Я просыпаюсь в холодном поту. Я уверена, что пожилой мужчина был Зевсом. Срывая одеяло, бегу, спотыкаясь, в ванную и брызгаю на лицо ледяной водой. Посмотрев в зеркало, морщу брови. Я только что проснулась от плохого сна, но выгляжу… здоровой и бодрой. Мои темно-каштановые волосы настолько яркие, что практически черные. Кожа светится. Я изучаю свое отражение, выясняя причину изменений, но в голову ничего не приходит. Я позволяю своим мыслям направиться к ночному кошмару. Меня охватывает страх, стоит вспомнить слова Зевса, ведь он не может меня знать. По коже ползут мурашки, хотя моя пижама достаточно теплая. Зевс Кастелло был в моем сне.

Вернувшись в комнату, я замечаю, мигающее на экране, новое сообщение. Я нажимаю на письмо, и на дисплее появляется золотой свиток, вверху которого написано: «ПРОГРАММА БАЛА-МАСКАРАДА ТРОИЦЫ-2140». Я смотря на эту фразу раскрыв рот. После всего произошедшего, я не могу поверить, что балл не отменили. Руководство Химиков и Управляющих, члены Парламента из каждого мирового сектора, все будут там. Это безумно и опасно.

Я тянусь к телефону, чтобы обсудить это с Ло, но затем сажусь обратно. Телефоны контролируются. Я должна подождать с разговором до школы. Я собираюсь выключить монитор, когда приходит еще одно сообщение, но уже от Тренера Сандерса. Сегодня продолжится Оп-тестирование.

Ухожу из комнаты и спускаюсь вниз по лестнице, заворачиваю за угол к кухне, где в воздухе витает острый запах корицы и имбиря. Увидев меня, мама широко улыбается, на ее темно-каштановые волосы попала мука, а руки, цвета слоновой кости, запачканы в тесте для кексов.

— Этот миксер делает то, что ему вздумается, — говорит она в ответ на мои поднятые брови.

Я смеюсь, садясь на табурет рядом с барной стойкой.

— Ты говорила это и в прошлый раз. Какой это, шестой?

Она опускает голову.

— Седьмой. Не говори своему отцу.

Я жду, когда она объяснит, почему она дома, да еще и готовит кексы (мои любимые), после вчерашнего проишествия. Что-то мне подсказывает, что это — подкуп. После нескольких долгих секунд, она так ничего и не произносит.

— Мам…

— Да, — говорит она, отказываясь поднять взгляд.

— Что происходит? Ты не готовишь кексы в течение недели. И разве ты не должна быть в лаборатории, особенно после вчерашнего? Я слышала, как папа ушел несколько часов назад.

Она медленно кладет кухонную лопатку и смотрит на меня.

— Сегодня я осталась дома, и я хочу, что ты сделала то же самое.

Я начинаю возражать, но она останавливает меня.

— Я знаю об Оп-тестировании, и понимаю, как много оно для тебя значит, но снаружи все становится только хуже. Я не могу рисковать… — Она поднимает трясущуюся руку ко рту. — Твой отец не понимает. Он думает, что ты можешь защитить себя, и, кроме того, он тебя тренировал, но это — не обычные тренировки. Это — реальность, в которой погибают люди. Я знаю тебя достаточно, чтобы понимать, что в силах заставить тебя, особенно, когда твой отец против, поэтому я предоставляю тебе выбор. Пожалуйста, останься сегодня дома вместо школы. Я отправлю записку. Вот, — Она протягивает мне кексы с крошечными улыбающимися мордашками, сделанными из шоколадных чипсов. Я смотрю на тарелку, и затем на нее.

— Мам, я…

— Я предполагала, что ты не согласишься, так что возьми вот это, — Она протягивает мне что-то маленькое и серебряное, возможно, длиной в два сантиметра. — Сегодня я попросила твоего отца разрешить тебе взять с собой в школу оружие. Сканеры не остановят тебя. Все время держи это при себе.

— Что это? — я беру вещицу и верчу ее в руке.

