Глава 1

Толпа шумела. Ремесленники, знать и нищие — все собрались на площади посмотреть на привычное, но неизменно волнующее зрелище казни. Торговцы, не упуская случая, явились со своим товаром: пирожками и пряниками в деревянных лотках, бочонками с сидром и пивом, водруженными на тележки.

Некоторые пришли, облачившись в лучшие наряды, как на праздник, но большинство людей было в повседневной одежде. К чему наряжаться? Казнь продлиться недолго, а потом нужно снова возвращаться в мастерские, пекарни, кузни и прачечные.

Палач Легис Тоул стоял возле плахи и мрачно смотрел на толпу. Сегодня ему предстояло отрубить голову не какому-нибудь лиходею, а самому министру по внешним делам государства Ростеру Агору. Как и положено, при казнях знатных особ, на Легисе был алый плащ с островерхим капюшоном, лицо скрывала черная полумаска. Руки покоились на эфесе двуручного меча, острие которого упиралось в дощатый настил эшафота.

Раньше Легис верил: отрубая головы преступникам, он совершает благое дело. Да, так было, но не теперь. Вот уже несколько месяцев, как в его душе поселилась уверенность: многие из тех, кого он лишал жизни, невиновны. В последнее время казни участились. Приходилось рубить головы чуть ли не каждый день. Но главное то, что приговоренные к смерти были сплошь изменники государства, шпионы и заговорщики. Многих из них Легис хорошо знал и верил в их невиновность. Взять хотя бы Ростера Агора… ну, какой он шпион? Все знали его заслуги перед страной. Благодаря ему войны с южным государством Рахтар удалось избежать. Министр всегда был предан Исходным землям и трону. Так как получилось, что суд признал его шпионом? Почему многие достойные люди вдруг оказались государственными преступниками?

Сомнение и совесть не лучшие качества для палача, но так уж получилось, что у Легиса Тоула они были. Это не мешало ему заниматься своим ремеслом, пока он знал: все, кого суд приговорил к смерти, действительно ее заслужили.

Как-то Горхал, верховный жрец храма Трех Богов, сказал, что ремесло палача благословенно, ведь оно очищает мир от скверны, хоть и обрекает себя на всеобщее презрение. Слова жреца запали Легису в душу. Они укрепили уверенность в правильности выбора столь неблагодарного ремесла. Да, большинство людей его ненавидели, но палач давно с этим смирился.

Сейчас же приходилось мириться и с тем, что он отправляет на тот свет невиновных. Такие деяния уж точно не могут быть угодны богам. Каждый раз, занося меч над шеей очередной жертвы, Легис сознавал: Великая Пустота, куда после смерти попадают все грешники, все ближе!

Вчера вечером к нему домой приходила жена Ростера Агора. Едва увидев ее на пороге, палач догадался о цели ее визита: просьба о милосердии. Накануне казни часто приходили родственники или друзья тех, кому суждено расстаться с жизнью от его руки. Они предлагали деньги, лишь бы он лучше наточил меч и отрубил голову без показного промедления, которое так любит толпа. Последнее время Легис денег не брал, как не взял их и с жены Ростера, пообещав женщине, что смерть ее мужа будет быстрой. Более для усмирения своей совести он сделать не мог.

Толпа зашумела и начала расступаться, образуя коридор по которому несколько законников вели Ростера Агора. Позади шел глашатай и служитель храма Трех Богов. На министре из всей одежды была только серая рубаха до колен. Легис отметил, что держался Ростер достойно. Не сутулился, голову не опускал, смотрел с вызовом, но в лице и движениях чувствовалось напряжение. Многие люди пытались держать себя в руках, но редко кому удавалось сохранять самообладание до конца. Палач очень надеялся, что Ростер выдержит последнее в жизни испытание.

Люди потрясали кулаками, плевались, лица искажала злоба. Их ненависть всегда была столь ярой, когда казнили государственного преступника.

«Глупцы! — с досадой думал Легис. — Тупое стадо, они даже не пытаются думать и сомневаться… а я в стократ хуже них!»

Палач увидел, что на широкий балкон ратуши вышел государь Таракот в окружении свиты. Он всегда присутствовал на казнях знатных людей, не отказывая себе в таком удовольствии. Государь был слабым во всех отношениях правителем. Тщедушный, с болезненным блеском в глазах и желтой, как старый пергамент кожей — он не мог унять дрожь в руках даже на людях. За пределами Исходных земель, называя имя Таракот, не забывали добавлять «трусливый». Государю всюду мерещились заговоры. Он не доверял никому, но это не мешало ему верить интриганам и клеветникам, которые пользовались его страхом в своих интересах. Лишь государыня Трейда могла успокоить сына и приструнить лжецов, но полгода назад она скончалась. Связь между этим печальным событием и участившимися казнями была очевидна для тех, кто не разучился разумно мыслить… для таких, как Легис.

Возле лестницы Ростер Агор остановился и один из законников подтолкнул его в спину. Процессия поднялась на эшафот. Глашатай выдержал небольшую паузу и начал зачитывать постановление суда. Толпа притихла. Четкий голос глашатая разлетался по площади, эхом отражался от стен домов и, без сомнения, достигал ушей государя:

— … на основании закона судебного уложения Исходных земель, одобренного государем…

Люди знали каждое слово. Менялись лишь имена и статус обвиняемых, но не общий текст в свитке глашатая.

Легис увидел, что Ростера бьет мелкая дрожь. Палач знал, скольких усилий стоит советнику держаться и мандраж лишь мизерное проявление слабости. На месте министра многие бы уже упали на колени и обливались слезами, или стояли с отрешенным видом, так как их разум смилостивился и вырвался из реальности. Ростер, без сомнения, человек сильный духом.

— …приговаривается к смерти через лишение головы! — закончил глашатай и начал сворачивать свиток. — Прошу палача привести приговор в исполнение.

Над площадью царила тишина. Законники подвели Ростера к плахе, поставили на колени и отошли.

«Держись! — молил Легис. — Осталось немного…»

Министр расправил плечи и посмотрел на небо. В глазах отразились плывущие облака. На несколько мгновений уголки губ Ростера приподнялись, и палач подумал, что сейчас министр видит ни небо, а образы из прошлого, что-то далекое и приятное. Легис часто наблюдал подобное, словно сознание перед смертью давало мимолетное отдохновение, погружая в глубины памяти, в те времена, когда все было хорошо. Министр зажмурился, глубоко вздохнул и положил голову на плаху, при этом он не дрожал и выглядел спокойным, видимо вложив в последние мгновения жизни остаток силы воли.

Все ожидали, что палач медленно подойдет к жертве, поиграет мечом, вызывая в их душах трепет, но произошло то, чего не ожидал и сам Легис: он подскочил к министру, резко взмахнул мечом, — отблеск солнца молнией метнулся вдоль лезвия — и с силой, на которую только был способен, отрубил Ростеру голову. Так быстро. Так мгновенно. Никто не догадывался, каким презрением искажено скрытое за маской лицо палача — презрением к самому себе, к своему ремеслу. Никто не подозревал, какая буря бушует в его душе.

Толпа издала единый шумный вдох. В этом звуке смешались разочарование и восхищение. Люди явно не такого зрелища ожидали, но теперь у них будет тема для пересудов. И главное: как отнесется государь к выходке палача?

 

Глава 2

Фарамор привык к недружелюбным взглядам. Еще несколько лет назад это его тяготило, вызывало недоумение, но теперь он начал принимать холодное отношение людей к нему и его тринадцатилетней сестре Невее более спокойно. Смерился. А что еще оставалось? Не всю же жизнь тяготиться незримым клеймом «Сын палача»? Был момент, когда Фарамор чувствовал внутренний протест и смотрел на людей с вызовом, будто говоря: мне плевать, что вы обо мне думаете! Но протест длился недолго — к чему скрежетать зубами, если люди этого даже не замечают? А когда ему исполнилось семнадцать, он и вовсе начал надеяться, что рано или поздно отношение людей к нему и Невее изменится. Ему нравилось в это верить и строить планы на будущее, в котором клеймо «Дети палача» растворится в течении времени.

Он любил отца и уважал его выбор, но в душе жалел, что тот не кузнец или, например, не сапожник. Конечно, своя выгода в ремесле палача была: палач никогда не останется без работы; помимо выплаты из казны, ему давали деньги близкие осужденных на казнь. Да и суеверные торговцы отдавали продукты бесплатно, считая, что взять деньги от служителя топора и плахи, значит навлечь на себя тринадцать несчастий. Выгода, несомненно, была, а для вдовца, у которого двое детей — это важно.

С одобрения отца, Фарамор вот уже два года состоял в учениках у живущего по соседству старика алхимика Шабатара. Учитель был один из тех немногих людей, которых совершенно не волновало, чей Фарамор сын, да хоть самого хозяина Великой Пустоты. Главное — ученик способный. Старик не раз отмечал, что усердие юноши в постижении алхимической науки достойно восхищения. И хотя Шабатар всегда был щедр на похвалу, в отношении молодого ученика он не кривил душой.

Да, Фарамор старался и после двух лет обучения видел свое будущее в житейском плане вполне четко: выучиться и стать мастером; открыть алхимическую лавку, благо денег в семье на это хватало; жениться. Нормальное, спокойное будущее.

Строить планы легко, когда мир вокруг не претерпевает больших перемен. Но, как раз в последнее время жизнь в столице становилась иной. Это тревожило Фарамора. Он видел в лицах людей страх. По улицам ходили усиленные патрули законников. А еще эти ежедневные казни… После смерти государыни Трейды, жизнь города менялась не в лучшую сторону.

Но хуже всего то, как изменился отец. За последнее время он будто выцвел, как упавший с ветки лист, осунулся, постарел. Иногда Легис подолгу сидел без движения, погруженный в свои мысли. Тогда Фарамор видел в его глазах тоску, которая временами перерастала в приступы гнева. Легис всегда сдерживался, заставлял себя успокоиться, но в его взгляде еще долго оставалось то, что Фарамор расценивал, как душевная боль. Душевная боль? Но в чем ее причина? Конечно, Фарамор спрашивал отца, но тот всегда отвечал что-то неопределенное, не желая делиться с сыном тяжелыми мыслями.

Фарамору приходилось довольствоваться догадками. Он полагал, что такое состояние отца связано с участившимися казнями. А с другой стороны у Легиса и раньше бывало много работы. Год назад поймали целую ватагу разбойников, промышлявших грабежом в окрестных лесах. Тогда он рубил головы лиходеям каждый день в течение недели и выглядел вполне довольным своим неблагодарным делом. Так чем же те казни отличались от нынешних? Фарамор никогда не ходил смотреть на работу отца. Он не знал, что большинство преступников в последнее время обвинялись в государственной измене.

После казни Легис Тоул возвращался домой мрачный. Ему было не по себе. То, как он отрубил голову министру, люди могли расценить по-разному. Кто-то решит, что это праведный гнев на изменника государства, из-за которого палач проявил несдержанность. Но найдутся и те, кто скажет: «Старина Легис пожалел предателя и шпиона». Какой из этих вариантов выберет государь Таракот?

Прежде чем войти в дом, палач зашел в маленькую пристройку, которую в шутку называл «оружейная». На дощатой стене висел устрашающего вида огромный топор. Им Легис рубил головы тем, кто недостоин смерти от меча. В углу стоял грубый, словно сколоченный наспех сундук без замка. Легис сделал его сам, а плотник из него был неважный. Палач положил в него плащ и маску. Меч завернул в пропитанное жиром полотно и повесил на стену рядом с топором.

Легис уже собирался уходить, но что-то заставило его остановиться возле дверного проема, повернуться и посмотреть на меч на стене. У палача возникла странная мысль, что он больше никогда не прикоснется к этому оружию. По спине пробежал холодок. Руки затряслись, и Легис сжал кулаки, чтобы унять дрожь. В побелевшем лице и широко открытых глазах отразился ужас. Легис вдруг подумал, что он никогда не ставил себя на место своих жертв. Никогда! Да, он мог представить их чувства. Но одно дело представлять, а другое испытывать этот всепоглощающий, пронзающий каждую частицу тела страх.

Палач долго стоял в оцепенении, глядя на завернутый в полотно меч. Сейчас он проклинал свое ремесло и жалел о слабости, которую проявил на сегодняшней казни.

«Прошу вас, боги, — молил Легис, — пусть Таракот расценит мой поступок как праведный гнев на предателя».

Он боялся не только за себя, но и за Невею и Фарамора. Что с ними станет, если его выходка на площади будет чревата последствиями?

Фарамор никогда не видел отца таким изможденным. Словно сегодняшняя казнь вытянула из него все силы. Запавшие глаза болезненно блестели, а морщины на осунувшемся лице, казалось, стали глубже, чем были утром.

Невея, с улыбкой, подбежала к отцу. Она всегда радовалась, когда он возвращался домой, даже если уходил ненадолго. Фарамор позавидовал сестре, ее детской непосредственности. Она не замечала состояния отца. Или замечала? Порой ему казалось, что он недостаточно хорошо знает Невею. Несмотря на возраст, девочка была стойкой, терпеливой. Если и плакала, то старалась, чтобы ее никто не видел. Скрывать слезы, как заметил Фарамор, она начала три года назад, после смерти матери. Невея редко смеялась, но еще реже ее лицо было мрачным, и только в больших серых глазах, порой, отражались ярчайшие эмоции. Фарамор не исключал, что сестренка видит душевную боль отца, но улыбается, желая таким образом растворить уныние.

Легис подхватил дочку и поцеловал в щеку. Проявление нежности он мог себе позволить только дома. На людях же палач должен оставаться всегда грозным, словно самим олицетворением суровости — так оговорено в ремесленном контракте. В нем описано много условий, которые приходилось соблюдать. Нарушить одно из них, значит, недополучить жалование. Но с Легисом такого еще не случалось.

Он поставил Невею на пол, подошел к сыну:

— Мне надо с тобой поговорить.

Фарамору не понравились проскользнувшие в его голосе интонации. Слишком серьезные. До ужаса — серьезные.

— Конечно, отец, — ответил он.

Отец и сын сидели за столом, на который сквозь небольшое окно падали лучи полуденного солнца. Снаружи доносились обычные звуки города: далекие выкрики зазывал на купище, цокот копыт и стук колес по мостовой от проезжавших мимо повозок. Звон наковальни из кузницы в конце улицы. Все было так мирно и обыденно, что Фарамору казалась рассказанная отцом правда дурным сном. Ему не хотелось верить в казни невиновных людей, в то, что отец изо дня в день вынужден бороться с самим собой. Верить не хотелось, но наполненные болью глаза отца были лучшим доказательством правды.

— Да, я совершил ошибку, — тихо сказал Легис. — Не знаю, о чем я думал? Это был какой-то порыв. Моя несдержанность может дорого обойтись, — он посмотрел в дверной проем, ведущий на кухню. Там за столом дочь резала овощи к обеду. — Боги, как бы я хотел, чтобы время повернулось вспять!

— Может, все не так плохо, как ты думаешь? — с надеждой спросил Фарамор. — Ничего ведь еще неизвестно. Думаю, отец, ты напрасно переживаешь.

Легис посмотрел в глаза сына цвета ледяной синевы, прошелся взглядом по его худому с длинным подбородком лицу, которое, судя по цвету кожи, видало больше тени, чем солнечного света.

«Сможет ли Фарамор постоять за себя и Невею, если меня не станет? — подумал Легис. — Он парень смышленый, но… В Великую Пустоту все эти «но»! Возможно и, правда, не стоит настраиваться на худшее».

— Будем надеяться, что все обойдется, — с воодушевлением сказал он. — Должно быть я просто устал, потому и лезет в голову всякое… Да, скорее всего так и есть. В конце концов, кто я такой, чтобы сам государь Исходных земель обращал на меня внимание?

Через час после этого разговора к ним в дом пришли законники и забрали Легиса Тоула. Они не удосужились объяснить причину задержания. Прежде, чем его вывели за порог, палач оглянулся и посмотрел на детей. Сын стоял с поникшими плечами и отчаянием в глазах. К нему жалась перепуганная Невея. Теперь Легис был уверен, что больше их не увидит. Он попытался ободряюще улыбнуться, но лицо исказила гримаса полная отчаяния и боли.

Фарамор и Невея долго простояли возле Дома Закона, пытаясь хоть что-то разузнать про отца. Тщетно. Стражники толком ничего не знали и внутрь пускать отказались. А все, кто выходил из здания, либо от вопросов отмахивались, либо пожимали плечами. Когда стемнело, уставшие и измученные тревожными мыслями, брат и сестра отправились домой.

Они шли по улице не спеша, неосознанно не желая отдаляться от места, где сейчас находился отец. Ветер гонял по мостовой мусор, от водостоков доносился запах гниения. Теплый свет из окон падал на брусчатку янтарной желтизной и размывал темноту, превращая ее в сумрак. Вдалеке пьяные голоса горланили песню, им вторил еще более далекий собачий лай.

— Что теперь будет? — тихо спросила Невея. Всю дорогу она задумчиво смотрела себе под ноги, ветер трепал ее вьющиеся каштановые волосы.

Фарамор вспомнил, как днем сказал отцу, что не стоит переживать и, возможно, все обойдется. И сейчас хотелось ответить сестренке теми же словами. Это было так просто. Всего лишь обнадежить, успокоить, даже если и сам уже не веришь во все эти «возможно».

— Я… я не знаю, — ответил он и подумал, что так погано на душе у него еще никогда не было.

Невея взяла его за руку и слегка сжала ладонь, решив этим жестом поддержать себя и брата.

Мимо прошел патруль законников, освещая себе путь зеленым фонарем. Из таверны справа доносился людской гомон и писклявые звуки скрипки. На крыльце заведения сидел и клевал носом пьяный старик, рядом лежала лохматая собачонка — она проводила девочку и юношу равнодушным взглядом и прикрыла глаза.

В эту ночь Фарамор не спал. Сидел возле очага и смотрел на огонь, будто бы там, в языках пламени пытаясь найти ответ на вопрос, который вечером задала Невея: что теперь будет? Он не хотел думать о худшем, но тяжелые мысли безжалостно заползали в сознание, не давая расслабиться. Иногда Фарамор вставал с кресла, подходил к окну и вглядывался в ночь, сам не понимая, что надеясь увидеть. Силуэт отца в темноте улицы? Пожалуй. Хотя он понимал, что его надежда так и останется надеждой.

Глубоко за полночь Фарамор тихо зашел в спальню. Невея спасла, но он заметил, что сон ее не был спокойным: веки девочки подрагивали, иногда она морщила лоб, на котором выступила испарина. Рядом с подушкой лежала кукла — тряпичный человечек с рыжими лоскутными волосами и вышитой красной нитью улыбкой. Невея звала его Хитрец Хет. Она уже переросла тот период, когда играла в куклы, но этот человечек был для нее чем-то вроде талисмана.

Под утро, когда усталость полностью затуманила разум, Фарамор все же уснул, сидя в кресле возле тлеющего очага.

Его разбудил стук в дверь — громкий, нетерпеливый, заставивший Фарамора вскрикнуть при пробуждении. Ноги затекли, но он все же быстро подошел и открыл дверь. В переднюю ввалились двое законников. Их взгляды не предвещали ничего хорошего.

— Твой отец, парень, обвиняется в участии в заговоре против государя! — резко, с металлом в голосе сказал один из них.

Внутри у Фарамора все похолодело. Внизу живота появилась тяжесть. Слова законника врезались в сознание, как таран в ворота осажденной крепости, разнося их в щепки.

— Но… но, как же суд? — в голосе пересохло, и голос Фарамора походил на кряхтение старика.

— Суд уже состоялся. Твой отец полностью признал свою вину, и сегодня в полдень ему отрубят голову.

— Нет! — чувствуя, как тело наполняется слабостью, выдохнул Фарамор.

— Вам с сестрой разрешено присутствовать на казни, — без единого намека на сочувствие продолжал законник. — После чего вы должны навсегда покинуть город. По закону вам разрешается взять с собой столько добра, сколько сможете унести… Кроме денег и драгоценностей.

В дверном проеме спальни появилась заспанная Невея. При виде законников ее глаза округлились. В серых радужках отразился падающий из окна свет.

— Фар, что случилось? — ее голос дрожал.

«Что… что ей ответить?! Что?» — разум Фарамора стонал в поисках ответа.

— Твой папаша сегодня лишится головы, малышка, — ухмыляясь, сказал законник, чем заслужил осуждающий взгляд своего старшего товарища, по всей видимости, имевшего представление о сочувствие.

Фарамор опустился на колени и закрыл лицо ладонями, не желая видеть реакцию сестры на эти слова. Он беззвучно зарыдал, изо всех сил подавляя рвущийся из легких крик и проклиная себя за эту слабость. Но ничего не мог поделать. Мир рухнул. Прошлое и будущее затягивала мгла, оставляя лишь этот наполненный болью островок настоящего. Фарамор почувствовал на голове мягкую ладонь сестры. Невея погладила его, пытаясь успокоить. Он подумал, что она сильная, гораздо сильнее него. Ему надо взять себя в руки. Во что бы то ни стало, нужно взять себя в руки.

Он медленно поднялся с колен, чувствуя тошноту и злясь на свою слабость. Не сразу, но посмотрел в глаза законнику:

— Кто будет палачом?

— Гейдер. Тюремщик Гейдер. Его назначили на место вашего отца.

Под присмотром законников Фарамор собирал вещи. Невея сидела на лавке возле окна, крепко прижимая к себе куклу. Глаза девочки блестели от слез, но она упорно держалась, чтобы не расплакаться в голос.

Фарамор набил полную сумку припасов; в мешок положил одежду и кухонную утварь. Он ходил по дому, все еще не веря, что покидает его навсегда. Сознание не желало это воспринимать.

Один из законников нетерпеливо ходил за ним и смотрел, как бы тот не умыкнул какую-нибудь ценную вещичку. Второй — с безразличным видом сидел в кресле и курил трубку.

Фарамор не знал, что еще взять. Его мысли путались. Он брал предметы, крутил их в руках и клал обратно. Смотрел на увешанные полинялыми гобеленами стены, прикасался к мебели. Он неосознанно тянул время, пытаясь впитать в себя частицу души родного дома; то, что нельзя забрать с собой, но можно сохранить в воспоминаниях. Фарамор чувствовал жгучую тоску, боль из-за несправедливости происходящего. Он не был готов к таким испытаниям. Нет, к такому нельзя быть готовым. Что теперь станет с ним и Невеей?

К горлу подкатил комок. Мышцы на лице дрогнули.

— Давай, поторапливайся! — резко сказал законник.

Фарамор глубоко вздохнул, втягивая в легкие запахи пепла из очага, меда, старого дерева и пыльных половиц. Запахи родного дома.

На улице было тепло, но Фарамор и Невея надели зеленые осенние плащи. Выйдя за порог, юноша повернулся и низко поклонился. Девочка, не раздумывая, последовала его примеру. Фарамор только сейчас понял, что с тех пор, как Невея услышала слова законника: «Твой папаша сегодня лишится головы, малышка», она не произнесла ни слова.

Фарамор взвалил на плечо связанные вместе суму и мешок, взял сестру за руку.

— Сейчас нам надо найти Гейдера.

Невея никак не отреагировала на его слова. В глазах девочки появилась странная пустота, словно ее сознание отстранилось от окружающего мира.

Как найти дом Гейдера подсказал нищий старик, который просил милостыню на углу улицы.

— Зачем вам, детишки, понадобился этот выродок? — прокряхтел он.

— Гейдер теперь новый палач, — ответил Фарамор. — И нам… — юноша покосился на сестру и решил не объяснять причину поиска. — Спасибо, нам пора.

Старик поморщился и покачал головой.

— О, Хозяин Пустоты, — вздохнул он. — Куда катится мир?.. Куда катится…

Открыв дверь, Гейдер несколько секунд разглядывал юношу и девочку маленькими поросячьими глазками, затем ухмыльнулся:

— А, я знаю, кто вы. Дети старины Легиса Тоула. Догадываюсь, зачем вы пришли.

От Гейдера воняло потом. Красное одутловатое лицо напоминало морду борова. Губы щерились в убогом подобии улыбки, обнажая гнилые зубы. Некогда белую рубаху покрывали серые жирные разводы.

— Мы пришли просить о милосердии, — чувствуя отвращение, проговорил Фарамор.

Он расстегнул верхнюю пуговицу плаща, запустил руку за пазуху и сорвал с шеи серебряный медальон — единственную ценность, упущенную из вида бдительным законником. Юноша протянул медальон и произнес слова, которые множество раз говорили его отцу:

— Прошу вас лучше наточить топор и сделать все быстро.

Гейдер принял медальон, повертел в руках и пожал плечами.

— Конечно. Мне же не трудно, — согласился он. — Ваш отец даже ничего не почувствует. Р…раз, — с его губ слетела слюна, — и он уже в чертогах Трех Богов. Сделаю, как надо.

 

Глава 3

Фарамор оставил Невею и вещи рядом с городскими воротами. Здесь находились пост законников и казарма, так что девочке ничего не угрожало. Вид у Невеи был отрешенный, но на наказ брата никуда не уходить она понимающе кивнула.

Ему меньше всего на свете хотелось идти на казнь, но он чувствовал, что должен, обязан быть на площади, словно его присутствие поддержит отца в последние минуты жизни.

Фарамор шел по улице, надвинув капюшон на голову и опустив голову. Он не хотел, чтобы его кто-нибудь узнал, но ему все равно казалось, что идущие рядом с ним на площадь люди смотрят только на него. Он чувствовал страх и обреченность, будто бы сам скоро должен лишиться жизни.

Народу на площади собралось больше, чем на коронации государя. Еще бы, глашатаи все утро ходили по улицам города, объявляя, что сегодня состоится казнь бывшего палача. Люди не могли отказать себе в удовольствии увидеть, как отрубят голову тому, кто сам многие годы заносил топор или меч над головами других. Это целое событие, которое еще долго будет обсуждаться в городе.

Фарамор не стал пробираться сквозь толпу. Он поднялся на мраморную лестницу храма Трех Богов на краю площади. Отсюда хорошо был виден эшафот.

Сжимая древко огромного топора, возле плахи расхаживал новоявленный палач Гейдер. На нем был черный плащ с откинутым за спину остроконечным капюшоном. Волосы прямыми светлыми патлами обрамляли пухлое лицо. Он крутил головой, разглядывая шумевшую внизу толпу, и походил на стервятника, выискивающего, чем бы поживиться.

Государь Таракот со своей свитой уже находился на балконе ратуши. С такого расстояния Фарамор не видел выражение его лица, но ему казалось, что тот улыбался. Драгоценные каменья в высокой короне Таракота мерцали в лучах полуденного солнца. Приближенные государя стояли неподвижно и в своих белых парадных мундирах выглядели, как мраморные статуи.

По толпе прокатился шум, словно порыв ветра ворвался в чащу лиственного леса. Сердце Фарамора бешено заколотилось, расценив всеобщее волнение правильно: к эшафоту вели Легиса Тоула. Неожиданно захотелось сбежать по лестнице и помчаться прочь от площади — не оборачиваясь и не думая, что там сейчас произойдет. Это же глупо стоять и добровольно смотреть на казнь собственного отца. Зачем истязать себя таким зрелищем? Мало ли страданий еще суждено испытать, когда они с сестрой покинут город на произвол судьбы? К чему все это, ведь отцу не станет легче от его присутствия?

Фарамор тряхнул головой, изгоняя из сознания непозволительные мысли. Он глубоко вдохнул и выдохнул, издав сквозь стиснутые зубы протяжный стон. Ему стало стыдно за проявленную слабость. Сжав кулаки и, не отводя взгляда, он смотрел, как на эшафот в сопровождении законников поднимается отец. В белой длинной рубахе фигура Легиса Тоула четко выделялась в общей темной людской массе.

Из толпы сквозь неровный гул до Фарамора доносились разноголосые выкрики:

— …Поделом!.. Теперь он узнает, каково это… Хозяин Пустоты заждался его!.. Жаль, что у него одна голова!.. Мерзкий убийца!..

Эти, выкрики вызывали у Фарамора душевную боль. Он морщился, вздрагивал, но не отрывал глаз от эшафота.

Легис Тоул изо всех сил старался унять дрожь. Он не хотел в последние минуты жизни выглядеть, как сломленное тяжелым роком, ничтожество. Бывший палач и сам не знал, почему для него это так важно. Он ведь не аристократ, чтобы защищать честь своей голубой крови. Его никто не осудит за слабость. Как бы то ни было, но Легис Тоул держался, и сейчас его самообладанию могли бы позавидовать многие лишившиеся жизни от его руки аристократы. Возможно, так он хотел хотя бы в последние минуты жизни внушить людям уважение к себе.

Легис боялся, но это не был тот обволакивающий все естество ужас, какой он ожидал. Сейчас больше волновало, что станет с Фарамором и Невеей, а не собственная смерть. А еще бывший палач надеялся на милость богов. Простят ли они ему грехи? Заберут ли в свои небесные чертоги, где его будет ждать жена и предки? Ему ничего не оставалось, как верить в это.

Слова глашатая в голове Легиса сливались в монотонный гул. Он даже не заметил, как тот закончил зачитывать текст из свитка. Сильные руки законников подхватили под локти и повели к плахе.

«Вот и все! Вот и все! — в такт биению сердца вспыхивало в сознании. — Вот и все!»

Легиса поставили на колени. Он почувствовал, как внизу живота зарождается холод. Его ледяные волны поползли вверх, обжигая каждую частицу тела. Разум был ясным как никогда. Мозг не желал проявлять милосердие и погружаться в безумное безразличие. От понимания, что это последние мгновения жизни, перехватило дыхание.

Бывший палач закрыл глаза и медленно склонил голову на плаху. Он слышал скрип дощатого настила от приближающихся шагов Гейдера, слышал дыхание толпы. В висках набатом стучала кровь. Внутри все сжалось в тугой комок, хотелось вскочить и кричать, моля о пощаде, но еще оставались остатки воли, чтобы держаться. Последние капли воли, исчезающие с каждым мигом. В темноте сознания мелькали образы из прошлого — лица родителей, улыбка жены, Фарамор, Невея…

Гейдер закряхтел, занося топор.

— Я люблю вас! — беззвучно прошептали губы Легиса. — Я…

Фарамор видел, как лезвие топора вонзилось в спину отца. Он буквально услышал звук разрываемой плоти и хруст костей. Глаза округлились от ужаса.

Толпа взревела, словно обезумев, глядя, как Легис выгнулся дугой от невыносимой боли.

Гейдер выдернул топор и, покрутив оружие в руках, медленно занес для нового удара. Дрожащее от возбуждения лицо нового палача кривилось в безумной гримасе. Второй удар пришелся точно по шее, оборвав страдания Легиса.

Фарамор больше не мог смотреть и зажмурил глаза, затем попятился на вмиг ослабевших ногах и уперся в закрытые ворота храма. К горлу подступила тошнота. Он резко согнулся, словно получив удар в живот, и его вырвало. В голове стоял гул, буквально разрывавший череп изнутри. Фарамор вытер рукавом сползающую с губ слюну, выпрямился и открыл слезящиеся глаза.

— Будьте вы все прокляты! — прошептал он. Голос походил на шипение змеи. — Будьте вы все прокляты!

Ногти в крепко сжатых кулаках до крови вонзались в кожу, но Фарамор не чувствовал боли.

Он слышал, как за спиной продолжала шуметь толпа. Перед глазами стоял жуткий образ выгнувшегося в мучениях отца, в спине которого глубоко засело лезвие топора. Душу раздирала злость. Гнев на жирную тварь по имени Гейдер, на Таракота и его свиту, на весь этот проклятый город. Никогда еще Фарамор не испытывал столь острых чувств. Злость подбиралась к черте, за которой начиналась ярость.

Фарамор остановился, вытер рукавом выступивший на лбу холодный пот и оглянулся. По улице с площади шли люди. Некоторые из них, отчаянно жестикулируя, обсуждали только что увиденную казнь. В их лицах было восхищение с примесью страха. А кто-то смеялся, будто стал свидетелем забавного представления.

У Фарамора перехватило дыхание от презрения к этим людям — жгучее, всепоглощающее. Он желал им смерти, хотел смотреть, как каждый из них будет корчиться в агонии. По спине пробежала дрожь. Перед глазами заплясали темные пятна. Он чувствовал, как сознании ломалась преграда оберегающая душу от чего-то холодного, липкого. «Что со мной?!» — мысленно закричал Фарамор. Ледяные щупальца цеплялись за разум, пытаясь полностью подчинить его себе. «Это всего лишь мой гнев! Мой гнев!» Еле перставляя ноги он подошел к водопойной колоде и плеснул в лицо водой. Потом зажмурился, и какое-то время так стоял, слушая, как колотится сердце: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Он открыл глаза, посмотрел на свое отражение в воде и увидел лицо старика с серыми клочьями волос на голове. Фарамор тяжело задышал, отпрянул от колоды, из груди едва не вырвался крик.

— Эй, парень, с тобой все в порядке? — встревожено спросил женский голос.

Фарамор оглянулся. Рядом стояла тучная старушка в белом чепце.

Да, все хорошо, — соврал он дрожащим голосом.

Страушка вздохнула и пошла прочь, бормоча себе под нос:

— Вижу как хорошо, вон побледнел весь. На казни видимо побывал. От такого зрелища кому угодно плохо станет…

Фарамор взял себя в руки и снова поглядел на свое отражение в водопойной колоде. Все было в порядке, никакого старика. Помутнение в голове исчезло. Какое-то время он еще стоял, обдумывая то, что произошло, а потом вытер ладонью выступившую на лбу испарину и направился к городским воротам.

Девочка сидела на мешке с вещами и прижимала к груди Хитреца Хета. Она задумчиво перебирала пальцами его рыжие, сшитые из тряпичных лоскутков волосы. Невея представляла, что плывет по тихой, окутанной туманом реке. Она сидела в лодке, а медленное течение тянуло ее сквозь клубящуюся белесую мглу. Невея была рада, что не видит берегов, ведь на них находилось нечто страшное. Она это знала. Спокойствие только здесь, на середине реки. Туман скрывал все, что не хотелось видеть. Ей нравилось плыть и плыть и ни о чем не думать…

— Невея.

… Лодка наткнулась на подводную корягу…

— Невея!

Девочка встрепенулась и посмотрела на брата.

— Вставай, нам пора уходить.

Фарамор взял ее за руку и помог подняться, потом взвалил мешок и суму на плечо. Затемненное капюшоном лицо брата было озлобленным и это напугало Невею, но она не стала задавать вопросы. Ей не хотелось знать.

«На берегу находится нечто страшное!»

Она понимала, куда ходил брат, оставив ее здесь, вот только едва сознание начинало погружаться в эти мысли, перед глазами снова появлялась затянутая туманом река.

Фарамор и Невея вышли из городских ворот и прошли по широкому откидному мосту через наполненный вонючей водой ров. Впереди лежала пыльная уходящая вдаль дорога. Вокруг были разбросаны фермы, вспаханные поля, загоны, вдалеке медленно вращались холщовые крылья мельницы, в чистом небе летали два ястреба, выискивая добычу.

Злость в Фараморе притихла, сменившись полным отчаянием. Он не знал куда идти. У них не было родных, к которым можно податься. Впереди ждала пугающая неизвестность. Юноша глубоко вздохнул, откинул с головы капюшон и, держа за руку сестренку, ступил в мягкую пыль дороги.

 

Глава 4

До леса они добрались к вечеру. Красные закатные лучи солнца пробивались сквозь хитросплетение ветвей. Они отбрасывали на вспоротую корнями землю и кряжистые стволы причудливые янтарные тени.

Вдалеке слышался стук топоров лесорубов. Скоро они закончат работу и отправятся в лагерь на ночевку. Фарамор не решился попроситься на ночлег к их кострам, ведь кто-то из них мог узнать в них детей бывшего палача, а это опасно.

Они расположились на опушке, недалеко от дороги. Фарамор собрал хворост и разжег костер. Ужинали, когда лес полностью погрузился в темноту. Языки пламени лизали дрова, потрескивали угли. Невдалеке размеренно ухал филин. Невея, закутавшись в плащ, сидела на куче хвороста. Ее ладони обнимали глиняную кружку с заваренным травяным сбором, из которой поднимался ароматный пар. На коленях девочки лежал Хитрец Хет. Черные пуговичные глаза куклы отражали свет костра и казались живыми, вышитая красной нитью широкая улыбка, будто бы подбадривала, говорила, что не надо отчаиваться.

Сейчас Фарамор был согласен с улыбкой Хитреца Хета — унывать не стоит. Ради Невеи он постарается избавиться от отчаяния, но только не от злости. О, нет, это чувство он сохранит, и будет лелеять. Забыть про ненависть к людям из столицы, значит предать память отца.

Фарамор поднялся с ложа из веток и вышел на опушку. Отсюда отчетливо был виден город. Он выделялся в темноте мерцающими огоньками окон на башнях, блуждающими яркими точками факелов в руках стражников на стенах. Город окутывало покрывало звездного неба. Великий Алтарвир, столица Исходных земель, которую еще вчера Фарамор любил, а сейчас ненавидел.

Он не заметил, как к нему подошла Невея. Постояв рядом с братом, девочка взяла его за руку. Она тоже смотрела на огни города и в ее глазах стояла тоска.

— Ты так и будешь молчать? — спросил Фарамор.

— Нет, — еле слышно произнесла Невея и после большой паузы спросила: — Мы больше сюда не вернемся, верно? — ее голос был спокоен.

Фарамор пожал плечами. Что он мог ответить? Невея не видела в темноте этого жеста брата, но почувствовала, как напряглась его рука. Ей представилась лодка изменившая направление в сторону берега, ветер всколыхнул туманную дымку. Невея почувствовала страх, но ненадолго. Течение подхватило лодку, и та снова поплыла по безопасной середине реки, а глаза девочки, секунду назад смотревшие будто бы в никуда, снова стали осмысленными.

На одной из ферм тоскливо завывала собака. Фарамору не понравился этот звук. Он был словно апофеоз сегодняшнего дня, как неутешительный итог.

— Куда мы завтра пойдем, Фар? — спросила Невея.

— Я не знаю, — честно ответил он. — Но, мы ведь что-нибудь придумаем, правда? Будь уверена, мы не пропадем, — Фарамор старался, чтобы голос звучал бодро и сейчас он сам верил в свои слова.

Природа словно решила поддержать изгнанников и подарила теплую безветренную ночь. Невея, закутавшись в плащ и одеяло, уснула быстро. Ее голова покоилась на мягкой кукле. Фарамор же долго сидел возле костра, время от времени подкармливая огонь ветками. Он не в первый раз проводил ночь в лесу. До смерти матери они с отцом часто ходили на охоту. Конечно, лес не был для него чем-то привычным, но он его не пугал.

Рядом с Фарамором лежал нож с красивой костяной рукояткой. Отец купил его у торговца с севера и подарил сыну на пятнадцатилетие. На лезвии оружия были вытравлена руническая вязь — как уверял торговец, это заклятие от затупления лезвия. У северян ложь являлась страшным грехом, и не верить в слова торговца оснований не было, и, как выяснилось, нож действительно не тупился. Фарамор не думал, что здесь, возле самой кромки леса, стоит опасаться диких зверей, но с оружием под рукой было спокойнее. Около полуночи он свернулся калачиком на куче хвороста, закутался в плащ и закрыл глаза.

Ему приснилась казнь, но сознание, словно решив увеличить ужас кошмара, прибавила новые подробности. Гейдер, на жирном лице которого уродливо морщилось рыло хряка, а между губ пробивались клыки, бил топором по спине отца. Он выдергивал оружие из раны, и с изогнутого лезвия веером разлеталась кровь. Гейдер хрюкал от удовольствия — в его черных маслянистых глазах вспыхивали искры безумия, — и снова бил отца по спине. Лицо палача начало меняться. Оно худело, обретая резкие сухие черты. Багровая кожа становилась болезненно желтой. Светлые волосы вздыбились вверх, превращаясь в высокую, сверкающую каменьями корону. Теперь это был Таракот. Государь кривил тонкие губы в страшном подобии улыбки, продолжая заносить и опускать топор на спину отца — в сплошное кровавое месиво из которого торчали обломки костей. Вокруг из кромешной тьмы за этим действом наблюдали тысячи глаз. В них горело восхищение. Рты скалились в зверином оскале.

Веки Фарамора вздрагивали, лицо морщилось во сне, на лбу выступил холодный пот. Юноша несколько раз судорожно вздохнул, словно ему не хватало воздуха, и скоро признаки тревоги на лице сгладились. Кошмар прекратился.

— Мы не станем оставаться рядом с Алтарвиром, — утром за завтраком заявил Фарамор. Он решил не уточнять, что им, детям бывшего палача, это небезопасно, но ему показалось: Невея знает причины, потому и не спрашивает. Он отметил, что в глазах сестренки исчезла та пугающая пустота, которая была вчера. Осталась лишь естественная в их положении тоска, но в целом, девочка держалась хорошо, учитывая то, что она лишилась отца и родного дома.

— Мы пойдем по дороге через лес? — спросила Невея.

— Да, к вечеру доберемся до деревни Совиное Око. Попросимся на ночлег. Кто знает, возможно, нам разрешат остаться? А если нет, то пойдем дальше.

Как-то он был вместе с отцом в этой окруженной лесом деревушке. Обычное селение зверобоев, где, как он помнил, жили приветливые люди. Впрочем, за последние два дня он убедился, что люди не всегда такие, какими кажутся. Фарамор вспомнил ликующую толпу на вчерашней казни и глаза из сна с восхищением взирающие из темноты. В сознании снова начал зарождаться гнев, в висках заколотилась кровь. Усилием воли Фарамор заставил себя успокоиться, но далось это нелегко.

Они шли по лесному извилистому тракту. Вокруг росли могучие дубы, ясени и клены, окруженные молодой порослью и кустарником. Несильный ветер шелестел листьями. Летали бабочки и стрекозы. Среди ветвей пели птицы, по небу плыли пушистые облака. Фарамор поймал себя на мысли, что ему здесь нравится. Лес подавлял тревожные мысли о будущем. Да и Невея выглядела лучше: печаль в ее глазах все чаще сменялась восхищением при виде особо красивого придорожного цветка или необычайно ветвистого дерева. При других обстоятельствах, решил Фарамор, она бы прыгала от восторга, оказавшись здесь.

К вечеру дошли до моста через ручей, за которым тракт уходил вправо, а от него ответвлялась проселочная дорога. На тронутом гнилью указателе были вырезаны слова «Совиное Око».

Они свернули на просеку. Фарамор обратил внимание, что дорога заросла травой. Колея, оставленная колесами телег, покрылась мхом. Создавалось впечатление, что здесь давно никто не проходил и не проезжал. Он почувствовал легкую тревогу. Не могут же жители деревни так редко пользоваться этим путем, что он зарос травой?

Скоро они увидели прибитую к стволу дуба широкую доску, на которой корявыми буквами неизвестный умелец вырезал слова: «Сэдра здесь. Восславим!». Невея вслух прочла надпись, удивленно подняла брови и спросила:

— Фар, а кто такая Сэдра?

Он почесал затылок.

— Я не знаю. Но мы придем в деревню и все выясним.

Они отправились дальше. Лес медленно погружался в сумерки. В шелест листьев вплетался гул многочисленной мошкары, витавшей в воздухе подобно пеплу. У Фарамора не выходила из головы эта надпись «Сэдра здесь. Восславим!». Она почему-то пугала. И кому вообще могла прийти в голову мысль приколотить доску с такой странной надписью посреди тропы?

Лес расступился, и они вышли на опушку. Далее, за заросшими бурьяном огородами стояли темные бревенчатые дома. Деревня выглядела безлюдной. Покосившиеся изгороди обвивал плющ, подворья заросли бурьяном. В сгущающихся сумерках неухоженные строения походили на гнилые пни с черными дуплами окон и распахнутыми веками ставен.

— Фар, мне здесь не нравится, — тихо сообщила Невея и поежилась.

— Мне тоже, — сказал Фарамор. — Похоже, люди отсюда ушли. Но не страшно, мы найдем какой-нибудь дом почище и переночуем.

На самом деле ему было не по себе. От деревни словно веяло холодом.

«Почему люди покинули ее? — думал он. — А может, здесь был мор и все жители Совиного Ока мертвы?»

Фарамора пробрала дрожь от этой мысли. Впрочем, он решил, что если здесь и был мор, то от него не осталось и следа, а значит, ему и Невее нечего опасаться.

Они направились в деревню. При въезде в поселение между двух высоких столбов висела длинная доска. Вырезанная надпись на ней гласила: «Обитель. Сэдра здесь. Восславим!» Возле одного их домов лежал скелет коровы. Из глазниц рогатого черепа пророс чертополох. Невея покосилась на белые кости и прижалась к брату.

— Все хорошо, — сказал Фарамор. — Не бойся.

Они прошли мимо кузницы. Под широким навесом стояла ржавая наковальня, на стене висели молоты, щипцы и прочие приспособления для ковки. В следующем подворье на земле лежала куча прогнивших шкур, а возле сарая стояли почерневшие от времени бочки.

— Давай посмотрим, что вон в том доме, — почему-то шепотом сказала Невея и указала на неплохо сохранившееся строение, окна которого закрывали резные ставни.

— Хорошо, — согласился Фарамор.

На небе начали появляться пока еще бледные звезды, но было достаточно светло, чтобы видеть все, что находится вокруг. Брат и сестра поднялись на крыльцо. Открыв дверь, сразу же почувствовали неприятный запах. Фарамор, обучавшийся алхимическому ремеслу, понял, что это запах серы.

— Постой здесь, — сказал он Невее, потом снял с плеча вещевой мешок и положил его на крыльцо возле двери так, чтобы она не закрывалась. Сделав несколько шагов в полумрак дома, Фарамор почувствовал хруст под ногами. Он присел и увидел на полу разбитую склянку и рассыпанный порошок. Сера. Обычно ее покупают целители, для изготовления мазей. Он выпрямился и увидел блеснувшие ряды склянок на стеллажах. В углу стоял алхимический стол с ретортами и большим перегонным кубом, совсем как в лаборатории старого учителя Шабатара.

Он подошел к стеллажам, взял несколько склянок и вышел на крыльцо.

— Ты что-то нашел? — поинтересовалась Невея.

— Это дом местного алхимика, — сказал Фарамор. — В этих склянках может оказаться что-нибудь ценное. Сейчас посмотрим.

Он сел на ступеньки и начал рассматривать содержимое прозрачных бутылочек. Невея присела рядом на корточки, в ее глазах горело любопытство.

— Здесь угольный порошок, — уверенно определил юноша нечто черное в одной из склянок. — Ничего полезного, — он отставил бутылочку на ступеньку.

В другой — оказалась прозрачная жидкость. Фарамор вынул пробку и осторожно понюхал.

— Ага, жгучая роса, — определил он. — Это кислота. Ее вполне можно продать какому-нибудь кузнецу или ювелиру. Положи в мешок, — Фарамор закупорил склянку и отдал Невее. Потом рассмотрел оставшиеся бутылочки и не обнаружил больше ничего полезного. Он поднялся, взглянул на дверной проем и решил, что лучше прийти в этот дом утром. Сейчас же им надо найти место для ночлега.

— Скоро совсем стемнеет. Пойдем в другой дом. Здесь воняет серой.

Они сошли с крыльца и встали как вкопанные: по улице, опираясь на кривую клюку, к ним шел старик.

— Похоже, гости пожаловали! — подойдя ближе, громко и приветливо сказал он. — Давненько, давненько…

Его голова была лысой, если не считать седых пучков волос на висках, тянувшихся к затылку. Впалые щеки покрывала щетина, переходящая в жидкую бороденку. Из-под кустистых бровей смотрели прищуренные выцветшие глаза. На тощей согбенной фигуре — длинная мешковатая рубаха перепоясанная веревкой.

— Мы не знали, что в Совином Оке нет людей, — сказал Фарамор. — Хотели здесь переночевать.

Старик внимательно рассмотрел юношу, затем девочку, после чего произнес:

— Вот у меня и переночуете. Все дома уже год как заброшены. Я один здесь остался. Давненько, давненько сюда не заходили путники. Люди, знаете ли, сторонятся этого места.

— Сторонятся? Почему? — Фарамор удивленно приподнял брови.

— Боятся, — спокойно ответил старик. — Но вам опасаться нечего. Впрочем, пойдемте ко мне, и я все расскажу.

По пути в свое жилище старик сказал, что зовут его Найрад. Держался он бодро и при ходьбе почти не пользовался клюкой, лишь изредка опуская ее в дорожную пыль. Невея поглядывала на старика с опаской, но Фарамор знал, что сестра так смотрит на многих незнакомых людей.

Они прошли половину деревни, и вдруг юноша увидел посреди улицы большую дыру в земле. Черный провал занимал всю ширину дороги и немного заходил на чье-то подворье, где над дырой нависал покосившийся сарай и часть обвалившегося забора. Дыра не походила на рукотворную. Создавалось впечатление, что огромная часть дороги просто рухнула вниз, в подземные пустоты. Из провала доносился гул, словно там внизу, по неведомым тоннелям гулял ветер.

— Что это? — озадаченно спросил Фарамор.

— Вход в подземную пещеру, — ответил Найрад. — О, под нашей деревушкой оказалось много чего интересного, о чем никто даже не догадывался! — последние слова он произнес с благоговением, — Я все вам расскажу, все.

Фарамор осторожно подошел к краю дыры и заглянул вниз. На него пахнуло сырой прохладой. На стенках тоннеля были деревянные планки образующие подобие лестницы. Они уходили вниз, теряясь в непроглядной темноте.

Невея не решилась подойти близко к провалу. Она крепко прижимала к груди Хитреца Хета, словно тот мог вырваться из рук и прыгнуть в дыру. В глазах девочки горели искорки страха. Ей очень не нравилась эта странная дыра посреди деревни.

— Фар, осторожно, не упади! — с тревогой сказала она.

Фарамор кивнул, отошел от провала и ободряюще улыбнулся сестренке, но в его лице читалась растерянность. У него в уме не укладывалось, что в земле могла образоваться такая большая и ровная дыра.

— Пойдемте, — поторопил их Найрад. — Мы уже почти пришли, — он указал клюкой на дом, совсем рядом с провалом.

 

Глава 5

Небо, с мерцающими вкраплениями звезд, обрело густой фиолетовый оттенок. Лес вокруг деревни выглядел, как сплошная черная стена. Фарамор подумал, что боги не до конца отвернулись от него и Невеи, ведь в эту ночь у них будет крыша над головой. Ему было не по себе от этой безлюдной деревушки, от странной дыры посреди дороги, но страха он не испытывал.

Найрад подкинул в тлеющий углями очаг горсть щепок. Скоро пламя разыгралось и осветило внутреннее убранство дома. На стене висели шкуры, возле окна стояли грубо сколоченный стол и две лавки, над очагом — полка с котлами и сковородами. Фарамор обратил внимание на пустую, затянутую паутиной полку в углу. Она, без сомнения, предназначалась для образов богов, как в любом, виденном им жилище. Почему же здесь полка пустовала? Фарамора это удивило, но он решил не расспрашивать об этом старика, считая отношение человека с богами делом личным. Тем более, у него были вопросы и поважнее.

Старик помешал большим черпаком содержимое котла, висящего в очаге, и произнес:

— Зверобой из меня уже не тот, что прежде. Руки давно отвыкли от лука, но силки и ловушки расставлять я еще горазд! Тем и живу, — красные отблески огня играли на его морщинистом лице. — Не далее, как вчера, зайца изловил, жирного. Хорошая похлебка получилась из зверушки, наваристая. Сейчас попробуете. Я добавил в нее дикого лука, грибов, горсть сушеных березовых почек…

Спустя несколько минут Фарамор и Невея уже с аппетитом поедали угощение, а Найрад, прикурив длинную глиняную трубку, начал рассказывать, что случилось в деревне Совиное Око:

— Прошлой осенью, сразу после праздника равноденствия, к нам в деревню пришел путник. Его звали Шадр Ла, и он был кудесник с востока. Молодой, не старше тридцати, но волосы его были седы, как моя борода. Мы, жители Совиного Ока, никогда не отказывали путникам в ночлеге, не отказали и Шадру Ла. Вечером в таверне кудесник рассказал много интересных историй и показал несколько магических трюков. Представляете, он смог одним взглядом зажечь свечу! — Найрад затянулся трубкой, выпустил струйку дыма и улыбнулся. — А еще поймал таракана, что-то шепнул ему, и тот побежал и прыгнул в полыхающий очаг! Видели вы когда-нибудь такое?!

Фарамор и Невея дружно помотали головами, продолжая черпать ложками похлебку.

— Шадра приютил наш алхимик Вокс, — продолжил Найрад. — Они быстро нашли общий язык, обсуждая всякие формулы и порошки. На следующий день кудесник принялся ходить вокруг Совиного Ока. Он вел себя странно: иногда вставал на колени и припадал ухом к земле, словно пытаясь что-то услышать. К вечеру Шадр то же самое делал уже в самой деревне. На все вопросы отвечал: «Она здесь! Я чувствую ее. Мои поиски закончились. Одна из трех под этой землей!» Мы думали, что парень не в себе. Да, так мы тогда считали. Ближе к ночи Шадр подошел к тому месту, где сейчас дыра в земле и сказал: «Это здесь!» Он сел прямо на дорогу, закрыл глаза и начал произносить непонятные слова. Кто-то насмехался над ним, некоторые — и я в том числе, — звали его в таверну. Но Шадр не обращал ни на кого внимание. Мы так и оставили кудесника сидеть на дороге и бормотать. А ночью случилось вот что: раздался грохот, земля затряслась — у меня в доме вся посуда с полок попадала! Все выбежали на улицу, не зная, что происходит, а потом обнаружили дыру посреди дороги, вокруг которой расхаживал довольный кудесник. Надо ли говорить, что эта дыра никому не понравилась. Кое-кто даже предложил бросить в нее Шадра, ведь никто не сомневался: это он своими заклинаниями сотворил дыру. Не сбросили.

Найрад надолго замолчал, задумчиво глядя на пылающий очаг.

— Ну, и что же случилось потом? — нетерпеливо спросил Фарамор.

— Да, что было дальше? — поддержала Невея.

— Ага, дальше, — вышел из раздумий старик. — Когда рассвело, Шадр по веревке спустился в дыру. Долго его не было. Все уж подумали, что он сгинул, ан нет… вылез к полудню и вот что скажу: счастливее человека я в жизни не видывал. Он прямо таки сиял! Шадр показал нам диамант размером с мой ноготь, но не камешек так радовал его… нет — нет, ведь кудесник сразу же отдал диамант какому-то мальчишке. Он сказал, что там внизу, в подземных чертогах находится Одна из трех — Сэдра! Ее взгляд дарит счастье, а дыхание исцеляет от любых болезней. Да, это было интересно, но всех больше интересовало другое: есть ли внизу еще драгоценные камешки? Шадр уверял, что их там полно. Ну, люди и полезли. Даже такие древние развалины, как я карабкались вниз по веревкам. Кое-кто срывался и падал. Я решил не испытывать судьбу, куда уж мне? Скоро люди начали вылезать, и их прямо таки раздирало от радости. Они не могли передать словами то, что видели. А главное, все забыли про камушки! Там внизу было что-то лучше диамантов. Женщины, дети, старики — вся деревня побывала внизу. Они восхваляли Сэдру и молились ей. Все чаще жители Совиного Ока начали забираться в дыру, пока не забросили свои дома и не поселились под землей.

Фарамор посмотрел в глаза старика, пытаясь понять, не сочинил ли Найрад эту историю? Уж слишком она походила на бред сумасшедшего.

— А жители Совиного Ока? Они так и живут внизу?

— Отчего же? — усмехнулся Найрад. — Выходят по ночам. Да, выходят.

Фарамор встревожено посмотрел на дверь и почувствовал, как Невея к нему прижалась.

— А Сэдра, кто она такая? — шепотом спросил он.

То, что произошло потом, заставило его вскочить с лавки и прижать к себе перепуганную сестренку…

Ему ответил хриплый женский голос снаружи дома — резкий и мощный, похожий на треск льдин во время ледохода:

— Почему бы, мальчик, тебе не выйти и не спросить у меня самой?

Найрад захихикал, указывая трубкой на дверь.

— Да, тебе, мальчик, стоит выйти и спросить, — теперь в его голосе сквозило безумие. — Сэдра здесь! Сэдра здесь! Восславим Одну из трех! Воссла-а-авим! — заскулил он. Огонь в очаге затрещал, пламя стало ядовито-зеленым.

— Не бойся, сын палача, я не причиню тебе вреда, — голос снаружи уже больше походил на человеческий. В нем были вкрадчивые интонации. — Я не хочу входить в дом, чтобы не напугать твою маленькую сестренку. Давай же, мальчик, будь смелым!

— Сделай, как она говорит, — прокряхтел Найрад. — Выйди и поговори с ней. Воссла-авим! Воссла-авим! — его рот с гнилыми зубами открывался, как у лишенной воды рыбы. — Воссла-авим, Сэдру!

Фарамор с презрением посмотрел на старика. Ему хотелось схватить стоящий на столе котел и запустить им в Найрада, но сдержался.

— Выйди, выйди, мальчик. Я не обижу тебя, — голос за дверью теперь напоминал шум ветра. Фарамору начало казаться, что он звучит в голове. Он отстранил Невею и взглянул ей в глаза.

— Ты останешься здесь, а я пойду наружу.

— Фар, нет! — Невея вцепилась ему в руку. — Не выходи! Не делай этого!

— Не знаю, как объяснить, но я почему-то уверен: то, что находится снаружи, говорит правду. Мне ничего не угрожает, — Фарамор не понимал, откуда у него взялась эта уверенность, но он на самом деле не чувствовал опасности. Ему не было страшно. — Все будет хорошо. Я вернусь.

Невея отпустила его руку и обессилено села на лавку. Ее глаза были полны отчаяния. А Фарамор пошел к двери.

От того, что он увидел, когда вышел из дома, перехватило дыхание: над землей парила женщина. От обнаженного тела исходил бледный свет, глаза горели, как угли. Ветра не было, но ее белые волосы медленно развевались в разные стороны, словно плыли по течению. Даже в темноте ночи было видно, что за спиной женщины находилось что-то густое, черное и бесформенное. От этого сгустка тьмы тянулись похожие на корни отростки, которые стелились по земле и исчезали в круглом провале.

Фарамор зачарованно смотрел на женщину. Странно, но он чувствовал восхищение.

— Не так уж и страшно, правда? — теперь ее голос стал звонким и приятным для слуха. — То, что ты видишь сейчас, мальчик, это не я. Всего лишь одна из женщин говорит за меня. Моя сущность внизу, в каменных покоях. Я узница этого места. За много веков приросла к земле, как дерево корнями. Но теперь… теперь у меня есть глаза, которые могут видеть поднебесный мир. Много глаз, — она сделала руками жест, указывая на пространство вокруг.

Только сейчас Фарамор отвел взгляд от женщины и увидел в темноте одновременно похожих на людей и пауков существ. Их голые тела были бледные, как поганые болотные грибы. Похожие на рыбьи белесые глаза слабо светились. Твари сидели на крышах домов, сновали по подворьям, выглядывали из-за заборов. «Это бывшие жители Совиного Ока», — догадался Фарамор.

Одна из тварей выскочила из-за угла дома и схватила длинными жилистыми руками пробегавшую крысу. Затем раззявила огромный, усеянный шипами зубов рот и, быстро запихав в него крысу, начала усердно жевать. Фарамор содрогнулся. Он буквально слышал хруст перемалываемых косточек и хлюпанье крови в глотке твари.

— Тебе нравятся мои детки? — спросила Сэдра. — Я даровала им счастье.

— Неужели? — усомнившись, выдавил Фарамор.

— О, поверь мне, сын палача, это так. Нет никого счастливее моих деток. Они любят меня. Считают своей богиней.

— Но ты… ты ведь не богиня?

Женщина изящно развела руками.

— Ну, конечно же, нет. Я — демонесса.

Из-за закрытой двери раздался приглушенный возглас Найрада:

— Воссла-а-авим Сэдру! — нараспев завывал он. — Воссла… — старик поперхнулся и закашлялся.

Фарамор увидел, как бледная тварь размером с ребенка спрыгнула с крыши и начала по-собачьи рыть землю, видимо, пытаясь откопать укрывшуюся в норе мышь.

— А откуда ты знаешь, что я сын палача? — он снова перевел взгляд на Седру, чувствуя, что в ее глазах есть что-то притягательное.

— Я видела твой сон прошлой ночью. Чувствовала твою боль. С тех пор, как ты вошел в этот лес, я многое узнала о тебе. Твоя ненависть сладка. О да, это дар, о котором ты даже не подозреваешь. После казни отца в тебе зародилась Темная Искра. Ты ее пока не чувствуешь, но скоро, скоро… Ощущая злость и ненависть, не замечаешь эту Искру. Поверь, она разгорится, и я хочу тебе в этом помочь. Знаю, что ты жаждешь мести. Те, кто причастен к казни твоего отца, заслуживают страшной смерти, не так ли? Мы отомстим вместе. Вместе!

— Зачем тебе это? — нахмурился Фарамор.

— Правильный вопрос, мальчик… очень правильный, — голос Сэдры снова стал похож на шелест листвы. — Все имеет цену. Когда ты станешь достаточно сильным, вызволишь из заточения Нэба, бога, которого вы, люди, забыли. Мир уже готовится к его приходу, мир становится другим, мальчик, совсем другим. Правители сходят с ума, по Исходным землям ходят чернокнижники и пробуждают то, что вы, люди, называете нечистью. Тебе сейчас кажется это неправильным, но с приходом Нэба грядет очищение этого мира… перерождение!

— Перерождение, — задумчиво повторил Фарамор.

— Да, мальчик, перерождение, обновление.

Где-то вдалеке закричала ночная птица — печально, будто что-то оплакивая. Стайка мотыльков пролетела над головой Сэдры, отражая крыльями звездный свет.

Фарамор долго молчал, обдумывая слова демонессы, а потом спросил:

— Если я откажусь, ты убьешь меня?

— Убью? — женщина подняла лицо к небу и захохотала. Ее смех разлетелся по округе звонким эхом. Она резко перестала хохотать и посмотрела на юношу. — Какая глупость. Конечно, ты можешь отказаться, но это не имеет значения. Ты все равно придешь ко мне, и случится это очень и очень скоро. Не спеши с ответом, тем более что я его хорошо знаю и мне не важно, когда его услышу, сейчас или потом.

Из провала раздался глухой протяжный рев, словно там находился гигантский зверь. Черные корни-отростки, тянувшиеся к сгустку за спиной женщины, всколыхнулись, напряглись…

— До встречи, мальчик! — сказала Сэдра.

… и с огромной скоростью втянули женщину в провал. Осталась лишь сверкавшая под светом звезд туча пыли. Бледные твари начали сбегаться к дыре. Они, словно лягушки, прыгали на стены провала и ползли вниз.

Фарамор глубоко вздохнул, открыл дверь и вошел в дом. К нему тут же подбежала Невея и обняла. Ее лицо блестело от слез. Все время, пока не было брата, сознание девочки боролось с изменившимся течением реки, которое пыталось прибить лодку к страшному берегу. Она уже видела очертания чего-то темного, с красными, как угли, глазами. Но Фарамор вернулся, и лодку снова вынесло на середину реки.

— Что ты видел, Фар? — спросила Невея и тут же пожалела, что задала вопрос, ведь ответа знать не хотелось.

— Ничего страшного, — стараясь, чтобы голос звучал спокойно, ответил Фарамор.

— Он видел Сэдру! — воскликнул Найрад. — Сэдру он видел! Воссла-а-авим…

— Заткнись, старик! — закричал Фарамор. — А не то, клянусь, я забью твою трубку тебе в глотку!

Найрад сжался, злобно посмотрел на юношу и пододвинулся ближе к стене. Фарамор никогда так не кричал на людей, но странно, сейчас этот всплеск ненависти доставил удовольствие.

«…в тебе зародилась Искра…», — словно эхо, прозвучал в сознании голос Сэдры.

Он ощутил радость превосходства над этим дряхлым испуганным человеком.

Найрад отправился спать в соседнюю комнату. Некоторое время доносилось его недовольное ворчание, которое перешло в храп. Невея тоже уснула, свернувшись на лавке возле стола. Веки девочки то и дело вздрагивали, дыхание делалось порывистым — ей грезился тревожный сон.

Фарамор сидел рядом с сестрой и размышлял о том, что сказала демонесса. Искра, Нэб, чернокнижники пробуждающие нечисть — все это казалось настолько нереальным, словно нечто из баллад бардов, известных мастеров сочинять небылицы. Вот только сама Сэдра и жители деревни, которые превратились в странных тварей, были лучшим поводом не сомневаться в чудесах.

Он поймал себя на мысли, что во время разговора с демонессой ему очень хотелось принять предложение, стать частью ее замыслов. В этом было что-то притягательное, таинственное. Почему он не сказал «да»? Возможно дело в сестренке? Ему очень хотелось отомстить за отца, но Невея… так или иначе, она будет втянута в замыслы Одной из трех, а Фарамор этого не хотел. Сейчас, глядя на спящую сестру, юноша уже не чувствовал в словах Сэдры искушения. Он разобрался в себе и решил, что для него более важно. Выбор оказался прост. Утром они с Невеей уйдут из Совиного Ока и будут уповать на милость судьбы, чтобы их дальнейший путь не был тяжким.

 

Глава 6

Едва рассвело Найрад, не проронив ни слова, вышел из дома и больше не возвращался. Фарамор и Невея позавтракали и тоже покинули жилище старика.

Утро выдалось серым и прохладным. По небу плыли мрачные тучи. Ветер гонял по дороге пыль и гнул бурьян. Погода была не лучшей для путешествия, но оставаться в Совином Оке Фарамору больше не хотелось.

— А теперь куда мы пойдем? — спросила Невея.

— Снова выйдем на тракт, — ответил Фарамор. — Дальше находится город Аронг, но я не знаю, сколько до него идти. А прежде, давай пройдемся по домам и поищем что-нибудь ценное? Нам теперь все может пригодиться.

— Хорошо, — бесцветным голосом сказала Невея. Она выглядела сонной.

В одном из домов Фарамор обнаружил несколько монет, лежавших прямо на полу перед очагом и покрытых слоем пыли. В лаборатории алхимика нашел склянку с толченым жемчугом, нужным ингредиентом для редких снадобий. Целители платили за него хорошие деньги.

Фарамор зашел в самый большой дом с двускатной крышей на окраине деревни. Внутри, в просторной комнате отсутствовала мебель, но возле стены стояло деревянное, похожее на алтарь, сооружение. Углем на дощатых стенах были начертаны слова: «Сэдра здесь! Восславим! Обитель». А еще нарисовано множество глаз. По углам комнаты стояли высокие железные канделябры. Фарамор решил, что этот дом являлся чем-то вроде храма Сэдры, и жители Совиного Ока справляли здесь обряды, до того, как поселились под землей. Он взял несколько, не слишком обгоревших свечей и положил в мешок. Затем вышел на крыльцо и остановился. Его внимание привлек ползущий по ступеньке жук. Букашка перебирала лапками и шевелила длинными усами; черная блестящая спинка блестела, как начищенная монетка. Неожиданно для самого себя, Фарамор поставил каблук сапога рядом с жуком и медленно опустил подошву. Он скорее не услышал, а почувствовал хруст под ногой.

— Фар, зачем ты убил его?! — воскликнула Невея.

Фарамор встрепенулся.

— Что?

— Зачем ты наступил на жука?!

Он и сам не знал, но думать об этом не хотелось. Фарамор взглянул на возмущенную сестренку и равнодушно произнес:

— Подумаешь, жук. Все, пошли из этой деревушки, нам здесь больше делать нечего, — он шаркнул ногой, размазав по ступеньке то, что осталось от букашки, и спустился с крыльца.

Когда Фарамор и Невея выходили из деревни, услышали позади протяжные возгласы, похожие на стоны:

— Воссла-а-авим Сэдру… Воссла-авим…

Этим печальным звукам вторил шум ветра.

Брат и сестра оглянулись и увидели бредущего по улице Найрада. Через каждые три шага старик останавливался, поднимал лицо к небу и выкрикивал;

— Воссла-авим…

Невея подумала, что никогда еще не видела такого одинокого человека.

Через час они вышли к мосту и двинулись дальше по тракту. Невея давно перестала обижаться из-за жука. Она внушила себе, что Фарамор случайно наступил на букашку.

Один раз мимо проехала карета, запряженная четверкой лошадей. Она оставила после себя клубы пыли. Невея остановилась и зачем-то помахала ей вслед. Фарамор еще раз подумал, что принял верное решение, отказав Сэдре. Сестренка такая маленькая и хрупкая, она никоим образом не должна быть причастна ко всяким замыслам нечисти. Невея итак испытала боль от потери отца, так зачем ввергать ее в пучину мрачных тайн, которые он и сам не понимал?

К полудню они дошли до еще одной ответвляющейся от тракта дороги. На указателе значилось: «Монастырь Святой Дары». Фарамор слышал от отца об этом месте. Женская обитель, куда мужчинам вход воспрещен.

Они миновали развилку, и пошли дальше по тракту. Вдалеке показалась телега с впряженной тощей кобылой. В телеге сидело двое мужчин.

— Надень капюшон, — сказал Фарамор. Это могли быть люди из Алтавира и он не хотел, чтобы его с сестрой узнали.

Невея удивленно посмотрела на брата, но послушалась и накинула капюшон.

Фарамор не ошибся. Когда телега приблизилась, он узнал одного из мужчин. Им оказался разводчик бойцовых петухов, которого в столице все называли Клюв, за острый, нависающий над губой нос. Лицо второго мужчины тоже показалось знакомым, но разве упомнишь всех жителей огромного города?

Кроны деревьев осветила далекая вспышка молнии. Прогремел тяжелый громовой раскат. Телега почти поравнялась с юношей и девочкой, когда порыв ветра ударил в лицо Фарамора прохладной волной и сорвал с головы капюшон.

— Хей! — Клюв натянул поводья, и лошадь остановилась. — Я знаю этого парня! — громко обратился он к своему спутнику.

Фарамор схватил за руку Невею и прибавил шаг, злясь на ветер и собственную неосторожность.

— А ну, стой! — крикнул Клюв и спрыгнул с телеги. В его голосе слышалась угроза. — Стой, тебе говорю!

— Что ты к ним прицепился? — недовольно спросил второй мужчина. Он был тощий, с красным скуластым лицом и сальными рыжими волосами.

— Ты знаешь, кто этот парень, Слим? Это сын старины Легиса Тоула. Проклятого палача!

— Неужели? — Слим тоже слез с телеги.

Клюв быстро приближался. Фарамор понял, что мужчины не отступят. Он повернулся и, отстранив за спину сестру, выкрикнул:

— Зачем вы преследуете нас?

Клюв подошел и, проигнорировав вопрос, проговорил:

— А, это должно быть твоя сестренка? — он скосил глаза на Невею. — И что же детишки палача делают одни в такой дали от дома?.. Без своего папаши?

Фарамор понял, что мужчины еще не знают о казни отца.

— Ты уверен, что это дети палача? — недоверчиво спросил подошедший Слим.

— Я видел их на ярмарке вместе с Легисом, — ответил Клюв. — А если я хоть раз кого-нибудь увижу, то не забываю. Вот так-то!

Раздался громовой раскат, и кобыла испуганно заржала.

Слим вперил взгляд в Фарамора. В его глазах горели злобные огоньки.

— Не думал, что когда-нибудь мне доведется поквитаться с проклятым палачом, — прошипел он. — Сегодня, воистину, удачный день! Твой папаша, парень, отрубил головы моим братьям! И не надо говорить, что это его работа… нет, нет, я видел, с каким удовольствием он заносил топор над шеями моих братишек!

Фарамор попятился. Капюшон снова сдуло с головы, и теперь волосы трепал ветер. Невея, вцепившись в складки плаща брата, испуганно выглядывала из-за его спины.

— Мы не сделали вам ничего плохого, идите своей дорогой, — как ни странно, голос Фарамора звучал ровно. Рука скользнула под плащ и, вцепившись в рукоять ножа на поясе, напряженно застыла. Юноша почувствовал, как на лицо упали первые капли дождя.

— Прости, парень, — без сожаления в голосе проговорил Слим, — но я последние два года только и мечтал, чтобы поквитаться с вашим папашей. Представляю, как он взвоет, когда его детишек найдут на дороге с перерезанными глотками! — он выдернул из чехла нож с кривым лезвием.

Вспышка молнии отразилась от стали ослепительной искрой. Слим двинулся на Фарамора. Мужчина что-то сказал, но голос заглушил раскат грома.

— Беги, Невея! — закричал Фарамор и тоже выхватил нож.

Девочка, вцепившись руками в Хитреца Хета, начала быстро отходить.

— Куда ты, деточка? — прогнусавил Клюв, не отрывая взгляда от Невеи. — Не надо убегать, не надо…

— Назад! — крикнул Фарамор, переводя нож с одного мужчины на другого. Мешок и сума соскользнули с плеча и с глухим звуком упали на землю.

Клюв начал обходить юношу. Слим презрительно сплюнул, сделал резкий выпад и полоснул ножом по запястью Фарамора. Тот коротко вскрикнул и выронил оружие. Руку пронзила боль. Он никогда не умел драться, о чем сейчас жалел больше всего на свете.

Клюв захихикал, приближаясь к Невее. Девочка словно оцепенела от страха. Она отступала шажок за шажком, глядя то на брата, то на страшного человека с мерзким кривым носом.

«Что делать?! — судорожно думал Фарамор. — Что?..»

Слим перекинул нож в левую руку, а правой с размаху двинул юноше в нос.

— Так, гаденыша! Так!.. — закричал Клюв.

Фарамору показалось, что в лицо плеснули кипятком. В глазах потемнело. Он застонал. Слим схватил его за волосы и с силой швырнул на землю.

Клюв склонился над Невеей и протянул к ней руки. Его тонкие губы дрожали и щерились в кривой улыбке.

— Иди к дяденьке, малышка, — проворковал он.

Фарамор поднял лицо и увидел мешок и суму — совсем рядом. Он быстро пополз к вещам, судорожно вдыхая воздух. В рот попадала еще не пропитавшаяся дождем пыль и стекающая из разбитого носа кровь.

Неожиданно Невея завизжала и вцепилась зубами в пальцы Клюва. Тот взвыл от боли. Глаза выпучились, как у жабы. Резко, наотмашь, он ударил девочку ладонью по лицу.

— Маленькая сучка меня укусила! — заорал Клюв. — Укусила!..

Фарамор подполз к вещам и запустил окровавленную руку в мешок. К юноше, перекидывая нож из руки в руку, приближался Слим.

— Я тебе покажу, как кусаться, сучка! — Клюв, словно пушинку поднял Невею и с яростью швырнул на обочину дороги.

Девочка головой ударилась об камень и, покатившись по траве, застыла. Хитрец Хет выпал из ее рук. В пуговичных глазах куклы отразилась очередная вспышка молнии.

Фарамор выдернул из мешка первую попавшуюся склянку…

«Только бы это была Жгучая роса!» — молил он.

…зубами выдернул пробку, вскочил на ноги и плеснул жидкость в лицо Слима. Мужчина мгновение стоял как вкопанный, не понимая, что произошло, затем раззявил рот и заорал. Кожа с шипением вспенилась, пошла мелкими пузырями. Веки превращались в оплавленные бесформенные кусочки кожи. Из-под них на щеки текла густая слизь — то, что осталось от глазных яблок. Слим рухнул на колени, выронил нож, и обхватил трясущимися руками обгоревшее лицо.

— Что ты сделал?! — взвизгнул Клюв. — Что ты, гаденыш, сделал?! — на лице отразились растерянность и страх.

Фарамор отбросил склянку, быстро поднял нож Слима и побежал к Клюву. Тот охнул, и уже собирался развернуться и броситься наутек, но одна нога зацепилась за другую, и он грохнулся на землю. Фарамор подскочил к Клюву — его разум охватила ярость — и вонзил нож ему в спину.

— Нет! — визжал Клюв, тщетно пытаясь подняться.

Фарамор бил и бил ножом, наслаждаясь звуком входящей в плоть стали. Рядом продолжал реветь Слим. Дождь хлынул в полную силу, окутав мир искрящейся пеленой.

Клюв больше не подавал признаков жизни. Фарамор вонзил нож в последний раз, выдернул и поднялся на дрожащих от возбуждения ногах.

«Невея!»

Он подбежал к сестренке, присел и приподнял ее голову. Девочка казалась безжизненной.

— Невея, очнись! — выкрикнул Фарамор и слегка встряхнул сестренку. — Нет, только не это… очнись!

Он заметил, что она еле заметно дышит.

— Жива, жива, — прошептал Фарамор. После чего взял сестренку на руки и вышел на середину дороги. Посмотрел по сторонам. В шум дождя вплеталось завывание ветра. Непогода погрузила мир в бурную мрачную серость. Он вспомнил про дорогу, которая вела в монастырь. В женской обители могли оказать помощь Невее. Других вариантов не было.

Он поспешил к развилке, мимо беззвучно корчившегося в грязи, похожего на огромного червя, Слима.

Фарамор с досадой обнаружил, что лошадь ускакала. Она и телега сейчас были бы кстати. Прижимая к себе сестренку, он шел быстро. Ноги скользили на раскисшей дороге. В отблесках молний дождь походил на мириады серебряных стрел. Гром стал резким, как удары гигантского молота по наковальне — гроза бушевала над самой головой.

Пальцы на порезанной руке онемели, рана жутко саднила. Кровь все еще текла из разбитого носа. Фарамор ощущал ее солоноватый вкус на губах.

Задыхаясь от усталости, он свернул на дорогу к монастырю. Из легких вырывались хрипы. Фарамор не знал, как далеко находится монастырь, но не сомневался, что донесет Невею, даже если женская обитель находится на краю земли. Важнее этого сейчас ничего не было.

