#img_31.jpeg

Когда последняя партия оставила Северный Приют, стояла еще ночь, черная, холодная. В глубине неба ярко блестели звезды. То в одном, то в другом конце широкой поляны вспыхивали и в беспорядке метались огоньки карманных фонариков. Под ногами, словно в жерновах, перекатывалась, шуршала и причудливо пела мелкая галька.

«…Старайтесь идти быстрее, тогда и детям будет теплее…»

Вера Борисовна Кубаткина в который раз вспоминала напутствие инструктора и в меру сил старалась его выполнять. Когда сбивалось дыхание и донимала одышка, женщина задерживалась на минуту-другую, отдыхала. Потом, взвалив на плечи вещевой мешок, покрепче брала за руки детей и шла дальше.

Внизу, за Приютом, еще видно было узкое ущелье Юсеньги, а за речной поймой, словно в парадном строю, выступали черные склоны, один за другим. Дальше все сливалось в однообразную голубую дымку.

Время шло. Стрелки часов подбирались к пяти. Догнав Малеинова и Двалишвили, Одноблюдов вышел с головным отрядом на едва заметную тропу, с километр шли, петляя по речной пойме, пока наконец не уткнулись в горный поток.

— Я задержу колонну, сделаем привал пока, — не поворачивая головы, сказал Одноблюдов, — а ты, Леша, займись переправой…

— Хорошо, — кивнул Малеинов и, прихватив с собой Двалишвили, стал подниматься каменистым берегом…

Свалившиеся накануне с языка ледника камни запрудили Юсеньги и заставили ее отклониться чуть вправо. С трудом наведенная Малеиновым переправа местами оказалась под водой.

Поднявшись вверх по реке, Малеинов увидел торчавшее из воды бревно. «Подтянуть бы его», — подумал Алеша и подозвал к себе Двалишвили. Они подошли к бревну, вцепились в него руками. Раз-другой раскачали, и бревно подалось. Чтобы лежало понадежней, подмостили камни.

— И все-таки коротковато, — с досадой заметил Двалишвили, — до берега не дотягивает.

— Что поделаешь, — в тон ему ответил Малеинов, — для переправы дальше камни сгодятся.

Сразу за бревном из воды торчали каменные глыбы. Они были не очень скользкими. Можно было переступать с камня на камень.

Вскоре альпинисты возвратились с переправы.

— С какими вестями пришли? — встретил их Одноблюдов.

— С хорошими, Юрий Васильевич, — откашлявшись, ответил Малеинов, — перетянули бревно, нашли и камни для переправы.

— Безопасно?

— Вполне, если еще натянуть перила.

Одноблюдов одобрительно кивнул и стал доставать из-под клапана рюкзака вспомогательную веревку. Потом, выпрямившись, распорядился побыстрее подтягивать к переправе людей.

— А ты, Гриша, — посоветовал начальник перехода, — на всякий случай выставь несколько спасательных постов.

Двалишвили незамедлительно занялся поручением. Ставил на каждый пост двух ребят помоложе. Каждому из них показывал на месте, как лучше связываться между собой веревкой, чтобы при необходимости один мог броситься в реку для оказания помощи, а другой на берегу обеспечить надежную страховку.

Близился рассвет. У переправы собралась толпа. Шум, гомон, толчея. Когда подтянулись все группы, а с ними подошли и остальные альпинисты, Одноблюдов отозвал в сторону Малеинова и сказал:

— Можешь проинструктировать людей.

Алеша снял очки, протер их шерстяной шапочкой, торчавшей из кармана, взобрался на высокую каменную плиту и стал пояснять собравшимся, как вести себя во время переправы через горный поток. Говорил он громко, с расстановкой. «Сохранять равновесие… Не останавливаться… Камни использовать как кратковременную опору…» — издалека были слышны обрывки фраз.

— Запомните, — подчеркивал Алексей, — главное внимательность и осторожность. Повторяю: на воду не смотреть…

Когда окончил, вопросов не ждал. Соскочив с каменной плиты, Алексей подхватил оставленные Одноблюдовым концы веревок и, прыгая с камня на камень, переправился на другой берег. Привязав к камням веревочные перила, он натянул их на уровне плеча.

