Проснувшись в девять утра, Алина застала Максимку за рисованием. Он сидел за столом и что-то старательно малевал цветными карандашами в тетрадке.

Алина села на диване, зевнула, потянулась.

– Утро доброе. Давно проснулся?

Ее удивило, что Максимка с утра выбрал себе такое занятие. Рисовал он редко, хотя у него были и фломастеры, и краски.

– Не знаю, – ответил. – Может, час назад. Ма, а мне опять плохой сон снился.

– Правда?

– Угу. – Он положил карандаш и посмотрел на мать. – Мне снилась полицейская машина.

Алина хмыкнула. Не такое она ожидала услышать, ей почему-то казалось, что сын снова поведает про прадеда, требующего открыть тайну. Даже почувствовала облегчение, что ожидание не оправдалось.

– Полицейская машина?

– Ну-у, она не совсем была машиной. – Максимка задумчиво посмотрел на стоящую на столе башенку из кусочков сахара, которую он построил перед тем, как сел за рисование. – У нее не было колес, а были ноги… Нет, даже не ноги, а лапки, как у паука. И она бежала, бежала за мной. А на крыше у нее мигалка все время мигала. И выла.

– Да уж, – вздохнула Алина, – и приснится же такое, – она снова потянулась и принялась заправлять диван. – Это все из-за твоих компьютерных игр, точно говорю.

– Не-е, – запротестовал Максимка.

– А вот и да. Сам знаешь, какие монстры в этих стрелялках. – Она решила его подразнить: – Надо бы стереть все твои игры с ноутбука, тогда и полицейские машины с паучьими лапками сниться не будут.

– Ну ма-а! – с обидой протянул Максимка и выпятил нижнюю губу.

– Ладно-ладно, – Алина едва не рассмеялась. – Но мы это еще обсудим.

Она застелила диван покрывалом и отправилась на кухню ставить чайник. Выходя из гостиной, услышала тихое сердитое ворчание Максимки:

– Больше ничего рассказывать не буду.

Тут уж не сдержалась, рассмеялась. Откуда ей было знать, что сыну приснился тот же кошмар, что и Лиру в его болезненном бреду.

Когда вернулась в гостиную, Максимка сидел уже в кресле с пультом от телевизора в руке. Нажимал на кнопки, пока не наткнулся на мультик про смешариков.

Алина подошла к столу, обратила внимание, что сын и не подумал собрать карандаши обратно в коробку. Хотела было сделать замечание, но передумала: два конфликта за утро уже перебор. Собрала карандаши сама, а потом решила взглянуть на новые художества Максимки.

Открыла тетрадку.

На первых листах были старые рисунки: кособокие человечки с громадными автоматами, несуразные космические корабли, робот из «Звездных войн», больше похожий на допотопную стиральную машину; Человек-паук, карабкающийся по стене небоскреба… Рисовал Максимка неважно, но все же это не были каляки-маляки. Вот, к примеру, Шрек и Осел на фоне замка, заметила Алина, вышли вполне даже неплохо.

Сегодняшний рисунок ее озадачил.

Максимка изобразил двухэтажный дом, фонари с круглыми плафонами, пирамиду, какое-то сооружение, похожее на театральную сцену, спортивную площадку с турниками и брусьями. И вся эта мешанина уместилась на одной странице. Все бы ничего, но было в этом рисунке и кое-что зловещее: в окнах дома виднелись лица с открытыми, будто застывшими в момент крика, ртами. А над крышей нависала красная туча, из которой лил красный дождь.

– Странный рисунок, – прокомментировала Алина. – Ты это тоже все во сне видел?

– Не скажу, – сердито ответил Максимка.

Она закрыла тетрадь, усмехнулась и съязвила:

– Ну и дуйся себе на здоровье. Не очень-то и хотелось знать.

– Я не дуюсь.

– А вот и дуешься, вон как губу выпятил. На обиженных, кстати, воду возят.

– Не возят.

Алина засмеялась, подошла к сыну и принялась щекотать его за бока, приговаривая:

– Я тебе покажу, как на маму обижаться. Я тебе покажу…

Максимка хохотал, извиваясь.

– Ну ма-а! – взвизгнул он. – Ну хва-атит!

На кухне засвистел чайник, и они, все еще смеясь, отправились пить чай.

Алина подумала, что утро неплохо начинается, не то что вчера. Может, и день будет хорошим?

Через полчаса, когда она с ведром вышла со двора, чтобы сходить к колонке за водой, увидела Федора. Тот с сумкой в руке шагал в ее сторону по деревенской улице, рядом семенил Цезарь.

