Тони Салазар прилетел в Лондон в среду вечером. Если не считать нескольких визитов в приграничные мексиканские города и на острова Карибского бассейна, это было его первое настоящее заграничное путешествие. Так как самолет вылетал утром, он решил приехать в аэропорт Кеннеди пораньше. В частности, по той причине, что ему требовалось провести кое-какие изыскания.

Пронеся свою единственную дорожную сумку через контроль, Тони направился к конторке фирмы «Херц» и спросил, какую приличную машину можно арендовать при их посредстве в лондонском Хитроу. Предложенный «силвер-сераф» с водителем он отверг с презрением. Ему требовалось нечто более стильное, современное и мощное и, уж конечно, без водителя. Но «форд» близко не стоял к тому, что виделось ему в воображении, и он, даже не поблагодарив сотрудника фирмы, отошел от его стола, решив попытать счастья в офисе компании «Авис». Там ему был предложен «ягуар», который он взял на заметку, на тот случай если не подвернется ничего лучше. Рекомендованное фирмой «Аламо» купе «воксхолл-калибра» он откровенно высмеял, а «мерседес» от «Баджет» нашел слишком скучным. Наконец в офисе «Евроспорт» ему предложили нечто действительно стоящее — купе «бентли-континенталь», ключи от которого он семь часов спустя и забрал в зале для прибывающих пассажиров аэропорта Хитроу, расспросив предварительно у клерка, как доехать до центра Лондона.

Прописавшись в отеле «Интерконтиненталь», он позвонил папаше в Нью-Йорк и узнал, что Суини встречался с Клейтоном, который затребовал себе большой куш, прежде чем отдать остальное. Джо Салазар разрешил Суини оставить ему полмиллиона.

— Полмиллиона?! Ты что, с ума сошел?! — запротестовал Тони.

— Есть причина, почему я остановился на такой сумме, но тебя это не касается. А теперь послушай, что я тебе скажу… — Прачка сообщил ему, что Клейтона сейчас нет в городе и что Суини должен встретиться с ним в пятницу. До этого времени Тони не следует ничего предпринимать. Его задача пару дней сидеть тихо и не высовываться. Если предложение будет принято и Клейтон согласится вернуть деньги, Тони должен оставаться в Лондоне, пока Суини не заберет их. Но если дело у адвоката не заладится, задача Тони забрать у Клейтона деньги любой ценой, а потом убить его. — Тебе все ясно?

— Абсолютно. Но эти полмиллиона… Я в таком случае не буду их возвращать, ладно?

— О’кей! Если заберешь всю сумму полностью, эти полмиллиона можешь оставить себе.

Тони такой расклад вполне устраивал, и ему оставалось только надеяться, что Суини не преуспеет в своей миссии. Тем более убить Клейтона не представляет проблемы, как не представляет проблемы провезти в Лондон оружие. Он упаковал пистолет в выпотрошенный им изнутри словарь Уэбстера и послал книгу самому себе на адрес отеля посредством курьерской службы. Если бы на таможне пакет все-таки вскрыли — а таких случаев было один на миллион, — он сказал бы, что ничего о пистолете не знает. Ситуация, конечно, сложилась бы неприятная, но Салазар не сомневался, что адвокат бы его вытащил. Но этого не понадобилось, и посылка уже дожидалась Тони, когда он приехал в отель.

Однако прежде чем убить Клейтона, необходимо забрать у него деньги. А для этого нужно узнать, где он их хранит.

Что, если баксы все еще в Швейцарии?

Это создавало множество проблем.

Тони Салазар имел некоторый опыт обслуживания цюрихского счета и считал, что Клейтон вряд ли подписал гарантийное письмо, позволяющее банку принимать телефонные распоряжения по вкладу. По крайней мере если дело касалось крупных сумм. Как в таком случае закрыть счет? Конечно, приставив к голове Клейтона пистолет, он может продиктовать ему соответствующее письмо. Но что потом? Если Салазар убьет его, а в инструкциях банку обнаружатся какие-нибудь намеренно внесенные Клейтоном искажения или, того хуже, распоряжение будет выписано на другой номер счета или адрес, тогда… тогда Тони может оказаться в очень трудном положении.

Необходимо изыскать средство, которое заставит Клейтона действовать по его указке и в то же время держаться подальше от полиции. Кажется, у этого парня двое детей и жена. Похоже, Тони видел их на похоронах Майкла Клейтона. Но где, интересно, живет его сын? Суини, конечно, знал ответ на этот вопрос, но Тони не хотел к нему обращаться. Он не доверял адвокату. Говорят, что все законники похожи друг на друга и боятся запачкаться, а коли так, Суини ничем не лучше других. Кроме того, Тони в любом случае собирался уладить это дело собственными силами, чтобы показать своему старику, чего стоит. Кстати сказать, Тони уже внес Суини в список уволенных, каковой должен вступить в силу, когда он воссядет в офисе Салазара-старшего. Ну и помимо всего прочего Тони знал, где Клейтон работает, и мог в крайнем случае лично проследить за ним, проводив в пятницу до самого дома. Похоже, этот парень не слишком-то умен, коли продолжает ходить на службу, имея на счете сорок три лимона.

Начал Салазар, однако, с телефонной книги. В центральной части Лондона значилось шестьдесят девять Клейтонов. Имена шестерых начинались на Т. Не так уж и много. Он взял лист писчей бумаги с эмблемой отеля, выписал из телефонной книги шесть адресов и спрятал листок в карман. Потом на втором листе написал шесть полных имен указанных джентльменов, с адресами и телефонными номерами, и положил в кейс.

