ВЫСТАВКИ ГРИШИ

С большим трудом Гришу уговорили устроить выставку своих рисунков.

И на стекле входной двери в 401-й корпус появилось объявление:

«В холле 401-го корпуса открыта выставка рисунков Григория Свиридова.»

А внизу рукой Гриши было приписано – «Не судите слишком строго – меня заставили силой!»

Рисунки развешивали ночью, а утром в холле сразу образовалась толпа, и равнодушных не было. На стенах были развешаны листы с карандашными рисунками – одни были лишь набросками, другие представляли собой более завершенные произведения, и кроме линий и контуров изображения были оттенены, а тени растушеваны.

В основном это были портреты – были портреты мальчиков, их мам, офицеров Воложанина, Баранова, Карцевой, Потаповича, Долгополовой и многих других.

Свои портреты находили дежурные по этажу и девочки с этажей.

Оригиналы живо реагировали на свои портреты, на портреты хорошо знакомых – и таких незнакомых иногда – людей. Но даже сталкиваясь с новым выражением глаз на портрете удивлялись сходству и верности глаз художника. Живой обмен мнениями не угасал. Всем хотелось выразить свои восторги автору, но Гриша спрятался и найти его не смогли.

А он сидел у Владика Медякова и дрожал.

– Ну, что ты переживаешь? Твои рисунки либо хороши, либо очень хороши. Третьего не дано. Уж поверь мне. Или Мальчику – ему Дима Толоконников прямо так и сказал: Гриша – молодец, он настоящий художник.

– Все равно. Может быть я умею рисовать, но я рисую то, что я думаю, а не то, что я вижу … Вдруг им не понравится?

Но вечно прятаться не удалось, и первый же встречный очень живо и благожелательно поздравил Гришу за доставленное удовольствие – именно так сформулировал свое отношение к Гришиным рисункам малознакомый программист, который первым встретился ему в коридоре.

А потом … Гриша потом даже не мог вспомнить, кто и как его поздравлял, обнимал, жал руку или пытался поцеловать. Но в конце концов его затащили к себе мамы и зажав в кружок стали ехидно допытываться – где он такое видел и что с ним теперь сделать? Но это было так добродушно, ласково и, главное, они даже не пытались целовать его, а только обнимали и обзывали всякими ласковыми словами. Потом его перетащили к мальчикам, но там кроме восторгов с ним уже говорили конкретно о каждом рисунке, разбирали их, и это было уважительно и почти на профессиональном уровне.

Когда же он добрался до дома – а теперь их трехкомнатный номер был его домом, то первой его поздравила Тоня.

– Гриша, твои рисунки произвели такое впечатление на всех! Мы с Толей уже привыкли к твоим рисункам, а они-то не видели! Ты бы слышал, что там говорили! И какой ты молодец, и как ты сумел увидеть такое, и всем хотелось получить свои портреты. Это твой успех, дорогой мой художник! Ты не рад? Что с тобой?

– Знаешь, я рад … Но ведь там нарисовано то, что я о них думаю, а не то, что есть на самом деле … Ведь я рисую не натуру … чаще всего. Поэтому я волновался.

– Я думаю, что ты угадываешь истинное лицо каждого, и поэтому портрет совпадает с оригиналом … Твое внутреннее зрение оживляет каждый рисунок … Посмотри портреты знакомых тебе людей, выполненные профессиональными художниками – они немного не похожи на оригиналы, иногда даже очень непохожи … Иногда лучше оригиналов, иногда … ну, не хуже, но другие … Ты посмотри на портреты мам мальчиков – как они прекрасны, эти женщины … Ты бы видел, как на эти портреты смотрели их кавалеры! Тебе придется сделать копии и подарить им.

Когда пришел Свиридов, Гриша еще не спал. Анатолий был более сдержан.

– Ты молодец, сын. Я горжусь тобой. Ты настоящий художник, я знал это!

ВТОРАЯ ВЫСТАВКА

Круглолицые застенчивые девочки из обслуги затащили Гришу к себе в дежурку и легонько поколачивая его потребовали свои портреты. Но их поколачивания были больше похожи на ласковые шлепки, и Гриша, пообещав нарисовать их не удержался и ответил не менее ласковыми шлепками по их упругим попкам. Естественно, девочки повизжали для порядка, но увертывались они от рук Гриши не особенно старательно.

