КАК ВЫ ПРОВОЖАЛИ СМЕНЫ?

#Как вы тут провожали смены, Леночка?

#Привет, Толя! Все нормально. Ребята поиграли, Валя попела, все путем. Как ты съездил?

#Нормально. Вечерком забегайте с Сашей, посидим.

#Обязательно! Как Москва?

#Стоит. Что ей сделается …

ПРИКАЗЫ

– Доброе утро, Галина Климентьевна.

– Доброе утро, командир. Бумаги?

– Давайте. И найдите и пригласите Скворцова. Срочно.

Они с Виктором обнялись среди комнаты и Свиридов усадил его за стол рядом с собой.

– Куча приветов, благодарность от Ули и все прочее – вечером, у нас. А сейчас – дела.

– Галя, приказ.

«Начальнику Отделения исследования материалов Скворцову В.А. приказываю:

Первое. Принять на ответственное хранение технический продукт под шифром восемь дробь семь в количестве семи контейнеров.»

– Вон они стоят у стенки. – показал он Скворцову.

«Второе. Разработать технологию и режимы очистки технического продукта восемь дробь семь до квалификации ОСЧ.

Третье. Обеспечить проведение очистки на установке блока «сто» с выдачей готового продукта в количестве триста грамм в неделю.

Четвертое. Расфасовку готового продукта производить в номерные контейнеры и снабжать сертификатами.

Пятое. Срок поставки первой партии … какое у нас нынче число? – через десять дней.»

– Сдурел?

– Подпись. Печатайте, Галя.

– Ты точно сдурел! Да для этой работы месяца мало!

– Конечно, мало. А неделя – самый раз. У тебя же есть технология. А для такой производительности достаточно, я думаю, развернуть излучатели в ряд …

– Ну, ты гусь! – после короткого раздумья произнес Скворцов. – Не даст Баранов их развернуть!

– Галя, лист ознакомления. Скворцов, Гнедаш, Баранов, аналитика, первый отдел и контрразведка, НТО и архив… Никого не забыл?

– Его забыл, – Скворцов показал пальцем куда-то вверх.

– Договоримся. Да, еще Долгополову.

– Записала.

– Тогда распоряжение. «Продукту, подлежащему очистке (приказ номер – какой там номер?) присвоить шифр восемь дробь семь и категорию секретности «для служебного пользования». Подписи – моя и первого отела.

Галина положила перед Свиридовым приказ и листок ознакомления. Свиридов подписал и подвинул Скворцову. Тот прочел и расписался – на приказе и на листке ознакомления.

– Ну, и что ты сидишь? Работать надо!

– Вот я Тоне на тебя пожалуюсь!

– Валяй! Ждем вечером!

– Разыщите Долгополову. Тоже срочно. А это – по списку с дежурным офицером.

Свиридов вынул несколько листов чистой бумаги, взял карандаш и начал что-то рисовать.

– Можно, Анатолий Иванович?

– Добрый день, Лена! Как всегда – прелестна. Нет, садись сюда.

И он усадил Долгополову тоже рядом с собой.

– На, посмотри. Галя, приказ.

«Заместителю руководителя предприятия Долгополовой Е.Г. приказываю:

Первое. Разработать конструкцию транспортного контейнера для особо чистого продукта восемь дробь семь.

Второе. Организовать изготовление транспортных контейнеров на машзаводе т. Дерендяева …»

–Дерендяева уже нет. Был, но весь вышел.

– Значит просто на машиностроительном заводе.

«Третье. Передать первый контейнер начальнику Отделения исследования материалов Скворцову В.А. через десять дней.»

– Подпись.

Свиридов на своем мониторе взглянул на текст, набираемый Суковициной.

– Вот, видишь, Лена, здесь фторопластовый вкладыш – все-таки особочистый продукт, а это защитный кожух. Резьба – крупная, дюймовая …

И они углубились в обсуждение эскизов контейнера.

– Все понятно? Иди, работай. Привет Потапу!

– На заводе может понадобиться ваше вмешательство, командир!

– Работай!

И Долгополова вышла из кабинета, грациозно переставляя свои длинные ноги в франтоватых брюках.

– Ну, все. Везуха кончилась. Теперь Иванищеву – придется ей вливание делать. Планов нет, штат не укомплектован. Пороть придется …

ИВАНИЩЕВА

После недолгого разговора со Свиридовым Иванищева выскочила из его кабинета с красными пятнами на щеках, под пулеметную дробь своих каблуков пулей промчалась по подземному переходу и влетала в свой кабинет.

А там сидел Умар Эрнестович.

Иванищева опустилась на крохотный диванчик для посетителей и уронила руки на колени.

– Выпорол?

Умар Эрнестович подошел и сел рядом – Иванищевой поневоле пришлось подвинуться, но все равно они сидели, плотно прижатые друг к другу.

Иванищева повернулась к нему, чтобы пожаловаться …

Удивление, растерянность, даже возмущение – но она не отстранилась и неожиданно для себя ответила на его поцелуй. А потом спрятала заалевшее лицо у него на груди, чувствуя его сильные руки у себя на плечах.

И вскочила, резко отошла к окну, встала к нему спиной. Видно было, что она обхватила руками лицо.

Умар Эрнестович тихо подошел сзади, коснулся ее плеч.

– У меня никогда такого не было! … Никогда! …

Он повернул ее лицом к себе, но она не отняла рук и не подняла глаз.

– Я немолодая некрасивая женщина … доктор наук … начальник … у меня никогда такого не было …

– И что дальше? Я тебе неприятен?

Она молча ткнулась лбом ему в грудь.