В Лондоне время уже близилось к полуночи. Выйдя из номера, он спустился в вестибюль, где в этот час, как и следовало ожидать, было довольно тихо. Заметив сотрудницу отеля, зевавшую за конторкой, Тони направился к ней.

— Меня зовут Тони Салазар. — Он изобразил самую любезную улыбку из своего арсенала. — Я остановился в номере восемьсот пятьдесят три. Можете оказать мне помощь в одном деле?

— С радостью, мистер Салазар. — Сотрудница отеля жестом предложила гостю присесть. — Что я могу сделать для вас?

Он сказал ей, что в первый раз в Англии и приехал в Лондон, чтобы здесь открыть отделение нью-йоркского банка. Работа предстоит большая, и ему надо где-то обосноваться. Знакомый агент по недвижимости дал список домов, чтобы он мог выбрать себе приличное жилье. Но адреса, которые он получил, для него все равно что пустое место, сказал Тони, протягивая девушке составленный им список.

— Вы уже знаете, где будет располагаться ваш офис? — спросила та, просматривая бумагу.

— Бишопсгейт. — Тони назвал квартал, где находился офис Клейтона. — Но меня в данном случае интересует не столько расстояние, сколько приличное окружение. Чтобы, значит, все было высший класс. Ну а цена меня не интересует.

— Что ж, наиболее респектабельный квартал в Лондоне — это Мейфэр, где, кстати, мы сейчас и находимся. — Она улыбнулась. — Затем идут Найтсбридж, Белгравиа, Кенсингтон и Челси. Некоторые из адресов относятся к указанным кварталам, — сказала девушка, еще раз взглянув на данный ей список. — У вас есть «От А до Я»?

— Извините?

— Это очень полезная книга для тех, кто хочет обосноваться в Лондоне. Если хотите, куплю вам экземпляр в нашем магазине, — она бросила взгляд на гостиничного служащего, находившегося в вестибюле, — и отмечу там все нужные адреса. Это обойдется вам в пять фунтов.

Салазар поблагодарил девушку и протянул ей двадцатифунтовую банкноту, которую вытащил из толстого рулончика с наличностью, оттопыривавшего нагрудный карман его пиджака. Потом проследил за ней взглядом, когда она пошла в магазин. «Отличная задница; жаль, что я занят».

Менеджер вычеркнула из списка три адреса, пояснив мистеру Салазару, что ему вряд ли захочется там жить, а остальные три пометила в книге. Она также сказала, что американцы предпочитают обитать за городом, и посоветовала мистеру Салазару посетить такие места, как Ричмонд и Уэнтворт, если он не найдет ничего соответствующего его вкусам в самом Лондоне.

Следующее, что требовалось Тони, была база. Он начал обдумывать одну идею, постепенно обретавшую форму, но «Интерконтиненталь» в нее не вписывался. Он вышел на улицу и попросил швейцара вызвать его автомобиль. Проконсультировавшись со справочником «От А до Я», Тони доехал до Парк-лейн, а потом свернул налево, к Гайд-парку. Следуя карте, которую разложил на сиденье, он проехал мимо универмага «Хэрродз», чей ярко освещенный фасад плохо сочетался с темным и пустынным в этот час западным Лондоном, а потом покатил вдоль Кромвель-роуд к шоссе А4, шедшему параллельно железной дороге. Он находился в пути уже более часа, но ему, к огромному разочарованию, так и не удалось пока найти подходящий мотель. Между тем на пути из аэропорта он заметил несколько подходящих вывесок. По крайней мере так ему казалось. Теперь же он притормаживал чуть ли не у каждого отеля в районе аэропорта: «Рамада», «Шератон», «Холидей инн», — но ничего похожего на традиционный мотель, где можно припарковать автомобиль рядом с дверью своей комнаты, ему не попадалось. В каждой гостинице, даже самой маленькой, чтобы пройти в номер, требовалось миновать вестибюль.

Он уже собирался поворачивать назад в прискорбном убеждении, что все англичане — педики, ибо у них, по-видимому, никогда не возникает желания трахнуться на скорую руку со своими секретаршами, как вдруг увидел искомое. На западе от Хитроу, с левой стороны дороги, стоял на отшибе одноэтажный мотель с двумя рядами комнат. Один блок очень удобно выходил окнами на задний двор, за которым начинались бескрайние пустынные поля. Этот подойдет, подумал Тони. Тем более машин вокруг стояло мало, что очень его обрадовало. Мысленно отметив название и местоположение мотеля, он вернулся в город. Теперь в его распоряжении имелась и пушка, и база. Оставалось только найти ублюдка Клейтона.

Тони был уверен, что у Суини дело не выгорит, а у него, напротив, все получится как надо.

Когда Тони Салазар вернулся в свой номер в отеле, уже настал четверг. В Колумбии же в это время все еще была среда, а часы показывали десять тридцать вечера. Мэр Медельина посмотрел на свой хронометр и решил, что ему пора возвращаться домой. Медленно выбравшись из постели, он бросил взгляд на расплывавшийся в темноте силуэт Алисии, которая пребывала в объятиях Морфея, устав от занятий любовью. Она спала как ребенок, лежа на левом боку и подтянув к животу колени. При этом женщина посасывала большой палец правой руки, а левую прятала под подушкой. Мэр некоторое время молча стоял у постели, лаская взором ее округлые формы и крепкую задницу, которая и привлекла первым делом его внимание в муниципалитете. Процесс созерцания снова вызвал у него возбуждение, и ему захотелось вернуться в постель и возлечь рядом с Алисией. Но тут у Ромуальдеса в мозгу замаячил грозный образ Моралеса, и все плотские желания мгновенно оставили мэра.

