Когда грохот труб огласил округу, Свеа уцепилась пальцами за спинку кровати и попыталась встать. Проклятый Раймон обвёл её вокруг пальца – будить командора никто не спешил.

Преодолевая боль в груди – остальные раны почти затянулись – она подошла к шкафу и, сняв с вешалки первую попавшуюся сорочку, принялась одеваться.

Уже застегнув парадный китель, она на секунду замерла перед зеркалом. Нехватка крови всё ещё чувствовалась, несмотря на все старания домочадцев. Под глазами залегли тёмные круги, и сама себе Свеа вовсе не казалась достойной взгляда Императора.

Звук открывающейся двери прервал её размышления, и Свеа обернулась.

Алмонд замер на пороге.

– Простите, – юноша протянул перед собой свиток и отвел взгляд.

В груди похолодело. Свеа облизнула внезапно пересохшие губы и, забрав свиток у помошника, непослушными пальцами попыталась сломать печать. Получилось не с первого раза, но, наконец, она смогла развернуть бумагу и прочитать такие знакомые строки:

«Мне жаль, что наша прошлая встреча расстроила вас, – писала Ламия. – Надеюсь, сегодняшняя пройдёт успешней. Жду».

Ещё раз облизнув губы, Свеа подняла глаза на Алмонда, но тот старательно отводил взгляд.

– Я пойду, – сказала она тихо. – Приготовь карету.

– Свеа! – перебил её голос полуэльфа, и Свеа разглядела в полумраке коридора ещё одну фигуру.

– Я знаю, что ты скажешь, Раймон. Не трать наше общее время.

Раймон покачал головой.

– Я пойду с тобой, – заявил он тоном, не терпящим возражений.

Свеа лишь усмехнулась.

– Нет, – сказала она и шагнула вперёд, но Раймон тут же отступил глубже в тень, – тебя ждёт твоё будущее, Раймон. Кучер доставит меня обратно. Ты там не нужен.

Раймон молчал.

– Ты же прибыл сюда, чтобы добиться успеха при дворе, – продолжила Свеа. – Так давай. Второго шанса не будет. Император не прощает ошибок.

Раймон продолжал молчать. Свеа приблизилась ещё на шаг, и Раймон снова отступил.

– Удачи, – выдохнул полуэльф и невесомой тенью скрылся во мраке.

Свеа кивнула.

– Удачи мне, – сказала она тихо и медленно, придерживаясь рукой за стену, стала спускаться.

Когда командор появился у ворот, кучер метнулся к нему, чтобы помочь забраться в карету, но Свеа остановила его уверенным жестом и всё сделала сама.

Колёса застучали по мостовой в такт с ударами сердца, которое давно уже не должно было биться. Дворцы и фонтаны Гленаргоста проносились за окнами, такие знакомые – и такие чужие.

Она знала этот маршрут так же хорошо, как дорогу от кабинета до спальни. Порой ей казалось, что эта дорога – её плата за вечную жизнь, за второй шанс, которым она так и не сумела воспользоваться.

Когда-то давно – хотя, что такое давно по меркам вампиров? И всё, же ей казалось, что это было сотни лет назад, в прошлой жизни. Когда-то давно она так же ехала в карете по этому пути, мучимая головной болью, которая казалась ей самой страшной болью в мире. В руках она сжимала бумаги – множество черновиков, исследования по истории, которые так и не были закончены. Она стояла перед Ламией на коленях и просила дать ей возможность изменить мир. Тогда она ещё не знала, как часто ей придётся ездить этой дорогой, не знала, сколько ещё раз она встанет на колени перед принцессой, вечной как само небо и наполненной неведомой, непонятной живому злобой.

Карета остановилась, и Свеа выбралась наружу. У дверей дворца привычно стояла стража – двое мужчин в чёрных плащах с алым гербом Ламии на груди. Лица скрывали низко надвинутые капюшоны и алые как кровь маски – Ламия не любила видеть лиц тех, кто ей служит. Все они были для неё марионетками. Никто не имел места в её маленькой груди.

– К госпоже, – бросила Свеа, останавливаясь.

Стражи переглянулись и кивнули друг другу.

Один из них открыл дверь, и Свеа вошла внутрь. Страж последовал за командором.

Оба миновали анфиладу комнат, повернули направо и вышли к святая святых особняка – будуару принцессы.

Здесь у дверей стояло ещё двое стражей в таких же безликих костюмах.

Снова обмен взглядами и кивки.

Ещё один страж отделился от стены и присоединился к процессии.

Двери открылись.