– Тогда молчи. Долго молчи! Говорить буду я, а ты молчи …

Когда в конце рабочего дня в кабинет к Иванищевой зашла ее ближайшая помощница Конопатова, то Иванищева писала не отрываясь, а когда подняла глаза на вошедшую, то та с удивлением увидела, что глаза у начальницы – голубые …

ВИОЛЕТТА

Свиридов открыл дверь без стука.

– Привет! – он как будто не заметил Виолетту, сидящую на кресле.

Они с Виктором обменялись легкими рукопожатиями.

– Чем мучаешься?

– На, посмотри.

Свиридов полистал бумаги, закрыл глаза.

– Знаешь, ты вот эти радикалы придумал напрасно. Таких нет и быть не может. А из того, чего в природе нет, в принципе возможны вот такие монстры, – и он изобразил на листе несколько загадочных структурных формул.

– А в остальном … идея есть! Подумай еще. Тебе бы сюда структурную лингвистику …

– Это что за зверь?

– Зайди к Рахматуллину – у него есть книга по этим зверям. Штука бывает полезной.

Скворцов задумчиво разглядывал нарисованные Свиридовым формулы.

Виолетта сидела молча и думала, как же ей вести себя. Кто она здесь?

Скворцов закинул руки за голову, потянулся.

Я к вам травою прорасту,

Совершенно неожиданно сказал он.

Виолетта не успела продолжить, как это делала это раньше, и Свиридов продолжил:

Попробую к вам дотянуться,

Но тут уже она не упустила возможности продолжить:

Как почка тянется к листу

И Виктор завершил:

Вся в ожидании проснуться.

Виолетта перехватила строку у Свиридова:

Однажды утром зацвести,

Свиридов продолжил:

Пока ее никто не видит,

Пришла очередь Виктора:

А уж на ней роса блестит

Завершила Виолетта:

И сохнет, если солнце выйдет.

Дальше читали по очереди, но по две строки…

Она из мрака прорастет

И к жизни присоединится.

Завершил Свиридов и все замолчали.

– Ты бы хоть чаем меня угостила, – реплика Свиридова была так естественна, что Виолетта ничуть не удивилась и обращению к ней на «ты», и вообще обращению к ней, как к хозяйке – пусть временной.

Чай пили молча, но Виолетта уже не раздумывала о том, как ей себя вести и что она тут делает. И когда Свиридов перекидывался с ней или Виктором ничего не значащими репликами, она чувствовала себя очень спокойно.

На меня надвигается

По реке

Битый лед.

На реке навигация,

На реке – пароход.

Свиридов запел вполголоса, очень медленно и задумчиво.

Виктор тихонько стукнул карандашом по хрустальной пепельнице.

Он не курил, но такая большая пепельница была обязательной принадлежностью его письменного стола, и Тоня подарила ему огромную хрустальную чашку, больше подходящую для салата или глинтвейна …

Свиридов встал и буквально выхватил Виолетту из-за стола и повел в танце.

Пароход белый-беленький,

Черный дым над трубой.

Мы по палубе

Бегали,

Целовались с тобой.

Виолетта даже не успела вставить ноги в снятые под столом туфли и так, босиком, закружилась в танце, название которого было ей неведомо.

Пахнет палуба клевером,

И смолой,

Как в лесу.

И бумажка приклеена

У тебя на носу.

Виктор стучал довольно ритмично, хрустальные удары поддерживали песню и танец.

Ах ты, палуба, палуба,

Ты меня раскачай,

Ты печаль мою,

Палуба,

Расколи о причал.

Под конец Свиридов так крутанул Виолетту, что она упала бы, но он подхватил ее и усадил в кресло.

– Ребята, заведите гитару … – и он вышел.

МЫ с УЛЕЙ

– Гриша, ты не составишь мне компанию? Мне будет нужна твоя помощь.

– Конечно, папа.

– Тонечка, мы едем в больницу. Сегодня консилиум по трем больным, хотя вряд ли мы успеем – случаи сложные.

– Успеха вам!

По дороге от машины к подъезду больницы Свиридов сказал Грише.

– Знаешь, случаи действительно очень трудные. Ты сам займись тут чем-нибудь – мне важно, что ты тут, рядом со мной. Хорошо?

– Хорошо, папа.

Гриша не очень понимал, чем он может помочь отцу, но привычка не спрашивать слишком много уже прочно укоренилась в его сознании.

Он и сам ловил себя на том, что говорит ровно столько, сколько считает нужным, не особенно заботясь о любопытстве собеседника.

Он побродил по коридорам, встретил знакомых, посидел в комнате дежурных сестер.

И даже выходил погулять – его тут знали и особенно расспросами не затрудняли – приехал – значит, так надо.

Гриша пообедал за столом со сварщиками и офицерами Воложанина, и только потом появился отец – усталый и грустный.

– Папа, поешь. Обед вполне съедобный.

– Нет, Гриша. Пойдем на воздух.

Они оделись и вышли из здания, и пошли по расчищенной дороге в лес.

– Мне показалось, что ты хочешь поговорить со мной. Так?

– Так, папа.

Они шли среди занесенных снегом деревьев и снег похрустывал под их ногами.

– Ты знаешь, мы так давно вместе с Улей, что мне иногда кажется, что так было всегда. Мы так … привязались друг к другу, что …

Он помолчал.