Всего несколько недель назад Ромуальдес летал как на крыльях. Программа, в создании которой он принимал самое деятельное участие, начала обретать законченный вид, и хотя фондом владел Моралес, он, мэр Ромуальдес, продолжал оставаться руководителем здешней администрации. И это его вполне устраивало, ибо бизнесмены и подрядчики становились в очередь, чтобы встретиться с ним, смиренно моля уделить им частицу из тех тридцати или сорока миллионов долларов, которые должны пойти на оплату контрактов. И во власти Ромуальдеса было дать им эти деньги или самым категорическим образом отказать.

Поначалу он сожалел об утраченных возможностях, подписывая крупные контракты без единого песо в виде отката, поскольку знал твердо, что никакие деньги не окупят ужасных последствий ярости Моралеса. И повторял это про себя всякий раз, когда облагодетельствованные им подрядчики все-таки протягивали ему пухлые конверты.

Деловые люди, чьи подношения мэр отвергал, конечно, удивлялись, а Ромуальдес с мрачным выражением на лице вещал: «Фонд Моралеса — благотворительный. Он создан для облегчения тягот существования бедняков Медельина». Посетители громогласно восхищались подобной постановкой вопроса, но при этом старательно прятали глаза. Ведь они несли взятки мэру, чтобы иметь возможность поднять расценки, и тут на тебе. Но постепенно отношения между двумя сторонами опять пришли в гармонию.

Подрядчики ненавязчиво давали понять: если мэру в будущем что-нибудь понадобится, деловые люди будут только рады услужить. Поначалу Ромуальдес на это не реагировал, но потом научился использовать к своему преимуществу даже такую далеко не идеальную ситуацию. Он стал отвечать следующим образом: «Ну, если уж вы сами предложили…» — после чего излагал содержание просьбы: воспользоваться яхтой, стоящей на якоре в Картахене, или частным самолетом — помочь в организации празднования дня рождения дочери; предоставить лимузин с шофером для поездок жены… Конечно, все это не шло ни в какое сравнение с наличностью, но ему по крайней мере не приходилось волноваться насчет Моралеса, поскольку дружеская помощь является лишь проявлением хорошего тона, принятого у богатых людей в Латинской Америке.

И вот когда Ромуальдес особенно высоко вознесся в своих мыслях и уже стал подумывать, что солнце с каждым днем будет все ярче сиять у него над головой, неожиданно блеснула молния, испепелившая его мечты и положившая начало его соскальзыванию в бездну. И за это он должен благодарить гребаного гватемальца Роблеса, а также его хозяев — ублюдочных америкосов.

Ромуальдес уже справлялся насчет гватемальца у Алисии и пришел к выводу, что она сказала ему правду. Девица действительно не знает, кто такой Роблес, хотя последний однажды и заходил в их дом. Также она никому не говорила о делах своего любовника — за исключением, разумеется, членов семьи. Как она могла не рассказать о строительстве домов для бедных сестре и Андресу, если это было важнейшим событием, когда-либо происходившим в их жизни?

Ромуальдес согласно кивнул, принимая к сведению ее невиновность. По счастью, Роблес, похоже, навсегда уехал из Колумбии, как и обещал. Однако позвонить в «Эль-БИД» и удостовериться в этом Ромуальдес не отважился. Когда мэр в следующий раз встретит кого-нибудь из сотрудников «Эль-БИД», он словно невзначай осведомится о Роблесе и, возможно, узнает что-нибудь о его судьбе. Плохо то, что этот ублюдок был в курсе кое-каких деталей, связанных с банками в Уругвае и Испании. Теми самыми, в которых, по мнению Ромуальдеса, хранились деньги Моралеса. По крайней мере их часть.

Слава Создателю, что только он и Роблес знали о произошедшем между ними в кабинете разговоре. У Роблеса же, по мнению мэра, не было никаких причин рассказывать об этом Моралесу. Но у гринго, раскинувших свои сети по всему миру, вполне вероятно, имелись и средства, и возможности эти деньги изъять. При одной мысли о таком повороте дела у мэра начинала кровоточить образовавшаяся с некоторых пор в желудке язва.

В среду произошли события, вызвавшие в ратуше настоящее потрясение. Один за другим в муниципалитет звонили подрядчики, и после каждого их звонка мэр или адвокат де ла Крус перезванивали в «Банк Антигуа», но получали однотипный ответ: трансферты еще не получены. Проблема заключалась еще и в том, что Ромуальдес, дабы произвести впечатление на Моралеса, действовал слишком быстро. Как только большинство контрактов на производство работ было подписано, он ввел в город строительную технику. Бульдозеры и экскаваторы начали рыть котлованы и копать канавы и рвы под трубы и коммуникации. Не прошло и недели, как ямы под фундамент начали заливать бетоном. Кроме того, началась раздача заказов на строительные материалы, многие из которых ушли за пределы провинции. Причем уже были внесены депозиты и согласованы сроки поставок, которые усилиями мэра сократились почти вдвое. И все благодаря его обещанию, что выплаты будут производиться наличными, точно в срок и без малейших задержек и проволочек со стороны администрации города. Теперь же главному подрядчику «Конструктора де Малага» стали приходить счета, общая сумма которых достигла семи миллионов. Но события складывались так, что под рукой не оказалось ни единого песо для их оплаты.