В просторной зале, где легко могла бы поместиться сотня гостей, царил полумрак. Света свечей, расставленных вдоль стен, хватало лишь на то, чтобы осветить края комнаты. Много раз Свеа задавала себе вопрос – почему Ламия не использует магию, чтобы сделать это место уютней, и сама же себе отвечала: она была слишком стара. Она пришла из тех времён, когда магия ещё была чудом, а воск для свечей ценился едва ли не на вес золота. Ламия была порождением другой эпохи – дикой, жестокой, наполненной хищными инстинктами и кровью настоящих жертв. Быть может, потому ей так трудно было принять новые законы, отказаться от того, что было её частью – от желания убивать. Именно эти тайны привлекли Свеа к такой хрупкой на вид, вечно обречённой носить лицо ребёнка, старейшей из женщин Империи. Они стали судьбой Свеа – и её гибелью.

Ламия возлежала на подушках, затянутых в пурпурный шёлк. Рыжие локоны разметались по постели. Маленькие пальчики путались в них, закручивая в спирали и тут же отпускали.

«Нервничает», – поняла Свеа.

Тонкое тело изогнулось дугой. В белых складках пеньюара оно казалось телом изломанной куклы. Слишком тонкие кости почти не приминали перину, а ступни, видневшиеся из-под кружевной оторочки, казались ещё бледнее тонкой ткани. Свеа знала, что если коснуться их, они окажутся холодными, как лёд.

– Свеа… – принцесса почти простонала её имя, и Свеа знала, что в этом нет игры. Ламия выглядела опустошённой. Ни один из вампиров Гленаргоста не творил магию так легко и так часто, как она. Но любая сила требует платы, и Ламия платила за свою соответственно – больше, чем любой другой из вампиров. – Мне холодно.

– Что мне сделать, сир? – Свеа склонила голову. Она знала, что говорить о том, ради чего она пришла, нужно сейчас. Потом уже не будет сил, чтобы спорить. Но Ламия сама вела разговор и сама направляла его в то русло, которое интересовало её. Её голос лишал воли, лишал мыслей и целей, оставляя одно желание – угождать.

– Поцелуй, – Ламия вытянула вперёд тонкую аккуратную ступню с маленькими пальчиками, и Свеа, опустившись на колени перед её ложем, коснулась поцелуем большого пальца.

Ламия приподнялась на локтях. В глазах её промелькнула внезапная злость, и она вырвала лодыжку из пальцев Свеа.

– Ты холодная, – сказала она зло. – Холодная, как эти стены. Как камни Убежища. Как мертвец.

– Простите, сир, – Свеа опустила взгляд.

Ламия прогнулась, в один миг оказываясь рядом, и ледяными, неожиданно сильными пальцами сжала щёки Свеа.

– Ты хочешь что-то спросить, дитя?

Свеа сглотнула. Попыталась закрыть глаза, но неведомая сила удерживала её веки открытыми. Вопреки приказу, сказанному вслух, она видела в глазах Ламии запрет, и эта необходимость отвечать и молчать одновременно разрывала на части.

– Отпусти… – выдохнула она.

– Что? – Ламия подняла брови, и глаза её едва заметно округлились, а личико отразило недовольство.

– Отпусти… меня… сир…

Ламия в самом деле убрала пальцы и расхохоталась.

– Свеа… о, Свеа… не думала, что ты так наивна. Ты нашла старые книжки? Что-то любопытное о моей дорогой Эран?

Ламия хищно улыбнулась.

– Она мертва, Свеа. И её идеалы сгорели вместе с ней. Мы – вампиры. Мы – хищники. Боль и смерть – наше вино. Страдания других опьяняют нас, мы живём чужой ненавистью, – Ламия снова склонилась к своей обращённой, так, что дыхание принцессы коснулось её губ. – Твоей ненавистью, Свеа. Она так вкусна…

Ламия скользнула острым язычком по алым губам.

– Я… сделаю… то…

– Ты сделаешь всё! – перебила её Ламия и легко, будто тряпичную куклу, оттолкнула, заставляя упасть на пол. – Ты всегда будешь делать то, что я скажу, Свеа. Ты – моя игрушка. Только смерть освободит тебя, – она склонила голову на бок. – Хочешь умереть, Свеа? Достань клинок и пронзи себя насквозь. Пусть твоя кровь покроет узорами мой пол. На большее она не годится.

Рука командора будто бы не принадлежала ей. Точно со стороны Свеа видела, как пальцы ложатся на гарду меча и медленно тянут эфес вверх.

Зелёные глаза Ламии горели колдовским пламенем так далеко и так близко.

А затем раздался звон металла. В первый миг Свеа решила, что это её собственный меч звенит о ножны, но она ещё не успела извлечь и половины. Один из охранников рухнул на пол и тут же обратился в прах.