– Ты знаешь, прошлым летом я взял ее с собой на озеро мыть лошадей. Я раньше ездил туда один, а тут взял ее. И по привычке разделся совсем и пошел в воду, и позвал ее … И она тоже разделась совсем, а потом замерзла и я вытирал и растирал ее. И она вытирала меня …

– После этого мы много раз купали лошадей, и раздевались догола, и не стеснялись друг друга. И так привыкли к этому, что Уля могла переодеваться при мне, надевать чулки и пристегивать резинки … А любимая ее поза – пристроится на диване с ногами и забраться ко мне под мышку, и чтобы я обхватил ее рукой. Но когда мы голые, мы никогда не дотрагиваемся друг до друга … Но в лесу она может сесть мне на колени и чувствовать себя вполне … комфортно …

– Мы поцеловались с ней в первый раз, когда в этот раз прощались – мы никогда раньше не целовались. Мы скучаем друг без друга, а когда вместе, то можем болтать целый день напролет, но совершенно безразлично – о чем. И молчать нам не скучно. А как она обижается! Дуется, сердится, но проходит это мгновенно …

– Но я вижу, как она растет … И скоро из маленькой девочки превратится в … прекрасную девушку …

– Расскажи мне все, что мне нужно знать, папа …

Они проходили по дороге дотемна. Они доходили до расчищенной площадки у деревенского дома, поворачивали назад, снова шли к дому …

– Ты молодец, Гриша …

– Наверное молодец – это ты. Я почему-то думал, что все намного … проще.

– Проще?

– Нет, ты не понял. Но это же … целая философия, целая наука! Разве не так?

– Именно так. Ты помнишь, что должен сделать в своей жизни мужчина?

– Построить дом, посадить дерево, вырастить ребенка.

– Есть коррективы. Посадить дерево – да. Вырастить ребенка – да. Но не дом построить, а сделать женщину счастливой – тогда и дом будет, даже в шалаше. Дом нужно создать! Сделать женщину счастливой – наверное, главная задача мужчины.

– Ты так здорово справляешься с этой задачей! И Тоня так любит тебя!

– А мы любим тебя …

ВИОЛЕТТА

Они почти каждый вечер заходили в «погребок» – уже никто и не помнил, кто именно пустил такое название про это кафе в подвале 401-го корпуса.

Один зал со столиками, рядом, через широкий проем, зал для танцев с небольшим возвышением для музыкантов, а за портьерами – кухонька с добрейшей Степанидой Ананьевной.

То, что Виолетта «ходит» с Виктором, стало обычным, и поэтому никто не обращал внимания, что он чаще всего танцует с ней или с Тоней Свиридовой.

И уходят после всего Виолетта и Виктор всегда вместе – это тоже не вызывало повышенного интереса.

Свиридов заглянул к ним через несколько дней.

– Привет, население!

– Привет, начальник.

– Добрый вечер, Анатолий Иванович.

Виолетта сидела за столом, забравшись на стул с ногами, и разглядывала какой-то модный журнал.

Виктор сидел за своим рабочим столом, как всегда заваленным бумагами.

– А это что? – Свиридов выудил из кучи лист с текстом.

– Давай, лучше я прочту сам. Там много правки.

Виктор взял лист из рук Свиридова, но начал глядя в стену.

Уходим в мир.

Он нов и он без нас.

Уходим,

Подающие надежды.

Уходим весело,

И с каждым про запас

Иллюзий

Белоснежные одежды.

Как всякое авторское исполнение стихи звучали несколько заунывно.

Уходим в мир.

Он весел и суров,

Он так кристально ярок

И прекрасен.

Уходим в мир –

Он понял нас без слов,

И путь наш ясен,

ясен,

ясен.

Но появился ритм, появился темп.

Уходим в мир – но разве это мир?

О чем кричат

Испуганные птицы?

Уходим в мир,

И в мире ищем мир,

И по пути теряем

Небылицы.

Боль, недоумение, даже крик – все было в голосе Виктора.

Уходим в мир.

И ждем – кто нас предаст?

Еще не знаем,

Но уже готовы.

Уходим в мир

Уже который раз,

А мир все новый,

новый,

новый…

Жесткость, даже жестокость и – боль утрат.

Уходим в мир.

А миру не до нас.

Мы взрослые

Невежи и невежды.

Уходим в мир.

И матери глядят,

Глядят нам вслед

С тревогой и надеждой.

С болью и грустью закончил Виктор.

– Спасибо. Спасибо тебе …

– Ты же понимаешь, что это где-то там, изнутри …

Свиридов крепко пожал руку Виктору и тот ответил таким же мужским крепким рукопожатием, которое не требует слов.

Виолетта опустила голову на руки и плечи ее подрагивали.

– Я Тоне потом сам прочту, ладно?

Уходя Свиридов коснулся подрагивающей спины Виолетты.

– Мир вашему дому.

А Виолетта никак не могла успокоиться.

Ее рыдания то затихали, то вновь возобновлялись.

Виктор отнес ее на ее диван, снял с нее халатик, уложил, укрыл одеялом. Но она продолжала всхлипывать, и это было слышно, хотя Виолетта уткнулась в подушку лицом.

– Иди ко мне, – позвал ее Виктор. – Иди, а то мне лень вставать и тащить тебя на руках.

Всхлипывая, она прошлепала босыми ногами до его кровати и нерешительно легла под откинутое им одеяло на самый край кровати.

Он накрыл ее одеялом, обхватил рукой и придвинул к себе. Постепенно она затихла.

Утром он обнаружил Виолетту где-то у себя под мышкой, где она тихонько сопела, обхватив его руку своей.

Просыпаясь, она испугалась – и Виктор удивился «с чего бы это?».

Виолетта быстро выползла из-под его руки, повернулась на спину и натянула одеяло.

– Доброе утро … Я … не очень мешала тебе спать?

– Привет, рева! Вставай, а то опоздаем на работу!

Виктор перелез через нее и удалился в ванну.

Расходясь после скудного завтрака он в первый раз поцеловал ее.

В щеку.

Нередко Виолетта приходила сюда одна. Это бывало, когда у нее были вечерние или ночные смены на установке, или когда Виктор задерживался у себя в отделе.