В штабе Свиридову предложили перенести выставку в холл кинозала – и места там побольше, и можно увеличивать количество рисунков.

Но следующая серия появилась снова в холле 401-го корпуса.

Зрители вели себя очень тихо, и Гриша, спрятавшийся за конторкой дежурной, не сразу понял причину.

Потом раздались сдержанные всхлипывания и Гриша не выдержал.

Перед рисунком, где был изображен пульт управления установкой, всхлипывала Вера Толоконникова, а рядом, тоже всхлипывая, утешала ее Лена Карцева.

А на рисунке в стекле приборов отражались два лица – в женщине можно было узнать совсем юную Веру Толоконникову, а в мужчине Вера узнала его, отца Димы.

Баранов застыл перед портретом красивой молодой женщины, вполоборота глядящей на него прекрасными широко открытыми глазами – это была его Василиса.

Народ прибывал, и всхлипывания продолжались. Мальчик подвел Полину Ерлыкину к рисунку, на котором задумчивый молодой мужчина протягивал палец через ячейку металлической сетки навстречу червячку молнии.

– Вот видишь, мама, и наш папа здесь …

Гришу не окликали, не благодарили, его просто крепко обнимали и целовали, и он не отбивался, а вглядывался в лица.

– Как ты смог это сделать? – обнял Гришу за плечи Петя Дормидонтов. – Ты ведь их никогда не видел – ни профессора, ни Кольку кудрявого, ни Василису … Ты художник божьей милостью, раз можешь изобразить такое … Теперь ты наш …

– Неужели я когда-то был таким? – Шабалдин удивленно разглядывал свой портрет, с которого на него смотрел молодой самоуверенный красавец с Золотой Звездой и орденом Ленина на лацкане великоватого ему пиджака, но при всей самоуверенности и недоступности было прекрасно видно, что человек это добродушный и даже робкий.

– А ты думал, – рядом стоял Потапович, – ты посмотри, как он меня изобразил!

У молоденького мальчика в джинсах и ковбойке на портрете, как казалось с первого взгляда, было очень мало общего с солидным мужчиной, стоящим перед рисунком. Но приглядевшись становилось очевидным, что это он, только постарше и посолиднее. Но рядом с мальчиком стоял пожилой мужчина, дружески положивший руку на плечо мальчику.

– Гриша, такого быть не могло, это мой учитель, но все равно спасибо … за память.

Лена Карцева и Полина Ерлыкина, всхлипывая и сжимая в кулачках мокрые носовые платки приклеивали небольшие листочки под рисунками. Кроме краткой биографии изображенного на портретах внизу каждого рисунка была надпись: «Подарок автора музею предприятия.»

Круговорот в холе не прекращался целый день – уходили одни, но приходили другие. На колясках привезли Эткина и Владика Медякова и так, на двух колясках они медленно объехали всю экспозицию.

– Товарищи зрители! – поднял руку Скворцов. – Назрела необходимость поговорить! Открываю пресс-конференцию!

– Вы видите на этих стенах произведения Гриши Свиридова, моего близкого друга и сына моих близких друзей. Это к тому, что вы видите лишь малую толику рисунков Гриши, а я видел намного больше.

– А поэтому могу со всей определенностью сказать, что его рисунков хватит, чтобы оклеить эти стены много-много раз, и все равно все рисунки будут интересны.

– Сегодня вы видите часть рисунков из цикла «История» – все они подарены автором музею предприятия, который будет обязательно. Но кроме портретов, которые вы недавно увидели, и которые теперь будут постоянно выставлены около кинозала, у автора есть интереснейшие жанровые зарисовки. И мы надеемся, что уговорить Гришу удастся и следующая выставка будет состоять из жанровых картин и вы все снова там себя увидите!

– А теперь вопросы автору! Гриша, иди сюда!