Дорога вывела к мосту через овраг, на дне которого клокотал водный поток. Лес остался позади. Фарамор за пеленой дождя не видел, но чувствовал, что вышел на открытое пространство. За мостом началась мощеная каменными плитами дорога, по обочинам которой стояли мраморные статуи. Фарамор собрал всю волю, ускорил шаг и прошел через большую деревянную арку. Впереди показались двустворчатые ворота под широким покатым навесом. Каменные стены монастыря высились в два человеческих роста и ровной полосой уходили в стороны, теряясь в дождливом сумраке.

Фарамор с силой начал колотить носком сапога в основание ворот.

— Прошу вас, кто-нибудь! — отчаянно кричал он.

Ему показалось, что прошла вечность, когда в створке ворот открылось маленькое окошко.

— Что вам надо? — спросил строгий женский голос.

— Моя сестра… мне кажется, она умирает!

Окошко резко закрылось. Послышался скрежет отодвигаемого засова. Фарамор чувствовал, что держит Невею уже на пределе сил. Голова кружилась от усталости. Створка ворот открылась и под навес вышли две женщины в зеленых плащах. Одна из них — стройная, с золотистыми волосами — сжимала в руке копье.

— Прошу, помогите! — выдохнул Фарамор.

Та, что без копья, приняла из его рук девочку.

— Что с ней?

— На нас напали… я не видел, но, кажется, она ударилась головой.

— Ясно, — сказала женщина и быстро зашла в ворота, прижимая к себе Невею.

Золотоволосая заглянула юноше в глаза.

— Прости, но тебя мы впустить не можем. Мужчинам за ворота входить запрещено. Ты можешь подождать здесь, пока мы не выясним, что с твоей сестрой.

— Спасибо, — прошептал Фарамор. На него накатила ужасная слабость.

Женщина зашла в ворота и закрыла створ. Сейчас Фарамору было хуже, чем на казни отца. Он даже не знал, живой ли принес Невею в обитель. Что если сестра погибла? От этих мыслей хотелось выть. Он сел на деревянный настил и прислонился спиной к воротам. Раскаты грома звучали уже тихо. Гроза удалялась. Ливень перешел в обычный дождь.

«Ты все равно придешь ко мне, и случится это очень и очень скоро!» — вспомнил он слова Сэдры.

— Она знала, — сквозь стиснутые зубы произнес Фарамор. — Ты знала, что все так случится. Знала!

Ему послышалось в шуме дождя «да». Он только сейчас начал сознавать, что убил человека, а возможно и двух. Слим тоже мог не выжить. У него не было и намека на сожаление, напротив, его захлестнуло мощное чувство торжества, которое сейчас затмило тревогу за сестру. Он желал убивать Клюва и Слима снова и снова. Поливать их кислотой, резать ножом. Такие, как они не заслуживают легкой смерти. О нет, эти твари должны страдать! Фарамор сжал кулаки, даже не чувствуя боли в порезанном запястье. Тело напряглось.

Он услышал скрежет засова и поднялся на ноги. Гнев начал отступать. Снова вышла золотоволосая женщина.

— Твоя сестра жива, — сказала она. — Но…

— Что, что с ней?! — воскликнул Фарамор.

— Мы не знаем. Девочка не приходит в себя. Матушка Гая — это наша целительница — ее осмотрела и сказала, что нужно время.

— Время, — прошептал юноша.

— Да, время. Хорошо, что ты принес сестру к нам в монастырь. Уверена, матушка Гая поставит ее на ноги. Тебе-то есть куда идти? — в голосе женщины было искреннее участие.

— Есть, — не раздумывая, ответил Фарамор. Он теперь точно знал, куда направится. К той, что ждала его в Совином Оке. — Благодарю вас, госпожа!

— Да прибудет с тобой святая Дара! — женщина поклонилась и зашла в ворота.

 

Глава 7

Дождь прекратился, но небо оставалось серым. Издалека все еще доносились отголоски грозы. Влага оживила запахи трав, над землей стелилось легкое марево. Природа успокоилась, позволив лишь ветру шептаться в мокрой листве, как некое напоминание о своей необузданности.

Фарамор вышел на тракт и направился к месту недавней схватки. Он хотел почувствовать удовлетворение от вида мертвого Клюва, и его интересовало, выжил ли Слим?

Последнего он обнаружил мертвым. Слим лежал на спине в грязи, руки были согнуты в локтях, скрюченные, словно лапы паука, пальцы, говорили о невыносимой предсмертной муке. На то же указывало изуродованное лицо, на котором, несмотря на обгоревшую до кости плоть, все же проступала гримаса страдания. Пустые глазницы были наполнены водой, в которой отражались плывущие по небу тучи.

Фарамор с минуту смотрел на Слима, затем направился к обочине дороги, где он ранее обнаружил бесчувственную Невею. Хитреца Хета долго искать не пришлось — кукла лежала на примятой грязно-изумрудной траве и ее рыжие волосы прямо таки кричали: «найди меня!»

Он поднял Хитреца и с силой стиснул в руках, выдавливая впитавшуюся в него влагу. Затем сунул куклу за пояс плаща. Свой нож нашел так же быстро. Суму и мешок решил не брать, почему-то уверенный, что находящиеся в них вещи больше пригодятся. Он окинул взглядом место схватки и направился в сторону Совиного Ока.

На подходе к деревне Фарамор удивился: здесь будто бы и не было дождя. Только что он шел по раскисшей от грязи дороге, а тут все осталось как утром — сухим и пыльным, словно та, что находится под землей, отвела дождь от этого места.

— Ты многое можешь, не так ли? — пробормотал Фарамор.

Найрад оказался дома. Старик, прищурив глаза, сидел за столом и попыхивал трубкой. Он даже не повернул головы, когда в жилище вошел юноша и лишь пробормотал себе под нос:

— Быстро же ты вернулся. Пади случилось что-то?

Фарамор молча снял плащ и повесил на крюк возле двери. Потом подошел к столу, взял кувшин и жадно выпил несколько глотков воды.

— Вниз сейчас полезешь? — спросил старик.

— Полезу, — ответил Фарамор, и решительно направился к двери.

Спускаться в провал оказалось легко. Жители деревни постарались на славу, вбив множество широких деревянных планок на небольшом расстоянии друг от друга, видимо для того, чтобы и ребенок легко преодолел спуск. Фарамор медленно погружался в кромешный мрак, на ощупь определяя очередную опору для рук и ног. Он вдруг представил себе жителей деревни — женщин, стариков, мужчин и детей — каждый день карабкающихся по этой лестнице туда и обратно. Наверняка кто-то все же срывался вниз с жутким криком и разбивался о дно провала. Какова же должна быть сила, нет — чары, манящие людей в чертоги Сэдры?

Скоро ноги нащупали что-то более широкое, чем планки ступеней. Фарамор вгляделся и сообразил что это небольшая площадка для отдыха. «Очень предусмотрительно, — подумал он. — Уж в чем, а в отсутствии усердия строителей лестницы упрекнуть сложно».

Как бы то ни было, но он решил не останавливаться и полез дальше по планкам, которые обнаружил справа от площадки. Круг серого света над головой сужался.

Через несколько минут Фарамор остановился, посмотрел вниз и увидел слабое зеленое мерцание, словно там, в глубине витали мириады светящихся пылинок. Он вытер ладонью выступивший на лбу пот и последовал дальше. Планки-ступеньки стали осклизлые, это заставило двигаться более осторожно и медленно. Здесь, на глубине воздух был сырым, и пахло свежей могилой. Светлый круг наверху превратился в крохотное пятно размером с монету. Фарамору показалось, что прошла целая вечность, когда он добрался до устланного досками дна провала. И к некоторому облегчению не обнаружил скелетов, сорвавшихся вниз людей.

Вбок уходил просторный прямоугольный тоннель, стены которого были выделаны шестигранными плитами. От них исходило зеленое призрачное свечение. Фарамора поразило увиденное. Кто мог построить этот тоннель? Стены не каждого храма отделывают так искусно. А еще его интересовало, куда делась земля, если дыра, по которой он спускался, образовалась в результате обвала? Фарамор подумал, что с тех пор, как они с Невеей пришли вчера в Совиное Око, его жизненный путь начал состоять их сплошных загадок.

Он услышал далекий звук похожий на стон. Возможно, это ветер гулял в подземных пустотах, но Фарамору почудилось, что звук издает живое существо. Он двинулся по тоннелю. Каждый шаг отдавался гулким, улетающим вдаль эхом. Свечение стен превращало темноту в зеленоватые сумерки. Сырой воздух был пропитан запахом подгнивших фруктов — приторным, сладковатым. Иногда на стенах попадались плитки с вырезанным рунами и изображением глаза. Фарамор решил, что для древних строителей тоннеля эти изображения много значили, раз они не поленились украсить ими стены. Загадки глубокого прошлого, во всех смыслах. Судя по всему, тоннель был построен… страшно подумать, сколько столетий тому назад.

Впереди показался просвет. Фарамор ускорил шаг и скоро вышел в огромный зал. У юноши перехватило дыхание от увиденного. Вздыбив плиты пола, из-под земли выбивалось множество мощных, похожих на гигантские сухожилия стволов. Они тянулись ввысь, теряясь в темно-зеленой сумрачной хмари. От них исходило свечение, как от плиток в тоннеле и пульсация, будто внутри волокнистых стволов бились сердца. Стены зала окутывала изумрудная дымка, но Фарамор разглядел, что их испещряли темные, похожие на вены извилистые линии. Казалось, что зал состоит из плоти. Он был живым. Из скрывавшего потолок сумрака доносились тяжелые стоны, там шевелилось что-то черное и огромное, как туша исполинского спрута под толщей мутной воды.

Фарамор двинулся по изрезанным трещинами плитам. Он видел только стены сбоку, но впереди — лишь уходящие вдаль пульсирующие стволы, которые терялись во тьме, как деревья в ночном лесу.

— Я пришел, Сэдра, — произнес Фарамор. В горле пересохло, и голос прозвучал хрипло. — Я пришел! — уже более четко выкрикнул он.

Ответом ему стал очередной стон. Более сильный, чем прежде, обдавший его сверху теплой, пахнущей гнилью воздушной волной.

Впереди показались бледные твари. Опираясь на длинные руки, они выходили из-за стволов-сухожилий. Их рыбьи бессмысленные глаза светились. Некоторые твари поднимали морды и втягивали воздух треугольными дырами, заменявшими носы. Кто-то угрожающе щерил пасти и скреб когтистыми лапами по полу. «Неужели люди могут так измениться? — недоумевал Фарамор. — Какая же сила так их исковеркала?»

— Я пришел, Сэдра! — снова воскликнул он. Звонкое эхо стремительно разлетелось по залу, отражаясь от живой плоти стен.

— Хорошо, мальчик, — раздался гулкий голос. — Очень хорошо!

Наверху в зеленой хмари стремительно заклубилось темное облако и через несколько мгновений из облака начала опускаться женщина, которую Фарамор видел прошлой ночью. Она держалась на темных бесплотных как дым отростках. С тела тягучими нитями стекала слизь. Кожа блестела, отражая призрачный свет. Горящие красным светом глаза, казались чем-то инородным в этом однообразном в своей мрачности зале.

— Тебе нравятся мои подземные чертоги? — голос Сэдры был спокойный и тягучий, как стекающая по стволу дерева смола.

— Мне здесь не по себе, — признался Фарамор.

— Что же, со временем привыкаешь ко всему.

— Ты знала, что на меня и Невею нападут те двое? — выкрикнул он.

Женщина дернулась на темных отростках и приблизилась к Фарамору.

— Не преувеличивай мои возможности, — прошипела она. — Я не могу видеть будущее. О нет, такого дара я лишена. И не надо винить меня в том, что произошло. Вини себя, мальчик. Ты не был достаточно осторожен, хотя знал: если кто-то узнает в тебе и сестре детей палача, то можно ожидать самого худшего.

— Но, ты сказала, что я вернусь к тебе очень скоро, — произнес Фарамор. — Значит, знала, что должно что-то произойти, не так ли?

— Предполагала. Важно ли все это теперь, когда ты здесь? Я вижу Темную Искру в тебе. Ей не хочется тлеть. Она желает простора… пожара…

— Нет никакой Темной Искры. Это всего лишь моя злость, — неуверенно сказал Фарамор.

— …Она стучится в твой разум и молит: «Впусти меня! Впусти!» Ты испытал торжество, когда убил тех двоих, верно? Тебе хочется опять испытать это чувство! Сладкое, сладкое ощущение превосходства! Мне ли не знать, мне ли… Я обещала дать тебе силу, сын палача, и ты ее получишь. Она будет расти с каждой жертвой, что падет от твоих рук. Искра разгорится…

— Я стану как они? — Фарамор указал на одну из тварей, которая смотрела на него из-за колонны.

— Нет-нет, мальчик, — поспешила заверить Сэдра. — У тебя иная судьба. Когда Искра превратится в пламя, ты впустишь Неба в этот мир. Станешь причастен к богу. Это твой путь и ему позавидовал бы каждый. Неужели ты не хочешь быть частью чего-то большего, не влачить жалкое существование обычного человека. Я даю тебе выбор, мальчик. Выбор!

Фарамору слова про бога казались бредом, но он верил, что Сэдра поможет отомстить. После того, как люди убили отца, а теперь и ранили Невею, ему только и хотелось что мстить. А Неб? Что же, если все это правда и Нэб придет, то мир от этого хуже не станет, ведь хуже уже некуда.

— Что мне надо делать? — спросил он.

— Убивать! — резко ответила Сэдра. — Убивать! Убивать! Убивать! Я уничтожу жалость, сожаление! Очищу твой разум от этих проявлений слабости. О да, мальчик, ты еще не знаешь, насколько слаб человек под давлением этих чувств. Это всего лишь грязь, которую я вымою из твоей души! С каждым убитым врагом ты будешь становиться сильнее! Ты сможешь повелевать нечистью, стоит только приказать! Это власть, мальчик… Власть! Согласен ли ты? Согласен?..

— Но у меня не будет пути назад?

— Вспомни довольную рожу палача, заносящего топор над твоим отцом! — закричала Сэдра.

— Я не хочу убивать всех подряд!

— Сделай свой выбор и ты не пожалеешь!

— Я не знаю…

— Подумай, что сделали бы те двое с твоей сестрой, если бы ты с ними не справился! С твоей маленькой сестренкой…

— Я согласен! Согласен! — воскликнул Фарамор.

Глаза женщины вспыхнули. Она вмиг подлетела к нему и крепко схватила за плечи.

— Ты сделал свой выбор! — выдохнула ему в лицо Сэдра.

Фарамор почувствовал рывок. Ноги оторвались от земли, перед глазами промелькнуло лицо женщины, стены, жилистые стволы. Появились клубы зеленого тумана, которые становились все темнее и темнее, пока не превратились в черные маслянистые завихрения.

Раздался тяжелый протяжный рев. Фарамор ощутил жуткий холод. Ледяной воздушный поток, казалось, сдирал кожу и пробирался до самых костей. Рев становился все сильнее — чудовищный, безумный, он буквально раздирал разум. Перед глазами кружил черный вихрь.

Фарамор кричал, но не слышал своего голоса. В сознании проносились разорванные в клочья мысли — в какой-то миг они собрались воедино и разум завопил: «Я не хочу! Будь ты проклята, Сэдра! Что ты сделала, тварь?!»

А потом рев превратился в скрежет, будто нечто чудовищное коверкало груды ржавого железа. В черном вихре появились серые потоки. Они кружились и извивались, сливались друг с другом и распадались…

— Что-то не так! — сквозь скрежет донеслось до Фарамора.

«Сэдра?!»

«Я схожу с ума, Сэдра! — снова завопил разум. — Останови все это! Останови!..»

Вихрь кружился все быстрее и быстрее. К скрежету прибавился пронзительный визг.

«Останови это, тварь! Пожалуйста, Сэдра!..»

Фарамор не чувствовал тела, но испытывал дикую боль — она будто жгла душу, пронзала само естество. Сознание уже скулило, моля о пощаде:

«Прошу, Сэдра… останови это…»

В следующее мгновение вихрь разорвался, разлетелся на серые клочья, которые растворила в себе абсолютная темнота. А тишина поглотила скрежет и визг.

Темнота. Беззвучие. Они наступили так быстро. Спокойствие. Фарамор почувствовал облегчение, а потом…

«Спокойствие? Это не спокойствие! Нет…»

… он испытал глубинный, буквально пожирающий душу ужас. Сознание ощутило безграничную пустоту черного пространства. Вечность, в которой нет ничего. Здесь не было покоя. Великая Пустота не даст сойти с ума. Беспредельная тоска, бесконечное ничто, над которым не властно время. Фарамор чувствовал, что эта Пустота хуже самой страшной боли. Настанет момент и разум начет выть от невыносимой жажды хоть что-то увидеть в этом черном пространстве, услышать хотя бы малейший звук. И эта безнадежность будет всегда, всегда, всегда… Уже сейчас Фарамор желал, чтобы пришло сумасшествие, чтобы разум затуманился и не ощущал этой чуждой бесконечности.

— Успела! Я успела! — голос Сэдры ворвался, как вспышка молнии.

Перед глазами, а может и в сознании, замелькали лица; блестевшее в лучах солнца лезвие топора; брызги крови; сотни глаз; что-то черное и огромное, плывущее среди звезд; объятые пламенем дома; город, над которым клубились красные облака…

— Очнись! — пронзительный женский голос.

На мгновение снова наступила темнота, а потом Фарамор ощутил свое тело. Он распахнул глаза и…

«Сэдра?»

…увидел парящую возле стволов женщину. Наверху медленно колыхалась темно-зеленая хмарь.

Фарамор лежал на полу в подземном зале. Он тяжело дышал, жадно хватая ртом воздух.

— Что-то пошло не так, — голосом похожим на шелест листьев произнесла Сэдра. — Тебя, мальчик, твою душу затянуло в Великую Пустоту. Ты был там всего мгновение, и я сумела тебя вытащить… с трудом, но сумела.

Фарамор не понимал, о чем говорит Сэдра. Сознание, будто проявив милосердие, запрятало память о Пустоте, вихре и боли в какие-то потаенные глубины. На поверхности остались лишь обрывки образов: клубящийся черный туман, серые извивающиеся… ручьи? Змеи? К горлу подкатила тошнота. Он повернулся на бок и его стошнило.

— Что-то пошло не так, — повторила Сэдра. — Я не представляю, как вообще такое могло произойти? Великая Пустота… это странно.

Фарамор вытер рот ладонью, тряхнул головой и поднялся на ноги.

— Какая Пустота? — прохрипел он. — О чем ты?

— Не помнишь? — женщина парила, и ее движения были плавными, будто замедленными во времени. — Ты не помнишь?

— Я помню холод и… что-то мелькало перед глазами, — он поморщился. — Кажется, я кричал.

— Наверное, это хорошо, что ты не помнишь. Да, это хорошо. Несомненно.

Фарамор посмотрел на бледных тварей — бывших жителей деревни. Теперь их рыбьи глаза ему казались осмысленными и даже дружелюбными.

— Ты стал другой, — тихо сказала Сэдра. — Искра очнулась от сна. Я разбудила ее. Не сейчас, но скоро ты все поймешь, мальчик. Очень скоро.

— Пойму — что?

— Всему свое время. У тебя будет помощник, который даст ответы на многие вопросы. Ты с ним встретишься этим же вечером. А теперь… теперь иди. Тебя ждет долгий путь, — женщина начала подниматься к зеленой хмари в вышине зала. Она словно плыла сквозь толщу воды. — Ты всегда желанный гость в моих чертогах, мальчик… всегда… — ее поглотили зеленые сумерки, за которыми двигалось темное нечто. А до Фарамора донеслись последние слова Сэдры: — Забирай жизни… забирай жизни… забирай…

Он выбрался из провала. На небе мерцали звезды. Над лесом поднимался тонкий, окутанный бледным ореолом серп луны.

Фарамор почувствовал странное притяжение леса. Ночь манила на неведомые звериные тропы, в погруженные во мрак чащобы. Это было новое для него ощущение — желание раскрепощенной дикости. «Сэдра изменила меня! — без сожаления подумал он. — Теперь я это чувствую!» В душе Фарамора зарождалось что-то древнее. Оно поднималось из глубин сознания, как давно утерянные воспоминания. Нечто звериное, мощное. Несмотря на ночную прохладу, Фарамора бросило в жар, жутко захотелось пить. С трудом он поборол тягу прямо сейчас броситься в лес и направился к дому Найрада.

В этот раз старик почтил Фарамора тем, что встал с лавки. Он разогнал ладонью вьющийся из трубки дым и пристально взглянул на юношу.

— Твои волосы… они серые! — воскликнул Найрад.

Фарамор поднес к глазам прядь волос и долго смотрел, нахмурив лоб, затем произнес:

— Действительно.

На несколько мгновений в сознании вспыхнул образ черного шара с вращающейся воронкой-бездной. Лицо юноши скривилось в гримасе отвращения. Он зажмурил глаза и тряхнул головой. Образ шара исчез.

— Что с тобой случилось? — заискивающе спросил Найрад, усаживаясь обратно на лавку.

— Ничего… не помню. Я разговаривал с Сэдрой, — невнятно ответил Фарамор.

Он допил остатки воды из кувшина и начал озираться, пытаясь найти какую-нибудь отражающую поверхность, чтобы посмотреть на свои седые волосы со стороны. Найрад догадался, что ищет Фарамор.

— Сейчас, сейчас, — сказал старик и направился в спальню. Скоро вышел, держа в руке начищенную прямоугольную медную пластинку. — Узри! — ухмыльнулся он и протянул пластинку.

Фарамор посмотрел на свое отражение. Из глубин медной глади на него смотрело осунувшееся, обрамленное серыми, как мышиная шерсть, волосами лицо. В красных отблесках пламени из камина оно походило на огненную маску. В нем появилась странная строгость и острота. Глаза блестели как льдинки. Фарамор скривил тонкие губы в улыбке — ему понравилось, как он теперь выглядит. Исчезла та мальчишеская невинность, открытая простота, что была прежде в лице. В глазах появилась сталь, решимость. «Я убью в тебе жалость!» — вспомнил он слова Сэдры.

— Что ж, это к лучшему, — прошептал Фарамор и положил пластину на стол.

— Да, ты сильно изменился, — произнес Найрад. — Сэдра отметила тебя. Отметила. А меня даже не хочет пускать вниз, — заскулил он. — Почему? Я тоже хочу увидеть ее чертоги! Чем я хуже других? Тем, что стар? Многие старики уже живут там внизу. Да, сначала я боялся спускаться, опасался, что мои руки не выдержат, но теперь… Сэдра… воссла-а-авим! Теперь Сэдра не пускает меня. Хочет, чтобы старый бедный Найрад оставался здесь, наверху, в одиночестве. Хочет, чтобы я встречал случайных путников забредших в Совиное Око и оставлял на ночь. Почему я? Старый бедный Найрад хочет вниз, вниз…

Фарамора начал раздражать скулеж Найрада. Юноша взял Хитреца Хета, который лежал на полке воле двери, вышел из дома и сел на крыльцо. Он подумал, что завтра надо будет прийти в женский монастырь и узнать, как там Невея. Подумал с равнодушием, словно о чем-то неважном.

— Завтра я передам тебя сестре, — тихо обратился он к кукле.

— О, нет — нет, — послышался хриплый голос.

Хитрец Хет зашевелился, и Фарамор резко бросил его на землю — скорее от неожиданности, чем от испуга. Кукла тут же вскочила на ноги и побежала к нижней ступеньке крыльца.

— Тебе надо научиться сдерживать себя! — возмущенно воскликнул Хет. Его вышитый красной нитью рот шевелился, но не открывался. В пуговичных глазах была осмысленность, хотя, возможно, это отражавшийся в них свет луны делал их таковыми. Кукла пригладила тряпичной рукой рыжие волосы-лоскутки и с кряхтеньем взобралась на ступеньку. — Мог бы и помочь, — проворчал Хет.

После спуска в провал Фарамор думал, что его уже ничем не удивить, но ожившая кукла?..

— Как… как такое возможно?

— Я буду присматривать за тобой, парень, — сказал Хет. — Ты сейчас в начале своего пути и можешь наделать много глупостей. Госпожа приказала находиться рядом с тобой и мне это не слишком-то нравится… но я верный слуга Сэдры и ее желание для меня закон! Моя сущность будет теперь в этой кукле…

— Какая сущность?

— Вопросы, вопросы, вопросы, — проворчал Хет. — Почему бы тебе, сын палача, не принять все, как есть?

— Не приму! — строго сказал Фарамор. — Или ты мне скажешь, или я брошу тебя в провал! Думаю, ты будешь долго оттуда вылезать.

— Хорошо, хорошо, — примирительно произнес Хет. — Не стоит нам так начинать отношения, вовсе не стоит. Я демон низшего порядка. Сэдра призвала меня по имени из огненных равнин. Все просто.

Фарамор не думал, что это просто. Он слышал истории о демонах. В небылицах бардов и в храмовых писаниях, эти порождения тьмы были грозные и могущественные, а этот…

— Как твое имя, демон? — спросил Фарамор.

— Никто в этом мире не знает моего имени, кроме Сэдры. И никто не узнает! — со злостью сказала кукла. — Впрочем, ты все равно не сможешь его произнести. Зови меня как прежде: Хитрец Хет. Мне нравится имя Хитрец Хет.

— Хорошо, — согласился Фарамор и вспомнил слова Сэдры о помощнике, который даст ответы на вопросы. Значит, этот помощник демон? — Похоже, Невее придется обзавестись новой куклой.

— Это неважно, — сказал Хет. — Совсем, совсем неважно.

Фарамор увидел, как из провала показалась бледная тварь. Она подняла морду к луне и издала печальный долгий вой. За ней вылезла еще одна и еще. Твари разбредались по деревне, исчезая в лунных сумерках. Хет проследил за взглядом юноши и тихо произнес:

— Ночь оживает. Ворхи вышли на охоту.

— Ворхи? — удивился Фарамор.

— Да, эти твари зовутся ворхами. Люди, которые превратились нечисть. Забавно, правда? Тебе еще многое предстоит узнать, сын палача, — Хет взглянул на небо, в его пуговичных глазах отразился свет звезд. — Хорошая ночь для охоты. Хорошая ночь, чтобы сделать первый шаг, — он перевел взгляд на юношу и после продолжительного молчания, произнес: — Начни свой путь прямо сейчас, Фарамор. Прямо сейчас. Ты ведь этого хочешь? Чувствуешь, как манит тебя темнота леса? Поддайся зову, ощути свободу, настоящую свободу дикого зверя. Свободу без правил и жалости. Не сдерживая себя. Сэдра убила в тебе ненужные чувства, но много дала взамен. Ощути перемену.

Фарамор увидел, что вокруг Хета образовался красный светящийся ореол. Пуговичные глаза превратились в пылающие щелки. Лоскутные волосы трепетали, как языки пламени на ветру. Рот уже не был вышитым — он щерился рядами мелких острых зубов.

После слов демона Фарамор почувствовал мощный прилив сил, из глубин сознания поднялось что-то древнее, манящее, таинственное — то, от чего захватило дух. Тело затрепетало. Как волна нахлынула жажда действий.

— Что мне делать? — нетерпеливо спросил он.

Хет мгновенно принял прежний вид куклы.

— Что делать? — прохрипел он. — Беги! Сделай первый шаг, почувствуй зов, начни охоту!

— На кого?

— Искра сама приведет тебя к жертве, доверься ей!

Фарамор схватил Хета, поднес его к лицу и хищно улыбнулся.

— Ну, что же, посмотрим! — он сунул куклу за пояс и взглянул на черную полосу леса. Сердце бешено колотилось от волнительного предвкушения чего-то нового. Ему казалось, что стоит сделать шаг и откроется какая-то тайна — эти мысли будоражили разум, сводили с ума и манили, манили, манили…

Он сделал шаг. Потом еще один и еще. А затем внутри что-то взорвалось, ликование наполнило сознание и он рванул с места и помчался не чувствуя земли под ногами. Фарамор никогда еще не ощущал такой легкости. Каждую частицу тела будто бы наполнял рвущийся вперед ветер.

 

Глава 8

Фарамор перепрыгнул покосившийся забор и помчался через поросшее высокой травой поле к лесу. В темноте вспыхивали глаза ворхов. Бледных тварей охватило возбуждение и они, влекомые непреодолимым зовом, присоединились к Носителю Искры. В свете луны и звезд их тела мелькали в траве, вливаясь в общий поток стаи.

В нем с каждым вдохом менялось все его естество, оборачиваясь в нечто дикое. Сознание ликовало от переполнявшего чувства свободы. Фарамор ощущал за спиной бегущую стаю нечисти, будто он и ворхи были одним целым.

Зрение стало другим. От всего вокруг исходило слабое мерцание, словно деревья, земля, трава переняли у луны ее призрачный свет. Фарамор видел все, неосознанно замечая каждый выступающий из земли корень, упавшую ветку.

Фарамор перескочил через большое поваленное дерево, сделал кувырок по непросохшей после ливня земле и помчался дальше. За ним, преодолевая древесный ствол, неслась волна ворхов. Из вспененных пастей бледных тварей вырывалось хриплое дыхание. Чувства обострились. Он ощущал множество до этого незнакомых запахов. Слышал десятки малейших звуков, которые вплетались в общую паутину жизни ночного леса. Не сбавляя скорости, он ловко уворачивался от ветвей, перескакивал кусты и корни. Фарамор не знал, куда бежал, но это было не важно. Он целиком доверился силе, которая тянула вперед, доверился неведомому зову.

Он почувствовал запах дыма и смолы. Впереди, среди деревьев увидел огоньки костров. Фарамор понял, что это лагерь лесорубов. «Люди из Алтавира!» — с яростью пронеслось в сознании. Накопленная за последние дни злоба нашла цель. «Люди из города! Каждый из них причастен к смерти отца. Каждый!». Фарамор взревел от переполнявшего его гнева, глаза застлала красная пелена. Он бежал по просеке мимо огрызков пней и уложенных рядами бревен. Покрытая слоем примятых ветвей и листьев земля пружинила под ногами. Спящие возле костров люди просыпались, встревоженные приближающимся шумом. Они испуганно всматривались в темноту.

Ворхи, словно переняв у Фарамора ярость, с ревом хлынули на просеку. Вспарывая лапами землю и поднимая ворох листьев, нечисть надвигалась на лагерь лесорубов бледной волной.

Большинство людей охватила паника. Лишь немногие схватились за топоры и ножи. Кто-то с криком бросился в сторону опушки. Фарамор ворвался в лагерь, окинул безумным взглядом мечущихся людей и закричал:

— Убейте их всех!

Мимо него хлынул ревущий поток ворхов, всколыхнув его седые волосы воздушной волной.

— Убейте, убейте! — брызжа слюной орал он.

Рычащая, клацающая зубами ярость поглотила лагерь. Отчаянные, надрывные вопли боли вплетались в общее безумие хаоса. В отблесках костров метались тени и бледные тела нечисти, перекошенные от ужаса лица и оскаленные пасти, отблески стали и когтистые лапы.

Фарамор увидел в одном из пней воткнутый большой топор. Он быстро подошел, без усилий выдернул его и мгновенно ощутил единство со своим новым оружием, словно древко стало частью его тела.

Он двинулся в гущу жестокой бойни, надеясь, что и для него найдется жертва. Фарамор увидел, как несколько ворхов разрывали тело лесоруба. Одна из тварей впилась зубами в горло мужчины и, резко тряхнув головой, вырвала кусок плоти. Красные глаза на окровавленной морде нечисти вспыхнули торжеством. Когти раздирали одежду вместе с мясом. Челюсти с хрустом вгрызались в жилы.

Фарамор перешагнул через растерзанное тело — целой осталась только согнутая в локте рука со скрюченными пальцами. Рядом в рычащей массе прервался хриплый булькающий крик.

Вверх взметнулся сноп искр. Фарамор пробрался сквозь нежить к костру, возле которого обезумевший от ужаса бородатый лесоруб неистово размахивал полыхающей ветвью. Ворхи скалились и делали попытки приблизиться, но, опасаясь огня, отскакивали и пятились.

— Не приближайтесь! Не подходите! — вопил мужчина. Он держался спиной к костру, выписывая ветвью размашистую огненную дугу.

Не колеблясь, Фарамор двинулся на лесоруба. В глазах и широком лезвии топора отражалось пламя. Носитель Искры шел, стиснув зубы и исподлобья глядя на мужчину. Сейчас он видел в этом лесорубе того, кто убил отца. Шум бойни вокруг превратился в крики ликующей толпы на казни. «Приговаривается к смерти! Приговаривается к смерти!..» — пульсировал в сознании голос глашатая.

Словно в тягучем медленном сне, перед лицом пролетела огненная ветвь, обдав снопом обжигающих искр. Ужас в глазах лесоруба сменился недоумением, когда он увидел юношу заносящего над ним топор. Мужчина закричал, но крик резко оборвался, когда лезвие топора с чавкающим хрустом раскроило ему череп.

Фарамор резко выдернул топор и пихнул ногой оседающее тело лесоруба в костер. Языки пламени принялись пожирать одежду, пробовать на вкус кровь и плоть. Носитель Искры некоторое время смотрел на объятого огнем мужчину, затем с наслаждением вдохнул прохладный дымный воздух, поднял над головой топор и закричал. Крик тут же подхватил разноголосый ликующий ор нечисти, который разлетелся над лесом и взметнулся к звездному небу.

Носитель Искры окинул взглядом лагерь. Ворхи с чавканьем и урчанием копошились возле мертвых тел. Фарамор почувствовал мощный прилив сил. Тяжелый топор в руках казался невесомым. Возбуждение не проходило, напротив, он испытывал досаду, что все закончилось так быстро. Проснувшийся в нем зверь жаждал еще крови.

— Тебе понравилось? — спросил Хитрец Хет.

Фарамор и забыл, что у него за пояс заткнута живая кукла.

— Что понравилось?

— Месть! — сказал Хет с хитринкой в голосе.

— Ты что же, думаешь, я не понимаю, что к мести это не имеет никакого отношения? — раздраженно проговорил Фарамор. — Не считай меня глупцом, демон, я вполне могу разобраться в самом себе.

Хет усмехнулся.

— Конечно-конечно, но я не слышу в твоем голосе сожаления.

— Потому что его нет! — твердо сказал Фарамор. — Мне понравилось то, что я сделал. Понравилось, что сделали ворхи. Пускай, эти лесорубы не причастны к смерти отца, но… — он запнулся, не зная, что сказать после этого «но», как оправдать собственную жестокость. Нет, он не жалел о содеянном, вот только ему очень хотелось выявить вину всех этих погибших лесорубов. Четкое обвинение после того, как казнь состоялась. Чтобы все происшедшее обрело смысл. По какой-то причине это было важно для него. Там на дороге, когда он убил Клюва и Слима, все было ясно и правильно, но здесь…

— Но такие, как эти лесорубы, — сказал Хет, — ликовали, радовались смерти твоего отца! Все они ненавидят тебя и сестру только за то, что вы дети палача. Это стадо не желающее размышлять, не умеющее отличать плохое от хорошего! Им становится скучно без ненависти. Они обвиняют в колдовстве и сжигают на кострах женщин, которые еще вчера лечили их детей! Они доносят на соседей, которые живут лучше них! Ненависть и зависть… ненависть и зависть! Люди не такие разные, как кажутся. Чаще всего они скрывают за маской доброты лицемерие.

Фарамору было странно слышать такие слова от заткнутой за пояс куклы с веселыми рыжими волосами и глазами-пуговицами. Он все еще с трудом сознавал, что в Хитреце Хете, любимой игрушке Невеи, находится демон.

— Теперь я чувствую в себе Искру, о которой говорила Сэдра, — сказал Фарамор. — Это она привела меня в этот лагерь. Мне никогда не было так хорошо, когда я бежал через лес.

— Ты чувствовал свободу.

— Да!

— Тебе казалось, что весь мир у твоих ног.

— Мне и сейчас это кажется, — уверенно произнес юноша. — Я ощущаю в себе силу.

— Это только начало, Фарамор, — сказал Хет. — Только начало. Искра в тебе всего лишь вспыхнула, но не разгорелась. Надеюсь, мне суждено увидеть, как она превратится в огненную бурю, очень надеюсь.

Месяц скрылся за деревьями, словно устав быть свидетелем кровавой трапезы ворхов. Лишь холодные мерцающие звезды остались равнодушно взирать на место недавней бойни.

Фарамор, сжимая в руке топор, двинулся по вырубке обратно в лес, думая, что в его жизни не было ночи лучше этой. А сколько таких ночей еще будет? Он не чувствовал усталости. Если бы не здравый смысл, он бы прямо сейчас бросился в Алтавир со своей небольшой армией нечисти.

Ворхи направились вслед за Носителем Искры, оставив за собой разорванные тела и тлеющие костры. Стая нечисти шла за своим новым вожаком, который вывел их на эту охоту.

Фарамор вернулся в Совиное Око на рассвете. Идти в хижину Найрада желания не было. Что ему там делать? Сидеть слушать кряхтение старика? Ну, уж нет. Теперь, когда он узнал другую, темную и такую прекрасную сторону жизни, ему хотелось заполнять каждую минуту чем-то новым. «Надо идти вперед, — думал Фарамор. — Эта деревня слишком тесна для меня».

У него было чувство, что надо спешить. Куда? Зачем? Он и сам не знал. Словно некий зов будоражил сознание, запрещал бездействовать. Ему нравилось это ощущение, очень нравилось.

Фарамор вышел из деревни и направился к тракту. Впервые за последнее время он вспомнил о Невее. Подумал о сестре с легким волнением. Если Сэдра и убила в нем сочувствие, то не все. Одна капля, почти граничащая с равнодушием, осталась.

— Ты хочешь отправиться в монастырь, узнать о сестре? — словно прочитав его мысли, спросил Хитрец Хет.

— Да, — коротко ответил Фарамор.

— Для тебя это важно?

— Я… я не знаю. Пожалуй, важно, — неуверенно сказал юноша.

— Думаю, тебе не стоит теперь приближаться к тому монастырю, — усмехнулся Хет.

— Это еще почему?

— В эту ночь ты перешел кое-какую черту. Мне трудно объяснить, но некоторые места для тебя теперь закрыты… вернее, не для тебя, а Искры в тебе.

— Я не понимаю, — раздраженно сказал Фарамор.

— Я и не ожидал, что поймешь, — хихикнул Хет. — Чтобы на некоторые вопросы получить ответы, кое-что надо увидеть самому, почувствовать, испытать. Так что, иди к монастырю, если хочешь, и скоро сам все поймешь.

Слова демона немного озадачили Фарамора, но не встревожили. Всего лишь очередная загадка, ответ на который он скоро узнает. Так зачем забивать голову?

Впереди на дорогу выбежал кролик. Зверек подергал ушами, понюхал воздух и в два прыжка скрылся в кустах. Только сейчас Фарамор осознал, насколько он голоден. Ночная охота дала ему пищу другого рода, не для желудка, и желудок теперь настойчиво требовал еды. Юноша сглотнул слюну. Он сейчас жалел, что вчера бросил мешок с припасами на дороге. Да и в доме Найрада могло что-нибудь найтись. Фарамор даже подумал вернуться в деревню.

— Похоже, ты жутко проголодался? — подал голос Хет.

— Мне начинает казаться, что ты умеешь читать мысли, — недовольно проворчал юноша. — А, может, и в самом деле, умеешь?

— Мысли? Нет, — усмехнулся демон. — Но урчание в твоем брюхе говорит весьма красноречиво. Как насчет кролика? Не желаешь ли свежей крольчатинки?

— Ты издеваешься? — зло сказал Фарамор.

— Вовсе нет, — прижатый ремнем к животу юноши Хет дернулся. — Опусти меня на землю.

Фарамор пожал плечами и поставил куклу в маленький островок травы на дороге.

— Так что, будем охотиться на кролика? — воскликнул Хет.

— Ты точно издеваешься! — возмутился Фарамор. — Я что, по-твоему, буду носиться по лесу с топором, чтобы изловить кролика? Во мне этой ночью, конечно, много изменилось, но поверь, глупее я не стал! Или у вас демонов шутки такие?

— Шутки у нас разные, а сейчас стой, смотри и удивляйся! Конечно, это не совсем охота, но все же…

Хет вздрогнул и упал на траву. Он выглядел как обычная тряпичная кукла, без малейших признаков жизни.

— Эй! — прокричал Фарамор. — Что это ты задумал?

Хитрец Хет не отзывался, равнодушно взирая пуговичными глазами в небо и бессмысленно улыбаясь вышитой улыбкой. Фарамор поднял куклу и принялся трясти, пытаясь снова пробудить в ней жизнь.

— Куда ты делся, демон?! Вернись, сейчас же!

Вдруг он увидел, как по дороге в его сторону быстро скачет кролик — возможно, тот самый, что перебежал тропу совсем недавно. Глаза зверюшки горели красными угольками, а движения были странными, неестественными. Словно невидимый кукловод дергал за веревочки, управляя телом кролика как марионеткой.

Зверек подбежал к ногам Фарамора и остановился.

— Чего ты ждешь? — раздался снизу голос Хета — голос явно исходящий от кролика. — Возьми и сверни шею зверю, я не собираюсь торчать в нем вечно!

Фарамор сообразил, что демон вышел из куклы и вселился в кролика. Это было удивительно. Он бросил на землю топор и поднял за уши зверька. Тот сразу же задергал лапами, пытаясь вырваться. Красные угольки в глазах погасли.

— Да сверни ты ему шею, наконец! — это воскликнула уже кукла, которая встала на ноги и начала отряхивать от пыли рыжие волосы.

Фарамор резко дернул голову кролика в сторону, почувствовав хруст позвонков. Тушка зверька обмякла.

— А ты не совсем бесполезен, — сказал он Хету.

— И это твоя благодарность? — проворчал демон. — В следующий раз сам добывай себе пищу.

Фарамор поднял топор и пошел дальше по дороге. Хитрец Хет побежал следом, быстро перебирая короткими ножками. Возле дуба, к которому была приколочена доска с надписью «Сэдра здесь. Восславим!», Фарамор остановился и бросил тушку кролика на землю.

— Хорошее место для привала, — заметил он. Затем нераздумывая, отбил топором доску от дуба и расщепил ее на множество щеп. Затем собрал опавшие ветки и разжег костер прямо посреди дороги. Хитрец Хет держался поодаль, опасаясь, что в его тряпичное, набитое сеном тело отлетит искра или уголек.

Фарамор не умело, но быстро освежевал кролика, разрубил сочащуюся кровью тушку на куски и положил мясо на угли. Запах сводил с ума, заставляя желудок урчать от нетерпения. Не дожидаясь, пока крольчатина полностью пропечется, Фарамор вынул один кусок из угольев, перекинул несколько раз из руки в руку, чтобы немного остудить и впился зубами в сочащееся жиром мясо.

 

Глава 9

Ирьяда Нара, настоятельница женского монастыря, сидела возле постели девочки. В покрытом сетью морщин лице семидесятилетней женщины отражались отголоски былой красоты. Глаза не утратили блеск, а седые, стянутые обручем волосы походили на серебряные струи, добавлявшие облику Ирьяды нотки благородства.

Для настоятельницы прошедшая ночь была беспокойной. Вчера вечером у двух послушниц случился припадок — одновременно, без какой бы то ни было причины. Они бились в конвульсиях и хрипели, чем немало перепугали особо впечатлительных. После припадка несчастные еще долго приходили в себя. Их трясло как после сильного испуга. Лишь приняв успокоительное снадобье матушки Гаи, одна из них сказала, что во время припадка у нее было видение: темный смерч, в котором кружились зеленые звезды.

— Ужасный, ужасный смерч! — повторяла послушница, и в глазах стоял страх, как подтверждение ее слов. — Он был живой! Само зло… я видела само зло! Боги, за что все это? Чем я заслужила…

Несмотря на успокоительное снадобье, с ней случилась истерика, и матушке Гае пришлось усыпить, дав сонный порошок. Другая послушница находилась в ступоре. Она бормотала про какую-то Искру и на вопросы не реагировала.

Ирьяда Нара и раньше видела припадки, но чтобы сразу у двух человек одновременно? Нет, здесь определенно что-то не так. Если бы это произошло вне монастыря расположенного на святом месте, то можно было бы предположить, что к странному припадку послушниц причастна нечистая сила. Но здесь, в обители такое просто исключалось. Еще Ирьяду встревожили слова про Темную Искру. Она слышала о ней. Определение, связанное с черной магией, что-то очень не хорошее. Это все, что настоятельница знала о Темной Искре. Немного, но достаточно чтобы встревожиться. Ирьяда решила, что позже найдет время и пороется в библиотеке, возможно, обнаружит в одном из фолиантов более подробные сведения. Матушка Гая вообще не знала о Темной Искре.

— Нет, никогда не слышала, — сказала целительница. — Но мне все это не нравится. Очень не нравится. Терпеть не могу, когда случается то, что я не понимаю. Ума не приложу, что случилось с этими двумя девчонками? И заметь, — Гая посмотрела на Ирьяду с таинственным видом, — днем у нас появляется раненая девочка, а вечером у двух послушниц случается припадок, это не очень похоже на совпадение. Здесь определенно может быть связь, ты не находишь?

— Возможно, связь и есть, — задумчиво ответила Ирьяда. — Хотя… нет, это все же совпадение, — и, тяжело вздохнув, добавила: — надеюсь, что это совпадение.

— И вообще, у меня плохое предчувствие, — проворчала Гая. — Весь день себе места не находила. Чую… чую что-то не хорошее!.. Попомни мои слова, я никогда не ошибаюсь.

— Ты, матушка, чуяла конец света, когда правителем Исходных земель стал Таракот, — невесело улыбнулась Ирьяда. — Стареем мы с тобой, Гая, стареем. Преклонные года не добавляют оптимизма. Плохое предчувствие? Что же, будем молиться, чтобы оно не оправдалось.

Лодка Невеи плыла совсем рядом с берегом. Иногда днище касалось подводных камней, грозя застрять на мелководье. Туман растворялся, словно впитываясь в поросшую серой травой землю. Сквозь белесые клочья проступали очертания корявых, лишенных листвы деревьев. Девочка слышала далекий вой, стоны, переходящие в скрежещущий смех, многоголосый шепот. Ее бросало в дрожь от мысли, что она может увидеть источник этих звуков.

— Пожалуйста, отплывай, — просила она лодку.

Туман таял все быстрее. Теперь Невея видела за убогими деревьями огромные руины. Полуразрушенные, торчащие как обломанные клыки башни, обвалившиеся стены — мрачные развалины на фоне серой однообразной мглы.

Лодка зашуршала днищем по мелководью и остановилась.

— Нет! — шепотом, словно опасаясь, что ее кто-то обнаружит, произнесла Невея.

Каменистый берег переходил в широкую, мощеную потрескавшимися плитами дорогу, которая уходила вдаль к развалинам. Шепот усилился. Множество невидимых созданий пытались что-то сказать Невее на непонятном языке.

Она увидела как по дороге, в ее сторону движутся две фигуры. Человек и кто-то маленький, размером с кошку. За ними мелькали бледные призрачные силуэты каких-то существ.

— Пожалуйста, уплывай! — простонала Невея.

Она пыталась встать на ноги, но тело, словно одеревенело. Фигуры приближались. Невея видела, что вместо лица у человека черное пятно, как кусочек ночи с красными искрами глаз. Серые волосы обрамляли эту темноту, будто оправа из тусклого серебра. В руке человек сжимал рукоять большого топора. Маленькая фигура была не ясной, расплывчатой, смутно похожей на крохотного человечка, окутанного красноватым маревом. Лишь глаза горели четкими алыми точками.

— Я не хочу, чтобы они подходили! — с отчаянием сказала Невея. — Не хочу! Уплывай же, уплывай отсюда! Пожалуйста!

Лодка словно услышав ее мольбы, покачнулась, слегка накренилась на один борт и начала разворачиваться. Фигуры были уже совсем близко. Невее показалось в них что-то знакомое. Едва уловимое.

— Уплывай же!

Лодка, рассекая водную гладь, поплыла к середине реки. Шепот начал стихать. Берег окутывался туманом, скрывая деревья, руины и фигуры на дороге.

— Спасибо! — прошептала Невея. — Спасибо!

Ирьяда увидела, что девочка приоткрыла глаза и произнесла:

— Спасибо.

Настоятельница встала и салфеткой вытерла с ее лба выступившую испарину. Взгляд у девочки становился осознанным. Не поднимая головы от подушки, она осмотрелась.

— Где я?

— Ты в безопасности, — мягко сказала Ирьяда.

 

Глава 10

Погруженный в свои мысли, Фарамор не замечал ничего вокруг. Он думал о будущем, строил смелые планы. Вот только Невеи в мыслях не было. Носитель Искры даже не сознавал, что кровные узы оборвались. Прошедшая ночь их уничтожила, растворила в равнодушии. Теперь и память об отце вызывала лишь злость, служила стимулом для новой волны гнева. Будто бы и не было в жизни ничего хорошего, не существовало спокойных дней. Память вырывала из небытия презрительные взгляды соседей, холодную сдержанность булочника торговавшего за углом, перешептывание людей на купище — людей слишком глупых, чтобы отличать плохое от хорошего. Стадо. Людское стадо, которое заслуживает убоя.

Вокруг щебетали птицы, радуясь погожему дню, стрекотали кузнечики, легкий ветерок шелестел листьями. Но у Фарамора эти приятные звуки природы не вызывали никаких чувств. С тем же равнодушием он смотрел на красоту леса и на небо, по которому величественными фрегатами медленно плыли облака. Все это было тем, что его исковерканное Сэдрой сознание теперь определяло, как недостойное внимания.

Фарамор вышел к мосту через овраг. Теперь он смог разглядеть монастырь.

Невысокие каменные стены, овитые плющом, из-за которых виднелись разных размеров строения. Особо выделялось красивое здание с остроконечной башней похожей на шляпку гриба и круглыми окнами, с распахнутыми ставнями. Вокруг монастыря — аккуратные огородные грядки и хозяйственные постройки, а поодаль, возле леса — священный круг из двенадцати каменных монолитов. С левой стороны обители стоял огромный разлапистый дуб. Ветви простирались над стеной и отбрасывали тень на одно из зданий.

Еще вчера Фарамор решил бы, что место это красивое, но сегодня он смотрел на монастырь равнодушно.

— Ты не передумал туда идти? — подал голос Хитрец Хет.

— Там моя сестра, — ответил Фарамор, и в его голосе не было никаких чувств.

— Ну, что же, удачи! — усмехнулся Хет. — Вот только я, пожалуй, подожду тебя здесь, — демон ловко выбрался из-за ремня и шлепнулся на землю.

Фарамор с недоумением взглянул на куклу.

— Как пожелаешь.

— Представь себе, пожелаю, — серьезно проговорил Хет.

Фарамор оставил в траве возле дороги топор, с некоторым подозрением взглянул на монастырь, пожал плечами и направился к мосту. Мысленно он ругал Хета: «Вот уж достался помощник! Нормально на вопросы ответить не может. Все какие-то загадки».

Вчерашний поток в овраге превратился в быстрый чистый ручей. От статуй, которые стояли вдоль мощеной дороги, отражались солнечные лучи.

Ворота монастыря уже были в двух сотнях шагов, как Фарамор почувствовал беспричинное беспокойство. Прошел еще немного и беспокойство переросло в страх. Страх! Он не испытывал страха даже при встрече с Сэдрой. Что же это такое?

Фарамор остановился и вытер рукавом выступившую на лбу испарину. Сердце бешено колотилось. Оглянулся и увидел Хета, который, стоя по ту сторону моста, весело махал бесполой ручонкой, будто говоря: «Ты еще не передумал? Тогда вперед!» Глаза куклы сверкали, как начищенные монетки.

Фарамор глубоко вздохнул и медленно сделал еще несколько шагов. Внутри все скрутило. К горлу подкатила тошнота. Он почувствовал, как в сознании начинает зарождаться паника. Казалось, что земля вот-вот уйдет из-под ног. Фарамор зажмурился и открыл глаза. Постарался взять себя в руки. В конце концов, чего ему бояться? Это в нем горит Темная Искра! Для него прислуживает нечисть! Это он сам источник страха для всех!

Обливаясь потом, сделал еще два шага. В глазах потемнело. Стиснул зубы, чтобы не закричать. Судорожно подумал, что еще одного шага не выдержит. Подавив упрямство, Фарамор сначала попятился, затем развернулся и пошел обратно к мосту. Хотелось бежать, но он заставил себя не ускорять шаг. Глаза пылали гневом, руки тряслись.

Хитрец Хет стоял за мостом и смотрел, как приближается хозяин. Фарамор видел вышитую улыбку Хитреца, и ему казалось, что демон над ним насмехается. Ближе к мосту юноша побежал. Из горла вырвалось яростное звериное рычание.

Почувствовав недоброе, Хет заметался на дороге.

Фарамор с разбегу, изо всех сил ударил Хитреца мысом сапога. Кукла подлетела в воздух, завертелась и упала далеко в стороне от дороги в густую траву. В порыве ярости юноша собирался побежать за Хетом и еще раз наподдать ему, но гнев начал униматься. Фарамор нервно походил поперек дороги и сел в траву возле топора. Гнев превратился в досаду. Что могло так напугать его? Он вчера был возле монастыря и не испытывал никакого страха!

Хитрец выбрался из травы и, как ни в чем не бывало, направился к юноше. По кукле бегали муравьи, к рыжим волосам прилип прелый лист.

— Ты можешь пинать меня сколько угодно, — усмехнулся он. — Знаешь, мне даже не обидно… и уж тем более, не больно, но кукла эта сшита не из железа и рано или поздно порвется. А еще тебе следует научиться сдерживать гнев, не то твой путь очень скоро закончится. Темная Искра, не Темная, но без здравого смысла она ничто.

— Почему? — понуро спросил Фарамор.

— Да потому, что здравый смысл…

— Почему я испытал страх?!

Хет вытряхнул из волос лист и сел возле Фарамора.

— Страх, страх, страх, — с разной интонацией произнес он. — Здесь все просто. Монастырь находится на священном месте. Увы, но таким, как мы с тобой в такие места лучше не соваться. Ночью ты стал другим, а я вообще демон. Эти места слишком чисты для нас, — слово «чисты» Хет сказал с презрением. — Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду?

— Пожалуй, понимаю, — произнес Фарамор.

— Тебе нужен опыт! — строго сказал Хет. — Ты должен был ощутить силу противоположную твоей. Должен! Ведь сознайся, прежде чем ступить на этот мост, ты считал себя всесильным? Возомнил, что сила твоя — которая, кстати сказать, еще в зародыше — безгранична? Я не прав?

— Прав, — с неохотой признал Фарамор.

— Тебя надо было поставить на место, парень. А сейчас не хочешь передо мной извиниться?

Фарамор взглянул на куклу и криво улыбнулся.

— Не дождешься, — проворчал он. — Будет достаточно, если я отряхну тебя от муравьев.

Посидев еще немного, они двинулись в путь. За все время, проведенное возле монастыря, Фарамор лишь единожды подумал о Невее, подумал с полным равнодушием: «Жалко, что не удалось разузнать про нее».

 

Глава 11

Комната была полна растений — в кадках, горшках. В воздухе стоял приятный аромат. Через два круглых окна падали косые солнечные лучи, в которых кружились пылинки. Невея лежала на кровати и смотрела, как по стеблю одного из растений ползет букашка. Девочка ощущала сильную слабость, но после напитка матушки Гаи голова болеть перестала. Невея тревожилась за Фарамора. Ее успокоили, сказав, что брат жив, но сердце подсказывало: не все так хорошо!

Несколько раз она порывалась подняться с кровати, вот только сил на это не находилось. Некоторое время с ней сидела настоятельница Ирьяда Нара, затем пришла Гая со своим напитком. Целительница сказала, что воздух в этой комнате целебный и скоро Невея встанет на ноги. Гая показалась девочке излишне ворчливой, но доброй.

А еще приходила женщина с золотистыми волосами. У нее были веселые с хитринкой зеленые глаза, густые брови и высокие скулы, а когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки. Звали ее Севера. Это она вчера приняла Невею у брата. Севера рассказала о монастыре, послушницах, жрицах и дарниях — женщинах, обученных искусству боя. Рассказала о том, какая в обители хорошая библиотека и о том, что в монастыре варят лучший сыр в мире. Невее нравилось ее слушать. Перед уходом Севера сказала, что с Фарамором все будет в порядке:

— Я видела его глаза. В них много упорства и силы. Думаю, он придет сегодня. Тем более, твой брат уверил, что ему есть куда идти.

После полудня Ирьяда посетила библиотеку. Настоятельнице не давало покоя определение «Темная Искра». В какой-нибудь книге о ней должно упоминаться, ведь в сотнях фолиантов монастырской библиотеки при желании можно найти любую информацию.

Ирьяда прошла вдоль стеллажа с книгами по истории, касаясь пальцами вытесненных на корешках букв. Ей нравилось трогать эти древние источники знаний, словно через пальцы передавалась сокрытая в них сила.

Из-за его пояса выбрался Хет, спры «Основание поселений на севере Исходных земель», «Королевские династии», «Путь через Бескрайние болота», «Великий Исход». Ирьяда читала все эти книги и не помнила, чтобы в них упоминалась Темная Искра.

Настоятельница перешла к стеллажу с книгами по магии. Да, здесь у библиотеки монастыря был существенный пробел: так называемые «Черные книги» здесь хранить запрещалось. «Придется искать информацию в тех, что есть», — с легкой досадой подумала Ирьяда.

«Великие маги Исходных земель», «Великие маги Северных земель», «Боевая магия», «Любовная магия»… Настоятельница перебирала книгу за книгой, пока ее внимание не привлек толстый фолиант под названием «Определения».

Ирьяда сняла книгу с полки и, подойдя к столу, начала листать страницы. Первую часть составляла классификация волшебных существ. Вторая — название и значение магических обрядов. Третья посвящалась травам и минералам. Лишь последняя часть привлекла внимание настоятельницы: «Недоказанное». Здесь все было свалено в кучу. Травы, которых, скорее всего, не существовало, совершенно сказочные существа, недейственные заклинания…

— Нашла! — непроизвольно выкрикнула Ирьяда, и ее голос эхом разнесся по залу.

«Темная Искра» — самый мощный источник темной силы, который может зародиться в человеке. Далее шла легенда о кузнице Рогале, принесшем в Северные земли опустошение и погибель. Он и его армия нежити превратила города в руины. В нем была мощь Темной Искры и перед ним преклонялись короли.

 

Глава 12

Наступила ночь, а Фарамор все шел вперед по дороге. Он не чувствовал усталости и голова оставалась ясной. Над лесом взошел месяц. Серебряный серп вызвал у Носителя Искры воспоминания о прошлой ночи, когда он и его маленькая армия ворхов устроили бойню в лагере лесорубов.

Фарамор остановился, нахмурился и посмотрел в темноту леса справа от дороги. Он почувствовал легкое притяжение, словно далекий, чуть слышный зов. Там за деревьями явно что-то было, нечто манящее и приятно будоражащее.

— Я что-то чувствую, — сказал он Хету.

— Так почему бы тебе не посмотреть? — ответил демон. — Верь своим ощущениям.

Фарамор кивнул и свернул с дороги в лес, вслушиваясь в звуки ночи. Он прекрасно видел в темноте. То, что манило, становилось ближе. Это ощущение походило на то, что он испытывал вчера, двигаясь в лагерь лесорубов. Сердце бешено колотилось от предвкушения чего-то нового.

Между деревьями мелькнул огонек костра. Фарамор подумал, что это, возможно, охотник устроил ночной лагерь. Человек, которого можно убить. Не жажда ли убийства так его манила? Он почувствовал легкое разочарование. Всего лишь жертва? Всего лишь человек? Ну что же, да будет так.

Сжимая топор Фарамор начал ступать осторожно, стараясь, чтобы под ногами не шуршали листья. Он не ощущал звериного азарта, как вчера. Предстоящее убийство не вызывало удовольствия. Может уйти? К чему делать что-то против своей воли? Он уже видел сидящего возле костра лысого мужчину. Его глаза были прикрыты, отблески костра делали черты лица резкими, словно вырезанными из гранита.

Фарамору не хотелось убивать этого человека. Искре нужны жизни? Ничего, подождет. Сегодня она обойдется без жертв. Он уже собирался развернуться и пойти назад на дорогу, как человек резко открыл глаза, посмотрел в темноту, в которой скрывался Фарамор и произнес:

— Подходи к костру, я почувствовал тебя уже давно, — у него был четкий спокойный голос.

Фарамор неуверенно вышел из темноты и встал возле костра.

— Странные у тебя волосы, — задумчиво произнес мужчина. — Серые. Они стали такими совсем недавно, верно? Хм… странно, весьма странно.

— Кто ты? — спросил Фарамор.

— Всего лишь человек, пригласивший тебя к своему костру. Меня зовут Блэсс Сараг.

— Ты не просто человек. Я это чувствую.

Мужчина склонил голову к плечу и прищурился.

— И кто же я, по-твоему?

— Не знаю. Колдун? — предположил Фарамор.

— Темный колдун! — Блэсс многозначительно поднял указательный палец. — Впрочем, как и ты… Хотя… — в его голосе и лице проскользнуло сомнение. — Ты слишком молод… Что-то в тебе не так, парень, но вот что?

Фарамор сел на землю и сквозь языки костра внимательно рассмотрел Блэсса. У колдуна было лицо, на котором совершенно не представлялась улыбка — черты резкие, выразительные, взгляд цепкий. На щеках и подбородке отсутствовала щетина, а брови такие тонкие, что казалось, их нет вовсе. Лоб прорезали три ровные морщины, через которые от переносицы до середины голого черепа тянулся тонкий бледный шрам.

— С моей стороны будет уместно задать тебе тот же вопрос, парень: кто ты? — с напряжением в голосе спросил Блэсс.

— Меня зовут Фарамор. Я не колдун, но… — он задумался, стоит ли говорить постороннему человеку об Искре и решил, что опасного в этом ничего нет. — Во мне Темная Искра, полагаю, ты слышал о ней, колдуны должны знать о таких вещах.

Блэсс некоторое время молчал. Его взгляд бегал по лицу юноши, словно прощупывая.

— Будь я проклят! — наконец выдохнул он. — Вот уж не думал, что когда-нибудь доживу до этого дня, — на его лбу выступила испарина. — Вот уж не думал… Темная Искра. Она в тебе недавно, верно?

— Да, — подтвердил Фарамор.

Из-за пояса выбрался Хет, спрыгнул на землю и сразу же отбежал на несколько шагов от костра.

— Раз здесь все свои, — проворчал он, — то и мне нечего таиться.

— Это мой помощник, — пояснил Фарамор. — Он выглядит как кукла, но на самом деле — демон.

Блэсс только пожал плечами. Казалось, кукла-демон на него впечатления не произвела.

— Мало кто верит, что Темная Искра существует, — сказал он. — Но я никогда не сомневался. Надо же, передо мной человек, в котором эта Искра зародилась! Клянусь, я ощущаю ее в тебе… Когда ты вышел к костру, мне подумалось, что передо мной невероятно сильный колдун… но Темная Искра?! Удивительные вещи порой творятся. Постой-ка, а не для этого ли я здесь?

— Ты о чем? — удивился Фарамор.

— Чернокнижники со всех земель стекаются в Исходные земли, — ответил Блэсс. — Это происходит уже не меньше года. Все, в ком есть темная сила слышат… нет, не так… чувствуют приказ. Их тянет в Исходные земли. Я жил далеко на западе и однажды почувствовал, что должен, да-да — должен прибыть сюда. Вот так вот, казалось бы без всякой причины. Это как червь в голове. Теперь, кажется, я знаю причину всего этого. Ты и есть — причина.

— Ты когда-нибудь слышал о Нэбе? — спросил Фарамор.

— Конечно. Это один из десятков древних, сейчас уже почти забытых богов.

— Так вот причина — это Нэб. Я должен открыть ему путь в этот мир. Если честно, мне самому все это не очень понятно, — Фарамор усмехнулся. — Если бы мне еще вчера кто-нибудь сказал, что я буду говорить подобные вещи… — он покачал головой. — Все это похоже на бред.

Блэсс задумался, глядя на языки костра.

— Кажется, все встает на свои места, — тихо произнес он. — Ничего не случается без причины. Ты ведь только начал свой путь. Тебе будет нужна помощь. Чернокнижники приходят в Исходные земли, дабы подготовить мир к прибытию Нэба. Теперь это очевидно. Ну, что же, мне это по душе.

— Чтобы Искра разгорелась, мне нужно убивать, — сказал Фарамор.

Блэсс вскинул бровь, отчего шрам не его лбу перекосился.

— Отлично.

Фарамора удивило такое равнодушие колдуна к человеческой жизни.

— Отлично?.. Знаешь, вчера ночью самое странное существо, какое я видел, лишило меня жалости, но ты…

— Есть много причин, почему человек становится жестоким, — резко заметил Блэсс.

— Да? И какова же твоя причина?

Блэсс замялся. В глазах мелькнул злобный огонек, будто они на мгновение заглянули в прошлое и увидели то, что лишило колдуна жалости.

— Я расскажу, но… не сейчас. Пока скажу лишь одно: причин ненавидеть людей у меня достаточно.

— Все люди разные, — произнес Фарамор.

— Конечно, разные. Вот только иногда в жизни случаются события, после которых уже не хочется выискивать в людях что-то хорошее. Сам того не желая, видишь в них лишь убожество и мерзость. Не знаю, почему так происходит… должно быть, настолько привыкаешь к ненависти, что это чувство начинает нравиться, и ты уже не желаешь от него избавляться. Ты ненавидишь всех и никого в отдельности. Но я не настолько бездушен, как могло бы тебе показаться после моих слов. Нет, не настолько… Есть все же люди, которые вызывают во мне интерес и уважение… и даже жалость.

Фарамор задумался. Блэсс вызывал в нем неоднозначные чувства, но все же он склонялся к мысли, что колдун ему скорее нравится, чем нет.

— Вчера я и ворхи разгромили лагерь лесорубов, — сказал он. — После того, как все закончилось, мне хотелось знать, что эти люди получили по заслугам. Нет, это не слишком меня беспокоило, но все же что-то внутри меня желало видеть их вину. Это… — Фарамор на несколько мгновений замолчал, собираясь с мыслями. — Это, как во время казни…

— Я тебя понимаю, — Блэсс подбросил в костер веток и посмотрел в глаза юноши. — Тебе нужен повод. То странное существо, о котором ты говорил, возможно, и убило в тебе жалость, но не сомнение. Думаю, со временем Искра избавит тебя и от него. Даже не знаю, хорошо это или плохо, ведь ты перейдешь некий предел.

Фарамор нахмурился.

— Предел?

— Да, предел. Каков бы ни был человек, но он должен сомневаться, хотя бы иногда. Полная уверенность в действиях и мыслях может привести к ошибкам. Ну, да ладно, вернемся к тому, с чего начали: ты сказал, что для того, чтобы Темная Искра разгорелась тебе нужно убивать. Хм… и тебе желателен повод. Что же жертвы найти не сложно. Вот, к примеру, неподалеку есть рыбацкая деревушка. Как по мне, так там все жители заслуживают смерти. Три дня назад, они без всякого суда сожгли девчонку, обвинив ее в колдовстве. Кстати говоря, ведьмой она не являлась. Я-то это точно знаю. Иногда людская глупость меня поражает.

В сознании Фарамора возник образ вопящей толпы. Сотни глаз, горящих от восхищения. Такие же бездумные люди, как в Алтавире. Но целая деревня?

— И что ты, Блэсс, предлагаешь? — с легким раздражением спросил Фарамор. — Явиться в деревню и безнаказанно убивать? Во мне, конечно, есть Темная Искра, но силы мои не столь высоки. Как ты сказал, я еще в самом начале своего пути.

— На счет этого у меня есть кое-какая идея, — загадочно ответил Блэсс. — Возле деревни есть погост. Земля на нем давно утратила святость, после того, как там захоронили самоубийцу. Так вот, я могу поднять мертвых. У тебя будет неплохая компания, когда ты явишься в деревню, совсем неплохая, уж ты мне поверь.

— Поднять мертвых?! Ты серьезно, Блэсс? — Фарамору показалось, что колдун издевается.

— Абсолютно серьезно. Перед тобой не просто колдун, а черный маг, отдавший своему делу большую часть жизни. Для меня поднять мертвецов дело не сложное, надо только провести кое-какой обряд. А ты… знаешь, думаю, когда Искра в тебе разгорится, ты и сам сможешь поднимать мертвых, и более того, изменять их. И для этого тебе не понадобятся никакие обряды. В чем-то я тебе даже завидую.

Фарамор поднялся и принялся расхаживать возле костра, под пристальным взглядом Блэсса. В нем боролись сомнение и жажда действий. Наконец он остановился, посмотрел на куклу:

— А ты что молчишь, Хет? Что ты обо всем этом думаешь?

— Мертвяки, так мертвяки, — без воодушевления ответил демон. — В конце концов, надо же с чего-то начинать твое становление. Пускай это будет убийство жителей деревни.

— Неожиданно все это, — сказал Фарамор, пригладив волосы. — Целая деревня…

— Неожиданно? — Блэсс сощурив глаза, смотрел на юношу сквозь языки пламени. — Ты просто еще не осознал своей сути. Но скоро поймешь… Десятки, сотни людей для Искры — ничто! Неожиданно? Жители той деревни для тебя всего лишь начало пути. Шаг, который через очень короткое время для тебя станет настолько незначительным, что я не уверен, вспомнишь ли ты о нем вообще. И подумай еще вот о чем… тебе не кажется, что ты не случайно оказался здесь, возле моего костра? Возможно, это Искра тебя привела? Лично я в этом уверен. А значит, она знала, что я предложу напасть на деревню.

— Выходит, все просто идет своим чередом, — задумчиво произнес Фарамор. — Искра ведет меня и я должен всего лишь к ней прислушиваться.

— Полагаю, что так.

Уголки губ Фырамора дрогнули и поползли вверх, обозначив улыбку больше похожую на гримасу.

— Хорошо, — произнес он и взглянул в глаза колдуну. — Я сделаю этот шаг.

Блэсс поднялся и развел руками.

— Думаю, мы можем прямо сейчас отправиться на кладбище.

До погоста они шли не больше часа.

Месяц медленно полз по небу, затмевая светом россыпь звезд и покрывая выщербленные надгробные камни бледным саваном. Некоторые могилы поросли бурьяном, но были и ухоженные. Кладбище находилось почти на самой опушке, и деревья здесь росли корявые, словно сама эта земля вытягивала из них жизненные соки. От погоста в сторону опушки шла широкая дорога, а в просвете между деревьями виднелась посеребренная луной водная гладь озера.

Фарамор и Блэсс дошли до середины кладбища. Колдун снял с плеча походный мешок и вынул из него металлическую круглую коробочку.

— Для начала мне понадобится только это, — зачем-то пояснил он. — Ты, Фарамор, можешь подождать здесь, пока я буду обходить могилы. Дело это долгое и вряд ли для тебя интересное.

— Хорошо, — согласился Фарамор. Он прислонил топор к покосившемуся надгробному камню и сложил руки на груди. Хет закопошился за поясом, выбрался и спрыгнул на землю.

Блэсс ушел в дальний конец кладбища и начал обходить могилы. Возле некоторых он останавливался, что-то шептал и сыпал на землю щепотку порошка из коробочки. Фарамор некоторое время смотрел за действиями колдуна, затем уселся на землю и прислонился спиной к камню. Возле ног расхаживал Хет.

— Мне показалось, что тебе не нравится Блэсс, — обратился Фарамор к кукле. — Это правда?

Хет остановился. Пуговичные глаза на мгновение вспыхнули алым светом.

— Он колдун! — резко сказал Хет. — Такие, как он силой призывают демонов и заставляют прислуживать.

— Вот так новость, — усмехнулся Фарамор. — А как же Сэдра? Это ведь она тебя вызвала и заставила мне помогать. Или я что-то неправильно понял?

— Сэдра не человек, — проворчал Хет. — Когда тебя силой призывает человек, это унизительно. А Сэдра… в ее случае можешь считать, что я сам вызвался.

— А я? Тебе не унизительно мне помогать?

— Нет, — коротко ответил демон и отвернулся.

Блэсс обошел уже половину кладбища. В тишине ночи Фарамор слышал похожий на шелест листвы шепот колдуна.

В просвете между деревьями забрезжила розовая полоса денницы. Воздух наполнился влагой, над землей заклубились серые клочья тумана. Словно предчувствуя беду, со стороны озера протяжно завыла собака.

Темнота ночи сменилась утренними сумерками, когда Блэсс закончил обходить могилы. Колдун положил коробочку с порошком в мешок и вынул из кожаного чехла на поясе нож.

— А теперь главное! — с трепетом в голосе сказал он и, сделав глубокий вдох, полоснул ножом по расчерченной множеством шрамов ладони. Из пореза выступила кровь. Колдун сжал ладонь в кулак, разжал, опустил ее к земле и начал медленно поднимать, растопырив окровавленные пальцы.

Фарамор видел, что от земли к руке Блэсса тянется множество черных нитей. Ладонь колдуна дрожала, лицо кривилось от напряжения. Он прилагал огромное усилие, поднимая руку. Земля задрожала. Со стороны озера к одинокому вою собаки прибавился еще один. В дальнем конце кладбища с отчаянным криком в небо взметнулась стая ворон.

Блэсс снова опустил руку и, стиснув зубы, со стоном начал медленно поднимать. Черные нити натянулись, с ладони капала кровь, и Фарамор ощущал ее сладковатый запах. Земля дрожала, послышался звук ломаемых камней. Туман уже не клубился, а быстро двигался среди могил. Где-то с треском упало дерево. Листва шумела, сливаясь с воем собак. Надгробные камни трескались и раскалывались, некоторые выдавливались из земли и заваливались, исчезая в потоке тумана. Блэсс со стоном продолжал поднимать руку. На лбу выступили вены, глаза готовы были выскочить из орбит от напряжения.

Фарамор увидел, как по всему кладбищу из тумана начали подниматься темные силуэты. Мертвецы осматривались и с их полуразложившихся тел и истлевшей одежды падали комья земли. В утреннем небе над погостом кружила воронья стая, криком приветствуя восставшую нежить.

Мертвецы двинулись в сторону Блэсса, с каждым шагом их движения становились быстрее, некоторые, совсем разложившиеся, ползли, подтягивая костлявыми руками то, что осталось от их тел. В пустых глазницах мертвых горели желтые холодные огоньки. Воздух наполнился запахом свежей земли и гнили.

Блэсс расправил плечи и с облегчением вздохнул. Его лицо блестело от пота.

— Это было не сложно, — устало сказал он. — Легче, чем обычно. Не всех, конечно, смог поднять, но здесь их не меньше сотни. Думаю, этого должно хватить.

Мертвецы застыли, глядя на Блэсса и Фарамора. Юноша поднял с земли Хета и заткнул за пояс, затем взял топор и произнес:

— Что ж, колдун, давай разгромим эту деревушку.

Блэсс кивнул, вытянул руку в сторону опушки и громко сказал:

— Там воле озера деревня. Вы должны убить всех ее жителей! Вперед!

Мертвецы продолжали стоять, проигнорировав приказ колдуна. Под сгнившей плотью нежити виднелись серые кости, лишенные губ рты щерились в жутком подобии улыбки.

— Почему они тебя не слушаются? — со злостью спросил Фарамор.

— Думаю, я знаю, в чем дело, — поморщился Блэсс. — Они чувствуют Искру и ждут приказа от тебя. Я для них всего лишь колдун, поднявший их из могил, но ты…

— Ясно, — проговорил Фарамор, а потом окинул взглядом мертвецов и крикнул: — Убейте всех жителей деревни! Убейте их всех!

Мертвецы встрепенулись, словно невидимый кукловод дернул за нити. В провалах глаз, в желтых огоньках появилась осмысленность, будто приказ Фарамора зажег в них свирепый разум. Нежить в завихрениях туманной дымки быстро двинулась в сторону озера, где красное зарево уже окрасило водную гладь в багряные искрящиеся тона. Мертвые поднимали камни, обламывали ветви, вооружаясь этим нехитрым оружием. Их движения были резкими, порывистыми, словно в них вибрировал единый натянутый нерв.

Фарамора трясло от возбуждения. Гнев внутри него будто бы только и ждал этого момента. В сознании мелькали лица людей ликовавших на казни отца.

— Ты не лезь на рожон, — сказал Блэсс. — В тебе еще недостаточно сил.

Фарамор не ответил и двинулся за мертвецами. Костяшки пальцев, на руке сжимавшей топор побелели от напряжения. Бледное лицо в обрамлении серых волос походило на маску.

Деревня тянулась дугой между озером и лесом. Возле пирсов на воде покачивалось множество лодок. На берегу, на высоких рогатинах сушились сети. Дома в поселении были одинаковые в своей убогости. И лишь изредка встречались более-менее приличные строения с двускатными крышами. В воздухе стояла застарелая вонь рыбьих потрохов и ила.

Деревня просыпалась. Несколько мужчин направлялись к пирсам. Их угрюмые заспанные лица выражали обреченность из-за предстоящего нелегкого дня. Подмастерье раздувал огонь в кузнице, женщины, щурясь от утренних солнечных лучей, выходили в подворья кормить птицу и скот. Группа людей под присмотром старосты загружала телеги мешками с вяленой рыбой, чтобы отвезти в город на купище.

Обычное утро рыбацкого поселения, не сулящее жителям ничего нового.

Мертвецы хлынули в деревню, словно гнилой зловонный поток. Сжимая осклизлыми пальцами камни и палки, они шествовали среди домов, ломали заборы, пробирались во дворы. Утро разорвали истошные крики. Витавший в воздухе запах рыбьих потрохов перекрыла трупная вонь.