Ромуальдес планировал провести наступающий уик-энд с Алисией в Панамском центре свободной торговли, но в последнюю минуту реактивный самолет, который ему обещал предоставить один из субподрядчиков, «неожиданно понадобился в Каракасе». Ромуальдес, ставший лицом фонда, начал уже сожалеть о подобной участи, так как в отличие от де ла Круса догадывался, что́ могли означать все эти события. Но поскольку он ни за что на свете не согласился бы озвучить свои догадки Моралесу, ему оставалось лишь сказать Аристидесу, чтобы тот разобрался с проблемой и доложил свои мысли по этому поводу хозяину. Де ла Крус, у которого не имелось никаких причин опасаться встречи со своим наиболее значительным клиентом, так и поступил. То есть отправился прямиком в «Банк Антигуа», где у него состоялся разговор за закрытыми дверями с менеджером. Последний по настоянию адвоката и в его присутствии позвонил в банки Монтевидео и Севильи и осведомился, почему не осуществляются платежи. Представители обоих банков предпочли высказаться в том ключе, что не станут обсуждать состояние счета ни с кем, кроме его владельца. Но сотрудник «Банесто» намекнул, что они сами ждут перевода, дабы получить средства для осуществления требуемого трансферта. Получив эту информацию, де ла Крус позвонил своему клиенту по домашнему телефону, но ему сказали, что Моралес будет находиться «вне дома» до пятницы. По мнению де ла Круса, это «вне дома» указывало на джунгли, куда отбыл его клиент, чтобы лично проследить за отправкой крупной партии продукта на север.

Де ла Крус не ошибся относительно намерений своего патрона. Правда, поставка, которую кокаиновый барон собирался сделать, должна была уйти не на север, а на юг. Моралес застегнул на талии тканый пояс, с правой стороны которого висела кобура с револьвером, а с левой — полицейская дубинка, и вышел из дома в сопровождении двух телохранителей-араваков Тупака и Амайи. Эти небольшого роста, но плотного телосложения индейцы, обладавшие инстинктом прирожденных бойцов, носили на боку «Калашниковы» с таким непринужденным видом, как если бы родились с ними. Они были неграмотны и ничего не понимали в деньгах, но о них и их близких заботился босс. В племени араваков наибольшее значение имел престиж, а быть воином, занимавшимся в отличие от крестьян или поденных рабочих истинно мужской работой, считалось очень престижно. Этим людям Моралес мог доверять абсолютно; другие же члены банды боялись их.

Моралес сел за руль своего джипа «ниссан-патрол» и доехал по просеке до кокаиновой фабрики, где по его приказу собрали людей, находившихся на взлетной полосе, когда над ней взорвался транспортировавший продукт самолет. Если бы один из рабочих сбежал, Моралес сразу понял бы, кто предатель, но присутствовали все одиннадцать человек.

Судя по всему, отыскать виновного будет непросто, подумал Моралес. Эта шайка из Кали хорошо платит своим шпионам.

Фабрика представляла собой времянку с цинковой крышей и легкими пластиковыми стенами, прикреплявшимися к врытым в землю шестам. Вся эта конструкция легко разбиралась и перевозилась на мулах, когда возникала необходимость передислокации, что происходило довольно часто. Полуфабрикат — паста из листьев коки — приходил сюда не только из самой Колумбии, но и из Перу и Эквадора в пластиковых мешках и бочках и перерабатывался в стопроцентный порошкообразный кокаин. На предприятии работало до шестидесяти человек, располагавшихся на скамьях за длинными столами. За процессом надзирал химик, лично дегустировавший конечный продукт, прежде чем признать его годным для реализации.

Но в этот день все шестьдесят человек оставили работу, вышли из помещения фабрики и слонялись по двору в тени тропической растительности, окружавшей участок по периметру. Одиннадцать подозреваемых были разоружены, отделены от прочих и сидели на земле в центре двора, с ужасом ожидая своей участи. Взрыв стоил Моралесу самолета, пилота и четырехсот килограммов кокаина. И наркобарон хотел, чтобы воздаяние происходило публично. Он хорошо знал: если его хотя бы на миг заподозрят в мягкотелости, весь бизнес рухнет за несколько дней.

— Один из вас, — сказал Моралес во всеуслышание, — предал меня. Заложил бомбу в мой самолет. У вас есть пять минут, чтобы сказать мне, кто это сделал. В противном случае все вы будете убиты.

Индейцы взялись за свои АК-47 и передернули затворы, досылая патроны в патронники. Рабочие, присутствовавшие при взрыве, в страхе мерили друг друга взглядами.

— Ты, Домингес, — обратился Моралес к десятнику, — командовал погрузкой и должен назвать мне виновного.

— Я ничего не заметил, босс. — Десятник поднялся с земли. — Клянусь жизнью моих детей.

— Я плачу тебе, чтобы ты замечал, идиот! — взорвался Моралес и выхватил из кобуры «кольт» сорок пятого калибра. Подойдя к десятнику, наркобарон приставил ствол к его лбу: — Подумай еще немного… Итак, кто это был?

Десятник от страха лишился дара речи. Возможно, он и в самом деле ничего не знал, но Моралес все равно нажал на спуск, и верхняя часть головы Домингеса словно испарилась. Остальные подозреваемые инстинктивно содрогнулись, но не сделали более ни одного движения и не произнесли ни слова, даже когда их в следующее мгновение обдало струей крови с частицами мозга и раздробленных костей, после чего труп рухнул с глухим стуком на землю.

— Осталось три минуты! — объявил Моралес, по очереди потыкав стволом в каждого из подозреваемых.

И это подействовало.

Один рабочий заговорил со своим соседом, к ним почти сразу присоединился третий. Потом четвертый задал вопрос пятому. Когда ответ на него был получен, несколько человек словно по команде повернулись и посмотрели на парня, сидевшего в одиночестве позади всех.