И тогда она ждала его, читая книжки или разбирая его вещи – любовью к порядку Виктор не отличался. Но к его рабочему столу Виолетта даже не приближалась.

Иногда ей приходилось отвечать на телефонные звонки – ей сюда еще не звонили.

– Почему Антонина Ивановна никогда сюда не заходит?

– Потому что здесь ты.

– И что же?

– Она знает, что я в нее влюблен. И теперь ревнует к тебе …

Сегодня Виолетта подождала, пока он ляжет, и вошла в спальню в коротенькой комбинации со множеством кружевных вставок и довольно решительно юркнула к нему под одеяло.

– Ты что же думаешь, что через эти кружева лучше прощупывается твое тело? – заворчал Виктор.

Виолетта села, рывком сбросила комбинацию и сразу спряталась под одеяло.

И когда очень и очень нескоро все совершилось и движение на кровати прекратилось, Виктор с удивлением понял – у нее это было в первый раз и до него Виолетта была девственной …

Она пришла со смены и до прихода Виктора еще оставалось время.

Виолетта переоделась, надела свой привычный домашний халатик и занялась домашними делами – прибраться, навести порядок, отложить вещи для прачечной, пропылесосить пол.

Когда пришел Виктор она встретила его у двери, положила руки ему на плечи и поцеловала.

– Привет. Как дела? Есть хочешь?

– Привет. Ты давно? А сама поела?

– Я пожевала … В кафе пойдем?

– Не хочется … Мне подумать надо …

– Тогда садись и думай. Я тебе мешать не буду …

Виолетта устроилась в кресле с книгой – это был сборник стихов 1924 года с модными тогда авторами. Кое-кого она уже знала, кое-кого открывала вновь, а кое-кого пропускала из-за невоспринимаемости.

Виктор что-то писал, сидел с закрытыми глазами, думал, потом ходил по комнате.

И присел на корточки перед Виолеттой, взял ее руку. Погладил, прижал ее руку к своему лицу, поцеловал. Она молча сидела закрыв глаза, хотя рука ее в его руке жила своей жизнью, гладила его пальцы, его лицо.

– И откуда ты свалилась на мою голову …

– Это плохо?

– Это прекрасно … Но ты …

– Тебе плохо ос мной?

– Мне очень хорошо с тобой … Но, боюсь, что тебе со мной не столь хорошо …

– Мне с тобой очень хорошо. Я счастлива. Тебе этого мало?

– Конечно, мало! Мне нужна вся ты …

– На – вот она я … Вся здесь и вся твоя …

– Откуда же ты свалилась на мою голову?

– Из города Егорьевска … Я – поздний ребенок, и осталась сиротой в десять лет. Жила у тетки. Самой главной задачей было – стать самостоятельной, хотя тетка меня никогда и ничем не попрекала. Училась, много читала, стала подрабатывать корректором в местной газете – в школе меня считали самой грамотной. Потом завербовалась на работу в Сибирь, попала в этот город, училась на контрольного мастера механосборочных работ. А потом был набор операторов, были тесты. Я набрала 96 баллов из 100, а самый большой результат при отборе был 75 баллов. И работала …

– А личная жизнь?

– Мне очень хотелось стать взрослой … но мальчики на меня не особенно обращали внимания. Да мне и скучно было с ними – только и стараются потискать. А тут вообще мужчин дефицит и всех стоящих уже разобрали …

– А я – стоящий?

– Ты – самый-самый … И ты у меня первый. И ты это понял, я знаю.

– Не жалеешь? Я человек женатый, я уеду в Москву …

– Я ни о чем не хочу думать. Сейчас мне хорошо с тобой …

– Нам хорошо с тобой.

– Нам хорошо с тобой, и сколько мне отмерено для счастья, пусть столько и будет …

Он прижал обе ее ладошки к своим щекам и тут вошел Свиридов.

Виолетта сделала движение, чтобы освободить руки, но Виктор не дал ей этого сделать.

– Привет, население! Как жаль, что вас не видит Гриша – он бы нарисовал такой чудесный рисунок!

– Проходи, садись. Выпьешь чего-нибудь?

– Если есть, то выпью.

– Виолетта, посмотри – там еще оставалось … Ты знаешь, никак не сокращу ее имя до удобоваримого – может, поможешь?

– Виолетта, Виолетта … Мимолета, Многолета … Фтататита … Тота?

– Тота! Слышишь, ты Тота!

– Повинуюсь! Пусть сам Бернард Шоу будет свидетелем – мое имя Тота!

– За прекрасную Тоту!

– За твое здоровье!

– А теперь я с твоей Тотой хочу выпить на брудершафт. Позволишь?

Виктор немного удивился – что это Свиридов вздумал спрашивать его разрешения, но понял, что это сделано для Виолетты.

– Твое здоровье, Тота!

– Твое здоровье, Анатолий!

ПАЦИЕНТКИ

– Учитель, я хочу попробовать разблокировать сознание тех несчастных, что остались живы. Как вы считаете, стоит ли это делать?

– Если чувствуешь силы для этого, то действуй. Чем помочь тебе?

– Думаю – вы, Диана, кардиограф … даже два.

К эксперименту готовились очень тщательно, даже приготовили реанимационную палату.

– Начнем, пожалуй, с самой молодой, с Тилен Тургумбаевой. Все подключили?

И Умаров, и Диана с напряжением наблюдали за перьями самописцев. И пациентка, и Свиридов находились в разных комнатах и они их не видели.

Но особых изменений в кривых не было и зрители даже немного заскучали.

Их взбодрил Свиридов, вышедший в коридор.

– Идите, осмотрите девушку. У нее небольшая амнезия.

В палате неловко двигалась молодая женщина в мешковатом халате.