– Привет, – подходя к Алине, поздоровался Федор. – А я к вам.

Ее встревожило, что выражение лица у него было слишком уж суровое. С таким выражением обычно приносят плохие вести.

– Что-то случилось?

– Нет-нет, – поспешил успокоить Федор. – Я насчет альбома Лира. Тут вот какое дело… – Он замялся. – Вы вчера сказали, что сжечь его хотели.

– Верно.

– И я с вами согласен, его лучше сжечь. Понимаю, это улика, но… пускай прошлое останется в прошлом. В конце концов, Лир мертв. И вот еще что… Пока альбом был в моем доме, я себе места не находил. Мне казалось, что он будто заразу какую-то излучает. Можете смеяться, но после него я сегодня собираюсь всю мебель и полы с хлоркой вымыть. Опять назовете меня параноиком?

– Нет, не назову. – Алина наклонилась и почесала Цезаря за ухом. Пес прикрыл глаза от удовольствия и завилял хвостом. – Я чувствовала то же самое, когда альбом был в моем доме. Черт, да я к нему даже прикасаться больше не хочу.

Федор поскреб небритую щеку.

– Значит, решено. Я прямо сейчас пойду и спалю его к чертовой матери. Он ведь у меня с собой, – кивнул на пакет в своей руке.

– Я с вами. Хочу видеть, как он сгорит, – заявила Алина. – Вот только воды принесу, и пойдем, ага?

* * *

Максимку с собой не взяли: нечего ему смотреть, как взрослые сжигают альбом, полный кошмаров, ведь такое действо чем-то сродни казни. Алина сказала ему, что скоро вернется, и разрешила взять ноутбук, на который он косился, но попросить пока не решался: помнил мамину угрозу стереть все игры.

Отошли от деревни, и возле давно заброшенного, но все еще смачно воняющего навозом коровника Федор брезгливо вынул из пакета альбом и бросил его на землю. Не забыл он прихватить и бензин в пластиковой бутылке – полил им альбом, после чего вытащил из кармана спичечный коробок.

– Дайте я, – Алина забрала у него коробок. Ей казалось, что будет правильно, если именно она уничтожит страшное наследие деда.

Чиркнула спичкой и поймала себя на том, что волнуется. Возникла совершенно безумная мысль: «А вдруг эта мерзость не сгорит или восстанет из пепла, будто какой-нибудь сатанинский феникс?» Чушь, конечно, вот только Алине не хотелось сейчас упрекать себя за бредовые фантазии.

Поджала губы, бросила спичку на альбом, и тот загорелся. Она смотрела, как огонь жадно пожирает бумагу, а сама думала, что это умирает частичка души Лира. Был ли он маньяком, нет ли – все теперь в прошлом, в тайной комнате, от которой лучше держаться подальше.

– Вы вчера спросили, были ли у меня свои счеты к Лиру, – глядя на огонь, произнес Федор. – Ну так я вам расскажу кое-что… У меня была дочка, Элли. Она пропала много лет назад. Мы тогда с женой едва с ума не сошли.

– Могу себе представить, – ужаснулась Алина.

– Ей тринадцать было. В то время я никак не связывал ее исчезновение с Лиром, гораздо позже начал подозревать его. Так что да, это у меня личное… Долго мы надеялись, что она найдется, можно сказать, в чудо верили, а потом сначала жена надежду потеряла, затем и я. До сих пор те времена с ужасом вспоминаю. Я запил по-черному, совсем опустился, только и делал, что неприятности на свою задницу искал. Однажды к следователю, который дело Элли вел, домой приперся, скандал устроил, орал, что таким, как он, даже карманников ловить доверить нельзя, а не то что пропавших детей разыскивать… Меня так и раздирало обвинить кого-то, сорвать злость. Но я и себя винил, бесконечно в голове прокручивал тот день, когда она пропала. Все эти чертовы «если бы, если бы, если бы…». Они с ума сводили. Если бы я тогда не поехал в город. Если бы взял ее с собой. Если бы погода была хреновой и она не вышла бы из дома… Да уж, изводил я себя как мог. А жена как тень ходила, даже на мои пьяные истерики никак не реагировала. Молчала все время, иной раз за целый день могла ни слова не произнести, – Федор отошел на шаг от горящего альбома, уставился на серое небо. – Я должен был поддержать ее, но какое там… со своей злостью все мозги растерял. Общее горе сближает людей, а в нашем случае наоборот вышло. По моей вине, конечно. Никогда себе этого не прощу, сейчас вспоминаю и не понимаю, как я мог быть таким уродом. Она к матери в Калугу уехала, а через год мы развелись. С тех пор почти не общаемся, но как-то она позвонила мне и… несла полный бред, и голос у нее был странный такой, отрешенный. Говорила, что Элли ушла от нас по дороге из желтого кирпича и что сейчас она в Изумрудном городе. Не знаю, может, с антидепрессантами перебрала. Это ее идея была назвать дочку Элли, она просто обожала эту сказку.

