Отныне особнячок на кладбище был в полном смысле слова моим. Можно начинать обживаться. Я усмехнулась, сделала шаг вперёд и запнулась ногой о сумку с вещами, оставленную на полу. Едва устояла. Обычно я внимательнее. Когда имеешь дело со сверхъестественным, обращаешь внимание на самые мелкие отклонения. Если выжить хочешь.

Объяснение запинке я нашла. Моя сила до конца не успокоилась. Нет, я вобрала её в себя и сжала в тугой пульсирующий комок, готовый по первому зову раскрыться обратно, но я впервые ощутила, как дар начинает влиять на моё сознание.

Я чувствовала предвкушение от мысли, что уже сейчас могу пойти исследовать кладбище. Что я буду знать каждую могилу и каждого мертвеца. Я чувствовала эйфорию от мысли, что кладбище так близко. Я передёрнулась, усилием воли загоняя новые для меня желания подальше. Кажется, идея поселиться на кладбище была не самой лучшей. Если на меня вычищенный дом так повлиял, что будет, когда он вновь пропитается парами кладбищенского разложения?

Я подобрала дорожную сумку и поднялась на второй этаж, где присмотрела себе спальню. Мебели в доме было мало. В спальне, обклеенной дешёвыми белыми обоями в зелёный цветочек, стояла узкая кровать, широкий шкаф, покосившийся стол и два стула.

Я бросила вещи на пол, достала из сумки кошелёк и пару пакетов. До темноты время ещё было, как раз можно съездить за едой на ближайшую пару дней.

Лучше бы я осталась голодной.

Ничего не происходило, пока я не вошла в отдел молочной продукции в супермаркете и не потянулась за бутылкой молока. На нижней полке лежали сырки. В тот момент, когда я брала молоко, к сыркам протянула руку женщина лет тридцати пяти. Меня ещё поразила её бледность, которую не смогли исправить ни румяна, ни пудра. Она наклонилась, шейный платок сдвинулся, и я увидела небольшой синяк и две аккуратные маленькие ранки.

Такие ранки оставляют клыки вампира. Я видела её прокушенную кожу не больше секунды, но не сомневалась, что определила верно. Меня обучали охотники, и они верили, что для девушки с обострённым восприятием мёртвых, нет лучше специальности, чем истребитель вампиров.

Я с ужасом рассматривала женщину, потом заставила себя отвернуться. Незачем привлекать внимание, хотя проследить за ней мне ужасно хотелось. Я хотела знать, её заставили или она доброволец. Только я не знала, что буду делать, если ей нужна помощь. Я передёрнула плечами и прошла мимо её тележки с продуктами. Ожидаемо: основные покупки составлял чёрный чай и горький шоколад. Похоже, она доброволец. Какая гадость. Я поспешила уйти.

Возможно, для этой женщины всё началось с нападения и насилия, но сейчас она не сможет отказаться от роли пищи и жертвы. Убийство твари, что от неё кормится, ничего не решит. Как наркоманка, женщина найдёт другого клыконосца. Вампиры среди прочего поражают разум, и их жертвы, увы, неизлечимы. Я вернулась к покупкам, но какая-то мысль не давала мне покоя.

Она оформилась в слова, когда я уже расплатилась на кассе. Во-первых, город слишком тихий. Можно сказать искусственно тихий. Во-вторых, я только вышла, а уже встретила женщину с укусом. Да, осознание, что Хельбург — город, населённый сверхъестественными тварюшками, было болезненным. Я точно могла сказать, что здесь обитает немало вампиров, а где они, там и остальные порождения тьмы. Я сдержанно выругалась. Лучше бы я узнала об этом не в день начала новой жизни.

Я вышла из магазина и выругалась снова. Солнце успело опуститься за горизонт. Ещё не было темно, но в данном случае важен сам факт наличия солнца на небе. Когда оно заходит, пробуждаются вампиры. И ничто не мешает им выйти на улицы. А если учесть, что просыпаются они голодными…

Я поспешила забросить покупки на заднее сидение, сесть за руль и повернуть ключ зажигания. Если мне повезёт, сегодня я не столкнусь ни с одной сверхъестественной тварью. Мне повезло относительно. Когда я проезжала мимо двухэтажного здания из белого камня, я почувствовала пробуждающихся в нём живых мертвецов. И что-то мне подсказывало, что они рано или поздно заметят меня тоже. Вряд ли я смогу перепродать особнячок и отбить затраченные деньги.

Я добралась до дома относительно быстро. Выгрузив из машины пакеты, я захлопнула дверцу и первым делом прошла на кухню. Холодильник был видавшим виды вместительным белым шкафом. Я засунула в него продукты без всякого порядка, надеюсь, они это переживут, перекусила плавлеными сырками, затем почти бегом поднялась на второй этаж, приняла душ и нырнула в кровать. Засыпая, я думала о том, что мои сбережения не бесконечны и мне нужен источник дохода. Здравая мысль, жаль, что раньше она мне в голову не приходила. Тёрки с родителями затмили всё. Я зевнула и окончательно заснула. Мне снилось, что я брожу по кладбищу, я шла между склепов и могил, и не было им конца.