— Недавняя разработка — раскладной нож, — Она нажимает на кнопку, в результате чего сверху выскакивает лезвие. – Но у него ядовитый наконечник. Он все еще в разработке, но при контакте с кровью яд выведет из строя противника. Я надеюсь, он тебе не понадобится, но так как ты такая же упрямая, как и твой отец, мне важно, чтобы ты была способна себя защитить, — Она возвращает его обратно мне, ее лицо серьезно. — И я жду тебя домой сразу же после школы. Сегодня днем никаких тренировок, поняла?

***

Спустя час я проскальзываю на сидение электрона, мой каблук постукивает по стальному полу, заставляя складной нож биться о лодыжку. Кажется немного банальным то, что я положила его в ботинок, но в тренировочных костюмах карманов у нас нет. Меня нервирует наличие ножа, но не потому, что я не уверена, как им пользоваться. Просто это значит, что мама знает больше, чем мне говорит, и эти знания дают возможность усомниться в моей безопасности. Но я не могу пропустить Оп-тестирование. Папа не допустил бы этого ни в коем случае. Безопасно или нет, моя работа заключается в защите остальных. Я не могу прятаться от опасности, она — часть жизни оперативника. Хотя каждое Оп-тестирование было прервано атакой.

Последние два теста включали в себя препятствия, вооружение, ресурсы. Остается сражение. Я щелкаю костяшками пальцев и смотрю в окно. Не думаю, что еще кто-нибудь столкнулся в лабиринте с Древним. Джексон стал спрашивать, кто отдал приказ, а значит, атака была направлена только на меня. Если я — цель Древних, то, возможно, пришло время поговорить с папой. Джексон, кажется, думает, что способен защитить меня, но он не всегда…

— Я вижу больше, чем ты думаешь, — шепчет Джексон, садясь рядом со мной, на его глазах солнечные очки. Для осени сегодня очень теплый день, поэтому на нем надеты только коричневые брюки и белая майка, обычная одежда бедных, для хорошей погоды. Я откидываюсь на спинку сидения и изучаю его профиль.

Его внешний вид вовсе нельзя назвать аккуратным. Все в нем — от запутанных волос и до грязных ботинок — кричит о беспечности и непринужденности. Но в то же время… он прекрасен. Его золотистая кожа контрастирует с белой майкой, из-за чего он выглядит здоровым и полным жизни. Его мускулы проступают под тканью, показывая его силу. Будто хаос и безупречность столкнулись друг с другом, и в результате появился он. Уголки его рта подергиваются, затем электрон останавливается, и он ныряет в толпу.

Я хотела крикнуть, чтобы он подождал, но, подумав лучше, присоединяюсь к группе людей позади него, стараясь держать глаза подальше от него.

При входе в школу висит объявление о том, что все пре-опы должны направиться в зал борьбы. Ко мне подходит Гретхен, и мы обмениваемся грустными улыбками. Это последний тест. К концу сессии мы либо станем оп-стажерами, либо будем отстранены от программы.

Гретхен открывает дверь спортзала в черную, как смоль, комнату.

— Должно быть так темно? — спрашивает она.

— Я не знаю… — Я подаюсь вперед, но кто-то одергивает меня.

— Позволь мне, — произносит Джексон, стоя напротив нас. Он исчезает в темноте, проходит секунда, и доносятся торопливые шаги, громкий треск, за которым следует глухой стук.

Гретхен отступает назад, случайно захлопнув дверь, так что я остаюсь в полной темноте. Я поднимаю кулаки, готовясь нанести удар в случае необходимости, но ничего не происходит, поэтому я начинаю очень медленно продвигаться вперед. И до сих пор ничего. Не видно ничего на расстоянии вытянутой руки. Мои ноги ударяются о что-то жесткое, и я тянусь вниз, чтобы вытащить из кармана раскладной нож, но обдумываю это получше. Если это часть теста, я не хочу кого-нибудь ранить.