Альбом догорел, страшные художества Лира превратились в горстку обугленной бумаги, которую Федор разворошил мысом ботинка.

– Я вчера обнаружил в этом альбоме один рисунок… На нем была изображена девочка, похожая на Элли. Очень похожая. Но правая сторона лица на рисунке была нормальная, а левая… уродливая, не человеческая.

Алина покачала головой, глядя, как легкий ветерок подхватывает темные чешуйки пепла.

– Не знаю, что и сказать.

– Да ничего и не нужно говорить. – Федор выдавил улыбку, хотя лицо оставалось грустным. – А знаете, теперь, когда эти рисунки сгорели, на душе как-то легче стало.

– Ощущение, словно занозу вынула, – добавила Алина.

Она увидела божью коровку, которая точно искорка пролетела мимо лица Федора и сделала круг над сгоревшим альбомом. Алина вытянула руку, а букашка словно того и ждала – подлетела и села прямехонько на ладонь.

– Ого, – удивился Федор, а Цезарь отчего-то тявкнул по-щенячьи тонко и завилял хвостом.

«Ну привет. Это снова ты?» Алине хотелось верить, что по ладони сейчас ползает та же самая божья коровка, которая несколько дней назад улетела навстречу грозовому фронту. А теперь вернулась, как старая подруга. Жаль, говорить не умеет, ведь очень хотелось знать, где она была, что видела.

* * *

Несмотря на трагическую историю, которую поведал Федор, настроение Алины не ухудшилось. Сочувствие вызвало грусть, но ненадолго. Когда мыла полы, готовила обед, думала о всяких приятных мелочах, вроде севшей на ладонь божьей коровки. Плохие мысли на дух не подпускала.

А в полдень включила телевизор, чтобы посмотреть выпуск новостей, и репортаж с места страшных событий, которые произошли минувшей ночью, заставил забыть о приятных мелочах.

Молодой репортер, чуть запинаясь от неопытности или волнения, рассказывал про убийство двенадцати человек. Это случилось в Шатурском районе Московской области в так называемом оздоровительном лагере религиозной организации «Церковь Святых последних дней». О деталях трагедии, в интересах следствия, полиция умалчивала. С выжившими работали психологи. О связи убийств в лагере с убийством семьи в дачном поселке пока ничего не известно…

Алина смотрела на экран телевизора и чувствовала, как в душе наступает ненастье. В голову снова полезли мысли о мистике, которых она так старательно избегала.

Репортер стоял на фоне двухэтажного здания. Камера меняла ракурс, выхватывая то спортивную площадку, то сооружение с круглой сценой, похожее на открытый кинотеатр, то фонари с круглыми плафонами, то огромную пирамиду. Объекты, которые утром нарисовал Максимка.

Алина взглянула на сына. Он сидел на диване и – о чудо – в кои-то веки читал книжку «Незнайка на Луне». И вид у него был увлеченный.

– Можешь рассказать про свой рисунок?

– А? – он отвлекся от чтения.

– Почему ты нарисовал то, что нарисовал?

– Ну-у… я не знаю.

– Может, тебе все это во сне приснилось?

Он задумался.

– Может, и приснилось. Ма, я правда не знаю.

Алина не стала больше расспрашивать. Откинулась в кресле, покосилась на тетрадку на столе: еще одна загадка? Как же надоели эти чертовы загадки, тем более от них веяло холодом. В голову просочилась неприятная мысль: «А может, пора возвращаться в Москву? Все равно ведь придется рано или поздно».

Впервые она почувствовала себя неуютно в этом доме. Появилась уверенность, что, пока они с сыном здесь живут, страшные сны не прекратятся. И кто знает, возможно, завтра или послезавтра Максимка неосознанно такое отчебучит, что пророческий рисунок и найденный посреди ночи тайник с альбомом покажутся невинными пустяками. Да уж, хватит отмахиваться от очевидного: здесь что-то неладное творится. Можно сколько угодно подгонять ответы на странные загадки, но в конце концов так недолго и свихнуться.

Москва? Дом Лира? Трудно было выбирать, какое из двух зол меньшее. Но Алина решила, что заставит себя хорошенько над этим поразмыслить.