Нежить лезла в окна, выламывала двери. Ужас холодной волной захлестнул деревню. При виде мертвецов людей охватывала паника. Женщины визжали, сидящие на цепи собаки метались возле будок и надсадно лаяли, выпучив обезумевшие от страха глаза. Мужчины — те, что не потеряли самообладание — хватали вилы, топоры, лопаты, мотыги.

Мертвецы крушили все на своем пути. Как чудовищные пауки сбивали вопящих людей с ног, впивались зубами и ногтями в плоть, швыряли булыжники, забивали палками. Из домов доносился ор вперемежку с треском ломаемой мебели.

Несколько мертвецов раскурочили дверь сарая, в котором укрылись мать с сыном. Мальчика убили сразу, а женщина сумела выскочить наружу. Обезумев от страха, она, истошно визжа, заметалась по двору, бросилась к раскуроченной калитке, где ее встретил Фарамор ударом топора в живот. Носитель Искры со звериным рычанием выдернул оружие и отпихнул сапогом умирающую женщину. С презрением сплюнув, он осмотрелся, выискивая новую жертву.

Старый рыбак с семьей пытался спрятаться в погребе, но не успел закрыть массивную задвижку. Два мертвеца спрыгнули вниз. Раздались вопли. Один из сыновей рыбака попытался выбраться из погреба, он уже почти взбежал по лестнице, уперся руками в пол, чтобы подтянуть тело — в глазах блеснули искорки надежды, — но одна из тварей вцепилась зубами в ногу и рванула вниз.

Нежить давила кур, забивала собак и скот. Повсюду клубилась пыль.

Один из мужчин воткнул вилы в грудь мертвецу, выдернул и снова воткнул в живот. Мертвяк с силой ударил по черенку, обломав его, и с железными штырями в гнилой плоти, двинулся вперед, на растерявшегося мужчину.

Мальчик лет десяти, выпучив от страха глаза, и с трудом сдерживая крик, прополз по растущему вдоль забора кустарнику, метнулся к дому, быстро взобрался по лестнице на крышу и лег на спину. Он пытался буквально вжаться в соломенный настил, с ужасом сознавая, что твари, напавшие на деревню, могут подняться за ним по лестнице. Мальчик молил богов, чтобы этого не случилось.

В центре деревни дико ржали впряженные в телеги лошади. На одну кобылу навалилось несколько тварей. Староста прижался спиной к двери амбара и махал мотыгой, пытаясь отбиться от двух мертвых женщин, одна из которых была его двоюродной сестрой, похороненной месяц назад. Рядом отчаянно визжал забившийся в будку пес. Теряя перья, носились куры.

Фарамор с яростью вогнал лезвие топора в спину старика, бросившегося к ногам с мольбой о пощаде. В глазах Носителя Искры этот старик был человеком из толпы, ликующей на казни отца — один из тех, кто радостно скалился, когда Легису Тоулу отрубали голову. Фарамор вырвал топор, снова занес и с шумным выдохом…

«приговаривается к смерти!»

… обрушил на шею старику.

Нежить заполнила деревню. Тех, кто пытался бежать, догоняли и убивали.

Возле своего дома молодой могучий кузнец успешно отбивался молотом. Мастер уже раскроил черепа пяти мертвякам, которые теперь ползали возле его ног, как подыхающие гигантские насекомые. В глазах кузнеца стоял ужас, но он крепко сжимал молот, ведь в доме за спиной укрылась жена и маленький сын.

Резким мощным ударом мастер отбил голову очередной гниющей твари — покрытый грязными волосами череп пролетел в воздухе, сверкая желтыми огнями в глазницах, и покатился по земле. Тело с чавканьем и хрустом завалилось на землю.

Фарамор нахмурился. Надо было что-то делать с этим кузнецом.

— Похоже, и мне надо внести свой вклад в общее дело, — подал голос Хет.

Кузнец с треском разбил череп еще одному мертвяку и неожиданно застыл, словно позабыв, что вокруг него опасность. Нежить, почувствовав в мастере перемену, потеряла к нему интерес и направилась искать очередную жертву. Кузнец посмотрел на Фарамора красными горящими глазами и ухмыльнулся. В этом подобии улыбки не было ничего человеческого — холодный, будто каменный оскал.

— Хет?! — воскликнул Фарамор. Он понял, что демон вселился в кузнеца, как тогда на дороге в кролика.

Мастер медленно кивнул и пошел в дом. Через несколько мгновений оттуда раздались крики.

С десяток мужчин, женщин и детей все же сумели добежать до озера, до лодок. Теперь они отчаянно отгребали от берега, а на пирсе с яростью метались мертвецы, не решаясь сунуться в воду.

Кузнец вышел из дома. На губах играла глупая улыбка.

— А теперь убей его, — сказал он голосом Хета.

Фарамор поморщился и, что есть силы, ударил мастера топором в грудь. Лезвие с хрустом проломило ребра. Красный огонь в глазах кузнеца погас. В последние мгновения перед смертью во взгляде были растерянность и боль.

Множество совсем разложившихся мертвецов только вползали в деревню, оставляя за собой зловонный след грязной слизи. Вороны с громким карканьем кружились над поселением, предвкушая пиршество. Нежить бродила среди домов. Для нее больше не находилось жертв в этом поселении.

Фарамор чувствовал, что охотничье возбуждение идет на спад, но ему на смену приходило ощущение безграничной мощи. Он окинул взглядом улицу, на которой валялись окровавленные тела мужчин, женщин, детей и улыбнулся. Все эти люди были для него тварями из толпы. Они, без сомнения, заслуживали смерти. Каждый из них. Вот только кузнец… Он славно бился. Его гибель не принесла удовлетворения, но это…

— Это было нечто! — воскликнул подошедший Блэсс. — Некоторые люди спаслись. Отплыли на середину озера. Что будем с ними делать?

— Мне на них плевать, — холодно ответил Фарамор. — Пускай живут.

Колдун хмыкнул.

— Да будет так. Сколько человек ты убил? — поинтересовался он.

— Пятерых.

— О, ну что же, неплохая пища для Искры. Не желаешь ли кое-что проверить?

— Проверить? — Фарамор удивленно вскинул брови.

— Да, — Блэсс вытащил из чехла нож и протянул его рукояткой вперед. — Сделай на руке надрез, до крови. Поверь мне.

Фарамор прислонил к стоящей рядом наковальне топор и взял у Блэсса нож. Через подворье за спиной колдуна брели два мертвеца. Солнце уже поднялось высоко, и под его лучами от гнилых тел нежити поднимался пар.

— Надрез? — с подозрением спросил Фарамор.

— Поверь.

Он быстро полоснул ножом по тыльной стороне ладони, при этом не испытав никакой боли. Из пореза выступила кровь — черная и густая, как смола. Фарамору показалось, что в ней копошилось множество еле заметных насекомых. Между краями раны вытянулись тонкие, словно паутина нити и начали стягивать порез. Плоть сомкнулась, оставив на ладони влажное, похожее на грязь пятно. Фарамор долго смотрел на ладонь, еще до конца не сознавая, что сейчас произошло.

— Как… как это все понять? — он нахмурил брови и медленно перевел взгляд на Блэсса.

Чернокнижник пожал плечами и сделал рукой неопределенный жест.

— Как понять? Хм, думаю, тебе нужно просто поверить своим глазам и признать некоторое проявление чуда, магии. В общем-то, неважно, как ты это назовешь.

— Я теперь…

— Да, убить тебя теперь будет не так-то просто. Это еще не все… — Блэсс забрал у ошарашенного Фарамора нож и сунул его обратно в чехол.

— Не все? Что ты имеешь в виду?

— Сейчас… — колдун жестом призвал к терпению и начал осматриваться. Его взгляд остановился на молоте кузнеца. — Ага, это подойдет, — он поднял молот и сунул его Фарамору. — Попробуй сломать, — уверенно сказал Блэсс.

Носитель Искры хмыкнул и взял у колдуна молот, который показался невероятно легким. Отполированная руками мастера рукоять выглядела надежной, и сломать ее голыми руками не представлялось возможным. Впрочем, он уже понял, что Блэсс не станет предлагать ему делать какую-нибудь глупость. Фарамор одной рукой взялся за основание рукоятки, другой — возле железной булавы. Он чувствовал в себе мощь, но сломать такое…

Сухожилия и мышцы напряглись. Фарамор набрал полную грудь воздуха и на резком шумном выдохе начал выворачивать запястья. Он скорее почувствовал, а не услышал внутреннее потрескивание в дереве. На несколько мгновений расслабился. Сейчас он уже был уверен, что сможет сломать эту рукоять. Нужно только постараться. Под бледной кожей выступили темно-серые пульсирующие вены. «У меня черная кровь, — подумал Фарамор. — Черная как ночь!» Стиснул зубы, напрягся, и рукоять с резким треском сломалась. Он с удовлетворением посмотрел на неровные обломанные концы рукояти и бросил их на землю.

— Искра разгорается, — сказал Блэсс. — Жизнь людей, что ты убил, дала тебе силу.

— Я стану сильнее, — произнес Фарамор.

— Не сомневаюсь, — прищурился колдун, что на его лице, видимо, означало улыбку.

 

Глава 13

Ирьяда Нара и целительница Гая вышли из храма после утренней молитвы. Настоятельница посмотрела на чистое небо, в котором резвились ласточки:

— Сегодня будет отличный день.

— Обычно такие слова говорят с большей радостью, — невесело усмехнулась Гая. — У тебя все еще не выходит из головы эта Темная Искра?

— Не выходит, — подтвердила Ирьяда. — Ну не могли те девушки узнать об этой Искре! Это не то, о чем болтают торговки на купище. Мне не по себе, Гая.

Они шли по мощеной плиткой дорожке, по обочинам которой рос аккуратно подстриженный кустарник с густой темно-зеленой листвой. Невдалеке, на посыпанной гравием площадке, собралось с десяток дарний для обучения боевым искусствам. Монастырь славился своими воительницами.

— Думаю, то, что произошло с теми девушками, это предвидение, — заметила Гая.

— Именно этого я и опасаюсь, — вздохнула Ирьяда. — Если в ком-то зародилась Темная Искра, последствия могут быть ужасные.

— Похоже, ты веришь в эту Искру?

— Не знаю, но она не выходит у меня из головы.

Впереди из здания академии выскочила девочка-послушница. Вид у нее был встревоженный. Она приложила лодочкой ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза, и осмотрелась. Увидела настоятельницу и целительницу и побежала к ним.

— Чувствую, день сегодня не будет отличный, — проворчала Гая, подумав, что девчонка непременно сейчас сообщит нехорошую новость.

— Что случилось? — строго спросила Ирьяда, когда послушница подбежала.

— Там, — девочка указала дрожащей рукой на здание академии. — Севера послала меня разыскать вас, госпожа Ирьяда. Там с сестрой Кирой что-то неладное творится!

Ирьяда и Гая озадаченно переглянулись и побежали за девочкой в академию.

— Ох, не нравится мне все это, — на ходу кряхтела целительница, злясь, что предчувствия ее не обманули. — Ох, как не нравится.

Сестра Кира — худосочная девушка с прямыми светлыми волосами и скуластым рябым лицом лежала на столе классной комнаты в окружении встревоженных послушниц. Тело Киры было напряжено. Руки согнуты в локтях, ладони сжаты в кулаки до белизны в костяшках. На лбу вздулась вена. Выпученные глаза с сузившимися до размера горошины карими зрачками смотрели в потолок. Крылья носа резко расширялись при каждом шумном вдохе.

Гая, оценив ситуацию, сразу же побежала за лекарством, а Ирьяда приказала Севере вывести из класса послушниц.

— Темная Искра! — выкрикнула Кира и поморщилась, словно слова дались с болью.

— Она неожиданно впала в такое состояние, — пояснила Севера. — Сидела на скамье, болтала с подругами…

— Он идет… — прошипела Кира. — Пожалуйста, я не хочу!..

— … и вдруг ее начало курочить, трясти. Мы положили ее на стол, и я послала за вами. Она постоянно говорит странные вещи. Боюсь, в нее вселился демон.

— Не говори глупостей. Ты же знаешь, что это невозможно, — резко сказала Ирьяда. — На территории монастыря — нет! Это какой-то приступ, как с теми девушками прошлой ночью.

Кира дернулась, выгнув спину дугой, и застонала, после чего закричала:

— Мертвые поднялись из земли! Мертвые убили всех, всех! Боги, прошу… Он повелевает ими… Его сила растет. Темная Искра, Искра… Искра… — глаза девушки наполнились слезами, губы задрожали.

Прибежала Гая с кожаной сумкой в руках. Целительница сунула в ноздри Киры щепотку серого порошка, а лицо смочила пахучей жидкостью.

— Надеюсь, она скоро придет в себя, — пробормотала Гая.

— Темная Искра разгорается! — закричала Кира. — Все в деревне мертвы! Они смотрят на озеро. Всех убили мертвые, всех… Нет, на озере в лодке люди. Кто-то остался жив. Фарамор. Носитель. Исходные земли… Нет, нет, нет! Нэб ищет путь! Ищет путь. Он рядом, рядом! Нежить расползается. Остановите это, прошу, остановите! Я не хочу это видеть, пожалуйста, я не хочу все это видеть! — она завыла. Из уголка рта потекла слюна, которую заботливо вытерла Гая.

Неожиданно зрачки Киры расширились, тело обмякло. Кулаки начали разжиматься. Девушка глубоко и с шумом вдохнула воздух, будто только что вынырнула из воды и медленно выдохнула. Некоторое время она лежала без движения, глядя в потолок, словно пытаясь усмотреть в нем обрывки своего кошмара, затем медленно повернула голову и удивленно взглянула на Гаю и Ирьяду.

— Что?.. — устало произнесла она. Ее лицо блестело от пота. — Что случилось?

— Все хорошо, девочка, — сказала Ирьяда. — Ты просто потеряла сознание. Как себя чувствуешь?

— Голова… голова болит.

— Встать сможешь? — спросила Гая.

— Конечно, — Кира медленно слезла со стола. Вид у нее был виноватый, словно она сделала что-то нехорошее.

Целительница взяла девушку под руку и повела к выходу.

— Пойдем, я заварю тебе укрепляющего сбора, — сказала она.

Когда они вышли, Севера обратилась к Ирьяде:

— Кира произнесла имя «Фарамор».

— Да, и что? — нахмурилась настоятельница.

— Так зовут брата Невеи.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Имя «Фарамор» довольно редкое, вот я и запомнила. А еще Кира говорила про деревню у озера. В нескольких часах пути от нашего монастыря есть рыбацкая деревушка у озера. Я почему-то сразу вспомнила о ней после слов Киры. Что-то нехорошее творится, госпожа. Что-то странное и очень нехорошее!

Ирьяда подошла к окну, и некоторое время смотрела на верхушки деревьев за монастырской стеной, после чего произнесла:

— Ты еще не знаешь про Искру, Севера.

Она пересказала все, что вычитала книге о Темной Искре. В серых глазах Северы блеснул металл, лицо напряглось, как обычно бывало перед тренировочным боем.

— Я думаю, через приступы послушниц боги пытаются предупредить нас об опасности, — предположила она. — Они хотят, чтобы мы действовали. Вы же знаете, какая обстановка в Исходных землях… Государю Таракоту плевать на все. Он сидит в столице, как червяк в яблоке, и то, что происходит за пределами Алтавира, его мало интересует…

— Что ты предлагаешь? — строго спросила Ирьяда.

— В нашем монастыре испокон веков готовили лучших воительниц. Полагаю, для таких как я можно найти лучшее применение, чем сопровождение паломников к святым местам.

— Возможно, мы себя накручиваем, и нет никакой опасности, — не веря самой себе, сказала Ирьяда.

— Возможно, но проверить стоит. Разрешите мне отправиться в рыбацкую деревню, госпожа. Если я выйду сейчас, к вечеру уже буду там.

Настоятельница некоторое время молчала, обдумывая предложение Северы, затем вздохнула и произнесла:

— Да-да, полагаю, ты права. Проверить стоит. Возьми с собой нескольких дарний… И вот что: если там и правда нежить… В общем, будьте предельно осторожны, предельно! — она многозначительно подняла вверх указательный палец. — А еще… Хм, Невее пока ничего говорить не станем про ее брата. К тому же, ведь мы можем и ошибаться.

— Конечно, госпожа, — Севера поклонилась и быстро пошла к выходу.

Ирьяда проводила ее взглядом и прошептала:

— Надеюсь, что мы ошибаемся.

Ночью Невее снились невнятные тягучие кошмары, и она множество раз просыпалась в холодном поту и с гулко бьющимся сердцем. Но к утру погрузилась в глубокий сон, и пробудилась, когда солнце уже стояло высоко. Под глазами девочки пролегали темные круги, голова казалась тяжелой, но чувствовала себя Невея лучше, чем вчера.

Она села на кровати и до дна выпила пахучий травяной напиток из большой фарфоровой кружки, который с вечера оставила матушка Гая, затем встала и сделала два неуверенных шага. В теле все еще ощущалась слабость, а голова кружилась, но, по крайней мере, девочка могла ходить.

Опираясь рукой о стену, она подошла к окну. Небо было чистым, ни единого облака. За монастырской стеной виднелась мощеная, окруженная статуями дорога, ведущая к мосту. Дальше, в теплом мареве проглядывалась просека, окруженная, будто аркой, деревьями.

К горлу Невеи подкатил комок. Она подумала о Фараморе, который так и не пришел. Что могло с ним случиться? Сначала отец, теперь брат. За что ей выпали такие страдания? Невея почувствовала жуткую тоску. Хотелось плакать, но она сдержалась.

К воротам подошли пять женщин, среди которых Невея узнала Северу. Коротко переговорив со стражницами, женщины вышли за ворота. Чуть позже девочка увидела, как они быстро идут к мосту. Золотистые волосы Северы, заплетенные в две тугие косы, искрились в лучах утреннего солнца.

Тоска Невеи быстро сменилась тревогой — тяжелой, беспричинной. В сознании всплыли образы из сна: две фигуры, идущие по дороге со стороны жутких развалин. Внутри у девочки все скрутилось в тугой комок. По телу побежали мурашки.

 

Глава 14

Солнце только начинало клониться к закату, когда Фарамор и Блэсс вошли в город Аронг. Торговцы уже закрывали лавки, стихала повседневная суета. Прошедший жаркий летний день отражался в лицах людей усталостью.

Аронг больше походил на большую деревню — бревенчатые дома с небольшими подворьями, грязные улицы. Лишь в центре города, на мощеной досками площади стояла единственная местная достопримечательность — высокий белокаменный храм.

— Остановимся здесь на ночь, — произнес Фарамор. За его спиной, на веревочной перевязи висел новый топор с широким полукруглым лезвием. Это оружие он обнаружил в одном из домов рыбацкой деревни.

— Надеюсь, здесь есть приличная таверна, — устало сказал Блэсс. Лысая голова чернокнижника блестела от пота. Последние несколько часов он только и мечтал об отдыхе.

Люди смотрели на Фарамора с опаской, некоторые останавливались, провожая юношу с топором за спиной долгим взглядом. Крупный пес с грязной рыжей шерстью прижался к забору, мелко задрожал и жалобно заскулил, когда некромант и Носитель Искры проходили мимо.

— Я чувствую колдуна, — проговорил Фарамор. — Все так же, как тогда, когда я почувствовал твое присутствие в лесу.

Блэсс остановился, закрыл глаза и медленно покрутил головой.

— Ты прав, — согласился он. — В этом городе есть колдун, такой же, как и я. Думаю, скоро мы с ним встретимся. Он сам найдет нас, будь уверен.

Таверна оказалась столь же убогой, как и сам город. В полумраке, за грязными столами сидели подвыпившие мужчины с угрюмыми лицами. Затхлый воздух пропитался запахом кислой капусты и жареного мяса.

Они уселись за свободный стол и дождались, когда к ним подойдет трактирщик, заказали жаркое с картошкой и пиво. От Фарамора не осталось незамеченными косые взгляды, которые бросали на него посетители таверны.

— Мерзкое местечко, — пробормотал он. Ему было с чем сравнивать. Несколько раз он бывал вместе с отцом в тавернах Алтавира, и в сравнении с теми заведениями таверна Аронга выглядела убого.

— А по мне, так вполне нормальное, — не согласился Блэсс и, усмехнувшись, добавил: — Видал я дыры и похуже.

Когда они завершали трапезу, Фарамор взглянул на дверь и произнес:

— Он сейчас войдет.

Чернокнижник промолчал, зная, кого имеет в виду юноша. Спустя несколько секунд дверь открылась, впуская внутрь красный свет заходящего солнца. В таверну вошел грузный мужчина и мальчик лет десяти.

— Похоже, это и есть наш колдун, — сказал Блэсс.

— Ты прав.

Одутловатое лицо мужчины обрамляли сальные, цвета соломы, волосы. Под маленькими влажными глазами выступали припухлости, как у большинства пьяниц, сидящих в таверне. Мальчик же походил на забитую собачонку. Опустив голову, он испуганно озирался по сторонам, глядя из-под черных прядей волос, падающих на худосочное, с впалыми щеками лицо.

Мужчина осмотрелся, и взгляд его остановился на Фараморе. Мясистые губы расплылись в улыбке, словно он увидел лучшего друга.

— Не нравится он мне, — проворчал Блэсс. — Похож на обожравшегося слизняка.

Мужчина подошел и уселся на край лавки, которая заскрипела под его весом.

— Вот это сила! Никогда такого не чувствовал! — не отрывая взгляда от Фарамора, подобострастно сказал он. — Я видел много колдунов, но такого… Меня зовут Ратиш, просто — Ратиш. А это, — мужчина кивнул на стоявшего рядом мальчика, — мой племянник, Винк.

— Я не колдун, — произнес Фарамор.

Ратиш посмотрел на Блэсса, затем снова на юношу.

— Быть не может! — приглушенно, чтобы не услышали остальные посетители таверны, воскликнул он. — Я чувствую исходящую от вас силу, господин! Почувствовал еще, когда вы подходили к Аронгу.

— Я не колдун! — с легким раздражением повторил Фарамор.

Брови Ратиша поползли вверх. Он почесал затылок, несколько раз открыл рот, порываясь что-то сказать и, наконец, выдавил:

— Но, господин, как тогда объяснить… Я не понимаю, как тогда…

Фарамор жестом руки остановил его сбивчивую речь.

— Ты слышал когда-нибудь о Темной Искре?

— Хм, — Ратиш нахмурился. — Да, да, да, Темная Искра… Ага… Конечно, конечно я о ней слышал. Я, знаете ли, много читаю и, как-то, в одной древней книге вычитал, что эта Искра мощнейший источник темных сил. Но, господин, почему вы меня о ней спросили?

Фарамор улыбнулся одними уголками губ, склонился над столом и спокойно, словно речь шла о совершенно обыденных вещах произнес:

— Во мне Темная Искра.

Глаза Ратиша растерянно забегали.

— Господин, вы меня разыгрываете? Это шутка?

— С некоторых пор я разучился шутить, — лицо Фарамора стало злым. — И мне теперь, знаешь ли, не до розыгрышей, колдун.

Дыхание Ратиша участилось. Не скрывая волнения, он нервно забарабанил пальцами по столу. Лицо стало пунцовым. Блэсс хорошо понимал его состояние, ведь не далее как прошлой ночью подобные слова Фарамора вызвали в нем такой же шок.

— Вот так дела! — прошептал Ратиш. — Это… Я даже не знаю, что сказать!

Блэсс обратил внимание, что Винк косится на блюдо с остатками жаркого.

— А ты что стоишь? — спросил он мальчика. — Садись за стол, — и выкрикнул: — Трактирщик, еще мяса!

Винк посмотрел на Ратиша затравленным взглядом.

— Садись, — с резкостью в голосе позволил тот, и затем снова с подобострастием добавил, обращаясь к Фарамору: — Для меня это счастье, господин, что я своими глазами… Темная Искра, ну надо же!

Винк сел за стол и Блэсс пододвинул к нему блюдо. Мальчик нерешительно взял кусок масса.

— Забитый у тебя племянник какой-то, — заметил Фарамор.

— А, — отмахнулся Ратиш. — Убогий он, говорить не может. Родители у него умерли, вот я и забочусь о мальце.

— Видно, как заботишься, — съязвил Блэсс. Впрочем, Ратиш на эти слова никак не отреагировал.

Он снова промурлыкал:

— Чудо… воистину, чудо.

— Скажи, ты видел в последнее время еще колдунов? — спросил Фарамор.

— Конечно, господин, — с готовностью ответил Ратиш. — Только в последнее время и видел. Все как один некроманты. Сам я местный, в Аронге живу. Лавка у меня здесь, специями торгую, — он понизил голос. — Никто не знает, что я чернокнижник. За последнее время у меня в доме останавливалось пятеро колдунов. Ищут они что-то, а вот что ищут и сами не знают. Их будто бы зовет кто-то. Да и я, признаться, места себе не нахожу в последнее время, — Ратиш вздохнул и потупил взгляд. — Хочется бросить все и пустится в путь по Исходным землям. Странное, странное чувство. По ночам не сплю почти…

— Все чернокнижники идут в Исходные земли, чтобы подготовить мир к приходу Нэба, — сказал Фарамор.

— Нэба? — сальные глазки Ратиша округлились. — И как же они должны подготовить мир?

— Поднимать кладбища, превращать людей в нечисть, полагаю, что так.

— Простите, господин, но в ваших словах нет уверенности и, причем тут Нэб?

— Ты прав, колдун, я еще ни в чем не уверен. Мне приходится идти, будто бы на ощупь. Когда не знаю, что делать дальше, появляются те, кто указывает правильный путь: Сэдра, Хет, Блэсс… и, надеюсь, что ты.

— Вы хотите сказать, что наша встреча не случайна?

— Да, колдун, наша встреча не случайна, — твердо сказал Фарамор. — Уж в этом я точно уверен.

Некоторое время Ратиш молчал, обдумывая сказанное, после чего глупо улыбнулся:

— Я польщен, господин. Да — да, правда, польщен! Никогда бы не подумал, что я… Вот так дела! Но чем же я могу вам помочь?

Фарамор пожал плечами.

— Всему свое время, увидим. Ты спросил причем тут Нэб? Ну что же, отвечу, хотя прозвучит это несколько странно: я должен открыть путь Нэбу, впустить его в этот мир.

— Ого! — воскликнул Ратиш. — Да у вас, господин, огромные планы! — без тени иронии добавил он. — В двух днях пути от Аронга есть храм Нэба, вы знаете об этом?

Фарамор удивленно вскинул брови.

— Нет.

— Место там мрачное, скажу я вам. Люди обходят его стороной. Почти никто уже и не помнит, чей это храм.

— А ты откуда знаешь, что это храм Нэба? — спросил Блэсс.

— Вычитал в старой книге. Там и карта прилагалась. Лет пять назад я был возле храма, но внутрь зайти не решился. Мрачное, мрачное место, очень мрачное. Люди в окрестных деревнях даже говорить о нем боятся.

— А ты зачем пошел к храму? — усмехнулся Фарамор.

— Любопытство, — всплеснул руками Ратиш. — Вычитал в книге и хоть убей: надо взглянуть своими глазами. Я и колдуном-то стал из-за любопытства… и первого покойника поднял из-за него же…

Подошел трактирщик и поставил на стол новое блюдо с мясом. Блэсс пододвинул блюдо Винку.

— Ешь, малец, — сказал он.

Фрамора удивило, что человек причастный к гибели целой деревни проявляет заботу о каком-то мальчишке.

— … И на соседа я порчу навел тоже из-за любопытства, — продолжал Ратиш, — а не потому, что он мне не нравился…

— Вот ты и пригодился, колдун, — довольно проговорил Фараор. — Видишь, наша встреча все-таки не случайна, как я и говорил. Ты покажешь нам дорогу к храму, — слова прозвучали как приказ.

— Конечно, конечно, — охотно согласился Ратиш. — А сегодня, милости прошу ко мне в дом.

 

Глава 15

Севера и четыре дарнии стояли в тени деревьев на опушке и смотрели на бродивших по деревне мертвецов.

— Так это все правда, — с напряжением в голосе сказала одна из дарний по имени Валия. За спиной девушки висел зачехленный лук и колчан со стрелами.

— Правда, — прошептала Севера. — Полная деревня нежити. Все — правда. Мы узнали, что хотели, теперь пора возвращаться.

Мертвецы ходили по улицам поселения совершенно бесцельно. Некоторые натыкались на заборы или стены домов, поворачивались и шли в противоположном направлении, пока не упирались в очередное препятствие. Дюжина тварей просто стояла и раскачивалась, будто деревья на ветру. Даже сюда, до опушки, где стояли женщины, доносился запах гниющей плоти.

Заходящее солнце окрасило мир в красные тона и казалось, что в водной глади озера полыхает пламя.

— Постойте! — резко сказала Уора, самая молодая из пятерки женщин. — Клянусь Дарой, там, на крыше дома живой человек! — она указала пальцем направление.

— Верно, — приглядевшись, согласилась Валия. — Кажется… кажется это мальчик.

— Будь я проклята! — воскликнула черноволосая южанка Зингара. Ее крепкое телосложение больше подошло бы мужчине, а горячая кровь делала девушку в бою опасным противником. — И, правда, мальчишка.

— Что будем делать? — спросила Райна — женщина средних лет. За ее спиной крест-накрест висели два коротких меча с квадратными гардами и длинными рукоятями. Она обучила мастерству боя не одно поколение дарний.

Севера глубоко вздохнула.

— Что делать…

Зингара с легким недоумением посмотрела на подруг.

— Я, конечно, понимаю, Ирьяда наказала не впутываться в неприятности, но мы же не можем взять и просто так уйти? Вы же понимаете, что эти твари его на части разорвут. О чем тут вообще думать?! Да я потом саму себя возненавижу, а уж вас тем более… И вот еще что…

Райна так зыркнула на южанку, что та сразу же замолчала.

— Ты думаешь, мы твари бездушные, Зингара? — резко сказала Райна. — Никто не собирается бросать этого мальчишку. Вот раскудахталась…

— И как же мы отобьем мальчика у этих тварей? — робко спросила Уора.

— Как-как, а мечи нам на что? — буркнула Зингара.

Валия усмехнулась.

— Да, стратег из тебя еще тот… Тебе бы армией командовать.

Южанка насупилась, в глазах мелькнули злобные огоньки. Райна взглянула на Северу.

— А ты что скажешь? Лезть на рожон было бы глупо. Тварей надо как-то отвлечь. Каково твое слово?

— Да, ты права, тварей надо отвлечь, — Севера замолчала, собираясь с мыслями, и через некоторое время произнесла: — Мертвяков в деревне не меньше сотни и, полагаю, убить их не так-то просто, ведь они и так уже мертвы.

— Отрубить их гнилые бошки и все дела! — со злостью проговорила Зингара. — Мертвецы, не мертвецы, а действует это безотказно на всех!

Мальчишка лежал на плоской, покрытой соломой крыше одного из домов почти в самом центре деревни. Иногда он шевелился, разминая руки и ноги, но осторожно и медленно.

— Бедолага, — прошептала Уора. — Сегодня была такая жара. Он целый день лежал на солнцепеке.

— Сделаем так, — четко сказала Севера. — Уора, Зингара и Валия, вы отвлечете нежить, выведете ее из деревни. А мы с Райной постараемся снять мальчишку с крыши. Когда все закончится, встретимся возле перекрестка на тракте. Как вам план?

— Простенький, но разумный, — согласилась Райна.

— Мне нравится! — губы Зингары растянулись в улыбке, глаза же оставались серьезные.

Севера нахмурилась и весомо сказала:

— А ты, Зингара, не лезь на рожон! Знаю я тебя… Вы войдете в деревню вдоль берега, а мы с Райной со стороны леса. Вперед!

Они разделились. Всем пятерым дарниям не терпелось пустить в ход оружие, испытать себя в настоящей схватке. Севера и Райна прошли вдоль опушки и, обнажив мечи, стали ждать, когда их подруги начнут действовать.

Бродившие по окраине деревни мертвецы заметили трех женщин. Нежить во всем поселении начала поворачиваться в их сторону, как единый организм.

Валия с резким выдохом выпустила стрелу. Та с мгновенным хрустом вошла в глаз мертвецу, погасив в нем желтый огонь, и вышла из затылка, разбрызгивая серую слизь. Нижняя челюсть мертвяка поползла вниз. Между гнилых зубов показался черный язык. Твари помчались к дарниям. Некоторые, как чудовищные звери, бежали, упираясь руками в землю.

Выпустив стрелу и, пробив череп еще одному мертвяку, Валия выкрикнула:

— Уходим! — она была раздосадована, что стрелы не причиняют вреда нежити.

Севера и Райна смотрели, как мертвецы бегут вдоль берега за дарниями. Зингара остановилась и дождалась первого врага. Она ловко уклонилась от удара гнилой руки и с яростью отсекла мечом оскаленный череп, с торчащими в разные стороны клочьями грязных волос. Обезглавленное тело пробежало несколько шагов, упало на четвереньки и поползло.

— Я знала, что Зингара не удержится! — со злостью проговорила Севера.

— Эти твари довольно быстры для мертвых, — нахмурилась Райна.

Нежить, издавая звук, похожий на шелест листьев, двигалась по улицам деревни. В вечерних сумерках глаза мертвяков горели яркими желтыми огнями.

Мальчик приподнял голову и осмотрелся. Он увидел, что нежить быстро продвигается в одном направлении, и страх в его глазах разбавился удивлением.

Стрела Валии раздробила шейные позвонки мертвеца. Полуразложившаяся голова откинулась за спину и повисла на сухожилиях. Мертвяк, вытянув вперед руки, закружился на месте.

— Вот так, гадина! — выкрикнула Валия.

Зингара с легкостью обезглавила очередную тварь и побежала. Ей в плечо ударил брошенный мертвым стариком камень.

— Ах ты, падаль! — прошипела она.

Валия выпустила еще одну стрелу. Зингара резко развернулась. Меч со свистом рассек воздух и снес половину черепа мертвячке с отвалившейся челюстью и прекрасно сохранившимися рыжими волосами.

Несколько тварей запутались в растянутых на берегу сетях и теперь барахтались в них, скатываясь в воду.

— Нам пора! — сказала Севера.

— Да, — кивнула Райна.

Они побежали в деревню.

Солнце скрылось за лесом и небо на западе стало темно-алым. Мальчик подтянулся к краю крыши и заглянул вниз. Он увидел, как по двору ползает скелет с останками плоти на костях, стянутых рваными сухожилиями. Вокруг летало полчище мух и суетилось с десяток крыс.

— Беги, Зингара! — Закричала Уора. — Что ты делаешь, дура?!

— Сейчас! — прошипела та. — Прикончу еще одного.

Мертвец с длинной седой бородой попытался ударить ее корявой палкой, но Зингара парировала удар, сделала молниеносное круговое движение мечом — по стали метнулся алый всполох — и перерубила обе руки мертвецу. Резкий взмах…

— Вот так, погань!

… и меч с хрустом рассек шею.

На Зингару, словно чудовищная жаба, прыгнула девочка с трупными язвами на лице. Она обхватила руками ногу южанки и впилась зубами чуть выше колена. Зингара вскрикнула, перехватила меч и сверху вниз вонзила в голову мертвячке. Тварь не ослабила хватку, продолжая вгрызаться в ногу.

— Мерзость! — сквозь стиснутые зубы выдавила Зингара.

Мертвец в черном полуистлевшем балахоне замахнулся на нее камнем. Южанка выдернула меч из головы девочки, чувствуя, что не успеет отбить удар, но подбежала Уора и с диким воплем раскроила твари череп до самой шеи широкой изогнутой саблей. Глаза девушки пылали яростным огнем. Она отпихнула труп ногой, резко развернулась, схватила маленькую мертвячку, вцепившуюся в ногу Зингары за волосы и рванула на себя. Южанка взвыла от боли. Зубы девочки-нежити сжимали лоскут окровавленной ткани. Уора дернула голову твари в сторону, сворачивая ей шею. Девушка, скорее ощутила, а не услышала хруст позвонков. Желтый огонь в глазах мертвячки мгновенно погас, но руки по-прежнему продолжали крепко сжимать ногу Зингара.

Нежить бесшумными тенями мелькала в сгущающихся сумерках, быстро приближаясь к дарниям. Валия спустила тетиву. Мощь удара стрелы, пробившей череп мертвеца, отбросила того назад, опрокинув на спину.

Севера и Райна вбежали во двор, спугнув крыс, которые с писком метнулись в разные стороны. Женщины увидели, как им на встречу, с чавканьем загребая грязь, ползет скелет. В одной глазнице черепа тускло светился желтый огонь.

— Никогда не думала, что когда-нибудь увижу подобное! — с дрожью в голосе произнесла Райна. Она подошла к скелету — ее лицо сморщилось в гримасе отвращения — и с силой ударила сапогом по черепу.

— Эй, парень… — глядя на крышу, приглушенно крикнула Севера.

Из-за угла дома осторожно вышел мальчик. Он покосился на обезглавленный скелет, после чего перевел взгляд на Северу. В глазах стоял страх с примесью недоверия.

— Ты уже спустился? Отлично! — сказала Райна. — Не бойся, мы пришли помочь. Нам надо спешить, пока нежить не вернулась, — она подошла и взяла мальчика за руку.

Уора обезглавила еще трех мертвецов, а Зингара, тем временем, сумела-таки освободить ногу от хватки девочки-нежити.

— Уходим! — выкрикнула Валия. У нее в колчане осталось всего две стрелы.

Зингара, превозмогая боль, побежала. Уора попятилась, глядя на тянущуюся вдоль берега темную вереницу нежити, развернулась и помчалась вслед за подругами. Над ее головой пролетела брошенная мертвецом палка.

Скоро они свернули к опушке, где среди стены деревьев темнел проем проселочной дороги ведущей к тракту. Большинство мертвяков начало возвращаться в деревню, но некоторые продолжали медленно брести в сторону леса, где скрылись беглянки.

Алая полоса на западе растворилась, и мир окутала тихая звездная ночь.

Севера, Райна и мальчик прибыли на перекресток, где их дожидалась Валия. Она пояснила, что Зингара и Уора отправились в монастырь, так как южанка получила ранение.

— Мертвяк зубами вырвал из ее ноги кусок мяса, — с отвращением сказала Валия. — Я обработала рану жгучей мазью, но, думаю, этого недостаточно. Ее должна осмотреть Гая, и чем раньше, тем лучше.

Севера сжала кулаки и поморщилась.

— Зингара, Зингара!.. Лучше бы я не брала ее с собой! — с негодованием произнесла она. — К чему было лезть на рожон?!

— Что сделано, то сделано, — рассудила Райна. — А сейчас нам пора в путь. Главное, мы спасли парнишку.

Женщины взглянули на мальчика. С всклокоченными светлыми волосами и длинной до колен белой рубахе, он походил на привидение. Босоногий, с изнуренным лицом, парнишка косился на просеку, ведущую в деревню, словно опасаясь, что из темноты вот-вот покажутся мертвецы.

— Эй, тебя как зовут? — стараясь говорить бодро, спросила Севера.

— Демлин, — голос мальчика слегка дрожал. — Меня зовут Демлин, госпожа.

Севера отметила, что в целом парнишка держался неплохо, учитывая то, что ему пришлось пережить.

— Мы отведем тебя в монастырь святой Дары, Демлин. Там о тебе позаботятся.

— В монастырь? — удивилась Валия. — Но… — она запнулась.

— Да, он мужчина! — резко сказала Севера.

Райна положила руку на плечо Валии.

— В данных обстоятельствах некоторыми правилами можно и пренебречь. Полагаю, Ирьяда это тоже понимает.

— Да я же не против! — всплеснула руками девушка.

— Тогда в путь, — подвела итог Севера.

Они двинулись по дороге к монастырю. Шли быстро, стараясь поскорее убраться подальше от мертвого поселения. После гнилостного зловония деревни свежий ночной воздух приятно вливался в легкие. Нервное напряжение постепенно спадало, но не оставляло ощущение, что там, в темноте, за их спинами бесшумно движется нежить.

Севера мысленно ругала Зингару и благодарила богов за то, что все остались живы. А ведь все могло бы быть по-другому. Чуть больше безрассудства и этот поход закончился бы плачевно. Потеря здравого смысла у одного члена команды может повлечь гибель остальных. А то, что Зингару укусил мертвяк? Ну, что же, будет ей хороший урок.

— Я видел своего деда, — произнес Демлин. — Мы похоронили его месяц назад. Он… он забил камнем рыбака Синка.

— Мне жаль, — сказала Севера.

— Мой дед был добрым человеком, — мальчик всхлипнул. — Очень добрым!.. Почему?..

Райна обняла Демлина за плечи и прижала к себе.

— Душа твоего деда в чертогах Трех Богов, — мягко произнесла она. — А та тварь, что ты видел… это не он, поверь.

Некоторое время шли молча. Мальчик тихонько плакал, то и дело, вытирая рукавом слезы. Севера подумала, что жизнь этого паренька разделилась на до и после. Чья-то злая воля все перечеркнула. Он больше не будет прежним. То, что ему пришлось пережить, оставит в душе темный след.

— Несколько человек спаслись, — снова нарушил молчание Демлин. Он перестал плакать, но голос все еще дрожал. — Я видел. Они успели добежать до лодок.

— Слава богам, — прошептала Валия.

— Еще я видел человека с серыми волосами, — продолжал мальчик. — У него был топор. Те… — он поморщился и на несколько мгновений замолчал, после чего с напряжением в голосе выдавил: — мертвые его не трогали. Да, не трогали. Он был страшнее мертвых.

— Некромант, — со злостью проговорила Райна.

Севера глубоко вздохнула:

— Сомневаюсь, хотя без некромантии здесь не обошлось. Серые волосы, серые… — она задумалась. Может Фарамор непричастен к этому кошмару? У него были черные волосы. У людей не меняется цвет волос за один день, если только… Кто знает, на что способна Темная Искра? Возможно, она меняет не только душу, но и внешность?

— Утром мы с братом собирались в Алтавир, — сказал Демлин. — Я ни разу еще не был в столице. Говорят там красиво… Большие каменные дома, — мальчик говорил отстраненным тихим голосом. — Много людей в красивых одеждах. Отец и брат мне рассказывали об Алтавире. Они два раза в месяц туда ездили торговать рыбой… Тот человек с седыми волосами был молодой, как мой брат. Я сначала подумал, это старик, но нет… Молодой, с серыми волосами… Утром мы с братом собирались в Алтавир… Я никогда не был в столице, никогда…

 

Глава 16

Впервые за двое суток Фарамор уснул. Он сидел в гостиной в доме Ратиша, откинувшись на мягкую спинку кресла. Его сомкнутые веки мелко подрагивали. Напряженное лицо, то и дело морщилось. Из уголка рта стекала слюна, которая тянулась тонкой нитью от подбородка к рубахе, оставляя на ней расплывающееся влажное пятно.

Свеча на столе горела ядовито-зеленым светом. Ее огонек отчаянно трепетал, вырисовывая в сумерках гостиной пляску теней. Угли в очаге мерцали как изумруды.

Фарамору снилась Великая Пустота. Сознание металось по безграничному мраку. Отчаяние переполняло душу. Ощущение вечности давило на разум с невыносимой мощью.

Он застонал. Под бледной кожей лица проступила сеть темных сосудов. На висках пульсировали вены. Пламя свечи вспыхнуло с сухим треском и погасло.

В эту ночь в Аронге обезумевшие крысы с писком метались по улицам, бросались на собак, на домашний скот и друг на друга.

Пьяница Герси долго взбирался на крыльцо своего дома. Ноги его не держали. Он что-то бормотал, на карачках преодолевая ступеньки. Добравшись до двери, Герси застонал и прислонился спиной к перилам. Силы покинули его. Некоторое время он еще выдавливал из себя невнятные слова, но скоро завалился на бок и захрапел. Крысы мутным потоком взбежали на крыльцо. Их глаза сверкали злобным блеском. Серые твари облепили пьяницу и вонзили зубы в незащищенную одеждой плоть.

В таверне случилась драка, какой в городе еще не бывало. Десятки озверевших людей выплескивали ярость на тех, с кем только что пили пиво. В ход шли ножи, доски от разломанных лавок и столов. Трактирщик с женой успели спрятаться в погребе, а когда все стихло, вылезли наружу и увидели кровавый хаос: несколько остывающих трупов, стонущих раненых, ползающих среди перевернутых и разломанных столов и лавок, разбитой посуды и разбросанной снеди. Никто не помнил, с чего начался весь этот кошмар и в чем причина неожиданной ярости. Трактирщик завыл от отчаяния и побежал за законниками.

Ближе к полуночи стражник городской тюрьмы схватился за голову из-за резкой боли в висках. Стиснув зубы, он опустился на колени и застонал. В глазах потемнело, к горлу подкатила тошнота. В сознании начали появляться образы скалящихся в мерзких улыбках лиц. Внезапно стражника обуяла ярость. Он схватил арбалет, выскочил из караульной комнаты и сквозь прутья решетки начал стрелять по узникам. К тому моменту, когда его скрутили сослуживцы — успел убить пятерых.

Конюх поджег конюшню на окраине города. В пожаре сгорело восемь лошадей. Молодой жрец сошел с ума. Он бегал по улицам Аронга и кричал о грядущем конце света. Жена ростовщика всадила нож в грудь спящего мужа, после чего пошла в хлев и повесилась.

Дочь местного алхимика проснулась посреди ночи и вышла на крыльцо. Она долго смотрела на ползущий по небу месяц. На ее губах играла блаженная улыбка, а зрачки, то медленно сужались, то резко расширялись. Когда месяц скрылся за облаком, девушка нахмурилась, лицо исказила гримаса отчаяния, по щекам потекли слезы. Девушка не замечала, как мимо нее в дом бегут десятки крыс. Она медленно сошла с крыльца, прошла в сарай, где находилась лаборатория отца, безошибочно нашла склянку с кислотой и начала пить. Через несколько мгновений девушка рухнула на пол. Она пыталась кричать, но из сожженного горла вырывались лишь хрипы. Внутри будто полыхал огонь. Дочь алхимика умирала в страшных муках, корчась на полу лаборатории отца.

Два вора поспорили из-за украденной добычи, и один другому перерезал глотку. Мясник до полусмерти избил жену, а пытавшемуся заступиться за мать сыну своротил челюсть.

Со старухой травницей случилась истерика. Она вопила о страшном боге и Темной Искре. Вылупив переполненные страхом глаза, травница кричала и кричала. Близкие пытались ее успокоить, но тщетно. Она металась на кровати, морщинистое лицо блестело от пота. После полуночи старуха широко раззявила беззубый рот, глаза закатились, и из глотки вырвался последний стонущий выдох. Несчастная так и умерла с выражением ужаса на лице.

Стая волков вышла к опушке. Глаза зверей горели в темноте среди деревьев сотней серебристых огоньков. Они смотрели на лежащий вдалеке Аронг. Вожак стаи — крупный матерый самец с белой полоской шерсти на лбу, морщил морду. Он ненавидел запах людей и вонь костров, но сейчас волк ощущал куда более мерзкий запах, который исходил со стороны города. Вожак чувствовал его не только нюхом, но и кровью, всем своим естеством. Там, среди домов и грязных улиц было что-то опасное.

Он всегда умело избегал ловушек зверобоев. Предчувствие никогда не подводило вожака, вот только сейчас ему казалось, что западни не избежать. Над стаей, над лесом, над всем, что он знал, нависла угроза. Там в городе была опасность, которую вожак не понимал. Матерый нервничал и чувствовал свое бессилие, что-либо изменить. Он поднял морду вверх и завыл. Его поддержала стая, а печальное эхо разнесло вой по ночному удолию.

Фарамор проснулся, жадно хватая ртом воздух. Ему казалось, что только что он вырвался из объятий самой смерти, нет, чего-то страшнее, чем смерть. Он не помнил, что снилось, но, как апофеоз ночного кошмара в нем вибрировал каждый нерв, сознание переполняли ужас и отчаяние.

— Что это было? — с дрожью в голосе прошептал Фарамор.

Рубаха пропиталась липким вонючим потом. Во рту ощущался мерзкий кислый привкус. Юноша поморщился и сплюнул на пол густую слюну.

Хет лежал на лавке возле окна. Услышав голос Фарамора, он приподнял голову.

— Похоже, тебе снился кошмар, — сказал демон.

Фарамор вытер испарину со лба:

— Кошмар?.. Кошмар… да-да, ты прав. Всего лишь дурной сон, — в его голосе сквозило сомнение.

Он поднялся с кресла и начал расхаживать по гостиной. Ему было не по себе, но тяжелый осадок после сна проходил.

— У всего есть цена, — прошептал демон.

— Ты о чем? — нервно спросил Фарамор.

Хет встал и подошел к краю лавки.

— Ни о чем и обо всем, — усмехнулся он.

Фарамор скривил рот и покачал головой.

— Ты опять начинаешь говорить загадками. Терпеть не могу! У меня ощущение, что ты постоянно что-то не договариваешь. Это очередное твое странное поучение? Как тогда, возле монастыря.

Демон не ответил. Фарамор раздраженно сжал и разжал кулаки, быстро вышел из дома и сел на ступеньку крыльца. Воздух пах гарью. Дальше по улице, над крышами колебалось небольшое алое зарево. «У кого-то случился пожар», — равнодушно подумал юноша.

Он услышал далекий волчий вой — всего лишь эхо, призрачный отголосок, но Фарамору этот звук не понравился. В нем было что-то чуждое для его сознания. Чистое! Чистое, как священное место, на котором стоит монастырь. Но что может быть чистого в волчьем вое? А может, это последствие ночного кошмара все еще будоражит разум, заставляет видеть угрозу даже в проявлении звериной тоски?

Фарамор вздохнул и пошел в дом.

 

Глава 17

Невее не спалось. Она стояла возле окна и смотрела темную звездную даль над черной полосой леса. Безмятежное спокойствие. Казалось, в этой ночной тишине не может происходить ничего плохого. И, скорее всего, с Фарамором все в порядке. Когда-нибудь, возможно завтра он появится у ворот монастыря. Расскажет, почему его так долго не было и она примет эти объяснения с пониманием. Конечно, с пониманием.

Веки Невеи дрогнули, глаза стали влажными из-за выступивших слез. Неожиданно ей стало холодно. По телу пробежала дрожь. В голове помутилось, и девочка почувствовала резкий запах гари. Звезды расплывались, превращаясь в алые пульсирующие пятна, небо обрело густой грязно-бордовый оттенок.

Она упала на колени и прижала ладони к вискам — в голове будто бы яростно и гулко ударил колокол. Этот звук разлетелся эхом в сознании, превращаясь в тревожный шепот множества голосов. Невея зажмурилась и стиснула зубы.

— Ты больше не можешь прятаться за туманом! — словно ветер пронеслось в голове.

Снова невнятный хор голосов, заглушаемый оглушительным набатом. Невея застонала, сквозь сомкнутые веки просочились слезы. Лицо горело, оно стало пунцовым от напряжения.

— Ты должна знать… знать… — шелестящее эхо и сухие, похожие на треск ломаемых деревьев голоса: — Не прячься за туманом, девочка… Останови его, пока не поздно! Останови!

Разум разорвала ослепительная вспышка. Тело с хрустом позвонков выгнулось, голова запрокинулась назад. Невея захрипела и распахнула глаза. Зрачки то сужались до крохотных точек, то расширялись, вспыхивая яркой бирюзой. Она больше не чувствовала собственного тела. Сознание завертелось в бешеном круговороте и рванулось в окно.

Невея летела над лесом. В пылающем алыми всполохами небе, в яростных завихрениях неслись рваные клочья облаков. Деревья внизу менялись. Листва темнела, крошилась и осыпалась подобно пеплу. Все происходило быстро, и скоро Невея уже видела голые стволы, среди которых вихри гоняли серую пыль.

— Смотри, девочка, ты должна знать… знать… — шептали голоса.

Еще одна вспышка и вот Невея уже стояла на площади незнакомого города. Падал серый мелкий снег. Он оседал в грязевое месиво и тут же таял. Строения выглядели мрачными, неприветливыми.

Из-за дома вышел тощий облезлый пес. Он дрожал, глаза горели болезненным блеском. Пес поднял морду и понюхал воздух. Из приоткрытой пасти выбивались облачка пара. Неожиданно его тело напряглось. Он посмотрел в противоположный конец улицы и испуганно затрусил за угол дома.

Через мгновение Невея увидела бегущую в ее сторону женщину — она была вся в грязи и в каждом движении читалась усталость. Женщина озиралась на бегу и Невея подумала, что несчастная вот-вот споткнется и упадет.

То, что произошло в следующие секунды, повергло девочку в ужас: из подворья, с ошеломляющей скоростью выскочила большая, похожая на паука бледная тварь и прыгнула на женщину. Чудовище опрокинуло ее в грязь. Усеянная длинными зубами пасть, вгрызлась в спину женщины и вырвала кусок плоти вместе с обрывком одежды.

Невея закричала бы от страха, но не могла. Сейчас она была лишь безмолвным и бесплотным наблюдателем.

С крыши дома спрыгнула еще одна тварь. На жилистых суставчатых лапах она начала приближаться к Невее. В рыбьих мутных глазах чудовища ощущался холод.

— Смотри, девочка, смотри, — неумолимо шептали голоса. — Ты должна знать, что будет…

«Я не хочу, не хочу, — вопил рассудок Невеи. — Пожалуйста!..»

Вспышка.

Теперь с высоты птичьего полета она видела бредущую по дороге длинную вереницу людей. Вокруг простиралось выжженное поле с островками снежных наносов. Люди шли устало, обреченно. Некоторые падали, да так и оставались лежать, а ветер заметал их тела пеплом и грязным снегом.

Вспышка.

Невея видела город, по улицам которого бродили мертвецы…

Вспышка.

Она стояла на берегу озера. В грязной воде, насколько хватало взгляда, плавали трупы.

«Этого не может быть! — думала Невея. — Такого просто не может быть!»

Вспышка.

С десяток людей отбивались факелами от похожих на пауков бледных тварей. Чудовища напирали с неодолимой силой, и исход этой битвы был очевиден…

Вспышка.

Опушка с черными корявыми деревьями, вдоль которых выстроилась целая армия мертвецов и бледных тварей. Впереди армии стояли люди в серых балахонах, во главе с человеком, у которого были серые, как мышиная шерсть, волосы. За его спиной висел большой топор.

— Это он, девочка! — яростно шипели голоса. — Все, что ты видела, сделал он!

«Кто он?» — подумала Невея, чувствуя, что всей душой не желает знать ответа. На мгновение она увидела как Фарамор в Совином Оке, на крыльце дома алхимика давит ногой жука.

«Кто он? — ей было страшно до жути знать ответ. — Верните меня в монастырь. Пожалуйста, верните меня обратно в монастырь!»

— Нет, девочка, прости, — голоса шептали с печалью и болью.

Вспышка.

Фарамор. Человек с серыми волосами и топором за спиной был ее братом. Да, в его лице теперь суровая жестокость, глаза холодны, как кусочки льда, но это был он. Фарамор стоял перед ней будто грозное изваяние, полное презрения и злобы. От него веяло зимней стужей.

— Он теперь не твой брат, девочка, — шептали голоса. — Темная Искра сожрала его душу… сожрала его душу… сожрала…

«Нет!»

— Ты знаешь, что это правда. Ты чувствуешь это…

«Нет!»

— Только ты, девочка, сможешь его остановить… помоги всем нам, помоги себе…

Невея верила голосам, и это было больнее всего. Что-то в ее сознании подавляло сомнение, словно она уже знала то, что увидела. Ни с чем несравнимое по своей жестокости понимание. Она смотрела на того, в кого превратился ее брат, и твердо сознавала: это не наваждение!

— Ты поможешь нам, поможешь всем… — хор шелестящих голосов звучал утвердительно.

Невея вспомнила женщину, которую разорвала бледная тварь. Вспомнила трупы в озере и вереницу людей. Все это не должно случиться. Все это было настолько неправильно, что страх и боль в ее душе сменились гневом. «Я бы не пожалела своей жизни, чтобы этот кошмар никогда не случился, — подумала она. Странные мысли для тринадцатилетней девочки, но сейчас Невея не ощущала в себе ничего детского. — Если я действительно способна это остановить, то остановлю!»

Она не ожидала в себе такую решительность.

— Мы верим… верим… — в шорохе голосов звучало облегчение.

Вспышка.

Невея стояла на лесной поляне. В небе сияла полная луна, и все вокруг выглядело спокойным и мирным. Легкий ветерок колыхал ветви деревьев, умиротворенно шелестел листвой, словно пытаясь успокоить девочку после страшных видений грядущего.

Между кряжистых стволов вспыхнуло множество желтых точек, и через несколько мгновений на поляну медленно вышла стая волков. Луна серебрила шерсть зверей, делая их похожими на призрачных сказочных существ. Волки приближались. Их движения были плавными как в тягучем сне.

Невея не боялась. Она ощущала странный приятный трепет, словно встретила давних друзей. Звери остановились. Вперед вышел крупный матерый волк. Он завораживающе смотрел в глаза девочки. В его немигающем взгляде ощущалась контролируемая дикость и знание чего-то древнего. Невея больше не чувствовала себя бесплотным наблюдателем. Она понимала, что оказалась на этой поляне по какой-то причине, но голоса молчали, не давали разъяснений.

Волк медленно моргнул. В янтарных глазах мелькнули искры. Взгляд зверя затягивал Невею в неведомые глубины, дарил сладостную истому. Искры вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли. Она ощущала запахи трав — пряные, пьянящие. Голова приятно кружилась. Глаза волка превратились в янтарные озера, в которых плавало отражение луны. «Зачем я здесь?» — робко подумала Невея.

— Смотри, девочка, смотри… — будто далекое эхо прозвучали голоса.

Невея сделала глубокий вдох и проснулась.

Она лежала на полу рядом с окном. Возле головы валялся опрокинутый горшок с травянистым растением. В комнате царил мягкий предутренний полумрак.

В сознании сразу же всплыли воспоминания о видениях.

«Это не был сон!» — подумала Невея. Пробуждение не развеяло уверенности, что все виденное — правда.

Ирьяда Нара сидела в кресле и нервно стучала пальцами по подлокотнику. Перед ней за изящным столом с чашкой горячего медового напитка сидела Севера.

— Учитывая обстоятельства, я не стану тебя отчитывать за случившееся, — сказала настоятельница. — Хорошо, что Зингара не серьезно пострадала. Гая сказала, с ней все будет в порядке. Да и то, что вы привели в монастырь мальчика, я одобряю. Правила правилами, но чувствую: это самое малое, о чем нам скоро надо будет беспокоиться. Святая Дара! Если бы была жива королева Трейда!..

— Что будем делать? — нахмурилась Севера.

Ирьяда пожала плечами.

— Я пошлю кого-нибудь в столицу. Надеюсь, Таракот все же прислушается. У него сила… Его законники смогут решить эту проблему.

— Простите, госпожа, но это не проблема, а нечто большее. И мне кажется, вы сами не верите в свои слова. Таракот. Ему плевать на все, а его подчиненные боятся звука собственных шагов. Так или иначе, он скоро узнает, что творится в Исходных землях, но если вы сейчас пошлете кого-нибудь с подобными вестями, толку не будет!

Ирьяда встала с кресла и начала расхаживать по залу.

— Посланницу в Алтавир я все же отправлю, — угрюмо сказала она. — И вот что я тебе скажу, Севера: мы не можем сражаться с нежитью! Я ведь чувствую, именно это у тебя на уме, не так ли? Мы не можем спасти всех и надо уповать только на милость богов и силу молитвы. Монастырь находится на святом месте, нежить и близко не подойдет к его стенам, — настоятельница поморщилась и сжала кулаки. — Да, мне самой не нравится стоять в стороне и смотреть, как гибнут люди, но я не могу допустить, чтобы погибли еще и те, за кого я в ответе: воспитанницы монастыря!

— Но, госпожа… — попыталась вставить Севера.

— Думаешь, мне легко все это говорить? — повысила голос Ирьяда. — Пойми, мы не армия! Ты видела только одну деревню с нежитью, но кто знает, возможно, уже сегодня вечером таких деревень будет десятки, а завтра сотни! Мы даже толком не знаем, с чем имеем дело. Темная Искра! Как со всем этим бороться?

— Монастырь убежище временное, и вы это знаете, госпожа, — сердито заметила Севера.

Ирьяда глубоко и горько вздохнула.

— Будем уповать на милость Богов. Что нам еще остается?

В дверь постучали. Настоятельница вздрогнула и выкрикнула:

— Кто там?

Дверь приоткрылась и в проеме показалась голова одной из послушниц.

— Простите, госпожа, с вами хочет поговорить та девочка, уверяет, что это очень важно.

— Приведи ее сюда, — устало сказала настоятельница.

Послушница кивнула и тихо прикрыла дверь.

— Думаете, нам следует сказать ей о ее брате? — озадаченно спросила Севера.

Ирьяда нервно всплеснула руками.

— Не знаю! Боги, я скоро забуду все слова, кроме этих «не знаю»! Что мы ей скажем? То, что в ее брате зародилась Темная Искра и теперь он повелевает нежитью? Ты хоть понимаешь, как все это звучит?

Севера знала, что испытывает настоятельница и не хотела бы оказаться на ее месте. Быть ответственной за всех в монастыре и принимать решения, которые не по душе ей самой, это тяжелое бремя. Пятнадцать лет Ирьяда была настоятельницей, и никто не мог ни в чем ее упрекнуть. Возможно, решение Ирьяды бездействовать в сложившейся ситуации единственно верное? Севера никогда бы не поставила под сомнение мудрость этой женщины. Сейчас настоятельнице тяжело, как никогда и не следует ставить ее тупик лишними вопросами.

Дверь открылась и в зал робко вошла Невея. Севера отметила, что в глазах девочки с последней их встречи что-то изменилось. Они стали будто бы темнее. А возможно, это освещение комнаты делало их таковыми.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — участливо спросила Ирьяда.

Невея слегка поклонилась.

— Спасибо, госпожа, хорошо чувствую. Я должна вам что-то сказать. В это трудно поверить, но…

— Прошу, присаживайся, — настоятельница указала на свободный стул рядом со столиком, за которым сидела Севера.

Невея чувствовала себя немного неловко. Приняв приглашение Ирьяды, она присела на краешек стула.

— Так что ты хотела сказать? — спросила настоятельница.

— В это трудно поверить, но… но Исходным землям грозит опасность, — произнесла Невея и подумала, что звучит это, по меньшей мере, странно. Во всяком случае, еще вчера она сама посчитала бы такие слова бредом. — Мой брат, Фарамор. С ним что-то произошло…

Ирьяда и Севера озадаченно переглянулись.

— …Я видела это во сне… Вернее, это не было сном! — быстро поправилась девочка. — Я видела то, что будет… Мне показали будущее, — она чувствовала, что ее слова звучат все запутаннее, но как объяснить то, что сама не слишком-то понимала?

— О, боги, — прошептала Ирьяда.

— Я могу остановить его! — уже более уверенно произнесла Невея. — Еще не знаю как, но могу. Темная Искра пожрала его душу и он теперь другой. Совсем, совсем другой! Да, мне больно об этом говорить, даже думать, ведь Фар мой брат, но то, что я видела… — ее глаза наполнились слезами. — Его надо остановить! Остановить, пока не стало поздно! Вы думаете, что я говорю глупости? — она с вызовом посмотрела сначала на Северу, затем на Ирьяду.

— Нет, дорогая, мы так не думаем, — строго сказала настоятельница. — К сожалению — нет. Мы знаем, что стало с твоим братом.

— Знаете? — воскликнула Невея.

— Мы не были до конца уверены, — вздохнула Севера. — Но как? У тебя было видение?

Невея пожала плечами.

— Можно ли это назвать видением? Я просто была там.

— Ты можешь его остановить? — Севера чувствовала все возрастающее волнение.

— Да, мне сказали, что я противоположность того, кем стал Фар. Мне трудно это понять, но я знаю, что это так.

— Кто тебе это сказал, дорогая? — спросила Ирьяда.

— Голоса.

— Голоса, — задумчиво повторила настоятельница.

— Возможно, это шанс! — глаза Северы вспыхнули.

— А, возможно, ложная надежда! — резко сказала Ирьяда.

Севера вскочила со стула.

— Но, госпожа!..

— Это ничего не меняет! Монастырь будет оказывать только пассивную помощь пострадавшим. Мы будем молиться и ждать!

— Мне надо найти брата, — четкий голос Невеи эхом разлетелся по залу. — Я не могу оставаться в монастыре. Будет поздно!

— Ты погибнешь, — устало возразила Ирьяда.

— Я пойду с ней, госпожа, — сказала Севера.

Настоятельница медленно опустилась в кресло и прикрыла глаза.

— Чувствовала, что этим все закончится, — тихо произнесла она.

— Мы уйдем вдвоем, — в голосе Северы появились виноватые нотки. Она чувствовала, что каждое ее слово доставляет настоятельнице боль. — Другие послушницы ничего не узнают. Они все останутся в монастыре, как вы и хотите. Я верю Невее, верю, что есть шанс все остановить!

После слов Северы в душе девочки разлилась теплая волна облегчения.

— Простят ли меня твои подруги дарнии? — горько усмехнулась Ирьяда.

— Со временем они все поймут. Прошу, не возражайте.

Ирьяда с минуту сидела молча, собираясь с мыслями.

— Могу ли я возражать? — прошептала она. — Имею ли такое право? Возможно, я всего лишь глупая старуха, которая тщетно пытается сохранить то, что есть.

— Не говорите так! — с пылом произнесла Севера.

— Простите меня, — печально улыбнулась Ирьяда. — Я благословляю вас и, надеюсь, вы скоро вернетесь, каков бы ни был итог вашего пути.

 

Глава 18

— Через час будем на месте, — с заметной одышкой произнес Ратиш. Его одутловатое лицо блестело от пота.

Только что он, Фарамор, Блэсс и Винк пересекли широкое, поросшее чахлой травой поле и теперь вошли в мягкий полумрак елового леса. Воздух наполнял густой запах хвои. Солнечные лучи терялись среди разлапистых ветвей, и лишь некоторые косые искрящиеся струи достигали пружинистой земли. Где-то далеко угрюмо ухал филин, время от времени раздавалось сухое потрескивание стволов, разлетающееся по лесу гулким эхом.

— Наконец-то убрались с этого солнцепека, — с облегчением произнес Блэсс. — А тебя, похоже, теперь ни жара, ни холод не тревожат? — спросил он Фарамора.

— Похоже на то, — равнодушно ответил юноша.

Позади всех шел Винк с большой дорожной сумой за плечами. Несмотря на долгий путь, мальчик не выглядел усталым, видимо жизнь с Ратишем приучила к трудностям. Еще два дня назад в Аронге Фарамор и Блэсс поняли: Ратиш относится к своему племяннику, как к рабу. Фарамору на это было плевать, но Блэсс, по одному ему известной причине, взял мальчика под свою опеку и за время пути запрещал Ратишу понукать Винком. В глазах мальчика даже появилось больше уверенности.

Чем ближе они подходили к храму, тем сильнее Фарамора охватывало странное возбуждение. Он чувствовал: скоро произойдет что-то важное. Юноша спросил об этом Хета, но тот не ответил. Демон, вообще, последнее время все чаще молчал и выглядел как обычная тряпичная кукла. Фарамор думал, что так Хет реагировал на присутствие двух колдунов, которых откровенно ненавидел.

Лес менялся. Насыщенные жизнью темно-зеленые ели сменили деревья с желтой хвоей. Все выглядело неподвижным, мрачным. Воздух здесь был затхлым, пахнущий плесенью. Далее и вовсе пошли деревья с облетевшей хвоей. Прямые серые стволы врезались в синеву неба как гигантские иглы. Все чаще попадались поваленные деревья. Они лежали на земле, будто кости исполина, огрызки пней скалились острой щепой, словно зубастые челюсти неведомых чудовищ.

— Невеселые здесь места, — пробурчал Блэсс.

— Это все храм, — сказал запыхавшийся Ратиш. — Думаю, храм вытягивает жизнь из этого леса.

Сердцебиение Фарамора усилилось. Неосознанно он ускорял шаг, к молчаливому недовольству спутников.

Впереди между деревьев показалось огромное матово-черное строение. Фарамор побежал, резво перебираясь через поваленные, воняющие трухой стволы.

Храм ошеломлял своими размерами. Он занимал всю территорию большой поляны и имел странную форму: громадный куб из черного мрамора, верхняя плоскость которого топорщилась десятками мощных шипов. Шероховатую поверхность камня прорезали глубокие, составляющие странные угловатые фигуры, линии. В облике храма было что-то хищное, неестественное и, наводило на мысль о безумии древних строителей этого сооружения.

— О, Боги! — выдохнул Блэсс. — В жизни не видел ничего подобного, а повидал я немало!

На каменистой земле вокруг храма валялось множество скелетов птиц и мелких зверьков. А поодаль, возле горы бурелома лежал потрескавшийся череп с огромными витыми бивнями.

— Здесь даже небо кажется другим, — в голосе Ратиша звучало благоговение с примесью страха.

— Действительно, — согласился Блэсс.

Небо выглядело однообразно серым, и не было понятно, в какой стороне находится солнце.

Фарамор чувствовал себя так, будто вернулся в родной дом после вечности скитаний. Храм манил, будоражил рассудок ощущением некой древней тайны, которую обещал раскрыть. Фарамор начал медленно обходить здание, не отрывая восхищенного взгляда от угловатых рисунков на черном мраморе. Он не замечал, как под ногами с сухим треском ломаются скелетики птиц и зверьков. За ним, опасливо косясь на храм, последовали спутники.

— Кто мог такое построить? — прошептал Блэсс. — Не верится, что такое могли построить люди.

— Не верится, — повторил Ратиш.

Испуганный Винк шел осторожно, стараясь не наступать на кости под ногами. Он чувствовал себя нехорошо, его подташнивало, а голова кружилась.

Фарамор обогнул храм и увидел вход — прямоугольный проем обрамленный ободом-выступом. Черная дыра, ведущая в волнующую неизвестность.

— С вашего позволения, господин, я бы предпочел не входить внутрь, — жалобным тоном произнес Ратиш. — Я подожду вас здесь.

— Нет, — возразил Фарамор. — Мы пойдем все вместе. Ты что, боишься?

Ратиш состроил плаксивую гримасу, отчего его жирное лицо прорезала сеть глубоких морщин.

— Откровенно говоря, да, боюсь. Мне, знаете ли, не по себе от этого места.

— Пойдут все! — твердо заключил Фарамор.

Неожиданно Винк согнулся и его стошнило. Он быстро вытер рукавом губы и виновато поднял слезящиеся глаза. На бледном лице мальчика выступили красные пятна.

— Пойдут все! — сурово повторил Фарамор.

Ратиш с обреченным видом глубоко вздохнул. Без сомнения, он уже жалел, что рассказал об этом храме.

Фарамор подошел к черному проему. Вниз уходила лестница с широкими ступенями. Она терялась в темноте, но вдалеке виднелся крохотный мерцающий зеленый огонек. Фарамор вспомнил, что подобный призрачный свет был в подземных чертогах Сэдры. Из проема тянуло влажной, пахнущей подгнившими фруктами, прохладой.

— Пошли, — проговорил он, и ступил на площадку, с которой начиналась лестница. Звук шагов эхом полетел вниз по тоннелю.

Ступени были столь широки, что приходилось делать по два шага, чтобы миновать каждую. Фарамор шел первым. Он слышал за собой шаги и дыхание своих спутников. Грузный Ратиш еще и кряхтел, как старик. Время казалось, остановилось. Серый проем позади, стал крохотный, а зеленая точка внизу не увеличилась.

— Эта лестница никогда не кончится, — проворчал Ратиш. — Клянусь Великой Пустотой — она бесконечная.

— Прекрати скулить! — зло осек его Блэсс.

В ответ Ратиш лишь забормотал себе под нос что-то невнятное, а идущий позади Винк злорадно улыбнулся. Ему нравилось, когда Блэсс ставил его дядю на место.

Просвет наверху превратился в маленькую точку и зеленое свечение впереди, наконец, начало расширяться. Ратиш больше не ворчал, но тяжелое хриплое дыхание говорило, что он изможден.

Они шли еще долго, пока лестница не закончилась. Перед ними предстал огромный круглый зал с высоким куполообразным потолком. Стены состояли из восьмигранных плиток, от которых исходил бледный зеленый свет. Посреди зала стоял черный стол, похожий на причудливый гриб с плоской шляпкой. Его поверхность испещряло множество мелких угловатых знаков, идущих тонкой линией спирали от края до середины.

— Это алтарь, — уверенно сказал Блэсс.

Фарамор обошел стол, после чего провел ладонью по его поверхности. Черный камень был холодный, как лед.

Ратиш снял с пояса флягу и сделал несколько глотков. Раскрасневшееся лицо лоснилось от пота. Заткнув пробкой флягу, он с тоской посмотрел на проем с лестницей, видимо представляя, как будет подниматься наверх. Винк робко стоял возле стены. Мальчика больше не тошнило, но чувствовал он себя по-прежнему нехорошо.

— И что нам делать с этим алтарем? — спросил Фарамор.

— Полагаю, нужна жертва. Кровь, — ответил Блэсс таким тоном, будто речь шла о том, что приготовить на ужин.

Усталое лицо Ратиша оживилось. Он быстро подошел к Фарамору и Блэссу, покосился на Винка и прошептал:

— Мой племянник.

— Племянник? — Блэсс сощурил глаза.

— Да, все равно от него нет никакого толку. Он ведь убогий. Жаль, конечно, все ж родная кровь, но для такого дела…

Фарамор с Блэссом переглянулись и будто бы прочли мысли друг друга. Чернокнижник зашел за спину Ратиша, схватил за волосы и рванул на себя. Губы Фарамора растянулись в жестокой улыбке. Он вынул из чехла на поясе нож. Ратиш закряхтел. Глаза выпучились как у жабы. Щеки затряслись. Руки потянулись к Носителю Искры.

— Думаю, ты больше заслуживаешь смерти, чем твой племянник, падаль! — прошипел ему на ухо Блэсс.

— Нет! — прокряхтел Ратиш. — Прошу, не надо!..

Фарамор резко, наотмашь полоснул ножом по горлу. Рана открылась, как второй рот. Алым потоком хлынула кровь.

Винк смотрел на все это с дрожью. Он почувствовал слабость в ногах, попятился и, когда спиной уперся в стену, осел на пол. На глазах мальчика выступили слезы, он открывал и рот, силясь что-то сказать, но из глотки вырывался лишь стон.

Фарамор вложил нож обратно в чехол, схватил Ратиша за отвороты куртки и с легкостью швырнул на алтарь. Кровь текла по шее, с бульканьем выбивалась изо рта колдуна, растекалась по поверхности алтаря, заполняя вырезанные в камне знаки. Ратиш дергался и хрипел, в выпученных, начинающих затягиваться мутной дымкой глазах отражалось зеленое свечение стен зала.

Послышалось гудение, будто вокруг летал рой пчел. Алтарь и тело Ратиша начали окутываться плотной темной дымкой. Воздух наполнился резким запахом гнили. Из-за пояса Фарамора выбрался и спрыгнул на пол Хитрец Хет. Глаза куклы вспыхнули алыми угольками, волосы превратились в желтые языки пламени, рот ощерился зубами-иглами.

— О, я чувствую его присутствие! — с благоговением сказал демон.

Гудение усилилось. Темная дымка на алтаре вздымалась и оседала, вздымалась и оседала. Воздух колыхался как при летнем мареве.

Блэсс ощутил давление в голове, будто из черепа, что-то пыталось выбраться. Из носа пошла кровь. В глазах лопнули сосуды. Тоже творилось и с Винком — мальчик сжимал ладонями голову и стонал.

Фарамор зачарованно смотрел на алтарь и с наслаждением вдыхал гнилостный запах. В сознании проносились странные неясные образы. На стенах появлялись и таяли тени. В окутавшей алтарь дымке мерцали зеленые искры.

Блэсс опустился на колени. Лицо исказила гримаса боли. Давление внутри головы становилось невыносимым. Чернокнижник сквозь стиснутые зубы с шумом втягивал в легкие воздух.

Хитрец Хет посмотрел на Фарамора и произнес:

— Сделай это! Отдай свою кровь алтарю!

Фарамор кивнул и снова вынул нож. Несколько мгновений он смотрел на свое отражение в лезвии, после чего сделал на тыльной стороне ладони глубокий надрез.

— Сделай, сделай это! — шипел Хет.

Носитель Искры сжал ладонь в кулак и сунул его в темную дымку. В кожу будто впились сотни иголок. Ледяной холод пополз по руке, проникая в вены, сухожилия, кости.

— Уходите отсюда! — крикнул Фарамор Блэссу. — Бери мальчишку и уходите!

Чернокнижник тряхнул головой и начал подниматься с колен. С подбородка капала кровь.

По полу от алтаря во все стороны потянулись тонкие, похожие на корни отростки. Они извивались, переплетались друг с другом и стремительно покрывали каменные плиты.

Блэсс рывком поднял Винка. Мальчик ошарашено смотрел по сторонам, будто не понимая, где находится. Чернокнижник развернул его и подтолкнул в спину, к проходу с ведущей наверх лестницей.

Глаза Фарамора начали темнеть и скоро они стали похожи на смоляные ямы. При каждом выдохе из ноздрей выбивался пар. Холод медленно пробирался вверх по руке.

Хитрец Хет, задрав голову, пристально смотрел на Носителя Искры. Рот демона щерился в похожем на улыбку оскале. Корни-отростки заполнили весь пол и начали подниматься по стенам. К гулу прибавился треск и скрежет. Воздух стал густым, он колебался, как вода.

