Ланг и Сарита вернулись в гостиницу только около десяти. Была пятница, и в гостиничном ресторане устроили танцевальный вечер. Чтобы не сидеть там, они заказали ужин и вино в номер. Они лежали полураздетые, ели горячие сандвичи по-охотничьи, запивали вином прямо из бутылки и болтали, но только о ерунде — о родинках, о кошачьих породах и привычке делать все в последнюю минуту. Когда они поели и составили тарелки на пол, Сарита устало сказала:

— Ну все, Ланг, теперь я хочу заняться любовью.

Но Ланг лег на спину и, глядя в белую пустоту потолка, произнес:

— Подожди. Я пока не могу.

— Что с тобой? — спросила Сарита и, осторожно вытащив его рубашку из брюк, погладила Ланга по животу.

— Пожалуйста, не надо, — тихо попросил Ланг и убрал ее руку. Он поднялся на локте и поцеловал ее в ямку на шее. — Не знаю, что со мной, мне и радостно, и в то же время грустно. Я не могу это объяснить.

— А ты попробуй, — настаивала Сарита.

Ланг молчал, мысли беспорядочно роились в его голове. Сарита легла рядом и обняла его за талию.

— Я немного злюсь на тебя, — сказал Ланг.

— Почему? — спросила Сарита, и в ее голосе послышалось искреннее удивление.

— Потому что ты сказала, что мы с Эстеллой похожи, — ответил Ланг.

Сарита ответила не сразу, она лежала неподвижно, не убирая руки с его живота.

— Только не надо меня критиковать, — тихо произнесла она, — этим я сыта по горло.

Лангу стало стыдно. Он погладил ее по голове и сказал:

— Не сердись. На самом деле я просто тебе завидую. Завидую и восхищаюсь. — Помолчав немного, он продолжил: — Ты так хорошо общалась с Эсси. Не понимаю, как тебе удалось так легко найти с ней общий язык.

— Ничего странного тут нет, — ответила Сарита, — мне казалось, что я ее понимаю. Людей, которые пытаются казаться супернормальными, понимать гораздо сложнее.

Ланг рассмеялся коротко и невесело:

— Знаешь, сколько сил я положил на то, чтобы казаться нормальным. — Голос Ланга прозвучал удрученно.

— Ты не Эстелла, — ответила Сарита. Она произнесла это медленно, отчетливо выговаривая каждый слог, а потом добавила: — Когда-то вы были близки, да?

Ланг не ответил. Сарита продолжила:

— Она любит тебя, восхищается тобой, но в то же время ненавидит. Вы с ней — солнце и луна. У каждой звезды есть свои черные дыры.

— Да хватит уже! — раздраженно пробурчал Ланг. — Может, еще достанешь карты таро?

— У тебя такой напряженный живот, — сказала Сарита, не обращая внимания на его слова. — Похоже, так было весь день.

— С чего, интересно, ты это взяла? — спросил Ланг, немного смягчившись.

— Ты боялся, что ее боль передастся тебе, — ответила Сарита. — С некоторыми людьми так бывает. Они могут разрешить любую задачу, но только рационально и отвлеченно. В своих поступках они руководствуются, главным образом, чувством долга и преодолевают препятствия с упорством механизмов.

— Заткнись! — глухо сказал Ланг, пытаясь побороть в себе слезы, которые вдруг подступили к горлу.

Сарита снова просунула руку ему под рубашку, ее прохладные, мягкие пальцы заскользили по его животу вверх, к груди. И ему наконец стало легче, Ланг почувствовал, что расслабляется, вопрос был только в том, что придет скорее, слезы или желание — и желание опередило.