Вопросов было много – от простенького вопроса «когда вы начали рисовать?» до более серьезного «а где вы видели такие приборы?» или «как вы могли так прекрасно изобразить профессора, которого никогда не видели?».

Гришу многие стали называть на «вы», чему он немало подивился и даже расстроился от этого.

А «старики» – Баранов, Лопаткин, Потапович, Карцева, Ерлыкина, Дормидонтов, Шабалдин, Эткин – устроили такой вечер воспоминаний, что Грише было достаточно материала еще на множество рисунков того, чего он не видел …

ВЫБОР РИСУНКОВ

Для третьей выставки отбирали рисунки очень тщательно.

Среди вороха листов сидели Тоня, Виктор Скворцов и Гриша.

На листе была многофигурная композиция – ребятишки играли в снежки. Трассы летели в направлении зрителя, в женскую фигуру, стоящую спиной – она тоже отбивалась, кидая снежок. Кто она – видно не было, но зато там, дальше, у горки, стоял улыбающийся Сандал и не менее веселая Даша со следами снежков на полушубке.

– Берем?

– Берем. «Снежки» – Виктор карандашом надписывал название картины на обратной стороне и откладывал картину в сторону.

Молоденькая девочка, подросток, самозабвенно играла с куклой – куклы видно не было, только ее платье из суровой ткани с крупными складками и пальцы девочки. И лицо девочки – полностью поглощенное общением с куклой.

– Берем? Как назвать?

– «Аришка».

Заснеженный забор, калитка, две фигуры. Мужчина встал на колено и помогает женщине застегнуть крепление на лыже, а рядом лежат его лыжи и воткнуты в снег две лыжные палки. А сзади чуть проглядывает деревянный дом, крыльцо, стволы деревьев..

– Берем?

– Да берем, конечно! «На прогулку» – да, Гриша?

Трое работяг курят и, возможно, разговаривают о чем-то интересном. Каждый из них сам по себе – один рассказывает с ехидцей, другой не верит, третий порывается сам вставить слово. Можно узнать Михеича, Кузьму и третьего молодого сварщика, и видно, что они вышли на минуточку, чтобы подымить …

– Берем. «Перекур».

Несколько молодых мужчин, обнаженных до пояса, обтираются снегом. Что тут интересного? Но какие они разные – и отвага перед снегом, и ожидание снежного ожога, и радость мышечной силы и молодости. И чуть-чуть рисовки – в стороне, поглядывая на мужчин, спешит закутанная в платок девочка.

– Берем. «Снежная ванна»?

Не столько высокий, сколько длинный мужчина, плотная невысокая женщина и поднявший к ним лицо мальчик. Что они обсуждают? Мужчина смотрит на женщину с обожанием, женщина прикоснулась к нему рукой, а мальчик притворяется непослушным.

– Возьмем?

– Мальчик меня побьет!

– Ничего, не побьет. А зато как здорово! Как назовем?

– «Семья».

– Просто семья?

– Да.

Танцы. Несколько пар – Катя Кузовенина с Васей Разумеевым, Вера Толоконникова с Владиком Маленьким, другая Вера – Ложникова – со своим Никитой Кулигиным. Но они живые, каждое лицо можно рассматривать и что-то узнавать, кроме того, что пары эти образовались не случайно.

– Берем. «Танец».

– Там еще есть танец – Толя с Любой танцуют. Глаз не оторвешь.

– Ревнуешь?

– А как же – я-то так танцевать не умею …

Лена Долгополова прилегла в детской и на ней пристроились несколько мальчиков. Она читает им книжку, а в стороне Люба и Даша с иголками и нитками трудятся над детской одеждой.

– Берем?

– Лена меня прибьет.

– Значит, берем. «С детьми».

– Нет, нет, это нельзя! Тут Лена меня наверняка убьет!

Потапович сидит за столом, погруженный в работу, занес ручку над бумагой, а Лена просто смотрит на него. Но смотрит такими глазами, что невозможно оторваться, и если бы он только увидел бы ее глаза …

– Берем! «Лена».

Наверное, это как-то называется – широкая заполненная мчащимися машинами улица, явно где-то далеко отсюда. А на переднем плане девушка на роликах с небольшим рюкзачком на спине полуобернулась и смотрит на вас.