Снаружи, с шипов на вершине храма срывались темные, размером с кулак сгустки. С ревом и неимоверной скоростью они разлетались в разные стороны. Их было тысячи. Небо стремительно затягивали тучи. Поднялся ветер.

Блэсс и Винк быстро поднимались по лестнице. Гул за их спинами становился тише, сознание прояснялось. С каждым шагом чернокнижнику и мальчику становилось лучше.

Холод достиг плеча Фарамора и протянул ледяные щупальца к груди и шее. Черные корни-отростки ползли по стенам. Сквозь их переплетение косыми лучами пробивалось зеленое свечение.

Небо стало серым. Ветер набирал силу. Под его порывами с треском падали сухие деревья. В мощных воздушных завихрениях кружились обломанные ветви, хвоя и пыль. Звери искали укрытие от внезапно разбушевавшейся непогоды, забирались в норы, прятались в оврагах и под поваленными стволами. Птицы взмывали в небо и, словно обезумевшие, бросались камнем вниз, разбиваясь о землю.

Ярость стихии стремительной волной неслась от храма в разные стороны. С воем и ревом она летела над лесом. Достигнув деревень, срывала крыши домов, ломала постройки и заборы, взметала тучи пыли. По полям, дорогам и улицам носились вихри. В безумие стихии вплетались вспышки молний и громовые раскаты.

Черные сгустки продолжали срываться с шипов на вершине храма. Долетев до деревень и городов, они метались над крышами, проникали в дома через печные трубы и выбитые стихией окна. Сгустки со змеиным шипением врезались в лица людей, пробирались под кожу, растворялись в крови. Они вселялись в собак и диких зверей, делая их глаза маслянисто-черными, а разум, застилая яростью.

По всей стране, где бы их ни застала стихия, чернокнижники оборачивались в сторону храма. Они нюхали ветреный воздух, как псы почуявшие запах добычи. Зов в их сознании обретал смысл.

Холод пробирался по спине и груди Фарамора, сковывал льдом шею, подползал к голове. Корни-отростки уже застилали куполообразный потолок. По залу метались тени, будто в колеблющемся воздухе летала стая птиц.

В Совином Оке из провала раздался мощный протяжный рев. Найрад вышел из дома. Борясь с ветром, он поплелся по улице и возле провала рухнул на колени. По щекам старика текли слезы, которые превращались в грязные разводы, когда в них попадала пыль.

— Воссла-а-авим, — плаксиво заскулил Найрад. — Забери меня вниз, Сэдра, забери…

На окраине деревни начал зарождаться смерч. Он становился больше с каждой секундой, поднимаясь ввысь серым вихрем. Смерч пополз по подворью, разметал поленницу и втянул в свой круговорот почерневшие от времени дрова. Он разломал покосившийся забор и свернул на деревенскую улицу.

— Забери меня, Сэдра, — молил Найрад. Пыль попадала ему в глаза и рот, но сейчас старик не обращал на это внимание.

Смерч вбирал в себя доски, камни, мусор. С гулом он приближался к старику.

Найрад перестал скулить и оглянулся. Увидев вихрь, он захрипел от страха, начал отползать в сторону своего дома, но было поздно: смерч подхватил его, взметнул вверх и закрутил, ломая кости, разрывая одежду, сдирая кожу. Вихрь полз среди домов. Он срывал крыши, разламывал ветхие хлевы и сараи, вырывал кустарник и бурьян. Покружив по деревне, смерч швырнул уже безжизненное тело Найрада к самой опушке. Старик, как тряпичная кукла ударился о ствол дуба и упал в молодую поросль, которая гнулась под порывами ветра.

Ирьяда Нара и Гая стояли возле окна и смотрели на буйство стихии. Небо разрезали вспышки молний, громовые раскаты сотрясали стены. Ветер гонял по двору обломки беседки, которую построили всего месяц назад. Вырванный кустарник, небольшие садовые деревья и сорванная с крыш черепица прибились к подножию монастырской стены. Мимо окна пролетел обломок доски, за ней ветвь дерева.

— Никогда не видела, чтобы буря начиналась так резко, — в голосе Гаи сквозила тревога. Еще пять минут назад светило солнце, а сейчас такое…

— Действительно, — согласилась Ирьяда. — Все это очень и очень странно.

Гая посмотрела на настоятельницу.

— Ты ведь думаешь о том же, о чем и я?

— Да, слишком много необычного произошло в последнее время. Эта буря связана с Фарамором и Темной Искрой… Я начинаю жалеть, что позволила Невее и Севере уйти.

Невея и Севера укрылись от бури под мостом, который дугой нависал над мелкой речушкой. Невдалеке шумел лес. Вспышки молний отражались от беспокойной поверхности воды, над головой угрожающе трещали доски моста.

— Не лучшее укрытие от такой бури, — проворчала Севера. Она отвязала притороченные к походному мешку плащи. Один протянула Невее, другой начала надевать сама.

Бурное течение несло ветви, листву, пучки травы. Ветер гнул к земле прибрежную иву. Сверкнула молния и от раската грома содрогнулась земля.

Они надели плащи и, прижавшись друг к дружке, уселись возле бревен-опор у основания моста. Вдруг Невея услышала справа от себя гул. Она повернула голову и увидела парящий над водой черный шар. Его очертания были размытыми, словно он состоял из сжатого до размера кулака темного дыма.

— Что это? — прошептала Невея.

Севера проследила за взглядом девочки, вскочила на ноги и, откинув полу плаща, выхватила из ножен меч.

— Не знаю, — сказала она, — но мне эта штука не нравится. Клянусь Дарой…

Договорить она не успела, так как черный сгусток метнулся в их сторону. Невея вскрикнула. Немного не долетев до лица, шар будто наткнулся на невидимую преграду. Раздался пронзительный визг и сгусток разлетелся на мутные дымные клочья, которые тут же разметал ветер.

— О, боги, — выдавила Севера.

Невея с минуту стояла ошеломленная, после чего вышла из под моста и выкрикнула:

— Я остановлю тебя! Клянусь, я остановлю тебя!

Словно в ответ на ее крик, небо разорвала вспышка молнии. С оглушительным грохотом она ударила в дерево, которое росло рядом с берегом, и расколола на две части. Одна половинка со скрежетом, перекрывающим вой ветра, завалилась на землю.

— Я остановлю тебя, — повторила Невея. — Остановлю.

Фарамор выдернул руку из темной дымки. Холод тут же начал покидать тело. Корни-отростки на полу, стенах потолка растворялись, таяли как грязный снег, уступая место призрачному зеленому свечению. Воздух перестал колебаться, гул стихал.

Дымка быстро впитывалась в алтарь, и скоро Фарамор увидел черный, будто обгоревший скелет — все, что осталось от Ратиша.

— Одним чернокнижником меньше, — с презрением сказал Хет. Он снова выглядел как обычная тряпичная кукла.

Фарамор усмехнулся.

— На этот раз я разделяю твои чувства, Хет. Мне этот жирный боров никогда не нравился.

Раздался сухой хруст и алтарь начал покрываться сетью трещин. Через несколько мгновений он развалился на сотни мелких камней. Скелет Ратиша превратился в груду костей, череп с отвалившейся челюстью, роняя зубы, покатился по полу, ударился о стену и раскололся на несколько частей.

— Этот храм теперь бесполезен, — глядя на то, что осталось от алтаря, сказал Хет, — но он сделал то, для чего был построен.

— Когда я отдал алтарю свою кровь, почувствовал присутствие Нэба, — задумчиво произнес Фарамор. — Я будто прикоснулся к чему-то огромному и мощному, как… — он не смог подобрать слова для сравнения, которыми мог бы описать свои ощущения.

— Это только начало. Только начало… Мир начал меняться. Благодаря тебе, он уже стал другим. Нэб приближается. Когда выйдешь наружу, ощутишь его дыхание… Ты отдал свою кровь, но кое-что и обрел, верно?

— Да, — согласился Фарамор. — У меня такое чувство, будто все что я делаю, уже когда-то было. Тень памяти… какой-то отголосок… Даже не знаю, как это объяснить, — он наморщил лоб и всплеснул руками. — Я помню места, в которых никогда не был. Помню свои же деяния, которые не совершал, но в то же время, часть меня говорит, что их совершил я.

— Это память Темной Искры. В таком древнем мире нет ничего, чтобы не повторялось. Возможно, тысячелетия назад, кто-то похожий на тебя шел тем же путем. Заходил в храм, подобный этому. И, кто знает, может, у него был помощник-демон, вселившийся в тряпичную куклу.

— Наверное, ты прав, Хет, — Фарамор вздохнул. Он поднял куклу, сунул ее за пояс и направился к выходу.

— Ты знаешь, куда мы теперь направимся? — спросил демон.

— Да, знаю. Теперь знаю. Конечно, мне хочется пойти в столицу и разделаться с Таракотом, палачом, да и со всеми жителями этого поганого города, но еще рано. Сейчас у нас есть дело по — важнее.

— Ты изменился, — усмехнулся Хет. — Больше не мыслишь как мальчишка, готовый лезть на рожон. В тебе становится больше здравого смысла. Так куда мы направимся?

— На север. Мы пойдем на север. Нам нужно разыскать сестру Сэдры, одну из трех. Не знаю почему, но это важно. Искра, должно быть это она подсказывает мне что делать.

Когда Фарамор поднялся по лестнице и вышел из храма уже наступил вечер. Буря давно стихла, но по темнеющему небу по-прежнему неслись тучи, а ветер завывал как раненый зверь. Из-за буйства стихии мертвый лес вокруг превратился в сплошной бурелом. Лишь немногие уцелевшие сухие стволы с обломанными ветвями торчали как жуткие обелиски. Вдалеке, в сгущающихся сумерках темнела стена живого леса.

Блэсс и Винк сидели на походных мешках неподалеку от храма. Они поднялись и подошли к Фарамору.

— Ты бы видел, что здесь творилось! — воскликнул Блэсс. — Мне казалось, небо вот-вот обрушится на землю. Никогда не видел такой бури! Мы не решались высунуть нос из храма, пока она не стихла.

— Эта буря пронеслась по всей стране. Я ее вызвал, — Фарамор посмотрел на небо. — Скоро ночь. Здесь возле храма слишком ветрено. Дойдем до леса и устроим лагерь. Я проголодался так, словно сотню лет не ел.

Они взвалили на плечи походные мешки и начали перебираться через поваленные деревья.

 

Глава 19

Буря притихла и Севера с Невеей вышли из-под моста. Дарния поддела сапогом поваленный ветром указатель с надписью «Аронг».

— До города недалеко, — проговорила она.

— Смотри! — Невея указала на поле справа от дороги.

— О, боги! — воскликнула Севера.

Среди камней и пучков травы, вплоть до самого леса валялись сотни трупов ворон. Под порывами ветра трепетали крылья, в воздухе кружились черные перья. Большинство птиц выглядело как сплошное месиво с торчащими обломками тонких косточек.

По телу Невеи прошла дрожь.

— Это… это чудовищно! — произнесла она. — Что с ними случилось?

— Они разбились. Судя по всему, эти птицы на большой скорости врезались в землю.

— Но почему?

Севера пожала плечами.

— Кто знает? Буря была необычной. Думаю, это не самое страшное, что она натворила.

Ветер взметнул тучу перьев. Они закружились и начали оседать на землю как черный снег.

— Пойдем, — проговорила Севера. — Хорошо бы добраться до города пока не стемнело.

Невея кивнула.

— Да, конечно.

Они двинулись вперед по пыльной дороге. Девочка старалась не смотреть на поле, но взгляд помимо воли то и дело останавливался на какой-нибудь мертвой птице.

В таверне Аронга посетителей было немного. Несколько угрюмых мужчин сидели в углу заведения и, молча, пили пиво. Возле окна на лавке примостились два старика. Они попыхивали трубками и тихо беседовали. В высоких, грубой работы канделябрах, горели свечи, в очаге полыхал огонь.

Невея и Севера уселись за стол посреди зала, заказали еду и кувшин медового напитка. Когда хозяин принес заказ, Севера спросила:

— Уважаемый, мы ищем одного человека. Он наверняка был в вашем заведении несколько дней назад. Это юноша с серыми волосами.

— Конечно, госпожа, — угодливо сказал трактирщик. — Я его хорошо помню. Он ваш друг?

— Нет-нет, скорее наоборот, — заверила Севера.

Трактирщик вытер руки о фартук и присел на лавку.

— Этого парня трудно забыть, — с пылом сказал он. — Что-то с ним было не так. И дело не в его серых волосах… Глаза! Да, пожалуй, все дело именно в глазах. У него был взгляд старика. А еще этот огромный топор у него за спиной. Кто таскает с собой такой топор, если ты не дровосек? А на дровосека, скажу я вам, он меньше всего походил, вы уж мне поверьте, — для весомости своих слов трактирщик хлопнул ладонью по столу. — С этим седовласым парнем был мужчина. Лысый, со шрамом на лбу. Еще тот тип. Нет, вели они себя пристойно, но почему-то, когда я их вспоминаю, меня в дрожь бросает. Они сидели за этим самым столом, за которым сидим мы. Уже заканчивали ужин, когда к ним присоединился торговец пряностями Ратиш со своим немым племянником.

— Кто такой этот Ратиш? — спросила Севера.

— Он местный. У него своя лавка и дом на окраине города. Ну, так вот, они о чем-то поговорили и покинули трактир. Больше я их не видел. Но вот что я вам еще скажу, — трактирщик склонился над столом и прищурил глаза. — Той ночью, будто сам Хозяин Пустоты посетил наш город! Здесь, в моей таверне… — он поморщился, словно воспоминания вызвали боль.

— Да, той ночью погибло много людей по разным причинам, — продолжил старик, который сидел на лавке возле окна. — Кто-то сошел с ума. По улицам бегало целое полчище крыс. Сколько живу, но такого не видел! Будто на наш несчастный город свалилось какое-то проклятие. И, судя по тому, что случилось сегодня во время бури, это проклятие не исчезло.

— Сегодня? — встревожено проговорила Невея. — Что случилось сегодня?

— Марика, дочь жреца Брэга… Она убила трех своих братьев и мать. Несмотря на бурю, на крики сбежались люди, в том числе и я. Боги, никогда не забуду это зрелище! — старик покачал головой, затянулся трубкой, выпустил струйку дыма и продолжил: — Во дворе своего дома Марика пожирала лицо Брэга… как зверь! Она рычала, изо рта текла кровавая пена, а глаза… глаза были черны как ночь! Один из законников выстрелил в нее из арбалета. Болт пробил горло этой твари, но она не погибла! Нет, нет, вовсе не погибла! Марика оскалилась, зашипела и помчалась прямо на нас. Хорошо законник Герт не растерялся — он вогнал меч ей в сердце, а потом отрубил голову. Клянусь, у нее была черная кровь, как деготь! Вся семья погибла, кроме сестры Марики. Девочка долго не могла говорить. Оно и понятно — пережить такое!.. А когда немного пришла в себя, рассказала: к ним в окно влетел черный шар. Он врезался в лицо Марики и будто бы растворился. Тогда-то она и обезумила, превратилась в эту тварь.

Невея и Севера переглянулись. Обе подумали о том, что случилось под мостом.

— Еще был пес пастуха Салика, — сказал трактирщик. — С ним случилось тоже, что и с Марикой. Он обезумел, глаза стали черные. Пес перегрыз горло бедняге Салику! Да, все это какое-то проклятие, несомненно. Наш город никогда не отличался спокойствием, но такое?.. Пса вилами загнали в сарай и сожгли вместе с сараем. Вот такие дела творятся в нашем городе. Люди боятся. Мы все боимся.

Пламя свечей затрепетало. По стенам метнулись резкие тени. Невея взглянула на ночь за окном и поежилась.

 

Глава 20

Фарамор, Блэсс и Винк вышли на проселочную дорогу. Утро было таким же мрачным и ветреным, как вчерашний вечер и прошедшая ночь. Обреченно шумел лес, тучи застилали небо ровной серой пеленой.

— Дальше мы пойдем вдвоем, — сообщил Фарамор. — А ты, — обратился он к Винку, — вернешься в Аронг.

Глаза мальчика округлились. Он перевел удивленный взгляд с Фарамора на Блэсса и попытался что-то сказать, но вышло невнятное мычание.

Чернокнижник развел руками.

— Нет, парень, мы не возьмем тебя с собой. Вернешься в город. Ратиш мертв и все его добро — дом, лавка, теперь твое.

Винк схватил Блэсса за руку. В мычании мальчика послышалось слово, отдаленно похожее на «пожалуйста».

— Эдак, ты скоро говорить научишься, — равнодушно заметил Фарамор.

Блэсс высвободил руку и строго проговорил:

— Иди домой!

Мальчик опустил голову, попятился, после чего развернулся и поплелся прочь. Ветер трепал полы его плаща и заметал пылью следы.

— Парня обманут, — произнес Фарамор. — Он беззащитен перед людьми. Ты ему сказал, что все добро Ратиша теперь его… Возможно, по закону так и есть, но люди лишат Винка всего.

— Знаю, — буркнул Блэсс. — И люди за это поплатятся.

Фарамор посмотрел на чернокнижника.

— Хочу тебя спросить… Ты поднял кладбище, чтобы мертвецы уничтожили целую деревню. Там погибли дети, женщины, старики. В тебе не было жалости и поверь, меня удивило, что ты заботился о каком-то мальчишке.

— У меня была семья, — сказал Блэсс, глядя на удаляющуюся фигуру Винка. — Жена, сын. Мы жили в горах, неподалеку от деревни рудокопов. Однажды жена с сыном отправились в эту деревню и не вернулись. Я их искал, ходил по деревне и расспрашивал. Все только качали головами и говорили что их не видели, но знаешь, Фарамор, — в голосе Блэсса сквозили злобные интонации, — я знал что они лгут… читал это в их поганых глазах. С помощью нехитрой магии я выведал у одного старика правду: рудокопы принесли в жертву горным духам жену и сына. Проклятые рудокопы верят во всякую чушь! В шахте усилились обвалы, вот они и решили ублажить горных духов. Мои жена и сын оказались не в том месте и не в то время. Да, Фарамор, у меня есть свои причины ненавидеть людей. Ты спросил, почему я заботился о Винке? Здесь все просто: он очень похож на моего погибшего сына.

— Ты отомстил? — спросил Фарамор, почему-то зная, каков будет ответ.

— Да, я поднял все кладбища в округе и натравил мертвецов на эту деревню. Это был первый раз, когда я использовал свои знания для убийства, — Блэсс невесело усмехнулся. — Горные духи… Не существует никаких горных духов!

— Мне жаль твою семью, — сказал Фарамор.

— Нет, не жаль. Сэдра убила в тебе жалость. В этом мы с тобой чем-то схожи.

Фарамор подумал, что колдун прав, ему действительно не было жалко. История Блэсса лишь вызвала легкий всплеск гнева на людей.

* * *

— Странно, какой уже день небо затянуто тучами, но не пролилось ни капли дождя, — заметила Севера. — Воздух совершенно сухой. А еще этот запах… даже не пойму, чем пахнет?

— Подгнившими яблоками, — уверенно произнесла Невея.

— Яблоками?

— Да, возле Алтавира есть огромный яблоневый сад. В прошлом году был хороший урожай — ветви гнулись от спелых плодов. Конечно, их собрали, но много яблок упало на землю и начало гнить. Так вот там стоял такой же запах.

— Теперь так пахнет повсюду, — недовольно проговорила Севера, но через мгновение усмехнулась. — Что-то я стала ворчливой, совсем как Гая.

Невея посмотрела на послушницу и улыбнулась.

Прошло три дня как они покинули Аронг. Ночевать приходилось в лесу, кутаясь от ветра в плащи. Вчера вечером прошли мимо сгоревших развалин — то, во что превратилась какая-то деревушка. Лишь пара грязных собак бродило по пепелищу. А сегодня утром видели опрокинутую карету, возле которой лежали две мертвые лошади. У одной было разорвано горло, у другой — вспорото брюхо, а голова представляла сплошное кровавое месиво. Выломанная резная дверь кареты лежала рядом, в пыли. Севера тогда подумала, что к этой трагедии не причастны ни разбойники, ни дикие звери. К чему разбойникам убивать лошадей? Да и звери обглодали бы трупы. Она заглянула внутрь кареты. Там оказалось пусто, но Севера увидела на сиденье смазанный кровавый отпечаток ладони.

— Смотри, впереди какой-то дом, — сказала Невея.

— Похоже, постоялый двор, — обрадовалась Севера. — Значит, ночевать в лесу нам сегодня не придется.

Конечно, Невее тоже хотелось провести ночь в тепле, но она не разделяла радость послушницы — при виде бревенчатого двухэтажного строения с множеством пристроек, сердце сильно заколотилось, сознание всколыхнула волна тревоги.

— Что-то не так, — настороженно проговорила она.

— Не так? — Севера удивленно посмотрела на Невею. — Ты о чем?

— Не знаю, какое-то предчувствие.

Севера нахмурилась.

— Что ж, сейчас выясним, что к чему.

Они вошли в обнесенный низким забором двор. Справа стоял полуразрушенный сарай, на земле валялись обломки досок — видимо последствие прошедшей бури. Завалившаяся поленница, каменный круглый колодец, собачья будка.

— Да, здесь явно что-то не так, — согласилась Севера. — Нет собаки и тихо слишком. Знаешь, что сделаем? Ты подождешь меня здесь, а я пойду в дом и взгляну…

— Я с тобой! — твердо сказала Невея.

Севера вздохнула, ей меньше всего сейчас хотелось спорить.

— Хорошо, пойдем, — она отодвинула полу плаща и положила ладонь на рукоять меча.

Они поднялись по широкому крыльцу, прислушались. Все было тихо. Потом Севера осторожно открыла дверь, и они вошли в мягкий полумрак гостиной. Перед их взором предстал полный кавардак: разломанные столы и лавки, разбитая посуда, покосившийся шкаф с оторванными дверцами. С ведущей на второй этаж лестницы сорваны перила. У стены лежал погнутый канделябр с рассыпанными по полу свечами. В очаге печально завывал ветер.

— Святая Дара, что здесь произошло? — с тревогой произнесла Севера.

Она сделала пару осторожных шагов к центру гостиной. Скрип досок под ее ногами походил на стоны старика. Под лестницей послышался шорох, и через мгновение оттуда выскочила крыса. Злобно сверкнув глазами-бусинками, она пробежала вдоль стены и скрылась под портьерой, которая закрывала проем в соседнюю комнату.

Не убирая ладонь с рукояти меча, Севера прошла через гостиную и отодвинула портьеру. Их взору открылась небольшая кухня. На широком столе лежала засохшая морковь и серый от плесени кочан капусты. Возле стены стояли две бочки, над которыми на крюках висели сковороды, котлы и черпаки.

Невея наступила на осколок глиняной тарелки. Тот хрустнул под ее сапогом, и девочка вздрогнула.

— Похоже, дом пуст, — произнесла Севера.

Будто опровергая ее слова, над головой раздался приглушенный грохот и скрип досок. Глядя на аркообразный проем в конце лестницы ведущей на второй этаж, Севера и Невея отошли к середине гостиной. Размеренное поскрипывание наверху было явно вызвано шагами.

— Кто-то в доме все-таки есть, — прошептала Севера. В голосе слышались тревожные нотки. Она отстранила себе за спину Невею и крепче сжала рукоять меча.

В сумерках аркообразного проема, будто из мутной воды выплыл темный силуэт. Ветер в трубе издал воющий вздох, и из очага взметнулось облако пепла. Невее замерла от страха. Затаив дыхание, она смотрела наверх лестницы.

Словно в мутном зеркале в проеме появилось серое, обрамленное спутанными седыми волосами морщинистое лицо. В глубоко посаженных черных глазах мерцали холодные огоньки. Послышалось хриплое тяжелое дыхание.

Невея с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Севера попятилась, медленно вытягивая меч из ножен и отстраняя собой девочку.

На небольшую площадку вверху лестницы из проема вышла горбатая старуха. На ней были серые лохмотья и сквозь дыры в этом рванье проступало морщинистое тело. Руки старухи мелко дрожали. Она смотрела прямо перед собой. При каждом хриплом вдохе крылья носа вздувались, а на переносице появлялись глубокие складки.

Севера и Невея медленно отступали к выходу. Дарния вынула меч — в мутном свете блеснула сталь.

Старуха вздрогнула и быстро, с хрустом шейных позвонков, повернула голову в сторону Невеи и Северы. Седые волосы взметнулись, спутанная прядь упала на правую сторону лица. Старуха с видимым напряжением начала открывать рот. Верхняя губа поползла вверх, обнажая острые, нечеловеческие иглы зубов. По челюсти потекла темная жижа, старуха зашипела, задрожала, глаза стали большие как плошки…

Волчья стая, следуя за вожаком, приближалась к человеческому жилью. Матерый знал, что надо спешить, ведь девочке, которую он видел несколько дней назад, грозила опасность. Волк помнил ощущения от той встречи. Он не понимал, откуда взялась девочка на той поляне и куда потом исчезла, но это было не важно. Важно то, что он чувствовал тогда, глядя ей в глаза — безопасность для себя, для стаи. Будто избежав ловушек зверобоев, вернулся в глухую спокойную чащобу. Тогда на поляне вожак получил знание: если этой девочки не станет, исчезнет все! Мир уже стремительно менялся в худшую сторону. В воздухе воняло смертью, во вкусе воды ощущалась смерть, даже в затянутом тучами небе виделась погибель. Тот, кто ко всему этому причастен сейчас был далеко, но вожак чувствовал его незримое присутствие.

Волк боялся, как боялась и вся стая. Когда он думал о том страшном человеке с белыми волосами, шерсть на загривке вставала дыбом, и хотелось скулить как щенок. Но теперь, благодаря девочке, все могло измениться в лучшую сторону. Одна мысль о ней подавляла страх и матерый сделает все, чтобы никто не причинил ей вреда. Не только он, но и вся стая понимала: девочку нужно защитить любой ценой! Как единый организм волки были причастны к этому пониманию. Их связывало с девочкой до невероятности обострившееся звериное чутье и сейчас оно говорило: «Надо спешить!».

Человеческое жилье уже было совсем рядом. Вожак знал, что девочка там, и он ощущал еще что-то — запах страшного человека, его частицу.

— Уходим! — крикнула Севера.

Они развернулись готовые броситься прочь из дома, но снаружи раздался треск, грохот и жуткий звериный рев. Эти звуки заставили их остановиться. В окне мелькнула тень. Там за дверью было что-то страшнее, чем горбатая старуха с черными глазами.

Невея вскрикнула и прижалась к подруге. Они начали пробираться через разломанные лавки к кухне. Севера держала меч перед собой, готовая в любой момент пустить его в ход. Старуха перестала шипеть и с поразительной ловкостью спрыгнула с лестницы. Под босыми ногами хрустнули доски.

С улицы послышался глухой удар и треск, будто ломалось какое-то строение. В диком зверином реве ощущалось безумие.

Старуха уперлась руками в пол, из оскаленного рта вырывались хрипы. Взгляд не отрывался от женщины и девочки. В сознании Северы мелькнула мысль: «Пробираться на кухню нет смысла, там тупик. Выход — лестница!».

— Я ее прикончу! — сквозь стиснутые зубы прошипела Севера.

Она резко отстранила Невею и двинулась к лестнице. Старуха пронзительно заверещала и отпрыгнула. Горб с омерзительным сухим хрустом разорвался — в разные стороны полетели черные ошметки, — из спины с чавканьем начали вылезать суставчатые, похожие на паучьи лапы отростки с изогнутыми когтями на конце. Их было десятки. Они уперлись в пол, приподняв тело старухи. Несколько отростков зацепили обломок лавки и швырнули в Северу. Дарния увернулась, обломок с грохотом ударился в стену над очагом. Изо рта твари хлестала черная жижа, голова металась на жилистой шее.

Севера перескочила через искореженный стол, меч взметнулся вверх…

— Сдохни! — закричала она.

— … лезвие наискосок разрубило голову старухи. Половина черепа с зубастой челюстью повисла на уцелевших сухожилиях и обрывках кожи. Из левой глазницы брызнула слизь.

Севера быстро сделала шаг в сторону, взмахнула мечом и рубанула по шее твари. То, что осталось от головы упало на пол. Отростки в спине старухи затрепетали. Под осевшим телом расплывалась черная зловонная лужа.

Снаружи продолжало реветь нечто чудовищное — совсем рядом с домом.

Дарния с отвращением отпихнула ногой от лестницы тело старухи.

— Быстрее наверх! — крикнула она.

Невея стояла в оцепенении, глядя на дергающиеся в конвульсиях отростки в спине твари. Севера тряхнула мечом, сбрасывая с лезвия мутную жижу, сунула оружие в ножны и твердо произнесла:

— Невея!

Девочка встрепенулась.

— Да, да наверх…

Они забежали по лестнице и вошли в арку. Справа находилась комната с окнами, которые выходили во двор.

— Надо взглянуть, что там за тварь снаружи, — сказала Севера. Это было не любопытство. Она хотела знать, с чем придется иметь дело, если что-то пойдет не так.

Они подбежали к окну и посмотрели вниз. По двору расхаживал огромный медведь. Движения зверя были порывистые, нервные. Грязно-бурая шерсть с пятнами парши торчала клочьями. Медведь, раскрыл пасть и заревел как безумный. Половину морды покрывала серая пена. Черные глаза походили на капли дегтя, обрамленные гнойной коростой.

От сарая остался лишь скалящийся обломками досок остов. Навес над поленницей и собачья будка — разломаны. Через покореженный, прижатый к земле забор ветер выдувал со двора щепу вперемежку с пылью. Разрушительная ярость зверя довершила то, что не закончила буря.

Медведь вспорол когтистой лапой землю и, разбрызгивая пену, замотал головой. Из пасти, подобно громовым раскатам, вырывался урчащий рокот.

— Это похуже, чем старуха, — прошептала Севера. — С таким зверем мне не справиться, — и поморщившись, добавила: — Надеюсь, и не придется.

— Хорошо, что он не догадался выломать дверь, — тоже шепотом сказала Невея. Девочка представила, как медведь вламывается в дом, когда она и Севера еще находились на первом этаже. Чтобы с ними сейчас было? Ее передернуло от этой мысли.

— Видимо боги нас все же берегут, — невесело усмехнулась Севера. — Мы можем подождать, когда зверь уйдет, а можем попытаться выбраться из окна с другой стороны дома, но тогда медведь может нас почуять.

Зверь захрипел, понюхал воздух и, подняв морду, заревел. Затем подошел к крыльцу и ударом мощной лапы снес половину нижней ступени, которая с треском разлетелась на множество щеп.

— Он знает, что мы в доме, — уверенно сказала Невея. — Это уже не медведь… что-то другое, как та старуха. Он знает, что я здесь и рано или поздно догадается вломиться в дом.

Севера удивленно посмотрела на девочку.

— Эта тварь чувствует тебя?

— Да, поверь, это так!

Дарния подумала, что у Невеи после всего этого кошмара повредился рассудок, но потом вспомнила: ведь девочка предупреждала об опасности, которая исходила от постоялого двора. Странное чутье, даже знание! «Пора уже полностью доверять словам Невеи и признать, что она более чем необычная девочка», — попрекнула себя Севера.

— Я верю тебе, — мягко произнесла она. — Что же, тогда первый вариант отпадает, ждать, когда эта тварь уйдет не имеет смысла. Да и второй вариант теперь под сомнением.

Невея встрепенулась, нахмурилась, но через мгновение лицо озарила улыбка, а в глазах заискрились огоньки.

— Есть третий вариант! — сообщила она. — Я чувствую… да-да, скоро придет помощь! Они уже близко!

Медведь схватил зубами доску с крыльца и резко швырнул в другой конец двора.

— Кто близко? — спросила ошарашенная Севера.

Невея вытянула руку и указала пальцем в окно.

— Они!

Вдалеке из сгущающихся сумерек хлынула темная волна. Десятки волков мчались в сторону постоялого двора. Точки глаз сверкали серебряным блеском. За стаей клубилось облако пыли, растворяясь в вечернем воздухе.

— Волки?! — воскликнула Севера.

— Да! — Невея взяла подругу за руку.

Медведь выбежал на середину двора, нервно помотал головой, поднялся на задние лапы и заревел.

Стая ворвалась во двор серым мощным потоком. Десяток волков с оскаленными пастями и яростным хрипом бросились на бурого зверя. Медведь с неожиданной скоростью ударил лапой и один из волков со вспоротым брюхом подлетел в воздухе и упал возле разрушенного сарая.

Вожак прыгнул на спину бурому зверю и вырвал кусок мяса вместе с шерстью. Трое волков сомкнули пасти на задних лапах медведя, еще двое вцепились в бока. Дикий рев зверя заглушил хриплое рычание стаи. Медведь закружился на месте в попытке сбросить с себя волков.

Спрыгнув со спины зверя, вожак развернулся и снова ринулся в бой. Один из молодых волков рванул вперед, намереваясь вцепиться в горло медведю, но тот перехватил смельчака вспененной пастью — челюсти с хрустом сомкнулись на шее, рывок головой и мертвый волк, пролетев над своими собратьями, упал возле искореженного крыльца.

Ветер взметнул облако пыли и швырнул в окно. Невея и Севера отпрянули и тут же услышали за спиной скрежет. Они резко, одновременно повернулись и увидели то, что заставило обоих содрогнуться: в полумраке коридора на полу вздрагивало безголовое тело старухи. Отростки из ее спины тянулись в комнату как чудовищные черви. Когти на концах отростков скребли по доскам пола, медленно втягивая тело внутрь.

С улицы продолжали доноситься рев, рычание и хрипы.

— Так она что же, не сдохла?! — сквозь стиснутые зубы прошипела Севера и вытянула из ножен меч. — Вот падаль живучая! Я ее на куски покромсаю!

— Постой, — Невея коснулась руки Северы. — Думаю, я знаю, что надо делать.

За окном послышался свирепый рык, перешедший в скулеж.

Держа меч перед собой, Севера быстро перевела взгляд на Невею, затем обратно на тварь.

— Что делать? Ты…

Девочка, повинуясь странному порыву, метнулась вперед прежде, чем Севера смогла ее остановить. Отростки из тела старухи мгновенно вытянулись в ее сторону как копья.

Дарния охнула и двинулась за девочкой, занося меч для удара.

Невея с ловкостью кошки схватила один из отростков чуть ниже когтя. От тела старухи раздался пронзительный визг. Севера остановилась с занесенным мечом, она была сплошным натянутым нервом. Невея вцепилась в другой отросток. Тело твари трепыхалось, чавкая черной жижей, визг становился тише, он перешел в протяжный стон. Лицо Невеи стало будто бы из мрамора, черты обострились. Она смотрела исподлобья прямо перед собой, в глазах мерцали искры.

Во дворе раздался долгий рев, в котором смешались боль и ярость.

Отростки обмякли. Тело старухи перестало дергаться. Оно походило на истекающее темной слизью огромное насекомое. В воздухе стояла густая вонь гнили.

Севера открыла рот, намереваясь что-то сказать, но тут же закрыла. Она медленно опустила руку с занесенным мечом.

Невея разжала пальцы, и отростки упали на пол. Девочка попятилась, глядя на свои ладони. В ее взгляде были удивление и растерянность, словно она не могла поверить в то, что сейчас случилось. Севера взглянула на девочку.

— Ты это сделала, — сдавленным голосом произнесла она. — Ты прикончила тварь!

— Да… я, — только и сумела прошептать изумленная Невея.

Шум схватки на улице стал тише. Оттуда доносились урчание и хрипы.

Девочка тряхнула головой, сбрасывая с себя оцепенение, и подбежала к окну. За ней последовала Севера.

В окружении волков, посреди двора на боку лежал медведь. Пасть медленно открывалась и закрывалась. Шея выглядела как сплошная рваная рана. Из вспоротого живота вывалились внутренности — они шевелились, будто клубок змей, переливаясь иссиня-черной слизью. Передняя лапа была почти оторвана, уцелевшие клочья шерсти на изуродованном теле слиплись от крови.

Дюжина волков, скалясь и рыча, ходили кругами вокруг медведя. Остальные — нервно расхаживали по двору и за сломанным забором. Несколько сидели возле погибших собратьев — бурый зверь собрал немалую кровавую жатву.

К горлу Невеи подступила тошнота. Какое-то время она боролась с рвотными позывами, сглатывая густую слюну, но не выдержала и ее вырвало. Тяжело дыша, Невея вытерла ладонью рот, снова взглянула в окно и устало произнесла:

— Я должна выйти к волкам.

Первым порывом Северы было возразить, но неожиданно для самой себя она сказала:

— Ты ведь знаешь, что делать, — слова прозвучали как утверждение, а не вопрос. — Мы пойдем вместе.

— Нет, — мягко возразила Невея и посмотрела в глаза подруги. — Эти волки на нашей стороне, вот только они были и остаются дикими зверьми. Я уверена… нет, знаю, что волки не тронут меня, но…

— Но не меня, — печально улыбнулась Севера. — Хорошо, пойдем вниз. Я останусь в доме.

Они обошли застывшие отростки, перешагнули через осклизлую груду плоти и тряпья, которая лежала на пороге — все, что осталось от старухи, — и спустились по лестнице, стараясь не наступать на черную жижу, на ступенях.

— Как же эта тварь воняет, — проворчала Севера. — Мерзость!

Они перебрались через обломки столов и лавок, и подошли к выходу. Невея уверенно открыла дверь.

— Со мной все будет в порядке, волки меня не тронут, — повторила она.

Севера кивнула на меч в своей руке.

— Я буду приглядывать, — в горле пересохло, и голос прозвучал хрипло. В лице проступало сильное волнение.

Невея вышла за порог и медленно спустилась по покореженной лестнице. Волки смотрели на девочку, ветер ерошил их шерсть. Севера сжимала рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев. Дарния готова была в любой момент броситься на помощь девочке, если что-то пойдет не так.

Волки расступались перед Невеей. В их поведении не было угрозы. Многие выглядели потрепанными, с вырванной шерстью и ранами на телах. Девочка увидела медведя. Зверь вздрагивал, на изодранной морде блестели черные глаза. Вывалившийся из пасти язык медленно шевелился.

Невея подошла к медведю, присела на корточки и осторожно коснулась пальцами когтя на задней лапе. Зверь задрожал, черная жижа в ужасающих ранах начала пузыриться, из пасти вырвался визг. Язык бешено метался, как выброшенный на берег угорь. Глаза выпучились и с мерзким звуком лопнули. Медведь дернулся еще несколько раз и затих.

Волки, которые начали снова нервничать, успокоились. Севера все это время стоявшая с затаенным дыханием, облегченно выдохнула. Невея выпрямилась и отошла от медведя. Она чувствовала себя изможденной, ей очень хотелось пить.

Девочка осмотрела стаю и увидела его — волка с белой полосой шерсти на лбу, вожака. Они встретились взглядами и долго смотрели друг другу в глаза. Наконец, Невея произнесла:

— Мне жаль, что погибли твои собратья и… — она замолчала, собираясь с мыслями. — Я никогда не забуду, что ты сделал! Все вы сделали!

Волк развернулся и неторопливо начал пробираться сквозь стаю, прочь со двора. Он больше не чувствовал здесь угрозы. Девочка была в безопасности, по крайней мере — пока. Только что он стал свидетелем того, как частицы Страшного человека растворилась в воздухе и это сделала девочка. Вожак чувствовал удовлетворение с примесью тоски. Стая одержала победу, но далась она дорогой ценой.

Невея смотрела вслед уходящему вожаку. Волки, один за другим, начали покидать место схватки. Севера расслабилась, вложила меч в ножны и вышла на крыльцо. Дарния подумала, что ни она, ни Невея больше не войдут в этот проклятый, воняющий гнилью дом. За ее спиной в темной гостиной тоскливо завывал ветер в холодном очаге. Севера поморщилась, развернулась и резко закрыла дверь, прекратив доступ этому печальному звуку. Она спустилась с крыльца, подошла к подруге и положила руку ей на плечо. Стая исчезла в сумерках. Лишь несколько волков остались сидеть возле погибших сородичей.

 

Глава 21

Фарамор с Блэссом стояли на холме и смотрели на окруженную фермами и огородами деревню. Несколько домов было охвачено огнем. Сильный ветер закручивал темный дым в вихри. Вокруг одной из ферм валялась пара дюжин дохлых коров. Возле фруктового сада, справа от поселения бегала мелкая собачонка и надсадно лаяла. Справа находился обнесенный невысокой каменной стеной двухэтажный особняк. Рядом с воротами в ограде стояли пять человек в черных плащах.

На улицах деревни шла битва. Не меньше двух сотен мертвецов и ворхов дрались с людьми, среди которых было немало солдат в доспехах. До Фарамора и Блэсса доносились крики и лязг оружия.

Из-за дома на окраине деревни выскочила женщина и помчалась в сторону фруктового сада. Двое ворхов догнали ее возле самых деревьев, но не убили, не разорвали на части. Одна их тварей схватила женщину за волосы, другая — за руку и потащили обратно в деревню.

— Те люди, возле особняка, — сказал Блэсс, — это колдуны.

— Знаю, — Фарамор был немного озадачен из-за того что ворхи не растерзали женщину. Он перевел взгляд на людей в черных плащах. Одна фигура была маленькой, по пояс остальным четырем. — Думаю, они тоже чувствуют, что мы здесь. Похоже, среди них ребенок.

Из деревни, среди лязга и криков послышался треск обрушившейся от пожара крыши. Поднялась туча пепла, которая растворилась в клубах дыма.

— Это не ребенок, — подал голос Хитрец Хет. — Это некромант, причем очень сильный, — он повернул голову в сторону Блэсса и с презрением добавил: — Сильный… ни чета этому. Развелось же их!

Фарамор усмехнулся. Его забавляла такая откровенная неприязнь Хета к колдунам. А еще поражало спокойствие и терпение Блэсса, который никак не реагировал на колкости демона, делая вид, что того вовсе не существует. Вот и на этот раз некромант не отреагировал на выпад Хета. Блэсс прищурил глаза и сказал:

— Я знаю кто она.

— Она? — удивился Фарамор.

— Да, это женщина. Ее зовут Тангара Орис. Она колдунья. Я слышал, что ей больше трехсот лет.

Фарамор пожал плечами.

— Что же, думаю, нам пора познакомиться.

В деревне раздались женские крики. Мужской хриплый голос громко раздавал команды. Несколько ворхов ловко перепрыгивали с крыши на крышу. Фарамор и Блэсс спустились с холма и направились к особняку.

* * *

Фарамор подумал, что никогда еще не видел такого странного человека, как Тангара Орис. Ростом она была с ребенка. Ее лишенная волос голова походила на мраморный шар. Сквозь бледную кожу проступали серые вены и сосуды. В глубоко посаженных глазах горели холодные огоньки. На колдунье был надет черный кожаный плащ, опоясанный широким ремнем с круглой пряжкой. Из рукавов выглядывали узкие ладони с тонкими длинными пальцами.

Тангара смотрела на Фарамора с интересом, но не более, в отличие от своих четырех спутников, в чьих взглядах читалось восхищение с примесью страха.

— Я знала, что мы встретимся, — произнесла колдунья. Ее голос звучал четко, выразительно, с легкой хрипотцой.

— Знала? — Фарамор удивленно вскинул брови. — Ты можешь видеть будущее?

— Нет-нет, я не провидица. Мне не дано видеть грядущее, но я чувствую, когда в моей жизни должно произойти что-то значимое. Семь дней назад у всех чернокнижников случилось видение. Да, юноша, мы знаем, кто ты. Знаем о Темной Искре и знаем, что нам надо делать, — не отрывая взгляда от Фарамора, она вытянула руку и указала костлявым пальцем на деревню. — За семь дней мы подняли несколько кладбищ и напали на три деревни.

— Только что я видел, как два ворха догнали женщину. Почему они ее не убили? — спросил Фарамор.

— А откуда по твоему ворхи берутся? Я обладаю достаточной силой, чтобы превращать людей в этих тварей.

— Там в деревне солдаты, — сказал Блэсс.

— Да, небольшой отряд, — произнес один из некромантов, который стоял рядом с Тангарой. — Человек двадцать. Мы не знали, что они находятся в деревне.

Фарамор сбросил с плеча походный мешок и вынул с перевязи топор.

— Блэсс, останься здесь, — сказал он. — А мы с Хетом прогуляемся в деревню.

— Стоит ли тебе рисковать? — спросила Тангара. В глазах некромантов появилось беспокойство.

Фарамор усмехнулся.

— Я не откажу себе в таком удовольствии, — он расправил плечи и пошел в сторону деревни. С каждым шагом в нем усиливался гнев, словно это чувство только и ждало повода, чтобы завладеть сознанием.

— Вселись в какого-нибудь сильного солдата, — велел Фарамор демону.

— Будешь еще меня учить! — возмутился Хет.

Фарамор вошел в деревню. На улице в пыли валялись разрубленные гнилые тела мертвецов. Отсеченные, с пустыми глазницами головы. Возле дома лежал ворх со вспоротым животом, круглые глаза твари были затянуты мутной пеленой. Фарамор отметил, что солдаты свое дело знали хорошо. Впрочем, среди гнилой плоти он видел и немало людей, которые еще совсем недавно наслаждались жизнью.

Впереди улицы за пеленой дыма и пыли раздавались звуки схватки: звон металла, хрипы, рычание и крики. Фарамор прошел мимо горящего дома, почувствовав исходящий от огня жар. Во дворе лежал труп солдата. От стальных пластин на доспехе отражалось пламя. Ни щита, ни меча рядом с солдатом не было, и Фарамор решил, что ими воспользовался какой-нибудь житель деревни.

На несколько мгновений в сознании Носителя Искры появился образ кузнеца, который отбивался молотом от мертвецов в рыбацкой деревне. А еще почему-то вспомнил, что убийство того кузнеца ему не принесло удовлетворения.

Он перешагнул через утыканный арбалетными стрелами труп бледной твари. Порыв ветра разогнал дым и пыль и Фарамор увидел битву. Десятки мертвецов и ворхов напирали на солдат и вооруженных топорами и вилами селян. Бледные твари как пауки взбирались на дома и прыгали с крыш в гущу схватки. Тускло блестели пластины на доспехах, шлемы и мечи. Мелькали когтистые лапы, желтый огонь в глазницах мертвецов.

— Пора действовать, — прохрипел Хет. Заткнутая за пояс кукла дернулась и обмякла.

Фарамор ускорил шаг. В сознании прозвучал крик Сэдры: «Стань причастным к богу! Стань причастным к богу!». Его перекрыл голос глашатая на казни отца: «Приговаривается к смерти! Виновен! Виновен! Виновен!».

Носитель Искры ворвался в толпу нежити и нечисти. Твари, чуя его присутствие, расступались, продолжая натиск. Справа, в рядах защитников деревни, Фарамор увидел рослого солдата с горящими красным огнем глазами. Воин отчаянно размахивал мечом, нападая на своего сослуживца. Движения были порывистыми, марионеточными. Фарамор понял, что в солдата вселился Хет.

Бородатый мужчина в окровавленном кожаном фартуке прошил вилами ворха. Тварь заверещала, раззявив зубастую пасть. Фарамор зарычал как зверь, взмахнул топором…

«Виновен!..»

… и с хрустом перерубил бородачу руку у самого плеча. Мужчина заорал, вперив полный ужаса и боли взгляд в культю, из которой хлестала кровь. Упавшая в пыль отрубленная рука продолжала сжимать черенок вил.

На левом фланге мертвец в солдатском шлеме размахивал мечом. Движения были беспорядочными, бездумными. Лезвие ходило из стороны в сторону. Солдаты успешно защищались от этой слепой ярости щитами.

Маленький, размером с ребенка ворх сдирал с крыши черепицу и с визгом швырял вниз, в ряды обороняющихся людей.

Фарамор увидел блеск занесенного для удара меча и лицо солдата в брызгах крови. Время будто замедлилось. Звуки слились в единый гул. В воздухе сонно кружилась пыль. Лезвие меча плавно проплыло возле глаз Носителя Искры. В следующий миг время рвануло вперед со скоростью сорванной с тетивы стрелы: звуки обрели резкость. Топор Фарамора молниеносно описал дугу и с хрустом врезался в основание шеи солдата, разрубив кожаный доспех и смяв стальные пластины.

Носитель Искры выдернул топор и бросился на молодого воина, который прикрывался щитом. Рядом пролетела арбалетная стрела — как пчела прожужжала.

На правом фланге солдат, в которого вселился демон, вогнал меч в горло своему сослуживцу, но и сам получил удар топором в спину.

В глазах Фарамора блестела холодная сила. Мощным ударом он выбил щит из рук воина. Справа несколько ворхов с ревом набросились на мужчину, который отчаянно размахивал дубиной. Фарамор обрушил топор на голову солдата, с резким скрежетом смяв шлем и проломив череп несчастного.

Хет чувствовал, что тело воина, в которого он вселился, теряет силу. Демон зыркнул красными, как раскаленное железо глазами по сторонам и нашел нового носителя — солдата яростно орудовавшего булавой с шипами. Демон вышел из раненного тела и вселился в тело солдата.

Место битвы снова начало заволакивать дымом и пылью. С другой стороны улицы дюжина ворхов сгоняла обезумевших от страха и уже не пытающихся сопротивляться людей в широкие ворота хлева.

«Приговаривается…»

Фарамор вогнал топор в живот солдата, выдернул, сделал замах и…

«…к смерти!»

… лезвие врезалось в лицо крепкого старика.

Воин с красными глазами Хета размахивал булавой. Мертвецы напирали с неумолимой силой. В пелене дыма мелькали ощеренные пасти, искаженные яростью и страхом лица. Количество защитников деревни стремительно уменьшалось. Тех, у кого больше не оставалось сил и мужества сопротивляться, хватали ворхи и тащили хлев. Воинственные крики полностью поглотили вопли боли и мольбы о пощаде. Мощный порыв ветра снова разогнал дым.

Ярость Фарамора стихала. Искра была удовлетворена. Он сделал глубокий вдох, ощутив в дымном и пыльном воздухе запах крови. Это была хорошая битва, она стоила того, чтобы рисковать.

Фарамор увидел, как в его сторону по улице идут те четыре колдуна, что были рядом с Тангарой. Три прошли мимо, направляясь к хлеву, в который бледные твари согнали людей, а один остановился возле юноши. Выглядел колдун лет на тридцать. У него было узкое, с впалыми щеками лицо и жидкая светлая борода.

— Наши твари собрали неплохую жатву с этой деревеньки, — заметил он.

Фарамор пнул ногой отрубленную голову ворха.

— Тварей тоже полегло немало.

— Оно того стоило. Посмотрите на этих солдат, господин, — колдун указал ладонью на лежащий в пыли труп воина. — После того, как мы проведем обряд, они снова будут держать в руках мечи. Мы оживим всех, чьи тела не слишком пострадали. Остальных сожрут ворхи.

В конце улицы в одном из дворов все еще шел бой. Фарамор увидел, как мелькнули горящие алым огнем глаза единственного уцелевшего солдата, в чье тело вселился демон. Носитель Искры понял, что через несколько минут сопротивление будет полностью подавлено.

— Посмотрите, господин, — колдун указал на один из домов. — Эти мертвецы странно себя ведут.

Фарамор взглянул в указанном направлении. Там, на крыльце дома нервно суетилось несколько тварей. Они заходили в дверной проем, тут же выходили и снова шли обратно.

— Да, это странно, — равнодушно согласился он. — Ну что же, пойдем посмотрим.

Перешагивая через трупы, они пошли к дому. Мимо пробежал ворх, зыркая в разные стороны рыбьими глазами. В когтистой лапе бледная тварь сжимала оторванную человеческую руку.

Фарамор и колдун поднялись на крыльцо — мертвецы расступились, уступая им дорогу, — и вошли в дом. Носителя Искры удивило то, что предстало перед его глазами: в центре комнаты в кресле сидела женщина. Возле ее ног на полу лежала мертвая девочка. В комнате находилось с десяток мертвецов и несколько ворхов, но твари держались на некотором расстоянии от женщины, будто что-то мешало им приблизиться. Возле стен лежали обломки мебели и груды тряпья.

Женщина была красива — темные вьющиеся волосы локонами ниспадали на плечи, густые брови, миндалевидные глаза. Свет стоящей на подлокотнике кресла масляной лампы придавал чертам лица суровость.

Фарамор сделал шаг вперед и словно наткнулся на невидимую пружинистую стену. Губы женщины растянулись в презрительной улыбке.

— Проклятые некроманты! — прошипела она.

Только сейчас Фарамор увидел, что на полу очерчен черный круг, вдоль которого мелкой вязью тянулись какие-то знаки. На темных, почему-то блестевших влагой досках, круг был едва заметен.

— Она ведьма, — шепотом сказал колдун.

— Верно, некромант, я ведьма, — женщина слегка наклонила голову вперед и теперь смотрела исподлобья.

Огонек в лампе затрепетал, по стенам метнулись тени. Твари за чертой круга пытались пробиться сквозь невидимую преграду.

— Защитная магия, — произнес колдун. — Я смогу ее легко разрушить.

— Не надо, — твердо сказал Фарамор.

Теперь женщина смотрела только ему в глаза. Взгляд ведьмы был цепким, как когти ястреба.

— Так вот кто здесь главный, — ее голос сочился злобой. — Да, ты не простой некромант. Ты самая гнусная тварь, какую я видела. Юный, но душа твоя гнилая. Ненавижу! — женщина перевела взгляд на лежащую на полу девочку и ее голос дрогнул: — Не… на… — глотая слезы, она замолчала.

Фарамор снова вспомнил кузнеца из рыбацкой деревни. Тот мастер, как и эта женщина для него не были людьми из толпы. Он видел в них достойную уважения гордость. Доведенные до последней черты они все же бросали вызов, пытались сопротивляться. Кузнец — молотом, эта женщина жгучим презрением.

— Девочка твоя дочь? — спросил он.

Женщина вскинула поникшую голову, волосы взметнулись вверх, глаза горели яростью.

— Да, тварь, она моя дочь! — закричала она. — Я убила ее своими руками, когда поняла, что нам не спастись! Я убила свою дочь, гадина, слышишь — свою дочь! Лучше умереть, чем стать как эта поганая нечисть! — женщина резко вскинула руку, указывая на одного из ворхов.

Колдун усмехнулся.

— И чего ты добилась, ведьма? Мы превратим ее в тварь и похуже, — он кивнул на стоявшего рядом полуразложившегося мертвеца.

— Этого не будет, — заверил Фарамор. — Я обещаю тебе, женщина, мы похороним твою дочь, и некроманты ничего не сделают с ней. Ты же можешь уйти, тебя не тронут, обещаю.

Колдун уже открыл было рот, чтобы возразить, но, посмотрев на решительное лицо Носителя Искры, воздержался от слов. Женщина поднялась с кресла и, делая резкие интервалы между словами, произнесла:

— Ты… делаешь… мне… одолжение?! Ты, мерзкая тварь… делаешь… мне… одолжение? — каждое слово походило на плевок. — Ну, уж нет!

— Я не желаю тебе смерти, — проговорил Фарамор.

Неожиданно искаженное злобой лицо ведьмы стало умиротворенным. Сознание Носителя Искры кольнула тревога. Что-то было не так.

Женщина посмотрела на мертвую дочь, улыбнулась и с нежностью произнесла:

— Скоро я буду с тобой, дорогая.

Тревога ударила в разум Фарамора оглушительным набатом. Женщина взяла с подлокотника кресла лампу и с силой швырнула ее об пол.

Фарамор рванул к выходу, но на пути стояли мертвецы. Разлитое по полу масло вспыхнуло мгновенно. Пламя метнулось в разные стороны, загорелись кресло и платье ведьмы. Ворхи взревели, выпучив от ужаса рыбьи глаза.

Фарамор отбросил мертвеца древком топора. Огонь горел под ногами. Рядом закричал колдун. Пламя пожирало обломки мебели и тряпье возле стен. Женщина превратилась в пылающий факел. Собрав остатки воли, она вдохнула раскаленный воздух и закричала:

— Ненавижу… у… у!

Фарамор выскочил из дома и отбежал от крыльца. Волосы опалились, от тронутой огнем одежды вился дым. Из дверного проема вываливались объятые пламенем мертвецы. Их плоть с треском плавилась и спадала с костей. В доме продолжали реветь ворхи. Огонь с воем вырывался из окон, лизал бревна, подбираясь к крыше. Пылающие языки выползли на крыльцо, метнулись по опорам, поддерживающим навес над дверью. Ветер закручивал клубы дыма и относил в сторону.

«Я был в шаге от гибели», — подумал Фарамор. Странно, но эта мысль вызвала у него усмешку.

Какое-то время он смотрел на объятый пламенем дом, а потом, сжимая топор, вышел со двора. По улице бродили мертвецы, сновали ворхи. Фарамор увидел, как к нему приближается солдат с горящими красными глазами. Он улыбался. Из рассеченной щеки воина текла кровь, голову венчал помятый сбоку шлем. По мере приближения улыбка солдата таяла, лицо становилось сердитым.

Фарамора удивило, что так поменяло настроение демона? Но скоро все выяснилось: солдат подошел и указал пальцем на его поясной ремень.

— И что ты мне теперь прикажешь делать? — обиженно спросил он.

Фарамор посмотрел вниз и хмыкнул. У заткнутой за пояс куклы не было головы — видимо оторвалась во время боя, от тряпичного тельца вился дымок. Фарамор удивился, как еще уцелела солома, не сгорела, когда он выбегал из дома? Он вынул безголовую куклу из-за пояса, покрутил в руке, разглядывая ее со всех сторон, и произнес:

— Послушай, Хет, а почему бы тебе не остаться в теле этого солдата?

Воин всплеснул руками, лицо обрело глупое выражение.

— Солдата? Ну, конечно! Как мне самому такая мысль не пришла?! — съязвил демон.

— А что не так-то?

— Все не так! Я не могу долго оставаться в теле живого существа. Не просто, знаешь ли, контролировать сознание. Еще час и этот солдат освободится от моего контроля и снова пойдет крушить нежить, если только с ума не сойдет. А я в этом мире должен быть к чему-нибудь привязан, как вот к этой кукле.

У дома, из которого спасся Фарамор, рухнула крыша. В клубах дыма закрутился ворох искр и пепел.

— А тебе обязательно быть привязанным к кукле? — спросил Фарамор.

— Желательно. У куклы, по крайней мере, есть ноги. Я же должен как-то передвигаться, когда не сижу у тебя за поясом?

Фарамор осмотрелся.

— Знаешь что, Хет, а почему бы тебе не пройтись по домам? У детей в этой деревне обязательно должны были быть куклы.

— Конечно, пройдусь, — проворчал демон. — Что мне еще остается. Но у старины Хитреца Хета были чудесные рыжие волосы. А теперь у бедняги нет даже головы. Такого, как он теперь уже не найти.

Печально опустив голову, солдат поплелся к дому, который находился с другой стороны усеянной трупами улицы.

Фарамор посмотрел на безголовую куклу.

«Это любимая игрушка Невеи», — подумал он и поморщился. Воспоминание о сестре вызвало резкий приступ страха. Фарамор зажмурился и помотал головой, пытаясь изгнать из сознания образ Невеи.

— Да что со мной?! — со злостью выдавил он и, открыв глаза, с отвращением швырнул куклу в сторону горящего дома.

Воспоминание о сестре померкло, но осталось раздражение и недоумение. Опять этот беспричинный страх. Но сейчас Фарамор не мог оправдать его последствием ночного кошмара, как тогда, в доме Ратиша. Носитель Искры сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

«Это всего лишь усталость, — успокаиваясь, подумал он. — Только усталость и ничего больше». Но где-то в глубине сознания чувствовал, что лжет самому себе. Ему было легче верить в эту ложь, чем пытаться объяснить то, чего не понимал. Разум не желал знать правду. Он боялся, что правда может оказаться ужасной.

Фарамор сплюнул, прикрепил к перевязи топор и направился прочь из деревни. По дороге он подумал о сгоревших заживо колдуне и ведьме. Мысль о колдуне вызвала в нем легкую досаду, граничащую с равнодушием, но, вспомнив гордое лицо женщины, Фарамор почувствовал сожаление.

Он уже выходил из деревни, когда его догнал солдат с горящими глазами.

— Посмотри, что я нашел?! — с довольным видом воскликнул демон. Солдат протянул Фарамору сшитого из кожаных лоскутков человечка. Голову куклы венчал разноцветный шутовской колпак. Вышитый красной нитью рот кривился в широкой улыбке. Глаза были сделаны из треугольных кусочков светлой кожи. Неизвестный мастер постарался на славу, не поленившись сшить для куклы тряпичный зеленый кафтан с настоящими крохотными пуговицами и, сделав на руках человечка по три пальца.

— Ну что же, мне нравится, — сказал Фарамор.

— Еще бы, да этот парень в кафтане намного лучше того рыжеволосого Хитреца! — в голосе солдата слышался восторг. — Намного лучше! Ты посмотри на его колпак?!

Фарамор усмехнулся.

— Быстро же ты меняешь свое мнение, — он взял у солдата куклу, сунул ее за пояс, после чего вынул из чехла нож и произнес: — Пора тебе вселиться в своего нового друга, Хет. Ты готов?

Воин кивнул, продолжая глупо улыбаться. Фарамор поднес лезвие к его шее и перерезал пульсирующую вену. Резкими толчками хлынула кровь. Огонь в глазах солдата погас. В тот же миг кукла за поясом Фарамора встрепенулась.

Солдат растерянно покрутил головой, будто пытаясь понять, где он находится, затем его лицо исказила гримаса боли, и воин прижал ладонь к ране. Рот открылся, из глотки вырвался стон, глаза наполнились отчаянием.

Фарамор стряхнул с лезвия кровь и вложил нож в чехол.

Солдат рухнул на колени и протянул к юноше руку со скрюченными пальцами, словно моля о помощи, но Фарамор развернулся и пошел в сторону особняка.

Затянутое тучами небо темнело. Мир погружался в вечерние сумерки. Издалека доносился писклявый с надрывом лай собаки — единственного живого существа все еще бросающего вызов беде, постигшей деревню.

 

Глава 22

Невея и Севера шли среди руин древнего города. Обрушенные каменные стены некогда величественных строений, разломанные колонны, плиты и блоки, покрытые трещинами, обломки мраморных статуй, лестницы с расколотыми ступенями — все здесь поросло лишайником, плющом и колючим кустарником.

— Хотела бы я видеть, каким был этот город? — вздохнула Невея.

— Эти руины — все, что осталось от бывшей столицы Исходных земель, — сказала Севера. — Орсум. Город назывался — Орсум. Год назад я бывала в этих местах, но в эти развалины не заходила.

Невея подняла небольшой камешек и испытала благоговение, будто не только рукой, но и сознанием прикоснулась к далекому прошлому.

— Орсум, — прошептала она. — Что здесь случилось?

— Два столетия назад землетрясение разрушило город, — ответила Севера. — А уж время, ветра и дожди довершили дело. В одной книге я видела гравюры с изображением Орсума. Да, красивый был город.

Они прошли мимо широкой лестницы ведущей к площадке, на которой стояли несколько рядов овитых плющом колон. Ветер шумел листьями корявых тополей росших среди вздыбленных замшелых плит.

— Странно, почему город не отстроили заново? — удивилась Невея.

— И на этот вопрос я знаю ответ, — печально улыбнулась Севера. — Предок нынешнего государя Таракота посчитал землетрясение карой богов за грехи жителей Орсума. Он объявил это место нечистым и назначил столицей тогда еще молодой город Раяд.

Невея остановилась и с недоумением уставилась на послушницу.

— А как же Алтавир?

Севера рассмеялась.

— Вижу, в истории ты несильна. Да и вряд ли подозреваешь насколько тщеславны бывают правители? Того государя звали Алтавир, он переименовал город… так сказать, оказал великую честь и дал ему свое имя. В конце жизни государь вообще сам себя канонизировал и велел почитать как святого. Кстати, надо отдать ему должное, правитель он был не плохой, — Севера хмыкнула и с легкой злостью добавила: — Не то, что наш Таракот — трусливый, будь он не ладен!

Невея глубоко вздохнула и задумчиво произнесла:

— Как бы мне хотелось знать, что происходило раньше.

Севера улыбнулась.

— В монастыре обучают многим дисциплинам, в том числе и истории. Когда все закончится и мы вернемся в обитель Святой Дары, ты тоже будешь обучаться, — послушница удивилась с какой уверенностью она произнесла эти слова.

— Я бы очень этого хотела, — проговорила Невея.

— Поверь, так и будет.

— Меня Фар обучил читать и писать, — девочка вспомнила о брате с грустью и неожиданно поймала себя на мысли, что думает о нем как о мертвом. Словно он погиб еще тогда, когда защищал ее на тракте от тех ужасных мужчин. Возможно, ей было легче сознавать, что Фарамора больше нет, чем принимать его таким, каким он стал. Но, скорее, она чувствовала: то существо, за которым они с Северой следуют, не имеет к ее брату никакого отношения. Все, что было от Фарамора, его душа, пожрано Темной Искрой. Теперь это лишь источающее зло скверна в теле юноши.

— Уже темнеет, — сменила тему Севера. — Смотри, вон подходящее место для ночлега, — она указала на две неплохо сохранившихся стены, над которыми нависали ветви тополя. Ветер не задувал в этот закуток, делая его вполне приглядным и более-менее уютным.

Чтобы раздобыть дрова Севере пришлось срубить небольшой тополь, а Невее нарезать колючий кустарник. Когда они развели костер, уже полностью стемнело. Красные отблески костра плясали среди развалин, отражаясь от щербатых стен.

Севера достала из походного мешка ломоть хлеба и несколько печеных картофелин. С пищей пока недостатка не было. Вчера утром в одной из деревень они купили припасов на несколько дней.

— Что за погода такая? — вздохнула Севера, протягивая Невее кусок сыра. — Еще лето, а погода как в середине осени. После той бури с природой точно произошло что-то неладное. Этот непрекращающийся ветер… да и холоднее становится с каждым днем. Листья желтеют. А хуже всего воздух, — она усмехнулась. — Опять я разворчалась на ночь глядя.

В последнее время не только воздух, но и вода стала хуже. У нее появился неприятный сладковатый привкус, вне зависимости, где ее набирать. В колодцах, реках и лесных ручьях она была одинаковой. Это сильно досаждало Севере и Невее, тем более, что из-за сухого воздуха пить хотелось постоянно. Досаждало, пока два дня назад они не сделали неожиданное открытие: воду можно очищать, и делать это весьма просто. Тогда Севера и Невея заночевали в священном круге камней. Таких сооружений, которые состояли из двенадцати монолитов, было множество в Исходных землях. Испокон веков их строили возле городов и деревень для религиозных обрядов. Утром Севера и Невея с удивлением и радостью обнаружили, что вода в их флягах утратила сладковатый привкус, снова стала приятной и освежающей. Это чудо Севера, недолго думая, связала с тем, что круг камней — место священное и ей в голову пришла замечательная мысль попробовать очистить воду с помощью священного предмета, благо такой у нее имелся. Впервом попавшемся на их пути ручье, они набрали воды в котелок и Севера опустила в него медный перстень — знак принадлежности к монастырю Святой Дары. Трюк сработал. Не прошло и получаса, как вода стала чище.

Они закончили трапезу. Вдалеке послышался волчий вой. От этого звука на душе у Невеи стало теплее, она ощущала в нем защиту. Стая следовала за ними с тех пор, как они покинули тот ужасный постоялый двор, вокруг которого бродило чудовище в шкуре медведя. Волки всегда держались на приличном расстоянии, но Невея чувствовала их присутствие. А еще она знала: стая придет на помощь, если ей будет угрожать опасность.

Севера подкинула в костер несколько веток.

— Интересно, как там дела в монастыре?

— Ты скучаешь по обители? — спросила Невея.

Дарния хмыкнула.

— Как тебе сказать?.. Пожалуй, немного скучаю, но, откровенно говоря, я все же рада, что пустилась в путь, даже, несмотря на обстоятельства. Не люблю долго оставаться на одном месте. Я это поняла, когда первый раз сопровождала паломников к священной горе. Это далеко на востоке. Боги, какие же там красивые места! Другие закаты, рассветы, там даже небо выглядит иначе. Тогда я осознала, что в жизни ничего и не видела. С тех пор мне посчастливилось побывать и в северных лесах — там находится священная чаща с окаменевшими деревьями. А на западе я видела грозовые поля — огромные, насколько хватает глаз, выжженные равнины, над которыми постоянно сверкают молнии. Там, рядом живет странный карликовый народ. А два года назад я даже побывала в подземном городе Стейдер, куда паломников пускают раз в пять лет. Сам Верховный жрец храма Трех Богов Горхал из Альтавира оказал честь нашей обители и взял в сопровождение дарний. Да, я много где была, но знаешь что? — Севера на несколько мгновений задумалась, подбирая нужные слова. — Эта… жажда, желание увидеть в жизни как можно больше, стало только сильнее.

Волки перестали выть, предоставляя ветру единовластно шуметь в ночи.

— Я тебя понимаю, — вздохнула Невея. — Однажды мы с Фаром были на состязании менестрелей. Как же чудно они пели баллады! Они пели о приключениях, храбрых рыцарях и далеких странах. Слушая их, мне хотелось быть частью этих баллад. Я очень хотела увидеть то, о чем они поют. Мечтала путешествовать по миру, — Невея нахмурилась, глядя на языки пламени. — Вот только наше путешествие слишком не похоже на то, о чем я мечтала.

Севера подумала, что Невея необычайно сильная. В этой девочке будто стальной стержень, который не дает ей сломиться под тяжестью навалившихся бед. Но у всего есть предел. Дарния спрашивала себя, сможет ли Невея выдержать это чудовищное противостояние с тем, кем стал ее родной брат? Боги словно затеяли какую-то игру, испытывая силу воли девочки. Как же это не справедливо! Да, Невея необычная, у нее есть дар противостоять злу, но она всего лишь ребенок.

— Ты сейчас чувствуешь, где он? — тихо спросила Севера. Во время разговоров с Невеей она неосознанно избегала называть имя «Фарамор».

Девочка кивнула.

— Да, он далеко. За сегодняшний день мы не стали к нему ближе. Иногда мне кажется… — Невея сделала паузу, собираясь с мыслями.

«Только не сомневайся! — мелькнуло в голове Северы. — Только не говори, что наш путь ведет в никуда!..».

— Иногда мне кажется, — продолжила Невея, — что он совсем рядом, хм… даже вокруг нас. Мне это не очень понятно. Этот пахнущий гнилыми яблоками воздух, ветер, пыль — во всем я ощущаю его. У тебя когда-нибудь было такое: небо чистое, погода хорошая, но ты чувствуешь, что скоро начнется гроза?

Севера ненадолго задумалась и ответила:

— Нет, пожалуй — нет. Хотя перед грозой иногда бывает душно. А у матушки Гаи всегда кости ломило… Ах, да — еще ласточки низко летают.

Невея улыбнулась.

— А я всегда чувствую приближение грозы. Она еще за горизонтом, но ее частица уже витает в воздухе. Это даже не запах, а что-то другое, — улыбка девочки померкла. — Тот, кем стар Фар, как гроза за горизонтом. Я чувствую его частицу во всем. И я чувствую еще кое-что, — Невея посмотрела в глаза Севере. — Он становится сильнее!

Возможно, дело было в тоне, с которым девочка произнесла эти слова, но по спине дарнии пробежал холодок.

— Знаешь, — поморщившись, сказала она. — Думаю, нам пора укладываться спать. Лично у меня от усталости глаза слипаются.

— Хорошо, — согласилась Невея, а потом неожиданно оглянулась и посмотрела на очертания погруженных в темноту развалин. На ее губах появилась улыбка.

Севера взглянула на руины.

— Что тебя так обрадовало?

— У нас гость, — спокойно ответила Невея.

— О чем ты, я ничего…

Севера не договорила, так как увидела волка вышедшего из-за нагромождения плит. В пасти зверь что-то держал и, когда он подошел ближе, Севера разглядела что это тушка кролика. Волк остановился, некоторое время смотрел исподлобья на Невею, затем положил кролика на землю, развернулся и направился туда, откуда пришел. Дарния изумленно смотрела ему в след.

— Это… — она не могла подобрать слова. — Это… Ух, вот это да! Я рада, что у тебя такие друзья.

— Не у меня, а у нас, — продолжая улыбаться, уточнила Невея.

— Как скажешь, — Севера встала, подошла к кролику и, взяв тушку за уши, подняла. — Знаешь, — усмехнулась она, — после того, что я только что видела, меня уже ничем не удивить.

Невея засмеялась, чем порадовала Северу, ведь за все время пути она почти не видела на лице девочки улыбку, а уж ее смех и подавно не слышала. Дарния подошла и положила тушку кролика возле костра.

— С такими подарками, — бодро сказала она, — смерть от голода нам уж точно не грозит.

 

Глава 23

— Омуса мне не очень жалко, он был довольно глуп и бездарен, — бесцветным голосом произнесла Тангара, имея в виду сгоревшего некроманта. Она, Фарамор и Блэсс сидели за столом в гостиной особняка. Время близилось к полуночи. Снаружи шумел ветер. Иногда он с гулом задувал в каминную трубу, заставляя тлеющие поленья разгораться, а пламя свечей в канделябре на столе трепетать. — Я чувствую в тебе смятение, — Тангара сощурила глаза, глядя на Фарамора. И, думаю, мне известна причина. Дело в той ведьме, не так ли?

— Я предоставил ей выбор, — угрюмо проговорил Фарамор. — Но я не понимаю, почему она это сделала? Месть?

— Тангара усмехнулась.

— Выбор. Человек лишенный жалости предоставляет врагу выбор… Согласись, в этом есть что-то противоестественное.

Фарамор с вызовом посмотрел на колдунью.

— Тебе это не нравится?

— Нет-нет, — примирительно произнесла Тангара, — мне просто любопытно. Я всего лишь пытаюсь разобраться в тебе, хочу понять, почему Искра выбрала именно тебя?

— Я задаю себе тот же вопрос, — сказал Блэсс. Перед чернокнижником стояла бутылка вина, к которой он время от времени прикладывался.

Тангара взглянула на Блэсса.

— Мне показалось, или я услышала в твоем голосе нотки зависти?

Чернокнижник коротко рассмеялся.

— Зависти? Вот уж нет. Ты не настолько проницательна, Тангара, как мне казалось. Меня вполне устраивает то, кем я являюсь. Устраивает быть колдуном и помогать Фарамору.

Взгляд Тангары стал лукавым.

— И каков же твой, Блэсс Сараг, в этом интерес? Скажи мне? — и, не дожидаясь ответа, сразу же обратилась к Фарамору: — Я открою тебе небольшой секрет, юноша. Такие, как мы с Блэссом и пальцем не пошевельнем ради кого-то, если не увидим в этом выгоды для себя.

— Неужели? — губы Фарамора расплылись в улыбке, но глаза оставались холодные. — Сколько же тебе лет, Тангара?

Колдунья откинулась на спинку кресла. Она пристально глядела на юношу, будто пытаясь по его лицу понять, о чем он думает, и к чему задал такой вопрос. Простое любопытство?

— Мне триста семнадцать лет.

— Хм, — Фарамор напустил на себя наигранно-задумчивый вид. — Триста семнадцать… Ну что же, полагаю, человек, который достиг такого возраста, вправе считать себя мудрее остальных людей, тем более такого юнца, как я. Ты хочешь знать к чему я клоню, колдунья?

Судя по выражению лица Тангары, тон Фарамора ее нисколько не смутил.

— Я поняла, к чему ты клонишь. Тебе не нравятся мои поучения.

Фарамор всплеснул руками.

— Вот видишь, Блэсс, — с усмешкой сказал он, — она все-таки проницательная.

Чернокнижник сидел напряженный. Ему не нравилось, как Фарамор вел себя по отношению к колдунье. Тангара не из тех, с кем можно разговаривать подобным тоном. Тем временем юноша продолжил:

— Вернемся же к секрету, которым ты со мной так любезно поделилась. В чем он заключается?.. Ах да, такие, как вы с Блэссом и пальцем не пошевелите без выгоды для себя, — Тангара слушала его спокойно, с легкой улыбкой. — Открою же тебе тоже один маленький секрет, — Фарамор понизил голос до шепота. — Я знаю, какой у вас интерес к Темной Искре, ко мне и Нэбу. Знаю! Все дело в вашем страхе. Вы, приверженцы Темного искусства боитесь того, что ждет вас после смерти. Да, да, боитесь! Вы перешли предел, после которого уже невозможно отмолить грехи. Обычные люди, даже убийцы, умирают с надеждой, что их минует Великая Пустота и боги настолько милостивы, что впустят их в Небесные чертоги. Вам же, чернокнижникам-некромантам надеяться не на что. Великая Пустота — вот ваш страх. А если нет надежды и участь предопределена, надо сделать так, чтобы надежда возродилась. Нэб! — Фарамор хлопнул в ладоши и развел руками. — Бог достаточно сильный, чтобы оградить души своих прислужников от Великой Пустоты… Новый порядок! Не этого ли, Тангара, ты ждала целых триста семнадцать лет, оттягивая свою смерть? Приверженцы Темного искусства должно быть счастливы, что во мне возродилась Искра? Они сделают все, чтобы приблизить Неба к этому миру. Все! Их надежда — это я! Как тебе такие домыслы юнца, а, Тангара?

— Впечатляет, — равнодушно проговорила колдунья и, после некоторой паузы более эмоционально: — А правда, впечатляет! То, что ты не глуп, я поняла сразу.

— Рад, что не разочаровал.

Блэсс немного расслабился и сделал пару глотков из бутылки, после чего произнес:

— Темная Искра не выбрала бы дурака.

Тангара сложила руки на груди.