Следующие два дня прошли спокойно. Я обустраивалась. А на третий день желание исследовать кладбище стало невыносимым. Я с трудом дождалась темноты. Бабушка, от которой мне и достался дар, повторяла, что наша сила холодная и созвучна ночи. Несколько десятков лет она прожила в убеждении, что пока на небосклоне светит солнце, дар спит беспробудным сном. Она очень удивилась, когда узнала, что я чувствую смерть днём тоже. Я тогда пожала плечами и ответила, что для смерти не существует времени суток.

Бабушка научила меня сбрасывать излишки силы. Бабушка научила меня азам владения собственным даром. Больше она не успела — умерла. А мне достался счёт в банке и две тетради в кожаном переплёте. Первая тетрадь, тонкая, была своего рода гримуаром, где описывалось ремесло, с той оговоркой, что некромантия к магии не имеет никакого отношения. Во второй тетрадке, толстой, бабушка своим убористым почерком записала тексты всех легенд, что прямо или косвенно рассказывали о некромантах, вампирах и прочих мёртвых.

Я стояла у окна и нервно приплясывала, ожидая сумерек. Каждые несколько минут я поглядывала на часы. Я специально посмотрела в календаре, чтобы точно знать, во сколько солнце зайдёт. И стоило минутной стрелке упереться в отметку «тридцать семь», я, не в силах больше сдерживаться, вылетела из дома и побежала к кладбищу. Моя холодная сила раскрывалась подобно цветку и мощным потоком хлынула в окружающее пространство.

Я чувствовала, как она щупальцами соскальзывает из пальцев и начинает шарить по земле, уходит вглубь. Я уже добралась до первых могил, и перед моим внутренним взором возник прогнивший деревянный гроб, истлевшая одежда и сам давно разложившийся мертвец. Я шла вперёд и уговаривала себя не исследовать всё кладбище за раз, растянуть удовольствие. Но я понимала, что мне не хватит на это воли. А ещё я чувствовала в кладбище какую-то неправильность, словно сюда привнесли нечто чуждое. И я не смогу успокоиться, пока не найду и не устраню причину.

Какая-то часть меня, та самая, глубинная и холодная, решила, что это кладбище принадлежит мне, и как хозяйка я должна за ним приглядывать. Я шла среди холмиков могил и надгробных плит. Я окончательно закрыла глаза и исследовала мёртвый мир доступным только мне способом.

Самая свежая из встретившихся могил была двухсотпятидесятилетней старушкой. Плохонький гроб за эти годы превратился в гнилушки. От ткани погребальной одежды остались ошмётки. Черви доели тело. Я ощущала только скелет.

Я шла от могилы к могиле, двигаясь спиралью: сначала я обошла периметр кладбища, обозначая границу, постепенно я сокращала радиус и должна была остановиться в самом центре. Мне подумалось, что кто-нибудь вполне способен уловить эхо моих упражнений, но всё равно была неспособна остановиться и мыслить здраво.

Могилу, делавшую кладбище неправильным, я нашла через час. И вот уже две минуты я топталась и не знала, что предпринять дальше. Могила была трёхсотлетней, гроб в ней оказался дорогим, сохранившимся. Мертвец истлел, как и положено. Но недавно могилу потревожили. Её раскопали и закопали вновь. И в гробу вместе с останками оставили кого-то вполне живого и разумного.

Я чувствовала отчаяние и страх погребённого заживо, как субстанцию, которой бы касалась, она мне нравилась. Я глубоко вздохнула и стала по капле собирать свой холод обратно в тугой бутон. Надо принимать решения, будучи в трезвом состоянии. Когда я во власти силы, мне толком недоступны даже нормальные человеческие эмоции, не то что здравомыслие.

Я огляделась. Моя могила была отмечена крупным камнем с надписью «Валентин Тарко» и находилась в правой стороне от центрального прохода. Найти будет несложно. После нескольких дыхательных упражнений я успокоилась, и я не сомневалась, что должна помочь существу, запертому в могиле. Я против пыток, даже если передо мной отъявленный мерзавец. Но моя интуиция говорила, что там внизу кто-то совсем не опасный.

Я спешно вернулась к дому и открыла дверь подсобки, где лежали сваленные в груду, оставшиеся от предыдущих владельцев садовые инструменты. Выключатель нашёлся с третьей попытки, и на потолке вспыхнула свисающая на проводе лампочка без абажура. Я невольно скривилась, обозрев скудное хозяйство, извлекла тронутую ржавчиной лопату и пошла обратно к кладбищу. Странно, но предвкушение только возрастало.

Остановившись у «Валентина» я вновь позвала свою силу, чтобы определить, где именно лучше копать. Неизвестный свернулся клубком в ногах покойника. Я ощупала слой земли над гробом. Плотность была почти равномерная. А вот гроб преподнёс приятный сюрприз. Крышка была не сплошной, а состояла из двух секций, отдельно можно было открыть ту, что располагалась над головой покойника. Хорошо, это облегчает задачу.

