она крикнула, сама не зная почему:
— Ау!
Словно звала кого-то. Так действует пустота. Хочется кричать. 0на ведь знает, что никого здесь нет, и все же. Сразу же она услышала ответ. «Ау», — глухо ответил зал., Боже, как она испугалась.
Она думала, что здесь будет тихо, как в могиле, но зал был наполнен ровным гулом водопада, шум проникал через ледовые стены. Игра необузданной воды, дробящейся в пену о камни на дне водопада, отдавалась здесь тихим грозным гудением.
Унн постояла немного, приходя в себя от испуга. Она не знала, зачем она кричала и кто ей ответил. Едва ли обычное эхо. Может быть, не так уж он и велик, этот зал? Правда, кажется он большим. Она не стала снова кричать, чтобы услышать ответ, а попыталась найти путь, ведущий дальше, в глубь замка. Мысль о том, чтобы выбраться назад, наружу, даже не пришла ей в голову.
Долго искать не пришлось: между полированными ледяными колоннами открылась широкая щель.
Теперь она очутилась в зале, который больше походил на коридор, но все же был залом, в чем она убедилась, крикнув негромко «ау!» и услышав в ответ слегка испуганное «ау!». Она знала, что в волшебных замках бывают такие покои — она теперь зачарована и околдована. Она думает сейчас только о замке, и все то, что было раньше, осталось позади.
Она не крикнула «Сисс!» в этом сумрачном проходе, она крикнула «ау!». Неожиданно околдованная, она не думала о Сисс, все ее мысли были о веренице залов в зеленом ледяном замке, и ей не терпелось побывать в каждом из них.
Холод пронизывал до костей. Ей захотелось было посмотреть, как велико облако пара от ее дыхания, но для этого было слишком темно. Водопад слышался как будто под самыми ее ногами, но она знала, что это неправда. Все в этом замке неправда, и все же как бы веришь всему.
Пожалуй, здесь слишком уж холодно.
Пожалуй, ей немного зябко даже в теплом пальто, которое тетя купила ей, когда осенью начались прямо-таки зимние холода. Но мысль о следующем зале так завладела ею, что она забыла про холод. Этот зал надо найти во что бы то ни стало.
Так оно и есть, выход из этого узкого зала находится в дальнем конце. Зеленый сухой лед, расселина, оставленная водой.
От того, что она увидела в следующем зале, у нее захватило дух.
Она стояла посреди окаменевшего леса. Ледяного леса.
Вода, падавшая сюда раньше, образовала ледяные стволы а ветви. Между большими деревьями рос невысокий подлесок. А еще виднелись какие-то причудливых очертаний предметы, которым не было названия, но которые здесь были на месте, все здесь было на месте. Широко раскрытыми глазами Унн вглядывалась в этот незнакомый сказочный мир.
Гул водопада доносился откуда-то издалека.
В зале было светло. Солнце сюда не проникало, оно, наверное, еще не поднялось над гребнем, но дневной свет, странно мерцая, просачивался отовсюду сквозь ледяные стены. Было очень холодно.
Но что значит холод, когда ты здесь. Так оно и должно быть в царстве холода. В изумлении Унн глядела на лес и снова — нерешительно и как бы проверяя — крикнула.
— Ау!
Ответа не было.
Она вздрогнула: ответа не было.
Ее окружал твердый как камень лед. Все было странным. Но ответа здесь не было. Что-то было тут не так, от этого она и вздрогнула и почувствовала себя в опасности.
Лес стал враждебным. Зал был бесконечно прекрасен, но враждебен, и это ее пугало. Надо немедленно найти выход, пока с ней ничего не случилось. Она больше не задумывалась над тем, куда идти — вперед или назад, это чувство она утратила. И снова она нашла трещину, через которую можно было протиснуться. Куда бы она ни попадала, трещины словно по заказу открывались перед ней. Она пролезла в эту новую щель, и тут ее встретил совсем другой, знакомый по прежней жизни, обычный дневной свет.
Слегка разочарованная, она быстро огляделась: над ней было обычное небо! Вместо ледяного свода далеко в вышине виднелось синее морозное зимнее небо. Унн находилась в круглом зале с гладкими ледовыми стенами. Когда-то здесь была вода, но она ушла.