– Кто это? Ты ее знаешь, Тоня?

– Знаю. «Воспоминание».

– Ты согласен, Гриша?

– Если я угадал …

– Ты угадал. Я узнала ее.

За столом сразу множество молодых круглолицых девочек с косичками в белых халатах.

Явно постановочный рисунок – что им делать в маленькой комнатке за столом сразу всем? Но каждая выписана как индивидуальный портрет, и каждая – индивидуальность.

– Как назовем?

– «Мои подружки».

Ночь, полуосвещенная дорожка среди снега, и две фигуры под ручку. А там, дальше, кажется еще две … Фон рисунка не черный, но это ночь однозначно.

– ?

– «Наедине».

Вся стена в узких вертикальных ячейках и перед этой стеной стоит Мальчик. Он стоит спиной, но все равно – это Мальчик. А ближе к зрителю в коляске, накрытый пледом, сидит Израиль Моиссевич – его лица тоже не видно, но это он. И они молча общаются – Мальчик что-то спрашивает, а старик что-то отвечает.

– Гриша, как ты это сделал?

– «Диалог».

– Нет, я так не могу! Тонечка, хотя бы кофейку!

– С коньячком!?

– Милая ты моя! Гришка, не ревнуй – я все равно люблю твою маму.

ТРЕТЬЯ ВЫСТАВКА

О третьей выставке пошли слухи задолго до ее открытия.

Кто мог проболтаться – непонятно, но что-то просочилось.

Кое-кто даже приставал к Грише с расспросами, но Гриша молчал.

Как всегда, картины развешивали ночью. Как всегда рано утром стал толпится народ.

Как всегда входящий сразу упирался в одну из картин – на этот раз это был бассейн.

Двое – мужчина и женщина, взявшись за руки, бежали к воде, а между ними виднелась вода и радостно барахтающийся в ней мальчик.

– Коленька, да это же Саша…

– А это – ты.

Жужжание голосов вскоре было прервано громким возгласом

– Где он, этот Гришка?! – сразу стало тихо.

– Да тут я, Лена. Тут.

– Гришка, убью!

– Убивай.

Лена Долгополова схватила Гришу в охапку, прижала к себе, закружила.

– Как же ты так, а? – и еще крепче прижала его к себе.

– Лена, ты сердишься?

– А ты обнаженных женщин рисуешь?

– Рисую … иногда.

– Скажешь, когда захочешь. Я буду тебе позировать. Тебе – можно.

Не одна Лена тормошила Гришу. Мамы напали на него скопом.

– Радуйся, что кое-кто на смене, а то бы мы тебя, – это было ужасно грозно и совсем не страшно. Они гладили его по плечам, похлопывали по спине.

Худобин появился в зале позже всех и медленно пошел вдоль картин. И встал.

Он долго стоял перед картиной «Воспоминание», потом оглянулся в поисках Гриши и пошел к телефону. Дина в капельках снега появилась быстро и стремительно подошла к Худобину.

Тот показал ей на картину.

Они стояли перед картиной взявшись за руки так долго, что окружающие начали что-то понимать. И Гриша подошел и встал сзади.

Дина оглянулась, увидела Гришу, порывисто шагнула к нему.

– Гриша, это чудо! Ты не мог этого видеть, но это было! И рядом со мной был Лео! Ты богом награжден таким даром – делать людей счастливыми! Спасибо тебе!

Худобин был несколько сдержаннее и поэтому заговорил на русском языке.

– Гриша, огромное спасибо тебе! Ты даже не представляешь, какой подарок ты нам преподнес! Это – чудо!

Дина обняла Гришу и поцеловала его в губы.

– Я – твоя должница, Григорий. Договорились?

О СВАДЬБАХ

– Командир, можно?

– Да, Николай. Заходи.

Николай Петров прошел в кабинет.

– Галя не помешает?