«Так будет удобнее», — подумал он, и вернулся к берегу. Постоял, посмотрел и стал вызывать людей:

— Хазбиев, к бревну! Левандовский, у тебя сапоги — в воду полезешь! Будешь с Железняком забирать детей у Хазбиева и передавать их мне!

У Малеинова и Двалишвили было немного больше детей, чем в остальных группах, поэтому они сами переносили их на противоположный берег.

Группа за группой переправлялась через поток. Очередь дошла и до бабушки Елены. Среди женщин она была самая старая. Щупленькая и тихая, в легком осеннем пальто, она ничем не отличалась от других женщин. Шла она молча, не жалуясь и не отставая от других, хотя и страдала ревматизмом. Рассказывали, что весной сорок второго года из-под Ростова ей пришла похоронная на сына. Большое горе и привело старушку в управление комбината, к парторгу ЦК.

— Что хотите делайте, — щуря воспаленные глаза, заявила она, — но я должна быть на фабрике, где до войны работал мой сын.

Ей нельзя было отказать. Через два дня бабушку Елену уже видели подсобницей у флотационной машины.

Заметив старую женщину, Малеинов передал Двалишвили сидевшую у него на плечах девочку и направился назад к реке. Он знал: с рассветом вода в Юсеньги может прибыть. Решил подойти к старушке поближе — подстраховать ее.

— Не бойтесь, бабушка, Крепче держитесь за веревку! — подсказал он.

Но женщине было страшно. Она прошла метра два и в нерешительности остановилась. Губы ее посинели.

— Сердце… — прошептала старушка и пошатнулась.

Только отчаянный рывок Малеинова предотвратил беду. Он подхватил ее и в самый последний момент удержал на бревне.

— Что с вами?

Старушка молчала. Побелевшее лицо едва заметно вздрагивало.

— Совсем уже немного… — Придерживая женщину рукой, Малеинов помог ей перебраться через горный поток. А когда они наконец ступили на песчаный берег, с участием спросил:

— Идти сможете?

Налетевший ветер скомкал Алешины слова, однако старушка поняла, что вопрос относится к ней, виновато улыбнулась и, не сказав в ответ ни слова, пошла дальше…

С рассветом угрюмые серые горы стали какими-то фиолетовыми. Угомонился ветер. За скалистый хребет спрятались редкие облака, а с ними ушли и ночные тени. Небо стало таким чистым, что на поворотах легко просматривались очертания длинной гряды скал, откуда, собственно, и начиналась дорога к перевалу…

Но до него было еще далеко. Едва заметная тропа снова открылась за рекой и, сделав несколько замысловатых зигзагов, свернула влево.

Склон становился круче и однообразней. Скудела и растительность. Постепенно исчезала трава, а с ней и заросли рододендронов. Зачастили мелкие осыпи, разрушенные скалы с хаотическим нагромождением камней, разных по форме и величине. Теплей не становилось. Наоборот — потянуло свежестью и прохладой.

Вскоре за валом камней показался ледник, сплошь заваленный у самого языка черными обломками скал. Подъем на ледник начинался с моренного склона. Он был крутым, но не длинным — метров десять, не больше. Справа проглядывали «бараньи лбы» — гладкий, зализанный до блеска монолит. Как говорили альпинисты, на нем и глазами не за что зацепиться. Дальше виднелись места, где ледник, сползая вниз по склону, рвался на части, падал, образуя ледяные глыбы…

Там, где пролегал путь участников перехода, ледник был сильно растрескан и завален снегом. Обойти закрытую часть ледника было не так просто, как поначалу показалось.

Одноблюдов задумался. Впервые от альпинистов зависела жизнь стольких людей: женщин, стариков, детей. От него и пятерых его товарищей. Юрия Васильевича беспокоило, успеют ли они до наступления вьюжных дней перевести людей через перевал… В долине Баксана идут бои с фашистскими егерями. Впереди ледник с крутыми склонами, скальный гребень, головокружительный спуск к морю. Кто знает, какая будет погода, что ждет их на пути, может быть, и фашистские засады…

Время не терпит. Нужны быстрые и смелые решения, нужна воля и находчивость и, конечно, знание до мелочей маршрута, которым альпинисты ведут тысячи людей.