— Ну что же, теперь, когда мы немного разобрались друг в друге, мне хотелось бы узнать, каков будет твой следующий шаг, Фарамор? Ходить по стране и набирать силу — это, конечно, хорошо, но…

— Мы с Блэссом идем к одной из трех. Я, хм… чувствую направление. Думаю, Искра каким-то образом ведет меня.

— Понимаю, — задумчиво произнесла Тангара. — Одна из трех. Шанн.

— Шанн?

— Ее зовут так. Ту, к кому тебя ведет Искра. Как мне рассказал Блэсс, с Сэдрой ты уже знаком, значит, твой путь лежит к Шанн.

— Но их же три? Есть же еще и третья?

Тангара сделала неопределенный жест рукой и ответила:

— Больше нет. Третью сестру звали Ошара. Что с ней стало мне неизвестно, но знаю точно: ее больше нет в этом мире. Она была старшей сестрой. Сэдра — младшая.

Фарамор как-то спрашивал Блэсса о Трех сестрах, но чернокнижник знал лишь то, что они прислужницы Нэба, да и Хет не был особо сведущ в этом вопросе, несмотря на то, что Сэдра вызвала его из Огненных равнин. А, возможно, демон просто не хотел рассказывать по какой-то одному ему известной причине.

— Кто такие эти сестры? — спросил Фарамор, с надеждой, что Тангара знает больше Блэсса.

— А почему ты не расспросил Сэдру? — взгляд колдуньи опять стал лукавым. — Не был тогда достаточно любопытен?

— Когда я разговаривал с Сэдрой, мне это просто не пришло в голову, — с легким раздражением ответил Фарамор. — И да, я стал очень любопытный, после того как узнал что мир не такой как кажется.

— Хорошо, я расскажу, но боюсь, что и я знаю не много. Три сестры слишком древние, чтобы хоть кто-то доподлинно знал их историю. Все имеет свой срок, со временем правда обрастает домыслами, коверкается, и в итоге от нее остается лишь малая толика. Так что, возможно, известная мне история Трех сестер всего лишь легенда. Сэдра, Омара и Шанн дочери демона наивысшего порядка Агарнаха, правителя Огненных равнин. Они захотели больше власти и убили своего отца. Да-да, демоны, даже наивысшего порядка тоже смертны, хотя принято считать иначе. Сестры разделили трон и власть, но длилось их правление недолго. Уж не знаю, чем они не устроили обитателей Огненных равнин, излишняя ли жестокость или еще что-то… мир демонов слишком чужд для понимания людей, чтобы во всем этом разобраться. В общем, Сестер свергли. Им пришлось бежать в единственное доступное для них место, то есть в наш мир. Случилось это много тысячелетий назад, но, думаю, в Огненных равнинах Сестрам до сих пор не простили убийство Агарнаха. Впрочем, некоторые в том мире их почитают, взять хотя бы твоего ручного демона, — Тангара кивнула на Хитреца Хета, который лежал на столе и выглядел сейчас безжизненным. — Здесь, в нашем мире Сестры как в тюрьме и они становятся слабее с каждым столетием. Сестры уже ослабли настолько, что не могут покинуть свои логова. Теперь, как и у нас, хранителей Темного искусства, у них одна надежда — Нэб! Они поклялись ему в преданности еще в Огненных равнинах, и кто знает, возможно, именно это было причиной их свержения с трона. У демонов, знаешь ли, свои правила и, полагаю, поклонение своенравному и совершенно непредсказуемому богу в эти правила не вписываются.

— Кто же такой Нэб, что даже демоны не желают иметь с ним дело? — удивился Фарамор.

Тангара рассмеялась.

— Это вопрос, юноша, который стоит всех сокровищ мира!

— Так ты не знаешь?

— А что вообще люди знают о богах?.. Злых ли, добрых, — лицо Тангары стало серьезным, с легким налетом грусти. — Взять тех же Трех Богов, которым поклоняются в Исходных землях… Мы знаем о них только то, что написано в священных писаниях — всего лишь домыслы якобы святых, но все же людей. Человек так устроен, он верит в то, что его устраивает. Люди наделяют богов качествами, которые им близки и понятны, но есть ли эти качества у богов на самом деле? Так ли это важно знать? Главное верить в свои домыслы и на душе будет спокойно, а поиск истины и сомнение спокойствию не способствует, — Тангара вздохнула, нервно постучала пальцами по подлокотнику кресла и продолжила: — Знаю ли я, кто такой Нэб? Я всего лишь человек, Фарамор, и у меня те же слабости, что и у всех. Я верю в домыслы, дающие надежду. Верю, что Нэб изменит порядок вещей во всех мирах и убережет мою душу от Великой Пустоты, — в глазах колдуньи появился горячечный блеск. — Возможно, то, во что верю я, Блэсс, да и все хранители Темного искусства, это ложь, которую мы сами себе внушили, но нам больше ничего не остается, как в нее верить. Нашим душам так легче. Да, Фарамор, я не знаю, кто такой Нэб… Может, он пронесется по всем мирам, пожирая наши души и уничтожая все на своем пути. Может, Великая Пустота — благо, по сравнению с ним, но я верю, что это не так и потому все еще цепляюсь за жизнь всеми доступными способами. И я, если понадобится, пролью реки крови, чтобы Темная Искра в тебе не погасла, — она замолчала, пристально глядя на юношу и пытаясь понять, какое впечатление произвели на него ее слова.

Фарамор некоторое время сидел с невозмутимым видом, но потом засмеялся и хлопнул ладонью по столу. Тангара и Блэсс озадаченно переглянулись.

— Позволь узнать, что тебя так развеселило? — спросила колдунья.

Фарамор немного успокоился, покачал головой и с улыбкой произнес:

— Я подумал о том, что чувствовал тот чернокнижник Омус, сгорая заживо. Наверное, он даже боли не ощущал от отчаяния, ведь его душа уже была на пути к Великой Пустоте.

— И это смешно? — спросил Блэсс, который выглядел так, будто наглотался острых специй. Его лицо кривилось, расчерчивая резкую паутину морщин.

— Нет, — уже серьезно ответил Фарамор. — Думаю, что нет.

Тангара вздохнула.

— Скоро полночь. Пора мне заняться делом. Не хочешь посмотреть, как я буду обращать людей в ворхов?

— Ни за что не пропущу это зрелище, — ответил Фарамор.

* * *

В хлеве на земле сидело не меньше пятидесяти человек. Свет единственной масляной лампы, которая висела на столбе, выхватывал из трепещущего сумрака их испуганные лица. Несколько ворхов медленно расхаживало возле стен, скаля пасти всякий раз, когда какой-нибудь человек делал резкое движение.

Возле ворот хлева, сложа руки на груди, стоял один из некромантов. Как только Фарамор и Тангара вошли, он учтиво поклонился. В воздухе стоял густой запах прелого сена, навоза и пота. Дети плакали, и матери тщетно пытались их успокоить.

— Иди Хегис, помоги Тару и Рогилу поднимать мертвых, — приказала чернокнижнику Тангара.

— Да, госпожа, — Хегис тут же вышел из хлева.

Люди жались друг к другу. Фарамор ощущал их страх. Колдунья глубоко вздохнула и недовольно произнесла:

— Как же здесь воняет!

Она подошла к столбу, на котором висела лампа и пристальным взглядом осмотрела людей. Фарамор подумал, что, несмотря на маленький рост и кажущуюся хрупкость, в колдунье ощущается внутренняя мощь. Мощь настолько же опасная, как сила дремлющего, но готового в любой момент взорваться вулкана.

— Я дам вам шанс, — обратилась Тангара к людям. Ее голос был четким, резким, поглотившим все остальные звуки. — Вы видите их? — она выбросила руку в сторону, указав пальцем на ворхов, которые расхаживали возле стены. — Вы можете стать такими же и, поверьте, это лучший вариант, что я предлагаю. Худший же, сейчас бродит по вашей деревне с гниющей плотью на костях. Думаю, я уже знаю, каков будет ваш выбор, ведь он всегда одинаков.

Одна из женщин всхлипнула, на коленях проползла мимо таких же, как она несчастных и, распластавшись в грязи возле ног Тангары, запричитала:

— Помилуйте, госпожа! Прошу, помилуйте! — несколько человек зарыдало, кто-то жалобно застонал. Ворхи напряглись и оскалили пасти. Фарамор стоял возле ворот с еле заметной улыбкой на губах. Ему нравилось ощущение власти над этими людьми. Власти над нечистью и даже над Тангарой — в конце концов, кто главная фигура в том чудовищном и потрясающем действе, что творится вокруг? Ощущение своей значимости будоражило сознание Фарамора.

— Успокойтесь, дети мои, — почти ласково произнесла Тангара, но глаза ее оставались холодными. — Вам нечего бояться. Ворхи кажутся отвратительными созданиями, но они счастливы, — колдунья улыбнулась и развела руками. — Да-да, счастливы! Ворхи были такими же, как и вы, напуганными, потерявшими надежду людьми, а теперь все их горести в прошлом. Так что же вы выберете — стать мертвой гнилой тварью или ворхом — живым сильным созданием?

Люди встревожено зашептались. Фарамор был немного удивлен. К чему Тангара разыгрывает это представление? Неужели нельзя без этого глупого якобы выбора взять и оборотить людей в ворхов? Создавалось впечатление, что колдунья затеяла какую-то игру для собственного развлечения.

Из толпы, опираясь на кривую клюку, с трудом поднялся старик. У него была жидкая седая борода, а на одном глазу бельмо. Второй же прищуренный глаз с вызовом смотрел на Тангару.

— Ты удивишься, лживая змея, но я лучше стану мертвой тварью, — голос старика был на удивление спокойным. — Ты даешь нам выбор между смертью и проклятием наших душ. Я выбираю первое! Те мертвые, что сейчас бродят по деревне, всего лишь куски гнилой плоти и костей. Их души в чертогах богов, они свободны от твоей темной воли! — его голос перешел на крик. Он указал рукой сжимающей клюку на ворхов и продолжил: — А душам этих тварей одна дорога — в Великую Пустоту!

Тангара посмотрела на Фарамора и вздохнула. На ее лице читалась наигранная обида. Она всплеснула руками и произнесла:

— Всегда находится дурак, который пытается все испортить, — колдунья повернула лицо к старику и с ненавистью проговорила:

— Ты считаешь себя самым умным, старик? Что тебе известно о силе, которой я обладаю? В моей власти привязать твою жалкую душонку к любому мертвецу, а когда тот сгниет настолько, что превратится в скелет, переместить душу в другого мертвеца и я могу делать это целую вечность!

В лице старика появился страх, губы задрожали.

— Ты лжешь, — тихо произнес он, но в голосе не было уверенности.

— Неужели? — Тангара метнула злобный взгляд на ворхов и приказала: — Убейте старика! Разорвите эту падаль на части! — последние слова она прошипела.

Какая-то женщина завыла в голос. У старика подкосились ноги, и он осел на землю. Люди начали быстро от него отползать. Один из ворхов яростно вспорол когтистой лапой грязь, бледные твари задрожали в предвкушении расправы и двинулись к старику.

— Убейте его! — шипела Тангара.

Фарамор подумал, что колдунья, как и он сам полностью лишена жалости. Старик выронил клюку, склонился к земле, прикрыв голову руками, и заорал. Ворхи набросились на него, как свора бешеных псов. Люди жались друг к другу и кричали. В свете лампы их глаза блестели.

Носитель Искры почувствовал, как за поясом зашевелился Хет. Впервые за вечер кукла подала признаки жизни. Впрочем, Фарамор не сомневался, несмотря на кажущееся отсутствие демона в кукле, тот был свидетелем всего, что происходит вокруг.

Челюсти ворхов вырывали куски плоти, когти разрывали одежду вместе с мясом. Вопли старика быстро прекратились.

— Достаточно! — скомандовала Тангара. Ворхи моментально, будто опасаясь неповиновением разгневать свою госпожу, с рычащим урчанием попятились от уже мертвого тела.

Колдунья вынула из кожаного чехла короткий нож с резной костяной рукояткой и небрежно швырнула его в грязь возле трупа.

— Каждый из вас, — Тангара обвела взглядом людей, — должен вкусить человеческой плоти! Или вы это делаете, или будете подыхать медленно, мучительно и смерть этого старика вам покажется благом!

Ждать долго не пришлось. Молодой мужчина, не отрывая полного ужаса взгляда от Тангары, быстро нащупал дрожащей рукой в грязи нож, после чего повернулся к трупу и суетливо срезал с края рваной раны на животе старика кусок мяса. В хлеве воцарилась тишина, даже ворхи перестали урчать, а дети плакать. Мужчина бросил нож возле руки старика, запихал мясо в рот, сморщился и начал усердно жевать. Когда проглотил, на губах появилось некое подобие подобострастной улыбки.

— Встань, дитя, и подойди ко мне, — велела ему Тангара. Ее голос сейчас не был злобным. Теперь колдунья походила на госпожу, с сочувствием раздающую милостыню.

С глупой улыбкой мужчина, подполз к Тангаре. Колдунья схватила его за волосы и вперила взгляд ему в глаза.

— Ты готов стать иным? — зрачки Тангары сузились до крохотных точек.

— Да, госпожа! — выдохнул мужчина.

Его глаза начала затягивать мутная пелена, под кожей лица проступили сосуды. Рот приоткрылся, обнажив ровные белые зубы. Тангара отпустила волосы и отошла на шаг. Мужчина поднялся на ноги и медленно, отрешенно, поплелся к стоящим у стены ворхам.

Люди будто очнувшись от сна, бросились к трупу старика. Проигнорировав нож, который лежал в грязи, они разрывали плоть руками. Некоторые запихивали кровоточащее мясо в рот детям. Фарамор с отвращением и ненавистью подумал, что эти люди сейчас похожи на копошащихся в куче помоев крыс.

Одна из женщин с измазанным кровью и грязью лицом подползла к Тангаре и дрожащим голосом проскулила:

— Я готова, госпожа, я готова…

Через несколько мгновений ее глаза стали мутные, бессмысленные. Она поднялась и присоединилась к мужчине и ворхам. Люди, отпихивая друг друга, ползли к Тангаре.

Фарамор вздохнул. Ему стало скучно. Он уже понял, что превращение человека в ворха дело не сиюминутное. Колдунья всего лишь начинала изменения, но полный оборот в бледную тварь видимо требовал времени. Смотреть на униженных, готовых не все людей у Фарамора больше желания не было. Он развернулся, приоткрыл створ ворот и вышел в ветреную ночь.

В темноте мерцали угли сгоревших домов, желтыми холодными огнями горели глаза бродивших по улице и дворам мертвецов. Фарамор направился в сторону особняка. По дороге в одном из подворий он увидел нежить в доспехах — нескольких солдат, которые еще совсем недавно отважно защищали деревню от тех, кем они теперь стали. Фарамор увидел во всем этом иронию и усмехнулся.

Тангара вернулась в особняк спустя час. Она застала Фарамора сидящим с задумчивым видом в кресле, возле мерцающего угольями очага. С собой колдунья привела перепуганную девушку, которой, едва они переступили порог гостиной, приказала усесться на лавку у стола. Сама же Тангара, с поразительной для ее роста и сложения легкостью, придвинула от стола к очагу массивное кресло, взобралась на него и с усталым вздохом откинулась на спинку. После долгого молчания она произнесла:

— Как бы мне хотелось умереть… умереть без страха. Так чтобы перед смертью знать, что там, с другой стороны не будет ничего. Мне не нужны Небесные чертоги. Я лишь хочу, чтобы моя душа растворилась в небытие, как капля воды на раскаленном железе.

— Ты устала, — проговорил Фарамор.

— Я устала жить, — печально ответила Тангара. — Но я буду цепляться за жизнь изо всех сил. Все люди знают, что некромантам нет прощения и, воскресив даже единственного мертвеца, они обрекают себя на проклятие. Но вот вопрос: почему находятся люди, такие как я и Блэсс, которые вопреки всему становятся некромантами? Почему?

— Полагаю, ты лучше меня знаешь ответ на этот вопрос, — проговорил Фарамор. — Власть.

— Да, власть, — согласилась Тангара, — но не только. Жажда знаний, причем знаний запретных. Иногда мне кажется, эту жажду не удовлетворить никогда, так стоило ли все это того, чтобы обрекать свою душу на муки? Если можно было бы повернуть время вспять, клянусь, я стала бы образцом святости, — она усмехнулась, — А для тебя ведь «Великая Пустота» не просто слова, верно?

В сознании Фарамора что-то всколыхнулось, будто заданный с определенным нажимом вопрос что-то потревожил в душе. По спине пробежал холодок. Приступ страха нахлынул и тут же исчез, оставив на лбу выступившую испарину.

— Я не хочу говорить ни о какой Великой Пустоте, — раздраженно проговорил он. — Лучше расскажи, зачем ты притащила сюда эту девчонку?

— Девчонку? В ней много жизненных сил.

— И что?

— Я заберу их. Ты же не думал, что мне удается продлевать свою жизнь только силой воли? — Тангара говорила тихо, так, чтобы сидевшая с поникшими плечами девушка ее не слышала. — По-сути мы с тобой похожи, Фарамор. Нам обоим нужны чужие жизни, жертвы.

— А то, что ты сказала тому старику в хлеве, это правда? Ты можешь привязать душу человека к нежити?

Тангара хмыкнула.

— Знаешь, в чем тот старик был прав? В том, что назвал меня лживой змеей. Кто я такая, чтобы распоряжаться душами? Не все боги имеют над ними власть.

— Люди, которых ты превратила в ворхов… их души теперь прокляты?

— Да, прокляты, — равнодушно ответила Тангара. — Но согласись, у этих людей был выбор. Они хоть и от страха, но все же добровольно вкусили человеческую плоть, тем самым совершив непростительный грех. Надо сказать, некоторые люди отказываются, предпочитают смерть, даже самую жуткую. Ты ведь таких людей уважаешь, верно?

Фарамор пожал плечами.

— Не знаю, я больше не уверен в своих чувствах, — он нахмурился. — Хочу тебя спросить, Тангара, ты отправишься дальше со мной и Блэссом?

Колдунья сидела неподвижно. В ее глазах отражались догорающие в очаге уголья.

— Я думала об этом, — после небольшой паузы ответила она, — и теперь скажу — нет, я с вами не пойду. Хотя мы с тобой и на одной стороне, и цели у нас одни, но нам лучше держаться друг от друга подальше. В нас обоих сила, дикая сила, иногда непредсказуемая. Ты сам сказал, что не уверен в своих чувствах, так вот мне бы не хотелось, чтобы я оказалась рядом, когда Темная Искра полностью завладеет твоим разумом. Ты перейдешь предел, за которым чувства вообще перестанут иметь смысл. Кем тогда я для тебя стану? Возможно, очередной жертвой, которая пополнит твою силу.

— Ты боишься?

— Я боюсь всего, а уж тебя — тем более! Нам лучше идти по разным дорогам. Ты отправишься к Шанн, а я тоже без дела сидеть не буду. И вот еще что, Фарамор… будь готов к тому, что появится сила, которая попытается тебя остановить. Возможно, эта сила уже идет за тобой. Готовься к противостоянию, готовься!

 

Глава 24

С тех пор, как Невея и Севера покинули руины древнего города, прошло три дня. Погода стала еще холоднее, трава и листва желтели. Серая пелена ползла по небу, и, казалось, ей нет конца. Ветер, не зная покоя, гонял пыль, шумел и завывал как бездомный пес.

— Сегодня пойдет снег, — уверенно сказала Севера.

— Неужели? — усмехнулась Невея. — Ты это говорила вчера и позавчера.

— Сегодня точно пойдет.

Они направлялись к городу, который уже был отчетливо виден вдалеке за рекой. Как гласила надпись на пройденном ими недавно указателе, город назывался Уэйтер. Перед рекой раскинулось каменистое поле, по которому тянулась едва различимая во всеобщей пыльной серости дорога. Она проходила по широкому мосту через реку и упиралась в городские ворота. Над стенами виднелись покатые крыши особо высоких домов, конусы и шпили башен. Поднимался дым из печных труб. Недалеко от моста, возле самой реки стоял лагерь — с десяток повозок, несколько палаток.

— Похоже, это караван, — предположила Севера. — На ночевку остановился, вот только почему не в городе? Что говорит твое предчувствие?

— Предчувствие ничего не говорит, — ответила Невея. — Думаю, сегодня мы все же проведем ночь в тепле.

— Хм, очень на это надеюсь, но знаешь, давай сначала подойдем к каравану?

Девочка возражать не стала и через некоторое время, не дойдя до моста, они свернули с дороги и направились к лагерю.

Как оказалось, караван принадлежал купцам с юга — смуглые, в просторных черных одеждах и с наброшенными на плечи теплыми цветастыми накидками, они сидели вокруг костра возле большой круглой палатки. Поодаль возле лошадей и походной кухни суетились слуги. Рядом с другим костром сидело и полулежало с десяток наемников. То ли от холода, то ли в целях безопасности, они не сняли кожаные доспехи даже на привале.

Главным в караване был высокий худощавый купец по имени Дрэйз Хаар. Казалось, его смуглая голова, будто припорошена снегом из-за короткой стрижки седых волос. Умные светло-голубые глаза на скуластом лице смотрели с хитринкой.

Со свойственным южанам гостеприимством он пригласил Северу и Невею к костру и приказал слугам принести еды и питья для гостей.

Купцы поочередно представились. Их взгляды оценивающе бегали по лицу Северы. Невея подумала что красота дарнии не оставила этих людей равнодушными.

— Вы направляетесь в город? — спросил Дрэйз и тут же добавил, не дожидаясь ответа: — Напрасно, вас туда не пустят. В Уэйтере чума. По приказу старейшин город закрыт. В него не зайти и из него не выйти. Вот такие дела. Мы говорили со стражниками у ворот: несколько дней назад на Уэйтер напало не менее двух сотен мертвецов и похожих на бледных пауков тварей. Справиться с ними сумели без особого труда, город-то, как вы видите, защищен не плохо, но после нападения пришла напасть похуже — чума! — купец тяжело вздохнул. — Да, видимо боги крепко прогневились на вашу страну, раз наслали такое проклятие. Мертвые встают из могил, чума, все вокруг засыхает. Хотя, кто знает, возможно, и в наших землях творится неладное?

— Теперь вы направляетесь домой? — спросила Севера.

Дрэйз развел руками.

— А что нам остается? В Исходных землях теперь не безопасно. Мы не возвращаемся, а бежим! Если бы лошадям не нужен был отдых, так и на ночь не останавливались бы. Вот такие дела, будь они не ладны. Товар не распродали, но это нас не очень уже волнует — до границы бы добраться целехонькими. Два дня назад хотели в одной деревне остановиться, так еле ноги унесли. Под покровом ночи не заметили, что деревушка-то полна нежити. Едва коней не загнали, пока удирали. Эх, вот такие дела, будь они… А вода?! Вот что, скажите на милость, стало с водой? — он закатил глаза к небу, будто вопрошая богов. — После каждого глотка тошнить тянет. Если хотя бы еще неделю я буду пить эту воду и дышать этим вонючим воздухом… нет-нет, я даже думать об этом не хочу! Вот таки дела, вот такие… — он поморщился и печально уставился на костер.

— С водой мы вам поможем, — заверила Невея. Она начала объяснять, как надо очищать воду. Рассказала о священных предметах и кругах камней.

Купцы слушали с надеждой и легким оттенком недоверия. Когда Невея закончила, толстый бородатый купец по имени Сумах поднял руку и щелкнул пальцами. На жест тут же отреагировал тощий молодой слуга. Он быстро подошел к хозяину и подобострастно склонился.

— Принеси кувшин с водой, — приказал Сумах.

— Слушаюсь, господин, — слуга метнулся выполнять приказ.

— Священные предметы, — задумчиво произнес Дрэйз и снял с пальца один из множества перстней. — Этот перстень освящен в храме Арума. Сейчас посмотрим, сможет ли он очистить воду?

Слуга принес кувшин и Дрэйз бросил в него перстень. Теперь рядом с костром купцов стояли и наемники и слуги. У всех в глазах читались любопытство и надежда. Взгляды были устремлены на кувшин, будто в ожидании сиюминутного чуда.

— Чтобы вода очистилась нужно время, — сказала Невея. — Я же говорила.

— Да, конечно, — вздохнул Дрэйз. Неожиданно его лицо оживилось. Он лукаво посмотрел сначала на Невею, затем на Северу и сказал: — А не желаете ли взглянуть на нашего пленника?

Сидящий рядом с Невеей купец хмыкнул, один из наемников усмехнулся. Чувствуя в этом предложении какой-то подвох, Севера ответила:

— Почему бы и нет? Показывайте своего пленника, — внутренне она приготовилась к чему-то неожиданному.

Севера, Невея, Дрэйз и два наемника подошли к деревянному фургону с маленьким окошком с решеткой. Внутри было что-то живое — слышались приглушенные шумом ветра хрипы, позвякивание железа, мягкие удары.

Лицо Невеи будто окаменело. Девочка, поджав губы, исподлобья смотрела на фургон. Тело напряглось, ладони сжались в кулаки. Посмотрев на подругу, Севера насторожилась еще больше. Ее рука непроизвольно легла на рукоять меча.

Один из наемников нахмурил лоб.

— Последнее время оно смирное, — проговорил он, — но сейчас отчего-то беспокоится.

— Оно? — у Северы появилось предположение, что это за пленник. — Вы что, пленили мертвеца?

Дрэйз усмехнулся.

— Нет-нет, к чему нам ходячая гнилушка? То, что там внутри мы называем белой тварью. Сейчас увидите… — он кивнул наемнику и тот, с хитринкой подмигнув Севере, отодвинул засов на двери фургона.

Невея продолжала стоять в напряжении, не моргая, затаив дыхание, словно кошка перед прыжком на добычу.

Наемник распахнул дверь и отошел. Из фургона дохнуло вонью испражнений. Севера поморщилась и сильнее вцепилась в рукоять меча. В полутьме фургона отблески костра высветили бледную тварь. Ворх был размером с ребенка. Он отчаянно упирался в доски пола, пытаясь вжаться в противоположную от двери стену. Круглые большие глаза горели холодным серебром. От ноги тянулась цепь.

Невея стояла без движения, пристально глядя на бледную тварь. Дрэйз кивнул в сторону фургона.

— Вы еще не видели такую нечисть?

«Мы видели и похуже», — подумала Севера, вспомнив чудовищную старуху и медведя, а вслух произнесла:

— К чему вам эта тварь? Почему вы ее не убили?

Дрэйз сощурил глаза и покачал головой.

— Мы, купцы, во всем стараемся искать выгоду. Эта тварь — диковинка. Мерзкая, опасная, но диковинка. Скажу больше: именно мерзкая отвратность этой твари стоит больших денег. Богатеи с радостью раскошелятся…

Невея сделала шаг к фургону и ворх, брякая цепью, заверещал и еще сильнее попытался вжаться в стену.

— …лишь бы иметь у себя такую зверушку, — будто ничего не замечая, продолжал купец. — Она ведь все понимает, что ей говорят. Все понимает. Вот такие дела. На этой твари можно хорошо заработать.

Наемники одобрительно закивали головами, с уважением глядя на Дрэйза.

— Дело ваше, — произнесла Севера, — но я бы…

Невея, словно спущенная с тетивы стрела, рванула вперед — ворх заверещал, отчаянно размахивая лапами — и запрыгнула в фургон.

— Нет! — Севера выхватила меч.

Наемники дружно охнули. Дрэйз открыл рот. Все в лагере встревожено посмотрели на фургон.

Невея молниеносным движением перехватила костлявое запястье ворха. Тварь вздрогнула, выгнулась дугой, из пасти раздались хрипы, глаза выпучились.

Севера уже влезала в фургон, намереваясь вогнать меч в брюхо «пленнику», как увидела, что корчащаяся рядом с Невеей тварь обмякла и распласталась на полу. Лапы мелко вздрагивали. Даже в полутьме было видно, как глаза нечисти затягивает мутная пелена. Ворх смотрел в лицо Невеи и Севера могла поклясться — в угасающем взгляде твари была благодарность.

— Боги, она его прикончила! — воскликнул наемник, который застыл возле двери с наполовину вытянутым из чехла ножом.

— Как?! — прохрипел изумленный Дрэйз.

Купцы, слуги и остальные наемники уже спешили к фургону.

Севера сунула меч в ножны, глубоко вздохнула и вытерла ладонью выступившую на лбу испарину.

— Давай договоримся раз и навсегда, — стараясь сдерживать гнев, обратилась она к Невее, — предупреждай меня, когда еще задумаешь выкинуть нечто подобное! Ух, надо же так меня напугать?

— Прости, — девочка подняла взгляд и Севера увидела в ее глазах слезы. — Я сама не ожидала от себя такого.

— Ладно, — немного успокоилась дарния. Она спрыгнула с фургона и помогла девочке спуститься.

Дрэйз стоял, вжав голову в плечи, и часто моргал. Он будто не мог поверить в то, что сейчас произошло.

Наемник повернулся к людям. Вид у него был растерянный.

— Эта девочка, — он неуверенно вытянул руку в сторону Невеи. — Чудовище сдохло от одного ее прикосновения! Всего лишь прикосновения!

Люди загомонили.

— Это чудовище совсем недавно было ребенком, — произнесла Невея и Севера подумала, что догадывается, почему на глазах девочки слезы. — Я освободила его. Он не виноват, что чья-то злая воля сделала его таким.

Дрэйз немного пришел в себя.

— Но как? Как, во имя всех богов, ты его убила, девочка? — он с трудом сглотнул слюну.

— Я не знаю, — пожала плечами Невея.

— Она просто это умеет, — вмешалась Севера. — Это не первая нечисть, которую Невея лишила жизни.

— Дар богов, — прошептал Дрэйз. — Воистину, девочка, у тебя дар богов.

Купцы, слуги, наемники смотрели на Невею, как на чудо. Севера взглянула на мертвого ворха, затем перевела взгляд на Дрэйза.

— Мне жаль, что ты лишился…

— Да плевать на деньги! — перебив Северу, воскликнул купец. — Деньги, прибыль — плевать! То, что сейчас сделала эта девочка, дороже всех денег мира! Уф, — он помотал головой и продолжил: — Глядя на то, что твориться в Исходных землях, я думал: той же участи может не избежать и моя страна… как же меня тяготили эти мысли?! Теперь, видя Невею, я понимаю, что все еще может наладиться. Боги не оставляют нас.

«Действительно, — подумала Севера. — Вот только легче от этого не становится».

— Пойдемте к костру, — сказал Дрэйз, и, повернувшись к слугам, добавил: — Уберите из фургона эту тварь.

Невея хотела возразить, сказать, что это не тварь, а ребенок, и что его нужно похоронить, как обычного человека, но промолчала.

Чуть позже, сидя возле костра, Дрэйз взял кувшин. Десятки пар глаз, в которых отражалось пламя костра, смотрели с надеждой. Некоторые зрители затаили дыхание, кто-то нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Дрэйз медленно приблизил горлышко кувшина к губам, слегка запрокинул голову и сделал глоток. Несколько мгновений его лицо ничего не выражало. Он быстро переводил взгляд с одного уголька в костре на другой, затем лицо купца озарила широкая улыбка. Кто-то тут же с шумом облегченно выдохнул.

— Чистая! — воскликнул Дрэйз. — Слава богам, вода чистая!

Теперь улыбка была на лицах всех присутствующих. Некоторые, не скрывая радости, открыто и громко ликовали. Дрэйз передал кувшин сидящему рядом купцу и произнес:

— Никогда не думал, что вкус обычной воды может быть таким приятным.

Купцы, слуги, наемники начали снимать с себя освященные колечки, амулеты и серьги — всем не терпелось напиться вдоволь чистой воды, да и ослабевшим за последнее время лошадям она была просто необходима.

Некоторое время спустя, когда суета вокруг очищения воды притихла, а ветреная ночь полностью окутала землю, Дрэйз спросил у Невеи и Северы:

— Так куда же вы направляетесь? Чувствую, ваше путешествие не совсем обычное.

— Ты прав, — ответила Севера. — В том, что сейчас творится в Исходных землях, виновен один человек, — о том, что это брат Невеи она решила не говорить и надеялась, что и девочка не станет вдаваться в подробности. — Мы собираемся этого человека остановить.

— Должно быть, он очень сильный колдун?

— Да.

Тишину ночи нарушало лишь потрескивание угольев в кострах, даже шум ветра ненадолго стих. Дрэйз вздохнул.

— Это чудовищно. Как бы я хотел, чтобы у вас все получилось!

— У нас получится! — заверила Севера и сама удивилась, с какой уверенность произнесла эти слова.

— Хорошо, — Дрэйз немного оживился, словно послушница убедила и его. — Мы дадим вам припасы и денег, чем еще можем помочь?

Севера хмыкнула.

— Мы были бы очень рады, если бы у вас нашлась для нас теплая одежда.

— Найдется, — ухмыльнулся Дрэйз.

Утром, когда небо на востоке стало бледно-серым, как брюхо рыбины, а чахлая трава покрылась инеем, пошел снег. Мелкий, колкий — ветер крутил его в морозном воздухе, с шорохом метал по земле, смешивая с пылью.

 

Глава 25

— Хм, снег, надо же?! — Блэсс поднял лицо к небу и прикрыл глаза. Мелкая снежная крупа оседала на кожу и таяла. Колдун был облачен в меховую длинную куртку, которую он обнаружил в особняке, и меховую шапку со свисающими сзади двумя лисьими хвостами. Фарамору Блэсс тоже подыскал теплую одежду, но юноша отказался ее надевать, решив остаться в своей прежней легкой кожаной куртке, ведь холод его не тревожил.

Фарамор хлопнул Блэсса по плечу.

— Думаю, этот снег надолго, — усмехнулся он. — Очень надолго.

Весь вчерашний день они взбирались по каменистому склону горы Юдал. Именно к этой горе, как оказалось, тянула Фарамора Темная Искра. Юдал походила на гигантский, расчерченный сетью трещин горб. Округлая вершина терялась в пелене серых туч.

Утром Фарамор и Блэсс зашли в узкое ущелье. С обеих сторон вверх тянулись скалистые стены, дно ущелья покрывали острые обломки камней, что сильно затрудняло путь.

— Одно хорошо, — пробормотал Блэсс. — Здесь наверху воздух чище.

— Действительно, — поморщился Фарамор. — Вот только мне больше нравится, как пахнет там, внизу. Сладкий запах. Ты не говорил, что он тебе не по душе.

Блэсс сделал глубокий вдох, втянув в приоткрытый рот снежинки, и медленно выдохнул облачко пара.

— Я всего лишь обычный человек, — произнес он. — Во мне ведь нет Темной Искры, которая бы влияла на мои чувства. Мне нравится чистый воздух, чистая вода. Да, я некромант, но это не значит, что мне должна нравиться вонь разложений.

— Ну и шел бы в пекари, — язвительно буркнул Хет. — Не нравится, видите ли, ему!..

Блэсс коротко рассмеялся.

— Увы, демон, не все пути мы сами выбираем.

«Это верно, — подумал Фарамор. — Я тому лучший пример».

Наверху ветер сметал с уступов снежную крошку. Та крутилась в быстрых завихрениях, врезалась в стены ущелья и осыпалась вниз. Позади послышался глухой звук упавшего камня.

Фарамор чувствовал: логово Шанн уже рядом. Странно, но он представлял место, где находится одна из Трех именно как логово, убежище какого-нибудь дикого зверя. Он не знал, чего ждать от встречи с Шанн, что эта встреча изменит? Иногда его раздражало неведение, с которым он приближался к цели. Порой он ощущал себя марионеткой, которую ведет некий кукловод, а для возрастающей с каждым днем гордыни Носителя Искры, это было унизительное ощущение.

Ущелье то сужалось, то расширялось. Иногда приходилось перебираться через крупные каменные завалы. В Фараморе нарастало уже знакомое волнительное чувство и ощущение, будто он когда-то шел по этому пути. Казалось, потаенные и сокрытые за какой-то завесой воспоминания вот-вот просочатся в сознание, но завеса держалась, не желая уступить странной призрачной памяти. Фарамора это не только волновало, но и злило, не давало покоя, словно засевшая глубоко под ногтем заноза.

Сзади раздался грохот небольшого камнепада. Идущему за Фарамором Блэссу вдруг пришла странная мысль: какая бы была чудовищная ирония, ели бы прямо сейчас случился обвал и обломки скал погребли его, Фарамора и эту мерзкую куклу, в которую вселился демон. Несколько мгновений камнепада могли остановить изменения мира, прибытие Нэба. Шалость природы, мелочь, могла разрушить планы чьей-то мощной воли. Блэссу понравилась эта мысль. Ему было приятно сознавать, что помимо воли Богов, правителей и великих полководцев, есть еще случай. Непредсказуемый, иной раз несправедливый, а порой и необходимый, как последняя надежда — случай. Словно в ответ на мысли чернокнижника уже впереди раздался стук падающих камней. Этот звук заставил Блэсса содрогнуться.

По расчетам Фарамора они уже шли по ущелью не менее трех часов. Хет у него за поясом нетерпеливо ворочался, видимо тоже ощущая, что Шанн все ближе. Снег засыпал камни, оседал белыми шрамами на скальных выступах.

Неожиданно раздался низкий звук похожий на скрежет железа. Он будто бы звучал отовсюду, на одной ноте, безжалостно резкий. Блэсс сморщился, у него заломило зубы, а в ушах появился зуд. Фарамор озадаченно озирался по сторонам, пытаясь определить источник звука. Юноша не испытывал неприятных ощущений как Блэсс, но этот скрежет ему тоже не нравился.

— Чего встали? — выкрикнул Хет. — Двигайтесь вперед, Шанн уже рядом!

Фарамор раздраженно хлопнул куклу ладонью по голове, давая демону понять, что в понуканиях не нуждается. Юноша сделал шаг вперед и увидел: снег кружится неестественно медленно. Еще шаг и снежная крупа застыла, словно время остановилось. Скрежет превратился в ровный с металлической ноткой стон.

Блэсс открыл рот от удивления. Чернокнижник медленно поднял руку и сдвинул ладонью застывшие в воздухе снежинки. Те так и остались висеть в новом положении.

— Мне кажется, я сплю, — сказал Блэсс. Сейчас он не был уверен, произнес ли эти слова вслух или они возникли в его сознании. Блэсс уже ни в чем не был уверен.

— Пойдем, — Фарамор сделал еще шаг и еще. Движения давались с легким напряжением. Снежинки с еле заметным нажимом упирались в лицо, и у юноши появилось ощущение, что он идет сквозь паутину.

Блэсс неуверенно последовал за ним.

Раздался оглушительный хлопок и через мгновение — яркая вспышка.

Фарамор и Блэсс встали как вкопанные. Перед глазами мелькали темные круги. Скрежещущий стон уносился вдаль многократным эхом, уступая место тишине.

Темные пятна перед глазами начали растворяться, зрение медленно возвращалось. Блэсс затаил дыхание, сердце частило. Фарамор нахмурился, тряхнул головой и медленно разомкнул веки. Он ожидал увидеть что-то мрачное, вроде храма Нэба в мертвом лесу, но каково же было его удивление, когда перед ними предстал цветущий, искрящийся яркими красками сад.

Ветви фруктовых деревьев гнулись под тяжестью диковинных плодов. На аккуратном, будто нарисованном, кустарнике красовались пышные бутоны синих, красных, желтых цветов. Здесь же, утопая в зеленых мясистых побегах, стояли тонкие изящные колонны из белого мрамора. Их обвивал остролистый плющ.

Небо выглядело неправдоподобно синим. Оно казалось очень низким и больше походило на купол гигантского зала. За деревьями виднелась туманная зеленая пелена, в которой терялись растения. Все вокруг было настолько ярким, словно некий безумный художник взял самые крикливые насыщенные краски и разрисовал каждый лист, каждый цветок и стебель.

Еще одна странность была в том, что сад выглядел застывшим, как те снежинки в ущелье. Блэсс посмотрел назад: тот же яркий пейзаж — через несколько десятков шагов деревья терялись в зеленой пелене.

— Это… какой-то морок, — с ноткой страха прошептал колдун.

— Да, неожиданное зрелище, — сказал Фарамор. — На логово это не похоже.

Хет заворочался, выбрался из-за пояса и бесшумно спрыгнул на землю. Через мгновение его глаза вспыхнули алым блеском, колпак на голове затрепетал в языках призрачного пламени.

— Я чувствую ее, — прошипел он. — Я чувствую присутствие Шанн!

Блэсс снял шапку и нервно помял ее в руках.

— Не по себе мне от этого…

Неожиданно раздавшийся треск поглотил его голос — вокруг будто раскалывались и крошились невидимые льдины. Впереди, среди зеленой травы появилось черное пятно, которое стремительно расползалось, пожирая растительность. Став размером с большую идеально круглую лужу пятно перестало растягиваться. Треск прекратился так же резко, как и начался. Все произошло за считанные секунды. Казалось что некто, решив привнести в пестрый пейзаж разнообразия, просто взял и вписал в общую картину это круглое похожее на лужу дегтя пятно. Его поверхность была блестящей, гладкой, как черное зеркало, но в нем не отражались деревья, кусты, нависшая над его краями трава.

Фарамор непроизвольно потянулся к перевязи, к которой крепился топор, но, взяв себя в руки, решил оружие не снимать.

Глаза Блэсса округлились. Колдун попятился, не чувствуя под собой ног, и в нерешительности остановился, не сводя изумленного взгляда с черного пятна.

«Это морок, — думал он. — Всего лишь — морок!».

Пламя на голове и в глазах Хета пульсировало, очертания его кукольного тела стали размытыми.

Раздался хрустальный звон и от центра пятна пошли круги, будто от брошенного в воду камня. «Дзынь…» — легким эхом разнеслось по округе и разбегающиеся волны стали больше. Поверхность в середине пятна начала медленно вздыматься, расти как зреющий черный гнойник. Это движение отражалось в блестящей зелени листьев и глазах Фарамора и Блэсса. С влажным чавканьем из «лужи» поднимался столб. В нем появлялись впадины, вытягивались округлые отростки. Столб принимал очертания человека.

— Шанн, — заворожено прошептал Блэсс. От напряжения, с которым колдун взирал на превращение черного столба, как он теперь понял — в женскую фигуру, к его лицу прилила кровь.

Шанн подняла руки и сделала ими волнообразное движение, словно испытывая их на гибкость. Казалось, ее тело состоит черной непрозрачной жидкости, и в тоже время в нем ощущалась твердость камня. На лице появились две маленькие, как звезды на ночном небе, искры. Они становились все больше и больше, будто приближались, выплывая из неведомых мрачных глубин. Наконец, искры превратились в горящее холодным белым огнем подобие глаз.

Раздался шорох, и небо стало фиолетовым. Бутоны на кустарниках и плоды на деревьях резко изменили цвета.

На лице Шанн разверзлась зияющая черной пустотой щель рта. Послышался будто бы звучащий сразу отовсюду голос со звенящими хрустальными нотками:

— Долго же я ждала тебя.

В отличие от Блэсса и Хета Фарамор не испытывал никакого благоговения перед этой тварью.

— Спешил, как мог, — усмехнулся он.

— Я не слышу в твоем голосе почтения, червь?! — глаза Шанн вспыхнули, с железным скрежетом небо поменяло цвет и стало кроваво-красным.

Блэсс вздрогнул. Он почувствовал, как внутри у него все затягивается в тугой узел. Колдуну очень не нравилось как начался разговор между юношей и Одной из трех.

— Почтение? — резко сказал Фарамор. — Хм… а с чего мне испытывать к тебе почтение? Ты думала я упаду ниц перед тобой, и буду дрожать от страха? — он сознавал, что своими словами бросает вызов мощному существу из другого мира, но противостоять нарастающему в нем гневу и желанию поставить эту тварь на место уже не мог. — Ничего кроме любопытства ты во мне не вызываешь, и не надо переоценивать свою значимость! А вот о моей значимости, пожалуй, тебе напоминать не обязательно.

Небо стало грязно-серым.

— А ты не глуп, червяк, и знаешь себе цену. Если бы не Темная Искра в тебе, я бы…

— Если бы не Темная Искра, я бы сейчас не стоял здесь и не разговаривал с болотной жижей возомнившей себя Богиней! — со злостью выкрикнул Фарамор. — Что, очень хочется меня прикончить? Раздавить жалкого человечишку, как жука? А, Богиня? — с издевкой кричал он. — Прежде, чем называть меня червем и требовать почтения сначала разберись кто я для тебя!.. Хотя ты давно в этом разобралась, но ведь тебе унизительно говорить со мной на равных, верно?

Блэссу хотелось сказать Фарамору, чтобы он был осторожней с Шанн, но не посмел встревать в этот опасный, с его точки зрения, разговор. Хет же проклинал юношу за вспыльчивость.

— Всегда ли ты был таким дерзким? — спросила Шанн.

Небо стало желтым, а через мгновение — абсолютно белым.

«Нет!» — мысленно ответил за юношу Блэсс.

Фарамор подошел вплотную к черному бассейну. Фигура Шанн была одного роста с юношей. Она медленно волнообразно раскачивалась, как водоросль в реке.

— Меня не для того привела сюда Темная Искра, чтобы говорить ни о чем, — уже спокойно произнес Фарамор. — Так зачем я здесь?

Небо стало снова синим.

— Зачем… ты… здесь, — сделав паузы между словами, повторила Шанн. — Конечно, откуда же тебе знать? Оболочка, исполнитель воли…

— Прекрати!

Демонесса послушалась и замолчала. Холодные глаза выглядели бесстрастными.

— Зачем я здесь? — сделал новую попытку Фарамор.

— Искра привела тебя сюда по двум причинам: кое-что получить и узнать, что делать дальше. Ты убиваешь людей, но жизненных сил, которые получаешь от этих букашек недостаточно, совсем недостаточно, чтобы открыть путь для Нэба. Я дам Темной Искре часть своей мощи. Да, это одна из причин, почему ты здесь.

Нечто подобное Фарамор и ожидал. Получить силу этой твари он вовсе не был против.

От того что Блэс неотрывно смотрел на Шанн, его глаза защемило, а в голове начала зарождаться боль. Колдун потупил взгляд, уставившись на ощетинившуюся ярко-изумрудной травой землю. Резь в глазах начала проходить.

— А теперь я расскажу, что ты будешь делать дальше, — продолжала демонесса. Фарамор увидел, что внутри ее тела клубится что-то густое и черное, как грозовая туча. — Круг должен замкнуться. Ты можешь мне сказать, где и по какой причине в тебе зародилась Темная Искра?

— Я думал об этом, — Фарамор мысленно вернулся в столицу. — В Алтавире после казни отца я испытал такую ненависть, какую в жизни не испытывал. Это была даже не ненависть, а что-то большее. Мне хотелось уничтожить всех… — он едва не сказал «букашек», но сдержался, решив не уподобляться Шанн, — всех людей, что ликовали на казни отца. Всех, кто был причастен к его смерти. Я… я поклялся отомстить!

Небо стало красным. На нем будто языки пламени вздрагивали желтые всполохи.

— Месть! — Шанн произнесла это слово с нескрываемым наслаждением, словно смакуя вкуснейшее из блюд. — Я не сомневалась, что жажда мести зажгла в тебе Искру. Ничего не меняется, если дело касается Искры!

— Ближе к делу, — сказал Фарамор.

— Ты должен сдержать клятву, данную самому себе. Осуществи месть! Круг должен замкнуться. Вернись туда, где все началось. Месть и сила, которую я тебе дам превратит Искру в яростную бурю! Высвободится такая мощь, какую тысячелетия не видел ваш жалкий мирок! — голос демонессы дрожал от предвкушения. — Эта мощь откроет путь Нэбу! О да, букашка, тебе оказана величайшая честь — исполнить волю Искры!

— Я должен вернуться в Алтавир, — задумчиво произнес Фарамор. Все складывалось хорошо. Желание отомстить и воля Искры совпадали. В сознании всплыл образ Таракота взирающего с балкона на казнь, палача занесшего топор над шеей отца и лиц, сотни, тысячи мерзких довольных рож, с глазами, в которых горела жажда кровавых зрелищ. «Я устрою вам зрелище! — со злостью подумал Фарамор. — Такое кровавое, что вы и представить себе не можете!»

Блэсс посмотрел на юношу и догадался, какие мысли бродят у того в голове.

В черном теле Шанн и бассейне замерцали синие искры. Небо стало цвета расплавленного металла, на нем появились светло-коричневые ржавые пятна, которые медленно с треском разрастались.

— Моя мощь — это ключ, — сказала демонесса. — Твоя месть — это ключ. Круг замкнется, и путь для Нэба откроется. Возьми меня за руки, и я отдам тебе часть своей силы, — она плавно приблизилась к краю бассейна. Ее руки волнообразным движением вытянулись вперед.

Ржавчина заполнила все небо и теперь по нему расползались алые пятна.

Фарамор несколько мгновений исподлобья пристально смотрел в глаза Шанн, затем внутренне собрался, приготовившись к чему-то неожиданному, и взял за руки демонессу. Их пальцы сплелись. Шанн вздрогнула. Алое небо со скрежетом прочертила черная прямая линия.

Фарамор едва не задохнулся от хлынувшей в него мощи. Будто штормовой океан со всей своей необузданностью ворвался в тело и сознание. В венах забушевал обжигающий ледяным ветром ураган. Небо с оглушительным треском разрезали черные линии. Глаза Шанн пылали белым холодным огнем. Сознание Фарамора корчилось в попытке постичь невообразимое нечто, заполняющее каждую частицу тела. Разум корчился от чуждой силы.

Небо рвалось на части, раздираемое черными шрамами. Хет превратился в пылающий желтым огнем факел. Блэсс зажал ладонями уши — ужасающий скрежет сжал его нервы в тугой клубок, а глаза заставлял едва не выскакивать из орбит. Воздух дрожал, и казалось все вокруг — деревья, трава, кустарник, дергается в странном судорожном танце.

Фарамор погружался в пучину мощи. Сознание менялось, становилось ближе к пониманию проникающей в него яростной силы.

Черные линии полосовали небесный свод, поглощая алый цвет.

Шанн вырвала ладони из рук Фарамора и отступила в середину бассейна.

— Достаточно! — прошипела она.

Грудь Носителя Искры вздымалась, с шумом втягивая воздух.

— Еще! — прорычал он. На него нахлынул гнев.

«Тварь обманула меня! Обманула Искру! Она дала слишком мало!»

— Я сказала — достаточно, букашка! — закричала Шанн.

Фарамор оскалился, как зверь и шагнул в бассейн. Демонесса отпрянула, вздыбилась, словно кобра перед броском и проревела:

— Убирайся!

— Нет! — Носитель Искры обхватил Шанн руками. Она затрепыхалось, как огромная рыбина. Мощь снова хлынула в Фарамора, заструилась холодной сталью по венам.

Демонесса взревела, пытаясь вырваться из объятий. Раздался гулкий грохот, в темном небесном куполе образовалась дыра, через которую ворвался поток бледного света. От дыры в разные стороны поползли трещины.

Фарамор ощущал сущность Шанн, Темная Искра присосалась к ней, как пиявка, с жадностью пожирая ее силы. Глаза демонессы пылали ледяной яростью. Липкие пальцы Шанн сомкнулись на шее юноши и сжались.

Небо трескалось, впуская в этот странный мирок свет, в котором кружились снежные хлопья. Деревья, трава, кусты становились серыми, их очертания размывались.

Блэсс, ошеломленный происходящим, застыл с прижатыми к голове руками. Все что он сейчас видел, ему казалось чем-то вырванным из бредового сна. Хет горящим факелом метался по земле резкими зигзагами.

Фарамор чувствовал как под пальцами Шанн лопается кожа на шее, хрустели кости. Взгляд демонессы впивался иглами в мозг. Но сейчас это казалось неважным — юноша упивался отбираемой у твари силой.

Тело Шанн становилось прозрачным. Теперь оно походило на стеклянный сосуд, наполненный грязной водой. Бьющий через дыры в небесном своде бледный свет растворял деревья, трава размывалась, уступая место каменистой заснеженной земле.

Шанн теряла силу. Огонь в ее глазах затухал, а Фарамор все сильнее и сильнее сжимал объятия. В отчаянии демонесса свою теряющую очертания голову к разодранному куполу и закричала. В этом последнем вопле было что-то человечное, наполненное болью и тоской.

Хет перестал метаться. Огонь затухал, и демон вновь превращался в куклу. Блэсс начал с трудом сознавать, что перед его глазами кружится снег, а по обе стороны высятся скалистые стены ущелья. Сад исчез, а Фарамор, стоя на черных, будто политых дегтем камнях, обнимал серую дымку.

— Букаш-ш-шка, — прошептала Шанн. Этот шепот и дымку подхватил ветер и унес вдаль ущелья.

Блэсса начало трясти. Он не отрывал взгляда от Фарамора, который стоял к нему спиной без движения. Руки юноши свисали вдоль тела. Он сутулился, словно тяжесть полученной им силы давила на плечи. Снег кружился рядом с его согбенной фигурой, оседал на куртке, терялся в серых волосах.

— Ты в порядке? — тихо спросил чернокнижник.

Фарамор дернулся и резко повернулся.

Блэсс непроизвольно сделал шаг назад. Посмотрев в глаза юноши, ему показалось, что он заглянул в колодец, в котором копошились пауки. Кожа Фарамора стала мертвенно серой, серые волосы обрамляли, будто окаменевшее лицо. Неожиданно его губы судорожно изогнулись в безжизненной, как у куклы Хета, улыбке. Он перевел немигающий взгляд с Блэсса на демона, затем снова на колдуна и весело произнес:

— Мы возвращаемся. Возвращаемся в мерзкую столицу, чтобы топтать поганых букашек!

Блэсс понял: Носитель Искры перешагнул черту, за которой больше нет возврата.

 

Глава 26

Два дня назад Невея произнесла то, что Севере очень не понравилось: «Он стал сильнее, намного сильнее и он приближается!» После этих слов послушница уже не могла сбросить с себя внутреннее напряжение, опасность начала ощущаться особо остро. В голове словно прозвучал сигнал, призывающий к предельной сосредоточенности. Дарния все чаще ловила себя на том, что рука то и дело непроизвольно ложится на рукоять меча.

Невея тоже не скрывала тревогу. Иногда она надолго задумывалась и тогда Севера читала на лице девочки беспокойство и страх, а в глазах пугающую глубину. Когда они слышали вечерами вой волков, на душе становилось легче. Осознание того, что там, в заснеженной ветреной темноте скрывается не только зло, но и их свирепые серые стражи, даровало временное спокойствие.

Хуже всего для Северы было незнание, неопределенность. Как противостоять Фарамору, когда они столкнутся с ним лицом к лицу? Не совершают ли самоубийство своим стремлением погасить Темную Искру? Да, Севера полагалась на странные возможности девочки, и изо всех сил изгоняла из сознания сомнения, но неопределенность, отсутствие четкого плана не давали покоя.

Невея с горечью понимала, что мир все больше становится похож на тот, который она видела ночью в монастыре. Мир не просто менялся — он умирал. Вчера они прошли мимо людей идущих в город. Их было несколько десятков и у всех обреченность на лицах. Они несли тюки с добром, устало передвигая ноги. В их деревне передох весь скот, посевы померзли. Люди бежали от голодной смерти в город, где их ничего хорошего тоже не ждало. Тем же вечером Невея и Севера видели вдалеке горящие фермы в облаках черного дыма. А сколько еще всего горело и умирало по всей стране? Воздух повсюду пах уже не только гнилью, но и гарью, а снег больше не был белым — он имел серый оттенок и походил на пепел. Невея боялась встречи с тем, в кого превратила Темная Искра Фарамора, но и ждала ее. Глядя на умирающий мир, в девочке все сильнее крепло желание остановить творившееся вокруг безумие. Невея не ведала, каким образом, и она видела, что это тревожит и Северу, но чувствовала: в определенный момент все станет ясно, как тогда в постоялом дворе, когда в ней пробудился порыв, действие и сила, которые уничтожили чудовищную старуху.

Тяжелые снеговые тучи ползли по небу — мрачные, как и лес, по которому шли Невея и Севера. Деревья с потемневшей листвой трещали под порывами ветра. Взрыхленная колесами телег и копытами лошадей, местами заснеженная дорога уходила вдаль, в просвет предполагающий границу леса.

Время близилось к полудню и девочка с дарнией решили дойти до опушки и сделать привал. Несмотря на усталость, они ускорили шаг и скоро лес закончился. То, что предстало перед их взором, заставило позабыть об отдыхе.

На каменистом, с островками чахлой травы и снежных наносов поле, друг против друга выстроились два отряда. Около сотни солдат, среди которых половина на лошадях, против нежити и нечисти, коих было не менее двух сотен. За отрядом людей стояло несколько фургонов. Кони нервно топтались и фыркали. Блестели шлемы, пластины на доспехах, лезвия мечей и наконечники копий. Вдалеке виднелась деревушка, от которой поднимались клубы черного дыма.

Ворхи хрипели, скалили пасти, рвали землю когтями в предвкушении схватки. Мертвецы раскачивались из стороны в сторону, сжимая покрытыми трупными язвами руками мечи, булавы и дубины. В разлагающихся телах нежити чувствовалось напряжение, в глазницах горели тусклые желтые огни. Неподалеку от отряда тварей стояли четыре фигуры в плащах, из них одна маленькая, ростом с ребенка.

Тангара Орис понимала: схватка будет непростой. Сотня хорошо обученных солдат вполне могла справиться с вдвое превосходящими по численности, но безмозглыми тварями. И даже свирепость мертвецов и ярость ворхов могли не спасти положение. Но колдунья не сомневалась в исходе боя, ведь на этот раз, хоть и с некоторым сожалением, она собиралась применить свою силу. Тангара пользовалась ей в исключительных случаях, потому, как применение колдовских способностей делало ее слабой и на восполнение сил уходили часы, а то и дни. Тангара не желала этой схватки, но выхода не было, а раз так, то она покажет свою мощь.

Командир отряда Мархат Верес, сощурив серые глаза, с презрением смотрел на мерзких тварей, само присутствие которых на земле кощунственно и отвратно. Верховный жрец храма Трех Богов Горхал благословил его на уничтожение колдунов и той погани, которой они повелевают и Мархат вот уже три недели продвигался со своим отрядом по стране истребляя богомерзких тварей, а, если повезет, и некромантов. Да, его солдат стало вдвое меньше после многочисленных схваток, но никто в отряде не роптал. Воины надеялись, что такие же отряды продвигаются по их родным краям, уничтожая погань.

«Битва будет жаркой!» — с возбуждением и долей тревоги думал Мархат. Эти твари отличались от тех, с кем его отряд уже имел дело. На многих мертвецах — доспехи, к тому же они вооружены не только дубинами, но и мечами, булавами. Да и ворхи выглядели будто бы крупнее. Противник опасный. Обрамленное выбившимися из-под шлема прямыми рыжими волосами волевое лицо командира, поморщилось. Мархат понимал: в этой битве отряд понесет большие потери, возможно, даже придется возвращаться в столицу за пополнением.

* * *

— Вот нам повезло-то! — со злой иронией проговорила Севера. — Они словно специально поджидали, когда мы из леса выйдем.

Невея смотрела на маленькую фигурку в черном плаще, которая стояла недалеко от отряда тварей. Она уже поняла, что это никакой не ребенок. «Зло!» — короткое и страшное слово, которое ворвалось в сознание Невеи, едва ее взгляд коснулся этого маленького человека. Девочка чувствовала озноб, будто воздух стал еще холоднее.

— Солдатам, конечно, крепко достанется, — рассуждала Севера, — но они уничтожат этих вонючих тварей, я уверена.

У Невеи такой уверенности не было. Она указала в сторону фигур в плащах:

— Видишь того маленького человека? Я чувствую, он опасней всех этих тварей вместе взятых.

— Хм… тот коротышка?

— Да.

В это время выстрелили арбалетчики. Десятки стрел рассекли воздух и ворхи с пробитыми телами завизжали, некоторые упали, корчась в предсмертной агонии.

Отряды двинулись навстречу друг другу. Кони, набирая скорость, взметали копытами комья земли и снег. Ворхи, будто сорванные с цепи бешеные псы с ревом рванули на врага. Нежить, клацая челюстями и размахивая оружием, помчалась следом.

Тангара Орис сосредоточилась, набрала полные легкие воздуха, вытянула вперед руки с растопыренными пальцами и с шипением выдохнула. С кончиков пальцев сорвались тонкие красные нити и, извиваясь, метнулись к отряду людей.

— Боги, что это?! — воскликнула Севера.

В мгновение ока нити обвили несколько всадников и, вырвав их из седел, швырнули вверх. С воплями, теряя оружие, несчастные подлетели на большую высоту и упали в ряды солдат.

Лошади ворвались и рассекли волну бегущих тварей, всадники размахивали мечами, рубя направо и налево. Опьяненные яростью ворхи прыгали на лошадей, впивались зубами и раздирали когтями плоть. Красные нити вырвали с поля боя двух солдат, подняли и бросили вниз.

Копья врезались в глазницы мертвецов, побивая затылки и срывая сочащиеся гноем головы. Ворхи карабкались на всадников, пытаясь стащить их с лошадей. Кони с диким ржанием вставали на дыбы и били копытами.

Мархат, сжимая поводья, вогнал лезвие меча в глаз бледной твари и наотмашь снес полчерепа мертвецу. Над головой командира со свистом рассекая воздух, метнулась красная нить, через мгновение из гущи боя вверх подлетела лошадь вместе с всадником. Мархат не понимал, что происходит, но думать об этом не было времени: в его ногу впился ворх, а мертвец в помятом шлеме занес булаву для удара.

Красная нить обвилась вокруг головы одного из солдата и резко дернула, ломая шею. Тангару трясло от напряжения, сузившиеся до крохотных точек зрачки, метались в глазницах с бешеной скоростью. Стоящие рядом с колдуньей некроманты с восхищением и страхом смотрели на сеющие смерть нити. Солдаты один за другим, дрыгая руками и ногами и истошно вопя, подлетали в воздух и падали.

Несколько всадников, сообразив, что к чему начали пробиваться сквозь нежить и нечисть к некромантам и колдунье, но ворхи, увидев, что хозяйке грозит опасность облепили всадников и завалили их на землю вместе с лошадьми.

Невея, не говоря ни слова, решительно направилась в сторону Тангары.

— Эй! — крикнула Севера. — Что ты задумала?! — она в два шага догнала девочку и резко развернула. — Ты не можешь…

— Я должна! — Невея вырвалась. Севера увидела горящую в ее глазах ярость. — Я могу остановить это колдовство, могу!

— Мы не должны ввязываться в каждую драку! — не отрывая взгляда от лица девочки, дарния гневно ткнула пальцем в сторону схватки и закричала: — Мы не можем так рисковать! Понимаешь, не можем!

Невея поджала губы, развернулась и быстро пошла дальше.

— Святая Дара, ну что за девчонка?! — проворчала Севера, после чего вынула меч и догнала Невею, больше не собираясь ее останавливать. Дарнии самой хотелось ввязаться в схватку, и если бы не девочка, давно бы так и сделала, но уж очень она боялась за Невею.

Зрачки Тангары перестали метаться и резко расширились. Правой половиной лица она ощутила жар. Колдунья содрогнулась от неожиданно нахлынувшего глубинного страха. Такого с ней еще не случалось, быть может, только в детстве, которого она не помнила. Тянущиеся из ее пальцев нити продолжали беспорядочно рассекать воздух над сражающимися отрядами, и лишь случайно и не принося вреда задевая людей и тварей.

Тангара повернулась в сторону дышащего на нее жара и увидела приближающуюся девочку и женщину. У колдуньи перехватило дыхание — от девочки исходили невидимые, но чувствительные для сущности Тангары волны. В сознании с ужасом пронеслись слова, сказанные ей же самой Фарамору: «Появится сила, которая попытается тебя остановить!»

— Нет! — закричала колдунья. Изо всех сил она попыталась сосредоточиться. Красные нити сплелись воедино, образовав извивающийся хлыст, который, описав в воздухе дугу, полетел на девочку и женщину.

Севера обхватила рукой плечи Невеи и внутренне сжалась, ожидая смертельный удар колдовской плети, но та, врезавшись в невидимую преграду, с шипением распалась на красные, мелкие как снег хлопья.

Тангара завизжала от пронзившей все тело боли.

— Убейте ее! Убейте! — истерично заорала она, указывая дрожащей рукой на девочку.

Некроманты выдернули из ножен клинки, да и некоторые ворхи и мертвецы услышали приказ колдуньи.

Несмотря на рану в ноге, Мархат все еще крепко держался в седле. У его лошади была распорота когтями шея, располосованы бока. Командир снес голову бледной твари — тело ворха, размахивая лапами, пробежало еще несколько шагов и рухнуло в грязевое месиво. Мархат видел, как красные нити слились воедино и метнулись куда-то в сторону, после чего больше не появлялись. Это воодушевило командира и солдат. Мертвецы хоть и яростно, но бездумно размахивали оружием и воины, чаще всего, успешно парировали удары нежити и уклонялись.

Два ворха, не добежав несколько шагов до Невеи и Северы, взвизгнули, отскочили и, шипя, начали пятиться. Послушница поняла: твари не могут приблизиться и подумала, что затея девочки ввязаться в схватку не такая уж и безумная.

Красные хлопья, оставшиеся от колдовского хлыста, подхватил ветер и унес в сторону леса. До маленького человека, к которому стремилась Невея, оставалось не больше двух десятков шагов. Мертвец в разодранном доспехе и мечом в руке упорно шел через невидимую преграду. Его плоть сначала задымилась, затем вспыхнула желтым пламенем. Объятая огнем нежить, размахивая мечом, закружилась на месте, а Севера, обогнав девочку, приготовилась к схватке с тремя колдунами.

Приближаясь к маленькой фигурке в плаще Невея ощущала, что словно пробирается через плотный обжигающий холодом поток. В груди была тяжесть, и каждый вдох давался с трудом. Из-за рези глаза слезились. Невея слышала шум битвы, и ей невыносимо хотелось, чтобы кровопролитие прекратилось, прямо сейчас, сию же секунду. В душе нарастало страшное ощущение потерянных мгновений, когда каждый ее шаг — это время, за которое в бою с тварями погибает очередной солдат.

Некромант занес клинок, но Севера предотвратила удар, молниеносным движением вогнав меч в горло колдуну. Вырвав лезвие, послушница сделала шаг в сторону, развернулась, описав дугу, и рассекла грудь следующему некроманту. Все это заняло несколько мгновений. Третий колдун моментально оценил ситуацию и бросился бежать в сторону опушки. Севера с презрением и сожалением проводила его взглядом и посмотрела на маленькую фигуру в плаще.

Тангара вытянула вперед руки со скрюченными пальцами и зашипела, выплеснув из себя поток ненависти.

Севера застыла, не в силах пошевелиться. Ноги будто вросли в землю, все тело одеревенело. В сознании вспыхнула паника.

Невея решительно прошла мимо хрипящих умирающих некромантов, бросила взгляд на застывшую Северу…

«Я уничтожу это колдовство! Пожалуйста, потерпи».

… и, собрав всю волю, рванула сквозь ледяной поток к Тангаре.

Мархат вспорол брюхо бледной твари. Солдаты будто обрели второе дыхание. С яростным напором они теснили нечисть и нежить, втаптывая в грязь искромсанные тела врагов и продвигаясь вперед.

«Надо бежать!» — мелькнуло в голове Тангары, но ужас поглотил все силы. Девочка приближалась. Колдунья чувствовала, как внутри зарождается огонь, жар обволакивал легкие и желудок.

Невея не знала, что это за существо, оно не походило не на мужчину ни на женщину.

«Так выглядит зло!»

Севере не хватало воздуха. Она не могла сделать даже малейшего вдоха. Краем зрения дарния увидела, как на нее несется бледная тварь.

Ноги Тангары подкосились. Колдунья упала на колени больше не в силах выдержать разрывающий тело жар. Для нее громовым раскатом прозвучали слова подошедшей девочки:

— Сейчас ты умрешь!

Зубы ворха впились в плечо Северы, когти вонзились в спину и грудь, разодрали меховой полушубок и проткнули легкий кожаный доспех. Разум дарнии завопил от злости и бессилия.

Невея, словно сквозь густое ледяное крошево протянула руку, коснулась пальцами лба маленького существа, через мгновение отдернула ладонь и обессилено отошла.

Солдат проткнул копьем спину ворха, с напряжением поднял древко и отшвырнул визжащую бледную тварь от упавшей в неестественной позе Северы.

Перед глазами Тангары встала темнота — безразличная, давящая, та, что хуже самой ужасной боли. Колдунья уже чувствовала наполненное вечным отчаянием дыхание Великой Пустоты. «Не может быть! — вопил угасающий разум — Это неправильно! Я не могу так умереть, не могу!..» Тангара подняла лицо вверх. Из глазниц и открытого рта со звериным ревом вырвались желтые языки пламени.

«Не могу!..»

Огонь разорвал горло, превратив рев в хрип. Вспыхнула одежда. Пламя рвалось из тела, с жадностью пожирая плоть и одежду.

Невея попятилась, ощущая невыносимый жар. В ее глазах отражались желтые всполохи огня.

Уже на грани потери сознания Севера сделала глубокий вдох. Пахнущий гнилью и кровью воздух показался глотком чистейшей родниковой воды. Дарния неуклюже заворочалась, чувствуя, как в онемевшее тело возвращаются не только силы, но и боль.

Мархат отрубил лапу бледной твари. Его конь встал на дыбы и копытом отшвырнул мертвеца. Теперь исход боя виделся командиру вполне четко: отряд, как он и ожидал, понес серьезные потери, но и тварей осталась небольшая горстка. Мертвецы и ворхи не пытались бежать, с глупым отчаянием продолжая драться. Солдаты сгоняли их в небольшие горстки, окружали и забивали мечами, протыкали копьями.

С костей Тангары спадали дымящиеся куски плоти. Обугленный череп, в глазницах которого все еще вспыхивало желтое пламя, с резким хрустом запрокинулся назад и упал в грязь. Через несколько мгновений за ним последовал и скелет.

Невея смотрела на останки Тангары. В сознании девочки кружился целый вихрь сменявших друг друга чувств: злость, страх, изумление и даже жалость. Если бы она только знала, что уничтожила сильнейшую колдунью, о которой среди чернокнижников всего мира ходят легенды. По телу Невеи растеклась слабость — нехорошая, болезненная слабость, будто Тангара с ледяным, исходящим от ее естества холодом, занесла в кровь девочки яд. Сознание помутилось, и Невея едва удержалась на ногах.

Морщась от боли к ней подбежала Севера, обняла за плечи и всмотрелась в ее бледное лицо. Дарния тяжело дышала, ей все еще не хватало воздуха.

— Слава богам! — порывисто произнесла она. — Жива! А я едва с жизнью не распрощалась…

Голос Северы доходил до девочки подобно далекому эху. Она посмотрела на поле боя. Солдаты добивали тварей. Кто-то уже оттаскивал раненых к фургонам. Вокруг лежали разрубленные тела. Грязь и кровь.

Несколько воинов с опаской и любопытством глядели на Невею. Они видели, как она чудесным образом уничтожила колдунью, и это с трудом укладывалось у них в голове.

Перед глазами Невеи поплыл туман.

— Мне плохо, — еле слышно прошептала она.

— Ты ранена?! — воскликнула Севера. — Ранена?! Ох, ты, будь оно все не ладно! — дарния подхватила Невею на руки и побежала к фургонам.

 

Глава 27

В тот момент, когда Невея и Севера вышли из леса и увидели отряды, которые готовились к бою, Фарамор и Блэсс подходили к мосту через реку Симиру. Далее за переправой простиралось поле, в конце которого виднелась кромка леса. Реку, возле поросших ивами берегов, покрывала тонкая корка льда.

С другой стороны на мост въехала запряженная тощей кобылой телега. Лошадь с трудом переставляла ноги, ее шкуру покрывали белесые струпья, из уголков влажных глаз тянулись дорожки засохшего гноя. Сидевший в телеге бородатый мужчина в серой войлочной шапке и меховом полушубке время от времени взмахивал хлыстом, в попытке заставить кобылу хоть немного прибавить шаг.

Блэсс заметил, что по реке плывет несколько темных, похожих на бревна предметов, но вглядевшись, понял: это трупы людей. А совсем рядом с мостом в корку льда был вморожен труп женщины — плечи и голова находились в воде и длинные черные волосы извивались в течении реки, как водоросли.

Едва Фарамор и Блэсс зашли на мост, как кобыла уже миновавшая треть переправы остановилась, напряглась, глаза округлились, а ноздри вздулись и задергались.

— Эй, да что это с тобой?! — прикрикнул бородатый и взмахнул хлыстом.

Лошадь заржала и отпрянула назад. Она смотрела на приближающегося Фарамора.

— Проклятая кляча! — выругался мужчина.

Кобыла встала на дыбы, забив в воздухе копытами, и ее понесло в сторону. Бородатый, продолжая ругаться, соскочил с телеги, и как раз вовремя: лошадь рухнула на перила моста, с треском проломила их и полетела в воду, утягивая за собой телегу. Ударившись о бревна, отлетело колесо. Мужчина схватился за голову, увидев, как кобыла и воз упали в реку.

— Неужели я такой страшный? — усмехнулся Фарамор, не сомневаясь, что лошадь испугалась именно его.

— Да, такой, — угрюмо буркнул из-за пояса Хет.

Лошадь, отчаянно бьющую по воде копытами, и телегу подхватило течение. Бородатый растерянно заметался, затем выбежал с моста и помчался вдоль берега, ругаясь и размахивая руками.

— Забавно, — сказал Фарамор.

Блэсс взглянул на него и увидел на губах Носителя Искры улыбку — безжизненную, будто нарисованную темной краской на светло серой коже лица.

— Ты находишь это забавным?

— Я имел в виду не то, что кобыла с телегой свалились с моста, — продолжая улыбаться, ответил Фарамор. — Я имел в виду Тангару Орис. Минуту назад старая ведьма лишилась жизни. Отправилась прямиком в Великую Пустоту. И да, это очень забавно!

— О чем ты говоришь?! — воскликнул Блэсс.

— Колдунья сдохла. Не знаю — почему и не знаю — как, но ее больше нет. Я почувствовал ее смерть. Просто — почувствовал. Это надо же, прожить триста лет?.. Наверное, еще не было человека, кто так бы боялся умереть, как она.

— Поверить не могу! — покачал головой Блэсс.

Фарамор усмехнулся.

— Не хочешь ли ты сказать, что я лгу? Если я говору, что колдунья сдохла, значит она сдохла, ее душонка сейчас в Великой Пустоте!

— Туда ей и дорога, — буркнул Хет.

С тех пор, как Фарамор уничтожил Шанн, Блэсс начал откровенно бояться Носителя Искры. Некромант иногда ощущал себя на краю пропасти. Он больше не расценивал Фарамора как человека. Что может прийти в голову существу, в котором Темная Искра исковеркала душу? Да, Блэсс боялся. Он чувствовал себя жалким рабом, который опасался косо взглянуть на хозяина. Колдун часто ловил себя на мысли, что Фарамор может убить его в любой момент, просто так, ради развлечения, ведь для него теперь все люди были букашками, включая Тангару и его, Блэсса. Единственное, что удерживало некроманта возле Фарамора — конечная цель. Ради нее он и терпел страх перед юношей, превращенным Темной Искрой в оболочку, наполненную чем-то чуждым, холодным и непредсказуемым. Блэсс продолжал верить, что Искра откроет путь Нэбу, а тот оградит душу от Великой Пустоты.

Фарамор проводил взглядом лошадь и телегу, плывущих по течению реки, и подумал, что же все-таки убило Тангару? Но вскоре он отбросил эти мысли, как недостойные внимания. Ну, сдохла очередная букашка… они нынче мрут тысячами по всей стране по сотням разных причин. Затем Фарамор подумал, сможет ли кобыла выбраться из реки? Он надеялся, что нет. А далее его голову посетила мысль о еде. Очень хотелось мяса, обязательно сырого, пахнущего кровью.

— Хочу есть! — с какой-то чудовищной радостью сообщил он. — Знаешь, Хет, вселись-ка вон в ту букашку и приведи ко мне, — Фарамор кивнул на бегущего вдоль берега бородача и, повернувшись к Блэссу, деловито поинтересовался: — А как ты, мой друг, относишься к мясу букашек?

— Наш колдунишка брезгует есть себе подобных, — съязвил Хет.

Блэсса пробрала дрожь.

 

Глава 28

Солдаты разбили лагерь на опушке. После схватки в живых осталось сорок три человека, половина из которых были раненые. Воины оттаскивали с поля боя погибших товарищей и складывали в ряд. Несколько солдат копали могилы, кто-то суетился возле раненых, делая перевязки.

Невея почувствовала себя лучше, после того, как напилась очищенной воды из своей фляги и сжевала брикетик из сушеных трав, один из десятка, которые с уверением, что это превосходное средство для восстановления сил, дала в дорогу матушка Гая. Невея помогла обработать раны Северы жгучей мазью и сделала перевязку. Несмотря на полушубок и жесткую кожаную куртку, ворх глубоко прокусил плечо дарнии и разодрал когтями спину. Впрочем, Севера, вспоминая то свое наполненное отчаянием беспомощное состояние, невозможность сделать глоток воздуха и дать отпор вцепившемуся в нее ворху, считала себя счастливицей. Ведь смерть была всего лишь в шаге. Если бы Невея уничтожила бы ту тварь с ее наиподлейшим колдовством хотя бы на несколько секунд позже, то сейчас солдаты копали бы могилу и для нее, Северы. А раны? Раны заживут, благо сердобольная и предусмотрительная матушка Гая снабдила их с Невеей мазями, травами и целебными настойками.