– Нет, командир … Разговор о свадьбах … Мы тогда планировали … но у Юры … у капитана Воложанина отец умер. Мы все отложили, но раньше сорока дней им свадьбу играть нельзя. А у Нины … сами понимаете, уже видно … Нам громкой свадьбы не надо, и все девочки тоже так думают, но откладывать дальше …

– Понял тебя, Коля. Галина Климентьевна, найдите Воложанина … Давайте сделаем так – ваши свадьбы теперь, а его – потом. Думаю, он возражать не станет и Даша тоже.

ДАША и ВОЛОЖАНИН

Вечером Воложанин зашел к Даше.

– Погуляем или посидим? Как скажешь.

– Я сегодня нагулялся – ноги гудят.

– Значит посидим. Я сейчас, – и Даша пошла переодеваться.

«Как же мне одеться? Или … раздеться? Отвлечь его … Да какая же разница – как я одета … Захочет – разденет за милую душу … да еще я помогу.»

Набросив халат на плечи она пошла к нему, заперла за собой дверь.

– Как ты, Юрочка? – спросила Даша, устраиваясь у него на коленях и целуя его.

– Ничего, только устал немного. В городе много беготни было, но зато ремонт избушек ускорили.

– Видишь, как хорошо. А наши девочки к свадьбам готовятся …

– Не переживай … Скоро и мы с тобой поженимся …

Даша расстегнула лифчик, чтобы ему было удобнее целовать ее груди, и засунула руку ему под куртку. Но мешала тельняшка, и она добралась до нижнего края и залезла под него, и добралась до его груди.

– Юрочка, так можно? Какая у тебя кожа гладкая – я думала, что у всех мужиков волосы кругом …

– Ты же спала тогда со мной, а я был без тельняшки …

– Глупый! Разве я тогда могла что-нибудь понимать! Я же тебя обнимала голого в одних трусах и была не в себе … Тебе же было достаточно одного движения, и я бы ничего не сказала …

ЗНАКОМСТВО АСКАДСКОГО и ВАЛЕНТИНЫ

– Знаешь, Толя, эта Валентина Суковицина, сестра твоей секретарши, та еще штучка оказалась!

– Да, девица с характером. И что же она натворила?

– Да она так отшила Аркашу, что тот ушел чуть не плача. И ни за что – он просто похвалил ее манеру пения. А он так трепетно к ней отнесся – ты видела, как он ей аккомпанировал? Он же в рот ей глядел …

– Жалко парнишку – уж очень он безответный да ласковый. Почти юродивый …

– Думаю, обойдется. И Валентина поймет, что была неправа, и Аркаша поймет, что она за человек. А если этот человек тебя устраивает, тебе дорог, то все образуется …

КИНОФИЛЬМ «СВЕТЛЫЙ ПУТЬ»

– Полковник, сер! Я не могу прийти в себя от удивления! – Дина от волнения заговорила со Свиридовым на английском языке.

– Что же произошло, Дайяна?

– Вчера наладили кинопередвижку и у нас показали кино. – Дина немного успокоилась и перешла на русский язык. – Показали кинофильм «Светлый путь». Вы помните картину?

– Конечно. С Любовью Орловой, с Самойловым.

– Но почему наши пациенты так реагировали? Они же были в восторге от этого фильма, который не только слаб, но и абсолютно нереалистичен!

– Это – сказка. Сказка для взрослых, при чем прекрасно поставленная и прекрасно сыгранная. По этой картине можно учиться режиссерскому мастерству. Фильм идет полтора часа, а событий там на целую жизнь. Прекрасный монтаж, а артисты! Тебе не понравилось?

– В том то и дело, что мне понравилось, но я не могу понять – почему!

– Потому, что актеры играют искренно и живут в предлагаемых обстоятельствах. Так значит, пациентам понравилось?

– Еще как! Ждут не дождутся следующего сеанса! Заявлен фильм «Пятнадцатилетний капитан».

СМЕНЫ

– Саша, как смены?

– Все нормально, Толя. График понравился, назвали его удлиненные сутки. Работаем без сбоев. Даже переналадка для Иванищевой ритм не сбивает – одну смену для медиков отработали и вернулись к прежней работе на Скворцова. Насколько я знаю, у Потапа успешно переделывают излучатели для Москвы – на замену тамошних излучателей.

– А как работает установка у Виктора? Ты там бываешь?