– Здравствуйте, – с сильным акцентом сказала она, – А где Анатолий Иванович? Он сказал, что вы поможете мне вспомнить все, что я забыла …

Через три для Таня, как стали называть ее все, бойко разговаривала, смеялась, и лишь иногда задумывалась, вспоминая что-то свое. По настоянию Дианы она вела подробный дневник.

– Говорят, ты почти волшебник?

– Знала бы ты, как это трудно … тяжело… Мне пришлось пройти всю ее жизнь, все ее муки, и попытаться убрать очень многое из ее памяти …

– Но удалось?

– Время покажет.

Евдокия Ивановна Пчелинцева и Сталина Валентиновна Лабунец были постарше, и Свиридов рассчитывал, что с ними работать будет труднее. А все оказалось наоборот. Вычеркнуть из их памяти тяжелые воспоминания оказалось даже легче, чем у Тургумбаевой.

Но вот чего Свиридову не удалось, так это убрать воспоминания о их контактах с мужчинами – он снял наиболее болезненные воспоминания, но полностью убрать это не смог.

Наибольшим успехом стали считать выздоровление Тургумбаевой.

Может быть потому, что Тургумбаева была и осталась девушкой?

В больнице все ходили ошарашенные, на Свиридова смотрели как на инопланетянина, но постепенно все успокаивалось.

– Ты сам-то понимаешь, что ты сделал?

– Я понимаю, учитель, что я сделал что-то невероятное, но я сам не понимаю, как я это сделал.

– Надо провести длительные наблюдения. Ты скажи Диане. Такая толковая баба оказалась!

УМАРОВ и ИВАНИЩЕВА

– Если вы думаете, что … произошедшее в моем кабинете дает вам право …

– Слушай, Анхелина, я азиат. Я сейчас тебе морду набью, паранджу надену, чтобы синяков видно не было …

А его ласковые руки говорили совсем другое. Он просто гладил ее плечи и ее руки, но это было так восхитительно, что доктор наук, профессор, начальник отделения и без пяти минут член-корреспондент Академии наук прошептала:

– Я … ничего не знаю … я … милый, но я же … Ты прекрасен … А я никогда … не замечала … мужчин …

Лежа рядом с ним, укрытая тонкой простыней и его смуглой рукой, она с трепетом слушала певучие стихи на незнакомом языке.

– Что это?

– Это Фирдоуси. О любви. О том, как ты прекрасна, как прекрасны твои груди, как изумителен твой живот, как чудесно твое лоно …

– Неужели это происходит со мной? Разбуди меня …

Прихватив простыню она убежала в душ, и мылась там, и разглядывала свое тело в зеркале, чего в принципе никогда не делала. И завернутая в простыню пошла к нему.

И остановилась, не доходя до кровати.

Умар Эрнестович лежал так, как она его оставила – обнаженный.

Иванищева остановилась, пораженная этим зрелищем, потом медленно освободила простыню и последние шаги до кровати сделала тоже обнаженной …

Когда в танцзал вошли Умаров и Иванищева, то, казалось бы, никто и не обратил внимания, что она держит его под руку и послушно идет рядом.

Но достаточно было взглянуть на чеканное лицо Умарова, чтобы понять – «я пришел со своей женщиной». И она танцевала только с ним – впервые в этом зале, и оказалось, что Иванищева – не синий чулок, а вполне женственная особа.

К КУТЕНКОВЫМ

– Аня, вы сегодня собираетесь домой, навестить своих?

– Да, Анатолий Иванович.

– Можно мне с вами? У меня дело есть к Пармену Порфирьевичу по поводу лошадей. Возьмете меня?

– Да конечно, Анатолий Иванович! Отец так рад будет!

Они встретились у входа в корпус.

– Только автобус до нас не доходит – идти придется.

– А я хотел на машине. Нам еще заехать в городе придется в одно место.

– И мне надо продуктов прихватить …

– Я подгоню машину, а ты набирай продукты.

Аня сидела у выхода с несколькими сумками. Свиридову показалось, что она взяла мало.

– Дай-ка гляну, что ты припасла!

– А что, слишком много?

– Наоборот, маловато будет. Пойдем, еще раз пройдемся.

На этот раз пакеты пришлось вывозить к машине на тележке.

– Мы с тобой по дороге заедем в одно место. Навестить надо.

Худенькая Олеся так обрадовалась Свиридову, что ему даже стало жалко ее.

Соседки Олеси ушли развлекаться, и она одна сидела, забравшись с ногами на кровать и укутавшись платком.

– Дядя Толя, дядя Толя! Здравствуй! Как здорово, что ты зашел!

– А это Аня.

– Привет, Аня! Вы посидите? – такая мольба была в ее голосе.

– Знаешь что, Олеся, поехали-ка с нами в гости. Одевайся, обувайся и айда! А там и у печки дадут погреться, и из самовара чаем напоят! Поехали?

– Так я сейчас!

Свиридов и Кутенкова вышли в коридор.

– Бедная девочка. Молоденькая совсем, а соседки у нее много старше. Им с ней неинтересно, вот она одна и сидит вечерами. Давай возьмем ее с собой?

– А я готовая, Анатолий Иванович!

Олеся в полушубке, в валенках, в теплом платке была похожа на замотанную куклу.

Чтобы девушку отпустили Свиридову пришлось писать специальное распоряжение.

Но наконец все решилось, и девушки разместились на заднем сиденье джипа.

– Вы там рассупоньтесь, а то взопреете!

Пользуясь подсказками Ани Свиридов быстро нашел нужный дом.

– Я сейчас отчиню ворота! – Аня выскочила из машины, юркнула в калитку и большие воротины стали уходить в стороны.

Машину поставили в сторонку, а на осветившемся крыльце появилась старушка.