Солдаты смотрели на Невею с благодарностью, но некоторые и с опаской. Все же то, как девочка расправилась с тварью, убившей красными нитями немало воинов, походило на колдовство. Впрочем, каждый из солдат, включая Мархата, понимал: если бы не эта девочка, исход битвы был бы иной. Один пожилой, но крепкий воин даже поклонился в знак признательности Невее и Севере и сказал, что это благодарность от всего отряда.

После недолгих похорон все собрались возле костров. Содаты, разлив по кружкам медовуху, помянули павших товарищей. Чуть позже, за трапезой Мархат обратился к Невее, задав вопрос, который всех уцелевших воинов:

— Как ты смогла уничтожить ту тварь? Это колдовство? — при последних словах он поморщился. В душе чувство благодарности боролось с ненавистью к магии.

— Я не знаю, — честно ответила Невея. — Во мне есть какая-то сила, но не думаю, что она колдовская.

— Конечно, нет! — резко вступилась Севера. — Вы знаете, что такое чистота священных мест? — обратилась она ко всем присутствующим и, не дожидаясь ответа, продолжила: — В такие места не может сунуться ни нежить, ни нечисть, темное искусство колдунов там бессильно. Я сама росла и воспитывалась на священной земле, в монастыре Святой Дары…

— Так вот где ты так научилась владеть мечом, — произнес один из солдат. — Я видел, как ты разделалась с теми колдунами. Один удар — один труп. Это было что-то! Да, слыхивал я о воительницах монастыря.

— Человек одержимый демонами не может войти в священное место, — продолжала Севера, решив не переводить тему разговора на обсуждение воинских умений дарний. — Я сама была свидетельницей, как возле монастыря изгоняли демонов из одержимых. Их приковывали цепями к телеге и медленно, очень медленно, иногда в течение целого дня, вкатывают на священную землю. К чему я все это рассказываю?.. Да к тому, что сила Невеи действует также как и сила священных мест, и колдовство здесь вовсе не причем.

Такое объяснение устроило Мархата, тем более он сам склонялся к мысли, что девочка никакая ни колдунья. Солдаты, тихо обсуждали услышанное, посматривали на Невею и одобрительно качали головами.

— Да ты стоишь целого отряда, таких, как мы, — улыбнулся бородатый воин, который сидел рядом с девочкой.

— Действительно, — задумчиво произнес Мархат. Он подумал, что верховный жрец храма Трех Богов Горхал должен обязательно увидеть девочку, и чем быстрее, тем лучше. В голове командира стала складываться цепочка из событий, которая вела к выводу: встреча с Невеей не случайна. Не иначе сами боги предрешили эту встречу. Мархат вспомнил слова верховного жреца, которые тот сказал после благословения его в поход: «Боги ведут тех, кто идет праведным путем. Возможно, именно ты найдешь ответ на вопрос, как уничтожить зло, которое обрушилось на нашу страну. Главное верить!» И Мархат верил, всей душой, не сомневаясь, что его путь самый что ни на есть праведный. Конечно же, боги помогали ему. Еще вчера вечером он собирался вести отряд на северо-запад, но утром, казалось бы, без всякой причины, передумал и двинулся с отрядом на север. А три дня назад они наткнулись на сожженный мост через реку, и в итоге пришлось ехать несколько часов вдоль берега, пока не обнаружили другую переправу. С другой же стороны реки увидели деревню, по которой бродила нежить. Выходит, такая мелочь, как сожженный мост, или неожиданное решение, были звеньями в цепи, которая привела Мархата к Невее, к ответу на вопрос, как уничтожить зло, поглотившее страну. Даже последний бой, в котором погибло немало воинов отряда, был необходимым звеном в этой цепи, ведь в бою девочка продемонстрировала свою силу, будто бы давая ему, Мархату, понять: «Наша встреча не случайна!»

— Мы отвезем вас в Алтавир, — воодушевленный своими мыслями, произнес Мархат.

— Это еще зачем? — Севера озадаченно взглянула на командира.

Невея задумчиво смотрела на полыхающий костер, словно смысл слов Мархата еще не достиг ее сознания.

— Мы что же, по-вашему, — продолжала Севера, — просто вышли на прогулку и заблудились? У нас, между прочим есть дело… Да что я говорю!.. Мы пытаемся остановить все это! — она вскочила с места и смазанным движением руки резко указала на поле боя, но котором ветер снежной крошкой заметал останки нежити и нечисти. — Мы не можем вернуться в столицу! — Севера посмотрела на Невею, ожидая от нее поддержки, но девочка молчала, продолжая с каким-то напряжением вглядываться в языки костра.

— Пытаетесь остановить? — опешил Мархат. — Вы вдвоем? Это же безумие! Ни я, и ни кто здесь не сомневается в вашей храбрости, мы уже убедились, что она у вас есть, но вы не можете так рисковать. Возможно, боги дали нам шанс, может Невея и есть наш шанс? А что если она погибнет?

— Вы не представляете, на что она способна! — воскликнула Севера. — Нет, не представляете!

— А она сама представляет? Как вы вообще собираетесь остановить все это? Невея, ты можешь мне ответить?

— Нет, — ответила девочка. — Но когда придет время, я это узнаю, почувствую.

Мархат покачал головой.

— Вы должны вернуться с нами в Алтавир.

— Нет! — твердо сказала Севера.

— Мы отвезем вас к верховному жрецу. Это будет правильно.

— Правильно? — лицо дарнии стало красным от возмущения. — Тот, кого мы пытаемся остановить, уже близко. Вы могли бы нам помочь, а вместо этого — мешаете! И это ваша благодарность? Не забывайте, Невея вам всем жизнь спасла!

— Речь не о нас, а о всей стране!

Севера посмотрела на солдат и по выражению их лиц поняла, что они согласны с командиром.

— Вы делаете ошибку, — настаивала она.

Странно, но обострившиеся за последнее время чувства Невеи не противились решению Мархата, не бунтовали из-за того, что придется вернуться в Алтавир. Почему? Девочка находилась в смятении. Возможно, рыжеволосый командир прав, а они с Северой ошибаются, надеясь только на свои силы? Но тогда почему ее весь пройденный путь будто вело нечто незримое, и какой смысл в этом путешествии? Получение знаний? Какое-то испытание?

— Мы вернемся с вами в Алтавир, — тихо проговорила она.

Северу поразило, как спокойно девочка произнесла эти слова. Может Невея решила прикинуться паинькой, а при первом же удобном случае сбежать от Мархата с его благими намерениями? Тем более командир, по всей видимости, твердо решил своего плана не менять и спорить с ним бесполезно.

— Что же, видимо выхода у нас другого и нет, — мрачно пробормотала Севера.

Мархат вздохнул. Он ощущал вину за то, что тех, кому он обязан жизнью, придется вести в столицу против их воли. Но командир не сомневался в правильности принятого решения. Чтобы снять возникшее напряжение, он произнес:

— Мы вместе остановим это зло. И клянусь, Невея, если понадобится, я ценой своей жизни буду защищать тебя, и, думаю, каждый воин из нашего отряда даст тебе такую же клятву.

Севера еле сдержалась, чтобы не съязвить по поводу таких напыщенных слов. С другой стороны, подумала она, командир произнес их от чистого сердца.

Невея улыбнулась и чуть дрогнувшим голосом сказала:

— Спасибо! — в отличие от подруги, слова Мархата ее тронули.

Севера посмотрела на девочку и начала сомневаться, что Невея схитрила, безропотно согласившись на возвращение в Алтавир. Неужели в ней что-то надломилось? А может она действительно видела в возвращении смысл? Даже если и так, то что их ждет в столице?

— Я лично знакома с верховным жрецом, — сказала Севера, обращаясь к Мархату. — Горхал человек хороший, справедливый, но сможет ли он защитить Невею от Таракота? Не получится ли так, что наш «отважный» государь прикует ее к себе цепочкой, как оберег? — слова «отважный государь» она произнесла с нескрываемым презрением.

— Я смотрю, ты отважная не только в бою, — усмехнулся Мархат. — Не боишься говорить о нашем государе в таком тоне?

— Нет, не боюсь, — уверенно ответила Севера, чем заслужила уважительные взгляды воинов. — Я боюсь за Невею.

— Но никто же не скажет Таракоту про меня, верно? — с наивной улыбкой девочка прошлась взглядом по лицам присутствующих.

— Ох, Невея-Невея, — вздохнула Севера, подумав, что, несмотря на все пережитые беды и виденные ужасы в девочке все же сохранилась детская непосредственность. А может она все-таки хитрит? Строит из себя наивного ребенка, чтобы усыпить бдительность Мархата, а сама думает о побеге? Нет, вряд ли, слишком уж Невея открытая и бесхитростная, все же сделала вывод послушница.

Солдаты загомонили, уверяя девочку, что будут держать язык за зубами, А Мархат произнес:

— Ты права, Севера, Таракоту про Невею знать ни к чему. Это будет нашей тайной, и я ручаюсь за каждого солдата в отряде. Они будут молчать.

«Еще один наивный ребенок», — подумала Севера. Странно, но ей даже стал симпатичен этот рыжеволосый вояка.

 

Глава 29

— Остановимся здесь на ночь, — сказал Фарамор, указав на маленький пруд, окруженный ветвистыми ивами. Вокруг простиралось поле, а вдалеке виднелась полоса леса.

Вечер только начинался, и Блэсса удивило решение Фарамора, ведь в последнее время они шли почти без привалов, а лагерь для ночевки разбивали поздно вечером. Впрочем, задавать вопрос о таком решении чернокнижник не стал. Он вообще теперь старался меньше разговаривать с Фарамором, опасаясь, что Темная Искра, завладевшая разумом юноши, могла отреагировать вспышкой ярости на любое безобидное слово. Поведение Фарамора стало слишком непредсказуемым. Блэсс мог только догадываться, до какой степени исковеркано сознание парня.

«Я путешествую с самым опасным сумасшедшим», — эта мысль крепко укоренилась в колдуне и некоторые выходки Фарамора подкрепляли этот вывод. Вчера днем, например, Носитель Искры не менее получаса сосредоточенно разглядывал засохшее дерево, а затем разразился продолжительным хохотом. Выпучив глаза, он указывал пальцем на растрескавшийся древесный ствол и буквально давился каким-то нечеловеческим утробным смехом. Блэсс даже не пытался гадать, что так развеселило парня. Хохот прекратился так же резко, как и начался. Щека Фарамора нервно задергалась, лицо исказила злоба. Он сорвал с перевязи топор и со звериным рычанием начал яростно рубить дерево — несколько мощных ударов и ствол с треском рухнул на снег. Блэсс тогда крепко перепугался, ведь в порыве неожиданного и необъяснимого гнева Фарамор мог зарубить и его. Но ярость Носителя прекратилась мгновенно. Он прикрепил топор к перевязи, на губах заиграла ставшая уже привычной для его лица глупая улыбка.

А прошлой ночью Фарамор, сидя возле костра, делал на руке ножом надрезы и смотрел, как стягиваются раны. Блэсс некоторое время наблюдал за ним, подбрасывая в огонь ветки, но около полуночи чернокнижника сморил сон. Когда костер догорел и Блэсс, ощутив холод, проснулся, то застал юношу за тем же занятием — с застывшим на лице восторгом Фарамор резал и резал руку, а глаза походили на частички ночи, в которых даже не отражалось пламя костра.

Путников, попадавшихся им на пути, Фарамор и Хет убивали. Носитель Искры ел теперь только человеческое мясо — пожирал сырым, с жадностью, и заставлял есть Блэсса. Чернокнижник не пытался спорить, противиться, ведь понимал: Фарамор не потерпит возражений. Впрочем, Блэсс быстро подавил в себе отвращение.

Место для ночевки было плохое — чахлые ивы не лучшая преграда от ветра, — но, по крайней мере, подумал Блэсс, есть из чего разжечь костер. Сам же чернокнижник предпочел бы дойти до леса, вот только Фарамора его предпочтения не интересовали.

Блэсс скинул походный мешок и пошел нарезать ветви для костра. Он ощущал не только телесную, но и внутреннюю усталость, будто само присутствие рядом с Фарамором вытягивало силы. Чернокнижник посмотрел на наполовину затянутую льдом поверхность пруда и подумал: что если прямо сейчас сделать шаг, потом еще один и, отбросив всякие мысли и страхи идти по льду, пока тот не треснет. А когда стылая вода примет в свои объятия, принять их спокойно. Это выглядело просто, но для этого надо было не думать о том, что ждет его после смерти. Великая Пустота. Нет, Блэсс ни на миг не мог о ней забыть. Он вздохнул, решив, что ради конечной цели сможет все выдержать, а мысли о самоубийстве исчезнут, когда пройдет усталость.

Фарамор осмотрелся. Ему нравилось это место. По какой-то причине он находил в открытом, не замусоренном деревьями и жилищами «букашек» пространстве гармонию. В голове одновременно возникало и исчезало десяток мыслей, всплывали и тут же забывались знания, которые обычного человека свели бы с ума. В сознании Фарамора будто бы жило тысячи сущностей, и все они думали, задавали вопросы, давали ответы, злились, ругались друг с другом. Фарамору это нравилось, ведь он понимал каждую мысль, каждое полученное знание, ощущал себя океаном, в который вливаются миллионы рек, и все вокруг казалось ничтожным, хотя иногда и любопытным. Ему нравилось задавать себе наитруднейшие вопросы и без труда давать на них простые правильные ответы. Ведь он знал все, а нет ничего прекрасней, чем знать абсолютно все. Например, недавно Фарамор спросил себя: почему зимой не бывает грозы? Ответ появился сразу же: потому что молнии не любят снег. Простой и гениальный ответ. А вчера, взглянув на засохшее дерево, ему стало любопытно: сколько еще оно простоит? Сознание стало судорожно искать ответ, и этот поиск взбесил Фарамора. Он схватил топор и начал рубить дерево, пока оно не рухнуло, и ответ не нашелся сам собой: «уже ни сколько». Да, иногда нужно приложить усилия, чтобы обрести знания, но ведь Фарамор никогда и не был ленивым. Он как-то спрашивал у Тангары Орис, кто такой Нэб? Что ж, тогда старая колдунья не смогла дать ответ, да и откуда ей было знать, ведь он всего лишь букашка. А ответ оказался прост и лежал буквально на поверхности, и чтобы его увидеть Фарамору не пришлось прикладывать усилия и напрягать мозги: Нэб — это ничтожная тварь. Не такая ничтожная, как букашки, но все-таки не достойная уважения. А открыть богу путь в этот мир стоит лишь ради любопытства. Дав себе ответ про Нэба, Фарамор не стал его домысливать, будто определение «ничтожная тварь» было вполне конкретным, не требующим объяснений. Простой и гениальный ответ, который не придет в голову букашкам, возомнившим себя мудрецами этого мира.

Сегодня в голову Фарамора пришла мысль призвать всех чернокнижников, ворхов и мертвецов. Он знал, как это сделать и именно для этого замысла решил устроить лагерь раньше обычного. Ему нестерпимо хотелось видеть рядом с собой армию тварей. После того как не стало Тангары, он задал себе вопрос, что же ее все-таки убило? Ответ, конечно же, нашелся: «глупость!», но в глубине исковерканного сознания Фарамора все же зародилась и здравая мысль: «То, что убило колдунью, может убить и меня». Ему не понравилась эта мысль, он посчитал ее неправильной, заползшей в разум совершенно случайно. Ну как что-то может его убить? Переполненное высокомерием естество не желало такого даже допускать, но мысль о собственной уязвимости засела в сознании и время от времени давала о себе знать приступами страха. Фарамор решил призвать тварей, чтобы чувствовать себя защищенным, подавить мысли о необъяснимой опасности и наконец-то успокоить затронутую гордыню.

Фарамор вынул из-за пояса Хета и небрежно, словно тот был огрызок от яблока, бросил на землю. Хет упал на снег, тут же вскочил и недовольно пробурчал что-то неразборчивое. Кукла давно уже не выглядела тем аккуратным человечком, в которого много дней назад вселился демон. После того, как Фарамор с жутким хохотом пытался накормить Хета сырым человеческим мясом, пихая в вышитый рот сочащийся кровью кусочек плоти, на сшитом из лоскутков тельце остались темные пятна. Шутовской колпак, который так нравился демону, Фарамор оторвал, и оборвал все пуговицы у некогда славного зеленого сюртука.

Блэсс принес охапку веток, бросил на снег и уже собирался идти за следующей порцией дров, как к нему обратился Фарамор:

— Знаешь, Блэсс, мне стало скучно с тобой и Хетом. Вы не самая лучшая компания, согласись.

Сердце чернокнижника екнуло. Он почувствовал в словах Носителя Искры угрозу.

— Я решил, что будет славно, если к нам присоединятся колдуны, ворхи и мертвецы, — продолжал Фарамор, и Блэсс тут же почувствовал облегчение. — Я их призову. Ты ведь понимаешь, что такое зов?

— Да, — коротко ответил Блэсс.

— Умная букашка, — с улыбкой похвалил Фарамор. — Ты хоть и скучный, но я тебя ценю.

— А не желаешь оценить, каково его мясо на вкус? — с хитринкой в голосе спросил Хет, чем немедленно заслужил презрительного взгляда Блэсса, а у Фарамора вызвал приступ хохота.

Отсмеявшись, он поднял Хета, поднес к лицу и злобно прошипел:

— Своим вопросом, демон, ты расстроил моего лучшего друга Блэсса, — и, посмотрев на чернокнижника, спросил: — Ты ведь расстроился, верно?

Блэсс неопределенно пожал плечами, что, впрочем, не помешало Фарамору расценить этот жест, как согласие.

— Вот видишь, демон, мой лучший друг обиделся! — он размахнулся и, к удивлению Блэсса, швырнул куклу в сторону пруда. Та упал на лед, не долетев до воды совсем немного. — Ну что же, — вздохнув, сказал Фарамор, — а теперь пора заняться делом.

Чернокнижник подумал, что только что опять находился на волосок от смерти, ведь парню, будь у него другое настроение, вполне могло понравиться предложение демона. И кто знает, возможно, в скором времени он вспомнит слова Хета и решит-таки узнать, каково на вкус мясо «лучшего друга».

Фарамор снял с перевязи топор, подмигнул Блэссу и, раскинув руки, лег прямо на снег.

— Скоро у нас будет большая веселая компания, — тихо произнес он и закрыл глаза.

Чернокнижник некоторое время смотрел на казавшегося спящим юношу и вдруг подумал, что прямо сейчас он, обычный колдун, может оказать миру неоценимую услугу. Надо всего лишь схватить топор и отрубить голову Фарамору. Один взмах и со всем этим злом будет покончено. Может за такое деяние его, Блэсса, и минует Великая Пустота? Но Темная Искра… Да, Искра не позволит даже занести топор. Конечно, не позволит, ведь не может же все быть так просто.

Размышления чернокнижника прервал ровный и будто бы неживой голос Фарамора:

— Ты же никогда не предашь меня, Блэсс?

«Предам!» — вспыхнул в голове чернокнижника уверенный ответ, но вслух произнес:

— Нет, господин, никогда, — он неосознанно и впервые назвал Носителя Искры господином. Это заставило колдуна почувствовать себя ничтожеством. Он смотрел на Фарамора — щенка, который ничто, пустое место без поработившей его разум и душу Темной Искры, но как же Блэсс боялся этого щенка, боялся и ненавидел.

Хет, то и дело, поскальзываясь на обледенелом склоне, поднимался на берег пруда. Демон что-то бормотал и иногда выкрикивал ругательства.

Снег вокруг Фарамора начал таять, образовывая источающий пар темный участок земли. Носитеь Искры лежал без движения и будто бы не дышал; лишь ветер трепал его спутанные, грязные серые волосы.

Внезапно Блэсс ощутил благоговение, внутренний трепет, мгновенно поглотивший ненависть и страх. Дыхание перехватило от жгучего желания что-то сделать, даже отдать жизнь за Фарамора. Такая резкая перемена чувств была вызвана зовом. Он сознавал, что нечто незримое, исходящее от Носителя Искры, вцепилось в сознание и вытягивает иллюзию фанатичной преданности, но Блэсс ничего не мог с собой поделать. Он даже не пытался сопротивляться. Сейчас чернокнижник проклинал себя за то, что минуту назад посмел допустить мысль об убийстве Фарамора. Блэсс знал: зов уже достиг темной сущности колдунов, нечисти и нежити и теперь они опьяненные благоговейным мороком двинулись к своему господину. Они будут идти без отдыха, со всей скоростью, на которую только способны.

Порыв ветра холодной волной коснулся лица Блэсса, заставить вспомнить про костер. Колдун, продолжая находиться под действием морока, нехотя оторвал взгляд от юноши и направился нарезать ветки.

Твари начали приходить после полуночи. Блэсс, сидя возле костра, увидел, как в темноте появилось с десяток желтых точек, и скоро ветер донес запах гнилой плоти.

— Твои друзья-мертвецы пожаловали, некромант, — сказал примостившийся возле ног Фарамора Хет.

— Вижу, — буркнул Блэсс.

Нежить приближалась. На покрытых наледью телах мертвецов танцевали красные отблески костра. При каждом движении твари издавали сухой треск, будто ломались ветви. Близко к лагерю они подходить не стали — остановились, словно вросли в землю, как чудовищные растения и лишь ветер раскачивал их тела и трепал останки одежды.

Фарамор по-прежнему лежал без движения и призванные им мертвецы казались более живыми, чем он.

«Я пойду с ним до конца, — глядя на Носителя Искры, думал Блэсс, где-то в глубине сознания понимая, что эти мысли вызваны мороком. — Если понадобится, отдам за него жизнь!»

Вскоре показались еще огоньки — приближалась очередная группа тварей. Блэсс подбросил в костер веток. Он понимал, что нужно обязательно поспать, но сон не шел. Со стороны пруда колдун услышал приглушенные расстоянием хрипы и, повернув голову, увидел множество черных силуэтов, почти сливающихся с окружающей тьмой, глаза ворхов горели холодным серебристым светом.

Блэссу начало казаться, что весь мир состоит из этого поля, которое ночь накрыла темным плащом, как траурным саваном. И за пределами поля нет ничего. Пустота, абсолютная и всепоглощающая, и она неумолимо пожирает этот островок земли, по которому бродят чудовища, растворяет его в себе и превращает в ничто. Чернокнижник почувствовал, как внутри зарождается холод, будто воображаемая пустота коснулась сердца. Тоска перекрыла благоговение перед Фарамором. К горлу подкатил комок, а на глаза навернулись слезы. Впервые после гибели своей семьи Блэсс испытывал такую тоску. Накатили воспоминания. Взгляд колдуна был устремлен сквозь языки пламени на Фарамора, но глаза Блэсса сейчас видели хижину в горах, жену, сына. Времена, когда все было хорошо, и в душе еще не поселилась ненависть к людям. Он не замечал, как вокруг лагеря собирается все больше и больше тварей. Веки Блэсса начали медленно опускаться, пока полностью не сомкнулись, отгородив холодный мрачный мир от мира сновидений, в которых жена и сын, с улыбками на лицах встречали его на крыльце хижины.

Фарамор не спал, конечно, нет, ведь сон — это для букашек, не для него. Он ощущал присутствие сидящего возле костра Блэсса, темную сущность Хета и тварей, которые собирались вокруг лагеря, мертвецов, ворхов и чернокнижников, которые слыша зов, шли сейчас по Исходным землям к нему, Фарамору. В сознании проносились несвязные мысли: «Темная Искра — моя раба… Они боятся, они все боятся, но не я… Мясо букашек лучше крольчатины, намного, намного лучше… Нэб — ничтожество… Блэсс спит, колдун спит и видит во сне свою семью… Тварей много, очень много, хорошо, что их много… Мясо букашек вкусное… Я не боюсь Великой Пустоты, а они все боятся. Пустота — ничто! Ничто — Великая Пустота… Темная Искра — моя раба, а мясо букашек лучше крольчатины… Почему огонь горит? Потому что угли красные… Я знаю все!.. Их много, несколько сотен, но они далеко, будут идти не меньше недели. Пускай идут…»

Блэсс проснулся, медленно разомкнул веки и часто заморгал. Костер почти догорел — угли едва мерцали в предрассветных сумерках. Колдуна передернуло от холода. Он медленно поднялся, размял затекшие ноги и подбросил в костер веток. Скоро огонь занялся.

Чернокнижник осмотрелся и отметил, что тварей стало значительно больше. Ворхи бесшумными тенями бродили за рядами мертвецов, а вдалеке блестели глаза очередной группы приближающихся тварей. «Как же быстро они все явились, — удивился Блэсс. — Словно все время держались неподалеку, ожидая зова».

Темноту на востоке слегка разбавила бледная полоса рассвета. Фарамор по-прежнему лежал, будто мертвый и Блэсс подумал, что сегодня в путь они двинутся поздно, если вообще двинутся. Колдун испытал досаду, ему не хотелось долго оставаться на этом ветреном месте, где даже дров для костра почти не было. Зова Блэсс больше не ощущал и Носитель Искры теперь, как и прежде, вызывал в нем страх и осторожную ненависть.

Колдун подбросил в костер ветки, и уже собирался усесться на прежнее место, как Фарамор распахнул глаза, быстро поднялся на ноги и приглушенным голосом, будто сообщая всему миру тайну, произнес:

— Зимой холодно, потому что луна отнимает у солнца тепло!

Блэсс уже привык к подобным «умным» мыслям Фарамора и уж, конечно, не пытался их опровергать. Он боялся и не видел смысла в том, чтобы навести порядок в голове юноши. Если тот считает, что луна отнимает у солнца тепло, то пускай так и будет.

Фарамор схватил с земли Хета, небрежно сунул за пояс и окинул взглядом ночных гостей.

— Их много. Хорошо! — с натянутой улыбкой произнес он. — Будет еще больше.

Сейчас, когда ночная темень начала рассеиваться, Блэсс разглядел среди мертвецов и ворхов несколько собак, трех вепрей и медведя, чья шерсть превратилась в сплошную грязную ледяную корку. В глазах зверей блестела черная слизь, головы мелко дрожали, будто жили отдельно от застывших тел. Блэсс впервые видел подобных тварей, но ему хватило одного взгляда чтобы понять: эти существа, как чучела набитые чем-то невероятно злым и опасным. Даже ворхи держались от них в стороне.

— Как тебе наши друзья? — спросил у Блэсса Фарамор, и, не дожидаясь ответа, сказал: — Как по мне, так не очень… Мелкие они, но это легко исправить. Ты ведь знаешь, для меня нет ничего невозможного?

— Знаю, — тихо произнес чернокнижник.

— Правда, знаешь? — Фарамор посмотрел на него с подозрением.

— Да, господин.

— Ну что же, — Носитель Искры пожал плечами, — мне нравится, как ты на вопросы отвечаешь — коротко и внятно. Молодец. И хотя я очень голоден, но тебя есть не стану, — он попытался придать своему лицу добродушное выражение, но вышла страшная гримаса.

— Пока не станешь, — не преминул буркнуть Хет.

Фарамор на слова демона не обратил внимания. Он еще раз пристально посмотрел на тварей и сказал:

— Я хочу, чтобы они были большими.

«Одного желания здесь мало, парень, — мысленно обратился к нему Блэсс. — Что же ты задумал?»

Серый рассвет медленно расползался по затянутому мрачной пеленой облаков небу, озаряя унылый выцветший мир. Фарамор с шумом вдохнул воздух и надолго застыл, будто окаменел. Раздался слабый, но все нарастающий гул. Казалось, он звучал отовсюду. Блэсса этот звук заставил вспомнить храм Нэба.

Тело юноши задрожало, в глазах заклубилась туманная дымка. Пламя костра стало ядовито-зеленым, угли замерцали изумрудным светом. Твари зачарованно смотрели на Фарамора, впрочем, как и Блэсс. Не отрывая взгляда от Носителя Искры, чернокнижник отступил на несколько шагов — это все на что он был способен, ведь ощущал себя безвольной куклой.

Фарамор медленно разомкнул губы и изо рта, с шипящим выдохом, вырвался темный, будто дымный поток, который устремился вверх и начал расползаться над тварями клубящейся тучей.

Блэсс подумал, что прямо сейчас из тучи, с оглушающим грохотом вырвется молния. Он зажмурился, ожидая ослепительной вспышки, но ее не последовало. Колдун осторожно разомкнул веки и увидел как из черного облака, извиваясь, выползают похожие на жирных червей отростки. Блэсс ощутил липкий удушливый страх. Он был свидетелем разных проявлений колдовства, но такое… А ведь Фарамор породил эту тучу без усилий, словно развлекаясь.

Тем временем «черви» начали выхватывать из нестройных рядов тварей ворхов и поднимать их над землей. Нечисть не пыталась вырываться, она будто продолжала находиться в зачарованном, безвольном состоянии.

Фарамор смотрел на все это с улыбкой и, как показалось Блэссу, с детской восторженностью.

Черви-отростки буквально врезали в воздухе друг в друга несколько ворхов. Плоть тварей начала растягиваться, с хрустом ломаемых костей лапы сплетались в толстые жгуты, бледная кожа лопалась, рвалась, мышцы и сухожилия скручивались и с влажным чавканьем сливались с мясом. Ни единой капли темной крови не упало на землю, словно ее что-то удерживало в искореженных, сплетаемых в нечто единое кусках плоти.

Отростки все выхватывали и выхватывали ворхов, присоединяя их к общей бесформенной массе. Блэссу казалось, что чудовищный и, без сомнения безумный скульптор, сейчас лепит что-то невообразимое. Не сознание ли и воля Фарамора были руками этого скульптора?

Под клубящейся тучей рождались новые огромные существа. Из бесформенных комьев плоти вылезали жилистые лапы, с кривыми зазубренными когтями. Вытягивались шеи, на которых скалились рядами желтых зубов похожие на лошадиные головы. С хлюпаньем и треском прорывались щели ртов и глаз, в которых блестела черная слизь. Мясо быстро обрастало серой сморщенной коркой.

В одной из древних книг Блэсс читал о существах, которые назывались морбесты. Там не было их описаний, да и вообще, они считались вымышленными, но сейчас чернокнижник подумал, что твари, которые создавались сейчас на его глазах из тел ворхов, и есть морбесты. Вымышленные чудовища становились реальными.

Черви отростки бросали их на землю и втягивались в тучу. Высотой морбесты были в три человеческих роста и походили на огромных бесхвостых ящериц с корявыми мощными лапами. Под серой шкурой проступали мышцы и кости, жилистые шеи были напряжены, словно с трудом удерживая крупные вытянутые головы. Кривые зубы торчали, выступая вперед из ощеренных пастей, большие глазницы зияли черной пустотой, в которой горели зеленые искры.

Блэсс насчитал десять новоявленных тварей. Он подумал, что каждая из них может запросто разметать целый отряд солдат.

Словно решив испытать свою силу, один из морбестов схватил лапой первого попавшегося мертвеца, вонзив когти в его гнилую плоть, и с силой впечатал в землю. Голова и одна рука мертвеца отлетели от удара, а тело превратилось в месиво из костей, мяса и грязи.

Другой морбест неуклюже двинулся вперед, приспосабливаясь к ходьбе. Его занесло и он боком, пытаясь сохранить равновесие, пробежал несколько шагов в сторону пруда, после чего упал и покатился по пологому берегу, размахивая лапами. Лед с треском проломился под тяжелой тушей, но морбест все же сумел подняться на мелководье и выбраться. Вытянув шею и задрав вверх морду, он издал протяжный рев, выпустив из раззявленной до предела пасти в холодный воздух струю пара.

Фарамор явно был доволен своими творениями. Он сложил на груди руки и проговорил:

— Они станут самыми большими моими друзьями!

Блэсс подумал, что говоря «большими» Фарамор имел в виду именно размер морбестов.

Все отростки, закончив дело, втянулись в тучу и та начала стремительно растворяться в воздухе, превращаясь в темные туманные клочья, которые уносил ветер.

 

Глава 30

Невея сидела в повозке и смотрела на лежащий вдалеке город. Алтавир. Ей казалось, что с тех пор, как они с Фарамором покинули столицу, прошла целая вечность. Сейчас девочка испытывала тоску и обиду, те самые чувства, с которыми она покидала столицу. Память возвращала ее в тот страшный день, когда в дом пришли законники и забрали отца. Как же она и Фарамор тогда надеялись, что произошла ошибка. Если бы… Орест отца, казнь, злость брата, Темная Искра — еще одни звенья цепи, которые привели к изменению мира.

Невея оглянулась и посмотрела на удаляющийся лес. Где-то там, среди деревьев была волчья стая. Друзья. Девочка ощущала их присутствие всю дорогу. Волки не показывались на глаза, но ночами давали знать о себе печальным воем, заставляя нервничать солдат.

А еще позади где-то шел ее брат ставший чудовищем. От этой мысли по спине девочки пробежал холодок. Если бы Мархат не настоял на возвращении в столицу, сейчас уже все было бы кончено. Вот только для кого? Темной Искры? А можно ли ее вообще уничтожить? Невея задавала себе вопросы, но ответы не находила.

Отряд проехал через мост. Стражники у ворот приветствовали вернувшихся из похода солдат, но в этом приветствии не было радости, ведь они видели насколько поредел отряд Мархата.

Пока ехали к казармам, Невея обратила внимание, что на улицах почти нет людей, а ведь она помнила, насколько суетливый город был раньше. Один раз на пути встретился патруль, и Невея опустила голову. Конечно, теперь вряд ли кто-то узнал бы в ней изгнанную из столицы дочь палача, но она решила не рисковать.

Севере никогда не нравился этот город. Она и раньше часто бывала в Алтавире, но никогда он не казался ей таким недружелюбным и унылым. И дело не в том, что вся страна теперь увядала, нет; едва отряд вошел в городские ворота, дарния ощутила, что на нее что-то давит, как будто воздух здесь был плотнее и удушливее. Она в который раз усомнилась, что возвращение в столицу было правильным решением.

А когда они вышли на главную площадь, это сомнение только усилилось.

Невея, Севера и Мархат остановились, пораженные увиденным: возле Дома Закона стояло десяток деревянных тумб, из которых торчали колья с насаженными на них человеческими головами.

— О боги! — выдохнула Севера. — Это…

— Чудовищно, — закончил за нее Мархат. — Когда я покидал Алтавир, ничего подобного не было. Казни проходили ежедневно, но чтобы вот так?.. Не каждый враг заслуживает такое.

— Не думаю, что эти несчастные вообще в чем-то виновны, — со злостью сказала Севера.

Мархат спорить не стал. С некоторых пор он и сам сомневался в вине тех, кого отправляли на казнь в последнее время.

Неподалеку от забросанного мусором фонтана два грязных пса дрались из-за столь же грязной кости. Посреди площади стоял эшафот с плахой, ставшей черной от пропитавшей ее крови. Невея подумала, что, возможно, этим утром на ней лишился жизни очередной невиновный человек и теперь его голова насажена на кол. А завтра все повторится, и послезавтра. Эта плаха, как алтарь страшного ненасытного божества требующего все больше и больше крови. «Мой отец был палач, — с горечью подумала Невея, — но ведь он не был бездушным безжалостным убийцей. Теперь его кровь часть этой плахи». К горлу подкатил комок. Она вспомнила, как отец, приходил домой и всегда обнимал ее, а вечером рассказывал им с Фарамором истории, которые сам же и сочинил. Ей отчаянно захотелось вернуться в те времена и предостеречь отца и брата о грозившей им опасности. Мысленно она делала это множество раз, представляя, что они по-прежнему живут в их небольшом уютном доме на окраине города. Фарамор учится алхимическому ремеслу и заглядывается на дочку булочника, всякий раз краснея в ее присутствии. Отец, без той грусти в глазах, что была у него в последнее время. Да, Невея всегда замечала и его печаль, и какую-то обреченность. В фантазиях все складывалось хорошо, как в тех историях, что отец рассказывал вечерами, и тем больнее Невее было возвращаться из мира фантазий в страшную реальность.

Из Дома Закона вышли два стражника. Один что-то сказал другому, указав пальцем на отрубленные головы, и оба засмеялись.

«Что может быть смешного в смерти?!» — со злостью подумала Невея, а вслух произнесла:

— Неужели они настолько бездушны?

— Пойдемте, — сказал Мархат. — Некоторые люди не лучше тех тварей, с которыми я сражался.

Они направились к храму Трех Богов, который находился с другой стороны площади. Невея старалась не смотреть на эшафот, но глаза помимо воли косились на плаху, словно в пропитанном кровью чурбаке было какое-то притяжение.

Севера гадала, узнает ли ее верховный жрец Горхал? Ведь несколько лет назад она сопровождала его в священный город. Глава храма запомнился ей как человек наблюдательный, и скоро она убедилась, что память Горхала достойна восхищения…

Он узнал не только Северу, но и Невею.

— Дочка Легиса Тоула? Не думал, что снова тебя увижу. Вас с братом изгнали из Алтавира, — в голосе слышалось сочувствие. — Мне жаль твоего отца, жаль, что все так вышло.

— Вы меня помните? — удивилась Невея.

— Да, девочка, тебя и твоего брата. Вы ведь с отцом часто приходили в храм. Я стар, но память у меня еще хорошая.

Севера подумала, что Горхал почти не изменился. Та же гордая осанка, тот же пристальный, но дружелюбный взгляд. Вот только на худощавом, обрамленном черными с проседью волосами лице стало больше морщин, но это шло жрецу, создавая впечатление благородной мудрости.

Невея, Севера и Мархат сидели в резных креслах за массивным длинным столом. Горхал же стоял возле небольшого окошка, почти заслоняя своей фигурой тусклый свет с улицы. Больше окон в этой комнате, служившей кабинетом жреца, не было, но полыхающий в камине огонь давал достаточно света, чтобы все присутствующие могли видеть лица друг друга.

— Невея здесь по очень важной причине, — сказал Мархат.

Горхал улыбнулся.

— Не сомневаюсь. Признаться, я был удивлен, увидев вашу компанию.

— Понимаете, мессир, Невея может уничтожать нежить и нечисть одним лишь прикосновением. В ней какая-то сила. Если бы не она, я сейчас не разговаривал бы с вами. Все, кто уцелел в моем отряде, обязаны этой девочке жизнью, — командир пристально смотрел в глаза Горхалу, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова.

Верховный жрец долго молчал, обдумывая услышанное. Не спеша он подошел к камину и подкинул в огонь полено, затем вернулся к окну и произнес:

— Противоположность. Это неожиданно и в то же время — логично.

— Я не понимаю, мессир, — растерянно сказал Мархат. Ему показалось, что верховный жрец забылся и начал говорить о чем-то своем, не имеющем отношения к делу.

В отличие от командира Севера все прекрасно поняла, она ведь и сама много размышляла о противостоянии Невеи и Фарамора. Они теперь полные противоположности друг друга, как вода и огонь. И конечно логично, что рано или поздно на каждое проявление зла находится тот, кто пытается это зло пресечь. Из этого вечного противостояния и состоит жизнь.

Не став объяснять Мархату смысл своих слов, Горхал спросил:

— Полагаю, вы знаете, кто носитель Темной Искры?

— Мой брат, — ответила Невея.

— Фарамор? Вот как? — Горхал явно был очень озадачен.

— А откуда вам известно о Темной Искре? — в свою очередь удивилась Севера.

— Откуда? Что ж, полагаю, мне следует вам кое-что рассказать, — глава храма обошел стол и сел в кресло. — Видите ли, — начал он, — нам, жрецам храма стало известно о тайном ордене чернокнижников Алтавира. Темная Искра появилась не просто так, она итог некоторых обрядов и жертвоприношений. Откуда нам все это известно? Хм… верховный совет храма давно знал о существовании ордена, но то, что главы чернокнижников обосновались в столице, мы даже не догадывались. Нам стало об этом известно благодаря случаю, можно сказать, нам повезло, если это слово вообще уместно в сложившейся ситуации. Оказалось, в орден входит много влиятельных людей, включая Дориара Эмунга, ближайшего советника Таракота, единственного человека к которому государь прислушивается. Да-да, представьте себе, проклятые чернокнижники сумели обосноваться в самых верхах власти! — покоящиеся на подлокотниках кресла ладони Горхала сжались в кулаки. Он покачал головой, вздохнул и продолжил: — Некоторые наши жрецы из верховного совета высказывают мнение, что смерть государыни Трейды, дело рук чернокнижников ордена. Доказательств этому, конечно, нет, но в этом предположении есть здравый смысл, согласитесь? Времена сейчас таковы, что храм не имеет теперь тех сил и влияния, какие были раньше, но даже теперь нам многое удалось узнать о деяниях ордена. Носителем Темной Искры должен был стать именно Дориар Эмунг. Почему этого не произошло, нам остается только догадываться… Видимо, Искра оказалась слишком своенравной, обладающей мощной неуправляемой волей. Она сама, совершенно неожиданно для чернокнижников, сделала свой выбор.

— Выбор, — словно эхо повторила Невея. — Почему она выбрала моего брата? Почему?

Севера подумала, что девочка обречена на то, чтобы задавать себе этот вопрос всю жизнь, делать предположения, сомневаться и в чем-то винить себя.

Горхал нахмурился и ответил:

— Не думаю, что нам, простым сметным, это дано понять.

— Как такое вообще могло произойти, — со злостью произнес Мархат. — Наши отряды преследуют чернокнижников по всей стране, а их гнездо здесь, в столице, и у них к тому же немалое влияние!

— В том, что произошло, есть и вина храма, — тихо и сожалением в голосе проговорил Горхал. — Во времена больших перемен надо быть бдительным. После смерти государыни Трейды все мы видели, кто восходит на престол, — не скрывая отвращения, жрец сильно выделил слово «кто». — Возможно, в какой-то момент мы могли изменить положение, как-то повлиять на Таракота, но этот момент был упущен. Теперь же храм не имеет прежней власти, его влияние утеряно. Как же быстро все произошло!.. Годы мирной, безмятежной жизни, когда правила Трейда, расслабили нас, сделали слепцами.

— А те головы на площади? — спросила Севера.

— Достаточно простого доноса или неосторожного слова, чтобы лишиться головы. Я уже и не знаю, что хуже — нынешняя власть или нежить. Как не больно, Невея, тебе будет это слышать, но возможно то, что Темная Искра выбрала Фарамора, а не Дориара — это к лучшему. Планы ордена спутались и теперь у нас есть ты.

Невее было трудно видеть в сложившейся ситуации положительные стороны. Темная Искра хоть и спутала планы чернокнижников, но исковеркала душу Фарамора. На одной чаше весов находилась призрачная надежда, о которой говорил верховный жрец, не другой же, то, что уже нельзя вернуть, часть жизни.

— Мы с Невеей шли за Фарамором, чтобы остановить его, — сказала Севера, обращаясь к Горхалу. — Вот только Мархат настоял на нашем возвращении в столицу, к вам, — она не стала говорить, что командир отряда практически не предоставил им выбора.

— Думаю, это правильно, — кивнул Горхал.

— Но, возможно, уже сейчас все было бы кончено, — возразила Севера. Она даже не желала допускать мысли, что их встреча с Фарамором могла закончиться поражением. С той минуты, как они с Невеей вышли из монастыря, дарния заставляла себя не сомневаться.

— К чему теперь гадать? — вздохнул жрец. — Вы здесь и нам надо думать о том, что будет, а не о том, что могло бы быть.

— У вас есть план? — с надеждой поинтересовался Мархат.

Эмунг взглянул на Невею.

— План, — задумчиво повторил он. — Вы слышали когда-нибудь о реликвиях храма?

— Конечно, — не раздумывая, ответила Севера. — Три священных черепа. Кто же о них не слышал? Мощи, которые остались от земного воплощения Трех богов. Наша настоятельница Ирьяда Нара уверяла, что своими глазами видела эти черепа в зале под этим храмом.

— Я лично проводил Ирьяду в тот зал, — произнес Горхал. — Перед тем, как стать настоятельницей, она давала клятву перед реликвиями. Но я хочу вам кое-что рассказать про эти черепа… — он замолчал, раздумывая с чего начать, и решил начать с вопроса: — Что вы знаете об их чудесных свойствах?

— Если коснуться этих черепов, то можно излечиться от любых болезней, — тут же уверенно ответила Невея. Отец ей и Фарамору не раз с благоговением рассказывал об этих реликвиях, хотя сам их никогда не видел.

— C помощью этих черепов можно заглянуть в будущее, — не менее уверенно, чем Невея сказал Мархат.

Горхал улыбнулся.

— Им приписывают много чудесных свойств. Поверьте, мне очень не хочется разубеждать вас, но с помощью этих реликвий нельзя излечиться от болезней, да и в будущее заглянуть, тоже не удастся. Увы, люди придумывают легенды, в которые сами же и верят. Хотя наверное это и не плохо… впрочем, у черепов действительно есть чудесное свойство: ни один колдун, да и просто человек с темной душой, не может даже приблизиться к ним. Об одержимых я и не говорю. Настоятели монастырей, верховные жрецы — все проходят испытание этими реликвиями. А раньше и некоторые правители не отказывались от испытания. Надо сказать, что государство при этих правителях, как правило, процветало.

— Но почему черепа находятся в каком-то тайном месте? — с недоумением поинтересовался Мархат. — Как мне кажется, им самое место здесь, в главном зале храма. Это же святыни, которые должен видеть любой желающий.

Севера печально улыбнулась и ее мнение о наивности командира только укрепилось.

— А ты можешь себе представить нашего государя Таракота и его приближенных, которые приходят в храм и не могут подойти к алтарю, потому что рядом с ним лежат эти реликвии? Всем сразу станет ясно, что помыслы главы нашей страны и высокопоставленных вельмож вовсе не чисты.

— Ты права Севера, — согласился Горхал. — Для храма могут быть серьезные последствия, если он станет выступать в роли обличителя темных душ. Но дело не только в этом. Наш храм не место для избранных, под его своды может войти любой человек, даже если душа этого человека черна, как Великая Пустота. Многие ведь и приходят в храм для искупления и очищения.

— Почему, мессир, вы начали разговор о реликвиях? — спросила Невея.

— Потому, дитя, — мягко ответил Горхал, — что в тебе и этих реликвиях одинаковая сила. Уверен, ты должна не только увидеть черепа, но и провести рядом с ними некоторое время. Я, правда, не знаю, что это даст, вот только… — он замялся, пытаясь найти нужные слова.

— Я вас поняла, мессир, — сказала Невея. — Возможно, реликвии сделают меня сильнее, или дадут какое-то знание.

Севера заметно оживилась и с воодушевлением произнесла, обращаясь к девочке:

— А ведь твои способности открылись именно в монастыре Дары, в священном месте. Все началось с голосов и видений, которые указали тебе путь. Да и вспомни, когда мы останавливались в Кругах камней, ты всегда чувствовала прилив сил. В том, что предложил мессир определенно есть смысл!

— Тогда не будем терять время, — улыбнулся Горхал. — Сейчас я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин, а после трапезы отведу Невею к реликвиям.

Широкая винтовая лестница из мрамора привела Невею и Горхала к небольшой площадке и красивой, украшенной причудливой резьбой двери в аркообразной нише. Вход в зал с реликвиями охраняли два молодых жреца в красных балахонах. В свете лампы, которая висела на одной из стен, их лица казались вырезанными из гранита.

— Вот мы и пришли, — пробормотал Горхал, скорее обращаясь к самому себе. Из-за спуска по крутой лестнице его дыхание было тяжелым. Он вынул из кармана массивный ключ, вставил в замочную скважину и провернул три раза.

Жрецы продолжали стоять без движения, и Невея подумала, что это они в присутствии главы храма стараются выглядеть как каменные истуканы, хотят показать свою выправку. Невольно она улыбнулась.

Горхал открыл дверь и обратился к охранникам:

— Зажгите лампы в зале, друзья мои.

Жрецы тут же принялись выполнять поручение, и через полминуты в нишах мраморных стен зала уже горело несколько светильников.

Невею удивила простота помещения — никаких вычурных орнаментов на стенах, никаких статуй богов и святых, как наверху в храме. Обычный, выложенный прямоугольной мраморной плиткой зал с куполообразным потолком. У противоположной от входа стены — три каменных постамента, на которых стояли с виду совершенно обычные человеческие черепа под стеклянными четырехгранными пирамидками.

— Ты ведь не ожидала увидеть что-то чудесное, излучающее божественный свет? — с легкой иронией спросил Горхал.

— Нет, — ответила Невея. — Ведь чудо этих реликвий не в том, как они выглядят.

— Верно, — верховный жрец погладил ее по голове. — В землях на севере есть один храм, так вот там находится священный камень Стис. С виду — обычный булыжник, но любой, кто к нему прикоснется, забывает свое прошлое. Так что, внешний вид бывает обманчив.

Невея удивилась:

— А почему этот камень Стис священный? И кто мог доставить его в храм и не забыть своего прошлого?

— Хорошие вопросы, — усмехнулся Горхал. Он и Невея прошли в центр зала. — Вот только ответы на них покрыты завесой тайны. Знаешь, в некоторых храмах, время от времени, появляются реликвии, которые именно завеса тайны делает священными. В большинстве случаев, это не имеющие никакой святости кости, камни, образа. Но они поддерживают в людях веру. Человеку нужны вещественные доказательства чего-то чудесного, даже если это чудо никак не проявляется. А уж воображение и внушение способны наделить любой предмет и злыми свойствами и добрыми. Это ли не чудо? Тебе, наверное, странно слышать такие слова от меня, верховного жреца?

— Если честно — да, — кивнула Невея.

— Не удивляйся. Я на своих проповедях часто касаюсь этой темы. Хочу, чтобы люди не боялись сомневаться, ведь путь к истинной вере лежит через сомнение, а не через бездумное принятие общеизвестных истин. Сомнение — это испытание, пройдя через которое, человек находит ответы, делающие веру чистой.

— Я не нахожу ответы, мессир, — мрачно проговорила Невея. — Боюсь, скоро я перестану верить в доброту богов. Почему они допускают то, что происходит в Исходных землях? Почему не уничтожат всю нечисть и нежить, и не вырвут Темную Искру из моего брата? Они же всесильны? Иногда мне кажется, что им нет до нас никакого дела!

Горхал вздохнул и мягко произнес:

— Как жрец храма я должен бы попытаться разубедить тебя, сказать, что некоторые деяния богов недоступны для понимания, но… это всего лишь слова, которые не принесут тебе облегчения и не дадут ответов.

— Знаете, ради чего я буду бороться, и, если понадобится, отдам свою жизнь? — спросила Невея, печально глядя на реликвии, и Горхалу показалось, что девочка обращается именно к черепам, а не к нему. — Не ради того, чтобы боги радовались победе в своих Небесных чертогах, а ради Северы и настоятельницы Ирьяды Нары, ради Мархата и матушки Гаи, ради вас, мессир, и ради всех, кто хотя бы не смотрел на нас с Фарамором с презрением, из-за того, что мы дети палача.

Горхал грустно улыбнулся. Ему было безумно жаль, что на долю девочки выдалась столько горя и испытаний, но с другой стороны — рад, что именно ей досталась сила, способная противостоять постигшей страну беде.

— Полагаю, тебя нужно сейчас оставить одну, — произнес он.

— Да, мессир, — согласилась Невея, не отводя взгляда от черепов, словно все же надеясь разглядеть в них что-то божественное.

Верховный жрец кивнул и направился к выходу. Звук его шагов отражался от стен гулким эхом.

 

Глава 31

К вечеру поднялся сильный ветер. Походившие на иссохшие трупы деревья стонали под его безжалостными порывами. Тучи неслись по небу как волны мрачного океана, добавляя выцветшему миру долю безысходности.

Чудовищная армия Фарамора приближалась к деревне Совиное Око. В беспокойных сумерках глаза тварей горели тысячью мятежных огней. Последнее время Фарамор не терял время даром, превращая ворхов в огромных морбестов. Нежить, нечисть и некроманты, ведомые зовом, присоединялись к войску Носителя Искры, которое разрасталось с каждым часом. Попадающиеся на пути селения уничтожались. Особо сильные некроманты обращали измученных страхом и голодом людей в ворхов. Фарамор был доволен. Он ощущал себя всесильным, готовым бросить вызов даже богам.

Морбесты, не разбирая дороги, ломились через лес, сминая поросль и ломая деревья. Казалось, для такой мощи не может существовать преград. За ними мрачной зловонной волной двигались мертвецы и ворхи. Впереди шел Фарамор с отрядом некромантов. Среди колдунов были и суровые старцы и молодые чернокнижники, которые, впрочем, уже сполна погрязли в тайнах темного искусства, чтобы чувствовать зов и до дрожи бояться Великой Пустоты. Фарамор никого из них не выделял, глядя на всех с одинаковым холодным равнодушием. Он общался только с Блэссом и Хетом.

Они двигались по тракту. Впереди показался покосившийся указатель и дорога, ведущая к монастырю святой Дары.

«Здесь все началось, — подумал Фарамор. — На этом самом месте я убил первых букашек». Воспоминания вызвали приятную злость и сожаление, что нельзя расправиться с теми людьми снова. С тех пор он уничтожил много букашек, но те убийства были особенными, с привкусом нелегкой победы. Жаль только что Клюв и Слим не так сильно мучились перед смертью, как хотелось бы, жаль, что нельзя повернуть время вспять и заставить их пожирать собственную плоть, слушать крики этих букашек и мольбы о пощаде. Жаль! Нельзя повернуть время вспять? Ну, уж нет! Фарамор подумал, что даже такое ему скоро будет подвластно. Он не желал допускать никакого бессилия и ни хотел видеть никаких преград.

А еще Фарамор вспомнил Невею. Он ведь спас ее тогда, притащив в мерзкую обитель святой Дары. Но зачем? Потому что она была его сестра? Темная Искра давно оборвала кровные узы и теперь Невея казалась Фарамору кем-то незначительным, образом вызывающим лишь отвращение, букашкой. Другое дело — отец. Память о нем пробуждала приятное чувство ненависти ко всему миру. Полезное чувство, заставляющее все внутри трепетать от предвкушения мести. Как ни странно, но Фарамор был даже благодарен людям причастным к казни Легиса Тоула. Ведь именно они пробудили сладостный гнев, и теперь этот гнев обрушится на них же самих. Круг замкнется. Исковерканный Искрой разум видел во всем этом правильную, как грань алмаза, красоту. Четкую и логичную. И путь, сотканный из такой красоты, скоро приведет его к необыкновенной мощи, перед которой не устоит ни время, ни сила священной земли.

Мысли о грядущем, как обычно привели Фарамора в восторг и усилили голод Темной Искры. Последнее время она постоянно требовала жертв, и жизненная сила людей насыщала ее лишь на короткое время. «Ничего, скоро мы придем в Совиное око, — нетерпеливо думал Фарамор, — а там будет та, что насытит меня надолго! Демонесса! Ты ведь уже знаешь, что я иду к тебе, Сэдра? Конечно, знаешь!» Носитель Искры улыбнулся. Даже сквозь шум ветра он слышал тяжелое ревущее дыхание морбестов, которые пробирались в темноте через лес, слышал шаги некромантов и порожденных ими чудовищ. Все они рабы, выполняющие его волю, сильные безжалостные слуги. «Ни этого ли ты хотела, Сэдра, когда наделила меня силой и лишила жалости? Ты мечтала, что Искра превратится в пожар, но не думала, что он пожрет и тебя. Еще один круг, который скоро замкнется».

— Думаешь о силе Сэдры? — догадался Хет.

— Верно, демон, — бодро ответил Фарамор. — Как я понимаю, тебе не понравилось, что я уничтожил Шанн, и не одобряешь, что собираюсь убить Сэдру?

На мгновение в глазах Хета вспыхнул алый огонь.

— Я одобряю все твои поступки.

— Врешь.

— Я всего лишь говорю то, что ты хочешь услышать. Иногда врать — безопаснее.

— Не нужно меня бояться, — с лица Фарамора не сходила похожая на оскал улыбка. — Вы с Блэссом мои лучшие друзья и я не причиню вам зла. Скажи мне правду?

— Хочешь правду? — слова Хета прозвучали резко. — Будь ты волком, тебе бы понравилось, если бы человек убил твоего сородича?

— Ага, я понял, к чему ты клонишь, — усмехнулся Фарамор. — Солидарность. Друг другу глотки перегрызем, но кому-то со стороны, этого делать не позволено. А тебе не кажется, что меня, как человека, должно возмущать, что ты убивал людей? Солидарность демонов… большей чуши я в жизни не слышал! Но дело ведь не в этом, верно? Тебе просто унизительно, что человек, то есть я, убиваю твоих сородичей. Кем демоны считают людей? Ничтожеством, не так ли? Вот если бы кого-нибудь из вас уничтожил кто-то более достойный — например бог, — тогда другое дело и никаких обид!

Блэсс, который шел позади, подумал, что сегодня у Фарамора видимо прояснение в сознании, ведь в последнее время все им сказанное больше походило на бред сумасшедшего, а сейчас он размышлял вполне здраво.

Хет же на слова Фарамора ответил:

— Ты прав. Ты всегда во всем прав.

— Да уж, лучше продолжай мне льстить, демон, раз не в состоянии выдавить из себя правду, — от благодушного состояния Фарамора не осталось и следа. — Так действительно для тебя безопасней. А может, оторвать этой лживой кукле руку? — он сделал наигранно-задумчивый вид. — Или ногу?

— Делай, как знаешь, — угрюмо буркнул Хет.

— Ладно-ладно, я пошутил, — Фарамор снова улыбнулся. — Мы ведь с тобой друзья, верно? Мы все здесь большие славные друзья!

«Да я ни одного врага так не боялся как тебя!» — с презрением подумал Блэсс, подозревая, что у Хета те же мысли.

Они свернули с тракта на тропу, которая вела к Совиному Оку, и уже через час вышли в погруженную в ветреный сумрак деревню.

— Я здесь, Сэдра, — прошептал Фарамор.

В кромешной темноте из дыры-логова демонессы поднимался тусклый зеленоватый столб света. Сквозь него, мерцая, проносились гонимые ветром листья и снежинки.

Войско чудовищ заполнило всю деревню, но еще множество отставших тварей двигалось по дороге и пробиралось через лес, а почти превратившиеся в скелеты мертвецы все еще ковыляли и ползли по тракту, как умирающие солдаты задавшиеся целью до конца выполнить свой воинский долг перед смертью.

— В этой деревушке когда-то жил старик Найрад, — проговорил Фарамор, обращаясь к Блэссу. — Мерзкий был человечишка, гнусный. Все ныл, что Сэдра не пускает его в свои подземные чертоги, — он усмехнулся. — Старый дуралей.

— И что с ним стало? — сделав вид, что проявляет интерес, спросил чернокнижник.

Фарамор пожал плечами.

— Сдох, наверное.

— Да, жизнь человека нынче хрупка, как яичная скорлупа, — с иронией добавил Хет. — Люди мрут, как мухи. С чего бы это?

Фарамор вынул из-за пояса куклу, поднес к лицу и сказал:

— А помнишь, мой развеселый демон, как я грозился бросить тебя в эту самую дыру?

— Помню, — буркнул Хет. — Память у меня хорошая. Но это ведь была сиюминутная угроза, а не обещание? Ты серьезно хочешь бросить куклу вниз? Тебе это доставит удовольствие? Что же получается, мы теперь перестали быть большими славными друзьями? Не долго же… А вообще, мне все равно! Хочешь — бросай.

— Хочу, — Фарамор небрежно, как ненужную и ничего не значащую вещь, кинул куклу вниз. На мгновение алым огнем вспыхнули глаза демона, но их свет тут же поглотила тьма провала. — Жди, друг, — ухмыльнулся он, — я скоро спущусь к тебе, — Фарамор повернулся к Блэссу. — Раз Сэдра не желает нас встречать, придется мне ее самому навестить. До утра мы отсюда не двинемся, так что скажи колдунам, чтобы разбивали лагерь. Хочешь пойти со мной в чертоги демонессы?

Меньше всего на свете Блэссу хотелось спускаться вниз. Он был уверен, что у него не хватит сил добраться до дна пропасти.

— Если позволите, господин, я лучше останусь здесь, — с извинительными нотками в голосе, ответил он.

— Как знаешь, но думаю, ты пропустишь занимательное зрелище.

«Я видел, как ты уничтожил Шанн, — подумал Блэсс. — Мне хватило этого зрелища, и ничего занимательного я в нем не увидел».

Носитель Искры снял с перевязи топор, уверенный, что оружие в подземных чертогах не понадобится, и передал его чернокнижнику. Затем закрыл глаза, и некоторое время стоял молча. Блэссу на мгновение показалось, что лицо Фарамора обрело былые черты — суровые, но лишенные ставшей уже привычной безумной дикости. Словно Темная Искра на миг отступила, предоставив юноше сознавать действительность как раньше, по-человечески.

Фарамор открыл глаза и, с удивившей Блэсса тоской, произнес:

— Боги, как же я голоден, — он повернулся к дыре, глубоко вздохнул и прыгнул вниз. Чернокнижник увидел, как взметнулись его волосы, будто крылья белой птицы.

Фарамор врезался в землю, почувствовав, как треснули кости, лопнули жилы и внутри что-то разорвалось. Впрочем, он не испытал боли и, едва поднявшись на ноги, ощутил, как по телу прошла горячая волна. Поврежденные органы заживали в считанные секунды, кости срастались. Он вправил съехавшую от удара челюсть и с хрустом в шейных позвонках покрутил головой.

— Впечатляет, — равнодушно произнес Хет. Он стоял в излучающем призрачный зеленый свет тоннеле. — Рад, что ты выбрал короткий путь, не люблю, знаешь ли, ждать.

Фарамор ухмыльнулся и взглянул вверх.

— Да уж, подъем нам предстоит не столь легкий. А все твоя госпожа, демон… если бы она нас встретила, как подобает радушной хозяйке, нам не пришлось бы прыгать в эту поганую дыру.

— Кто прыгал, а кто падал, — проворчал Хет. При ударе о землю кукла почти не пострадала, лишь испачкалась еще больше.

— Ладно, пойдем, — Фарамор поднял куклу и уже привычно сунул за пояс.

Раздался звук похожий на утробное урчание гигантского существа. Из глубины тоннеля хлынул поток теплого воздуха.

Фарамору и раньше подземный зал показался живым, состоящим из плоти, но тогда энергия, которая пульсировала в похожих на сухожилия стволах и пронизанных темными венами стенах, была спокойной, ритмичной. Сейчас же здесь творился хаос: стволы дергались и извивались, стены лихорадочно вздрагивали — с них слетали белесые струпья, как осенние листья, покрывая плиты пола. В густом темно-зеленом тумане наверху, с урчанием перекатывались черные, как смоль, волны. В глубине зала что-то урчало и шипело.

Он пошел вперед. Воздушный поток промчался над полом, взметнув струпья. Несколько небольших смерчей закружились между стволами, поднялись вверх и растворились в беспокойном зеленом тумане. Справа на стене вздулся и лопнул огромный кожистый пузырь, и из разорванной плоти брызнула темная слизь.

— Помнишь, ты как-то сказала, что я всегда желанный гость в твоих чертогах? — выкрикнул Фарамор. — Плохо же ты меня встречаешь, Сэдра! — он остановился, развел руки и повернулся несколько раз на месте, высматривая в сумраке хозяйку подземного зала.

Сверху раздался долгий тяжелый стон, в темноте между дергающихся стволов показались огоньки — глаза бледных тварей, бывших жителей Совиного ока.

— Ты ведь не боишься меня, Сэдра? — с усмешкой проговорил Фарамор. — Я всего лишь хочу поговорить. Ты ведь для меня как мать, это тебе я обязан всем, что имею.

— Ложь! — подобный громовому раскату голос раздался, словно отовсюду стазу. — Мы оба знаем, зачем ты явился! Ты уничтожил Шанн, теперь хочешь уничтожить меня! Все, все пошло не так, как должно было случиться. Темная Искра оказалась слишком своенравна и ненасытна, и она превратила тебя в безумца! — Сэдра застонала, будто слова причиняли ей боль. — Я должна была насторожиться еще тогда, когда ты каким-то образом оказался в Великой Пустоте… О да, безусловно, именно Пустота исказила Искру!

Почему-то эти слова вызвали у Фарамора злость. Он быстро подошел к пульсирующей стене, погрузил в ее мягкую слизистую плоть руку и с яростью прошипел:

— Я не безумец, Сэдра и я не был в Великой Пустоте! А твоя сестра Шанн считала меня ничтожеством, за что и поплатилась! Ее убило высокомерие!

От его руки в разные стороны быстро поползли черные отростки. Они извивались, как змеи, ныряли в склизкую мутную глубину, с чавканьем выныривали и тянулись дальше. Сэдра закричала. Бледные твари с визгом заметались между стволов. На стенах начали вздуваться и лопаться пузыри.

Фарамор чувствовал, как в него вливается сила, вот только она напоминала мутный истощенный ручей, которому приходилось преодолевать множество преград.

Сверху из зеленой хмари вывалилось и повисло на маслянистых жгутах женское тело — мертвенно серое, изъеденное язвами, блестящее от слизи. Волосы походили на спутанные водоросли, в глазах мерцали красные искры.

Фарамор выдернул руку из стены.

— Решила показаться? — со злой усмешкой спросил он.

— Я и не скрывалась, — ответила женщина.

— Выглядишь просто ужасно, — Фарамор помнил, с какой таинственной зловещей грацией предстала перед ним демонесса в ночь из знакомства. Сейчас же ему было противно смотреть на это жалкое подобие прежнего величия.

— Ты же знаешь, что это всего лишь человеческое тело, через которое мне проще общаться с тобой, — сказала Сэдра. — Людская плоть слишком недолговечна, а заполучить свежую для меня сейчас проблема. С тех пор как мы расстались, в Совиное Око не заходил ни один человек. Мои ворхи тоже голодают…

— Да ты, похоже, пытаешься меня разжалобить? — Фарамор рассмеялся. — Ты, уничтожившая во мне жалость, пытаешься разжалобить? Забавно.

— Нет, не пытаюсь. Я не столь глупа, как может показаться твоему обезумевшему рассудку.

— Осторожней со словами, Сэдра, — предостерег Фарамор.

— А что изменится, если я буду с тобой ласкова? — женщина плавала в воздухе на черных жгутах и ворхи из сумрака зала смотрели на нее как завороженные. Пульсация в стенах немного успокоилась, стволы-сухожилия больше не дергались в агонизирующем танце, а медленно волнообразно колыхались, будто Сэдра смирилась с неизбежным, и ее отчаяние перешло в апатию. — Ты ведь все равно убьешь меня, — продолжала она. — Знаешь, я не хочу умирать, но к собственной смерти отношусь уже не так как раньше. Я даже понимаю свою сестру Ошару, которая ушла в небытие по собственной воле. Все смертны, даже боги. Когда долго об этом думаешь, со временем начинаешь меньше ценить то, что имеешь, даже жизнь. Совсем недавно я видела в своем существовании определенный смысл, но не теперь.

— И ты позволишь мне забрать твою жизнь без боя? — удивился Фарамор.

— Позволю, — женщина на несколько мгновений взмыла вверх и плавно опустилась. — Да, позволю. Я могла бы обрушить своды зала и толща земли и камней погребли бы тебя, Темную Искру и меня… но я не стану этого делать. Нет, не стану. Искра продолжит свой путь. Я — зло, мальчик, и даже сейчас, когда до небытия остается всего лишь шаг, мной движет ненависть. Не мне разрушать замыслы Искры. Я хочу, чтобы после моей гибели воцарился хаос, чтобы этот жалкий мирок сполна познал, что такое страдание! А я… я уйду бесславно и тихо, но ведь это не важно, когда о тебе никто и не вспомнит.

«Есть один демон низшего порядка, который будет помнить о тебе, Сэдра, — подумал Фарамор. — И он сейчас слышит твои слова. Он даже будет сожалеть, что ты ушла в небытие».

Неожиданно для самого себя Фарамор испытал уважение к демонессе — всего лишь слабый отголосок того прежнего чувства, которого он лишился после уничтожения Шанн. Чувства слишком человечного, чуждого Темной Искре и потому немного пугающего. Он поморщился, будто испытав боль.

— Ты готова, Сэдра?

— Нет, мальчик, — печально ответила демонесса. — Такое существо как я, прожившее тысячелетия, не может быть готово к гибели, но что тебе мой страх? — она проплыла над полом, приблизившись к Носителю Искры, и протянула руку, которая тут же окуталась темной дымкой. — Забирай же мою силу, сын палача. Забирай! — в ее глазах вспыхнуло пламя. — Сэдра, одна из трех королев Огненных равнин отдает тебе свою силу без боя!

Фарамор решительно схватил ее осклизлую полуразложившуюся руку и тут же почувствовал, как внутри него разразилась буря. Ледяные волны невообразимой мощи хлынули по венам-рекам, в океане сознания бушевал шторм. Темная Искра наслаждалась, с жадностью зверя пожирая сущность демонессы. Фарамор ощущал себя целым миром, в котором зарождалась чудовищная, непонятная для человеческого разума жизнь. Тело юноши окуталось черным туманом. Плоть стен зала начала покрываться серой морщинистой коростой, колонны-сухожилия сжимались, превращаясь в подобие усохших стеблей гигантских растений. В глубине зала что-то трещало, словно там, в темноте, ломалось сотни костей одновременно. Наверху черный блестящий сгусток со стоном втягивался в недра зеленой хмари и появлялся снова.

Пламя в глазах женщины затухало. Ворхи, как мраморные статуи стояли возле стен, не отрывая взгляда от Фарамора. На них будто листья оседали кружащиеся в воздухе серые струпья.

Жизненный источник сущности Сэдры иссякал. Искра безжалостно вытягивала из демонессы последние силы. Стены стали похожи на старый пергамент, от которого омертвевшей кожей с сухим шелестом отслаивались широкие лоскуты.

Наверху, в ставшем неподвижным зеленом тумане, черный сгусток покрылся коркой. Жгуты, которые от него тянулись и поддерживали тело женщины, обмякли. Фарамор чувствовал: Сэдра вот-вот умрет. Еще несколько мгновений и Искра опустошит ее полностью.

Неожиданно, сквозь затихающую бурю в сознании, промелькнула мысль: «В том, как уходит демонесса есть определенная гордость». А еще он понял, что смерть Сэдры не принесет удовлетворения.

Фарамор разжал пальцы, и рука женщины выскользнула из его ладони. Связь нарушилась. В зале царила тишина. Даже бледные твари затаили дыхание. Но он слышал в себе яростный вопль Темной Искры, которая приказывала возобновить связь и поглотить силу Сэдры полностью, до последней капли.

— Нет! — упрямо возразил Фарамор. — Я решаю, что мне делать, а не ты!

Женщина дернулась, и один из поддерживающих ее жгутов оборвался и упал на пол как обрезанная лиана. Туман под сводами зала еле заметно всколыхнулся. Шепотом, с трудом проговаривая слова, демонесса произнесла:

— Почему… я еще жива? — в ее глазницах, будто далекие звезды, мерцали огоньки — жалкий отголосок былого дикого пламени.

Фарамор ответил не сразу. Он прошелся по залу, задумчиво глядя себе под ноги, и наконец, произнес:

— Я решил, что нет смысла тебя убивать. Мой голод удовлетворен, и как знать… может, ты еще мне пригодишься, — сейчас он даже себе не хотел признаться, что его остановила частичка уважения к гордости демонессы. Ему уже казалось, что он проявил слабость так свойственную «букашкам», но отнимать у Сэдры последние капли жизненной силы больше не собирался.

— А может, ты хотел показать… показать Искре, что в тебе еще осталась воля? — прошептала демонесса.

Эти слова задели Фарамора.

— Что ты знаешь о моей воле, нечисть?! — воскликнул он. — Твоя сестра Шанн тоже несла чушь про то, что я всего лишь раб Искры… Должен сказать, это одна из причин, почему она сдохла! Я сам себе хозяин, Сэдра! Слышишь? Так было, так есть, и так будет! А ты лучше радуйся, демонесса… радуйся, что благодаря моей воле ты еще жива!

— Радоваться? — Сэдра говорила так, словно испытывала невероятную боль. — Посмотри на меня… еще никто не видывал более жалкого зрелища. Мне понадобятся сотни лет, чтобы восстановить хотя бы часть прежней силы. Сейчас даже человеческий ребенок в состоянии прикончить меня.

— Тебе не угодишь. Если не устраивает такое существование, возьми да уйди в небытие, как твоя сестра Ошара. Прояви свою волю! — Фарамор сильно выделил слово «свою». — Заодно и посмотрим, есть ли она у тебя. Ты, кажется, говорила, что не видела даже в прежнем своем существовании смысл? Или это была пустая предсмертная болтовня? Попытка подготовиться к смерти?.. А, в общем, поступай, как знаешь, Сэдра. Меня же мало волнует твой выбор.

— Выбор, — еле слышно повторила Демонесса. — Выбор… я боюсь смерти, очень боюсь…

Жгуты порвались один за другим, и женщина рухнула на пол грудой гнилого мяса и костей, сочащихся гнойной слизью. Из зловонных останков выбралась небольшая черная тварь, похожая на паука и с явным усилием, цепляясь дрожащими лапами за трещины в плитах пола, поползла в глубину зала, в кромешную темноту.

Фарамор проводил ее взглядом и с отвращением сплюнул, затем посмотрел на съежившихся возле стен ворхов и сказал:

— Выбирайтесь из этой поганой норы, друзья мои. Вы здесь совсем оголодали, но скоро у вас будет вдоволь свежего мяса, — и уже направляясь к выходу, обратился к демону: — А ты что молчишь, Хет? Сэдра осталась жива, мог бы и поблагодарить меня за это. Или ты опять чем-то недоволен?

— Доволен, — сухо, без намека на радость, ответил демон.

 

Глава 32

В стороне от дороги к Совиному Оку бежала стая волков. Звери уже разорвали в клочья на тракте всех отставших от войска Фарамора мертвецов и ворхов, и теперь, каждый раз, почуяв очередную тварь, сворачивали на дорогу и убивали. Волки вели свою войну против нежити и нечисти.

А несколько часов назад произошла настоящая битва: большая группа ворхов, во главе с пятью некромантами, двигалась по лесной тропе с целью догнать и присоединиться к войску Фарамора. Волки напали на них внезапно, ринувшись в бой серой яростной волной. Первыми пали четверо некромантов, но пятый — крепкий старик с седой заплетенной в косу бородой — успел воспользоваться колдовским знанием: по его короткому заклинанию-приказу в вечернем сумраке, буквально из пустоты, появилось трое тощих, как скелеты, высоких существ с длинными, и будто бы лишенными костей, руками. Они были абсолютно черными, лишь глаза на узких, лишенных носов и ртов лицах горели бледным зеленым светом. Существа окружили некроманта, встав к нему спинами, вытянули вперед руки, и с каким-то зловещим изяществом начали раскидывать нападавших волков. Их руки как змеи стремительно оплетали тела зверей и швыряли в разные стороны.

Тем временем часть стаи продолжала сражаться с бледными тварями. За последние дни, после нескольких схваток, волки убедились, что нечисть тоже испытывает боль. И, несмотря на всю свою свирепость, каждая бледная тварь сражалась, словно сама по себе, не помогая и не прикрывая других. Волки же действовали как единый организм, слаженно: кто-то отвлекал внимание, а кто-то заходил сзади, прыгая на спину, опрокидывая на землю и вырывая из шеи твари куски плоти.

Волки поняли, что черные существа со странными длинными лапами слишком опасны и прекратили попытки на них нападать — звери рычали, ходили кругами, но не приближались.

Старик некромант потрясал посохом и кричал, обещая тем, кого вызвал море жертвенной крови, если они сумеют его защитить. Сами же черные существа не нападали, ни на шаг не отдаляясь от колдуна, будто были прикованы к нему невидимыми цепями.

Стая, потеряв в схватке двух волков, разделалась с последними бледными тварями. На снегу среди деревьев остались лежать растерзанные, истекающие темной зловонной кровью тела.

Некромант, в окружении своих защитников, отступал, уходя все дальше и дальше от места битвы. Он ни на секунду не переставал говорить, суля черным существам невиданные кровавые подношения. Несмотря на холод, его лицо блестело от пота, в каждом движении чувствовалось напряжение.

Распаленные схваткой волки скалились, глядя, как удаляется враг, но преследовать его не решались. В сумраке леса их глаза горели желтыми огоньками.

Старик ускорял шаг. Еще немного и он успешно бы скрылся, но неожиданно его защитники исчезли. Некромант с надрывом и ужасом в голосе выкрикнул заклинание, и черные существа снова появились, но только на несколько мгновений и их тела уже выглядели бесплотными. Сквозь них, как через мутное стекло, были видны деревья и кусты.

Колдун побежал, то и дело, оглядываясь, с его губ срывались заклинания, которые больше не действовали. Словно колдовская сила, удерживающая защитников в этом мире, истощилась. Даже когда волки догнали старика, опрокинули на землю и принялись вырывать из его тщедушного тела куски мяса, он продолжал выкрикивать бесполезные заклятья, пока слова не потонули в клокочущей в горле крови.

Вожак был доволен стаей. Он видел, что даже молодые волки научились сдерживать ярость и не лезли на рожон. Каждый прошедший день в этом умирающем мире добавлял опыта, учил быть более хитрым. Вожак больше не чувствовал той безысходности, которую ощутил тогда, когда впервые учуял запах Страшного Человека. Видя, как стая умело противостоит бледным тварям и мертвым, он все сильнее верил, что все еще может измениться к лучшему. Но главным источником, питающим его веру, была, конечно, девочка. Сейчас она находилась в огромном поселении людей и, как он надеялся, пока в безопасности. А Страшный Человек…

Вожак вдруг перестал ощущать его присутствие. Вернее оно было слабым, словно Страшный Человек неожиданно оказался очень далеко. Это случилось, когда Фарамор спрыгнул в провал, но матерый, конечно же, об этом не знал.

Стая стояла среди деревьев недалеко от опушки и смотрела на развалины деревни, в которой не было свободного места от заполнивших ее тварей. Кое-где начали загораться огоньки костров. Волки чувствовали запах дыма и гнилостную вонь, доносимые порывами ветра.