Крикнуть «ау!» Унн не решилась: ледяной лес отбил у нее охоту к этому, но зато она стала наблюдать, как выглядят облачка пара от ее дыхания в обычном свете. Иногда она вспоминала о холоде и всякий раз чувствовала, что мерзнет все больше. Спускаясь к водопаду, она хорошо согрелась, но этого тепла уже не осталось, а теперь она выдувала последнее тепло этими облачками пара. Она пускала их вверх одно за одним, как бы очередями.
Унн собралась было двигаться дальше, но внезапно остановилась: послышалось «ау!». С той стороны.
Она обернулась. Никого не было.
Но нет, это ей не почудилось.
Наверное, тут так: когда не кричит человек, кричит лед. Нехотя Унн тихонько ответила, вернее, прошептала:
— Ау.
Сразу стало легче, она, конечно, поступила правильно, это придало ей смелости, и она стала искать следующую трещину, чтобы, не задерживаясь, двинуться дальше.
Мощный низкий гул падающей воды говорил, что водопад рядом. Надо идти дальше!
Она уже дрожала от холода, но была так поглощена происходящим, что не замечала этого. Вот и трещина! Стоило ей только подумать, как тут же открылся проход. Скорее туда.
Однако здесь она встретилась с неожиданным: в новом зале, казалось, плакали стены.
Едва она вышла из прохода — такого низкого, что пришлось согнуться, — ей за шиворот упала капля.
Это был плачущий зал. Стеклянные стены едва светились, и от падающих в полумраке капель казалось, будто зал плачет. Никаких ледяных сооружений, капли с потолка падали с тихим всплеском, каждая в свое озерцо слез. Все это навевало грусть.
Капли падали ей на пальто и на шапочку. Это было не страшно, но почему-то защемило сердце. Оно плакало. Отчего оно плачет?
Перестань!
Не перестает.
Напротив, капли западали чаще. Воды прибыло, капель стала сильнее, слезы хлынули потоком.
Потекло по стене. Казалось, сердце не выдержит и разорвется от тоски.
Унн прекрасно понимала, что перед ней всего-навсего капающая вода, но тем не менее зал плакал. Отчего тоска сжимает сердце все сильнее и сильнее? Место такое, что ни ты никого не позовешь, ни тебя никто не позовет. О гуле водопада даже не вспоминается.
Капли застыли на ее пальто маленькими льдинками. В глубокой тоске она решила двинуться дальше. Она принялась кружить вдоль стен и вдруг, неожиданно, оказалась у выхода — или входа? Откуда ей знать!
Выход был уже всех предыдущих трещин, через которые она протискивалась, но, казалось, вел в светлый зал. Унн уже смутно видела его, и ее охватило такое непреодолимое желание проникнуть туда, словно от этого зависела ее жизнь.
Слишком узко, не пролезть. Но надо. Мешает толстое пальто, подумала она, быстро стащила с себя и ранец и пальто и положила на лед — пусть лежат, потом она вернется за ними. Впрочем, до этого ей сейчас дела мало, главное — попасть туда!
Это должно ей удаться — она ведь худенькая и гибкая, надо только как следует сжаться.
Следующий зал показался ей настоящим чудом. Яркий зеленый свет лился и сквозь стену, и сквозь потолок. На душе у нее стало светло, слезы и тоска остались позади.
Да! Она вдруг поняла, ей теперь совершенно ясно: там, в предыдущем зале, рыдала она сама. О чем она плакала, она не знает, но это она, и никто другой, сотрясалась от рыданий.
Не думай больше ни о чем.
Входя в чисто прибранный, залитый зеленым светом зал, она на минуту остановилась. Ни капли не падало здесь с потолка, водопад приглушенно шумел где-то вдали, все тут было как будто нарочно создано для того, чтобы человек в крике открыл свою душу, выкрикнул свою отчаянную мольбу о дружбе и утешении. Эта мольба прорвалась, и Унн крикнула:
— Сисс!
Она вздрогнула, когда сразу же услышала по меньшей мере с трех сторон:
— Сисс!