– Кого это бог принес к нам в гости?

– Это я, мама, Аня! Я не одна!

В обширной русской горнице Аня обнялась с невысокой старушкой, затем с отцом.

Свиридов, сняв шапку, обозначил поклон в красный угол, а Олеся дополнила поклон крестным знамением.

Чинно поздоровались – и старушка Аксинья Паисьевна, и хозяин Пармен Порфирьевич были на удивление добродушны и приветливы.

Свиридов с девушками быстро перетаскали пакеты и сумки в дом, Аксинья Паисьевна стала сортировать привезенное да командовать девушками, а Свиридов завел солидный разговор с хозяином.

И буквально через несколько минут они уже оказались на конюшне, что была пристроена на сибирский лад к дому.

Несколько раз Аксинья Паисьевна выходила и звала мужчин за стол, те уже направлялись в горницу, и каждый раз останавливались и не могли прервать разговор, в котором принимали участие лошади.

– Ну, что же ты, отец! Замучил гостя совсем! Зову вас, зову …

– Простите великодушно, Аксинья Паисьевна, оторваться не могли.

Стол был скромен, но хозяйка выложила и привезенные деликатесы – свежие помидоры, огурчики, дорогую колбасу, красную рыбу.

– Анатолий Иванович, у нас в доме выпивать не принято. Но сегодня со свиданьицем, понемножку!

– Мир этому дому! Ваше здоровье!

С пузатого чугунка сняли крышку и такой духовитый пар пошел по горнице.

– Аксинья Паисьевна, вы волшебница! Именно этого нам и не хватало!

Картофелины брали руками, посыпали крупной солью, и это было так вкусно.

Олеся прослезилась, закрыла лицо руками.

– Ну, дочка, ты чего? Дом вспомнила?

Аксинья Паисьевна положила девушке на тарелку огурец, помидор и кусок домашнего черного хлеба. Та разрыдалась еще больше, и Аня увела ее от стола.

– Анатолий Иванович, мне дочка немного рассказала … Пусть Олеся поживет у нас, если можно. Видно, что девушка деревенская, простая, добрая … Если можно, конечно …

– Можно. А ведь я смущать вас приехал.

– Как это?

– Есть у нас подворье старое, побольше вашего. Прямо в лесу, но недалеко от заброшенной часовни и действующей больницы. Есть маленькие детишки, мальчики. Так они из зверей домашних только собаку знают – но собака у нас особенная, она людскую речь понимает. И вот хочется мне, чтобы эти старые избы ожили, чтобы в них снова людской дух появился. И чтобы лошади заржали, и чтобы мальчишки кормили их хлебом. Анютка ваша работает там недалеко, подворье уже в порядок приводят. Хочу вас сманить туда, к себе, вместе с лошадьми.

– Как же так – все бросить?…

– Нет. Перевезти душу дома на новое место. Мы когда подошли через снег к этим домам, так они не заперты, только дверь лесиной подперта. А на припечке лучина и береста приготовлена … Чья-то добрая душа подумала о тех, кто придет … А там все есть – и магазин, и врач заглянет, и молодежь снег раскидает и дров нарубит. В сарае сани-розвальни нашли …

– Как же так – бросить родное место?

– А вы не спешите решать. Пусть Аксинья Паисьевна съездит с нами, походит с Анютой, осмотрит. Потом и Пармен Порфирьевич может приехать погостить, место посмотреть. А решите – так переезд мы организуем, вместе с лошадками. У нас там работают многие с вашего края – Михеич, Кузьмич …

Разговоров на другой день было много – и о лошадях, и об Олесе, которая с радостью осталась у Кутенковых, и вырядилась в старенькое Анюткино платьице, и о старости …

Каждый отдельно – и Аксинья Паисьевна, и Пармен Порфирьевич сетовали на годы, на отсутствие внуков, на старшую дочь Варвару, что из города носа не кажет, на тяготы хозяйства …

ВИОЛЕТТА

Свиридов почти каждый вечер появлялся на танцах – правда, из-за занятости всякими делами это бывало очень кратковременно, но потанцевать он успевал. И не было ни одного случая, чтобы он не потанцевал со своей женой.

В кафе вошли Виолетта с Виктором – она первый раз уверенно держала его под руку. Они осмотрелись в поисках свободных мест.

Из-за столика им помахал рукой Худобин.

– Молодежь, идите к нам! Если вас не смущает наша стариковская компания …

– Ну, Лео!

– … и устраивает наше общество …

– Спасибо, Лев Вонифатьевич! Добрый вечер, Дина!

– Здравствуйте.

– Это – Виолетта.

– Очень приятно. Будем знакомы …

Дамам понадобилось всего пара минут чтобы оглядеть друг друга и завязать вполне женский разговор, в котором мужчинам не было места.

Сегодня Тоня задерживалась и Свиридов пригласил на танец Виолетту, спросив разрешения у Виктора.

– Анатолий Иванович …

– Ну, зачем же так! Мы уже перешли на ты.

– Прости, Анатолий, я еще не привыкла. Мне ужасно интересно – вы с Витей давно знакомы? Вы всегда разговариваете так, будто виделись весь день и только недавно расстались …

– Мы с Витей знакомы очень давно. Мы учились вместе в институте. Правда, у меня был перерыв, но потом я … я догнал свою группу. И так с тех пор несколько человек из нашей группы поддерживают связь друг с другом. Жена Виктора тоже училась с нами, была страстно влюблена в меня, но без ответа, и потом вышла замуж за Витю. А Витя влюбился в мою жену, правда, чуть позже, и у них прекрасные отношения.

– И у вас … у тебя с его женой тоже хорошие отношения?

