Уфимский поэт и писатель-юморист. Автор нескольких книг стихов и книги юмористических рассказов «Министр по делам редиски», изданной в «Библиотеке «Крокодила».
СЛОВО ЗА СЛОВО
— Агай-эне, времени у нас в обрез, а вопрос, что нам предстоит обговорить, очень важный, в выступлениях будьте деловито кратки, с ходу берите быка за рога, — предупредил заведующий фермой Абсар. — Рассусоливать нечего, подготовка к зимовке — дело нешуточное. Надо всесторонне обдумать и высказать свои деловые предложения. Как говорится, одна голова хороша, а три-четыре — тем более. Кто желает высказаться? Миндиян-агай, с вас, может, начнем?
Сидевший на корточках у порога красного уголка Миндиян в это время был занят своим делом: медленно перекатывал между указательным и большим пальцами папиросу, собираясь закурить, но, услышав обращение к себе, проворно сунул ее за ухо и откашлялся.
— Ты правду говоришь, Абсар-туган, много дел еще нам предстоит переделать. Навоз вывезти надобно, крышу починить. Бревна следует привезти. Всего и не перечислишь, что нужно: и гвозди, и шифер, и стекло, и прочее тому подобное… К слову сказать, единственное застекленное окно телятника кто-то снова разбил. Опять вставлять стекло надо…
Давая понять, что на этом закругляется, Миндиян еще раз основательно прокашлялся и, достав из-за уха папиросу, заново принялся мять ее в пальцах.
— Виновного далеко искать нечего, — подала голос доярка Шатура. — Это не иначе как проделки Салихьяна, сына Бадернисы. Без рогатки он на улицу и не показывается. Уличный разбойник — да и только…
— Значит, таким его школа воспитывает, — возразила Мунавара, не отрываясь от вязки шерстяных носков. — Все про педагогику твердят, уму-разуму наставляют. А хулиганам плевать на эти наставления! Да и на педагогику эту!
— Когда мы без штанов бегали, вот тогда и была настоящая педагогика! — подал голос из дальнего угла пастух Хазиахмет. — Стеганет отец по загривку чересседельником — целый месяц, бывало, помнишь этот воспитательный момент. А сейчас не тронь его, сорванца! Словом воспитывай да лаской приваживай. А он, того и гляди, сам тебя поколотит.
— Как был ты отсталым элементом, таким и остался! — вспылила Шатура. — Школа-то тут при чем? Она плохому не научит. Всем известно… Ой, шайтан за язык потянул!
Она смущенно умолкла.
— Уж ежели начала, договаривай! — все впились глазами в Шатуру.
Заприметив, что кое-кто одобрительно смотрит на нее, Шатура осмелела:
— Раз уж заикнулась, доскажу до конца. Беда в том, что мальчишка без отца растет. Девочки, известное дело, К матери льнут. А вот парнишке непременно отец нужен… А у нас (простите за откровенность!) сплошная безотцовщина началась. Гайния с нижнего конца тоже на днях из больницы вернулась с ребенком в подоле. Свихнулись с истинного пути наши молодайки. Ни в чем мужчинам отказать не могут.
— Пустое мелешь, — бросила Мунавара, — есть у этого мальца отец.
— Кто? Кто отец-то? — заволновалось собрание.
— Как кто? В прошлом году заезжая бригада телятник строила. Был там парень такой, черноусый…
— Ха-ха-ха! Шабашников-то было шестеро. И почти все с усами. Ты кого имеешь в виду: Арона или Карапетяна?
Заведующий фермой с интересом ждал новых подробностей, но, чувствуя, что собрание пошло по незапланированному руслу, попытался тем не менее вернуть бразды правления в свои руки:
— Что же это вы, агай-эне, кхым… кхым… кажется, мы несколько отклонились от генеральной линии. На повестке дня — вопрос о зимовке скота…
— Да не красней ты, Абсар, никто же тебя не подозревает, — подала голос одна из женщин.
— Ну и что с того, что он заведующий фермой, зачем выгораживаешь? — отрезала другая. — А-а-а, устыдилась все-таки, знать, лишнего сенца собралась урвать?
— А твой муж — грабитель лесной! С чьего позволения он приволок во двор сруб для бани?! Или, может, на собственном огороде лес вырастил?
— Кто видел? Говори, кто это видел?
— Не видели бы — разговору бы об этом не было! Вся родня ваша одним миром мазана. Жулики да прохвосты!
— Зато ваша порода — скупердяйская! Зимой снега не выпросишь. У вас от жадности-то мозги высохли. Потому что куриными мозгами питаетесь.
— Слышите, агай-эне, у всех на виду распоследними словами позорит. Я такого не потерплю! В суд подам! В товарищеский суд!..
— Угомонитесь же! — Абсар, выведенный из терпения, стукнул кулаком по столу.
— Не угомонюсь. Как я такое себе могу позволить! Пусть Шатура перестанет.
— Не перестану. Прямо у всех на глазах меня поносит. Шепни ты мне наедине — еще куда ни шло! А ты перед всем честным народом языком, как мочалкой треплешь!
— Уж такая я есть — и за спиной, и в глаза всегда режу одну правду-матку.
— Агай-эне, будьте свидетелями, она снова оскорбила мою беспорочную личность. Я собственнолично к тебе обращаюсь, Абсар!
— Что ты хочешь сказать?
— Как что? Ты ведь у нас — председатель товсуда, товарищеского, имею в виду. Миндиян с Хазиахмет-агаем — его полномочные члены. Вот я и требую — немедленно открывай свой суд!
— Но ведь, агай-эне, на повестке дня совершенно иной вопрос! Мы же должны говорить о зимовке скота…
— Скот твой никуда не убежит, а вот Мунавара от слов своих может ускользнуть, отказаться. Она вертихвостка известная, что налим, увертливая.
— Но ведь, агай-эне, на повестке дня…
— Давай, давай, Абсар, куй железо, пока горячо, — заинтересованно загалдела публика, настаивая на своем. — Раз суд, пусть будет суд! Пусть восторжествует правда, а несправедливость будет посрамлена. Окончательно и бесповоротно!
— Ну, если общество настаивает, — начал чесать затылок Абсар. И, окончательно решившись, гаркнул:
— Итак, агай-эне! Внеочередное заседание товарищеского суда считаю открытым! На повестке дня…
Перевел с башкирского Сагит Сафиуллин