Я принялась раскапывать могилу. Моя сила спокойно растекалась по кладбищу. Во-первых, это поможет чувствовать себя хозяйкой положения, неизвестно же, кто там сидит, даром, что боится. Во-вторых, кладбище стало всецело моим и если появятся незваные гости, я почувствую, когда они приблизятся к границе захоронений, а не когда меня стукнут по голове, за попытку влезть в чужие дела.

Страх запертого в могилу резко усилился, когда он услышал мою возню. Я буквально чувствовала, как его трясёт. Ничем не могу помочь, пока не раскопаю. Лопата погружалась в землю, как ложка во взбитые сливки. Я откидывала её, пока лопата не стукнулась о крышку гроба. Осталось чуть-чуть, я почти добралась до своего найдёныша.

Жаль, что работать приходится в темноте. Я вздохнула и последним усилием сбросила с крышки остатки земли. Можно отрывать. Крышка поддалась не сразу. Я напряглась, стараясь сдвинуть тяжёлое дерево. Мне даже показалось, что холодный цветок, мой дар и проклятие, живущее в груди, выпустил щупальце и помог мне откинуть крышку. Я даже хихикнула, потому что знала, что такого не может быть.

— Вылезай! — скомандовала я неожиданно хриплым голосом.

Послышался всхлип и тихое «пожалуйста».

— Вылезай, — повторила я.

Этот кто-то завозился, и показалась его белёсая макушка. Я неплохо видела в темноте и только сейчас поняла, что стоило захватить фонарь. Пленником оказался парень, он выбирался из гроба, как черви ползают — руки связаны за спиной, а на шее блеснула проволока. От каждого прикосновения к истлевшему мертвецу он вздрагивал и всхлипывал. Мне стало неуютно.

Я наклонилась над ним и аккуратно подцепила ножом верёвку, которой он был связан. Нож при мне всегда. Я брала его не только в ванную, но и в постель, в добавление к тому ножу, что неизменно лежал под подушкой. А теперь, когда я поселилась в загородном доме, в изголовье кровати я ещё и топор поместила. Надеюсь, мне это никогда не пригодится.

Парень застонал. Сколько он часов провёл в одной скрюченной позе? Тело должно жутко болеть. Я прикоснулась к нему, желая помочь выбраться из ямы и растереть. Он дёрнулся, как если бы я его ударила. Он таращился на меня широко распахнутыми глазами.

— Ты не он, — первое, что он прошептал. Надо было бутылку воды захватить, он же, наверняка, пить хочет до одури.

— Я не он, — подтвердила спокойно. Особым остроумием наша беседа не блещет, но пусть так, чем истерика этого мальчишки.

— Я тебя не знаю.

— Взаимно, — ответила я. И тут парень заметно напрягся:

— Он приказал тебе выпустить меня?

Я осторожно мотнула головой, и паренька прорвало. Он вцепился в мои руки клещом и разревелся. Сквозь его всхлипы и судорожные подвывания, я слышала:

— Что же делать? Он же узнает! Он меня накажет! Он не разрешал. Ты должна закопать меня обратно.

Я глупо моргнула, а он продолжал рыдать. Понятия не имею, что делать, как успокоить. К тому же паренька, я признаться, не понимала. Я списала странности его требования на истерику. И по какому-то наитию спокойно и властно произнесла:

— Закапывание отменяется. Это кладбище моё.

Парень дёрнулся, глаза его стали ещё шире, он отцепился от меня, даже чуть отодвинулся и шёпотом спросил:

— А вы кто?

Надо же, на вы перешёл. По крайней мере, рыдать перестал, и то хлеб. Я совершенно не представляю, что делать с плачущими. Я не умею утешать. Или умею. Вон, на парнишу подействовало. Закрепим успех:

— Я хозяйка этого кладбища.

Дальнейшее сложно назвать успехом. Паренёк понурился, и голос его стал совсем тихим.

— Вы меня накажете за то, что я здесь?

Нет, его логику я решительно не понимаю. Я только уловила, что слово хозяйка на него действует.

— Не думаю. Сейчас ты встаёшь и идёшь за мной в дом. Я дам тебе поесть, потом примешь душ и ляжешь спать. Утром мы с тобой поговорим, и ты поможешь мне восстановить эту могилу.

Парень закивал, как болванчик. Пошатнувшись, поднялся на ноги и замер. Я медленно оглядела его с ног до головы. Не уверена, что парень в состоянии идти за мной по кладбищу. Зуб даю, споткнётся или навернётся либо об плиту, либо холмик, но мальчишка совсем не выглядел готовым взять меня за руку. Не смертельно. Я неспешно пошла к дому по ближайшей заросшей тропке.

Я чувствовала себя усталой, поэтому показала, где кухня, распахнула ближайшую комнату на первом этаже, к которой примыкала ещё одна ванная, и ушла наверх. Я подставила к двери стул, потому что лучше ничего не придумала, а к списку дел первой необходимости добавила замену двери в спальню на более прочную и врезку замков. Да, я параноик.

Этой ночью снов я не видела. Или не помню. Кажется, были просто тьма и холод, среди которых я плыла, как плывёшь в море, раскинувшись на спине.