Лежать на опавшей хвое под раскидистой елью было страшно колко и неудобно. Предусмотрительный Монгол подложил под себя свою темно-серую ветровку из плотной ткани и чувствовал себя более-менее комфортно. А вот толстяку в простой хэбэшной рубашке с короткими рукавами приходилось несладко. Осторожно кряхтя, он то и дело принимался шуршать и ворочаться.
— Слушай, ты, бурундук хренов! — зашипел на него в очередной раз долговязый, отрываясь от окуляров морского бинокля. — Кончай копошиться! Услышат ведь!
— Тебе легко говорить, — жалобно пискнул тот.
— Это тебе должно быть легко — вон сколько жира! Мягонько, наверное, на пузе лежать.
— Делом займись, шутник, — насупился Коржик, но шуметь перестал.
Монгол снова прильнул глазами к стеклам:
— Наконец-то нажрались, сволочи, — шепотом сообщил он увиденное. — Спать собираются!
— Не напоминай про жратву, Монгол! — взмолился толстячок. — Я и так слюной истек, пока они на костре чего-то там готовили. Ветер же в нашу сторону. А я с утра ничегошеньки не кушал.
— Чего? — Долговязый с осуждением глянул на своего напарника. — А кто всю колбасу стрескал?
— Ах, это… — с грустью в голосе согласился Корж. — Так времени сколько прошло…
— Полтора часа, — злобно напомнил худощавый.
— Не бреши! Мы здесь уже дольше лежим…
Потянулись минуты томительного ожидания. Одинокий комар, вылетев из травы, испуганно закрутился рядом с ухом толстяка. Тот крутнул головой. Насекомое не отставало. Терпения у толстяка хватило ровно на две минуты, а потом он принялся хлопать себя по лицу в бесплодных попытках раздавить жужжащего мерзавца. Грузное тело его задвигалось, звонко хрустнула попавшая под коленку сухая ветка. Словно от выстрела, оба притаившихся в засаде уголовника упали ничком на землю и замерли.
Прыгавшая с ветки на ветку сойка взмахнула пестрыми крыльями и упорхнула. Спрятавшиеся под елью люди даже перестали дышать. Казалось, весь лес смотрит на них с укоризной. Но кроме испуганной птицы, никто их присутствия не заметил.
Пролежав достаточно долго и прислушиваясь к доносящимся из стана байкеров крикам и смеху, долговязый наконец шевельнулся и приподнялся на локтях.
— Кретин! — шикнул он. — Урод! Спалишь нас здесь! Что, потерпеть немного не можешь?
— А сколько еще тут валяться? — в свою очередь набросился на него Коржик. — У меня уже все ребра болят! И, наверное, будет воспаление легких!
— Радуйся, что воспаление мозга тебе не грозит!
— Это почему?
— Да потому, что у тебя его нет, дебил!
Толстяк обиженно замолчал. Долговязый, удовлетворившись перебранкой, снова принялся разглядывать издали лагерь мотоциклистов:
— Щас улягутся эти лохи. Тогда мы подберемся и дело свое сделаем.
— А если проснутся?
— Их проблемы…
— Ага! Ты бородатого видел? Он толще меня в три раза!
Монгол критически оглядел напарника:
— Да, супротив него ты котенок облезлый!
— А ты? Червяк сушеный?
— Цыц! — сказал тощий. — Моей комплекции попрошу не касаться… Вот б…!
— Что еще?
— Да этот белобрысый фриц идет к нашему мотоциклу! И спать рядом с ним собирается! Гад!
— Сволочь! — подтвердил Коржик. — И что делать будем?
Долговязый не ответил. Он и сам не знал, как они будут искать то, не зная что, и там, не зная где. После того как «фриц» (так они прозвали водителя искомого мотоцикла, после того как увидели его в фашистской каске на автозаправочной станции) встретился с этой кучкой ободранцев, все пошло наперекосяк. Получался сплошной экспромт. Вернее, никак не получался. Постоянно что-нибудь да мешало Монголу с Коржиком завладеть заветной коробочкой, спрятанной где-то в коляске мотоцикла.
— Может, дождаться, пока он уснет, и того? — предложил безо всякого энтузиазма толстяк. — Придушить его тихонько? Или перышком под ребро?
— Давай без мокрухи пока. — Монгол напряженно следил за приготовлениями Громова ко сну. — Хотя, если другого выхода не останется, можно удавочкой его слегка прижать…
— Тогда пусть покрепче уснет.
Звуки разговоров, долетавшие со стоянки, становились все тише и тише. Усталость все же постепенно брала свое. После сытного обеда на свежем воздухе в тени деревьев сон приходил очень быстро, и мотоциклисты один за другим вытягивались на подстилках и начинали сладко сопеть. Дрема накатила и на сидевших в засаде. Монгол принялся ожесточенно кусать губы, чтобы не последовать примеру байкеров. А вот Корж безо всякого зазрения совести, найдя для себя удобное положение, задремал.