Щедро пригревает солнце. Ворчат талые воды в широких воронках. В небе галдят альпийские галки, черные, крикливые, и все вдруг уносятся к ледовому обрыву. Одноблюдов глянул в ту сторону, куда полетели птицы, и, чиркнув по снегу штычком ледоруба, спросил подошедшего к нему Малеинова:

— Как ты считаешь, не надо ли выслать вперед разведку?

— По-моему, необходимо.

— Пусть пойдут с Гришей Двалишвили?

— Можно и с Гришей. Парень он бывалый и смелый.

Услышав свое имя, Гриша оглянулся, подошел ближе. Не дослушав до конца, улыбнулся:

— Можно собираться, Юрий Васильевич?

— Подбери добровольцев, двух-трех, больше не нужно. Разъясни им, что к чему, и ступай.

Гриша прошел несколько шагов вниз, воткнул ледоруб в снег и замахал рукой идущим впереди парням:

— Ребята, ко мне!

Двое парней в сванских шапочках мигом очутились возле Гриши. Быстро связавшись и выслушав напутствие инструктора, вышли на ледник. Первым в связке шел Двалишвили, вторым Петя, молодой инженер-маркшейдер, замыкающим Толя, голубоглазый студент из Ленинграда. Группа двинулась — за ними и вся колонна.

Люди шли гуськом, след в след. Широкие открытые трещины обходили, другие, узкие, перепрыгивали, а детей переносили, передавали из рук в руки. Там, где тропу нельзя было проложить в обход трещинам, прокладывали деревянные мостки. Чтобы обеспечивать безопасность движения, в снег или лед вбивали металлические штыри, которые, как и мостки, подвозили сваны на ишаках. Через кольца штырей протягивали веревочные перила.

Хуже было в той части ледника, где под снегом вообще никаких трещин не было видно. Это были очень опасные места… Их преодолевали с переменной страховкой. Один двигается, двое других подстраховывают веревкой. Каждый шаг приходилось прощупывать ледорубом.

— Справа трещина, — вдруг дернул за провисшую веревку Петя.

— Вижу, — отозвался Двалишвили и стал приближаться к краю трещины. В глубоком провале был виден темно-синий, пожалуй, скорее черный лед, блестящий, излучающий какое-то загадочное сияние. Двалишвили бросил в трещину камень.

— Раз, два, три, четыре, пять… — считал Толя, голубоглазый студент из Ленинграда.

Откуда-то из глубины послышался приглушенный стук.

— Шесть, семь, восемь…

Снова стук, теперь уже совсем глухой и далекий. Камень ударился о дно трещины, а может, и не о дно, а лишь о боковую ледяную стену. Еще через секунду послышался совсем далекий, какой-то раскатистый гул, потом сразу все стихло.

— Ну и трещина! Метров сорок… — воскликнул Толя.

— Сорок не сорок, а двадцать будет, — поправил его Двалишвили и, свернув два-три кольца из провисшей веревки, обошел провал.

До самого языка ледника покатилась строгая команда:

— Трещины! Внимание, трещины!

— Трещины!.. — зловещим эхом вторили горы…

— А-а-а! — вдруг где-то внизу закричала женщина.

Восьмилетний Юра Чувилев, который шел впереди нее, неожиданно исчез под снегом. Первым на помощь бросился Виктор Кухтин. Заметив в осевшем снегу воронку, понял: человек там. Забив ледовый крюк, Виктор пристегнул карабин и через него пропустил веревку. Потом, бросив один конец веревки вниз, ухватился за нее руками, натянул и стал осторожно подходить к краю трещины.

— Осторожно, сорветесь! — крикнул ему седоусый мужчина в дубленом полушубке.

— Не бойтесь, не сорвусь.

Упираясь ногами в ледовую стенку, Виктор быстро опускался в трещину.

Затаив дыхание, люди молча ждали. Прошла минута, другая. Тихо-тихо!

— Не случилось бы чего с инструктором! — невольно вырвалось у бородатого старичка. Он хотел позвать на помощь других альпинистов, но в эту минуту увидел, как дернулась веревка. Это был сигнал.