А потом они стали кричать и показывать в его сторону пальцами. Дело стало ясным как день. Никто не видел, как он закладывал бомбу, но большинство рабочих знали двух-трех парней, которые точно не могли сделать это. В течение какой-нибудь минуты вроде бы хаотичное, бессистемное разбирательство по методу исключения, происходившее между оказавшимися на грани смерти людьми, выявило злоумышленника.

Таким образом, импровизированное судилище сделало свое дело. Предатель вскочил на ноги и бросился в заросли. Моралес вскинул руку, чтобы не позволить аравакам открыть огонь.

— Верните его! — приказал он оставшимся девяти, и те устремились в погоню.

Четверть часа спустя они вернулись и притащили упирающегося беглеца. Страх в их глазах уступил место ненависти. Шпион и саботажник, получавший деньги от Калийского картеля, оставил все попытки сопротивления и стоял смирно, хотя во всей его фигуре ощущался вызов. Так по крайней мере показалось Моралесу, который вытащил свою дубинку и, размахнувшись, нанес ему сокрушительный удар сверху вниз. Послышался треск ломающейся ключицы, после чего предатель упал на колени.

— Скажи, кто тебя послал, и я обещаю, что все закончится очень быстро, — процедил Моралес.

— Рикардо Норьега, — пробормотал пленник.

Моралес кивнул своим телохранителям и выразительно посмотрел на стоявшее чуть поодаль складское помещение под крышей, но без боковых стенок. Телохранители повесили «Калашниковы» на плечо, схватили предателя за руки и потащили в указанную сторону. Остальные наблюдали за сценой в потрясенном молчании, ибо они, как и пленник, начали догадываться, что сейчас произойдет. Предатель, пока его тащили, громогласно молил, чтобы ему выстрелили в голову. Но араваки подняли его над землей, раскачали и швырнули вниз головой в большой чан, сняв предварительно с емкости крышку. Несчастный исчез в чане, после чего до слуха собравшихся еще несколько секунд доносились какая-то возня и странные булькающие звуки. Потом все стихло и по поляне распространился едкий запах хлорида, от которого у людей начало слезиться в глазах.

— Когда кислота сделает свое дело, — обратился Моралес к главному надсмотрщику, — сложите кости в деревянный ящик и привезите мне домой. Лагерь же передвиньте на пять миль к северу.

Он повернулся и направился к своему джипу. Телохранители двинулись за ним. Завтра Моралес отправит посылку с костями по адресу Норьеги в Кали.

В четверг вечером, когда де ла Крус работал у себя в саду, последовал звонок от дона Карлоса. Услышав о нехватке денег, кокаиновый барон предложил адвокату приехать к нему на виллу Кармен и обсудить проблему в личной беседе.

По приезде де ла Крус нашел, что Моралес хотя и хмурится, но пребывает в хорошем расположении духа. Терпеливо выслушав доклад адвоката, Моралес ничуть не расстроился, по крайней мере внешне. Предложив адвокату полюбоваться на макеты зданий, стоявшие на столе, и отведать прохладительные напитки, он удалился в кабинет и взялся за телефон.

Моралес позвонил Энрике Шпееру в Сан-Хосе и попросил дать отчет о причинах неожиданной задержки с переводом средств. В прошлом Прачка никогда не нарушал своих обещаний. Шпеер рассказал ему о состоявшихся у него ранее деловых переговорах. Во вторник он разговаривал с Салазаром, который дал ему слово, что деньги будут переведены в тот же день. В среду ему позвонил Ричард Суини, сообщивший, что деньги получены и уже даны инструкции банку в Женеве перевести необходимые средства «Малаге». Суини также попросил де ла Круса связаться с ним, когда дело будет сделано. Позже в среду Суини снова позвонил ему и сказал, что деньги ушли в шестнадцать тридцать по швейцарскому времени и что «Банко насьональ» и «Банесто» смогут переслать их в Медельин самое позднее к утру пятницы.

Получив эти сведения, Моралес вернулся в столовую и сказал Аристидесу, что он и Ромуальдес могут в пятницу подписать все чеки и отослать их подрядчикам. Вернувшись в свой офис, адвокат попытался связаться с мэром, но ему сказали, что тот уже покинул муниципалитет, но домой еще не приехал. Де ла Крус догадался, что Ромуальдес отправился со своей любовницей на съемную квартиру, но решил там его не беспокоить. Он лишь оставил мэру сообщение, попросив позвонить ему по возвращении.

Ромуальдес закрыл горячую воду и некоторое время стоял под холодными струями душа. Мэра не оставляло неприятное чувство, что солнечные денечки кончились и впереди его ждут суровые испытания. Своего рода воздаяние за грехи. Он даже помолился про себя Божьей Матери, прося ее довести до успешного конца хотя бы дело со стройкой. «Ну а коли возникнут какие-нибудь проблемы, — взывал он к Святой Деве, — сделай, пожалуйста, так, чтобы я остался от всего этого в стороне». Потом он напомнил Божьей Матери, что строительство ведется в интересах бедняков и их детей и что это благое дело благословил сам епископ. «Очень тебя прошу: пусть все закончится хорошо», — сказал он в заключение и вылез из ванны.

Выключив воду и вытершись, мэр неторопливо оделся и, открыв окно, взмахом руки подозвал ожидавшую во дворе машину, которая должна была отвезти его домой. Добравшись до своего кабинета и обнаружив рядом с телефоном сообщение от де ла Круса, мэр разволновался и, прежде чем перезвонить ему, плотно прикрыл дверь кабинета, готовясь к худшему. Однако, выслушав Аристидеса, он воспрянул духом, чуть не прослезился от умиления и пообещал Пресвятой Деве не позже воскресенья, когда пойдет с семьей в собор к мессе, сделать большой вклад на поддержание храма и принять святое причастие.