Они пробыли в провинции два дня и три ночи. Суббота выдалась такая же солнечная, как и пятница, и такая же холодная и ветреная. Почти весь день Ланг и Сарита валялись в постели, довольствуясь холодным кофе, минеральной водой и круассанами, которые им утром принесли в номер. После того как они занимались любовью, Сарита, по обыкновению, становилась рассеянной. Ей словно было плевать на все вокруг, говорил Ланг. Иногда, лежа на спине, она вдруг задирала ноги и будто крутила педали в воздухе, иногда резко садилась в постели и проводила рукой по голеням, точно проверяла, не пора ли делать эпиляцию. Правда, чаще всего она просто вставала и голая ходила по комнате — привычка, которая всю зиму вызывала в Ланге неуверенность и робость. Но теперь он больше не стеснялся: он был пьян от любви и вожделения и расхаживал обнаженным по пустому и безликому номеру так же непринужденно, как и Сарита.

Несколько раз за этот день они собирались пойти погулять вдоль узкой реки, протекавшей через город. Но каждый раз, когда они принимали душ и полуголые садились на кровать, причесывались и смотрели новости, кто-нибудь случайно касался другого, или взгляды их встречались, и они начинали целоваться, а спустя полчаса их тела снова были горячими и мокрыми от пота. Только с наступлением темноты Ланг и Сарита выбрались из гостиницы: они поужинали в единственном в городе китайском ресторане, не обращая внимания на косые взгляды и шепот за соседними столиками, а потом посмотрели комедию с Томом Хэнксом и Мег Райан в кинотеатре возле реки, который назывался «Гранд», несмотря на свои скромные размеры.

В воскресенье утром пошел снег. Именно этот день, их второй и последний, проведенный вне времени и пространства, Ланг будет вспоминать потом как день, когда Сарита приоткрыла для него занавес своей жизни.

Около полудня весь город покрылся тонким слоем снежной пудры. Ланг был вконец измотан и доволен, у него болели мышцы живота, и он предложил погулять наконец вдоль реки. Сарита, которая стояла у окна и смотрела на снегопад, рассеянно кивнула. Потом, не говоря ни слова, направилась к двери и стала надевать красное кожаное пальто до колен.

Они шли вдоль реки по центру и дальше, прочь из города. Сначала они мало говорили. Длинные желтые и коричневые фасады трех-этажных домов, характерные ддя городской застройки, сменились деревянными домиками и кирпичными виллами с собственными садами. Потом дома закончились, и река с дорогой побежали в широкую белую даль, через покрытые снегом поля, где не было видно ни души, а монотонность пейзажа перебивалась только редкими хуторами и амбарами.

— Я выросла в таких местах, — нарушила молчание Сарита. — Пьексамяки, Риихимяки, Паркано… Многие думают, что это здорово — иметь отца, который работает на железной дороге. Им представляются свистки паровозов, нежные прощания на перроне и прочие сцены из старого черно-белого кино.

Она замолчала, и Ланг сказал:

— Похоже, ты не очень скучаешь по тем местам.

— Да нет, города как города, — ответила Сарита. — Только менять школу каждые два-три года совсем не романтично. Такого и врагу не пожелаешь. Пошли назад?

Ланг кивнул, и они повернули обратно. Снегопад усилился. Вскоре почти в километре от них показались расплывчатые темные очертания леса, где начинались частные владения. Метров сто они шли молча. Краем глаза Ланг видел, что Сарита поглядывает на него. Потом она сказала:

— Ланг, я хочу рассказать тебе о нас с Марко, можно?

— Конечно, можно, — спокойно ответил Ланг, — что за вопрос.

— Ты уверен? — спросила Сарита. — Ты всегда так напрягаешься, когда Миро или я говорим о Марко.

— Неправда, — решительно возразил Ланг, — разве только вначале мне было немного не по себе.

— Когда я приехала в Гельсингфорс… — начала Сарита, шагая вперед.

Снежинки вились вокруг ее головы. Она подробно рассказала историю, обрывки которой Ланг уже слышал: как ее мать работала в две смены, чтобы справиться с дорогой столичной жизнью; как отец завел роман с другой женщиной, а их дом превратился в место, где иногда поздно вечером сталкивались три неприкаянных, чужих друг другу человека; как одноклассники в пригородной гимназии, где училась Сарита, обходили ее стороной; как она стала торчать в кафе и барах в центре, попала в дурную компанию, пробовала разные наркотики и спала с кем попало. Но тут в жизни Сариты появился избавитель — Марко. Он был на год ее старше, не ладил со своим отчимом Йокке и болтался по жизни, не имея постоянного жилья и работы.