Ламия повернулась на звук и зашипела как змея. Морок ослаб, и Свеа почувствовала, что может двигаться сама, хотя воля сира всё ещё была слишком сильна. Затем Ламия закричала, но Свеа лучше, чем кто бы то ни было, знал, что эти стены не пропускают криков. И всё же в следующий миг двери открылись, ещё один страж показался на пороге и тут же осел на паркет горсткой пепла. Дверь снова захлопнулось. Теперь внутри было трое. Она. Сир. И ещё один страж.

Страж метнулся к Ламии, как пантера одним прыжком преодолев половину комнаты, и Свеа увидела, как клинок входит в грудь Древней.

«Покушение», – мелькнуло в голове у командора, и она метнулась к убийце, защищая не столько жизнь принцессы, сколько свою. Оторвать нападавшего от Ламии оказалось непросто, Свеа всё ещё с трудом преодолевала слабость. Завязалась борьба, капюшон и маска слетели на кровать, и Свеа замерла, увидев перед собой полные ярости глаза Раймона.

Только теперь она ощутила тонкие струйки знакомого запаха, вплетавшиеся в обычные запахи дома Ламии – роза, паприка, жасмин.

С постели послышался хохот, и Свеа поняла, что рука её сама собой тянется к горлу Раймона.

– Это будет забавно, – Ламия захлопала в ладоши. – Два ублюдка убьют друг друга.

– Свеа…. – выдохнул Раймон, пытаясь отцепить пальцы командора от своего горла. Ударить её, зная о том, какую боль Свеа испытывает сейчас и без этого, было почти невозможно. Раймон бросил быстрый взгляд на дверь. Маленькое чудовище, спрятавшееся под ликом беззащитности, уже сумело один раз позвать подмогу, и Раймон почти не сомневался, что Ламия сделает это снова, как только начнёт проигрывать. Рывком оторвав от себя запястья Свеа, он со всей силы швырнул командора к стене, так далеко, чтобы она не успела подобраться к месту сражения сразу. Сам же Раймон вынул из-за пояса кинжал и резко нанёс удар, рассекая грудь Ламии по вертикали. Он провернул клинок и потянул на себя, не слушая истошного вопля изумлённой вампирши. Похоже, концентрация снова спала, потому что Свеа не спешила ей на помощь. Раймон подтянул к себе маленькое тело и ворвался в горло Ламии клыками, глотая быстро, как только мог. Ламия медленно затихала. Поначалу она пыталась бить его по груди, и удары её походили на удары свирепого барса – маленькие ладошки причиняли неожиданно сильную боль. И всё же с каждым глотком она слабела. В конце концов, маленькое тело обвисло в его руках, но Раймон потянул на себя ещё раз, осушая её без остатка. С удивлением он понял, что эти самые последние глотки – в сто крат вкуснее всех остальных.

– Свеа… – выдохнул он, отстраняясь от Ламии.

Свеа уже была рядом. Лицо её отражало недоумение и смутное торжество.

– И что теперь? – спросила она мрачно.

– Начинай поить её своей кровью.

Свеа усмехнулась.

– Пара глотков – и она снова начнёт свои фокусы.

Раймон задумался. Это не пришло ему в голову.

– Как думаешь, она боится боли? – спросил он, наконец усмехаясь.

Свеа внимательно посмотрела на него, и во взгляде её было что-то странное.

– Тут всюду её люди, – сказала она медленно.

– Заберём с собой?

– Нас выследят по запаху и казнят – по законам Империи.

– Тогда решим дело здесь, – Раймон твёрдо кивнул, – запри дверь.

Подняв на руки маленькое тельце, он отнёс Ламию к стене. Вампир содрогнулся, увидев, что в этом месте обои уже украшают алые разводы.

Ламия смотрела перед собой огромными слепыми глазами, и Раймон не мог понять, в сознании она или нет. Он прислонил её к стене и, взяв кинжал, пригвоздил одну ладонь вампирши к стене.

– Что ты делаешь? – подошедшая вплотную Свеа поморщилась. – Давай её сюда.

Она отодвинула бархатную штору совсем рядом, и Раймон увидел вделанные в стену крюки. Как пользоваться такими устройствами, он не знал, но при помощи Свеа закрепил бесчувственное тело на стене. Крюки оказались для Ламии слишком высокими, и пришлось удлинить спускавшиеся с них цепи, но это было даже к лучшему – теперь кровь, капавшая с рассечённого запястья Свеа, падала прямо на губы принцессы. Когда третья капля коснулась её кожи, Ламия дёрнулась, приоткрывая рот, и острый язычок поймал следующую.