Вечером в среду, вернувшись домой после конфронтации с Суини, Том осознал, что слова адвоката сильно на него подействовали, хотя из-за бравады поначалу не хотел себе в этом признаваться. «Кто, по-вашему, более всего нуждается в отмывании денег?» — вспомнился ему вопрос Суини. Хотя адвокат перешел на крик и тон у него был весьма агрессивный, в его взгляде проступал страх.

Кто же в самом деле? Итальянская мафия? Русские? Колумбийцы?

Впрочем, какая разница! В любом случае все эти люди представляют смертельную угрозу. Может, и впрямь лучше отдать им эти тридцать семь миллионов? А если «Таурусу» удастся обернуться с прибылью до Рождества — то и все остальное?

Потом его взгляд упал на записку Кэролайн. «Повела детей на дзюдо. Вернусь около восьми. Звонил Джеф Ленгленд. Сидит в „Реформ-клубе“. Целую, К.».

Том выругался. Потом поднял трубку и набрал номер клуба. Он ни разу не вспомнил о Джефе за последние сорок восемь часов, но теперь по крайней мере можно сообщить ему хорошую новость, а также обсудить перспективы оплаты его половины гарантийного взноса, если «Таурус» будет продолжать приносить убытки и в следующем месяце.

— Привет, Джеф. Что привело тебя в Лондон? — осведомился Клейтон жизнерадостным тоном.

— Нам необходимо поговорить, Том. — Голос приятеля звучал даже более уныло, чем прежде.

— Приезжай ко мне, старина, — продолжал изображать оптимиста Том. — Надеюсь, тебя обрадует новость, что я все уладил?

Джеф некоторое время хранил молчание, осознав, что Том еще не знает всего, наконец выдавил через силу:

— Я бы предпочел, чтобы ты приехал сюда.

— Как скажешь. — И Том, уловив в голосе Ленгленда новые незнакомые интонации, осторожно поинтересовался: — Что-нибудь случилось?

— Приезжай скорей сюда, Том. Пожалуйста.

— Хорошо. Без проблем. — Клейтон испытал нехорошее предчувствие, но поторопился отогнать его. — Буду в клубе через полчаса.

Том оставил записку Кэролайн, вышел из дома и взял такси. В клубе он первым делом зашел в главный зал, где деловые мужчины и женщины потягивали коктейли и переговаривались приглушенными голосами. Заметив в дальнем конце помещения длинный стол, с которого раздавали напитки, Том начал проталкиваться в том направлении в надежде обнаружить поблизости Джефа, но в следующую минуту увидел, как тот машет ему, стоя наверху лестницы. Клейтон повернулся и направился в его сторону.

Джеф указал на свободное кресло с противоположной стороны небольшого столика, стоявшего на балконе, а сам опустился в кресло напротив. Он даже не удосужился пожать Тому руку и имел бледный вид во всех смыслах этого выражения. У него определенно дрожали руки, и было видно, что он так и не прикоснулся к своему бокалу.

— Судя по тому, как ты выглядишь, мне, пожалуй, первым делом надо выпить. — Том взял со стола свою порцию бурбона.

— Я сегодня ходил к Гринхольму.

— К кому ты ходил?! — вскричал Том, но сразу же понизил голос, так как заметил, что на них начали оборачиваться. — Что, черт возьми, ты сделал, Джеф?

— Выслушай меня, Том, — жалобно проблеял Ленгленд.

— Да уж, видно, без этого не обойтись.

Том приходил во все большее изумление с каждой фразой своего приятеля. Он просто не мог дальше так жить, сказал Джеф. В последнее время почти не спал. К тому же от него ушла жена. Уехала в ярости в Нью-Йорк, когда он все ей рассказал.

— Ты все ей рассказал?

— Пришлось, Том.

Клейтон подумал о своей жене. Кэролайн тоже не в восторге от происходящего, но уйдет ли она от него, если дела не улучшатся, — большой вопрос. Кэролайн была не такая, как другие женщины, но тревожные звонки в его сознании все-таки прозвучали.

— А о чем конкретно ты рассказал Гринхольму?

— О том, что мы использовали «Таурус» как прикрытие; что, потеряв первый миллион, начали увеличивать залог. Ну и о том, конечно, как обстоят дела сейчас. О деньгах, которые мы заняли и которые вряд ли сможем выплатить.

— Ты задница, — медленно произнес Том и покачал головой, словно отказываясь верить в происходящее. — Ты просто гребаная задница.

Ленгленд молчал. Он приготовился к любой реакции со стороны Клейтона.

— Ну и что на все это сказал Хэл?

— Не много. Даже меньше, чем я ожидал. Я знаю, что Хэл вывел на экран файл «Тауруса», но не представляю, что он там увидел. Он просто посмотрел на дисплей, но комментировать увиденное не стал.

— И знаешь почему? — процедил Том сквозь стиснутые зубы. Но прежде чем Джеф успел что-либо сказать, он задал второй вопрос: — Хэл тебя уволил?

— Нет. — Джефа, казалось, такой исход нисколько не удивил. — «Возвращайся к работе, — сказал он мне, — и работай, как если бы ничего не случилось». Естественно, состоится внутреннее расследование. И меня, вероятнее всего, оштрафуют. И отошлют в Штаты. Но Хэл не хочет выносить сор из избы. Никаких скандалов, предупредил он. Если эта история получит распространение, я буду уволен в мгновение ока.