— Тащи!

Трое шахтеров ухватились за веревку. Прошло еще несколько томительных минут. Наконец показалась взлохмаченная, вся в снегу голова Юрика. Мальчика обступили.

— Сыночек! — послышался в толпе материнский голос.

Юра виновато улыбался.

Освободившийся конец веревки снова бросили в трещину. Наступили тревожные минуты.

— Иду! — послышался глухой, словно из погреба, голос.

Выбравшись наверх, Кухтин развязал грудную обвязку, булинь, и громко произнес:

— Говоришь, Юрик, шапку потерял?

— Ага!

— Ничего! — Кухтин подошел ближе, по-отцовски обнял мальчика за худые плечи. — Могло быть и хуже…

Юра думал, что сейчас начнут его отчитывать, бранить за неосторожность. Но Кухтин только достал из кармана штормовых брюк шерстяной подшлемник и протянул оторопевшему Юрику.

— Бери, бери. — И подхватил рюкзак, давая этим понять, что пора в путь.

Колонна зашевелилась и, растянувшись на большое расстояние, снова двинулась по леднику. Узкая тропа поначалу шла на юго-запад, потом пересекла ледник и вышла к снежному выступу, имевшему форму куриной грудки.

— Ну что там, Леша? — окликнул Малеинова Кухтин. — Снег или лед?

Малеинов не раз ходил через Бечо и хорошо знал все подходы к перевалу, в том числе и Куриную грудку.

— Если хочешь знать, Витя, — ответил Малеинов, — ближе к ледовому выступу снег обычно держится до середины лета. Идти там легко, но, чтобы случайно не попасть в скрытую трещину, необходимо тщательно прощупывать наст ледорубом.

— Так это до середины лета, — заметил Кухтин. — А остальное время?

— В июле и даже в первой половине августа на Куриной грудке снег плотный, подъем не требует специальной подготовки… Только глядеть нужно в оба: идти внимательно, осторожно, плотно вбивать ботинок в снег.

— Если не ошибаюсь, сейчас уже середина августа, по-твоему, выходит, что на Куриной грудке лежит снег?

— Трудно сказать. Год на год не похож. Сейчас, думаю, снег давно сошел и там сплошной лед.

Разговор продолжался бы, если бы Алексей не увидел из-за поворота крутой ледовый гребень. Озаренный солнцем, он был хорошо виден всем. Какая-то женщина остановилась и воскликнула:

— Так это и есть Куриная грудка?

Остановилась вся колонна. Люди с ужасом смотрели на ледяной выступ.

— Ничего не скажешь! — вырывается из уст Кочергина, седого шустрого старика в длинном дождевике поверх теплой куртки, застегнутой на все пуговицы. — Если сорвешься, то и костей не соберешь.

— Ну зачем вы так, — с укором заметил молодой крепильщик с лыжной палкой в руке.

Зябко поеживаясь, Кочергин заморгал глазами и, видно, что-то хотел сказать в ответ, но, услышав вблизи голос Одноблюдова, словно ужаленный, подскочил:

— А как вы думаете, Юрий Васильевич, — спросил он, — под силу нам взобраться на этот утес?

— Если бы не под силу, то и не тащили бы вас сюда.

Бледный и растерянный, стоял перед ним старик, хотя и делал усилие, чтобы овладеть собой.

— А вы не волнуйтесь, товарищ Кочергин, — успокаивал его Одноблюдов. — Куриная грудка только издали кажется страшной. А начнете подниматься, и ничего, пройти вполне можно. Пока вы передохнете, проложим для вас тропу, навесим перила. Все будет хорошо, вот увидите.

— Дай бог, чтобы все было так, как вы говорите, — прошептал старик.

Подошел Малеинов.

— А где вся группа? — поправляя сползшие на лоб дымчатые очки, спросил Одноблюдов.

— Тянутся по леднику, — показал рукой Малеинов.

Длинной цепочкой по леднику двигались люди. Одни шли в связках, другие без веревок. Если попадались ледяные глыбы или глубокие трещины, их обходили со всеми предосторожностями.

— Молодцы, идут осмотрительно… Сделаем здесь привал.

Малеинов, сбросив с плеч рюкзак, улыбнулся:

— Я так и знал.