— Джексон? — шепчу я в темноту. Затем чьи-то руки хватают меня за плечи и бросают на землю. Я перевожу дыхание, надеясь стабилизировать себя, прежде чем запаниковать, и тут внутри меня вспыхивает искра. Адреналин пульсирует в венах, такое ощущение, что во мне что-то включили, и внезапно ко мне возвращается способность видеть. Мои мышцы сокращаются, пульсируют, пульсируют, пульсируют и затем… руки больше не касаются меня. Я стою на ногах, слушая каждое сердцебиение раздающееся вокруг меня. Их пятеро. Пятеро людей, я в этом уверена, только не знаю, каким образом. Я выжидаю, чтобы атаковать первого, по запаху могу сказать, что это парень. Он подается вперед тогда, как я изгибаюсь, ударяя его в лицо. Он падает от прикосновения. Чувство вины одолевает меня, но следует одновременно две атаки, и мое сознание затуманивается. Я бью ногами и руками, и теперь мне больше не надо думать и видеть, чтобы гарантировать крепкий удар. Я слышу бормотание и тяжелые удары, пока мои противники падают один за другим.

Я останавливаюсь и прислушиваюсь. Я слышу их сердцебиение, слышу их дыхание, но ведь это невозможно. Я опускаю кулаки по бокам. Светящаяся кожа, здоровая, энергичная. Мой разум переключается с Джексона, сидящего сегодня в электроне, на меня в зеркале сегодня утром. Но это не… Нет, невозможно.

Через всю комнату звучит громкий свист, возвращая меня в реальность. Загорается свет. Я осматриваюсь вокруг и прижимаю руку ко рту. Вокруг меня лежит пятеро Оперативников, и все без сознания. Недалеко от меня стоит Гретхен, она выглядит такой же потрясенной, как и я. Мои глаза замечают маленькую темноволосую женщину. Сибил. Я чуть было не смеюсь. Я вырубила Сибил.

С северной части спортзала начинают раздаваться аплодисменты.

— Поздравляем, четверо из вас перешли на новый уровень обучения оперативников.

Что? Что вообще произошло? Я широко улыбаюсь в поисках остальных троих человек, которые будут тренироваться со мной. Гретхен заключает меня в крепкие объятия.

— Мы сделали это! — кричит она. Маркус Уайлд оседает на пол, он изможден, но все же улыбается. Так что остается… мои глаза перемещаются на Джексона, однако, он выглядит не счастливым, а скорее расстроенным. Он качает головой, приоткрыв рот.

Нас направляют вниз по коридору к главной библиотеке, где нас приветствует огромный баннер, на котором уже написаны наши имена. Там находится группа людей, они встают со стульев, когда мы входим. Отец Гретхен, Оливер О’Неил, стремительно направляется к ней, смущая ее объятиями. Отец Маркуса находит своего сына и делает то же самое. Я осматриваюсь вокруг, интересуясь, не появится ли здесь и мой отец, но внимательно осмотрев толпу дважды, я понимаю, что было глупо даже надеяться. Вместо этого, Сибил, находясь уже в сознании, подходит ко мне и обнимает меня.

— Твой отец просил сказать тебе, что он очень горд, — говорит она. – И чтобы ты пришла увидеться со мной сегодня после школы.

Я киваю.

— Э-э, простите за… — я показываю на ее опухший глаз.

— Нет необходимости извиняться. То, что ты сделала, было потрясающим. Твой отец не единственный, кто гордится, — она обнимает меня снова. — А теперь запомни, тебе надо заскочить ко мне в офис так скоро, как только сможешь. Надо многое обсудить, — и с этими словами она покидает библиотеку, впуская внутрь море студентов. Некоторые из них поздравляют меня, но большинство из них спешит к столу с едой, установленному в конце зала. Они тянутся руками, приближая лица к единственной настоящей еде — фруктам, которые они получат в этом месяце.

Я отворачиваюсь, не вынося это зрелище. Когда я стану командиром, я собираюсь заставить их изменить законы о еде. Но только если я стану командиром. Война может все изменить.