– Да, он меня теребит и не забывает. Там тоже поменяли излучатель и теперь мы можем сравнивать получаемые результаты.

– Береги девочек, давай им полноценный отдых. Проверь, ходя ли в бассейн, вылезают ли на каток.

– За этим следит Лена, а я ей вполне доверяю …

ВИОЛЕТТА

Виктор сначала не обратил внимания на эту миниатюрную и очень эффектную женщину, но она сама постаралась обратить на себя его внимание. Она старалась чаще попадаться ему на глаза, приглашала его на танец – а белых танцев, учитывая женский состав, было достаточно.

Еще она постоянно меняла наряды и довольно сильно красилась. Танцевала она неплохо, только излишне прижималась к нему, и поэтому Виктор сам никогда ее не приглашал.

Но Виолетта продолжала свои попытки поближе узнать его, и надо сказать, что разговоры, которые она заводила во время танцев, были в меру умны, в меру забавны, и в меру соблазнительны. Все это Виктор относил за счет женского большинства – в дамах на танцах недостатка не было.

Но сегодня Виолетта увязалась за ним и когда он открыл дверь, то просто прошла впереди него в его в номер.

– Ну, и зачем это?

Она молчала.

– Иди к себе, я спать хочу. Чего ты хочешь?

Она очень осторожно присела в кресло и закрыла глаза.

– Ну, сиди. Но зачем тебе это нужно? На что ты рассчитываешь?

Она молчала.

Виктор сел к своему рабочему столу, открыл рабочий блокнот с планом на следующий день и углубился в записи. И даже забыл про непрошенную гостью.

Вот и ты, мой друг далекий,

Месяц одинокий.

Полн мучительной загадкой…

Уж этого то он никак не ожидал – голос был негромок и чист, и такая грусть и одиночество чувствовались в нем, что Виктор не мог не продолжить:

Выплыл ты украдкой

Из-за темных туч несмело

Чуть завечерело …

И тихий проникновенный голос продолжил

Чтоб сиять в ночи бессонной

Грустью затаенной.

Так они продолжали читать по нескольку строк по очереди.

Виолетта наконец открыла глаза и увидела, что Виктор сидит прямо перед нею на корточках, почти касаясь ее колен.

– Ты действительно считаешь, что счастье – невозвратно? И откуда ты знаешь Городецкого?

Они проговорили почти до рассвета, и по очереди читали стихи и продолжали друг за другом. Она и уснула прямо в кресле, а когда утром проснулась, то увидела лист бумаги.

Откинув одеяло, которым ее укрыл Виктор, и сунув ноги в туфли, Виолетта прочла.

«Ты так хорошо спала, что мне было жаль будить тебя. Кофе в шкафу.»

Хорошо, что была не ее смена и она никуда не опоздала.

Но почему-то в этот день она была особенно доброй и рассеянной, и девчонки отметили это.

А вечером она без стука открыла дверь в номер Виктора.

– Привет.

– Привет! Посиди, я пока занят.

Это «пока» продолжалось несколько часов. Она разглядывала склонившегося над столом Виктора, не обращающего никакого внимания на гостью, и даже задремала.

– Опять будешь спать в кресле? Лучше приготовь пару бутербродов – у меня перед сном всегда аппетит просыпается.

Виолетта прошла к кухонному столу, поставила чайник, залезла в холодильник.

Чай пили молча. Виктор разглядывал Виолетту.

– Вот если с тебя смыть излишки штукатурки, то ты сможешь сойти за человека.

– Я смою.

– Постели себе на диване. Извини, придется спать в одной комнате.

Она спала очень тихо – даже дыхания не было слышно. Утром он проснулся по привычке рано и подошел к ее дивану. Виолетта без грима выглядела даже привлекательнее. Она спала, положив руки поверх одеяла и розовая комбинация чуть колыхалась на ее груди.

– Просыпайся! Пора вставать!

Виктор легонько провел рукой по ее лицу.

– Доброе утро, – она открыла глаза. – Ты выйди, я оденусь.

Они молча, общаясь только глазами, выпили по чашке кофе, съели по бутерброду, и разошлись.