Вожак знал: то, что сейчас предстоит сделать стае — очень опасно. Но он так же чувствовал: волки не боятся рисковать, даже желают этого. Ярость поддерживала в них жажду действий. Чудовища вторглись на их территорию, в хоть и умирающий, но все же родной лес, и за это должны поплатиться.

Примерно треть стаи выбежала на опушку. Ближайшие к лесу твари заметили волков, вскочили со свих лежбищ и не раздумывая бросились в сторону зверей. Нечисть не видела в волках угрозы — всего лишь пищу, свежее мясо, так неосмотрительно позволившее обнаружить себя.

Не менее двух десятков бледных тварей подобно гигантским паукам мчались к своим жертвам. В рыбьих глазах горели жадные огни. Не остались волки незамеченными и для одного морбеста. Огромная тварь, с хрипом выдыхая в ночной воздух облака пара и оскалив пасть, неуклюже, но целеустремленно двинулась вслед за своими более шустрыми собратьями.

Волки бросились в лес. Они бежали, ловко перепрыгивая через кустарник и поваленные деревья, и слыша позади шорох лап преследователей. Через некоторое время волки разделились на несколько групп, каждая из которых увела за собой двух или трех чудовищ. Обезумевшая от голода нечисть не догадывалась, что движется прямиком в ловушку, пока со всех сторон из темноты на нее не бросилось множество волков. Охотники превратились в жертв. Твари даже не успели оказать достойное сопротивление, как были разорваны клыками зверей.

Морбест, не отрывая глаз от трех убегающих волков, ломился через лес, втаптывая в землю кустарник и ломая небольшие деревья. Сбоку и сзади него на небольшом расстоянии, подобно бесшумным теням, двигались десятки волков, но нападать на чудовище и не думали — одним ударом лапы оно могло переломать все кости даже медведю.

Три ведущих волка выбежали к участку леса, заваленного упавшими после бури деревьями — сотни обледенелых, ощетинившихся острыми сучьями стволов в окружении мрачной паутины давно лишенных листвы ветвей.

Волки ринулись прямиком через бурелом. Для них словно бы и не было преград. Они с легкостью прыгали по поваленным стволам, подныривали под корягами и время от времени останавливались, чтобы чудовище не потеряло их из вида.

Поначалу морбест тоже успешно преодолевал бурелом, но через какое-то время, сделав неуклюжий прыжок через несколько поваленных стволов, он поскользнулся на покрытой наледью коре, и огромная туша рухнула на обломок дерева. Острая щепа распорола брюхо, заставив чудовище взреветь от боли. Но через несколько мгновений, увидев совсем рядом волков, морбест вскочил и полез через корягу, преграждающую путь к жертвам. Теперь тварью двигало не только чувство голода, но и ярость. Морбест даже не заметил, как из вспоротого брюха вывалились кишки.

Волки поняли, что чудовищу уже не выбраться из бурелома и поспешили исчезнуть, присоединившись к стае.

Тварь, потеряв из виду зверей, заметалась, то и дело, спотыкаясь и поскальзываясь. Морбест хрипел, оскалив зубастую пасть и запах собственной крови только распалял его ярость. Огромными, как плошки, глазами он выискивал исчезнувших в ночи зверей, но взгляд натыкался только на обломки деревьев и коряги. В отчаянии тварь ударила лапой по куче веток, разметав их в разные стороны.

Морбест побрел через бурелом — за ним, будто серые лоснящиеся водоросли волочились кишки, цепляясь за сучки и корни. Он терял силы, сознание затуманивалось, каждый шаг давался с трудом. Скоро чудовище упало на землю. С каждым выдохом из него вытекала в ночной воздух жизнь.

Когда морбест умер, к нему подошла вся стая. И хотя мясо чудовищ было мерзким на вкус, но последнее время волкам выбирать не приходилось. С голодным урчанием они набросились на добычу.

 

Глава 33

После того как верховный жрец покинул зал, Невея подошла к среднему постаменту и прикоснулась к стеклянной пирамидке, под которой покоился череп. На мгновение ей показалось, что от реликвии исходят волны тепла, но тут же поняла: это самообман. Черепа были холодны, как камни. Невея все больше сомневалась, что ее пребывание в этом зале имеет хоть какой-то смысл. Возможно, реликвии и обладали божественной силой, но видимо не той, которая была нужна для противостояния.

— Ничего, справлюсь и без вашей помощи, — с мрачным вызовом произнесла она.

После ее слов пламя в лампах затрепетало. Невея с удивлением окинула взглядом зал, на стенах которого шла пляска тени и света. Послышался шепот, похожий на шелест листьев — казалось если сосредоточиться, то можно было бы услышать слова, но Невея слишком разволновалась, чтобы собраться и обострить внимание на шепоте. Тем более что в зале начало происходить и кое-что еще…

Все вокруг теряло четкие очертания, словно воздух стал густой, как вода. Постаменты с черепами окутала полупрозрачная пелена. Пламя в трех лампах погасло, но темнее в зале не стало, потому что сквозь стены проникал бледный свет.

Невея медленно повернулась на месте, заворожено глядя, как все вокруг покрывается пеленой тумана. Шепот множества голосов был подобен музыке, от которой веяло грустью. «Что же вы пытаетесь мне сказать?» — мысленно спросила Невея.

Туман обволакивал ее бесплотным саваном. Воздух стал влажным. Справа раздался плеск, будто от брошенного в воду камня.

Невея почувствовала, как теряет равновесие и, с трудом удержавшись, посмотрела вниз и увидела, что ее ноги стоят на дощатом настиле лодки. За бортом отражающая туманную дымку водная гладь походила на молоко. Невея уже поняла, где находится: река — место, куда уводили ее грезы, чтобы спрятать от страшной реальности. Река, тихое течение которой успокаивало, заставляя не видеть проблем, будто бы их нет вовсе. Где-то там, на сокрытых туманом берегах бродит страшное нечто, но милосердное течение несло лодку вперед, по безопасной середине реки.

Раньше, когда Невея сюда попадала, все было как во сне; сейчас же она ощущала и влажный илистый запах тумана и могла разглядеть каждую трещинку в досках лодки — Невея понимала, что все это явь, странная, неподдающаяся объяснению реальность. Она вспомнила, что раньше заставляло ее сознание возвращаться в этот мир туманной реки: страх и слабость. Казалось, это было очень и очень давно, будто в другой жизни. «Но ведь теперь все изменилось, — с недоумением думала Невея. — Я стала сильнее и больше не желаю скрываться в грезах, как последняя трусиха!»

Впрочем, какая-то частица сознания отчаянно хотела покоя, приглашая лечь на дно лодки, закрыть глаза и не думать ни о чем. Пускай течение несет в неведомые дали; туда, где нет зла, нет добра, нет борьбы и сомнений. Ведь она, Невея, как никто заслуживает покоя, а для противостояния найдутся другие смельчаки и безумцы. Ведь найдутся же?

Река предлагала выбор.

— Нет, — произнесла Невея. — Я больше не стану прятаться. Не стану!

Сразу же после ее слов лодка слегка накренилась и начала разворачиваться. Подул ветер и перед глазами девочки закружились белесые клочья тумана. Многоголосый шепот стал громче — он был таким же невнятным, как и раньше, но Нееве слышалось в нем одобрение. Ей стало стыдно за свои давешние трусливые мысли о покое, за ту, даже малую частичку сознания, что предательски предлагала сбежать.

Туман быстро рассеивался, и Невея увидела песчаную полосу берега, а чуть дальше — трава, настоящая зеленая трава с пестрым вкраплением луговых цветов. Вода искрилась в лучах солнца. Лодка снова развернулась и поплыла вдоль берега, возле бортов сновали стайки мелких рыбешек.

Невея сделала глубокий вдох, с наслаждением ощутив запах разнотравья. Ее кожи касался приятный теплый ветерок. Она увидела за полем лес — от деревьев с пышной изумрудной листвой веяло свежестью. Над кронами, на фоне ослепительно голубого неба летали птицы.

У Невеи защемило сердце. Такое безмятежное благоденствие в последнее время она видела только в своих фантазиях. А ведь ее мир, по которому сейчас бродили чудовища, мог бы выглядеть так же, если бы не Темная Искра.

— Я все исправлю, — прошептала Невея, чувствуя, как к горлу подкатил комок горечи, а на глазах навернулись слезы. Шепот голосов гармонично сливался с легким плеском волн, накатывающих на песчаный берег, с шелестом травы и листьев, в которых играл ветер.

Лодка продолжала плыть вдоль берега, рассекая острым носом воду. Туман полностью рассеялся, и Невея увидела, что река совершенно прямая, она походила на серебряную ленту, в обрамлении золотой оправы песчаных берегов.

— Зачем я здесь? — спросила Невея и тут же почувствовала запах гари, будто вопрос нарушил какое-то правило этого мира, внес в общую яркую картину темные тона.

Впереди, по обе стороны реки, над лесом показалось алое зарево, лента реки вспыхнула красным, словно в нее окунулось заходящее солнце. Небо резко потемнело, погрузив мир в сумерки. Невея чувствовала, что сейчас произойдет что-то ужасное и непоправимое. И оказалась права…

Зарево вспыхнуло, озарив все небо, и волна огня, с ревом пожирая деревья, полетела по лесу. Мечущиеся над кронами птицы превратились в искры, сгорая заживо. Река стала похожа на полосу раскаленного металла.

Голоса завопили так, словно с тех, кто их издает, заживо сдирали кожу, и Невея кричала вместе с ними, глядя, как мир поглощает огненная лавина.

Под яростным напором пылающей волны деревья ломались как тростинки, превращались в факелы. Обломанные горящие сучья, листва, вырванные из земли кусты и клочья травы кружились в вихре раскаленного воздуха.

Невея увидела как на опушку, куда еще не добрался огонь, выбежала стая диких свиней. Звери бросились к реке, но пламя настигло их и сожгло в одно мгновение. С гулом и треском волна огня неслась по лесу. Деревья горели по обе стороны реки, и Невее казалось, что она находится в самом центре невообразимо огромного пожара. Языки пламени взмывали вверх, пытаясь дотянуться до темно-свинцового неба.

С трудом втягивая горячий воздух, Невея дышала тяжело, с хрипом. Ей не хотелось видеть то, что творилось вокруг, но и закрыть глаза не пыталась, боясь пропустить что-то важное. Она чувствовала гнев на неведомую силу, которая уничтожила спокойное благоденствие, и злость на собственное бессилие все это остановить.

Огненная волна умчалась вдаль, оставив после себя мерцающие дымящиеся останки леса и выжженную землю. В воздухе кружился пепел. Открытого огня больше не было, лишь кое-где догорающее пламя еще находило себе пищу.

Невея окинула взглядом мертвое пространство и содрогнулась. Как же быстро это произошло. Чудовищная сила уничтожила все живое за несколько минут.

Лодка развернулась и уперлась носом усыпанный пеплом берег. Голоса стали тихими, словно на крик они истратили все силы. Мир снова стал спокойным, но это было спокойствие иного рода — мертвое, страшное, от него веяло безысходностью.

С минуту поколебавшись, Невея сошла на берег. За выжженной землей, на которой совсем недавно зеленела трава, насколько хватало взгляда, стояли и лежали обугленные деревья. Но вглядевшись, она увидела и еще кое-что: по погруженному в сумерки мерцающему пепелищу двигалось множество призрачных фигур. Они будто состояли из прозрачной туманной дымки. Это были люди и звери. Невея разглядела мужчин, женщин и детей, волков, медведей, лошадей, оленей и огромное количество неясных силуэтов животных размером с белок. Они все шли к реке. Вокруг них, точно грязный снег, кружился пепел. Вдалеке, там, где река терялась в сером мареве, мерцало зарево уходящей огненной волны.

Невея сделала несколько шагов по берегу и остановилась. От острого запаха гари першило в горле, а во рту был неприятный горький привкус.

Бесплотные фигуры двигались, будто бы не касаясь земли — пепел под их ногами оставался безмятежным. Десятки призрачных птиц кружили в воздухе, почти сливаясь с мрачной пеленой туч.

— Мы поможем тебе, — услышала Невея шепот. — Да, поможем… Мы остановим Темную Искру… остановим, — голоса, словно эхо доносились до ее слуха.

Призраки остановились, взирая на девочку прозрачными, как капли воды, глазами. Сквозь фигуры людей и животных виднелось то, что осталось от леса.

— Вы мне поможете? — тихо, с ноткой облегчения спросила Невея и подумала, что сейчас ей не обязательно говорить вслух, чтобы быть услышанной.

— Да, конечно… это наша цель… поможем, поможем… — она слышала и мужские голоса и женские почти сливающиеся воедино.

Призраков было столько, что у нее захватило дух. Даль скрадывала пелена пепла и сумерки, но Невея почему-то не сомневалась: там, в темноте стоит еще тысячи и тысячи призрачных фигур. И все они здесь, чтобы помочь ей, девочке, которая собирается бросить вызов Искре. Она подумала, что это ее ко многому обязывает и в первую очередь к тому, чтобы даже к границе сознания не подпускать отчаяние.

— Кто вы? — спросила она.

Вперед вышла высокая стройная женщина и девочка. Они держались за руки и ветер, которого совершенно не чувствовала Невея, теребил их прозрачные волосы.

— Мы те, кто желает все исправить, — произнесла женщина сухим, но приятным голосом. — Все, кого ты сейчас видишь, погибли из-за Темной Искры. Кто-то лишился жизни совсем недавно, а кто-то тысячелетия тому назад, когда носитель Искры, такой же, как твой брат, шествовал по земле, уничтожая все живое. Все мы — люди, звери, деревья — жертвы этого зла. Да, девочка, у каждого из нас есть своя причина ненавидеть все, что связано с Искрой. Мертвая плоть многих, кто стоит перед тобой, сейчас бродит по стране и убивает, убивает! — голос женщины задрожал от гнева. — Я сожгла себя заживо, но перед этим убила собственную дочь, и все ради того, чтобы мы не достались Искре. Трудно представить более высокую цену свободы… но поверь, некоторые заплатили цену и пострашней… Да и свобода ли это, если никто из нас не знает покоя?

Невея перевела взгляд на крупного мужчину, который обнимал огромной рукой плечи хрупкой длинноволосой девушки. К их ногам прижимались двое ребятишек. Когда-то эта семья была счастлива, подумала Невея. Без сомнения — счастлива. Такой сильный мужчина, возможно, мог работать кузнецом и, конечно, был доволен своим ремеслом. А жена, когда он заканчивал работу и возвращался домой, встречала его поцелуем и вкусным ужином. И их дети не знали бед, думая, что впереди у них долгая дорога жизни. Как же все это все несправедливо.

Она увидела возле упавшего обгорелого дерева несколько волков. Звери стояли, опустив головы, как застывшие образы из снов. Может, именно эти волки погибли, когда дрались с медведем-чудовищем возле заброшенного постоялого двора, предположила Невея. Теперь все они — люди, звери — всего лишь тени.

— Да, мы всего лишь тени, — повторила ее мысли женщина, — но в нас еще осталась сила.

Небо темнело, и фигуры призраков становились отчетливее. От них исходило слабое бледное сияние. Вдруг Невее пришла мысль, от которой сердце бешено заколотилось: «А есть ли среди этих людей мой отец?»

— Нет, — ответила женщина. — Искра не причастна к смерти твоего отца. Он не ощущал ее дыхание и потому, полагаю, его душа обрела покой. Сожалею, Невея, но не на все твои вопросы мы можем дать ответы.

— Это ваши голоса я слышала той ночью, в обители святой Дары? Это вы показали, что станет с нашей страной?

— Да, девочка, мы. Те из нас, кого Искра уже уничтожила. Ты должна была все увидеть и сделать выбор: бороться или отступить. Мы рады, что ты выбрала первое. Теперь все зависит от тебя, а мы… мы поможем.

— И вы знаете, как мне справиться с Искрой? — на лице Невеи отразилась надежда.

— Нет, — после недолгой паузы ответила женщина. — Но, когда придет время, ты сама поймешь, что делать. Верь в это, как верим в это мы.

— Да, — немного разочарованно сказала Невея.

— Есть еще кое-что… Твой брат возвращается в Алтавир. Очень скоро он и его твари будут в столице. Цель Фарамора — Таракот, государь Исходных Земель.

— Он хочет отомстить за казнь нашего отца?! — воскликнула Невея. — В этом все дело?

— Да, именно жажда мести зажгла Темную Искру в твоем брате. Месть должна свершиться, чтобы Искра обрела полную силу. Даже у хаоса есть свои правила и условия.

Невея находилась в смятении. Если и был на свете человек, которому она меньше всего желала добра, так это государь Исходных Земель. Вот уж кто действительно заслуживает смерти. Ведь это с него все началось, по его прихоти отцу отрубили голову. Было бы справедливо, если бы Фарамор отомстил Таракоту, на это он имеет полное право.

— Я понимаю, — сказала женщина. — Тебе нелегко все это принять. Приходится идти против того, что кажется правильным.

— Почему все так сложно? — Невея задумчиво смотрела сквозь призраков в темную даль.

— Таковы правила. Но знай, месть твоего брата не должна свершиться. А Таракот… думаю, он рано или поздно получит то, что заслуживает.

Невея кивнула.

— Хорошо, я постараюсь не допустить мести.

— Мы верим в тебя.

Невея увидела, как вдалеке один из призраков взмыл вверх и в мгновение ока сжался, превратившись в сияющую голубым светом искру, которая зависла высоко над землей. Тоже самое произошло с еще одним призраком, и еще… Скоро все вокруг стало походить на завораживающий своей красотой звездопад, вот только звезды падали с земли в небо, оставляя за собой длинный, медленно затухающий светящийся след. Искры занимали свое место в темном пространстве, с высоты подмигивая мерцанием Невее. Их свет отражался в ленте реки и в глазах девочки, с восхищением взирающей на это зрелище.

— Мы верим в тебя, — повторила женщина, и ее голос теперь походил на далекое эхо. — Верим… верим… — девочка, которую она держала за руку, начала подниматься над землей. Женщина, не размыкая бесплотных пальцев, последовала за ней и через мгновение мать и дочь превратились в две искорки, чистые и яркие, как звезды в осеннюю ночь. И даже там, в темной выси, они были рядом, словно боясь, что расстояние разорвет их незримую связь.

В следующее мгновение, все искры, будто захваченные вихрем, закружились. Сверкающая круговерть набирала скорость, сливаясь в единый сияющий диск, который, через некоторое время начал сжиматься и становиться все ярче и ярче.

У Невеи защемило в глазах, но закрыть их, или отвести взгляд от этого чуда она была не в силах.

Диск бесшумно сжался до горящей ослепительным светом точки. Исходящие от нее в радужном ореоле лучи пронзали темноту, озаряя мир-пепелище ярким сиянием. Невея чувствовала, как по коже разливается приятное тепло этих лучей. Они проникали внутрь, наполняя сердце благоговейным трепетом.

— Это… прекрасно, — прошептала она, и протянула руку, неосознанно пытаясь коснуться искры, в которую превратились призраки, желая всей душой стать частью этого света. — Прекрасно…

К изумлению Невеи искра затрепетала, и будто сорванный с ветки лист начала опускаться, покачиваясь в воздухе из стороны в сторону. Затаив дыхание и сощурив глаза из-за яркого света, Невея шагнула вперед и поймала искру в раскрытую ладонь.

 

Глава 34

Горхал волновался. Невея находилась в зале с реликвиями уже больше часа, и это время растянулось для верховного жреца на целую вечность. От того какой действие окажут реликвии на девочку слишком многое зависело. Но помогут ли они вообще, вот в чем вопрос. Именно это сомнение и не давало Горхалу покоя.

Жрец знал, что в той или иной степени это сомнение сейчас мучает и Северу, которую он оставил отдыхать в своем кабинете, и Мархата, отправившегося в казармы и давшего обещание вернуться сразу же, как закончит дела касающиеся отчета о походе его отряда.

Горхал пытался молиться, но не смог сосредоточиться и отложил обращение к богам до времени, когда разум снова обретет спокойствие. Жрец мерил шагами зал храма, присаживался на скамью, потом вставал и снова начинал ходить, как никогда понимая, что порой ожидание может свести с ума.

Чтобы как-то отвлечься он принялся менять почти догоревшие свечи в медных канделябрах возле алтаря. За этим занятием жрец вдруг подумал, что Невея находится в зале с реликвиями уже довольно долго, а это хороший знак. Значит, там что-то происходит. В ином случае, девочка давно бы уже вышла. Неужели его план сработал? Неужели?

Горхал уже менял последний огарок на новую свечку, как сзади раздался грохот резко открывшихся ворот храма. От ворвавшегося в зал ветра пламя свечей затрепетало, едва не погаснув, а плотные зеленые портьеры, прикрывающие аркообразные окна, вздулись, как паруса.

Жрец повернулся, намереваясь отчитать наглеца, посмевшего так непочтительно войти в храм, и застыл, не произнеся ни слова.

Наглецов оказалось семеро: шесть законников в лиловых плащах и кожаных шлемах с эмблемой Дома Закона, и советник государя Дориар Эмунг.

Гнев Горхала моментально сменило чувство тревоги. Жрецу не надо было долго думать, чтобы понять: эти люди пришли в храм явно не для вечерней молитвы.

Дориар, по-птичьи резко поворачивая голову, осмотрелся, словно был здесь впервые, после чего пригладил ладонью зачесанные назад черные волосы и по ковровой дорожке двинулся к Горхалу. В руке советник держал трость с золотым круглым набалдашником, на пальце красовался перстень с крупным рубином. Дориар был облачен в темно-зеленый длинный костюм, с множеством крохотных пуговиц, который сидел на нем безупречно. Плечи облегала меховая накидка, закрепленная под шеей круглой малахитовой заколкой. Чисто выбритое, слегка тронутое морщинами лицо только укрепляло впечатление, что к своей внешности советник относился с должным вниманием. И только бледно-голубые, глубоко посаженные водянистые глаза портили холеный, аккуратный образ Дориара — они словно были частицами другого человека — человека старого, которого невзгоды научили какому-то демоническому презрению ко всему миру.

Советник остановился в нескольких шагах от жреца. Его сапоги, как и сапоги законников, оставили на ковровой дорожке густые следы грязи, которые в другое время возмутили бы главу храма, но сейчас, одолеваемый тревогой, Горхал лишь недовольно поморщился.

— Давно я здесь не был, — вперив пристальный взгляд в жреца, с улыбкой произнес Дориар. — Я даже забыл, какой тут приятный запах, — он прикрыл веки и сделал глубокий вдох. — Аромат обрядовых благовоний… просто восхитительно.

— Насколько я помню, — заметил Горхал, — ты посещал храм только однажды, в тот день, когда государь принимал престол.

— Верно. Все верно, — с грустной усмешкой согласился советник. — Но этот восхитительный запах я запомнил. К сожалению, дела государства отнимают у меня слишком много времени. Не могу выкроить и минуты, чтобы забежать в храм и помолиться возле этого чудесного алтаря.

«В твоем случае молитвы бесполезны», — подумал Горхал, а вслух произнес:

— Но сегодня у тебя все же нашлось время. Ты даже пришел с компанией.

— Увы, — вздохнул Дориар, — но и в этот раз именно государственные дела привели меня в храм. Да-да, Горхал, государственные дела!

Показное лживое сожаление в голосе советника вызвало у Горхала отвращение, и верховный жрец лишь усилием воли сохранил невозмутимое выражение лица.

— Государственные дела? — стараясь говорить спокойно, спросил он. — Позволь узнать, какие?

Дориар сощурил глаза. Продолжая улыбаться, он наклонил голову к плечу и Горхал прочитал в хитром лице советника ответ на свой вопрос: «Ты ведь знаешь, зачем я пришел, не так ли? Так давай же перейдем от светских бесед к делу».

Что Дориар и сделал, причем улыбка сползла с его лица, а голос стал резким:

— Я знаю, что сейчас в храме находится девочка и дарния из монастыря. И ты будешь глупцом, жрец, если станешь это отрицать.

Горхал почувствовал себя попавшим в капкан зверем. Отрицать, что Невея и Севера в храме действительно было бы глупо, ведь то, что они здесь хитрый лис Дориар знал точно. Жрец проклинал себя за неосторожность.

— Да, девочка и дарния в храме, — только боги знали, каких усилий ему стоило сохранять видимость спокойствия. — И что с того? Похоже, твоим соглядатаям уже нечем заняться, как…

— Хватит! — выкрикнул советник, направив в сторону жреца трость, как указующий перст судьи, обвиняющего преступника во лжи. — Хватит! Мы оба знаем, кто эта девочка! — в набалдашнике трости отражалось пламя свечей, делая его похожим на огненный глаз какого-то чудовища. Шестеро законников стояли по обе стороны от Дориара. Их лица были мрачнее надгробных плит. — Ее зовут Невея, — продолжал советник. — Она дочь бывшего палача Легиса Тоула и ее вместе с братом изгнали из столицы.

— Я понимаю, — быстро заговорил Горхал, — нет ничего хорошего, что Невея нарушила закон и вернулась в Алтавир, но в этом полностью моя вина. Я…

— Да плевать мне на закон и твою вину! — заорал Дориар, и его крик эхом разнесся по залу. — Ты что же, думаешь, я пришел бы в этот вонючий храм, чтобы найти какую-то девчонку нарушившую закон? — неожиданно, он будто осознав, что вышел из себя, поморщился, и продолжил уже не повышая голоса: — Дело в том, жрец, что я знаю больше, чем тебе хотелось бы. Да и ты не такой наивный, верно?.. Так что не надо строить из себя доброго старичка, приютившего в храме девочку-сиротку. Тебе ведь известно, кто я? Глава ордена чернокнижников. И девчонка со своей способностью противостоять нечисти и нежити причастна к тайне моего ордена.

Горхал с недоумением посмотрел на законников и советник, проследив за его взглядом, усмехнулся и счел нужным пояснить:

— Эти дюжие ребята моя личная охрана. Они тоже состоят в ордене, хотя и не являются чернокнижниками. Кстати… — он обратился к законникам справа: — Вы, трое, идите, найдите девчонку и послушницу. Но с дарнией будьте осторожны, ее меч очень опасен.

Законники, шлепая грязными сапогами по мозаичному полу, направились к полукруглой, с белокаменными резными перилами лестнице, ведущей на второй этаж. Там находились библиотека, зал совета и кабинет Горхала, в котором на диване спала Севера.

У верховного жреца защемило сердце. Он почувствовал себя невероятно старым и усталым. До этого лихорадочно мелькавшие в поисках выхода из положения мысли, будто наткнулись на стену и осели в сознании единственным, доставляющим боль вопросом: «Неужели все кончено?»

С видом победителя Дориар пригладил волосы и не без злорадства произнес:

— Сейчас, в это самое время, мои люди задерживают всех старейшин храма. Теперь их будущее зависит от них самих. Тех, кто не согласится подчиняться воле ордена, обвинят в заговоре против государя. А те, кто усмирит сою гордыню — что мне кажется вполне разумным — будут и дальше заниматься делами храма, с некоторыми условиями, разумеется. Сказать по честному, мне до смерти надоело, что вы, святоши, суете носы, куда не следует.

Три законника поднялись по лестнице, и зашли в библиотеку. Горхал знал, что на осмотр этого зала у них уйдет не больше минуты, а далее, если прихвостни советника зайдут в кабинет… Что тогда произойдет? Окажет ли Севера сопротивление?

— Я дам и тебе шанс, старик, — продолжал Дориар. — От тебя лишь требуется не суетиться, так сказать, закрыть глаза на некоторые вещи. И вот еще что… — он выдержал паузу, давая понять, что его последующие слова очень важны. — Ты должен уничтожить реликвии, эти поганые черепа. Я понимаю, что тебе, как хранителю веры…

— Почему бы просто не убить меня? — ощущение тяжести прошло, сменившись злостью. Горхал посмотрел на советника так, будто собирался уничтожить его одним взглядом.

— Убить тебя? — почти добродушно воскликнул Дориар. — Так и будет, старик. Так и будет, если ты решишь избрать путь великомученика. Но это не в интересах ордена. Нам вовсе ни к чему менять порядок вещей, по крайней мере — внешне. Пускай люди все так же ходят в храм, молятся Трем Богам, и думают, что жизнь штука мерзкая, учитывая то, что творится в стране, но все можно исправить благодаря вере и усердным молитвам. Пускай люди так думают. Никому ведь не нужен шум из-за того, что весь уважаемый совет храма будет обвинен в заговоре против государя?

Горхал подумал, что очень желает смерти этому гнусному чернокнижнику, который смотрел на него с кривой ухмылкой и ждал ответа на свой вопрос. Впервые в жизни жрец желал кому-то смерти. На лбу главы храма выступила испарина. Медленно, с каким-то напряжением, Горхал перевел взгляд на алтарь, а затем на медный канделябр, в котором новенькие свечи только начали оплывать блестящими каплями расплавленного жира. Пламя на фитилях трепетало, и света от свечей было меньше, чем пляшущих по стенам и сводам храма теней.

Рука Горхала потянулась к канделябру, пальцы коснулись медной узорчатой стойки и застыли.

— Не делай этого, — спокойно предостерег Дориар. С видимой неохотой, свободной от трости рукой, он вынул из чехла на поясе длинный тонкий нож — пламя свечей отразилось от лезвия, сделав его похожим на раскаленную иглу. — Ты ведь знаешь, я убью тебя.

— Знаю, — голосом человека, который уже принял твердое решение, ответил Горхал. Его глаза затуманила печаль, а в сознании, затмив все чувства, осталось лишь сожаление о том, что он почти ничего не успел сделать для Невеи, помочь в ее противостоянии. Как же не хотелось вот так умирать. Он почувствовал, что его жизнь подошла к концу еще в тот миг, когда советник и законники только зашли в храм, видел, что в лице Дориара пришла сама смерть. Ну что же, теперь дело за малым — уйти, не опозорив свою честь, показать этому самоуверенному чернокнижнику, что он, верховный жрец храма, еще способен на собственное противостояние.

— Подумай хорошенько, Горхал, — произнес Дориар.

— Я уже подумал, — жрец схватился за стойку и с невероятным усилием поднял и занес над головой тяжелый канделябр, наперед зная: удар этой бронзовой штукой не достигнет цели.

Через мгновение он почувствовал боль — Дориар сделал быстрый выпад ножом, пронзив сердце Горхала. Канделябр выпал из рук и, ударив жреца по спине, с оглушительным грохотом упал на пол. Разбрасывая снопы искр, разлетелись свечи.

Дориар, с выражением досады на лице, вырвал клинок из груди жреца, резким взмахом стряхнул с лезвия кровь и погрузил нож в чехол.

Под аккомпанемент эха от упавшего канделябра Горхал сначала рухнул на колени, а затем — лицом вниз, на пол. Волосы седым ореолом разметались вокруг головы. Из-под распростертого в виде креста тела расползалось черное пятно крови. Горхал умер еще до того, как его голова коснулась пола, но в угасающем сознании успела промелькнуть последняя уверенная мысль: «Невея справится!..»

А наверху трое законников вышли из библиотеки и направились к кабинету.

— Глупец, — сквозь стиснутые зубы процедил Дориар. — Я ведь дал ему шанс. Глупец, решил таки стать мучеником, — он с презрением сплюнул. Потом поправил чуть съехавшую на правое плечо меховую накидку, снова нацепил на лицо маску спокойной надменности и с притворным сожалением произнес: — Жаль, не успел я у него узнать, чем здесь так приятно пахнет.

— Это запах сушеного тысячелистника, — угрюмо сказал один из законников.

— Ты уверен?

— Да, господин.

— Хм… приятный запах. Очень приятный.

После того, как глава храма и Невея ушли в зал с реликвиями, Севера, чтобы как-то себя занять, некоторое время рассматривала прикрепленную к стене карту Исходных Земель. Но скоро ей это занятие наскучило, тем более, что карта была настолько древняя и со времени ее составление в стране произошло столько изменений, что Севера только примерно смогла проследить по ней путь, который проделали они с Невеей.

Походив бесцельно по комнате и подбросив в камин полено, дарния взяла с полки самую тонкую книгу под названием «Жизнь мудрого Везика», легла на диван, мягче которого, как ей показалось, могут быть только облака, и начала читать.

Раньше она никогда не слышала ни про какого Везика, а прочитав десяток страниц, узнала, что жизнь этого мудреца была так же скучна, как у камня на обочине заброшенной дороги. Несмотря на легкое чувство тревоги и переживания за Невею, Севера уснула так крепко, как уже давно не спала. Во многом этому способствовали сытый ужин, жар камина, мягкий диван, ну и, конечно же, самая скучная книга на свете.

В то время, как Невея разговаривала с женщиной призраком, а в храм вошли Дориар и законники, Севера видела во сне погруженный в летнее благоденствие монастырь святой Дары; видела своих подруг: Зингару, Валию, Уору и Райну, настоятельницу Ирьяду Нару и целительницу матушку Гаю — это был прекрасный спокойный сон.

А когда до ушей Северы донесся приглушенный грохот от выпавшего из рук Горхала канделябра, во сне она посмотрела на небо над монастырем и подумала, что приближается гроза.

Гроза действительно приближалась, но иного рода, без грома и молний — она вырвала Северу из объятий сна суровым возгласом законника: «Встать!» и холодом стали клинка, прижатого к щеке.

Севера открыла глаза. Ей хватило пары мгновений, чтобы оценить ситуацию. И оценка эта была неутешительной: над ней, как скалы нависали трое крепких законников с мечами в руках. В их глазах горело торжество, словно они смотрели на только что взломанный сундук полный сокровищ.

— Встать! Повторил один из законников, не отводя острие меча от лица Северы. Видимо предупреждение Дориара о том, что эта женщина опасна, он принял со всей ответственностью.

Мозг Северы лихорадочно заработал, в сознании вспыхивали вопросы: «что произошло? Что с Невеей? Что делать? Где Горхал?..» Она поняла: сопротивляться и делать резкие движения — не следует. Сейчас лучше притвориться паинькой.

Не дожидаясь, когда этот амбал снова повторит приказ. Севера медленно приподняла руки — жест, говорящий о подчинении — и встала с дивана. Глаза невольно покосились на меч в ножнах, которые она отстегнула от поясного ремня еще перед ужином и оставила прислоненными к креслу.

— И думать забудь! — предостерег законник. — Нож сюда давай, — от протянул свободную от меча руку.

Севере ничего не оставалось, как подчиниться. Более того, она решила сыграть роль испуганной женщины и изобразила на лице гримасу страха — лучше схитрить, пока ситуация не разъясниться.

— Иди к выходу, — очередной приказ. Законники отошли в стороны, пропуская ее. Но Севера заметила, что они расслабились. Это было видно по их уже не таким сосредоточенным лицам.

— Как скажете, господин, — тоненьким голосом, от которого ей самой стало тошно, произнесла Севера.

С поникшей головой она проследовала через комнату, вышла в дверной проем и увидела, что внизу возле алтаря стоят четверо, а кто-то лежит на полу. Горхал! Это без сомнения он. Мертвый? Оглушенный?

— Мы нашли только дарнию, — доложил один из законников. — Девчонки здесь нет.

— Идите, ищите внизу, — раздался приказ. — Под храмом есть зал с реликвиями, думаю, она там, — и уже тише, будто говоривший обращался к самому себе: — Похоже, они что-то задумали и время зря не теряли.

«Кто этот человек отдающий команды? — спросила себя Севера. — И зачем ему Невея? Неужели…» Она вспомнила об ордене чернокнижников, о котором рассказывал Горхал. Конечно же, только чернокнижников может так интересовать Невея, что они вломились в храм, оглушили верховного жреца (она все еще надеялась, что он жив) и рыскают теперь как охотники в поисках добычи. Но как они узнали? Хотя… сейчас это не важно. Нужно думать, что делать! Думать…

Один из конвоиров толкнул ее в спину, и она зашагала вниз по лестнице. А трое из четверых, до того стоящих возле алтаря, быстрым шагом направились к узкому коридору, в конце которого находилась дверь, ведущая в подземный зал с реликвиями.

Севера прикинула, каковы шансы победить, если придется драться и поняла, что без меча — ни каких. Да и с оружием шансы были сомнительные. Люди, которые ее вели, не походили на тех законников, что шляются по улицам столицы, делая вид, что следят за порядком и большую часть времени просиживают в таверне за кружкой сидра. Нет, в этих людях чувствовалась выправка, и пытаться справиться с ними голыми руками — верх глупости. Взвесив все «за» и «против», Севера решила, как и прежде строить из себя испуганную простушку, пока чаша весов «за» не перевесит.

Человек, командующий законниками, встретил Северу холодным оценивающим взглядом.

— Так-так, — проговорил он, ловко покручивая между пальцами трость. — Дарния из небезызвестного женского монастыря. Слышал, вас обучают владеть оружием, — сузив глаза, он обратился к законникам: — Свяжите-ка ей руки, не люблю я, знаете ли, сюрпризы.

«Проклятье!» — мысленно выругалась Севера, когда один из конвоиров стянул ее руки за спиной кожаными наручами. Она приложила все усилия, чтобы показной страх на ее лице не сменила гримаса гнева.

— Я не понимаю, господин, что все это значит? — промямлила она. — И что случилось с достопочтенным Горхалом? — с трудом, но она втиснула в свой голос плаксивые нотки.

— Ты узнаешь ответы на свои вопросы, — спокойно и как-то по-дружески произнес обладатель трости. — Но для начала представлюсь: мое имя Дориар…

— Господин советник, — Севера изобразила почтение и кивнула.

— Да, я советник нашего государя, — уголки губ Дориара слегка приподнялись. Севера подумала, что он был бы красив, если бы не водянистые, с какой-то глубинной мутью, глаза.

— А что с мессиром? — Севера перевела взгляд на лежащего без движения Горхала. Заметила пропитавшую ковер кровь и поняла, что ее вопрос уже не нуждается в ответе.

— К сожалению, он мертв, — вздохнул Дориар, и тут же его губы растянулись в широкой улыбке, будто он только что сообщил невероятно радостную новость. — Скажу больше, дорогая, и, боюсь, слова мои тебя не слишком обрадуют: нашего уважаемого верховного жреца убила ты! — он пожал плечами и покачал головой, — Ай-яй-яй, как же ты могла?

— Я… я не понимаю, — Севера захлопала глазами.

— Все ты понимаешь. И перестань, наконец, строить из себя дурочку. Ты с этой ролью не справляешься. Как не старайся, а в твоих глазах проскакивают искры, готовые сжечь меня, — улыбка сошла с его лица, как оплывает сало с горящих свечей. — Рассказать, как дело было с Горхалом? Патруль законников проходил мимо храма и услышал крик о помощи. Законники вбежали в сие святое место и — о, боги! — увидели, как какая-то злодейка пронзает клинком сердце несчастного старика — жреца! Законники скрутили убийцу, хотя сделать это было нелегко, ведь злодейка ни кто иная, как воительница из монастыря Дары! Да, увы, даже воспитанники святых обителей могут обезуметь. Как тебе моя история?

Севера решила, что притворяться наивной простушкой теперь и, правда, нет смысла. Этот проклятый советник, скорее всего, раскусил ее с первого взгляда. В отсутствии ума его трудно упрекнуть. Что же делать? Держать себя в руках и удивить его спокойствием. Подавляя гнев, Севера едва заметно улыбнулась и с напускным равнодушием ответила:

— Так себе история, господин советник. Фантазией вы не блещете.

— Хм, — Дориар на несколько секунд задумался. — Здесь, видишь ли, дело не в самой истории, а в ее последствиях. А последствия — плаха и топор палача… Ах да, еще твоя голова! — он хихикнул, показав ровные белые зубы. Севера подумала, что отдала бы левую руку, лишь бы в правой сейчас, каким-то чудом, оказался меч. — Но есть и кое-что хорошее в твоем положении, — продолжал советник. — От преступления до казни нынче путь не долог. Сегодня ты лишил человека жизни, завтра лишат жизни тебя. Ожидание смерти хуже самой смерти — простая истина, которую тебе в полной мере не суждено познать! Хотя мне это кажется — несправедливо… убийца верховного жреца должен ожидать смерти долго, в мучениях. И казнь его должна быть страшней, чем отсечение головы. Правда, насчет казни я не совсем уверен… видишь ли, завтра законникам придется приложить все усилия, чтобы ты дошла до эшафота и не была растерзана толпой. Даже не знаю, смогут ли они?..

Севера раскраснелась. Как ни старалась она сдерживать гнев, но это чувство оказалось сильнее ее воли. Гнев сорвался с ее губ шипением разъяренной змеи:

— Я убью тебя, мерзкое отродье!

— Не думаю, — возразил Дориар. Он был доволен, что ему удалось вывести эту женщину из себя.

 

Глава 35

Невея чувствовала, как тепло разливается по телу. Сияние искры обволакивало руку, впитывалось в кожу, делая ее прозрачной. Серебристый свет растекался по хрусталю костей и ручейкам вен. Невея заворожено подняла ладонь, видя сквозь нее пейзаж сожженного мира; пошевелила пальцами, которые казались хрупкими, как льдинки. «Мы поможем тебе», — вспомнила она слова женщины — призрака. Невея пока не понимала, в чем заключается эта помощь, но была уверена: когда придет время, все станет ясно.

Она сложила ладонь в кулак, с благоговением разглядывая струящиеся в призрачной плоти сияющие потоки. Неужели в ней теперь сила призрачных существ? Как же все это странно и… чудесно.

— Странно… чудесно, — прошептала она. В ее глазах мерцали искры, будто вобрав в себя созвездия ночного неба.

Из глубин сознания, оттуда, где дремлют ждущие своего часа тайны, способные свести с ума, как древние рыбины начали подниматься воспоминания. Невея увидела себя здесь, стоящей на этом самом месте тысячелетия назад. Тогда так же по ее телу струились призрачные потоки. Так же она готовилась к противостоянию. Но кто в те древние времена был ее враг? Некто подобный Фарамору? Нет — нет, враг всегда был один — Темная Искра! Чем же закончилось то противостояние? Это знание осталось в глубинах разума тайной, чей час еще не пришел.

Воспоминания растворились, растаяли, как снежинки в облаке пара. А были ли они вообще? Может, это всего лишь фантазия подхваченная круговертью чудес породила еще одно воображаемое чудо? Воспоминание о том, чего не было?

Невея увидела, как медленно рука становится прежней — вены обретали синий цвет, белели сухожилия, плоть теряла хрустальную прозрачность и проявлялась кожа. Все как прежде, но Невея чувствовала, что это не так. Теперь сила призраков — их гнев и их жажда мести — внутри нее. И теперь она, девочка прошедший долгий путь, готова к противостоянию.

Перед глазами, будто беззвучно взорвалось солнце. Невея вскрикнула от неожиданности, зажмурилась и взметнула руки к лицу, защищаясь от яркого света. В таком положении она стояла несколько секунд, пока не решилась открыть глаза и отвести руки от лица. Сзади раздался чей-то приглушенный возглас, хрип и звук, будто что-то тяжелое и мягкое упало на пол.

Невея поняла, что снова находится в зале с реликвиями. Одна свеча в лампе, будто специально дожидаясь возвращения девочка, все еще разгоняла тьму ровным огоньком. Ее света хватила, чтобы Невея увидела: на постаментах, под стеклянными пирамидками не было черепов. Там находился прах, сераю пыль.

Шум за спиной заставил Невею резко повернуться. Дверь распахнулась, и в зал вломились один… два, трое мужчин. В руках они держали мечи — на лезвиях отражался свет лампы.

— Так вот ты где? — сказал один из вошедших. Он сунул меч в ножны, и его спутники поступили так же.

— Кто вы?! — воскликнула Невея.

Не удосужившись дать ответ, двое из этой троицы быстро прошли в зал, грубо схватили девочку за руки и потащили к выходу, причем тот, что справа проворчал:

— У меня сейчас голова разорвется.

— Это все черепа, будь они не ладны, — прошипел другой.

«То, что от них осталось», — успела подумать Невея, прежде чем ее вытащили из зала, в котором резко погасла лампа, словно оборвав связь между призрачным миром и жестокой реальностью.

Жрецы, которые охраняли реликвии, были мертвы — Невее хватило мимолетного взгляда, брошенного на лежащие на полу тела, чтобы это понять. За что? В чем их вина? В порыве гнева она задергалась в руках убийц, но тщетные попытки вырваться пресек сильный тычок в спину и удар по затылку, от которого перед глазами девочки заплясали темные круги.

Севера стиснула зубы, когда увидела, как законники ведут Невею. Хотя чего она ожидала? Того, что девочка превратиться в песчинку и затеряется в подземельях храма?

— Там были два жреца, — сообщил один из конвоиров. — Мы их убили.

Дориар лишь повел плечом и с достойным камня равнодушием проговорил:

— Что ж, значит, вина нашей дорогой воительницы отяготилась еще двумя убийствами, — он пристально посмотрел в глаза Невеи, словно в книге пытаясь прочитать в них тайну ее силы. — Так вот ты какая, дочка палача? Мне не терпится задать тебе пару вопросов. Но позже.

До Невеи с трудом доходил смысл слов советника. Ее взгляд был прикован к мертвому телу Горхала. На глазах выступили слезы, в горле запершило. Она больше не задавала себе вопрос «за что?», ведь ответ уже знала: тех двоих жрецов и Горхала убили из-за нее. Убийцы пришли в храм с одной целью: забрать ее с собой. И тех, кто встал на их пути, смели как листья с мостовой. Невея не винила себя за то, что случилось. Нарастающий гнев не позволял этого. Он разделил все на черное и белое, и между ними больше не было серых цветов сомнения и уничижения. Внутренне сейчас Невея очень походила на Фарамора, вот только стояла она по другую сторону реки.

Дориар приказал двум законникам оставаться в храме и дожидаться чиновников из Дома Закона, которые должны засвидетельствовать смерть трех человек и исследовать место убийства. Сам же советник, в сопровождении четырех душегубов, конвоировавших Северу и Невею, покинул храм.

 

Глава 36

Фарамор выбрался из провала, осмотрелся, как зверь, нюхая воздух, и направился к одному из десятка костров, возле которых на бревнах сидели чернокнижники. Он чувствовал на себе благоговейные взгляды ворхов и бессмысленные — мертвецов. Ощущал дыхание мощи, затопившей эту жалкую деревушку. Он слышал, как стонут умирающие деревья и дрожат от страха и холода звери.

А еще Фарамор чуял, что неподалеку в лесу скрывается стая. И да, он знал, что волки убили одно из его творений и несколько ворхов. Но это мелочь недостойная внимания, и так или иначе лесные шавки поплатятся за содеянное. А сейчас есть дела поважнее — нужно идти к столице не дожидаясь утра, не теряя ни единой минуты даже из той вечности, что ждет впереди. Надо двигаться и действовать, действовать и подниматься в неведомые выси, туда, где богам скоро больше не останется места. Идти к столице! И пускай хоть один чернокнижник попробует пискнуть об отдыхе…

«Мясо букашек лучше крольчатины!»

Чернокнижники почтительно поднялись, когда Фарамор подошел к костру. Они расположились во дворе дома с обрушенной крышей. Бревенчатые стены скрывала занавесь засохшего плюща, который шелестел под порывами ветра. Небольшая пристройка к дому завалилась на бок и сейчас отодранные от этого сооружения доски служили пищей для костра.

Блэсс посмотрел в лицо Фарамора, в его запавшие глаза и почему-то подумал о ненадежном, готовом сработать при малейшем прикосновении, капкане. А еще Блэсс почувствовал, что из проклятого логова Седры только что вылезло существо еще более бесчеловечное, чем раньше, более лютое, хотя, казалось бы, это уже невозможно.

— Мы идем в столицу, — сообщил Фарамор, медленно обводя чернокнижников немигающим взглядом. — Прямо сейчас, — его голос походил на шелест засохшего плюща, что рядом на стене трепал ветер. — Сворачивайте лагерь, да поживее.

Вряд ли кого-то из колдунов обрадовал этот приказ, ведь отдыхали они всего-то чуть больше часа, но свое недовольство все благоразумно скрыли за маской рабской услужливости. Все, кроме молодого чернокнижника с жидкими пепельными волосами и бородкой похожей на пучок чахлой травы. Парень присоединился к войску три дня назад, представившись Сыном Грома, после чего остальные колдуны уже не воспринимали его всерьез.

Сейчас, услышав приказ собираться в путь, молодой некромант посмел выразить свое недовольство глубоким вздохом и кислым выражением лица. Всего-то. Но этого оказалось достаточно, чтобы механизм капкана, который почудился Блэссу, сработал.

«И пускай хоть один чернокнижник попробует…»

В одно мгновение Фарамор оказался возле парня и прохрипел:

— Ты чем-то недоволен, червяк? Тебе что-то не нравится? — его рука, как змея, метнулась вперед, пальцы вцепились в горло Сына Грома.

Побледневшее, было, лицо чернокнижника стало пунцовым, глаза вытаращились, и, казалось, вот-вот лопнут от переполнявшего их ужаса.

Колдуны попятились, старясь скорее отойти от Хозяина и наглеца, посмевшего его прогневить, что было с их стороны более чем благоразумно.

— Если тебе, букашка, не нравится делать то, что я говорю, тогда отправляйся в Великую Пустоту! — пальцы Фарамора сжались, как челюсти хищной рыбины — раздался хруст и звук раздираемой плоти, — рывок и Сын Грома, сделав два шага назад, рухнул на землю возле костра. Кровь хлестала из раны и открытого рта, с шипением орошая раскаленные угли.

Пока Сын Грома, человек, которого никто не воспринимал всерьез, бился в агонии, Фарамор разжал пальцы и с жадностью посмотрел на сочащийся кровью кусок мяса в своей ладони.

Чернокнижники стояли как тени, боясь даже пошевелиться. Каждый из них благодарил Судьбу за то, что не на них пал гнев Носителя Искры. А Сын Грома? Он, несомненно, заслужил смерти. Раз Хозяин решил отправить его в Пустоту — значит заслужил. Стать свидетелями рождения нового мира, иного порядка, должны только достойные.

Фарамор запихнул мясо в рот целиком и начал жевать, при этом он улыбался и переводил взгляд с одного чернокнижника на другого. Его челюсти работали с бешеной скоростью, а по подбородку текла кровь, в свете костра похожая на лаву.

Блэсс смотрел на Фарамора и чувствовал, как на затылке шевелятся волосы. Дрожь колючей холодной волной поползла по шее и вниз по спине. Колдун подумал, что тот страх, что он испытывал раньше, всего лишь жалкий испуг, по сравнению с тем животным, глубинным чувством, которое он чувствовал сейчас. Но почему? Что случилось? Откуда этот ужас? Блэссу начало казаться, что вся его жизнь была сном, а теперь он проснулся и увидел реальность, которая страшнее самого чудовищного кошмара. Это какое-то сумасшествие. Неужели безумие Носителя Искры передалось и ему, Блэссу? Неужели? А может, он давно сошел с ума?

Фарамор прожевал и проглотил мясо под одобрительные, с примесью страха, взгляды чернокнижников. Сын Грома больше не дергался; лишь кровь из раны продолжала вытекать мерными толчками. Привлеченные ее запахом ворхи бродили вокруг двора, возбужденно урча и не смея подойти ближе.

Один из морбестов стоял в темноте между развалин домов. Он походил на исполинского пса, взирающего голодным взглядом на недоступную кость. Из его пасти текла слюна, дыры носа подрагивали, чую пьянящий запах.

— Оттащите эту падаль нашим друзьям, — велел Фарамор.

Чернокнижники бросились выполнять приказ так быстро, словно промедление в один миг было чревато для них смертью. Схватив Сына Грома за руки и за ноги, они вытащили его со двора и бросили, не выказав и доли почтения к мертвому собрату по Темному искусству.

Едва они отошли, как на еще не остывший труп, рыча и отталкивая друг друга, набросились ворхи. Но их пиршество длилось считанные мгновения — с жутким ревом, похожим на рокот грома, подняв вихрь из листьев и снега, на дорогу выбежал морбест. Чудовищная тварь врезалась мордой в кучу ворхов, которые моментально разбежались в стороны, возмущенно вереща и скаля окровавленные пасти. Лишь немногие из них успели урвать хороший кусок мяса.

Морбест схватил труп за ноги зубами, резко взметнув голову, подкинул вверх — Сын Грома крутанулся в воздухе, как монета, подброшенная на жребий — и поймал его раскрытой пастью. Под прицелом жадных взглядов ворхов, он проглотил свою добычу целиком.

Тем временем чернокнижники уже торопливо собирали вещи, а кто-то побежал к другим кострам сообщить остальным о немедленном сборе.

Фарамор подошел к Блэссу и протянул руку с раскрытой, багровой от крови ладонью.

— Да, господин, п… прошу вас, — колдун кивнул и передал ему топор. Он только-только начал приходить в себя после давешнего внезапного приступа ужаса, и слова застревали в горле, будто не желая быть частицей этой жуткой холодной ночи.

Фарамор прикрепил топор к перевязи и, не говоря ни слова, пошел прочь от костра быстрым шагом. Он направлялся прямиком к Алтавиру, как безумец не ищущий легких путей, и, не задумываясь о буреломах и оврагах, которые непременно встретятся в ночном лесу.

А твари поднимались со своих лежбищ и шли за ним. В отличие от некромантов, нечисть была рада скорее покинуть развалины этой деревни, где жажда свежего мяса для нее оставалась лишь жаждой, без надежды насытится. Твари двигались за Носителем Искры, зная, что он, несомненно, приведет их к пище.

 

Глава 37

«Что я делаю?! Чего жду?!» — внутренне закричала на себя Севера. Она все ждала, когда представится удачный случай что-то сделать, совершить невозможное, но вот уже осталось несколько шагов до Дома Закона, в подвале которого ждет темница…

«В Великую Пустоту удобный случай!»

В порыве злости, но не надежды вырваться, дарния быстро сделала шаг вправо, резко развернулась и двинула мысом сапога в пах одному из конвоиров. Не дожидаясь пока тот согнется в приступе боли, она подскочила к другому законнику — как же ей хотелось, чтобы руки были свободны — и нанесла удар лбом в переносицу. Рванула было к Дориару, но советник моментально оценил ситуацию и спрятался за Невеей, держа ее за плечи.

«Проклятье!»

Севера метнулась вправо, намереваясь снова проделать трюк с ногой и пахом, но бородатый конвоир, которому предназначался удар, резво отскочил и мыс сапога пнул пустоту. Тут же она получила кулаком в скулу.

Дарния зарычала, как зверь, и, успев поймать восхищенный взгляд Невеи, увернулась от следующего удара.

Раздался звон выхваченного из ножен меча и приказ Дориара: «Убрать оружие!»

— Ха! — выкрикнула Севера и удар бородатого законника кулаком по спине на миг погасил огонь ярости в ее глазах.

Но только на миг. Оскочив в бок, она развернулась, подпрыгнула и впечатала каблук сапога в колено наглеца, посмевшего нанести ей удар в спину. Наглец рухнул на мостовую и заорал, вперив полный ужаса взгляд на сломанную ногу.

Воодушевленная яростью подруги, Невея попыталась вырваться, но Дориар схватил ее за волосы, с силой намотав их на кулак.

А Севера получила удар в живот, и тут же — в челюсть, затем два тычка под ребра и один в зубы. Законники схватили ее за руки, обозначив конец сопротивления, конец этой короткой схватки, исход которой был всем понятен с самого начала. Разве что сюрпризы в виде сломанной ноги, разбитого носа и покалеченных гениталий оказались весьма неожиданны, если учесть то, что у дарнии были связаны руки за спиной.

А избитая Севера сейчас жалела о том, что так долго играла в осторожность — все выжидала, строя из себя рассудительного стратега. Дура! Надо было плюнуть в задумчивую рожу здравого смысла еще тогда, в кабинете Горхала и, несмотря ни на что, попытаться прорваться к мечу.

Законник, у которого из сломанного носа текла кровь, занес, было, кулак, чтобы двинуть Северу по лицу, но его остановил ровный, нетерпящий неповиновенья голос Дориара:

— Хватит! С нее достаточно! Не нужно, чтобы она выглядела, как испорченный кусок мяса, когда завтра ее будут вести на эшафот, — продолжая держать за волосы Невею, он направил набалдашник трости в сторону Северы и ухмыльнулся: — Неплохо ты наваляла моим людям. Уважаю. Вас в монастыре и в самом деле неплохо обучают драться.

Севера сплюнула вязкую окровавленную слюну, решив ничего не отвечать советнику. В голове гудело, а в глазах двоилось.

— Что встали? — крикнул Дориар законникам. — Ведите ее куда вели!.. А ты, — не скрывая отвращения, обратился он к бедолаге со сломанной ногой, — Сиди пока здесь. Позже я распоряжусь, чтобы тебя к лекарю доставили, хотя ты и не заслуживаешь этого.

Через минуту они спустились по узкой лестнице в подвал. Здесь располагалось всего десять камер, ведь, по сути, это место не было настоящей тюрьмой. Сюда сажали сроком от одного до тринадцати дней любителей подраться, мелких воришек и тех, кому еще предстояло выслушать судебный вердикт.

У всех камер были окованные железом двери с массивными засовами и крошечными оконцами. Вот только одна, самая просторная и крайняя от выхода темница походила на клетку для зверей — преградой к свободе служила железная решетка. Обычными узниками этой камеры были бражники — любители поскандалить, которые отрезвев, заслуживали разве что пинка под зад, и в редких случаях, один удар плетью.

Возле этой камеры и велел остановиться Дориар. Сейчас в ней находились трое: жирный тип, который спал, свернувшись калачиком прямо на полу и издающий звуки похожие на раскат грома; прилично одетый старик, дремлющий сидя на широкой лавке, и молодой мужчина, застывший возле стены с закрытыми глазами, но зато с открытым ртом, из которого тянулась нить слюны.

— Выкиньте отсюда эту троицу, — распорядился Дориар.

Законники бросились выполнять приказ. Им понадобилось немало времени, чтобы вывести упирающихся не отрезвевших узников из камеры. А жирный тип, к тому же, едва его поставили на ноги, принялся плеваться во все, что видели его осоловевшие глаза, чем заслужил пару увесистых оплеух. Так или иначе, а камеру все же освободили, переведя узников в другую темницу.

Как только за дарнией и девочкой и закрылась дверь, вделанная в решетку, Дориар обратился к Невее, при этом нацепив на лицо выражение сожаления:

— Ты уж извини, малышка, но пока я не пойму чего от тебя ожидать, ты посидишь здесь. Видишь, я даже не стал вас с подругой разлучать, — он растянул губы в улыбке, во взгляде появилась легкая печаль. — На самом деле я хороший и добрый человек и, надеюсь, ты скоро в этом убедишься.

Севера не могла понять, издевается он или на самом деле пытается состроить из себя добрячка. Скорее — и то и другое. Этот человек слишком хитрый, чтобы быть однозначным.

— Сейчас я уйду, но скоро вернусь, — продолжал Дориар. — Мне нужно кое-что принести, чтобы кое в чем убедиться, — он многозначительно поднял вверх палец, после чего прильнул к решетке, прищурил глаза и тихо спросил: — Скажи, ты любишь кошек?

Да, Невея любила кошек, просто обожала. И что вообще это за вопрос такой?

— Нет! — резко ответила она.

— Ну, ничего. Я, знаешь ли, тоже не очень… — Дориар пожал плечами, развернулся и, вращая между пальцев трость, направился к выходу. На лестнице он оглянулся и подмигнул Невее, которая провожала его испепеляющим взглядом.

Как только Дориар и законники ушли, Невея повернулась к Севере, которая уже сидела на лавке с изможденным видом, прислонившись к шершавой стенке.

— Ты как?

— Нормально, — ответила Севера, думая, что хуже некуда. Правый глаз у нее заплыл, превратившись в узкую щелку, нижняя губа распухла, челюсть и скула выглядели так, словно их намазали соком черники. Болел бок, куда пришлись сразу несколько ударов, и спина. — Кости целы, — нашла она положительную сторону своего положения и с трудом, но все же сумела улыбнуться, — чего не скажешь о том уроде со сломанной ногой. В одном советник все же прав: я и, правда, неплохо наваляла его людям.

Невея отошла от решетки, пересекла камеру и села на лавку возле подруги.

Напротив их темницы на сене висел фонарь, далее — еще два, а в конце коридора за столом сидел стражник, который задремал сразу же, как только ушел Дориар со своими людьми. Из одной их камер доносился раскатистый храп, а когда он время от времени затихал, слышалось невнятное бормотание и кряхтение.

В камере Невеи и Северы стоял противный кислый запах, но было сухо и относительно чисто. Пол и стены расчерчивали падающие от решетки линии теней, трепещущие под неровным светом фонаря.

— Когда мы отсюда выберемся, — с трудом ворочая губами, произнесла Севера, — я первым делом прибью этого вояку Мархата. В том, что мы здесь, целиком и полностью его вина, — она говорила эти слова без злости, как если бы журила друга за необдуманный поступок. — Как считаешь, заслуживает Мархат хорошей трепки? А, может, люди советника прямо сейчас цепляют на него наручи с цепью, как у меня, и скоро его притащат сюда?.. Кхм… что-то говорить мне больно.

Невея прижалась в Севере и вздохнула.

— Там, в зале с реликвиями, кое-что произошло, — сказала она и поведала о реке, о сожженном цветущем мире, о призраках, будто восставших их пепла и о том, как они стали единой искрой. — Теперь, я полагаю, — закончила она рассказ, — сила призраков во мне. Странно звучит, правда?

— Странно? — Севера усмехнулась и тут же поморщилась от боли. — После всего, что мы с тобой повидали, для меня больше не существует слова «странно». Разве что если небо грохнется на землю с луной и звездами, я скажу, что — да, это странно. — Немного помолчав, она добавила: — жаль, что твоя сила не действует на людей.

— Жаль, — согласилась Невея.

— Знаешь, что я думаю? — Севера встрепенулась. — Я думаю, что нас предали. Дориар достаточно о тебе и обо мне знает. Откуда? Ну, скажи, откуда он мог узнать? Кто-то из отряда Мархата сообщил ему. Это точно. Больше некому. Только мы появились в городе, как нас тут же хватают, как раненых куропаток. И сколько бы Мархат не уверял, что каждый его воин скорее перережет сам себе глотку, чем окажется предателем, но… и в здоровом лесу попадаются гнилые деревья. Кто-то затаил обиду, а кого-то просто подкупили. А, возможно, в отряде изначально был соглядатай чернокнижников.

— Возможно, — вздохнула Невея.

В конце коридора погасла лампа. Стражник, будто почувствовав, что стало темнее, проснулся, с ворчанием выбрался из-за стола и заменил огарок в лампе на новую свечу.

— Как думаешь, мы выберемся из этой передряги? — тихо спросила Невея.

Севера долго молчала, словно опасаясь делать предположения.

— А что говорит твое предчувствие? — наконец решила она сама задать вопрос.

— Ничего не говорит. Но… мне почему-то не страшно. Даже не знаю… мы не должны отчаиваться.

— Кто здесь отчаивается? — Севера попыталась улыбнуться, но губы отказались повиноваться. — Лично я не отчаиваюсь, — на самом деле она была близка к отчаянию. Перед глазами то и дело вставал образ плахи и тех шестов с насаженными на них головами, что «красовались» на площади. Но как бы то ни было, дарния решила не показывать страха. Даже если завтра ей суждено стоять на эшафоте, она постарается держаться достойно. Хотя с такой разбитой рожей, подумала она, это будет нелегко.

Раздался звук открываемого замка, скрипнула дверь, и скоро на лестнице показался Дориар, с неизменной тростью в руке и печальной улыбкой, словно говорящей: «Я сожалею о всех своих грехах, но буду совершать их и дальше». С ним явились два законника — те из пятерых, что не пострадали в схватке с Северой. Один из них — рослый и широкоплечий — держал в руках большую черную коробку.

— Эй, любезный, — выкрикнул Дориар. — Принеси-ка мне свой стул.

Стражник схватил стул, быстро прошел с ним по коридору и услужливо поставил его перед Дориаром.

— Прошу, господин советник.

— Благодарю, друг мой.

«Крысы, играющие в любезность», — подумала Севера, а Невея подумала почти тоже самое, но связанное с фекалиями.

Дориар прислонил трость к стенке, взял у стражника коробку и уселся на стул, положив ее на колени. С улыбкой он переводил взгляд, в котором появилась хитринка, с Невеи на Северу, затем снова на Невею.

— А у меня для вас подарочек, — произнес он тоном не предвещающим ничего хорошего.

— Подарочек будет если ты разбежишься и грохнешься башкой об стенку, — эти слова стоили Севере боли в разбитых губах, но оно того стоило.

Впрочем, ее укол не вызвал у советника сколько-нибудь заметного недовольства. По крайней мере — внешне.

— Возможно, однажды я так и сделаю, — ответил он. — Если мой разум накроет застень безумия. Хотя я в этом очень сомневаюсь, — Дориар встрепенулся, будто на него повеяло холодом. — Но перейдем к делу, — он отодвинул крошечную медную щеколду на коробке и снова исподлобья взглянул на узниц. — Вам должно быть любопытно, что там внутри?

Невея чувствовала исходящие от коробки волны. Как холод, который не ощущаешь кожей, но сознаешь его ледяную суть где-то внутри, возможно, в самой душе. То же самое она чувствовала во время битвы отряда Мархата с нежитью и нечистью.

— Нет, не любопытно, — спокойно ответила она.

А Севера проворчала:

— Да открывай ты уже свой ящик.

Коробка дернулась в руках советника, потом еще раз. Послышалось шипение.

— Ого, — усмехнулся Дориар. — Она сама просится наружу. Не нравится ей, видите ли, сидеть в темноте. Ну что ж, уважим… — он быстро открыл крышку, запустил внутрь руку и, держа за холку, выудил полосатую кошку. Растопырив лапы с крючьями когтей, она хрипела и бешено махала хвостом из стороны в сторону. Все бы ничего, кошка как кошка — если бы не глаза: они походили на два мраморных шарика, вделанных в темную оправу глазниц.

— Познакомьтесь, ее зовут Раваэлла, — заявил Дориар. — Моя любимая кошечка. Всю свою жизнь она жила, как королева. Спала на пуховых подушках, ела гусиный паштет и пила только сливки. Один слуга поплатился жизнью за то, что имел неосторожность наступить ей на хвост — кстати, его голову вы могли видеть на площади, насаженную на кол. Да, Раваэлла особа утонченная… была, — советник заглянул в морду кошки и вздохнул. — Не далее, как полчаса назад, я убил ее. А потом воскресил, в некотором смысле. Видите, на какие жертвы мне пришлось идти?

— И зачем тебе это было нужно? — спросила Севера, в общем-то, догадываясь, в чем тут дело.

Кошка дергалась и хрипела, выпучив белесые глаза. Один из законников взял с колен советника коробку. Стражник, который слышал слова Дориара и явно не имеющий отношения к некромантам, стоял в конце коридора с ошарашенным видом, наверняка жалея, что сегодня его дежурство.

Советник поднялся со стула.

— Зачем нужно? — он уставился на Невею. — Я, в общем-то, доверяю своим людям. Доверяю сведениям, что они приносят. Но в особо важных делах сведения все же лучше проверять. Сейчас, как раз, тот самый случай, когда нужно убедиться…

Дориар быстро подскочил к решетке и, почти без замаха, швырнул Раваэллу в Невею.

Кошка бесшумно врезалась в невидимую преграду и упала на пол безжизненной грудой плоти и шерсти.

Невея отпрянула, но быстро взяла себя в руки. Севера же оставалась спокойной, хотя давалось это нелегко. Она смотрела на недвижимую, теперь уже точно мертвую Раваэллу, изобразив на лице равнодушие.

Проверка сведений продлилась всего мгновение и, судя по тому, как приподнялись брови Дориара, а губы растянулись в улыбке больше похожую на гримасу, итог опыта его обрадовал.

— Ну что ж, сведения оказались верны, — заключил он и потер пальцами висок. — Ух! Вот это да! Вы видели? — он указал ладонью на труп Раваэллы и повернулся к законникам, на лицах которых легко можно было прочитать: «Мы не только видели, но и за всю жизнь такого не забудем».

А Севера подумала, что советник не настолько удивлен, как это показывает. Строит из себя восторженного юнца. Зачем? Наверное, ему нравится притворяться. Это часть его жизни.

Невея же даже не пыталась разобраться в поведении мерзавца, убившего свою кошку. Она смотрела на мертвую Раваэллу и старалась сдержать слезы, которые уже предательски пощипывали глаза. Восставшие мертвецы, бледные твари — по сути, они тоже жертвы, страшные игрушки в руках безумных кукловодов. И один такой кукловод сейчас стоит и улыбается, будто весь мир зарос поганками, которые, судя по яду в его душе, он без сомнения обожал.

Она медленно начала стягивать с ноги сапог.

— Эта девочка может оказаться для нас весьма полезной, — говорил Дориар, обращаясь скорее к самому себе.

Невея сняла сапог, слезла с лавки и…

— Это просто удача, что…

…размахнувшись, кинула его в советника.

…она попала… Ай! — Дориар вскрикнул больше от неожиданности, чем от боли и резко повернулся к решетке, метнув в Невею гневный взгляд.

Сапог, чудом пролетев между прутьев, угодил ему в плечо.

— Вот значит как?! — воскликнул он. — А я ведь с тобой по-хорошему!..

— Эх, жаль в твоей руке был сапог, а не копье! — с пылом сказала Севера.

— Жаль! — сквозь стиснутые зубы процедила Невея.

На лице Дориара появилось что-то вроде насмешки. Он демонстративно стряхнул ладонью с плеча несуществующую грязь, будто бы оставленную после удара сапога, и произнес:

— Ладно. Я тебя прощаю, девочка. И забудем…

— Ты сдохнешь, как твоя любимая кошка! — закричала Невея, больше не в силах сдерживать злость. Ее ладони сжались в кулаки. — Сдохнешь! Сдохнешь! Сдохнешь!

Даже Севере стало не по себе — она впервые видела девочку в таком гневе.

— Ну-ну, успокойся, — Дориар примирительно поднял руку.

Тяжело дыша, Невея повернулась на месте, потом встряхнулась, провела ладонью по волосам и залезла обратно на лавку, исподлобья уставившись на советника. Будь ее глаза арбалетами, они бы живого места не оставили на теле Дориара.

— Как я и говорил, тебе никто не причинит зла, — уже серьезно сказал советник. — По крайней мере — пока. Мы оба знаем, что скоро в город явится Носитель Искры. И я хочу, чтобы в это время ты была рядом со мной и моими людьми. Видишь ли, у нас с ним одна цель, хотя и идем мы к ней разными путями. Так уж получилось. Я не знаю, чего от него ожидать. Увидит ли он в нашем ордене союзника? Так вот пока я задаюсь этим вопросом, ты, девочка, будешь чем-то вроде щита.

Невея плюнула в Дориара, но слюна не долетела даже до решетки.

— Эту ночь, так уж и быть, ты проведешь здесь, рядом с подругой, — продолжил советник ровным голосом. — Хуже от этого не будет, — он повернулся в сторону стражника, который еще не пришел в себя. — Эй, любезный, — выкрикнул Дориар, — принеси им свежей воды и еды. И вот еще что… если ты хоть пикнешь кому-нибудь о том, что видел и слышал здесь, я вырежу и съем твою печень.

«Вот теперь он не притворяется, — подумала Севера. — Все маски сняты».

 

Глава 38

Утром, как только на мрачный небосклон начала выползать серая пелена рассвета, по улицам города пошли глашатаи, разнося страшную весть:

— Ночью, от руки жестокого убийцы пал Верховный жрец Храма Трех Богов! — на глашатаях были черные плащи с капюшонами надвинутыми на глаза, как и положено официальным разносчикам плохих новостей. Свои слова они сопровождали ударами колотушки по медному колоколу, который с траурным видом несли мальчики — помощники. — Убийца пойман и по решению суда, уже вынесшему справедливый вердикт, сегодня в полдень состоится казнь через отсечение головы!

Люди выбегали из домов, охая, ахая и проклиная убийцу. Жители столицы уже привыкли к смертям, они стали столь же обыденными, как страх и холод, но Верховный жрец?.. Большинство людей воспринимало его гибель, как личное горе. Сейчас никто не задавал вопросы: когда это успел состояться суд, или кому вообще понадобилось убивать служителя храма? Если праведный гнев завладел сознанием, тут уж не до вопросов и сомнений. Да, Горхала уважали. Многие по значимости ставили его выше государя, хотя даже под пытками не осмелились бы признать это. Такие уж времена.

Скоро весь город знал о смерти Верховного жреца и о грядущей казни. Люди заходили к соседям, обсуждая эти новости, собирались в тавернах, несмотря на ранний час, и разглагольствовали на тему «Куда катится мир» или «Как страшно на свете жить». А те, кто явился в кузни, прачечные, мастерские, портовые доки не спешили приступать к работе, обсуждая те же темы, что и люди в тавернах. И нищие, собираясь в подворотнях, вспоминали Горхала, который не скупился на милостыню, а главное — частенько организовывал бесплатные обеды в пристройке за храмом. Что теперь будет? Найдется ли человек столь же достойный как он, чтобы занять место Верховного жреца?

И, конечно же, все собирались идти на казнь, посмотреть на выродка, убившего Горхала. Люди надеялись, что палач Гейдер не подарит убийце легкую смерть. Они очень на это надеялись.

Для Северы ночь прошла как один миг, ведь в короткий отрезок времени, отмеренный до плахи, она пыталась впихнуть воспоминания всей своей жизни. А под утро ее начали мучить все эти «если бы». Если бы Мархат не настоял на возвращении в столицу… Если бы в его отряде не оказался бы соглядатай Дориара… Если бы она попыталась схватить меч в кабинете Горхала… Если бы… Если бы… Если бы… Столько вариантов и все они в воображении Северы вели к хорошему финалу. То есть к моменту, где она, воительница монастыря святой Дары, убивала советника. Ни Темную Искру, суть которой она даже не понимала, ни Фарамора, а именно главного советника. Именно на нем была сосредоточенна вся ярость. Севера вела борьбу в своей фантазии, а когда она прерывалась, видела дверь решетки, через которую скоро войдут законники. Страшная реальность приносила отчаяние. Неужели все так закончится? Неужели путь, что они с Невеей прошли, привел к тупику? А ведь девочка еще верит в какое-то чудо, не сдается. Как бы ей, Севере, хотелось вернуть хотя бы толику надежды — лишь малой ее частицы достаточно, чтобы отступили отчаяние и страх.

Утром сменилась охрана. Во время пересменки новый стражник посмотрел на деревянные миски, которые лежали на лавке возле Невеи и гневно пробасил:

— Ты их еще и кормил?! Во имя Пустоты, эти гадины не заслуживают и заплесневелого сухаря! — потом он увидел мертвую кошку, которую Невея отнесла в угол и, к неодобрению Северы, положила на свой свернутый плащ. — А это еще что такое?

Стражник, что сдал пост, и сейчас мечтал лишь о том, чтобы добраться до таверны и напиться до беспамятства, ответил:

— Поверь, Крей, тебе лучше этого не знать, так что не задавай мне больше вопросов.

То ли тон, с каким были произнесены слова, то ли бледное лицо сослуживца повлияло, но Крей послушался совета и умерил любопытство. Он лишь с подозрением посмотрел на узниц, затем на кошку и отправился к столу в конце коридора.

Через час Крей выпустил из камеры трех пьяниц, что перевели из камеры с решеткой. Прежде чем они покинули тюрьму, стражник не преминул им сообщить о предстоящей казни и о вине Северы. С опухшими рожами и праведным гневом в покрасневших глазах, проходя по коридору к выходу, они сочли своим долгом плюнуть сквозь прутья решетки в убийцу верховного жреца, чем заслужили презрительного взгляда Невеи.

А в полдень явился Дориар и шесть законников.

— Не мог ни прийти, — признался советник с ехидной улыбкой, а потом серьезно, и как показалось Севере и Невее, искренне, добавил: — Вы можете мне не верить, но я вас уважаю. Вас обоих. Более достойных врагов и пожелать трудно. А то, что случилось… я всего лишь воспользовался ситуацией, повернул ее в свою пользу, — он потупил взгляд и покачал головой. — Я, правда, сожалею, что все так вышло, и мне не доставит удовольствия смотреть, как ты, воительница Дары, умрешь, — советник замолчал, сделав паузу, а затем он исподлобья посмотрел на Северу. В его глазах заплясали насмешливые огоньки, уголки губ потянулись вверх, — Они поверили, — тихо проговорил Дориар и указал тростью на узниц, будто уточняя, кто именно эти «они». — Поверили, что б меня… — он засмеялся, скорчил рожу и передразнил сам себя: — Я жалею, что все так вышло. Я всего лишь воспользовался ситуацией. Ха!..

— А ведь ты боишься нас, — спокойно произнесла Севера. — Даже сейчас, тварь, когда мы по эту сторону решетки — ты нас боишься.

— И тебе следует бояться, — подхватила Невея. В голосе ее звучали металлические нотки. — Скоро, очень скоро ты отправишься в Великую Пустоту. Клянусь, так и будет!

Улыбка сползла с лица Дориара, щека нервно дернулась. Он прищурил глаза, словно пытаясь скрыть блеснувший в них страх, и сказал:

— Хочу, чтобы вы кое-что знали, прежде, чем тебя, дарния, выведут отсюда… Это касается казни. По моему распоряжению, ты подвергнешься публичному истязанию. Палач переломает тебе кости, отрежет уши и нос, выколет глаза. И уж потом — отрубит голову. Но не стоит надеяться, что он попадет по твоей милой шейке с первого раза, и не стоит рассчитывать, что он выберет острый топор. О, да, люди не забудут этой казни. А потом твою голову насадят на кол, а тело бросят в помойную яму, где его сожрут бродячие псы, — он попытался улыбнуться, но вышла жуткая гримаса. — А главное, люди будут проклинать тебя веки вечные!