Одноблюдов внимательно посмотрел на ледник.

— Пока все подойдут, мы на Куриной грудке проложим трассу. Вот только трудновато нам будет выкручиваться без кошек.

— А что поделаешь? Давай не будем терять времени, займемся ледовыми ступеньками и навеской перил.

— Об этом и хотел я сказать тебе, Алексей. — Одноблюдов еще раз осмотрел ледовый склон и тяжело выдохнул. — Начнем с тебя, как с самого опытного альпиниста… Не будешь возражать?

— Ты что!

На Куриной грудке лед был твердый и гладкий, как алмаз. Быстро сориентировавшись, Малеинов выбрался на ледовый склон. Снизу была хорошо видна его сухая, подвижная, на первый взгляд совсем не богатырская фигура. Вот он примостился на склоне и стал размечать, а потом вырубать одну за другой ступеньки. Куски льда разлетались веером. Они секли лицо, залетали под капюшон штормовки и даже прилипали к толстым стеклам выпуклых очков. Алексей отфыркивался, переходил на вырубленную ступеньку и делал следующую. Ступеньки у него шли зигзагами. Чтобы было удобней менять направление подъема, он вырубал на поворотах «лоханки» — большие ступени для обеих ног.

Затаив дыхание люди с восхищением смотрели на смельчака. Кое-кто из новичков предлагал помочь. Но Алексей молчал.

— Не слышит.

— А и услышит, так все равно не отзовется!…

Во время минутных передышек Малеинов слышал, как в висках стучит кровь, слышал голоса тех, кто кричал снизу, но не спешил с ответом. Кто-кто, а он хорошо знал, что такое ледовые ступеньки и каких навыков, опыта, мастерства требуют они от человека…

— Может, помочь? — надрывался внизу Кухтин.

— Ну ладно, — Малеинов махнул ледорубом. — Давай подмогу. — От общей колонны отделилось двое. Придерживаясь за веревочные перила, они осторожно поднимались вверх. Первым Малеинов увидел Яшу Евлакова. Это был самоотверженный парень, заместитель секретаря рудничного комитета комсомола. Следом за ним поднимался быстрый и верткий молодой забойщик.

«Да, этим молодцам силенок не занимать, — поглядывая на рослых и крепких парней, думал Малеинов. — Хоть сейчас их на ковер!»

Ребята понравились инструктору, и он принялся за обучение. Поначалу у них не все ладилось. Ледоруб ерзал в руках: то удар выходил слишком сильным, то вдруг с почти готовой ступеньки откалывался пласт льда, и ступенька приходила в негодность.

— Как, я говорил, держать ледоруб? — сердился Малеинов.

— Двумя руками, — виновато промямлил Яша.

— А ты как держишь?

— Одной.

— То-то ж. — Сделав паузу, Малеинов несколько раз напомнил парням, что рубить лед следует боковыми ударами. Корпус держать в вертикальном положении.

Постепенно дело наладилось, и ступеньки стали выходить приличные, даже лед с них не скалывался.

С подъемом становилось холодней, ветреней, но те, кто вырубал ступеньки на ледовом выступе, холода почти не чувствовали. Им было жарко. Работа тяжелейшая: одна ступенька — четыре-пять ударов ледорубом, каждая десятая — пятьдесят. А если таких ступенек двести, триста, пятьсот? И когда за спиной тяжелый рюкзак, когда высота и легким не хватает кислорода? Когда ветер прошибает до костей? Когда острыми иголками впивается в лицо колючий снег? Приходится еще стоять на скользкой ступеньке, посматривать вверх — за камнями, а вниз — за людьми, так как куски льда часто летят далеко вниз, могут попасть в людей… Все время напряжение, тревога…

Когда на ледовом склоне была проложена трасса, вырублены ступеньки и навешаны перила, инструкторы стали переводить небольшими группами людей. Начался самый ответственный этап ледового перехода.

К Куриной грудке прижался человек. Метров на пять ниже — еще один, дальше — еще… Альпинисты. Они прокладывают путь, поправляют ступеньки, рубят новые. Где особенно круто и опасно — натягивают дополнительную веревку и по ней поднимают людей.