Процесс шёл медленно. Свеа с трудом держалась на ногах с самого начала, а по мере того, как её жизнь переходила к Ламии, стоять становилось всё тяжелее.

Когда Ламия зашевелилась, и взгляд её стал осмысленным, Раймон вынул воткнутый в стену кинжал и приставил к её горлу. В глазах Ламии вспыхнула ненависть. Раймон снова наклонился к ней и прикусил шею рядом со следами от прошлого укуса. В ней всё ещё было мало крови, но он выпил и эту. Раймон чувствовал, как неведомая ранее сила наполняет его тело с каждым глотком, и сила эта пылала огнём в его венах. Голова кружилась. Жажда изменила цвет, и хотя он пил за вечер уже третью жертву, становилась лишь сильнее с каждой секундой.

Он отстранился, уступая место Свеа, и всё повторилось снова. Они менялись местами ещё трижды. Свеа уже висела в его руках, и запястье её у губ Ламии приходилось придерживать Раймону. Наконец кровь перестала сочиться из надреза, и сам надрез уже не пытался затянуться. Ламия слабо вращала глазами, но двинуться не пыталась.

Подняв Свеа на руки, Раймон подошел к окну. Прикрывая голову командора краем плаща, он плечом разбил стекло. Он сам не знал, как сделал то, что произошло потом. Просто осознание того, что он может это сделать, наполняло каждую клеточку тела, когда оно рассыпалось обрывками тьмы. Сознание разделилось на сотни кусочков, и каждый из этих осколков был занят мыслями о том, как удержать бесчувственное тело командора, поднимаясь в ночное небо.

Они оказались во дворце задолго до рассвета. Раймон укутал Свеа в одеяло, но кормить боялся. Безумие всё ещё клокотало в нём, и он не был уверен, кто он на самом деле, не пришла ли вместе с кровью в его тело и душа Древней. Раймон уснул, сидя на полу рядом с постелью Свеа и опустив подбородок на край одеяла. Наверняка кто-то тревожил их днём, но будить не решился никто.

Проснувшись, Раймон обнаружил, что за окнами снова темно. Злость улеглась, уступив место усталости. Только теперь Раймон решился. Он надорвал зубами запястье и приложил ранку к губам Свеа. Поначалу та не пила, лишь позволяла густым каплям стекать по горлу. Затем начала понемногу посасывать запястье, и, наконец, открыла глаза.

– Получилось? – только и спросила она. Раймон кивнул. У самого у него кружилась голова. Хотелось прилечь, и он заполз на постель рядом со Свеа, уложил её голову себе на грудь и крепко обнял. Свеа снова уснула, а Раймон долго смотрел в темноту перед собой и пытался осмыслить случившееся. «Кровь делится на две части… постоянную и временную…» – билось в голове. Но он всё ещё чувствовал на грани сознания бесконечную злобу Древней. Или это была его собственная злоба? Он не знал.

Уже под утро в дверь постучали, и на пороге появился Алмонд.

– Результаты смотра… сэр.

Юноша окинул представшую его взору картину. Два окровавленных тела тесно переплелись на перепачканной алым постели. «По крайней мере, оба одеты…» – промелькнула в голове Раймона непрошенная мысль.

– Давай, – Раймон протянул руку и взял свиток. Он знал, что ждать ему нечего, но надеялся, по крайней мере, что друзья справились хорошо.

Уже надрывая печать, Раймон обнаружил, что Алмонд всё ещё стоит, не шевелясь, и смотрит в закрытые глаза командора.

– Как она? – спросил Алмонд тихо. – У неё изменился запах.

Раймон устало кивнул.

– С ней всё будет хорошо. Теперь.

Алмонд кивнул, но вслух всё же сказал.

– Ламия будет в ярости.

– Плевать, – отрезал Раймон, снова опуская глаза на свиток. Ненависть с новой силой зашлась в груди при мысли о том, что они всё ещё должны считаться со злобной дрянью, едва не прикончившей Свеа.

Алмонд отошёл к двери, но уже на пороге остановился.

– В вас тоже, – сказал он тихо, – что-то изменилось.

– Это временно, – Раймон сжал зубы, загоняя клокочущую ярость далеко в глубины себя.

Алмонд ничего не ответил. Молча вышел и затворил за собой дверь.

Раймон, наконец, сорвал печать и раскатал свиток.

Император считал, что полк подготовлен плохо. В этом он видел причины неудач на Западе. И всё же он называл имена трёх бойцов, которых желал перевести в личную гвардию: Лен из семьи Ламии, Дарел из семьи Гая… Раймон облизнул губы и моргнул, потому что последним именем значилось: Раймон из семьи Данага.