Внутри Северы разливался жуткий холод. Она молила богов, чтобы они дали сил с достоинством выдержать все, что ей уготовано.

— Выводите ее, — приказал законникам Дориар и обратился к Невее: — А тебе придется еще здесь посидеть, пока казнь не закончится. Ты ведь не хочешь смотреть, как твоя подруга страдает? Нет? А мне не хочется, чтобы у тебя помутился рассудок, — он стукнул тростью по решетке, будто ставя точку после своих слов.

 

Глава 39

В тот момент, когда Дориар, стоя перед узницами, рассказывал про ужасы предстоящей казни, Фарамор со своим войском вышел из леса. Ветер, всю ночь и утро гоняющий колючее снежное крошево стал тише, почти растворившись в холодном пахнущим гнилью воздухе.

Впереди простиралось поле — грязно серые лоскуты некогда возделанной земли с рваными островками снежных наносов. Заброшенные фермы, в своей мрачности походившие на древние погосты, ветряные мельницы с поломанными крыльями, оросительный канал, затянутый коркой льда. А дальше, за этим унылым вымершим пространством, возвышалась громада Алтавира. Островерхие башни врезались в небо, почти задевая убегающие вдаль тучи. Окруженные рвом стены опоясывали город мощным и неприступным каменным оберегом. Справа от города, как продолжение стен, темнела полоса яблоневого сада, а слева ощетинилась деревьями роща, в глубине которой находилось кладбище.

Фарамор поднял лицо к небу, закрыл глаза и распростер в разные стороны руки, будто собираясь объять весь мир. Уголки темных, как земля, губ поползли вверх, в попытке начертать на лице улыбку. Не вышло — снова получилась страшная гримаса. Крылья носа расширились и с шумом втянули воздух.

— Скоро наступит конец всему, — произнес Фарамор, обращаясь скорее к самому себе. — А затем все начнется сначала. Круг замкнется… круг замкнется.

Блэсс смотрел на Алтавир и думал, что только безумцы могут решиться штурмовать неприступные стены этого города. Но ведь войско Носителя Искры и являлось одним сплошным безумием? Что же намерен делать Фарамор? При всей ярости ворхов и свирепости мертвецов и мощи морбестов, нападать на столицу было бы самоубийством. Осада? Нет, для Фарамора это неприемлемо. Да и вряд ли войско чудовищ в открытом бою выйдет победителем против хорошо обученных солдат Алтавира. Каков же план Носителя Искры?

Едва задав себе этот вопрос, Блэсс увидел то, что дало ответ, правда, пока еще непонятный: Фарамор, который все еще стоял с распростертыми руками, задрожал. Послышалось шипение, будто целый водопад обрушился на гору раскаленных углей. Воздух наполнился острым запахом гари, который даже перекрыл трупный смрад мертвецов. У Блэсса защемило в глазах, в горле появилась горечь. Морщась, он натянул воротник шубы на лицо, прикрыв рот и нос. Остальные некроманты тоже поспешили уберечь свои носы от вони. Ворхи же и морбесты вдыхали ее с наслаждением, полной грудью, будто пытаясь ей насытиться.

Ноги Фарамора оторвались от земли. Медленно он поднялся на уровень верхушек деревьев и развернулся в воздухе лицом к своему войску. Голова его с напряжением и дрожью поворачивалась из стороны в сторону, черные влажные глаза, казалось, смотрят на каждую тварь внизу, на каждого некроманта. Грязные волосы шевелились, как серые черви, на фоне клубящихся туч.

Шипение не прекращалось ни на секунду, а запах гари стал еще сильнее. Блэсс чувствовал: еще немного и жгучая горечь разъест глаза и глотку. Морбесты и ворхи урчали, как довольные обожравшиеся коты, мертвецы раскачивались из стороны в сторону, взирая пустыми глазницами на Носителя Искры.

Воздух вокруг Фарамора задрожал и начал темнеть, словно вбирая в себя часть мрачного неба. Скоро Носителя Искры окутало дымное облако. Сначала медленно, будто пробуя пространство на ощупь, оно слегка увеличилось в размерах, а потом с гулом поплыло к земле, расширяясь, расползаясь темной мглой, в которой яростно мерцали зеленые искры. Плотные волны мглы мчались в разные стороны вдоль опушки и вглубь леса, поглощая чудовищное войско и некромантов.

Блэсс кричал. Перед его глазами во мраке проносились зеленые звезды. Он чувствовал как тело и все естество буквально расползается в чем-то липком и холодном. Вот его подбросило вверх, без боли разорвало на части и снова соединило воедино. Теперь, кружась в бешеном вихре, Блэсс ощущал себя частью чего-то огромного и мощного, как океан. Проносились обрывки мыслей, страх сменялся восторгом, снова страхом, радостью и злостью. «Это безумие!» — мелькнуло в сознании, и ответом на эту мысль был хохот Фарамора и хриплый смех Хета.

Темный туман полностью окутал чудовищное войско. Внутри него бушевали дымные вихри и струились мерцающие потоки, проявлялись и таяли неясные силуэты. Казалось, грозовое небо какого-то странного мира опустилось на землю — как насмешка над всем правильным и разумным. С громовыми раскатами туман двинулся в сторону Алтавира.

Законники оттеснили в разные стороны людей, образовав коридор, ведущий от Дома Закона до эшафота.

«Как много для меня чести, — подумала Севера и с презрением усмехнулась. — Эта мразь Дориар решил устроить из казни лихое представление».

Она старалась держаться прямо и не выказывать страха, хотя что-то в сознании так и пыталось надломиться. Это «что-то» жалобно скулило, подтягиваясь к черте, за которой начиналась паника и безумие. «Нет! — говорила себе Севера, стиснув зубы. — Я лучше проведу вечность в Великой Пустоте, чем…»

— Будь ты проклята!.. Гадина!.. — крики из толпы врезались в ее разум, как осколки стекла в кровоточащую рану. — Смерть убийце!.. Разорвать ее на части!..

Она видела перекошенные яростью лица, глаза горящие гневом, десятки, сотни орущих, вопящих, воющих ртов. Мужчины, женщины, старики, дети — Севере казалось, что их всех курочит в каком-то безумном экстазе. Они потрясали кулаками, тянули руки со скрюченными пальцами и плевались.

— Отдайте ее нам!.. Мы разорвем эту суку!..

Законники вели Северу по живому коридору медленно, будто для того, чтобы она в полной мере пропиталась ядовитой ненавистью людей. Почувствовала свою ничтожность рядом с такой мощью праведного гнева.

Перед тем как вывести из Дома Закона, Северу привели в караульную комнату, расцепили наручи и заставили снять кожаный жилет и верхнюю шерстяную рубашку. Советник осмотрел ее с головы до ног, как скульптор только что изваявший статую, и решил больше с дарнии ничего не снимать. По его словам, ту одежду, что на ней осталась — сапоги, штаны и серая холщевая рубашка — срежет палач во время истязаний на радость толпы. После того как с Северы сняли наручи, у нее появился сомнительный шанс врезать ближайшему законнику, но секунду поколебавшись, она передумала. Любое резкое движение могло стоить сломанных ребер, а если так, то пришлось бы идти к эшафоту скорчившись от боли, и никакая сила воли не помогла бы держаться с достоинством. Пускай ее ждут пытки и нечеловеческая боль, но только потом. К месту казни же она будет идти несломленной. По крайней мере — внешне. Ей это было важно. Последняя в жизни цель, на которую необходимо отдать все силы.

Но было еще кое-что… Частичка надежды. Крошечная толика веры, пускай даже в невозможное, в чудо, в то, что небо упадет на землю, в милость богов, но только до того, как палач занесет свой топор. Севера думала об этом еще сидя в темнице рядом с Невеей. Должно быть, именно эта частица надежды не дает тем, кто ожидает казни разбить себе голову об стену.

— Я б ее своими руками!.. Мы еще поглумимся над твоей головой, гадина!.. — вырвалось из толпы.

Севера увидела на эшафоте глашатая и палача — тучного мужчину облаченного в черный плащ с откинутым за спину капюшоном. Он стоял, уперев руки в бока, его крошечные, в складках жира глазки влажно блестели, окруженные белесой щетиной пухлые губы были сложены в трубочку, будто для поцелуя. «Ему не хватает свиного рыла для полного сходства с боровом», — подумала Севера и сама удивилась, что ей в голову еще способны приходить подобные мысли.

Люди начали кидать ей под ноги дохлых крыс, желая, чтобы последний путь убийцы был выстлан мерзостью. Стоящие в оцеплении законники одобрительно кивали, глядя на это действо. Последний раз кидали крыс и устраивали публичное истязание шесть лет назад, когда казнили пирата Чарха Уруха по прозвищу Морской Еж — душегуба, чьим именем до сих пор пугали детей. А теперь вот Северу по жестокости приравняли к этому пирату.

Эшафот.

Всего четыре ступени до плахи и пыточных орудий.

«Нужно выдержать! — внутренне кричала себе Севера. Ноги будто одеревенели. — Только не сейчас! Только не…»

Шаг.

Еще один.

Третий.

Четвертый.

Севера поднялась на эшафот. Она прошла свой последний путь с достоинством. У нее получилось. Но что теперь? А теперь новая цель, с ожесточенным вызовом решила дарния. Не превратиться в скулящее ничтожество во время истязаний.

Законники развернули ее лицом к толпе. Севера увидела на широком балконе ратуши Таракота со своей свитой и Дориара — пока ее вели к эшафоту, советник успел присоединиться к государю. С такого расстояния она не видела лиц высоких особ, но была уверена, что они довольные. Как бы ей хотелось перед смертью хотя бы плюнуть в рожу каждому, кто сейчас находился на балконе. Подумав об этом, Севера с презрением плюнула себе под ноги.

Глашатай развернул пергамент, окинул взглядом толпу, будто говоря: сейчас я стану зачитывать важный документ, так что заткните свои глотки!

Шум толпы действительно стих. Глашатай хмыкнул, вытянул перед собой пергамент и…

Документ с постановлением суда был выхвачен из его рук, безжалостно смят и брошен в толпу. Севера увидела, как с эшафота на ошарашенную публику падает законник, за ним, размахивая руками — палач и еще один законник. Она резко повернулась.

— Мархат?! — сорвалось с ее губ.

Он стоял на эшафоте в боевом облаченье, а рядом — пять воинов из его отряда. Публика, пораженная увиденным, все еще молчала. Сброшенный палач и законники, которые еще не понимали, что произошло, потирали ушибленные при падении места.

Один из воинов быстро подошел к Севере и ножом срезал с ее рук кожаные наручи. Толпа начала шуметь — звук походил на гул приближающегося пчелиного роя. Засуетились законники.

— Меч сможешь держать? — спросил воин. Севера кивнула, и он вложил ей в руку короткий клинок.

Законники продирались сквозь толпу, которая шумела все громче и громче.

— Отходим! — дал команду Мархат. Он подскочил к Севере, схватил ее за руку и потянул за собой. Вместе они спрыгнули с эшафота туда, где воины, выставив перед собой мечи и кинжалы, отгоняли публику, расчищая пространство для побега.

Двое законников вбежали по лестнице на эшафот, и тут же перед ними в доски вонзилась арбалетная стрела, потом еще дна. Следующая — попала законнику в ногу, заставив его взвыть от боли и выронить меч.

Севера, отступая рядом с Мархатом, заметила арбалетчиков на крыше здания городского совета. Теперь их видели и многие люди из толпы — оценив ситуацию, они бросились прочь с площади. А арбалетчики посылали одну стрелу за другой — в эшафот, в соседние здания, выбивая стекла в окнах.

Мархат тянул Северу за собой, хотя в этом не было нужды, она сама поспевала. Впереди солдаты в считанные секунды обезоружили трех законников вставших на пути.

Люди уже вовсю ломились с площади. Они давили друг друга, спотыкались, падали, ругались и орали. Арбалетные стрелы сделали свое дело — вызвали панику. Таракот со своей свитой покинул балкон. Дориар же еще пару минут всматривался в обезумевшую толпу, а потом последовал за государем.

— Уже близко! — кричал Мархат. Он отпихивал людей, наносил удары локтем и рукоятью меча, но не выпускал руки Северы.

Впереди воины снова столкнулись с законниками. Зазвенели мечи, люди вокруг завизжали. Черными нитями мелькнули в воздухе стрелы.

«Только бы не упасть!» — пронеслось в голове Северы. Ее ноги наступили на что-то мягкое, на плече повис старик, с раззявленным в крике беззубым ртом. Дарния отпихнула его и двинула локтем в нос жирному парню, преградившему путь. На миг ей показалось, что топа не орет от ужаса, а издает дружный рокочущий хохот. «Не время сходить с ума!» — сказала себе Севера.

Они приближались к узкому коридору между зданиями храма и городского совета. На другой стороне площади, под напором толпы падали колья с насаженными головами. Какая-то обезумевшая старуха с растрепанными волосами прыгала на эшафоте, срывая с себя одежду. Возле Дома Закона люди поскальзывались в лужах разлитого сидра, падали на обломки бочек и друг на друга. Центр площади был уже пуст, остались лишь старуха на эшафоте, де несколько покалеченных, пытающихся уползти бедолаг.

Мархат, Севера и солдаты вырвались из толпы. Здесь, в окружении бочек — наспех сделанного завала — их ждала другая часть отряда и…

Севера не могла поверить своим глазам: Райна, Зингара, Уора, Валия — ее подруги из монастыря, дарнии. Они были здесь. Но как?

 

Глава 40

У стражника Тутиса, который стоял на стене возле городских ворот, брови от удивления поползли вверх, а челюсть отвисла. Он увидел, как к городу быстро приближается черный туман. «Что вообще творится?! — подумал стражник. — Сначала шум со стороны площади, а теперь это…»

Тутис тряхнул головой, сбрасывая с себя оцепенение, побежал к рамке с колоколом и затрезвонил так, будто хотел, чтобы и в Чертогах богов услышали.

— Эй, ты совсем спятил?! — заорал снизу начальник караула. — Ты… — он замолчал, так как тоже увидел черный туман. Через мгновение начальник закричал пуще прежнего: — Поднимайте мост! Быстро поднимайте мост и закрывайте ворота! Живо!

* * *

Когда они вбежали на задний двор храма, Мархат наконец отпустил руку Северы. За ними никто не гнался, но солдаты все же завалили проход между зданиями бочками.

— Ты как? — спросил Мархат, засовывая меч в ножны.

— Сейчас… отвечу, — Севера, как пьяная, подошла к стене, уперлась в нее рукой, затем резко с шумом втянула в легкие воздух и, что есть силы, закричала, освобождаясь от напряжения, которое буквально разрывало ее изнутри. Она тряхнула головой, вытерла ладонью пот со лба, повернулась и произнесла: — Теперь в порядке.

Подошли подруги, и южанка Зингара положила руку ей на плечо.

— Еще раз уйдешь куда-то без нас и попадешь в передрягу, мы даже не подумаем тебя спасать, — строго предупредила она. — У нас еще будет разговор на эту тему.

С площади все еще доносились крики, а с другой стороны, за стеной двора храма, кто-то громко ругался.

— Как вы здесь оказались? — спросила Севера.

— Благодаря Мархату, — ответила Райна. — Он послал за нами гонца.

Севера улыбнулась и покачала головой. Ее взгляд отыскал прищуренные, смотрящие на нее глаза Мархата. Он поправил шлем и пояснил слова Райны:

— Вчера законники и меня пытались арестовать, но, как видишь, у них ничего не вышло. Спасибо моим друзьям, — он кивнул на солдат, которые стояли рядом. — Я понял, что нас ждет серьезная заварушка и решил отправить человека в монастырь Дары за помощью. А сами мы всю ночь собирали солдат, тех, что ушли домой после похода. Командиры других отрядов отказались нам помогать, но пообещали не вмешиваться.

Поддавшись внезапному порыву, Севера бросила меч, быстро подошла к Мархату и так стиснула его в своих объятьях, что доспехи командира жалобно заскрипели.

— Как же я… — она не смогла договорить из-за переполнявших ее чувств.

Мархат смутился и покраснел, чем вызвал улыбки сослуживцев, но на объятия ответил, прижав ладонь к спине дарнии.

Постояв так несколько секунд, Севера с некоторым сожалением отошла от Мархата и подняла меч.

— А теперь, — она посмотрела в сторону площади, — нам нужно спасти Невею.

— Конечно, — согласилась Зингара. — Но сначала надень доспехи, — южанка протянула ей объемистый мешок.

Пока Севера надевала кожаную броню и ремень с ножнами, Зингара сочла нужным с язвительностью сказать:

— Между прочим, в то время когда вы с Невеей где-то шлялись, мы тоже времени зря не теряли. Очистили деревню у озера от мертвяков, разгромили два отряда бледных тварей, вот так вот!

— Но для этого нам пришлось убеждать настоятельницу, — добавила Райна. — Правда, скоро и она поняла, что отсидеться в стороне не удастся. А узнав, что ты и Невея в беде, Ирьяда сама собиралась идти на помощь, но мы настояли, чтобы она осталась. Куда ей в таком-то возрасте.

Севера сунула меч в ножны.

— Все, я готова.

Но пришлось ждать еще несколько минут, пока не скроются несколько десятков законников бегущих через площадь в сторону главных городских ворот.

Стражники успели поднять мост и закрыть ворота, но это последнее, что они успели сделать в жизни…

С глухим стонущим звуком черный туман клубящейся волной перевалил через стены. Мгла с треском сносила дозорные вышки, поглощала орущих, не успевших покинуть стены людей. Начальник караула и стражник Тутис убегали со всех ног, когда бесполой лапой их накрыл туман. С грохотом разлетелись огромные лебедки, со скрежетом и звоном цепей упал мост через ров. Тяжелый удар обрушился на ворота, выбив множество камней из кладки.

Оказавшись на улицах города, мгла начала растворяться, но на ее месте появлялись ворхи, мертвецы, жуткие звери с глазами как частички мрака, и морбесты.

Еще один удар потряс ворота, заставив створы затрещать. Потом раздался скрежет и рев, от которого задрожала земля — ворота буквально взорвались, разлетевшись на сотню обломков бруса, досок и покореженного железа, в воздух взмыла волна пыли.

Твари двигались вглубь города, пробираясь по улицам и подворотням. Люди, завидев чудовищ, с криком и визгом разбегались, запирали и заваливали мебелью двери в домах. Ворхи взбирались на крыши, прыгали с одного здания на другое, догоняя обезумевших от страха людей. Морбесты проламывали стены домов, сдирали крыши. Гигантские лапы корежили брусчатку мостовой. В клубах пыли мертвецы рубили двери, отрывали ставни и влезали и вламывались в дома, круша все, что попадалось под руку.

Блэсс почувствовал, что круговерть прекратилась. Он снова ощущал землю под ногами. Черный туман рассеивался, и колдун увидел городскую улицу, по которой двигались мертвецы. Вокруг грохотало, трещало, издалека доносились крики людей. Рядом из клубов мглы появилось несколько чернокнижников, вид которых был столь же ошарашенный, как и у самого Блэсса.

На одеревеневших ногах он подошел к водопойной колоде, зачерпнул ладонью воду и плеснул себе в лицо. С другой стороны улицы два мертвеца рубили топорами дверь какого-то дома. Блэсс увидел прыгавших по крышам ворхов — под их лапами ломалась и осыпалась черепица.

Раздарся протяжный рев. В клубах пыли появился морбест. Гигантская тварь наступила на телегу, превратив ее в груду досок. Блэсс и другие чернокнижники прижались к стене дома, чтобы чудовище ненароком не зацепил и их.

Фарамор, сжимая в руке топор, вошел в город через главный вход, ступая по обломкам ворот. Именно так он и представлял свое возвращение в столицу: непременно через главный вход, как победитель. А теперь жители Алиавира должны пожалеть, что вообще родились на свет. Подумав об этом, Фарамор улыбнулся, подошел к растерзанному трупу начальника караула, присел на корточки и весело произнес:

— Решили спрятаться от меня за толщей ворот? Ну-ну… — он дружески похлопал мертвеца по окровавленной щеке. — Вы, букашки, все время норовите спрятаться.

Продолжая улыбаться, Фарамор поднялся и пошел прочь от ворот по развороченной улице города. А за его спиной дернулся и приподнял голову мертвый начальник караула.

Из казарм выбегали солдаты. Командиры раздавали четкие команды. Конные и пешие отряды спешили на защиту города, на защиту своих семей.

Спускаться в тюрьму не пришлось — два оставшихся в Доме Закона перепуганных чиновника сказали, что советник государя забрал Невею еще тогда, когда на площади царила паника.

— Проклятье! — выругалась Севера, и в сердцах схватила и швырнула в стенку стул, заставив чиновников присесть от страха.

— Спокойно, мы найдем ее, — твердо проговорил Морхат. — Думаю, Дориар потащил Невею во дворец.

— Нужно спешить.

Они вышли из Дома Закона. Над северной частью города клубилась пыль. Оттуда доносился шум, как от камнепада, приглушенные крики и скрежет.

— Во имя Пустоты, это еще что такое?! — изумился Мархат.

— Это — Фарамор, — уверенно ответила Севера. — Нужно скорее спасти Невею, иначе нам всем конец.

Прежде чем покинуть площадь, Мархат жестами указал арбалетчикам, чтобы спускались с крыш и следовали за отрядом.

Держа за руку Невею, Дориар быстро шагал по липовой аллее, которая вела к дворцу. Рядом следовали четыре законника. Лицо советника выражало тревогу, черные волосы растрепались и несколько прядей, походивших на перья ворона, нависали над глазами.

Невея не сопротивлялась, не пыталась вырвать руку из ладони Дориара. Внутренний голос подсказывал, что не следует тратить силы на истеричные выходки, от которых все равно нет пользы. Сейчас нужно быть собранной, ведь совсем скоро предстоит встреча с Носителем Искры. Да, он здесь, уже в городе. В тюрьме, после того как советник и законники увели Северу на казнь, Невея почти отчаялась. Но буквально через полчаса, когда Дориар вернулся и выволок ее из камеры, а затем и из Дома Закона, Невея воспряла духом. Она увидела, что на площади царила паника, а на эшафоте, размахивая костлявыми руками, прыгала какая-то безумная старуха. А еще увидела на крышах людей, которые стреляли из арбалетов — одного она узнала даже с такого большого расстояния. Это был солдат по имени Райз из отряда Мархата. Тогда Невея едва не закричала от радости. И пускай Дориар тащил ее неизвестно куда, пускай Носитель Искры уже на подступах к городу — все это не так важно, как то, что казнь не состоялась. Она чувствовала… нет — знала: Севера жива!

Впереди показались огромные раскрытые кованые ворота, возле которых стояли двое стражников с алебардами. А дальше — дворец. В свете серого дня и под навесом туч, он выглядел мрачным, как кладбищенский монумент. Широкая мраморная лестница вела к ряду колонн, которые представились Невее зубами чудовищного исполина. Витражные окна над массивами балконов и террас чудились ей язвами на бледном теле стен. Невея подумала, что раньше, еще при жизни государыни Трейды, дворец ей казался самым прекрасным зданием на свете. Как же в сознании все встало с ног на голову?

Стрелы солдат ослепили одного из морбестов. Чудовище взревело от боли. Мотая головой, оно развернулось и неуклюже двинулось в узкий переулок. Вслед ему летели стрелы.

Молодой солдат Терис, который принес воинскую присягу всего месяц назад, взбежал по лестнице на крышу дома, догнал чудовище и с яростным криком вогнал острие копья ему в шею. Выдернул — вонзил в спину. Морбест шел вперед, давя расставленные возле стен бочки.

Терис разбежался и перепрыгнул на другую крышу, снова догнав истекающего черной кровью исполина. В тот же миг, когда морбест, словно почуяв его, повернул голову, солдат собрал все силы и воткнул копье ему в ноздрю. Чудовище сморщило морду и захрипело, обдав Териса серой вонючей слюной, а тот, решив больше не играть в героя, выпустил из рук копье, подбежал к противоположной стороне крыши и спрыгнул на землю.

Голова морбеста закачалась на жилистой шее, метнулась в сторону и врезалась в печную трубу, разбив ее вдребезги. Две стрелы вонзились в челюсти, одна — в скулу. Описав в воздухе дугу, пролетело копье и вонзилось в спину. Чудовище задрожало и завалилось на бок, проломив стену дома и обрушив крышу. Смертельно раненую тварь скрыли туча пыли и обломки камня.

На соседней улице, во дворе прачечной, солдаты сражались с мертвецами и ворхами. Развешенное для сушки белье теперь валялось, втоптанное в грязь десятками ног и лап.

Двое мертвецов, запутавшись в простынях и веревках, катались по земле. Возле колоды с мыльной водой верещала бледная тварь, у которой из загривка торчала рукоять кинжала. Воин — хозяин кинжала — лежал рядом с разорванным горлом. Десяток солдат, прикрываясь щитами и размахивая мечами, теснили к стене мертвецов. Еще минута и здесь, во дворе прачечной с тварями было бы покончено, но целая лавина ворхов хлынула с крыш, не оставив солдатам ни единого шанса на спасение.

Пекарь Лизир и двое его сыновей отбивались в пекарне от четырех мертвецов. По помещению с визгом носился маленький ворх — до этого он распорол когтями несколько мешков с мукой, и теперь все вокруг было как в тумане.

Лизир — крепкий жилистый старик — рассек тесаком полусгнившее лицо мертвеца…

— Получи, сволочь!

…но в следующее мгновение он сам получил удар булавой по голове.

— Отец! — закричал его старший сын, и тут же захрипел, так как выскочившее из мучного тумана лезвие ржавого меча пронзило грудь.

Младший сын размахивал тесаком и пятился. Боль пронзила ногу — маленький ворх подкрался сзади и вцепился зубами в лодыжку. Но парень не успел даже вскрикнуть: мертвец с рассеченным лицом раскроил ему голову дубинкой.

А по небу тучи неслись с такой скоростью, будто там, в вышине, ветра тягались друг с другом, показывая свою мощь. Стремительная круговерть темных облаков озарялась синими всполохами.

В северо-западной части города морбест проломил лапой крышу таверны «Белый кролик». Укрывшиеся в заведении люди с воплями выбегали наружу, где на них набрасывалась нежить и нечисть. А на соседней улице ворхи и мертвецы окружили небольшой отряд солдат. Кольцо тварей сужалось.

На западе толпа ломилась через ворота в соседний квартал — в давке уже погибло немало людей. Все спешили к реке, к паромам, к лодкам. Два судна готовились к отплытию, а один корабль уже отчаливал под возмущенные крик толпы.

Рабочие в доках вломились на склад, где хранилась партия готового к отгрузке оружия и доспехов. Люди вооружились, надели броню и двинулись в город, на защиту своих семей.

В подворотне, в северо-западной части столицы, нищий по имени Сайз неожиданно для себя самого встал на защиту двух богато одетых женщин. Размахивая факелом, он отгонял крупного ворха.

— Пошла прочь, тварь! Убирайся!

Ворх скалился, отскакивал и снова приближался. Женщины скулили, прижавшись к стене. Бледная тварь потеряла терпение и бросилась вперед, но Сайз, издав яростный крик, вогнал в летящую на него раскрытую пасть факел. Тварь, выпучив глаза, рухнула возле ног нищего, а тот сунул факел ей в глотку еще глубже. Когда все было кончено, Сайз повернулся к женщинам и дрожащим голосом произнес:

— Идемте, я выведу вас из города через катакомбы.

Всполохи озаряли мрачное небо все ярче и яростней, будто за пеленой несущихся вдаль туч шла своя битва.

 

Глава 41

В клубах пыли Фарамор быстро шел по мостовой. За ним шагало с полсотни чернокнижников, среди которых был и Блэсс. Изуродованные трупы людей и лошадей, дома с выломанными дверьми и сорванными ставнями, обломки телег, повозок, оград и лавок — везде, где уже побывали чудовища, царили разрушение и смерть.

Фарамор направлялся не во дворец. Таракот подождет, решил он. Был еще один человек, которого жаждала уничтожить Искра.

«Круг должен замкнуться!»

— Круг должен… — прошептал Фарамор. Его растянутые в улыбке губы походили на загноившийся шрам.

А Блэсс, как и остальные чернокнижники, с тревогой и некоторой надеждой поглядывал вверх. С небом творилось что-то неладное. Тучи выглядели, как грязевой стремительный поток. И еще эти вспышки! «Неужели Нэб уже близко?» — каждый из чернокнижников задавал себе этот вопрос.

Сейчас Фарамора вела Искра. Она направила его в переулок, а затем вывела на улицу с разоренными торговыми лавками. Здесь, ударом топора, Фарамор прикончил раненого, стонущего солдата. А на следующей улице пришлось перебираться через завал из телег, повозок и бочек. Наконец Искра привела к дому с разнесенным в щепки крыльцом и выломанной дверью. Чуть дальше, возле таверны «Белый бык», вся мостовая была усеяна трупами, а еще дальше — лежала громадная туша мертвого морбеста. С соседней улицы доносились звуки боя: крики, лязг металла, ржание лошадей и грохот.

Фарамор забрался в дверной проем, проследовал через гостиную — здесь среди обломков мебели лежал труп женщины — и зашел в комнату с огромным камином, в котором мерцали угли. Справа возле стены стояли два больших сундука. Слева — стол и кресло с высокой спинкой.

— Думаешь, ты умнее всех? — насмешливо спросил Фарамор. Ведомый Искрой, он подошел и потянул на себя подсвечник, прикрепленный к стене над столом. Раздался скрежет, сработал тайный механизм и один из сундуков задвинулся в нишу в стене. На полу обнаружился люк.

Фарамор посмотрел на чернокнижников, которые стояли в проходе и усмехнулся:

— Он решил спрятаться. Но мы его вытащим. Давай, Хет, приступая к делу.

— Как скажешь, — буркнул демон.

Через несколько мгновений из-под пола раздались хрипы и грохот, будто что-то упало, а потом — тихое размеренное поскрипывание. Дверца люка откинулась, показалась голова с жидкими светлыми волосами, в глазах сверкали красные искры, на одутловатом лице — бесстрастное выражение.

— А вот и мой старый знакомый! — радостно, словно увидев лучшего друга, воскликнул Фарамор.

Палач Гейдер вылез из убежища и порывистыми шагами подошел к камину. На нем была теплая куртка и высокие сапоги с меховой окантовкой.

— Все, Хет, выходи из этого кабана, — велел Фарамор.

Тут же красные искры в глазах палача погасли, уступив место дикому страху. Гейдер уставился на Фарамор, потом перевел взгляд на чернокнижников. Его губы задрожали, выражение лица стало плаксивым.

— Что?.. Что?.. — промямлил он.

— Ты не узнаешь меня? — с наигранной обидой спросил Фарамор. — Ты, правда, не узнаешь меня?

Гейдер нервно замотал головой. А Блэсс подумал, что рассмотреть в Носителе Искры прежнего юношу не смогла бы и родная мать, будь она жива.

— Я тебе напомню, кто я такой, — Фарамор сложил руки на груди. — Ты отрубил голову моему отцу, Легису Тоулу.

Лицо Гейдера стало пунцовым, а потом побледнело. Дрожащая челюсть поползла вниз. Из глотки вырвался стон.

— Узнал, — довольно проговорил Фарамор. — Вспомнил. Не ожидал, что мы еще когда-нибудь встретимся? Да, не ожидал.

— Я… — прошептал Гейдер и всхлипнул. Он поднес пальцы к дрожащим губам, будто пытаясь вынуть из глотки, застрявшие там слова.

— А я ведь пришел убить тебя, — спокойно продолжал Фарамор. — Хотя, знаешь, по всему выходит, что я должен быть благодарен тебе. Да-да, именно так. Если бы не ты… В общем, не важно, нет у меня желания что-то объяснять такой мерзкой букашке, как ты.

— По… пожалуйста, — сумел-таки произнести Гейдер.

— Что? Мольба о пощаде? — Фарамор повернулся и взял у Блэсса свой топор. — Нет-нет, я все равно убью тебя. Видишь ли, круг должен сомкнуться, — он ухмыльнулся. — Этого желает Искра, да и я получу удовольствие.

— Нет! Не надо! Не надо! — прорвало Гейдера. Он рухнул на колени, уперев трясущиеся руки в пол. Глаза, в которых плескался ужас, готовы были выскочить из орбит. — Не надо! Нет!..

— По-другому я себе это представлял, — вздохнул Фарамор.

Гейдер быстро отполз к стенке и скорчился, прикрывая голову руками.

— Не… не… не… — он задыхался, а когда Носитель Искры занес топор для удара, Гейдер закричал и крик этот перешел в визг.

Лезвие, разрубив руку, врезалось в плечо палача. Следующий удар пришелся в живот. Фарамор с улыбкой, словно влюбленный в свою работу дровосек, заносил топор и бил, заносил и бил. В воплях Гейдера сквозило порожденное болью и ужасом безумие.

Пятнадцатый удар раскроил палачу голову.

Земля задрожала. Звук похожий на глухой стон обрушился на город тяжелой волной. Затряслись стены ломов — лопались стекла, ломались доски, скрипели балки. Люди в ужасе хватались друг за друга чтобы не упасть, на несколько мгновений забыв про чудовищ. А ворхи и кадавры разразились звериным ревом, выпуская в морозный воздух клубы вонючего пара. В глазницах мертвецов желтый огонь стал ослепительно белым. Тела тварей дрожали, будто листья под порывами ветра.

Тучи стали красными. Тут и там их разрывали желтые всполохи, и казалось, что по небу несется лавовый поток, освещая мир внизу темно-янтарным, будто предзакатным светом.

Когда короткое землетрясение закончилось, а тяжелый стон стих, продолжились бои на улицах города, возобновилась ярость и боль.

Сжимая в руке окровавленный топор, Фарамор вышел из дома, прищурившись, посмотрел на небо, и с презрительной улыбкой сплюнул на мостовую.

— Круг замыкается, — тихо проговорил он, и взглянул на чернокнижников, которые смотрели на красные тучи, открыв рты. — На что уставились, букашки? Идемте, у нас еще полно дел.

Фарамор повернулся и пошел прочь от дома, в котором у большого камина остывало разрубленное тело палача Гейдера. Теперь путь Носителя Искры лежал во дворец, к Таракоту.

Покинув стаю, вожак бежал к городу. Как Фарамора вела Искра, так волка тянула вперед неведомая сила. Он чувствовал, что ему предстоит сделать что-то важное, связанное с девочкой и Страшным человеком — то, ради чего, возможно, придется отдать жизнь. Но он был готов пожертвовать собой ради стаи, ради леса, ради чистого воздуха. Будучи молодым зверем, он видел матерых волков, которые уводили за собой охотников, устроивших облаву. Уводили от логова с самками и щенятами, и порой не возвращались. Теперь его черед. И хотя ему было страшно, но он, вожак стаи, пробежит поэтому ужасному городу и сделает то, что от него требует неведомый зов. Пробежит и сделает!

Землетрясение застало Дориара, Невею и законников в тот момент, когда они поднимались по широкой, застеленной красной ковровой дорожкой, лестнице.

Внизу с грохотом упали бронзовые вазы, с потолка отвалились куски лепнины, два витражных окна лопнули — стекла осыпались на пол разноцветными осколками. Затряслись огромные золоченые люстры, роняя свечи. У одной из десятка мраморных статуй отвалилась голова. Стражники возле главного входа прижались к стенам, ошарашено глядя по сторонам.

Дориар вцепился одной рукой в массивные перила, другой — он крепко держал за запястье Невею, которая не удержалась на ногах и села на ступеньку. Стражники тоже нашли опору, схватившись за перила, но один из них все же упал на ковровую дорожку и едва не скатился вниз по лестнице.

Когда землетрясение закончилось, Дориар нервно улыбнулся, осмотрелся и остановил взгляд на разбитом окне, в котором виднелся кусочек красного неба.

— Ого, — тихо произнес он. — Сегодня… Это удивительно. Воистину — удивительно. Я ведь чувствовал, что именно сегодня это случится, чувствовал!

Советник покачал головой, рывком поднял Невею на ноги и продолжил прерванный путь наверх.

Через минуту они уже шли по коридору со множеством высоких дверей. На полу валялись куски отвалившейся лепнины, в воздухе кружилась пыль. Бегали перепуганные слуги. Завидев Дориара, они неизменно кланялись и почтительно отходили к стенам.

— Ты, должно быть, и не мечтала, что когда-нибудь попадешь во дворец? — с ехидством спросил Дориар. Невея не ответила и он заключил: — Конечно, не мечтала. Вот видишь, даже в твоем положении есть что-то хорошее. А сейчас я тебя представлю нашему государю. Вернее, — он усмехнулся, — государя я представлю тебе.

«Что это значит?» — озадаченно подумала Невея.

Двое рослых стражников с алебардами раскрыли перед советником узорчатые двери тронного зала. Невея увидела богато одетых людей, которые стояли возле окон. Нескольких она знала, это были зажиточные, наделенные властью горожане: судья Элвез, министр Бене со своим сыном, толстяк Хорвар — владелец верфи, госпожа Улисса — хозяйка трех таверн и десятка торговых лавок, два пожилых брата ростовщика, чьих имен Невея не помнила, Кирви Телл — тощий одноглазый человек, владеющий сотнями похоронных домов по всей стране.

А на роскошном троне восседал Таракот. Ему будто бы не было дела до красных облаков, до того, что на потолке образовались трещины после землетрясения, он сидел с бледным, словно окаменевшим лицом, и смотрел, не мигая, на свою ладонь, которая покоилась на подлокотнике кресла. Красные, синие и зеленые каменья в перстнях и драгоценностях украшающих одежду, слабо мерцали. Желтые, как солома, волосы теребил ветер, для которого окна больше не были преградой — осколки стекол лежали на полу, отражая свет красного неба.

— Дориар! — выкрикнул министр Бене, увидев вошедшего в зал советника. — Мы бежали с площади, как перепуганные крысы, а теперь это… — он кивнул в сторону окна. — Что происходит?

Остальные зашумели, в разных вариантах задавая тот же вопрос.

— Тихо! — поднял руку Дориар. Он прошел в зал, ведя за собой Невею. — Происходит то, что мы давно ждали. То, ради чего мы призвали в наш мир Искру. Разве вы не ощущаете ее присутствие? Она вернулась! Носитель Искры уже здесь, в Алтавире!

— Но нам ведь ничего не угрожает? — громко, с тревогой в голосе спросил судья.

Дориар зыркнул на него с гневом.

— Насколько я помню, Элвез, ты не был таким трусом, когда перерезал горло своей племяннице на алтаре Искры. Мы сотни раз говорили о том, что должно случиться, не так ли? И вы все… все были полны решимости! В конце концов, у Носителя Искры и у нас одна цель — впустить в наш мир Нэба. Он нас не тронет. К тому же, — он посмотрел на Невею, — у нас теперь есть она.

— Кто эта девочка? — спросила госпожа Улисса.

— Кто эта девочка? — улыбнулся Дориар. — Возможно, она станет нашим щитом, если что-то пойдет не так. В ином случае, мы ее преподнесем Носителю Искры как подарок. И давайте на этом покончим с вопросами.

«Щит? Подарок? — подумала Невея. — Скоро придется тебя сильно разочаровать, советник!»

Дориар повел ее к трону, на котором Таракот все так же безучастно смотрел на свою руку.

— Только один вопрос, — произнес министр Бене. — Что случилось там на площади?

— Ах это… — советник остановился и повернулся к министру. — Случилось то, что у осужденной на казнь нашлись защитники. Пустяки, хоть и неприятные. Тебя еще что-нибудь интересует, Бене? Ну, может что-то, что видели твои и мои глаза в равной мере, но для тебя требует разъяснений? Нет? Вот и славно.

Он отвернулся от насупившегося министра и зашагал к трону.

— А вот и наш дорогой государь, — проговорил Дориар, остановившись в нескольких шагах от Таракота. — Ты можешь себе представить, что вот это чучело — государь Исходных Земель?

Невея не чувствовала в Таракоте жизненных сил. Не ощущала тех частиц зла, что были у каждого человека в этом зале, как незримая метка, которую Невея могла видеть каким-то внутренним зрением.

— Он пустой, — сказала она.

— Что? Пустой? — Дориар почесал подбородок. — Гм… пожалуй, лучше и не скажешь. Я вырвал из него душу и отправил ее… не знаю, возможно, в саму Великую Пустоту, где ей, в общем-то, и место. Не хочу себя расхваливать, но замечу: вынуть душу так, чтобы тело продолжало жить — это большое искусство! Это тебе не мертвецов воскрешать. Теперь Таракот всего лишь кукла, которая выполняет мои команды. Он умеет подписывать документы, ест, пьет. А то, что говорить не может? Так для этого есть я. Я, как его представитель, присутствую на важных встречах, веду переговоры. Если бы все это делал Таракот, будучи еще не лишенным души, то войны Исходных Земель с западом было бы не избежать. Наш государь был трусливым, вспыльчивым и необычайно глупым. Даже удивляюсь, как у государыни Трейды могло родиться такое ничтожество? Хотя, дело ведь в воспитании…

— Выходит, — перебила его Невея, — это ты распорядился, чтобы казнили моего отца?

— Да, это я распорядился, — равнодушным тоном сознался Дориар. — Легис Тоул был мягкотелым. На казни моего злейшего врага министра Ростера Агора, он проявил своеобразное сочувствие. Мне это очень не понравилось. Я был зол. И вот итог — твоего отца обвинили в заговоре против вот этого пугала, — советник указал на Таракота. — Знаешь, в этом есть что-то ироничное, не находишь?

Несмотря на всю свою злость на Дориара, она не смогла сдержать усмешки.

— Нахожу, — ответила она. — Еще как нахожу, ведь круг должен сомкнуться.

Советник нахмурился.

— Ты это очем?

— Ни о чем. Похоже, ты перехитрил самого себя и скоро поймешь, что я имею в виду.

Дориар уже открыл было рот, чтобы что-то ответить, но его окликнул судья, который стоял у окна и с тревогой смотрел вниз:

— Дориар, кажется то, что ты недавно назвал «неприятным пустяком» сейчас движется сюда.

— Что? — советник с Невеей быстро подошли к окну.

Внизу, по серой лужайке в сторону дворца шли вооруженные люди. Им навстречу бежала стража.

— Севера, — прошептала Невея. — Мархат.

На рыночной площади шел бой. Ворхи и мертвецы в слепой ярости напирали на солдат. Арбалетчики из окон Торгового Дома пускали одну стрелу за другой. На краю площади, подмяв телегу и лошадь, лежал труп морбеста — солдаты сумели опутать его лапы канатами, а когда чудовище упало, обрушили десяток копий и мечей на его голову и шею.

В другой части Алтавира рабочие из доков и солдаты защищали ворота, ведущие в бедные кварталы. Несколько человек, под прикрытием лучников, бросали с крыш на тварей рыболовные сети. Ворхи и мертвецы выдирали из мостовой булыжники и швыряли в защитников.

На реке отчаливали три переполненных парома, а два — возвращались, высадив людей на той стороне реки. Десятки лодок, рассекая водную гладь, спешили прочь от города.

А на северо-западе столицы несколько жрецов храма облили маслом и подожгли чудовищного вепря с черными, как ночь, глазами. Зверь заверещал, из его тела полезли тонкие, похожие на паучьи лапы отростки. Горящий вепрь помчался по улице и как таран пробил дощатую стену сарая. Жрецы услышали, как из строения раздался ужасающий рев. Огонь быстро пожирал дерево и все, что было в сарае. Ворох искр влетел в окно заброшенного дома. Загорелось истлевшее тряпье, разбросанное по полу.

Начался пожар.

— Что вам здесь нужно?! — гневно выкрикнул капитан дворцовой стражи Эберон. — Вы понимаете, что вторглись…

— Хватит разговоров, — оборвал его Мархат. — Или ты и твои люди пропускаете нас, или мы вас перебьем, хотя мне этого не хотелось бы.

— Хм… — лицо Эберона стало таким же красным, как перья на его золоченом шлеме. — Да ты, похоже, спятил?

— Нам нужен Дориар и девочка, которую он притащил во дворец, — Мархат прищурился. — Скажи мне вот что… для тебя ведь не секрет, что советник является главой ордена чернокнижников? Я прав?

— Ты прав, вояка, — ухмыльнулся Эберон. — Для меня и моих ребят это не секрет, ведь мы так же причастны к ордену. Сегодня такой день, — он указал острием меча на красное небо, — когда тайны уже можно и не скрывать. А вам я могу лишь посоветовать: скорее бегите из Алтавира! И чем…

Мархат поднял руку с раскрытой ладонью.

— … быстрей, тем…

Договорить Эберону было не суждено — стрела вонзилась ему в глаз, а Севера подумала, что ее подруга Валия, которая спряталась в беседке, отличная лучница.

Взвизгнули арбалетные стрелы, рассекая воздух. Десяток стражников повалились на землю вслед за своим командиром. Настала очередь мечей, копий и булав: с яростным криком солдаты и дарнии набросились на врага.

Скопившийся в Севере гнев, будто бы только и ждал этого момента — он вырвался наружу в виде мощного удара меча, врезавшегося в основание шеи стражника. Дарния скорее почувствовала, чем услышала хруст, с которым лезвие перерубило плоть и кость. Она вырвала меч — из ее приоткрытого рта вырвалось шипение — и ловко уклонилась от клинка, едва не проткнувшего ей горло.

Мархат испытал секундную досаду, когда понял, что даже после гибели командира стражники не намерены отступать. Никто из них не бросился бежать и не поднял рук, отказываясь от сражения. А потом Мархату стало не до досады: он увидел, как рослый стражник едва не убил Северу и не замедлил наказать наглеца, отрубив ему руку.

Шипастая булава одного из солдат обрушилась на голову молодого стражника, но через мгновение он и сам упал замертво — копье пронзило его сердце.

Из дворца бежали наподмогу товарищам еще несколько стражников и законники Дориара. Одному из них стрела Валии пронзила грудь, другого уложила арбалетная стрела парня, который с чудовищным спокойствием, изумившим Валию, начал снова заряжать арбалет.

Южанка Зингара сражалась с демоническим весельем. Она словно наслаждалась, кода ее меч врубался в плоть врага.

— Ха! — Зингара парировала удар, сделала короткий замах… — На, гадина! — и рассекла горло стражника. В глубине ее темных глаз сверкали искры безумия, порожденного яростью.

В отличие от нее, Райна, обучившая владеть оружием половину дарний монастыря, дралась с холодной сдержанностью: каждое движение было выверенным, отточенным годами. Два коротких меча наставницы будто выписывали в воздухе тайную вязь кровью врагов.

Морозный воздух разрывали крики, предсмертные хрипы и звон стали. Отблески красного неба мелькали в лезвиях мечей и доспехах — словно языки пламени плясали в этом безумии боя.

А сверху из окон дворца на сражение смотрели члены ордена чернокнижников и Невея. В глазах Дориара страх сменился злостью.

— Проклятье! — прошептал он и перевел взгляд на город. Там, над крышами, в пыльной дымке мелькали тени. Кое-где поднимались клубы дыма. Советник чувствовал, что Носитель Искры уже близко, и это вселяло в него надежду.

Взгляд Невеи метался, выискивая в хаосе боя Северу. Вот… да, кажется, это Мархат рассек мечом грудь врага. А вот крупная черноволосая женщина отбила удар законника. Ага! Севера! Невея увидела ее искаженное яростью лицо.

— Вы как хотите, — нервно проговорил министр, — а я ухожу!

— И куда ты собрался, Бене? — выкрикнул Дориар.

— Куда? Во дворце много мест, где можно спрятаться, — министр поморщился и быстро направился к выходу из зала.

— Трусливая крыса! — Дориар стукнул тростью по полу. — Носитель Искры уже рядом! Знаешь, что он сделает с тобой? Великая Пустота тебе покажется Небесными чертогами… Давай! Беги!

«Глупец ты, советник, — подумала Невея. — На твоем месте я бы тоже бежала».

За министром последовали еще пятеро.

— Бегите, крысы! Бегите! — крикнул им вслед Дориар, а потом посмотрел на оставшихся чернокнижников и уже более спокойно произнес: — Если те люди одержат верх и ворвутся сюда, мы сможем себя защитить. У нас хватит сил. Я, Улисса и Кирви достаточно опытны в Темном искусстве, а остальные, те, что по слабее, вызовут Сумрачных стражей. Нам нужно продержаться до прихода Носителя Искры!

«Темное искусство? — мысленно усмехнулась Невея. — Ну что ж, вас ждет неприятный сюрприз!»

 

Глава 42

Стражники отступали. Бой уже шел на широкой лестнице и площадке с колоннами. Десятки трупов остались лежать на лужайке и ступенях. Стонали и кричали раненые.

Севера уклонилась от удара — лезвие меча врезалось в колонну, выбив мраморные осколки. Отбила еще один удар, двинула стражника ногой в колено и добила, вонзив клинок в горло. Левое плечо Северы обжигала боль — меч врага рассек доспех и нанес рану. Кожа на щеке под опухшей скулой была содрана. Дарния чувствовала, что ее удары стали слабее, но она видела: защитники дворца тоже теряют силы.

А ее подруга Зингара казалась неутомимой. Южанка получила рану в ногу, точно в то место, куда ее однажды укусила мертвячка, но будто бы этого не замечала. Выкрикивая проклятья, она орудовала мечом так, словно ее мышцы были из стали. Лицо блестело от крови врагов. Только что от клинка законника погибла ее лучшая подруга Уора, и Зингара совсем обезумела от ярости:

— Ну, иди сюда, тварь! — она подскочила к стражнику, небрежно отбила удар его меча и, с диким воплем, вогнала лезвие ему в шею.

Не успела Зингара наброситься на следующего врага, как сама получила мощный удар булавой по спине. Она рухнула на залитые кровью мраморные плиты и больше не смогла подняться.

Стражники отступили во дворец, пытаясь удержать солдат на входе, но их оборона была быстро прорвана. Бой продолжился в нижнем зале, где крики и лязг металла многократно усилило эхо.

Несколько стражников все же бросили оружие и запросили пощады, вот только остальные — человек десять — к досаде Мархата сдаваться не собирались. Они отчаянно защищали лестницу, которая вела на верхние этажи. «Если бы они бросили оружие, — с уважением думал Мархат, — я бы отпустил их на все четыре стороны».

А в тронном зале Дориар медленно поднял руку и указал тростью на окно:

— Я вижу его, — голос советника дрожал. — Я его вижу!

Вдалеке, к воротам дворца шла группа людей, но взгляды всех присутствующих приковал идущий впереди человек с серыми волосами, которые развевал ветер. Человек с большим топором в руке.

«Это не мой брат! — твердо сказала себе Невея. — Это чудовище не мой брат! Это уже не Фарамор!»

Она подняла взгляд — на глазах выступили слезы — и увидела за деревьями парка, над крышами, клубы дыма и зарево пожара. «В Алтавир пришла смерть, — подумала Невея. — Сейчас она явится и во дворец!»

Фарамор вошел во дворец.

Вверху лестницы шел бой. «Бой!» Фарамору не нравилось, что кто-то встал на его пути. Не нравилось, что букашки еще не расползлись по щелям.

«Букашки поплатятся!»

Он вытянул руку, вмиг ставшей черной и бесформенной. Пальцы сплелись словно корни — из них вырвались тонкие как вены жгуты. С животным визгом они метнулись вперед, обвились вокруг трех солдат и с силой швырнули их об стену.

Валия отреагировала быстро, выпустив в Фарамора стрелу — с сухим хрустом она пронзила ему грудь, наконечник вышел из спины. Но Носитель Искры даже не пошатнулся.

— Букашка! — он метнул на лучницу полный презрения взгляд.

Одна из черных нитей, будто существуя сама по себе, рассекла воздух, хлыстом закрутилась вокруг головы Валии и рванула вверх, подбросив лучницу над полом. Дарния, погибла мгновенно, упав на плиты со сломанной шеей.

Другие нити разделались с арбалетчиками, швырнув их к потолку.

Пол вокруг Фарамора стал темным — будто мрачная скверна, эта темнота расползалась в разные стороны, пожирая белизну мрамора. Чернокнижники держались на расстоянии от Носителя Искры, с восхищением и страхом глядя на своего господина.

Солдаты во главе с Мархатом уже бежали вниз по лестнице. Некоторые перепрыгнули через перила.

— Вам не справиться с ним! — закричала Севера, но ее голос не был услышан.

Она отбила удар стражника, проскользнула вперед и побежала по коридору. За ней, прикончив и сбросив с лестницы законника, последовала Райна.

Мархат был уже близко. Еще немного и его меч раскроил бы череп этой твари с серыми волосами. Один взмах и…

Перед глазами командира промелькнула черная нить, стянуло грудь.

Рывок.

Боль.

Мир перевернулся.

С криком ярости Мархат взмахнул мечом, взгляд выхватил ступени, люстру, окно… Командиру показалось, что хрустнули разом все кости в теле. Перед глазами будто вспыхнул пожар. Мархат врезался в стену и упал на обломки статуи. Сознание нырнуло в темноту.

А снаружи, по парковой аллее, ломая ветви тополей, бежал морбест, направляясь к воротам дворца. Его туша была утыкана стрелами, из ран текла черная кровь. За огромным чудовищем двигались ворхи и мертвецы.

Дориар прочитал заклинание, ожидая, что колдовская сила поднимется из глубин его естества, заставит тело задрожать от ощущений магической мощи… но ничего не произошло. Совсем ничего!

Он нервно осмотрелся: на лицах остальных членов ордена он увидел страх и изумление. Чернокнижники выкрикивали заклинания, вот только их слова оставались лишь звуком, не более.

Дориар с ужасом взглянул на Невею:

— Это все ты?! — его губы дрожали, от лица отхлынула кровь.

— Я! — ответила Невея, не отводя презрительного взгляда от глаз советника. — Скоро ты отправишься в Пустоту! Вы все отправитесь в Пустоту! Я уничтожила вашу колдовскую силу, а вы даже не заметили!

— Гадина! — прошипел Дориар. — Я тебя…

Двери с грохотом распахнулись. В зал, как два разъяренных демона вбежали Севера и Райна. Некоторые чернокнижники выхватили клинки, кто-то полез в окно, намереваясь спрыгнуть, несмотря на угрозу разбиться или переломать кости.

Севера увернулась от клинка чернокнижника, отскочила в сторону…

— На!

…и вогнала лезвие меча в затылок наглеца.

Райна вспорола живот сыну министра Бене — парень даже не успел занести клинок для удара — и рассекла грудь одноглазому Кирви Теллу.

Дориар отбросил трость, вынул из чехла на поясе нож, хотел схватить Невею за волосы, но она увернулась и побежала к Севере. Члены ордена жались к окнам. Нападать на разъяренных дарний больше никто не пытался.

Тем временем Фарамор, перешагивая через трупы, поднимался по лестнице. Он снова улыбался, и в его глазах плясало безумие.

Блэсс, который следовал за ним в толпе чернокнижников, боролся с желанием сбежать. Плюнуть на все — на Искру, Нэба, Фарамора — и сбежать. Ведь он так устал. Реальность воспринималась, как сон, кровавый кошмар. Сбежать! Возможно ли, от всего этого сбежать? Осталось немного до того, как мир станет иным. Бесповоротно. Блэсс содрогнулся, когда ему на ум пришло это слово. «Я сошел с ума! — пронеслось в голове. — Я уже очень давно сошел с ума!» Он думал о побеге, как раб, мечтающий о свободе, а ноги ступали вслед за Носителем Искры — им будто бы было все равно, о чем думал Блэсс.

Невея подбежала к Севере и обняла, тут же испачкавшись в крови.

— Я знала, что… — ее голос дрогнул. Она посмотрела в лицо подруги и быстро проговорила: — Он идет! Он уже здесь! Нужно спешить!

Дориар, сжимая нож, отошел в дальний конец зала и стоял как зверь, загнанный в ловушку — напряженный, готовый драться. В глазах — презрение и страх.

— Что нам теперь делать? — спросила Севера. Она с недоумением посмотрела на Таракота, который сидел на троне, будто каменное изваяние.

С воплем из окна выпрыгнул еще один чернокнижник, а остальные члены ордена с ужасом, как завороженные глядели на окровавленные клинки Райны.

— Сейчас не время объяснять, — сказала Севере Невея. — Он идет сюда не за Таракотом, а за ним! — она резко указала пальцем на Дориара. — Круг замкнется, если только он сам убьет его! Этого нельзя допустить. Нельзя!

— Что ты сказала?! — с ужасом заорал Дориар. — Что ты сказала, гадина?! Нет! Ты лжешь!

Севера уже шла к нему. Она забыла про боль в предвкушении того, как ее меч вгрызется в шею советника, как хрустнут перерубаемые кости и хлынет кровь из разорванных вен…

Дориар заметался на месте, закричал, сморщив лицо, глаза стали красными от лопнувших сосудов.

Дарния уже была в нескольких шагах от советника. Она занесла меч для удара…

И тут Дориар, продолжая кричать, побежал вдоль стены и прыгнул в окно.

— Тварь! — вырвалось у Северы. — Поганая тварь!

В безумном порыве она уже собиралась прыгнуть за советником, но ее остановил резкий возглас Невеи:

— Нет, Севера! Нет! Верь мне! — девочка подбежала к подруге и вцепилась ей в руку.

Обе они прильнули к окну. Остальные тоже смотрели в окна. Кроме Райны — наставница не теряла бдительности ни на секунду, присматривая за перепуганными членами ордена.

Дориар не разбился, но ногу повредил. Хромая, он все же быстро спустился по ступеням, перешагнул труп солдата и двинулся влево. Советник то и дело оглядывался, посматривая на окна.

— Он уйдет! — прошипела Севера.

— Не уйдет. Смотри, — Невея указала на ворота в ограде.

Между створ кованых ворот проскользнула серая тень. Стремительно, она буквально полетела в сторону Дориара.

— Волк? — Севера с изумлением подумала, что что-то подобное уже когда-то было. Давно, словно в другой жизни.

Через мгновение Невея, Севера, Райна и члены ордена повернулись. Они скорее почувствовали, а не услышали, как в зал вошел Носитель Искры.

Он стоял, сжимая в руке топор, и пристально глядя на Невею. Уголки его губ были чуть приподняты, глаза блестели, как два влажных черных камня. Серые спутанные волосы походили на пожухлую траву присыпанную пеплом. Воздух вокруг Фарамора дрожал — марево, будто жар вел битву с зимней стужей.

«Это не мой брат! — мысленно закричала Невея. — В этом чудовище нет ничего человеческого!» Она ощущала то, что заменило ему душу — Искру. Ощущала вихрь безумия и в то же время какую-то темную, давящую мудрость. В сознании Невеи возник образ безмерно огромного бесформенного существа, плывущего среди звезд. От него веяло древней тайной и безысходностью.

— Сестра, — произнес Фарамор.

— Я не сестра тебе! — твердо ответила Невея, и в ее глазах вспыхнул гнев. — Я вижу и чувствую, что ты из себя представляешь.

— Да? Правда? — он нахмурился. — Знаешь, что-то с тобой не так. И мне это не нравится.

Некоторые из членов ордена опустились на колени, с благоговением глядя на Носителя Искры. А Райна медленно пошла вдоль стены, собираясь обойти и напасть на него сзади.

— Не подходи к нему, Райна! — громко предостерегла ее Севера.

— Да, Райна, лучше держись от меня подальше, — спокойно предупредил Фарамор, и снова обратился к Невее: — Так что с тобой не так?

«Мне бы тоже это хотелось бы знать», — подумал Блэсс. Он стоял вместе с другими чернокнижниками возле двери и смотрел на девочку.

Вожак бежал изо всех сил. Цель была уже совсем рядом — человек, которого нужно убить, во что бы то ни стало, оглядываясь и прихрамывая, двигался по лужайке. Волк не знал, почему этот человек должен умереть, но доверял внутреннему зову, который направлял и был подобен голосу самого леса, шуму ветра в листве, рыку и вою. Зов провел вожака через город, помог избежать клыков и когтей чудовищ, и все для этого мгновенья…

Он прыгнул.

Дориар закричал и выставил перед лицом руки, пытаясь защититься от зубов зверя.

— Ты опоздал, — проговорила Невея. — Круг не замкнется. Искра привела тебя сюда напрасно!

— Хм, ты знаешь про Искру, букашка? — Фарамор взглянул на Таракота. — Вижу, наш государь всего лишь бесполезная кукла. Это странно. Весьма. Значит, я пришел не за его жизнью, — он повернулся на месте, осматривая членов ордена.

— Я же сказала, что ты опоздал! — выкрикнула Невея.

Вожак опрокинул Дориара на землю и вцепился ему в руку. Рывок — и вырвал кусок плоти. Советник завизжал, поджал ноги и отпихнул волка, потом перевернулся на живот и попытался подняться. Из раны на руке хлестала кровь. Вожак с яростным хрипом бросился на Дориара — челюсти сомкнулись на шее.

— Мне не нравятся твои слова, Не… — Фарамор не смог произнести имя. Оно застряло в горле, вызвав неприятные ощущения. — Мне не нравятся твои слова, букашка. Ты и сама мне не нравишься. Но мне интересно, что ты из себя представляешь?

В зале становилось темнее. Стены и пол покрывались серым налетом. Позолота выцветала, бледнела.

— Скоро узнаешь, что я из себя представляю! — произнесла Невея. Как же ей хотелось увидеть в этом чудовище хоть частицу прежнего брата, хотя бы каплю человечности. Но что бы это изменило?

Дориар сумел отбросить от себя волка. Советник выл от боли — раны жгло, будто раскаленным железом. Он попытался подняться, но нога скользнула по окровавленной наледи. Упал и пополз, скуля, как пес, над которым живодер занес дубину.

Вожак догнал его, забежал сбоку и вонзил клыки ему в горло.

Небо вспыхнуло, став ослепительно желтым. Свет ворвался в окна дворца, заставив всех зажмуриться и отпрянуть. Кто-то вскрикнул, кто-то застонал. Люди во всем городе испытали ужас, ожидая чего-то страшного, возможно, нового землетрясения. Чудовища застыли, ослепленные вспышкой, на мгновение, забыв о жажде крови.

А Фарамор почувствовал, что его буквально разрывает изнутри. В сознании вопила Искра. Она бушевала в венах, как ураган безумствовала в каждой частице тела. Глаза Фарамора стали черные, как смоляные ямы. Он натужно открыл рот и выдавил вместе с серым паром яростное шипение, будто разъяренная змея.

Хет, который сразу же после вспышки выпрыгнул из-за пояса Фарамора, пронзительно верещал, катаясь по полу. Кукла то вскакивала, то снова падала, дергаясь в странном припадке.

Ослепительный свет исчез и все увидели, что небо больше не красное, по нему неслись тяжелые тучи, как и до землетрясения. Кровавые краски размылись в прежней мрачной серости. Прерванные сражения в городе возобновились.

— Что это было?! — закричал Фарамор. Ярость Искры утихла, но он чувствовал ее напряжение, будто внутри натянулась тетива, готовая в любой момент выпустить стрелу.

— Тот, за чьей жизнью ты явился, только что умер, — ответила Невея. — Твоя месть потеряла смысл. Круг не замкнется!

Среди чернокнижников пробежал ропот. Кто-то застонал. А Блэсс, неожиданно для самого себя, испытал облегчение. Но почему? Ведь все к чему он стремился пошло прахом? Для него сейчас это было сложно понять, а потому он все списывал на очередной этап своего безумия.

— Круг не замкнется, — задумчиво повторил Фарамор, а потом неожиданно захохотал, запрокинув голову. Его кадык дергался от резких, похожих на карканье ворона «ха-ха-ха», вырывающихся из глотки. Потом, не опуская головы, он выкрикнул: — Сегодня не твой день, Нэб! Но, как видишь, я старался! Не мной придуманы эти дурацкие правила, — он пригладил волосы. — Это же надо, такая мелочь, как букашка, убитая не от моей руки, нарушила планы бога! Забавно. Но уверен, Искра найдет другой способ…

— Этого не будет! — со злостью проговорила Невея.

— Неужели?

— Я остановлю тебя. Остановлю Искру.

Фарамор усмехнулся.

— А ты храбрая, хоть и букашка.

Несколько чернокнижников из ордена, крадучись вдоль стены, начали пробираться к выходу. Райна им не препятствовала. Севера стояла рядом с Невеей, до боли в костяшках сжимая меч. Она молила богов, чтобы наставница не сорвалась и не бросилась на Носителя Искры, ведь это означало бы самоубиство.

Невея жестом указала Севере стоять на месте, а сама сделала несколько шагов в сторону Фарамора.

— Я хочу, чтобы небо снова стало ясным, а воздух чистым, — проговорила она. — Хочу, чтобы чудовища не ходили по земле, — в глубине ее глаз вспыхнули огоньки. Она вытянула руку с раскрытой ладонью. От кончиков пальцев, по ставшей почти прозрачной коже, пробежала мерцающая волна. Через мгновение над ладонью летало множество крошечных искр.

Фарамор поморщился. Он вспомнил, как однажды пытался приблизиться к монастырю Дары. Тогда он испытал странные неприятные ощущения, такие же, как и сейчас. Эта букашка и, правда, не так проста!

Неожиданно для всех с трона вскочил Таракот. Его глаза походили на горящие угли. Дерганой походкой он решительно направился к выходу из зала.

— Что ты задумал, демон?! — злобно спросил Фарамор. Тряпичная кукла лежала возле его ног — безжизненная, как и положено обычным куклам.

Таракот бросил на Носителя Искры огненный взгляд и прошипел:

— Я возвращаюсь к своей хозяйке! Я возвращаюсь к Сэдре! Находиться рядом с тобой больше нет смысла, — он презрительно плюнул на пол. — Как же я ненавижу тебя!.. Всегда ненавидел. Теперь, когда ты не смог открыть путь Нэбу, я плюю на тебя!

Таракот — Хет, дергаясь, как марионетка, прошел в дверной проем — чернокнижники испуганно расступились — и побежал, гулко топая сапогами с золотыми пряжками. За ним, косясь на Фарамора, двинулись и чернокнижники. Только Блэсс остался стоять, прислонившись к стене возле выхода. В его взгляде была пустота, безучастность ко всему происходящему.

— Вот как? — произнес Фарамор. — Шавки бегут, поджав хвост. Ну что ж все они скоро сдохнут, — он посмотрел на Невею. Мерцающее облако над ее ладонью стало больше. — А пока я разберусь с тобой, букашка.

— Попробуй! — с вызовом проговорила Невея.

Вокруг Фарамора возник темный ореол. Раздался треск, будто ломалось множество льдинок. Задрожали стены, посыпались стекла, которые еще остались в оконных рамах, с грохотом упала и разбилась одна из статуй.

Райна не удержалась и бросилась на Фарамора, с занесенным для удара мечом…

— Нет! — выкрикнула Севера.

…но из темного ореола вырвался серый воздушный поток. Он подхватил Райну, закружил, подбросил к потолку — мечи в ее руках сверкали как молнии, — ударил об стену и швырнул в другой конец зала.

С ладони Невеи сорвалось мерцающее облако. Оно с воем врезалось в Фарамора и распалось на мириады синих искр. Раздался пронзительный визг. По стенам побежали трещины, еще две статуи рухнули на пол. Искры кружили вокруг Фарамора, как обезумевшие светляки.

А снаружи началась бойня: ворхи и морбест ворвались на территорию дворца и напали на чернокнижников, предавших Носителя Искры. Твари больше не чувствовали в них хозяев, не ощущали колдовской силы. Лишь Таракота, в которого вселился демон, чудовища не трогали — быстрым шагом, не обращая внимание на уничтожение колдунов, он шел к воротам.

Фарамор заорал, ощутив дикую боль. Вокруг него вспыхивали синие искры, обжигая не только плоть, но и все естество. В сознании вопила Искра. Ее ярость вырвалась из рук Фарамора в виде черных ревущих сгустков. Они как рой чудовищных пчел полетели к Невее.

На пол рухнула люстра, разлетевшись осколками хрусталя. Огромный портрет Таракота слетел со стены, его рама раскололась, упав на обломки статуй.

Сгустки врезались в Невею и сбили с ног, но и сами разлетелись на серые клочья и растворились в воздухе. Севера подхватила девочку, хотя сама еле удержалась на ногах. А к ним уже приближались блестящие извивающиеся темные нити. Лицо Фарамора коверкалось от гнева и боли, из глаз по щекам текла серая слизь.

Нити быстро опутали руку Невеи. Девочка вскрикнула. Севера ударила по ним мечом, но лезвие отбросило, ладонь, словно ошпарило кипятком. Дарния со стоном выдохнула и разжала пальцы, выронив меч. В следующее мгновение по нитям от руки Невеи побежали синие всполохи. Фарамор захрипел, задергался, а потом его охватило синее пламя. Нити стали бледными, как трупные черви. Они метались по залу в слепой ярости, опутали и сорвали еще одну люстру, опрокинули трон.

Фарамор корчился от боли, но пламя вокруг него из синего и яркого превращалось в серое. Оно будто выцветало. Нити начали темнеть, снова набирая силу.

Блэсс медленно опустился и сел на пол. Ему будто бы не было дела ни до чего. Осколок от разбившейся вазы распорол ему щеку, но он даже не обратил на это внимания. Его глаза смотрели в одну точку перед собой.

Фарамор мелко задрожал, во взгляде вспыхнуло торжество. Темный ореол почти уничтожил призрачное пламя. Снаружи раздался рев. Севера быстро посмотрела на окно, схватила Невею за плечи и отбросила в сторону, потом и сама отпрыгнула, кувыркнулась по полу, подхватив свой меч, и вскочила на ноги. В окно ворвалась огромная голова морбеста, выломав раму и выбив камни из кладки. Челюсти чудовища защелкали в том месте, где только что стояли Невея и Севера. Взгляд твари метался по залу, с челюсти текла пена. Фарамор захохотал и его смех походил на карканье ворона.

— Рано смеешься! — выкрикнула Невея. Она вытянула руку. С ладони снова слетело мерцающее облачко, но к удивлению самой девочки, оно полетело не в Фарамора, а к стене справа.

Севера закричала, подбежала к морбесту и по самую рукоять, вогнала меч ему глаз.

Нити втянулись в темный ореол вокруг Фарамора. Мерцающее облачко врезалось в стену, по мрамору, как по воде, побежали искрящиеся волны.

Севера отбежала от морбеста. Лезвие ее меча блестело от слизи. Чудовище ревело, разинув пасть, голова металась из стороны в сторону.

От Фарамора побежал серый воздушный поток — он в вихре закружил обломки плит, мраморную пыль, осколки стекол, а потом обрушился на Невею и Северу. Те только и успели прикрыть головы руками, и тут же их сбило с ног. Они покатились по полу, как листья под порывом ветра.

А на стене, куда угодило мерцающее облако, начало расползаться черное пятно. Синие искры пожирали мрамор, прогрызая в стене дыру, за которой была темнота.

Голова морбеста исчезла в оконном проеме, но чудовище продолжало реветь совсем рядом. Невея с трудом встала на ноги. Ее лицо и руки были в крови от порезов, в плече блестел осколок стекла. Севера застонала и тоже попыталась подняться, продолжая сжимать рукоять меча. Она чувствовала себя одним сплошным комком боли. В голове будто звенел колокол, а перед глазами мелькали красные пятна.

Фарамор с ужасом смотрел на дыру в стене, вокруг которой мерцали синие искры. Он уже видел это раньше. Видел эту тьму. Невообразимо огромное пространство. Там нет ничего. Абсолютная пустота. Она страшнее самой жуткой боли. Да, он видел ее раньше. Будто бы во сне или… нет, это невозможно! Ореол вокруг Фарамора стал темнее — он походил на смолянистый кокон, в котором кружили дымные вихри.

— Невозможно! — прошептал Фарамор. Потом посмотрел на Невею и истерично закричал: — Что ты сделала?! Что ты сделала?!

«Спроси у призраков, тварь!» — мысленно ответила Невея. Она едва сдерживалась, чтобы не застонать от боли. Из пореза на лбу текла кровь и попадала в глаза, и девочке все вокруг казалось будто бы объятым огнем.

Синие искры прекратили пожирать стену и вновь собрались в мерцающее облако. Оно подлетело вверх и с высоты осыпалось на Фарамора серебристым дождем. Он закричал, и в этом крике сплелись ярость и боль. Какая-то сила потащила его к дыре, в которой темнота казалась живой, она будто дышала.

Невея всего на секунду бросила взгляд на дыру, и от этой темноты у нее защемило глаза, а в голове заколотилась боль. Фарамор размахивал руками и кричал. Мутный ореол вокруг него сражался с синим призрачным пламенем.

Севера тряхнула головой и огляделась, словно не понимая, где находится. Когда ее взгляд остановился на дыре в стене, она зажмурилась и застонала, прижав окровавленную руку к виску.

Фарамор будто пытался идти против мощного потока ветра, но его все равно тащило к дыре. Призрачное пламя выцветало — оно теряло силу с каждой секундой. На лице Фарамора сквозь гримасу боли вновь проявился оттенок торжества. Он почти справился. Искра почти победила синее пламя. Еще немного и…

Блэсс вскочил на ноги. Он словно очнулся от сна. Его взгляд теперь был осмысленным. Чернокнижник посмотрел на Невею и улыбнулся, а потом побежал к Фарамору. Мгновенно его лицо скривило презрение, в глазах вспыхнул гнев.

— Нас ждет Пустота! — успел выкрикнуть он прежде, чем врезался в Носителя Искры.

Вместе они влетели в дыру, и их понесло в темную даль, в бесконечное ничто. Ореол вокруг Фараомра стал серым — мгновение и его разорвало в клочья. Через миг Блэсса и Носителя Искры буквально сожрала тьма, а потом…

Невея увидела, что тьма исчезла, будто ее и не было. А вместо дыры — глубокая ниша в стене. В этой нише плавало мерцающее синими искрами облако.

«Все кончено — устало подумала Невея, еще до конца не веря в то, что действительно все закончилось. — Нужно сказать это вслух, чтобы поверить. Вслух!»

— Все кончено, — прошептала она, а потом подняла лицо к потолку и закричала: — Все кончено! Кончено! Кончено!

Невея упала на колени, закрыла глаза и тихо заплакала. Напряжение от схватки с Носителем Искры начало растворяться в душевной боли.

Шатаясь Севера подошла к подруге, тоже опустилась на колени и обняла ее за плечи. Мерцающее облако вылетело из ниши в центр зала. Некоторое время оно парило над полом, а затем вспыхнуло снопом искр. На несколько мгновений Невея и Севера увидели двух призраков: женщину и девочку — они растаяли в воздухе, как тают образы из сна после пробуждения. Но прежде чем призраки и искры исчезли, Невея успела им сказать:

— Спасибо вам за все! Спасибо!

 

Глава 43

На лужайке перед дворцом, впрочем, как и во всем городе, чудовища начали вести себя странно: морбесты и ворхи будто ослабли. Голодный блеск в их глазах погас. С поникшими головами они еле переставляли лапы, натыкались на стены и падали, как слепые котята. Мертвецы же стояли и раскачивались, выронив из рук оружие. Такая перемена в поведении нежити и нечисти произошла в тот миг, когда Блэсс втолкнул Носителя Искры в дыру. Защитники города не растерялись и принялись уничтожать тварей с удвоенной силой, опасаясь, что напавшее на чудовищ наваждение долго не продлится.

К радости Невеи и Северы, Райна, Мархат и несколько солдат в нижнем зале, оказались живы — раненые, покалеченные, кто-то в бреду, но все же живы. Мархата, у которого была сломана нога и, похоже, несколько ребер, Невея и Севера обнаружили ползущим к лестнице. Он стонал от боли, но сжимал в руке меч.

— Мы победили! — с дрожью в голосе сообщила ему Севера. — Искры больше нет!

Мархат облегченно выдохнул и перевернулся на спину. Пальцы разжались, освободив рукоять меча.

— Победили, — тихо проговорил он, а потом зажмурился и, с выражением боли на лице, горько улыбнулся.

Севера села на пол рядом с ним и погладила по голове.

— Теперь все будет хорошо.

— Да, теперь… все будет хорошо, — повторил Мархат.

Невея вышла из дворца.

По лужайке среди трупов, будто сонные бродили ворхи. Морбест с выколотым глазом, лежал на земле и дрожал. Его лапы медленно шевелились, голова покоилась на обломках беседки, из приоткрытой пасти текла слюна.

Невея увидела вдалеке, возле ограды, волка. Он стоял, склонив голову, и смотрел на нее, глаза зверя блестели как начищенные медяки. Девочка спустилась по ступеням, не отрывая взгляда от вожака, а потом поклонилась. Волк понял морду и издал протяжный вой, отозвавшийся в сердце Нееи грустью.

Она посмотрела на серое небо. «Тучи теперь рассеются, — подумала она. — Как же хочется увидеть солнце?!»

 

Эпилог

Прошло два дня.

Невея и Севера сидели на скамейке возле тренировочной площадки на территории монастыря святой Дары. Они разговаривали о прошлом, настоящем и будущем. О том, что теперь станет с Исходными Землями. О том, что воздух стал чище, о Мархате, Райне и Зингаре, которых матушка Гая, без сомнения, скоро поставит на ноги. Говорили о лесе и о волках, о далеких странах, в которые они вместе когда-нибудь отправятся.

Они разговаривали, а потом заметили, что серый день стал светлее. Их, полные надежд, взгляды устремились вверх…

Тучи расползались, таяли. Вот уже показалась синева неба — чистая, светлая, как само счастье. Золотые лучи прорвались сквозь клубящуюся мрачную мглу. Прорвались и заставили воздух заискриться. А тучи расползались, и света становилось все больше и больше. Мир купался в нем. Мир просыпался после тяжелого тоскливого сна.

— Солнце, — прошептала Невея. — Мы ждали тебя. Мы так долго тебя ждали..