— Когда я познакомилась с Марко, мне было восемнадцать и меня как раз собирались выгнать из школы, — продолжила Сарита, взяв Ланга под руку. — Но Марко сказал, что я должна окончить школу. Сам он когда-то бросил гимназию и не хотел, чтобы я сделала ту же ошибку. Было такое… это сложно объяснить, но когда я познакомилась с Марко, то мне казалось, что я нашла брата-близнеца, только он меня еще к тому же жутко возбуждал.

Услышав горячность и напряжение в ее голосе, Ланг почувствовал знакомый укол ревности — как и раньше, когда Сарита упоминала Марко. Он хотел вырвать руку, чтобы показать, что ее слова задели его, но не стал. Вместо этого он внимательно слушал дальше.

— Я была очень одинока, — продолжала Сарита. — А мы с Марко так быстро нашли общий язык. Мой отец уехал, и первую осень Марко жил у нас, пока мама не познакомилась с Хейкки. Тогда Марко больше не захотел у нас оставаться, он боялся, что Хейкки начнет пить и станет таким же невменяемым, как Йокке.

Тем временем Ланг и Сарита дошли до леса, на пути уже попадались первые дома и перекрестки. Пока они медленно приближались к центру, Сарита рассказала о зиме перед поступлением в университет, о том, как она занималась в пригородной библиотеке, как Марко получил работу в видеосалоне и много времени проводил в спортзале, о том, что он стал спокойнее. После библиотеки Сарита ехала в центр и ждала, когда Марко кончит работать, а потом, иногда далеко за полночь, они бродили по заснеженному, пустому Гельсингфорсу. Помолчав, Сарита взглянула на Ланга и сказала:

— А потом мы занимались любовью в снегу, обычно в каком-нибудь парке.

Ланг сначала не понял, что она сказала, — слова доходили до него крайне медленно. Но когда понял, то вырвал свою руку из ее ладони, повернулся к ней и переспросил:

— Что вы делали? Занимались любовью, на улице, зимой? В городе?

Сарита пожала плечами:

— А что же нам оставалось? Марко перестал бывать у нас, потому что боялся Хейкки. А пойти к его матери мы тоже не могли.

Ланг почувствовал, что у него горят щеки, и его сердце забилось от зависти и возбуждения.

— Но как… — начал он, — то есть где вы это делали? А потом, разве вам не было холодно?

— Я уже не помню, где именно, — уклончиво сказала Сарита, — это было давно.

— Не может быть! — сухо ответил Ланг. — Ты еще молодая, в твоей жизни нет еще никаких «давно». Давай рассказывай!

Их взгляды встретились, и Ланг заметил беспокойство и сладострастие в ее глазах. Но когда она заговорила, голос ее звучал невыразительно, почти равнодушно:

— Однажды — в парке за станцией метро Сэрнес. Я запомнила это место, потому что после этого у меня поднялась температура. В другой раз — на мысе Скатудден, в детском парке неподалеку от ледоколов.

Они шли молча. Ланг смотрел на черную воду реки и пытался переварить то, что услышал.

— Пожалуйста, не ревнуй, Кришан, — через некоторое время сказала Сарита. — Неужели ты ни в кого не влюблялся до беспамятства?

«В тебя! В тебя! В тебя!» — хотел закричать Ланг, но вместо этого пробормотал:

— Не знаю, может быть, в Анни, мою первую жену. Но мы никогда не занимались любовью в детском парке. — Он помолчал несколько секунд и добавил: — Значит, Миро зачат в снегу и стуже?

Сарита не ответила, она печально улыбнулась и, прислонившись к нему, сказала:

— Обними меня, пожалуйста.

Ланг обнял ее. Под тонким кожаным пальто ее тело казалось тощим и хрупким.

— Черт, но, если вы так любили друг друга, почему же тогда все кончилось? — не удержался Ланг.