— Он говорил что-нибудь о своих планах на мой счет?

— Полагаю, у него на твой счет аналогичные мысли. — Джеф приободрился из-за отсутствия яростной реакции со стороны Клейтона и даже позволил себе на него надавить: — Оно и к лучшему, что все так случилось, Том. Подумай об этом. Мы допустили ошибку, но, если повезет, она обойдется нам не так уж дорого…

— Я все заплатил! — перебил его Том, у которого уже не оставалось сил терпеть бессмысленное лепетание Ленгленда. — Я вложил в «Таурус» пять миллионов собственных денег и выплатил из них два с половиной миллиона, которые мы добавили в залог за счет ошибки при пересылке депозита.

У Ленгленда отвисла челюсть, а сам он весь как-то съежился.

— Но как?.. Откуда у тебя такие?..

— Пойди и принеси нам еще по стаканчику, — произнес Том не допускающим возражения тоном.

Когда Ленгленд поднялся с места и отправился на нетвердых ногах вниз по лестнице, Том погрузился в исследование альтернатив. Джеф рационально мыслить сейчас не мог и не понимал, что теперь Гринхольм уволит их обоих. А тот факт, что Том покрыл недостачу, в лучшем случае спасет их от судебного преследования. Но банку действительно не нужен скандал. В том случае, если бы эта история выплыла на поверхность, фискальные органы могли подставить под сомнение способность руководства контролировать положение и даже применить штрафные санкции к самому банку. Впрочем, Гринхольм — известное дерьмо. И поступит так, как выгодно одному только Гринхольму.

Появился Ленгленд с двумя порциями бурбона.

— Знаешь что, Джеф, — мрачно сказал Том, — мне не хочется продолжать этот разговор, и…

— Но я же не знал, Том! — перебил его чуть не плача Ленгленд. — Почему ты не сказал мне, что…

— А почему ты не позвонил мне, прежде чем идти с повинной к Гринхольму? — Тут Клейтон подумал, что ему надо было обязательно позвонить Ленгленду в ту же минуту, когда он получил перевод из Цюриха. — Впрочем, уже поздно обо всем этом рассуждать. Так что поезжай-ка ты, Джеф, к себе в Цюрих. А я попробую уладить свои дела здесь.

С этими словами Клейтон поднялся с места, одним глотком прикончил остававшийся у него в стакане бурбон и зашагал на выход.

Выйдя у своего дома из такси и дожидаясь, когда водитель наберет ему сдачу, Том увидел молодого человека, чье лицо показалось ему знакомым.

— Мистер Клейтон? — осведомился тот, подходя к машине и предъявляя Тому свое удостоверение.

Выяснилось, что парня звали Браун и работал он в службе безопасности банка. Браун вручил Клейтону запечатанный конверт.

Послание содержало письмо от Гринхольма: «…В административный отпуск с сохранением содержания… в связи с внутренним расследованием…» Послание заканчивалось требованием передать Брауну ключи от служебных помещений и пропуск.

Том нисколько не удивился — все это обычное дело перед увольнением. Но скорее всего ему предложат подать в отставку, ибо такова стандартная практика.

Том оставил Брауна ждать на площади и забежал в дом, чтобы принести ключи. Кэролайн находилась в расположенной в полуподвале кухне, где кормила ужином детей. Она наверняка слышала, как он открывал входную дверь, но не выкрикнула своего привычного: «Привет, папочка!»

Ужин прошел в молчании. Но после того как она отвела детей спать, Том рассказал ей вкратце о своей встрече с Джефом Ленглендом и послании Гринхольма. Она не выразила какого-либо неодобрения поступка старого друга семьи. Клейтону даже показалось, что она в глубине души Ленгленду сочувствует.

— Зачем ты все это сделал, Том? — вдруг спросила Кэролайн, но на удивление спокойным голосом.

— Полагал, что на этом можно быстро заработать хорошие деньги. Кстати, несмотря ни на что, до сих пор думаю так.

— Нам не нужны быстрые деньги, Том. — Голос у нее не изменился. — Мы достаточно обеспеченные люди. Кроме того, мне ни к чему неприятности. У меня и без того хватает забот.

— Прости. Думаю, дело в том, что за все эти годы банк мне здорово наскучил. И мне захотелось немного развлечься, вновь ощутить полноту жизни.

— Тогда лучше сменить работу, Том, — сказала жена решительно, но по-прежнему очень спокойно. Со стороны можно было подумать, что она весь день старалась превозмочь одолевавшие ее противоречивые чувства, преуспела в этом и теперь мыслила рационально и без эмоций.

— Возможно, мне придется сделать это. — На мгновение Том испытал унылое чувство безнадежности. — Административный отпуск обычно является прелюдией к отставке.

— И верни эти деньги Дику, — добавила Кэролайн, проигнорировав его последнюю ремарку. Потом поднялась со стула, объявила, что очень устала, и начала убирать со стола кофейные чашки. Сполоснув их под краном и поставив в сушилку, она медленно вышла из кухни и направилась к лестнице на второй этаж.

Том подождал, пока жена заснет, и на цыпочках направился в свой кабинет в мансарде. Невскрытая утренняя почта все еще лежала у него на столе, и в частности письмо от агента по продаже недвижимости. Он писал, что его клиент согласился с условиями мистера Клейтона. Более того, агентство, до крайности обрадованное представившимся ему шансом сбыть с рук Корстон-Парк, соглашалось оставить миссис Клейтон ключи, с тем чтобы она могла пригласить строителей и узнать расценки на предмет возможных переделок.