– Очень хорошие. Когда я к ним захожу, то со стороны бывает трудно понять – кто тут муж, а кто просто так в гости пришел. И с Тоней у нее отношения … без сложностей.

– Объясните … объясни мне, если можно, как можно жить с женой и быть влюбленным в другую? Витя говорит, что любит меня и любит свою жену. Ты не подумай …

– А я и не думаю. Я же много знаю, многое вижу, и поверь мне … Я очень хочу, чтобы каждый из вас получил свою долю счастья …

Удивительное дело – раньше Виолетту на танец приглашали очень и очень редко и танцевала она преимущественно «белые» танцы, когда можно было «законно» пригласить мужчину.

А теперь ее вдруг стали приглашать – то кто-нибудь из офицеров Воложанина пригласит, то Левушка Худобин…

НА ТАНЦАХ и в ЛЕСУ

А Виктор танцевал с Тоней.

– Так и скажи, что влюбился в эту малышку!

– И влюбился. Конечно, не так, как в тебя – ты совсем другое дело …

– Стоп! Эта тема у нас с тобой закрыта. А малышка вполне … смотри, как Толя с ней танцует. Умненькая?

– Начитанная – жуть! И очень интеллектуальная – я не могу подобрать другое определение. Даже странно, что она тут и просто оператор.

– Ну, и как у вас? Толя ничего не рассказывает, ты не заходишь …

– У нас все хорошо.

– Даже так? Она, что же, тоже влюблена в тебя?

– Да. И я у нее был первым, представляешь?

– И что же будет дальше? А как же Лена? Она ведь забеременеть может?

– Боюсь, что да. Боюсь, что уже.

– Рожать будет? Будет у тебя еще один ребенок. Разводится не думаешь?

– Не думаю. И насчет ребенка … не знаю, как оставить ее с ребенком. Мой ребенок тут, а я – там. И не навестишь в воскресенье …

– Обязательно дай ей родить! Обязательно! Ты даже не понимаешь, какое это счастье – ребенок!

Тоня оставила его, но пошла не к столу, а к выходу.

Свиридов в этот момент стоял спиной к ним, но поднял вверх пальцы и Гриша как по команде устремился за Тоней.

Но скоро он вернулся.

– Дядя Витя, что ты ей сказал? Почему мама плачет? Ну?!

– Я ей ничего такого не сказал … она спрашивала про нас Виолеттой … и все.

– Но она плачет! Значит, ты ее обидел! Папа!

– Нет, Гриша, Виктор ничем ее не обидел. Я знаю, в чем дело. Пойдем, я тебе все объясню …

Свиридов и Гриша вышли из зала и прошли в начало подземного перехода.

– Я думаю, что дело было так. Виктор что-то сказал нашей маме насчет Виолетты и насчет того, что у нее может быть ребенок …

– А у тети Виолы будет ребенок? От дяди Вити?

– Возможно. И наша мама отреагировала на это … так болезненно, потому что … Потому, что у нашей Тони детей не может быть.

– Как это? Я думал, вы просто не хотите …

– Нет. Если бы она могла, то у тебя обязательно появился бы братик или сестричка.

– Но почему она не может?

– Видишь ли … Когда их с Марго первый раз отправили … отправили в командировку … Они решили, что так надо и пошли и сделали операции … После этого у них не может быть детей.

– И тетя Маргарита тоже? Они с мамой … знакомы так давно?

– Они уходили на свое первое задание вместе.

– Папа! Пойдем, найдем маму и успокоим ее! У нее есть я!

– Иди, найди ее и скажи ей это …

Тоня шла по снежной дорожке.

Она уже вытерла слезы, но еще нервно сглатывала, и вздрогнула от неожиданности, когда Гриша взял ее под руку.

– Мама, у тебя есть я. И есть папа.

– Гришенька, милый мой! Конечно, у меня есть ты и твой папа …

– У тебя есть я! Понимаешь, ты для меня родная мама.

– Я люблю тебя, Гриша. Очень люблю! А то, что я не могу родить Толе ребенка – что же тут поделаешь …

– Он тебя очень любит! Очень-очень!

Тоня наконец не выдержала и разрыдалась, а Гриша встал перед нею и стал поцелуями осушать ее глаза. Целуя ее Гриша почувствовал, что Тоня вздрагивает не только от сдерживаемых слез, но и от холода.

– Ты озябла? Давай быстро домой!

Он взял ее под руку и почувствовал, как она оперлась на его руку и крепко прижала ее.

Прямо у двери их встретил Свиридов.

Он молча стал раздевать Тоню. Снял полушубок, шапку, посадил и стянул сапожки с ее ног. Легонько поднял ее, поставил на ноги и стал стягивать теплые брюки, затем аккуратно стал снимать колготки.

Гриша стоял, не смея шелохнуться – совсем не потому, что его отец раздевал его мать, а потому что видел и чувствовал – как он это делал, с какой нежностью и любовью прикасался к ней.

Посадив Тоню на стул Свиридов стал растирать ей ноги и при этом целовал их, целовал ступни и пальцы, целовал колени и прижимался к ним лицом. Все это происходило молча и Тоня пальцами гладила Свиридова по голове.

Потом Свиридов поднял ее на руки и понес к себе в комнату – только теперь Гриша вздохнул.

– Прости меня, – шептал Свиридов, обнимая и укутывая Тоню и покрывая ее лицо поцелуями.

– Милый, я давно тебя простила за все … За все, в чем ты был или не был виноват …

СВИРИДОВ ПРИШЕЛ с ГРИШЕЙ

– Привет, население! – привычно обратился Свиридов к Виктору и Виолетте.

На этот раз он пришел с Гришей.

– Здравствуйте …

Виолетта сидела на диванчике, который заменил кресло, Виктор лежал, положив голову ей на колени. Виолетта сделала движение, чтобы встать, но Виктор удержал ее.