На одном из участков Куриной грудки, самом опасном, неожиданно возник вопрос: кого пропускать раньше? Людей или ишаков с вьюками?

— Пустим ишаков, — решил начальник перехода. — А люди пусть еще отдохнут…

— Ич, ич, — раздались крики погонщиков.

Животные плелись медленно, осторожно, поджав от страха хвосты. И вдруг в облаке снежной пыли покатилось что-то большое, страшное, непонятное.

Тревожные взгляды вмиг устремились вверх. И тотчас же по колонне пронеслось:

— Человек сорвался! Человек сорвался!

Заволновались, заметались женщины. Заплакали дети. В ушах звенел надрывный крик девочки. Колонна остановилась. Стараясь немного успокоить встревоженных людей, Сидоренко бегал по леднику, размахивал ледорубом и кричал до хрипоты:

— Какой человек! Это же ишак сорвался! Ишак, я вам говорю!

Сорвался действительно ишак. Откуда-то сверху, со снежного склона, скатился камень. Попав на ледник, он стал скалывать по пути целые глыбы льда и тащить их за собой. Навьюченные животные, шедшие впереди, испугались и шарахнулись в сторону, увлекая за собой других ишаков. Первый ишак удержался, но второй покатился вниз. Погонщик Осман едва успел бросить поводья, но тоже поскользнулся и упал. Пролетев несколько метров, он сумел задержаться, а бедные животные исчезли в глубокой пропасти. И все это на глазах у женщин и детей!..

— Мы дальше не пойдем! — истерически заголосила молодая женщина в пуховом платке, прижимая к груди ребенка.

— Не пойдем, слышите, не пойдем! — поддержала ее другая.

Остановились в нерешительности и остальные. «Что делать?» — подумал Сидоренко, но в это время его отвлек откуда-то сверху, нарастающий гул.

— Неужели опять «рама»…

Но в этот раз это был не фашистский самолет-разведчик. Эхо ружейных выстрелов, каких-то взрывов доносилось не сверху, а снизу, со стороны Баксана.

Как стало известно позже, крупное подразделение первой горноальпийской дивизии «Эдельвейс», перебравшись через перевал Хотю-Тау, заняло Старый Кругозор, Ледовую базу Эльбруса и другие высоты, господствующие над верховьем Баксанского ущелья. Спустившись по снежным склонам Эльбруса в долину Азау, эдельвейсовцы захватили учебную базу Центрального спортивного клуба армии в трех километрах от селения Терскол.

Немцы рассчитывали зайти в тыл нашим войскам, отходившим тогда по Баксанскому ущелью, захватить перевалы в центральной части Главного Кавказского хребта, отрезать путь к морю. Угроза окружения нависла и над гражданским населением, которое в это время альпинисты поднимали к перевалу Бечо.

Однако фашистским планам не суждено было сбыться. Подвижной отряд 214-го кавалерийского полка и два взвода конвойного батальона НКВД подошли к Терсколу и, замаскировавшись в ближайших скалах, перехватили разведку противника, а затем в коротком и кровопролитном бою полностью уничтожили немецких егерей…

— Не пойдем, слышите, не пойдем, — долго еще звучали эти слова в ушах тех, кто находился на Куриной грудке.

…Моренец и Сидоренко переглянулись. Оба подошли к женщине в пуховом платке. Подобрав ноги, она сидела на льду и плакала. Как утешить женщину? У нее недавно на фронте погиб муж, а в Тырныаузе умерла дочь. И этот единственный ее ребенок тоже может погибнуть. Моренец осторожно поднял плачущую женщину, взял у нее ребенка, обернул в плащ-палатку и привязал к себе. А Сидоренко достал из рюкзака вспомогательную веревку репшнур, ловко смастерил «проводничок», пристегнул его одним концом к поясу женщины, другим — к своей обвязке.

— Идемте! — сказал он как можно спокойней. — Только прошу, не оглядывайтесь! Не смотрите вниз!

Колонна снова двинулась дальше. Люди молча шли за альпинистами туда, где совсем недавно сорвались в пропасть животные.