Том вздохнул, отложил письмо и, усевшись поудобнее за письменный стол, привычным движением включил компьютер. Неожиданно выяснилось, что пароль, открывавший ему доступ к банковским файлам, все еще действует. Возможно, Гринхольм и его подпевалы упустили это из виду. Но скорее всего они закроют доступ завтра утром. Том просмотрел дневные сводки. Фунт снова немного потерял в цене. Соответственно убытки «Тауруса» снизились до полутора миллионов фунтов, что высвобождало два с половиной миллиона, внесенных им дополнительно в качестве залога. Плюс сбережения и два собственных дома. Итого примерно пять миллионов. Неплохой начальный капитал даже при отсутствии работы. А Том хотел вернуть свою привычную жизнь любой ценой. И принял решение: завтра он скажет Дику, что готов вернуть деньги — все, до последнего цента, — за исключением пяти миллионов, конечно. Он уже подсчитал, что эти пять миллионов суть те самые пятьсот шестьдесят семь тысяч триста восемьдесят четыре доллара двадцать два цента плюс бонус в три процента за пятьдесят лет. То есть деньги его дедушки. Он подпишет контракт, гарантирующий выдачу депозита в течение девяноста дней. И эти девяносто дней попытается поиграть на разнице курсов. Очень осторожно, как если бы он продолжал работать на свой банк. Возможно, ему удастся выдоить еще миллион с этого депозита, прежде чем им завладеет хозяин Суини и тот, кто за ним стоит.

Завтра Том отправится к Стюарту Хадсону и попросит составить проект мирового соглашения, которое должен будет подписать Дик. К этому соглашению он приложит копию выписки из счета Пата Клейтона 1944 года. Дик как адвокат не может не понимать, что любой суд примет этот документ в качестве доказательства. Клейтон, однако, отдавал себе отчет в том, что Дик, пугая его, имел в виду правосудие совсем иного толка. Но эти люди не убьют Тома, пока не истекут девяносто дней. Ибо мало в мире найдется людей, готовых ради мести распрощаться с тридцатью семью миллионами долларами. Серьезная опасность, если таковая действительно существует, будет угрожать ему, когда этот срок закончится. Но у него уже начала формироваться в голове идея, как такой опасности избежать.

После встречи с Хадсоном он отправится к старшему инспектору Арчеру и попросит о помощи. Объяснит ему, что дедушка оставил в 1944 году некую сумму, каковой факт долгое время хранился в тайне. Когда Том узнал об этом, то востребовал дедушкин банковский счет, причем сделал все юридически грамотно и в согласии с законом. Выяснилось, однако, что за то время, пока деньги лежали невостребованными, неизвестный субъект внес на этот счет очень крупную сумму по причинам, оставшимся ему, Тому, неизвестными. Хотя все эти события происходили вне юрисдикции здешней Фемиды, их дальнейшее развитие имеет-таки отношение к Британии. Поскольку упомянутый неизвестный вкладчик направил в Лондон своего эмиссара — американского адвоката по имени Ричард Суини, — который потребовал у Тома передать ему все деньги с этого счета, включая те, что по праву принадлежат Клейтону. При этом он угрожал Тому смертью в случае невыполнения этого требования, причем означенная угроза имела место в Лондоне. Он, Том Клейтон, намеревается встретиться с мистером Суини в его отеле в три часа дня. Он покажет инспектору Арчеру проект мирового соглашения, которое мистер Суини должен подписать, и попросит инспектора приехать или прислать в отель в четыре часа дня своего офицера для взятия показаний у указанного мистера Суини.

После этого Дик поймет — равно как и Салазар, — что, если с Томом случится какая-нибудь неприятность, полиция будет знать, где искать виновных. Том предполагал, что при таких условиях они вряд ли рискнут покуситься на его жизнь. Прежде всего потому, что его смерть вызвала бы расследование, способное вынести на поверхность другие скелеты, которых в шкафах у таких людей обычно довольно много. Салазар должен считать себя счастливчиком, если все закончится тихо и согласно мировому соглашению. Лично он, Том, не знал ни одного дилера или банкира, которые, окажись они в его положении, согласились бы вернуть все эти деньги.

Так что завтра его ждет день больших свершений. Он вступит также в переговоры с Гринхольмом. Если последний откажется принять Тома, он встретит его за дверями банка. Гринхольм, помимо всего прочего, чрезвычайно эгоистичный тип и зациклен на себе. Ну так вот: Том откажется признавать обвинения Ленгленда и пригрозит Гринхольму скандалом. Ни в Европе, ни в Америке не найдется суда, который сможет доказать, что «Таурусом» владеет Клейтон. А Ленгленд давать на него показания не станет. Как только Джеф поймет, что увольнения ему не избежать, так сразу же примет сторону Тома, чтобы вместе с ним востребовать с банка компенсацию. Все, что есть на них у противной стороны, — это ошибка в перераспределении депозита в два с половиной миллиона, которую Том исправил, как только осознал свою оплошность, и до того как Джеф выступил со своим дурацким заявлением.

Ясное дело, работать в этом банке ему больше не придется, зато можно потребовать у организации годовое жалованье и бонус. В общей сложности миллиона два.

А что касается Суини, после пятницы Том больше его никогда не увидит. Он предложит Дику передать адвокатской конторе Байрона все бумаги, имеющие отношение к нему, Тессе и другим членам семейства Клейтон, как почившим, так и здравствующим. И это, подумал Том, поставит точку в данной главе его биографии, а также в деле, связанном с дьявольским цюрихским счетом.

Как выяснилось чуть позже, он ошибался.