– Вот и гитара появилась, – Свиридов снял со стены новенькую гитару, прошелся по струнам. – И очень даже ничего.

Он подстроил гитару, подкрутив колки.

Никого

Не будет в доме

Кроме сумерек.

Один

Новый дом

В пустом районе

Незадернутых

гардин …

Гриша всматривался в лицо Виолетты, следил за ее глазами, видел, как ее рука незаметно ласкает руку Виктора, а он легонько прижимается лицом к ее груди.

Свиридов пел очень тихо, как бы про себя и играл тоже не в полную силу.

Но внезапно

По паркету

Пробежит волненья дрожь.

Тишину

Шагами меря,

Тишину

Шагами меря

Ты как будущность

Войдешь…

Звук струны долго еще плыл по комнате, постепенно замирая.

– Дай, я хоть кофе приготовлю…

Виктор неохотно спустил ноги с дивана и отпустил Виолетту.

– Тота, мне покрепче! – Свиридов повесил гитару обратно на стену и присел к столу.

– А тебе, Гриша, кофе или чай? – спросила Виолетта.

– Спасибо, но мне нужно идти. Меня дама ждет.

– Ну, беги, дамский угодник! – помахал ему вслед Виктор.

– Зачем ты так. Хороший мальчик … – укоризненно произнесла Виолетта.

ГРИША и ОЛЯ ПЕТРОВА

Они подошли к выходу почти одновременно – Ольга с лестницы, а Гриша вышел из лифта.

– Привет!

– Привет, моя милая дама! Пошли?

И они пошли по дорожке, что вела в сторону от корпуса, и Ольга взяла Гришу под руку.

– Как дела?

– Все хорошо, происшествий нет! – шутливо ответила Ольга.

Снег негромко поскрипывал под их ногами.

– Гриша, мне хотелось … Что ты думаешь о Скворцове и Ерцкой? Как ты считаешь?

– Я не хотел бы обсуждать их взаимоотношения. – помолчав ответил Гриша.

Они еще прошли молча.

– Я тоже обсуждать их взаимоотношения не хочу. Но посмотри: у меня там остался любимый человек, у тебя – любимая девушка, а мы тут с тобой …

Еще какой-то кусок тропинки они прошли молча.

– Наверное есть что-то похожее. Но чисто внешне, разве нет?

– Но мы с тобой проводим много времени вместе, гуляем вместе по вечерам, ты танцуешь почти только со мной … И что подумает посторонний, видя это … – Ольга не договорила.

– Видя это безобразие, хочешь ты сказать?

– А если серьезно? Как ты относишься ко мне? Честно-честно!

– Я к тебе отношусь очень хорошо … Мне сложно сформулировать, но это можно назвать какой-то формой влюбленности. Ты приятный мне человек, ты приятная мне женщина и даже в значительной степени близкая мне женщина. Но при всем при этом … поцеловать тебя так, как целуют свою любимую женщину, я вряд ли смогу … и физическую близость с тобой плохо представляю …

Ольга молчала.

– Извини, если вышло … немного резко. Но ты действительно стала близкой мне. А ты?

– Знаешь, ты очень хорошо сказал … Мое отношение к тебе практически такое же, только я не думала … Я не думала, что это на самом деле удивительно похоже на настоящую влюбленность – ты понимаешь?

– Но я не перестаю относится к Уле так, как я относился к ней раньше, до близкого знакомства с тобой. А ты? Твое отношение к дяде Володе изменилось?

– Если и изменилось, то в сторону еще большего желания быть с ним … И спать с ним – ты понимаешь? Он был для меня настоящим первым мужчиной и я хочу оставаться его женщиной …

– Давай дальше развивать это не будем … Нет, нет, совсем не потому, что у меня есть от тебя секреты или я стесняюсь обсуждать это … Нет. Просто у меня для такого обсуждения нет … нет достаточного опыта.

– Ты извини меня. Я не хотела тебя обидеть.

– Да чем ты могла меня обидеть? Тем, что советуешься со мной по таким тонким и щекотливым вопросам?

– Но это же очень важно!

– Согласен. Но если человеку не верить, то лучше сразу уйти в сторону. Иначе ничего путного не получится. А Виктор … Я действительно не берусь судить об их отношениях с Виолеттой, и мой опыт здесь ни при чем …

– Знаешь, Ангелина Митрофановна мне много рассказывала о своей жизни, о Тимофееве, о том, что почти всю жизнь прожила за колючей проволокой …

– Она была в заключении?

– Нет, просто работала в закрытых организациях вроде нашей. Значит за колючей проволокой, в изоляции от окружающего мира. И там, в такой изоляции, тоже шла своя нормальная жизнь с любовью и ревностью, с изменами, с предательством и прощением …

– А мы с тобой сейчас в двойной изоляции – изоляция внутри изоляции, да?

– Получается, что так. Но жизнь идет и поколотить тебя за вредность я могу и тут!

Ольга толкнула Гришу в снег и бросилась на него, но Грише удалось увернуться и он сам уселся верхом на ее ноги и схватил за руки.

– Агрессору дадим достойный ответ!

– Обязательно!

И Ольга вывернулась из-под Гриши, повалила его в снег, навалилась сверху и попыталась засыпать снегом. Это у нее почти получилось, но каким-то чудом Гриша оказался сверху и сам стал сыпать на нее снег.

Так они кувыркались, расширяя утоптанную площадку – интересно, а что подумают потом, видя этот пятачок утрамбованного снега?

Потом они старательно отряхивали друг друга и пошли назад, к корпусу, и Ольга крепко держала Гришу под руку и рассказывала про мальчиков и про массаж, который ей теперь делали …