Она не двигалась, пока отзвук не растворился в гуле водопада. Затем пересекла зал, думая о матери, о Сисс и о том, другом, — и все это она успела, пока шла эти несколько шагов. Крик как бы приоткрыл перед ней дверь, теперь она снова захлопнулась.
Почему я здесь? — подумалось ей. Она ходила от стены к стеке, всего несколько метров, но каждый шаг давался со все большим трудом и был как бы не своим. Почему я здесь? Надо найти отгадку.
И она ходила, охваченная странной радостью, плохо понимая происходящее.
Она была теперь у предельной черты:
Ледяная рука легла на нее.
Она чувствовала, что цепенеет от проникшего в нее холода. Пальто осталось где-то позади, в этом все дело. Мороз делает с ней что хочет.
Ей стало страшно, она кинулась к стене, чтобы выбраться назад, к своему теплому пальто. Где же она вошла сюда?
Гладкая ледовая стена была твердой как скала. Унн бросилась к другой. Сколько же здесь стен? Куда ни повернись, гладкие и твердые стены.
Она прокричала простые слова:
— Выпустите меня!
И сразу же нашла лаз.
Однако какой он странный, этот замок: она вовсе не попала обратно к пальто, а очутилась совершенно в другом месте, и оно ей не понравилось.
Еще одна новая каморка. Крохотная, низкий потолок усеян свисающими сосульками, с которых каплет вода, пол утыкан словно растущими из него ледяными копьями, ломаные стены, такие толстые, что зеленый свет тускнеет, образуют множество разных углов. Но шум водопада здесь не приглушен, он неожиданно слышится совсем рядом или под тобой или еще где-то — но ты будто находишься прямо в нем.
Вода течет по стенам, напоминая о зале, где она плакала.
Теперь она больше не плакала, холод остановил слезы. Все вдруг потеряло ясность. Мысли проносились у нее в голове одна за другой, но ни одну из них не удавалось додумать до конца, она была как в тумане. Это становится опасным, подумалось ей, и ей захотелось крикнуть — громко и вызывающе, как подобает кричать в ледяном замке:
— Ay! Ay!
Крик получился жалкий. Какая-то другая мысль словно встала на пути крика, и она сама едва услышала звук своего голоса. И крик не полетел вдаль, ответом был лишь дикий грохот водопада. Грохот сметал все другие звуки. Ну, не страшно. Новая мысль, новая волна холода — и крик забыт.
А в этот грохот можно лечь, подумала она. Просто лечь в него, и пусть тебя унесет — далеко-далеко. Мысль мелькнула и исчезла.
На полу стояла вода. Местами она подернулась ледком. Нет, место это неподходящее. Унн снова принялась искать проход в неровных стенах.
Это последняя комната, дальше пути нет.
Она с трудом додумывала эту мысль. Выхода здесь, во всяком случае, нет. Что тут ни делай, не поможет. Трещин сколько угодно, но они никуда не ведут — только дальше в лед и в причудливые блики света.
Но войти-то сюда она вошла?
Неверно думаю.
Мне ведь не войти надо, а выйти — это совсем другое дело. Ту трещину, через которую я сюда вошла, конечно, не найти, если надо выйти.
Кричать без толку. Грохот уносит крик. Перед ней озерцо слез, уже кем-то наплаканное. Нырнуть бы в эти слезы, хотя нет, не надо. Она уже отплакала свое в другом месте.
Стук в стене?
Нет! Здесь стука в стене не бывает. В таких ледяных стенах стука не бывает.
Она принялась искать сухое место. Наконец удалось найти уголок, сухой, морозный, без сырости. Она села, поджав ноги, она их больше не чувствовала. Все тело у нее начало неметь, холод уже не ощущался так резко. Ее стала одолевать усталость. Надо немножко посидеть, прежде чем всерьез взяться за поиски выхода, чтобы выбраться отсюда — назад к пальто, к тете, к Сисс.
Мысли путались все больше и больше. Возник образ матери, но куда-то быстро исчез. Все другое тоже превратилось в плывущий туман, прорезаемый яркими бликами. Ничего, если будет что-нибудь важное, еще найдется время подумать.