— О! О! — Монгол толкнул локтем в бок своего напарника. — Корж! Ты что, спишь, что ли? Продирай глаза, там такое щас будет!
— Чего? Уезжают?
— Да нет, тупица, — восторженным шепотом доложил обстановку долговязый. — К фрицу баба его подсела! Эх, хороша, стерва!
— И чего?
— Так она, это, настроена-то игриво, мать ее! Щас трахаться его потянет, зуб даю!
— Это хорошо, — согласился толстяк и принялся разминать руками свою затекшую от длительного лежания в неудобной позе шею. — Глядишь, она его уведет куда-нить подальше в лес…
— Хорошо бы, — поддакнул Монгол, которому не очень хотелось ввязываться в мокрое дело. — Давай, чернявая, так его!
Хороший бинокль и небольшое расстояние позволяли ему разглядывать Волынскую во всех подробностях. Так близко он ее еще не видел: правильные черты лица, гладкая кожа, ухоженные волосы… Перекрестье оптического прибора опустилось ниже подбородка, еще ниже. Долговязый поправил резкость и тихонько заскулил:
— Ой, б…, какая телка! Не, он перед такой не устоит! Я бы и сам на нее запрыгнул!
— Слушай, Монгол! — Корж в нетерпении засучил ножками. — Дай и мне посмотреть! Хватит одному пялиться!
— Ай, какая! — Долговязый неохотно отнял бинокль от глаз и передал его толстяку. — Я аж здесь прямо заводиться начал!
Поводив объективами по сторонам, Корж прицелился-таки и замер.
— Как тебе? Стал бы ее? — Тощий потянул ремешок бинокля обратно. Отрываться от завораживающего зрелища не хотелось.
Корж, вопреки ожиданиям, спокойно вернул аппарат и снова улегся дремать.
— Не понял, — протянул Монгол. — Ты че?
— Не в моем вкусе, — пожал плечами толстяк, укладывая круглую, как мячик, голову на сложенные предплечья. — Костлявая слишком. Я люблю, чтобы женщины было много!
— Ха! А зачем тогда на худой женился?
— Какой худой? Ты мою Светку видел? Да у нее грудь третьего размера!
— И че? А здесь пятый! Вон какие буфера!
Коржик приподнял башку:
— Сам ты пятый! Четвертый — максимум!
Долговязый рассерженно отмахнулся:
— Иди ты знаешь куда… «не в моем вкусе». Привередливый какой. А вот я бы ее так приголубил! Сорвал бы с нее все ее шмотки, уложил на травку и как…
— Слышь, Монгол! У тебя с бабой давно в последний раз было? — полусонно пробубнил Коржик, причмокивая губами.
— Чего ты там бурчишь?
— С бабой когда спал, спрашиваю?
Долговязый с недоверием посмотрел на пригревшегося рядом дружка:
— Тебе это на фиг?
— Просто озабоченный ты какой-то. Я уже за свою честь опасаться стал.
Тощий сплюнул в сердцах:
— Вот ты, толстопузый, точно не в моем вкусе! А сам давно жену свою «жарил»? Смотри, вот у таких, как ты, ленивых, жены на стенку и лезут от недолюбленности. А потом и статистика такая — восемьдесят процентов измен. Теперь я еще больше сомневаюсь, что твоя благоверная в остальные двадцать попадает.
Коржик подпрыгнул:
— Монгол! Ты дошутишься!
— Ладно, ладно! Молчу!
Повисла пауза, прерываемая только обиженным пыхтением толстяка и восторженным причмокиванием тощего. Вскоре последнее сменилось, правда, возмущенным бормотанием.
— Что опять?
— Да не понимаю я этого фрица! — отложил в расстройстве бинокль долговязый. — Она перед ним и так и сяк! И по пузу его погладит, и за ухо куснет! А он ни в какую идти за ней не хочет! Или импотент, или педик!
— Скажешь тоже. Я вот тоже с ней не пошел бы.
— Коржик, скажи мне честно — ты же не голубой?
— Да ты че, офигел? Нет, конечно!!!
Монгол странно на него посмотрел и после недолгой паузы изрек:
— Так я и думал. Все правильно. Как же несчастной Светочке импотенту не изменять?
— Я вас щас обоих здесь урою!!! — забрызгал слюной толстяк. — И тебя, и фрица твоего долбаного! Заткнись, чтобы я тебя больше не слышал! Придурок!
Монгол тихонько захихикал:
— Не обижайся, ты же знаешь, что я не со зла!
— Осел ты, вот ты кто! Когда эта сволочь уснет наконец?! Я уже задолбался лежать, как дерьмо последнее!
— А я знаю? Что на меня орешь? Иди у него и спроси, когда он уснет!
Монгол снова принялся сверлить взглядом лагерь байкеров, нервно жуя подобранную хвоинку.