— Мне было всего девятнадцать, когда родился Миро. Марко — двадцать. Мы пытались, но… — Сарита на мгновение замолчала, но потом продолжила: — Марко был слишком неугомонный. Водился с плохой компанией. Когда родился Миро, он служил в армии, там ему было хорошо. Вернувшись со службы, он на несколько месяцев успокоился. С Миро он обращался замечательно. Но потом вдруг стал пропадать — сначала он отсутствовал по нескольку дней, потом — неделями.

Сарита шла, опустив голову, и Ланг видел, что ей больно вспоминать все это. Но она продолжила:

— За день до того, как Миро исполнился год, Марко посадили за кражу и сбыт краденого. Ему дали семь месяцев, и я поняла, что мне придется справляться самой. Тогда я уже поступила в университет и хотела только учиться и заботиться о Миро. А Марко забил себе голову… всякой ерундой.

Они уже почти подошли к гостинице, и, когда Сарита замолчала, Ланг спросил:

— Чем именно?

— Марко всегда много читал, — ответила Сарита. — Он читает и газеты, и книги, но только понимает все по-своему. К тому же в тюрьме он с кем-то познакомился. Забил себе голову… разными политическими идеями. О цивилизациях, религиях и прочем. Как только мы расстались, он уехал.

— Что значит уехал? — не понял Ланг. — Куда?

— Уехал, — неохотно повторила Сарита, — уехал… воевать.

Ланг удивленно посмотрел на нее:

— Воевать? Ты хочешь сказать… на Балканы? В Боснию?

— Кажется, да, — ответила Сарита, — или в Хорватию. Это не важно. Он довольно скоро вернулся. Они… уж не знаю кто… они отослали его обратно.

— Но зачем?! — возмущенно воскликнул Ланг. — Какого черта обыкновенный финский парень, у которого есть маленький ребенок… Я не понимаю!

— Не знаю, — сказала Сарита. — Думаю, он хотел мне все объяснить, но я не стала слушать. Знаю только, его сильно задело, что его отослали обратно. Марко думает, будто он сильный и неуязвимый, он не понимает, что многие считают его психом.

— А ты? — спросил Ланг. — Ты тоже считаешь его психом?

— Иногда, — устало ответила Сарита. — Давай теперь поговорим о чем-нибудь другом. Я уже рассказала все, что хотела.

Ночью, в их последнюю ночь в гостинице, Ланг уже забыл, что бывший муж его любовницы когда-то хотел стать наемником. Зато мысль о том, как подростки Сарита и Марко занимались любовью в снегу, никак не давала ему покоя. И когда они легли, Ланг попросил Сариту рассказать, как это было, тогда, в парке в Сэрнесе, или в другой раз, недалеко от ледоколов. И Сарита согласилась. Она рассказала об облаках на черном зимнем небе, о теплом желтом свете, который падал из окон домов, стоявших неподалеку, а главное, о резком контрасте между уличным холодом и жарой, наслаждением и влагой внутри них. Они сливались воедино, превращались в один горячий комок, назло холоду и смерти, которые караулили их повсюду в темном и ветреном городе. И когда Сарита говорила все это, Ланг лежал рядом, слушал и по ее голосу понимал, что воспоминания возбуждают и заводят ее. Он слышал и видел, как она медленно ласкает себя под одеялом, и в эту минуту его охватило бешеное, необузданное желание. Такого непреодолимого влечения он еще никогда не испытывал — влечения тем более странного, что два дня они только и делали, что занимались любовью. Он откинул одеяло и прильнул к ней, а она, не раздумывая, приняла его. Потом Ланг будет помнить только то, что Сарита подняла ноги и развела их как можно шире; она стонала: «Ну же, давай!», и, как ни странно, говорил мне потом Ланг, в ту минуту он вовсе не чувствовал себя шутом, он существовал, он жил, он наполнял ее, ни секунды не думая о том, что Сарита, быть может, лежит под ним, кричит и стонет, но при этом смотрит в окошко на снежинки, которые падают на маленький город и поблескивают в свете фонарей.