Все было уже так давно, все ушло вдаль. Как она устала от беготни по этому странному замку. Как славно посидеть немножко, когда холод больше не мучит.
Она сидела, крепко сжав руки. Почему, она забыла. Она была в двух парах варежек.
Ей почудился звук падающих капель. Сперва не было слышно ничего, кроме мощного гула водопада, но потом донеслось явственное «кап-кап». Капли нехотя отрывались от низкого потолка и падали на растущие вверх сосульки и в лужицы — и они пели, Монотонно, непрерывно: кап-кап, кап-кап.
Что это?
Она выпрямилась, ее охватил такой страх, какого она еще не испытывала, она закричала — в ней вдруг открылся черный, глубокий источник таких криков, но она дала вырваться только одному.
Там что-то во льду! Сначала оно было бесформенным, но, пока она кричала, оно приняло очертания, засветилось словно ледяной глаз, уставилось на нее и остановило ее мысли.
Совершенно явственный глаз.
Огромный.
Глядит на нее и делается все больше.
Он внутри льда и весь светится.
Поэтому и крикнула она всего раз. Если присмотреться, то не так уж и страшно.
Мысли стали теперь проще. Мороз сковывал их по кусочкам. Огромный глаз во льду неотрывно смотрел на нее, но ничего страшного в этом не было, и она только подумала: ну что ты смотришь? Вот это я. Как-то неотчетливо подумалось то, что обычно приходит на ум в таких случаях: я ничего плохого не сделала…
Бояться нечего.
Она снова съежилась, поджав ноги, и огляделась. Глаз загорелся ярче, стало светлее.
Всего-навсего большой глаз.
Здесь большие глаза.
Но она чувствовала, что глаз смотрит на нее из своего угла, и ей пришлось поднять лицо и взглянуть в него.
Вот это я. Я была здесь все время. Я не сделала ничего плохого.
Постепенно звук падающих капель заполнил всю каморку. Каждая капля словно пела свою песню. На фоне грубого неумолчного гула водопада звонкие «кап-кап» звучали как светлая музыка. Это напомнило ей что-то давным-давно забытое и в то же время знакомое и успокаивающее.
Стало светлее.
Глаз смотрел на нее и светился еще сильнее. Но Унн отвечала смелым взглядом, пусть он разглядывает ее сколько ему угодно, она его не боится.
Больше она не мерзла. Ей было нехорошо, она была не в силах пошевельнуться, но холодно ей не было. Смутно припомнилось время, когда в замке была страшная стужа, но это в прошлом. Правда, она чувствует тяжесть и вялость, в общем-то, хорошо бы немножко вздремнуть, но этот глаз не дает ей уснуть.
Не шевелясь, она сидела у стены с поднятой головой и смотрела на светящийся лед. Свет становился все ярче, начал наполняться огнем. Между ней и глазом замелькали быстрые падающие капли, поющие свою монотонную мелодию.
Этот огненный глаз оказался всего лишь предвестием, ибо теперь комната вдруг озарилась ярким пламенем и потонула в нем.
Зимнее солнце поднялось наконец так высоко, что лучи его добрались до ледяного дворца.
Солнце, хоть позднее и холодное, еще сохранило много силы. Лучи его пронзили толстые ледовые стены, углы, трещины, и унылая комната заплясала в причудливых цветовых узорах преломившегося света. Сосульки — и свисающие с потолка, и растущие из пола, — и сами капли, и все вокруг заплясало в этом хлынувшем сюда море света. Капли одна за другой, сверкнув, превращались в лед, и всякий раз небольшая комнатка уменьшалась еще на одну каплю. Постепенно они заполнят ее.
Слепящее море света. Для Унн существовал теперь только свет. Глаз, в упор глядевший на нее, сгорел, все превратилось в свет. Вяло подумалось: как много света.
Она сейчас уснет, ведь ей тепло? Уж во всяком случае, не холодно.
Узор плясал на ледовой стене, стало еще светлее. Верх и низ поменялись местами, все раздробилось в наполнившем комнату свете. Но Унн это даже не показалось странным, все так и должно быть. Ею овладели вялость и слабость, хотелось спать, и она собиралась уснуть.