Сидоренко шел медленно, осторожно, поддерживая за локоть перепуганную женщину. Она тяжело дышала, губы ее посинели, на глазах слезы. Временами она забывалась и что-то бормотала. Саша прислушался и едва разобрал: «Господи, спаси, милостивый…»

— Неужели вы еще на бога надеетесь? — удивленно переспросил Сидоренко.

— Надеюсь, — конфузливо и растерянно ответила женщина, а потом, видимо спохватившись, поправилась: — Больше на вас, чем на бога.

— На нас надейтесь, но и сами не плошайте…

Куриная грудка запомнилась людям на всю жизнь. От одного ее вида кружилась голова и дрожали колени. Как бы люди ни уверовали в своих провожатых, а страх не оставлял их ни на минуту. В голове одна и та же мысль: только бы не свалиться, только бы дети остались живы…

Горы есть горы, со своими причудами, постоянными и всегда неожиданными переменами. Полтора часа тому назад ледяные стены отсвечивали всеми цветами радуги, искрились, блестели, переливались, а сейчас вдруг все краски потускнели. Потянуло холодом. По небу, словно стадо барашков, поплыли облака, и с крутых склонов понеслись навстречу тучи колючего снега.

— Не задерживаться! Не оглядываться! Вверх! Вверх!..

Но женщины, старики, дети без особых команд шли, ползли, тянулись к вершине ледника…

— Бабушка, сердце? — кричит кто-то из инструкторов.

— Сердце? Сердце — ничего.

— Холодно? Очень?..

Старушка не отвечает: холодно очень, но сказать стесняется. Уже более трех километров над уровнем моря. Высота дает о себе знать. Тошнит, побаливает голова, у некоторых детей идет носом кровь.

На ледовом склоне, как и раньше, предупредительно звучат голоса альпинистов:

— Держитесь, товарищи!

— А мы и так держимся, — сипло вздохнул старый шахтер. Он очень бледен. Он едва тянет ноги. Чтобы согреться, шевелит пальцами, но теплее не становится. Не идти нельзя — совсем окоченеешь. И старик идет, и ногу ставит только на ледовую ступеньку, иначе…

И опять слышится команда:

— Не смотреть вниз! Идти след в след! Не останавливаться!

Переправив через ледовый выступ одних, альпинисты возвращались за другими. На Куриной грудке, как и на переправе через горную реку, руки должны быть свободными, чтобы держаться за веревочные перила, опираться на палку или ледоруб. Все понимали, что на ледовом выступе круто, опасно. Два дня тому назад, поднимаясь по ущелью реки Юсеньги, матери неохотно отдавали своих детей. Перед Куриной грудкой уже не было таких разговоров. Матери отдавали детей альпинистам, а те переносили их по очереди на руках — одного, другого, третьего…

Самых маленьких детишек несли в рюкзаках, иногда по двое. Привязывали сверху чем-то вроде сетки из марлевой ткани, чтобы ребенок не выпал. В дело пошли простыни, полотенца. В опасных местах ими привязывали детей к себе…

Приходилось альпинистам иногда перетаскивать на себе и взрослых. Машинистка из Тырныауза, тяжело больная женщина, совсем задыхалась.

— Так вы хотите тащить меня?

— Я, положим, не хочу, но приходится.

— Ну что же, у меня другого выхода нет…

Через всю Куриную грудку несли ее на себе Александр Сидоренко и Николай Моренец.

И остальные альпинисты, привязывая к себе веревками, тащили вверх тех, кому было особенно трудно: стариков, ослабевших женщин. Всем было тяжко. Раны, полученные Моренцом в боях под Москвой, напоминали о себе при каждом шаге. Сидоренко ни на минуту не забывал о своих ступнях с ампутированными пальцами. А людей еще надо успокоить, ободрить…

Поравнявшись с Кухтиным, сухонький рудничный конторщик не преминул спросить:

— Товарищ инструктор, долго ли до перевала?

— Пройдем Куриную грудку, а там недалеко.

— Думаете, дойдем?

— Ну конечно, дедушка!

Уверенность и самообладание альпинистов успокаивающе действовали на изнуренных людей. И они шли сквозь непогоду, все выше и выше — к угрюмому перевалу, казавшемуся им недоступным, шли с верой в счастливый исход.