Я собираюсь найти Джексона. По какой-то причине прямо сейчас мне хочется, как никогда, чтобы он был рядом, но ко мне подходит Лоуренс, останавливая, прежде чем я могу уйти.

— Поздравляю, — говорит он, заключая меня в объятия. Я поднимаю на него взгляд, но его глаза устремлены не на меня, они пересекают комнату и смотрят на другого человека, на Гретхен. Мои глаза бегают от него к ней. Она немного улыбается, когда видит его, но, посмотрев на меня, отводит взгляд в сторону. Вау, я даже никогда не замечала… Вау. Я сжимаю губы, чтобы сдержать ухмылку.

— Так что, ты получил свое приглашение на сегодняшнюю ночь? — спрашиваю я Лоуренса.

— Да, думаю, предполагается, что мы пойдем вместе. Встретимся у меня дома?

Я киваю, стараясь сохранить самообладание. Гретхен и Лоуренс. Не могу поверить, что не заметила раньше. Наверняка, были какие-то намеки. Даже если я расскажу ему о своих догадках, он все равно никогда не признается, особенно мне. Лоуренс — это сплошная надежда, и до тех пор, пока он помолвлен со мной, он никогда не будет делать хоть что-нибудь на публике с Гретхен. Из-за таких мыслей я хочу рассказать ему о Джексоне, чтобы дать свободу, которая нужна для счастья. Хотя, возможно, он уже знает.

Он смотрит на меня, его лицо серьезно, и затем обратно на Гретхен, и снова на меня.

— Я… Я должен идти. Я должен появиться в мамином офисе.

Он целует меня в щеку и уходит прежде, чем я могу ответить. Я хочу сказать ему, чтобы он не чувствовал вину, что я не буду возражать, если они с Гретхен будут вместе, но не могу этого сделать. Я поворачиваюсь и нахожу Гретхен, наблюдающую за мной. Она подходит, как только он уходит, и мы просто смотрим друг на друга так, словно не уверены, что каждый из нас знает, и что каждому из нас позволено сказать.

— Знаешь, я не против, — говорю я в итоге.

Она вздыхает с саркастической усмешкой.

— Если бы все было так просто. Он… — она понижает голос — … он не… Скажем так, он не на столько уверен, как я.

Я даже не знаю, что бы такое сказать, чтобы она почувствовала себя лучше, поэтому я тянусь к ее руке, но она одергивает ее назад.

— Все в порядке, — и она уходит так же быстро, как и Лоуренс.

Я чувствую комок в горле, пока направляюсь в класс. Я устала от вечеринки, устала от того, кем я являюсь. Я проскальзываю на мировую литературу, желая увидеть Джексона, но его стул оказывает пустым. Гретхен наклоняется ко мне.

— Прости насчет этого. Мне не следовало… Это не твоя вина.

— Несмотря ни на что, последнее, что я хочу, так это чтобы ты была несчастна. Я сделаю все, что смогу, чтобы это уладить. Прости.

Она пожимает плечами и звенит звонок, прежде чем мы можем сказать что-то еще. Где Джексон? Я осматриваю класс, но он не пересел на другое место, его нигде нет. Я начинаю беспокоиться. Возможно, началась война, и он был призван вернуться на Лог.

Остальная часть класса уже сидит на своих местах. Профессор Кингтон делает записи на компьютере, и они передаются к нам на планшеты. Я прикусываю губу, размышляя о причинах, по которым Джексон пропустил занятие, когда дверь открывается, и он входит, передавая что-то профессору Кингтону. Она говорит ему занять его место за мной.

Я скрещиваю руки, чтобы сдержать волнение.

— Ари, — шепчет он. – Нам надо поговорить.

— Я…

— Хватит разговаривать! — Резко прерывает нас профессор Кингтон.

Я откидываюсь на спинку стула, во мне разливается страх. Сны. Неестественная скорость и сила. Нет смысла отрицать. Со мной определенно что-то произошло. Только бы я ошибалась. Меня устроит все, что угодно, но только не это. Потому что это… это… изменило бы все.