— Ты не знаешь куда я положила счет от…
— Не знаю! — Эрих прищурившись смотрит на Лиз, но она не обращая на него внимания тщательно изучает потолок, беззвучно шевеля красивыми ярко накрашенными губами, словно молиться в исступлении.
— Я обязательно, когда-нибудь, тебя ударю, — говорит Эрих устало.
— Попробуй, — спокойно откликается Лиз, не отрывая заинтересованного взгляда от потолка. — Ах, да вот же он!!!
— Кто? — вздрагивает Эрих.
— Счет.
«Противник в глубоком нокауте. Рефери открыл счет: один… два… СЕМЬ! Господи, что за дурацкие мысли приходят в голову», — Эрих, упрямо набычившись, едва слышно говорит:
— Я, кажется, поранил крыло…
— Сходи к врачу: Макс давно предлагал. У них, там в институте, появилось что-то новенькое… Кстати, ты помнишь, что мы приглашены на вечер к…
— Лиз!
— Что?
— Мне больно!
— Съешь таблетку, есть чудесное средство — мне Дитрих порекомендовал…
— Лиз!!!
— Ну, что еще?!!
— Между нами все кончено?
— А ты разве этого еще не понял?
— Я думал… — растерянно шепчет Эрих.
— Ах, он видите ли думал! — вдруг злобно шипит Лиз. — Мы, оказывается, вот чем на досуге занимаемся: мы — думаем! Хобби у нас такое… Мы вечно думаем, вместо того, чтобы просто жить самому, и не мешать жить другим. Мы думаем то, что мы думаем — сам факт, это одно, уже должно внушать благоговейный трепет окружающим, — голос Лиз срывается на визг, красивое лицо искажается, последние слова она просто шипит:
— Ублюдок… крылатый!!!
Эрих, еще окончательно не осознавая, что делает бьет Лиз ладонью по лицу.
Белая, с тонкими голубыми прожилками, словно каррарский мрамор, кожа мгновенно покрывается… трещинами и, распавшись на множество крохотных осколков, с мягким шелестом осыпается… обнажая… монтажную плату, со множеством микросхем.
— Фарфоровая кукла, — отстраненно произносит Эрих, тупо глядя на осколки.
— УБЛЮ… — силятся сказать ярко накрашенные губы, а может это, так искаженно звучит слово… люблю.
Эрих круто разворачивается и деревянным шагом идет к выходу. В прихожей из тайника он достает автомат. Вороненая сталь многозначительно поблескивает в полумраке. Эрих медленно идет, сам не зная куда. Непомерная тяжесть гнет его к земле, и лишь через какое-то время он осознает, что это сложенные за спиной, такие огромные и совершенно бесполезные крылья…
Когда впереди, из тумана выныривают две фигуры, Эрих стреляет первым, не раздумывая.
— Кажется, в этот раз мне не повезло. — Успевает услышать Эрих, и в этот миг выходит из строя блок питания, обеспечивающий функционирование нейроструктур модели «ЭРИХ».
Последний импульс еще несет в себе информацию, но уже эмоционально не окрашенную:
«А все таки: дважды два — ЧЕТЫРЕ!»
— Ставки сделаны, — Харди невозмутим. — Внимание, господа, теперь шарик…
ШАРИК: «Ну-ну! А чтобы там не говорили, но ставки-то на меня ставят. Впрочем я их понимаю, а вот понимают ли они меня? Это еще вопрос! Ну да ладно, бог с ними. Каждый живет — как может. Каждый живет — как хочет. Каждый живет, если может! Каждый живет, если хочет!!! Вперед!!! Кажется, все-таки, я немного устал… Ну, вот и финиш. ЧЕТЫРЕ.»
— ЧЕТЫРЕ, ЧЕТНОЕ, — объявляет Харди, торжествующе оглядываясь вокруг, похоже ему тоже не чужды простые человеческие эмоции.
Прайс пристально смотрит на Эриха, но тот безучастно глядит в пространство.
Лиз нервно покусывает красивые губы и напряженно молчит.
Виктор растерянно оглядывается вокруг, словно не понимает: как и зачем он сюда попал и что здесь собственно происходит.
Толстый Макс улыбается, но от едкого сигарного дыма глаза его прищурены, как бойницы средневековой крепости, приготовившейся к осаде.
Дитрих тоже пытается улыбнуться, но улыбка получается неуверенной и фальшивой.
И только Каролайн выглядит спокойной и естественной, словно совершенно не интересуется ИГРОЙ, но именно это воспринимается, как нечто совершенно неестественное.
«Кажется у каких-то народов цифра ЧЕТЫРЕ ассоциируется со смертью», спокойно думает Каролайн. — «Странно, но похоже, что в этом что-то есть…»
— ЧЕТЫРЕ! — громко повторяет Харди, но теперь по выражению его лица уже не о чем нельзя судить с прежней уверенностью.